— Что это у вас тут? — спросил ирландский таможенник. Распахнув дверцу моего фургона, он сунул голову внутрь и тотчас отпрянул, морща нос от едкого запаха.

— Бычьи кожи, — ответил я. — Для лодки, которую я строю и на которой надеюсь дойти до Америки.

— Ага, выходит, они предназначены для реэкспорта. Слава богу Чем скорее вы избавите нас от таких запахов, тем лучше. — Он рассмеялся и захлопнул дверцу.

Я мог следовать дальше на верфь в графстве Корк, где должна была строиться лодка. Начинался новый важный этап моего проекта.

Еще недавно я ломал голову над тем, где найти верфь, которая взялась бы выполнить мой заказ. Что ни говори, не так уж часто современным верфям заказывают средневековые конструкции. Однако я напрасно беспокоился. Только в Ирландии можно зайти на ближайшую верфь, разложить на столе чертеж и спросить небрежным тоном:

— Вы не могли бы помочь мне с постройкой такого судна? Это конструкция шестого века, и я сам обошью корпус бычьими кожами, но мне нужен специалист, чтобы собрать деревянный каркас.

Директор верфи поднял брови на полсантиметра, задумчиво попыхтел трубкой, наконец, пробурчал:

— Не вижу в этом ничего затруднительного. Я справлюсь у главного инженера, есть ли место.

Правда, это была не какая- нибудь заурядная верфь. Фирме "Кроссхэвен" поручен капитальный ремонт ирландских спасательных лодок на этой верфи сэр Фрэнсис Чичестер построил свою знаменитую яхту "Джипси мот V" и здесь я услышал, что фирма не любит строить дважды суда одной конструкции — слишком скучно. Верфь "Кроссхэвен" работала по старинке: никакого стекловолокна, почти никакого металла, зато великое обилие лесоматериалов и мажорная уверенность в своей способности собрать любую плавучую конструкций. И в довершение всего никто не возражал против того, чтобы я привез на верфь зловонные бычьи кожи и привел затем кучу шорников, кожевников, студентов и других помощников плюс пса в роли талисмана.

Должность главного инженера занимал Пат Лэйк. Румяное лицо и очки делали его похожим скорее на сельского врача, чем на кораблестроителя. Когда Пат принимался за дело, оно горело у него в руках в графстве Корк таких людей называют фляерами (фляер — резвая лошадка). К моей радости, Пат взялся сам, с участием двух избранных помощников, собрать каркас в свободные вечерние часы.

— Пат, — сказал я ему, — от тебя мне нужно получить деревянный набор в соответствии с чертежами Колина Мьюди. Ты можешь собрать его на временных креплениях? Затем, когда остов будет готов, я заменю их старинными креплениями, какими скреплял набор святой Брендан,

— А те из чего были сделаны? — спросил он.

— Скорее всего, набор связывали кожаными ремнями. В те времена металл был слишком дорог, чтобы расходовать его там, где с таким же успехом можно было применить другие материалы. К тому же мне кажется, что корпус лодки будет эластичнее, если мы свяжем его наподобие плетеной корзины.

— А какой лесоматериал ты хочешь, чтобы я использовал?

— Дуб для двойных планширей, ясень для шпангоутов и стрингеров. Анализ золы из очагов показал, что во времена святого Брендана эти породы росли в Ирландии.

— Дуб — это хорошо, — заметил Пат. — На нашем складе как раз есть дуб, восемь десять лет сушился, твердый, как железо. А вот ясень меня смущает. Не очень это подходящий материал для судостроения. Когда ясень намокает в морской воде и потом высыхает, он начинает гнить. Не успеешь оглянуться, как можно пальцем насквозь проткнуть.

— Я уверен, что ясень годится, — настаивал я. — В средние века в Ирландии не было другого материала такой гибкости, какая нужна для гнутых частей набора.

— Ладно. Вот только трудно будет найти ясеневый брус нужной нам длины.

Нежданная загвоздка Оказалось, что в наши дни лесопромышленники очень редко заготавливают ясень. Если где и свалят несколько деревьев, то распиливают на короткие колоды, чтобы легче было вывезти из леса. Мне же для моей карры нужны были бревна десятиметровой длины и совсем без свилей. А такой товар был большой редкостью. Похоже, придется опять затевать долгие поиски средневекового строительного материала… Хватит ли на это времени?

Но я забыл про "бренданово везение". Мне назвали имя одного эксперта консультанта по лесоматериалам, и я направился в его контору. К этому времени я уже привык начинать беседу с пространного рассказа о проекте строительства кожаной лодки. Сделав глубокий вдох, я приступил:

— Вам это может показаться странным, но я задумал построить лодку средневековой конструкции из…

Эксперт поднял руку, прерывая меня.

— Однажды к нам обратился человек по фамилии Хейердал, — сказал он. — Пришел за консультацией насчет бальсовой древесины. Помнится, нам удалось что-то найти для него. Скажите, какой именно лес нужен, и мы постараемся вам помочь.

Его указания привели меня на принадлежащий семейству Гленнон лесосклад в графстве Лонгфорд, в сердце Ирландии. Если бы не плоский ирландский ландшафт и ярко выраженный ирландский акцент, можно было подумать, что я вновь очутился у кожевников Кроггонов в Корнуолле, — так много было общего. В обоих случаях — небольшая семейная фирма, специализирующаяся на традиционном материале. Ирландскую фирму возглавлял Пэди Гленнон, и помогали ему братья Гленнон, дети Гленнон и другие Гленноны. И судьба опять свела меня с семейством, которое восприняло мой проект с великим энтузиазмом, какого ни за какие деньги не купишь. Гленноны провели меня по своему лесоскладу, сопровождая экскурсию комментариями не хуже любителя искусства, показывающего гостю свое собрание картин. В частности, я увидел ствол дуба, специально отобранный на киль для нового деревянного траулера. Могучий гигант простоял в лесу около четырехсот лет.

— И не жалко вам валить таких красавцев? — спросил я.

— Да нет. Видите черное пятно вот тут, у комля? Гниль. Дерево состарилось и заболело. Со временем весь ствол прогнил бы насквозь и погиб.

— Как вы думаете, удастся нам найти хорошие, большие стволы ясеня для моей лодки?

— Как раз сейчас мы валим лес в одном поместье по соседству, — сказал Пэди. — Там есть превосходные ясени. Думается, это то самое, что вам надо.

Итак, я нашел нужный мне ясень. А заодно услышал увлекательный рассказ эксперта о высококачественной древесине. "Сердцевина дуба, заболонь ясеня" — гласил один из девизов Пэди Гленнона. Он посоветовал мне для планширей использовать дуб, но прочнее всего, говорил он, чистая белая заболонь ясеня. Причем из ясеней лучший — горный, дескать, он должен "цепляться за жизнь", а потому вырастает крепкий и легкий. Когда настало время отобрать подходящий материал для мачты и весел, Пэди лично повел меня на разведку. Мы шлепали по сырой земле от ясеня к ясеню, пока не нашли то, что требовалось: высокое прямое дерево в самом расцвете, приблизительно восьмидесятилетнего возраста.

— Вот его и срубим, — сказал Пэди. И я сам прослежу, чтобы брус для мачты взяли на северной стороне ствола, где древесина лучше всего. Более крепкого ясеня для твоих целей не найти.

Случайно я обронил, что Пат Лэйк не очень верит в ясень как материал для лодки.

— Постой, — ответил Пэди Гленнон, — сдается мне, на нашем лесоскладе есть человек, который может тебе помочь. Раньше, когда лесопильня работала на водной энергии, инструмент, которым пользовались рабочие, то и дело намокал, потом опять высыхал. Может быть, они знали способ предохранять дерево.

Мы вернулись на лесопильню, и Пэд, наведя справки, сказал мне:

— Похоже, старики пропитывали деревянный инструмент растительным или животным жиром, и эта пропитка защищала дерево. Как тебе такое объяснение?

Мне оно показалось вполне разумным, и еще один кусочек мозаики лег на место. В "Плавании" говорится, что кожу смазывали жиром, — естественно, та же смазка годилась для деревянного набора, если его делали из ясеня. В самом деле: на плывущей по морю лодке дерево неизбежно натиралось жиром с кож. Элементарная логика: мы видим два материала, кожу и ясень, в обычных условиях разрушаемые морской водой, но сходная обработка одним и тем же веществом — животным воском — делает их пригодными для средневекового судна.

Первое посещение лесосклада Гленнонов завершилось разговором, которого я не забуду. После осмотра предприятия Пэди Гленнон пригласил меня к себе в дом, чтобы я познакомился с его женой и поужинал с ними. За ужином он подробно расспрашивал меня о моем проекте, допытывался, в чем смысл всей затеи. И когда я уже приготовился встать из-за стола, он вдруг сказал:

— Да, вот еще одно дело. Я подберу лес для твоей лодки и прослежу, чтобы он был распилен как положено, хотя бы пришлось самому стоять на пиле. Больше того, счёта от фирмы Гленнон не будет. Я хочу подарить тебе лесоматериал.

Я был потрясен. Такой щедрый подарок Я открыл рот, чтобы поблагодарить, но Пэди продолжал:

— Ты должен знать, почему я так решил. Дело в том, что я таким образом возвращаю долг. Ирландский лес кормит мою семью. Большинство других фирм делают ставку на импортный лес, но мы всегда торговали твердой древесиной, выросшей в этой стране, и наши дела идут хорошо. Раз ты задумал строить ирландскую лодку из ирландской древесины, хочу, чтобы это была древесина Гленнонов. Надо же хоть как-то возместить часть того, что дал нам местный лес. Но.. — Он ухмыльнулся: — Разве можно без "но " Если твоя древнехристианская лодка пересечет Атлантику, к тебе будет просьба: привези обратно кусочек нашей древесины, чтобы мы могли выставить его в конторе.

Пэди Гленнон сдержал слово. Через неделю к верфи "Кроссхэвен" подъехал грузовик с отменным ясенем, а затем прибыла еще одна партия длинного прямого ясеневого бруса для мачт и весел, которым мы вверяли свою жизнь, вырезанного из северной части могучего ствола.

Получив материал, Пат Лэйк и его плотники приступили к работе, пользуясь теми же методами, какие применял на полуострове Дингл Джон Гудвин, строя свои брезентовые "каноэ". Из твердого, как кремень, дуба сделали два планширя на деревянных штифтах, уложили друг на друга, придали им типичный для динглских карр "банановый" изгиб и перевернули, чтобы собирать остов вверх дном. Только ирландскую лодку, подумалось мне, возможно строить вот так, задом наперед, начиная с планширя и кончая килем.

Однако такой порядок был вполне оправдан. Один за другим аккуратно ставили на место легкие гнутые шпангоуты из белого ясеня, и получилось нечто похожее на вереницу опор под сети, которыми защищают клубничные грядки. Регулируя положение шпангоутов, Пат Лэйк добился нужного профиля, после чего стал укладывать вдоль длинные тонкие ясеневые брусы — стрингеры. Когда вся решетчатая конструкция набора была готова, он вбил по тонкому гвоздику в места пересечения шпангоутов с каждым стрингером. Готовый остов точно соответствовал чертежам Колина Мьюди.

Теперь настала моя очередь. Пока Пат собирал каркас, я экспериментировал с кожаными ремнями для скрепления набора. Доктор Сайке, в лабораториях которого исследовали кожи, считал, что для такого случая лучше всего подойдет кожа, выделанная с применением квасцов, — способ, известный со времен древних римлян. Карл Послиз прислал с кожевенного завода в Дерби две большие связки обработанных этим способом ремней, и я произвел практические испытания — связывал ремнями деревянные рейки и погружал в воду в приливно отливной зоне эстуария. Очень скоро выяснилось, что ремни нужно сперва вымачивать в морской воде и растягивать, после чего вязать узлы, пока кожа не высохла. Иначе ремни не держали. Одно плохо: связывать скользкие мокрые ремни было все равно что связывать двух змей. Узлы развязывались сами. Запомнилось одно веселое воскресное утро, когда я проверял в гараже новый вид узла. Привязав ремень к ввинченному в пол рым болту, я стал затягивать узел, вложив в это дело все силы внезапно ремень соскользнул, и я спиной вперед выскочил из дверей гаража на мостовую. И растянулся, махая мокрым ремнем перед носом у возвращавшихся из церкви прихожан.

— Вот до чего доводит образование, — пробурчал кто-то.

В конце концов, мне удалось найти узел, который вроде бы хорошо держал. Узел был весьма замысловатый и — удивительное дело — сильно смахивал на плетеные узоры, украшающие ирландские рукописи. Помогать мне в долгой процедуре связывания остова из Англии приехал Джордж.

Джордж всегда был первым кандидатом в члены моей команды. После службы в армии он отправился на Ближний Восток и обучал там солдат какого то шейха, разбогатевшего на нефти. На заработанные деньги решил года два попутешествовать в свое удовольствие. Прочел в одном журнале для яхтсменов объявление, приглашающее принять участие в плавании на малой яхте по Средиземному морю, и очутился на борту "Престера Джона" вместе со мной и моей женой. Длинноногий, рост сто восемьдесят сантиметров, возраст двадцать шесть лет, Джордж был прирожденным моряком. Я не знал более эффективного помощника он был готов без устали маневрировать рулем и парусами, выжимая максимум из яхты. А главное, на него можно было положиться в любом деле. За что ни возьмется — непременно выполнит. Взялся, например, помочь мне в выходные дни доставить Гарольду бычьи кожи, так в пятницу он погрузил их и в воскресенье привез, да еще в субботу успел обвенчаться

Теперь, оставив свою жену Джудит в Лондоне, где она преподавала в школе, Джордж прибыл в Ирландию, и вместе мы принялись связывать остов. Работа была трудоемкая, день за днем мы гнули спину под опрокинутым каркасом. Каждый гвоздик надо было вытащить и выбросить. Вместо него мы накладывали ремень, туго натягивали его и завязывали узел, оставляя конец для соединения со следующим ремнем. Дело продвигалось мучительно медленно: просовывай пальцы в просвет между шпангоутами, захватывай скользкие полоски кожи, затягивай узлы до боли в мышцах… Иногда к нам присоединялись друзья из селения, и с их помощью работа шла малость быстрее. Всего мы скрепили вручную 1600 стыков решетчатой конструкции, и на это ушло около трех километров кожаных ремней. Но мы нисколько не жалели о потраченных усилиях. Деревянный набор был схвачен аккуратной кожаной сеткой, настолько прочной, что дюжина человек могли прыгать по опрокинутому остову, и ни одна рейка не смещалась, даже не поскрипывала. В заключение мы для защиты ремней и древесины вылили на каркас несколько ведер кипящего животного воска и размазали по всей конструкции. Вид и запах был жуткий, но, как заметил Джордж, у животного воска был серьезный плюс: хотя мы почти месяц тянули и дергали ремни, ни у кого не было на руках водяных пузырей. Содержащийся в животном воске ланолин действовал как самый лучший крем.

В день завершения работы мы отправились в местную пивнушку отпраздновать это событие и навлекли на себя ярость хозяйского пса, учуявшего запах животного воска, который пропитал нашу одежду. Вечером мы торжественно сожгли наши робы в качестве первого (отнюдь не последнего) жертвоприношения на алтарь средневековых методов работы.

И вот наступил решающий этап всей реконструкции. Как обтягивать деревянный остов бычьими кожами? Какими нитками пользоваться? Как соединять кожи между собой? Какой шов лучше всего? Какой размер стежков предпочесть? Перед нами возникла бездна вопросов, и любая ошибка грозила тяжелыми последствиями. Например, станем делать слишком маленькие стежки — нитки прорежут кожу. А чересчур большие стежки могут привести к тому, что кожа между ними будет вспучиваться и швы пропустят воду.

Ирландский национальный музей в Дублине располагает превосходной коллекцией изделий раннехристианского периода, и я не один час изучал опыт ремесленников времен святого Брендана. Это были замечательные мастера Они так искусно работали по металлу, дереву и коже, что их изделия ничем не уступают лучшим современным образцам, а металлические и ювелирные украшения и вовсе остаются непревзойденными. Меня, естественно, больше занимали предметы повседневного обихода. Многие из них тоже были сделаны настолько хорошо, что мне стало ясно: речь пойдет не о том, чтобы упрощать нынешние методы, опускаясь до уровня средневековой техники, — дай бог подняться до такого мастерства. Если говорить о металле, то ремесленники раннехристианской поры отливали из бронзы прочные, острые, изящные рыболовные крючки, не уступающие лучшим современным образцам. Заклепки они выполняли так аккуратно и красиво, что вряд ли кто-нибудь с ними сравнится. Что до кожевенных изделий, то в музее выставлен редкий экземпляр — раннехристианская кожаная сумка для хранения библии. Сшивая эту сумку, средневековый мастер (возможно, это был монах) работал, засунув руку внутрь и проталкивая иглу в толще кожи, так что стежков совсем не видно. Сам Джон Уотерер, этот признанный авторитет, заявил, что в наше время найдется немного мастеров, которые взялись бы выполнить столь тонкую работу.

Ознакомить нас с Джорджем с приемами, которые могли быть использованы для изготовления обшивки, из Англии приехал опытный шорник со своим лучшим подмастерьем. Пронумеровав бычьи кожи, мы выдержали их под тяжелым грузом, чтобы по возможности разгладить морщины. Затем подрезали их острыми ножами, наложили на каркас и принялись поворачивать так и сяк, подгоняя к сложным кривым корпуса. Мы подогревали кожи, мочили их в воде, били кувалдами, чтобы придать им нужную форму. Испытывали все приемы, с какими я познакомился в музее, а также традиционные способы шитья консультировавшего нас шорника — шов "за иголку", сдвоенные стежки, слепой шов, скорняжный шов.

Случалось терпеть полный крах. Например, когда мы попытались сшивать кожи тонкими ремешками, ремешки лопались, как гнилая бечевка.

— Нам бы раздобыть ремешки из лошадиной кожи, они куда крепче, — сетовал шорник.

А одна кожа, которую мы вымочили в чересчур горячей воде, стала такой ломкой, что трескалась и рвалась, словно старый башмак. Глядя друг на друга, мы с Джорджем прикидывали в уме, что бы мы стали делать, обнаружив подобную промашку после выхода в океан… В конце концов, удалось все же разработать простой и надежный способ. Мы складывали кожи напуском от двух с половиной до пяти сантиметров и крепко накрепко соединяли их дратвой в два шва. Этот прием требовал от нас старания и терпения, зато он был нам вполне под силу, и швы получались очень прочными. Перед тем как возвращаться на работу в фирму, которая любезно одолжила его нам, шорник поглядел на длинный голый остов, потом на гору лежащих рядом кож наконец, повернулся к нам с Джорджем:

— Пожалуй, в нашем веке никому еще не доводилось сшивать за один раз столько кож. Если справитесь, сможете обучать шитью других.

Задача и впрямь была тяжелая. Я вполне отдавал себе отчет в том, что без постоянного контроля и советов специалиста мы с Джорджем и нашими неопытными помощниками рискуем все испортить. Сплошное расстройство Материалы есть, за энтузиазмом тоже дело не стало, нет только эксперта, чтобы руководить нами. Да и где его искать? Шорники такого класса принадлежали к вымирающей категории. Полвека назад в большинстве ирландских деревень был свой шорник, чинивший и изготовлявший сбрую седельники были чуть ли не в каждом провинциальном городе. Но, по мере того как перестал применяться рабочий скот, исчезали эти мастера. Осталось совсем немного, на всех Британских островах вряд ли наберется сотня опытных седельников. Спрос на их умение велик — они делают седла на экспорт и без работы не сидят. И даже если мне удастся найти седельника, располагающего свободным временем, откуда взять денег, чтобы ему заплатить?

С первых дней подготовки к экспедиции я посещал мастерские Лондона и Бирмингема, потом исколесил всю Ирландию, проверяя числившиеся в моем списке фирмы, и всюду спрашивал, нет ли свободного мастера, а если нет, то где его искать. Мне вежливо и твердо отказывали. Хороших седельников слишком мало, и все они заняты на работе. Единственное положительное, что я извлек из этих визитов, — очное знакомство с высокими образцами ремесла. Я знакомился с искусными мастерами, которые работали инструментом, не изменившимся за сотни лет: шилья и пробойники, клещи и разметочные пластинки, сердцевидные ножи, обжимные щипцы, шеверы. Наклонясь над рабочим столом, пропитавшимся запахами кожи и пчелиного воска, седельники в кожаных фартуках делали сильными руками стежок за стежком, и на плечах вздувались могучие мышцы, образовавшиеся за многие годы напряженного труда. Недаром хороший ручной шов, когда каждый сдвоенный стежок туго затянут мощным рывком, превосходит любые машинные швы. Я узнал, почему английские седла считаются лучшими в мире, почему скаковые конюшни Австралии готовы четыре года ждать легкое седло от классного мастера, узнал, что шах Ирана по случаю коронации заказал шесть комплектов сбруи из голубой кожи для своего парадного выезда. Узнал я также, что ведущая английская седельная фирма закрылась, когда умер ее владелец, и все мастера — шорники и седельники — разошлись по другим фирмам, а поставщиком королевского двора Англии стал главный конкурент покойного. Мир седельников был настолько тесен, что классные мастера могли опознать свою работу за десять шагов и назвать имена большинства других товарищей по ремеслу.

Не было седельника, которого я не просил бы порекомендовать мне кого-нибудь из своих коллег. И только один раз я получил положительный ответ. В той самой фирме, что получила королевский патент, один седельник назвал мне Джона О'Коннела, ирландского шорника, который мастерил сбрую для королевских конюшен и славился быстротой и качеством своей работы. А потом оставил это ремесло, и никто не знает, куда он делся.

— Весельчак был, вечно смеялся, — рассказывал мне седельник. — Если найдете его, сразу узнаете. Что рост, что обхват — одна мера. Сложен как бочка. И большой любитель женского пола. Женился на ирландке и, видно, решил возвратиться на родину, и с тех пор о нем ничего не слышно. Найдите Джона О'Коннела, и у вас будет один из лучших шорников во всей Ирландии.

Естественно, я справлялся о Джоне О'Коннеле во всех ирландских фирмах, которые посещал. Однако никто не слыхал такого имени. И вот однажды, когда мы уже приступили к строительству в Кроссхэвене, я отправился в Корк потолковать с одним бывшим седельником. К сожалению, мой собеседник давно утратил свои профессиональные навыки, но мы долго говорили о седельном ремесле, и по какому то случаю он упомянул легендарную голубую сбрую, изготовленную для коронации шаха. Я тотчас насторожился.

— Вы участвовали в этой работе? — спросил я.

— Как же, участвовал, сбруя стоила не одну тысячу фунтов, и заказ был не простой. Организаторы церемонии до последней минуты не знали, будет шахская карета запряжена шестеркой или четверкой лошадей, а потому нам велели сделать такую сбрую, чтобы и на шестерку годилась и чтобы можно было разделить ее на две части — для четверки и для парной упряжки, которая повезет другую карету.

— Случайно, вы не знали человека по имени Джон О'Коннел?

Он призадумался, наконец, ответил:

— Как же, знавал я Джона. Отличный мастер был.

— Мне говорили, что после женитьбы он вернулся в Ирландию. Может быть, вы знаете, где я мог бы его найти?

Не веря своим ушам, я услышал:

— Я не так давно связывался с Джоном О'Коннелом. Мне нужен был человек, чтобы помог с одним заказом, и я написал Джону, но он не был заинтересован.

Меня распирало возбуждение, но я укротил его, сказав себе, что Джон О'Коннел, наверно, живет в другом краю Ирландии.

— Вы не помните его адрес?

— Дайте подумать. — Еще одна томительная пауза. — Вроде бы он в Саммерстауне живет, где-то там. Чуть ли не на самой улице Саммерстаун Роуд.

— А где это — Саммерстаун?

Он удивленно воззрился на меня.

— Да здесь же, на окраине Корка.

Боясь поверить такому везению, я посидел еще несколько минут, потом бросился к своей машине и поехал прямиком в Саммерстаун. Найти Саммерстаун Роуд оказалось несложно, и я постучался в дверь первого же дома, уповая на то, что в Ирландии обычно каждый знает всех живущих на его улице.

— Извините, вы не можете сказать, живет ли тут поблизости человек по фамилии О'Коннел? — спросил я.

— На этой улице живут три О'Коннела, — ответила мне хозяйка. — Вам который нужен?

— Я ищу человека небольшого роста, очень сильного, с широкой пятерней и мощными руками.

Все это были классические приметы шорника. Ответ последовал немедленно:

— Это Джон О'Коннел, он живет в доме семнадцать.

Я бегом пересек улицу и позвонил в дверь семнадцатого номера. Открыл человек, смахивающий на бочонок. Обветренное лицо труженика, привыкшего работать на свежем воздухе, могучие руки и плечи. Он вопросительно посмотрел на меня.

— Вы Джон О'Коннел… шорник?

— Верно, — удивился он. — Как вы меня разыскали?

Джон О'Коннел, один из самых искусных мастеров шорного дела, возвратился в Ирландию, не нашел в Корке применения своему искусству и пошел работать на стройку. Каких-нибудь два десятка километров отделяли его дом от верфи, где мы трудились. И он сохранил старые навыки, время от времени чиня друзьям кожаную обувь и школьные сумки. Я спросил, сохранился ли его рабочий инструмент.

— Жена ворчит, что я никогда ничего не выбрасываю, — усмехнулся он. — Подождите минутку, сейчас поднимусь и принесу.

Вернувшись с потертым кожаным саквояжем, Джон О'Коннел открыл его, и моим глазам предстал богатейший набор шорного инструмента, какой мне когда-либо доводилось видеть.

— Большая часть от отца досталась, — объяснил Джон О'Коннел. — Он был мастер по хомутам. Теперь то, конечно, хомутов не делают. Я был у него подмастерьем, весь курс прошел, прежде чем отправился в Англию.

Итак, Джон О'Коннел нашелся и согласился поработать с нами на верфи. Первое время он приезжал по вечерам, отработав положенные часы у себя на стройке. Потом мне удалось заполучить его на полный рабочий день, и я опять поражался, как благосклонна к нам фортуна. Джон был специалистом по хомутам — именно эта старинная ветвь шорного дела была ближе всего к нашей трудоемкой работе. И он принялся шаг за шагом обучать Джорджа, меня и набранных мной добровольцев. Мы учились сучить из кудели нитку в четырнадцать прядей. Все постигали с азов. Надев кожаные передники, складывали и сучили кудель, натирая ее дегтем в смеси с животным и пчелиным воском и скручивая на собственном бедре наподобие того, как скручивают сигары. Сперва получались какие то невообразимые клубки, которые невозможно было распутать, оставалось лишь выбросить в мусорный ящик. Джон О'Коннел только ухмылялся, не выпуская изо рта очередную сигарету, и заставлял начинать все сначала. Мало помалу мы освоили эту премудрость и наловчились легким движением кисти предупреждать образование петель. Но до самого Джона нам было далеко. Его руки двигались с немыслимой скоростью, и Джону не надо было следить взглядом за ниткой — она тянулась ровно и аккуратно, словно из машины. Как ни старались мы с Джорджем — скрутим по нитке, а у Джона уже две готовы.

Затем он приступил к сшиванию кож. Первым делом показал нам простую сдвоенную строчку. Научил, как правильно продевать дратву в иглу. Как быстрым уколом шорного шила протыкать кожу сантиметровой толщины и, не давая краям отверстия сомкнуться, просовывать вслед вынимаемому шилу тупую иглу. Тут требовались зоркий глаз и верная рука. Замешкался на секунду — все, отверстия не найдешь. Долго нам казалось, что мы вообще никогда, не освоим приемов Джона. За четыре дня труда мы в среднем выдали каких-нибудь жалких пятнадцать сантиметров шитья в день, и это при том, что общая длина швов должна была составить три километра с гаком. Мы ломали иглы дюжинами, дратва рвалась и раскручивалась, кончики шильев обламывались, уколотые пальцы кровоточили. Наши руки были сплошь в порезах, и мы держали возле рабочего стола большую коробку с лейкопластырем. Руки Джона тоже кровоточили, но совсем по другой причине. Хотя он таскал кирпичи, кожа рук, отвыкшая за десять лет от шорного дела, стала слишком мягкой для этой работы. Натягивая рывком очередной стежок, он так резко напрягал могучие мышцы предплечья и плеча, что обмотанная вокруг кисти нить ножом врезалась в плоть. Но Джон только смеялся.

— Скоро заживет, — бурчал он при виде капель крови. — Через неделю руки войдут в норму, и уж тогда развернемся вовсю.

— А порезы не воспалятся? — спросил я его.

— Никогда. На вощеной дратве грязи нет. В старое время, бывало, за работой порежешься ножом — сразу воском замазываешь. И никаких тебе последствий.

Начали мы с того, что попроще: со средней части обшивки, сшивая кожи, как сшивают стеганое одеяло. Друзья и соседи из моего селения вызвались помочь, и мы увидели, что хороший стежок — результат не столько грубой силы, сколько сноровки. Одним это дело дается, другим нет. Нашим лучшим "новобранцем" оказалась худенькая девушка физической силы никакой, однако ее аккуратные тугие стежки не уступали прочностью сварному шву.

Когда мы освоили сдвоенный шов, Джон О'Коннел показал нам более быстрый хотя и более сложный прием — двуручный шов. Две иглы с двух сторон кожи продевали каждая свою нитку в отверстие, проделанное шилом. Обычно шорник один работает таким способом, зажимая кожу между коленями. Но бычьи кожи были слишком велики — средний размер 105X120 сантиметров, одному человеку сразу с двух сторон не дотянуться. А потому приходилось работать попарно. Один человек стоял у наружной стороны и прокалывал кожу шилом. Скорченный под опрокинутым каркасом партнер проталкивал иглу в светящуюся дырочку, ему навстречу шла вторая игла. Затем оба выбирали слабину и, кряхтя, дружно затягивали стежок. Успех зависел от терпения, ловкости и чувства ритма. Если получалось плохо, звучала безжалостная команда Джона О'Коннела:

— Распускай, распускай

Выхватит острый, как бритва, шорный нож и одним движением перечеркнет итоги целого дня напряженной работы.

Мало помалу дело двигалось. Две кожи на месте… четыре… шесть… И вот уже мы шьем второй слой. Джон одобрил качество работы, но меня тревожило наше отставание от графика. Нужны были еще люди, чтобы в намеченный срок спустить лодку на воду. Я уже прочесал свое и соседние селения, завербовал всех свободных друзей и домохозяек. Внезапно меня осенило. В Лондоне есть техническое училище, где, в частности, обучают седельному мастерству. Вот бы заполучить себе в помощь группу студентов Я не был знаком с преподавателем, знал только, что он некогда занимал должность мастера в фирме, делавшей седла для королевского двора. И я послал ему письмо, а затем позвонил по телефону.

— Здравствуйте, это Тим Северин. Я писал вам насчет средневековой лодки, которую сейчас строю. Как вы думаете, среди ваших студентов могут найтись желающие приехать и помочь нам? Это была бы для них хорошая практика, и я оплачу проезд.

Преподаватель явно колебался:

— Я уже говорил со студентами, они сразу загорелись. Но чему они научатся? Я не вижу смысла в том, чтобы они приобрели какие-нибудь никчемные навыки. И ведь им нужен руководитель.

— Я договорился с Джоном О'Коннелом, он руководит работой на верфи, — произнес я с мольбой.

— Что? Шорник Джон О'Коннел? — Мои слова явно произвели впечатление. — Лучшего мастера не найти. Я разрешу студентам поработать у вас неделю.

И в одно прекрасное утро рабочие судоверфи "Кроссхэвен" с удивлением увидели, как из побитого фургона высыпают девять студентов. Ребята привезли с собой транзисторы, спальные мешки и причудливый набор поношенной одежды — от молескиновых халатов до длинных шерстяных шарфов и полосатых спортивных рубашек. Они болтали, сыпали шутками и трудились на славу. В разгар работ у лодки толпились девять студентов, восемь местных добровольцев, сестра Джорджа Эллен, Джордж, я и Джон. А заглянув под опрокинутый остов, можно было увидеть наш талисман — собаку Джорджа по имени Бисквит, которая весь день сидела в этом убежище, норовя лизнуть в лицо тех, кто трудился внутри, и клянча бутерброды во время обеденного перерыва. Вечером мы, совершенно измотанные, катили обратно в селение, где у дверей моего дома стояли огромные кастрюли с тушеной бараниной, приготовленной добрыми соседями.

— Силы небесные, откуда такая гора? — воскликнул один студент при виде восемнадцатилитровой бадьи с тушеной бараниной, которую Эллен Молони с трудом внесла в комнату.

— Гномы потрудились — последовал молниеносный ответ.

Студенты помогли нам войти в график, и в день, когда пришла пора им уезжать обратно в свой колледж, их представитель отозвал меня в сторонку.

— Нам здесь так нравится, — сказал он. — Мы бы хотели остаться еще денька на два. Вы не против?

— Нисколько, — ответил я. — Буду только рад. Но у меня уговор с вашим училищем ровно на неделю.

— Не беспокойтесь, — весело отозвался он. — Мы постараемся опоздать на паром, а следующий пойдет как раз через два дня.

Сказано — сделано: студенты с легким сердцем опоздали на паром, и к тому времени, когда веселая компания покинула нас на своем рыдване, оставалось только сшить и подогнать носовую и кормовую секции. Учитывая, что эти части подвергнутся особенно большой нагрузке, мы удвоили толщину обшивки, а в той части носа, которая могла напороться на камни или острые плавающие предметы, обшивка была четырехслойная — добрых три сантиметра крепкой кожи. Одному Джону О'Коннелу была под силу эта работа. Он достал из своего саквояжа две здоровенные кривые иглы и старинный гардаман, который просился в музейную витрину, и, глядя, как иглы в могучих руках Джона пронизывают толстые кожи, я благодарил судьбу за то, что она свела нас с этим человеком.

И вот обшивка готова. Сорок девять кож ушло на то, чтобы одеть каркас. Не одна кожа была испорчена, пока мы учились шить, и все же у нас оставался еще достаточный запас для ремонта во время предстоящих испытаний или самого плавания.

Мы с Джорджем в последний раз залезли под опрокинутую лодку. Ремнями из бычьей кожи подтянули свисающие края обшивки и закрепили за нижний планширь. Главный инженер Пат Лэйк и его заместитель Мэрфи влезли на днище и укрепили плоский дубовый полоз, призванный защищать кожу, когда мы будем вытаскивать лодку на берег. После этого нашу средневековую лодку перевернули днищем вниз. Из лучшего гленнонского ясеня мы сделали мачты и весла такого же рода, как я видел на динглских каррах, и наконец строительство было завершено. Благословить новое суденышко согласился епископ графства Керри Эймон Кейси. Духовный наследник самого святого Брендана, он лучше кого-либо подходил на эту роль. 24 января епископ в полном облачении прибыл на берег, где лежала наготове лодка. Погода была холодная, пронизывающий ветер яростно трепал флаги на такелаже. Грот мачту венчал флаг Ирландии, фок мачту — наш собственный вымпел — раздвоенный на конце белый "брендановский" флаг с ирландским красным крестом в красном кольце ("крест в нимбе"). Я выбрал кольчатый крест не только из-за его ирландских ассоциаций, но еще и потому, что на месте многих обителей, посещавшихся средневековыми монахами мореплавателями, находили ту или иную разновидность кельтского креста — где высеченную на скалах, а где и в виде величественных монументов. *

Нам казалось, что бутылка ирландского виски лучше французского шампанского подходит для крещения первой за тысячу лет океанской кожаной лодки, спускаемой на воду в Ирландии.

Ритуал привлек изрядное количество зрителей. Операторы стояли наготове с кинокамерами, и, конечно же, не обошлось без Фомы неверного, который сновал в толпе, предлагая желающим заключить пари.

— Пять против одного, что лодка не будет держаться на воде, — твердил он. — Пять против одного, что не пройдет и часа, как затонет.

— Ставлю пятьдесят фунтов — крикнул один из моих друзей, но пока он искал деньги в кармане, маленький букмекер успел благоразумно удалиться.

Епископ Кейси был великолепен. Защищенный от ветра пурпуром и кружевами, он прочитал над лодкой положенные молитвы. Благословил ее миссию, команду и собравшихся зрителей, потом прочел сочиненные им для этого случая стихи на ирландском языке, в которых призывал Христа благополучно провести лодку через море в мирную гавань.

Затем наступила долгожданная минута. Моя дочь Ида выступила вперед, держа наготове ножницы, возвестила звонким голоском: "Нарекаю эту лодку "Брендан"" — и перерезала ленту. Бутылка, повинуясь руке рабочего, с грохотом ударилась о якорь, осыпав стоящих вблизи осколками, и толпу окутало облачко распыленного ирландского виски.

— Зелье что надо — крикнул чей то хриплый голос, и "Брендан" заскользил к воде.

Легко, почти не всколыхнув воду, лодка оторвалась от спусковых салазок, рабочие налегли на весла, и "Брендан" с незначительной осадкой отошел от берега под шум развевающихся флагов и аплодисменты зрителей. Кожаная лодка — на плаву

Было слишком ветрено и холодно, чтобы подвергать "Брендан" риску морских испытаний, поэтому один из могучих лесовозов Пэди Гленнона отвез лодку к мелководным озерам на реке Шаннон. Установив мачты и укрепив справа на корме рулевое весло, мы отчалили, чтобы проверить, как поведет себя "Брендан" под парусами. Утро выдалось идиллическое. Легкий ветерок наполнил оба прямых паруса, чуть накренив корпус, и длинная стройная лодка заскользила по бурой торфяной воде Шаннона. Мы забрались далеко внутрь страны. Кругом — ни одного строения широкая река петляла среди темно зеленых лугов. Лебеди взлетали перед носом лодки, загребая лапами и покачивая шеей. Набрали скорость, высоту — и удаляются под шум хлопающих крыльев. Тучи уток взмывали над жухлыми камышами вдоль берегов, а в одном месте лошадь, пасшаяся на заливном лугу, прискакала к воде и остановилась, удивленно созерцая странное судно, бесшумно скользящее по реке. Постояла так, потом вдруг круто повернулась и ускакала прочь по хлюпающей трясине. Отбежав на безопасное расстояние, она вновь остановилась, чтобы еще раз поглядеть на лодку. Было что-то нереальное в картине прямых белых парусов, беззвучно плывущих над бурыми камышами.

Мы вышли на озеро Кэрри — не столько озеро, сколько речной залив. Лодку настиг порыв ветра, и тотчас покой сменился оживлением. "Брендан" накренился сильнее, забурлила вода, рассекаемая рулевым веслом внезапно один из шкотов сорвался с утки, и началась катавасия. Каждый парус управлялся четырьмя шкотами, и каждый шкот был не прочь проявить свой норов. Стоило одному сорваться, как остальные задергались и затрепыхались. Тяжелая рея развернулась, и парус захлопал по мачте. Мы хватались за первые попавшиеся шкоты и лихорадочно выбирали их, пытаясь определить, какой из них позволит нам подавить бунт. Однако ветер крепчал еще один сильный порыв — и "Брендан" ринулся вперед. Команда сражалась со шкотами, обжигая ладони. "Брендан" мчался во весь опор, и дальний берег маленького озерка приближался с угрожающей быстротой. Навалившись на рулевое весло, я заставил "Брендан" повернуть. Поздно. Сокрушая сухие стебли, мы лихо въехали в камыш, после чего полчаса пришлось толкаться веслами в торфяное дно, чтобы выбраться на волю. За день мы не меньше десятка раз врезались в камыш (хорошо, что он амортизировал) и постепенно узнавали особенности нашей лодки. Выяснилось, что у "Брендана" есть свои ограничения. При четырех гребцах не получалось идти на веслах против ветра — тяжелый корпус сворачивал под ветер, и наших сил недоставало, чтобы вернуть лодку на нужный курс. Однако хуже то, что "Брендан", если не держать его в узде, разворачивался бортом к ветру под очень опасным углом. Расставив на озерке указательные буйки и курсируя между ними, мы убедились, что "Брендан" не желает идти против ветра так, как ходит обычная яхта. Его можно было удерживать носом к ветру, но из-за отсутствия киля он скользил по воде боком, словно чайный поднос. Правда, зато остойчивость лодки превзошла наши ожидания, и с попутным ветром она шла великолепно, чутко реагируя на повороты широкого рулевого весла, чем напомнила мне береговые спасательные шлюпки.

Теперь мы знали, что нам предстоит в море: волнующее плавание в один конец с попутным ветром. Нарастив грота рею двумя ясеневыми рукоятками, мы увеличили парусность, а после одного снежного дня натянули подобие двух палаток, чтобы было где укрыться во время плавания. Мы упражнялись в вытаскивании "Брендана" на берег и смазали обшивку толстым слоем животного воска, подобно тому как намазывается жиром пловец перед марафонской дистанцией. И все время следили за протечками, памятуя, что обшивку пронизывают тридцать тысяч стежков, по большей части выполненных непрофессионалами, и любой из них может дать течь с ужасающими последствиями. Первое время вода просачивалась внутрь, за день набиралось до сорока литров, но затем это количество уменьшилось наполовину, и мы даже не видели необходимости вычерпывать воду.

Научившись достаточно уверенно управлять "Бренданом", мы отвезли его обратно в приморье и провели испытания в эстуарии, где я в свое время испытывал "Финбар". Иногда мы, расстраивались, иногда воспаряли духом. Снова убедились, что идти против ветра на веслах невозможно один раз, запертые в бухте, провели тоскливую и неуютную ночь, стоя на якоре за пределами досягаемости белогривых волн, которые проносились мимо нас и с грохотом разбивались о берег. В другой раз попробовали опрокинуть "Брендан" и обнаружили, что он продолжает плыть, словно кит, и никакими силами не перевернешь его обратно. Лишь установка блоков плавучести позволила возвращать лодке нормальное положение. После чего мы впятером могли вычерпать ведрами всю воду за десять минут.

В "Плавании святого Брендана" говорится, что монахи "взяли железный инструмент и построили легкую лодку с деревянными ребрами и деревянным остовом, как заведено в этих краях. Они обшили ее бычьими кожами, дубленными дубовой корой, и промазали жиром все швы на кожах снаружи. Они погрузили на лодку кожи для еще двух лодок, припасы на сорок дней, жир, чтобы смазывать кожаную обшивку, и прочие вещи, нужные человеку в пути. Еще они установили мачту в середине лодки и устройство для управления. Затем святой Брендан именем отца, и сына, и святого духа повелел своим монахам занять места в лодке".

В XX веке понадобилось три года исследований и труда, чтобы достичь этой точки. И вот теперь настало время по примеру средневековых монахов выходить в море на поиск пути в обетованную землю.