К восьми часам следующего утра шторм поумерился настолько, что мы могли взяться за устранение кавардака, который волны успели учинить в кокпите. Полки висели вкривь и вкось, картонки с продуктами прохудились, с пластиковых коробок слетели крышки, и содержимое их плавало в бурых лужицах в банке с солью образовалась густая жижа. Спички отсырели, зажигалки тоже не работали, и, чтобы разжечь керогаз, снова пришлось доставать из аварийного запаса особые спички, которые и сырые горят. Волны ухитрились даже помять калильную сетку керосинового фонаря. Перчатки, носки, шарфы, шапки — все промокло, и не было другого способа сушить их, кроме как собственным теплом. Листы моего дневника — водостойкая бумага — намокли так, что якобы несмываемые чернила расплылись. Каждую страницу приходилось вытирать тряпкой. И весь день я тщетно пытался связаться с береговыми радиостанциями, только вечером наши сигналы были приняты одним из лайнеров Исландской авиакомпании, совершающих регулярные рейсы на линии Рейкьявик — Чикаго. Летчик тотчас передал данные о нашем местонахождении своему диспетчеру, а уже тот уведомил Исландскую береговую охрану, что мы живы здоровы. Одной заботой меньше: я отнюдь не хотел, чтобы наши друзья понапрасну подняли тревогу и организовали поиски "Брендана". Замечательная любезность, которую они проявили, взявшись следить за нами, обязывала меня не причинять им лишних хлопот.

Ветер притих, однако погода оставалась мерзкой. Дождь, туман, непродолжительный штиль, снова дождь, и опять туман. На короткий срок ветер сделал нам одолжение — полдня дул с северо-востока, и мы развили ход до шести семи узлов, отмеряя мили в нужную сторону. Но затем он сместился к югу, вынуждая нас еще больше отклоняться в сторону ледовой кромки. И все время продолжалась борьба с водой, снова и снова мы брались за тряпки и губки, работали трюмным насосом. Вряд ли средневековые ирландские мореплаватели сталкивались с такими же суровыми условиями. Большинство историков, изучающих этот вопрос, считают, что в V–VI веках климат в Северной Атлантике был теплее, чем теперь. Правда, в детали они не вдаются, потому что о причинах климатических колебаний известно слишком мало, специалисты располагают далеко еще не всеми данными о том, что именно происходило. Видный английский климатолог профессор Г. Лэмб, который выискивал в древних летописях сведения об урожаях, наводнениях и другую информацию, отражающую состояние климата, писал мне: "Коротко говоря, есть основания полагать, что между 300 и 500 годами, возможно даже до 550-х годов, затем между 900 и 1200 годами, а также в короткий период, приходящийся примерно на V век, в полосе пятидесятых параллелей, иногда и севернее, временами наблюдалась аномально высокая повторяемость антициклонов, что влекло за собой меньшее количество штормов и лучшие возможности для безопасного плавания в Исландию и Гренландию по сравнению с другими периодами. Однако совершенно ясно, что климатические вариации не исключали полностью возможность катастрофических штормов".

Выводы профессора Лэмба частично подтверждаются недавним анализом проб гренландского льда, добытых бурильными установками датских и американских ученых. По горизонтальным слоям в этих образцах можно за тысячу с лишним лет проследить, сколько в год выпадало снега. Специальная методика позволяет определить преобладающие температуры по годам, измеряя процент изотопов тяжелого кислорода в каждом слое. Так были установлены периоды потепления в истории Гренландии, и один из них приходится на 650–850 годы.

Многие исследователи еще раньше отмечали, что условия для трансатлантических плаваний были намного благоприятнее в ту пору, когда норманны достигли Исландии, а затем колонизовали и Гренландию. Можно, однако, назвать по меньшей мере два интервала, о которых подчас забывают ученые: в V веке — как раз перед тем, как Диквил писал об ирландских плаваниях в Исландию, а до этого в IV веке, ближе к тому времени, когда жил святой Брендан. У того же Диквила находим выразительную деталь, дополняющую общую климатическую картину, рисуемую исследователями. Он пишет, что около 800 года ирландские монахи совершали регулярные плавания в Исландию в феврале. Современные мореходы считают это время года отнюдь не самым подходящим, и, если во времена Диквила погода в феврале благоприятствовала плаваниям под парусами в этих широтах, перед нами еще одно свидетельство того, что в раннем средневековье климат отличался от климата середины XX столетия.

Разумеется, температура воздуха над Северной Атлантикой — лишь один из факторов, играющих существенную роль для вопроса о средневековом климате и ирландских плаваниях. Мы ничего не знаем о таких важных вещах, как направление господствующих ветров, частота и сезонное распределение штормов во второй половине прошлого тысячелетия. Похоже, однако, что большую часть этого времени у берегов Гренландии было меньше морского льда. Для норманнов, ходивших в раннем средневековье из Исландии в гренландские поселения, льды не были серьезной помехой. Естественно предположить, что и в эпоху раннехристианских ирландских плаваний, при более высоких температурах воздуха, морские льды не были такой проблемой, как в наши дни. Кстати, Палл Бергторссон, метеоролог Исландской метеослужбы, изучая многолетние сводки, показал, что колебания зимних температур прямо связаны с количеством морских льдов в районе Исландии. Теперь Палл и его товарищи следили за синоптическими картами Гренландии и при каждой возможности сообщали нам по радио прогноз погоды.

Может быть, именно более мягким климатом Северной Атлантики в раннем средневековье объясняется, почему в "Плавании" так мало говорится о ненастной погоде. Вообще же святой Брендан в своем отважном плавании сталкивался со штилями не реже, чем со штормовыми ветрами. Правда, это можно отнести за счет того, что Брендан благоразумно предпочитал выходить в море летом. Но и то однажды непогода застигла его врасплох. Спасшись от злой морской твари, с которой расправился другой зверь, мореходы причалили к острову, где обнаружили прибитую к берегу тушу убитого чудовища. Святой Брендан велел своим людям расчленить эту тушу, и добытое таким путем мясо обеспечило их провиантом еще на три месяца, однако весь этот срок путешественникам пришлось провести на острове, потому что ненастная погода — ливни и буря с градом — не позволяла выходить в море. В этом ненастье, не соответствующем времени года, некоторые исследователи видят указание на то, что монахи высадились в Южной Гренландии, где, как известно, и летом бывают штормы. Дескать, ирландские монахи мореплаватели привыкли к более благоприятным условиям, и для них оказалось неожиданностью ненастное гренландское лето. А в норманских источниках есть и более интригующий намек на возможное посещение Гренландии ирландскими мореходами. Когда норманны впервые пришли на этот остров, они обнаружили "на востоке и на западе страны жилища, а также части кожаных лодок и каменную утварь". Видный американский географ Карл Зауэр считает, что кожаные лодки и каменные жилища были оставлены скорее ирландцами, чем эскимосами, так как в то время, по всем научным данным, эскимосы не жили в Южной Гренландии. Норманские поселенцы совсем не встречали здесь эскимосов да и археологами не найдено на юге острова никаких эскимосских реликтов рассматриваемого периода. По данным археологии, ко времени прибытия норманнов в Гренландии обитали только эскимосы дорсетской культуры, древние следы которой приурочены к северной части края. Примечательно, что кроме юрт люди этой культуры знали лишь один вид жилищ — весьма характерные землянки, иногда крытые кожами. Вряд ли такие землянки стали бы называть "каменными жилищами".

И Карл Зауэр задает вопрос: кому же принадлежали кожаные лодки и каменные строения, встреченные норманнами в Южной Гренландии? Несомненно, ирландцам, ведь каменные кельи — типичные для ирландских монахов сооружения, известные нам по западному побережью Ирландии и по Гебридам.

Так, может быть, норманны напали на следы ирландских монахов, бежавших сюда из Исландии? Или некогда здесь обитали ирландские отшельники, которые приплыли в Гренландию прямо с Фареров либо Гебридов? О размерах и форме "каменных жилищ" в сагах ничего не говорится, однако опыт строительства "Брендана" наводил на мысль, что найденные норманнами кожаные лодки вряд ли были эскимосскими каяками, потому что без повторной смазки и тщательного ухода кожи на каяках портятся. В отличие от обшивки "Брендана", эти кожи не дубили по настоящему, так что долго пролежать на берегу они не могли. А выдержанная в дубовом экстракте кожа ирландских карр отличалась великой прочностью и долговечностью. Вот и получается, что найденные в донорманской Гренландии кожаные лодки, возможно, были океанскими каррами ирландцев.

Пробиваясь теперь на "Брендане" к гренландским берегам, я с тревогой думал о том, как не везет нам с погодой. Мало того, что штормы без толку гоняли лодку по кругу в Гренландском море — нас оттеснило на север намного дальше, чем я желал и предполагал. Чтобы спокойно обойти мыс Фарвель и выступающую на восемьдесят миль от Южной Гренландии полосу пака, "Брендану" надо было плыть на юго-запад, а тут эти нескончаемые встречные ветры. И я решился на авантюру. Местные ветры часто дуют вдоль кромки льдов, пойдем-ка мы туда — глядишь, и поймаем такой ветер, который позарез нужен нам. Разумеется, это опасно. Подует крепкий ост — загонит "Брендан" прямо в пак, и, случись беда, вряд ли кто сможет подоспеть к нам на помощь. Правда, Петур Сигурдссон уговаривал меня не бояться льдов.

— Мы называем их приветливыми, — рассказывал он с улыбкой в глазах. — Наши патрули часто отстаиваются во льдах от шторма. Там море всегда спокойное.

Но ведь он говорил о сторожевых судах со стальным корпусом, и я отнюдь не был уверен, что кожаная обшивка "Брендана" благополучно перенесет столкновение со льдами…

Объяснять команде, на какой риск мы идем, не было нужды. Мои товарищи следили, как карандашная линия на карте, отмечающая наше продвижение, приближается к гренландским берегам. И хотя они держали свои мысли про себя, было ясно, что всем понятна важность малейших перемен ветра.

Ненастная погода докучала нам всю следующую неделю, и не без последствий. Трудно назвать место, где повседневные колебания погоды отражались бы на людях так быстро и сильно, как на борту открытого судна в северных широтах. Когда шел дождь (а он шел несколько раз в день), свободные от вахты ютились в кабине или под тентом, терпеливо налаживая отпор струйкам воды. А когда температура воздуха приближалась к нулю и дул пронизывающий ветер, мы предпочитали укрываться от него в спальных мешках, пусть даже сырых. Кстати, выяснилось, что полезно время от времени переворачиваться, чтобы нижняя сторона спальника, из которой под весом тела сочилась влага, оказалась наверху и могла слегка подсохнуть. Оставшуюся сухую одежду мы берегли, хоть это и стоило нам больших усилий воли. Буйные волны научили нас держать кое что про запас на случай серьезной аварии, и мы продолжали ходить в мокром, хотя сущим наказанием было надевать сырые носки и брюки, затем натягивать хлюпающие сапоги и топать в них ночью, в холод и дождь, на рулевую вахту.

Даже при таких условиях мы сохраняли бодрость, лишь бы "Брендан" шел в нужную сторону. Прилежно маневрировали парусами выбирали шверцы, окуная руки по локоть в ледяную воду старательно держали руль под правильным углом. Уныние брало верх в тех случаях, когда "Брендан" топтался на месте или отступал назад под напором встречных ветров. Тут уж оставалось только проявлять стоическое терпение, ждать и ловить минуту, когда ветер переменится в нашу пользу.

Каждый по своему воспринимал происходящее. Пожалуй, больше других досадовал наш штатный штурман Джордж. При встречном ветре или полном отсутствии всякого ветра он мало что мог сделать, чтобы приблизить нас к Северной Америке. Но Джордж не прекращал заботиться о рабочем состоянии "Брендана". Снова и снова проверял износ тросов, подтягивал найтовы, разбирал и снова собирал рулевую раму, когда она разбалтывалась, передвигал тросовые транцы. Так же тщательно следил он за порядком в кабине. Верный армейской выучке, всегда аккуратно свертывал спальник, складывал и убирал прочее имущество, чтобы не мешалось, на вахту заступал с точностью до минуты.

Артур был прямой противоположностью Джорджу — беспечный, вечно взъерошенный неряха. Спальник, когда он не лежал в нем, служил Артуру расплющенной подушкой. Его свитера и шарфы валялись где попало, возникая в самых неожиданных местах, и, в конце концов, мы решительно изгнали мокрые ватные брюки Артура из кабины, где они норовили занять всю жилую площадь. Его забывчивость, когда касалось головного убора, стала предметом постоянных шуток. Всякий раз, выбравшись из укрытия, чтобы заступить на вахту, он через минуту жалобно просил:

— Слышь, ты не подашь мне мою шапку? Не знаю, где она лежит, но должна быть где то тут.

И всегда то ему не везло. Если во время трапезы через планширь вдруг переваливала какая-нибудь хитрая волна, ее жертвой непременно оказывался Артур, получая порцию холодной соленой воды либо за шиворот, либо в миску с едой. Начинается сильный ливень — именно в это время Артуру заступать на вахту.

— Артур — весело извещал Джордж. — Прямо по курсу грозовая туча. Не пора ли тебе браться за румпель?

Неизменно добродушный, Артур спокойно переносил все напасти. Зато его зеленое дождевое платье, словно обретя собственную индивидуальность, явно страдало от преследовавших его невзгод. Если наше платье аккуратно висело наготове на рулевой раме, то зеленая куртка и брюки Артура валялись смятые, вывернутые наизнанку в каком-нибудь уголке кокпита.

— Хоть и не надевай, — говорил Артур, выливая воду из капюшона и втискиваясь в мокрую одежду. Заодно выяснялось, что и сапоги полны воды. Отличить обувь Артура не составляло труда: при таких ножищах ему подошли только специально изготовленные резиновые рабочие сапоги с рифленой подошвой, напоминающей тракторные шины.

Трондур, за плечами которого был изрядный морской опыт, обладал особой, редкостной выдержкой.

Спросишь его:

— Когда, по-твоему, переменится ветер?

Посмотрит на небо, на море, подумает, потом не спеша ответит:

— Кто его знает. Будет северный ветер.

Нас изводит отвратительнейшая погода — ливень, скверная видимость, волны выматывают душу, бросая "Брендан" из стороны в сторону, а Трондур говорит: "Ничего, зимой бывает похуже" — и продолжает заниматься своим делом. Глядя на его спокойствие, и мы подтягивались. Трондур всегда находил себе занятие. То ловит глупышей, то делает наброски из жизни на борту или доводит до полной готовности прежние эскизы, макая в тушь расщепленный кончик спички. Его спальное место под носовым тентом напрашивалось на сравнение с мастерской художника. Из рыболовной сети он сделал гамачок, где возле непременной коробочки с рыболовными крючками лежали бутылочки с тушью и перья. Тут же висели, подсыхая, рисунки и наброски еще можно было увидеть нанизанные на иголку с ниткой кусочки бычьей кожи, которым предстояло превратиться либо в коробочку для пузырьков с тушью, либо в подвеску с гравированным изображением кельтского креста.

Праздные разговоры на борту были редкостью. Зная, что впереди уйма досужего времени, мы обращались с мыслями и речениями так же экономно, как с сухой одеждой. Правда, Джордж отметил одно побочное следствие: мы вообще стали скупы на слова. Он взял с собой на борт магнитофон, чтобы потом монтировать из наших разговоров звуковое сопровождение для фильма о плавании, и теперь испытывал одно расстройство, слушая записанное за день. Вот кто-то из нас задает вопрос… Следует долгая пауза, прежде чем кто-то другой отвечает. Да и то, что удавалось записать, не очень то позволяло судить о нашем внутреннем мире. Члены экипажа в основном предпочитали не навязывать другим свое мнение, придерживаясь старого обычая: пекись о деле и не лезь в чужую душу.

Хотя наша экспедиция была коллективным предприятием, на долю каждого выпадало вдоволь сугубо личных впечатлений, и реагировал каждый по-своему. Особенно ярко это проявлялось в часы вахты. Скажем, стоишь на руле и видишь — только ты один — далекий фонтан кита, внезапный прыжок дельфина, причудливый рисунок облаков. Некоторые события так быстротечны, что физически не успеваешь привлечь к ним внимание товарищей, другие же протекают так медленно, что воспринимаются лишь тем, кто обязан два часа отдежурить на руле.

К разряду наиболее глубоких личных впечатлений, пожалуй, можно отнести вахту во время шторма, когда рулевой остро сознавал, что жизнь остальных троих зависит от его сноровки. Каждая большая волна воплощала опасность, которую один только вахтенный мог измерить и встретить. Другие члены команды могли и не заметить, что лодка благополучно перевалила через волну, а для рулевого каждый такой случай был маленькой победой впрочем, она тут же забывалась при виде следующего грозного вала. Но были и такие эпизоды, которые прочно врезались в память. Один из них произошел 23 мая, когда "Брендан" опять уходил на север от ветра. Смеркалось, и хотя скорость ветра не превышала сорока пяти километров в час, он дул навстречу Восточно-Гренландскому течению, гоня короткие крутые волны, и наиболее прыткие из них чувствительно встряхивали лодку. Все мы здорово устали. За день вой ветра и грохот валов крепко притупили наши восприятия. Одна вахта сменяла другую, мы влезали в водонепроницаемые костюмы, пристегивались к рулевой раме страховочным концом и брались за румпель…

Джордж в это время впереди под тентом работал трюмным насосом, Артур и Трондур, каждый в своем укрытии, лежали в спальных мешках, я в одиночестве стоял на руле, ведя карру по очередному каверзному участку. За кормой вырастали одна за другой все новые водяные горы, и каждый раз надо было маневрировать рулем, чтобы "Брендан" должным образом встретил противника.

Случайно я оглянулся через плечо — не назад, откуда наступали волны, а налево, в подветренную сторону. И увидел какую то одиночную бродячую волну, почему то не увенчанную бурлящим пенистым гребнем. Не такая уж высокая, каких-нибудь три метра с небольшим, она двигалась решительно наперерез другим волнам и бесшумно подступила вплотную к "Брендану" сбоку, когда он уже взошел на гребень очередного вала.

— Держитесь — завопил я во весь голос и сам ухватился за рулевую раму.

"Брендан" начал крениться на скате новой волны, крен все увеличивался, и вот уже я, по-прежнему цепляясь за раму, смотрю в ложбину почти под прямым углом. "Господи, сейчас перевернемся — мелькнуло у меня в голове. — Не может лодка удержаться под таким углом, непременно опрокинется. Что будет с ребятами в кабинах и под тентом? Сумеют они выбраться?" Долгие томительные секунды — затем "Брендан", вместо того чтобы опрокинуться, стал съезжать вниз по скату.

А в следующий миг нас накрыло. Волна не ворвалась на борт рокочущими белыми каскадами, не обрушилась, фыркая пеной, на лодку, даже не встряхнула ее — просто могучий поток поглотил "Брендан" и покатил через него полноводной рекой. Морская вода, скользнув по "черепахе", толкнула меня в грудь. Вся лодка ушла под воду. Крыша кабины в полутора метрах от меня — под водой, вместе с привязанным к ней спасательным плотиком высотой около полуметра, одни только мачты торчали над морем. Волна словно вобрала в себя "Брендан". Глядя на длинный силуэт судна и две коротенькие мачты, я, словно забыв о сути происходящего, подумал, что она удивительно смахивает на подводную лодку с торчащими перископами. И, подобно всплывающей подлодке, "Брендан" выбрался из объятий моря. Замкнутый под тентом и в кабинах воздух попросту вытолкнул лодку наверх. Вода спокойно скатилась через борт, и "Брендан" продолжал плыть как ни в чем не бывало. Поразительно. Я то ждал, что уж во всяком случае кабина будет смята и все тенты порваны. А вскарабкавшись на банку, чтобы оценить степень ущерба, увидел, что все цело.

Пострадали только мои нервы. Стоя на руле, я со всей отчетливостью видел, как близки мы были к тому, чтобы опрокинуться. И когда я после дежурства забрался в спальный мешок, оказалось, что я не могу заснуть, несмотря на смертельную усталость. Каждая большая волна, с гулом приближавшаяся к лодке, заставляла меня напрягаться в ожидании катастрофы. Какой уж тут отдых. После очередной смены рулевых я рассказал Артуру о коварной волне.

— Ага, — отозвался он. — В кабине вдруг все стало зеленым, как в подводном царстве.

После чего, по молчаливому согласию, мы оставили этот предмет. И точно так же поступили, когда два дня спустя и Джордж во время своей вахты пережил мучительные секунды, ожидая, что "Брендан" вот-вот опрокинется. Мы считали, что лучше не заострять внимания на такого рода эпизодах нашего бытия.

Всего семьдесят восемьдесят миль отделяли нас от кромки пакового льда Гренландии, когда мы наконец были вознаграждены переменой погоды. Утром 25 мая очень кстати на смену крепким ветрам пришел штиль, и море кругом сразу ожило нам на радость. На горизонте кружили и пикировали большие стаи чаек. По мере их приближения мы рассмотрели на поверхности моря под ними белые фонтанчики брызг: косяк рыбы, на которую охотились птицы, привлек также дельфинов. Вскоре появилась еще одна группа прыгучих дельфинов, они сопровождали здоровенного финвала. Подобно другим китам, этот толстяк изменил курс, чтобы проведать нас, и дельфиний эскорт последовал за ним. Приблизившись, кит шумно выдохнул, ушел под воду и проплыл под "Бренданом". Дельфины же, оставшись на поверхности, прыгали и кувыркались вокруг нас, будто резвящиеся барбосы. Созданная широкими ластами кита турбулентность, поднимаясь к поверхности за кормой "Брендана", сгладила мелкую волну, словно у карры появилась струя от гребного винта. Всплыв на поверхность, финвал выпустил один за другим два фонтана, описал напоследок круг около лодки и двинулся на восток. За четыре пять миль мы все еще различали его фонтаны.

Вообще, это был типичный "китовый" день. Задумав сварить картошку, Джордж наклонился через планширь, чтобы набрать в котелок соленой воды, вдруг поднял голову и сухо произнес:

— За нами наблюдают пять китов, сразу за кормой.

— Что за киты? — спросил я.

— Не знаю, вроде бы я еще таких не видел. Трондур встал и поглядел назад.

— Кашалоты, — сообщил он.

Итак, еще одни представители китообразных, вспахивая воду причудливой, словно обрубленной впереди, головой, тихо подошли взглянуть на "Брендан". Один кашалот подплыл вплотную к носу карры, изучая лодку, затем вся пятерка величественно проследовала дальше, даже не уходя под воду.

Сознательный риск, на который мы шли, приближаясь ко льдам, оправдал себя. Во второй половине дня 25 мая подул ровный норд ост, и "Брендан" заскользил параллельно ледовой кромке в сторону мыса Фарвель. Переданное радиостанцией Принц Христианссунда штормовое предупреждение оправдалось. Всю ночь дул сильный ветер, и очередные вахтенные были разбужены дробным стуком града по брезенту. Звук был такой, словно кто-то мял целлофан. На другое утро мы снова приняли штормовое предупреждение, то же повторилось на третий, на четвертый и на пятый день. Но, так как ветры оставались северными или северо-восточными, "Брендан" резво двигался вперед, подгоняемый к тому же Восточно-Гренландским течением, которое добавляло нам от двадцати до двадцати пяти миль в день. 26 мая "Брендан" превзошел сам себя: сто пятнадцать миль на лаге за двадцать четыре часа. Мы повторили рекорд прошлого сезона, и результат был вполне приличным. Даже для современной крейсерской яхты.

Каракули в вахтенном журнале однотонно рисуют обстановку этих гренландских дней: "туман", "морось", "густой туман", "штормовое предупреждение"… Неблагоприятные условия сказались на фотоаппаратах Артура. Насыщенный солью воздух проникал в их нежные внутренности, и затворы начало заедать. Артур старательно разобрал камеры, разложил на полу кабины десятки маленьких деталей, тщательно протер и смазал каждую из них в итоге из частей двух камер ему удалось собрать одну, которая срабатывала, если хорошенько встряхивать ее после каждого кадра.

Мы уже четвертую неделю находились в море, и запас свежих продуктов подходил к концу. Доели яблоки, с сожалением прикончили чеддер. Правда, копченого и вяленого мяса еще хватало, но немецкий черный хлеб нас разочаровал. Не выдержал хранения: откроешь упаковку — каждый кусок покрыт зеленой плесенью. Правда, уменьшение запасов провианта и воды означало, что "Брендан" сбросил килограммов триста, и теперь он несколько легче всходил на волну.

Жизнь на борту с каждым днем опрощалась. В кабинах оставалось лишь самое необходимое: спальные мешки, личные сумки с одеждой, рации, секстант, сумка с книгами и камеры. И наши обители пропитались острыми запахами дубленых кож, не просыхающей шерсти, влажных немытых тел. Мы привыкли жить с мокрыми волосами, с мокрыми рукавами, из которых под обшлагами дождевого платья сочилась вода, мокрыми носками и мокрыми свитерами. Слава богу, никто не хворал, не было даже ни порезов, ни растяжений. Только руки Трондура меня тревожили: на каждом суставе по красной опухоли с язвочкой посередине. Сам Трондур лишь пожимал плечами и уверял, что это обычно для рыбаков, которые возятся с сетями и лесами в холодной воде. У остальных членов экипажа после вахты пальцы смахивали на мертвых белых голотурий, расписанных полосами грязи. Нормальный цвет возвращался к ним только через час другой.

Ежедневные штормовые предупреждения из Принц Христианссунда мы теперь воспринимали с мрачным юмором. Посмеивались над ветром, которому никак не удавалось развить предсказанную бешеную скорость, хотя наш маленький барометр подтверждал передаваемые данные об атмосферном давлении. Центры низкого давления перепихивались с гренландским градиентом высокого давления, где дули штормовые ветры. Может быть, мы потому не чувствовали полной силы ветра, что сидящую глубоко в воде лодку прикрывали волны? Во всяком случае, мы не наблюдали ничего похожего на сильный шторм, и нас изрядно удивило послание Палла Бергторссона, озабоченного тем, что судно, находящееся в неполных шестидесяти милях от "Брендана", сообщало о десятибалльном ветре. Мы приняли его радиограмму через исландское исследовательское судно "Арни Фридрикссон", работавшее севернее нас. Когда оно закончило работу и направилось домой, наша радиосвязь с Рейкьявиком прервалась, и мы почувствовали себя еще более изолированными. Из-за сильных ветров и плохой видимости в Южной Гренландии самолеты не могли взлететь, и даже самолет ледовой разведки, которому было поручено присматривать за нами, был прикован к земле непогодой.

Двадцать девятого мая "Брендан" наконец миновал оконечность припая к югу от мыса Фарвель, и мы вздохнули свободнее. Теперь нам предстояло пересечь морские просторы, отделяющие Гренландию от Северного Лабрадора. К нашей досаде, мы очутились в полосе штилей, тихих ветров и густых туманов. Если и бывали ветры, то почти исключительно с юга и запада, и продвижение "Брендана" резко замедлилось. Снова линия нашего курса на карте стала выписывать зигзаги и беспорядочные круги.

Тридцать первого мая — типичная запись в судовом журнале: "С утра штиль, но к полудню подул норд вест, и мы изменили курс, идя почти прямо на Ньюфаундленд. Затем ветер сместился к юго-западу, и мы практически легли в дрейф, топчась на месте. Ничего интересного".

Появился новый враг — скука. Раз другой солнце проглядывало настолько, что был смысл развесить на снастя наши спальники и попытаться просушить одежду, но в основном погода оставалась слишком сырой для подобных попыток. И стоял такой холод, что очередная перелетная птаха, приземлившаяся на "Брендан", — тоже береговой конек — не перенесла ночёвку и скончалась. Мы заполнял свободное время новым увлечением — причудливыми поделками из троса, — и снасти "Брендана" обросли замысловатыми узлами и сплетнями, мудреными клопами всюду, где можно, красовались причудливые фигурки. Скука усугублялась растущим чувством уединенности. Очень уж ограничен был из-за тумана наш горизонт, его протяженность редко превышала три четыре мили. Порой туман сгущался настолько, что видимость ограничивалась полусотней метров и нельзя было различить границу между воздухом и морем, казалось "Брендан" подвешен в сумрачной серой чаше. Приходилось утешаться мыслью, что здесь вряд ли на нас наскочит какое-нибудь судно. В этих пустынных водах лишь изредка появляются промысловые суда, направляющиеся на североамериканские или гренландские рыбные банки. Правда, и береговых радиостанций в этой области негусто, так что "Брендан", если говорить о связи, постепенно входил как бы в мертвую зону. Голос Принц Христианссунда звучал все слабее, скоро мы уже не различали слов, потом станция и вовсе пропала, а связаться с канадскими станциями впереди мы еще не могли. Было слышно, как пролетающие над нами воздушные лайнеры сообщают диспетчерам свои координаты, но на вызовы "Брендана" они не отвечали, и мы остро ощущали свое одиночество.

Одиннадцатого июня до нас дошел голос одной из радиостанций канадской береговой охраны. Обращаясь ко всем судам, радист передал описание "Брендана" и объявил, что уже шестьдесят часов от нас ничего не слышно. Просьба каждому, кто увидит "Брендан" или уловит его сигналы, сообщить об этом. К сожалению, сами мы не смогли отозваться из-за сильных атмосферных помех. Но па другой день внезапное улучшение условий приема позволило и канадским, и гренландским радиостанциям принять наш сигнал и записать координаты "Брендана". Пользуясь случаем, канадцы сообщили, где проходит граница паковых льдов в районе Лабрадора. По их данным, пак постепенно отступал на север. Я посмотрел на карту: выходило, что мы минуем лабрадорские льды. Всего неделей раньше в последних известиях канадского радио рассказывалось о гибели парома "Карсон" примерно в двухстах милях к западу от нас. У 8273 тонного "Карсона" был корпус ледокольного типа, однако в первом же рейсе сезона, направляясь к Гус Бею, он затонул, столкнувшись со льдами. К счастью, погода была идеальная и катастрофа произошла недалеко от берега. Военные вертолеты сняли людей со льдин, и обошлось без жертв, но сам по себе этот случай был зловещим предупреждением.

Число "тринадцать" явно было для нас счастливым, потому что 13 июня наконец подул благоприятный, ветер и всю вторую половину дня, а также последующую ночь "Брендан" наматывал на лаг нужные нам мили. Во время вечерней вахты Джордж вслух выразил свое разочарование:

— Обидно — столько прошли и ни разу льда не видели. Вряд ли мне доведется еще побывать в этих местах. А на рассвете следующего дня, согревая себе чашку кофе, он радостно воскликнул:

— Эгей. Лед. Честное слово, лед.

И правда, на воде, словно детская игрушка, плавно покачивалась причудливая льдина, напоминающая китайского карнавального дракона.

— Вон еще льдина, впереди — объявил Джордж.

Мы дружно выстроились вдоль борта. "Брендан" скользил мимо обломков битого льда. Они были удивительно красивы: то накренятся, то совсем нырнут, а то отколется кусок и оставшаяся глыба, утратив баланс, покружится, перевернется и явит глазу какую то новую фигуру. И все это под приглушенное ворчание волн, облизывавших льдины.

Трондур радостно улыбался.

— Хорошо, — сказал он. — Теперь увидим больше птиц и больше китов. Около льда хорошо ловится рыба.

Я показал вдаль.

— Трондур, что это за белая полоса над горизонтом? Похоже на ледовый отблеск, как его описывают в лоциях. Может в той стороне быть паковый лед?

— Ага, — отозвался он, глядя туда. — Ага, там много льда.

Странно. Согласно последним данным, там вовсе не должно быть льда…

— Наверно, часть ледового поля откололась от главного массива, — твердо заключил я. — Если верить сведениям, которые нам передали, мы уже должны были миновать паковые льды, и в этом райопе их не может быть. Просто мы очутились между берегом и отдельными дрейфующими льдинами.

Я ошибался. Не подозревая об этом, я изменил курс, рассчитывая обогнуть "осколок ледового поля" с севера по касательной. По мере сближения все яснее вырисовывалась кромка. Картина была внушительная. В ярком солнечном свете сверкали ослепительно белые грани торосистого льда. Через каждую сотню метров торчали вмерзшие в массу большие ропаки, образованные многолетним льдом и обломками айсбергов. Возвышаясь над белой гладью, они напоминали причудливые изваяния: одни были покатые и округлые, словно подтаявшее масло, другие ощетинились гротескными шипами и зазубринами. Мелкие льдины плавали вдоль кромки, выстраиваясь в кильватер "Брендану". Мы петлял между ними, простосердечно любуясь причудливыми формами. Вот похожая на лодку, вот — на кусок мозаики, вот на морского змея. Небольшая льдина, смахивающая на банан, тут же получила наименование "ледяная карра". Между тем коварный ветер начал смещаться к норд весту, и, вопреки нашим усилиям, "Брендан" все ближе прижимало к кромке. Солнце то и дело скрывалось за облаками, и красивые ледяные скульптуры выглядели уже не так симпатично.

— Волны буквально размалывают лед, — заметил Джордж. — Погляди вон на ту большую темную льдину, как ее качает вверх вниз.

Он показал на глыбу величиной с двухэтажный дом с отчетливой грязно серой каймой по нижнему краю. Тяжело вздымаясь на волне, она кренилась и скатывалась вниз, шлепая по воде темным брюхом, так что из под нижнего вруба летели брызги.

— Худо придется нам, если "Брендан" прижмет к этакой махине, — сказал я. — Расплющит, словно паровым молотом.

Мы продолжали скользить левым бортом к ледовой кромке. Артур фотографировал, Джордж стоял на руле, Трондур, сидя на крыше кабины, любовался грандиозным видом. Вдали, над ропаками и расщелинами, просматривались могучие контуры настоящих айсбергов.

— Не похоже, чтобы нам удалось обогнуть это ледяное поле, — озабоченно произнес Джордж. — Уж очень далеко оно тянется, и нас довольно быстро сносит к нему.

Где то в глубинах моей души закопошился страх. До берега около ста шестидесяти миль, и вроде бы здесь не должно быть никакого пака, однако эти льды выглядят достаточно плотными.

— А если впереди этакая ледовая бухта? — снова заговорил Джордж. — Заберемся в нее, потом гляди как бы не раздавило

Я вопросительно поглядел на Трондура.

— Надо найти просвет во льдах, там безопасно, — сказал он, достал блокнот и пояснил свои слова рисунком: "Брендану" следовало отыскать разводье в паке и отсидеться там, как в заливе.

Но перед нами тянулась сплошная кромка. Никаких просветов, ничего похожего на удобную гавань, тем более для кожаной лодки.

Голос Джорджа прервал мои размышления:

— Корабль.

Первый корабль на нашем пути после свидания со сторожевыми судами исландской береговой охраны. Далеко на горизонте ледовую кромку огибало по всем признакам промысловое судно.

— Боюсь, не увидят они нас на фоне льда, — сказал я. — Паруса белые, и лед белый, да и наш радиолокационный отражатель вполне можно принять за маленькую льдинку. Внезапно Джорджа осенило.

— Сигнальное зеркало — воскликнул он и живо извлек из хранилища маленькое металлическое зеркало.

Сменяя друг друга, мы направляли на далекое судно солнечные зайчики. Когда Джордж его обнаружил, оно шло почти прямо в нашу сторону, но потом развернулось и заскользило параллельно ледовой кромке. Сигнал за сигналом, сигнал за сигналом…

— Вот бы разжиться свежим провиантом, — мечтательно произнес Артур. — Так хочется свежего молока и хлеба.

Сигнал за сигналом…

— Поворачивает, заметили нас

Через четверть часа судно подошло так близко, что впору окликать. Джордж рассмотрел в бинокль буквы на борту.

— Его название "Сванур" Слышь, Трондур, уж не фарерцы ли это?

Трондур радостно улыбнулся. Сложив ладони раструбом, он закричал что-то по фарерски сгрудившимся вдоль борта людям. Множество рук замахало в ответ.

— Интересно, что они там на "Свануре" думают сейчас, — сказал Джордж. — Встретить у самых льдов кожаную лодку…

— Одно несомненно, отозвался я. — Услышав с "Брендана" фарерский голос, они сразу поняли, что это не кто иной, как Трондур Патурссон.

На деле оказалось, что фарерские рыбаки знают все про "Брендан". Не только в связи с нашим прошлогодним заходом на Фареры, но и благодаря таинственной сети морской молвы, связывающей рыбопромысловые и малые грузовые суда в далеких водах Северной Атлантики. О плавании кожаной лодки немало говорили в исландских и гренландских портах, а "Сванур" как раз шел из Гренландии, везя груз креветок в Глостер, в штате Массачусетс. Трондур узнал от шкипера, что всем судам в северных водах была передана просьба высматривать нас, и гренландское радио сообщало последние данные о нашем месте. Тем не менее, если бы не яркие вспышки сигнального зеркала, "Сванур" ни за что не обнаружил бы нас. Капитан уже решил уходить ото льдов, когда вахтенный увидел солнечные зайчики, и "Сванур" приблизился, чтобы выяснить, в чем дело.

Итак, Трондур накачал резиновую лодчонку и пошел на веслах к "Свануру". Через десять минут он вернулся.

— Капитан говорит, впереди очень тяжелые льды. "Сванур" шесть часов искал проход и не нашел. Капитан слышал по радио, что другое судно тоже не может пробиться. Говорит, лед очень толстый.

Я уже обратил внимание на причиненные льдами вмятины на стальном носу "Сванура". Если рыбопромысловое судно, сконструированное для работы в этих водах, вынуждено отступить, то и "Брендану" лучше сделать то же самое. Видимо, со времени последней сводки льды переместились далеко к югу.

Трондур продолжал:

— Капитан "Сванура" говорит: если хотите, он проведет "Брендан" в обход льдов туда, где мы сможем поймать ветер. "Свануру" как раз по пути.

— Скажи, что я принимаю его предложение.

Трондур снова заработал веслами, захватив буксирный конец, и "Сванур" стал уводить нас от опасного соседства. Опять "бренданово везение", говорил я себе. Первое за три недели судно появляется в ту самую минуту, когда "Брендан" готов забрести в ледовую ловушку. Правда, мы и сами сумели бы уйти от льдов при перемене ветра, но впредь не стоит слишком доверять сведениям о ледовой обстановке. Пак способен перемещаться быстрее, чем ледовый патруль может уследить за ним. Я обещал себе впредь держаться подальше ото льдов. Знал бы я, как скоро это обещание будет нарушено

Всего три часа понадобилось "Свануру", чтобы выручить "Брендан" из затруднительного положения. Капитан отдал буксир, и Трондур вернулся с молоком (заказ Артура), сумкой замороженного хлеба, мешком картофеля и большой коробкой мороженых креветок.

— Вот это улов, — прокряхтел я, принимая коробку с креветками.

— Ага, — отозвался Трондур. — Капитан "Сванура" живет по соседству с нами, на острове Хестур.

Только фарерские рыбаки, сказал я себе, эти морские бродяги, могут так бесстрастно относиться к нечаянной встрече у границы пакового льда.

Мы еще укладывали желанное пополнение наших рационов, когда Джордж воскликнул:

— Силы небесные, еще один корабль

Точно, с севера в нашу сторону шло судно, окрашенное в серый цвет. Ледокольный нос с вырезом и марсовая площадка на фок мачте придавали ему необычный1 вид.

— Прямо площадь Пиккадилли, — заметил я. — Два корабля в один день. Все, кому надо в Арктику или обратно, огибают этот угол, — Будем надеяться, что они нас увидели, — сказал Джордж. — Прямо на нас шпарят.

Впередсмотрящий увидел "Брендан". Судно (это был "Мирфак", корабль ВМС США) сбросило ход и остановилось метрах в двухстах от нас. Вахтенные офицеры собрались на крыле мостика, с любопытством разглядывая нашу карру.

— Что за судно? — запросил по радио "Мирфак".

— "Брендан", идем из Рейкьявика в Северную Америку, — ответил я.

Долгая пауза.

— Повторите, пожалуйста, — наконец произнес озадаченный голос.

— "Брендан", вышли из Рейкьявика, идем в Северную Америку. Наше судно — исторический эксперимент. Оно сделано из кожи, мы проверяем, могли ли ирландские монахи дойти до Америки раньше викингов.

Долгая пауза.

— Повторите еще раз. Я повторил все сначала. Снова пауза офицеры в хаки продолжали рассматривать нас.

— Лучше я запишу, — произнес радист "Мирфака", Откуда вы вышли?

— Из Рейкьявика, в этом сезоне. Снова недоуменная пауза.

— Откуда?

— Из Рейкьявика в Исландии. По эту сторону Гренландии с погодой было все в порядке, но между Исландией и Гренландией нас потрепало.

— Еще бы. На нашем стальном корыте и то бывает не сладко. А на вашей лодчонке — даже не могу себе представить.

Выяснилось, что "Мирфак" — транспортное судно, регулярно ходит в арктические воды, сейчас возвращается из гренландского фьорда Сондрестром. Встреча с "Бренданом" была для военных моряков полной неожиданностью.

— Вам чем-нибудь помочь?

— Если можно, поделитесь свежими овощами и мясом, будем очень благодарны. У нас недавно кончились свежие продукты.

— Это не проблема. Только как вам их передать? Я мысленно улыбнулся: военное судно запрашивает совет у кожаной лодки.

— Очень просто. Мы подошлем лодку. — Я повернулся к Джорджу: — Твоя очередь идти на шлюпке.

И резиновая шлюпчонка "Брендана" снова тронулась путь, На фоне высокого борта "Мирфака" закачалось крохотное пятнышко, и матросы принялись спускать Джорджу мешки, пока он не показал жестом, чтобы выбирали линь. Десять минут спустя глубокосидящая шлюпка причалила к "Брендану".

— Пришлось остановить их, — пропыхтел Джордж. — Они столько надавали, чуть не утопили шлюпку.

У его ног громоздились мешки с апельсинами и яблоками, картонки с молоком, банки с кофе, огромные куски мяса. Ничего не скажешь, щедрый улов.

— Ух ты — воскликнул Артур. — Здорово. Остается только открыть угловой магазин здесь у льдов и торговать с проходящими судами. С голоду не умрем.

— Они там еще три мешка приготовили, да я не взял, — добавил Джордж.

Пока "Мирфак" набирал скорость, чтобы продолжить путь до своего порта в штате Нью Джерси, я послал вдогонку еще один запрос:

— Вы не могли бы сообщить наше точное место?

— Будет сделано, мы как раз принимаем информацию со спутника.

Вот это штрих, сказал я себе: средневековая кожаная лодка получает данные о своем месте от современного навигационного спутника

Но вот "Мирфак" скрылся, оставив "Брендан" покачиваться на волнах в одиночестве. Ветер совсем стих, и день завершился живописным розовато лилово оранжевым закатом. Высокие облака расписали небо лучистым узором, который замечательно сочетался с ослепительной белизной ледового поля справа по борту. С наслаждением поужинав гренландскими креветками, мы легли спать под непрестанное ворчание и рокот льдин, трущихся друг о друга на атлантической зыби.