Марина рассказала о встрече со стариком нищим Мирону.

Старый изограф, тяжело вздохнув, промолвил:

— Ой, не говори, паренек! И впрямь собираются грозные тучи над матушкой-Русью… Много годов живу я на белом свете, и все нет мира между князьями нашими… Знаешь, паренек, «сказ» про веник. Может, слыхивал? А коль не слыхал, так я тебе расскажу! Было у стар-человека много сынов. Задумал он умирать, позвал детей своих к себе и показывает им веник: «А ну-ка, сынки милые, попробуйте-ка сломать его!» Пытались сыновья — не могли. Развязал старик веник: «А теперь попробуйте!» — сказал он им, подавая по прутику… Стали сынки ломать — все прутья переломали. «Вот видите! — сказал отец. — Коли вместе, дружно жить будете, никакая вас сила не осилит, а если вразброд пойдете да друг на друга восстанете, враги вас легко порознь одолеют, и пропадете вы, как эти прутики!» Так и наши князья, — закончил Мирон, — коли жили бы в миру, силу бы хранили, а то теперь совсем пропадают!.. Слушай, молодец! — промолвил старик. — Придет время, когда тебя и меня не станет: сольется вся Русь под единою властною рукою, сильна, могуча сделается она, и никакой враг ее тогда не одолеет!

С изумлением слушала Марина пророческие речи старого изографа; такою искренностью дышали они в устах этого простого старика.

Мирон, кряхтя, улегся на покой, девушка вышла из избы и, пораженная чудной красотою ночи, долго сидела на завалинке, мечтами переносясь к далекой от нее матери и обоим братьям, родному и названому. Она невольно тосковала по ним, сердце болело от неизвестности.

«Господи, помоги мне все так устроить, чтобы я могла перевезти сюда свою матушку и смело открыться братьям!»

Теплая летняя ночь охватила ее.

Она сознавала, что какое-то странное чувство, кроме родственного, к Василько проникло в ее сердце. Ей нравился этот простодушный дружинник, благодаря ей успевший свидеться с умирающим отцом. О, как отрадно было бы Марине открыться в эту минуту Василько! Но она этого не сделала: ее удержал ложный стыд. Но теперь, когда он и Фока так далеко от нее, когда стрела лукавых новгородцев каждую минуту могла сразить их обоих, девушка считала себя виноватой в том, что она раньше им не открылась.

«Даже сам князь не знает моего обмана! А это великий грех перед Богом и перед ним! Притворяться я больше не могу! Я должна завтра же открыться князю!»

И, успокоенная своим решением, Марина вернулась в избу, усердно помолилась и заснула.

«Утро вечера мудренее», — говорит пословица…

Чуть свет на княжий двор прискакал усталый гонец. Полусонный страж с изумлением посмотрел на него.

— С вестями к князю! — прохрипел посланный торопливо, сваливаясь с лошади.

— Постой, брат! Нужно разбудить княжего отрока! — и страж рукоятью бердыша постучал в дверь, за которой спала Марина.

Девушка испуганно вскочила.

— Гонец до князя! — крикнул из-за двери ей стражник.

— Пусть пождет!..

Накинув на себя кафтан, Марина побежала к князю

Он уже проснулся и стоял на молитве. Тревожно сдвинулись брови князя.

— Позови сюда гонца!

Тот не замедлил явиться.

— Откуда?..

— Из твоей рати, княже! — и, не дожидаясь дальнейших расспросов, продолжал: — Князь Роман прошел в Новгород другим путем… Ему в подмогу идет дружина и; Киева. Боярин Семен Кучкович и мечник твой Михно послали тебя спросить, что делать?..

На минуту Андрей задумался. Он пристально посмотрел на гонца и степенно промолвил:

— Пусть отступят!.. После я дам приказание…

Гонец тотчас же умчался обратно, а князь велел некоторым из своих отроков, в том числе и Марине, готовиться к отъезду.

— Ступай, Игорь, в Рязань! А ты, Савелий, в Муромград!.. Проси князей от имени моего идти со мною на Мстислава! Ты, Олекса, скачи к половцам…

И князь разослал своих отроков к союзным князьям, прося их соединиться с ним, чтобы идти на общего врага. Любимый княжий отрок Максим был послан в Переяславль к брату Андрея Глебу. С новгород-северскими князьями Андрей уже давно вел переговоры об этом. Они были готовы прийти к нему на помощь.

Разослав гонцов во все стороны, князь стал готовиться к походу.