Как оказалось, никакого арьергарда не было. Когда небо засветилось первыми признаками рассвета, мы втроем приковыляли по основному тракту и увидели в холодном свете, что повозок с деньгами нет. Местность вокруг пастушьей хижины, где мы обосновались раньше, была усеяна обычным мусором, какой оставляют солдаты при отступлении. Отсюда все ушли.

Я устало опустился на придорожный камень. Мои ноги болели и были в синяках, а кожа на ладонях была содрана от многочисленных падений.

– Вставай! – прошептал Хроудланд. Рана, оставленная орлиным когтем, запеклась у него на лице. – Герин и прочие не могли уйти далеко, а здесь скоро будут сарацины.

Я медленно поднялся. Все тело у меня болело.

– Сюда! – крикнул Беренгер.

Он подошел к пастушьей хижине в поисках что-нибудь съестного.

Мы с графом присоединились к нему. В пыли за хижиной лежал васконский пастух с перерезанным горлом. Его куртка из волчьих шкур была распахнута: кто-то обыскал труп в поисках поживы. Наши деморализованные солдаты дошли до того, что грабили трупы.

Послышался топот копыт, кто-то быстро скакал по дороге от перевала. Беренгер и Хроудланд выхватили мечи и бросились занять позиции, где можно защищаться. У меня на поясе был только кинжал, и я подумал найти убежище в хижине, но решил лучше не прятаться. Не хотелось быть обвиненным в трусости.

Показался всадник. У него был простой красный щит, и он вел за собой чалого боевого жеребца Хроудланда. Это был Герин.

– Я подумал, что вы могли вернуться, – крикнул он. – У нас мало времени.

Дернув за узду чалого жеребца, он наклонился и протянул мне руку, чтобы я мог устроиться позади него.

– Как далеко остальные? – спросил Хроудланд, садясь на чалого и помогая Беренгеру сесть на круп.

– В пяти или шести милях. Эггихард приказал повозкам ехать, как только починят сломанное колесо.

Мы пустились галопом, и топот копыт эхом отдавался от горных склонов. Хроудланду пришлось кричать, чтобы его было слышно:

– Я велел тебе дождаться нашего возвращения.

Герин фыркнул.

– Карл прислал графа Ансельма узнать, что нас задержало. Короля беспокоит разрыв между основным войском и оставшимися повозками. Ансельм согласился с предложением Эггихарда, чтобы повозки ехали ночью.

Хроудланд обругал обоих. Последний был пфальцграфом и мог действовать с королевскими полномочиями.

– Где сейчас Карл? – крикнул он Герину.

– Уже переходит перевал. Он взял с собой основную конницу и хочет поспешить, чтобы встретить саксов.

Дорога постепенно поднималась от изгиба к изгибу. Я был рад, что больше не надо идти пешком, сомневаясь, что у меня хватило бы сил на подъем. Обернувшись, я взглянул назад, пытаясь вспомнить то, что видел, когда ехал в обратном направлении с вали Хусейном. Скалы и склоны казались все похожи, безликие и грозные.

Только когда мы догнали повозки с сокровищами, я понял, где мы находимся. Слева я узнал скалистый склон, где я убил васконского пращника, устроившего мне засаду.

Четыре повозки с сокровищами остановились на том месте, где Хусейн и его люди делали привал для полуденной молитвы. Здесь дорога расширялась, и хватало места, чтобы погонщики и волы могли отдохнуть. Их эскорт из трех десятков тяжело вооруженных всадников стоял вокруг со скучающим и нетерпеливым видом, стремясь продолжить путь. Я гадал, кто из них убил васконского пастуха.

Хроудланд соскочил с коня и широким шагом подошел к Эггихарду и какому-то пузатому лысеющему человеку в длинной дорогой кольчуге, прикрывающей толстые бедра. Я догадался, что это и есть граф Ансельм.

Хроудланд был разъярен, и я отчетливо слышал его голос:

– Где остальные мои люди? Я оставил для охраны пятьдесят, а сейчас не вижу и двадцати, – рычал он.

– Граф Ансельм привел с собой солдат. Я отпустил остальных, и они ушли вперед. – Он бросил на Хроудланда полный злобы взгляд. – Пока вы отлучались по личным делам, мы оторвались от преследовавших нас сарацин, совершив ночной марш. Еще несколько миль, и мы будем за перевалом, на франкской территории.

Граф кипел гневом.

Мне пришлось удалиться от их непрекращающейся ссоры. Я соскочил с крупа коня, поднялся на склон и сел там на том же самом месте, где писал свой доклад Алкуину. Скала уже нагрелась на солнце. День обещал быть жарким.

Я сидел молча, глядя на испанские равнины, еле видные в отдаленной дымке. Где-то там был Озрик. Я гадал, проведет ли он остаток жизни в Сарагосе, заняв должность при дворе вали, или, в конце концов, найдет путь в свой родной город. Казалось странным, что судьба дает ему выбор, в то время как сам я не мог вернуться домой, пока там правит король Оффа. Мысли об Оффе напомнили мне, что Герин когда-то служил королю Мерсии. Взглянув на дорогу, я мог видеть Герина с заброшенным на спину щитом. Он разговаривал с одним из солдат. Раньше я подозревал, что за покушениями на меня стоял он, но теперь это казалось маловероятным. Он успел как раз вовремя, чтобы спасти меня, а также Хроудланда и Беренгера.

Мой взгляд снова обратился на горы напротив, по ту сторону дороги. Склон был беспорядочно завален камнями и обломками скал со случайными уступами и выступами. На нем не росло ни деревьев, ни кустарника, чтобы добавить зелени. Все было серым, от самого темного оттенка сланца до светлого, как зола в потухшем очаге. Я передвинул наглазник на лоб. Под него пробралась песчинка и попала в уголок глаза. Она больно колола, и глаз слезился. Я протер глаз и, прежде чем надвинуть наглазник обратно, поморгал, чтобы прояснить зрение. Может быть, потому, что смотрел обоими глазами, я увидел дальний склон яснее. Темная фигура, которую я принимал за камень, оказалась совсем не камнем. Это был человек. Он сидел неподвижно, и его одежда была точно такого же цвета, как скалы вокруг, даже его голова была обмотана серой материей. Он наблюдал за воловьими повозками на дороге внизу. Заметив одного человека, было легче увидеть и других. Они распределились по склону, неподвижно выжидая и наблюдая. Их было с дюжину, а то и больше. Сердце бешено заколотилось, и я, вернув наглазник на место, медленно встал и начал спускаться, стараясь не спешить.

– На склоне над нами залегли наготове какие-то люди, – сказал я еле слышно Хроудланду, стараясь вести себя так, будто все в порядке.

Он даже не посмотрел наверх.

– Это васконы, которых Беренгер видел раньше. Не можешь прикинуть, сколько их?

– По меньшей мере, дюжина, а может быть, вдвое больше.

– В том месте, которое они выбрали для засады, их будет много больше, – спокойно проговорил граф и сделал знак Герину подойти к нам.

– Одноглазый говорит, что на склоне над нами васконские наблюдатели, – сказал он Герину. – Как-нибудь можно узнать, где они предпримут нападение?

Герин сделал знак одному из солдат охраны подойти к нам. Избитое лицо со сломанным носом показалось мне знакомым. Я вспомнил, что это бургундский сержант, который шел во главе своего отряда по пути в Испанию. На ремне у него висел топор с короткой рукояткой. Я задумался, почему он теперь в коннице и что стало с остальными из его отряда.

– Как тебя звать? – спросил его Хроудланд.

– Годомар, мой господин.

– Ты приехал с графом Ансельмом?

– Да, мой господин. – Солдат говорил неестественно сиплым голосом, а на шее у него виднелся шрам от старой раны.

– Значит, ты проехал по этой дороге пару раз, – сказал Хроудланд. – Если бы тебе пришлось устроить на ней засаду, где бы ты ее сделал?

– Примерно в полумиле впереди, мой господин, – без колебания ответил бургунд. – Там дорога идет через узкое ущелье, с обеих сторон низкие скалы. Идеальное место.

– Мы можем как-нибудь его обойти?

Годомар покачал головой.

– Герин, ставлю тебя командовать авангардом, – отрывисто сказал Хроудланд. – Годомар твой заместитель. Возьми десять человек. – Он говорил энергично, чуть ли не радостно. – Ожидайте нападения. Скорее всего, оно будет с двух сторон – после обстрела лучниками и пращниками.

Глаза бургунда метнулись туда, где стояли Ансельм с Эггихардом. Он боялся получать приказы напрямую от Хроудланда.

Мой приятель заметил его неуверенность и твердо сказал:

– Годомар, командовать арьергардом король назначил меня.

Ветеран поднял руку в салюте и собрался уже уйти, когда Хроудланд предостерег его:

– Васконы попытаются заблокировать дорогу камнями. Скажи своим людям, что нужно убирать с пути любые препятствия. Повозки с выкупом должны пройти любой ценой.

Когда бургунд ушел выполнять приказ графа, губы Герина изогнулись в язвительной улыбке.

– Конники не любят слезать с коней, чтобы откатывать камни.

– Когда васконы закончат с нами, будет удачей, если у нас еще останутся кони, – мрачно ответил Хроудланд. Он был в своей стихии, отдавая приказы: – Беренгер, ставлю тебя и Одноглазого по бокам от повозок. Каждому даю по пять солдат. Враг попытается покалечить тягловый скот. Ваша задача – оберегать волов.

– А где будешь ты? – спросил я.

Мой конь, гнедой мерин, был привязан сзади к повозке, а свой меч я для сохранности оставил у погонщика.

– В хвосте с остальными солдатами. Васконы направят свою атаку туда.

Привал закончился. Погонщики завозились вокруг своих волов, готовясь трогаться дальше. Годомар тихо разговаривал с несколькими солдатами, и они, вскочив на коней, занимали позиции впереди повозок.

Эггихард и Ансельм расхаживали туда-сюда, всем видом показывая, что они не обращают большого внимания на Хроудланда, и его приказы их не касаются.

Тот не сдержал своего раздражения.

– Вам пора садиться на коней. Я ставлю вас в арьергард, – крикнул он, демонстративно повернулся к ним спиной и вставил ногу в стремя своего чалого, садясь в седло.

Эггихард помолчал, а потом заметил достаточно громко, чтобы услышали солдаты рядом:

– Я бы уже послал гонца к королю.

Спина Хроудланда напряглась. Вытащив ногу из стремени, он резко обернулся к Эггихарду и, едва сдерживаясь, ледяным тоном спросил:

– Гонца? Зачем?

– Попросить основные силы повернуть, чтобы прийти на помощь.

На щеках Хроудланда появились два красных пятна.

– У меня нет ни малейшего намерения бежать к королю за помощью, – отрезал он.

Эггихард надменно приподнял брови.

– А если мы окажемся в меньшинстве, что тогда?

– Пробьемся. Король ждет от нас этого. – Хроудланд демонстративно перевел взгляд на толстую талию Ансельма. – Если только ты и твой приятель преодолеют свою неохоту сражаться.

Казалось, Ансельм сейчас взорвется от ярости.

– Я ни от кого не потерплю нападок на меня, – забормотал он.

– Тогда предлагаю приберечь свой воинский пыл для грядущего сражения, – прорычал Хроудланд и, не пользуясь стременем, вскочил в седло.

Через мгновение он уже скакал прочь, криками подбодряя погонщиков волов, чтобы прибавили ходу.

* * *

Следование рядом с везущими сокровища повозками вызвало у меня в памяти те дни, когда вместе с Озриком мы шагали за телегой Арнульфа, везшей угрей. От волов исходил знакомый запах скотного двора, и четыре тяжело груженные повозки двигались так же неторопливо. Дорога была ухабистая, и массивные колеса тряслись и подскакивали на камнях и рытвинах. Арнульф управлялся со своими хорошо обученными волами один, но здесь, в горах, каждой повозке требовалось два погонщика – один шел рядом с волами, а другой сидел на повозке и, вооружившись кнутом, погонял их. Оси, изношенные за несколько месяцев похода, издавали непрерывный визгливый скрип, который извещал о нашем приближении за полмили и действовал на нервы.

Тревожно было сознавать, что васконские дозорные следят за каждым нашим шагом. Я поймал себя на том, что думаю, как часто они следили за движением других путников, пробирающихся по этой дороге. Возможно, так они и завладели каменным блюдом и маленьким потиром, устроив засаду на кого-то в далеком прошлом. Я не сомневался, что васконам известно о выплаченном вали Хусейном выкупе. Мешки с серебром были достаточной приманкой для нападения, а зверское разграбление графом Памплоны дало васконам сильный стимул для кровавой мести.

И потому, несмотря на палящее солнце, я поверх войлочной шапочки надел железный шлем. Металлические пластины брунии защищали мое тело. Толстые простеганные перчатки защищали руки и предплечья. Уязвимы оставались ноги. Я изнемогал от зноя, и с меня так катил пот, что седло сделалось липким. Как и ехавшие рядом со мной солдаты, я знал, что когда нападут васконы, надеть доспехи не будет времени.

Первым заметил опасность солдат, шедший сразу за мной. Он предостерегающе крикнул и указал направо. Я повернулся в седле и посмотрел на крутой склон горы. Васконы решили нанести удар задолго до того, как мы дойдем до узкого места. Весь склон был усыпан людьми, их было больше сотни. Они залегли среди камней и выжидали, а теперь встали и, прыгая и скользя, начали спуск. Приблизившись, они издали воинственный крик. Я никогда не слышал такого жуткого крика. Это был страшный волчий вой, унылый и безжалостный.

В нашей колонне на мгновение возникла паника. Погонщики защелкали длинными кнутами, солдаты с руганью стали доставать со спины щиты и просовывать руки в лямки. Все схватились за оружие. Хроудланд ревел, чтобы мы сомкнули ряды и продолжали движение навстречу опасности.

Васконы приготовили нам еще один сюрприз. Мы ожидали, что сначала они обрушат на нас град камней и стрел, но мы недооценили их свирепости. Камни из пращей прилетели, но не так много, и пара дюжин стрел упали на землю, не причинив нам особого вреда, хотя заржала раненая лошадь. Но ужасна была безрассудная дикость, с какой васконы бросились на нас. Они стремились к рукопашной. В тот момент я точно понял, что их гнал вперед не полученный нами от вали выкуп, а жгучее желание отомстить за то, что мы сделали с городом.

Их передовые бойцы прятались в нескольких ярдах от дороги и, вскочив, бросились на нас с кинжалами и короткими мечами, стараясь колоть в брюхо наших коней. Мало кому удалось поразить цель. Наши солдаты насаживали их на копья и железными клинками мечей рассекали мышцы и кости, отрубали вытянутые руки. На васконах не было доспехов, они были в волчьих шкурах и рейтузах из грубой ткани и потому несли страшные потери. Один из них, выбравший своей жертвой моего мерина, выскочил из своего укрытия у дороги и бросился на меня с поднятым кинжалом, как скорпион. Я взмахнул мечом, и хорошо уравновешенный клинок Ингелри описал широкую дугу. Острое лезвие отсекло руку с кинжалом с такой же легкостью, как дровосек отрубает тонкую ветку. Васкон покатился по земле, оставляя за собой кровавый след.

Оттуда, где Герин встретил их авангард, доносились крики и звон стали. Рядом со мной солдат, первый заметивший васконскую засаду, непрестанно ругался, пытаясь орудовать мечом и в то же время управляться с лошадью. Вой васконов и запах крови вызвал в ней панику, она шарахалась из стороны в сторону, пытаясь броситься прочь и стуча копытами по каменистой дороге. Солдат злобно кричал и, ловя равновесие, не мог попасть мечом в васкона, который орудовал против него копьем. Наконечник копья оставил глубокую рану в задних ногах коня, прежде чем солдат справился и вторым взмахом сразил нападавшего. Краем глаза я заметил, как мимо мелькнул какой-то мальчик. Ему было не больше десяти лет, и он с ножиком в руке бежал к ближайшей повозке. Прежде чем я понял его намерение, он вонзил свой ножик в висевший на повозке бурдюк с водой и, быстрый, как куница, скрылся под повозкой. Вода хлестала из проколотого бурдюка на землю.

Тем временем волы продолжали тяжелой поступью идти вперед. Опустив головы, они не обращали внимания на царивший вокруг хаос, их большие темные глаза смотрели на дорогу перед копытами, и с морды свисали длинные блестящие нити слюней. Подстегиваемые напуганными погонщиками, они тянули груз вверх по склону.

Герин впереди нас старался держать дорогу свободной. Как только многочисленные васконы перегораживали путь, его франкские копейщики в плотном строю бросались на них. Всадники сметали пеших, убивали или ранили тех, кто оказался недостаточно расторопен, чтобы убежать обратно на склон, а потом натягивали поводья, разворачивались и трусили назад, чтобы занять позицию в авангарде. Каждая такая атака оставляла на земле несколько васконских трупов.

– Они сошли с ума! – крикнул мне Беренгер.

Он был по другую сторону от сопровождаемой нами повозки. Пока что ему было плохо видно сражение, так как васконы атаковали нас справа.

– Хроудланд должен послать гонца за подмогой от основного войска, – крикнул я. – Это только первая атака.

Беренгер громко рассмеялся, и в его ответе послышалась нотка боевого безумия.

– Исключено! Графу не позволит гордость. Мы должны пробиться через эту толпу.

Я оглянулся. Васконы сосредоточили свою атаку на хвост нашей маленькой колонны. Там Хроудланд и арьергард вели схватку с толпой врагов в серых шкурах. Эггихард и Ансельм сидели на высоких мощных конях и были хорошо видны. Раньше им не хотелось получать приказы от Хроудланда, но в бою они проявили себя грозной силой. Оба со смертоносной ловкостью орудовали длинными мечами, они рубили и кололи, отгоняя нападавших. В нескольких ярдах от них Хроудланд на своем чалом подбадривал своих солдат, отбивавших наседавших васконов.

Было невозможно сказать, как долго продолжалась первая яростная атака. Наконец, враги, увидев эффективность нашей обороны, начали отступать, хотя поднялись всего на несколько ярдов по склону, где были в безопасности от всадников. Там они двигались параллельно нашей колонне, не отставая.

К моему удивлению, Хроудланд воспользовался временным затишьем, чтобы подъехать и поздравить меня. По его лицу под краем шлема струился пот, а глаза ярко горели.

– Молодец, Одноглазый! – воскликнул он. – Ты со своими людьми удержал наш фланг.

– Враги только выжидают, – ответил я.

– Тогда мы будем отбивать их снова и снова, пока они не поймут, что им не справиться с хорошо обученной конницей, – заверил меня он.

– Мы еще не добрались до того места, которое Годомар счел подходящим для засады, – напомнил я ему.

Но Хроудланда было нелегко сбить.

– Значит, это их ошибка. Они не воспользовались преимуществом внезапности.

– А может быть, враги планировали лишь задержать нас или измотать, – возразил я.

Хроудланд сурово сдвинул брови. Он не любил, когда его суждения подвергались сомнению.

– Ты такой опытный солдат, Одноглазый? – проговорил он, его оптимистичный тон моментально исчез.

– Один их пацан проскользнул сквозь нашу оборону и проделал дырку в мехе с водой вон там. – Я указал на повозку, на борту которой висел проколотый обмякший мех.

Хроудланд пожал плечами.

– Ну, недолго перетерпим жажду, – сказал он, хотя я заметил, как метнулись его глаза к другим повозкам.

На некоторых мехи так же висели пустые.

Я понизил голос, чтобы никто не услышал:

– Следующий источник воды по ту сторону перевала.

К Хроудланду вернулось самообладание.

– Тем более необходимо туда пробиться, – резко ответил он.

Пока мы говорили, колонна продвинулась, пожалуй, шагов на сто. Я гадал, сколько еще пройдет часов, пока мы не окажемся в безопасности.

* * *

Прежде чем солнце поднялось прямо над головой, васконы атаковали нас еще дважды. Каждый раз нам удавалось отбить их, хотя мы потеряли с дюжину коней – одни захромали, другим пропороли брюхо. Их всадники теперь шли пешком, если сами не были ранены, или ехали на повозках. Убитых не было, и я начал думать, что Хроудланд был прав: мы пробьемся по дороге до перевала, а на той стороне будем уже в безопасности.

Но через две мили все изменилось.

Мимо меня проехал Герин с мрачной физиономией. Он ехал доложить Хроудланду. Я был рядом и услышал, как он говорит графу:

– Показалось ущелье. Очень узкое. Опасное место. – Последовала короткая пауза, и Герин добавил, чуть ли не извиняясь: – Мы всегда сможем бросить повозки. У нас хватает лошадей, чтобы вынести всех в безопасное место, если сядем по двое. Я уверен, что мы можем проскользнуть.

Граф тихо произнес:

– Кажется, я ясно выразился: я не собираюсь бросать завоеванные сокровища. Враги заблокировали дорогу?

– По всей видимости, нет, хотя дорога поворачивает и ущелье не просматривается во всю длину, – сказал Герин.

– Значит, перед нами проход, и мы через него пройдем, – подтвердил свое решение Хроудланд.

– Постараюсь, мой господин. Но боюсь, враг именно этого и ждет. – Герин говорил подавленным покорным тоном, контрастирующим с его обычной стальной уверенностью.

Он проехал мимо меня обратно в растерянности, кусая губы. У меня было тошнотворное чувство, что он прав. Мы собирались делать именно то, что васконы планировали. Только абсолютная самоуверенность Хроудланда продолжала двигать нас вперед.

Враг оставил нас в покое на время, понадобившееся нам, чтобы дойти до той точки, где дорога сужалась до четырех-пяти шагов в ширину непосредственно перед входом в ущелье. Справа была невысокая скала, не выше пятнадцати футов, а слева вдоль дороги вплоть до перевала шел изломанный скалистый склон, на котором валялись небольшие камни. Я заметил, что солдаты тревожно смотрят по сторонам. Летнее солнце припекало, и во рту у меня пересохло. Я собрал слюну и глотнул, чтобы смочить горло.

Двое всадников Герина вместе с Годомаром отделились от авангарда и рысью выехали вперед, вероятно, чтобы осмотреть проход. Они пропадали несколько минут, а когда вернулись и доложили, их военачальник привстал на стременах и, обернувшись, крикнул погонщикам:

– Подтянуться! Продолжать движение! У дальнего конца дорога частично перегорожена камнями. Мои люди расчистят для вас путь.

Мы продолжали двигаться вперед. Когда дистанция между повозками сократилась, наша маленькая колонна стала компактнее. Сужение дороги заставило всадников по бокам придвинуться к повозкам. Я коленом почти касался деревянного колеса.

– Похоже, мы приблизились к границе их территории, – крикнул мне с другой стороны Беренгер.

Он кивнул на двоих васконов. Они сперва двигались по склону, не отставая от нас, а теперь остановились и смотрели.

– Или они знают, что нам идет подмога от основного войска, – с надеждой сказал я, хотя сам не верил в это.

Сдержанность васконов действовала на нервы.

Когда Герин с авангардом вошел в ущелье, я обратил пристальное внимание на вершину невысокой скалы справа, ожидая, что вот-вот там появятся васконские пращники и лучники.

Но я не туда смотрел.

Когда первая наша повозка въехала в ущелье, послышался тихий вскрик. Он исходил от человека, ехавшего рядом со следующей за мной повозкой. Этот солдат смотрел на длинный крутой склон слева от нас. Я проследил за его взглядом. Казалось, со склона сползала его серая шкура, он весь был в движении. Сотни людей в волчьих шкурах покрывали его поверхность и двигались на нас. Они не спешили, но целенаправленно пробирались меж камней, скапливаясь вдоль дороги. Держа в руках мечи и копья, они двигались с отчаянной решительностью.

Мои кишки размякли, когда за спиной у нас послышался волчий вой, который мы слышали при первой атаке васконов. Я резко повернулся. Васкон, следивший за нами, спустился на дорогу. Они отрезали нам путь к отступлению.

– Смотреть налево! Продолжать движение! – проревел Хроудланд.

Большинство из нас все еще ошеломленно взирали на огромное число набранных васконами бойцов.

Беренгер был потрясен.

– Наверное, некоторых из них я видел вчера. Но откуда взялись остальные?

Он вытащил меч и теперь в нерешительности смотрел на клинок, словно понимая, что он будет бесполезен перед таким подавляющим числом противников. За спиной я услышал голос Эггихарда, он клял Хроудланда и кричал, что тот давно должен был послать гонца к Карлу за подмогой от основного войска. Даже волы почувствовали, что что-то переменилось. Скрип колес стал тише, животные постепенно остановились и смиренно стояли на месте. Мы наполовину въехали в ущелье.

Хроудланд изменил свои приказы.

– Стоять! Построиться в оборонительную линию. Сдвинуть повозки, чтобы получилась баррикада! – проревел он.

Но это было невозможно: дорога была слишком узкой. Погонщикам не хватало места, чтобы повернуть волов. Повозки оставались на месте, одна позади другой. Васконы загнали нас в ущелье, как пробку в горлышко бутылки.

Мимо меня протиснулся Герин.

– Чтобы убрать камни и освободить проход, потребуется больше часа, – доложил он Хроудланду.

Пфальцграф Ансельм услышал это. Он сильно вспотел, его мясистое лицо покраснело под шлемом, а кольчуга покрылась пылью.

– Там есть место, чтобы проехал всадник? – свирепо спросил он.

Его жеребец, обученный для боя, тряс головой и нервно бил копытом по земле.

Когда Герин замешкался с ответом, Ансельм пролаял одному из солдат рядом:

– Эй, ты! Поменяемся конями и скачи к основному войску. Передай, чтобы прислали подмогу!

Он соскользнул со своего коня, передал поводья, и через мгновение солдат уже скакал галопом по ущелью на свежем коне.

У Хроудланда не было времени отреагировать на этот вызов его власти. Наши солдаты теснились в замешательстве. Сбившиеся вместе повозки мешали построиться в оборонительную линию. Он ездил среди солдат, расставляя их в некоторый порядок. Я взглянул на Беренгера на другой стороне. Он сидел неподвижно, уставившись на Хроудланда в ожидании приказов. Я понял, что Беренгер последует за графом: что бы ни случилось, его преданность неколебима.

Когда васконы вышли на более ровное место, их рой на склоне слился в единую плотную массу. Теперь они накатывались на нас, как морской вал. Они заполнили дорогу и придорожные склоны, а потом остановились в двадцати шагах от нас. Я не видел у них ни какого-либо подобия дисциплины, ни плана атаки. Оружием их были безобразного вида дубины, а также мечи, короткие копья и топоры для рубки леса. На мгновение мне вспомнились доморощенные рекруты, которых собрал мой отец, чтобы выйти против короля Оффы и его мерсийских воинов и проиграть сражение. Но сходство было обманчивым. Эти васконы – суровые горцы, а не мирные крестьяне, и они настолько превосходили нас числом, что у нас явно не было ни малейшего шанса на победу.

В напряженном ожидании обе стороны стояли лицом друг к другу. Враги потрясали оружием и выкрикивали оскорбления и угрозы на своем непонятном языке. Мы стояли молча, лишь иногда стучала копытами какая-нибудь беспокойная лошадь. Раненый солдат на повозке рядом со мной снова и снова бормотал какую-то молитву, как заклинание, способное его спасти. Сверху палило солнце, и жар отражался от скал. Голова у меня болела, во рту пересохло. Я облизнул потрескавшиеся губы и ощутил на языке жесткую дорожную пыль.

Смутно я осознал, что кто-то слез с коня. Этот человек протолкался через переднюю линию и пошел к врагу. Я узнал Годомара, ветерана из Бургундии. Он снял свою брунию и шлем, на нем теперь были только широкие штаны и легкий камзол, оставлявший руки и плечи голыми. Полоска материи стягивала его длинные густые волосы цвета лесного меда. В правой руке он держал топор с короткой рукояткой, обычно висевший у него на широком кожаном ремне. Все мы, васконы и франки, смотрели, как Годомар вышел на разделявшее нас открытое пространство. Потом своим сиплым голосом из раненого горла он начал на каком-то древнем диалекте произносить что-то – видимо, воинственную поэму. На каждой строке он подбрасывал топор, который делал оборот в воздухе, и ловил другой рукой. Наконец, сорвавшимся на крик голосом он прочел последнюю строку и подбросил топор, но не в другую руку, а высоко в воздух по направлению к врагам. Топор вращался и вращался, а когда стал падать, Годомар подбежал и приготовился поймать его за рукоять. Он был на расстоянии вытянутой руки от линии васконов. И вдруг, поймав топор, несколькими молниеносными ударами сразил трех или четырех васконов. Потом они окружили его, и он исчез.

Его смерть рассеяла чары, удерживавшие всех на месте. С яростным ревом васконы устремились на нас. Их вал ударился о нас, и начался сущий ад. В такой плотной стычке копья были бесполезны. Солдаты использовали мечи, чтобы зарубить или заколоть появляющихся перед ними васконов. Те, пригибаясь и уклоняясь, подбирались к всадникам вплотную, и если удавалось, рубили и кололи их своим оружием. Самые отважные хватали всадников за ноги и пытались стянуть с седла.

Среди хрипа и проклятий, лязга металла, криков ярости и боли васконы несли большой урон. Десятки их погибли, тела были растоптаны конями или собственными же товарищами. Но они продолжали ломиться вперед, невзирая на потери. Атака за атакой, они накатывались, как волны на скалистый берег. И с каждой атакой наше число уменьшалось. Наши солдаты падали один за другим, их стягивали с коней и добивали на земле. Мало кто из сброшенных с лошади прожил дольше нескольких мгновений, васконы налетали роем и убивали. Третьей отчаянной атакой они сломали наш строй и оказались среди погонщиков и волов. С ловкостью мясников они перереза́ли горло животным, и те падали на колени. Погонщики были все перебиты.

Напор толпы был таким мощным, что моего коня оттеснили и прижали к колесу повозки. Я бесполезно размахивал мечом. Сильные руки схватили меня за ноги и стянули на землю. Без седока лошадь стала лягаться, и копыто попало в лоб васкону, который меня держал. Я услышал удар копыта по черепу. Противник отпустил меня, и я откатился под повозку. Нападавшие отшатнулись от брыкающегося животного, а перепуганная лошадь встала на дыбы и бросилась сквозь толпу. Это дало мне время отползти на четвереньках к дальней части повозки и встать на ноги. Меч я потерял и не придумал ничего лучше, как взобраться на повозку. Оттуда я обозрел продолжавшуюся резню. На коне оставался лишь один всадник – Хроудланд. Его мощный чалый пятился назад и бросался вперед, а перед ним полукругом толпились васконы. Они остерегались бьющих копыт и грозного клинка графа. Все прочие франки были пешие. Они сбились небольшой кучкой перед Хроудландом спиной к повозкам, и, по моей оценке, их оставалось не больше дюжины. Беренгер потерял шлем, и я узнал его голову в мелких тугих кудрях. Ни Ансельма, ни Эггихарда видно не было. Их тела покоились под безобразной путаницей трупов перед позицией франков. Повсюду валялись мертвые и раненые васконы, земля была залита кровью.

Сотни врагов по-прежнему заполняли дорогу, а еще больше стояло на склонах по обе стороны. Следующей атакой они нас сомнут.

Однако сначала им пришлось иметь дело с Хроудландом. Из вражеских рядов вышел один васкон. Это был коренастый мужчина средних лет в шапке из волчьей шкуры, с широкой грудью и очень широкий в плечах. Он держал в руке пращу и начал ее ритмично раскручивать над головой, следя за Хроудландом и выбирая момент. Когда чалый жеребец повернулся к нему, васкон выпустил камень величиной с кулак. Камень пролетел не более пяти шагов и ударил жеребца меж глаз. Со своего места я слышал удар. Передние ноги коня подогнулись, оглушенное животное упало вперед на колени, и Хроудланд едва успел соскочить с него. Он приземлился на ноги, держа в руке меч, и бросился по залитой кровью земле туда, где стояли остальные франки. Я заметил, что он хромает. Позади него оглушенный жеребец оставался несколько мгновений на коленях, потом, шатаясь, снова поднялся и побрел прочь.

Васконы ненадолго отступили, выжидая, что мы предпримем дальше.

Я соскочил с повозки и схватил чей-то брошенный на землю меч. Беренгер оглянулся на меня. Его покрасневшие глаза облепляла пыль, волосы промокли от пота, и в брунии была прореха, где оторвалось несколько пластин.

– Вот теперь сражение становится интересным, Одноглазый, – сказал он мне с натянутой улыбкой, а потом обернулся спросить Хроудланда: – Какие будут приказы?

Граф был совершенно спокоен, и я усомнился, сознает ли он всю безнадежность ситуации.

– Отходим за повозки. Васконы задержатся, чтобы их разграбить. У нас появится время организованно отступить.

Даже теперь по его лицу прошла тень сожаления. Мысль о потере всех сокровищ все еще злила его.

– Берем только самое ценное, – продолжил он и повернулся ко мне. – Одноглазый, можешь для меня разыскать олифантовый рог? Он не должен попасть в руки васконов. А также хрустальный поднос из выкупа вали Сулеймана. Я по-прежнему хочу подарить его королю.

Я снова забрался в повозку и стал искать. Олифантовый рог я нашел, он был завернут в кожу, но хрустальный поднос, должно быть, заперли в сундук, а у меня не было времени искать ключ. Вместо этого я схватил самую ценную свою собственность – связку несшитых листов с переводом Книги Сновидений. Расшнуровав сбоку брунию, я засунул их под нее.

Когда я вернулся к остальным, Хроудланд расставлял горстку остававшихся в живых в два ряда. Для отступления был лишь один путь – вглубь ущелья. Один ряд должен был стоять твердо, пока другой отступал на несколько ярдов, после чего поворачивался лицом к врагу и позволял первой группе просочиться сквозь него и занять новую позицию. Я вспомнил, как мы отрабатывали такой маневр, когда я впервые прибыл в Ахен и присоединился к тренировкам паладинов на учебном поле. Никогда не думал, что это пригодится в настоящем сражении.

Васконы наседали на нас на каждом шагу. В ущелье они могли нападать лишь узким фронтом, но действовали безжалостно и с отчаянной храбростью. С каждым франком, кто поскользнулся и упал или на мгновение потерял бдительность, расправлялись тут же. До самого вечера, когда стало смеркаться, мы сражались и отступали, поворачивались и сражались снова. Наше число уменьшалось, и мы все больше уставали. Я позволил себе опустить щит и ощутил мучительную боль в левом плече: через край щита какой-то васкон с яростным криком ткнул копьем. Рядом со мной Беренгер неловко отбивался от васконского кинжала. У него была рана на левом боку внизу туловища. Только Хроудланд продолжал орудовать мечом, словно не знал усталости, но на каждом шагу оставлял кровавый след на земле. Я не видел, куда граф был ранен, однако он быстро терял кровь.

Враги гнали нас по ущелью, как упрямых баранов, пока не прижали спиной к барьеру из камней, который они построили раньше. Но уже было почти совсем темно, и на ногах нас оставалось лишь четверо – Хроудланд, Беренгер, я и незнакомый солдат с тяжелой раной в животе. Словно злорадствуя, васконы отступили, давая понять, что мы в их власти. Один из них то и дело издавал злобный победный волчий вой. Во время отступления я видел злобу на их лицах и знал, что они не оставят нас в живых.

– Нам удалось сдержать их, – с гордостью проговорил Хроудланд.

Он оперся на свой меч, его грудь вздымалась, он хватал ртом воздух. Беренгер рядом со мной осел на камень, по его ноге текла кровь. Я тоже нашел место сесть, у меня кружилась голова от боли в раненом плече.

Я посмотрел на Хроудланда. Даже в сумерках было видно, как он бледен. Граф улыбался, его глаза смотрели вдаль, и это убедило меня, что он потерял связь с реальностью. Я гадал, остался ли он верен мысли, что его никогда не победит в бою орда неотесанных горцев.

С усилием он повернулся ко мне спиной и полез на стену из камней. На шее у него на шнурке висел рог из зуба олифанта. Добравшись до вершины, граф встал и, поднеся его к губам, издал долгий вибрирующий звук, который эхом раздался в ущелье.

– Господи, что он делает? – спросил я Беренгера.

Тот в благоговейном страхе снизу смотрел на Хроудланда, потом повернул ко мне голову и, взглянув на меня сияющими глазами, воскликнул:

– Слушай!

Хроудланд снова затрубил в рог, и я узнал сигнал, которым охотник объявляет о смерти большого оленя. В сгущающейся темноте виднелись лишь серые и черные тени. Там, наверху, я мог различить только силуэт маркграфа Бретонской Марки. Мне стало не по себе, когда я вспомнил, что эта сцена была вырезана на самом роге, и что давно, в Ахене, самому королю приснился охотник, стоявший на скале в окружении волков и трубящий в рог, призывая на помощь. Но Хроудланд не звал на помощь. Он объявлял о собственной гибели.

– Помнишь, когда я в первый раз тебя увидел? – вдруг спросил Беренгер. Я никак не ожидал такого вопроса, и его голос звучал напряженно, словно он стыдился говорить. – Это было вечером. Ты неожиданно вошел в нашу казарму. Никто из нас понятия не имел, кто ты такой.

– А ты, Герин, Ансеис и прочие играли в игру. Задавали друг другу загадки, – сказал я.

Беренгер понизил голос до шепота и процитировал:

– Четыре странных существа путешествуют вместе, их следы очень темные. Каждый знак черный-черный. Птичья опора быстро движется по воздуху под воду.

Прилежный воин работает без остановки, направляя четверку по листовому золоту.

Я понял, что он имеет в виду.

– Загадку загадал я. Только Хроудланд знал ответ.

– В тот момент я стал бояться тебя, – прошептал он.

Я так удивился, что смог лишь вымолвить:

– Почему? – и услышал, как он неловко заерзал.

Наверное, на него нахлынул новый прилив боли.

– Я испугался, что ты отберешь у меня Хроудланда.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – недоуменно проговорил я.

– Ревность возникает легко. С тех пор, как ты появился, все внимание Хроудланда было направлено на тебя.

– Он видел, что я чужой и во враждебной стране. Он лишь хотел помочь.

– Теперь я это знаю, – ответил Беренгер, – но тогда не понимал. На следующий же день я увидел тебя в купальне. Он был полуодетый и держал тебя за руку.

Я был потрясен.

– Он пытался затащить меня в воду, вот и все. Я не хотел заходить. Я боюсь воды.

В темноте Беренгер грустно рассмеялся.

– Со временем я убедил себя, что ты завлекаешь его. И решил избавиться от тебя, стал ждать удобного случая.

Передо мной ясно встало воспоминание о пире, когда я чуть не умер. Беренгер сидел рядом со мной.

– Значит, ты подложил мне яд. Никогда не мог представить тебя убийцей, – сказал я.

– Я и сам не мог. Я спрятал яд в рукаве и колебался до самого последнего момента. А потом услышал, как ты нахально рассказываешь всем на пиру историю про Троила и Ахилла. Это было для меня слишком.

Я вспомнил гобелен, изображавший эту историю, он висел в комнате Хроудланда в его резиденции. В основе греческой легенды лежало вожделение Ахилла к прекрасному юноше Троилу. Должно быть, Беренгер от ревности помрачился рассудком.

– И когда яд не сработал, ты попытался убить меня на охоте в лесу?

– Да.

Сверху донесся звук олифантового рога. Хроудланд снова и снова посылал тот же сигнал, каждый раз все менее решительно. Он терял силы.

– Сначала я подумал, что это Герин хочет разделаться со мной по приказу короля Оффы, – сказал я. – До того я думал, что меня пытался убить Ганелон. А оказывается, все время это был ты. Ты даже пытался убить меня здесь, в этих горах, подослав васконского пращника.

– Вот тут ты ошибаешься, – ответил Беренгер. – К этому я не причастен. Он, наверное, напал по собственной инициативе, хотя я скатил на тебя несколько камней, когда ты ехал с нами в Испанию.

Хроудланд выбился из сил. Следующий охотничий сигнал закончился безобразным хрипом. Из темноты, где выжидали васконы, донесся презрительный волчий вой, от него побежали мурашки по спине.

Невзирая на боль в плече, я повернулся, чтобы посмотреть на приятеля. Над краем ущелья взошла луна, и в ее холодном свете граф стоял лицом к врагам. Он покачивался. С усилием Хроудланд вызывающе поднял свой Дюрандаль и обрушил его на скалу, стараясь разбить клинок. Ничего не получилось. Еще дважды он пытался разбить свой меч, а потом бросил попытки, опустился на колени и положил его на камни перед собой. А затем с рогом, по-прежнему висевшим на груди, лег лицом вниз на меч. И с ужасным чувством я понял, что он уже никогда не поднимется.

– Одноглазый, тебя трудно убить, – прошипел Беренгер.

Он сумел встать, но его раненая нога не давала стоять, и мужчина прислонился спиной к каменному валу. В руке Беренгер держал меч, и я подумал, что он нападет на меня. Но он прохрипел:

– Я умираю здесь вместе с Хроудландом. Ты не имеешь права быть рядом с ним. Уходи! Я позабочусь, чтобы тебя не преследовали.

И я перелез через вал, прочь от васконов. Я не представлял, как далеко у меня хватит сил уйти, и у горцев не было причин оставлять меня в живых. Но желание выжить было сильнее. Сжав зубы от боли, я ковылял вперед. Дважды спотыкался и падал на колени, и странным образом передо мной вставал образ чалого жеребца Хроудланда. Я видел коня, оглушенного камнем из пращи, как он снова встает на ноги, и заставлял себя делать то же. В окружающей темноте мерещились смутные силуэты людей и страшных чудовищ. Одним из них был призрак брата. Он сидел на скале надо мной, и мне страстно хотелось, чтобы он подошел и помог. Но он лишь смотрел на меня в задумчивом молчании, словно упрекая меня за то, что я не послушал его предостережения, что нужно доверять врагам и опасаться друзей. Потом мои ноги подогнулись в последний раз, и я в смертельной слабости упал на землю.