Прибывшие в Германию из марокканского города Танжера супруги Абдулла и Зохра Сеули в 1971 году обосновались с тремя детьми в берлинском районе Веддинг, заняв большую, по их представлениям – громадную, квартиру. В то время вряд ли их интересовало, почему улица, на которой они живут, называется Экзерцирштрассе. Родители Жалида Сеули по сей день не знают, почему она так называется. Братья и сестра, теперь уже взрослые, об этом тоже не задумываются.
Улица получила свое название по учебному плацу артиллерийского полка, квартировавшего здесь в XVII–XIX веках. Городская окраина Веддинг в те времена почти не была застроена. Но во второй половине XIX века обширные пустыри привлекли застройщиков, тем более что здешние земли шли по бросовым ценам, и Веддинг стал застраиваться, в основном фабричными зданиями. Год от году здесь селилось все больше рабочих. Если раньше в старом Веддинге жило несколько сот человек, то в 1900 году население составляло 140 тысяч, к 1914 году возросло до 240 тысяч, а к 1930 году – до 360 тысяч человек, и тогда же в общих чертах сформировался современный облик района. Строительство шло быстро, безликие бетонные коробки росли как грибы после дождя. Семьи рабочих ютились по семь-восемь человек в комнате, без удобств, с уборной на лестнице или вообще в деревянной хибаре во дворе. Из-за сырости, грязи, скученности и недоедания многие заболевали туберкулезом.
В 1971 году об этом периоде жизни Веддинга помнили разве что старики. Конечно, Веддинг семидесятых годов XX века районом богачей тоже не назовешь, но все-таки у живших здесь людей была работа и кое-какие доходы. А семья Сеули приехала из далекого Марокко, где уровень жизни был низким, зато показатели безработицы зашкаливали.
Квартира на Экзерцирштрассе, которая вполне устроила Зохру Сеули, никогда не видала ремонта. Зато просторно, целых пять комнат, а главное, квартплата сносная. Но домовладелец отказал – не пожелал сдать жилье иностранцам, в его доме, заявил он, проживают только немцы. Решительная мать семейства не смирилась – попросила вмешаться в эту историю своего тогдашнего работодателя, хозяина пекарни. Благодаря его заступничеству Сеули перебрались из крохотной комнатки без удобств в более комфортабельную квартиру на Экзерцирштрассе.
Вскоре в семье было уже четверо детей. Старшие родились еще в Марокко: Хамид в 1957-м и Латифа в 1961 году, а Жалид (1968) и Морад (1972) – в Берлине. Младшие братья стали первыми в семье Сеули урожденными берлинцами и детьми арабских мигрантов.
Кстати, имя Жалид вовсе не обычное арабское имя. Напротив. Многие думают, что Жалид иранец или индиец. Дело в том, что это имя обычно передается в европейских языках иначе – Халид, и в такой транскрипции оно является одним из довольно распространенных арабских мужских имен. Собственно, отец хотел назвать сына Халидом. Придя регистрировать ребенка, он и сказал «Халид» чиновнику, когда тот спросил, какое имя записать в документах. Арабские имена тогда еще не были в Германии, что называется, на слуху – неудивительно, что чиновник наморщил лоб: «Как это пишется?» Абдулла Сеули в школе учился всего ничего, да и пошел в школу уже девятнадцатилетним парнем. В ответ он только руками развел. И тут чиновника осенило: «Начинается так же, как испанское имя “Хуан”?» Абдулла уверенно кивнул. Он был родом из Танжера, а там совсем рядом испанский анклав Сеута, так что Абдулла говорил по-испански и знал, что имена Хуан, Хосе, Хорхе начинаются с более или менее похожего звука, вроде глухого «ж», который в испанских именах обозначен буквой «J». «Jalid», – спокойно записал чиновник. Немцы произносят это имя на свой лад: Жалид.
Вот так, по ошибке, получилось необычное имя, и носить его было суждено необычному человеку.
Экзерцирштрассе и прилегающие кварталы были отличным местом для игр и беготни. Воздух звенел от ребячьих голосов, во дворах хватало заборов, подворотен, укромных закоулков, где так хорошо прятаться или лазить. А главное – Панке, река. Вернее, неказистая мелкая речка, но по ней мальчишки плавали на плотах, по примеру Гекльберри Финна. Вряд ли они тогда понимали, что именно Панке, эта жалкая речушка, делает их настоящими берлинцами. У жителей северных окраин Берлина никогда не возникало сомнений, что их река гораздо более важный знак идентичности, чем полноводная, глубокая Шпрее, в которую впадала мелкая, да еще и загрязненная сточными водами, вонючая Панке, «воспетая» во многих народных издевательских стишках и куплетах.
Жалид говорил мне, что самое большое влияние на формирование его профессиональных интересов оказали мать и сестра. Они окружали его заботами, давали наставления. Женщины являлись в семье своеобразным полюсом спокойствия.
Отец Жалида, Абдулла, в Марокко был разнорабочим на городских базарах, пока в 1960 году не решился вместе с братом Али отправиться в Европу. Здесь он довольно долгое время перебивался случайными заработками, иной раз даже участвовал в кулачных боях на праздничных гуляньях. В 1974 году Абдулла устроился на фабрику, но в результате несчастного случая получил перелом шейного позвонка и утратил трудоспособность. В конце 1980-х годов Абдулла вернулся в Танжер и с тех пор жил там с новой семьей на небольшую пенсию, которую успел заработать в Германии. В свои 76 лет Абдулла строен, осанист, его отличает приветливость и добродушие. Оставленная семья долго не могла простить ему измену и уход. Все же спустя несколько лет дети и отец сумели найти путь к взаимопониманию, в конце концов встретились и снова сблизились, и даже Зохра, тяжелобольная, провела отпуск в Танжере. Младший сын Морад сказал о ее встрече с бывшим мужем: «Они прекрасно поняли друг друга. Каждое утро вместе завтракали. Мама по-прежнему командует отцом».
До семилетнего возраста Жалида неустанно опекала бабушка Боте, соседка Сеули по их первой берлинской квартире, женщина бездетная, одинокая, но наделенная огромной добротой души. Зохра тогда работала санитаркой в одной из клиник района Веддинг. После смерти названой бабушки заботы о младшем брате взяла на себя сестра Латифа, которой к тому времени исполнилось тринадцать лет. Она же в основном занималась и домашним хозяйством – ходила за покупками, готовила на всю семью, топила печку углем или дровами. Латифа, вообще-то очень спокойная и тихая, даже сегодня порой взрывается: «Ненавижу топить печи!» Мать Зохра твердой рукой направляла жизнь большой семьи. Не оставляя работы, она выучилась на портниху, заслужив солидный сертификат от фирмы «Зингер», и была полна решимости использовать все возможности, какие германское государство могло предоставить ее детям. Они должны получить хорошее образование в школе, затем в университете, стать уважаемыми гражданами страны. Латифе ученье давалось трудно, однако именно она первой из детей получила профессиональное образование, стала медсестрой.
1975-й – несчастливый для семьи год. Семилетний Жалид попал под машину. Это случилось совсем недалеко от дома. Водитель был пьян. Мальчика увезли в больницу с тяжелыми переломами голени и костей таза. Наложили гипс – и вот так, в жесткой гипсовой повязке от поясницы до пят, он шесть месяцев неподвижно пролежал в детской клинике им. Рудольфа Вирхова. Вечером того дня, когда случилось это страшное несчастье, отец Жалида уехал по делам в Марокко, не отменив заранее намеченных планов.
В больнице Жалида навещали три человека: мама, сестра и немецкая подруга матери. Зохра каждый день носила сыну домашнюю еду, из школы присылали ему задания, в самой больнице с детьми вели занятия по школьной программе. Травма в результате несчастного случая, неподвижность, мучительный зуд кожи под гипсовой повязкой, жуткий страх при каждой перевязке, когда страшной пилой распиливали гипс, изолированность от дома, от привычного окружения, – все это тяжелые переживания. Но Жалид приобрел в больнице и позитивный опыт, он понял, что врачи и их помощники лечат людей, возвращают больным здоровье, им надо доверять, и вообще это потрясающая профессия. Как было бы здорово самому когда-нибудь стать врачом! Он работал бы в этой больнице… Жалид был в ту пору очень робким мальчуганом и не решился рассказать кому-нибудь о своей мечте. Зато впоследствии, давая интервью, доктор Сеули, заведующий клиникой женских болезней при медицинском комплексе им. Вирхова – от нее две минуты пешком до той детской больницы, где он лежал с переломами, – вспоминал: «Я восхищался врачами и сестрами, хотя в то время еще не знал, конечно, что и сам буду вот так же помогать людям».
Жалида выписали из больницы, оставив тяжелый гипс, обездвиживающий ногу по всей длине. На выписке настояла Зохра, опасавшаяся, что сын отстанет в школе. Машины у Сеули, разумеется, не было, так что Зохра каждый день носила Жалида на руках, пешком преодолевала со своей ношей ровно километр пути от дома до школы, а после уроков относила сына домой.
35 лет спустя детская больница на Рейникендорфштрассе снова сыграет роль в жизни Жалида и его матери. В здании разместили реабилитационный геронтологический центр, Зохра стала пациенткой, и теперь Жалид ее навещал. Он снова увидел палату, где когда-то лежал, и подумал о том, как странно возвращается прошлое – вот здесь он лежал, не мог ходить и двигаться, мучился от зуда, боялся прихода доктора со страшной пилой. Но тогда палата ему казалась очень большой, а тут он с удивлением увидел, что она совсем маленькая. Вскоре университетский профессор Сеули выступил в этой больнице с докладом. Перед тем как начать доклад, он посмотрел во двор и отыскал взглядом окно той палаты, где когда-то лежал семилетний Жалид. С этого воспоминания он и начал свое выступление. Места, сказал он, умеют хранить память о прошлом, путешествие в какое-нибудь место может стать путешествием во времени, путешествием человека в его собственное прошлое.
Вернемся в прошлое и мы. Жалид учится в школе. Учится средне. Ему интересны не школьные уроки, а игры с другими детьми, а еще кролики, которых он держит дома на балконе и лечит от разных болезней и травм. Одному кролику он даже наложил шину на сломанную лапку. Жалид мечтает стать ветеринаром, по примеру знаменитого Джеймса Хэрриота из английского сериала «О всех созданиях – больших и малых». А еще он увлекается футболом. Пройдет несколько лет, и футбол будет играть главную роль в его жизни, а сам он станет играть сначала в местной команде берлинского футбольного клуба «Метеор-06» при Первом футбольном клубе «Любарс», затем в спортклубе «Унион-06 Берлин» и, наконец, в Футбольном спортивном союзе «Фельтен», в обер-лиге «Норд-ост». Жалид начинал как вратарь, потом был правым нападающим, отличился как успешный защитник (либеро) и в 1996 году завершил футбольную карьеру как центральный полузащитник. Футбол пришлось бросить, потому что не прекращались боли в ногах (после той тяжелой травмы) и потому что трудно стало совмещать игру с работой практикующего врача. А ведь как раз в то время Жалиду предложили перейти в сборную Берлина. Набиль, его свойственник и тоже футболист, говорил мне, что Жалид был невероятно популярным игроком и прирожденным лидером команды – честным, корректным, доброжелательным и заботливым.
С самого начала Жалид посвящает себя футболу целиком, с пылкой страстью и жгучим честолюбием – так же, как позднее он будет учиться и работать в медицине. Оглядываясь на прошлое, доктор Сеули говорит, что футбол, игра в клубных командах уберегли его от вполне возможного поворота на кривую дорожку, – в Веддинге такое случалось нередко, и многие тогдашние приятели Жалида, увы, сделали криминальную «карьеру».
Однако за футбол пришлось расплачиваться. Поступив в гимназию, Жалид не выдержал испытательного полугодового срока, несмотря на то что начальную школу окончил с хорошими оценками. В гимназии он сразу нахватал двоек по латинскому и по немецкому. Пришлось перейти в реальную школу, да и тут Жалид остался посредственным учеником, вдобавок временами бунтовал, но к десятому классу выправился: успеваемость стала хорошей. Жалид наконец поступил в гимназию и в 1988 году окончил ее хоть и не блестяще, но все же вполне успешно.
Он вспоминает школьные годы со смешанным чувством. Поэзию он любил, а грамматику ненавидел. Умел красноречиво и вдохновенно говорить, зато сочинения писал прилично, только если тема по-настоящему увлекала, предоставляя простор фантазии и эмоциональности. Однажды он сказал учителю физкультуры, что собирается написать вместе с друзьями книгу о том, что такое тренировки. Учитель усмехнулся: есть люди поумнее, где уж школьнику книги писать… Потом Жалид поделился с учителем биологии своим желанием стать врачом. Тот остудил его пыл: с тройкой по математике и четверкой по физике о медицинском и не мечтай…
Как считает сам Жалид, ему сильно мешало то, что в силу происхождения он в детстве не имел контактов с образованными людьми: «Не с кем было поговорить». Для его родителей гимназия и университет оставались неведомыми мирами, куда им не было хода, так что они не могли что-то посоветовать сыну. Позднее Жалид признавался: «Я очень благодарен нашей семье за то, что смог осуществить свою мечту и стать врачом». А однажды он так высказался относительно карьерных шансов детей мигрантов: «Своя собственная сильная воля, поддержка со стороны других людей и удача – это намного важнее, чем происхождение и род занятий твоих родителей».
Он поделился со мной этим соображением, когда мы обедали в ресторане иранской кухни «Гафиз», названном так в честь персидского поэта XIV века. Иногда Жалид подмечает взаимосвязи, которые для других людей остаются скрытыми. Случайно ли он пригласил меня именно в «Гафиз»?..
Пятнадцатилетним, учась в реальной школе, Жалид еще сомневался, надо ли поступать в гимназию и затем в университет. Может быть, лучше стать профессиональным футболистом, попробовать пробиться в марокканскую национальную команду? Или попытать счастья в торговле? По словам сестры, у старшего из братьев Сеули, Хамида, еще в детстве «всегда водились деньги», тот работал механиком, наладчиком, монтером, получил специальность мастера машиностроения, а потом все-таки возобладало желание заниматься торговлей. У Хамида были невероятно большие ступни, и, так как денег вечно не хватало, ему приходилось покупать тесную обувь и долго ее разнашивать. Но из этой скверной ситуации парень вышел не просто удачно, а с ценной бизнес-идеей. Он открыл специальный магазин обуви нестандартных размеров. Дело пошло лучше некуда. Ну а Жалиду что мешает стать преуспевающим бизнесменом? «Из всех, кто у меня работал, брат был самым прекрасным продавцом, хотя в магазине он только помогал, пока учился», – вспоминает Хамид.
Тяжелые разочарования, вспышки непокорности… Семья вправила Жалиду мозги: будешь учиться! И Жалид подал заявление на медицинский факультет. За письменную экзаменационную работу получил неудовлетворительно, так что не прошел, хотя вложил большие деньги в подготовку, занимался на специальных курсах. «Взамен» ему предложили поступить на юридический факультет, была такая возможность, но Жалид не согласился. Он не хотел заниматься «беспредметным сутяжничеством». Он хотел стать врачом. Поэтому решил не отступаться и для начала пройти подготовку на курсах младшего медицинского персонала. Жалид просит принять его в одну из клиник комплекса им. Вирхова и получает, наконец, долгожданную возможность учиться медицине. Сам он говорит, что в те годы научился также некоторым совсем другим вещам, ставшим крайне важными в его жизни – прежде всего, научился терпеть обиды и поражения, не подвергая сомнению «систему». И еще: «бежать все дальше, даже если тебе больно».
Ему помогает в жизни то, что его друг профессор Бюрер, известный специалист в области медицины новорожденных, называет «невероятным глубинным оптимизмом». Жалиду органически чуждо любое неверие. Занимаясь на курсах, чтобы стать медбратом, он осознал свое призвание – понимать людей, видеть, в чем проблема, получать знания, помогать. Среди предков матери Жалида было несколько поколений целителей. Жалид учится и одновременно наблюдает, расспрашивает людей, читает, посещает лекции, но не ограничивается лишь тем, что предлагается на курсах. И неожиданно получает шанс: после первого года обучения на курсах его приглашают на собеседование, от которого зависит поступление в университет. «Почему вы хотите изучать медицину?» Сегодня Жалид уже не помнит, как он ответил на этот вопрос, но его увлеченность и красноречие, как видно, убедили профессоров. С осени 1989 года Жалид Сеули является студентом.
Большинство занятий проводится все в той же клинике им. Вирхова, в районе Веддинг.
Далеко не блестящий гимназист становится образцовым студентом. Вместе с двумя товарищами-турками – их имена Серпиль и Халиль, он зубрит теорию: гистологию, биохимию, анатомию, физиологию, физику, химию, биологию. Конек Жалида – специальные термины: перитонеум, ретроперитонеум, перитонэктомия, деперитонеализация, экстраперитонеальный, перитонеум висцеральный, – все это слова, производные от одного корня, перитонеум, то есть брюшина.
Спустя десять лет они, а равно и многие тысячи других, предстали досконально изученной реальностью человеческого организма, с которой доктор Сеули работает сегодня, проводя полостные операции пациенткам, страдающим раком яичников. Свои отчеты об обследованиях и операциях он в бешеном темпе наговаривает на диктофон, и все они отличаются образцовой стилистической, терминологической и содержательной ясностью. Во время записи Жалид левой рукой как бы рисует в воздухе круги, воспроизводя пространственную схему предпринятого хирургического вмешательства.
Метод, который взяли на вооружение студенты Жалид, Серпиль и Халиль, прост и эффективен. Каждый самостоятельно, они подготавливали определенную тему, по ней делали рефераты из различных учебных пособий и книг, затем эти рефераты читали друг другу, сравнивали, обсуждали. Для обсуждений они встречались в Серебряной беседке Свободного университета Берлина либо дома у Жалида, на Экзерцирштрассе, или в маленькой квартирке Серпиля в районе Моабит. Серпиль вспоминает: «Мама Жалида обеспечивала ему тыл и вообще играла важную роль в его жизни». Зохра подкармливала трех вечно голодных студентов, готовила блюда марокканской кухни, но иногда и типичные немецкие; по мнению Жалида, ей особенно удавалась яичница-глазунья со шпинатом и картофельным пюре.
В конце восьмидесятых учащиеся немецких университетов выступили с целым рядом требований и добились, в частности, того, что у студентов-медиков появились индивидуальные кураторы из преподавателей. Жалид в то время пребывал на седьмом небе от счастья – его приняли на спецкурс по аутопсии (секции, вскрытию) в рамках общего курса анатомии. В перерыве между занятиями он прочитал на доске объявлений скромную записочку: профессор Мёнх ищет студента первого семестра, которого готов принять в маленькую группу, где сам он куратор. Жалид тогда не знал ни профессора Мёнха, ни какова специализация группы, но объявление произвело на него впечатление: профессор ищет студента, приглашает в свою группу, ученики будут ходить к профессору домой. Позднее по рекомендации Жалида в группу был принят также Серпиль.
Профессор Мёнх – педиатр, лицензированный эксперт эндокринолог. Приветливый и по-отечески добродушный, сегодня он с удовольствием вспоминает своих студентов, их открытость и умение черпать новые знания в беседе, гибкий живой ум и целеустремленность, а также поездки со своими учениками в Стамбул в 1991 году и в Эстонию в 1993-м. Жалида он называет «попрыгунчиком» за умение быстро пробегать большой объем материала и структурировать информацию в удобной для дальнейшего использования форме, а также потому, что Жалид одновременно с учебой успевал зарабатывать на жизнь – то футболом, то в качестве уличного продавца электротоваров, то в качестве университетского тьютора, то, перед Новым годом, выступая в роли Санта-Клауса. Со своей стороны, Серпиль вспоминает, что Жалид всегда был хорошим товарищем и очень веселым (большой шутник, говорит Серпиль), вообще же необычайно важно было то, что друзья встречались не только чтобы грызть гранит науки, но и вместе отдыхали, отмечали праздники. С некоторыми преподавателями складывались дружеские отношения, не только профессор Мёнх приглашал студентов к себе домой.
На устном экзамене по анатомии Жалида и Халиля ждал сюрприз. Профессор Мёнх не задал им вопросов, а вместо этого сам прочитал полноценную лекцию, которую завершил словами: «Я же знаю, что вы всё знаете». Он улыбается, вспоминая сегодня, как Жалид отклонил предложенную ему тему диссертации, сказав, что считает ее «недостаточно острой».
В 1995 году Жалид и Серпиль сдали государственный экзамен. Затем их пути разошлись. Пять лет они вместе учились, ходили на лекции и семинары, занимались в анатомичке, вскрывали трупы, проводили клинические исследования. Оба одинаково быстро схватывали новое, учились наперегонки, стимулировали друг друга к новым успехам. У Жалида со школьных лет была подруга, в 2000 году они поженились. В этом браке родилось двое детей, в 2001 году дочь Зара, спустя семь лет сын Элиас. Но в 2009 году супруги развелись. Жалид болезненно переживает то, что дети живут не с ним, а с матерью, и он не может видеть их так часто, как хотелось бы.
Когда задумываешься о том, каким был путь Жалида в медицине, прежде всего обращаешь внимание на два обстоятельства. Во-первых, быстрота и устремленность Жалида в движении к цели в студенческие годы, во-вторых, его большая привязанность к Берлину и клинике им. Вирхова в берлинском Веддинге, где Жалид стартовал в 1988 году санитаром, а в 1995-м проходил практику по специальности «гинекология». В 2011 году он стал заведующим этой клиникой. Лишь некоторое время, в самом начале своей врачебной карьеры, он работал в клинике Эрнста фон Бергманна в Потсдаме, одном из самых известных и авторитетных медицинских учреждений федеральной земли Бранденбург. Но там он работал лишь потому, что не было вакантного места ассистента в клинике им. Вирхова. Уже тогда Жалид начал специализироваться в области акушерства и гинекологии, хотя, начиная работать в Потсдаме, не рассматривал всерьез такую возможность, считая, что ему, как представителю арабской культуры и ислама, эта специальность вряд ли подойдет.
Все решила его встреча с профессором Вернером Лихтенэггером, тогдашним директором комплекса гинекологических клиник Шарите, в который входят клиника им. Вирхова, кампус Митте и клиника на ул. Пульсштрассе в Западном районе Берлина. Профессор, человек на 26 лет старше Жалида, австриец, обратил внимание на динамичного, знающего и честолюбивого студента и пригласил его работать в свою клинику. Случай необычный: Жалид уже был ассистентом в потсдамской клинике, как вдруг в один прекрасный день позвонила секретарша профессора Лихтенэггера и передала его предложение перейти на работу в Шарите. Жалид согласился ни минуты не раздумывая. Он обошелся без предварительных переговоров, лишь по телефону обсудил с секретаршей несколько вопросов. Об этой работе он мечтал. Лихтенэггер, верный тому принципу, что способным людям нужно давать возможности для самореализации, предоставил молодому врачу все необходимое для развития, главное – большую независимость, чем принято согласно строгой врачебной иерархии. Жалид получил достаточно свободы, чтобы выработать такую структуру деятельности, которой он потом будет следовать в своей врачебной практике. Лихтенэггер поступил мудро – не дожидаясь просьб, дал молодому врачу эту возможность и вместе с нею уверенность, что сам он, старший коллега, всегда рядом и, если что, придет на помощь.
Жалид Сеули работает по всем направлениям гинекологии, совершенствуется в хирургии, проводит тысячи операций. Сам он считает, что наиболее полезными для него были те операции, когда он ассистировал выдающемуся специалисту в области общей хирургии профессору Хеннингу Вайдеманну. Этот человек и вне стен операционной стал для молодого врача образцом и примером.
В настоящее время профессору Вайдеманну 75 лет, он полон сил и активно работает. Жалид Сеули отзывается о нем с величайшим уважением, как, впрочем, и о всех своих учителях и наставниках, к которым он чувствует глубокую благодарность.
Доктор Сеули сосредоточился на коварнейшем заболевании, раке яичников, крайне опасном потому, что эти опухоли быстро дают метастазы. В сотнях научных работ на эту тему Сеули является соавтором, автором, ответственным редактором. Речь идет в них о современном состоянии исследований, о новейших методах лечения, о достижениях врачей клиники им. Вирхова. В 1998 году Жалиду Сеули была присвоена ученая степень за работу о новаторских методах терапии рака яичников, еще через два года он стал ведущим старшим врачом, в 2005 году был удостоен звания доктора наук за научный труд по онкозаболеваниям яичников.
Профессор Сеули – признанный во всем мире эксперт в области оперативного и медикаментозного лечения гинекологических онкозаболеваний, любимый студентами преподаватель, широко известный врач и руководитель организованного им самим Европейского центра по исследованию рака яичников. Вместе с известной оперной певицей Каролин Мазур, успешно прошедшей лечение и с тех пор ставшей близким другом Жалида, а также со Свеном Олеком, мужем одной из пациенток, он основал специальный фонд с целью популяризации знаний об опасном заболевании. Фондом издаются журнал и брошюры на турецком, английском и арабском языках, снят информационный фильм «Второй голос», обращенный к широкой аудитории.
Как известно, не существует «таблетки против рака», как не существует и одной определенной его разновидности – их множество, говорит профессор Сеули, и каждая требует своего особенного подхода. В сотрудничестве с международной сетью клиник и фармакологических предприятий команда профессора Сеули разработала дифференцированные методы терапии для конкретных видов гинекологических онкозаболеваний. Насколько велика вероятность положительных результатов лечения, зависит прежде всего от качества проведенной операции. Сегодня признано, что операция должна быть радикальной. Каждая раковая клетка, оставшаяся в организме, ухудшает шансы на излечение. Брюшная полость, часть тела, имеющая большие размеры и многослойную структуру, исследуется миллиметр за миллиметром, все выявленные пораженные ткани удаляются. Хирургическое вмешательство подобной сложности длится иногда до шести часов. Главная задача – отделить пораженную ткань от здоровой, то есть убрать опухоль, но сохранить здоровые сегменты. После операции почти всегда назначается химиотерапия, чтобы уничтожить раковые клетки, которые все-таки могли остаться не выявленными.
Когда профессор Сеули рассказывает об операциях по поводу рака яичников, чувствуешь, что он ведет речь о чем-то хорошо знакомом и… близком. Опухоль ведь тоже часть живого организма – Жалид Сеули относится к ней почтительно. Он говорит, каждая опухоль уникальна, и как хирург он пытается ее расшифровать, с тем чтобы адаптировать к ней свой метод и технику проведения операции. Опухоль бросает вызов его творческому потенциалу и его бунтарской натуре, заставляет пробовать все новые и новые приемы и подходы.
Жалид Сеули стремится помогать людям, даже если шансы на успех невелики. Вот так же и свою мечту стать врачом он осуществил вопреки всем трудностям. Вместе со своими пациентками и их близкими он каждый раз пытается продвинуться дальше, чем это было возможно до сих пор, «вопреки боли». Это, конечно, и есть важнейшая цель всех его трудов – научное и клиническое освоение новых методов терапии.
…Вечер. Мы с Адак, спутницей жизни Жалида, сидим в кафе на Бергманнштрассе и ждем, но уже в который раз Жалид присылает эсэмэску: «К сожалению, еще не освободился. Экстренный случай». Адак – врач, работает в клинике. Она тоже родилась в Берлине, ее родители приехали в Германию из Ирана. Она рассказывает, какой Жалид непреклонный; где бы они ни находились, в Берлине, Валенсии или Марракеше, каждое утро они вместе выходят на пробежку. Адак моложе и по части физической формы сегодня превосходит Жалида, хотя и он раньше занимался спортом. Но он никогда не сдается и не останавливается, говорит Адак. Он бежит дальше, даже когда ему больно. Адак говорит, что с такой же непреклонностью Жалид проводит и самые длительные и тяжелые операции. Ему всегда нужно еще что-нибудь «подправить», так что операция продолжается столько времени, сколько он считает нужным. По мнению Адак, в профессиональном общении с людьми Жалиду нельзя не быть непреклонным, ведь этим он защищается. Потому что на самом деле он очень раним. И как раз его ранимость, чувствительность, наивность она любит.
Наконец приходит Жалид. Время уже позднее. Я впервые вижу его усталым, даже измученным. Но в следующую минуту в его глазах снова появляется блеск, он обнимает любимую подругу, его лицо сияет от счастья. Он спрашивает, как здоровье моей матери, я отвечаю, что ей лучше. Теперь, говорит Жалид, она пойдет на поправку, и я ему верю. Мне вспоминаются его врачебные обходы в больнице, которые всегда действовали на пациенток успокаивающе и придавали им бодрости духа. Одна из бывших пациенток Жалида сказала: «Только услышишь его шаги в коридоре – уже чувствуешь себя лучше».
В воскресенье в доме Хамида или у Морада соберутся представители трех поколений большой семьи, вернее клана, Сеули. Хамид приготовит кускус или какое-нибудь другое марокканское кушанье, от Морада, как повелось, ожидается «лучшая в мире пицца». Воскресные встречи в семье Сеули ритуал, а отнюдь не только обильное застолье. В этот день все отдыхают в своем кругу, среди людей близких и верных, несмотря на то, что все шумят и веселятся – внуки, племянники, родители, свояки, а также соседи и друзья. Может быть, именно шумное веселье и есть главное условие отдыха.
Морад по профессии адвокат, очень уважаемый и солидный, в то же время он очень общительный человек, приветливый и веселый. Сам он говорит, что из всех Сеули он самый религиозный. Он считает, что важнейшая черта характера Жалида – мощная внутренняя энергия. Это подтверждает и старший из братьев, Хамид. «Да, – говорит он с улыбкой, – мы с Жалидом гиперактивны». Их сестра Латифа – женщина спокойная, уравновешенная, сильная. Как и братья, она прекрасная рассказчица, однако в присутствии матери или мужчин всегда держится на заднем плане. Мать Зохра, несмотря на свои болезни, безусловно, остается главой семьи. Ей всю жизнь приходилось тяжело работать, на родине, в Марокко, она на свои средства построила несколько домов. Зохра дважды совершила паломническое путешествие в Мекку, вырастила четверых детей и сумела сделать так, что вся семья интегрировалась в немецкую культуру, не утратив в то же время связи со своими культурными корнями.
Я брожу по улицам Веддинга, района, где выросли Жалид и его братья и сестра. На Бадштрассе и прилегающих улицах преобладают прохожие с типично тюркской наружностью. Магазинные вывески здесь на двух языках – немецком и турецком, фамилии на табличках у входных дверей тоже в основном тюркские, немецких совсем мало. Иногда встречаются арабские имена или другие, очевидно принадлежащие выходцам из стран Восточной Европы. Я думаю о том, что Берлин, в сущности, всегда был городом приезжих, что целые поколения нынешних берлинцев родились не в этом городе, однако прожили здесь всю жизнь и окончили свой век настоящими берлинцами. Это евреи, несмотря на преследования, снова и снова пополнявшие население Берлина, это и французские эмигранты, которым великий курфюрст предоставил политическое убежище, впоследствии ставшее их новой родиной. Это и чехи, и поляки, и жители Силезии, и, наконец, гастарбайтеры, в основном из Турции. В 2011 году праздновался пятидесятилетний «юбилей» их иммиграции. Даже нынешний бургомистр упомянул недавно о своем мигрантском прошлом – его мать приехала в Берлин из Восточной Пруссии, а фамилия Воверайт происходит из литовского языка и означает «маленькая белочка».
Я стою возле того места, где Бадштрассе пересекает Панке, и смотрю на закат. Вспоминается еще один удивительный берлинец – писатель Теодор Фонтане, сын французских колонистов-гугенотов. Что было в нем французского? Как он стал типичным пруссаком, каким мы его знаем и помним? На этот вопрос никто не может дать ответа. А Жалид Сеули, который однажды обмолвился, что он, дескать, пруссак, – имея в виду свое «чисто прусское» предельно добросовестное отношение к исполнению долга врача и университетского преподавателя. Что в этом человеке марокканского? Думаю, некоторый ответ на этот вопрос может дать его книга. Жалид написал ее в такой момент, когда он как бы притормозил на беговой дорожке своей жизни.
При нашей первой встрече, когда я привел жену на прием к доктору Сеули, разговор шел в основном о медицине, однако Жалид удивил нас, сказав, что его марокканская философия не формулируется абстрактно, а преподносится в виде историй.
Его друг, журналист Ахмед Абида, говорит, что Жалид прирожденный рассказчик. Итак, покинем вместе с Жалидом район бывшего военного плаца в берлинском Веддинге и перенесемся в Марракеш, на площадь Джема эль-Фна, к сказителям, о которых Элиас Канетти написал однажды так: «Их слова приходят издалека и витают над тобой дольше, чем слова обычных людей».