— Ты и сам не был с ней до конца искренен, — без обиняков высказался Дан, когда юноша рассказал другу об обмане Марии. — Ни она, ни донья Хуана не знают, что мы скопировали дерротеро. Все было проделано у них за спиной.

Была середина дня, легкий ветер гнал в высоком небе россыпь облаков, и «Троица», лавируя, шла под полными парусами. Тремя днями ранее Гектор вернулся на корабль, и, как и было уговорено с алькальдом, донью Хуану и «Санто-Росарио» оставили в Пайте в обмен на штурманское имущество с королевской верфи. Доставленные канаты, парусина, запасы твердого жира и смолы означали, что «Троицу» можно в полной мере подготовить к дальнему плаванию, а поскольку никого из команды не прельщало плыть обратно в Панаму и возвращаться сушей через джунгли в Карибское море, было решено взять курс на юг и покинуть Тихий океан, обогнув оконечность Южной Америки.

— По-твоему, наш лоцман знает, что делает? Кажется, его больше интересуют азартные игры, а не то, идем ли мы верным курсом, — с сомнением заметил Дан. Он то и дело посматривал на грека, который назвался Сидиасом. Указав рулевому нужный курс, он достал складную доску и уселся играть в нарды с боцманом. Они затеяли жаркий спор относительно правил игры. Сидиас настаивал, что играть нужно по греческим правилам, так как те древнее.

— Пока мы следовали его советам, и ничего плохого не стряслось, — заверил Гектор индейца. — Он говорит, вдоль побережья сильное встречное течение, и нам нужно удалиться по меньшей мере на сотню миль от берега, а потом повернуть на юг. Сидиас утверждает, что, держась открытого моря, мы выиграем не одну неделю времени.

— Он намерен вести нас через Пролив или пойдет вокруг Мыса?

— Еще не говорил, — ответил Гектор.

— Тогда от лоцмана проку немного, — фыркнул Жак, только что подошедший к друзьям. Понизив голос, он спросил: — От тех лоций, что мы скопировали, будет толк, когда мы станем искать вход в Пролив?

— Откуда я знаю? Мы же их не проверяли.

— Если навигационные записи капитана Лопеса были столь ценны, то я не понимаю, почему донья Хуана просто не вышвырнула их за борт? Выронить папку из кормового иллюминатора она могла в любой момент, — сказал Дан.

— Откуда тебе знать, как думают эти аристократки! — сказал ему Жак. — Донья Хуана могла ведать ценность папки и захотела вернуть ее в руки испанцев. Но, вероятнее, ей доставляло удовольствие дурачить шайку тупоумных моряков. Для нее это была игра, демонстрация своего превосходства.

Он умолк, потому что у него за спиной кто-то кашлянул. На палубе только что появился Бэзил Рингроуз, с квадрантом и записной книжкой в руках. Вид у него был больной, кожа выглядела восковой и бледной, глаза были налиты кровью, а дыхание — затруднено. Многие в команде считали, что он до сих пор страдает из-за того, что, решив провести ночь на берегу, укрылся под деревом манзаниллы. Ночью разразился проливной дождь, и когда Рингроуз проснулся, кожа у него покрылась красными пятнами — пока он спал, на него с дерева стекали ядовитые капли. Сами пятна и вызванное ими жжение давно прошли, но Рингроуз никак не выздоравливал, мучаясь от частых головных болей, а временами в глазах темнело и он почти слеп.

Рингроуза настиг очередной приступ жестокого, выворачивающего наизнанку кашля, и штурман, протянув руку, схватился, чтобы не упасть, за ванты у наветренного борта.

Заговорил Дан:

— Я тут спрашивал Гектора, как нам лучше идти — вокруг Мыса или через Пролив.

— Я бы выбрал Пролив, — сипло ответил Рингроуз. — При условии, что мы отыщем туда вход. Весьма вероятно, вдоль побережья россыпи всяких островов и рифов. Того гляди, налетим на какой-нибудь и разобьемся в щепки.

— Тогда почему не идти вокруг Мыса?

— Потому что английский корабль там ни разу еще не проходил. Об этом наш капитан, предлагая уплыть из Южного моря, как-то забыл упомянуть. Испанцы и голландцы ходили вокруг Мыса, но, насколько мне известно, больше никто. Даже сам Дрейк выбрал Пролив. Там, дальше, ледяные острова. — Рингроуз отхаркнул и сплюнул через поручни сгусток мокроты. — Так или иначе, вокруг Мыса путь длиннее. Сомневаюсь, что до Рождества мы вернемся в родные воды. И кто знает, какой прием нас там ждет.

— Вряд ли худший, чем тот, что устроят испанцы, если мы останемся здесь, — сказал Жак.

Рингроуз наградил его сардонической улыбкой.

— Ты не забыл, что мы — охвостье незаконной военной экспедиции? Капитан Шарп и его приятели покинули Ямайку, даже не испросив разрешения у губернатора. Ни одному из наших главарей не давали задания отправляться в набег на Мэйн. Следовательно, все мы — пираты, если властям угодно будет так считать.

— Но у сэра Генри Моргана никакого разрешения не было, а он напал на Панаму и получил рыцарское звание.

— Он вернулся с такой добычей, что стал слишком богат, чтобы его судили. А мы? Что добыли мы, хоть из кожи вон лезли? По несколько сотен песо на каждого! Откупиться от неприятностей не хватит. Кроме того, у нас нет тех связей с богатыми и влиятельными людьми, какие имел Морган.

Наступило недолгое молчание, потом вновь заговорил Рингроуз:

— За то время, что нас не было на Ямайке, случиться могло что угодно. Новый король на троне, другой губернатор, объявлена война или подписаны мирные соглашения. У нас нет никакого представления о том, что переменилось и как перемены повлияют на наше возвращение. И узнаем мы не раньше, чем сами там окажемся. — Он посмотрел на небо. — Гектор, солнце уже почти в зените.

Гектор отправился с Рингроузом на корму, где у игровой доски, скрестив ноги, сидел Сидиас, по-прежнему погрузившийся в перипетии игры в нарды. Он даже не поднял головы, когда по палубе скользнули тени. Рингроуз произвел полуденное наблюдение и записал результат. Гектор заметил, что рука штурмана дрожит.

— Как думаете, сколько нам еще идти до Пролива? — сказал Рингроуз нарочито громко, чтобы Сидиас не мог больше притворятся, что ничего не замечает.

Грек нехотя поднял голову. Он наморщил лоб, словно бы глубоко задумавшись, а потом объявил:

— Пять или шесть недель. — Потом вновь обратил свое внимание на раскладную доску и подчеркнуто показным движением переставил одну из шашек, ясно давая понять, что у него нет желания продолжать разговор.

* * *

Через шесть недель после отплытия от Пайты Сидиас заявил, что пора поворачивать к суше, и Шарп последовал его указанию. Словно бы соглашаясь с подобным решением, ветер сменился и задул с идеального румба, с юго-запада, и благодаря посвежевшим порывам на траверзе «Троица» устремилась вперед как подстегнутая. Настроение на корабле быстро поднялось, люди повеселели и преисполнились надежд. Прошло какое-то время, температура воздуха упала, и команда догадалась, что корабль достаточно отклонился к югу и уже где-то неподалеку Пролив. Людей охватила беззаботная радость, они словно бы праздновали завершающий этап плавания. Были початы тайные запасы бренди и рома, и кое-кто, напившись, шатался и запинался о доски палубы. Гектор, однако, тревожился все больше. Они с Рингроузом по счислению пути определяли положение корабля. Бывало, навигаторы расходились друг с другом во мнениях относительно хода «Троицы», того, сколько миль пройдено, снесло или нет галеон с курса океанским течением. В каждом случае Гектор уступал, полагаясь на мнение более опытного товарища, и отчасти потому, что болезнь сделала Рингроуза раздражительным и обидчивым. Доверия заслуживали только наблюдения, полученные с помощью квадранта, и по этим данным выходило, что корабль находится на пятидесятом градусе южной широты. Но ничто не говорило, насколько близки они к материку, и Гектор давным-давно махнул рукой на Сидиаса, решив, что тот в лучшем случае бесполезен, а в худшем лучше не задумываться. Грек был игроком по натуре, и в том, что они в целости доберутся до побережья, полагался на удачу. Когда бы его ни спрашивали, скоро ли на горизонте появится земля, Сидиас отвечал уклончиво. Его задача, как он постоянно отвечал, состоит в том, чтобы опознать открывшийся берег, а потом указать, в какую сторону нужно идти кораблю. Грек был настолько необщителен, что Гектору пришлось как-то вечером разыскать Сидиаса и в глаза спросить, неужели его не волнует, как он вернется обратно в Пайту. В ответ грек равнодушно пожал плечами.

— С чего ты думаешь, что я хочу покинуть корабль? У меня нет причин возвращаться в Пайту.

— Но вы же сказали, что алькальд заставил вас стать нашим лоцманом!

— И он снова сделает мою жизнь невыносимой, если я когда-либо туда вернусь. Так что лучше я останусь с вами.

Опешив от себялюбия грека, Гектор пошел к друзьям. Ночи стали холодными, и команда, чтобы не мерзнуть на палубе, спала теперь в трюме, подвесив гамаки в кормовой его оконечности. Ощупью пробравшись в полутьме к друзьям, юноша обнаружил, что Изреель и Жак уже уснули. Не спал только Дан, и, когда Гектор рассказал ему о своих тревогах относительно лоцманских познаний Сидиаса, индеец посоветовал юноше не изводить себя. Возможно, утром у них будет шанс заглянуть в копии дерротеро Лопеса. Проверить, есть ли от них толк, можно будет, когда, рано или поздно, с «Троицы» увидят берег. А пока поделать все равно ничего нельзя, и Гектору лучше отдохнуть. Но спать Гектор не мог. Юноша лежал в гамаке, прислушиваясь к журчанию воды за бортом, к скрипам и шумам корабля, под аккомпанемент которых «Троица» рассекала морской простор.

Должно быть, Гектор все же задремал, потому что, как от удара, проснулся от панических воплей. Громкие крики раздавались прямо над головой, с квартердека, и их было слышно, несмотря на стук набегающих волн по деревянному корпусу. «Троица» неловко рыскала, ее мотало в килевой качке, и трюмная вода с плеском перекатывалась туда и сюда по днищу. Ветер заметно усилился. В кромешной тьме Гектор вывалился из подвесной койки, нашаривая матросскую куртку. Вокруг него из гамаков шумно выбирались буканьеры, кто-то спросонок что-то спрашивал, и все терялись в догадках по поводу случившегося. Вновь раздались крики, теперь более настойчивые. Гектор различил слова: «Скалы! Земля по носу!»

Вскарабкавшись по трапу, юноша выскочил на квартердек, охваченный смятением. В небе, расчерченном прядями тонких высоких облаков, плыл серпик луны. В ее тусклом свете было видно, как матросы лихорадочно тянут тросы и карабкаются по вантам, чтобы уменьшить паруса, а когда юноша посмотрел на корму, то возле штурвала увидел фигуру Бартоломью Шарпа.

— Буруны слева по борту! — раздался с носа исполненный ужаса голос.

— Убрать марселя! Быстрее! — проревел Шарп. Он был полуодет, должно быть, так и выскочил из своей каюты. Пронзительно завывал ветер, на высоких нотах срываясь на свист; от бешеного, потустороннего визга по коже забегали мурашки. На миг Гектор застыл, скованный страхом. Потом он припомнил, что среди всячины, погруженной в Пайте, была молодая свинья. Животное припасли к праздничному столу на Рождество. Теперь же свинье передалась воцарившаяся на борту атмосфера, и бедняжка верещала от страха.

Шарп заметил Гектора и, лихорадочно махая рукой, подозвал юношу к себе.

— Этот проклятый тупица лоцман! — орал капитан, перекрывая вой ветра. — Мы влетели в скалы и засели среди них!

Поверх бушприта, в сотне шагов впереди, Гектор успел разглядеть в море нечто, на краткий миг показавшееся белым. Над белым пятном угадывались более темная масса, хотя юноша и не мог быть совершенно в том уверен. Но, имея даже не слишком богатый опыт мореплавания, он интуитивно опознал волны, бьющие в подножие утеса. «Троица» откликнулась на штурвал и начала поворачивать в сторону от высившейся прямо по курсу опасности, но почти сразу же раздался другой тревожный крик, на этот раз справа. Матрос указывал во тьму, и там, не более чем в пятидесяти ярдах, виднелся еще один выброс белой пены. На сей раз даже у Гектора не оставалось сомнений. Это вода кипела над рифом.

Шарп закричал громче прежнего.

— Нас занесло на рифы! Мне нужны трезвые наблюдатели, а не пьяницы. Линч! Залезай на фор-марс и кричи, если увидишь опасность. И своего дружка-гарпунера возьми. У него глаза позорче, чем у других.

Гектор сбегал за Даном, и вместе друзья залезли по вантам на маленькую площадку фор-марса. Ветер крепчал; на продуваемой площадке они всматривались вперед, силясь что-либо разглядеть во тьме. У них под ногами по-прежнему наполнялся ветром фок, обеспечивая ход, при котором судно еще повиновалось рулевому. С кормы доносились крики — на грот-мачте лихорадочно убирали паруса, чтобы срочно замедлить корабль.

— Долго до рассвета? — проорал Гектор, пытаясь избавиться от тревоги в голосе. Он почти ничего не видел во мраке, лишь какие-то смутные, едва различимые очертания, одни темнее прочих. Невозможно было сказать, насколько они далеко.

— Может, час, — ответил Дан. — Вон! Риф или маленький островок. Мы слишком близко.

Гектор повернулся и крикнул вниз об опасности. На палубе, должно быть, его услышали, потому что человеческая фигурка, совсем крохотная с высоты, побежала к штурвалу и передала рулевому сообщение. Несколько матросов спешно поставили треугольную бизань — этот парус помогает перу руля поворачивать корабль. «Троица» изменила направление движения, лавируя против ветра.

— Еще скалы, судя по пене, — заявил Дан. На этот раз он указывал на правый борт.

Гектор прокричал очередное предостережение и, стоя на площадке, обхватил рукой фок-стеньгу. Другой рукой он указывал, куда надо двигаться «Троице». В это мгновение облако нашло на луну, и все погрузилось в полную тьму. Вдруг юноша полностью потерял ориентацию: корабль качался у него под ногами, и от качки, усугубленной высотой мачты, он ощутил головокружение. На миг, от которого оборвалось сердце, рука скользнула по округлости мачты, и Гектор пошатнулся, чувствуя, что вот-вот упадет. Перед мысленным взором встали страшные картины того, как он летит на палубу головой вниз или, что хуже, падает в море, а этого никто не замечает, и он остается в море, в кильватере удаляющегося корабля. Поспешно юноша ухватился за мачту второй рукой, крепко прижавшись к ней грудью, сполз по стеньге и уселся на фор-марсе. Через минуту облако уплыло дальше, и лунного сияния хватило, чтобы увидеть окружающее. Дан, казалось, не заметил охватившего Гектора ужаса, но молодой ирландец чувствовал, как липнет к телу пропитавшаяся холодным потом одежда.

Еще час или два Гектор с Даном на пару направляли с фок-мачты путь корабля, а «Троица» уворачивалась от одной опасности, чтобы затем, лавируя, миновать следующую. Мало-помалу небо начало светлеть, и постепенно прояснялись масштабы бедственного положения «Троицы».

Впереди проступили очертания скалистого побережья: в обе стороны, насколько хватало глаз, тянулись нагромождения серых и черных утесов. За зубьями скал возвышались голые каменные кряжи, которые перерастали в склоны и каменистые осыпи прибрежного горного хребта, чей зубчатый гребень был слегка припорошен снегом. Ничто не могло внести разнообразие в эту унылую картину пустоты и заброшенности, даже редкие заросли темных деревьев в укромных складках аскетического ландшафта. Ближе к кораблю виднелись маленькие прибрежные островки и рифы, о которые «Троица» едва не разбилась в темноте и которые по-прежнему грозили бедой. Об опасности напоминали волны, то и дело взрывавшиеся каскадами пены, а поверхность моря вдруг поднималась и опускалась, когда внезапное восходящее течение предупреждало о подводной скале и отмелях. Даже проливчики между островками таили беду: вода в них текла странно, иногда была с прожилками пены, а порой становилась насыщенной сине-черной и гладкой, что говорило о мощном течении.

— Держись! — закричал Дан. Он заметил, как предательский шквалистый порыв взметнул белые барашки, разорвав гладь моря, и теперь несся по направлению к кораблю. Гектор напрягся. Под напором ветра «Троица» накренилась. Снизу донесся скрип и скрежет рангоутного дерева фок-мачты, а затем раздался треск, словно что-то сломалось. Сильный шквал закрутил над водой туманный вихрь мелкой пены и швырнул его в корабль, отчего палуба мгновенно потемнела и стала скользкой. Гектор ощутил влагу на лице, за шиворот скатилась холодная струйка.

Оклик с палубы заставил его посмотреть вниз. Гектора знаками звал к себе Шарп, приказывая вернуться к штурвалу. По вантам Гектор спускался осторожно, крепко цепляясь за трос, на случай, если налетит еще один шквал, и наконец добрался до палубы полуюта. От ярости Шарп уже не кипел, его обуревала сдерживаемая злость. Стоявший рядом Сидиас имел жалкий и испуганный вид.

— Линч, этот идиот, кажется, утратил дар речи! Напрочь позабыл английский, — сердито проворчал Шарп. — Скажи ему, что мне нужны не отговорки, а хоть какой-то здравый совет. Спроси на том языке, который он поймет, куда нам плыть. Что он предлагает?

Заговорив по-испански, Гектор повторил вопрос. Но юноша уже знал, что лоцман лишь делал вид, что не понимает.

— Не знаю, — признался грек, избегая смотреть Гектору в глаза. — Я не знаком с этой частью побережья. Оно мне неизвестно. Никогда раньше тут не бывал.

— Вы ничего здесь не узнаете?

— Ничего, — помотал головой Сидиас.

— А как насчет приливов?

Сидиас кивком указал на ближайший островок.

— Смотри сам. Судя по линии водорослей, разница между приливами и отливами, по меньшей мере, футов десять-двенадцать. Для известных мне участков побережья это вполне обычное явление.

Гектор сообщил эти сведения Шарпу, который зло сверкал глазами на лоцмана.

— Якорная стоянка? Укрытая гавань? Спроси его.

Вновь лоцман не сказал ничего определенного, отделался домыслами. Он предположил, что должны найтись заливы или бухты, где может укрыться корабль, однако встать на якорь наверняка будет непросто. Берег обычно столь круто опускался от кромки воды, что якорь редко достигал дна — раньше кончался якорный канат.

— Пойдем вдоль берега, пока не отыщем укрытие, — решил Шарп. Ему пришлось напрячь голос, чтобы перекричать ветер. — Дай бог, чтобы мы сумели тут протиснуться.

Вся команда «Троицы» высыпала на палубу; кто склонился над поручнями, кто повис на вантах. От страха даже пьянчуги протрезвели, осознав подстерегающую опасность; бледнея от ужаса, моряки провожали взглядами проплывающие мимо рифы. Иногда корабль оказывался на волосок от крушения, когда корпус задевал пряди морских водорослей, извивающиеся в прибойных волнах. Только мастерство рулевого, откликавшегося на малейшее смещение течения или перемену в силе и направлении ветра, уберегало корабль, не позволяя тому угодить в пучину волн, что разбивались и грохотали о скалы. Наконец, почти через час выматывающего нервы продвижения, галеон поравнялся со входом в узкий заливчик.

— Поворачивай! И готовьте к спуску баркас, — приказал Шарп, углядев за невысоким мысом спокойную воду. Если умелый рулевой проведет туда судно, там оно сможет найти убежище. Но что более важно, на берегу, всего в нескольких шагах от воды, стояло громадное дерево. «Троица» осторожно вошла в бухту, и команда принялась убирать фок. Когда корабль сбавил ход, на воду плюхнулся баркас, и дюжина матросов яростно погребла в сторону земли, волоча за лодкой толстый канат. Выбравшись на берег, они привязали канат к стволу, «Троица» двинулась кормой вперед и шла так, пока тяжелый канат не натянулся струной, удерживая галеон. Корабль остановился, закрепленный швартовом, теперь ему ничто не угрожало.

Команду охватило чувство облегчения. Буканьеры радостно хлопали друг друга по спинам, кто-то взобрался на рею фок-мачты и начал сворачивать паруса. Шарп уже шагал к своей каюте, когда на мыс налетел мощный шквал. Под его напором «Троица» попятилась, точно испуганная кобыла на длинной узде. Канат дернулся, вода проступила из натянувшихся прядей, а когда ветер всей мощью ударил по кораблю, раздался громкий, душераздирающий треск. Древние корни не устояли, и громадное дерево, удерживавшее корабль, рухнуло. «Троица», с убранными парусами, оказалась беспомощной. Шквал погнал галеон кормой вперед через маленький залив; содрогнувшись от киля до клотика, корабль наскочил на галечный пляж. На вой ветра наложились скрежет и треск, эти звуки на борту услышали все: корабль остался без руля.

* * *

Три недели увечная «Троица» провела в заливе. Паутина тросов, накинутых на валуны и привязанных к вбитым в галечную отмель кольям, крепко удерживала корабль при приливах и отливах, а плотники неустанно трудились, изготавливая и прилаживая на место новый руль. Необычайно сильный шквал оказался последним отзвуком урагана, и ветер в дальнейшем подобной силы не набирал. Установившаяся погода была гнетуще-холодной и сырой и перемен к лучшему не сулила. Низко надвинулись плотные облака, застив горы, так что свинцовое небо сливалось с серо-сланцевым ландшафтом. Кто не занимался ремонтом, обратился к нескончаемой игре в карты и кости или рыскал по отмели, добывая на скалах двустворчатых моллюсков. Буканьеры стреляли пингвинов, варили и жарили их мясо, темное, как оленина, хотя и очень жирное, весьма приятное на вкус. Дан добровольно вызвался сходить на разведку подальше от моря и, вернувшись, сообщил, что не обнаружил ни людей, ни их следов. Местность изобиловала утесами и была слишком бесплодной и суровой, чтобы здесь селились люди. Дан сообщил, что ему попались дикие растения, которые могли бы пригодиться, пополнить содержимое почти опустевшего медицинского сундучка, однако на деле эти слова были лишь предлогом, чтобы капитан позволил им с Гектором высадиться на берег. С собой друзья взяли бамбуковую трубку, где хранились копии навигационных записей капитана Лопеса.

Удалившись от корабля подальше, чтобы их не могли увидеть, Гектором с Даном попытались разобраться с записями, разгладив и разложив странички по порядку.

— По-моему, на этом листе показано побережье и подходы к Проливу, — сказал Гектор. Он положил страницу на плоский валун и придавил уголки голышами. — Но подробностей мало. Вот, вдоль всего побережья тянется горный хребет, нанесено по меньшей мере две дюжины островов. Но все очень похожи друг на друга. Мы можем быть где угодно.

Дан провел пальцем к низу листа.

— Смотри сюда, вход в Пролив показан ясно.

Гектор обрадовался.

— Если наши заметки точны — и верен оригинал капитана Лопеса, — то я уверен, что могу отыскать Пролив. Нужно одно — точно узнать нашу широту.

Дан потер подбородок.

— А если небо затянет тучами, как было несколько дней подряд, и ты не сумеешь определиться по квадранту? Очень сомневаюсь, что команда захочет рисковать и болтаться у побережья. Они и так страху натерпелись.

Гектор собрался возразить другу, что достаточно даже малейшего проблеска солнца, когда Дан добавил:

— А если мы, ни с того ни с сего, заявим команде, будто у нас есть лоция, то напросимся на новые неприятности. Они захотят узнать, почему мы раньше молчали.

— Тогда отправимся вокруг Мыса, а не через Пролив, и о записях капитана Лопеса никому не скажем, — ответил Гектор. — Вот карты, которые мы забрали с «Санто-Росарио». По ним вполне возможно обогнуть Мыс, надо только дойти до пятьдесят восьмого градуса, а затем повернуть на восток. И мы прямиком попадаем в Атлантику. — Юноша скатал карты в трубочку и засунул их внутрь бамбуковой палки. — Пойдем, Дан. Никому не хочется торчать в этом тоскливом месте.

* * *

Так все и вышло. «Троица», с отремонтированным рулем и перевооруженная полученным в Пайте такелажем, воспользовавшись дувшим от берега бризом, стала осторожно пробираться через ряды рифов и скал и наконец оказалась в открытом океане. Вскоре корабль взял курс на юг и направился в воды, известные команде только понаслышке. Перед моряками открывались зрелища, подтверждавшие морские байки и доходившие прежде до буканьеров слухи: чудовищные глыбы голубовато-белого льда, своими размерами напоминавшие островки, плыли по воле течений; пускали фонтаны громадные киты; день за днем за кораблем следовали птицы, парили, раскинув крылья, размах которых превышал даже расстояние между вытянутыми в стороны руками Изрееля. Все это время погода оставалась благоприятной, и «Троица» вошла в Атлантику, так и не подвергнувшись испытанию штормом. Галеон плыл на север, рассекая море миля за милей, солнце каждый день стояло высоко, и температура воздуха росла. Не встречая ни клочка земли, ни другого корабля, «Троица» будто была одна-одинешенька в безбрежном синем океане. Время шло, делать было особо нечего, и люди снова обратились к любимому досужему занятию — азартным играм. По сравнению с Южным морем словно бы ничего не изменилось. Игроки потеряли большую часть добычи, перекочевавшую в карманы капитана Шарпа, который, опасаясь обиженных, завел привычку спать с заряженным пистолетом под рукой. Среди игравших сравниться с ним мог лишь Сидиас. В игре в нарды грека никто не мог превзойти, и ему досталась большая часть того, что не попало в лапы капитану.

Наступило Рождество, зарезали и съели свинку из Пайты. В штилевой полосе близ экватора, под ясным голубым небом, на галеоне с надеждой ловили малейшие дуновения капризного ветра. К тому времени люди настолько устали от плавания и ждали его окончания, что когда Гектор и Рингроуз ежедневно в полдень производили наблюдения, буканьеры окружали их и требовали сказать, сколько пройдено за день. С установившейся теплой погодой здоровье Рингроуза заметно укрепилось, и он вновь обрел свойственные ему бодрость и доброжелательность. Именно он в конце концов заявил, что очень скоро с корабля увидят землю. Появившийся следующим утром на горизонте невысокий зеленый остров был опознан как Барбадос, хотя замеченный неподалеку от него нежеланный силуэт английского военного корабля привел к поспешному созыву общего совета. Решено было подыскать более укромное местечко, чтобы без помех разделить захваченную добычу, и в последний день января «Троица» подошла к скалистому берегу Антигуа и бросила якорь в пустынном заливчике, глубоко вдававшемся в берег. Тут и завершился восьмидесятидневный морской переход галеона.

— Никто не ступит на берег, пока я не выясню, какова обстановка, — раз, наверное, в двадцатый предупредил Шарп. Команда жадными взглядами пожирала маленькую каменную пристань и горсточку беленых домов, угнездившихся в дальнем берегу бухты. — Если губернатор нас примет, то у каждого времени будет в достатке, чтобы сполна воспользоваться заслуженной наградой. Если же он настроен враждебно, тогда мы отправимся еще куда-нибудь. — Капитан повернулся к Гектору. — Линч, пойдешь со мной. В отличие от прочих, у тебя вид приличный.

Вместе с капитаном Гектор спустился в шлюпку, и их повезли к пристани. Сидя рядом с Шарпом на кормовой банке, Гектор вспомнил, как в последний раз опасливо отправлялся на берег с буканьерским капитаном. Было это более двух лет назад, с капитаном Коксоном, и с того времени многое успело произойти: бегство из Порт-Ройяла, ураган в Кампече, застигнувший юношу в компании рубщиков кампешевого дерева, переход по жаре и духоте через перешеек и едва не закончившаяся гибелью атака на частокол Санта-Марии, потом долгое крейсерское плавание на галеоне по Южному морю в поисках добычи. Гектор раздумывал, что случилось с Коксоном, которого он в последний раз видел после неудавшегося нападения на Панаму. Может, буканьерский капитан отказался от беспокойной морской жизни, уйдя на покой с теми деньгами, какие сумел добыть и сберечь? Однако Гектор сомневался в этом. Коксон из той породы людей, которые не теряют веры в удачу и всегда готовы на авантюры.

Шлюпка заскрежетала бортом о шершавый камень причала, и Гектор вслед за Шарпом поднялся по ступеням. Никто их не приветствовал, никто не обратил ни малейшего внимания. На самом деле и людей-то поблизости было мало, по пальцам пересчитать: пара рыбаков чинила сети, а еще один человек, с виду походивший на мелкого провинциального чиновника, нарочито отвернулся.

— Обнадеживает, — пробормотал Шарп. — Нас будто и не существует. Потому и вопросов не задают.

Не поприветствовав никого даже кивком, он зашагал по немощеной дороге, которая вела мимо маленьких домиков через выступ низкого холма. Там, где дорога начинала спуск, открылся прекрасный вид на более просторную и более оживленную якорную стоянку, чем та, которую только что покинули Гектор и Шарп. Буканьер постоял, рассматривая стоящие на якоре суда.

— Королевских кораблей не видно, — отметил он. На склоне раскинулся скромных размеров городок с каменными домами. Над крышами возвышалась одинокая колокольня, показавшаяся Гектору уродливой. На его взгляд, город был выстроен хаотично, без всякого порядка, чего нельзя было сказать о правильно распланированных испанских городках, к виду которых успел привыкнуть юноша.

— Мы идем на встречу с каким-то вашим знакомым? — спросил Гектор.

Шарп бросил на юношу хитрый взгляд.

— Зависит от того, кто тут главный. По сравнению с Ямайкой или даже с Барбадосом, коли о том речь, Антигуа — место не столь процветающее. Плантаций здесь пока мало, хотя, несомненно, будут и новые. Тут рады случаю нажить немножко денег и ведут дела с любым, кто готов торговать, если цены устраивают.

Он двинулся вниз по холму, очевидно, знакомой дорогой, потому что шел скорым шагом. Вскоре Шарп остановился перед парадной дверью двухэтажного здания, с виду посолиднев и побогаче других. На стук открыл слуга-негр, и вопрос Шарпа, дома ли вице-губернатор Воэн, чернокожего поначалу озадачил, но потом он жестом пригласил гостей войти, а сам удалился по коридору. Ждать пришлось недолго.

— Кому тут нужен Джеймс Воэн? — раздался громкий требовательный голос, и перед посетителями появился дородный краснолицый мужчина. Он был одет по-домашнему, без парика, на голом черепе топорщились редкие, очень коротко стриженные волосы. Незнакомец был облачен в просторный халат из украшенной узорами бумазейной ткани и обильно потел.

— Меня зовут Бартоломью Шарп, — промолвил буканьерский капитан. — Я ищу вице-губернатора Воэна.

Краснолицый вытащил большой платок и утер им лоб.

— Джо Воэн больше не вице-губернатор, — сказал он. — Он вышел в отставку и живет в своем поместье. Сахарный тростник — вот чем он ныне занят.

— Тогда, возможно, я мог бы поговорить с губернатором, сэром Уильямом Стэплтоном? — предположил Шарп.

— Сэра Уильяма нет на острове. Он отправился с визитом на Невис, по долгу службы.

Незнакомец в халате не сводил проницательных глаз с визитера, явно оценивая его и что-то про себя прикидывая.

— Капитан, я не видел, чтобы судно входило в гавань. Как, вы сказали, называется ваш корабль?

— Мы пришли сегодня утром и стоим на якоре в соседней бухте. — Было понятно, что Шарп не желает вдаваться в подробности. — Я надеялся во время стоянки, не привлекая излишнего внимания, провести несколько скромных коммерческих сделок.

Человек в узорчатом халате не нуждался в дальнейших подсказках.

— Соблаговолите пройти в мой кабинет. Там мы могли бы обсудить все вопросы в конфиденциальной обстановке.

Он провел гостей в боковую комнату, которая выглядела голой; едва заметно попахивало затхлостью и бумажной пылью — как в кабинете, где сами чиновники бывают редко. На полках стояли гроссбухи, переплетенные протоколы, их корешки были испещрены пятнышками и подплесневели. Обстановка ограничивалась простым деревянным столом и шкафом, несколькими стульями и двумя большими сундуками; один надежно заперт на висячий замок, на нем красовался государственный герб.

— Меня зовут Валентайн Рассел, — представился хозяин, плотно закрывая за посетителями дверь. — Я сменил Джеймса Воэна на посту вице-губернатора. — Он подошел к шкафу и достал три стеклянных бокала и низкую широкую бутылку из темного стекла. — Пожалуй, предложу вам выпить с дороги. Это ромовый напиток, ром с лаймом, немного чая и красного вина. По-моему, в жару неплохо освежает.

Гости приняли у хозяина бокалы с жидкостью, от которой у Гектора в горле осталось металлическое послевкусие. Рассел выпил содержимое своего бокала одним глотком, а затем налил себе вторую порцию.

Шарп сразу перешел к делу.

— У меня на борту имеются кое-какие товары, продажа которых сулит взаимную выгоду.

— Что за товары? — поинтересовался вице-губернатор.

— Немного шелка, столовое серебро, всякие редкие и старинные вещицы, кружева…

Рассел поднял руку, прерывая перечисление Шарпа.

— Можете предоставить документы о том, откуда эти товары?

— Боюсь, что нет.

Вице-губернатор сделал новый глоток, глядя на Шарпа поверх кромки бокала маленькими алчными глазками. Гектор подумал, что Рассел чем-то смахивает на рождественскую свинью с «Троицы». Потом Рассел с печальным вздохом опустил бокал.

— Боюсь, капитан Шарп, со времен моего предшественника ситуация совершенно изменилась. Больше всяких правил, больше вопросов. Власти в Лондоне настойчиво стремятся развивать торговлю с нашими соседями, особенно с испанскими владениями. Из Мадрида шлют многочисленные жалобы, где обвиняют иностранные корабли и их командиров во враждебных действиях. Разумеется, многое из этого полная чушь.

Шарп не отвечал. Катая ножку бокала между большим и указательным пальцами, он молча ждал, что вице-губернатор скажет дальше.

— Представители его величества во всех колониях получили предписание положить конец якобы имевшим место недружественным актам, — промолвил Рассел.

— В высшей степени похвальное намерение, — холодно прокомментировал Шарп.

Рассел вознаградил его заговорщической улыбкой, в которой тем не менее чувствовалось предостережение.

— Офицеры, командующие кораблями под королевским флагом в Карибском море, и здесь, на Наветренных островах, и на Ямайке, получили списки тех, кто подозревается в нападениях и грабежах наших испанских друзей. Сам я списков не видел, но, насколько понимаю, они в высшей степени точны. Те же командиры имеют инструкции захватывать любые суда, которые могут быть причастны к беззаконной деятельности, арестовывать их экипажи и передавать подозреваемых суду для совершения правосудия. Все обнаруженные на борту товары подлежат конфискации.

— И вы говорите, что все эти строгости введены во всех владениях его величества?

— Именно так.

— Даже на Ямайке?

Когда Шарп задал вопрос, Гектор задумался, не намекает ли капитан буканьеров на то, что если Рассел окажется глух к его предложению, то свою добычу он может продать и на Ямайке. Коли так, ответ Рассела, должно быть, по-настоящему ошеломил Шарпа.

— На Ямайке — прежде всего, — твердо сказал вице-губернатор. — Сэр Генри крайне строго исполняет требования закона. В прошлом месяце он председательствовал на суде, на котором два самых известных злодея были признаны виновными в том, что принимали участие в рейде на Дарьен. Один из обвиненных сохранил жизнь, став свидетелем обвинения и изобличив сообщников. Второй, кровожадный и закоренелый негодяй, был признан виновным. Сэр Генри распорядился, чтобы его повесили на топе мачты стоящего в гавани корабля. Позднее труп перенесли на публичную виселицу в Порт-Ройяле. Как мне говорили, он до сих пор там болтается.

Гектору редко доводилось видеть Шарпа потрясенным до глубины души. Но сообщение о том, что Морган казнил бывшего сообщника, привело коварного буканьера в явное замешательство, хотя и ненадолго. Он полез в карман и вытащил браслет из двух ниток жемчуга, подержал на весу, так чтобы Рассел оценил блеск и великолепие жемчужин.

— Пожалуйста, передайте мой привет Джеймсу Воэну, когда снова его увидите, — сказал буканьер. — Я взял с собой эту маленькую безделушку в подарок мисс Воэн, но, увы, у меня не будет возможности свидеться с нею. Полагаю, вы не откажете в любезности передать этот пустячок со всем моим уважением и наилучшими пожеланиями?

Он вручил жемчужный браслет вице-губернатору, который восхищенно рассмотрел украшение, а потом опустил в карман халата. Глядя на разыгранный перед ним фарс, Гектор уверился, что ожерелье никогда не дойдет до мисс Воэн. Рассел слегка поклонился и произнес:

— Капитан Шарп, ваше великодушие заслуживает лестных слов. Полагаю, мне следует дождаться дальнейших указаний начальства, прежде чем решать, можно или нет вам вести дела на этом острове. Возвращение губернатора Стэплтона на Антигуа ожидается не ранее, чем через десять дней. Если вам угодно подождать и оставаться на якоре, то возражений у меня не будет.

— Вы очень любезны, — отозвался Шарп. — Что ж, поскольку у меня много дел на борту моего корабля, позвольте откланяться и пожелать вам всего доброго.

Гектор, покидая вслед за капитаном кабинет вице-губернатора, старался сообразить, откуда у Шарпа жемчужный браслет, который он пустил на взятку. Потом юноша припомнил бархатный кошель с украшениями, который отдала донья Хуана после захвата «Санто-Росарио». Драгоценности были общей добычей, и их должны были разделить поровну между членами команды. Но, похоже, Шарп решил их прикарманить.

* * *

— Наше предприятие завершилось! — провозгласил Шарп на палубе «Троицы» в прохладе вечера. Ему внимал общий совет команды, и за этим объявлением воцарилась долгая тишина. Посмотрев вокруг, Гектор насчитал менее шестидесяти человек — все, кто уцелел из более чем из трехсот участников рейда, отправившихся с Золотого острова и преисполненных радужных надежд на быстрое обогащение. Уцелевшие исхудали и пообносились, одежда была латаной-перелатаной, сам корабль пострадал не меньше: тросы — в узлах и поистерлись, паруса пообтрепались, деревянные детали за долгие месяцы под солнцем и под ударами волн потускнели и выцвели, приобретя грязно-серый оттенок.

— Вице-губернатор даровал нам разрешение оставаться на якоре десять дней, не больше. После этого мы должны отплыть, а иначе столкнемся с последствиями.

— И куда нам деваться? — спросил пожилой матрос. Гектор помнил его, по профессии тот был бондарем. Он изготавливал бочки, в которых хранился запас пресной воды для долгого плавания вокруг Мыса, и работа его для галеона была жизненно важна. Теперь же он пребывал в растерянности. Для него, как и для многих его товарищей по плаванию, «Троица» стала домом.

— Ну, наверное, теперь каждый за себя, — заявил Шарп. — У всех свои пути. У властей есть какие-то списки тех, кто отправился в Южные моря. Любой, чье имя попало в эти списки, объявлен в розыск.

— Кто составлял эти списки и кого в них внесли? — Вопрос задал боцман Гиффорд. Его лысый череп приобрел красновато-коричневый цвет, а сам он страшно исхудал — кожа да кости. Вид у него был такой, словно за последние несколько месяцев он постарел, по меньшей мере, лет на десять.

Шарп пожал плечами.

— Мне не сказали. Но кое-кто уже сплясал «тайбернскую джигу». Недавно Генри Морган вздернул одного из наших.

Гиффорд, повернувшись к команде, обратился ко всем сразу.

— Кто-нибудь желает избрать нового капитана и продолжить плавание?

Его вопрос повис в безмолвии. На лицах людей читалась покорность судьбе. Они устали от плавания, устали от моря. Те, кто сохранил свою долю добычи, горели нетерпением ее потратить.

— Очень хорошо, — изрек Гиффорд. — Как боцман, я обязан проследить за окончательным распределением добытого нами. Когда дележ закончится, «рота» будет распущена.

Команда тщательно обшарила весь корабль, от носа до кормы. На палубу было вынесено все, что «Троица» захватила во время похода и что еще не успели обратить в звонкую монету — рулоны ткани для починки парусов, бочонки с засушенными фруктами, бочонок с вином, несколько раскрашенных статуй из разграбленных церквей Ла-Серены, запасной корабельный компас, украденный с «Санто-Росарио»; приволокли даже свинцовую чушку из трюма испанского корабля, из которой предполагалось отливать мушкетные пули. Все вещи снесли к кабестану и свалили в большую кучу.

Вдруг заговорил Сидиас. До сих пор грек держался в стороне. В «роте» он не числился и на совете не голосовал. Естественно, прав на долю добычи он не имел, хотя и успел завладеть немалой ее частью благодаря игре в нарды.

Он вышел к куче, встал рядом с нею и сказал:

— Моего имени нет ни в одном из списков. Поэтому предлагаю сделать так. Я сойду на берег и найду какого-нибудь торговца подержанными вещами, который согласится это купить.

— Откуда нам знать, что ты нас не обманешь? — Вопрос задал один из тех буканьеров, кто почти все проиграл Сидиасу.

Грек, успокаивая страсти, вскинул руки.

— За все имущество я внесу залог в пятьдесят фунтов наличными. Если я продам его дороже, то прибыль возьму себе как вознаграждение за труды и хлопоты. Если же не сумею отыскать покупателя, тогда внакладе останусь я. Несомненно, это честно.

Буканьеры зашушукались; по приглушенному ропоту было понятно, что Сидиасу доверяют не до конца. Но когда Гиффорд поставил вопрос на голосование, все согласились, что пятьдесят фунтов вполне покрывают ценность барахла. Было решено, что корабельный баркас отвезет Сидиаса с товаром на причал, а дальше пусть грек делает что хочет.

Боцман перешел к другим вопросам.

— Если сойдем на берег всей толпой, то привлечем внимание властей. Слишком опасно. Вместо этого будем сходить с корабля маленькими группками, на протяжении следующих нескольких дней. Человек по десять-двенадцать за раз, не больше. И расходимся на все четыре стороны.

— И как нам это проделать? — спросил бондарь.

Вмешался Шарп.

— Сядьте на какой-нибудь местный корабль и по-тихому смойтесь с острова. Своим серебром вы откроете не одну дверь.

— А как быть тем, у кого нет серебра?

Гектор окинул взглядом толпу, высматривая того, кто задал вопрос — уж больно горько прозвучали эти слова. Юноша понимал, что родился вопрос у кого-то из десяти или пятнадцати заядлых игроков, спустивших за время плавания всю добычу, главным образом самому Шарпу.

Неловкое молчание затягивалось, и Гектору показалось, что напряженная тишина вот-вот взорвется насилием. Сочувствие волной охватывало команду. Двое или трое недовольных были вооружены. Они могут наброситься на Шарпа и задать ему трепку.

Должно быть, Шарп учуял опасность, потому что повернулся к Гиффорду.

— Боцман, предлагаю передать «Троицу» тем, у кого нет денег. Они могут воспользоваться кораблем так, как им захочется, хотя я бы посоветовал отвести галеон в порт, где в нем не признают корабль испанской постройки. Так они смогут уплыть с Антигуа и получат шанс заработать какой-никакой капитал.

Команда одобрительно загудела, и напряжение исчезло.

— Умело проделано, — пробормотал Жак, стоявший рядом с Гектором. — Наш капитан изворотлив, как всегда. Избавился от «Троицы» и сохранил собственную шкуру.

Гиффорд уже тянул жребии, чтобы определить порядок высадки с корабля. Гектор и его друзья оказались среди тех, кто должен был сойти на берег в числе первых, и они едва успели забрать свою долю добычи, составившую около трех тысяч песо на каждого, большей частью в монетах. Также им достался серебряный лом, в который превратили столовые приборы и посуду.

Шлюпка высадила их на пристани; поднявшись по ступеням, друзья обнаружили Сидиаса. Тот восседал на рулоне парусины с донельзя самодовольным видом.

— Вы собираетесь тащить это барахло в город? — поинтересовался Гектор.

— Даже не подумаю, — отозвался грек. — Пусть тут валяется и гниет.

— Но вы же заплатили за него пятьдесят английских фунтов, — удивился Гектор.

— И я заплачу твоему приятелю-великану еще пять шиллингов, если он отнесет в город вот это. — Носком Сидиас ткнул тяжелую балластную чушку из трюма «Санто-Росарио».

— Не настолько же ценен свинец, — удивился Гектор.

— Это не свинец, — ответил грек, хитро улыбаясь. — Эти олухи вряд ли опознают необработанное серебро, даже если оно у них из задницы полезет. Этот, по-вашему, «свинец» — наполовину выплавленное серебро из копей Потоси. На пятьдесят процентов — настоящее серебро. В Панаме его переплавляют еще раз. Стоит этот слиток, наверное, семьдесят-восемьдесят английских фунтов. Вот мне и хватит, чтобы лавкой обзавестись.

Жак испустил стон.

— О-о, Гектор! Помнишь, сколько там было этих чушек? В трюме «Санто-Росарио»? Сотен семь или восемь, да? Их было так много, что мы подумали, будто это балласт, и ничего больше! Даже внимания не обратили. Целое состояние уплыло! Да испанцы в Пайте от нашей тупости до сих пор со смеху покатываются.