— Какой то он странный, этот текст о святом Брендане, — заметила однажды вечером моя жена Дороти.

Брошенные вскользь слова тотчас же привлекли мое внимание.

— Странный? Что ты хочешь этим сказать? — спросил я ее.

— Он плохо соотносится с большинством текстов той же поры. Как бы тебе объяснить — атмосфера совсем другая. Совсем особенная. Ну вот, например: речь идет о плавании святого, и естественно ожидать длинный перечень сотворенных им чудес. Но святой Брендан никаких чудес не творит. Единственное, что отличает его от других, — необычайная мудрость, которая граничит с ясновидением. Когда его команда просто озадачена или испугана, он совершенно точно знает, что происходит, и что еще произойдет на каждом этапе плавания. И, разумеется, он искренне верит, что бог их не покинет в конечном счете.

— А что еще необычного видишь ты в этом тексте? — продолжал я допытываться.

— Ну, я бы назвала удивительное обилие практических деталей, их куда больше, чем в большинстве текстов раннего средневековья. Описывается география мест, которые посещает Брендан. Подробно говорится о ходе плавания, с указанием времени и пройденного пути, и так далее. На мой взгляд, перед нами не столько легенда, сколько повесть, описывающая действительные события.

Критические суждения моей жены заслуживали того, чтобы к ним прислушаться. Специалист по литературе испанского средневековья, она вообще хорошо разбиралась в средневековых текстах. Кстати, и познакомились то мы с ней в библиотеке Гарвардского университета, где она подбирала материал для диссертации, а я изучал историю географических открытий. И оба мы еще старшекурсниками, каждый своим путем, вышли на повесть о святом Брендане.

— Что говорить, святой Брендан задал задачу специалистам по истории географических исследований, — заметил я. — Они никак не могут решить, было ли на самом деле плавание святого или это вымысел. Некоторые исследователи пытались доказать, что он и впрямь добрался до Америки, другие называют такое предположение чистейшей натяжкой.

— Что до меня, — твердо произнесла моя жена, — то я не вижу причин отвергать такую возможность.

— Я тоже. Мы с тобой знаем, что на малых судах вполне можно покрывать огромные расстояния. Сами это делали. Может быть, пришло время кому-нибудь проверить, мог или не мог святой Брендан совершить такое плавание. Но чистота эксперимента требует, чтобы конструкция судна и материалы были теми же, что в его времена.

Так зародился замысел путешествия на "Брендане". Родился во время послеобеденной беседы за кухонным столом в Кортмакшерри на юго-западе Ирландии, где мы проводили отпуск. Вспоминая эту беседу, я поражаюсь тому, как скрестились наши взгляды на текст о святом Брендане. Моей жене он казался "странным" в литературном плане мне повесть о святом Брендане представлялась такой же необычной с точки зрения истории географических открытий. Добавлю еще одно важное совпадение: мы с женой вместе плавали на нашем маленьком шлюпе "Престер Джон", ходили даже в Турцию и брали с собой в плавания трехлетнюю дочурку Иду. А потому мы знали, что теоретически святой Брендан вполне мог пройти на малом судне через Атлантику и обратно. Наши занятия литературой, историей и парусным спортом можно сравнить с тремя поляризованными линзами, которые теперь очутились на одной оси. И через них мы вдруг увидели возможное решение. Сидим в доме на западе Ирландии, недалеко от тех мест, где родился, жил, проповедовал и был предан земле святой Брендан. Среда, где все говорило о нем, сама настраивала на то, чтобы провести исследование, построить подобие лодки святого Брендана и проверить, не кроется ли истина в знаменитом предании.

Разумеется, до того как выступить с такой идеей, надо было проделать огромную работу. Прежде всего, я должен быть сам уверен в солидности научной основы моего проекта. Я твердо решил, что "Путешествие "Брендана" (мысленно я уже остановился на этом названии) ни в коем случае не должно свестись к простому эксперименту на выживание. Я полностью отдавал себе отчет в том, что придется потратить много месяцев на кропотливую подготовку, плавания и что сам переход через Атлантику будет достаточно рискованным. Чтобы оправдать такие усилия и такой риск, экспедиция должна быть плодотворной. Она должна преследовать высокую цель, серьезность которой ни на миг не ставилась бы под сомнение.

Где начинать изыскания? Конечно же, в библиотеке Британского музея. И я не один месяц проработал там, тщательно вылавливая все наличные сведения о святом Брендане, о древних плаваниях через Атлантический океан и о самом исходном тексте — "Навигация Санкти Брендани, Аббатис" ("Плавание Святого Брендана, Аббата"), Много полезного почерпнул я из жизнеописания святого Брендана. Он был одним из самых важных ирландских святых и оказал глубокое влияние на кельтскую церковь. Точные время и место его рождения неизвестны, но, вероятнее всего, он родился около 489 года в районе озер Килларни, в графстве Керри на западе Ирландии. Крестил и воспитал его керрийский епископ Эрк следующим учителем Брендана был знаменитый святой Энда, и со временем он стал аббатом. В ту пору деятельность ирландской церкви была сосредоточена в разбросанных по всей стране монастырях, и многие из них были основаны Бренданом: Ардфертский монастырь в графстве Керри, Инишдадраум в графстве Клэр, Аннадаун в графстве Голуэй и Клонферт в том же графстве. Именно в Клонферте он был похоронен между 570 и 583 годами. Но больше всего в биографии святого Брендана меня заинтересовало то, что он по праву слыл путешественником. Снова и снова попадались ссылки на совершенные им путешествия. Он много раз плавал вдоль западного побережья Ирландии. Ходил на Западные острова у берегов Шотландии для важного совещания со святым Колумба, основателем большого монастыря на Айоне. Сообщалось также, что святой Брендан побывал в Уэльсе, где стал настоятелем Лланкарвонского монастыря и был наставником бретонского святого Мало. По другим, не столь надежно документированным данным, Брендан посетил Бретань, ходил на Оркнейские и Шетландские острова, даже на далекие Фареры. Все это были морские путешествия, так что действительно существовавший святой Брендан явно проводил немало времени в плаваниях на малых судах вдоль северо-западных окраин Европы. Короче говоря, Брендан был моряцким святым, и нет ничего удивительного в том, что он стал известен под именем Брендана Мореплавателя.

Но конечным подтверждением его репутации явился уже упомянутый текст "Навигацио Санкти Брендани, Аббатис", более известный под названием "Навигацио Брендани" ("Плавание Брендана"). Тот самый латинский текст, который запечатлелся в моей памяти и в памяти моей жены еще в нашу бытность студентами. В нем рассказывается, как святого Брендана, жившего на западе Ирландии, посетил другой ирландский священник и поведал ему о прекрасной стране далеко за океаном на западе, где безраздельно властвует слово господне. Священник посоветовал Брендану лично посетить этот край, и Брендан построил лодку специально для такого плавания, обтянув деревянный каркас бычьими кожами. Взяв на борт обильные припасы, запасные кожи и жир для их смазки, он вместе с семнадцатью монахами вышел на поиски земли обетованной. Путешествие было долгим и многотрудным. Они плыли от одного острова к другому и пережили много приключений, в конце концов, добрались до цели и смогли исследовать берег обетованной земли, после чего направились обратно в Ирландию. Некоторые их приключения явно вымышлены. Так, они будто бы высадились на спину кита, приняв его за остров. Святые отцы развели костер, чтобы приготовить пищу, жар от костра разбудил кита, и монахи едва успели вскочить в лодку, прежде чем кит устремился вдаль, неся костер на спине наподобие маяка. Столь же невероятными кажутся другие эпизоды. В тексте описано, как Брендан и его спутники встретили плавающую на воде огромную хрустальную колонну. Потом за лодкой погналось морское чудище, извергающее пламя из ноздрей. У одного острова их забросали раскаленными камнями на другом они обнаружили монастырь с ирландскими монахами, давшими обет молчания. И так далее. Некоторые ученые называли "Плавание Брендана" плодом буйной фантазии, великолепным собранием морских небылиц, одна другой краше.

Нашлись, однако, крупные авторитеты, которые судили иначе. Они подчеркивали, что эпизоды плавания Брендана, если взглянуть под другим углом зрения, поразительно согласуются с географическими фактами. Плавающая колонна из хрусталя вполне могла быть айсбергом, встреченным мореплавателями в океане. Морское чудовище — возможно, злобный кит или морж. Раскаленные камни, которыми их забросали, — вероятно, лава, выброшенная при вулканическом извержении в Исландии или на Азорских островах, известных своими вулканами. Что до монахов молчунов, то давно известно, что группы святых отцов из Ирландии учредили религиозные колонии на дальних островах вокруг Британии. Вот только одна, весьма серьезная, загвоздка: как мог святой Брендан со своими спутниками совершить такое долгое путешествие, занявшее, согласно тексту, целых семь лет, на лодке из подверженных порче бычьих кож? Всем известно, что кожа разлагается в морской воде. Выйти на несколько месяцев в море на кожаной лодке? С таким же успехом можно просто постоять в морской воде в хорошей кожаной обуви. В том и другом случае результат будет плачевным.

Обложившись современными атласами и морскими картами, я попытался сопоставить приведенные выше гипотезы с реальностями Северной Атлантики. Путевые описания святого Брендана и впрямь удивительно точно подходили к различным атлантическим островам. Единичную аналогию — скажем, эпизод с раскаленными камнями и вулканы Исландии — можно отнести в разряд совпадений. Однако пришлось бы допустить сплошную вереницу совпадений, чтобы объяснить совокупность других аналогий — от очень похожих на Фарерские Овечьих островов, которые Брендан посетил в начале своего плавания, вплоть до густого белого облака, встреченного им у берегов обетованной земли и наводящего на мысль о пресловутой зоне туманов у Большой Ньюфаундлендской банки. По собственному опыту я знал, как затруднительно идти под парусом напрямик от Ирландии до Северной Америки. На этом пути вас ждут характерные для Атлантики преобладающие юго-западные и западные ветры. Возвратиться из обетованной земли в Ирландию на лодке из бычьих кож с попутным ветром было бы совсем несложно. А вот путь от родных берегов на запад сулил святому Брендану серьезные трудности. Если исключить возможность на редкость благоприятного ветра, он должен был огибать зону западных ветров либо с севера, либо с юга. Но и тут ему пришлось бы испытать большие трудности, пробиваясь на запад по этапам от острова к острову.

С волнением изучал я навигационные карты, на которых обозначены ветры и течения Северной Атлантики. Логический маршрут напрашивался сам собой. Используя преобладающие юго-западные ветры, можно пройти от Ирландии на север до Гебридских островов. Затем с боковыми западными ветрами опять на север до Фарерских островов. Оттуда — довольно сложный переход до Исландии, зато потом попутные течения благоприятствуют плаванию к Южной Гренландии и вдоль берегов Лабрадора на юг, к Ньюфаундленду и далее. На карте этот маршрут выглядит кружным, но он только кажется таким из-за плоской проекции. На самом деле это едва ли не кратчайший путь от Северной Европы в Северную Америку, известный как "ступенчатый маршрут", которым пользовались первые авиаторы на аэропланах с малой дальностью полета, задолго до них — норманны, а еще раньше… быть может, ирландцы.

Я почувствовал, что предстоящая экспедиция будет сродни детективной повести. Ключи передо мной, в "Плавании Брендана". Один за другим они могут подвести к ответу, если знать, как ими пользоваться. Вот именно — как? Ответ опять таки напрашивался сам собой: при помощи такого же судна, на каком плыл святой Брендан. Плывя на нем, я пройду через пункты "ступенчатого маршрута", которые могут оказаться тождественными местам, описанным в "Плавании Брендана". Одновременно выяснится, может ли такое судно выдержать плавание через Атлантику. Но что именно подразумевает "Плавание", говоря о лодке из бычьих кож на деревянном каркасе? Под силу ли подобной конструкции пересечь океан? "Ступенчатый маршрут" относительно короток, но он печально известен своими штормами. Немногие отважатся идти северным путем на современной яхте, а плыть по нему в открытой лодке и вовсе пахнет самоубийством. Для такого маршрута нужно прочное морское судно. А лодка из кож — уж очень это звучит ненадежно.

И вот в один мартовский день я спускаюсь по крутой тропе к тому месту, откуда, по преданию, святой Брендан вышел на поиски обетованной земли. Все здесь производило на меня глубокое впечатление. Родина святого Брендана, полуостров Дингл в графстве Керри, крайний выступ Ирландии в Атлантическом океане, где череда зеленых холмов и вересковых пустошей встречается со свинцовой гладью и воздух так прозрачен, что вид спадающей к горизонту тверди вызывает чувство, близкое к головокружению. Память о святом Брендане закреплена здесь чуть ли не в каждом природном образовании. Его имя пишется по старинке "Брандон", и тут есть мыс Брандон, залив Брандон, коса Брандон, селение Брандон, есть и гора Брандон, на вершину которой в день святого Брендана совершается паломничество в его честь. В прошлом сильные молодые люди в знак поклонения несли туда на своих плечах алтарный престол.

В северной части полуострова Дингл находится Брандон Крик — узкая расщелина в гряде могучих скал, защищающих приморье. Путь туда лежит через заболоченные земли с выложенными для сушки бурыми горками торфа и разрозненными клочками пашни в ограде из каменных плит. Нелюдимый край правда, в конце дороги, на краю расщелины, я увидел два дома, по одному с каждой стороны. Второй дом был словно вырезан из художественной открытки. Стены из дикого камня аккуратно побелены рядом с полуоткрытой дверью торчала колонка: в кадках росли цветы аккуратную соломенную крышу охраняло от жестоких порывов зимнего ветра переплетение веревок с подвешенными к концам овальными морскими голышами, которым белая краска придавала сходство с бусинами в ожерелье.

Сразу за этим домом и начинался Брандон Крик, и на дне крутого обрыва колыхались и бурлили стиснутые скалами волны Атлантики. Даже в безветренный день гул прибоя громко отдавался в гротах у выхода из эстуария.

День был незабываемый. Яркое солнце чередовалось с типичными для западноирландской погоды хлесткими ливнями, и прозрачные сине-зеленые воды Брандон Крика вполне могли бы украсить какой-нибудь тропический остров. Переведя взгляд с эстуария в дали на северо-западе, я еще сильнее ощутил головокружение. Где-то там за морями лежит Северная Америка… Традиции живучи, и коли здесь, по преданию, начиналось плавание святого Брендана, то и моя лодка выйдет отсюда.

Я пошел вниз по тропе за домом под соломенной крышей. Она вела меня, петляя, к началу эстуария, где маленькая речушка отдавала заливу воды, собранные ею на склонах возвышающейся над нами горы Брандоиа. Внезапно меня пронзило волнение: рядом с тропой лежали четыре странных черных предмета — четыре лодки, опрокинутые днищем вверх. Типичные для Западной Ирландии лодки с брезентовой обшивкой, известные под названием карра, каких не делают больше нигде на свете. Этот пережиток каменного века числят в ряду последних отпрысков одной из древнейших в мире конструкций — кожаной лодки. Здесь, на берегу Брандон Крика, впервые моим глазам предстали наследники судна, на котором, по преданию, плавал святой Брендан.

Присев на корточки, я заглянул под одну карру, чтобы рассмотреть, как она сделана, и увидел изящное переплетение тонких реек, хрупкое на взгляд, но способное выдержать изрядную нагрузку. Каркас был туго обтянут брезентом, просмоленным с обеих сторон для водонепроницаемости. После я узнал, что в некоторых местах этот брезент, сменивший первоначальную кожаную обшивку, по прежнему называют "кожей". Под лодками лежали весла незнакомого мне типа. Длиной около девяти футов и такие узкие, что лопасть практически отсутствовала на вальке укреплен какой то диковинный треугольный брусок с отверстием для опорного шипа. Судя по малым размерам этих карр, они годились только для прибрежного плавания, сама же конструкция выглядела безупречной, изысканные обводы ласкали глаз. Выбравшись наверх из расщелины, я обернулся, чтобы еще раз полюбоваться лодками. Очередной ливень омыл черные корпуса, и вся четверка блестела и переливалась на солнце, напоминая скользящих по волнам лоснящихся дельфинов.

Мне страстно захотелось выйти в море на карре — не столько для исследования, сколько потому, что меня пленили эти лодки. Жизнерадостная обитательница дома под соломенной крышей посоветовала мне наведаться в селение Данквин, где я найду лодочников — скорее всего в баре, поскольку сильное волнение на море сегодня не позволяет выходить на карре за рыбой. Доехав до селения, я обратился к бармену, и он показал на трех пожилых мужчин, сидевших в углу его заведения.

— Любой из них мог бы взять вас с собой, — сказал он. — Да только море сегодня неподходящее, чересчур разгулялось.

Я подошел к троице в углу. Каждому не меньше пятидесяти лет, одинаково одеты в мятые твидовые пиджаки и потертые брюки. Костистые, узловатые руки, массивные, обветренные, румяные лица с крупными носами.

— Хочу немного пройтись на карре, — сказал я. — Из вас кто-нибудь не возьмется меня прокатить?

Они недоуменно воззрились на меня.

— На карре, одной из ваших брезентовых лодок, — повторил я.

— А, вы про каноэ говорите, — отозвался один из них. Повернулся к своим товарищам, пробормотал что-то на ирландском языке, который по-прежнему в ходу на полуострове Дингл, потом снова обратился ко мне: — Есть у нас каноэ, это точно. Вот только погода для прогулок неподходящая. И вообще, выходить в море на каноэ можно, когда ты знаешь, что это такое. Опасно это для несведущего человека.

— Само собой, я заплачу вам за хлопоты, и риск меня не пугает, — не сдавался я.

— Нет-нет, — сказал мой собеседник, — сегодня слишком опасно. Мы все угробимся. Может быть, завтра.

— А если по три фунта каждому за короткую прогулку?

— Тогда что ж. Тогда другое дело

И мы отправились к их "каноэ". Наша маленькая необычная процессия то и дело останавливалась и снова трогалась в путь, меняя на ходу свой состав. Один рыбак постарше отделился, на его место позвали другого, который трудился на своем поле. Четвертого участника, возрастом помоложе, в шляпе, украшенной ярким желтым цветком, завербовали уже на краю скалы, откуда крутая тропа вела вниз к причалу здесь у самой воды лежало на подпорках около десятка опрокинутых карр. Мои спутники разговаривали между собой по-ирландски, так что я нуждался в переводчике. К счастью, по пути нам встретился, молодой человек, судя по всему, один из тех педагогов практикантов, которых направляют па несколько месяцев на полуостров Дингл, чтобы они совершенствовались в знании ирландского языка, прежде чем приступить к работе.

— Как насчет того, чтобы прокатиться на лодке? — крикнул я ему. — Заодно поможете мне с переводом.

— Согласен — весело отозвался он, и спустя десять минут бедняга нервно вздрагивал, сидя рядом со мной на задней банке карры, подпрыгивающей в облачке соленых брызг.

— Вам когда-нибудь приходилось плавать на малых судах? — спросил я его.

— Нет, — ответил он, испуганно цепляясь за планширь. — А это надолго?

Вылазка была увлекательная. Чтобы отнести лодку к воде, рыбаки залезли под одну из опрокинутых карр, присели, уперлись плечами в банки и выпрямились, так что лодка взметнулась вверх, уподобившись диковинному черному жуку, который встал на четыре пары ног и зашагал к слипу. Здесь быстрым движением карру спустили на землю, перевернули, и нахлынувшая волна легко подхватила ее, развернув словно игрушку. Один за другим мы попрыгали в лодку, следя за тем, чтобы не пропороть ногой тонкий брезент. Гребцы заняли свои места, налегли на весла, и карра заскользила по волнам быстрее любого известного мне весельного судна. Миг — и мы уже в заливе совершаем лихие курбеты на волнах. Главное — сохранять равновесие. Пока лодка лежала ровно на воде, она легко неслась по волнам, оставаясь почти сухой внутри.

Через переводчика я обрушил на команду град вопросов.

— Сколько карр сейчас насчитывается в районе Дингла?

— Около сотни.

— Для чего их используют?

— Ставить верши на омаров и сети на лосося.

— А по настоящему сильное волнение они могут выдержать?

— Могут, если знаешь, как ими управлять.

— А если карра опрокинется?

— Так и будет лежать вверх дном, а вы утонете.

— Может лодка нести тяжелый груз? — продолжал я расспрашивать.

— Конечно, может, — отозвался один из гребцов. — Весной мы возим на каноэ скот на пастбища на других островах.

Товарищ говорившего добавил что-то, от чего все рассмеялись.

— Что он сказал? — спросил я моего переводчика.

— Сказал, что с коровами меньше хлопот. Не задают столько вопросов.

Когда пришло время возвращаться к слипу, я попросил лодочников провести небольшой, но важный эксперимент — описать восьмерку, чтобы проверить, как карра всходит на волну под разными углами. Я уже заметил, что до этого момента гребцы старались идти под прямым углом к волнам Моя просьба вызвала замешательство. Они ворчали себе под нос, отрицательно качая головой. Однако я продолжал настаивать, в конце концов, они согласились и осторожно приступили к выполнению маневра. Все получилось как нельзя лучше. Карра заскользила через гребни и ложбины, послушно разворачиваясь на бурлящей волне. Моя команда сияла от удовольствия, и я тоже сиял. Теперь я точно знал, что лодки родины Брендана не были предназначены исключительно для прибрежного плавания. Они вели себя как настоящие морские суда. Планируемая экспедиция приблизилась на один шаг.

На берегу я рассчитался с гребцами, явно довольными столь легким заработком, и спросил, кто мог бы еще рассказать мне про их "каноэ". Они единодушно назвали мне Джона Гудвина из Махэри. Никто, уверяли они, не знает и не строит каноэ так хорошо, как он. Я непременно должен повидать Джона Гудвина.

Так состоялось мое знакомство с лодочным мастером из Махэри, чьи советы затем сыграли важнейшую роль при строительстве моей карры. Семидесятивосьмилетний Джон Гудвин был последним на полуострове Дингл профессиональным строителем карр, единственным оставшимся членом сословия, которое некогда было представлено в каждом приморском селении. Многие здешние фермеры способны при желании за зиму построить карру в своем сарайчике, но Джон Гудвин кормился этой профессией. Больше того, он любил эти лодки и всю жизнь собирал сведения о них. Молодым парнем эмигрировал в Америку, но вскоре вернулся на Дингл, чтобы продолжить дело отца и деда. И пользовался при этом унаследованным инструментом. Несколько ручных дрелей, стамески, нож и молоток… Да еще набор реек с делениями. А большего Джону и не требовалось, чтобы измерять заготовки и собирать изящные сложные конструкции, прославившие его во всей округе.

Не менее важным для меня было то, что Джон любил рассказывать о каррах. Часами потчевал он меня историями о них, об их строительстве, о той поре, когда в каждом крике и расщелине в приморье роились сотнями эти маленькие лодки, а скумбрия водилась в таком изобилии, что уроженцы полуострова Дингл ежегодно летом возвращались на несколько недель из Америки на родину, чтобы собрать морской урожай. С гордостью показывал он мне фотографию, на которой сам Джон и его три брата сидели, вытянувшись в струнку, в гоночной карре, принесшей им звание чемпионов графства. Проходя мимо вереницы опрокинутых карр, он останавливался, чтобы обратить мое внимание на едва заметные различия между лодками, большинство которых было творением его рук. Как-то я предъявил ему снятую в тридцатых годах выцветшую фотокарточку с изображением каркаса карры, и Джон не задумываясь назвал мне имя мастера, делавшего лодку. В другой раз я задал ему вопрос, касающийся тех времен, когда владельцы карр ходили не только на веслах, но и под парусами. Поразмыслив несколько секунд, Джон порылся между стропилами просмоленного сарая, где помещалась его мастерская, и вытащил старый парус. Пока я измерял этот музейный экспонат и делал чертежи, Джон около получаса объяснял мне, как лучше оснащать карру и ходить на ней под парусом. Его советы очень пригодились мне потом.

Особенно запомнилась одна история. Зимним днем в начале века, говорил Джон, жестокий шторм загнал один пароход в здешний залив. Судну грозила серьезная опасность, но команде удалось отдать якорь и приостановить снос. Капитан пустил сигнальные ракеты, чтобы из Фенита прислали спасательный катер, пока не лопнула якорная цепь. Но шторм был настолько силен, что катер не смог пробиться из гавани в море и вернулся с повреждениями. Тогда два местных лодочника решили прийти на помощь. Отнесли на береговые камни хрупкую карру, спустили ее на беснующиеся волны и смело пошли на веслах к пароходу. Один из гребцов взобрался на палубу, убедил капитана поднять якорь и провел судно между отмелями и подводными камнями в безопасное место.

— Каноэ любую погоду выдержит, — подытожил Джон. — Лишь бы команда знала, как с ним управляться, и хоть один человек еще мог грести.

Я спросил Джона, не возьмется ли он собрать для меня карру и показать, как это делается. Вместе мы потрудились полдня на жаре, просмаливая и натягивая брезент на каркас, и я стал владельцем собственной двухместной карры, построенной в точном соответствии с традиционными образцами, даже место для мачты было предусмотрено. Принимая готовую лодку, я задал Джону вопрос:

— Как по твоему, большое каноэ смогло бы дойти до Америки?

Он ухмыльнулся по-стариковски:

— А чего, лодка то дойдет, была бы добрая команда.

Я решил назвать свою маленькую карру "Финбар", в честь покровителя провинции Манстер святого Финбара, который, по преданию, указал святому Брендану путь в обетованную землю. Надеясь, что моя лодчонка выполнит для меня ту же миссию, я к досаде жены, присвоил гардины из нашей столовой для паруса, каковой и сшил самолично, потратив на это весь первый день рождества. После чего походил по узкому морскому рукаву перед нашим домом, проверяя, как поведет себя лодка. Я изрядно намаялся с ней, но мои труды не пропали даром. Хотя "Финбар" немилосердно рыскал и не желал идти против ветра, к концу рождественских праздников я окончательно утвердился во мнении, что эта конструкция и ее предки были созданы для плавания под парусом.

Приблизительно в это время я открыл для себя любопытное явление, которое не назовешь иначе, как "брендановым везением". В самом деле: снова и снова в моих приготовлениях к плаванию мне улыбалась фортуна. Мой проект явно можно было назвать счастливым. Встреча с Джоном Гудвином — один пример "бренданова везения" необычные обстоятельства рождения самого замысла — другой третьим примером явилось мое открытие, что основополагающее исследование об ирландской карре написано тем самым человеком, который фактически положил начало изучению старинных судов, — специалистом по истории мореходства Джеймсом Хорнеллом. На страницах его труда была изложена вся история карры, включая времена святого Брендана и более раннюю пору, когда Юлий Цезарь и другие античные авторы описывали обтянутые кожей лодки аборигенов Британии. Воины Цезаря даже скопировали эту конструкцию и обтягивали кожей десантные суда для форсирования рек. Но, пожалуй, всего удивительнее мне повезло, когда я попробовал выяснить, как святой Брендан мог оснастить свою океанскую карру.

Я считал, что такое длинное стройное судно должно было нести две мачты, но в ходе моих исследований мне ни разу не встречались изображения судов раннего средневековья с таким количеством мачт. Все они, даже ладьи викингов, оснащались одной мачтой. И вот однажды в подвалах Лондонской библиотеки, рыская по стеллажам в поисках совсем других материалов, не имеющих никакого отношения к планируемой экспедиции, я забрел в малопосещаемый уголок книгохранилища. Внезапно мой взгляд остановился на одной книге, которая стояла на стеллаже неправильно — корешком внутрь, а не наружу. Осторожно вытащив ее, чтобы поставить правильно, я обратил внимание на название. Длинное ученое название на немецком языке, что-то вроде "Свод иллюстраций судов от древнейших времен до средневековья". Любопытно. Раскрываю книгу наудачу — сразу бросается в глаза одна иллюстрация. Я затаил дыхание — двухмачтовое судно. Притом несомненно средневековое. Поспешно обращаюсь к предметному указателю, чтобы выяснить, где следует искать оригинал иллюстрации. И с изумлением читаю, что она скопирована с рисунка из находящейся в частном владении книги, описывающей различных животных. И уж совсем удивительно, что двухмачтовое судно значилось под литерой "Б": по латыни кит называется "балена", а рисунок изображал лодку святого Брендана на спине кита Я никогда не считал себя суеверным, и все же взял на себя труд посчитать, сколько всего иллюстраций помещено в этом томе. Оказалось, около пяти тысяч. И только одна изображала двухмачтовое судно. Та самая, что предстала моим глазам, как-только я открыл книгу, случайно привлекшую мое внимание…

В библиотеках мне вновь и вновь встречалось важное имя: Джон Уотерер. Его перу принадлежало большинство книг и статей о применении кож в былые времена. Предмет первостепенного значения для моего замысла, а потому я связался с Джоном Уотерером и получил приглашение встретиться с ним. Встреча состоялась не где-нибудь, а под сводами Садлерз Холла в центре Лондона, где находится штаб квартира одной из старинных гильдий. Джон Уотерер оказался таким же горячим энтузиастом, как Джон Гудвин. Глядя на этого энергичного коротыша, никто не дал бы ему его восьмидесяти трех лет. Ушастый, с блестящими глазами, он сновал взад вперед в своем помещении, набитом седлами и уздечками, кожаными панелями и переплетами, даже кружками и кувшинами из кожи, — ни дать ни взять хлопотливый гном из "Белоснежки". Лучшего советчика я не мог себе пожелать. Джон Уотерер прилежно посвящал меня в тонкости кожевенного дела и историю этого промысла. Рассказал о различных способах превращения шкур в кожу при помощи дубления и дальнейшей выделки. Объяснил, как и где впервые был применен тот или иной способ, чем один вид кожи отличается от другого в зависимости от обработки или исходного сырья: была ли то шкура быка или теленка, козы или овцы, а может быть, такого экзотического животного, как американский лось или бизон. Я восхищался глубиной его познаний. Он не кончал никаких университетов, карьеру в кожевенном деле начал чемоданщиком. Подобно лодочному мастеру Джону Гудвину, постепенно увлекся своим ремеслом и стал изучать его историю. Теперь Джон Уотерер считался признанным авторитетом в этой области, с ним консультировались археологи и музейные работники. Я не мог пожелать себе лучшего проводника в сокровенном мире кожевенного дела.

Две недели спустя меня приняли в дирекции Британского института кожи. Джон Уотерер написал заведующему институтским отделом информации Джону Биби письмо, в котором объяснил, что я нуждаюсь в содействии.

— Я собираюсь построить кожаную лодку, чтобы пройти на ней через Атлантику, — сообщил я Джону Биби.

— Джон Уотерер считает это возможным? — спросил он.

— Да.

— Что ж, тогда мы постараемся вам помочь. Я приглашу несколько специалистов.

Замечательно "Бренданово везение" не оставляло меня, и через два дня я уже делился своим замыслом в том же институте с тремя специалистами, чьи знания могли способствовать осуществлению моей мечты. Пользующийся международным авторитетом руководитель исследовательской группы Британского кожевенного объединения доктор Роберт Сайке, трезвый педант, поначалу слушал меня не без скепсиса. Рядом с ним сидел Карл Послиз, директор кожевенного завода фирмы "Ричардсон" в Дерби, семейного предприятия, с XV века выпускающего шорные изделия и другую высококачественную продукцию. Третьим был Гарольд Биркин, дородный мужчина, с которым я в последующие месяцы сблизился и к которому проникся глубоким восхищением. Гарольд являл собой прямую противоположность ученому доктору. Он всей душой был предан своему делу — производству кожаных изделий особого назначения. Маленький кожевенный завод в очаровательном городе Честерфилде с торчащим над домами причудливым шпилем церкви Св. Марии поставлял необычные изделия покупателям во всех концах света. Продукция Гарольда использовалась для воздушных насосов в угольных шахтах глубоко под землей и для собачьей упряжи на снежных просторах Антарктики. Гарольд был живым справочником по применению кожи в любых отраслях. Он знал, какая именно кожа лучше всего подходит для пожарного рукава на судне, для приводного ремня швейной машины, для защитных рукавиц на производстве. Одним из его обожаемых предметов был украшавший рабочий стол Гарольда кусок моржовой кожи пятисантиметровой толщины, похожий на обломок осиного гнезда. И он же мог изготовить кожу для тонких — всего восемь десятых миллиметра — прокладок, применяемых в портативных шинных манометрах.

— Согласно преданиям, святой Брендан использовал для своей лодки кожу, дубленную в экстракте дубовой коры, — говорил я этим специалистам. — Как по-вашему, можно верить этим сведениям и могла ли такая кожа выдержать трансокеанское плавание?

— Дубление в экстракте дубовой коры — известный способ, — ответил доктор Сайке. — Вплоть до последнего столетия в Западной Европе было принято дубить кожи экстрактами растительных веществ, обычно дубовой коры, если она имелась в наличии, и длился этот процесс до года.

— Фирма "Ричардсон" и теперь использует растительные дубящие вещества, — добавил Карл Послиз, — но только не дубовую кору. Ее слишком трудно достать, и процесс чересчур долгий.

— А как насчет смазки? — спросил Гарольд. — Мне представляется, что надлежащая обработка кожаного корпуса не менее важна, чем качество самого материала.

— В "Плавании" сказано только, что монахи натерли кожи какой-то смазкой или жиром, прежде чем спускать лодку на воду, — ответил я. — Латинское слово, которым названа смазка, не указывает на ее состав. Еще в тексте говорится, что святой Брендан взял с собой запас жира, чтобы смазывать кожи во время плавания.

— Звучит вполне разумно, — заметил Гарольд и повернулся к доктору Сайксу. — Как по-твоему, Боб, какие жиры они могли использовать?

— Свиное или овечье сало, пчелиный воск, может быть, тресковый жир, а для водонепроницаемости… — Сайке поразмыслил, потом продолжал: — Возможно, воск с овечьей шерсти, это ведь практически сырой ланолин, он известен со времен Плиния. До недавнего времени им смазывали обувь, чтобы не промокала.

Мы потратили около часа на обсуждение этого вопроса и договорились, что Карл и Гарольд пришлют доктору Сайксу образцы всех пригодных для такого дела разновидностей кожи, какие есть на их заводах, а он проверит эти образцы в своих лабораториях. Вымочит в морской воде, раскатает и высушит, измерит и взвесит, испытает па эластичность и натяжение.

— А как все-таки насчет дубового экстракта? — поинтересовался я. — Надо бы проверить и такие образцы.

— Конечно, — согласился доктор Сайке. — Но это в наши дни большая редкость. Лично я знаю только два, может быть, три завода, где применяют экстракт дубовой коры. Один из них находится в Корнуолле, совсем по старинке работает, это даже не столько завод, сколько ферма. Он поставил Британскому музею кожу, дубленную в экстракте дубовой коры, для реставрации кожаного щита, который был найден на погребальной ладье в Саттон Ху. Я закажу там образцы, и мы испытаем их вместе с другими.

И началась чудесная пора совместной работы. Британские кожевники приняли мой проект близко к сердцу, и я убедился, что это замечательные люди. Дружеское соперничество и любовь к коже связывали представителей этой узкой специальности. Пока доктор Сайке и его сотрудники подвергали всевозможным испытаниям различные образцы, я посещал кожевенные заводы, шорников и тех чемоданщиков, которые еще работали с кожей. На заводе Ричардсонов в Дерби я увидел даже кружки из кожи, а еще мне бросились в глаза стоящие на подоконниках банки и блюдца с плавающими в воде обрезками кожи.

— А это для чего? — спросил я Карла.

— Ну как же, рабочие прослышали о твоей безумной идее насчет святого Брендана, и теперь каждый проверяет кожу на плавучесть.

— Ну и что?

— От силы четыре дня плавает, — ухмыльнулся он. — Придется тебе брать с собой спасательный плот.

Наконец после двух с половиной месяцев лабораторных испытаний доктор Сайке сообщил мне по телефону важную новость.

— Кажется, мы нашли кожу для вашего корпуса, — сказал он. — Вы были правы. Лучше всего кожа, дубленная в дубовом экстракте.

— Как вы это установили? — спросил я.

— Мы проделали все эксперименты, какие только можно было поставить за это время. В частности, помещали образцы в машину для проверки кожаных подметок. Эта машина прокатывает образец взад вперед на влажной сетке, имитируя ногу, шагающую по мокрой дороге, и мы определяем, сколько воды впитывает кожа.

— И что же оказалось? — спросил я.

— По первому впечатлению кожа, дубленная в дубовом экстракте, уступала другим. Целый ряд других сортов намного превосходил ее. Но после смазки и всесторонних испытаний остальные сорта начали сдавать, многие пропитывались водой до того, что становились похожи на мокрые тряпки. А "дубовая" кожа почти не изменилась. К концу испытаний она по водонепроницаемости в два три раза превосходила любые другие образцы. Если вы не передумали строить свою кожаную лодку, берите кожу, дубленную в экстракте из дубовой коры,

Торжествуя, я положил трубку. Ещё в одном вопросе подтвердилась фактическая точность "Плавания", и на сей раз ее признал видный ученый.

Оставалось найти "дубовую" кожу. И мне вновь повезло. На ярмарке кожаных изделий в Лондоне Джон Биби устроил мне встречу с Биллом Кроггоном, представителем той самой консервативной корнуэльской фирмы "Джоусайе Кроггон и сын", которая занималась дублением кож в дубовом экстракте.

— Почти три столетия они обрабатывают кожи одним и тем же способом, на одном и том же заводике, — говорил Джон. — Сколько раз им советовали перейти на более современную методику — не хотят. Право, не знаю, как они отнесутся к твоей идее насчет кожаной лодки. Попробуй, может быть, сумеешь их уговорить, чтобы поставили тебе нужную кожу.

Когда я объяснил Биллу Кроггону, что мне нужны обработанные дубовым экстрактом бычьи кожи в таком количестве, чтобы хватило на обшивку средневековой лодки, он призадумался.

— Я должен потолковать об этом с братом, — ответил он наконец. — И учтите: выделка дубовой кожи — дело очень долгое. На каждый кусок уходит около года, так что мы можем не поспеть к сроку. Когда вы хотели бы получить кожи?

— Вообще то, я собирался поднять паруса в день святого Брендана.

— Это когда?

— Шестнадцатого мая.

— Надо же, какое совпадение — день рождения моей жены — воскликнул Билл, и я почувствовал, что могу рассчитывать на содействие Кроггонов.

Так оно и вышло. Прибыв на кожевенный завод в маленьком корнуэльском городке Грэмпаунде, я познакомился с семьями братьев Кроггон, с их бабушкой и целым выводком сыновей и внуков. На редкость доброжелательные и гостеприимные люди, они не меньше моего увлеклись идеей экспедиции по следам Брендана. Меня провели по заводу, начиная с ям, где шкуры освобождались в известковом растворе от волос. С удивлением я увидел, как рабочий соскребает волосы вручную. Наклонившись над колодой, он орудовал двуручным скребком — в точности как кожевник на виденной мной гравюре четырехсотлетней давности. Пройдя через поле, мимо вереницы уток, мы очутились перед рядами вырытых в земле дубильных ям. Густая смесь воды и стертой в порошок дубовой коры, похожая на темное пенистое пиво, источала тошнотворный сладкий запах. В этой "дубовой настойке" купались бычьи кожи, медленно пропитываясь таннином. В результате образующихся при этом химических связей между волокнами недолговечного голья и дубящим веществом получались кожи самого высокого качества.

— Вряд ли этот способ заметно изменился со времен святого Брендана, — сказал Джон Кроггон. — Здесь нужны хорошие бычьи шкуры, правильный состав дубильного раствора и время — уйма времени. Конечно, сейчас многие твердят, что этот способ давно устарел. Однако на лучшую обувь ручной работы охотно ставят подметки из нашей кожи, а ортопедические клиники в ряде случаев специально заказывают "дубовую" кожу, потому что она такая чистая, что почти не вызывает раздражения.

— А вы сумеете найти для меня достаточно бычьих шкур нужного размера? Во времена святого Брендана скот был не такой крупный, как теперь. Для полной достоверности опыта мне нужны небольшие кожи толщиной примерно в четверть дюйма, и не меньше пятидесяти штук.

— Вам повезло. Именно такие кожи как раз сейчас дубятся в наших ямах. Разумеется, вы получите самые лучшие. Вы ведь вверяете им свою жизнь.

Лишь много времени спустя я узнал, как беззаветно трудились для меня братья Кроггон. Вместе с рабочими они лично отбирали материал, вытаскивая мокрые кожи из дубильных ям. Каждая штука тщательно проверялась на возможные пороки: царапины от колючей проволоки, дырочки от подкожных оводов, порезы от небрежной обработки ножом. Надо думать, на это ушел не один день изнурительного труда — все без моего ведома. В итоге Кроггоны поставили мне пятьдесят семь "дубовых" кож наивысшего качества. Шорник, которому я показал эту кипу, тихо присвистнул в знак одобрения.

— В жизни не видел подобного товара, — сказал он. — Слыхал я, что бывает такая кожа, но никогда не думал увидеть столько сразу. В нашей мастерской это великая редкость.

— Это потому, что они предназначены для кожаной лодки, — поддразнил я его.

С завода Кроггонов кожи были доставлены для смазки к Гарольду Биркину. Лабораторные опыты показали, что лучше всего для этой кожи подходит животный воск. Один мой друг, связанный с шерстяным производством, дал мне телефон фабрики в Йоркшире, которая могла оказать содействие. Я позвонил в дирекцию.

— Скажите, вы не могли бы поставить мне шерстяного воска?

— Конечно, можем. А сколько вам надо?

— Мне надо примерно три четверти тонны. Мой собеседник даже онемел от удивления.

У сочетания животного воска с кожей один серьезный изъян: жуткий запах. Моя жена уверяла, что от самих кож разит неисправной канализацией, а тут еще к этому аромату добавился запах прогорклого жира. Даже рабочие завода Гарольда Биркина — а кожевенные заводы известны своим зловонием — жаловались на смрад, уверяя, что слышат его чуть ли не за километр от заводских ворот.

Под строгим наблюдением Гарольда каждую бычью кожу складывали вдоль линии хребта и погружали в котел с горячим животным воском. Вынув первую кожу и дав воску стечь, ее расстелили на земле, полили расплавленным воском и накрыли сверху второй. Когда все пятьдесят семь кож прошли такую обработку, получился огромный липкий многослойный бутерброд, медленно пропитывающийся спасительной смазкой.

Итак, приготовления развернулись полным ходом. Однако мне все еще недоставало чрезвычайно нужного эксперта — человека, который мог бы разработать надлежащий проект моей средневековой карры, включая комплект рабочих чертежей. В одном лице должен был сочетаться историк с квалифицированным инженером кораблестроителем, и я провел полдня в библиотеке Королевского географического общества, сочиняя письма во все известные мне морские музеи с просьбой порекомендовать такого специалиста. Ответы были учтивыми, но отрицательными. Правда, в одном музее мне посоветовали обратиться к секретарю Королевского общества навигации, лично знающему большинство специалистов в интересующей меня области. Я отыскал адрес института — он помещался в том же здании, что Королевское географическое общество. Сочиняя свои запросы, я сидел этажом ниже человека, который мог мне помочь Я поднялся к нему, и он не задумываясь назвал Колина Мьюди.

Это имя показалось мне знакомым, и, поразмыслив, я вспомнил: в пятидесятых годах Колин Мьюди вместе с Патриком Элэмом пересек Атлантику на крохотной яхте "Сопранино". Он же сконструировал для перелета по тому же маршруту необычный воздушный шар, гондола которого послужила воздухоплавателям лодкой после того, как они, побив рекорд продолжительности полета, были вынуждены приводниться из-за шторма. Колин Мьюди прославился необычными изобретениями. Для него не было неразрешимых задач. Полярники шли к нему со своими санями, чтобы он приспособил их для движения по воде он конструировал гоночные суда, змейковые аэростаты для радиоантенн, создал даже яхту, которая могла ходить под водой с торчащей наружу мачтой. Вместе с тем ему же было поручено разработать конструкцию учебного парусника для мореходного училища, он сконструировал выпускаемые тысячами серийные лодки и был избран на почетную должность председателя Группы малых судов при Королевском обществе инженеров кораблестроителей.

Человек, открывший мне дверь в доме Колина Мьюди, совсем не отвечал моим представлениям. Я ожидал увидеть грубоватого морского волка с окладистой бородой, а меня приветствовал тщедушный живой коротыш с гривой длинных волос и проницательными серо голубыми глазами. Моргая, будто стерегущая добычу голодная сова, он пригласил меня в свой кабинет.

За два часа, что длилась наша беседа, я вполне понял, почему Колин Мьюди пользуется таким уважением. Сидя у рабочего стола и внимательно слушая мой рассказ, он рассеянно рисовал что-то в блокноте. Я присмотрелся: на бумаге возникали кораблики, неясные фигурки, части весел и мачт, волны, деревянные конструкции. Искусный рисовальщик, Колин Мьюди мыслил образами. Когда я кончил рассказывать, он поднял взгляд на меня и сказал:

— В том, что вы задумали — я говорю о кожаной лодке и о вашем плавании, — нет ничего невозможного. Я готов разработать для вас конструкцию, а затем, если вы пожелаете, сделаю рабочие чертежи для верфи. Но есть вопрос, в котором ни я, ни кто-либо другой не в состоянии вам помочь: как управлять такой лодкой в море? Это искусство давно утрачено. Вам надлежит открыть его заново. Не забывайте, что вы идете по стопам людей, вооруженных мореходным опытом поколений. Вот где кроется неизвестный фактор вашего предприятия.

Два месяца понадобилось Колину, чтобы свести воедино все данные об ирландских кожаных лодках, какие мне удалось собрать по крупицам в библиотеках и на полуострове Дингл. Дважды он звонил мне. Один раз, чтобы сообщить, что он, похоже, догадался, почему на динглских каррах делают двойные планшири, один над другим. Видимо, это пережиток того времени, когда кожаную обшивку натягивали на планширь, как на обод барабана. Этот способ требовал от остова большой прочности, особенно на сжатие, и двойной планширь был идеальным решением. При втором телефонном разговоре Колин подтвердил мою догадку, что древние кожаные карры оснащались двумя мачтами. Согласно его расчетам, место для мачты, предусмотренное Джоном Гудвином на моей маленькой карре, подходило в самый раз для фок-мачты. А в таком случае естественно предположить, что в былые времена для баланса ставили также и грот мачту. Но Колин не ограничивался теоретическими изысканиями. Он решил проверить действие морской воды на "дубовую" кожу. В итоге раз в две недели персонал, обслуживающий лаймиштонский паром, мог наблюдать диковинный спектакль: стоя на пристани, знаменитый инженер кораблестроитель сосредоточенно извлекал из воды куски зловонной кожи на длинных веревочках. Наверное, кто-нибудь из персонала заподозрил, что он помешался, однако вскоре распространился слух, что Колин изобретает непромокаемую обувь. И никто из них не поверил бы, скажи им, что на самом деле он работает над конструкцией кожаной лодки.

Наконец чертежи готовы — четыре больших листа испещрены цифрами и линиями, которые начертили тонкие руки Колина. Эти листы являли собой конечный продукт моих трудов на данной стадии, и, зажав их под мышкой и захватив с собой пятьдесят семь смердящих животным воском, скользких, жирных бычьих кож, я взял курс на Ирландию.

Пришла пора начинать строительство лодки.