— Тяжело, святой владыка, — первый нарушил молчание Адашев, — испытание новое посылает родной стране Отец Небесный.

— Воля Божия! Что можем мы сделать против предначертаний Творца. Его законы и повеление непреложны! Молиться должно, просить о здравии государя…

— Истинно так сказываешь, святой владыка, — заметил Сильвестр, — все в руцех Божьих… А все же о будущем земли Русской подумать нужно!

С легким недоумением посмотрел на говорившего митрополит.

— Сказывай, отец Сильвестр, яснее…

Но вместо него ответил Адашев, понимавший всю важность настоящей минуты:

— Духовную должен царь подписать, кого на царство назначает, чтобы опосля смуты избегнуть.

— И впрямь так, но как же подпишет государь, коль в разум прийти не может который день?

— Царица пусть улучит время, когда полегче ему станет, и грамоту подаст для подписания.

— Захарьины тогда верх над нами возьмут, — заметил Сильвестр, — а самому, владыка, тебе известно, сколь неопытны и робки они стать у кормила государства.

Митрополит молча, наклонив голову, согласился со словами священника.

Воцарилось молчание: все обдумывали, что предпринять.

— Не иначе как созвать бояр, пусть они решат, что делать, — предложил владыка.

— Допрежь чем их собрать, добро бы поговорить особо с каждым, — заметил осторожный Адашев.

Сильвестр молчал: он решил выждать ход событий.

— Виднее будет так, когда все скажут свое слово, вражды и перекоров избежим, — продолжал Алексей.

— С царицей след бы тоже повести беседу… — слабо заметил Макарий.

— Негоже вмешивать сюда ее: дело идет о благе государства, о цельности его, как сохранить, избавить Русь от междоусобий и от внешних ее врагов, а матушка царица усумнится, добра ли мы Руси желаем, — ведь помыслы ее — лишь только бы достался царский стол царевичу-младенцу ее, Дмитрию.

— Как тут решит боярская дума, что скажет она, так поступать и станем! — согласился Адашев, изумленный, что не слышит слова поддержки от Сильвестра.

Время терять было нельзя, но собрать бояр представлялась возможность только на другое утро. На этом и порешили.

Но между тем сторонники князя Владимира Андреевича Старицкого, двоюродного брата больного царя, подговаривали на площадях и на торгах народ кричать, чтобы в цари, после смерти Иоанна, избрали князя Владимира.

— Совета он муж, а младенец-царевич еще дитя неразумное. Его именем станут править дядья его Захарьины, зачнется смута на Руси великая, и некому будет ее унять! — повторяли эти сторонники Старицких.

Люд московский недоумевал, но все-таки склонялся больше на сторону законного наследника Иоанна, царевича Дмитрия, в нем он видел сына любимого царя и судил по правде, присущей каждому простому человеку.