Самый длинный день

В летние месяцы рэдкотский «Лебедь» был приятнейшим местом для времяпрепровождения. Прямо от стен трактира начинался травянистый склон к реке, которая с готовностью предоставляла свои услуги желающему отдохнуть и развеяться людскому племени. Напрокат выдавались ялики и лодки с кормовыми веслами, а также плоскодонки – как для рыбной ловли, так и для увеселительных прогулок. Марго выставляла столики на улицу, под утреннее солнце, а если к середине дня становилось чересчур жарко, можно было устраивать пикники в тени деревьев, расстелив там покрывала. Она поочередно, по три зараз, привлекала к работе своих дочерей, и жизнь в «Лебеде» била ключом. Марготки суетились на кухне, разливали напитки за стойкой, бегом таскали подносы с едой, лимонадом и сидром. Они никогда не уставали, и для каждого посетителя у них имелась в запасе улыбка. Можно было смело утверждать, что в летнюю пору на всем протяжении Темзы не много нашлось бы местечек столь же идиллических, как трактир «Лебедь».

Но это лето отличалось от прочих. И все из-за погоды. Весной дожди шли регулярно и умеренно, даруя фермерам надежду на хороший урожай. Однако с приближением лета, когда все уже заждались солнечных дней, дожди не прекратились, а, напротив, стали более частыми и обильными. Прогулочные лодки отплывали от пристаней при легкой мороси, надеясь, что к середине дня развиднеется, но вместо этого дождь заряжал в полную силу, и пикники сворачивались досрочно. Несколько раз Марго, окинув взглядом небосвод, выставляла столы на свежий воздух, но очень скоро приходилось заносить их обратно. Пустовал и летний зал трактира.

– Нам еще повезло, что зима была прибыльной, – говорила она, вспоминая толпы желающих послушать историю о девочке, которая утонула и потом ожила. – Не будь зимней выручки, нам пришлось бы совсем туго.

Две из трех Марготок-помощниц были отправлены по домам к своим семьям, поскольку с обслуживанием немногочисленных клиентов вполне справлялась сама Марго с помощью одной дочери и Джонатана.

Джо был плох: ему отнюдь не шли на пользу душные летние туманы, то и дело накрывавшие берег. Обычно в это время года его легкие прогревались и подсыхали, но сейчас смены сезонов будто и не было, и приступы слабости посещали его с той же частотой, что и в зимние месяцы. Бледный и тихий, он сидел поближе к очагу, а вокруг накачивались элем и травили байки завсегдатаи.

– Не беспокойтесь обо мне, – отвечал он на все вопросы о здоровье. – Я в порядке, сочиняю новую историю.

– Надеюсь, к летнему солнцестоянию погода наладится, – говорила Марго.

Традиционно в этот день устраивалась ярмарка, к которой на сей раз была приурочена свадьба Оуэна Олбрайта и Берты, его экономки. С учетом свадебного завтрака и наплыва ярмарочных гостей, которые ближе к вечеру непременно захотят промочить горло, Марго предвидела очень хлопотный день. Поначалу ее оптимизм казался сильно преувеличенным, но в середине июня с погодой наметились улучшения. Наблюдательные люди поговаривали, что дожди понемногу идут на убыль, и, как вскоре выяснилось, наблюдательность их не подвела. На сером небе стали чаще появлялись просветы, потом два раза подряд выдались сухие вечера. Надежды крепли с приближением самого длинного дня в году.

Наступил день летнего солнцестояния – и с утра выглянуло солнце.

– Пожалуй, даже слишком ярко, – рассудил Генри Донт, устанавливая камеру перед церковью для свадебной фотографии. – Сниму с этой позиции, чтобы не было бликов.

Молодожены вышли из церкви. Пастор был уже в своей летней, здоровой кондиции: этим утром он, голым по пояс, распахнул окно спальни, ощутил лучи солнца на груди и на бледном лице и пропел: «Слава, слава, слава!» Об этом эпизоде не знал никто из присутствующих, но все видели его жизнерадостную улыбку и могли почувствовать крепость его рукопожатия, спускаясь по ступеням паперти.

Донт установил Оуэна и его жену в заранее выбранном месте и просунул руку миссис Олбрайт под руку мистера Олбрайта. Оуэн – всеми силами старавшийся не забыть, что его жену зовут Бертой, а не миссис Коннор, – уже фотографировался однажды, несколько лет назад. Берта видела множество фотографий, так что и она имела представление об этом процессе. Перед камерой оба распрямили спину и напустили на себя гордый и суровый вид. Даже шуточки его приятелей-собутыльников из «Лебедя» не смогли нарушить торжественность их лиц, и новообретенное супружеское достоинство посредством солнечных лучей запечатлелось на стекле, чтобы в таком виде надолго пережить их самих.

Покончив с фотосессией, молодожены и их свита прогулялись по берегу реки. «Какой чудесный день!» С такими возгласами радостная процессия достигла «Лебедя», где Марго уже украсила букетами расставленные на берегу столы, а Марготки ждали гостей с кувшинами охлажденного эля и сидра под вышитыми бисером салфетками.

События шестимесячной давности казались теперь чрезвычайно далекими, ибо погожим летним днем зима всегда воспринимается как полузабытый сон или нечто известное лишь по рассказам других людей, а не как часть прожитой тобою жизни. Нежданное солнце пощипывало их кожу, по затылкам заструился пот, а ледяные сквозняки и зябкие мурашки вдруг превратились в некую абстракцию, не поддающуюся трезвому осмыслению. Однако не следовало забывать, что самый длинный день в году является оборотной стороной самой длинной зимней ночи и в этом качестве одно солнцестояние неизбежно перекликается с другим; а если кто-то из присутствующих не улавливал этой связи, таковых не замедлил просветить мистер Олбрайт.

– Шесть месяцев назад, – начал он свою речь, – я решил сделать Берту моей женой. Вдохновленный чудом, которое произошло здесь, в «Лебеде», и о котором вам всем хорошо известно, – возвращение к жизни маленькой Амелии Воган, – я почувствовал себя другим человеком и попросил руки моей экономки, на что Берта дала согласие, оказав мне эту честь…

После официальных речей общий разговор вернулся к теме девочки. О событиях, некогда происходивших на этом самом берегу в темноте и холоде, теперь рассуждали под чистым голубым небом, а яркий солнечный свет, возможно, стал главной причиной того, что самые мрачные аспекты этой истории были отметены в пользу упрощенных, благостных трактовок. Похищенная девочка вернулась к своим родителям, что осчастливило не только ее и Воганов, но и всю общину в целом. Добро победило зло, семья была восстановлена. Только престарелая тетушка одного из гравийщиков некстати вылезла с историей о том, как она случайно застала девочку на самой кромке берега и увидела, что та не отражается в воде, но на нее зашикали со всех сторон: сегодня никто не хотел слушать сказки про призраков. Кружки вновь и вновь наполнялись сидром; прыткие Марготки, неотличимые одна от другой, знай подносили блюда с ветчиной, сыром и редисом; веселья на свадебном пиру было достаточно, чтобы утопить в нем все тяжелые мысли и сомнения. Полгода назад таинственная история ворвалась в «Лебедь» грязным и жутким месивом, но теперь она была дочиста отмыта, выглажена и приобрела вполне благопристойный вид.

Миссис Олбрайт прилюдно поцеловала мистера Олбрайта, который покраснел, как редиска, а ровно в полдень компания дружно встала из-за столов, чтобы продолжить гуляния уже на ярмарке.

Среди четко разделенных живыми изгородями рэдкотских полей выделялся один земельный участок неправильной формы, некогда отведенный под общее пользование. И в этот день там разместились торговые лотки всех видов и размеров – от солидных палаток и навесов на случай непогоды до простых кусков парусины с разложенными на них товарами. Здесь можно было приобрести как нужные в хозяйстве вещи – кувшины, миски и кружки, ткани и кожу, топоры, ножи и прочие инструменты, – так и по большому счету бесполезное, но привлекательное с виду барахло. Хорошо продавались разноцветные ленточки, сладости, живые котята и всевозможные безделушки. Коробейники расхаживали туда-сюда, нахваливая свои первосортные товары и предупреждая всех и каждого о недобросовестных конкурентах, норовящих подсунуть честным людям подделки, которые сломаются сразу же после того, как эти шарлатаны смотают удочки. Были здесь и музыканты – волынщики, барабанщики и даже человек-оркестр, – так что посетители перемещались по ярмарочному полю под сменяющие друг друга любовные, застольные и сентиментальные песни. Иногда они одновременно слышали две песни, влетавшие им в разные уши, чтобы стать какофонией в голове.

Мистер и миссис Воган пришли сюда из Баскот-Лоджа по тропе вдоль реки, с двух сторон держа за руки девочку. Хелена была несколько раздражена – по догадке Вогана, из-за несбывшегося прогноза доктора. Вопреки ее ожиданиям, полгода спустя речь к девочке так и не вернулась. Впрочем, для Вогана этот день был омрачен не столько настроением жены, сколько его собственными мыслями.

– Ты уверена, что стоит брать ее с собой? – спросил он жену этим утром.

– Почему бы нет?

– Это может быть небезопасно.

– Но ведь мы теперь знаем, что за ней следила всего лишь Лили Уайт – несчастное, безобидное создание, – так о чем беспокоиться?

– Был еще какой-то тип, напавший на Риту…

– Это случилось много месяцев назад. Кем бы он ни был, этот человек вряд ли рискнет что-нибудь вытворить в присутствии множества наших знакомых. Среди прочих там будут наши слуги и арендаторы. И там будет компания из «Лебедя» в полном составе. Они никому не позволят и пальцем дотронуться до Амелии.

– А то, что многие станут таращить на нее глаза и сплетничать, тебя не волнует?

– Дорогой, мы не можем вечно держать ее взаперти. На ярмарке будет столько всего интересного для ребенка. Ей наверняка понравятся лодочные гонки. Это просто жестоко – лишать ее такого удовольствия.

С появлением девочки их жизнь кардинально изменилась к лучшему. Счастье Хелены обернулось для него таким огромным облегчением, что он и сам чувствовал себя почти счастливым. Возобновившаяся любовь так напоминала первые годы супружества, что о долгом периоде отчаяния можно было забыть как о кошмарном сне. Они похоронили печальное прошлое и жили прекрасным сегодняшним днем. Но по мере того как вновь обретенная семейная гармония утрачивала прелесть новизны, ему все труднее было обманываться, уверяя себя, что она покоится на прочном основании. Девочка, которую они сейчас держали за руки, – с ее безмолвной невозмутимостью, бесцветными волосами и бездонными, переменчивыми глазами – была одновременно и причиной их счастья, и угрозой ему.

В дневное время Воган был обычно занят разными делами, отвлекавшими от навязчивых мыслей, но по ночам его снова начала мучить бессонница. Его преследовали варианты одного и того же сна. В нем Воган шел по какой-то местности – это мог быть лес, или песчаный пляж, или поле, или огромная пещера – и что-то искал. Затем, выйдя на поляну, или обогнув дерево, или пройдя каменную арку, он видел ее, свою дочь, которая, судя по всему, провела здесь долгое время в ожидании отца. Она поднимала руки с криком «Папочка!», он бросался вперед, чтобы заключить ее в объятия, сердце переполнялось благодарностью и любовью – и вдруг он понимал, что это не Амелия. Это была все та же девочка. Подменыш, проникший в его сны и снабдивший своим лицом воспоминания о его настоящей, потерянной дочери.

Что касается Хелены, то она не осознавала, насколько хрупким было их блаженство; вся тяжесть переживаний легла на Вогана. Это отдаляло его от жены, о чем она пока не догадывалась. Твердо уверовав в то, что девочка является настоящей Амелией и что ей удалось убедить в этом мужа, Хелена окружила свою веру системой обороны, внушительной, как замок со рвами и башнями. И только он один знал, до чего хлипкими были все эти укрепления в действительности.

Когда сны показали ему, с какой легкостью лицо этой девочки может накладываться на лицо Амелии, у него возникло сильное искушение разделить с Хеленой ее уверенность. Иногда это казалось настолько простым и естественным решением проблемы, что он досадовал на собственное упрямство. Он уже называл девочку Амелией в присутствии жены. Он преодолел большую часть пути в нужном направлении. Но все упиралось в одну и ту же вещь. В знание. Где-то глубоко за всем этим скрывалась та девочка, лицо которой он даже не мог вспомнить, но которую он не мог – и не хотел – забыть.

Но и этим все не ограничивалось. Когда он ночью лежал в постели, спящий или бодрствующий, когда он искал свою дочь в разных воображаемых местах и раз за разом натыкался на девочку-подменыша, порой в поле его зрения вплывало еще одно лицо, и у него тотчас сжималось сердце. Робин Армстронг. Ибо при всей привлекательности этой идеи – поддаться счастью и позволить чужой девочке заменить родную дочь в его сердце и сознании, как она уже заменила ее в их доме, – он сознавал, что тем самым отнимает родную дочь у другого человека. Конечно, Воган хотел, чтобы Хелена была счастлива, но что, если ее счастье достигалось ценой страданий другого человека – точно таких же страданий, какие совсем недавно испытывали они сами? Вот почему, наряду с этой девочкой и настоящей Амелией, в его сны вторгался и Робин Армстронг, всякий раз заставляя Вогана цепенеть от ужаса.

Уже на подходе к ярмарке стало ясно, что там царит столпотворение. Воган заметил, что некоторые люди смотрят на них с интересом, оглядываются и показывают пальцами. Какие-то фермерши попытались сунуть цветы в руки девочки, кто-то погладил ее по голове, маленькие дети подбегали, чтобы ее поцеловать.

– Сомневаюсь, что все это ей на пользу, – тихо произнес Воган, когда дюжий гравийщик присел перед ней на корточки и сыграл короткий пассаж на скрипке, а потом с самым серьезным видом приложил свой указательный палец к ее щеке.

Хелена сердито фыркнула, чего обычно себе не позволяла.

– Все та же дурацкая история. Они думают, что в ней есть чудотворная сила – как в талисмане или тому подобных вещах. Просто глупые предрассудки, со временем это пройдет. В два часа начинаются лодочные гонки. Тебе незачем тут оставаться, если не хочешь. А мы собираемся их посмотреть, – сказала она решительно и обернулась к девочке. – Идем.

Воган почувствовал, как маленькая ладошка выскользнула из его руки. Когда Хелена развернулась, его ноги как будто приросли к земле, и в этот момент нерешительности его отвлек разговором один из арендаторов. С трудом от него избавившись, Воган огляделся, но его жены и девочки уже нигде не было видно.

Он ушел с широкого центрального прохода, где толпа двигалась слишком медленно, и стал лавировать между лотками, озираясь по сторонам. Отовсюду к нему обращались зазывалы. Нет, ему не нужны были рубиновые колечки для возлюбленной. Он взмахом руки отвергал миндальные пирожные, средства от подагры, складные ножи (скорее всего, краденые), приворотные амулеты, карандаши… Кстати, карандаши выглядели вполне прилично, и в другое время он бы их, пожалуй, приобрел, но сейчас его уже преследовали головная боль и жажда. Последнюю можно было утолить у торговцев прохладительными напитками, но к ним выстроились длинные очереди, а он хотел первым делом найти свою жену и девочку. Народу все прибывало, и он с трудом протискивался сквозь толпу. Ну почему жара нагрянула именно в этот день, когда столько людей собралось в одном месте? Движение совсем застопорилось, и ему также пришлось остановиться. Потом он заметил впереди небольшой просвет и начал пробираться в том направлении. Соленый пот стекал по его лбу и попадал в глаза. Куда же они могли подеваться?

Солнце било ему в глаза, и он почувствовал головокружение. Всего на несколько секунд, но именно в это время кто-то взял его за локоть:

– Хотите узнать свое будущее, сэр?

Он попытался стряхнуть с себя эту руку, но движения получились беспомощными, как будто он плыл под водой.

– Нет, – произнес он.

Или только хотел произнести, потому что не расслышал собственного голоса. Вместо этого перед ним раздвинулся полог и рука, которую он ощущал, но не видел, втянула его в шатер. Очутившись в полумраке после яркого солнца, он двигался вслепую.

– Присаживайтесь.

Цветистое платье гадалки сливалось с такими же стенками шатра, а ее лицо было закрыто вуалью.

Сзади под колени ему ткнулся стул, фактически вынудив его сесть. Он обернулся, чтобы выяснить, кто этот стул подставил. Там не было никого, но аляповато раскрашенная драпировка в одном месте выпирала, и этот выступ размерами и формой соответствовал человеческому плечу. Там прятался кто-то, готовый предотвратить поспешный уход клиентов до того, как они заплатят сполна за грядущие встречи с прекрасными незнакомцами или шикарные заморские вояжи.

Все желания Вогана на данный момент сводились к стакану холодной воды или чего-нибудь в этом роде.

– Нет уж… – начал он, поднимаясь.

Но при этом движении его голова ударилась о низкую поперечную распорку шатра, и перед глазами заплясали искры. В следующий миг женщина сжала его запястье с силой, какую трудно было предположить в столь миниатюрной руке, а сзади кто-то надавил на его плечи, вынудив опуститься на стул.

– Покажите мне вашу ладонь, – сказала женщина.

Произношение было простонародным, а в ее высоком козлином голосе Воган уловил странные нотки, но в тот момент не придал им значения.

И он решил не сопротивляться. Лучше поскорее пройти через этот фарс, чем тратить время на препирательства.

– Начало вашей жизни было счастливым, – сообщила гадалка. – Талант и удача всегда были с вами. И с тех пор дела у вас идут неплохо. Я вижу женщину… – Она впилась взглядом в его ладонь. – Женщину…

Он подумал о миссис Константайн. Наверняка она справилась бы с гаданием не в пример лучше. Вспомнилась ее комната с запахом жасмина, ее невозмутимое лицо, строгое платье с белоснежным воротником, мурлыкающий кот. Как бы он хотел оказаться сейчас в той комнате! Но он находился здесь.

– Блондинка или брюнетка? – уточнил он с напускной развязностью.

Гадалка проигнорировала этот выпад:

– Счастливая женщина. Но еще совсем недавно она была несчастлива. Я также вижу ребенка.

Воган презрительно хмыкнул.

– Не сомневаюсь, что вы знаете, кто я такой, – сказал он. – Это очень дешевый трюк. Но я, так и быть, готов заплатить за ваши услуги, и давайте на этом закончим.

Он попытался высвободить руку, чтобы достать кошелек, но гадалка лишь сильнее сжала его запястье, и он опять поразился ее физической силе.

– Я вижу ребенка, – повторила она. – Ребенка, который на самом деле не ваш ребенок.

Воган застыл.

– Ну вот, вы уже не спешите уйти, не так ли?

Она отпустила его руку и перестала притворяться, будто читает судьбу по ладони. Голос ее зазвучал торжествующе, и Воган вдруг понял, что означали эти странные нотки и этот чересчур сильный захват. Перед ним была вовсе не женщина.

– Теперь заинтересовались, да? Девочка в вашем доме – та, что сделала вашу жену такой счастливой, – не ваша дочь.

– Откуда вам знать?

– Это мое дело. Со своей стороны, я мог бы задать вам тот же вопрос: откуда вы это знаете? Но заметьте, я его не задаю. А почему я его не задаю? Да просто потому, что в этом нет нужды. Потому что я заранее знаю ответ.

Воган чувствовал себя так, словно его уносит холодный поток, а ухватиться не за что и остается лишь отдаться на волю стихии.

– Чего вы хотите? – произнес он слабым голосом, как будто слыша себя со стороны.

– За гадание? Ничего. Нечестно было бы брать плату за сообщение того, что человек знает и сам. Но как насчет вашей жены? Может, устроить сеанс гадания и ей?

– Нет! – взорвался Воган.

– Этого и следовало ожидать.

– Что вам нужно? Сколько?

– Я гляжу, вы и впрямь очень спешите. Вы всегда ведете дела в таком темпе? Нет уж, давайте-ка все спокойно обсудим. Поговорим о действительно важных вещах. Например, о сегодняшних событиях…

– Каких событиях?

– Предположим, сегодня кое-что произойдет… Мой вам совет – даю его бесплатно, мистер Воган, – держитесь в стороне. Не вмешивайтесь.

– Что вы собираетесь делать?

– Я? – Голос обрел интонацию оскорбленной невинности. – Лично я ничего делать не собираюсь, мистер Воган. И вам не советую, если не хотите посвятить жену в наш с вами маленький секрет.

В шатре вдруг стало очень душно.

– У нас еще будет возможность обсудить условия этого соглашения, – произнес мужчина из-под вуали, закругляя разговор. – Я буду держать с вами связь.

Воган поднялся, задыхаясь, и на сей раз уже беспрепятственно вышел наружу.

Оказавшись на свежем воздухе, он в сильном волнении какое-то время шел, сам не замечая куда. В голове у него все так перепуталось, что он не мог связать между собой две мысли, не говоря уже о том, чтобы прийти к каким-то выводам. Толпу он видел как в тумане. Но внезапно музыканты и зазывалы умолкли. Стихли и разговоры вокруг. Даже Воган, в его потерянном состоянии, почувствовал: происходит что-то необычное. Оглядевшись, он обнаружил, что люди прервали свои бесцельные перемещения и остановились. Все смотрели в одном направлении.

И тут издалека до него донесся истошный женский крик:

– Оставьте ее! Убирайтесь!

Это был голос Хелены.

Воган бегом устремился на звук.

Между тем семейство Армстронг также решило посетить ярмарку. Роберт Армстронг выглядел непривычно оживленным, шагая под руку с Бесс в окружении шестерых из семи их детей. В кармане у него лежало письмо от Робина. Это было покаянное письмо. Робин просил у него прощения. Пространно извинялся за попытку ударить своего отца. Обещал исправиться. Выражал сильнейшее желание начать новую жизнь, отказавшись от карт, выпивки и подозрительных дружков из «Дракона». И еще он хотел встретиться с ними всеми на ярмарке и показать отцу, насколько серьезными были его намерения.

– Однако он не упоминает об Алисе, – заметила Бесс, читавшая письмо вместе с мужем, и нахмурилась.

– Говоря, что хочет все исправить, он, видимо, имеет в виду и ситуацию с девочкой, – предположил ее супруг.

С высоты своего роста Армстронг высматривал Робина в толпе. Он вполне мог быть где-то неподалеку, также разыскивая своих родных, и тогда рано или поздно они должны были встретиться.

Армстронг купил складные ножи для средних мальчиков, ленточки и брошки для старших девочек, а для малышей – вырезанные из дуба фигурки коровы, овцы и свиньи. Они ели рубленые котлеты из свинины, и, хотя мясо уступало по качеству их собственным продуктам, ему придавало пикантность приготовление на жаровне под открытым небом.

Армстронг оставил жену и детей хлопать в такт человеку-оркестру и направился к палатке фотографа, возле которой обнаружил Риту. Она никогда не пропускала летние ярмарки. Людям могла понадобиться помощь при укусах насекомых, солнечном ударе или алкогольном отравлении, и она, как всегда на подобных мероприятиях, расположилась рядом с одним из самых популярных стендов, чтобы ее смогли увидеть – и потом при необходимости отыскать – как можно больше посетителей. А пока пациентов не было, она следила за очередностью желающих сфотографироваться и принимала заказы на фотосессии, занося их в журнал Донта.

– Полагаю, это палатка мистера Генри Донта? – обратился к ней Армстронг. – Он выглядит гораздо лучше по сравнению с последним разом, когда я его видел.

– Он выздоровел, но шрам остался. Сейчас его не видно под бородой. А вы мистер Армстронг, не так ли?

– Он самый.

Армстронг изучил снимки, выставленные на продажу: речные пейзажи, прославленные команды гребцов, сельские церкви и прочие живописные места. После этого он выразил желание сделать семейное фото.

– Можете сфотографироваться сегодня, если пожелаете. Я занесу вас в список и скажу, в какое время сюда подойти.

Он сокрушенно покачал головой:

– Моего старшего сына здесь нет. Я хотел бы иметь фото всей семьи у нас дома, на ферме.

– В таком случае мистер Донт может к вам приехать, и тогда у него будет время для целой серии снимков, внутри и вне дома. Сейчас сверюсь с журналом заказов, и мы с вами выберем подходящий день.

Слушая ее, Армстронг рассеянно пробегал взглядом по снимкам, сделанным на прошлых ярмарках. Танцоры в робин-гудовских костюмах, гребцы с веслами в руках, коробейники, силачи, победившие в состязаниях…

Они уже начали обсуждать дату фотосессии, как вдруг Армстронг охнул и прервался на полуслове. Рита, смотревшая в журнал, вскинула голову:

– Вам нехорошо, мистер Армстронг?

Он остался глух к ее вопросу.

– Мистер Армстронг?

Она усадила его на свой стул и подала ему стакан воды.

– Все хорошо! Все в порядке! Где было сделано вот это фото? И когда?

Рита взглянула на порядковый номер снимка и сверилась с каталогом Донта:

– На ярмарке в Лечлейде, три года назад.

– Кто фотографировал? Сам мистер Донт?

– Да.

– Мне нужно с ним встретиться.

– Он сейчас в лаборатории на своей яхте. Его нельзя беспокоить, иначе дневной свет уничтожит фотографии во время их проявления.

– Тогда я сейчас куплю этот снимок, а позднее приду к нему побеседовать.

Он сунул монеты в руку Рите, не стал дожидаться, когда она завернет покупку, и поспешно удалился, обеими руками сжимая рамку фотографии.

Даже на ходу Армстронг не мог оторвать взгляда от снимка и, только когда чуть не упал, зацепив ногой растяжку одной из палаток, со вздохом убрал его в карман и сосредоточился на поисках своего семейства. И здесь его поджидал второй сюрприз этого дня.

Обогнув палатку, за которой надеялся увидеть Бесс, он вместо своей супруги обнаружил миссис Ивис, хозяйку «нехорошего дома», в котором закончила свои дни жена Робина. Сначала он увидел ее в профиль – этот острый, как лезвие ножа, нос невозможно было с чем-либо спутать. Значит, она вернулась из своей поездки! Армстронг мог поклясться, что она также его узнала, судя по внезапному блеску в глазах, когда это лицо обратилось в его сторону. Но видимо, все же нет, потому что – хотя он и окликнул ее по имени – женщина развернулась и быстро пошла прочь.

Армстронг последовал за ней, кое-как уклоняясь от столкновений с ярмарочными гуляками. Понемногу расстояние между ними сокращалось. Он уже мог дотянуться рукой до ее плеча, но тут прямо перед ним сипло растянулся мех ручной гармоники, а когда он благополучно обогнул это препятствие, женщины и след простыл. Он посмотрел налево и направо, заглянул в проходы между лотками и вновь нашел ее даже быстрее, чем надеялся. Она стояла на пересечении двух широких проходов и озиралась, словно кого-то ждала. Он поднял руку, но еще не успел подать голос, как женщина его заметила, – и погоня возобновилась.

Армстронг уже почти сдался, когда впереди него вдруг все замерло. Никто не двигался. А еще через мгновение пронзительный крик разорвал воздух. Кричала женщина, в панике:

– Оставьте ее! Убирайтесь!

Армстронг перешел на бег.

Воган добежал до места, где толпа стояла сплошной стеной, и с разгона протолкался сквозь нее. Достигнув свободного пространства в ее центре, он увидел свою жену на коленях в грязи, перемешанной множеством ног. Она билась в истерике. А перед ней стояла высокая темноволосая женщина с длинным заостренным носом и бледными губами, выбрав позицию так, чтобы перекрыть Хелене доступ к ребенку. Ползая по скользкой грязи, Хелена безуспешно пыталась обогнуть широкие юбки женщины и добраться до девочки.

– Не понимаю, – говорила женщина, не обращаясь ни к кому конкретно. – Я всего лишь поздоровалась. Что в этом плохого? Зачем устраивать скандал только потому, что я сказала: «Здравствуй, Алиса».

Голос ее звучал громко – пожалуй, чуть громче необходимого. Заметив появление Вогана, она обратилась сразу ко всем присутствующим:

– Вы слышали, что я ей сказала? Вы это видели?

Несколько подтверждающих кивков были ей ответом.

– Поздороваться с дочерью моей бывшей постоялицы, с девочкой, которую я давно не видела, – разве это не естественно?

Высокая женщина положила руки на плечи девочки.

По толпе прошел невнятный ропот. Люди были смущены и растеряны, но некоторые из них подтвердили, что все было именно так, как она сказала. Женщина удовлетворенно кивнула.

Воган нагнулся и поддержал Хелену, обхватив ее рукой, а она, в немом шоке, взглянула на мужа широко распахнутыми глазами и жестом призвала его вернуть девочку.

В глубине толпы послышался какой-то шум, потом люди расступились, и еще один, хорошо знакомый им человек появился в свободном круге.

Робин Армстронг.

При виде его на лице женщины промелькнуло довольное выражение – какое бывает после успешно реализованного замысла, – но она тут же его подавила и одним рывком, заставшим всех врасплох, подняла девочку перед собой со словами:

– Погляди, Алиса! Вот и твой папочка!

Отчаянный крик Хелены совпал с единым выдохом всей толпы, а затем в наступившей мертвой тишине женщина передала девочку в руки Робина Армстронга.

Прежде чем кто-либо смог опомниться и как-то среагировать, женщина развернулась и стремительно врезалась в плотное кольцо людей. Не устояв перед этим остроносым напором, зрители подались в стороны, потом сомкнулись вновь, и женщина исчезла из виду.

Воган распрямился и посмотрел на Робина Армстронга.

А Робин посмотрел на девочку, приблизил губы к ее волосам и произнес несколько слов тихим, дрожащим голосом.

– Что? Что он сказал? – заволновались в толпе, и новость начала передаваться из передних рядов назад, искажаясь и дополняясь в процессе передачи:

– Он сказал: «Моя дорогая! Дитя мое! Алиса, любовь моя!»

Зрители, как в театре, ждали продолжения спектакля. Миссис Воган, похоже, была близка к обмороку, мистер Воган обратился в камень, тогда как Робин Армстронг не сводил глаз с ребенка, а его отец мистер Армстронг смотрел на все это так, словно не верил своим глазам. Но что-то еще должно было произойти, ибо в воздухе витала неопределенность. Как будто все актеры вдруг забыли текст, и теперь каждый из них ждал, что кто-то подаст спасительную реплику, чтобы продолжить представление. Эта пауза, казалось, тянется бесконечно, и публика уже начала вслух выражать нетерпение, когда отчетливо прозвучал еще один голос:

– Могу я чем-то помочь?

Это была Рита. Она вошла в круг и присела на корточки рядом с Хеленой.

– Ее нужно доставить домой, – сказала она и вопросительно посмотрела на Вогана.

Однако тот не мог оторвать взгляда от девочки в объятиях Робина, и на его помощь вряд ли стоило рассчитывать.

– Что вы намерены делать? – спросила Рита с нажимом.

Появился Ньюмен, садовник Воганов, в сопровождении еще нескольких слуг из их усадьбы. Они все вместе подняли Хелену с земли.

– Что дальше? – обратилась Рита к Вогану и взяла его за руку в попытке вывести из транса, но его хватило только на отрицательное покачивание головой, после чего он отвернулся от Риты и кивнул слугам, которые ждали только команды, чтобы двинуться вслед за хозяином, унося бесчувственное тело Хелены обратно в Баскот-Лодж.

Толпа проследила за отбытием Воганов, после чего все взоры обратились на оставшихся участников представления. Девочка открыла рот – и все приготовились услышать детский плач. Но она лишь зевнула и, сомкнув веки, привалилась головой к плечу Робина Армстронга. Судя по тому, как обмякло маленькое тело, она моментально уснула. Молодой человек уставился на спящее дитя, и на его лице изобразилась беспредельная нежность.

В толпе возникло какое-то движение, зазвенели детские голоса:

– Что случилось, мама?

– Почему все молчат?

Ковыляющей походкой, с повязкой на глазу, появилась Бесс во главе процессии детей. Они прибыли слишком поздно и пропустили главные события.

– Глядите, там папа! – закричал один из малышей, заметив Роберта Армстронга.

– И Робин! – раздался другой голосок.

– А кто эта девочка? – спросил самый младший член семьи.

– Да, – эхом откликнулся глубокий голос Армстронга, и звучал он сурово, хотя и негромко, поскольку вопрос не предназначался для посторонних ушей, – кто эта девочка?

Робин приложил палец к губам.

– Тише! – призвал он сестер и братьев. – Ваша племянница спит.

Дети сгрудились вокруг него; их юные сияющие лица были обращены к девочке, теперь уже невидимой для толпы.

– Дождь начинается! – заметил кто-то.

И тотчас же, после нескольких предупредительных капель, на них обрушился ливень. Вода потекла по лицам, мокрые волосы женщин повисли сосульками, потяжелевшие юбки облепили ноги. И вместе с ливнем ко всем наконец-то пришло осознание, что они только что были свидетелями не спектакля, а настоящей, жизненной трагедии. Люди опомнились и со смущенным видом начали разбегаться в поисках укрытия. Кто-то стал под деревьями, другие набились в ярмарочные палатки, а многие устремились к трактиру «Лебедь».

 

Философия «Лебедя»

История, которую во время свадебного застолья этим утром обсуждали как уже завершенную, неожиданно продолжилась и приняла новый оборот, с чем нельзя было не согласиться. Свидетели последних событий пересказывали их снова и снова, уточняя все подробности касательно остроносой женщины, драматичного обморока Хелены Воган, застывшего взгляда мистера Вогана и нежных чувств Робина Армстронга. А когда они вспомнили все, что только можно было вспомнить, алкоголь вдохновил их на воспоминания о том, что «вроде бы было», и даже о том, чего не было вовсе. Всех волновали следующие вопросы: «Что теперь предпримут Воганы? Как миссис Воган перенесет случившееся? Смогут ли Воганы как-то уговорить Робина Армстронга вернуть им девочку? Почему дело не дошло до мордобития? Может ли таковое все же состояться, но позднее – завтра или послезавтра?»

Бражники заспорили, разделившись на две группы, – одни настаивали, что девочка является Амелией Воган, ссылаясь на уверенность миссис Воган, а другие скептически качали головами и указывали на сходство ее мягких светлых волос с шевелюрой Робина Армстронга. Они обратились к истокам, заново рассмотрели все эпизоды этой истории в свете вновь открывшихся обстоятельств, взвесили аргументы в пользу той или иной версии. Неожиданно снова всплыла тема похищения – ибо если девочка действительно была Алисой Армстронг, то куда же в таком случае подевалась Амелия Воган? История с ее исчезновением, ушедшая было в тень после того, как девочка нашлась, опять выплывала на свет.

Генри Донт, который основательно потрудился на ярмарке, фотографируя всех желающих, теперь занял столик в углу зимнего зала и налегал на ветчину с гарниром из картофеля и кресс-салата.

– Все подстроила няня, – настаивал сборщик салата, сидевший у окна неподалеку от Донта. – Я всегда говорил, что без нее в этом деле не обошлось. С какой стати девчонке среди ночи выходить из дому, если только у нее нет злого умысла?

– Умысел умыслу рознь… Возможно, она замышляла что-то совсем другое, а не похищение. Спуталась с кем-нибудь, – предположил его собутыльник.

Первый работяга покачал головой:

– Я был бы не прочь с ней спутаться, да только она бы не согласилась. Она не из таковских. Ты слышал, чтобы она когда-нибудь с кем-нибудь путалась?

Оба располагали достоверной информацией обо всех местных девицах, склонных путаться с кем ни попадя, и, обсудив этот вопрос досконально, пришли к выводу: нет, она точно не из таковских.

– А что с ней случилось потом? – поинтересовался Донт.

Сборщики салата переглянулись.

– Не нашла другой работы. Никто не хотел доверять ей своих детей. И она уехала в Криклейд, к своей бабушке.

– В Криклейд? А, драконий край…

Криклейд – симпатичный старинный городок в нескольких милях от Рэдкота – был известен тем, что неоднократно подвергался нападениям драконов. Донт планировал сделать там несколько снимков для своей книги.

Он вновь склонился над тарелкой, продолжая прислушиваться к разговорам о событиях двухлетней давности. Рассказчики так и этак препарировали и переосмысливали те события в поисках ниточек, которые могли бы связать обе истории воедино. Однако концы этих ниточек никак не желали сходиться.

Одна из Марготок принесла Донту яблочный пирог, щедро политый сливками. Джонатан зажег новую свечу на его столике, но уходить не спешил.

– Хотите, расскажу вам историю?

– Конечно. Я весь внимание.

Джонатан уставился в темный угол, где, как он знал, рождались все отцовские истории. Высочайшая сосредоточенность этого взгляда свидетельствовала о начале творческого процесса. Наконец, почувствовав себя готовым, он открыл рот и выпалил скороговоркой:

– Однажды, давным-давно, один человек въехал в реку на повозке с лошадью – и больше его никогда не видели!.. Ох нет! – Он скривил лицо и раздраженно взмахнул рукой. – Все не так! – вскричал он с беззлобной досадой. – Я пропустил середину истории!

С этими словами Джонатан ушел практиковаться на новых слушателях, а Донт отдал должное пирогу Марго, попутно внимая речам за соседними столиками. Трагическая история Робина Армстронга, сходство его волос с волосами девочки, речные цыгане, материнский инстинкт…

Лодочный мастер Безант сидел тихо, пока остальные разбирали историю по косточкам и складывали ее снова сотнями разных способов. По поводу внешнего сходства девочки с Воганами или Армстронгами, как и поводу ее воскрешения из мертвых, он не мог сказать ничего конкретного и потому молчал, вполне довольствуясь своим невежеством. Но когда дело касалось вещей, в которых он хорошо разбирался, мастер не упускал случая вставить свое веское слово.

– Она не Алиса Армстронг, – вдруг заявил он.

От него тотчас потребовали объяснений.

– Мать Алисы в последний раз видели в Бамптоне на пути к реке, и малышка была с ней. Верно?

С этим все согласились.

– Ну так вот, за всю свою жизнь, а мне уже семьдесят семь, я не припомню случая, чтобы мертвое тело – или бочка, или потерянная шляпа, или что еще – плыло вверх по реке, против течения. А вы можете такое вспомнить? Кто-нибудь может?

Бражники покачали головами.

– То-то же.

Он произнес это как окончательный вердикт, и на краткий миг у всех сложилась уверенность, что наконец-то четко обозначена хотя бы одна их множества нестыковок в этой истории, ускользающей, как вода между пальцев. Но потом раскрыл рот кто-то из батраков:

– Скажи-ка, а помнишь ли ты хоть один случай – понятно, до прошлого солнцестояния, – когда утонувший человек вернулся бы к жизни?

– Нет, – сказал Безант, – такого я не припоминаю.

– Стало быть, – философски заключил батрак, – если что-то кажется нам невозможным, это еще не значит, что оно не может реально произойти.

Трактирные мыслители впали в задумчивость, которая вскоре обернулась бурной дискуссией. Если нечто в принципе невозможное вдруг происходит в реальности, не увеличивает ли это возможность того, что с чем-то другим в принципе невозможным вдруг произойдет то же самое? Это была величайшая головоломка из всех, с какими им доводилось сталкиваться, и они обрушили на нее всю мощь своего коллективного разума, не оставляя без внимания ни единой мелочи. Много бутылок эля опустело, и много тяжких головных болей стало следствием их усилий по прояснению данного вопроса. Они пили и размышляли, пили и обсуждали, пили и спорили. Их мысли закручивались водоворотом и устремлялись к неведомым глубинам, открывали подспудные течения внутри других течений, сталкивались со встречными потоками; и порой разгадка уже маячила перед глазами, но в конечном итоге, при всей интенсивности споров, они ни на йоту не приблизились к истине.

Еще в разгар философского диспута Донт, умудрившийся остаться трезвым, поднялся, тихонько выскользнул из трактира и отправился на «Коллодион», пришвартованный у старой ивы всего несколькими ярдами выше по течению. У него еще было много работы.

 

Самая короткая ночь

В Баскот-Лодже слуги отнесли хозяйку в ее спальню на втором этаже и оставили ее на попечение Риты и экономки. Хелена, похоже, не замечала рук, которые снимали с нее одежду и облачали в ночную рубашку ее беспрестанно трясущееся тело. Ее кожа была бескровной, глаза смотрели в пустоту, и, хотя губы шевелились, она ничего не произносила и не откликалась на обращения. Ее уложили в постель, но она не могла заснуть, раз за разом приподнималась и протягивала руки, как к девочке на ярмарке, словно повторяя ту сцену. За этим последовали судорожные рыдания и вопли – нечленораздельные вопли боли и ужаса, разносившиеся по всему дому.

Рита с трудом заставила ее принять снотворное, но препарат оказался слабоват и действовал медленно.

– Может, дадите ей что-нибудь посильнее? Если она в таком состоянии…

– Нет, – сказала Рита решительно. – Я не могу.

Постепенно, впрочем, лекарство брало верх над ее перевозбужденным рассудком, и Хелена начала успокаиваться. Но даже в последние моменты перед погружением в сон она сделала попытку привстать.

– Где… – пробормотала она, разлепляя веки, – Амелия?

В конце концов ее голова опустилась на подушку, глаза закрылись, и следы страшных потрясений этого дня изгладились с ее лица.

– Пойду скажу мистеру Вогану, что она уснула, – сказала экономка миссис Клэр, но Рита задержала ее на несколько минут, чтобы задать вопросы о здоровье Хелены в последнее время.

Немного погодя Хелена вышла из полудремы, и к ней тотчас вернулись ужасные воспоминания о последних событиях; боль и тревога ничуть не уменьшились.

– Где она? – надрывно рыдала Хелена. – Где она?! Энтони поехал за ней, чтобы вернуть домой, да? Я должна поехать сама. У кого она сейчас? Где она?!

Но ее тело было слишком изнурено, чтобы привести в исполнение эти отчаянные порывы. Ей не хватало сил даже на то, чтобы откинуть одеяла и самостоятельно подняться с постели, не говоря уже о том, чтобы сесть в лодку и плыть до Келмскотта или ехать на поезде в Оксфорд.

Столь велико было ее горе, что оно отнимало у Хелены последние силы; теперь она все чаще затихала и подолгу лежала молча, с невидящим взглядом и неподвижными конечностями.

Во время одного из таких затиший Рита взяла ее за руку и сказала:

– Хелена, вы в курсе, что ждете ребенка?

Хелена медленно сфокусировала взгляд на ее лице, не вполне понимая, о чем идет речь.

– Когда вас принесли сюда, я надевала на вас ночную рубашку и заметила, что вы начали полнеть. Миссис Клэр говорила, что накануне вы съели много редиса, вам стало дурно и она отпаивала вас имбирным чаем. Но вас тошнило совсем не из-за редиса. Дело в беременности.

– Но это невозможно, – сказала Хелена. – После исчезновения Амелии у меня прекратились месячные. И с тех пор их не было ни разу. Так что вы ошибаетесь.

– В подобных случаях способность к зачатию появляется за несколько недель до возобновления месячных. И если в это самое время зачать ребенка, месячные так и не наступят. Именно это случилось с вами. Через полгода вы снова станете матерью.

Хелена растерянно моргала. Потребовалось время, чтобы информация в полном объеме дошла до ее истерзанного сознания, а когда это наконец произошло, она тихонько охнула и приложила ладонь к своему животу. На ее губах возникла слабая улыбка, и покатившиеся по щекам слезы были уже не такими горькими, как те, что орошали ее подушку несколько минут назад.

Затем она слегка наморщила лоб и охнула во второй раз, как будто после первой изумленной реакции что-то очень важное прояснилось в самых темных глубинах ее сознания.

И, закрыв глаза, уснула глубоким спокойным сном.

На первом этаже Воган стоял перед окном своего кабинета. Наступили сумерки, но он не зажигал лампу. И не снимал пиджак. Казалось, он там стоит без движения уже много часов подряд.

Когда Рита, постучавшись, вошла в кабинет, Воган встретил ее тусклым, отсутствующим взглядом человека, который слишком запутался в своих мыслях о прошлом, чтобы реагировать на настоящее. «Да», – произнес он глухим голосом, когда она сообщила, что Хелена заснула. «Нет», – когда Рита предложила ему снотворное, чтобы он и сам немного вздремнул. И снова: «Да», – в ответ на ее слова о необходимости оберегать Хелену от новых потрясений.

– Это особенно важно сейчас, – добавила она, – когда она ждет ребенка.

– Да-да, – все тем же голосом сказал он, так что Рита не смогла понять, дошло ли до него это известие. Он явно счел разговор оконченным, вновь уставился в пространство за окном и погрузился в тягостные раздумья.

Рита вышла в сад через дверь с новенькими – теперь уже ненужными – замками и направилась к реке. Летний дождь бил по ее плечам редкими, но крупными – вдвое больше обычного – теплыми каплями. Несмотря на поздний час, еще не стемнело как следует; свет серебрился в мокрой листве и лужах на тропинке. А серебро реки неутомимо перековывали молоточки капель.

У Риты запершило в горле. Несколько последних часов она была занята выполнением своих профессиональных обязанностей, и это помогало ей отвлечься. Но теперь, оставшись в одиночестве, она наконец-то расслабилась; и слезы потекли по щекам вперемешку с дождевым каплями.

Впервые за все ее посещения Баскот-Лоджа она не пообщалась с девочкой. В прошлые визиты Рита обычно сажала ее на колени, или бросала с ней плоские камешки в реку, или наблюдала за лебедями и утками, которые подплывали близко к берегу, отражаясь в воде. Когда маленькая рука тянулась к Рите, она убеждала себя, что удовольствие, получаемое ею от детского жеста доверия, – это несущественная мелочь. Но когда она увидела, как остроносая женщина отбирает девочку у Воганов, чтобы передать ее Робину Армстронгу, инстинктивный умоляющий порыв Хелены нашел отклик и в ее душе.

Она так громко всхлипывала, что сама перестала себя узнавать. С этим нужно было что-то делать.

– Перестань, глупая, – сказала она себе с упреком. – Это совсем на тебя не похоже.

Но и строгость не возымела эффекта.

– Хватит ныть, как будто это твой собственный ребенок, – продолжила она, однако эти слова лишь удвоили потоки слез.

Прислонившись к стволу дерева, Рита дала волю чувствам; прошло десять минут, а слезам все еще не было видно конца. Она вспомнила об утешении, какое даровал ей Господь в те времена, когда у нее еще была вера.

– Теперь-то Ты понимаешь, почему я в Тебя на верю? – обратилась она ко Всевышнему. – Потому что в такие минуты, как сейчас, я остаюсь сама по себе. Я знаю, что помощи ждать не стоит.

Однако стенать и жаловаться на судьбу ей было не свойственно.

– Это уже совсем никуда не годится, – напустилась она на себя. – Да что с тобой такое?

Она сердито вытерла слезы, обругала дождь с использованием выражений, от которых благочестивых монашек хватил бы удар, и устремилась вперед по тропе. Она не сбавляла темпа, пока не начала задыхаться; и теперь ее грудь вздымалась уже не от волнения, а от обычной нехватки воздуха.

На подходе к «Лебедю» все слышнее становились шум и гвалт. Батраки, сборщики салата и гравийщики, основательно подогретые выпивкой, разошлись не на шутку после ярмарочных гуляний в разгар долгого трудового сезона. Нескончаемость светового дня способствовала всяческим эксцессам, коим в равной степени предавались как завсегдатаи, так и случайные посетители трактира. Несмотря на дождь, часть из них высыпала на речной берег. Промокшие до нитки, они пили из кружек разбавленный дождем эль – уже толком не чувствуя его вкуса – и в который раз пересказывали друг другу все менее связные версии сегодняшних событий.

Рита не горела желанием общаться с этой публикой. Они видели ее на ярмарке вместе с Воганами и, встретив сейчас, наверняка потребовали бы от нее историю. Ей совсем не хотелось посвящать в личные дела Воганов кого бы то ни было, но миновать незамеченной толпу любознательных пьянчуг было задачей не из простых. Она подняла воротник плаща – стараясь не обращать внимания на струйки воды, которые при этом стекли ей за шиворот, – и опустила голову, чтобы лица не было видно со стороны. В остальном расчет был на быстроту ходьбы и невнимательность гуляк.

Из-за опущенной головы она не заметила одного из батраков, опорожнявшего в реку свой мочевой пузырь. Он уже закончил и развернулся, пытаясь застегнуть штаны, когда в него чуть не врезалась Рита. Человек был пьян, но все же не до такой степени, чтобы не извиниться.

– Прошу прощения, мисс Сандей, – изрек он, прежде чем нетвердой походкой направиться к своим расположившимся неподалеку товарищам.

Было понятно, что он первым же делом сообщит всем о появлении Риты, и ее шансы проскользнуть мимо «Лебедя» без задержки быстро таяли.

– Рита! – услышала она оклик и вздохнула, готовясь перетерпеть эту неприятность.

– Рита! – повторил тот же голос, негромкий и настойчивый, и тут она поняла, что исходит этот голос не от шумной компании на берегу. Он раздавался с реки.

Там, полускрытый развесистой ивой, был пришвартован «Коллодион». А на палубе стоял Донт и призывно махал ей рукой. Она подошла к трапу, поднялась на несколько ступенек, увидела протянутую сверху руку, схватилась за нее и была мигом поднята на борт.

В каюте было уже прибрано: все коробки, флаконы и фотопластинки заняли свои места на полках. Только раскрытый на столе каталог, в котором Донт вел учет сделанных снимков, свидетельствовал о том, что фотограф провел насыщенный рабочий день. На столике стоял бокал рейнского вина; Донт достал из шкафчика второй, наполнил его и поставил перед Ритой.

В последний раз они виделись в толпе зевак, наблюдавших за конфликтом между Воганами и Робином Армстронгом. А расстались они сразу после ухода высокой остролицей женщины, вдогонку за которой отправился Донт.

– Вы ее нагнали?

– Она мчалась так, что я не смог даже сократить дистанцию. Мне мешал ускориться вот этот груз. – Донт указал на тяжелую коробку со стеклянными пластинками. – Она ни с кем не разговаривала и не смотрела по сторонам. Прямиком направилась к дальнему полю, а там у ворот ее ждал человек в двуколке. Женщина забралась в экипаж, и они быстро уехали.

– Обратно в бамптонский бордель?

– Надо полагать. Между прочим, деликатные люди предпочитают термин «пансион». Вы выражаетесь на редкость откровенно для монастырской воспитанницы.

– Донт, я большую часть своей жизни имела дело с последствиями того, чем занимаются мужчины и женщины в таких домах, и не вижу смысла деликатничать. Знай вы хотя бы половину тех вещей, которые мне приходилось делать в качестве медсестры, вы бы поняли, что меня не может шокировать какое-то там слово. Появление на свет ребенка – это слишком кровавое зрелище для фотосессий, и вы никогда этого не увидите, но я… я вижу это постоянно.

До того момента Рита не притрагивалась к вину, но теперь взяла свой бокал и осушила его залпом. Когда она пила, ее веки прикрылись, и Донт заметил, что они покраснели и распухли.

– Вы будете хорошим отцом, Генри Донт. Вы когда-нибудь обязательно станете хорошим отцом. Вам ничего не расскажут о крови. Вас попросят покинуть комнату, чтобы вы ничего не видели и не слышали. А когда вам позволят вернуться, все уже будет убрано. Ваша супруга будет выглядеть бледной, и вы подумаете, что это от усталости. Вы не узнаете, что пропитанные ее кровью простыни были выжаты над вашей раковиной. Служанка будет отстирывать и оттирать их до тех пор, пока остаточные пятна не обретут безобидный вид – словно кто-то пролил кофе на простыни лет пять назад. А в комнате вашей жены будет стоять аромат гвоздик и апельсиновых корок, чтобы вы не почувствовали железистый запах крови. Если врачом будет мужчина, он отведет вас в сторонку и с мужской прямотой порекомендует какое-то время избегать интимной близости, но он не станет вдаваться в подробности, так что вы не узнаете обо всех этих разрывах и наложенных швах. Вы не узнаете о крови. Однако ваша жена будет знать. Если только она выживет после родов. Но она никогда вам об этом не расскажет.

Он повторно наполнил ее бокал. И она снова выпила все до дна.

Донт не произнес ни слова.

Потом тоже осушил свой бокал.

– Но теперь я уже это знаю, – сказал он. – Теперь, когда вы мне рассказали.

– Не нальете мне еще? – попросила она.

Вместо того чтобы наполнить протянутый бокал, Донт поставил его на стол и взял руку Риты в свои:

– Так вот почему вы не заводите детей? Вот почему вы не хотите иметь детей? Дорогая…

– Не надо! – Она достала из кармана носовой платок и высморкалась. – Когда вашей жене придет время рожать, пошлите за мной. Мне дали имя в честь святой Маргариты, покровительницы деторождения, имейте это в виду. Я сделаю все, что смогу, для нее. И для ребенка. И для вас.

Она самостоятельно налила себе вина, но теперь только пригубила бокал, а когда снова посмотрела на Донта, гневный порыв уже миновал. Она снова взяла себя в руки.

– Хелена Воган беременна, – сообщила она.

– Ах! – вырвалось у него. – Ах!

– Она сказала почти то же самое, только в ее варианте это было «ох!» и «ох!».

– И они… рады?

– Рады? Не знаю. – Она нахмурилась, уставившись на поверхность стола перед собой. – Что происходит, Донт? Что в действительности произошло сегодня днем?

Она перевела взгляд на него, ожидая ответа.

– Все это выглядело ненатурально, – сказал он.

Рита кивнула.

– Особенно то, как миссис Ивис произносила свои реплики. Они казались… отрепетированными.

– И она нарочно повысила голос так, чтобы все вокруг могли ее слышать.

– Робин Армстронг оказался тут как тут в самый нужный момент… Ни секундой раньше, ни секундой позже. Как раз вовремя для нее, чтобы передать ему девочку из рук в руки.

– А вы заметили, как она на него взглянула, когда он появился?

– Да, как будто ожидала его увидать…

– …но все же испытала облегчение…

– …оттого, что он не опоздал…

– …а сама поспешила исчезнуть, пока всем было не до нее.

– Это походило на спектакль.

– Разыграно как по нотам.

– И тщательно спланировано. Вплоть до быстрого отъезда миссис Ивис в поджидавшей ее двуколке.

– А пока вы гнались за миссис Ивис, Робин Армстронг устроил душещипательное представление. Излияния нежных чувств – «Алиса, ох, Алиса!» – очень тихо, так что его смогли услышать только ближайшие зрители.

Донт на секунду задумался:

– Думаете, он притворялся? Но тогда почему он говорил тихо, а не во весь голос, как миссис Ивис…

– Так оно выглядело правдоподобнее. Он рассчитывал на то, что немногие услышавшие все равно передадут его слова остальным. Он куда более талантливый актер, чем миссис Ивис.

– Я слышал, что говорили о нем люди в трактире. Они были убеждены в его искренности.

– Их не было в «Лебеде» во время его притворного обморока, когда он впервые увидел девочку.

– Вы тогда проверяли его пульс…

– И он все время оставался ровным и четким, как у совершенно спокойных людей.

– Зачем же тогда он притворился?

– Может, выгадывал время, чтобы все обдумать?

Донт попытался, но не смог прийти к какому-либо заключению.

– А что Воган? Почему он ничего не предпринял?

Рита покачала головой:

– Он сейчас находится в странном, каком-то потерянном состоянии. Я сообщила ему о беременности Хелены, а он почти не среагировал. Похоже, до него просто не дошел смысл моих слов. Что, если мы с вами ошибаемся, Донт? Верит ли он сам в то, что эта девочка – настоящая Амелия? Он выглядит совершенно разбитым и сдавшимся.

Оба замолчали. Река плавно катила свои воды под ними; со стороны «Лебедя» доносился гомон пьяных голосов.

– Полагаю, на этом можно пока закончить? – сказал Донт.

Рита согласилась, зевая. Теперь уже по-настоящему стемнело. Этот день вымотал ее до предела, – казалось, она понемногу растворяется в атмосфере, начиная с внешней оболочки, с кожи. Еще один бокал, и она потеряет контроль над собой. Как же она скучала по этой девочке! Ее как будто лишили чего-то очень важного. Койка Донта была в двух шагах; она вдруг представила себя лежащей там. А где в этой фантазии было место Донта? Прежде, чем ее воображение ответило на этот вопрос, и прежде, чем Донт откупорил бутылку, чтобы в последний раз наполнить бокалы, «Коллодион» покачнулся и чуть просел.

Рита и Донт изумленно переглянулись. Кто-то взошел на борт.

Раздался стук в дверь каюты. И женский голос: «Можно?»

Это была одна из Марготок.

Донт открыл дверь.

– Мне нужно поговорить с мисс Сандей, – сказала она. – Я заметила, как вы сюда шли. А когда папе стало плохо, я и подумала… Извините, мистер Донт.

Он повернулся к Рите, меж тем как Марготка за его спиной тактично направила взор в потолок. Рита поднялась из-за стола.

На выходе она устало улыбнулась Донту:

– Зря я вам это рассказала. О женских делах.

Он взял ее руку так, будто собирался поднести ее к своим губам, но ограничился пожатием, и Рита удалилась.

Гуляк на берегу уже оповестили о тяжелом состоянии Джо, и никто из них даже не попытался задержать Риту расспросами, когда она следовала за Марготкой вверх по склону и затем через зал в жилую часть дома. Трактирщик лежал не в спальне, а на импровизированной постели в самой дальней от реки комнате. Его грудь поднималась и опускалась натужно, с хрипами, но взгляд оставался спокойным – настолько спокойным, что шумная работа его легких казалась чем-то посторонним, не имеющей к Джо никакого отношения. Руки неподвижно лежали вдоль тела. Движением брови он отправил свою дочь обратно в зал помогать ее матери и, оставшись наедине с Ритой, обратился к ней со своей обычной мягкой улыбкой.

– Сколько… еще… мне… осталось? – произнес он в перерывах между вдохами.

Она не спешила с ответом. Да и вопрос был задан больше для проформы. Она приложила ухо к его груди и послушала хрипы. Измерила пульс, оценила степень его бледности.

Потом села на край постели. Она не сказала: «Тут я ничего не могу сделать», потому что это был Джо. Он уже полвека шел нога в ногу со смертью, но все время опережал ее на один шаг. Об умирании сам Джо знал больше, чем кто бы то ни было.

– Думаю… еще… несколько… месяцев, – прохрипел он. Потом сделал паузу, сосредоточившись на извлечении живительного кислорода из вязкого сырого воздуха. – Может… полгода…

– Да, примерно так.

Рита не отводила взгляда. Такова была одна из составляющих ее работы: помогать обреченным людям встретить смерть. Иногда умирающие хотели побыть наедине с собой. И зачастую им легче было общаться с медсестрой, чем со своими родными. Она смотрела прямо в глаза Джо.

– Хотелось бы… – еще один сиплый вдох, – лета получше.

– Понимаю.

– Буду скучать… по Марго. По семье. В этом мире… много чудесного… буду скучать…

– И по реке?

– Река… будет… всегда.

Он закрыл глаза. Рита следила за судорожными колебаниями тщедушной грудной клетки, прикидывая, какие снадобья приготовить завтра, чтобы облегчить страдания, при этом не ослабляя еще больше его организм. Джо задремал, и его лицо сразу оживилось под влиянием каких-то ему одному видимых картин. Пару раз он что-то бормотал; и Рите послышались слова: «Река… Молчун… история».

Чуть погодя он открыл глаза и несколько раз моргнул, возвращаясь к реальности.

– Вы поговорили с Марго? – спросила она.

Он движением бровей ответил отрицательно.

– Не лучше ли предупредить ее заранее?

Брови сказали «да».

Глаза его закрылись. Надеясь, что на сей раз он поспит подольше, Рита уже собралась тихо выйти из комнаты, но тут его веки поднялись вновь. Судя по всему, вот-вот должен был начаться приступ.

– На той стороне реки есть истории, каких никто здесь не слышал… Но я помню их очень смутно, когда возвращаюсь на эту сторону… Там есть такие истории…

– Джо очень плох, – сообщила она Марго в каморке позади бара. – Завтра я принесу микстуру, от которой ему полегчает.

– Это все из-за дождя. Он не поправится до перемены погоды.

Кто-то из клиентов позвал хозяйку, требуя еще сидра, и Рите не пришлось комментировать ее последние слова. Вернувшись, Марго сказала:

– Ты сама выглядишь измотанной. Ночь уже скоро закончится, а у тебя, могу поспорить, и крошки во рту не было после завтрака. Присядь здесь, где тебя не видно из зала, и что-нибудь съешь. Здесь тебя никто не потревожит, а потом сможешь уйти незаметно через заднюю дверь.

Поблагодарив ее, Рита положила на тарелку хлеб и сыр. Дверь каморки была приоткрыта. Из зала доносился гул разговоров, в которых неоднократно упоминались имена Вогана и Армстронга. Но она уже больше не могла об этом думать. По счастью, кто-то из гравийщиков решил сменить тему.

– Представьте, есть один умник, – сказал он, – который считает – это он так считает, говорю вам! – что все люди, вроде меня или вас, натурально произошли от мартышек!

И он, как мог, изложил суть теории Дарвина, изрядно повеселив честную компанию.

– А я слышал не менее занятную историю! – крикнул его приятель. – Якобы люди когда-то имели хвосты и плавники и жили под водой!

– Что, жили на дне реки? Сроду не слыхал такой бредятины!

В ходе последовавшего спора гравийщик утверждал, что ему это рассказали в одном трактире десятью милями вверх по реке, а оппонент настаивал, что это его собственная дурацкая выдумка.

– Быть такого не может! – заявлял второй. – Вот попроси Марго наполнить твою кружку, опусти туда рот и попробуй разговаривать…

Последние слова он произнес, изображая булькающую речь «подводного человека». Идея так понравилась остальным, что они решили проверить ее на практике и дружно забулькали, пуская пузыри в свои кружки. Это сопровождалось громким хохотом, кашлем поперхнувшихся экспериментаторов и под конец – шумным падением со стула одного из них, после чего он затрепыхался на полу, как выброшенная на берег рыба.

Рита проскользнула на кухню, отдала свою тарелку тамошней Марготке и через кухонную дверь вышла наружу. Уже близился рассвет. Времени на сон оставалось всего ничего.

 

Великие озера под землей

Лили наблюдала сцену на ярмарке из задних рядов толпы, но мало что могла разглядеть из-за широких плеч работяг и летних шляпок женщин, так что ей приходилось полагаться на стоявших рядом высокорослых зрителей и на людей с острым слухом, которые делились увиденным и услышанным со своими соседями. А когда бедная Лили смогла наконец пробраться через редеющую толпу к центру событий, там был только дождь, заливающий пустой пятачок земли.

С ярмарочного поля она направилась к дому священника и вбежала в его кабинет, захлебываясь словами и слезами.

– Помедленнее, миссис Уайт, – несколько раз попросил пастор, но это не действовало.

Кое-как он все же уловил суть ее рассказа, а между тем Лили окончательно выдохлась и умолкла.

– Стало быть, девочка была опознана хозяйкой дома, в котором скончалась миссис Армстронг? – Он нахмурился и покачал головой. – Если только вы ничего не напутали… Даже не представляю, как перенесет это несчастная миссис Воган. Вы уверены, что все было именно так, миссис Уайт?

– Да тут все ясно как божий день! Я самолично видела. И слышала. Ну, все равно что самолично. Вы мне вот что скажите, преподобный отец, сможет ли такой молодой человек хорошо позаботиться о такой маленькой девочке? Он же ничего не знает. Будет ли он петь ей колыбельные, если она проснется среди ночи? Есть ли у него экран перед камином? Нынче многие, знаете ли, обходятся без этого. А что стало с ее любимой куклой? Он забрал ее вместе с девочкой?

Священник, как мог, старался ее успокоить, но с душевными терзаниями такого рода не совладать никому из смертных, и Лили покинула его все в тех же расстроенных чувствах. По дороге домой ее одолевали самые мрачные мысли и воспоминания. Пока Анна оставалась у Воганов, Лили могла утешаться хотя бы тем, что девочка живет в комфорте и безопасности под опекой миссис Воган, но теперь ее лишили и этого утешения. Анна была передана молодому человеку – одинокому вдовцу, – и кто же теперь будет заботиться о девочке? Матерям все же больше доверия, хотя… Прошлое вернулось к ней воспоминаниями, особенно яркими оттого, что она всячески избегала их в последние полгода. Она вспомнила, с чего все начиналось.

«Ты не чувствуешь себя одиноко, живя без отца? – однажды спросила ее мама. – Ты бы хотела снова иметь папу?»

Иногда, задавая детям вопросы, взрослые как бы подсказывают ответ, который хотят получить. Лили охотно дала бы такой ответ, чтобы порадовать маму. Спрашивая ее, мама улыбалась, но Лили ощутила за этой улыбкой тревогу. И очень уж пристальным был мамин взгляд, когда она ожидала ответа.

«Я не знаю, – сказала она. – Нам ведь и вдвоем хорошо, правда?»

Мама, казалось, почувствовала облегчение. Но через некоторое время она повторила тот же вопрос, и Лили подумала, что в прошлый раз, видимо, ошиблась с ответом. Она посмотрела маме в лицо и, просто желая доставить ей удовольствие, сказала: «Да, я бы хотела иметь папу».

Однако мамино лицо не прояснилось, а стало каким-то задумчивым. Лили так и не поняла, какой из двух ответов был правильным.

А вскоре к ним домой пришел мужчина.

«Значит, ты и есть малышка Лили», – сказал он, нависая над ней. Его зубы отклонялись внутрь рта, а впервые увидев его глаза, Лили тотчас поняла, что больше встречаться с ним взглядом не захочет.

«Это мистер Нэш, – сказала мама, явно нервничая, и продолжила, подгоняемая его взглядом: – Он будет твоим новым папой».

Мама посмотрела на мужчину, и тот одобрительно ей кивнул.

Затем новый папа сделал шаг в сторону.

«А это, – сказал он, – Виктор».

Позади него обнаружился мальчик – постарше Лили, но ростом ниже ее. С носом кнопкой и такими тонкими губами, что их как будто и не было вовсе. Со светлыми бровями, еле заметными на фоне белой кожи, и глазами-щелочками.

На лице мальчика возникла темная дыра.

Он хочет меня сожрать, было первой мыслью Лили.

«Ну же, улыбнись твоему новому брату», – сказал мамин голос.

Расслышав в этом голосе нотку страха, Лили подняла голову и уловила какой-то сложный обмен взглядами между мамой и новым папой. При этом казалось, что мама все больше запутывается в сетях, из которых ей уже не выбраться. «Это моя вина? – подумала Лили. – Что я сделала не так?» Она не хотела все испортить. Она хотела сделать маму счастливой.

И, повернувшись к Виктору, Лили улыбнулась.

Подойдя к Лачуге Корзинщика, она обо всем догадалась еще до того, как открыла дверь. Запах реки никогда не был настолько силен, чтобы перебить этот тяжелый фруктово-дрожжевой дух, как не мог с ним справиться и ливень.

– Я должна была зайти к пастору… – начала она, но не успела до конца озвучить оправдание, как первый удар пришелся ей в предплечье.

Второй угодил в мякоть живота, а когда она отвернулась, кулаки начали молотить по ее спине и плечам. Мистер Уайт тоже ее поколачивал, обычно в подпитии, но, даже будучи крупным мужчиной, не мог и близко сравниться с Виктором в плане точности и силы ударов. Кулаки у мистера Уайта были увесистые, но удары получались какими-то вялыми, замедленными, и Лили часто успевала от них увернуться, а если он и попадал, то синяки после таких ударов сходили всего за неделю. А Виктор лупил ее уже лет тридцать и за это время изучил весь ее нехитрый арсенал уловок. Он обманным движением показывал, куда собирается ударить, а когда она пыталась увернуться, бил в другие места, занимаясь этим с холодной сосредоточенностью и не обращая внимания на ее мольбы и слезы. Все, что ей оставалось, – это терпеть побои.

При этом он никогда не бил ее по лицу.

По завершении экзекуции Лили оставалась лежать на полу, пока не услышала, как он двигает стул и садится.

Тогда она поднялась и оправила платье.

– Ты голоден? – Она старалась говорить самым обыденным тоном. Виктор не любил нытья после побоев.

– Я сыт.

Это означало, что он уже подчистил все ее запасы.

От кухонного стола донесся знакомый ей громкий удовлетворенный выдох.

– У тебя был удачный день, Вик? – робко поинтересовалась она.

– Удачный день? Удачный день? Еще бы! – Он напустил на себя загадочный вид. – Дела идут лучшим образом.

Лили переступила с ноги на ногу. Сесть без его дозволения она не решалась, а заняться готовкой не могла ввиду отсутствия в доме продуктов.

Он повернул голову к окну.

«Может, он сейчас уйдет?» – с надеждой подумала Лили.

Но это была ночь летнего солнцестояния, когда много людей гуляют на берегу до рассвета, даже несмотря на дождь. Значит, он будет ночевать здесь?

– Река поднимается. Небось пугает тебя, дуреху. Насылает кошмары, да?

Вообще-то, ночные кошмары прекратились сразу после появления Анны в «Лебеде». Потому что ее сестра не могла находиться одновременно в двух разных местах, рассудила Лили. Но Виктору об этом сообщать не стоило. Ему будет приятно думать, что ее все еще преследуют жуткие видения. Она кивнула.

– Ты ведь боишься воды? А она повсюду. Иногда ее можно увидеть, а иногда нет. Иногда ты знаешь, где она, а иногда не знаешь. Занятная вещь эта вода.

Виктор любил показать себя знатоком. Одним из лучших способов избежать побоев было выказать свое невежество в каком-либо вопросе и дать ему возможность поразглагольствовать. Вот и сейчас он, упиваясь собственной просвещенностью, настроился прочесть целую лекцию.

– Под землей скрыто не меньше воды, чем мы видим здесь наверху, – начал он. – Там есть огромные пещеры, размером с кафедральный собор, наполненные водой. Только подумай об этом, Лили. Представь твою любимую церковь залитой под самый потолок темной и неподвижной водой. А потом представь такое же количество воды, но под землей, натурально подземное озеро. И там таких озер не счесть.

Она смотрела на него недоверчиво. Этого не может быть! Вода под землей? Где это слыхано?

– Там есть фонтаны, родники и колодцы, – продолжил он, зорко следя за реакцией Лили. Ее сердце сильно колотилось, в горле пересохло. – А также подземные пруды. Ручьи, реки и болота. – (У нее уже подгибались колени.) – И лагуны. Хотя ты ведь никогда не слышала о лагунах, да, Лили?

Она покачала головой и представила себе ужасных существ, состоящих из воды, – вроде драконов, изрыгающих воду вместо огня.

– Это удивительное явление природы, Лили. Мы тут занимаемся своими мелкими делишками на поверхности, а внизу, под нашими ногами… – Он указал на свои ботинки. – Там плещутся великие подземные озера.

– Где именно? – спросила она испуганным, дрожащим голосом.

– Да повсюду. Может, прямо под нами. Под твоим домом.

Лили содрогнулась от ужаса.

Он оглядел ее с ног до головы.

«Это еще не все, – подумала она. – Сегодня он этим не ограничится».

Так оно и вышло.

 

Две странности

А чем закончилась эта ночь в Келмскотте, на ферме Армстронгов? Они засиделись в гостиной допоздна, хотя детям давно уже полагалось спать. На столе горели свечи, и все, кроме Армстронга, были уже в ночных рубашках, но никто и не думал отправляться в постель. Девочка сидела на коленях у старшей дочери, а остальные дети толпились вокруг и наперебой предлагали ей свои любимые игрушки, тогда как Армстронг и Бесс взирали на них со стороны. Мальчики и девочки были в восторге от новенькой, шумно приветствуя любое ее движение, даже когда она всего лишь сонно моргала. Самый маленький из детей, всего парой лет ее старше, протянул девочке свою новую резную игрушку, купленную днем на ярмарке, и, когда она схватила игрушку, радостно закричал:

– Она ей нравится!

Девочки постарше расчесали ей волосы и заплели их в косички, помыли ей лицо и руки и облачили в одну из своих старых ночнушек.

– Она останется с нами? – спрашивали дети в который уже раз. – Она теперь будет жить с нами?

– Робин вернется домой и будет ее папой? – раздался еще один голосок с ноткой некоторого беспокойства по такому случаю.

– Там будет видно, – сказал Армстронг, и Бесс взглянула на него искоса.

На обратном пути с ярмарки, когда они уже достаточно удалились от толпы, Робин передал девочку Бесс, а сам отправился в Оксфорд, ничего не сообщив о своих дальнейших планах или хотя бы о том, когда его ждать на ферме. С того времени Армстронг и Бесс не имели возможности обсудить события на ярмарке так, чтобы их не услышали дети.

У девочки слипались глаза, и дети вокруг нее притихли. Уже засыпая, она ослабила хватку на игрушке, и та упала на пол со стуком, вновь ее пробудившим. Она с изумлением огляделась, сморщила лицо и открыла рот, явно готовая заплакать, и Бесс поспешила взять ее на руки со словами:

– Довольно. Всем спать!

Напоследок дети заспорили по поводу того, в чьей комнате уложат девочку, но Бесс сказала твердо:

– Сегодня она будет спать у меня. Если оставить ее с вами, никто не сомкнет глаз.

Она поручила старшим девочкам проконтролировать отход ко сну малышей и унесла девочку в свою спальню. Уложив ее в кровать и подоткнув одеяло, она тихо пела колыбельную, пока девочка не закрыла глаза, погружаясь в сон.

Бесс осталась сидеть рядом, разглядывая ее лицо и пытаясь найти в нем какое-то сходство с собой. Она также искала в этом лице черты Робина, черты других ее детей. Но даже не вспомнила о нем – о человеке, зачавшем Робина до их с Армстронгом свадьбы. Уже много лет назад она погребла это лицо в самых темных глубинах памяти и выкапывать его оттуда не собиралась.

Она вспомнила письмо, с которого все началось, – мелкие клочки в кармане Робина, из которых они с мужем безуспешно пытались составить связный текст. «Алиса, Алиса, Алиса», – без конца повторяла она тогда. Это имя и сейчас вертелось у нее на кончике языка, но произнести его вслух почему-то было затруднительно.

Убедившись по ровному дыханию девочки, что та крепко спит, Бесс тихо вышла из спальни.

Армстронг сидел в кресле перед нерастопленным камином. Было что-то нереальное в этой сцене: Бесс в ночной сорочке, ее муж в выходном костюме, огоньки свечи среди тьмы, холодный очаг и влажная духота долгого дня за окном. Армстронг рассеянно вертел в пальцах деревянную игрушку.

Она ждала, когда он заговорит, но он был слишком занят своими мыслями.

– Это она? – спросила Бесс. – Это Алиса?

– Я думал, ты уже это выяснила. С помощью женского инстинкта или твоего «всевидящего ока».

Бесс пожала плечами и дотронулась до повязки:

– Я бы хотела, чтоб это оказалось правдой. Она милая крошка. И дети к ней сразу же привязались.

– Это верно. Но как быть с Робином? Думаешь, он что-то затевает?

– Насколько я его знаю, это более чем вероятно. Но ты ведь обычно заступаешься за Робина – почему сейчас такой настрой?

– Из-за этой женщины – миссис Ивис. Она ведь умышленно привела меня к тому месту на ярмарке, готов поклясться. Этак помаячит передо мной и тут же пускается наутек. А потом вдруг очутилась прямо перед Воганами. Я долго за ней гнался и подоспел как раз вовремя, чтобы увидеть всю сцену.

Он снова погрузился в раздумья, а Бесс ждала, зная, что он поделится с ней мыслями, как только приведет их в порядок.

– Какой у нее может быть интерес в этой истории? Ей абсолютно все равно, кому достанется девочка. Значит, остаются только деньги – кто-то заплатил ей за отъезд из дома, чтобы она не смогла опознать ребенка, а потом заплатил за участие в этой сцене с Воганами.

– Ты думаешь, это сделал Робин? Но… ты же сам говорил, что ему нет дела до ребенка?

Он растерянно покачал головой:

– Да, я это говорил. В ту пору я так думал.

– А сейчас?

– А сейчас я не знаю, что и подумать.

Он надолго замолчал, и Бесс уже хотела напомнить, что время позднее и им нужно хоть немного поспать, когда он снова подал голос:

– Сегодня случилась еще одна странность.

Он смотрел на игрушку Фредди – резную фигурку свиньи.

– На ярмарке я пошел к фотографу, чтобы заказать семейное фото, – он для этого приедет к нам на ферму. Между делом я разглядывал его старые снимки – некоторые были сделаны на прошлых ярмарках, – и взгляни, на что наткнулся.

Он запустил руку в просторный карман пиджака, выудил оттуда небольшое фото в рамке и протянул его Бесс.

– «Свинья, умеющая определять время!» – прочла она подпись мелкими буквами. – Ну и ну! «И еще она может сказать, сколько вам лет!» Подумать только!

– Смотри внимательнее. Вглядись в свинью.

– Тамвортской породы. Как и наши.

– Ты ее не узнаешь?

Она посмотрела еще раз. Бесс знала толк в уходе за свиньями, но внешне они для нее мало отличались одна от другой. Однако она хорошо знала своего мужа.

– Это же… Возможно ли это?..

– Да, – сказал он. – Это наша Мод.