С раннего детства я верила, что любая мечта, когда-то задуманная, рано или поздно обязательно сбудется. Поэтому, несмотря на печальную правду, состоящую в том, что на девятнадцатый день рамадана я нарушила пост, закурив сигарету и, что еще хуже, выпив запретный бокал вина, я все еще не теряла надежды стать истинной мусульманкой, такой же, как моя мать и сестры. Я хотела стать праведной, несмотря на все мои несовершенства. Решив не усугублять свое унизительное положение, я не стала никому в семье признаваться в своем грехе. Я не сомневалась, что мое грехопадение не скрылось от взора Господа, и этого позора мне было более чем достаточно. Я только надеялась, что моя мама была так занята там, наверху, духовной жизнью, что не заметила недостойного поведения дочери на земле.

Карим — это другое дело. За день до окончания рамадана мы поехали в наш дворец в Джидде, расположенный на побережье Красного моря. День клонился к вечеру, и мы сидели с Каримом и дочерьми в саду, ожидая окончания последнего дня рамадана. Я заметила, что Карим внимательно смотрит на меня. Он выглядел таким озабоченным, что я начала беспокоиться. Неужели Амани не сдержала слова, данного Саре? Неужели моя дочь рассказала Кариму о моем позорном, невменяемом состоянии во время его поездки в Японию?

Я хотела спросить Карима, чем он озабочен, но боялась услышать что-либо неприятное. Я ждала, когда Карим заговорит сам.

— Султана, — начал он, улыбаясь, — хочу тебе сказать, что очень горжусь тобой.

Ожидая критики, я была немало смущена этим комплиментом. Я сидела и смотрела на него, не проронив ни слова. Что бы это значило?

— Да, я очень горжусь тобой, — повторил он.

Взгляд Карима был полон такой любви, что я подумала: сейчас он меня поцелует. Но так как эта беседа происходила в дневное время и пост рамадана еще не закончился, он просто погладил меня по руке.

Озадаченная, я смогла только произнести:

— Гордишься?

— Да, дорогая. — Его улыбка становилась все шире. — Султана, с первого года нашего брака я наблюдаю, какой внутренней борьбы тебе стоит каждый месяц рамадана. Я знаю, что тебе в тысячу раз труднее поститься, чем всем остальным. И ты выдержала.

Я была смущена и не знала, что мне делать. Хотя я и думала, что будет лучше никому не рассказывать о том, что я нарушила пост, мне было неловко принимать поздравления по поводу подвига, которого я не совершала. Меня начала мучить совесть.

Я знала, что должна сказать мужу правду, какой бы горькой она для нас обоих ни была.

— Но, Карим…

— Не отрицай, Султана. Ты заслужила и получишь вознаграждение за то, что сдержала данный обет.

— Карим, я…

— Дорогая, я давно понял, что Аллах создает одних более духовными, чем других. И, на мой взгляд, Он делает это преднамеренно. Несмотря на то что такие люди создают иногда проблемы, в результате все образуется к лучшему. — Он нежно улыбнулся, не сводя с меня глаз. — И ты, Султана, как раз и относишься к таким людям.

— Нет, нет, Карим, я должна тебе сказать, что…

Карим зажал мне рот рукой.

— Я часто думал, что из всех, кого я знаю, ты чувствуешь все гораздо глубже и твои сильные чувства часто доставляют тебе огромные страдания.

— Карим, послушай…

Тут вмешалась Маха:

— Мама, папа прав. Ты будешь вознаграждена сторицей за свои усилия побороть пристрастия к земным удовольствиям. — Маха весело посмотрела на Карима: — Я тоже очень горжусь мамой!

Тут уж я не выдержала и вскричала:

— Нет. Вы не понимаете! — Я закрыла лицо руками, и у меня из груди вырвался тихий стон: — Вы не понимаете. Я заслужила наказания!

В эту минуту я вдруг почувствовала, что у меня достаточно мужества объяснить, почему я так сильно нуждаюсь в искуплении, и признаться, что я не так чиста, как все они думают.

Но в этот момент Амани решила поддеть меня, насмешливо заметив:

— Вы хвалите мусульманку за то, что она сделала самый минимум из того, что требуется от каждого мусульманина.

Не обращая внимания на Амани, Карим отнял мои руки от лица и озадаченно спросил:

— Наказания? За что, Султана?

У меня не было никакого желания признаваться в своих слабостях перед таким жестокосердным ребенком, как Амани. Я выдохнула и сказала:

— Я должна искупить свои прошлые грехи.

Я испытывала чувство вины, глядя в сияющие от гордости и любви глаза Карима. Как могла я так низко пасть? Опустив голову, я пролепетала:

— Ты же знаешь, я всегда грешила.

И вот теперь я занялась обманом, что еще больше отягощало чувство моей вины. Я была уверена, что Господь серьезно меня накажет за мою постыдную ложь. Я про себя поклялась, что, как только мы окажемся с Каримом наедине, тут же все исправлю. Признаюсь ему во всем.

Мои мысли устремились к маме. Я вздохнула и непроизвольно произнесла:

— Жаль, что с нами нет мамы.

Амани язвительно заявила:

— Только слабый не может принять волю Господа.

Я посмотрела на Амани с болью и жалостью.

Она открыла было рот, явно намереваясь еще раз оскорбить меня, но Карим строго и негодующе посмотрел на нее:

— Амани, мы почти подошли к завершению рамадана, а ты оскорбляешь свою мать!

Это заставило Амани смолчать.

Внезапно из громкоговорителя соседней мечети раздался мелодичный голос, объявляющий, что новая луна, знаменующая собой приход нового месяца шавваль, десятого месяца по новому летоисчислению с года хиджры, отмечена на небе. Рамадан закончился! Наступает время праздника Ид аль-фитр. Мы радостно бросились обнимать и поздравлять друг друга и наших слуг, и каждый молил Господа, чтобы тот даровал ему здоровья дожить до следующего рамадана.

Наступило мое любимое время, хотя моя радость была немного омрачена сознанием того, что я никак не искупила свои грехи.

Ид аль-фитр, особый праздник ислама, продолжается три дня, и во время него происходит много разнообразных мероприятий, организованных правительством, например фейерверки, поэтические вечера, театральные спектакли, живописные конкурсы и фольклорные песенные концерты. Во время праздника все навещают своих родных и друзей, дарят друг другу подарки.

Мы праздновали до самого утра, пока первые лучи утреннего солнца не позолотили горизонт. Так что в эту ночь у меня не было никакой возможности покаяться Кариму.

На следующее утро после бурно проведенной ночи мы в изнеможении проспали до полудня. Лежа в постели, я убеждала себя рассказать Кариму, что нарушила обет, но, одевшись, он напомнил мне, что в этот день ему надо быть в джиддском дворце нашего любимого короля Фахда. Карим очень почтительно относился ко всем традициям Ид аль-фитра, и я решила, что лучше разговор перенести на потом.

Однако в душе у меня было неладно. Признаюсь я Кариму или нет, но я должна сделать что-то во искупление греха. И должна я это совершить до того, как отправлюсь с подарками к своим родным.

Карим уже стоял у двери, готовый уйти, когда я подбежала к нему и взяла его за руку.

— Дорогой, ты не забыл? Я очень хочу в этом году накормить бедных. — Я держала его за рукав. — Даже больше, чем в предыдущие годы.

Карим заулыбался:

— Неужели мне нужно на этот раз кормить больше народу, чем в тот год, когда ты съела огромное блюдо печенья с финиками?

Я залилась краской и, прикусив губу, ответила:

— Да.

Этот ужасный случай произошел два года назад во время рамадана. Наши повара несколько часов мешали специи, муку и финики, готовя печенье, которым наша семья должна была полакомиться по завершении вечерней трапезы. Все утро запах этого вкуснейшего печенья распространялся по всему дворцу, и у меня текли слюнки от желания попробовать мой любимый десерт. Я так изголодалась во время поста, что совсем потеряла разум и весь день только и мечтала что о финиковом печенье.

Во второй половине того же дня, узнав, что все разошлись по своим комнатам отдыхать, я незаметно проскользнула на кухню. Мои мысли были настолько заняты печеньем и как бы его попробовать, что я не заметила Карима. Спрятавшись за дверцу холодильника, чтобы меня никто не обнаружил, я стала уплетать одно печенье за другим.

Карим молча наблюдал, как я предавалась обжорству. Потом он сказал мне, что, увидев, как первое печенье исчезло у меня во рту, он прагматично решил, что теперь все равно, съем ли я сотню или всего одно печенье, — грех одинаковый.

Насмешливая улыбка Карима расползлась еще шире, когда он увидел, как мне неловко от этого воспоминания.

— Поверь, Султана, нет никакой необходимости кормить такое количество семей, какое я накормил в прошлом году из-за того, что ты выкурила чуть больше пачки сигарет во время рамадана. Я прав?

— Перестань, Карим! Не издевайся надо мной! — Рассерженная, я отвернулась от него.

Но Карим продолжал:

— Помню, как обнаружил тебя, сидящую на корточках в одном из твоих шкафов, а вокруг тебя полно окурков. — Он тихо засмеялся, вспоминая этот эпизод, слегка поддразнивая меня: — Ладно, Султана, скажи же мне, что за грех ты совершила на этот раз?

Господь наконец предоставил мне возможность, о которой я так молила, но я уже решила, что это утро не подходит для исповеди.

— Ничего я не совершила, — заявила я в свою защиту, — просто хотела поделиться нашим огромным богатством с теми, кому в жизни не так повезло.

Карим недоверчиво посмотрел на меня.

— Разве наше богатство не предполагает щедрости? — спросила я.

Поскольку Карим спешил на встречу со своими двоюродными братьями и дядями во дворце короля, он не стал спорить:

— Хорошо, Султана, я велю Мухаммеду купить достаточно еды, чтобы накормить тридцать бедных семей. Этого достаточно, чтобы искупить твои грехи?

— Вели Мухаммеду купить еще и одежды, — быстро добавила я.

Мухаммед — египтянин, работающий у моего мужа. Он был преданным человеком и никогда не сплетничал с другими слугами о той большой раздаче священной милостыни закят аль-фитр, которую делала наша семья.

— И одежду тоже, — вяло согласился Карим.

Я вздохнула с облегчением. Поскольку при нарушении обета провинившийся подвергается наказанию накормить десять бедных человек, то, на мой взгляд, если я накормлю и одену тридцать семей, этого будет более чем достаточно, чтобы искупить мой грех в виде бокала вина во время поста.

После ухода Карима я позвала Либби, одну из наших филиппинских служанок, и попросила ее приготовить мне ванну. На душе у меня было легко и радостно оттого, что грехи удалось без труда искупить милостыней, и, напевая арабские баллады о любви, я опустилась в ванну.

Нанеся макияж и надушившись, я позвала своего парикмахера-египтянку, которая мастерски уложила мои длинные черные волосы в сложную прическу, состоящую из многочисленных косичек, крепившихся дорогими заколками, купленными у Гарольда в Лондоне. Перебрав многочисленные платья в шкафу, я выбрала одно из моих любимых атласных красных платьев от Кристиана Диора.

Отражение в зеркале меня очень порадовало, и я позвонила Махе и Амани, чтобы выяснить, готовы ли они. Мне не терпелось начать праздничный день Ида с посещения родственников.

Я внимательно следила за тем, как трое слуг загружали многочисленные подарки, которые мы с дочерьми приготовили для наших родственников и друзей, в багажник нашего нового «мерседеса». В элегантно завернутых коробках находились вкуснейший шоколад в форме мечетей, шелковые шарфы, вышитые золотыми нитками, изысканные французские духи, одеколоны и жемчужные ожерелья.

Я точно знала, в какой дворец мы отправимся в первую очередь. В прошлом году один из наших эксцентричных двоюродных братьев, с которым мы не очень тесно общались, построил великолепный дворец. Я давно мечтала его посетить, так как наслушалась от друзей массу фантастических рассказов о его чудесах. Этого двоюродного брата звали Фаддель, и, как говорили, он потратил сумасшедшую сумму на строительство дворца и на убранство окружавших его садов, напоминавших рай — божественный рай, как он изображен в Священном Коране.

Священный Коран во всех деталях описывает блаженство и удовольствия, ожидающие тех, кто во славу Господа прожил на земле жизнь праведного мусульманина. Терпеливые и смиренные души могут рассчитывать на то, что вечность они проведут в большом тенистом саду, зеленые деревья которого украшены шелками и драгоценными камнями и которые орошаются живописными ручьями. Дни свои они будут проводить лежа на диванах и вкушая изысканные блюда. В отличие от земной жизни, вино там разрешено и подается в серебряных кубках красавцами слугами.

Того счастливого мусульманина, которому уготован рай, ждет еще одна награда. Соблазнительно прекрасные девственницы, до которых никогда не дотрагивался мужчина, будут являться по его просьбе и выполнять все его сексуальные желания.

Набожных женщин также ждет рай, и, как сказывают, истинное наслаждение там им будет доставлять чтение Корана, но несравненный восторг они испытают, лицезрел лик самого Аллаха. Эти женщины будут окружены детьми, никогда не взрослеющими. Конечно, поскольку мусульманки не испытывают сексуальных желаний, то в раю нет им и партнеров по сексу.

Хотя меня и мучило любопытство, каким же образом мой родственник Фаддель создал райские кущи на земле, что-то меня смущало. Что-то подсказывало мне, чтобы я не ехала в этот дворец, повернула назад. Но, несмотря на это предупреждение, я все же вместе с дочерьми направлялась туда. Подъехав к «Райскому дворцу», как в шутку назвал его один из наших родственников, водитель обнаружил, что ворота заперты. Привратника нигде не было. Водитель отправился на его поиски и, вернувшись, сообщил, что, заглянув в окно дома привратника, он разглядел там две босые ноги, торчавшие из-под стула.

Я велела водителю постучать в окно. И вот наконец появился заспанный привратник-йеменец и открыл ворота — мы въехали внутрь.

Хотя дорога была выложена дорогостоящей полированной плиткой, отражающей свет фар, ехать по ней было не слишком приятно — здорово трясло. Проезжая вдоль зарослей деревьев, ветки которых почти касались автомобиля, я с большим интересом смотрела по сторонам. Когда этот зеленый массив кончился, перед нами открылся вид неописуемой красоты.

Дворец Фадделя представлял собой не одно здание, как я ожидала, а ряд белоснежных павильонов. Их было пятнадцать или двадцать совершенно одинаковых павильонов с небесно-голубыми крышами, напоминавшими морскую волну, и построены они были вокруг большого павильона, создавая впечатляющую композицию.

Газон вокруг павильонов походил на зеленый пышный ковер. Яркие клумбы редких цветов искусно были разбросаны по всей территории. Вся эта палитра красок — белизна павильонов, голубизна шатров крыш, зелень травы с яркими цветами вокруг — поистине представляла собой вдохновенное и прекрасное произведение искусства.

— Дети, смотрите, — сказала я, — трава здесь такого же цвета, как мое новое изумрудное ожерелье!

— Этих павильонов больше десяти! — воскликнула Маха.

— Восемнадцать, — поправила равнодушно Амани.

— Амани, — сказала я, указывая на красочную надпись «Жеребцы», выведенную зелеными буквами на красивом золотом фоне. — Эта дорожка ведет к конюшне.

Я была немного удивлена тем, что у Фадделя имелись конюшни. Дело в том, что многие из наших родственников покупали и выводили дорогих породистых жеребцов, но я никогда не слышала, чтобы Фаддель когда-нибудь интересовался ими.

Амани наклонилась ко мне, чтобы получше разглядеть надпись, но не произнесла ни слова.

Извилистая дорога, по которой ехала наша машина, привела нас к внушительной арке из белого мрамора. Явно это был вход в главный павильон. Высокий красивый портье-египтянин открыл дверцы нашего «мерседеса» и любезнейшим образом поприветствовал нас, после чего бросился открывать огромные двухстворчатые двери, ведущие в приемный зал дворца. Портье стоял, держа двери, пока наш водитель доставал из машины подарки, приготовленные мною для этого родственника и его жены.

Довольная, что все нужные пакеты с подарками у меня в руках, я вошла во дворец. Дочери последовали за мной. На прекрасном арабском языке нас приветствовала симпатичная молодая азиатского вида женщина, представившаяся как Лейла. Она приветливо улыбалась, сказав, что мы первые гости в этот день. Она сообщила, что ее хозяйка, наша родственница Халида, скоро выйдет к нам. А пока она проведет нас в парадные комнаты.

Следуя за Лейлой, я старалась ничего не упустить из виду, так как никто из моих сестер, и даже Карим, никогда не бывали в так называемом «Райском дворце».

Нас провели по широкому коридору. Стены были покрыты бледно-желтым шелком с изысканной флористической тематикой. На ковре также были в изобилии изображены яркие экзотические цветы и многоцветные птицы. Ковер пружинил под нашими ногами.

Внезапно Амани спросила Лейлу:

— Я слышу птиц. А где они находятся?

Только тут я услышала в отдалении птичий хор.

Лейла радостно засмеялась:

— То, что вы слышите, — это запись. — Ее голос звучал так же прелестно и мелодично, как и птичье пение. — Хозяин хочет, чтобы любой звук, услышанный здесь, ласкал слух.

— А… — произнесла Амани.

Маха начала забрасывать молодую женщину вопросами — они были приблизительно одного возраста. Мы узнали, что Лейла работает в Саудовской Аравии у Фадделя и Халиды уже пять лет. Она с гордостью добавила, что очень довольна, поскольку зарплаты хватает, чтобы помогать своей большой семье, проживающей в столице Шри-Ланки Коломбо.

Амани неожиданно задала вопрос, на который я не решалась:

— Лейла, а почему у вас арабское имя?

Молодая женщина снова приятно улыбнулась:

— Меня зовут Хинду. Я мусульманка. Нашим предком был арабский моряк. — И, помолчав, она добавила: — Конечно, только мусульманам дозволяется вступать в этот рай.

Маха тихонько толкнула меня локтем, но я воздержалась от замечаний.

Длинный коридор внезапно кончился, и мы оказались в огромном круглом зале. Декоративные колонны, роскошная мебель, хрустальные люстры и часы, бесценные гобелены, невероятные зеркала и элегантные керамические панели — все вместе выглядело просто потрясающе.

Под арочными окнами, расцвеченными замысловатыми треугольниками витражей с оттенками цвета драгоценных камней, изображающих знаменитых арабских воинов в пылу сражений, стояли в ряд низкие диваны, покрытые шелками мягких тонов. Сверкающие прозрачные струи воды бежали в двухъярусном фонтане в серебряном обрамлении. Китайские фарфоровые вазы стояли в центре каждого полированного стола красного дерева с перламутровой инкрустацией на столешнице. На полу по краям толстых персидских ковров поблескивала голубая плитка.

Подняв голову вверх, я увидела великолепный плафон, который, казалось, уходит в небо в виде купола. Роспись потолка давала полную иллюзию нежных перистых облаков на фоне лазоревого неба. Дух захватывало от всего этого благолепия.

Нельзя отрицать, что мой родственник построил самый изысканный дворец, который мне когда-либо приходилось видеть. Он был даже более эффектным, чем дворец нашего короля. На мой взгляд, Фадделю удалось достичь своей цели. Навряд ли рай мог быть прекраснее этого дворца.

Лейла позвонила в маленький колокольчик и сообщила, что сейчас принесут прохладительные напитки. После чего она оставила нас и пошла доложить хозяйке, что мы уже прибыли.

Я села на обитый шелком диван и показала на место рядом с собой, в шутку сказав:

— Идите ко мне. Посидите в раю.

Маха засмеялась и примостилась рядом.

Амани строго посмотрела на нас и сказала:

— Рай не тема для шуток. — Она хмуро оглядела экстравагантную комнату: — В любом случае слишком яркое солнце превращает землю в пустыню.

Я еще раз окинула комнату взглядом, на этот раз более критическим. Амани права. Дворец Фадделя слишком уж безупречен. Слишком красив. Когда глаза видят только совершенство, даже совершенство перестает восхищать.

Вскоре в комнату вошли четыре служанки. Одна несла маленькие хрустальные тарелки и аккуратно сложенные салфетки, другие держали над головой большие медные подносы, уставленные яствами. Обрадованная, я взяла себе немного миндаля в сахаре, Маха наполнила свою тарелку маленькими сэндвичами с тонко нарезанными сырами, инжиром и черешней.

Как и следовало ожидать, Амани отказалась от всех предложенных щедрот.

Все четыре служанки были филиппинками исключительной миловидности и грациозности. Глядя на этих невероятно привлекательных молодых женщин, я подумала, что Фаддель, по-видимому, одержим идеей красоты. Казалось, он решил окружить себя только красивыми предметами, красивыми видами и людьми. Скорее всего вход физически непривлекательным людям в рай Фадделя был запрещен. Я чуть не расхохоталась от мысли, что, если главным критерием, открывающим врата рая, является красивая внешность, тогда самому Фадделю вход в него точно должен быть закрыт. Господь не даровал ему красоты.

Амани прервала мои размышления. Подбежав вдруг к окну, она закричала:

— Смотрите, на поляне пасется целое семейство газелей!

И действительно, там были четыре газели. Неужели у Фадделя еще и зоопарк?

— Мы попросим Халиду провести нас по парку, — пообещала я ей. — Возможно, увидим и других животных.

— Я хочу увидеть лошадей, — заявила Амани.

— Обязательно.

Послышалось шуршание шелка, и, подняв голову, я увидела Халиду, которая в сопровождении Лейлы входила в комнату. Я несколько лет не видела ее, но ее красота нисколько не увяла — от нее глаз было не отвести. Я порадовалась за нее: при такой одержимости красотой ее муж в противном случае наверняка развелся бы с ней.

На ней было платье, расшитое мельчайшим белым жемчугом. Ткань была зеленоватого цвета и идеально подходила к ее каштановым волосам и янтарного цвета глазам, в которых вспыхивали золотые искорки. На мой вкус, на ее от природы белом лице было слишком много косметики, но и она не могла испортить ее очаровательных черт.

Я поднялась с дивана, и мы обнялись.

— Султана!

— Халида!

Когда все положенные взаимные приветствия, пожелания здоровья, благодарность Аллаху за дарование здоровья были произнесены, Маха преподнесла Халиде наши подарки.

Халида рассыпалась в благодарностях и аккуратно отложила подарки в сторону. Затем, взяв три пакета со стола, на котором лежала гора подарков, она попросила Лейлу отнести их нашему водителю. Позже, вернувшись домой, как пояснила она нам, мы сможем их открыть.

Халида извинилась, что она одна, объяснив, что муж и шестеро сыновей поехали навестить друга, но скоро должны вернуться. Настоящим чудом было то, что она рожала одних сыновей, и уже это вызывало у многих восхищение и зависть.

Халиде очень хотелось показать нам свой дом, и мы с дочерьми с радостью последовали за ней по всему комплексу павильонов. Все павильоны состояли из нескольких комнат, где каждая была отделана невероятно красиво и являла собой произведение искусства. Моя голова пошла кругом от многочисленных деталей, которые Халида перечисляла, указывая на мозаичный пол, поясняя изображения на фресках на стенах и живописных плафонах.

Вскоре меня охватило нестерпимое желание сбежать от этого изобилия алебастрового цвета ванн, ваз с полудрагоценными камнями и шелковых покрывал. Мне не хватало воздуха и пространства, поэтому я предложила выйти на улицу:

— Я так много слышала о ваших прекрасных садах.

— Да, конечно, — любезно согласилась Халида. — Давайте посидим в саду.

— А конюшни, мама! — напомнила Амани.

Халида довольно странно отреагировала на просьбу Амани. Несмотря на обильную косметику, было заметно, что она побледнела. Голос ее задрожал:

— Амани, дело в том, что это территория только для мужчин.

— Я не мужчина. Но я люблю лошадей! — возмущенно парировала Амани.

— Амани! — строго сказала я, смущенно поглядывая на Халиду. — Нам еще многих нужно навестить, так что сегодня мы осмотрим только сад.

Я не слишком хорошо знала этих родственников, но была уверена, что мало кому приходилось встречать таких неуправляемых детей, как Амани.

— Прошу вас в сад, — ласково пригласила Халида, не обращая внимания на грубость моей дочери.

Маха заявила, что ей нужно в туалет и что она нас догонит. Выполнив свое поручение, вернулась Лейла и повела Маху в туалет.

Амани от злости надула губы, что ей совсем не шло. Когда она шла рядом со мной, я ущипнула ее за руку, давая понять, что ей не мешает укротить свой норов и прикусить язычок.

И вот Халида повела нас по широкой гравиевой дорожке, огороженной густым кустарником. У нас была возможность увидеть сад на подъезде ко дворцу, и, как я и ожидала, он оказался невероятным. По всему периметру стояли деревья, а по углам сада — яркие сплетения цветущих кустов и садовых цветов. Прогуливаясь по саду, мы вдыхали терпкий цветочный аромат.

Террасы из ампельных растений спускались к небольшим прудам с экзотическими рыбами, в многочисленных ручьях, искусно проложенных по всему саду, бежала, успокаивающе журча, вода. У меня закружилась голова.

Я увидела прелестную беседку.

— Давайте посидим, — попросила я.

— Конечно. Все что пожелаете.

Только я собиралась сесть, как вдруг Амани вскрикнула.

Где-то рядом она увидела клетки с птицами.

Я проследила за ее взглядом. Маленькие клетки, забитые до отказа птицами, свисали с веток каждого дерева.

Амани бросилась к ним.

— Халида, у вас много птиц, — сказала я, с беспокойством наблюдая, как Амани перебегает от одной клетки к другой.

Халида, словно загипнотизированная бегающей фигуркой Амани, заторможенно произнесла:

— Да. Фаддель считает, что в раю должно быть много птиц.

Даже на расстоянии я видела гнев на лице Амани.

— Амани! — позвала я. — Амани, дорогая, пожалуйста, подойди к нам.

Сжав кулаки, Амани подбежала к Халиде с криком:

— Клетки слишком тесные! И у птиц мало воды и еды!

Халида была так потрясена грубостью моей дочери, что даже не могла говорить.

— Амани, — строго сказала я, — тебе следует извиниться!

По лицу Амани бежали слезы:

— Некоторые птицы мертвы!

Я повернулась к Халиде, пытаясь загладить ситуацию.

— Не обращайте внимания на Амани. Все живые существа вызывают особый трепет и восхищение у моей дочери.

Амани посмотрела на меня с презрением, как на предательницу:

— Клетки слишком тесные! У птиц мало еды!

— Амани, я требую, чтобы ты извинилась. Сейчас же!

Пытаясь успокоить мою дочь, Халида, запинаясь, выговорила:

— Но… дорогая, ведь в раю живут птицы.

Моя дочь закричала так, что у нее на шее и лбу вздулись вены:

— Птицы в раю летают на воле!

Халида прижала руки к груди.

Амани продолжала истерично кричать:

— Я вам говорю, что они летают на воле! Птицы в раю летают на воле! Вы жестокие, потому что держите их в клетках!

— Амани, прекрати! — Я направилась к дочери, чтобы встряхнуть ее хорошенько. Ее срочно нужно было везти домой.

Халида, все так же прижав руки к груди, беспомощно повторяла:

— Но ведь правда, Амани, в раю есть птицы. Я в этом уверена.

Амани смотрела на нее с ненавистью, с презрением произнеся:

— Вы этого никогда не узнаете. Вашим мерзким глазам никогда не увидеть настоящего рая!

Потрясенная такой неожиданной агрессией, Халида потеряла сознание.

Я в ужасе наблюдала, как Амани, воспользовавшись этим, бегала от одной клетки к другой. Она снимала их с деревьев.

Стоя на коленях и пытаясь привести Халиду в чувства, я увидела, как ко мне по дорожке бежала взволнованная Маха. Она громко возмущенно кричала:

— Мама! Ты знала, что этот Фаддель держит в неволе молодых девушек? У него гарем юных девушек! Их держат в плену в одном из павильонов!

В смятении и шоке я молча уставилась на Маху.

В этот момент Маха заметила лежащую Халиду.

— Что с тетей Халидой?

С удивительным спокойствием я ответила:

— Амани оскорбила Халиду, и та упала в обморок. — Я жестом показала на дворец: — Беги и позови кого-нибудь на помощь.

— А как же несчастные девушки?

— Тише, Маха! С ними мы разберемся позже. — Я взглянула на Халиду и с облегчением заметила, что она дышит. — Иди быстрее! Приведи кого-нибудь. Скорей!

Маха побежала ко дворцу, выкрикивая имя Лейлы.

И вот во время всей этой сумятицы и безумия я вдруг увидела, что Амани выходит из сада, с трудом таща что-то тяжелое. Я не сразу поняла, что моя дочь занимается конфискацией клеток Фадделя с птицами.

— О, Аллах! — вскричала я. — Амани! Амани! Вернись!

Держа в руках столько клеток, сколько она могла унести, Амани скрылась из виду.