– Я бывал там уже десяток раз, и никогда не было никаких трудностей, – хвастливо заявил Протис.

Мы стояли рядом на палубе. Шло второе утро морского плавания – прекрасное утро. Ветерка как раз хватало на то, чтобы надувать парус, сверкающее под ярким солнцем море было ярко-синим – гораздо синее, нежели все, что мне доводилось видеть в северных водах. За кормой неотступно вилась стая чаек: они опускались к самой воде всякий раз, когда кто-нибудь из наших матросов выплескивал за борт очередное ведро. Как и следовало ожидать, корпус дряхлого кораблика Протиса довольно быстро набирал воду.

– Помню, ты говорил, что твои предки из поколения в поколение были мореходами? – спросил я, чтобы завязать разговор.

– Как и в любой семье Массалии, и я горжусь этим. Родители дали мне имя в честь основателя города. – Наш юный капитан любил поболтать и, стоило ему заговорить, уже не умолкал. – Первый Протис прибыл из Греции еще на заре времен, он был купцом и бросил якорь в уютной бухте на побережье. Его полюбила дочь местного вождя, они поженились, и с тех пор они сами и их народ процветали. Вокруг той самой бухты и выросла Массалия. В моей семье издревле один из сыновей носит имя основателя города.

– Значит, твой отец тоже звался Протисом?

Моряк кивнул.

– Но это не принесло ему счастья. Он утонул вместе с кораблем во время неожиданного жестокого шторма, когда я был еще младенцем. Морскому делу меня учил дед. Сейчас он, конечно, на покое. Его глаза ничего не видят.

Этим и объясняется возраст корабля, подумал я. Протис, несомненно, унаследовал его от деда, который пустил судно в работу после того, как второй, более новый семейный корабль утонул.

– Слепота – тяжкая участь для любого, – сочувственно заметил я.

Юный капитан печально улыбнулся. Судя по всему, он по-настоящему любил деда.

– Это худшее, что может приключиться с моряком. Нам нужно очень хорошее зрение. Ведь мы большей частью плаваем вдоль берегов или с одного острова на другой, который виден на горизонте. – Молодой человек указал налево. – Сейчас мы забрали дальше в море, так безопаснее, но все равно постоянно идем в виду гор.

Судя по количеству парусов, которые двигались вдоль берега в обоих направлениях, так плавали все местные капитаны. На Средиземном море, где корабли переходили из одного порта в другой, находящийся достаточно близко, вряд ли было много таких мастеров, как Редвальд, который напрямик, через море, привел корабль из Дорестада в Каупанг.

– Мы так всю дорогу до Рима и будем идти в виду берегов? – спросил я, пытаясь представить себе то, что видел в итинерарии Аврама.

– Будут один-два участка, где мы не будем видеть гор, потому что местность там низинная. Там мы будем отходить дальше от берега и идти к месту назначения более прямым курсом, – пояснил капитан.

Один из моряков, занятых выкачиванием воды, поставил ведро на палубу, подошел к нам и что-то сообщил Протису на незнакомом мне, возможно греческом, языке.

– Отлучусь ненадолго, – сказал мне мой собеседник. – Нужно кое-чем заняться.

Он торопливо прошел вслед за моряком по палубе к главному люку, ведущему в трюм. Я видел, как он быстро и ловко спустился по лестнице и появился внизу через несколько минут. Вид у него был растерянный.

– Что-то случилось? – спросил я.

– Ничего серьезного, – бодро ответил он и, повернувшись к кормчему, отдал ему приказ. Тот немного повернул руль, и корабль начал приближаться к земле. – Всего лишь предосторожность, – объяснил он. – Команда не успевает вычерпывать воду из трюма.

С полчаса мы стояли рядом в молчании, которое вовсе не было тягостным. Я наслаждался теплом солнечных лучей, приятно согревавших мое тело, слабым покачиванием корабля под ногами и ощущением того, что без всяких усилий с моей стороны приближаюсь к месту назначения. Мою мечтательность вспугнул крик кого-то из черпальщиков: в этом голосе определенно слышался испуг.

Протис снова зашагал к люку, скинул башмаки и опять исчез под палубой. На сей раз он задержался там дольше.

Я понял, что случилась какая-то серьезная неприятность. Палубные матросы, собравшиеся около люка, обменивались встревоженными взглядами. Впередсмотрящий покинул свой пост на носу и присоединился к товарищам.

Я направился туда же и, всмотревшись в полумрак трюма, разглядел нескольких матросов, стоявших по бедра в воде. Все они доставали из-под ног круглые булыжники размером с каравай хлеба и откладывали их в стороны. Я вспомнил рассказ Редвальда о том, что кораблю, для того чтобы хорошо держаться на воде, необходим балласт. Моряки, перекладывающие камни, то и дело нагибались, шарили под ногами, а потом снова возвращались к своему занятию. По трюму, ударяя их по ногам, плавали обломки досок и всякий хлам. Протиса сначала видно не было, а затем он внезапно с громким всплеском показался из воды, набрал в грудь воздуха и снова нырнул. На поверхности лишь мелькнули его босые пятки, и он снова поплыл куда-то под водой по трюму своего собственного корабля.

– Что случилось? – спросил я у одного из матросов, немолодого мужчины с коротко подстриженными седоватыми волосами, одетого в грязную рваную рубаху и потрепанные штаны.

Он понял мой вопрос, заданный на латинском языке, и ответил:

– Ищем, откуда вода хлещет. Течь сильная, не успеваем откачивать.

Один из стоявших внизу поднял голову, увидел над собой силуэты двух голов и что-то сердито крикнул. Двое матросов поспешно опустили в трюм из-за моей спины два ведра на веревках. Их тут же наполнили водой, вытащили, перехватывая веревки, наверх и опустошили за борт.

К нам подошел Аврам. Поговорив со стариком по-гречески, он повернулся ко мне:

– На корабле есть помпа, но она очень старая и сломалась еще по пути к соляному причалу. Потому-то им и приходится бегать с ведрами.

– Но ее можно починить? – спросил я.

Драгоман покачал головой:

– Думаю, что помпа настолько древняя, что сломанную часть просто нечем заменить.

Протис вынырнул из воды, побрел через трюм к лестнице и поднялся на палубу. Он тяжело дышал: его грудь бурно вздымалась. Вода лилась с его насквозь мокрой одежды и собиралась в лужу на нагретых солнцем досках.

– Большая течь, – сообщил он, – и одному богу известно, где она находится.

К нам присоединился и Озрик, помогавший Вало расставлять миски с водой перед собаками, привязанными к борту. Их нужно было держать подальше от клетки тура, потому что они своим лаем приводили огромного быка в бешенство.

– Не может ли быть, что эта течь связана с починкой, которую вы делали прежде, той, что задержала вас у соляного причала? – предположил сарацин.

Юный грек смерил его взглядом, в котором смешались раздражение и снисходительность:

– К сожалению, в ту часть трюма мы не можем добраться. Слишком много балласта на пути.

Озрик остался спокойным.

– Может быть, стоит попробовать прикрыть дыру парусом, растянутым на канатах? Это может ослабить течь и дать нам возможность добраться до гавани, – тем же мягким голосом предложил он.

Тут я вспомнил, что мой друг в молодости плавал на испанских купеческих судах. Наверно, тогда-то он и узнал об этом приеме.

Протис снова посмотрел на него, теперь с неприкрытым удивлением:

– Я слышал, что кто-то делал такие вещи, но сам никогда не пробовал. Вряд ли кто-то из моих людей согласится на такое. Для них это тоже внове, да и не все они умеют плавать.

– Я готов спуститься за борт и поставить парус на место, – невозмутимо вызвался Озрик.

Капитан поджал губы, не зная, что делать. Впервые за время нашего знакомства я заметил в нем неуверенность.

– Придется остановить корабль, который и без того тонет, и потерять драгоценное время. Если у тебя ничего не получится, мы наберем столько воды, что пойдем ко дну, не дойдя до берега, – покачал он головой.

Тут в разговор неожиданно вмешался Аврам:

– Я помогу Озрику, если только кто-нибудь объяснит мне, что делать.

Протис воспользовался подвернувшимся шансом вернуться к роли капитана:

– Суть совсем не сложная. Команда опускает с палубы за борт, рядом с местом течи, запасной парус. Пловцы подводят его к нужному месту, и течь сама затягивает парусину в дыру. Потом мы веревками удерживаем парус на месте и правим в гавань, где можно будет как следует заделать течь.

– В таком случае не будем терять времени, – сказал раданит и принялся стаскивать рубаху.

Молодой грек восхищенно улыбнулся:

– Если у нас получится, будет о чем рассказать в Массалии!

Он крикнул кормчему, чтобы тот привел корабль к ветру, а остальным матросам, чтобы те опустили главный парус и принесли на корму артемон.

Артемоном, как выяснилось, назывался небольшой квадратный парус, который поднимали на особой мачте, находившейся ближе к носу судна. Пока команда готовила его к употреблению в качестве заплаты для днища, я задумался о том, насколько странно, что все мы так спокойны перед лицом угрожающей нам страшной опасности. Ветер почти стих и еле ощущался, солнце все так же безмятежно сияло в безоблачном небе… Без главного паруса корабль почти остановился и едва заметно покачивался на спокойной воде. Чайки продолжали кружить близ судна, почти не шевеля в полете крыльями. Некоторые из них опускались на зеркально-гладкую воду, расправляли на мгновение крылья, а потом складывали их и подплывали ближе, поглядывая на нашу возню глазками-бусинками и рассчитывая поживиться чем-нибудь съестным. Обстановка была совершенно безмятежной, если не считать того, что земля находилась в неприятно большом отдалении. Кроме того, если прислушаться как следует, можно было уловить слабый плеск воды, перекатывавшейся в трюме.

Наш корабль медленно погружался в море.

Озрик и Аврам спустились в маленькую корабельную шлюпку. Обычно она волочилась за кормой, но сейчас ее подтянули к самому борту близ предполагаемого места течи. Оттуда наши товарищи приняли нижний край маленького паруса и направили его так, чтобы он ушел под корпус судна. Когда парус скрылся под водой, они принялись нырять по очереди и подводить его на место. Мы с Вало, перегнувшись через борт, смотрели за их работой. Протис суетился на палубе – то ободрял своих матросов, тянувших привязанные к парусу канаты, то перегибался через борт, чтобы спросить у барахтавшихся в воде людей, как идет дело.

В конце концов Озрик крикнул, что все закончено. Они с драгоманом выбрались на палубу, и сгоравший от нетерпения Протис приказал матросам поднять главный парус, а кормчему – держать курс прямо на берег.

– Тут поблизости есть небольшая закрытая бухта, – бодро заявил он. – Подойдет как нельзя лучше. Там чистое твердое дно, и мы сможем выброситься на мелководье. Разгрузим корабль, завалим его набок и как следует заделаем дыру. Там как раз живут судостроители, они помогут нам.

Судно медленно набирало ход, но всем было ясно, что из-за плещущейся в его брюхе массы воды оно едва-едва ползет. Мы с нетерпением ждали следующего доклада от черпальщиков.

Они не слишком долго испытывали наше терпение. Капитан рванулся на панический крик, буквально ссыпался по лестнице и вскоре вернулся с совершенно серым лицом.

– Ничего не вышло! – прохрипел он. – Течь стала еще сильнее – намного, намного сильнее!

Я взглянул на отдаленный берег и попытался прикинуть расстояние до него. Горы расплывались в знойном мареве, видно их было плохо, но я решил, что от суши нас отделяет еще четыре, а то и все пять миль.

– Как ты думаешь, мы доберемся до земли? – шепотом спросил я стоявшего рядом со мною Озрика.

– Ни за что, – чуть слышно ответил он. – Корабль пьет воду так жадно, что, думаю, потонет еще засветло.

Я повернулся к Протису:

– Мы должны спасти зверей! Не для того мы везли их аж из Нортланда, чтобы они утонули здесь при ясной погоде и в полном безветрии!

Грек запустил обе руки в свои пышные курчавые волосы и неожиданно сделался очень юным и беззащитным.

– В шлюпке для них не хватит места, – замотал он головой.

– А если позвать на помощь? – предложил я, взглянув за корму. Там в отдалении с самого восхода белел одинокий парус.

– Попробуем подать им сигнал, но сомневаюсь, что они откликнутся, – ответил Протис.

Он дал команду старику матросу. Тот оторвал несколько клочьев от старого потрепанного паруса, быстро намочил их в оливковом масле и поджег. Моряки принялись подбрасывать в огонь обрывки просмоленных веревок, и вскоре над нашим обреченным кораблем поднялся тонкий колеблющийся столб дыма.

Добрый час мы следили за далеким парусом, надеясь, что он изменит курс и подойдет поближе. Его положение на воде действительно изменилось, но не так, как мы ожидали: наоборот, он стал удаляться, делаясь все меньше и меньше.

Старый матрос, с которым я разговаривал, злобно выругался.

– Они думают, что мы пираты, – уныло сказал капитан, – и что мы пытаемся подманить их к себе.

– Неужели ничего нельзя сделать?! – воскликнул я.

– Придется покинуть корабль. Другого выхода нет, – признал молодой моряк.

Было уже видно, что наше судно постепенно все глубже и глубже садится в воду. Вода в трюме дошла уже до середины, и корабль своим тяжелым медленным движением походил на умирающего. Матросы, не дожидаясь приказа, побросали ведра и собрали свои скудные пожитки. Двое из них уже спустились в шлюпку, а остальные передавали им свои узлы.

– Возьмем хотя бы кречетов, – умолял я. – Они не займут много места!

У Протиса хватило совести принять пристыженный вид, но он все же покачал головой:

– Увы, нет. Шлюпка и так будет перегружена, а до земли еще далеко. Животных придется бросить.

Тут меня кто-то взял за руку. Обернувшись, я увидел Вало, на лице которого сменяли одна другую страшные гримасы. Происходившие события настолько захватили меня, что я давно уже не уделял ему никакого внимания.

– Вало, мы вынуждены покинуть корабль, – сказал я. – Животных придется бросить здесь.

Сын егеря испустил гортанный звук, похожий на сдавленное рычание, и, крепко держа меня за локоть, потащил по палубе в сторону.

– Для соколов и собак! – заявил он, положив руку на бадью с водой. Это была часть нашего речного парома, которую мы отпилили от него и накрепко законопатили. Я без лишних слов метнулся к Протису. Тот стоял с узлом вещей на плече и был готов покинуть судно.

– Собак и соколов можно увезти на половине лодки! – крикнул я ему.

– Нет, невозможно, – категорически ответил капитан. – Ее или захлестнет водой, или она опрокинется! Мои люди больше не будут ждать. – Он оглянулся туда, где около борта стояли последние несколько человек из его команды. Остальные уже устроились в лодке и разбирали весла.

К нам, хромая, подошел Озрик и заявил, что готов рискнуть и попытаться доставить мелких животных на берег в лодке-бадье. Я взглянул на Аврама:

– А ты не хочешь попробовать?

Драгоман решительно кивнул:

– Своих людей я отправлю с корабельной командой. Они захватят с собой наши ценности.

Протис вскинул руки:

– Вы с ума сошли! Рисковать своими жизнями ради пары птиц и своры псов!

– Нам очень пригодилась бы пара весел, – веско сказал в ответ сарацин.

Капитан прожег его сердитым взглядом, но все же подошел к борту и приказал своим людям отдать нам одну пару весел. Матросы заколебались было, но он сердито рявкнул на них, и они нехотя повиновались. Протис сам принес нам весла и положил их на палубу.

– Возможно, когда мы достигнем берега, корабль еще будет держаться на плаву. Я постараюсь отправить вам на помощь людей, чтобы спасти вас самих и ваших драгоценных зверей, – пообещал он.

Но по тому, как старательно он отводил взгляд, я понял, что грек не рассчитывает, что и корабль, и мы сами продержимся достаточно долго.

Шлюпка с командой двинулась к берегу, а мы все – Озрик, Вало, Аврам и я – схватились за валявшиеся на палубе ведра. После того как мы вычерпали из бадьи часть воды, нам удалось наклонить ее и вылить все остальное. Драгоман отыскал пару досок подходящей длины и приспособил их вместо сидений. Он же ухитрился привязать к борту пару веревок, которые можно было использовать как уключины. Мы же с Озриком топором и ломом пробили дыру в борту корабля до самой палубы. К тому времени, когда мы справились с этими делами, судно осело так сильно, что палуба возвышалась над водой от силы на три фута. Мы легко спустили нашу посудину в море. Она возвышалась над водой на какие-нибудь пять дюймов, но не тонула и не пропускала воду.

Озрик осторожно перебрался в это подобие лодки, и Аврам передал ему соколов в клетках. С пятью белоснежными собаками оказалось труднее. Они норовили прыгнуть с палубы через пролом, и их пришлось удерживать, чтобы они не перевернули лодку. Вало по одной поднимал их и ставил вниз, где за ними присматривал Аврам. Я напоследок посмотрел вокруг. Сын Вульфарда, спустившийся было в лодку, заявил, что должен вернуться, и, никого не слушая, выкарабкался обратно на палубу тонущего корабля. Ранее он уже выпустил из корзин оставшихся кур, а теперь отодвинул засов клетки с белыми медведями, широко распахнув ее дверь, после чего потом сделал то же самое с туром. Покончив с этим делом, он подошел ко мне – я все это время ждал его на палубе, – и мы вместе спустились в лодку.

Оттолкнувшись, мы взялись за весла. Все молчали, не сводя глаз с удалявшегося от нас потихоньку тонувшего корабля, где Моди и Мади выбрались из клетки: они отправились обследовать палубу и заинтересованно обнюхивать все, что на ней валялось. Я лишь совсем недавно научился отличать их друг от друга: Моди передвигался немного не так, как его брат, он заворачивал левую переднюю лапу внутрь. Какая ирония судьбы, подумал я, – научиться различать зверей как раз перед тем, как пришла пора утратить их навсегда! Медведи же быстро добрались до выпущенных Вало на свободу кур. Началась быстрая и весьма результативная погоня. Испуганное квохтанье обрывалось, в воздух поднималась очередная туча перьев, и кто-то из довольных хищников приступал к продолжению трапезы. Тем временем и тур выбрался из своего заточения и, направившись прямиком к куче сена, принялся пировать.

Вало несколько раз порывался встать, чтобы лучше видеть, что происходит на палубе, и мне пришлось прикрикнуть на него, чтобы он не раскачивал лодку. Как ни странно, он без особых признаков волнения смотрел, как его любимые медведи наслаждались последней трапезой. Я подумал тогда, что этот парень, наверное, хотел, чтобы животные встретили смерть в хорошем настроении и на сытый желудок.

Мы гребли непрерывно. Лодка двигалась очень медленно, и, пока мы плыли, солнце заметно спустилось к горизонту. К счастью, море было совершенно спокойным, и нам оставалось лишь сидеть неподвижно, чтобы не кренить нашу утлую посудину, и осторожно передавать друг другу весла. Никто не проронил ни слова.

Я пытался понять, как же примириться с потерей крупных животных. Возможно, нам удастся добраться до берега, но ведь кречеты и собаки ни в коей мере не соответствуют тому замыслу Карла, который я должен был воплотить в жизнь как глава посольства в Багдад. В лучшем случае король может приказать мне опять отправиться на будущий год в Каупанг и заново раздобыть белых зверей. Но вероятнее всего, он попросту откажется от этой затеи. Если дело обернется именно так, мое будущее – и Озрика тоже – при королевском дворце окажется под очень большим сомнением. Карл терпеть не мог неудачников, проваливавших его поручения.

Мои мрачные размышления прервал сарацин:

– Заплата из паруса должна была сильно ослабить течь, – заметил он вдруг.

– Слишком уж плохо Протис содержал свой корабль, – ответил ему Аврам. – Ты ведь сам видел под водой, в каком состоянии обшивка.

– Да, можно сказать, хуже не бывает, – согласился мой друг. – Но если бы мы смогли растянуть под водой парус сразу после того, как я это предложил, может быть, нам и удалось бы довести судно до земли и выброситься на отмель.

Я решил, что Озрик совершенно незаслуженно винил себя в беде.

– Что говорить – что случилось, того не исправить, – попытался я утешить его. – Это я принял решение нанять Протиса с его кораблем. А сейчас лучше озаботимся тем, как бы нам живыми добраться до берега в этом тазу.

Сарацин печально покачал головой:

– Даже в самом гнилом судне не начнется ни с того ни с сего такая сильная течь при совершенно спокойном море и почти полном штиле. Удача отвернулась от нас.

Его заключительные слова будто повисли в воздухе. Я поймал себя на том, что погрузился в размышления: было ли несчастье, случившееся с нашим кораблем, всего лишь случайностью, невезением или чем-то иным? Мне никак не удавалось отогнать от себя подозрение, что оно как-то связано с покушением на мою жизнь, случившемся в Каупанге.

До берега мы добрались уже перед самыми сумерками. К тому времени тонущее судно было так далеко от нас и так низко осело, что мы не видели ровно ничего из того, что там происходило. Можно было разглядеть лишь мачты, и мы предполагали, что оно так и уйдет под воду стоймя. Протис и его люди уже высадились на берег в маленькой бухте и вытащили шлюпку на берег. Вокруг нее уже собралось с дюжину людей. Я решил, что это те самые кораблестроители, о которых говорил молодой капитан. Выше на берегу я видел несколько недостроенных кораблей, стоявших на подпорках, рядом с которыми лежали наваленные в беспорядке доски. Еще дальше громоздились длинные сараи, в которых, как я решил, кораблестроители хранили свое имущество.

Мы находились уже совсем близко к берегу – можно было камнем добросить, – когда Вало, не обращая внимания на мое негодование, вдруг встал во весь рост. Лодка качнулась, и он громко вскрикнул.

Я оглянулся. Мой помощник указывал в море, и его глаза радостно сверкали. Точно на линии между нами и тонущим кораблем, не более чем в полумиле позади нас, виднелись две темные точки.

– Моди и Мади! Они плывут за нами. Так вот почему Вало выпустил их из клетки! – воскликнул Озрик.

– Быстрее! – крикнул я, опомнившись от изумления. – Мы должны опередить и встретить их.

Мы навалились на весла и быстро преодолели оставшиеся ярды. Протис и его матросы, а также несколько местных жителей залезли в воду и вытащили нашу лодчонку на сушу. Озрик прежде всего передал кому-то клетки с кречетами, чтобы их поставили подальше от воды. Собаки выскочили из лодки сами и умчались на берег.

– За нами плывут два больших и очень опасных зверя! – громко объявил я. Кораблестроители уставились на меня во все глаза. Только тут я сообразил, что они вряд ли понимают мой язык. Поодаль на берегу уже собралась небольшая толпа зевак, состоявшая в основном из женщин и детей, – это были, несомненно, семьи плотников. Им, конечно же, было любопытно, что на сей раз принесло море. Я заорал во всю глотку, чтобы привлечь к себе внимание, и ткнул рукой в сторону моря. Белые головы медведей заметно приблизились. Я поразился тому, насколько быстро они могли передвигаться в воде. Было видно, что хищники окажутся на суше прежде, чем я успею досчитать до пятисот.

До меня донесся удивленный ропот, который перешел в тревожный, как только люди сообразили, что видят.

– Аврам, скажи им, что медведи очень опасны и нам необходимо найти место, где их можно будет содержать, – сказал я драгоману.

Один из кораблестроителей оказался сообразительнее прочих. Он бегом кинулся к ближайшему сараю и распахнул его дверь.

Вало уже стоял на самом краю воды и держал в руках свою костяную дудочку. Когда медведи приблизились к берегу, он заиграл на ней. Толпа за моей спиной поредела. Люди спешили отбежать подальше и, лишь сочтя себя в безопасности, останавливались, чтобы посмотреть, что же теперь будет.

Мади и Моди вышли на берег одновременно. Они отряхнулись, разбрызгав в стороны могучие фонтаны воды, пропитавшей их мех, и стали осматриваться. Эти молодые медведи были уже громадными зверями, способными одним ударом могучей лапы сломать человеку хребет. Моди зевнул, показав широкую розовую глотку и заставив испуганно вскрикнуть нескольких смельчаков, решивших рассмотреть животных поближе. Издалека донесся негромкий скрип гальки – это отступали более осторожные зеваки.

Вало, напротив, пошел навстречу медведям, остановился на расстоянии вытянутой руки от них и, глядя на них, стал наигрывать свою простенькую мелодию. Хищники стояли у края воды и водили из стороны в сторону огромными остроносыми мордами. Их тоже очень интересовало происходившее. Сын егеря, не поворачиваясь к ним спиной, стал медленно отступать, пятясь задом и продолжая играть.

Медведи побрели за ним. Вало пятился к открытой двери сарая и все так же медленно вошел в нее. Звери же на несколько мгновений, за которые у меня успело перехватить сердце, остановились у темного входа. Они даже обернулись и снова посмотрели по сторонам, пробежав маленькими глазками по всей толпе наблюдателей. Я не дышал, так как мне было ясно, что, если они решат напасть на людей, остановить их будет невозможно.

Но притяжение музыки оказалось слишком сильным, и они все же вошли внутрь. Хозяин сарая кинулся вперед, чтобы захлопнуть за ними дверь, но я схватил его за рубашку и удержал:

– Не пугай медведей. Пусть они хоть немного привыкнут к новому помещению.

Конечно, местный житель не мог точно понять моих слов, но их смысл оказался ему ясен. Некоторое время он стоял рядом со мной, и мы вместе слушали музыку, которой Вало успокаивал хищников. Потом мы, так же вместе, подкрались к сараю и прикрыли дверь, оставив такую щель, чтобы мой помощник мог проскользнуть в нее, когда сочтет нужным.

Озрик не сдержал вздоха облегчения:

– Можно было бы и догадаться, что белые медведи хорошо плавают!

– Жаль, что мы не можем сказать этого о туре, – ответил я.

Но не успели слова сорваться с моих губ, как толпа вновь удивленно зашумела. Все уставились на лежавшую поперек зеркального моря золотисто-алую дорожку, проложенную заходящим солнцем. На красном фоне черным пятном выделялась голова тура. Бык плыл к земле, точно так же, как и медведи, хотя и заметно отстал от них.

У меня снова екнуло сердце. Я своими глазами видел бешеную ярость, с которой этот зверь растоптал Вульфарда, отца Вало, в кровавое месиво, и теперь меня заранее трясло при мысли о том, какую бойню он может устроить в столпившейся на берегу толпе. Тем более – и это еще усиливало мой страх – что местные жители боялись его куда меньше, нежели двух медведей. Для них, особенно с такого расстояния, тур мало отличался от обычного деревенского быка. Они не могли представить себе его огромного размера и жуткой силы и скорости, с какой бьют его устремленные вперед могучие острые рога. В толпе слышались заинтересованные разговоры, но не было заметно ничего, подобного той панике, которую вызвало появление медведей.

– Отойдите! Отойдите! – побежал я с криком к местным жителям, отчаянно размахивая руками, но встретил лишь непонимание и удивление.

Озрик тоже присоединился ко мне и жестами пытался заставить толпу подвинуться. Но зеваки уперлись и решительно не хотели сходить с места.

Тем временем тур добрался до мелководья и начал подниматься из-под воды. Тут-то по толпе и пронесся дружный изумленный вздох. Плывущий зверь оказался поистине чудовищем. Поднявшись над водой лишь наполовину – шеей и могучими темными плечами, – он приостановился, вытянул шею, задрал морду к небу и испустил громкий рев, эхом разнесшийся среди окрестных скал.

В этот момент Протис восстановил свою подпорченную репутацию. Юноша быстро сбежал на берег навстречу быку, держа в руке большую тряпку. Я подумал было, что наш капитан утратил рассудок. Он же, спотыкаясь и чуть не падая, устремился в воду. Тур сразу же пригнулся и попытался боднуть его смертоносными рогами. Протис, ловко увернувшись, избежал удара, а сам прижался к плечу животного и набросил на его огромную голову тряпку, закрыв при этом зверю глаза.

Тур ошарашенно вскинул голову, но молодой грек закинул руку ему на шею и умудрился повиснуть на ней. Зверь яростно замотал головой, а я словно наяву увидел ту кошмарную сцену, когда он вскидывал в воздух и перебрасывал с рога на рог изуродованное тело Вульфарда, и у меня чуть не подкосились ноги. Но Протис ловко держался позади рогов и, упорно цепляясь за шею гигантского быка, дождался-таки, пока тот притихнет, и снова закрыл ему глаза тряпкой. Внезапно ослепший и растерянный, тур замер на месте.

Тут у меня пробудились смутные воспоминания. Примерно так пахари моего отца заводили в стойла особенно норовистых быков.

– Нужна крепкая веревка! – крикнул я Озрику. Он уставился было на меня непонимающим взглядом, но почти сразу сообразил, что я имел в виду. Мы бросились к одной из куч корабельного снаряжения – Озрик торопился, насколько ему позволяла хромота, – отыскали моток прочного каната и, сбежав вниз по берегу, обогнули тура сзади. К нам на помощь поспешили Аврам и двое его людей: все вместе мы растянули канат и подвели его под колени задних ног зверя, как тетиву лука к оперению стрелы. Почувствовав прикосновение веревки, ослепленный тур двинулся вперед. Он медленно, нехотя вышел из воды, и мы направили его канатом туда, где стояли сараи.

Двое местных поняли нашу затею и, забежав вперед, распахнули двери самого большого и крепкого сарая. Все это время Протис держался возле самого плеча быка, шаг за шагом продвигаясь вперед вместе с ним и следя за тем, чтобы тряпка не сползла с его глаз. Так мы общими усилиями завели тура в его временное жилище и, как только капитан выскочил наружу, крепко заперли двери.

– Если он начнет буянить, этот сарайчик долго не продержится, – сказал я Авраму. – Попроси местных жителей собрать ему сена и принести воды.

Протис был бледен как полотно, и его била запоздалая дрожь. Я подумал, что он может даже упасть в обморок.

– Ты прямо герой, – сказал я ему. – Думаю, твой дед обрадуется, когда услышит, как ты спас всех нас от большой беды.

Моряк вымученно улыбнулся:

– Старик не простит мне гибели нашего последнего и единственного корабля.

Он поднял голову и уставился куда-то мимо меня, туда, где недавно еще виднелся его корабль. Море было пусто. Судно, вероятно, полностью скрылось под волнами. На глазах молодого грека блеснули слезы.

– У моей родни нет денег на постройку нового корабля. А ростовщики не поверят в долг тем, кого преследуют несчастья.

– Что ты собираешься делать дальше? – участливым тоном спросил я.

– Мои люди найдут себе работу на других кораблях, и я тоже смогу устроиться простым матросом, – вздохнул бывший капитан.

У него был настолько потерянный вид, что я протянул руку и ободряюще похлопал его по плечу:

– Сегодня твоя смелость спасла всех от больших бед. Я буду рад, если ты поедешь с нами в Рим.

Протис вздернул подбородок, словно вспомнив о своей прежней гордости:

– Я нанялся доставить вас в Рим и готов исполнять свои обязанности!