Роб пришел в себя на кровати. Значит, он дома. В спине, с правой стороны, пульсировала боль. Дышать было трудно. Но он заставил себя экономить глубину вдоха. Это помогло унять боль.

Голова была тяжёлой. Но с каждым вдохом мысли прояснялись. Он не рисковал открыть глаза. И был рад, что сдержался.

Прохладная ладонь легла на лоб. Роб чуть не застонал от облегчения.

— Сможет ли он справиться? Ведь даже царапина в это время может стать источником инфекции и дальнейшей смерти пациента. А то, что мы имеем — это ужасная, инфицированная рана. Внутреннего кровотечения нет. Но это мы решили субъективно. Никакой гарантии, что нет проникновения в плевральную полость, — голос его жены.

— Леди, говорите тише. Услышавшему Ваши суждения будет нелегко понять, откуда Вы набрались таких терминов. И меня заставляете вспоминать. Не к добру это, — сказал Митри.

— Почему Вы смирились с тем, что остались здесь навсегда? Неужели нет возможности вернуться назад? — лэрд затаил дыхание. О чём это они?

— Я не мог вернуться, если и была бы предоставлена такая возможность. Я убил человека.

— Дмитрий Александрович, я уверена, что это была случайность.

Странно разговаривает Сэс. И Митри не так прост. Выдаёт себя за другого. Хотя, нет. Сейчас у него есть возможность узнать историю лекаря. Или он попал к демонам и они говорят голосами жены и Митри? Маловероятно.

Лэрду очень хотелось перевернуться. Лежать на животе было крайне неудобно. Но если он пошевелится, то эти двое замолкнут. И он мог бы отдать жизнь на спор, что больше ничего не услышит.

— Это была не случайность, Лена. Этот человек изнасиловал мою жену. И она потеряла ребенка. Как ты думаешь, что я должен был сделать? И самое меньшее, что могло мне грозить — долгие годы тюрьмы строго режима. Но я не отсидел и года, когда меня пырнул заточкой сокамерник.

— Но ведь теперь она одна. А если бы Вы сдержались, отдали насильника в руки правосудия, то были бы с ней.

— Не думаю, что она осталась одна. Если моя теория верна, то в прошлое попадает двойник человека. И, скорее всего, продолжает жить жизнью своего двойника. Жена у меня прекрасный человек. И очень меня любила. Потерянный и напуганный странной жизнью Дима будет ей понятнее, и она будет о нём заботиться.

— А есть возможность поменяться обратно? Не хотелось бы думать, что, будучи беззащитной, Сэс попадет в лапы моего бывшего женишка.

— Не знаю. Может, и есть обратная связь. Мне тоже было тяжело сперва. Потом — невыносимо. А затем я смирился. Встретив же лэрда Роберта, я нашёл дом. И Вам советую принять свою судьбу. Обратной дороги нет.

— Я так не думаю. По, крайней мере, буду верить в это. Будь я мужчиной, смогла бы и здесь наладить жизнь. А будучи женщиной, я несвободна. Да и мужу Сэс не нужна. Ему нужен наследник. Появление ребёнка осложнит мне жизнь. Я хочу домой. И как можно быстрее. А до этих пор я должна хотя бы видимость домашней зверушки поддерживать. Сэс — не я. Когда она вернётся и опять станет прежней, её примут за одержимую. Я не хочу, чтобы из-за меня пострадал ещё кто-нибудь.

— Ты Алистера имеешь в виду?

— Из-за своей глупой ревности он не дал мне и шанса помочь мальчишке. На лице останется уродливый шрам. Теперь Алистер будет закомплексован, а девушки начнут от него шарахаться.

— Может быть, кто-нибудь его полюбит?

— Озлобленного молодого парня? Вряд ли.

— Дааа. Дилемма.

— Не выражайтесь.

Митри рассмеялся. На лэрде поправили одеяло, проверили лоб. На этот раз сухая рука лекаря.

— Если удастся вернуться, Вам уже будет всё равно.

— Вы правы, Митри. Это всего лишь мои бредни.

— А если Вы полюбите? Лэрд хороший хозяин и человек. Даже муж. Поверьте мне. Я дольше здесь жил. В это время человеческая жизнь мало ценится. А женщина вообще никто как личность. Всего лишь средство увеличить богатство, заиметь могущественных союзников и наследника, конечно. Вам повезло, что Вы попали сюда, и именно к Роберту.

— Да уж. Свезло. Простите. Спасибо Вам, доктор.

— Держитесь, Елена.

Раздался скрип стула и шаги. Дверь открылась и закрылась. Наступила тишина. Но Роб знал, что Сэс в комнате. Или не Сэс?

— Господи, что же мне делать? — горестный возглас Сэс заставил лэрда дёрнуться. К нему немедленно подошли.

— Лэрд, Вы пришли в себя, — голос жены дрожал.

Она испугалась того, что он мог слышать их разговор. Правильно боишься. Но не того, что он что-то узнал надо бояться, а того, что он её не отпустит. Ни за что. Ему нравится нынешняя Сэс. И, как бы это ни было несправедливо по отношению к настоящей леди Сесилии, он не хочет, чтобы она возвращалась.

Мужчина глухо застонал. Любое малейшее движение вызывало жгучую боль в спине.

— Давайте я Вас покормлю. Здесь есть наваристый бульон. Затем я Вам дам опий и Вы заснёте. Сон лучшее лекарство.

Роб безропотно выпил бульон. Интересно она его так напоила. Он хотел отказаться. Ведь приподнять голову и постараться выпить бульон из чаши, лёжа на животе, и здоровому проблем доставит. А Сэс просто дала его выпить при помощи соломинки. Очень удобно. И от лекарства он не отказался. Спину жгло огнём.

— Это ты спасла меня?

— Не совсем так. Я помогала Митри. И я рада, что Вы живы.

— Думаю, тоже рад. Сесилия, нам надо поговорить.

— О чём? Вы сейчас отключитесь.

— Когда приду в себя, — язык уже плохо слушался. Но он должен сказать. — Сесилия. Ты. Мне. Не безразлична. И давай на «ты».

Роберт дышал ровно, но поверхностно и часто. С каждой секундой дыхание успокаивалось. Тело расслабилось. Сомнений не было в том, что мужчина всё слышал. Мне стало легко. Тяжело жить чужой жизнью. А в чужой эпохе ещё сложнее. А если близкий мужчина ничего о тебе не знает — это в сто крат тяжелее. А теперь — пан или пропал. Хоть Роберт и сказал, что я ему не безразлична, я не имею права расслабляться.

Я достаточно прочитала книг о средневековье, да и ближайших к нам столетиях. Женщины никто. Они разменная монета. И отношение ко мне лэрда будет меняться как зимнее море. Мне не постичь его мировоззрения.

О любви и речи нет. Это в фэнтези легко. Прекрасные мужчины, храбрые женщины. И великая любовь решает всё. К сожалению, жизнь другая. Нам придется жить с лэрдом дружно. И моих усилий потребуется больше, если я не хочу выпить горькую чашу жизни средневековой женщины.