Вечный полет Тимура

Уважаемый читатель!

Вы открыли книгу, посвященную памяти Героя Российской Федерации, заслуженного военного летчика России, заместителя командующего морской авиацией генерал-майора Апакидзе Тимура Автандиловича. Для нас же, его однокашников и сослуживцев, он, погибший в расцвете сил, навсегда остался просто Тимуром.

Древняя мудрость гласит: «Настоящий мужчина за свою жизнь должен родить сына, посадить дерево и построить дом». Тимур жил в соответствии с этой мудростью. В его семье выросли прекрасные дочь и сын. Его «деревья» – это лучшие палубные летчики морской авиации страны и дети, занимавшиеся каратэ под его руководством в гарнизонах, где он служил. Он не успел лишь построить свой дом – собственной квартиры у него не было…

К этому можно добавить, что настоящий мужчина должен написать книгу, и Тимур даже мечтал об этом. Но, к сожалению, обстоятельства были против того, чтобы под его пером родилась книга о морской авиации. Лишь через несколько лет после гибели Тимура его жена Лариса (Леся, как он ее называл) смогла превозмочь боль утраты и подготовила рукопись о непростой судьбе своего мужа, палубного летчика.

Удивительная по ясности и манере изложения книга посвящена не только Тимуру Апакидзе – Герою, а любимому, заботливому, кристально честному и благородномуЧеловеку и Великому Учителю. Буквально все ее строки пронизаны любовью Тимура к своей семье. Он ясно понимал и не раз писал в своих письмах домой, что может всецело отдавать себя небу и своему делу только потому, что постоянно чувствует поддержку и понимание со стороны близких людей. Его отношение к ним в течение всей 20-летней семейной жизни отличалось исключительной добротой, искренностью, чистосердечием и теплотой. Опираясь на семью, Тимур жил и для других, и ради других, он совершенно не умел щадить себя.

Эта книга – о необыкновенном счастье морского палубного летчика, посвятившего свою жизнь любимому делу, и о простом человеческом счастье мужа, отца и сына. Работая над ней, Лариса как бы заново пережила жизнь с дорогим ее сердцу человеком.

Тимур ушел навсегда – к тем летчикам, которые остались в небе раньше его. Помогая, чем мог, их семьям, он, как никто другой, видел и понимал их горе, учил выстоять в беде. Научил этому и свою семью…

Говорить и писать о Тимуре – значит сказать о многом. О его чести офицера и достоинстве гражданина, раз и навсегда присягнувшего своей Родине. Его воле, невероятной смелости и граничащей с риском отваге, доброте и ранимости, его большом любящем сердце и, в конце концов, о его величайшем профессионализме. Морские летчики всего мира по праву признали Тимура Апакидзе асом воздушного океана.

Слово и дело Тимура составляли неразрывное целое. Из озорного мальчишки он превратился в целеустремленного юношу-нахимовца, а затем стал выдающимся летчиком и настоящим Героем. Вся его жизнь состояла из каждодневного подвига ради могущества страны и морской авиации. Настоящим подвигом Тимура можно по праву назвать спасение истребительной палубной авиации России и последнего авианосца «Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов» от полного уничтожения. Он совершил первую среди военных летчиков посадку на палубу авианосца (таких посадок у него было потом рекордное число – 283!). Рекордным среди летчиков-истребителей был и его налет – более 5 тысяч часов. И главное: Тимур подготовил и воспитал в своем духе целую когорту морских летчиков-палубников.

Он возглавил 100-й корабельный истребительный авиационный полк в Саках (Крым) – этот летный коллектив называли «командой Тимура», – сделав его уникальным по уровню летной подготовки. Официально ввел в курс боевой подготовки морских летчиков высший пилотаж ночью, учил их особой науке – «искусству побеждать».

При жизни он стал легендой морской авиации. Так, как он летал, не мог никто – это было от Бога. А боевой поход в Средиземное море на авианосце «Кузнецов» стал звездным часом российских палубных летчиков, во главе которых стоял Тимур Апакидзе. Для своих подчиненных он являлся настоящим командиром, потому что «был лидером не по служебному положению, а по своей внутренней сути», и нынешнее поколение летчиков просто обязано продолжить огромное, имеющее стратегическое значение для России дело своего учителя. Подвижничество – это тяжкий крест, но Тимур нес его всю свою недолгую жизнь с честью и достоинством. Возможно, многим он мешал спокойно жить своей бескомпромиссностью и прямотой, но он всегда шел с открытым забралом, думая о своих подчиненных и о деле, которое было им по-настоящему выстрадано.

Тимур Апакидзе шел в ногу со временем, но иногда он даже опережал эпоху, жил в другом измерении. Поэтому закончить предисловие к этой замечательной книге хочется словами поэта и композитора Константина Фролова, друга Тимура: «Для нас всегда ты будешь первым среди умеющих летать!»…

Александр Кузиванов,

капитан 1 ранга запаса,

выпускник ЛНВМУ 1971 года

Эти стихи были написаны мной в 1979 году в городе Острове, когда мы с Тимуром еще не были женаты. И именно в Острове спустя 20 с небольшим лет так страшно оборвалась жизнь самого дорогого для меня человека…

Тогда, в 1979-м, меня потрясла случайность, которая могла оказаться для Тимура роковой: при стрельбе по мишени на малой высоте, на морском полигоне, осколок от выпущенного Тимуром снаряда попал в двигатель его самолета.

За два года до этого в Сиверской, под Ленинградом, погиб самый близкий его друг – Женя Белунов. Я видела, каким ударом это было для Тимура, и, впервые столкнувшись с настоящей трагедией, поняла: чтобы стать достойной женой летчика, надо быть готовой к любым испытаниям, которые могут выпасть на его долю.

Тимур даже в самые страшные моменты жизни ни разу не усомнился – летать ему или нет: он настолько был одержим небом, что стискивал зубы и шел дальше к своей цели. Каждое летное происшествие становилось для него серьезным уроком, который делал его сильнее и увереннее.

А еще ему помогал потрясающий оптимизм и вера в свои силы. Тимур часто подбадривал меня: «Вот увидишь, все будет хорошо!» – и эти слова поддерживали меня на протяжении всей жизни, может быть, потому, что я безоговорочно верила ему.

* * *

Мы познакомились в 1967 году в Ессентуках, в детском санатории, когда нам было по 13 лет; Тимур приехал туда из Ленинграда, я – из Москвы. Тимур не был похож на других мальчишек: с озорными глазами и копной русых кудрей, невысокий, подвижный, веселый и, несмотря на свою бесшабашность, очень аккуратный, он излучал какую-то радость и всегда был душой компании. Девчонки так и бегали за ним, а он, вернувшись в Ленинград, сказал маме: «Я встретил девочку, на которой женюсь!» Поразительно, но именно это и произошло спустя 14 лет.

У Тимура все сбывалось. В 13 лет он сказал мне, что будет летчиком, а я хотела стать учителем литературы, и наши мечты осуществились. Уже тогда я услышала от него: «В нашей стране будет авианосец, и я буду с него летать!» – сбылось и это. Он знал все корабли и самолеты мира, все их технические и летные характеристики. В то время добывать такого рода информацию было непросто, специальные журналы по авиации выходили небольшими тиражами, в основном на иностранных языках, и я помню, как мой папа переводил для Тимура статьи с немецкого и чешского. А книги о моряках, справочники по иностранным флотам попадали к Тимуру благодаря дяде, Николаю Марковичу Ильенкову, морскому офицеру. По одному только силуэту самолета или корабля или какой-то их части Тимур мог определить тип судна, принадлежность его какому-либо государству и, что особенно важно, подробно рассказать обо всех его технических возможностях. В этом плане он был ходячей энциклопедией.

Мечта о небе появилась у Тимура в самом раннем детстве, когда он с бабушкой и мамой (после развода родителей) переехал из Тбилиси в Североморск, к дяде Коле. Николай Маркович, заменивший ему отца, очень грамотный, честный, принципиальный человек, стал для Тимура образцом морского офицера.

Как-то совсем маленьким Тимур летел с мамой в самолете ЛИ-2, и командир экипажа посадил его на место второго пилота. Тимур минут 30 держался за ручку управления («бублик», как его называли), а потом спросил у летчика: «Почему вас в кабине двое?» «Это транспортный самолет, – ответил тот, – но есть самолеты, которыми пилот управляет один. Они называются истребителями». «Вот это мне подойдет!» – произнес Тимур.

В шестилетнем возрасте он оказался в Верхней Ваенге на похоронах экипажа разбившегося Ту-16. Именно тогда он окончательно решил, что, когда вырастет, станет летчиком и будет летать вместо тех, кого сейчас хоронят.

В 1962 году, после перевода Николая Марковича, семья попала в Кронштадт, а в 1964-м бабушка и мама с Тимуром переехали в Ленинград. Эти две русские женщины отдавали мальчику всю свою любовь и, хотя достатка в доме никогда не было, старались, чтобы ребенок ни в чем не нуждался. Тимур их просто боготворил, а став взрослым, всегда помогал им и заботился о них.

Бабушка Тимура, Александра Федоровна Ильенкова, была родом из далекой сибирской деревни. По рассказам Тимура, растила его в основном она, так как мама, Марина Марковна, работала – преподавала в школе, да и часто болела. Бабушку Шуру Тимур ласково звал Шуравкой. От этой простой и очень мудрой женщины, великой труженицы, он перенял жизненную стойкость и оптимизм, умение противостоять трудностям и невзгодам, трудолюбие, удивительную неприхотливость в быту и даже веру в народные приметы. Я тоже многому училась у Александры Федоровны.

Наверное, оттого, что Тимур рос в женском окружении, у него сложилось рыцарское отношение ко всем женщинам. Если он шел в какую-нибудь семью, в его руках всегда были цветы и торт для хозяйки дома. В общественном транспорте он не мог позволить себе сесть, какой бы ни был уставший. Иногда в метро я говорила ему: «Тимур, садись, ведь место свободно», – а он отвечал: «Зайдет на следующей станции какая-нибудь женщина, и я все равно встану. Лучше и не садиться». На службе он для каждой сотрудницы находил приветливые слова. А если погибали его товарищи, Тимур, как мог, поддерживал их вдов и детей.

* * *

Мужское воспитание Тимур получил уже в Нахимовском училище. На его решение поступать в морское училище, безусловно, повлиял авторитет Николая Марковича. Отчасти Тимур пошел туда еще и потому, чтобы немного легче стало маме и бабушке.

Одноклассники по училищу вспоминают, что Тимур был самым маленьким в классе, но очень живым, ловким. Поэтому, следуя негласной традиции выпускников-нахимовцев, именно ему выпало начистить нос Петру I на барельефе, расположенном на фронтоне здания. Училище находилось в строительных лесах, и когда Тимур добрался по ним до барельефа, его «застукало» начальство. За это его чуть не исключили, и только благодаря тому, что напарником его в этом рискованном деле был внук адмирала Игорь Терпогосов, он чудом остался в стенах училища.

Среди мальчишек бывали конфликты, доходило и до потасовок, и Тимуру не всегда хватало физической силы постоять за себя. Однажды, доведенный до отчаяния, он подошел к двум верзилам-старшеклассникам и сказал: «Лучше убейте меня, но издеваться над собой я не позволю!» И столько в глазах его было решимости и внутренней силы, что больше его никто не трогал.

Значок Нахимовского училища Тимур никогда не снимал с мундира и с большой теплотой отзывался о своих наставниках и однокашниках. «Я горжусь тем, что окончил Нахимовское училище, там меня закалили, сделали настоящим мужчиной, воином».

Спустя многие годы, после трагической гибели Тимура, его товарищи-нахимовцы, Александр Медведев и Сергей Захаров, на средства, собранные однокашниками, закажут в мастерской Льва Кербеля памятную доску, посвященную Тимуру, и откроют ее в Нахимовском училище. Удивительно, но дух нахимовского братства связал людей навсегда, «куда бы их ни бросила судьбина», где бы они ни служили и чем бы ни занимались!

После окончания Нахимовского следовало поступать в высшее военно-морское учебное заведение, а Тимур мечтал о небе. И он написал письмо Адмиралу Флота Советского Союза С. Горшкову с просьбой, в виде исключения, направить его в летное училище. «Я не предам Военно-морской флот, я глубоко убежден, что у Советского Союза должны быть авианосцы. После окончания Ейского летного училища вернусь на флот и буду летать с авианосца…» И Главком дал нахимовцу добро. Так две стихии – небо и море – соединились и стали главными в жизни Тимура.

* * *

Тимур притягивал окружающих высокой порядочностью, честностью, и еще он был очень веселым человеком, остроумным рассказчиком и заряжал всех своей энергетикой и жизнелюбием.

Наши встречи в Ленинграде, когда Тимур был сначала нахимовцем, потом курсантом Ейского высшего летного училища, а я – студенткой Московского педагогического института, были просто праздником, наполненным смехом и фейерверком экспромтов и шуток. Мы дружили втроем: с Надей, студенткой медицинского училища, мурманчанкой, познакомились в том же санатории в Ессентуках. Тимур тогда придумал для меня массу забавных и ласковых слов, которые звучали у него как стихи, и повторял их беспрестанно, я же только смеялась в ответ и отвечала остротами. А в последний день, когда Тимур должен был улетать в Ейск и позвонил вечером, чтобы попрощаться, я в трубку повторила все его нежные слова, как заклинание, и адресовала их ему… И совсем поздно, когда мы с Надей уже легли спать и обсуждали минувший день, вдруг в дверь раздался звонок. Мы никого не ждали и оторопели, когда открыли дверь: на пороге стоял Тимур. Он не смог улететь после разговора со мной, сдал билет и вернулся. И это был еще один веселый и незабываемый вечер.

* * *

О своей курсантской жизни Тимур всегда рассказывал с воодушевлением, ведь именно там осуществилась его мечта. С огромным уважением он отзывался о многих своих учителях, а дружба с однокашниками осталась на всю жизнь.

Особенно сильное влияние оказал на Тимура его первый инструктор, Владимир Алексеевич Абрамовский, получивший среди курсантов прозвище «Рэд» за ярко-рыжий цвет волос. Рэд, отличный летчик и добрейшей души человек, был сторонником жесткого обучения и учил ребят не просто летать, а драться в воздухе. Он первым показал Тимуру фигуры пилотажа, которые курсантам знать не полагалось, демонстрировал все боевые возможности Л-29. И уже в училище Тимур освоил боевое маневрирование, косой пилотаж, нестандартные маневры, которым впоследствии обучал своих подчиненных.

Абрамовский жестко готовил новичков к стрессовым ситуациям. Он мог в полете выключить двигатель, отключить основные пилотажно-навигационные приборы и следить за поведением курсанта; учил садиться на дорогу. Впоследствии, к сожалению, его отстранили от инструкторской работы, но он, по словам Тимура, сумел заложить фундамент, научил правильно относиться к летной работе, к небу, к боевой машине. «Многие инструкторы – старшие лейтенанты, капитаны, по сути, сами еще мальчишки, – вспоминал Тимур, – работали с нами в небе от зари до зари, и благодаря им жива наша авиация».

В Ейском училище Тимур летал на Л-29, МиГ-15, МиГ-17 и Су-7. Один раз он чуть не погиб. На Су-7 при посадке допустил ошибку, которая привела к уклонению самолета от оси взлетно-посадочной полосы. Для исправления этого уклонения Тимур, как говорят летчики, «дал ногу», то есть энергичнее, чем требовалось, двинул педалью, управляющей рулем направления, – и самолет вдруг стал на крыло с креном, близким 90 градусов. Тут же он дал ногу на противоположную педаль – и самолет сел нормально. Его тогда даже не ругали – так были напуганы.

* * *

Письма Тимура из летного училища, из Острова, Калининграда проникнуты счастьем: он летает! Наверное, летчики – особые люди, потому что только им открывается красота, не доступная больше никому. Да и отношение к земному существованию из заоблачной выси совсем иное. Тимур не представлял себя без неба, оно было его жизнью. Вот некоторые строчки из писем, которые я могу перечитывать бесконечно:

«Как это говорится: «Не бойся друзей своих – в худшем случае они могут предать; не бойся врагов своих – в худшем случае они могут убить; бойся равнодушных – это по их молчаливому согласию вершатся на земле все беды…» Если я исказил, а точно я и не могу помнить, извини мое невежество. Но только равнодушных я ненавижу! Если бы мог – всех равнодушных передушил! Согласен с тобой, что пусть лучше жизнь будет полосатой, чем серой. Когда мне тяжело было в Батайске, залезал в кабину и, захлопнув фонарь, сидел там часами. А сейчас и в самолет пока не пускают… А в Зернограде на полетах мне ни разу плохо не было – летали! В отпуске сначала было так скучно, не удрал обратно только из-за того, что мама с бабушкой по полгода ждут. Не знал, куда деваться. Вообще, если меня спишут с летной работы, не знаю, что со мной будет. Тогда точно жизнь станет серой». (1974 г.)

«Ребята в училище веселые, да летчикам и нельзя другими быть – и так недолго живут. … «Болото» у нас тоже есть. «Болотом» мы называем тех, кто не имеет ни своего взгляда на жизнь, ни твердых убеждений «и нашим и вашим». А равнодушных, которым все «до лампочки», презираю. Их ничто не интересует, ничто не трогает. У нас есть ребята, с которыми большинство в бой в паре не пошло бы. Летчикам очень важна взаимовыручка, дружба, а есть такие, с которыми соседями по тумбочке никто не хочет быть, не говоря о том, чтобы лететь вместе на задание. Есть у нас и любители легкой жизни, не приспособленные ни к физическому, ни к умственному труду. Все их способности и ум идут на то, что они обманывают девчонок, не только таких, подобных им самим, но и настоящих, делают их несчастными. Есть категории людей, которых нельзя обманывать, иначе они в жизни никому и никогда не поверят больше. А вскружить голову девочке нетрудно, но это не только нечестно, но и подло». (1974 г.)

«В Острове буду еще неопределенное время, если переведут – сразу напишу. Наконец то начали летать (после праздников). Постепенно приобретаю душевное равновесие. Летать все-таки здорово! Все больше радуюсь, что не ошибся в выборе профессии. Страшно подумать, что из-за чего-нибудь спишут с летной работы!» (1978 г.)

«Был у Жени Белунова на могиле; встретили его родители меня как родного; в субботу приехал его брат (с ним я знаком еще с курсантских лет). Подержал в своей руке ручку управления Женькиного истребителя (это все, что от него осталось), еще раз убедился в правильности выбора своей профессии. За высоту, за красоту приходится платить очень дорого, но на место погибших должны вставать другие, иначе наше небо некому будет защищать. И если бы Женьке сейчас довелось воскреснуть всего на полчаса, поверь мне, Цыпленок, он опять бы сел в кабину. Он безумно любил небо!» (1978 г.)

* * *

Многих своих наставников Тимур вспоминал с благодарностью, особенно командующих ВВС Северного флота Георгия Андреевича Кузнецова и Виктора Евтихиевича Ручкова, человека огромной воли, настоящего лидера. А командующего ВВС Балтийского флота Павловского Анатолия Ивановича Тимур без конца цитировал, хотя отношения у них были далеко не простыми, и часто Тимуру доставалось от командующего. На Военных Советах Тимур записывал все выступления Павловского в огромную толстую тетрадь и, придя домой, зачитывал мне некоторые его высказывания. Такого талантливого человека, по словам Тимура, он не встречал ни «до», ни «после», ни в армии, ни на «гражданке».

Вот небольшой эпизод, рассказанный Тимуром про учения на Балтике «Братство по оружию – 80»: «На генеральную репетицию наш полк вылетал в сложнейших метеоусловиях. Я был ведущим замыкающей пары с моим бессменным ведомым Сергеем Валдаевым. Отстрелялись очень плохо, а когда вернулись на аэродром, прилетел Павловский. Он настолько мудро построил свое выступление, что через 15 минут, когда он закончил говорить, мы были готовы разорвать эти корабли зубами. На учениях на следующий день я, замыкающий, не мог найти себе цели – все горело, полигон растерзали в клочья. Министр обороны, наблюдавший за учениями, поставил полку оценку «отлично», а каждому ведущему квалификацию «летчик-снайпер». Правда, кроме меня, я только получил 1-й класс».

Павловский умел повести за собой. Сказал бы он тогда таранить мишени, мы бы пошли на это не задумываясь! Это был методист, настоящий учитель».

* * *

Остров в Псковской области был первым гарнизоном, куда пришел служить Тимур после окончания Ейского училища. Об Острове у него остались самые теплые воспоминания, хотя были там свои сложности. Местные ребята невзлюбили молодых лейтенантов, и это часто выливалось в столкновения и драки. Летчики вынуждены были выбираться в город группами, так как по одному ходить было опасно. Пришлось искать какой-то выход, и Тимур его нашел. Он решил овладеть рукопашным боем и обучить своих товарищей. Каратэ в стране долгое время было запрещено, литература по этому виду спорта издавалась подпольно, но Тимур сумел достать нужные книги, вернее, их перепечатку. До сих пор у нас хранятся переснятые материалы по каратэ. Изучать их приходилось чисто теоретически, наставников не было, но Тимур и здесь проявил свое упорство и волю. По картинкам он освоил этот малоизвестный тогда вид спорта, создал секцию и обязал всех летчиков ходить на тренировки. Это было не какой-то прихотью, а элементарным выживанием: после таких уличных драк летчики надолго выходили из строя и не могли летать, что подрывало всю работу авиаполка. (Удивительно, что и по сей день в Острове происходят стычки молодых летчиков с островскими парнями, причем с самыми серьезными последствиями.)

Тимур был убежден, что драться нужно уметь не только в воздухе, но и на земле. Он часто приводил в пример случай на Халхин-Голе, когда русский летчик, подбитый японцем, вынужден был совершить посадку но и на земле его поджидал враг. Завязался рукопашный бой, в котором наш летчик одержал победу.

Тренировки по каратэ в Острове проходили в Доме офицеров, и зал был полон до отказа. Это было прекрасное время, все были молоды, кровь кипела – спорт, танцы, девушки, пикники на Гороховом озере по выходным и интенсивные полеты. С курсантских времен у ребят были прозвища, которые сохранились и по сей день: Алекс, Черный, Хунта, Хачик, Дубленый Загривок, Кирпич, Рабинович, Мамонт и др. У Тимура было прозвище Адмирал, а за однажды подбитый на тренировке глаз его стали называть Нельсоном и в дружеских шаржах рисовали его с повязкой на глазу и в адмиральской треуголке, как у адмирала Нельсона. Если присмотреться к подписи Тимура, то можно убедиться, что расшифровывается она не как «Апакидзе», а как «Адмирал».

В 1979 году Тимур приехал в отпуск ко мне в Москву, и я случайно увидела в его руках схемы упражнений и приемов по каратэ, которые он сосредоточенно изучал. Я полюбопытствовала: «Ты интересуешься каратэ?» «Откуда ты знаешь, что это схемы каратэ?» – удивился Тимур. «Я занимаюсь в спортивной секции в СТАНКИНе» [1] . Тимур был поражен! На тренировки мы стали ходить вместе.

Тимур старался всегда быть в хорошей физической форме. Утром – обязательная гимнастика, вечером – спортзал. Кимоно или спортивный костюм каждый раз были мокрыми от пота, и стирать их приходилось каждый день, поэтому я сшила для Тимура несколько кимоно – в магазинах они тогда еще не продавались.

С юности Тимур работал над собой, преодолевая физические недуги, недаром местом нашего знакомства стал детский санаторий. Не раз я слышала от него, что все в руках человека и можно всего добиться, если захотеть: «Несмотря на все запреты и медицинские противопоказания, я стал летчиком, и летчиком далеко не худшим». Хотя врачей он побаивался всегда и только по одной причине – вдруг спишут с летной работы! К полковым докторам он часто относился с юмором: «У них на все случаи два средства – витамины и клистир». Это, конечно, было шуткой, и по большому счету он уважал этих людей за их самоотверженный труд порой в очень сложных условиях и при отсутствии необходимых медикаментов.

К метеорологам Тимур тоже был «неравнодушен», так как из-за их неблагоприятных прогнозов приходилось отбивать (т.е. отменять) полеты, и горе синоптикам, если их прогноз не сбывался! В таких случаях лучше на глаза Тимуру им было не попадаться: «стер бы в порошок» – так он дорожил каждой летной сменой, ведь ей предшествовала трудная и кропотливая подготовка всех служб и, конечно же, самих летчиков.

Мне не страшно было с Тимуром ходить по ночному городу: я знала, что он всегда в «боевой готовности». Даже перед уходом в театр он повторял, стоя у зеркала, несколько ударов ногой – «йоко-гери» и «маваши-гери». К счастью, эти приемы ему ни разу не понадобились.

Был случай, когда я испугалась за него. В 1982 году мы ехали в азербайджанский санаторий на поезде через всю страну. Билеты достались в соседние вагоны, так как покупали их в разное время. Мы попросили проводника-азербайджанца разрешить мне перейти в купе к Тимуру – он ехал один. Тот согласился пустить меня только за деньги. Мы заплатили и трое суток ехали вдвоем в полупустом вагоне. Но Тимур был возмущен: «Я верну деньги, когда мы приедем в Баку. Только ты выйди из вагона и жди меня в стороне».

Я, стоя на перроне в Баку, не знала, что происходит в поезде, и мне было не по себе. Когда Тимур вышел, мы быстро ушли с платформы. Потом он рассказал мне: «Все жадные люди чаще всего и трусы. Я вызвал проводника, показал ему офицерское удостоверение. Тот побледнел, увидев красную «корочку», – больше он ничего не понял, но тут же вернул деньги. Все обошлось без мордобоя, хотя я был готов и к этому».

Только один раз Тимуру пришлось применить силу. Это было в Ленинграде в 1984 году. Тимур возвращался поздно вечером из академии после тренировки. Какой-то подвыпивший мужчина, увидев на нем черную морскую форму, стал оскорблять его и назвал фашистом. Вот этого Тимур стерпеть не смог! Короткий сильный удар – и обидчик оказался в сугробе.

Дома Тимур не мог успокоиться, что ударил человека, переоделся и пошел проверить, в каком тот состоянии. Пьяный уже очухался, но, что самое невероятное, стал трясти перед носом Тимура депутатским удостоверением! Тимур еле отвязался от этого «депутата».

* * *

Каратэ Тимур занимался всю жизнь и, несмотря на свою загруженность, находил время для спорта даже в самых немыслимых ситуациях. Подполковник Сергей Степанов, инженер полка, вспоминал: «Перелет трех спарок Иркутск – Саки. В воздухе у одного из летчиков отказал двигатель, и вся группа совершила вынужденную посадку в аэропорту Абакана. И в тот же вечер Тимур уже тренировался в местной секции каратэ. И так было каждый день, пока из Иркутска не прилетела бригада, которая заменила неисправный двигатель. Заводские летчики выполнили облет самолета, после чего перелет был продолжен. А у Тимура и познакомившихся с ним сибиряков остались самые дружественные отношения».

А вот не лишенное, как всегда, юмора письмо Тимура из санатория «Аврора»:

...

Тимур, где бы ни служил, везде организовывал спортивные секции: в Острове, в Калининграде, в Саках, в Североморске. Учась в Военно-морской академии в Ленинграде, он тренировался в секции ФСБ и сам вел спортивные занятия со слушателями академии.

В гарнизонах Тимур создавал секции для летчиков и для детей и находил время лично тренировать всех. Детей поначалу приходило более 200 человек, потом часть отсеивалась. Ребята брали в спортзал дневники, и Тимур контролировал их успеваемость и поведение в школе, так как двоечники и лоботрясы на тренировки не допускались. Некоторые, боясь показать свои «двойки» и «тройки», приносили чужие дневники, но Тимур по почерку определял подлог – так хорошо он знал своих подопечных.

Я поражалась, как Тимур находил время на эти дневники, экзамены, родительские собрания, ведь он был командиром полка.

На Севере, командуя дивизией и уже будучи генералом, он тоже сам тренировал детей; в маленьком заполярном гарнизоне Североморск-3 у ребят каратэ стало единственным серьезным занятием.

Сколько родителей сегодня с благодарностью вспоминают человека, ставшего для их детей вторым отцом, сформировавшего их личности и характеры! Многие из воспитанников Тимура занимали призовые места на соревнованиях по каратэ в России и за границей, некоторые шли по стопам Тимура дальше – становились летчиками.

Качинское летное училище закончили Сергей Лучников и Сергей Серегин, вертолетчиком стал Алексей Лукьянов; в Академии им. Жуковского учились по 3-4 человека на каждом курсе из сакской секции каратэ, среди них Денис Александров и Сергей Купцов; офицерами стали многие ребята из североморской секции.

Тренировки всегда были бесплатными; трудно даже представить, чтобы Тимур брал деньги за занятия с детьми! Он был убежден, что физическое и нравственное воспитание подростков – это основа будущего нашей страны, поэтому он не только тренировал ребят, но растил их патриотами и сам был для них образцом настоящего мужчины, рыцаря, гражданина.

Тимур говорил, что с Запада идет целенаправленное растление нашей молодежи через средства массовой информации. «Я могу противопоставить этому только свой труд. В детей, которые вырастают на твоих глазах, 5–7 лет общаются с тобой, входит твое мировоззрение, твоя идеология. В них появляется стержень, который позволяет им потом не сломаться, не согнуться ни при каких жизненных потрясениях. Это и есть те люди, которые станут основой обновленного государства!»

Сейчас, при встречах с бывшими учениками Тимура, уже взрослыми мужчинами, я убеждаюсь в том, как он был прав. Все они стали достойными людьми, и каждый признавался, что всю жизнь равнялся на Тимура.

Тимур был прирожденным воспитателем, тренировки он проводил ярко, доходчиво, с юмором. Как-то перед экзаменом по каратэ Тимур построил мальчишек: «Видите, перед вами девочки? Будьте осторожны и не очень-то машите своими граблями!» Потом обратился к девчонкам: «Видите перед собой мальчишек? Лупите их что есть мочи!»

В спортзале, до отказа наполненном ребятами в белых кимоно, всегда царила железная дисциплина. Дети подчинялись малейшим его жестам и коротким командам на японском языке, а он был внимателен к каждому, подходил, поправлял, делал замечания. Некоторые старшеклассницы, пытаясь обратить на себя внимание, приходили на занятия с макияжем и бижутерией, но на тренировки Тимур не допускал ни с украшениями, ни с длинными ногтями, руководствуясь соображениями безопасности.

Тимур самым серьезным образом готовился и к родительским собраниям, и к беседам с детьми, потому что говорил с ними не только о спорте или авиации, но и о самом высоком, ради чего и должен жить человек: о чести, мужественности, порядочности, взаимовыручке, о самопожертвовании ради своей Родины, о любви и верности. Родители с таких собраний возвращались потрясенные, а для ребят он был просто кумиром.

* * *

Тимура приглашали на классные часы, праздники. После самых трудных, изнурительных полетов он шел в школу; даже в день катапультирования, 11 июля 1991 года, он сдержал обещание и пришел к ребятам, которые его ждали. Учителя поражались: самые отпетые хулиганы слушали его, затаив дыхание. Удивительно, что и в Москве было точно так же, хотя столичные дети разительно отличаются от гарнизонных образом жизни, ценностями, приоритетами. Когда в московской школе №7 Тимур выступал перед старшеклассниками, вместо намеченного одного урока учителям пришлось отменить второй, а потом и третий – так завороженно слушали его ребята. Наверное, у каждого подростка в душе можно затронуть такие струны, которые заставляют их подниматься над землей. Тимуру это удавалось, и после беседы дети выходили из зала с горящими глазами, учителя их просто не узнавали.

Запомнился праздничный концерт к Дню Победы, проходивший в Доме офицеров в Североморске-3 в 1997 году. Для Тимура этот праздник всегда был святым, и поэтому он сам контролировал всю подготовку к концерту.

Маленький, занесенный снегом городок – а какая жизнь кипела в нем! Люди, несущие нелегкую службу в Заполярье, поднимающие в небо самолеты, выходили на сцену и пели, читали стихи. Выступал детский танцевальный коллектив, вокальный ансамбль из музыкальной школы, детский оркестр народных инструментов.

А потом те же дети из гарнизонной школы выбежали на сцену в белых кимоно. Это были ученики Тимура. Выступления каратистов потрясли зал: настолько отточенными, четкими и красивыми были их движения. Тимур сам поставил, отрежиссировал все выходы каратистов – и детей, и взрослых, подобрал к каждому блоку специальную музыку, чтобы выступления были зрелищными. Здесь были и групповые бои, и парные, и ката. Были даже жанровые сценки. В одной – девушка побеждает хулигана, а в другой – верзила издевается над малышом, вставляет ему в рот зажженную папиросу, потом берет его за грудки, поднимает и прикуривает. В роли мальчугана был наш сын Женя. И в тот момент, когда Женька от пинка улетает за сцену, на бандита набрасываются маленькие каратисты. Завязывается бой, в котором ребята побеждают и уносят за руки и за ноги поверженного громилу.

В некоторые моменты зал замирал, потому что мальчишки и девчонки выступали с настоящим холодным оружием, ножи летали и втыкались в деревянный пол сцены. Таким же напряженным было и выступление каратистов со штыками. Конечно, это была рискованная затея, но именно она показала, насколько высоким был уровень спортивной подготовки учеников Тимура.

В заключение в камуфляже выступили взрослые, и Тимур сам кидал через плечо противников. Закончилось все рукопашным боем, причем в руках у бойцов было огнестрельное оружие, а когда, в завершение выступления, раздались выстрелы, зал заревел от восторга.

* * *

В 1998 году в Североморске на выпускном вечере в школе Тимур впервые выступил не как официальное лицо, начальник гарнизона: он обратился с добрыми пожеланиями в адрес учителей и детей уже от имени родителей – сначала на празднике в начальной школе, которую заканчивал сын Женя, а потом перед девятиклассниками, когда выпускницей стала дочь Марийка. Удивительно, что и для малышей, и для старшеклассников он сумел найти верные слова, а порой вызвать у них улыбку. Вот отрывки из его выступления на выпускном вечере:

«Друзья! Уровень развития любого государства определяется уровнем образования и учителей. Вообще учитель – это святая профессия. Любого, сидящего в этом зале, независимо от возраста, профессии и наклонностей, кто-то всю жизнь учил. Как только человек перестает учиться, он, в принципе, перестает жить.

Перед вами на сцене сидят замечательные женщины, преданные своей профессии, отдающие свою душу и знания подрастающему поколению. Переоценить их труд просто невозможно. Для многих мальчишек эти женщины являются эталоном красоты. Я могу сейчас признаться, что всю жизнь любил свою учительницу. Иногда мне казалось, что красивее ее просто не может быть. Потому что в этом возрасте девчонки и мальчишки смотрят на мир, в основном, вашими глазами, дорогие классные руководители. Учитель – это человек, который формирует у детей и мировоззрение, и душевную и нравственную чистоту. Дети – это будущее нашей страны, и ради этого мы все живем, все – и преподаватели, и родители.

Вам, ребята, от имени ваших мам и пап, хочу пожелать очень многого. Вы закончили 9 класс, вы в первый раз в жизни сдали настоящие экзамены, и теперь вы будете их сдавать практически всю жизнь. И не только те экзамены, где вытягивают билет и отвечают преподавателю. Жизнь – это сплошной экзамен, и вам держать этот экзамен придется, пока вы дышите. И кем бы вы ни стали, вы всегда должны быть достойными людьми.

Сегодня мы с вами празднуем еще не окончание школы, а ваше восхождение на очередную ступеньку огромной лестницы знаний, по которой вы будете карабкаться всю свою сознательную жизнь.

«Молодость счастлива тем, что у нее есть будущее» – так сказал Николай Васильевич Гоголь в любимом всеми вами произведении «Мертвые души»! (Эти слова развеселили ребят.) Поэтому разрешите пожелать вам крепкого здоровья, счастья, светлого будущего, чтобы сегодняшний день прожить с радостью, с трепетным волнением ожидая день завтрашний.

А вам, дорогие девчата (смех в зале), – я могу вас так называть, милые учителя, – разрешите пожелать всегда быть красивыми, любить и быть любимыми. Об этом великом, большом чувстве замечательно сказал Владимир Высоцкий:

Думаю, что Тимур сказал это и о себе. У него было большое сердце, и удивительно, сколько любви вмещало оно: любви к людям, рыцарского преклонения перед женщинами, заботы о детях, душевного тепла для своих близких, любви к своему делу, к небу – и к своей Родине. Он щедро отдавал эту любовь, поэтому люди тянулись к нему.

Владимир Высоцкий был его любимым поэтом. Тимур знал все его стихи о войне, о летчиках и особенно часто слушал песни: «Он не вернулся из боя», «Их – восемь, нас – двое», «Песня о погибшем друге», «Я – «Як»-истребитель», а также песни Александра Розенбаума «Камикадзе» и «Черный тюльпан».

Однажды мы были в Доме литераторов на вечере памяти Василия Шукшина, и на пригласительном билете рядом с портретом писателя Тимур записал строчки Высоцкого:

В этих горьких словах и судьба самого Тимура…

На литературных вечерах, встречах с актерами мы с Тимуром бывали часто, если приезжали в Москву или Ленинград. А во время учебы в Ленинградской академии каждое воскресенье ходили с ним в театр или на концерты авторской песни. Тимур был в курсе всех ленинградских премьер, сам доставал билеты, наверстывая то, чего лишен был в гарнизонах. В Москве, когда Тимур учился в Военной академии Генерального штаба, несмотря на многочисленные трудности, нам удавалось по контрамаркам попадать на интересные театральные постановки.

Тимуру 3 года. Тбилиси. 1957 г.

Бабушка Тимура Александра Федоровна Ильенкова

Тимур с отцом Автандилом Александровичем Апакидзе и дядей Николаем Марковичем Ильенковым

Тимур-нахимовец. Ленинград. 1969 г.

Нахимовское училище

Мама Тимура Марина Марковна Ильенкова с внучкой Марийкой

Тимур – курсант Ейского высшего военного авиационного училища. 1971 г.

Алексей Власов и Тимур.

Первый инструктор Тимура Владимир Алексеевич Абрамовский

Тимур с друзьями Евгением Белуновым и Алексеем Власовым. Ейск. 1972 г.

Александр Сысоев, Тимур, Алексей Власов, Сергей Бедренников. Остров. 1979 г.

Боец не только в небе.

Тимур со сводным братом Ираклием Апакидзе. 1977 г.

Остров. 1980 г.

В день свадьбы. Балашиха. 26 декабря 1981 г.

Дочке Марийке полгода. Ленинград. 1983 г.

Родился сын. Ленинград. 1988 г.

Тимур с Марийкой и Женей. Крым. Саки. 1990 г.

Ялта. 1991 г.

Тимур с Женей. Саки. 1989 г.

Роман Кондратьев, Саша – сын Анатолия Квочура и Тимур на МАКСе. 1995 г.

На прогулке с собакой друга. Москва. 1995 г.

В день вручения Звезды Героя России. Штаб авиации ВМФ. Москва. 1995 г.

На МАКСе. 19 апреля 1997 г.

1996 г.

Североморск. 1997 г.

Тимур и Марийка на школьном вечере. Североморск. 1998 г.

Саки. 1996 г.

Тимур с отцом. Тбилиси. 1999 г.

Тимур-тамада. Североморск. 1998 г.

Солнечногорск. 1999 г.

Тимур, Виктор Дубовой, Виктор Пугачев, Сергей Мельников, Валерий Хвеженко, Мечислав Савицкий. Саки. 1999 г.

45-летие Тимура. Н. Иванов, Н. Жаринов, С. Мельников, А. Гарнаев, А. Смоляк, Н. Максимов, Тимур, В. Пугачев, Н. Рогов, И. Касатонов, В. Дейнека, А. Квочур. Москва. 1999 г.

А. Медведев и В. Похилько.

Тимур и Гела Буачидзе на свадьбе Гочи Буачидзе. Москва. 1998 г.

Тимур и Сергей Степанов. Санкт-Петербург. 1999 г.

Новый 2000 г. в Санкт-Петербурге у Марины Марковны.

Тимур с семьей и братом Ираклием. Москва. 2000 г.

* * *

В 1983 году вышла брошюра В.К. Бабича «Истребитель меняет тактику», изучив которую, Тимур решил купить ее своим летчикам: он всегда закупал на всех книги по авиации, потом дарил их летчикам на дни рождения, праздники, вручал по случаю первого вылета и т.п. Прибыв в командировку в Москву, он с вокзала едет прямо в издательство, в гражданской одежде заходит в кабинет к директору и говорит: «Я, капитан Апакидзе, обращаюсь к вам с просьбой помочь приобрести в полк книги Бабича». Ответ был коротким: «Это невозможно». Тимур заходит в туалет, переодевается в военную форму – и снова в кабинет: «Я, капитан Апакидзе…» Пока он не получил согласия – не ушел.

Не было такого дела в жизни, которое бы Тимур не довел до конца. Он никогда не сдавался, и у него осуществлялись самые невероятные, на первый взгляд, замыслы, будь то поступление после Нахимовского в летное училище или перелет в Россию из Крыма, отошедшего к Украине, спасение на Севере дивизии, приговоренной к сокращению, или создание фильма о палубных летчиках… Тимур был убежден, что можно осуществить все мечты и добиться любой цели, если проявить волю и ничего не бояться.

Все, за что брался Тимур, выполнялось в совершенстве. В первую очередь это, конечно, касалось летной работы. Но с такой же самоотдачей он делал и все остальное. Например, он хотел, чтобы у палубников была своя летная форма, и сам вместе с «Вымпелом», швейным предприятием МО, отбирал ткань по цвету и фактуре, обсуждал фасон, нашивки, находил спонсоров, следил за тем, чтобы комбинезоны были пошиты по индивидуальным меркам каждому летчику – и всегда вручал их только в торжественной обстановке. Точно так же он добился изготовления значков для летчиков и вертолетчиков – разрабатывал эскизы с художником, обговаривал цвет металла, доставал деньги. Когда я спрашивала: «Тимур, почему это делаешь ты, ведь у тебя столько других обязанностей?!» – он отвечал: «Если я не сделаю, ничего не будет», – и добавлял: «К сожалению, никому ничего не надо». Любую свою идею он сам и доводил до конкретного воплощения.

Сказать, что Тимур был ответственным человеком, значит не сказать ничего. Не буду говорить о его служебных, профессиональных обязанностях: любой сослуживец, начальник, подчиненный подтвердят, что Тимуром отслеживалось и доводилось до конца любое дело, каким бы масштабным или малозначимым – для других – оно ни было. Но и в повседневной жизни слово Тимура никогда не расходилось с делом, это знали все и поэтому предпочитали с просьбами обращаться именно к нему, рассчитывая на внимание и конкретную помощь. А Тимур не отказывал никому, даже совсем незнакомым людям, хотя многие даже не догадывались, каких трудов порой ему стоило сдержать свое слово, устраивая чьего-то племянника в училище, выбивая квартиру вдове или помогая перевестись какому-нибудь офицеру. В Острове, например, живет семья глухонемого сапожника, которой Тимур помог уехать с Севера. Надо видеть глаза этих людей, когда они говорят о Тимуре!

Павел Иванович Маслов, ведущий специалист военного представительства Министерства обороны в ОКБ Сухого, часто вспоминает эпизод, когда Тимур, пообещав забрать его из Североморска-3, поехал прямо в Североморск-1: ему надо было успеть на совещание. Был март, бушевала метель, дорогу завалило мокрым снегом. «Я никуда не торопился, поэтому решил переночевать в гарнизоне и уехать на следующий день. Каково же было мое изумление, когда через 50 минут вдруг появляется Тимур! Он вспомнил обо мне, вернулся с полдороги и, хотя опоздывал на совещание, не сдержать слово не мог». И таких примеров множество.

* * *

В 1985 году на Дальнем Востоке погибли друзья Тимура Валерий Бондаренко и Сергей Валдаев, и Тимур вместе с вдовой Валеры Наташей полетел туда из Ленинграда через Москву. В аэропорту, в разгар летних отпусков, билетов не было. К кому только Тимур не обращался! Он дошел до такого отчаяния, что, по его словам, готов был пойти на Красную площадь и бросить партбилет. В кабинете начальника аэровокзала он сумел высказать все в такой форме, что через полчаса они с Наташей уже сидели в самолете.

Су-17 с Бондаренко и Валдаевым упал в море, тела летчиков поднимали по частям. Тимур всю ночь проводил опознание в морге, потому что близко знал ребят. Порой ему самому требовался врач. Не знаю, как он выдержал это. Вся тяжесть похорон тоже легла на его плечи. А потом он взял на себя и заботу о Наташе и маленьком Валерином сынишке Денисе.

Не у каждого хватит духу прийти в дом, где случилась трагедия, но Тимур считал своим долгом помогать семьям, в которых погиб летчик, быть рядом с ними в самые страшные минуты. Бондаренко, Белунов, Кулешов, Валдаев, Юзвишин, Дегтярев, Кузьменко, Власов – всех и не перечислить. Получение жилья, сооружение надгробия, медицинская помощь, учеба детей – всем, чем мог, помогал Тимур семьям погибших товарищей. Мы вместе с ним ездили к родителям, потерявшим сыновей, и это было тяжелым испытанием.

Почему он так поступал? По натуре очень добрый и ранимый, он чужую боль воспринимал как свою, готов был все отдать, чтобы помочь людям, облегчить их страдания. И еще он был убежден, что близкие тех, кто служил Родине и кто отдал за нее жизнь, не должны оставаться наедине со своей бедой и бесчисленными проблемами. Да, государство должно заботиться о них, но есть еще веление сердца, и Тимур следовал ему всегда до конца своей жизни.

Вот лишь небольшой пример: совершенно случайно Тимур узнал, что в Мурманский университет не прошла по конкурсу дочь разбившегося много лет назад на Дальнем Востоке летчика; и хотя с отцом ее он знаком не был, тут же с начальником штаба подполковником Мечиславом Савицким они садятся в газик и едут из Североморска-3 в Мурманск на прием к ректору. Девочка была принята в университет на бесплатное отделение.

* * *

Тимур знал, что беда может нагрянуть совсем внезапно. Он сам не раз попадал в критические ситуации, но, даже получив команду на катапультирование, боролся за самолет до конца и никогда не покинул бы его, зная, что это может повлечь за собой гибель людей на земле.

В 1983 году на Балтике, в Чкаловске, на второй минуте полета спарки Су-17, Тимур и Юрий Мороз ощутили сильную тряску, двигатель стал захлебываться. Летчики получили приказ немедленно катапультироваться, но внизу, под крылом, были жилые постройки, и Тимур принял решение идти на посадку самым коротким путем, развернув самолет вокруг хвоста. Машину трясло все сильнее, и, когда Тимур понял, что вот-вот может произойти взрыв, он выключил двигатель, и в полной тишине Су-17 стал планировать на взлетную полосу. Никто с земли даже не дал пилотам команды на выравнивание, как будто, по словам Тимура, их все уже похоронили, и только точный расчет и какое-то особое чутье помогли ему посадить самолет.

А случилось это 25 июня, в день рождения Марины Марковны. Мы накрыли стол и ждали Тимура, не понимая, почему он задерживается. И когда, наконец, он пришел, то ни слова не сказал о случившемся, был в приподнятом настроении, много шутил, и вечер прошел весело. И только спустя несколько дней от приехавшего к нам корреспондента «Красной Звезды» я узнала о том, что тогда произошло.

* * *

Тимур щадил меня, старался ограждать от всего, что могло бы меня расстроить. Но рано или поздно я узнавала обо всем. В 1988 году, когда полк находился в Очакове из-за ремонта полосы в Саках, а все семьи оставались в Крыму, Тимур приехал на выходные дни какой-то не похожий на себя. Он не мог спать, и потом признался мне, что, как только закрывал глаза, его преследовала картина, как они с Алексеем Дегтяревым врезаются в воду. Тогда, передав управление Алексею, Тимур на минуту отвлекся, чтобы подобрать упавшую под ноги маску, а когда поднял глаза, кроме быстро надвигающейся серой воды, не увидел ничего. Он молниеносно исправил ситуацию, так как секундное промедление обернулось бы катастрофой. Но еще долго в холодном поту просыпался по ночам, заново переживая тот момент. (Позже Алексей Дегтярев и Виктор Коротков погибнут, уводя неисправный самолет от города; в их честь в Очакове будут названы две улицы…)

* * *

11 июля 1991 года в Саках самолет Су-27, на котором Тимур вылетел в первый раз, после недолгого полета вошел в перевернутый штопор. До этого машину вдруг стало таскать боком, и управлению она не поддавалась. Как рассказывал Тимур, «самолет вдруг стал само-летом». Тимур выводил его из штопора до критической высоты. Систему катапультирования он привел в действие в самый последний момент, убедившись, что самолет падает в степь на безлюдное пространство. Я потом спрашивала его, почему он так рисковал и не катапультировался сразу, а он ответил: «Я все рассчитал – у меня оставалось 4 секунды». Но оказалось, парашют несет его прямо на пылающий на земле самолет! Пришлось приложить массу усилий, чтобы перелететь через горящие обломки. К тому же Тимура выбросило из кабины вниз головой, а это грозило переломом позвоночника, но Тимур сумел сгруппироваться (в каратэ есть такой прием – «кюме» – фокусирование организма), и мышечный корсет спас его от страшной травмы.

Поразительная концентрация воли, самообладание, профессионализм и каратистская закалка помогли Тимуру выжить. Но он страдал тогда от другого и не мог спать, пытаясь ответить на вопрос: как такое могло случиться, все ли правильно он сделал? Меня рядом с ним не было – именно в этот день, 11 июля, я хоронила в Балашихе своего отца. Тимур не смог поехать со мной на похороны, но лучше бы он не летал в этот день.

Моральное состояние его после катапультирования было очень тяжелым. Когда же после всех экспертиз установили, что причиной катастрофы стал полный отказ управления и вины Тимура не было, он, получив это известие, после трех бессонных ночей уснул в ту же минуту.

Спустя некоторое время, в августе, Международный фонд безопасности полетов вручил Тимуру в Москве Почетный диплом.

* * *

К средствам спасения Тимур всегда относился очень серьезно. «Сегодня мы готовим летчиков таким образом, – говорил он в беседе с корреспондентом, – чтобы они могли бороться за свою жизнь. Сначала – за самолет. Но если его не спасти, пилот должен покинуть его, так как не имеет права вместе с ним умереть. И учебу начинать необходимо именно со средств спасения.

Опаснее полетов с корабля в авиации ничего не придумано. Поэтому морской летчик в случае аварийной ситуации должен быть готов в любую минуту покинуть машину, начиная с посадки в кабину и до момента выхода из нее после окончания полета. Пристегнулся – катапультируйся, не пристегнулся – выпрыгивай, даже если еще не запущен двигатель. Самолет может просто покатиться и упасть за борт. Такое, например, часто случается у американцев, несмотря на отличную организацию летных смен. Несогласованность палубной команды с командиром корабля или руководителем полетов, отказ тормозов – всякое может случиться – подвергает жизнь пилота опасности. Сам авианосец – это концентрация всех опасностей, какие только возможны в авиации, и осторожность на палубе – самое главное для того, чтобы уцелеть.

У летчиков-испытателей чувство опасности крайне обострено. Они успевают катапультироваться в самой безнадежной ситуации. Летчик-испытатель Анатолий Квочур демонстрировал это дважды. Честно говоря, раньше мои летчики в подобных условиях покинуть бы самолет не смогли. Все аварийные ситуации в 100-м полку заканчивались гибелью экипажа, но когда мы все кардинально пересмотрели, положение дел изменилось к лучшему. Авиация как война – ничего не прощает. А для командира полка потерять летчика – лучше отправиться туда самому! Потом приезжают родители, вдова… Невыносимо тяжелое дело – объяснять жене, матери, детям, почему их дорогой человек больше не живет. Это самая страшная сторона нашей профессии».

На вопрос по поводу авиакатастроф Тимур ответил: «Я считаю, что руководители, которые говорят, что летных происшествий можно избежать, просто не хотят смотреть действительности в глаза. Потому что до тех пор, пока самолеты летают, они все равно будут падать. Но это не фатальная неизбежность гибели летчиков и падения самолетов. В тех коллективах, где борются за безопасность полетов, где разумно строят летную работу, там вероятность авиационных катастроф гораздо меньше, чем там, где все пущено на самотек. Ни один летчик не хочет умирать!..»

Иногда в безнадежной ситуации помогает просто чудо, везение. Например, на Севере самолет полковника Валерия Хвеженко во время аварийной посадки по всем законам аэродинамики должен был перевернуться и убить пилота, но этого не произошло. Тимур, примчавшийся на газике к месту аварии, увидел Валерия живого и невредимого. «Я обнял его и был рад безмерно! Ведь мы с ним с 1986 года рядом идем по жизни. Но если бы он катапультировался, мы бы так и не узнали, в чем неисправность самолета. В этот раз Бог повернулся в нашу сторону».

Его Величество случай помог и подполковнику Сергею Корневу Летчик вылетал на полигон с полным боекомплектом, и на разбеге, после включения форсажа, в задней части самолета раздался взрыв. «Самолет бежит по полосе, – рассказывал Тимур, – а за ним, начиная от кабины, черный-черный дым и огонь. Я никогда такого не видел даже в кино, и запомнил это страшное зрелище на всю жизнь.

Тогда руководил полетами Ярослав Чибир. Он начал что-то спрашивать, говорить. Я как заору: «Покинуть кабину!» Реакция пилота была мгновенной. Сергей – как он на штанге не застрял! – побежал по носу самолета – и в кусты.

Пожарные тушили самолет 40 минут. Параллельно снимали пушку, боекомплект, разрядили все, что могло взорваться.

Корневу просто повезло, так как его машина могла взлететь на воздух в любую секунду. Пламя обычно охватывает весь истребитель за 40–50 секунд.

На авианосце было много ситуаций, когда мог погибнуть экипаж. Например, Валентин Момот включил форсаж не на стартовой позиции, а уже на разбеге самолета. И именно в этот момент на командно-диспетчерский пункт случайно зашел летчик-испытатель Виктор Пугачев. Он выхватил у помощника руководителя полетами микрофон и взял под управление самолет Момота. Чутье это? Скорее судьба.

Пугачева не случайно у нас называют «ангелом-хранителем». До этого он спас полковника Ивана Бохонко, у которого на взлете начался помпаж двигателя. Когда Пугачев с нами, я всегда чувствую себя спокойно, и в полку его очень любят.

Подобных случаев в авиации много. Недаром наш замечательный летчик дважды Герой Советского Союза Арсений Ворожейкин как-то сказал: «Если бы не чуть-чуть, в авиации некому было бы летать». И такие «чуть-чуть» есть у каждого летчика».

* * *

Осенью 2005 года чудом спасся подполковник Юрий Корнеев. При посадке на корабль порвался трос, и самолет продолжил пробег по палубе. Летчик, за доли секунды приняв единственно правильное решение, катапультировался, а самолет упал в море. Думаю, что столь молниеносные и грамотные действия пилота – результат той летной выучки, которую дал ему Тимур.

Кого-то «чуть-чуть» спасает, а для кого-то играет роковую роль…

* * *

Ежедневно рискуя жизнью, Тимур переживал за нас, зная, какие испытания часто выпадают на долю жен авиаторов. Тревога за меня никогда не покидала его. Где бы он ни находился, даже в Средиземном море, всегда старался позвонить, зная, как я волнуюсь.

Во время югославского конфликта Тимур предполагал, что к берегам Югославии может отправиться тяжелый авианесущий крейсер «Адмирал Кузнецов», присутствие которого могло изменить политическую ситуацию. Он учился тогда в Академии Генерального штаба, но твердо решил, что на боевое задание он уйдет вместе со своей летной командой. Однокашник по Нахимовскому училищу Владимир Похилько вспоминает, как они случайно встретились в «Доме военной книги» и Тимур рассказал ему о своих планах, добавив: «Единственное, что волнует меня – это судьба Леси и детей в случае моей гибели». Об этом он говорил и со своим другом Гелой Буачидзе и попросил его позаботиться о нас, если с ним что-то случится…

Я постоянно молилась за Тимура, просила его, чтобы он был осторожнее, а он улыбался и говорил: «Ну, ты как моя бабушка Шуравка: Тимурик, летай пониже и потише!» А на малой высоте полеты были самыми опасными. Как-то на мои просьбы он ответил: «У одного летчика возникли опасения, что он не сможет сесть на корабль, а в той ситуации это было равноценно катастрофе. Знаешь, что я сказал ему? «Вспомни жену, детей – и сядешь!» – Не волнуйся за меня – все будет хорошо!»

Даже перед свадьбой он говорил со мной, что с летчиком может случиться что угодно… Из-за этого он долго не решался жениться.

* * *

Нам обоим потребовались годы, чтобы понять, что друг без друга мы жить не сможем. Из Острова мне Тимур писал:

...

Как-то на кафедре в СТАНКИНе к нему подошла преподавательница и спросила: «Тимур, почему Вы грустите? Скоро вы с Ларисой будете вместе». – «Да вот боюсь, что не выдержит она трудностей нашей гарнизонной жизни и сбежит от меня обратно». – «Нет, наша Лариса – не сбежит!»

Я никогда не думала, что уеду из Москвы, и цели такой не ставила – выйти замуж. Для себя я решила, что если когда-нибудь решусь связать свою жизнь с кем-то, то это будет человек, ради которого можно бросить все и жить только ради него, но таких я не встречала и поэтому о замужестве не думала вообще. А Тимур был необыкновенным, редким, настоящим человеком, одержимым своим делом. Он совсем не был похож на тех, кто окружал меня, кто предлагал руку и сердце. Мне всегда было с ним интересно, весело, легко, он стал для меня близким другом, с которым я могла поделиться самым сокровенным. За ним я готова была идти на край света! Многие стремятся в столицу, стараются как-то в ней зацепиться, а у меня получилось все наоборот – я выписалась из Москвы и уехала, потому что своего существования без Тимура уже не представляла. А Тимур потом сказал мне: «Если бы не ты – я не женился бы никогда».

Наши документы лежали в загсе полгода. В начале сентября 1981 года гарнизон Чкаловск под Калининградом был на военном положении из-за событий в Польше, поэтому Тимур приехать ко мне не смог. В конце декабря тоже было неясно, отпустят ли его, поэтому все получилось у нас экспромтом, когда они с Сергеем Степановым появились в Москве. Собрались самые близкие друзья, и я не помню еще такой веселой свадьбы, как наша, – столько было шуток, смеха, импровизаций, острот!

Тимур мне посоветовал не менять мою фамилию на грузинскую, потому что ему самому, к сожалению, она не раз осложняла жизнь.

Бывали и смешные, нелепые ситуации, связанные с его фамилией. В Ейском училище Тимура, как выпускника Нахимовского, назначили старшиной. Начальник курса вызвал его в кабинет, чтобы побеседовать о новоприбывших курсантах, и, между прочим, сказал: «Да, там у вас есть грузин Апакидзе, ты приглядись к нему. Потянет ли он учебу в летном училище? Все понял?» – «Так точно! Разрешите идти?» – «Представься и иди». – «Сержант Апакидзе».

Когда Тимур приезжал в командировку в какой-нибудь город, то первым делом обращались с докладом не к нему, а к его товарищу, если у того были черные усы – именно так, по мнению многих, должен был выглядеть человек с грузинской фамилией.

* * *

На следующий день после свадьбы мы уехали в Калининград. И началась для меня совсем другая жизнь, полная тревог, бессонных ночей, бесконечных молитв за Тимура – и настоящего счастья! Тимур потом скажет мне: «Ну почему мы не поженились раньше? Я не думал, что будет так хорошо!»

На свадьбе Сергей Степанов произнес шуточный тост: «Есть такой фильм – «Торговка и поэт»; интересно, а как будут жить два поэта?» Для Тимура счастьем было – летать. А я жила его жизнью, помогала, как могла, и советом, и делом, старалась оградить от мелких домашних забот, видя, как он устает и как загружен службой, полетами, тренировками. Менялись места службы: Калининград – Ленинград – Саки – Североморск – Москва, и каждый раз нам приходилось все начинать с нуля: привыкать к новому климату, людям, мне – к новым ученикам и коллегам по школе, обустраивать быт, а детям – расставаться с друзьями и знакомиться с новыми одноклассниками. Такова судьба всех семей военных…

* * *

Каждое утро я провожала Тимура на службу. Если полеты начинались рано, то вставать приходилось в 3–4 часа ночи. Мы прощались, и я оставалась ждать… День тянулся, наполненный обычными делами, а все мысли и чувства были об одном: «Господи, помоги моему любимому!» Я прислушивалась к звуку каждого пролетающего самолета и молилась за Тимура и всех ребят, которые были в небе. Если посреди дня рев моторов вдруг прекращался, внутри все холодело: что случилось? В основном полеты отбивали из-за плохой погоды, но бывали и более серьезные причины, которых боялись в гарнизоне все.

Тревога не покидала меня до самого вечера, пока, наконец, последний самолет не заходил на посадку. И тогда я начинала считать минуты, когда же Тимур появится на пороге.

Сначала возвращались домой летчики, потом техники самолетов, а затем руководящий состав после предварительного разбора полетов, но Тимура все не было. Он шел в свой кабинет, где уже ждали его жители городка со своими проблемами – и он внимательно выслушивал каждого и не отказывал, по мере возможности, никому в многочисленных просьбах. Потом исправлял, а чаще всего сам заново составлял плановые таблицы полетов на следующий день; если же полетов не планировалось, шел в школу – в детскую секцию каратэ.

И совсем поздно, в темноте, слышались его шаги по затихшим улочкам городка – матросик, водитель его газика, давным-давно спал в казарме. Позже, в Москве, если водитель привозил Тимура очень поздно и не успевал поужинать, я сажала за стол их обоих: заместителя командующего и матроса – иначе и быть не могло.

В любом гарнизоне дорога от штаба до дома занимает 15– 20 минут. У Тимура это расстояние, если он шел пешком и не поздно, преодолевалось за полтора часа, потому что почти каждый, с кем он встречался, старался посоветоваться с ним, выложить свои проблемы, и он всегда уделял ему внимание. Часто я видела из окна, что Тимур уже почти дома, и готовилась открыть дверь, но очередной встречный – летчик, техник, школьник, учительница, пенсионерка – задерживал его на неопределенное время, и я наблюдала, как он внимательно их выслушивает или что-то горячо разъясняет. А мне хотелось крикнуть им: «Господи, ведь он с пяти утра на ногах, отлетал смену, ну дайте человеку отдохнуть!»

Иногда ко мне на улице подходили женщины гарнизона и выражали свое сочувствие: как я, бедная, одна целый день кручусь, никакой помощи от мужа. А мне такие мысли даже в голову не приходили. Конечно, Тимур помогал, если что-то было мне не под силу, и ремонт мы всегда делали вместе, но в основном я старалась управиться с делами до его прихода.

И уже вечером, за чаем, мы подолгу разговаривали обо всем и наговориться не могли. Если Тимур был чем-то расстроен и мог поделиться со мной, я старалась повернуть проблему другой стороной и радовалась, если удавалось найти какой-нибудь выход или просто успокоить его. А мои сомнения и переживания Тимур всегда разрешал мудро и просто, и общение с умным, веселым, добрым и таким родным человеком было наградой за все тревоги пережитого дня.

Тимур всего себя отдавал работе, с годами увеличивался круг его обязанностей, и все меньше времени оставалось для семьи. Я расстраивалась из-за того, что мы так мало видим друг друга, очень скучала по нему, даже плакала, Тимур же не раз говорил мне: «Вам трудно со мной, я совсем не домашний человек, и я очень многое должен сделать в жизни. Но если бы не было тебя и детей, мне ничего не было бы нужно, я даже летать бы не смог!» И я понимала, что он всецело отдает себя своему делу только потому, что чувствует за спиной нашу поддержку и любовь, и это давало силы и мне, и ему.

Самое главное – мы понимали и любили друг друга. За 20 лет семейной жизни не было случая, чтобы Тимур обидел меня словом или даже взглядом – столько в нем было доброты, искренности, чистосердечия и теплоты.

Его нежность я ощущала постоянно, даже в мелочах, когда он заботливо помогал надеть мне пальто или пододвигал стул, чтобы я села; всегда благодарил, вставая из-за стола, а если какое-то блюдо ему не очень нравилось, он после еды деликатно или шутливо говорил: «Спасибо, но ты больше это не готовь».

Никогда Тимур не делал мне «дежурных» подарков. Если нечего было подарить, он просто приносил цветы, но все, что дарилось, грело душу, имело какой-то смысл. Видно было, что подарок он выбирал с любовью. Если он привозил мне из командировки что-то из одежды – это было всегда элегантно, модно, хорошо сидело и носилось долго и с удовольствием. А ведь сама я с трудом могла выбрать себе одежду по фигуре.

Правда, на Севере произошел один курьезный случай. Я мечтала о тостере, но в североморском гарнизоне таких вещей тогда не было, а в Мурманск мы выбирались редко. И вдруг на 8 Марта я получаю тостер в подарок! Я так обрадовалась, стала благодарить Тимура, и он тоже радовался вместе со мной. Открываю коробку – и читаю на тостере гравировку: «Дорогому Тимуру Автандиловичу от вертолетчиков!» Немая сцена… Потом стали хохотать. Как объяснил мне Тимур, он давно заказал ребятам привезти из Мурманска тостер, и они выполнили его поручение… тоже с любовью. Этот тостер долго вызывал у нас улыбку, он и по сей день работает идеально.

* * *

В мае 2001 года Тимур, вернувшись из командировки в Остров, где он обучал молодых летчиков и готовил празднование 85-летия морской авиации, привез мне букетик ландышей. В Москве уже появились эти удивительные цветы, и я решила, что он купил их по дороге около какой-нибудь станции метро. Правда, букет был намного больше тех, что продавались на улице. Тимур сказал, что эти ландыши из Острова, и я очень удивилась, зная, как он занят и сколько вопросов решает до самой последней минуты отъезда. До цветов ли ему?

А в начале июля, когда мы с детьми приехали к Тимуру в Остров, я увидела вокруг генеральского домика на Гороховом озере целый ковер из листиков уже отцветших ландышей. И опять это было потрясением. Тимур действительно летел из Острова с этими цветами для меня.

Сейчас, вспоминая ландыши, подаренные Тимуром, я понимаю, что дороже этого последнего букета у меня цветов уже не будет.

* * *

Тимур всегда был для меня идеалом мужчины, человеком, достойным преклонения, восхищения и уважения. Я могла на него иногда обижаться, но он не обижал меня никогда, я могла страдать из-за его долгого отсутствия и нехватки времени на семью, но это было вызвано его безмерной занятостью и ни в коей мере не равнодушием к нам. Несмотря на все свои переживания, я знала, что Тимур любит меня и я нужна ему, и это было самым важным.

Часто Тимур подсказывал мне, как поступить в той или иной ситуации, и сейчас я мысленно советуюсь с ним, если нужно принять какое-то решение, и на многое смотрю его глазами. Он все делал по совести, не поступаясь ею даже в мелочах. Наверное, так живут глубоко верующие люди. Тимур, хоть и крещеный, никогда не ходил в церковь, но не препятствовал мне крестить детей. (Крестила я их в Ленинграде, сразу после рождения, вместе с мамой Тимура, – в те времена это делалось втайне.) По-моему, у Тимура не было потребности в таком институте, как церковь, потому что все христианские заповеди были у него в крови. Он просто так жил.

* * *

Мы всегда с нетерпением ждали отпуска. И хотя Тимур никогда целиком его не использовал, мы старались хоть на 20 дней уехать всей семьей в санаторий. И всегда это был праздник, который заряжал нас смехом, радостью, энергией на весь год. А как счастливы были дети, что папа с ними с утра до вечера! Марийка просто вцеплялась в него и могла часами гладить, «пушить», как она говорила, а заканчивалось все потасовкой, когда Тимур пытался ее оторвать от себя. На помощь сестре шел Женька, и папе приходилось отбиваться от двоих.

Если со службы Тимур приходил домой не поздно, дети бросались к дверям и висли на нем. Марийка тут же атаковала его приемом каратэ, но реакция у Тимура была мгновенной – он ставил блок, Марька ударялась о руку Тимура и отскакивала. А Тимур смеялся: «Как же вы отца родного встречаете – с порога и сразу в лоб!» Мы вместе садились за стол, и в доме становилось светло и радостно.

На Севере, когда Тимур шел с Марийкой и Женькой в магазин, он играл с ними по дороге в снежки, а они пытались посадить его в сугроб, и видно было, как хорошо им вместе.

Тимур очень любил детей, привозил им кучу сладостей и шоколада, без которого и сам не мог обходиться, ходил с ними на тренировки и часто брал с собой в поездки. Он никогда не сюсюкал с ними, но умел найти самые верные слова и помочь в любом вопросе… Для дочери и сына Тимур всегда был и остался примером во всем.

* * *

Когда родилась Марийка, Тимур неделю молчал, никому на службе не сказал, что у него дочка, – так он был поражен, что родился не сын. Потом он сам со смехом рассказывал о своих переживаниях, потому что от дочки был без ума. Он называл ее НУРСом – неуправляемым реактивным снарядом. Как-то в Ленинграде, когда Тимур учился в Военно-морской академии, он вышел с коляской на прогулку, но вернулся очень быстро, и на нем лица не было: Марийка вылетела из коляски на землю. Мы с бабушкой быстро вымыли личико ребенка, достали песок из ротика, и скоро она уже вовсю улыбалась. А вот Тимур долго не мог прийти в себя – так перепугался! – и больше с дочкой один на улицу не выходил.

С Марийкой, как со старшей, Тимуру было интересно общаться, и он гордился, что выросла она красавицей и умницей. Примечательно, что Академию Генерального штаба он закончил в год окончания Марией школы. И когда его поздравили друзья с отличным окончанием академии, он воскликнул: «Да я что – вот дочка молодец: после всех гарнизонов окончила московскую школу с медалью!»

Женя, как и Марийка, тоже родился в Ленинграде. Марийка была таким очаровательным ребенком, что Тимур был бы рад и второй дочке, а родился мальчик. Тимур был счастлив – он примчался в Ленинград из Крыма, чтобы забрать нас из роддома. Никогда не забуду его лицо, когда он взял новорожденного сына на руки!

Женьку, беленького, пухленького, он звал Грузином: «Эй, Грузин, ты что, не русский? Слов не понимаешь?» Он считал, что с сыном надо обращаться по-мужски сурово, и если что-то ему нравилось в Женьке, он только мне говорил об этом, но не ему. Сына мы назвали в честь погибшего друга Тимура Жени Белунова.

Жене было 13 лет, когда не стало Тимура. В этом возрасте особенно остро возникает у мальчишек потребность в настоящем мужском общении, и Женя не раз говорил мне, как ему не хватает отца. «Я завидовал раньше другим ребятам, потому что они часто бывают со своими отцами, а мне о многом хотелось поговорить с папой, но не было возможности или он был в командировке. Я думал, что впереди у нас еще много времени… Я даже обижался на папу, а потом понял, что он очень любил меня и все делал для того, чтобы я жил в хорошей стране».

* * *

Семейную жизнь в Чкаловске под Калининградом мы начали в мужском общежитии, где единственным «удобством» был мужской туалет в конце коридора. У Тимура, заместителя командира полка, квартира была, но он отдал ее товарищу, который женился на несколько месяцев раньше. Очень скромный в быту и нетребовательный, Тимур прежде всего думал о своих подчиненных, а не о себе. В Саках у него, командира полка, была возможность приобрести машину – тогда на них были большие очереди, – но он решил, что нужнее она будет другому летчику, а потом «сгорели» все наши сбережения, и, конечно, купить машину мы были уже не в состоянии. За кого угодно мог хлопотать Тимур в самых высоких кабинетах – Звезда Героя открывала все двери, но он никогда не решал личные проблемы: просто считал это неэтичным – использовать служебное положение для своей выгоды. В Москве после окончания Академии Генерального штаба Тимур занимал должность заместителя командующего, но мы по-прежнему жили в общежитии. Я никогда не упрекала мужа, если у нас чего-то не было, и к общежитию привыкла – рядом была замечательная школа, где учился сын и работала я, но как-то все-таки задала Тимуру вопрос насчет жилья. Он воскликнул: «Хорошо, что ты напомнила! Я давно дал распоряжение, чтобы составили списки бесквартирных офицеров нашего штаба».

В 2002 году, после гибели Тимура, в Главном квартирно-эксплуатационном управлении мне вручили ордер на квартиру. Какой-то офицер-тыловик, стоявший рядом, воскликнул: «Вот повезло!» – а я заплакала. Наконец-то у нас появился свой дом, именно Тимур заслужил его, но он никогда не будет в нем жить.

Мы с Тимуром не стремились к каким-то материальным благам, накопительству, для нас важным в жизни было совсем другое. Карьера, звания, награды, даже собственное здоровье было у Тимура на последнем месте, и всегда на первом – могущество нашей страны и авиации. И это не красивые слова. Я каждый день видела, чем живет Тимур, знала, о чем он думает, из-за чего переживает, к чему стремится. Это был ежедневный подвиг: Тимур служил высоким идеалам до самоотречения, воплощал в жизнь самое невероятное.

Однажды на кладбище ко мне подошла молодая женщина, представилась и со слезами на глазах стала рассказывать, как Тимур помог ее мужу с учебой в академии, что в их семье он был путеводной звездой и что после его гибели все переменилось – стало просто стыдно держаться за материальное благополучие: ведь Тимур жил по-другому, был чужд меркантильности. Когда она рассказывает посторонним людям о Тимуре, ей говорят: «Такого не может быть!» – «Права была Ваша мама, когда на похоронах сказала, что такие люди рождаются раз в сто лет». А другая женщина, много лет проработавшая в московском вузе, сказала мне: «Когда говорят, что такие люди, как Тимур, встречаются в жизни очень редко, я бы ответила – таких больше нет, он один».

Действительно, на нашей земле людей честных, порядочных, талантливых, увлеченных своим делом, живущих по совести, – очень много. Но Тимур умел воплощать свои идеалы в жизнь – в масштабе целой страны. А это по плечу единицам…

* * *

Возможно, у нас не было бы уже истребительной палубной авиации и «Кузнецова» – последнего авианосца, если бы не Тимур, лично подготовивший первую десятку палубных летчиков в тяжелый период распада Советского Союза, когда продавались за границу или шли под нож военные корабли.

26 сентября 1991 года он первым из военных летчиков сел на палубу тяжелого авианесущего крейсера «Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов», сменившего в октябре 1990 года прежнее название «Тбилиси».

К этой посадке Тимур готовился давно, и все-таки она оказалась неожиданной. Корабельной программой по подготовке палубных летчиков руководил летчик-испытатель Виктор Георгиевич Пугачев, Герой Советского Союза, первым посадивший в ноябре 1989 года самолет на палубу «Тбилиси». Требовалась еще неделя полетов для завершения этой программы, но время пребывания авианосца в районе полетов было внезапно сокращено: через два дня, по приказу главкома, корабль должен был вернуться на базу в Севастополь. Вся многомесячная работа на «Нитке» [2] по подготовке военных летчиков к первой посадке на палубу оказалась под угрозой срыва. И тогда Виктор Георгиевич, взяв всю ответственность на себя, принял решение: Тимур Апакидзе должен сесть на палубу! Пугачев был уверен в отличной подготовке Тимура, в его мастерстве и надежном выполнении всех элементов полета.

Тимур, завершив тренировочный полет, уже доложил о возвращении на береговой аэродром, как вдруг услышал команду Пугачева на проход над палубой с касанием. Ни касания, ни тем более посадки в этот день не планировалось. Можно представить ликование и в то же время волнение Тимура, ведь Пугачев возложил на него величайшую ответственность, и он должен оправдать оказанное ему доверие! Он отлично выполнил три касания в одну точку между вторым и третьим тросом, и все сомнения Пугачева рассеялись: он приказал Тимуру выпустить гак и приготовиться к посадке на палубу.

Посадку с зацепом за третий трос Тимур произвел блестяще. Она стала сюрпризом и для экипажа «Кузнецова», и даже для военного командования. А потом были радостные лица, поздравления и подбрасывания в воздух счастливого Тимура!

Таким же серьезным испытанием был и первый взлет с корабля. Тимур потом рассказывал: «Когда я перед трамплином вырулил первый раз, думаю: ну что мне, больше всех надо? Был бы как все, летал бы с аэродрома! Нет, вылезу вечно куда-то – теперь с этого бугра нырять! А Пугачев говорит по радио: «Ну, ты чего встал – давай взлетай!» Я человек военный: есть приказ – надо исполнять! А когда начинаешь работать, включаешь форсаж, начинаешь разбег – страх уходит полностью. Это нормальное явление – предстартовая лихорадка, главное, чтобы она не подавляла волю, не парализовала летчика. Ощущение страха и опасности настоящего летчика мобилизует, и в этом состоянии он может творить чудеса».

К посадкам на корабль привыкнуть невозможно. Когда у Героя России летчика-испытателя Сергея Мельникова журналисты спросили, что он чувствовал во время сотой посадки, он ответил: «То же, что и в первый раз». У самого Тимура таких посадок 283. Он часто говорил: «Если бы была моя воля, я бы каждому палубному летчику давал звание Героя России!» Нет на свете другой более опасной, сложной и ответственной профессии, чем профессия корабельного летчика. Именно поэтому, во время учебы в Академии Генерального штаба, Тимур приложил столько усилий, чтобы звание Героя было присвоено другим пилотам, его ученикам. Даже первую посадку на корабль ночью, в сложных метеоусловиях, выполненную именно им, Тимур приписал в характеристике своему последователю. Он готов был на все, чтобы его подчиненные были удостоены Звезды Героя. И если бы он сейчас был жив, то добился бы, чтобы это высокое звание получили и другие летчики-палубники.

Тимур – командир полка. Саки. 1986 г.

“Нитка”, взлет с трамплина. Саки.

Полеты в Крыму.

Тимур – командир дивизии. Североморск. 1996 г.

Взлет с авианосца.

Посадка на палубу.

Тяжелый авианесущий крейсер “Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов”.

На палубе ТАВКР.

На американском авианосце. Средиземное море. 1996 г.

А. Халевин, А. Челпанов, Тимур, О. Ерофеев. Авианосец. 1996 г.

И. Кожин, П. Подгузов, Н. Рогов, И. Касатонов, Тимур, В. Дубовой, Н. Дериглазов, Г. Рыжов, А. Власов, В. Момот, М. Савицкий, И. Бохонко, Ю. Корнеев, Ю. Анищенко, П. Прядко, Р. Кондратьев на боевой службе в Средиземном море. 1996 г.

Николай Куклев и Тимур. Североморск.

Гоча Буачидзе и Тимур у берегов Сирии. 1996 г.

На юбилее дивизии. Председатель Мурманской областной Думы Павел Сажинов. Североморск.1996г.

Герои России: Сергей Мельников, Иван Бохонко, Николай Диордица, Александр Раевский, Тимур, Виктор Чиркин. В центре – Герой СССР Виктор Пугачев. ТАВКР. 1996 г.

Мечислав Савицкий, Тимур и Андрей Абрамов. Авианосец. 1996 г.

Герои России: С. Мельников, Н. Раевский, Т. Апакидзе, Н. Диордица. 1996 г.

В небе над Североморском-3.

Игорь Матковский и Тимур. Североморск. 1997 г.

Североморск. 1997 г.

Заполярье. 1997 г.

Прощание с дивизией. Североморск. 30 апреля 1998 г.

* * *

Тимур стоял у истоков возрождающейся штурмовой морской авиации. После Ейского училища он пришел на Балтику в 846-й отдельный морской штурмовой авиационный полк – ОМШАП в Острове, который позже был переведен в Чкаловск. Там он прошел хорошую школу, научившись летать над морем, вдали от берега. Метко поражать цели его научил заместитель командира полка Александр Сергеевич Костров, стрелявший из пушки с феноменальной точностью.

Самостоятельно Тимур освоил сложный пилотаж ночью, хотя это было запрещено. Начинал он с сумерек, научившись выбирать линейные ориентиры, чтобы не заваливаться. Психологическое напряжение в этих полетах было очень большое, но он стал выполнять высший пилотаж ночью не только на средней, но и на малой высоте.

«Когда стал командиром полка, – рассказывал Тимур, – то заставил заниматься этим весь полк. Ведь взлет с трамплина ночью приводит к полной разбалансировке вестибулярного аппарата. Я считаю одним из главных своих достижений, что сумел ввести высший пилотаж ночью в курс боевой подготовки официально. Только ради этого стоило жить.

В моей летной деятельности есть раздел: то, чему меня никто не учил. Например, атака наземной или надводной цели с горки. Винтовую горку не делал никто и никогда ни в одной стране.

В основу всего я поставил освоение простого пилотажа, затем высшего – во всех диапазонах скоростей, на различных этапах пилотирования и эксплуатации силовой установки. Я понял, что без этого дальше идти нельзя. В итоге родился маневр «Узел» – сочетание винтовой горки с петлей Нестерова. Такое тоже раньше никто не делал».

* * *

Учась три года в Военно-морской академии им. Гречко в Ленинграде, Тимур постарался систематизировать свои знания и накопленный опыт. Слушателями академии были моряки, а также противолодочники, ракетоносцы, истребители, штурмовики, вертолетчики, которым преподавали оперативное искусство, военную историю и т.п. Там готовили будущих командиров, а летную науку Тимур осваивал самостоятельно, часами занимаясь в академической библиотеке. Анализировал он и материалы, связанные с войной в Корее, Вьетнаме, на Ближнем Востоке, разбирал все воздушные бои, изучал тактику вероятного противника и, конечно же, опыт советских фронтовых летчиков.

Его однокашник Николай Вагулин вспоминал, как в 1984 году, когда он учился в Военно-воздушной академии имени Гагарина, Тимур приехал к нему в Монино и весь отпуск потратил на изучение авиационной литературы, часто помеченной грифом «секретно», которую Николаю удавалось хоть на несколько часов вынести из читального зала. «Трудолюбие Тимура и его одержимость просто изумляли!» – восхищался Николай.

Я и сама была свидетелем, как любую информацию, которая могла бы пригодиться в летной или командирской работе, Тимур брал на карандаш. А Павел Иванович Маслов рассказал такой эпизод: «В марте 2001 года, находясь в Саках по вопросам подготовки летчиков Северного флота на полигоне «Нитка», мы поехали с Тимуром по делам службы в Феодосию. Путь немалый – 3 часа туда и 3 обратно. Сели в машину, и Тимур мне говорит: «Павел Иванович, я недавно назначен на высокую административно-командную должность и еще плохо знаю государственные документы, определяющие порядок разработки и испытаний авиационной техники. Вот я и буду задавать Вам вопросы, а Вы будете мне рассказывать. Согласны?» Достал тетрадь и все 6 часов вел записи. Он не хотел терять время даже в дороге.

Но поразило не это. После поездки он меня спросил: «Вот вы употребили несколько раз интересные для меня обороты, например, «высокий коэффициент ИБД» – «имитации бурной деятельности». Это Ваши выражения?» Я ответил утвердительно. «А можно я их возьму на вооружение и буду употреблять?» Представляете, какая деликатность для генерала! В военной среде это удивительно».

* * *

После окончания академии, в 1986 году, Тимур возглавил 100-й корабельный истребительный авиационный полк – КИАП в Саках, на Черноморском флоте. Он подчинялся 33-му Центру боевого применения и переучивания личного состава авиации ВМФ. Полк образовывался практически на пустом месте, поначалу не было даже помещения под штаб. Самолетов тоже не хватало, и инженерному составу часто приходилось работать по ночам, чтобы готовить технику. Но никто не жаловался. Напротив, в людях жил необыкновенный энтузиазм, потому что все чувствовали, что нужны своей стране.

Тимур сам отбирал лучших пилотов по всем полкам, так как будущие палубники должны были решать совершенно новые и чрезвычайно трудные задачи, требующие высочайшей квалификации. Поэтому и требования его к подчиненным были очень жесткими.

При приеме в 100-й полк Тимур брал с каждого летчика расписку, что тот не будет ни пить, ни курить, заниматься спортом и служить в любой точке, куда его направит Родина. По сей день целая пачка этих расписок лежит у нас дома.

Тимур лично проводил с летчиками тренировки по каратэ, а на утренних пробежках возглавлял всю группу. Бороться с пьянством оказалось сложнее, но ребята были поставлены в такие условия, что пить действительно не получалось из-за ежедневных занятий спортом и интенсивных полетов.

Какие только «штрафные санкции» не накладывал Тимур на тех, кого заставал за распитием алкогольных напитков! Однажды, когда полк, перелетев с Севера, работал на «Нитке», он вывел молодого летчика перед строем и задал вопрос:

– Скажи-ка мне, сколько стоит бутылка водки в Саках?

– 9 гривен, товарищ командир.

– Ошибаешься, дорогой! Стоит она две летные смены, которые ты летать не будешь!

Полк захохотал, а подчиненный взмолился:

– Товарищ командир!

Но Тимур был непреклонен.

Сам Тимур не пил никогда, считал, что летчик должен быть всегда в хорошей физической форме, а если случалось застолье, то в рюмку вместо водки он наливал минеральную воду. В мужской компании очень трудно не поддаваться коллективным традициям, но Тимур сумел с юности поставить себя так, что с ним вынуждены были считаться, хотя давалось это ему очень непросто. В Калининграде им даже заинтересовались особисты: если не пьет, значит, на кого-то работает. А он работал на свою страну.

* * *

100-й полк по уровню летной подготовки был уникальным. Летать и воевать Тимур учил нестандартно, не по инструкциям. Как говорил Александр Покрышкин, наши инструкции учат летчиков не погибать, а должны учить побеждать. Так вот Тимур учил побеждать, и поэтому в короткий срок летный состав его полка стал самым боеготовым в Советском Союзе.

У Тимура была разработана своя программа по подготовке палубников: «Когда я пришел в 100-й полк, делал все так, как наметил: вначале осваивали сам самолет, затем постепенно дошли до высшего уровня летной подготовки летчиков истребительной авиации – свободный воздушный бой в зоне. Нам удалось создать в итоге целую школу воздушного боя, и сегодня смело могу сказать, что мои летчики – волки, любого задерут!»

Тимур постепенно подводил пилотов к использованию всех возможностей самолета: заставлял их работать на предельных скоростях и перегрузках, выполнять пилотаж как на малой высоте, так и в стратосфере; учил делать высший пилотаж без использования системы «Авиагоризонт», чтобы в условиях перегрузки летчик умел ориентироваться в пространстве визуально (в обычном полете включенный указатель «Авиагоризонт» показывает летчику положение самолета в пространстве). Только пройдя весь курс подготовки, пилот допускался к освоению тактики боевого применения истребителя.

Масса наработок была у Тимура по стрельбе из всех видов оружия по наземным и морским целям на полигоне. Он обучил летчиков драться на разных типах самолетов, вести воздушный бой с легкой авиацией, разработал методику боя с самолетами условного противника. А позже лично провозил и сажал своих учеников на «Нитку» и палубу авианосца. На много лет вперед он знал, чему учить и куда вести пилотов.

Молодые лейтенанты готовы были идти за своим командиром по первому же слову, потому что безгранично верили ему. Спустя несколько лет, когда Тимура снимали с должности, ему поставили в вину еще и то, что он «довел полк до такого состояния, что тот готов был выполнить любой его приказ». Такой характеристикой мог бы гордиться каждый военачальник! Даже после снятия с должности все называли Тимура командиром, потому что он был лидером не по служебному положению, а по своей внутренней сути.

Именно Тимура единодушно избрали тогда делегатом ХХVIII съезда КПСС, что в советские времена было значительным показателем: опальный командир – и делегат партийного съезда!..

* * *

Тимур всегда ставил для себя очень высокую планку, чтобы быть настоящим руководителем и настоящим летчиком, стремился к этому и такими же старался воспитать подчиненных. Некоторые говорили, что он далек от жизни, но он никогда не изменял своим идеалам.

Я видела, как Тимур готовился к занятиям в полку: это были лекции, по любой из которых можно было бы писать диссертацию. Никто никогда таких теоретических занятий в летных классах не проводил.

По рассказам подполковника Павла Подгузова и многих других летчиков, любой разбор полетов превращался в лекцию по аэродинамике, тактике, по применению оружия и длился 3–3,5 часа. Анализировались все летные ошибки, их причины, рассматривались все варианты, как избежать их в дальнейшем.

Тимур был в курсе всех новшеств в мировой авиации, также он тщательно изучал опыт фронтовых летчиков, приезжал к ним, чтобы в личной беседе узнать о том, что не вошло в мемуары. Он рассказывал мне о многих интересных встречах, а с Василием Голубевым, Героем Советского Союза, мы встречались уже вместе с Тимуром. Он очень уважал этого летчика, многому учился у него. Для него такими же летчиками-асами, достойными подражания, были Александр Покрышкин, Борис Сафонов, Лев Шестаков, Василий Емельяненко, Арсений Ворожейкин. Их книги были у Тимура настольными, а самой правдивой книгой о войне он считал «В военном воздухе суровом» В. Емельяненко. Вообще Тимур не просто читал книги, он штудировал их с карандашом в руках, и все, что прочитано Тимуром, хранит на полях его пометки, комментарии.

Своими впечатлениями от общения с фронтовиками он делился и со своим другом Сергеем Степановым, и выводы, по словам Сергея, были общеизвестными: летчик должен в совершенстве владеть техникой пилотирования, все внимание сосредоточив на противнике и оружии; летчик должен знать все возможности самолета, включая запредельные, а также корабли и самолеты противника и их сильные и слабые места; в летчике-истребителе «с пеленок» должно быть заложено чувство коллективизма и ответственность за товарища; боевые действия не должны производить на летчика шокового впечатления. Кроме того, летчик должен обладать крепким здоровьем, чтобы переносить предельные перегрузки, знать тактику, понимать психологию противника и психологию своих подчиненных, уметь управлять ими в воздухе и на земле.

Всем этим требованиям Тимур стремился соответствовать с первого дня учебы в Нахимовском училище до своего последнего полета.

* * *

Тимур серьезно интересовался литературой по управлению коллективом. Одно время он зачитывался книгами Дейла Карнеги, пытался применить его методику на практике: поощрял подчиненных, подчеркивая их лучшие качества, – в надежде, что они сами будут стремиться к совершенствованию. К сожалению, чаще случалось наоборот: некоторые просто садились Тимуру на шею. После неудачного опыта Тимур пришел к неутешительному выводу: не подходит Карнеги для русского человека – гладишь по шерстке, а толку мало; зато одно крепкое словцо сразу «вдохновляет» на трудовые и ратные подвиги.

Тимур считал, что командир должен быть лидером для своих подчиненных, способным повести за собой, эталоном порядочности и честности. Одержимый небом, он делал все возможное, чтобы в России была сильная авиация. Эта чистота помыслов, безграничная любовь к небу, к своей Родине, мужество и воля делали Тимура особенным, для многих он навсегда стал образцом командира, летчика, гражданина.

Всю душу, все свое умение он старался передать ученикам. Многие с любовью и благодарностью вспоминают своего командира. Павел Подгузов с гордостью рассказывал о нем: «Тимур был великим Учителем. Он аккумулировал вокруг себя энергию, заряжал ею всех и заставлял своим примером делать то, что он считал необходимым».

Высокую оценку дал ему полковник Сергей Рассказов: «Служа под командованием Тимура Автандиловича, мы чувствовали, что идем в авангарде родной авиации. Именно он убедил руководство, чтобы нам разрешили выполнение сложных фигур высшего пилотажа – «кобры» и «колокола». Ничего не было страшно, не было ничего невозможного, казалось, горы свернем с таким командиром!»

Подполковник Сергей Саушкин с восхищением говорил о Тимуре: «С пер вой встречи Тимур Автандилович поразил меня своим умением зажигать людей, вести их за собой, причем за ним шли не столько потому, что он был генералом, командиром дивизии, сколько потому, что он являлся для всех людей, его окружавших, командиром, учителем, идейным вдохновителем, наконец, просто порядочным человеком, которому верили.

Тимур Автандилович разрушил мое представление о генералах, поскольку я был просто удивлен, когда увидел человека, отдающего себя полностью работе. Про таких говорят: «бессребреник», основное его богатство составляло доверие и уважение к нему людей и огромный опыт летчика и командира, которым он щедро делился со своими летчиками.

Он был настоящим командиром, который требовал: «Делай, как я», а не «Делай, как я сказал», что подчеркивало его педагогический талант».

Майор Геннадий Галустян, начальник ТЭЧ отряда, писал о Тимуре: «Более 10 лет он вместе с нами и нашими семьями переносил все тяготы смутного времени, безденежья и безысходности. Только благодаря его вере в будущее корабельной авиации России сохранился, как я считаю, полк.

Непритязательный в быту, Тимур Автандилович в работе был беспощаден и к себе, и к подчиненным. Очень уважительно относился к личному составу независимо от должности и звания. Мог, например, признать свою ошибку и извиниться перед техником.

За долгие годы службы я впервые видел генерала, который ходил пешком и стоял в очередях в магазинах».

* * *

За своих подчиненных Тимур боролся всеми силами, отстаивая их перед начальством, а иногда даже спасая от снятия с летной работы. Он понимал, что настоящих корабельных летчиков очень мало в стране, знал, как сложно их вырастить, поэтому дорожил каждым из них. Самым важным для него было обучение молодых пилотов, подготовка новой плеяды палубников.

Командир эскадрильи подполковник Юрий Корнеев рассказывал, как в 1998 году группа молодых летчиков, возглавляемая Тимуром Автандиловичем, приехала в Нивенское на Балтике для освоения нового самолета. Тимур провозил на спарке каждого новичка, но, когда программа уже подходила к концу, вдруг испортилась погода. Часть летчиков, отлетав положенное, вернулась на Север, и Тимур мог бы уехать: ведь он был заместителем командира дивизии, – но он остался ради троих своих подчиненных, чтобы закончить программу их подготовки. «Тимур Автандилович верил нам, видел в нас залог будущего морской авиации, и благодаря ему мы служим до сих пор и летаем с авианосца! Хотя командующий авиацией Северного флота его потом упрекнул: «Зачем ты возишь этих капитанов?» Тимур Автандилович никогда не боялся вышестоящих начальников, – продолжал Юрий Корнеев. – В первую очередь думая о деле, о подготовке летных кадров, он часто брал удар на себя. В 1998 году авианосец очень мало времени был в море, и командующий отдал распоряжение не сажать больше молодых летчиков на палубу. А мне нужно было уходить в академию, и Тимур Автандилович сделал все, чтобы я сел на корабль.

Совершив свою первую посадку на авианосец, я зашел на пункт управления полетами к Тимуру Автандиловичу чтобы доложить о ней; он обнял меня, по-отечески прижал к груди и говорит: «Ты молодец, сынок, это все очень хорошо, но что я теперь командующему скажу?»

* * *

Став заместителем командующего морской авиацией, Тимур продолжал передавать свой опыт молодым летчикам. В 2001 году он работал в Острове, обучая лейтенантов технике пилотирования. Он с горечью говорил о том, что наша авиация находится в таком упадке, что скоро некому будет летать и некому будет учить летчиков. В полках топлива не хватает, у многих длительные перерывы в полетах, а молодые ребята по 7 лет не летали после окончания училища. Он отбирал самых перспективных и на износ работал, обучая их. Многие после одного вылета на спарке с Тимуром на сложные виды подготовки вылезали из кабины обессиленными, так как подобные перегрузки были им непривычны, а сам Тимур совершал 8–10 полетов за одну смену.

* * *

Наверное, появятся книги, где будет обобщен вклад Тимура в отечественную авиацию. Приведу лишь примеры из рассказа Сергея Степанова.

«С первого самостоятельного вылета в Тимуре поселилось стремление летать на пределе возможностей самолета и летчика. Если это учебная атака кораблей, то обязательно «смахнуть пыль с палубы», если полет на предельно малой высоте, то ниже телеграфных столбов. Особенно хочется сказать о маневрах, которые были «вылизаны» Тимуром до совершенства. Это атака наземной цели с горки. Суть заключалась в том, что самолет подходит к цели на высоте 10–20 метров, затем резко взмывает вверх до угла 70 градусов, далее в верхней точке «переламывается» на пикирование со сменой направления полета, тут же прицеливается, применяет оружие и на малой высоте уходит от цели. Все необходимо сделать за 10–12 секунд, и в этом случае ПВО противника просто не успевает ничего сделать. Так вот Тимур со своими летчиками выполнял этот маневр парой!

А вот еще одна забавная и одновременно грустная история, – продолжает рассказ Степанов. – Во время учебы в ВМА один моряк пожаловался Тимуру, за что он не любит летчиков. Его карьера складывалась вполне удачно, и ему уже дали добро на поступление в академию, а тут учения, и он отвечает за ПВО корабля: надо отразить атаку крылатых ракет (в реальности – самолетов Су-17М). Но «ракеты» подошли к кораблю на столь малой высоте и так энергично выполняли маневры, что захвата сопровождения и уничтожения не получилось. В результате – академии пришлось ждать еще год. В конце он добавил, что самолетами управлял какой-то… КИКАБИДЗЕ!

Знаю многих летчиков, которые, заняв высокие должности, утрачивали, если можно так сказать, интерес к полетам. Для Тимура сама мысль об этом была кощунственна. Когда я ему говорил: «Ты уже все умеешь», – он отвечал: «И линии горизонта того, что должен уметь, не вижу!» Для него не было обычных, рутинных полетов: в каждом полете он стремился раскрыть для себя новые возможности.

А про пилотов, уровень летной подготовки которых не соответствовал занимаемой должности, с сожалением говорил: «И этот в детстве недоел витаминов».

В авиации всегда чего-то недостает: то самолет неисправен, то погоды нет, то аэродром не готов, то командование запретило полеты. У Тимура был знакомый летчик-испытатель Александр Иванов, который коллекционировал поводы для запрета полетов. Последняя цифра, которую я от него слышал, была 360…

Отсюда пилоты делятся на две категории: те, которые ждут полетов, и те, которые их добиваются. Тимур, безусловно, относился к числу последних. Он действительно заслуживал каждый полет каторжным трудом на земле».

* * *

О Тимуре ходили легенды среди выпускников летных училищ, поэтому многие так стремились попасть к нему в полк. Подполковник Павел Прядко рассказывал: «О Тимуре Апакидзе я впервые услышал в 1986 году, когда был курсантом 3 курса. Это было время, когда нам запрещали рисовать силуэты самолетов Су-27 и МиГ-29, считая их сверхсекретными. А все курсанты мечтали летать только на новой технике. Ходили слухи о том, что в полку под командованием ТА. Апакидзе ведутся воздушные бои над полосой, в них дерутся на разных типах самолетов, готовятся, как американцы, к посадкам на авианосец, не пьют, не курят, а сам командир летает так, как показывали в фильме «Топ-ган».

После жесточайшего отбора мне посчастливилось попасть к Тимуру Автандиловичу и он оказал на меня огромное влияние. Запомнилось многое, особенно целеустремленность командира, его несгибаемость, умение находить способы решения проблем».

Но если в американских фильмах про летчиков почти все немыслимые полеты являются всего лишь спецэффектами, созданными с помощью компьютерных технологий, то Тимур все делал в реальности. Когда я увидела видеозапись летчика-испытателя Романа Кондратьева, где Тимур летал на малой высоте между каньонами на Севере, я так разволновалась, что не могла спать. С каким мастерством надо управлять самолетом, чтобы совершить такой рискованный полет на истребителе!

Павел Подгузов, как и все ребята из команды Тимура, восхищался его профессионализмом: «Наш командир мог абсолютно все. Если он сидел в задней кабине самолета, все были уверены на 100% в благополучном исходе любого полета». А подполковник Александр Королев рассказал, что однажды у него вылетела пломба из зуба, когда Тимур Автандилович * * *

Если в гарнизоне шли полеты, по почерку сразу было видно, когда в небе появлялся Тимур; люди останавливались и, запрокинув головы, восхищенно наблюдали за его истребителем. Со всей ответственностью Тимур готовился как к обычным, плановым полетам, так и к воздушным парадам и показательным выступлениям. В Саках, в Севастополе, в Североморске тысячи зрителей, затаив дыхание, следили за его виртуозным пилотажем. У меня его выступления вызывали восторг, гордость и в то же время потрясение; однажды на празднике в Севастополе после воздушного боя и демонстрационного полета я даже не в состоянии была говорить – такой был шок от тех немыслимых фигур, которые чертил в небе над бухтой Тимур. Летчики говорили, что так, как летает Тимур, не может никто.

* * *

9 мая 1995 года, в день 50-летия Победы в Великой Отечественной войне, Тимуру выпала честь провести пятерку истребителей Су-33 в парадном строю над Поклонной горой в Москве.

В 1999 году моя подруга Алла была с мужем Сашей Белуновым на МАКСе. Узнав, что Тимур прилетел с Севера на авиа-шоу они решили его разыскать, и когда подходили к группе летчиков в синих комбинезонах, услышали разговор двух военных, стоящих неподалеку. Один увидел нашивку на груди Тимура и спрашивает:

– А кто это – Апакидзе?

– Ты что, не знаешь? Это же бог!

– Как это – бог?

– Бог палубной авиации!

Тимур использовал любую возможность, чтобы сесть в кабину самолета. Учась в Академии Генерального штаба, он старался найти время для полетов в спортивном аэроклубе в Вязьме, а вместо отпуска работал на «Нитке» в Саках. Став заместителем командующего морской авиацией, постоянно пропадал в командировках. Я надеялась, что в Москве все будет по-другому и мы будем больше времени проводить вместе, и как-то сказала Тимуру об этом. А он ответил: «Я не могу не летать! В Москве я задыхаюсь, и только полеты спасают меня, дают силы и стимул к работе». Налет его среди летчиков-истребителей был самым большим в стране – более 5 тысяч часов.

Прославленный летчик Виктор Георгиевич Пугачев, у которого Тимур очень многому учился, в 1999 году в интервью отмечал высочайшее летное мастерство Тимура: «Удивительного склада человек! Одержимее летчика я не встречал. Его называют асом северного неба. Он пользуется непререкаемым авторитетом у тех, кто с ним работает, и всего себя положил на становление палубной авиации».

Пожалуй, это и было главным делом Тимура. На всех уровнях он боролся за то, чтобы палубная авиация была в России и развивалась. Он изучал богатый мировой опыт и старался брать на вооружение все самое ценное. Особенно его укрепили в правильности выбранного пути события на Фолклендских (Мальвинских) островах. В Военной академии Генерального штаба он защищал дипломную работу «Опыт боевого применения авиации в локальных конфликтах 80-х годов» на примере англо-аргентинского конфликта.

* * *

К сожалению, не все поддерживали Тимура, а чаще вместо помощи вставляли палки в колеса, и ему приходилось бороться в одиночку. Тимур рассказывал о начальнике Николаевского центра, грамотном офицере, который прослужил в тяжелой авиации, но не понимал, что такое истребители, что такое воздушные бои, и поэтому не давал летать так, как должно. Заместителем его был генерал Василий Васильевич Городецкий, очень сильный командир, человек старой закваски, пользовавшийся огромным авторитетом у подчиненных. Тимур ему подробно разъяснил, как ведут воздушный бой американские летчики, на огромных листах начертил схемы, и хотя Городецкий тоже был из тяжелой авиации, он поддержал Тимура, взял все бумаги и пошел к начальнику центра. Вышел он из кабинета буквально через 30 секунд ошарашенный: «Тимур, ты меня под тяжелый танк положил! Я командиру: американцы – то, американцы – сё, а он отрезал: «Американцы – ду-ра-ки!» И на этом разговор закончился».

Конечно, можно это воспринимать как шутку но Тимура всегда поражало нежелание людей учиться, уметь по-новому взглянуть на вещи. Не испытывая большой любви к Америке, он тем не менее считал, что очень многое из опыта американцев можно позаимствовать, чтобы отечественная авиация была на мировом уровне. Сам он никогда не был косным человеком, учился у всех, даже у лейтенантов, если находил в их работе рациональное зерно. «У меня служило много умных молодых ребят, которые предлагали что-то новое. Первым желанием, услышав о чем-то непривычном, было оттолкнуть, потому что я этого не знал, не видел, не понимал. Мне приходилось делать над собой усилие, чтобы вникнуть, разобраться, и если я действительно находил что-то разумное, шел навстречу. Поэтому я понимаю всех этих начальников, понимаю трудности, с которыми сталкивается любой командир, но нет оправдания тому, что человек вообще даже не пытается разобраться, а просто отмахивается.

Я никогда не стеснялся учиться у своих подчиненных. Летишь с лейтенантом, и когда он что-то интересное делает, я всегда спрашиваю: «Молодой, почему ты это так делаешь, а не так, как я рассказывал, как я учил? И если он все логически доказывал, мы это потом брали на вооружение».

Интересно, что всех своих учеников Тимур называл «молодой», хотя разница в возрасте порой была незначительной. Александр Королев говорил, что это слово давало уверенность летчику в том, что все у него впереди и что еще многому предстоит научиться. Сам Тимур оттачивал свое мастерство всю жизнь и не раз повторял: «Лейтенант, едва научившийся летать, считает, что теперь он может все. И только с обретением опыта летчик начинает понимать, что пределов совершенствованию нет».

* * *

Успехам своих подчиненных Тимур радовался больше, чем своим собственным. По крайней мере, он, вернувшись с полетов домой, очень сдержанно говорил о своих удачах, но если кто-то из молодых летчиков делал первый самостоятельный вылет на боевом самолете или впервые садился на палубу, Тимур просто сиял и с порога рассказывал об этом. Он гордился тем, что в полку у него есть надежные пилоты, на которых можно положиться в воздухе. Особенно он ценил своего постоянного ведомого Виктора Дубового, Героя России, и Заслуженного летчика Сергея Рассказова, ставшего в 2002 году на Севере командиром полка. Время показало, что они стали достойными его преемниками.

* * *

Иногда сослуживцы ставили Тимуру в упрек то, что порой он идеализировал людей, не замечая их недостатки: «Не все поняли, чего хотел от них Тимур Автандилович. Летать он их научил, а вот человеческие, моральные качества у некоторых были не на высоте». «Считал продолжателями своих идей людей недостойных, слишком доверял им. С ним многим было легко, потому что он за них все делал, был стеной, за которой тихо и спокойно. Решая самостоятельно все проблемы, Тимур Автандилович, по-видимому, надеялся, что соратники будут учиться сами, а они просто использовали его».

Об этом говорил и заместитель по воспитательной работе на авианосце «Кузнецов» капитан I ранга Николай Иванов: «Тимур никогда не был способен на предательство ни своей семьи, ни своих товарищей, ни своего дела. А вот его предавали, и Тимур это переживал очень тяжело».

Честь и порядочность были в крови у Тимура, и он был уверен, что и все, как он, живут так же, по законам совести, поэтому до конца поверить в недобросовестность тех, в кого вкладывал душу, не мог. Требовалось немало времени, прежде чем он убеждался в чьей-то нечистоплотности. Когда же сомнений больше не оставалось, он вычеркивал такого из своей жизни, но для него самого это всегда было сильнейшим ударом, и он корил себя за то, что не видел этого раньше.

«Тимур часто ошибался в людях, – говорил Сергей Степанов, – но в оценке летных качеств – никогда!»

Бывали случаи, когда Тимур говорил какому-нибудь летчику: «Ты больше летать не будешь», – хотя сказать такие слова было очень трудно. На него, конечно, обижались, но, кто знает, может быть, такое жесткое решение Тимура сохранило им жизнь… Он был резок и непреклонен во всем, что касалось летной работы: «Смотри на меня с ненавистью, но делай то, что я говорю, и будешь жить и летать долго!»

* * *

Тимура серьезно беспокоила судьба палубной авиации в стране, состояние авианосного флота, уровень профессиональной подготовки летчиков, и поэтому, где бы он ни служил, какие бы должности ни занимал, он по-государственному смотрел на эти проблемы и бил во все колокола. Причем в самые высокие инстанции – в Верховный Совет СССР, к Президентам России и Украины, к Руцкому, Язову Грачеву, Черномырдину – он выходил с конкретными предложениями и про граммами: по сохранению авианосцев, реформированию Центра боевого применения в Саках, по созданию «Нитки» на территории России, передаче Ейского авиационного училища Военно-морскому флоту, по сохранению дивизии в Североморске, решению жилищных проблем личного состава… Чаще всего реакция была негативной, как будто страной правили люди, абсолютно равнодушные к ее судьбе.

* * *

...

(Далее Тимур изложил конкретную программу по созданию этого центра в Ейске. – Прим. автора).

* * *

Летом 1995 года мы с Тимуром были в Кремле, где его наградили Звездой Героя России. Перед вручением нескольким приглашенным, в том числе и Тимуру, предложили выступить с ответным словом президенту. Тимур понял так, что говорить нужно после того, когда закончится вся церемония, и собирался сказать обо всех наболевших проблемах морской авиации, ведь возможность была уникальной – высказать все президенту напрямую! Его пригласили первым, он получил награду, сел, обдумывая свою речь, и только потом, слушая выступающих, осознал, какой неуместной была бы она в общем елейном хоре славословия. А ведь это было время всероссийской разрухи и развала всего! Второй раз выйти к трибуне, конечно, не получилось. Только один Марлен Хуциев, после того как Ельцин прикрепил ему на лацкан пиджака награду, откровенно сказал об упадке российского кинематографа. «Ну что ж, кино мы поможем!» – важно ответил президент. Что еще мог он сказать? Такую же ничего не значащую фразу услышал бы и Тимур…

* * *

Тимур, возглавив 100-й полк, спал по 3–4 часа в сутки, остальное время работал. Как я ни упрашивала его, чтобы он хоть немного пожалел себя, не изматывался так, но ничего изменить не могла. Наступали моменты, когда он находился на пределе физических сил, и тогда, чувствуя это, говорил: «Все, начинаю новую жизнь – буду приходить домой раньше, следить за своим здоровьем, высыпаться». Но «новая жизнь» длилась недолго. Слишком много он брал на себя, неся порой непосильный груз. Уставал он безмерно, совершенно не следил за своим здоровьем, и мне пришлось даже освоить траволечение и другие методы, чтобы как-то поддерживать его. К хронической усталости добавлялись и травмы, полученные на тренировках. К счастью, они бывали редко.

Все проблемы Тимура, его переживания, тревоги были и моими. Если я приезжала в Москву и встречалась с друзьями, на вопрос, как я живу, начинала говорить о Тимуре – он был моей жизнью. Мне тогда уже хотелось рассказать о нем в книге, чтобы все знали, что бывают такие люди, и очень жалею, что не вела записей. Позже Тимур говорил мне, что ему хотелось бы написать свою книгу, когда он уже не будет летать и у него появится время. Хотя он даже не представлял себе, что такой момент может наступить и он больше не сядет в истребитель.

Я гордилась Тимуром, и, по большому счету, для меня не было важным, какая у него должность, звание, – я только молила Бога, чтобы он был жив и здоров. Все, что было в моих силах, я делала для этого, хотя и у меня были минуты отчаяния. И тогда поддерживал меня Тимур: «Не расстраивайся, Волчок, все будет хорошо!» (Так он стал меня называть после мультфильма «Сказка сказок».) Наверное, человек находит в себе силы жить дальше только потому, что надеется на лучшее. Мы верили, что вместе мы все сможем преодолеть.

* * *

Гибель летчиков была для меня страшным потрясением, Тимур же потерю своих товарищей переживал, по-моему, сильнее, чем их близкие, – невыносимо было смотреть, как он страдает.

В 1989 году в небе над Очаковом столкнулись два самолета. Из одного летчики катапультировались, а второй самолет был управляем. Тимур не был руководителем полетов, но он тут же поднялся в воздух, чтобы оценить обстановку и поддержать молодых пилотов. Руководитель полетов, потрясенный катастрофой, на вопрос Тимура, все ли в воздухе, ответил: «Только вы двое. Остальные все на земле». Он даже не сказал, что на полигоне одна машина уже догорает. Тимур знал несколько случаев, когда удавалось посадить машину с отбитой консолью, поэтому стал уводить летчиков от города в сторону аэродрома, предупредив их, что при первой же необходимости они должны будут покинуть самолет. Ребята несколько раз подтвердили эту готовность, но когда стало ясно, что катапультироваться нужно немедленно, командир экипажа, находясь в шоковом состоянии, на многократные команды Тимура никак не реагировал. Тимур, летевший рядом, без конца кричал летчику: «Катапультируйся!» – видел его лицо, но тот привел в действие катапульту у самой земли, когда было уже поздно, а второй пилот, который должен был покинуть кабину самолета вслед за командиром, спастись просто не успел.

Всю ответственность за катастрофу Тимур взял на себя. К тому времени морских пилотов в руководящем составе Центра сменили летчики из ВВС, которые увидели в 100-м полку такое, с чем не встречались нигде и чего понять и принять не могли. Поначалу они уговаривали Тимура стать начальником методического центра, чтобы убрать его из полка, сулили звание полковника, а после катастрофы в Очакове за него взялись основательно. Тимура сняли с должности командира полка и хотели уволить из армии. Вместе с ним сняли и замполита полковника Валерия Хвеженко, хотя Тимур просил, чтобы его не трогали. В один миг Тимур лишился всего, ради чего жил, и это было таким ударом, что он, по его словам, чуть не умер.

...

Летчики, оставшись без командира, понимали, что в первую очередь пострадает сам полк, что Тимура никто не сможет заменить, и они боролись за него, как могли. Вот телеграмма, отправленная в Президиум Верховного Совета СССР:

...

«Когда Тимура сняли с должности командира, – вспоминает Сергей Степанов, – сослуживцы стали писать письма всем, включая Горбачева, о том, что совершается высшая несправедливость. Но ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Пришедшая «группа из ВВС» ощущала себя миссионерами (за очень малым исключением), призванными для спасения морской авиации. Нет нужды и желания описывать деятельность варягов, обо всем говорит итог их работы: все части Центра добровольно встали под знамена другого государства. И это сделали русские офицеры в надежде на дивиденды за холуйство. К счастью, у руководства Вооруженных сил Украины стояли мудрые люди, которые понимали, что предательство – не эпизод, а свойство натуры».

* * *

После распада Советского Союза в конце 1991 года все, кто служил в Крыму, должны были принять новую, украинскую присягу.

У Тимура не было и доли сомнений, присягать ему на верность Украине или нет. Он был русским человеком, но дело даже не в этом. Один раз дав клятву верности Родине, он и помыслить не мог, что можно принять другую присягу: это было равносильно предательству, измене самому себе, своим понятиям о чести и достоинстве офицера. И хотя решение Тимур принял сразу и бесповоротно, все, что происходило тогда в гарнизоне, было для него сильнейшим потрясением. «С этим аэродромом уходило то, что составляло смысл моей жизни. Я понимал, что второй такой тренажер нам не построить».

Мы не знали, чем все закончится и что ждет нас впереди. Обстановка в гарнизоне была накалена до предела, власть переходила от России к Украине и обратно иногда в течение суток, и все могло вылиться в вооруженное столкновение. Заместитель начальника Центра В.И. Безногих цинично заявил Тимуру: «Ты меня знаешь – кровь пущу, а на вас спишут И будете с Бакулиным (начальником Центра. – Прим. автора) отвечать за раздор между двумя братскими народами».

На людей страшно было смотреть: на чаше весов, с одной стороны, была честь и неопределенное будущее, а с другой – обустроенный быт, квартиры, которых многие ждали годами, дачные участки, которые кормили семьи, и благодатный крымский климат. Наш дом превратился в штаб, куда шли люди днем и ночью, мы почти не спали, и невыносимо было видеть плачущих подвыпивших мужиков, которые приходили к своему, хоть и снятому, командиру с одним вопросом: что делать? Ставленники украинского руководства действовали по принципу кнута и пряника: обещали облагодетельствовать всех, кто примет новую присягу, и подвергнуть репрессиям семьи неприсягнувших. Причем каждый офицер при назначении на должность на собеседовании должен был ответить на вопрос, будет он, если последует такой приказ, воевать с Россией или нет.

По договоренности части Центрального подчинения, куда входил и Центр боевой подготовки в Саках, должны были отойти России, но Украина самовольно приватизировала Сакский гарнизон, а Россия не приложила усилий, чтобы его отстоять. К кому только не обращался Тимур! В апреле 1992 года в Севастополь приехал А. Руцкой, и Тимур поехал на встречу с ним, но вернулся удрученный: «Наверху идет передел власти, а нас бросили на произвол судьбы». Решение пришлось принимать самому.

«Когда накал страстей достиг апогея, – вспоминал Тимур, – я что угодно мог сделать, у меня тогда авторитет был большой, но не стоил этот гарнизон человеческой крови! Мы вчера сидели в одной кабине, а сегодня должны убивать друг друга! Я мог увести весь полк в Россию, но там отказались. Мятежных полков не любят нигде».

8 апреля 1992 года, с третьей попытки, военнослужащие были приведены к украинской присяге (это был самый страшный день в сакском гарнизоне!), после нее все напились по-черному Многие принимали присягу не поднимая глаз. Некоторые украинцы просто не пришли на построение, а потом уволились – не потому, что не любили Украину, – слишком унизительно было присягать под дулом пистолета.

А команду Тимура пытались с позором вышвырнуть из Крыма. Но он позвонил командующему ВВС Украины В.Г. Васильеву и объяснил, что Родину они не предавали, никому не изменяли, просто сделали свой выбор и поэтому имеют право на построение и проводы с развернутым знаменем полка.

Тимур сумел убедить командующего, и 10 апреля, согласно Уставу Вооруженных Сил СССР, на плацу был выстроен весь 100-й полк. Было прощание со знаменем, вручение подарков. А потом Тимур обратился к своим бывшим однополчанам:

«Товарищи, честное слово, очень трудно с вами расставаться, расставаться с тем коллективом, с которым очень много пройдено – и в небе, и на земле. Мы с вами многое пережили – и хорошее, и плохое. Я все мог предвидеть, кроме того, что произошло сейчас. Наверное, никто не мог предусмотреть, что развалится наше государство и что первый корабельный истребительный полк будет заниматься не свойственными ему задачами.

Уезжая отсюда, я забираю частицу полка, и мы продолжим то, ради чего этот полк был создан.

И я очень хочу, чтобы никогда нас не заставили наши политические вожди смотреть друг на друга сквозь перекрестие прицела!»

* * *

Тимур был военным человеком, прекрасно владеющим оружием и в случае необходимости обязанным применить его. Но, слава Богу, этого не случилось! Что угодно могло произойти и в 1992 году в Крыму, и в 1981 году в Калининграде, когда Тимур был назначен ведущим ударной группы, находившейся в боевой готовности из-за возможных провокаций со стороны польских военных кораблей в связи с развернувшимся движением «Солидарности». Тимур, конечно, выполнил бы приказ блестяще, но впоследствии он говорил, что наших летчиков потом во всем бы и обвинили, как это произошло со сбитым на Дальнем Востоке в 1983 году «Боингом».

Будучи командиром дивизии на Севере, он должен был по разнарядке отправлять какую-то часть матросов в Чечню, но, найдя грамотные аргументы, не отдал туда ни одного человека.

Осенью 1992 года Тимуру предложили возглавить Военно-воздушные силы Грузии. Войны там тогда не было, разрухи тоже, а самое главное, появлялась возможность работать без ограничений и создавать такую авиацию, какой она, по мнению Тимура, и должна быть. Поэтому, с точки зрения летной работы, предложение было очень заманчивым, не говоря уже о всяких благах, которые сулил Шеварднадзе. Но родиной Тимура была Россия, и по духу, по воспитанию он был русским человеком и служить вновь испеченному государству, конечно, не мог. Хотя с грузинскими родственниками у Тимура были очень теплые отношения. Он навещал отца, Автандила Александровича, не раз и я с детьми гостила в Тбилиси, и встречали нас по-родственному сердечно. Отец Тимура много сделал для нас, а позже, когда распался Советский Союз и в Грузии, как и во многих бывших республиках, наступила безработица, Тимур приезжал в Тбилиси, поддерживал отца и помогал ему. В 2003 году по приглашению мы ездили в гости к брату Тимура Ираклию, артисту театра им. Руставели. Тимур говорил, что, если бы Грузия подверглась внешней агрессии, он бы первым прилетел ее защищать.

Командующий морской авиацией Владимир Григорьевич Дейнека рассказывал, как в его кабинете Тимур советовался с ним, стоит ли отвечать на предложение грузинского руководства. Ответить, конечно, было необходимо, но как найти тактичную мотивировку отказа (других решений Тимур даже не предусматривал)? Сначала доложили обо всем Главкому, а потом Тимур позвонил Министру обороны Грузии и объяснил, что он морской летчик, летающий с палубы, а авианосцев в Грузии нет, и главное – он русский офицер и служить другому государству не будет. После разговора Тимур положил трубку телефона и воскликнул: «Я ни за что не стал бы служить Грузии, даже если бы Шеварднадзе меня усыновил!»

Генерал-полковник В.Г. Дейнека впервые познакомился с Тимуром в Очакове в 1988 году. Он тогда был командующим авиацией на Северном флоте и много слышал об Апакидзе. После короткой беседы он сказал: «Если будут вопросы – звоните», – и поразился напористости молодого командира, так болеющего за свое дело, потому что Тимур тут же произнес: «Есть вопросы. У меня просьба: отдайте в мой полк таких-то и таких-то летчиков!» Тимур говорил очень убедительно, а под конец добавил: «Вы сомневаетесь, что мы будем летать с авианосца? Я – Апакидзе, авианосец – «Тбилиси», и я буду с него летать!»

* * *

В 1992 году авианосец, уже с именем «Кузнецов», перебазировался в порт приписки Североморск, поэтому именно туда улетел из Крыма Тимур, а за своим командиром ушли 15 летчиков и 85 человек инженерно-технического состава. Эти люди, верные воинской присяге, и составили тот костяк, опираясь на который, Тимуру удалось сохранить для страны палубную авиацию.

Семьи остались в Крыму, в неизвестности и тревоге, так как новые власти грозили выкинуть нас из квартир на улицу. Слава Богу, что этого не произошло! Много позже я узнала, что Тимур перед отъездом, опасаясь и переживая за нас, взял табельное оружие, пришел в штаб и предупредил, что если с его семьей что-нибудь случится, он не остановится ни перед чем! А его слова, и это знали все, никогда не расходились с делом.

Расставание было тяжелым, но Тимур меня обнадежил: «Скоро мы вернемся! Вся эта заварушка закончится – и мы снова будем вместе». Никто до конца не мог поверить, что возврата уже не будет. И мы остались ждать…

Сакский гарнизон, перейдя в подчинение Украины, постепенно стал умирать: прекратилась подача газа, горячей воды, отопления, электричество давали по часам. В потемках дети возвращались домой из школы и сидели при свечах в выстуженных квартирах. Зарплата в виде купонов была редким событием. Стих шум самолетов над городком – исчезло топливо. Летчики, специалисты высокой квалификации, чтобы прокормить семьи, занимались мелкой торговлей, шли в подсобные рабочие, подавались на заработки в Россию или становились наемниками в странах третьего мира; некоторые просто спивались. Судьба каждого из них – отдельная печальная история. А вот те, кто решал их участь, получают пенсию в России, например, В.И. Безногих, главный предатель, сдавший сакский гарнизон Украине.

* * *

На Севере Тимур и его команда оказались в непростых условиях: жилья не хватало, не для всех нашлись должности, а остальные получили должности с понижением. Мы три года жили в Саках в ожидании перемен, и разлука была мучительной. В отпуск, зимой или осенью, Тимур рвался к нам, летом северяне работали в Крыму на «Нитке» по договоренности с Украиной, а в весенние и зимние каникулы мы приезжали в Североморск и жили вчетвером в маленькой комнатушке Тимура.

В каждом письме Тимура сквозила тоска по семье.

...

А вот письмо дочки: «Папуля, ты когда приедешь? Мы по тебе очень соскучились. Я соскучилась по тебе с первой минуты твоего отъезда!»

* * *

В 1995 году мы, наконец, переехали к Тимуру, и это было счастливое время, хотя трудностей и тревог хватало. В 1997 году я попала в больницу, состояние мое было столь тяжелым, что уже не было сил и желания жить, и я хотела только одного – скорее бы все кончилось. Спас меня Тимур. Он каждый день приезжал из нашего гарнизона в Североморск-1, чтобы поддержать меня. Нагрузка у него была безумная – он тогда командовал дивизией, и времени не было совершенно, но хоть на 5 минут он все же появлялся на пороге моей палаты. Его воля и его любовь вытащили меня с того света. Если бы я так же могла его спасти!..

* * *

В 1994 году в Совете Обороны было принято решение по поводу «Кузнецова»: он должен разделить участь других авианосцев ввиду отсутствия подготовленного авиакрыла. Если до конца года ничего не изменится – корабль будет продан.

«Я понял, – вспоминал Тимур, – если наш единственный авианосец продадут, то палубной авиации в нашей стране не будет никогда. И все, ради чего мы уехали с Украины, пожертвовав всем, теряло смысл. И я решил сажать летчиков в любых, самых жестких условиях».

То, что вынес на себе Тимур, трудно передать словами. Это был каторжный труд, потому что летчиков приходилось учить с нуля, каждого Тимур готовил лично и каждого лично сажал на палубу. Усложняли все и объективные условия: развал страны, нехватка топлива, самолетов, бытовая неустроенность, сами полеты в условиях Заполярья. «Готовить летчиков, – рассказывал Тимур, – было очень трудно, учитывая экономические трудности, инфантильность нашего руководящего состава, шкалу ценностей в авиации». Вся страна, по словам Тимура, находилась «в перевернутом штопоре»; в армии начался разброд, по полгода военные не получали зарплату, и жители нашего гарнизона брали в магазинчике продукты в долг, записывая покупки в долговую книгу.

У летчиков, перелетевших из Крыма вместе с Тимуром, закончились все сроки на допуск к полетам; аэродромы и службы обеспечения оказались в плачевном состоянии, оборудование выходило из строя, а запчастей не было. И никто не мог поверить, что в столь короткие сроки и в таких немыслимых условиях в стране появится первая десятка летчиков-палубников. «Кузнецов» был спасен!

«Надо отдать должное мужеству Тимура – вот где подвиг! – вспоминает Сергей Степанов. – Несмотря на предельно напряженный график работы, ему удалось довести до самостоятельных посадок на палубу больше 10 человек. «С запасом» подготовить каждого пилота не было ни средств, ни возможностей. Приходилось допускать к самостоятельным полетам и посадкам на палубу летчиков, прошедших минимально необходимое количество учебных и тренировочных полетов. Здесь нельзя было ошибиться ни в оценке летной подготовки каждого летчика, ни в его психофизиологическом состоянии. Цена ошибки… даже страшно предположить! Оценку готовности каждого летчика определял Тимур, он же давал разрешение на каждый полет. На нем лежала вся ответственность, и он прекрасно понимал, что в трудной ситуации делить ее с ним никто не будет».

В 1994 году Тимур в интервью говорил: «Мы живем сегодняшним днем, надеемся на завтра, но что будет с нами, с вооруженными силами, не знает никто, никто не ответит на этот вопрос…»

Ради будущего Тимур делал все, что было в его силах, преодолевая все трудности, – и его пилоты по уровню летной и боевой подготовки встали на мировой уровень. Поэтому на вопрос, способны ли мы защитить себя, он с полной ответственностью и гордостью отвечал: «Я уверен, что мои летчики, личный состав вверенной мне дивизии, если придет лихая година, свой долг выполнят, и выполнят его по-настоящему».

* * *

В 1996 году авианосец «Кузнецов» ушел на боевую службу в Средиземное море, и благодаря успеху наших палубных летчиков весь мир узнал, что в России есть авианосный флот и есть сильная корабельная авиация.

На период боевого похода Тимур был назначен командиром авиакрыла, и вся тяжесть полетов в новых для летчиков условиях, ответственность за их безопасность легла на его плечи. По словам летчика-испытателя Сергея Мельникова, Тимур совершенно не щадил себя, садился на палубу до 7 раз в день, показывая пример другим.

* * *

С трудностями пришлось столкнуться еще до начала боевой службы, при перебазировании на корабль, так как основная часть летчиков перелетала уже в условиях полярной ночи, что делалось впервые.

В интервью корреспонденту газеты «На страже Заполярья», взятому во время похода «Кузнецова», Тимур подробно рассказал, в каком положении оказались пилоты перед началом боевой службы и что пришлось им испытать в Средиземном море.

«Ситуация, в которой мы оказались в период подготовки к длительному плаванию, вообще-то нестандартная. Потому что никогда и нигде летчики не выходили на боевую службу с такими перерывами в полетах. Мы напоминали японцев образца 1945 года. При отсутствии однотипной спарки восстановили всех летчиков прямо на боевой службе. Не от хорошей жизни, но тем не менее это сделали. Летчики, которых мы взяли в поход, сейчас летают самостоятельно все, хотя, когда мы уходили сюда, твердой уверенности, что сможем выпустить всех, не было. Поэтому каждому была составлена индивидуальная программа, и каждого выпускали в самостоятельный полет по качеству подготовки. Начинает хорошо получаться на спарке, значит, может летать.

И все равно каждый взлет – это огромная эмоциональная нагрузка. Три месяца не сидеть в боевом самолете – это многовато. К тому же вывозят на спарке Су-25УТГ, которая ничего общего не имеет с Су-27К.

Потом летчик взлетает сам, и первый полет над морем, который он выполняет после перерыва, для него с психологической точки зрения – серьезное испытание. Чтобы двумя словами охарактеризовать это состояние, думаю, не ошибусь, если скажу: первая мысль, которая посещает летчика, взлетевшего самостоятельно здесь, в Средиземном море, будет: «Может, я зря взлетел?» Я им так и говорю: «Сомнения появляются у любого. Делаете деревянное лицо, берете волю в кулак, вспоминаете, что вы русский летчик, и садитесь на палубу. И все – никаких проблем не будет».

…Конечно, разница в полетах там, на Севере, и здесь есть. При невозможности сесть на палубу корабля каждый летчик там знал – у него есть запасной аэродром. Он мог сесть или на свой, или на ближайший. В 94 и 95-м годах у нас были случаи, когда гак не брал трос по 2–3 раза кряду, и летчик спокойно уходил на свой аэродром. Здесь мы летаем при отсутствии запасных аэродромов. Те, которые мы назначаем сами для себя на летную смену, являются не запасными, а аварийными. К примеру, в районе, где мы сейчас летаем, на территории Кипра есть три аэродрома. Но они чужие, греческие. Мы не знаем, как нас там примут. То есть Греция официально подтвердила, что разрешает садиться нашим экипажам в экстремальных ситуациях на эти аэродромы. Но каждый летчик прекрасно понимает, что уходить туда ему нужно при дефиците топлива, потому что по-другому сделать нельзя – с большим остатком самолет на палубу не садится. Удаление до этих запасных аэродромов 200–300 километров – это много для истребителя. Кроме того, существует языковой барьер. Помимо всего прочего, там погода должна быть хорошей – местность гористая, а если пробивать облака на авось, полет может закончиться плачевно.

Те полеты, которые мы выполняли в Баренцевом море, – сложные, требующие высокого профессионального мастерства от летчика, – кажутся по сравнению с теперешними детскими. Полеты с корабля у родного берега – да, это трудное и опасное дело, но их нельзя сравнить с полетами, которые выполняются на боевой службе.

Я по себе могу сказать: тут каждый раз, когда взлетаешь, все время в напряжении. У меня 170 посадок тем не менее расслабиться я не мог ни разу. Когда заходишь на посадку, приходится мобилизовывать волю, знания, мастерство для того, чтобы успешно завершить полет.

Средиземное море – оно каждый раз разное. Летчику, который обладает жестким, устойчивым стереотипом, в таких условиях с корабля летать очень тяжело. Да и корабль здесь каждый день разный.

Кроме того, сама жизнь на корабле непривычна. Большинство летчиков к палубе не приучены. Одно дело: сел – взлетел, ну максимум неделю прожил на корабле. Совсем другое – быть здесь длительный период. Летчики находятся в нестандартной для себя ситуации. Сказывается замкнутость пространства, человек должен привыкнуть к кораблю, адаптироваться. У нас этот процесс прошел более или менее спокойно.

…Спрашиваете, каким должен быть летчик корабельной авиации? Прежде всего, он должен быть подготовлен в профессиональном отношении. Это должен быть летчик, который освоил сложный и высший пилотаж во всем диапазоне скоростей, то есть получил основательную базовую подготовку. Он должен быть подготовлен к атаке воздушных, морских и наземных целей и, соответственно, должен иметь желание летать с авианосца. Без желания тут нечего делать. Потому что тот стресс, который испытывает палубный летчик в каждом полете, просто так не проходит. …Но я должен сказать, что не заметил, чтобы кто-то из наших пилотов был в шоковом состоянии. Все летают, и летают, я считаю, нормально».

* * *

А вот впечатления Тимура, записанные уже после похода.

...

Случалось, что по курсу авианосца появлялось постороннее судно. «Рыбачок» вывешивает сигнал: «Потерял управление». А в воздухе в это время – две спарки без топлива. Авианосец вынужден сворачивать с боевого курса, на котором самолеты садятся на палубу, время уходит. Можно представить состояние летчиков, когда топливо на исходе! Как вспоминал потом подполковник Константин Кочкарев, после такой напряженной посадки потребовалось еще около часа, чтобы все встало на свои места, «прошла мелкая дрожь в руках и ушли дурные мысли».

* * *

Тимур не раз попадал в сложные ситуации, особенно в первые дни похода. Однажды он с полковником Алексеем Власовым только взлетел с трамплина – им в лоб идет норвежский истребитель. И, чтобы не столкнуться, им пришлось отворачивать на скорости, на которой самолет почти не управляется. В другой раз Тимур сразу же после взлета с трамплина вынужден был идти на перехват французского самолета «Атлантик», который фотографировал наш авианосец. Француз пытался избавиться от атакующего российского самолета и опасным маневром загнать его в воду. А когда Тимур ушел от него на малой высоте, «Атлантик» сам чуть не упал в море. Тимур блестяще выполнил свою задачу, отогнал чужой самолет от корабля и долго преследовал его.

Подполковнику Мечиславу Савицкому пришлось заходить на посадку против солнца. После первого захода у летчика появились сомнения: «Смогу ли сесть по командам РВП [3] ? Попросил «Луну» [4] на 100%, а она и так на 100%, стало очень тоскливо. Но ведь Апакидзе не дурак, раз выпустил. Решил: два захода на посадку делаю, не сяду – буду прыгать.

…Этот полет был самым трудным в моей жизни, он не идет ни в какое сравнение с первым самостоятельным полетом с авианосца».

А при взлете парой на перехват после схода с трамплина у М.Савицкого частично отказал двигатель. Летчик слил топливо и кратчайшим путем зашел на посадку Права на ошибку у него не было – в случае непопадания самолета на трос аэрофинишера уход на второй круг был бы невозможен. Опыт и мужество позволили Мечиславу сохранить боевую машину и свою жизнь.

Иногда риск был просто неоправданным. Вот случай, рассказанный С. Степановым.

«Выход в океан «Кузнецова» необходимо было использовать для изучения возможностей авианосца и авиации. Для этого очень много было сделано, в том числе была предпринята попытка исследования возможностей комплекса самолет – авианосец на предельно допустимую балльность волнения при выполнении полетов. Уж на что Тимур – фанат полетов, но в тех условиях он был категорически против. Однако вышестоящий командир приказал – и в довольно серьезный шторм самолеты авиакрыла были подняты в воздух.

После взлета погода резко ухудшилась, запасных аэродромов нет. Летчикам пришлось садиться, когда палуба качалась с диапазоном плюс-минус 3 метра. (Для скептиков рекомендую попробовать сесть в лодку с причала при самом минимальном волнении.) Тимур, не будучи человеком набожным, в эти минуты обратился к Богу, так как более уповать было не на кого!

На конференции по итогам боевой службы автором этой идеи было сказано: «Летчикам иногда приходилось исправлять ошибки командиров». Все!»

В столь жестких условиях команда Тимура продемонстрировала удивительное мастерство и мужество, так как садиться пришлось практически без аварийных средств спасения в условиях предельной качки.

* * *

Ночью 23 февраля, в праздник, на эсминце «Бесстрашном» умирал мичман – пища попала в дыхательное горло. На судне был только фельдшер, а основная группа врачей, реанимационное отделение находились на «Кузнецове». Из руководящего летного состава на авианосце остался только Тимур (остальные находились с визитом в Италии).

Надо срочно спасать человека, а в море шторм, баркас из-за сильного волнения подойти к эсминцу не может. Полеты на вертолете в ночное время на «Бесстрашный» запрещены уже более 10 лет, так как это корабль старого проекта и при посадке на него ночью было много жертв среди летчиков.

Тимур по распоряжению заместителя командующего Северным флотом вице-адмирала В.Т. Харникова вызывает командира авиагруппы вертолетчиков подполковника Николая Куклева:

– Человек погибает, полетишь?

– Не летал на него 10 лет.

– Что делать будем?

– Полечу!

– Ради спасения одного мы ночью, в шторм, рискуем твоим экипажем и реанимационной бригадой. Можно всех потерять!

Но Николай на К-27ПС полетел на «Бесстрашный», а Тимур привел в готовность дежурные силы – экипаж под руководством заместителя командира эскадрильи майора С. Мироненко – на случай спасения людей с вертолета Куклева.

Летчик сумел посадить машину на эсминец, хотя крен корабля был 20 градусов, оставил врачей и вернулся на авианосец.

А в 4 часа утра пришлось снова лететь за пострадавшим – ему потребовалась срочная операция. И Куклев, никому не докладывая, полетел второй раз и доставил мичмана и врачей на «Кузнецов».

Такие вот самоотверженные, героические люди были под началом Тимура в походе!

* * *

При полетах в нейтральных водах взаимное поведение летчиков разных государств определяется нормами международного права. Но кроме законов писаных есть и другие. Когда «Кузнецов» вышел в Средиземное море, американцы телеграфировали ему: «Добро пожаловать!», что на морском языке означает оскорбление. На это заместитель командующего Северным флотом вице-адмирал Владимир Григорьевич Доброскоченко ответил: «Мы пришли к себе домой!» И все же в первые дни иностранные самолеты стремились показать свое превосходство, а израильские истребители три раза заходили в хвост Су-27, что символизировало поражение. Сергей Степанов рассказывает: «Гнев Тимура на разборе полетов был запредельным, в ход были пущены самые нелицеприятные и другие выражения не из словаря дикторов ТВ. Летчик, столкнувшийся с израильтянами, как он сам потом признался, не рад был, что чистосердечно рассказал обо всем, что произошло.

Как бы то ни было, но до конца боевой службы ни один наш самолет перехвачен не был».

Тимур собрал всех летчиков и разъяснил им, что они представляют великую страну и просто обязаны быть на высоте. Потом обратился к первому заместителю Главнокомандующего ВМФ адмиралу Игорю Владимировичу Касатонову, и тот дал добро: «Делайте все, что считаете нужным, только без уголовщины!»

«У нас появилась возможность продемонстрировать всю выучку летного состава, – вспоминал Тимур, – и я считаю, что мы заставили натовских летчиков уважать себя, хотя там очень сильные пилоты, слабых мы не встречали. Мы сталкивались с летчиками разных иностранных государств: Норвегии, Франции, Испании, Турции, Германии, Америки, Израиля, Италии, и через одну-две летные смены они стали запрашивать разрешения подойти к кораблю, сделать фотоснимки и т.д. Мы заставили уважать и свой флаг, и Военно-морской флот России».

Именно Тимур переломил ситуацию в первые дни похода. Адмирал И.В. Касатонов, вспоминая боевую службу, приводит такие факты: «Когда мы 28 декабря 1995 года начали полеты в Центральной Атлантике, первым, кто взлетел, был генерал Тимур Апакидзе. И было величайшей радостью, когда наши, российские истребители действительно охраняли небо над отрядом кораблей России. Первым, кто вышел в учебную атаку по «Нимродам», «Орионам», английским, американским, голландским самолетам, по-настоящему прижал их к воде и показал силу и класс нашей палубной авиации, был Тимур Апакидзе.

А 13 января 1996 года случилось еще одно историческое событие, равного которому не было: 16 российских адмиралов и офицеров прилетели на американский авианосец «Америка», и два летчика – Тимур Апакидзе и Виктор Пугачев слетали на американских самолетах. Это было символическое событие, поскольку уровень летной подготовки у наших летчиков был высочайший».

* * *

У Тимура от посещения американского авианосца осталось очень сильное впечатление. Правда, в первые минуты все передвижения людей и техники на палубе корабля показались такими хаотичными, что Тимур даже расстроился, решив, что попали они на авианосец в парко-хозяйственный день. Но, повинуясь какой-то незримой воле, все на глазах вдруг преобразилось, а когда за 18 минут с палубы поднялось в воздух 50 машин, Тимур испытал настоящее потрясение: американцы продемонстрировали великолепную организацию и летную выучку.

«Американские пилоты – открытые, доброжелательные люди, – делился своими впечатлениями Тимур. – Они показали такую высокую профессиональную подготовленность, что просто хотелось перед ними снять шляпу. Но мои летчики американцам не уступят ни в чем; к сожалению, таких летчиков у нас в стране мало, но мы сделаем все, чтобы их стало много.

У меня нет никаких сомнений, что эти отзывчивые, улыбающиеся американские парни, если им прикажут, будут топить наши корабли и сбивать наши самолеты. Я жал им руку и в то же время понимал, что это наши потенциальные противники и партнерами они нам никогда не будут, потому что партнеры – это равные, а мы с ними не равные. Они нас поставили на колени, но это временно, и они радуются зря!»

По предложению американцев, Тимур слетал на палубном противолодочном самолете S-3А «Викинг», а Виктор Пугачев – на истребителе-перехватчике F-14 «Томкэт».

Так, к освоенным Тимуром 13 типам самолетов добавился иностранный. О полете на нем он рассказывал с большим воодушевлением.

«Приборное оборудование «Викинга» не сложное, и сам самолет отличается простотой управления. Левый летчик показал мне пару раз эволюции на нем, потом поднял руки – на, пилотируй! Тогда я начал делать на нем пилотаж. Думаю, что американский летчик сильно рисковал, потому что Бог его знает, что от этого русского генерала можно ожидать: ручку схватит – самолет в штопоре! Но, наверное, он был уверен в своих силах. Я сомневаюсь, что он был уверен во мне, потому что, когда шли с ним к самолету, он меня спросил: «Вы вообще летали когда-нибудь на чем-либо?» В ответ я говорю: «Я – летчик, и летчик палубный!» Тогда американец успокоился. На авианосец мы прибыли в парад ной форме, поэтому летный комбинезон пришлось надеть американский – он остался у меня на память.

Когда я открутил на самолете весь пилотаж, американец убедился, что я действительно летчик. В кабине была девушка-переводчица, но после трех петель она забыла все русские слова и до конца полета только произносила: «Господин генераль, господин генераль…» Пришлось перейти на язык жестов – американский летчик пальцем показывал мне, какой курс, какая высота…

Посадка на палубу на меня впечатления не произвела – на американский авианосец садиться проще, чем на наш. И я, и любой мой летчик сядет на него с первого захода, а вот американец без предварительной подготовки на наш корабль не сядет, потому что у нас система посадки гораздо сложнее.

Да и взлет с трамплина у нас гораздо страшнее. Советский летчик, наверное, и отличается от других летчиков своим бесстрашием. У нашего человека потенциальные возможности безграничны, поэтому нас во все времена боялись – нашего духовного потенциала, нравственных, моральных устоев, силы духа.

Ни один американский летчик в тех условиях, в которых эксплуатировался «Кузнецов» (а эксплуатировался он на предельных параметрах), при всей любви к своему флагу и Америке, наверное, работать бы не смог. Я знаю, что если американ кофе не попил, то боевые возможности у него как-то резко снижаются. А нашего летчика можно не кормить, он может быть небритый, немытый, но взлетит – и победит! Я не хочу сказать, что это хорошо, но это есть».

Тимур легко выполнил задание на американском самолете и посадил его на палубу, а вот американцы повторить то же самое на нашем самолете отказались.

* * *

В январе к «Кузнецову» вплотную подошел американский крейсер «Монтеррей» для совместного маневрирования. По указанию адмирала И.В. Касатонова, пара истребителей, управляемая командиром авиаполка полковником Иваном Бохонко и его ведомым майором Павлом Подгузовым, должна была выполнить проход между кораблями. Расстояние между бортами кораблей было таким маленьким, что этот проход между ними парой можно было сравнить с полетом Валерия Чкалова под мостом.

Наши летчики прошли ниже уровня борта американского крейсера в сомкнутом строю, продемонстрировав высочайшее летное мастерство, хладнокровие, точный расчет, а главное – способность при необходимости идти на риск. Малейшее уклонение вправо или влево могло стоить им жизни. Американцы были потрясены, они даже не успели в первые секунды осознать, что произошло, и попросили повторить проход.

При возвращении с боевой службы «Кузнецов» шел в тесном строю с английским эсминцем «Шеффилд». Тимур мастерски открутил фигуры высшего пилотажа над английским кораблем, показав все возможности самолета Су-27, и когда вице-адмирал В.Г. Доброскоченко встретился на «Шеффилде» с его капитаном, тот преподнес бутылку шампанского со словами: «Прошу передать эту бутылку тому замечательному летчику, который пилотировал самолет!»

А затем от командира английского фрегата пришло благодарственное письмо:

...

В те дни, когда наши корабли сопровождал «Шеффилд», к «Кузнецову» подошли два норвежских истребителя, чтобы поупражняться в воздушном бою с российскими летчиками, но летная смена на авианосце подошла к концу. Тимур попросил переводчика передать через английский фрегат приглашение норвежцам на следующий день сразиться с ними два на два или четыре на четыре, как они захотят. Получив ответ, переводчик засмеялся и сказал Тимуру: «Том Карстен передал наши слова, но от себя добавил: «Только я вам этого не советую делать – русские вам задницу надерут!» Так натовцы оценили профессиональный уровень российских пилотов.

* * *

Боевой поход в Средиземное море стал звездным часом Тимура и его летной команды. Правда, он стоил Тимуру как командиру авиакрыла огромнейшего напряжения, и в том, что боевая служба прошла без потерь (а это, к сожалению, случалось в нашей стране редко), его несомненная заслуга.

После возвращения Тимур признался: «Этот корабль стал для нас родным домом, я даже не ожидал, что вот так прирастешь к нему. Я готов целовать каждый квадратный метр палубы «Кузнецова», нашего авианосца, только за то, что он не забрал ни одного летчика!»

Возвращение наших летчиков из похода стало праздником в гарнизоне, все до последней минуты с тревогой ждали своих мужей. Я вела урок, когда небо над городком наполнилось ревом истребителей. Самолеты пролетали парами, и каждый приветствовал покачиванием крыльев. У нас дух захватывало и от радости текли слезы.

Сколько потом было воспоминаний! Причем даже о самых опасных моментах ребята говорили с юмором. Из рассказов Тимура я поняла, что бытовые условия на корабле были нелегкими, особенно остро ощущалась нехватка пресной воды. Со смехом он говорил, что небольшое количество воды использовали на то, чтобы и чай заварить, и помыться, в ней же постирать, а потом и пол помыть. А какое потрясение он испытал на американском авианосце, когда в разгар полетов увидел выходящего из душевой негра, в трусах и шлепанцах, с пушистым полотенцем на плече, чистого и благоухающего! Причем тот «не потерял сознание», когда в коридоре повстречался с командующим 6-м флотом Пилингом.

Очень интересными были рассказы о пребывании в Сирии и на Мальте. В Сирии Тимур познакомился с помощником посла Гочей Буачидзе, который стал для Тимура добрым и искренним другом, как и его брат Гела. Мы с детьми слушали забавные истории о местных обычаях, о повадках обезьян в Дамаске и о карнавале в Валетте.

Рассказы о полетах вызывали восхищение, а порой и дрожь. Для меня же самым главным было то, что все закончилось благополучно и что Тимур наконец-то дома.

* * *

25 мая в Североморске состоялось офицерское собрание по поводу вручения Звезды Героя Тимуру и командиру авиаполка полковнику Ивану Бохонко. В ответном слове Тимур обратился к сидящим в зале морякам и летчикам:

...

Командующий морской авиацией в 1994–2000 г.г. Владимир Григорьевич Дейнека, Тимур, летчик-испытатель Герой Советского Союза Виктор Георгиевич Пугачев.

Мечислав Савицкий, Герой России Виктор Дубовой, губернатор Мурманской области Юрий Алексеевич Евдокимов.

Тимур и Мечислав Савицкий. Саки. 2000 г.

Тимур, летчик-испытатель Герой России Анатолий Квочур, Сергей Байнетов. Жуковский. 1999 г.

На тренажере.

Тимур – слушатель Военной академии Генерального штаба. 1999 г.

Сергей Байнетов и Тимур – выпускники Aкадемии Генерального штаба. Москва. 2000 г.

Тимур и В.Г. Дейнека. 2001 г.

Тимур и В.Г. Дейнека в Комсомольске-на-Амуре. 2001 г.

Сергей Рассказов.

Алексей Сердюк, Тимур и Павел Подгузов. Остров. 2001 г.

Последний вылет Тимура… Остров. 17 июля 2001 г.

Троекуровское кладбище. Москва. Июль 2001 г.

Вручение премии им. Бориса Сафонова. Штаб авиации ВМФ. Москва. 2002 г.

Открытие памятника Тимуру в Североморске 26 июля 2003 года Мэр города В.И. Волошин, Женя, Марина Марковна.

Открытие памятника Тимуру в г. Саки 16 сентября 2003 года. Б.Н. Назаров, В.М. Стрельников, А.К. Доценко, В.Г. Дейнека, Ю.М. Тишков, С.Н. Мельников, Н.А. Рогов.

А. Кузиванов, Ю. Ефимов, Марина Марковна, В. Солодовников, В. Похилько, С. Захаров у памятной доски Тимуру в Нахимовском училище.

Мария и Евгений на могиле отца. Троекуровское кладбище. Москва. 2005 г.

Крест и памятник на месте падения самолета. Остров. 17 июля 2006 г.

* * *

Через год Тимур должен был поступить на учебу в Военную академию Генерального штаба, но 15 сентября 1996 года в Крыму погиб Алексей Власов, которого Тимур готовил вместо себя на должность командира дивизии. Леша, близкий друг Тимура еще с Нахимовского училища, вместе с ним прошедший и Ейское училище, и Остров, и Калининград, грамотный летчик, достойный офицер, человек высокой порядочности, был бы надежной заменой Тимуру на этом посту. Гибель его была очень странной. Он с товарищами нырял с аквалангом; в заключении комиссии причиной смерти назвали «утопление», но на самом деле в его легких воды не было обнаружено, а дело поспешно закрыли.

В этот день я на Севере ждала звонка Тимура из Крыма – он позвонил только через сутки. Осознать гибель Леши мы были не в состоянии. Тимур отвозил гроб с телом друга в Калининград, где жила семья Алексея, хоронил его с товарищами в Чкаловске; потом доставал деньги на памятник.

После смерти Леши Тимур отказался от академии: дивизию оставить было не на кого.

* * *

А через полгода пришло распоряжение о ликвидации дивизии. С этим Тимур смириться не мог. Он стал обращаться во все инстанции, в том числе к Председателю Правительства РФ В.С.Черномырдину. Вот некоторые выдержки из его письма премьеру:

...

Тимур приехал в Москву, преодолел массу бюрократических препон – и дивизия была спасена. С какой тревогой и надеждой все в гарнизоне ждали его возвращения! Ведь от этого зависели судьбы людей.

Но через год 57-ю смешанную авиационную дивизию авиации ВМФ все-таки «приговорили».

22 января 1998 года был издан приказ о ее расформировании с 1 мая, и 30 апреля состоялось прощание с дивизией. Ранним морозным утром Тимур выступал перед выстроившимися на плацу всеми воинскими подразделениями. Он рассказал об истории 57-й дивизии, о том, что с 1941 года она была лучшей дивизией Военно-морского флота, что 16 ее воинов получили высокое звание Героев Советского Союза, а 2 – Героев России. «За все годы, за 57 лет существования нашей дивизии, у нее было 22 командира, и мне выпала печальная участь быть ее последним командиром.

Как 22-й командир 57-й дивизии, я докладываю здесь собравшимся, что считаю: воины дивизии до конца выполнили свой долг перед советским народом и перед нашим Отечеством!» (По странному совпадению имя Тимура было присвоено мурманской школе № 57.)

Под звуки марша внесли дивизионное знамя. Тимур в полной тишине встал перед ним на колени и поцеловал красное полотнище. На глазах его были слезы. Это была горькая минута расставания с тем, во что он самоотверженно вкладывал свой труд, свои помыслы, свою жизнь. И было что-то трагическое в одинокой фигуре Тимура на фоне белого снега, когда его подчиненные, его товарищи, проходили, чеканя шаг и отдавая честь последнему командиру прославленной дивизии.

(Так же разрывалось у всех сердце в 1992 году, когда Тимур расставался с 100-м полком в Крыму.)

После парада все собрались в офицерской столовой и разошлись уже далеко за полночь. Тимур зачитал приказ о расформировании дивизии, рассказал, что на последнем Военном совете командующий ВВС Северного флота, подводя итоги деятельности дивизии, назвал ее «ржавой структурой», хотя это было несправедливо. Совсем иную оценку дал ей В.Г.Дейнека. Тимур поблагодарил своих подчиненных за то, что в такое трудное для страны время никто «не разбежался по ларькам», а с честью выполнял свой воинский долг. «Мы знаем, за что мы служили и кому мы служили!»

Вручая истребительному полку макет «Кузнецова», Тимур сказал: «Мы живем благодаря этому кораблю. Он в стране один, и, может быть, он не окажет решающего воздействия, если нам придется драться и защищать свою родину, но благодаря ему мы сумеем сохранить генофонд летчиков, инженерно-технический состав и моряков, которые связаны с эксплуатацией авианесущих кораблей, и когда наша страна встанет с колен, а я в это верю, мы в состоянии будем создать авианосный флот. Если же мы сейчас лишимся «Кузнецова», в России не будет палубной авиации и не будет авианосцев, и она вынуждена будет забыть навсегда, что она великая морская держава!»

Тимур вел собрание до самого вечера, произносил тосты со своей неизменной рюмкой с налитой в ней водой, вручал всем подарки и для каждого находил теплые, проникновенные слова. Порой стены дрожали от хохота, потому что все сопровождалось шутками, остротами. Чего стоила одна только «характеристика» Ярослава Чибира, сочиненная Тимуром, в сравнении с которой просто поблекли бы выступления наших прославленных юмористов!

В конце дружеского застолья Тимуру в подарок преподнесли телевизор – через месяц предстоял отъезд с Севера в Москву, в академию. Тимур был тронут. «Огромное спасибо вам, ребята, – сказал он, – что вы так высоко оценили мой труд. Начальство оценивает его по-другому. Меня только из армии два раза выгоняли. Но вы, вообще-то, не радуйтесь – через два года я к вам вернусь!»

Когда командир вертолетного полка Николай Куклев вручил Тимуру бутылку водки «Золотой винт» Смоленского завода «Бахус», изготовленной «из лучших сортов корабельного авиационного шила», пить которую «в присутствии дам полагается стоя, после первой не закусывать и приветствовать всеобщим одобрением «Как жахнем!», Тимур, конечно, не удержался от комментариев: «Товарищи, почему-то непьющему человеку всегда дарят водку! К нам как-то приехала делегация из Комсомольска-на-Амуре, с нею был директор виноводочного завода. И он, вы представляете, подарил мне толстенную иллюстрированную книгу «Все о водке» – обо всех видах спиртных напитков, начиная с нашего русского развлекательного напитка под названием «Шило» до самых высококачественных сортов водки. Что мне оставалось делать? На следующий день я принес ему в подарок книгу о самолетах. Он взял ее, полистал и говорит: «Красиво, конечно, – а зачем мне это?!»

* * *

Правильно говорят, что талантливый человек талантлив во всем. Тимур мог с таким искусством вести многочасовые вечера, что проходили они на одном дыхании, а выпивка и закуска уже отодвигались у всех на последнее место.

Тимур очень хотел, чтобы все люди узнали о палубных летчиках, об их рискованной профессии, об истории 100-го полка, о нелегкой судьбе палубной авиации в трагический момент развала страны, и приложил массу усилий, чтобы вышел фильм «Форсаж». Он переживал, что на российские экраны хлынул поток низкопробных фильмов, где «героями нашего времени» были бандиты, мошенники, уголовники, мафиози и проститутки, как будто бы вся страна только из них и состояла, а нормальных людей не существовало. И он задумал художественный фильм о морских летчиках, настоящих героях, ежедневно идущих на риск не ради себя, а ради своей страны, – на моих глазах рождался его сюжет, и осталась масса черновиков сценария, написанных Тимуром. Сейчас, к сожалению, сценарий находится в чужих руках. Остается надеяться, что фильм получится достойным.

Наверное, чем бы Тимур ни занимался, он везде был бы на высоте.

* * *

Для Тимура не было сомнений, кем станет его сын – конечно, летчиком! Когда Женька учился в 6 классе, Тимур сказал мне: «Скоро будем определять Женю в летный интернат в Ахтюбинске». У меня все оборвалось: «Зачем же в интернат – разве у него нет родителей?» А спустя несколько месяцев в школе на празднике 8 Марта перед учителями выступали с концертом дети, и для меня стало сюрпризом, когда на сцену поднялся наш сын и мой ученик. Он спел песню Булата Окуджавы «Не клонись-ка ты, головушка». Дома, в магнитофонной записи, Тимур услышал красивый, чистый голос; сначала он онемел, потом спросил: «А кто это поет?» – «Женя». Тимур долго молчал, потом задумчиво произнес: «Неужели он будет артистом?» Я так благодарна была Тимуру за эти слова! Он предоставил сыну право самому определять свою судьбу. Чтобы быть настоящим летчиком, надо беззаветно любить свое дело. Для Тимура прекраснее полетов ничего не существовало. Но просто родительской волей решить судьбу сына было бы, возможно, непростительной ошибкой. Женя позже стал выступать в хоре Всероссийского радио и телевидения под руководством Виктора Попова, а в старших классах сам сделал свой выбор. Сейчас он студент Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова.

* * *

Годы, проведенные на Севере, были для нас, пожалуй, самыми лучшими. Саки – тоже значимое место в нашей жизни. Здесь Тимур начал свое главное дело – создание полка палубных летчиков. Здесь прошло детство наших детей. Здесь я ходила с классом в походы по степному и горному Крыму – с ночными кострами под огромным южным небом, где прямо над нами сиял Млечный Путь, а в траве всю ночь трещали цикады. Мои ученики давно уже стали взрослыми, но мы по-прежнему собираемся вместе, когда мне удается приехать в Крым.

А Север – место, где плачут дважды: когда приезжают в Заполярье и когда уезжают отсюда навсегда. Это действительно так. Трудно привыкнуть к вечному холоду и бесконечной полярной ночи. Но, наверное, именно суровые условия сплачивают людей, объединяют каким-то северным братством. Северяне – особые люди, ни в каком другом месте я не встречала такой доброты, открытости и готовности к взаимовыручке.

Гарнизон Североморск-3 – маленький островок, затерянный среди величественного безмолвного пространства. Сопки завораживают своей красотой, особенно весной, когда солнце уже вовсю сияет над нетронутыми снеговыми холмами, и деревья, покрытые инеем, сверкают всеми цветами радуги. Поражает игра северных сияний в морозные черные ночи и удивительное осеннее многоцветье. Если подняться на вершину сопки, то до самого горизонта видны холмы, расцвеченные желтыми, красными, оранжевыми, зелеными, лиловыми, серебристыми красками, а между ними светятся ярко-голубые, причудливо изрезанные озера. Это грибная пора, и грибы, почти вровень с карликовыми деревьями, гордо возвышаются из мха.

Никогда не думала, что буду так скучать по Северу. Гарнизонная школа среди снегов и темноты была светлым оазисом, где на этажах зеленели всевозможные растения, в клетках прыгали попугаи и ползали черепахи. Жизнь здесь бурлила – после уроков начинали работу всевозможные кружки, до вечера шли репетиции, причем репетировали не только ученики, но и учителя, и даже родители. В школе было очень много праздников, а выпускной отмечали все вместе – дети, учителя и родители, причем каждый готовил свой «капустник». Школа была культурным центром гарнизона, и можно представить, в какой атмосфере жили и воспитывались дети, окруженные вниманием со всех сторон. Утром ребята приходили к нам на уроки, а вечером шли в спортзал к Тимуру. В больших городах нет такого единения педагогов, учеников и их родителей.

Тимур был очень привязан к Северу, северянам, к месту, где с неимоверным трудом осуществлялись его мечты. Перед отъездом он признался собравшимся в Доме офицеров жителям городка: «Североморск-3 – 9-й гарнизон, где проходила моя служба, и сейчас, прощаясь с вами, я понял, что это самый дорогой гарнизон в моей жизни!»

* * *

В Москве в конце 90-х годов многим приходилось выживать – не были исключением и мы. Что такое стипендия Тимура в 3000 рублей и моя зарплата около 900 при безумной дороговизне всего? Дочь – выпускница, сын растет, и ему постоянно малы то куртка, то ботинки… Тимур шутил: «Не жили хорошо – и не надо привыкать!»

Было трудно, урезали все до минимума (одно яблоко делили на четыре части), но в отчаяние не впадали, просто искали выход. Я, помимо работы в школе, стала давать частные уроки. Многие слушатели Академии Генштаба либо занимались извозом после учебы, либо шли в грузчики. У нас машины не было, а поднимать тяжести Тимуру после катапультирования категорически было запрещено. Он стал искать работу ночного сторожа, но, когда узнавали, что он генерал, Герой, конечно, не брали – это был нонсенс! Помогли друзья, и Тимур стал работать охранником в частной фирме.

Учился он в академии с полной отдачей, при первой возможности уезжал в аэроклубы на полеты, работал с прекрасным специалистом с «Вымпела» Людмилой Тимошенко над комбинезонами для летчиков и решал еще очень много различных вопросов – для сна времени совсем не оставалось, а ночная работа просто забирала последнее здоровье. И тогда я настояла на том, чтобы он ушел из охранников. Тимур поначалу сопротивлялся, но потом сам понял, что такой ритм жизни ему долго не выдержать. Слава Богу, что он избавился от этого изнурительного (и к тому же опасного) труда.

Много сил отнимала работа над документальным фильмом. Тимуру принадлежала не только идея его создания; он работал над сценарием, просматривал отснятый материал и фактически озвучил его. Тимуру пришлось согласовывать все финансовые, юридические и технические вопросы с киностудией, командованием, обеспечивать перелеты и условия работы съемочной группы в Крыму и на Севере. Кинопленку для картины доставал Мечислав Савицкий в Мурманске. Потом Тимур признался: «Не стоил этот фильм ни таких нервных затрат, ни времени. Жаль, что я поздно нашел грамотных людей, которые сделали бы эту картину профессионально и без моей помощи».

«Форсаж» Тимур так и не увидел, да и отношения с режиссером были окончательно испорчены.

Столкнулся в Москве Тимур и с непорядочностью, и с нечистоплотностью, разочаровался во многих людях, которым раньше доверял.

На похоронах командующий сказал мне, что осталась большая сумма денег, которые Тимур собирал на 85-летие Морской авиации, и командование решило передать их семье. Но я помнила слова Тимура: «В штабе такая нищета! На подарки ветеранам мы скидываемся со своей скудной зарплаты – пусть у нас будет хоть какой-то запас», – и ответила командующему: «Тимур оставил эти деньги для штаба, я ничего не возьму». Но нашелся человек, не военный, который присвоил их, фактически воспользовавшись гибелью Тимура.

* * *

Было и такое. Как-то в воскресенье звонит Тимуру бывший однокашник и просит ему помочь: он, приехав в столицу, сломал ногу, сидит в гостинице «Измайловская» без всяких средств к существованию. Тимур из-за болей в спине надеялся отлежаться в выходной, но пересилил себя, встал, собрал почти все деньги, какие были в доме, – надо было выручать товарища из беды – и перед уходом сказал мне: «Очень странный у него был голос, возможно, его кто-то не выпускает из номера. Если через полтора часа я не позвоню домой из гостиницы, вызывай милицию».

Я с нетерпением и страхом ждала звонка; когда Тимур позвонил, его голос звучал удрученно: «Все нормально, не волнуйся, дома обо всем расскажу».

Оказалось, что товарищ его был цел и здоров, а вызвал Тимура потому, что «давно не видел, соскучился», – но деньги взял. Потом Тимур узнал, что то же самое тот проделал со всеми своими знакомыми в Москве.

* * *

Таких разочарований, к счастью, у Тимура было немного – в основном рядом с ним были настоящие, преданные друзья. Он сам говорил об этом: «Мне повезло в жизни. У меня всегда были люди, у которых было чему учиться и на которых мне хотелось быть похожим. Когда я сам стал командиром, за мной всегда тянулась молодежь, и я знал, что они пойдут за мной куда угодно – на войну, на смерть – куда угодно! Ну а друзей не должно быть много. Я считаю себя в этом плане счастливым человеком, потому что видел много хороших людей, и настоящие друзья у меня были и есть. Часто я их терял, к сожалению».

В 2000 году Тимуру попалась в руки старая фотокарточка, на которой он стоит со своими самыми близкими друзьями – Женей Белуновым и Лешей Власовым. Он долго смотрел на нее и как-то печально сказал: «Я последний остался».

* * *

Весной 2001 года Тимур летал в Комсомольск-на-Амуре для демонстрационного полета перед китайскими представителями на новой версии модернизированного Су-30. Этому показу предшествовала колоссальная подготовка, потому что от него зависели серьезные контракты. Работал он в Жуковском вместе с летчиками-испытателями, Героями России Александром Гарнаевым и Анатолием Квочуром. Вернувшись с Дальнего Востока, Тимур сказал: «Знаешь, а ведь мне Квочур жизнь спас! Он предупредил меня об одном нюансе, который хоть и маловероятно, но все-таки может возникнуть в полете, и объяснил, как надо действовать в такой ситуации. Именно это и произошло, когда я был в воздухе. Если бы я не знал об этом, неизвестно, чем бы все закончилось…»

* * *

В последние месяцы Тимур часто приходил домой расстроенный, ничего не рассказывал, но по отдельным фразам я понимала, что он переживает из-за того, в каком состоянии находится корабельная авиация. Бороться в одиночку было очень трудно, словно непробиваемая стена стояла перед ним.

Приближалось 85-летие Морской авиации, и он решил вместо традиционного застолья в штабе и поздравления ветеранов организовать воздушный праздник в Острове. Тимур надеялся, что такое зрелищное и торжественное мероприятие поможет обратить внимание общественности на палубную авиацию, и к ней наконец-то повернутся лицом. Он пригласил гостей со всей страны и всей колоссальной подготовкой к юбилею занимался сам.

Я с детьми приехала в Остров за неделю до праздника, но остаться там у нас не получалось: 17 июля нужно было отправлять Женю поездом в детский лагерь под Севастополем. Жили мы в генеральском домике на берегу Горохового озера, каждый день любуясь лесом, озером, небом. Тимур говорил: «Посмотрите, какая красота!» Он умел видеть прекрасное и в природе, и в небе, и в людях. Весь день он проводил на аэродроме, а мы следили за его полетами, и только вечером появлялась возможность прогуляться с ним по лесу. Тимур плавал с Женей в озере, ходил с ним в баню.

Он попросил одного офицера отвезти нас в Михайловское, и когда, вернувшись, мы с восторгом стали рассказывать о своих впечатлениях и о том, что Тимуру надо обязательно побывать в Пушкинских местах, он обронил фразу: «Наверное, я уже не увижу этого никогда».

По вечерам Тимур допоздна работал. На мой вопрос, что он делает, Тимур отвечал: «Готовлюсь к показу». Изо дня в день он еще и еще раз скрупулезно просчитывал свой полет, а днем отрабатывал его в воздухе – только при подготовке к празднику он налетал 60 часов (а за последние полгода его налет составлял 180 часов). Все полеты, которые так оттачивал Тимур, совпадали один в один – не каждый по земле на машине проедет с такой точностью.

Еще раньше, в Москве, видя, как он измотан, я спросила у него, обязательно ли ему самому летать на празднике. И Тимур ответил, что, может быть, он участвовать в выступлении не будет – пилотаж и воздушный бой продемонстрируют северные летчики. Но в последние дни северянам почему-то запретили летать, и весь воздушный парад свелся к единственному полету Тимура (пилотаж Мечислава Савицкого на Л-39 не шел ни в какое сравнение по зрелищности с полетом на Су-33). Не летать в тот день Тимур просто не мог!..

В Острове почти ежедневно у Тимура появлялся новый повод для переживаний. Один раз у него даже вырвалось: «Если бы я знал, что все так пойдет, не стал бы ничего устраивать, посидели бы в штабе, чайку попили!» Тимур никогда не был пессимистом, но некоторые его слова просто бросали в дрожь…

12 июля Мечислав Савицкий перегонял в Остров с Севера самолет с бортовым номером «70», на котором 17 июля полетел Тимур. Из-за отказа блока питания заклинило руль направления, и нужно было срочно садиться на запасной аэродром. Но ни в Петрозаводске, ни в Лодейном поле Мечислав садиться не рискнул, тянул до Острова, где руководство его посадкой взял на себя Тимур. Слава мне потом признался: «Тимур спас мне жизнь».

В субботу 14 июля я с детьми улетала из Острова на транспортном самолете в Москву. Дети уже сидели в салоне, а мы стояли с Тимуром у трапа. На прощание он крепко обнял меня, поцеловал, и я сказала: «Спасибо тебе, Тимурик, за все!» – а он ответил: «Прости, что так мало было у меня времени для вас. В следующий раз все будет по-другому!» Потом мы долго смотрели друг на друга уже сквозь стекло иллюминатора. Такими были наши последние слова – я благодарила, а Тимур просил прощения…

И еще был звонок вечером 16-го: нам обоим важно было услышать и поддержать друг друга…

* * *

Утро 17-го началось для меня с сообщения по телевизору: в крест Смольнинского собора в Петербурге ударила молния (этот собор расположен на противоположном от дома Тимура берегу Невы). Сердце сжало недоброе предчувствие. И ничего уже нельзя было изменить!

Днем в Острове на летном поле собрались тысячи людей. Жара стояла невыносимая. На торжественном митинге выступающие поздравляли всех с праздником, и странным диссонансом среди торжественных речей прозвучали слова архиерея Псковского и Великолужского Евсевия: «…Военные, как никто другой, знают, что праздники – для народа, а для воина в эти дни прибавляется больше заботы, беспокойства и особой бдительности, ибо противные силы используют такие моменты как раз в своих корыстных целях. Вот и сегодняшний наш праздник имеет в себе не только торжество и радость.

Этот день 17 июля 1918 года отмечен в истории нашей России как день начала крушения Российского государства. Это день, в который был расстрелян император Николай II и его семья. А за ним последовала трагедия, от которой русский народ и до сего дня не может прийти в себя.

Сегодня в нашей стране погибает больше людей, чем на полях сражений в былые времена. Слишком часто до нашего сердца стали доноситься печальные сообщения об авариях и катастрофах, о гибели наших специалистов, умелых и опытных. Что это? Стихийные бедствия или запланированные акции по сокращению населения русского народа и ликвидации талантливых руководителей? Об этом стоило бы подумать и предпринять необходимые срочные меры!»

Призыв архиепископа – это страшное предвидение, попытка предупредить о том, что произойдет через несколько минут в небе над Островом?

Все в тот день было против Тимура. «Газик», который должен был отвезти его на аэродром, сломался; долго искали другую машину, но уже по дороге к летному полю она попадает в ДТП.

Перед самым вылетом, уже сидя в кабине, Тимур обнаруживает в самолете отказ и пересаживается в другой – в злополучную «семидесятку», подготовленную для перегона на Север, с заправленными полными баками. Никто не знает, что произошло в полете, но ясно, что Тимур боролся до конца.

* * *

Для меня в гибели Тимура осталось очень много вопросов, и смириться с тем, что его нет, я никогда не смогу. И никогда не соглашусь с теми, кто, в силу различных причин, говорит о его вине, его ошибке. Пусть это останется и на совести автора фильма, вышедшего в 2005 году на киностудии «Риск», и тех, кто рассуждал об этом с экрана. Может быть, рано ставят они точку в истории последнего полета Тимура.

Более порядочным и объективным в этом вопросе оказался фильм Николая Королева и Вадима Артеменко «След Сокола. Тайна гибели генерала Апакидзе», показанный телеканалом РенТВ.

Многие авторитетные летчики и многие члены комиссии, расследовавшие обстоятельства этой трагедии, убеждены, что «ошибиться» Тимур не мог. Весь демонстрационный полет выполнялся им четко по намеченному плану, но на 4-й минуте после взлета ситуация внезапно изменилась. Начальник Службы безопасности полетов авиации ВС генерал-лейтенант Сергей Дмитриевич Байнетов, анализируя материалы расследования этой катастрофы, приходит к выводу, что существовал еще какой-то, не зафиксированный приборами внешний фактор, помешавший Тимуру завершить полет по отработанной программе.

Ответа на главный вопрос пока нет. И мне понятнее позиция Александра Гарнаева, да и многих других: «Это именно тот случай, когда истинная причина уходит от нас безвозвратно вместе с летчиком!»

* * *

Жизнь с Тимуром, с любимым человеком, была прекрасной, трудной и счастливой. Это была настоящая жизнь, которой больше нет. Осталась только любовь. И бесконечная боль…

Мне всегда казалось, что Тимур очень одинок в своих устремлениях и не многие поддерживают и ценят его. А в день похорон люди приехали проститься с ним со всей страны.

Бывало, в штабе приходилось специально назначать офицеров для присутствия на похоронах. А к Тимуру в течение многих часов в Штаб ВМФ шел нескончаемый людской поток, и не все могли вместиться в зал. Потом перекрыли движение на Садовом кольце – такой длинной была вереница машин. Наверное, Тимур и представить себе не мог, что с такими почестями будут его хоронить, потому что сам никогда не страдал манией величия и был скромнейшим человеком.

Рыдали мужчины, боевые офицеры, многое испытавшие в жизни, а Анатолий Квочур произнес горестные слова: «Мы еще не поняли, кого потеряли!» Позднее в Штабе ВМФ скажут: «Гибель Тимура равноценна гибели целой подлодки “Курск”».

* * *

Подвижничество – это тяжкий крест. Это неистовая одержимость, каторжный труд и «святая обнаженность всех, идущих напрямик». Никогда жизнь Тимура не была легкой. Груз ответственности, бесчисленных проблем, решать которые приходилось порой без всякой поддержки, а чаще – преодолевая сопротивление вышестоящих, был иногда безмерным. Нередко я слышала от него горькую фразу: «Страна любит мертвых героев».

Многим Тимур просто мешал своей бескомпромиссностью и прямотой. Далеко не все способны поставить государственные интересы выше личных, отказаться от сиюминутной выгоды ради настоящего дела, пожертвовать своим благополучием ради высокой идеи. А он никогда не боялся за себя и тем более за свое служебное положение, поэтому шел напрямик, всегда честно признавал свои ошибки и порой брал чужую вину на себя. Справедливо сказал Павел Иванович Маслов: «Тимур шел с открытым забралом!» А судьба таких людей всегда трагична. «Этого человека невозможно было подкупить, – вспоминает Мечислав Савицкий. – Одни его не любили, другие гордились им». Об этом же говорил и командир «Кузнецова» контр-адмирал Александр Челпанов: «Тимур был неудобен. Он просто опережал время. Он шел впереди, не заботясь о себе и больше думая о своих подчиненных, о своем деле».

Все, за что боролся Тимур, было им по-настоящему выстрадано, продумано, просчитано, он никогда не ставил несбыточных целей. Когда его не стало, не раз мне признавались: «Вот был бы жив Тимур, он бы сумел пробить это! Если бы Тимур сейчас был жив, он бы этого не допустил!»

Действительно, Тимур, убежденный в правоте своего дела, мог бороться за него на всех уровнях. В 2001 году он прорабатывал идею создания «Нитки» в Ейске и как-то сказал мне: «Я до Путина дойду и смогу убедить его в необходимости наземного тренажерного комплекса на территории России и в значимости авианосцев и морской авиации для нашей страны». Я убеждена, что это у него бы получилось.

Иногда совсем незнакомые мне люди говорили: «Руки порой опускаются, хочется все бросить или просто плыть по течению – так трудно бывает заниматься настоящим делом, служить своей стране. Но стоит вспомнить Тимура – и появляется желание горы свернуть! Сознание того, что есть такие люди, идущие наперекор всем препонам, дает силы и уверенность в том, что человек может все!»

Стоило кому-то совсем недолго пообщаться с Тимуром, и он становился частью его жизни – таким ярким, неординарным человеком он был. От многих я слышала: «Я хотел бы быть таким, как Тимур!» И для мальчишки, занимавшегося у Тимура в секции каратэ, и для большого военачальника, убеленного сединами, он навсегда остался эталоном настоящего человека.

Герой России летчик-испытатель Александр Гарнаев писал: «Не так уж много среди нас тех, с кого действительно хочется брать пример во всем, а Тимур был именно таким: сильным, убежденным, несгибаемым!»

А вот слова адмирала Вячеслава Алексеевича Попова у могилы Тимура: «Я горжусь тем, что служил с ним. Неуютный, неудобный, предельно честный, глубинный гражданин России. Пацаны за недостойным лидером не пойдут. На таких, как Тимур, держится земля, держится Россия и держится честь и достоинство офицерского корпуса. Я горжусь тем, что служил с Тимуром бок о бок, решал с ним учебно-боевые задачи, и мне бы хотелось хоть в чем-то быть похожим на Тимура. Он для меня остается примером».

* * *

Говорят, Небо забирает лучших. Но почему они уходят на взлете, и почему таким тернистым и трудным бывает их путь на земле?

Два раза в год – в день рождения Тимура 4 марта и в день его трагической гибели – на кладбище собираются его друзья и соратники. В 2004 году, юбилейном для Тимура, бывший командующий морской авиацией Владимир Григорьевич Дейнека поставил его в ряд с лучшими летчиками России: «Вся страна и весь авиационный мир праздновали в этом году 100-летие Чкалова, будет праздновать 70-летие Гагарина, и так же все порядочные люди отмечают 50-летие Тимура Апакидзе.

Вся общественность узнала его вначале не как летчика, а как великого гражданина. Когда все мы находились в эйфории от грядущей демократии, хлопали в ладоши и позволяли этим «оборотням» из Беловежской Пущи у нас на глазах грабить и разваливать страну, он первый возмутился и сказал: «Нет! Мы за то, чтобы сохранить Советский Союз, морскую авиацию!» Это сейчас мы можем храбро рассуждать о Беловежских делах. Но Тимур уже тогда проявил политическое чутье и первым среди летчиков сказал об этом!»

«Жизнь Тимура прошла не по асфальтовой или ковровой дорожке, – говорил Герой Советского Союза летчик-испытатель Виктор Георгиевич Пугачев. – Он за короткую жизнь сделал то, чего не удается сделать и нескольким поколениям, потому что он стал прародителем нашей современной палубной авиации. Ему уготовано было судьбой быть первым. И не ради бравады или наград он шел впереди: он просто был одержим этой великой идеей создания в нашей стране палубной авиации.

Я счастлив, что мне пришлось на протяжении всего периода испытания, создания, становления и освоения нашими палубными летчиками самолета СУ-27 быть рядом с Тимуром».

* * *

«Все люди входят в мир одинаково, но одних сдувает с ладони жизни, и о них вспоминают лишь близкие и родные. Другие же и после ухода еще долгое время влияют на умы и сердца людей. Почему? Иногда говорят, что они чувствуют время. Полагаю, что людская память надолго сохраняет тех, кто шел своим путем, невзирая на помехи и препятствия. А откуда мальчишка знает свой путь? Наверное, главное, чтобы личные интересы совпали с интересами времени». Это строки из записей Сергея Степанова. Да, Тимур шел в ногу со временем, но иногда мне кажется, что он его опережал. Он как звезда в высоком небе, до которой всем нам подниматься и подниматься.

Не случайно почти в каждом доме Североморска-3 есть уголок, посвященный Тимуру, или стоит его фотография. Не случайно каждый раз, когда я приезжаю на кладбище, там лежат свежие цветы – рядом с моими, уже увядшими. На могиле я находила записки, там я прочитала слова, написанные красивым и узнаваемым почерком: «Дорогой мой командир, вы самый лучший и замечательный человек на земле!» Их написала Рая Герасименко, о которой с большой теплотой всегда отзывался Тимур. Только ей он доверял делать надписи на фотографиях для подарков. А как-то рядом с памятником я нашла листок с пронзительными стихами:

В честь Тимура Сергей Мельников назвал своего сына, родившегося в июле 2003 года. Именем Тимура названы улицы в Североморске-3, Острове и поселке Новофедоровке (Саки-4); помимо мемориальной доски в Нахимовском училище, открыты памятные доски в Саках, Калининграде и Североморске-3. В Острове благодаря усилиям губернатора Мурманской области Юрия Алексеевича Евдокимова и председателя областной государственной Думы Павла Александровича Сажинова установили крест и памятник на месте падения самолета (автор – скульптор А.Г. Арсентьев).

В Москве, на могиле Тимура, стоит памятник скульптора Бориса Николаевича Кокуева.

По инициативе мэра г. Североморска Виталия Ивановича Волошина в центре города, рядом с памятником Борису Сафонову, поставили бюст Тимура, созданный талантливыми скульпторами Светланой и Петром Абариными. Он лучше всех других передает облик Тимура, силу его характера и устремленность в небо. Я очень благодарна Виталию Ивановичу Волошину и Павлу Александровичу Сажинову за то, что они нашли на него средства.

Удивительно, что и в Крыму, на территории теперь уже другого государства, благодаря усилиям Александра Кузьмича Доценко, заведующего отделом Совета Национальной безопасности Украины, и генерал-полковника Виктора Ивановича Стрельникова, главкома ВВС Украины, был открыт памятник Герою Российской Федерации Тимуру Апакидзе. Это знак того, что подлинный героизм и настоящие человеческие качества, истинные ценности не имеют ни государственных, ни временных границ. Все, кто служил вместе с Тимуром в Крыму, помнят, любят и уважают человека, с которым они прошли нелегкий путь в авиации и служили общему делу. Искренняя признательность и автору памятника Н. Олейнику.

В Центральном музее Вооруженных Сил в Москве есть стенд, посвященный Тимуру, такие же экспозиции существуют в музеях Североморска, Санкт-Петербурга, Мурманска, Таганрога. В честь Тимура проводятся спортивные состязания. Спасибо всем людям, кто старается сохранить о нем память! Тем более что делается это не по чьему-то указанию, а по велению сердца. Наверное, для многих, кто знал и любил Тимура, как и для меня, Тимур остается живым, и трудно осознать, что памятники, музеи имеют к нему какое-то отношение…

В 2001 году Тимура назвали Человеком года, а среди тех, кого потеряла страна в 2001 году, 31 декабря по Первому каналу показали Тимура, идущего по аэродрому…

В 2002 году Международная общественная организация бывших военнослужащих «Марс-Меркурий», которую возглавляет полковник запаса Юрий Васильевич Солод, совместно с командованием морской авиации ВМФ учредило серебряную медаль «Лучшему летчику морской авиации ВМФ России» и премию имени Дважды Героя Советского Союза Бориса Сафонова, и Тимур стал первым, кто был ею награжден.

В 1994 году в Крыму талантливой женщиной Галиной Савилиной был снят о Тимуре документальный фильм «Встречный пилотаж», а в 1998 году телерадиокомпания «Мурман» транслировала замечательный фильм «Авиация Северного флота» Дмитрия Ищенко. Этот фильм смотрело все Заполярье, не отрываясь, два вечера подряд, узнавало о герое Великой Отечественной войны морском летчике Борисе Сафонове, о современной палубной авиации, слушало проникновенный рассказ Тимура, умного, яркого, сильного и очень светлого человека.

Поэт и композитор Константин Фролов, познакомившийся с Тимуром еще в Крыму, после его гибели написал стихотворение:

* * *

Добро, которое Тимур делал людям, наверное, возвращается. В то страшное время, когда я утром, открывая глаза, с ужасом понимала, что надо как-то прожить еще один день без Тимура, а мне хотелось просто исчезнуть, чтобы не чувствовать этой невыносимой боли, ко мне приходили друзья Тимура, и помогали, и брали за руку, и вели. Многих я знала давно, кого-то видела в первый раз, с некоторыми Тимур сам встречался очень редко, но и они оказались рядом, и я знаю, что в любую минуту они придут на помощь. Их поддержка – это проявление любви и уважения к Тимуру, и я благодарна им за эту любовь и за помощь нашей семье.

* * *

И особо мне хочется поблагодарить Генерального директора авиационного производственного объединения в Комсомольске-на-Амуре Виктора Ивановича Меркулова и его первого заместителя Юрия Леонидовича Иванова, Генерального директора «ОКБ Сухого» Михаила Аслановича Погосяна, губернатора Мурманской области Юрия Алексеевича Евдокимова, председателя Мурманской областной Думы Павла Александровича Сажинова и председателя правления Фонда имени Тимура Апакидзе Бориса Никифоровича Соколова, Президента Международной общественной организации бывших военнослужащих «Марс-Меркурий» Юрия Васильевича Солода, полковника Сергея Геннадьевича Рассказова и генерал-майора Николая Викторовича Куклева, генерал-полковника Владимира Григорьевича Дейнеку и адмирала Игоря Владимировича Касатонова, полковника Сергея Дмитриевича Заякина, Гелу Левановича Буачидзе, Юрия Борисовича Трусова, Александра Геннадьевича Воробьева, Александра Игоревича Медведева и Сергея Васильевича Захарова, Анатолия Ивановича Ковалева и Павла Евгеньевича Беленина.

О многих людях, которые помогали мне, моим детям, Марине Марковне, я так хотела бы рассказать Тимуру!

* * *

Невозможно говорить о близком, дорогом человеке в прошедшем времени; я пишу – и все во мне протестует, потому что не могу смириться с тем, что Тимура больше нет! Уже про шло более 7 лет, а для меня он всегда рядом: он улыбается мне с фотографий, говорит со мной с экрана, он приходит ко мне во сне, советует, как найти выход из трудного положения, и мне кажется, что стоит еще немного потерпеть – и мы снова будем вместе. И снова он посмотрит на меня своими лучистыми зелеными глазами и с улыбкой скажет: «Вот увидишь, все будет хорошо!» – и жизнь опять наполнится светом и радостью…

Примечания

1

СТАНКИН – Московский станко-инструментальный институт.

2

«Нитка» – наземный испытательный учебно-тренировочный комплекс (НИУТК), береговая копия полетной палубы авианосца.

3

РВП – руководитель визуальной посадки.

4

«Луна» – оптическая система посадки.