Сурово встретил Иоанн вошедшего к нему Сильвестра: он, видимо, предчувствовал, зачем явился последний.
— По какому делу пожаловал ты ко мне, отче? — с легкой усмешкой спросил царь священника.
Сильвестр выдержал настойчивый взгляд своего духовного сына молча.
— Что ж ты молчишь? Сказывай, зачем пришел? — нетерпеливо повторил Иоанн.
— Просителем за сирую вдовицу, — тихо ответил Сильвестр, — правды и милости искать.
Складки на лбу царя разгладились.
— Какую? Зовут ее как? Изобидели ее мои люди али из бояр который польстился на ее достатки?
— Не один, а многие, по твоему приказу и решенью, государь!
— Толковей сказывай, я что-то не пойму, опрежде имя!
— Ливония ей имя, государь! Страждет она, бедная, от войск твоих…
Иоанн снова насупился, в глазах его блеснули недобрые огоньки: в нем просыпался прежний жестокий властитель.
— Вдовица сирая! — искривив губы, но не повышая голоса, возразил царь. — Хороша ее беспомощность! Побили ливонцы на шведском море гостей наших новгородских, твоих же земляков, а ты за разбойников этих стоишь горой! Когда б не выборгский герцог Иван, ему спасибо от меня я посылаю, так без отместки и ушли б они: он в оковы их заковал да в башню засадил! Вот каковы твои сирые люди, злом колыванцы к нам, русским, дышат!
Довольный, что ему удалось укорить своего духовника, Иоанн с той же усмешкой окинул глазами высокую фигуру стоявшего перед ним священника.
— Вина их вся лишь в том, что защищают они свою страну…
— И бьют гостей торговых! Грабят их товары и ладьи! — вскипел Иоанн. — Разбоем это я зову, а не защитой!
— Они лишь мстят за разоренья, которые чинят у них в стране твои полки, государь, не памятуя, что не с басурманами воюют, а с христианским людом.
— Лютеры они зловредные, — прошипел Иоанн, — Замолчи, поп!
Сильвестр точно сразу преобразился: его осенило какое-то вдохновенье.
— Молю тебя, государь, внемли моим прошениям, верни полки из Колыванской земли, мне сердце говорит, что горе немалое ждет тебя, коль это не исполнишь!
Иоанн вздрогнул при слове горе.
— Старик! Попомни, что не юноша безвольный я теперь, которого ты раньше пугал! Я государь, властитель всей Руси! Пусть замолчит продерзостный твой язык!
Но приказание царя не остановило смелого, уверенного в правоте своих слов Сильвестра.
— Опомнись, государь, кара Господня близка, меч Его гнева над тобою занесен! Ты сына-царевича, наследника уже потерял, смотри, чтобы потерю еще дороже и ближе сердцу твоему не послал бы тебе Творец Небесный! Еще есть время, опомнись, государь.
Царь, вне себя от гнева, поднялся и с силой ударил посохом об пол.
— Замолчишь ли ты! Велю тебя расстричь и в дальнюю обитель на Белом море сослать! — закричал Иоанн.
— Твоя воля, государь, я сам хотел просить… отпусти меня в обитель, иноческий сан давно стал мил моей душе…
Изумленный подобной просьбой, царь сразу переменился: ему стало ясно, что Сильвестр не ищет снова получить над ним влияния.
— С чего это задумал, отче? — дрогнувшим немного голосом спросил царь.
— С той поры, как призвал Господь к себе подругу мою, верную жену Пелагею, я в мыслях решил постричься… Тяжело нам, людям, терять любимых, близких нам существ! Как тяжела и грустна потеря супруги… вспомяни, государь, мои слова!
Иоанн ничего не ответил священнику, отвернулся от него и рукою отпустил его.
Непонятная тоска овладела молодым царем, предчувствие надвигающегося на него горя томило Иоанна, сердце против воли сжималось…