От Сторноуэя до самого южного из Фареров чуть больше двухсот миль — две сотни миль открытого моря, есть где разгуляться ветрам Атлантики. Почти точно посередине просвета между Шотландией и Исландией, венчая гребень подводного хребта, вздымается над водой группа из двух десятков островов. Один из самых уединенных уголков Европы, Фарерский архипелаг вполне может быть назван детищем моря. Море кормит островитян местные дети в том возрасте, когда обычно учатся кататься на велосипеде, уже умеют управлять лодчонками и плавают от острова к острову повседневную жизнь фарерцев во многом определяют медленно кружащие у них над головой мощные атлантические депрессии, которые большую часть года накрывают острова густой пеленой влажных облаков и поливают дождем два дня из каждых трех. Как для святого Брендана, так и для нашего современного "Брендана" Фареры были ключевой точкой всего плавания. Если в "Плавании" и впрямь описан реальный "ступенчатый маршрут" ирландских монахов в Америку, то Фарерские острова — первая логическая промежуточная станция на долгом пути.

Купаясь в облаках, они скрываются за горизонтом, когда смотришь со стороны Гебридов, и однако же в "Плавании" сказано, что святой Брендан и его монахи увидели некий далекий остров и попутный ветер привел их к берегу. Высадившись, они пошли на разведку и обнаружили изобилующие рыбой реки, а также стада очень крупных ослепительно белых овец. Одну овцу поймали для пасхальной трапезы, и, когда они в страстную пятницу готовились к богослужению, появился островитянин с корзиной свежего хлеба. Подойдя к ним, он трижды пал ниц перед святым Бренданом и попросил (очевидно, на понятном для того языке) принять хлеб в дар для трапезы. Позднее тот же островитянин снабдил мореплавателей в дорогу свежими припасами и рассказал, как плыть дальше. Отвечая на вопросы святого Брендана, он объяснил, что местные овцы достигают таких размеров, потому что их не доят, а предоставляют им вольно пастись, и природные условия здесь такие благоприятные, что стадо можно оставлять на пастбище круглые сутки.

Не один исследователь подчеркивал, что это описание Овечьих островов весьма подходит к Фарерам. Благодаря Гольфстриму зимы здесь сравнительно мягкие климат и луга способствуют овцеводству, так что архипелаг славится своими овцами и шерстью. И ведь название его не изменилось: норманское Фэр Эйяр означает "Овечьи острова" — стало быть, норманны, добравшись до Фареров, дали им то же наименование, что и жившие здесь ранее ирландцы, или попросту переняли его. Что до островитянина, который преподнес хлеб святому Брендану, говорил на его языке и был знаком с христианским календарем, то вполне естественно предположить, что это был один из странствующих клириков ирландской церкви. "Плавание" называет его "прокуратором" это слово обычно переводят как "келарь", подразумевая лицо, ведающее монастырскими припасами. Мы располагаем к тому же вескими независимыми свидетельствами того, что ирландские монахи очень рано обосновались на Фарерах. В 825 году ученый ирландский летописец Диквил, служивший при королевском франкском дворе, приступил к составлению географического труда под названием "Книга о пределах Земли". Задумав включить в него составленные древними описания всех известных человечеству стран, Диквил изучил много классических авторов, однако он сетует, что им слишком мало известно об островах, лежащих к западу и северу от Британии, тогда как у него, Диквила, есть основания взяться за их описание, поскольку на некоторых из этих островов он жил, другие посетил или же беседовал с ирландскими священниками, плававшими еще дальше, чем он сам, и читал их сообщения о наиболее далеких островах.

"Среди океана к северу от Британии, — пишет Диквил, — находятся другие острова, до которых при постоянном попутном ветре можно доплыть от северных островов Британии без остановок за двое суток. Один благочестивый священник поведал мне, что за два летних дня и одну ночь он дошел на двухместной лодке до одного из этих островов.

Есть и еще скопление маленьких островков, разделенных узкими водными промежутками здесь около ста лет обитали отшельники, приплывавшие из нашей собственной страны, Ирландии. И как острова эти прежде были безлюдными от сотворения мира, так и теперь не осталось на них отшельников по вине разбойничающих норманнов, а есть несметные стада овец и великое множество различных морских птиц. Об этих островах я не встречал упоминания у классиков".

Острова в описании Диквила во многом напоминают Фареры: слова "узкие водные промежутки" между островами вполне приложимы к напоминающим фьорды проливам архипелага путевое расстояние от расположенных севернее Шотландии Оркнейских или Шетландских островов преодолимо на малом судне при хорошем попутном ветре наконец, Фареры известны замечательным разнообразием пернатых, включая огромные колонии морских птиц на отвесных скалах, окаймляющих большинство островов. Обилие пернатых замыкает цепь признаков, связывающих Фареры с островами, описанными Диквилом, и с Овечьим островом "Плавания", ибо в "Плавании" читаем, что келарь посоветовал святому Брендану идти до близлежащего острова, который назвал Птичьим раем. Там, продолжал келарь, путникам следует оставаться до кануне троицына дня.

Мысль о возможном тождестве Овечьего острова и Птичьего рая с Фарерскими островами не покидала меня, пока мы в Сторноуэе готовили "Брендан" к следующему этапу. Нам предстоял первый дальний переход в открытом море, и хотя на карте двести миль казались легкоодолимыми, они могли по меньшей мере удвоиться, если подуют встречные ветры и придется идти зигзагом. Не мудрено, что в старину гебридские рыбаки называли Фареры "Фарэ вейз" — Далекими островами. При неблагоприятных условиях мы вполне могли вообще промахнуться по Фарерам. Стоит зоне преобладающих западных ветров послать в нашу сторону один хороший шторм, и "Брендан" может пронести мимо Фарерских островов в сторону Норвегии. Во времена парусного мореходства рыбаков с Шетландских и Оркнейских островов частенько увлекало штормом к норвежским берегам, так что им приходилось помногу дней сражаться со стихиями в открытых лодках таких же размеров, как наш "Брендан", и куда лучше приспособленных для лавирования против ветра. Хорошо, если все кончалось благополучно, а сколько людей погибло во время свирепых штормов…

А тут еще сторноуэйские рыбаки, мрачно созерцая пришвартованный в их гавани "Брендан", обменивались скорбными замечаниями. Встретивший нас первым Фома неверный был неиссякаемым источником пессимизма. Он без конца задавал глубокомысленные вопросы, сопровождая их одним и тем же припевом.

Например:

— А что у вас за балласт?

— Вода.

— Ой-ой. Камни лучше. Камень — он живой. А вода… Плохо. Я не пошел бы вместе с вами.

Или еще:

— А как она идет против ветра?

— По чести говоря, никак, — ответил я. — Хорошо, если получается под прямым углом к ветру.

— Не идет против ветра. Ох, это худо. — Он цыкнул зубом. — Не пошел бы я вместе с вами.

Передразнивая шотландский акцент, за моей спиной вполголоса отозвался Артур:

— Ой-ой, мы все обречены. Обречены, это точно Идэн тоже не пускал уныние на порог. Мы уже были готовы выходить из Сторноуэя, когда он вдруг хлопнул себя ладонью по лбу и с возгласом "Забыл " выскочил на берег и побежал по пристани широким неуклюжим шагом. Мы ждали его около часа, ломая себе голову, что случилось. Наконец он примчался обратно, размахивая на бегу бумажным кульком.

— Что за важная вещь такая? — спросил его Джордж.

— А как же без нее — Тяжело дыша, Идэн прыгнул в лодку. — Немыслимо. Извините, что задержался, но я все обошел, пока не отыскал последнюю во всем Сторноуэе.

— Да что же это? — повторил Джордж.

— Бутылка "Пиммза" — ответил сияющий Идэн. — Что-то ведь нужно было припасти для смеси, чтобы мы могли делать коктейли

Наш Олуша и впрямь засек последнюю в Сторноуэе бутылку джина особого состава. А заодно надумал по секрету выращивать в лотке возле своей койки водяной кресс, чтобы была зелень для закуски. Увы, на второй день он нечаянно опрокинул заветную бутылку, так что ее липкое содержимое очутилось в трюме, а вскоре после того шальная волна захлестнула лоток с крессом, утопив единственную на "Брендане" попытку заняться комнатным садоводством.

Возвращающиеся с лова траулеры Сторноуэя весело проводили гудками "Брендан", когда он вышел из гавани и взял курс на север, и к утру 17 июня мы уже миновали Батт оф Льюис — крайнюю точку Гебридов.

Опять нас было только четверо: домашние обстоятельства вынудили Ролфа срочно вернуться в Норвегию из Сторноуэя. Я поручил Джорджу составить новое расписание вахт, поскольку он сам трудился так усердно, что никто не дерзнул бы выражать недовольство его решением. Вахты регламентировали всю нашу жизнь, они служили необходимым каркасом повседневного бытия. Каждый член экипажа строго соблюдал самодисциплину и заступал на вахту точно по графику. Поступить иначе было бы нечестно, да и мог возникнуть тот самый раздражитель, который в конечном счете рождает бешеную ссору. Все мы сознавали, что живем бок о бок в суровых условиях, как если бы нас заточили в камере размером 2,5X11 метров, причем менее четверти этой площади было защищено от стихий и относительно пригодно для жилья. В принципе возможностей для распрей и вражды было сколько угодно, и малейшее недоразумение можно было раздуть, создавая почву для ненависти. Мы прекрасно понимали, чем это чревато, и сторонний наблюдатель мог бы заметить, как мы без всяких предварительных дискуссий настроились на обязательный для малых судов лад: сам живи и другим не мешай. У каждого был свой мир, и вели мы себя соответственно. Сообща обсуждали усовершенствования в оснастке, вносили предложения технического свойства, но сугубо личных тем не касались, если сам человек о них не заговаривал, а по всем вопросам, касающимся плавания, право на окончательное решение принадлежало шкиперу. Конечно, такая форма самодисциплины может привести к тому, что затаенное недовольство прибавит человеку желчи, однако у всех нас был за плечами достаточный опыт плавания на малых судах, мы умели придерживать язык и держать себя в руках, так что "Брендан", вне сомнения, выходил в Атлантику с эффективным и слаженным экипажем.

В обычные дни мы не ощущали никакого напряжения. Главной заботой рулевого было следить за изменениями погоды, особенно ветра, и вести "Брендан" заданным курсом. Но и то большой точности не требовалось. Выполняя штурманские обязанности, я рассчитывал лишь генеральное направление нашего хода, и рулевой закреплял румпель кожаным ремнем так, чтобы отклонения не превышали двадцати градусов. "Брендан" хорошо держался курса, и при таком сносе и частых переменах ветра добиваться большей точности было пустым делом. Облегченный подход к навигации означал также, что резервному вахтенному, в чьи обязанности входило регулировать паруса, не надо было чуть что карабкаться через груды снаряжения в средней части лодки и возиться со шкотами или менять положение шверцев. Я решил, что куда лучше настроиться на средневековый лад, проникнуться терпением и никуда не спешить, позволяя "Брендану" плыть по своему усмотрению. Будет ли наше плавание на неделю другую длиннее или короче, по средневековым меркам не играло никакой роли, а отсутствие гонки было очевидным благом.

Команда вела размеренный образ жизни. Мы с Идэном по очереди стряпали посуду обычно мыли Артур и Джордж в ведре с морской водой. На умывание и бритье времени не тратили — незачем, только зряшная трата пресной воды. Кожаная обшивка и овечьи шкуры пахли куда хуже, чем мы сами, и было слишком холодно, чтобы нас прельщала перспектива омовения в морской воде. Расположение санузла зависело от погоды. Можно было свеситься за борт на корме, рискуя схлопотать холодный шлепок от волны, а при сильном волнении мы пользовались надежно укрепленным в средней части судна ведром, и все же члены команды явно старались подольше терпеть, когда дул сильный ветер и летели соленые брызги, грозя злополучной жертве холодным душем.

Каждый отвечал за свой участок. Джордж систематически проверял все снасти, особенно шкоты и фалы, которые изнашивались довольно быстро. То и дело нам приходилось извлекать на свет ремонтные аптечки, чтобы зашить прореху или заделать концы растрепавшихся тросов. Такелаж постоянно нуждался в регулировке, потому что льняные снасти, высохнув, провисали, а намокнув, делались тугими, словно железный прут. Мы пришли к выводу, что лучше всего натягивать их до предела, когда они сухие, и время от времени спрыскивать водой.

Артур значился специалистом по тросам, следил за тем, чтобы они были аккуратно уложены в удобные для работы бухты, и при нашем обилии тросов ему хватало дел. В промежутках он часами старательно чистил и смазывал камеры, которые запечатлевали жизнь на "Брендане". Артур взял на себя фотосъемку, когда Питер покинул нас из-за травмы, и младший член команды проявил себя первоклассным фотографом. Нежные камеры казались такими отчаянно хрупкими в его кулачищах, однако он обращался с ними очень бережно, и врожденный талант механика помогал ему поддерживать их в рабочем состоянии наперекор морской соли, постоянно грозившей застопорить затворы.

Штурманское дело, киносъемки и радиосвязь входили в мой круг обязанностей. Раз в сутки я включал маленькую — чуть больше портфеля — рацию и пробовал наладить связь с какой-нибудь из береговых станций. Чаще всего мои попытки венчались успехом, и, хотя слышимость была не ахти какая, мы сообщали свои координаты эти сведения затем передавались в Отдел информации лондонского Ллойда, который любезно извещал наших родных. Правда, иногда нам не удавалось связаться с берегом, и в этом не было ничего удивительного, учитывая, что мощность передатчика была сравнима с мощностью электрической лампочки, а роль антенны исполнял штырь, привязанный ремнями к рулевой раме. Даже при слабом волнении гребни волн поднимались выше штыря. Единственным источником питания были два маленьких автомобильных аккумулятора, подзаряжаемые от двух панелей с солнечными элементами, укрепленных на крыше кабины. Емкость этих панелей очень мала, так что мы могли выходить в эфир лишь на короткое время. Если в пределах четырех минут не удавалось наладить связь, я попросту выключал рацию и делал новую попытку на другой день. Успешной связью мы во многом обязаны безотказности нашей маленькой рации, а также терпению и искусству операторов береговых станций, которые составили расписание и слушали на нашей частоте в такие часы, когда эфир не был загружен.

Прокладывать курс было проще простого. После выхода из Сторноуэя я опирался на взятие высоты солнца секстантом, сверяя полученные данные с радиопеленгом. Но и тут не требовалось особенной точности. Важно было выдерживать генеральное направление в остальном мы полагались на ветры и течения. "Брендан" был слишком неуклюж, чтобы прокладывать точный курс и намечать строго определенные цели. Меня вполне устраивало, если мы сможем подойти в какую-нибудь точку островов на "ступенчатом маршруте".

Идэн, верный своей натуре, заботился о нашем увеселении. Когда он утром просыпался, об этом тотчас можно было узнать по разносившимся из конуры у фок мачты громким крикам:

— Есть хочу. Завтракать Что насчет завтрака?

Через несколько минут возникал сам Олуша и нетерпеливо совал свой длинный нос в шкафчик с провизией. Каждый день он был одет по другому. То выйдет в берете, то в вязаной шапочке, то обмотает голову шарфом. Сегодня на нем непромокаемая куртка, завтра старая вязаная фуфайка, послезавтра косматый водолазный свитер и такие же рейтузы, которые делали его похожим на огромного младенца в меховом комбинезоне. Однажды он вызвал восторженные возгласы, появившись в твидовой спортивной куртке и клетчатых брюках в другой раз вырядился на восточный лад, надев тонкую индийскую хлопчатобумажную рубашку с вышивкой и с развевающимися на ветру полами. Надо думать, он отчаянно мерз при этом, тем более что оставался — как обычно — босиком. В каком месте своего тесного спального закутка Идэн прятал столь необычный гардероб, было выше нашего разумения. А он еще ухитрялся извлекать откуда то пачки сигар, купленные со скидкой в Сторноуэе. Идэн охотно предлагал сигары товарищам по плаванию, которые малость зеленели с лица при одной мысли о куреве сам же он с шиком дымил.

И, конечно, Идэн неустанно выдавал новые прожекты, один невероятнее другого, возвещая о каждом из них с великим энтузиазмом. Не проходило дня, чтобы он не обещал приготовить нам новое блюдо, да только в последнюю минуту выяснялось, что недостает какого то важного ингредиента. Впрочем, чаще всего от нового блюда просто ничего не оставалось после того, как Идэн кончал "пробовать". Дважды в день он изобретал новую хитроумную наживку для своей удочки, которая уныло волочилась за кормой "Брендана", но за все время ему попалась лишь одна жалкая скумбрия, да и та уже успела задохнуться, когда он, к собственному удивлению, извлек из воды улов. Один раз Идэн едва не сыграл в ящик, когда с сигарой во рту ухитрился налить себе в кружку керосин вместо питьевой воды, а в другой раз беззаботно повесил сушиться на снастях самодельный вкладыш для спального мешка, да только забыл про него и вспомнил, лишь когда вкладыш сорвался с троса и заплясал на волнах точно оборвавшийся парашют, заставив нас давиться от смеха. Словом, Идэн был нашим тонизирующим средством. Его веселый нрав скрашивал нам даже самые безотрадные дни.

Артур и Олуша страстно увлекались изучением птиц, и на "Брендане" им представилась исключительная возможность предаваться своему хобби. Чем дальше на север, тем разнообразнее была пернатая фауна. Чуть ли не каждый день нам встречались какие-нибудь редкие виды, и орнитологический справочник все время был на руках. Пройдя полпути до Фареров, мы успели зарегистрировать пятнадцать различных видов, и мы часами наблюдали за поведением чаек и крачек, которые с пронзительными криками сопровождали нас или пролетали мимо, на ходу обозревая неторопливо плывущий "Брендан". Наиболее элегантными среди наших спутников были глупыши. Искуснейшие мастера высшего пилотажа, они час за часом, не шевеля крыльями, выписывали бесконечные петли и круги над самой водой, и пушистые толстые тушки придавали им сходство с огромными ночными бабочками. Почему то особое пристрастие к нам питали две полярные крачки. Они держались прямо над лодкой и обменивались тревожным писком, нервно взмахивая крыльями, когда к ним приближались другие птицы. Время от времени они оставляли свой пост, чтобы порыбачить у нас в кильватере, а однажды мы наблюдали ожесточенный воздушный бой, когда маленькие крачки вынудили отступить здоровенного поморника, посягнувшего на морскую ниву вблизи от нас. Малыши отважно пошли в атаку и с криками прогнали интервента, после чего вернулись на свое место над мачтой, и мы услышали гордое щебетание победителей. Однако торжество длилось недолго. Не прошло и десяти минут, как явилась пара поморников, и тут уже крачки обратились в бегство. Ловко маневрируя над гребнями волн, они увертывались от пикировавшего на них мощного врага.

Два дня "Брендан" неустанно шел на север. Радио продолжало слать штормовые предупреждения, но ветер оставался попутным, и, по моим расчетам, мы прошли половину пути до Фареров. Каждый день либо Джордж, либо я, просовывая пальцы в просветы деревянного каркаса, проверяли, не разрушается ли кожаная обшивка. К этому времени она совершенно пропиталась морской водой, которая мало помалу просачивалась внутрь и стекала в трюм, где постоянно плескалось от трех до пяти сантиметров трюмной воды. Но сама по себе кожа была в полном порядке, если не считать беспокоивших нас участков около Н образной рамы, расположенных симметрично по обе стороны лодки. Глядя вдоль планширя, я обнаружил, что изогнутая корма "Брендана" начала поникать, выполаживаясь и морща обшивку. Досадное обстоятельство: во первых, лодка будет хуже справляться со штормами во вторых, обшивка уже не так плотно облегала каркас, она пузырилась и собиралась в складки, как кожа на слоновьих окороках. Надавишь в этом месте пальцем — обшивка проминается, словно мягкий воздушный шар. Правда, на свойствах кожи это как будто не отразилось — наш средневековый материал держался на диво хорошо, и я подозревал, что этому содействует похолодание. "Брендан" вошел в холодные воды, а более низкие температуры, естественно, должны были тормозить возможное разложение, придавая жесткость бычьим кожам и способствуя превращению восковой смазки в твердый защитный покров. Похоже, говорил я себе, нам открывается еще одна причина, почему ирландцы предпочитали ходить в обетованную землю северным путем: пусть море здесь холодное и бурное, зато кожаная лодка в таких условиях служит дольше. В более теплых водах на южном маршруте защитную смазку могло смыть, и кожа стала бы разлагаться.

Ежедневная проверка выявила, что и деревянному каркасу достается от моря. Рулевое весло крепилось тросом к планширю на противоположной стороне, и нагрузка на этот трос была так велика, что четырехсантиметровый планширь из выдержанного дуба не устоял — появились зигзаги трещин. Джордж немедленно передвинул трос на неповрежденный участок и удвоил число найтовов, скрепляющих раму. Пробравшись потом вперед к грот мачте, чтобы проверить ее, я обнаружил, что средняя банка выгнулась вверх — видимо, под действием тех же сил, что заставили поникнуть корму. Просветы между мачтой и банкой то расширялись, то смыкались в лад колебаниям лодки, и в эти гигантские клещи лучше было не лазить пальцами — вмиг раздавят.

В раздумье я вернулся на корму. Было над чем поразмыслить. Обводы "Брендана" изменяются… Пока что это не опасно, однако вполне очевидно, что мы зависим от качества основных материалов: дерево и скрепляющие набор ремни должны быть достаточно прочными, чтобы противостоять непрестанным рывкам прогибающегося корпуса. Но главное — кожаная обшивка должна выдержать все более сильное пузырение и сминание и как бы километры льняной дратвы не лопнули от возросшей нагрузки. Подведя итог, я успокоился. Пусть средневековый судостроитель не все постиг в корабельной архитектуре — это компенсировалось качеством материалов, которые он сам придирчиво отбирал и старательно обрабатывал. Мы на борту "Брендана" усвоили это на множестве мелких примеров. Предметы нашего современного снаряжения один за другим выходили из строя. Так, сверкающий новый металлический инструмент начисто съедала ржа, несмотря на защитную смазку. Под конец первого месяца упругое пильное полотно переломилось, словно гнилая морковка рудничная лампа, взятая мной для ночного освещения, отказала. Ее металлическая сетка, рассчитанная на многолетнюю службу под землей, заросла ржавчиной, а железные заклепки рассыпались. Из всех современных материалов лишь нержавейка высшей марки, толстый пластик да синтетические тросы успешно переносили морскую стихию. Примечательно: когда ломалось или рвалось какое-нибудь современное изделие, мы обычно заменяли его самоделками из старинных материалов — дерева, кожи, льна. Постругаешь, подгонишь, зашьешь — и замена готова. Пусть наша самоделка выглядела неуклюже и некрасиво, зато исправно служила и мы могли починить ее сами. Когда же отказывал металл или пластик, за неимением мастерской на борту оставалось лишь выбрасывать поврежденную вещь за борт.

Словом, все говорило за то, что мореходы времен святого Брендана как материально, так и духовно были лучше оснащены, чем принято думать. Корабельщики раннего средневековья располагали отменными долговечными материалами, а случись что — недолго и починить с помощью простого инструмента. И одежда их прекрасно подходила к условиям морского плавания, в чем мы на "Брендане" быстро убедились. По мере того как становилось холоднее, мы сменили синтетику на старомодную шерсть, от которой разило естественным животным воском. Быть может, мы выглядели некрасиво и от нас неприятно пахло, но пропитавшиеся воском свитера, длинные шерстяные носки и похожие на клобук шерстяные шлемы по материалу не отличались от одежды времен святого Брендана.

В один безветренный день (это было 19 июня) мы получили яркое доказательство несовершенства одной из частей нашего современного снаряжения. После завтрака Джордж пробрался на нос, чтобы вытащить упаковку с дневным запасом провизии.

— Фу Вы только поглядите — с отвращением воскликнул он, держа в руке пластиковый мешок, напоминающий аквариум, наполовину заполненный липкой бурой влагой, которая просачивалась наружу в одном уголке.

В густой жиже плавали бесформенные комья.

— Жуть, — пробурчал Олуша, но тут же спохватился: — Давай откроем, может быть, что-то еще сгодится.

Джордж вскрыл мешок. Несмотря на двойную укупорку, непонятно как образовалась щелка, и к первоначальному содержимому мешка добавилось несколько литров дождя и морской воды. Джордж брезгливо стал выливать за борт зловонную смесь воды чайного цвета, намокших кусков рафинада, пакетиков с заваркой, расплывшихся коржиков и клейких комьев овсянки. Все было испорчено. Олуша с надеждой во взоре перехватил пакет, который выглядел несколько более сохранным.

— Овсяное печенье — радостно воскликнул он, откусил на пробу и поспешно выплюнул. — Тьфу Сплошная соль

— Если уж ты нос воротишь, — заметил Артур, — значит, и впрямь нельзя есть.

— Послушай, шкипер, — обратился ко мне Идэн, сообразив, чем это грозит. — Может, откроем другой мешок? А то ведь в этом есть нечего.

Я рассмеялся.

— Ладно, Олуша, откроем. Наши запасы еще не кончаются.

Вот и еще урок. Если и дальше так пойдет, может возникнуть проблема с провиантом… В самом деле, несколько других мешков тоже прохудились, и большая часть содержимого пришла в негодность. Хуже всего досталось сушеным продуктам — они жадно впитывали влагу, разбухали и превратились в зловонную кашу. Только консервы уцелели, а так как у нас не было времени покрыть банки лаком, этикетки посмывало, и приходилось играть в угадайку, подбирая ингредиенты для жюльена.

— Ну и слава богу, — заключил Джордж, созерцая пакет с овощным концентратом, купающийся в изрядной порции атлантической влаги. — Эти сушеные овощи можно есть раз или два в неделю, но каждый день — это уже чересчур. У меня вся глотка пропиталась консервантами.

Девятнадцатого и двадцатого июня мы продвинулись очень мало. А когда подул встречный ветер, "Брендан" даже отступил на тридцать миль, вместо того чтобы приблизиться к Фарерам. И ничего не поделаешь, оставалось только смириться, черпая силы в усвоенном нами философском средневековом взгляде на вещи. В конце концов воцарился полный штиль — жди, что принесет провидение. Джордж принялся играть в триктрак с Идэном и обошел его на пятнадцать очков. Артур лег подремать в укрытии. Я удобно прислонился к неподвижному рулевому веслу, наслаждаясь журчанием волн и редким поскрипыванием мачты и Н образной рамы. Лаглинь время от времени лениво натягивался, когда мы переваливали через волну.

— Вижу траулер. Приближается с севера

Хоть какое то разнообразие. Все поднялись, чтобы лучше видеть.

— Держу пари, мы у них выменяем что-нибудь за виски. — Идэн уже задумал какой то новый прожект.

— Сомневаюсь, — отозвался Артур. — Скорее всего, они включили автоматику, возвращаются домой с лова у берегов Исландии. Где им заметить нас. Да они и не рассчитывают встретить кого-нибудь здесь.

Траулер продолжал идти в нашу сторону. Видно было, что мы разминемся в полумиле, и никаких признаков жизни на борту. Вот уже можно различить название — "Лорд Джеликоу".

— Слышь, Джордж, садись ты на руль. А я попробую растормошить их по радио.

Я включил нашу УКВ портативку.

— "Лорд Джеликоу", "Лорд Джеликоу", я "Карра "Брендан". Прием.

Тишина. Только динамик шипит. Я повторил вызов. Опять тишина. Внезапно раздался озадаченный голос:

— Я "Лорд Джеликоу". Кто вызывает?

— "Карра "Брендан". Мы справа от вас, примерно в полумиле. Вы не поможете уточнить наши координаты?

— Минутку.

"Лорд Джеликоу" продолжал движение тем временем, очевидно, разбудили штурмана, чтобы он дал ответ на неожиданный запрос. Траулер был уже готов скрыться за горизонтом, когда я наконец получил желаемую информацию. А позднее в тот вечер, когда мы слушали последние известия Би би си, на той же волне включился передатчик "Лорда Джеликоу". Он вызывал береговую станцию, и по акценту шкипера нетрудно было опознать коренного йоркширца.

— "Хамбер Радио", может быть, вы просветите нас. Нам тут встретилось какое то странное судно, и мне говорят, будто на нем команда из полоумных ирландских монахов, это верно?

Ответ "Хамбер Радио" мы так и не разобрали, потому что команда "Брендана" покатилась со смеху.

Двадцать первого июня, в самый длинный день года, мы явственно ощутили, что находимся в высоких широтах. Почти круглые сутки было светло, и даже в час ночи я мог без труда читать судовой журнал. С того дня и до самого конца навигации мы не нуждались в ходовых огнях — весьма кстати, потому что я предпочитал беречь драгоценную энергию наших аккумуляторов.

Вечером мы в последний раз связались с нашим ирландским приятелем — оператором береговой радиостанции "Малинхед", и он пожелал нам счастливого плавания до Фареров. Словно услышав его пожелание, ветер сместился к югу, и "Брендан" снова двинулся в нужном направлении.

На другой день в шесть утра к нам с рокотом приблизился китобоец длиной около пятнадцати метров с грозной гарпунной пушкой на форпике.

— Не дай бог, примет "Брендан" за кита и пальнет, — пробурчал Артур.

Китобоец описал круг возле нас команда приветственно махала и кричала, предлагая нам помощь. Мы помахали в ответ: "Спасибо, не надо " — и китобоец ринулся дальше, рыская по волнам в поисках добычи. Его впередсмотрящий вряд ли был бы рад морской мгле, которая белым облаком окутала нас двумя часами позже. "Брендан" призраком скользил по волнам, и тысячи блестящих капель садились на наши вязаные шапки и на бороды, словно утренняя роса на луговую траву.

Весь этот день держался легкий ветер, лишь однажды пролился сильный дождь, позволив нам собрать в виде эксперимента не один десяток миллиметров пресной воды. Мы собирали ее на брезент и сливали в котелки. Я прикинул, что при крайней необходимости мы сможем кое как протянуть на дождевой воде в этом сыром климате.

Двадцать третьего июня мы получили ответ, с какого расстояния ирландские монахи в средние века могли обнаружить Фареры на просторах Атлантики. Был обычный для этой области летний день — густая облачность с редкими прояснениями. И хотя до Фареров оставалось больше пятидесяти миль, мы легко определили их местоположение по возвышающимся над ними на сотни метров колоннам облаков. Острова отклоняли вверх влажный юго-западный ветер со стороны океана, и конденсирующаяся влага образовала облачные гряды, такие же приметные, как флажки на зеленой площадке для гольфа. Вооружившись биноклем, я присмотрелся к облакам и насторожился: под действием сильных восходящих потоков воздуха облака колыхались, поминутно меняя свои очертания, а некоторые явно скатывались через горные гребни в сторону "Брендана". Все предвещало резкую перемену погоды, и турбулентность мне отнюдь не нравилась.

Вечером мое беспокойство усугубилось. Закат не сулил ничего хорошего — красное небо с багровыми силуэтами островов в отдалении, красиво, но зловеще. Мы подошли достаточно близко, чтобы различать отдельные острова архипелага, и я тщательно изучал карты и лоцию. Лучше всего было бы, взяв курс на центр Фареров, пройти каким-нибудь из узких проливов между островами и поискать укрытие с подветренной стороны. Вот только одна помеха — течения вокруг архипелага. Во время прилива и отлива Атлантика пронизывает его могучими потоками, через проливы протискиваются полчища течений и противотечений, подчас настолько сильных, что даже большим судам приходится туго. Лоция предложила мне меланхолическую смесь осмотрительности и неведения: "Мало что известно о скорости приливно отливных течений". "В проливах между островами течение может быть очень сильным, нередко достигая скорости восемь девять узлов". Сверх того лоция советовала мореходу не подходить слишком близко к суше ввиду опасности столкновения с рифами Дрангар перед скалами на северной и западной окраинах архипелага. Попади средневековый парусник в этот приливный сулой, сказал я себе, ни за что не выберется.

Только я проверил компасный пеленг и нанес на карту нашу позицию, как нас настиг шторм. Он обрушился на "Брендан" с юга, и завеса дождя в несколько минут сократила видимость с двадцати миль до трех. Сила ветра мгновенно возросла. Ливень хлестал лодку, и мы поспешили облачиться в штормовки.

— Всем надеть страховочную сбрую — распорядился я мы защелкнули пряжки поясов и пристегнулись леерами к лодке. — Олуша, займись передним парусом. Башмак, становись к гроту и присматривай за шверцами. Джордж, ты у нас лучший рулевой, тебе держать румпель. Я беру на себя проводку. Похоже, надо быть готовым к осложнениям.

"Брендан" двигался ощупью по направлению к Фарерам, руководствуясь последним компасным пеленгом, который я успел взять, прежде чем пелена дождя закрыла горизонт. Час спустя мы на короткое время увидели острова в просвете между стелющимися по воде облаками, и я тотчас понял, что первоначальный план придется оставить. Основное течение циркулировало вдоль островов по кругу, и подхваченный им "Брендан" огибал их по часовой стрелке. Нечего было и мечтать о том, чтобы пробиться в центр архипелага. Хорошо, если вообще сумеем пристать к берегу, а то ведь шторм способен пронести нас западнее Фареров. Ближний к нам крайний западный остров архипелага — Микинес для захода не годился. Единственные постоянные его обитатели — смотрители маяка и горстка мелких фермеров к пристани можно подойти только в тихую погоду. А вот на Вагаре, лежащем сразу за Микинесом и отделенном от него узким проливом, есть фьорд, который может служить надежным укрытием. Надо попытаться…

Ветер продолжал крепчать, и увлекаемый течением "Брендан" со страшной скоростью приближался к суше, идя вслепую сквозь дождь.

— Держи лодку возможно круче к ветру, — попросил я Джорджа.

Мы напрягали зрение, силясь рассмотреть берег за стеной дождя. Море приобрело неприятный серый оттенок его поверхность покрылась беспорядочным выпуклым узором из пирамид и вмятин. Мы явно вошли в зону завихрений и противотечений. "Брендан" мчался во весь опор. Вперед, только вперед, если мы хотим выйти на Вагар, иначе нас выбросит боком на отвесные скалы Микинеса Ветер дул с такой силой, что, хотя нос "Брендана" смотрел на восток, лодка скользила по гребням почти точно на север.

— Скалы — заорал Идэн.

Точно — в полумиле от нас мятущаяся полоса белой пены обозначала место, где волны штурмовали каменную стену. Это был Микинес.

— Господи Вы только поглядите — выдохнул Артур.

Зрелище и впрямь было примечательное. Тучи опустились так низко, что между ними и серой поверхностью океана оставался узкий, меньше двух метров, просвет. Высокие скалы угадывались черной тенью за облаками, мы же видели только рваную линию прибоя, разбивающегося вдребезги о камень. В эту минуту "Брендан" наткнулся на встречное завихрение и сразу замедлил ход, мы еле ползли, а ветер упорно продолжал теснить нас боком к скалам. Будто мы в кошмарном сне катились вниз по какому то туннелю… И никуда не денешься. Сверху наваливались облака, такие же неумолимые, как течение. Мы примолкли, сознавая, что сейчас все решается в поединке между черепашьим продвижением вперед и боковым сносом на скалы. Затаив дыхание смотрели, как серые скалы одна за другой мало помалу уходят назад и в то же время берег неуклонно приближается.

— Похоже, обойдется, — с надеждой сказал я Джорджу. — Я вижу оконечность острова. Еще четверть мили — и проскочим, а там впереди Вагар.

Джордж взобрался на планширь, чтобы лучше видеть, и метр за метром направлял "Брендан" вперед. Идэн и Артур молча сидели в средней части лодки, кутаясь в дождевое платье и пытаясь определить, как мы продвигаемся.

— Господи. Хоть бы мачта не сломалась, — пробурчал Джордж. — Это был бы конец.

Я поглядел вверх. От мощного напора ветра на грот с дополнительными полотнищами внизу и с одного бока грот мачта согнулась так, как еще ни разу не сгибалась.

— А убирать бонеты нельзя, — продолжал Джордж. — Нам нужен максимум тяги, чтобы вырваться из течения.

— Смотри за мачтой там, где она проходит сквозь банку — крикнул я Башмаку. — Если услышишь треск, oбрезай бонеты

А спустя несколько секунд случилось то, чего мы меньше всего ожидали: наш мир вдруг точно замер на месте. Привычное движение лодки и волн прекратилось, словно мы очутились в невесомости. По какой то прихоти приливного сулоя и ветра волны, вместо того чтобы двигаться по горизонтали, качались вверх вниз, как будто отсчитывая время. Одна такая волна — правда маленькая, безобидная — вздыбилась возле "Брендана", затем подалась вбок и обрушилась вертикально в трюм. "Брендан" принял удар, стоя на месте. Странно вела себя лодка — ни килевой, ни бортовой качки. Тут нижняя граница облаков поднялась на десять двенадцать метров, и мы увидели тысячи морских птиц, взлетающих со скал Микинеса. Чайки, чистики, гагарки, глупыши, олуши, тупики, поморники, крачки стая за стаей кружили, делали виражи и пикировали на странное, бугристое, искромсанное море. Побуждаемые древним опытом, птицы занялись ловом, зная, что именно такое сочетание ветра и течения заставляет рыбьи косяки подниматься к самой поверхности.

Потрясающая картина. Как не поверить, что именно здесь находился Птичий рай

— Фантастика — обратился я к Джорджу, силясь перекричать ветер.

В свою очередь, он воскликнул, показывая:

— Гляди. Вон там. Впереди справа. Какая то громадина прыгает в воде.

Я посмотрел туда. Метрах в ста впереди широкая воронка обозначала место, где только что кто-то ушел под воду. Вот у поверхности возникла огромная тень… Выше, выше — и над волнами наклонно взлетела могучая серая туша кита. Разгоняясь в глубине, он снова и снова выскакивал на воздух, будто лосось, и тяжело шлепался обратно, разбрызгивая белую пену.

Тем временем "Брендан" наконец то миновал ловушку — скальный выступ, который выставил на нашем пути Микинес. Пройдя десять метров, мы вдруг вырвались из встречного завихрения и вошли в струю главного приливного потока, устремленного в пролив двухмильной ширины, отделяющий Микинес от острова Вагар. "Брендан" ринулся в этот просвет, словно чурбак, попавший в желоб водяной мельницы. По обе стороны от нас вздымались на двести-двести пятьдесят метров скалистые берега пролива, и в этой трубе ветер достигал силы шторма. Хорошо еще, что его направление совпадало с течением, не то "Брендан" захлестнуло бы сулоем.

Вытащив адмиралтейскую лоцию, я отыскал взглядом строки, которые подчеркнул, когда соображал, как мы будем подходить к Фарерам. "В Микинесском фьорде глубины невелики в сравнении с глубинами к северу и к югу от него, — мрачно сообщала лоция. — Это обусловливает сильнейший приливный сулой, особенно при шторме, когда волны поднимаются на большую высоту… Глубины на фарватере резко колеблются, отсюда очень сильные течения и мощная турбулентность, особенно при шторме, когда беспалубным судам грозит гибель".

Все как про нас, с той разницей, что "Брендан" лихо влетел в пролив — и хоть бы капля воды залетела к нам. Стрелка лага качнулась к цифре шесть, двинулась дальше к восьмерке, к десятке и остановилась в конце шкалы на двенадцати узлах. Ветер гнал поток воды через пролив со скоростью шести семи узлов стало быть, "Брендан" развил что-то около двадцати узлов. Я не верил своим глазам. "Брендан" побил все рекорды скорости для кожаных лодок. С каждым порывом ветра лодка кренилась, едва не черпая воду планширем. Волны стремительно уходили назад. Джордж навалился на румпель, стараясь вести лодку прямо. Развернись мы боком к волне — опрокинемся

— Потравить шкоты. Обезветрить паруса — крикнул он Артуру и Идэну. — Нужно сбавить ход

Однако стоило нам потравить шкоты, как они стали дергаться и щелкать, словно бич, и я испугался, как бы кому не размозжило палец, а то и всю руку. Внезапно сквозь вой ветра пробился отчетливый громкий звук, похожий на винтовочный выстрел.

— Что это? — крикнул я Джорджу.

— Грот стень штаг лопнул — прокричал он в ответ.

— Сейчас чинить некогда, — отозвался я. — Идем дальше, авось, мачта выдержит. Нам нельзя терять скорость в проливе.

Грот мачта скрипнула и качнулась вперед, скользнув шпором по степсу. Идэн и Башмак испуганно поглядели вверх и предусмотрительно отодвинулись к планширям, на случай если она рухнет.

"Брендан" мчался во весь опор. Нечего было и помышлять о том, чтобы войти в какую либо гавань Вагара. Мы находились во власти течения, которое неудержимо влекло нас через пролив. Джордж вел лодку маленькими челночными зигзагами, пытаясь обезветрить наполненные паруса. Не помогло… Сильнейший порыв ветра оторвал от грота нижний бонет. Послышалось нечто вроде пулеметной очереди — это десятки концов крепкого белого линя лопнули один за другим, словно простые нитки. Идэн пригнулся, уклоняясь от полетевшей за борт парусины.

— Спустить грот — заорал я, хватаясь за фал. Грота рея поехала вниз, Артур бросился на нее и смял хлопающий парус оседлав его.

Парус успел сделать свое дело. До того как сорвало бонет, он пронес нас почти до конца пролива, и впереди нам вновь открылись просторы Атлантики.

— Вовремя парус сдал, — сказал я Джорджу. — Как по заказу. Случись это чуть раньше — худо нам было бы.

Не успел я вымолвить эти слова, как над морем, завывая, пронесся внезапный порыв холодного ветра с гор. Он буквально сплющил волны, превратив поверхность моря в ослепительно белое полотнище. "Брендан" вздрогнул, как от удара огромного кулака. Увлекаемый маленьким передним парусом, он метнулся вперед, точно испуганный жеребчик, и мы поспешно уцепились за первые попавшиеся опоры.

— Не убери мы грот, — крикнул я Джорджу, — этот порыв запросто срезал бы мачту

Течение выплюнуло "Брендан" из пролива, но дальше нас подстерегал штормовой южный ветер, и я решил отдать плавучий якорь, чтобы лечь в дрейф с подветренной стороны Фареров. Как-только нас отпустило приливно отливное течение, Джордж установил весло в качестве временной бизань мачты, Идэн сделал из переднего бонета подобие выносного бизаня, и Артур отдал плавучий якорь. Около часа мы дрейфовали в относительном покое и выпили по кружке чая, отдыхая после пережитого.

— Огорчу вас, ребята, — сказал я. — Похоже, не выйдет у нас высадиться на Фарерах. Если шторм не угомонится, быть нам в Норвегии или Исландии.

Мои товарищи даже глазом не моргнули.

— Отлично — воскликнул Идэн. — Тогда мы еще больше опередим график, и у нас останется больше времени хорошенько погулять в Рейкьявике.

Джордж поставил кружку и посмотрел в сторону горизонта.

— Дождевые тучи вроде бы рассеиваются. И ветер, похоже, малость сместился. Пожалуй, если мы сейчас снимемся, есть шанс подойти к какому-нибудь из других островов. Только надо действовать быстро.

Мы не стали терять времени. Артур и Идэн дружно вытянули плавучий якорь, грот стал на место, и "Брендан" заскользил к высоким скалам Стрэймоя — главного острова архипелага. Скалы производили внушительное впечатление: на четыреста метров и больше вздымались великолепные отвесные стены, наполовину скрытые метущимися облаками. Приблизившись, мы вновь увидели полчища морских птиц, то пикирующих, то взмывающих вверх на воздушных потоках. Поверхность скал на много километров была расписана белым пометом, и непуганые птицы смело парили вокруг "Брендана".

Мы прошли всего в полумиле от входа в гавань Саксховна, единственного укрытия, которое сулила нам эта сторона Стрэймоя. Неумолимые стихии пронесли "Брендан" вокруг северной оконечности острова — вознесшегося над нашей головой могучего каменного клина, изрешеченного гротами, у разверстых пастей которых метались, словно клочья пены, белые чайки. Мы и сами попытались по примеру морских птиц использовать беспорядочные воздушные потоки у подножия скал. Джордж подвел "Брендан" к скальной стенке, и мы лихо заскользили в пятнадцати метрах от нее, уйдя от главной ветровой струи. Поравнявшись с оконечностью острова, круто повернули рулевое весло, совершили поворот вправо под углом девяносто градусов и неожиданно вновь напоролись на встречное течение. Опять пришлось нам испытать неприятные ощущения. Оба паруса — грот и передний — подняты, оба наполнены ветром так, что гнутся мачты, шкоты и фалы туго натянуты, с журчанием проносится вдоль бортов встречная волна, лаг показывает скорость шесть узлов, а мы не двигаемся ни на метр относительно берега Встречное течение развило такую же скорость, погасило наш ход, и ничего нельзя сделать… Целый час "Брендан" топтался на месте, будто подвешенный в воздухе неким кудесником. Наконец течение изменилось, сулой умерился, и "Брендан" спокойно двинулся вперед, словно освобожденный от чар.

— Не знаю, как вы, — сказал я своим товарищам, — но я никогда не думал, что доведется пережить такое… Шторм и морские птицы, прыгающий кит и такой сулой — и все это за двенадцать часов.

Вскоре после этого мы увидели выходящий из пролива маленький траулер.

— Вот чем мы их приманим — воскликнул Идэн и вскочил на кабину, размахивая буксирным концом и держа в другой руке бутылку виски.

Рыбаки изменили курс и отбуксировали "Брендан" в расположенный поблизости залив Тьёрнувик, в глубине которого на скалах выстроились похожие па детские кубики ярко покрашенные дома. Артур с Идэном отправились на резиновой лодке на берег, чтобы размяться и, к удивлению местных жителей, с гиканьем побежали вперегонки вверх по крутому склону. Тем временем один из фарерцев расспрашивал меня, как мы тут очутились.

— Прошли через Микинесский пролив, — объяснил я.

— В такой шторм? — Он явно был потрясен.

— Ага, ветер был попутный, так что мы лихо промчались.

— Эти воды едва ли не самые опасные в нашем архипелаге, — сказал он. — Вам повезло. Если бы вдруг подул встречный ветер, вашей лодке пришел бы конец.

"Брендан" возбудил в фарерцах жгучий интерес. В Тьёрнувике местные ребятишки на лодках подплывали к нам, чтобы хорошенько рассмотреть кожаное суденышко, а когда на другой день нас повели на буксире по узкому проливу Сундини в административный центр Фареров Торсхавн, люди семьями выходили из домов и следили за прохождением "Брендана". Вереница машин ехала, провожая нас, высоко над проливом по дороге, врезанной в расписанный стремительными потоками зеленый склон горы. Дух захватывало от красивых видов. За каждым изгибом взору открывались новые горы, одна выше другой. На открытых ветру склонах деревья не растут, и одетые в камень и вереск вершины поражали суровым величием.

Набережная Торсхавна была заполнена встречающими, и когда появился "Брендан", из гавани стрелой вырвалась изящная длинная лодка. Восемь гребцов гнали ее вперед короткими, быстрыми, согласованными гребками. Птицей скользнув по воде, элегантное суденышко поравнялось с нами и развернулось, чтобы эскортировать "Брендан". Классические обводы обличали старинную конструкцию — это была типичная фарерская морская лодка, прямой потомок ладей, на которых пришли на Фареры норманны, вытеснившие ирландцев. Ее бережно восстановили, и теперь, укомплектованная членами одного из местных гребных клубов, она проводила к пирсу своего предшественника.

Сразу же на нас обрушился град вопросов. Спрашивали не о целях плавания, а о самом "Брендане", и каждый вопрос говорил о том, что перед нами знатоки морского дела. Как скреплен корпус? Каковы размеры каркаса? Осадка и водоизмещение "Брендана"? Хорошо ли работает рулевое весло при попутной волне? Казалось, нас допрашивает комиссия, кораблестроителей, а не простые горожане. Пожилые фарерцы в красных вязаных шапочках с лихо свисающей на ухо верхушкой ловко прыгали к нам в лодку и щупали кожу, одобрительно щелкая языком. Кто-то подал мне карту приливно отливных течений и стал показывать, как лучше всего плыть вокруг островов. Даже местное радио попросило меня подробно рассказать, как сконструирован "Брендан" и как он ведет себя в море. Нигде еще я не встречал такого знания моря и такой оценки нашего начинания. И я вновь ощутил, какие прочные узы объединяют всех мореходов в этих суровых северных водах.

Гостеприимство фарерцев иначе, как замечательным, не назовешь. Получив увольнение на берег, Башмак и Олуша буквально купались в нем. Заметив, что они проявляют необычное пристрастие к мытью посуды после завтрака, мы с Джорджем заподозрили неладное и однажды утром, когда наши герои отправились на берег с полным ведром грязных мисок и кружек, решили проследить за ними. Дойдя до Дома моряка, мы увидели такую картину: друзья сидят на кухне, уписывая второй — даровой — завтрак, а за них трудятся юные фарерские поклонницы.

Имя святого Брендана известно каждому фарерцу еще в школе они узнают, что первыми на этих далеких островах поселились ирландские монахи. Однако никаких осязаемых следов ирландского обитания пока не найдено, вероятно потому, что папары, как называли ирландских священников, наложили слишком слабый отпечаток и он совершенно пропал под более мощной норманской печатью. Правда, недавно фарерские археологи откопали в Тьёрнувике зерна хлебных злаков, указывающие на то, что на Фарерах занимались земледелием задолго до того, как отмечены поселения норманнов. И, конечно, о жизни папаров на островах говорят живучие предания и литературные источники. Особенно прочны такие предания на главном острове архипелага — Стрэймое. Ирландские священники жили здесь на берегу небольшого уютного крика в юго-западной части острова. Показательно сохранившееся до наших дней название этого места — Брандарсвик, то есть Брендан Крик.

У меня было задумано при первой возможности посетить Брендан Крик, а тут, вернувшись как-то утром из вылазки по магазинам, я увидел на "Брендане" ожидающую меня примечательную парочку. Девушка была очень хороша. Чудное лицо, большие карие глаза и необычная для светлых фарерцев смуглая кожа, придававшая ей сходство с цыганкой, усиленное длинными черными волосами и широченной блузой. Но еще более сильное впечатление производил ее товарищ, словно сошедший с иллюстрации к сказкам братьев Гримм. Могучий и кряжистый, он сидел неподвижно на планшире, одетый вельветовые брюки и коричневый свитер ручной вязки, из рукавов которого торчали сильные широкие пятерни мастерового ноги обуты в грубые башмаки. Но больше всего меня поразила его голова в обрамлении великолепнейших волос, таких пышных, что они образовали сплошные заросли, внизу спускающиеся на грудь, а вверху торчащие сантиметров на восемь над макушкой. Шевелюра достойная самого Нептуна… С серьезного лица, окруженного этими дебрями, на меня пристально смотрели спокойные карие глаза.

— Привет, — поздоровался я, спускаясь в лодку. — Чем могу быть полезен?

Нептун ничего не сказал, только продолжал смотреть на меня, потом медленно перевел взгляд на девушку, которая ответила за него.

— Вчера вы говорили по радио, что у вас есть место еще для одного члена команды и что вы хотели бы взять кого-нибудь с Фарерских островов. Этот человек хочет пойти с вами.

Силы небесные, подумал я, даже шайка викингов хорошенько подумала бы, прежде чем брать с собой этого малого.

— Совершенно верно, но мне нужен человек с большим опытом в морском деле, и желательно, чтобы он умел фотографировать.

— Что там фотография — он художник, притом очень хороший художник, — гордо сообщила она. — И он ходил на собственной яхте до Средиземного моря, а кроме того, рыбачил на фарерских судах у берегов Гренландии. Это серьезный человек.

Вижу, что серьезный, подумал я, еще раз глянув искоса на бородача, который сидел все так же недвижимо.

— Он может показать мне что-нибудь из своих работ? — тактично осведомился я.

Нептун что-то пробурчал своей подруге.

— Его зовут Трондур, он стесняется говорить по-английски, — сообщила она. — Но он приглашает вас посетить его дом завтра.

— Мы будем только рады.

— Хорошо, мы заедем за вами завтра утром.

На другой день они приехали на видавшем виды маленьком драндулете. Команда "Брендана" втиснулась в машину, и мы с рокотом покатили через горы Стрэймоя. Нептун по прежнему молчал, хмуро глядя вперед через ветровое стекло и время от времени выжимая ручной тормоз на крутых поворотах.

— Плохие тормоза, машина слишком старая, — без нужды объяснила его подруга.

Наконец, мы свернули на узкую дорогу, которая петлями спускалась к маленькому селению на самом берегу моря. И нам сразу бросилась в глаза постройка норманской эпохи — обросший мхом домина из огромных старых бревен с коричневыми плешинами. Оконные и дверные рамы покрашены в красный цвет на крыше зеленел пласт дерна, словно кусок горного луга. К одному краю дома искусно пристроено современное крыло, но с того места, где остановилась машина, его норманский характер не вызывал сомнения.

— Это родительский дом Трондура, — сказала девушка.

Я перевел взгляд на аккуратную беленую церковь, стоящую возле маленькой гавани. На лугу по соседству возвышался каркас другой церкви, побольше, архитектура которой указывала на позднее средневековье. Меня осенила одна догадка.

— Как называется это селение? — спросил я.

— Киркьюбу, — ответила девушка.

— А другого названия нет?

— Есть, это место еще называют Брандарсвик.

Вот так: мой молчаливый доброволец был родом из Брен дан Крика на Фарерах.

Одолевая барьер природной стеснительности самого Трондура и немногословия его родных, не усмотревших ничего странного в его желании стать членом команды "Брендана", я узнавал все новые и новые детали. Оказалось, что род Патурссонов — один из наиболее старинных на Фарерах. Их бревенчатая обитель — чуть не национальный памятник, самый давний непрерывно обитаемый дом на всем архипелаге. Восемнадцать поколений Патурссонов жило в нем, сменяя друг друга, а до них дом принадлежал фарерскому епископу. Всего в этом священном уголке насчитывалось три церкви: заброшенный собор, белая церковь с деревянным шпилем возле гавани и еще более старый храм, от которого оползни оставили одну только восточную стену.

Сами Патурссоны в этнографическом смысле были не менее интересными, чем их дом. Выводки младших Патурссонов сновали туда и сюда, а командовала ими бабушка, полная достоинства статная женщина, подчиняющаяся лишь авторитету теперешнего главы семейства — Потла, который родился на свет на четверть часа раньше своего младшего брата Трондура. Потл вышел в рабочей одежде и радушно приветствовал нас, но тут же исчез и появился вновь через полчаса в традиционной фарерской одежде: черные туфли с серебряной пряжкой, темно синие чулки с красной нашивкой, короткие синие брюки тонкого сукна, вышитый жилет и короткая куртка с двумя рядами серебряных пуговиц. В этом роскошном образчике моды XV века он непринужденно прошагал впереди нас к маленькой церкви, созвал колоколом прихожан и возглавил хор во время певучего диалога с лютеранским священником, суровое лицо которого оттенял жесткий плоеный воротник. Скрипя от ветра, словно корабль в море, ребристая деревянная крыша аккомпанировала песнопению.

После богослужения мы вернулись в гостиную дома Патурссонов, обставленную мебелью, привезенной из дальних стран многими поколениями Патурссонов, и украшенную некоторыми из картин Трондура. Нам и пастору подали кофе и чай с кексом, а когда пастор ушел, после небольшого перерыва команду "Брендана" угостили незабываемым обедом. Верные фарерскому обычаю, хозяева накрыли стол, который сделал бы честь любому предшествующему поколению Патурссонов. Все, что нам подавали, было плодом их труда — от молока, сливок и ревенного джема до картофеля. Преобладали традиционные фарерские блюда — баранья нога, вяленная на ветру, так что она приобрела цвет и консистенцию пармской ветчины плюс резкий запах, вареные яйца олушей, не без риска для жизни собранные на отвесных скалах, где Трондур и Потл болтались на веревках над шестидесятиметровой пропастью. Было тут и сушеное китовое мясо, а также добрый кус тугого китового жира вместе с черной кожей, удивительно похожей на хорошую автомобильную шину. Все приготовлено самими Патурссонами, даже кита они вместе с соседями пригнали к берегу и забили гарпунами.

— Силы небесные, вот это да — благоговейно вымолвил Идэн, созерцая обильное угощение.

Столом служила толстенная доска, которую много лет назад выбросило на берег Брандарсвик. А вместе с цеплявшимся за нее полумертвым моряком. Патурссоны спасли и откачали беднягу и нашли применение доске.

С веселой искоркой в глазах Трондур вооружился устрашающим ножом, молча отрезал пласт китового жира и предложил Идэну, который ничтоже сумняшеся сунул его в рот.

— Брр — Челюсти Идэна остановились, глаза расширились в ужасе. — Бр. Это же все равно что резина, вымоченная в рыбьем жире.

Лицо его исказила страдальческая гримаса.

— Глотай, Олуша, выплевывать нельзя — невежливо, — сказал Джордж.

Идэн сморщился, через силу глотнул и впервые с начала плавания отказался от добавки.

После обеда мы поднялись к бывшей хозяйственной постройке, которую Трондур оборудовал себе под жилье, и посмотрели его наброски. Красавица Боргпе, его переводчица и невеста, всей душой поддерживала желание Трондура пойти с нами, говорила, что плавание обогатит его новыми мотивами для скульптуры и живописи. Как и положено настоящему моряку, Трондуру, чтобы собраться в дорогу, достаточно было уложить вещевую сумку.

Разумеется, мы приняли его в свою компанию, и это оказалось одним из самых удачных решений за все путешествие. Ступив на борт "Брендана", Трондур с каждым днем совершенствовал свое знание английского языка. Он помог нам подготовить лодку к очередному испытанию — долгому переходу до Исландии при встречных западных ветрах. Кое что нуждалось в ремонте. Мы щедро смазали льняные тросы китовым жиром, чтобы были эластичнее и не боялись воды Трондур и Идэн обработали передний тент для лучшей водонепроницаемости на корме Джордж и Артур заменили стойки рулевой рамы. На пути от Сторноуэя ясеневые стойки гнулись и шатались так сильно, что я боялся, как бы вовсе не сломались. Теперь мы установили взамен тяжелые, трехдюймовые дубовые брусья, связав их кожаными ремнями.

Затем Потл отбуксировал нас в Брандарсвик, где мы, невзирая на протесты Идэна, погрузили любимый провиант Трондура — сушеную рыбу, сушеное китовое мясо и здоровенные куски китового жира. Большая часть этой провизии висела на снастях, издавая поистине средневековое благоухание, достаточно сильное, чтобы соперничать с остальными запахами на "Брендане". Украсив наше суденышко съедобной драпировкой, мы были готовы к следующему этапу морского приключения.