Я всегда хотела побывать в далеких странах. И потому, когда у меня возникла возможность поехать в один из экзотических и опасных уголков мира, я приняла вызов.

В 1978 году, будучи молодой женщиной, я уехала из Соединенных Штатов, чтобы работать в королевской больнице в Рияде. Я оставалась там до 1990 года. За двенадцать лет проживания в Саудовской Аравии у меня появилось много подруг среди местных жительниц. Благодаря нашей дружбе я начала понимать, что значит родиться женщиной в обществе, где правят мужчины, не имея возможности обратиться за помощью и защитой от жестокости и насилия.

После первого путешествия я посетила много стран Ближнего Востока: Ливию, Египет, Иорданию, Сирию, Израиль, Палестину и Объединенные Арабские Эмираты. Везде, куда я приезжала, я разговаривала с женщинами и детьми. Я посещала больницы, ходила по сиротским приютам, меня приглашали на празднества. Теперь когда я думаю о знакомстве с местными жителями, то понимаю, что я интересовала их не меньше, чем они меня.

Мне было грустно видеть, что многие из ближневосточных стран, которые я посетила, терпят лишения; но, несмотря на ужасающую бедность, мои знакомые всегда проявляли гостеприимство, с радостью открывая сердца и двери своих домов перед американской путешественницей.

После войны в Заливе 1991 года на Ближнем Востоке воцарился хаос. Особенно это касается Ирака. Я заинтересовалась иракцами в самом начале войны: мне было любопытно ближе познакомиться с людьми, пережившими военные действия и те санкции, которые навлек на них президент Саддам Хусейн. Сочувствие, которое я к ним испытывала, привело к тому, что летом 1998 года я решила посетить Ирак.

Я понимала, что ни один правительственный чиновник не выдаст мне визу, потому что я — автор сочинения, в котором подвергается критике Саддам Хусейн, а потому я отправила лично ему письмо и копию книги «Изнасилование Кувейта». В письме я пояснила, что не согласна с решением вторгнуться в Кувейт, но меня беспокоит благополучие простых иракцев, которым пришлось столько пережить. Я хотела своими глазами увидеть, как они справляются с бедственным положением.

Через три недели мне позвонили из Багдада и сказали, что иракская миссия при ООН в Нью-Йорке готова выдать мне визу.

Я упаковала в сумки то, что может пригодиться в условиях войны, — консервы, карманные фонарики и свечи — и в понедельник 20 июля 1998 года уехала в Багдад. Санкции ООН продолжали действовать, воздушного сообщения с Ираком не было, и потому мне пришлось начать путешествие из соседней страны. Приняв во внимание расстояние от Багдада до других крупных городов в регионе, а также беспорядки, которые происходили в северных и южных районах Ирака, я решила, что идеальной отправной точкой станет Иордания.

Эта страна была создана Великобританией после Первой мировой войны, в ходе преобразования ослабевшей Османской империи. Сегодня Иордания занимает более 37 тысяч квадратных миль, что приблизительно равняется размеру штата Индиана. Ее населяют четыре миллиона человек, большей частью — палестинцы. Крошечная страна играет роль скоростного шоссе между Сирией и Саудовской Аравией, соединяя сирийский Дамаск и священный город Медину в Саудовской Аравии. В каком-то смысле она до сих пор служит местом встречи караванов, как и много веков назад.

После регистрации на рейс 6707 Королевских Иорданских авиалиний, следующий из Лондона, и семи часов полета я приземлилась в иорданском аэропорту «Королева Алия», что в сорока пяти минутах езды от столицы — Аммана.

Обветшалое багажное отделение напомнило мне о том, что многие считают Иорданию лишь залом ожидания перед следующей остановкой. Однако Иордания — страна поразительных контрастов: начиная от Акабы, места приключений Т. Э. Лоуренса, заканчивая каменистым плато Сирийско-Аравийской пустыни, где бедуинские племена много веков пасут скот, и легендарной Петрой на красно-розовых Набатейских могильниках, выдолбленных, как и великолепные здания, в камне.

Я быстро миновала иорданскую таможню и вышла из аэропорта. Было очень жарко: горячее июльское солнце село всего за несколько минут до того, как самолет коснулся земли.

Я оглядела толпу встречающих и вскоре заметила араба средних лет в изношенных бежевых брюках и голубой рубашке. Он держал большую белую табличку с моим именем, написанным ярко-синими буквами. Я села на заднее сиденье его разбитого «пежо 504». Дорога до гостиницы «Интерконтиненталь» в Аммане занимает сорок пять минут. Мы обменялись вежливыми фразами, а потом я откинулась на спинку сиденья и стала смотреть в окно.

На землю опустились сумерки, и на фоне пионово-розового неба выросли колючие силуэты местных пустынных растений. Иорданцы по традиции выехали за пределы города — раскинув на небольших холмиках красочные восточные ковры, они устраивали пикники. Горели десятки костров, озаряя темные силуэты женщин, которые жарили на шампурах курицу. Мужчины что-то рассказывали, отчаянно жестикулируя и размахивая зажженными сигаретами, из-за чего в пустыне повсюду виднелись крошечные огоньки. То там, то тут мелькали маленькие тени — на бесконечных песчаных просторах играли дети. Я опустила окно машины и, услышав приглушенные голоса членов одной из семей, вдруг на мгновение захотела стать одним из них.

Амман — привлекательный город, расположенный на семи холмах. Вскоре мы прибыли в гостиницу, которая расположена на вершине одного из холмов, в сердце дипломатического района. Я выбрала ее ничем не руководствуясь, — кроме надежды, что это безопасное место, здесь неплохо кормят и я смогу купить припасы и организовать путешествие в Багдад, который находится на расстоянии 650 миль.

Ночью я спала беспокойно. Сделав следующим утром несколько телефонных звонков, я договорилась о встрече с арабом Аль-Рахалом. Он приехал к гостинице на белом «мерседесе» и тут же заявил, что путешествие из Аммана в Багдад и обратно будет стоить четыреста американских долларов и половину я должна заплатить перед отъездом из Аммана, а половину — перед отъездом из Багдада. Я заплатила ему двести долларов, и он сказал, что завтра в половине шестого утра за мной заедет иорданец по имени Базем.

Люди, с которыми я разговаривала в тот день, изумлялись, узнав, что я собираюсь ехать в Ирак в одиночестве. И у них были основания для тревоги. Летом 1998 года отношения между иракским президентом Саддамом Хусейном и главным инспектором ООН по контролю над вооружениями Ричардом Батлером сильно испортились. Батлер был очень упорным человеком: он во что бы то ни стало хотел найти и уничтожить иракское оружие. Хусейн прозвал его Бешеная Собака Батлер. Иракский президент был так же решителен и непоколебим в нежелании выдать давно разыскиваемые и тщательно скрываемые поставки оружия. Западные журналисты писали, что Ричард Батлер пришел в отчаяние из-за противодействия иракских чиновников. Все обитатели региона боялись, что между агрессивным диктатором, который проживал на Востоке, и его заклятым врагом на Западе может произойти нечто неприятное. Учитывая повысившееся напряжение и растущую враждебность Саддама, немногие американские журналисты отваживались на путешествие в Ирак, а те, кто все-таки ехал туда, делали это под прикрытием работы с гуманитарными организациями.

Но я всегда любила приключения, и я обожаю странствовать в одиночку. Поэтому, когда в назначенный час я выехала из Аммана, меня переполняло приятное волнение. Я чувствовала, что мне предстоит удивительная поездка.

Вскоре мы оставили Амман, проехали через район Зарка и оказались в оазисе Аль-Азрак, знаменитом ухабистым и абсолютно раздолбанным шоссе. Я ужаснулась, увидев узкую дорогу, запруженную огромными грузовиками и автобусами. У меня пересохло во рту от дурного предчувствия, когда я заметила на обочине множество обугленных каркасов автобусов и грузовиков — они напоминали огромных чудищ, которых настигла мучительная гибель.

Много часов мы ехали по бесконечным однообразным просторам. Казалось, ветра отполировали их до гладкости. Мы мчались со скоростью восемьдесят миль в час, но никак не могли оставить позади плоские пыльные пространства с жалкими деревцами и колючими растениями.

Земля была неровной, шероховатой, но неожиданно она сменила форму и цвет, превратившись в округлые булыжники из черной лавы, мерцающие под полуденным солнцем. К сожалению, вскоре мы вновь оказались на скучных и пустых песчаных просторах.

Утро сменил день. Мы спешили к иракской границе. Еще в эпоху древней Месопотамии страна, известная ныне как Ирак, играла важнейшую роль в регионе, поэтому она постоянно подвергалась нападениям и захватам: все, начиная с монголов и заканчивая турками и англичанами, пытались овладеть прекрасной и удобно расположенной Месопотамией. По завершении Первой мировой войны Великобритания создала государство Ирак, силой объединив курдов, суннитов и шиитов в единое, но крайне неоднородное целое.

Мы пересекли границу и легко прошли иракскую таможню. От волнения мое сердце забилось сильнее. Я увидела древний Евфрат. Мы проехали через район под названием Аль-Анбар, который населяют иракские сунниты, в основном из племени дулайми. Эти люди всегда поддерживали Саддама Хусейна. Несмотря на то что в 1991 году президент Ирака развязал бессмысленную войну в Заливе, они так тепло его принимали, что он ответил им в совершенно необычной для подверженного приступам паранойи человека манере — разрядил пистолет в воздух, оставшись беззащитным.

Наконец после одиннадцати часов пути перед нами предстал низкий силуэт Багдада; над плоской землей поднимались верхушки пальм и крыши домов. Я молча смотрела на бежевые здания, которые после невзрачной пустыни казались воплощением великой цивилизации: небольшие мечети с огромными куполами, раскиданные по горизонту; маленькие домики с балконами и дворами, маняще выглядывающие из переулков; фиолетовые и белые цветы, с трудом прорастающие в тени пальмовых деревьев…

На улицах царило оживление, люди куда-то спешили. Как ни печально, но в древнем спокойном Багдаде царил хаос: старые автомобили с лысыми покрышками тянулись за разваливающимися на ходу автобусами, плюющимися черным дымом. Я знала, что войны и санкции, которые навлекло на страну иракское правительство, изолировали Ирак от мира, и потому не удивлялась, увидев измученных людей с озабоченными лицами, одетых в изношенную одежду. Когда мы остановились на красный сигнал светофора, я стала внимательно рассматривать иракцев, зная, что нахожусь среди людей, которым довелось пережить многое. Любой иракский мужчина или женщина моего возраста — около пятидесяти — был свидетелем восстаний и революций, многократных смен правительства, обещаний всеобщего благоденствия и краха надежд, войн и репрессий.

В сумерках я услышала голос муэдзина, призывающего мусульман к вечерней молитве. Я взглянула на небольшую мечеть, выходящую на улицу. Низкий заунывный голос звучал с башни, за которой медленно садилось солнце. Базем повернул к отелю «Аль-Рашид». Я прибыла на место.

Ирак поражал контрастами. Несмотря на репрессии, иракцы вели себя поразительно открыто и дружелюбно. Персонал гостиниц поражал радушием. Они показывали мне фотографии родственников и осыпали маленькими подарками, хотя, насколько мне было известно, они едва ли могли себе это позволить. Чиновники Министерства информации приглашали меня на ужин и знакомили с друзьями. Охранники провожали до машины и рассказывали о своих семьях. Родители, чьих умирающих от лейкемии детей я навещала в местной больнице, делились со мной едой. Новый шофер, которого я наняла через менеджера гостиницы, часами просиживал в холле гостиницы, когда я была занята, отвергая любые предложения подзаработать. А после того как в первую ночь моего пребывания в гостинице мне трижды стучали в дверь какие-то незнакомцы, у номера установили круглосуточную охрану.

Но лучшая часть путешествия мне еще предстояла. Через два дня после приезда в Багдад я познакомилась с чудесной, незабываемой Майадой аль-Аскари. Эта женщина стала мне ближе, чем сестра.

То, что мне посчастливилось встретиться с Майадой, объясняется просто: я твердо решила, что моим переводчиком в Багдаде должна быть женщина. Проведя в городе день, я недоумевала, почему меня до сих пор не навестил сотрудник Министерства информации, — я читала множество историй об их навязчивом внимании к иностранным гостям. На следующий день я попросила водителя отвезти меня в министерство, чтобы потребовать там переводчика. Мне сказали, что пресс-центром министерства руководит мужчина по имени Шакир аль-Дулайми.

Войдя в его кабинет, я шутливо заявила, что, насколько мне известно, за иностранцами должны следить иракские спецслужбы, но, кажется, до сих пор никто не разведал о моем существовании. Может, я слишком мелкая сошка, чтобы за мной следили? Шакира это позабавило, и он сказал, что если я хочу, он прикажет какому-нибудь иракцу меня сопровождать.

Но я больше всего интересовалась положением арабских женщин, а по опыту проживания на Ближнем Востоке я знала, что ни одна арабка не станет откровенно говорить о себе в присутствии мужчины. Мне пришлось вежливо отклонить любезное предложение Шакира. Я настаивала на том, что мне нужна переводчица. После шутливых препирательств Шакир поднял руки вверх, пожал плечами (арабский жест, обозначающий нежелание спорить) и согласился на мое требование. (Потом я узнала, что правительство официально требовало нанимать на работу только мужчин-переводчиков.)

На следующее утро я вернулась в кабинет Шакира и увидела арабку, одетую в скромное платье длиной до лодыжек. На голове у нее был повязан черный платок. Среднего роста, немного полная, с белым лицом и румяными щеками. В светло-зеленых глазах светилось ожидание. Мы внимательно посмотрели друг на друга. Затем она взглянула на Шакира и вновь перевела взгляд на меня.

Женщина казалась милой, и я неуверенно улыбнулась, надеясь, что она станет моим гидом во время пребывания в Ираке.

В ответ она тоже робко улыбнулась.

Шакир посмотрел на меня и объявил:

— Джин, вот твоя переводчица!

— Меня зовут Майада аль-Аскари, — приятным голосом сказала она с легким акцентом. Позже она призналась, что несколько лет не получала от Министерства информации предложений о работе, потому что начальство нанимало только мужчин. Я обрадовалась — думаю, и она тоже, — что настояла на своем.

Мы с Майадой быстро подружились. Вскоре я узнала, что она прекрасно говорит по-английски и обладает замечательным чувством юмора. Она была разведена и жила с двумя детьми: пятнадцатилетней Фей и двенадцатилетним Али. Майада любила животных так же, как я, — она с гордостью рассказывала о двух кошках, одна из которых недавно принесла потомство.

В течение следующих недель я узнала, что Майада — истинная дочь древней страны Месопотамии, известной современному миру как Ирак. Она гордилась родной страной, и у нее была на то причина — Месопотамию часто называют древним раем, овеянным великой славой. В этой стране рождались художники, поэты и ученые, многие из первых правителей по праву считаются гениальными созидателями, знатоками литературы и искусства, творцами первых в мире законов и гарантами гражданских свобод.

Но на смену им приходили тираны, и страна погружалась в пучину хаоса. Много веков назад в стране Майады бушевал продолжительный конфликт. Месопотамия располагалась на двух благословенных реках в пустынной земле, являясь местом пересечения оживленных торговых маршрутов. Страна процветала, что делало ее лакомым кусочком для захватчиков, начиная с древних шумеров и заканчивая монголами, персами и турками.

Чтобы лучше понять историю семьи Майады, нужно иметь представление об Османской империи, владычество которой на Ближнем Востоке охватывает несколько веков — с 1517 по 1917 годы, а в Ираке — с 1532 по 1917-й. Обширная империя включала в себя Малую Азию, Ближний Восток, Египет, часть Северной Африки и даже кусочек юго-восточной Европы. В каждом завоеванном регионе турки оставляли наместников из союзников. Султаны Османской империи были суннитами, и потому на высокие посты тоже назначались сунниты, вследствие чего суннитское меньшинство получило власть над другими иракцами, в том числе и над шиитами. Таким образом, правители Османской империи заложили основу для постоянных этнических конфликтов. Пока турки оставались у власти, конфликт носил скрытый характер, но после развала Османской империи взаимная враждебность стала очевидной, и страну до сих пор лихорадит от нестабильности.

Конец Первой мировой войны совпал с крахом Османской империи, чему в немалой степени способствовало решение султана поддержать германские войска. Арабы, в течение нескольких веков терпевшие тяготы и лишения турецкого правления, обрели надежду на свободную, достойную жизнь. К сожалению, их мечтам не суждено было сбыться: Великобритания и Франция заполнили образовавшуюся пустоту, направив в Ирак армии. Арабы были поражены тем, что европейские завоеватели считали себя, а не коренных жителей, хозяевами ресурсов региона. Англичане предпочитали иметь дело с суннитами, и власть суннитского меньшинства над шиитским большинством сохранилась.

Перемены в истории империи оказали огромное влияние на жизнь родителей, а также бабушек и дедушек Майады, поскольку они происходили из знатных родов. Оба дедушки Майады были уважаемыми гражданами империи. Они стали свидетелями ее краха после победы союзнических сил в Первой мировой войне, и надеясь на то, что арабскую нацию ждут свобода и процветание, принимали участие в процессе создания новых арабских государств — Сирии и Ирака.

Дедушка Майады со стороны отца, Джафар-паша аль-Аскари, был выдающимся человеком. Он служил командующим Арабской регулярной армии и сражался вместе с Т. Э. Лоуренсом и принцем Фейсалом против войск Османской империи. Дедушка со стороны матери, Сати аль-Хусри, и по сей день пользуется заслуженным уважением всех арабов, которые почитают его национальным героем, прародителем национального самосознания. Он был одним из первых, кто призывал арабов править собственным государством.

Майада, так же как ее родители и их предки, была рождена сунниткой. Сунниты — наиболее многочисленная ветвь в исламском мире, хотя в некоторых арабских государствах, включая Ирак, сунниты находятся в меньшинстве. Мать Майады, Сальва аль-Хусри, — дочь Сати аль-Хусри, а отец, Низар аль-Аскари, — сын прославленного воина и правительственного чиновника Джафара аль-Аскари.

Дом, где жила семья Майады, часто посещали многочисленные государственные деятели. Она была любимой дочерью и внучкой, и семья сделала все, чтобы она получила образование и жила ни в чем не нуждаясь. Предполагалось, что она сделает карьеру в медицине или в искусстве.

Однако политические конфликты в Ираке способны разрушить любые перспективы. В 1968 году, когда к власти пришла партия «Баас», многие интеллектуалы эмигрировали в другие страны. Но отец Майады умирал от рака, его лечили в местной больнице, поэтому семья Майады решила остаться в Багдаде.

Правление Саддама Хусейна с каждым годом все больше превращалось в тиранию, но Майада не покинула Ирак. Ведь она выросла в этой стране. Она работала журналистом в иракской газете. Она вышла замуж и родила двоих детей. Она все вытерпела — и войну в Заливе, и репрессии. Майада перенесла немало лишений, но она всегда верила, что может жить в родной стране, которую любила с детства.

Как-то мы с ней отправились в детскую больницу в Багдаде. Я с трудом сдерживала слезы, глядя на несчастных детей. Они равнодушно рассматривали игрушки, которые я им подарила. И вдруг я почувствовала на плече мягкое прикосновение Майады. Ей было печально видеть мои переживания. В палату вошла медсестра и, даже не подготовив детей, стала делать им уколы. Видя, как они кричат и плачут, мне отчаянно захотелось их успокоить, и я начала петь и танцевать, надеясь их отвлечь. Мои глупые выходки заставили нескольких ребятишек слабо улыбнуться. А родители рассмеялись, потому что я совершенно не умею ни петь, ни танцевать.

Когда мы вышли из больницы, Майада начала говорить. Я был поражена, когда она сказала мне, что ненавидит Саддама Хусейна и мечтает дожить до того дня, когда его правление закончится. Она сказала то, что мы все и так знали: страдания детей — во многом результат его правления. Диктатор начал войны, которые повлекли многочисленные международные санкции. Кроме того, по слухам, он не давал больницам лекарства. Например, по его приказу родителям выдавали лишь один вид лекарства для больных лейкемией, хотя для борьбы с болезнью им требовалось два или три. Кроме того, Саддам, как известно, выставлял на улицах пустые детские гробики, желая вызвать у людей в мире негодование по отношению к Соединенным Штатам Америки.

Я испугалась, что нас может подслушать адепт Саддама, что, безусловно, угрожало безопасности Майады. Я постаралась ее успокоить, но мои слова не убедили ее.

Я своими глазами видела, что Саддам Хусейн превратил Ирак в огромную тюрьму. Казалось, каждый ждет, что его могут арестовать и подвергнуть пыткам за некие воображаемые козни, способные нанести вред государству. Правление Саддама представлялось вечным, и я почти не надеялась, что вскоре жители этой страны будут наслаждаться свободой. Когда я спросила Майаду, почему она не покинула страну и не уехала в Иорданию, где жила ее мать, она подтвердила свою верность родине — но не Саддаму Хусейну, — объяснив, что должна жить там, где находится могила ее отца. Она гражданка Ирака и принадлежит этой стране, даже если здесь ей грозит опасность.

Я приехала в Багдад ненадолго, и спустя несколько недель мы с Майадой расстались.

Мне было жаль уезжать из Багдада. С первой встречи мы с Майадой поняли, что сохраним дружбу на всю жизнь. Когда я вернулась в Америку, мы продолжали общаться почти каждую неделю: писали друг другу письма, звонили.

Через год после нашей первой встречи Майада исчезла. Она не отвечала на звонки, я не получала от нее писем. Когда я отчаялась ее найти, она вдруг позвонила. Она была дома, в Багдаде, но ей пришлось побывать в «жестянке», то есть в тюрьме. Я понимала, что мне нельзя расспрашивать ее об этом, и только после того как она переехала в Иорданию, я узнала историю ее ареста, пыток и спасения.

Затем произошло несколько событий, которые заставили меня написать эту книгу. В 1999 году Майада сбежала из Ирака. В 2000 году за ней последовала дочь Фей. В 2001 году Нью-Йорк и Вашингтон подверглись атакам террористов. В этом же году президент Джордж Буш отдал приказ сравнять с землей базы террористов. В 2002 году Буш заявил, что иракцы достаточно настрадались от власти Саддама Хусейна, и в начале 2003 года коалиционные войска свергли режим. Тогда же Майада решила, что хочет, чтобы мир узнал правду о жизни в Ираке, рассказанную человеком, который знает эту жизнь изнутри. Мы несколько недель обсуждали возможность написания книги. Наконец она попросила меня рассказать историю ее жизни, и я согласилась.

Когда я писала эту книгу, я узнала и полюбила многих членов семьи Майады. Эти достойные люди играли важную роль в создании современного Ирака, и хотя выдающиеся предки Майады уже умерли, меня радует мысль о том, что благодаря этой замечательной женщине правда о жизни в Ираке сохранится в веках.

Карта Ирака

Карта Ирака и соседних стран

Схема тюрьмы