Поэзоантракт. «Том 2. Поэзоантракт»

Пятая книга поэз

I. Зарницы мысли

Дифирамб

Цветов! огня! вина и кастаньет! Пусть блещет «да»! Пусть онемеет «нет»! Пусть рассмеется дерзновенное! Живи, пока живешь. Спеши, спеши Любить, ловить мгновенное! Пусть жизнь за счастье сдачи даст гроши, — Что толку в том, когда — все тленное?! Пой! хохочи! танцуй! смеши! Воспламенись! всех жги! и сам гори! Сгори! — что там беречь?! Рискуй! рубись! выигрывай пари! В свой фаэтон сумей момент запрячь! Сверкай мечом! орлом пари! Бери!!.

1909. Июль

Мой год

Я десять месяцев мечтаю, А два живу и пью вино, — Тогда для всех я пропадаю, Но — где и как — не все ль равно! Как лютик, упоенный лютней, — Я человек не из людей… И, право, как-то жить уютней С идеей: пить из-за идей.

1909. Март

Странно…

Мы живем, точно в сне неразгаданном, На одной из удобных планет… Много есть, чего вовсе не надо нам, А того, что нам хочется, нет…

1909

Мой монастырь

Мой монастырь — не в сводах камня, Не на далеких островах, — В устоях духа нерушимых, В идее: жизнь земная — прах. Мой монастырь — не в песнопеньях, Не в облегчении молитв, — В делах, где принцип справедливость, В непониманьи смысла битв. Мой монастырь — не в истязаньи Бездушной плоти, — в грезе вширь, В неверии в бессмертье ада И в вере в Рай — мой монастырь.

1907

Надежды нет…

Глупец и трус способны жизнь любить: Кто понял жизнь — тому надежды нет. Но я живу и даже жажду жить, Хотя и жду вседневно новых бед. Я жизнь люблю, хотя не верю ей, — Она не даст ни счастья, ни любви. Приди же, смерть, приди ко мне скорей, Чтоб я не ждал, и сразу все порви…

1909. Октябрь

Песня

Велика земля наша славная, Да нет места в ней сердцу доброму: Вся пороками позасыпана, Все цветущее позагублено. А и дадено добру молодцу Много-множество добродетелей. А и ум-то есть, точно молынья, А и сердце есть, будто солнышко, И пригож-то он, ровно царский сын, И хорош-то он, словно ангельчик. Да не дадено, знать, большой казны, И пуста мошна, что лес осенью, А зато не знать ему радости И прожить всю жизнь прозябаючи…

1909. Август

Мыза Ивановка

Извне

Я не живу душой на свете, Хотя реально в нем живу; Но где мой край, где шири эти, — Я вам навряд ли назову. Мне непонятна жизнь земная, Темна, ненужна и гадка; Зачем мне жить — не понимаю: Я здесь без чувств, без языка… Ведь жизнь души моей — в пространстве, Ни на земле, ни на луне, Ни в миге и ни в постоянстве, Но царства злобного — извне.

Я речь держу…

Я речь держу… Да слушает, кто хочет! — Черствеет с каждым днем суровый мир. Порок гремит, сверкает и грохочет. Он — бог земли! Он — мировой кумир! Я речь держу… Да слушает, кто может! — Искусство попирается стопой. Его огонь болотный мрак тревожит, Его огонь ослаб перед толпой. Я речь держу… Да слушает, кто верит! — Настанет день — искусство станет звук: Никто значенья строго не измерит, И, может быть, никто не примет мук. Я речь держу… Да слушает, кто близок! — Настанет день, день эпилога чувств. Тот день убьет (зачем же он так низок?) Вселенную — искусство из искусств!

1909. Июнь

Мыза Ивановка

Раз навсегда

Мой смех ответом суждений язве! Поэт сознаньем себя велик! Вы, судьи, — кто вы? вы боги разве, Что вам доступен небес язык? Когда кто видел, чтоб к солнцу совы Свой обращали полночный взор? Когда кто слышал, что песни зовы Дороже людям, чем шумный вздор? О вы, слепые земли пигмеи, Что вам до звуков святой трубы! — В безмозглой злобе — всегда вы змеи. В убогом гневе — всегда рабы. Смешон и жалок поэт, доступный Толпе презренной и зверски злой, Толпе бездарной, толпе преступной, — Развенчан гений ее хвалой. Но славен ясно, но славен вечно Певец, желанный душе певца. Кто чует смутно, кто жив сердечно — Тому пою я с зарей лица.

1909. Апрель

«Собратья»

Все — Пушкины, все — Гёте, все — Шекспиры. Направо, влево, сзади, впереди… Но большинство из лириков — без лиры, И песни их звучат не из груди… Все ремесло, безвкусие и фокус, Ни острых рифм, ни дерзостных мазков! И у меня на «фокус» рифма — «флокус», А стиль других — стиль штопаных носков. Изношены, истрепаны, банальны Теперь стихи, как авторы стихов. Лубочно вдохновенны и подвальны Их головы — без нужного голов. Титаны — все, а вместе с тем — все крохи, Швейцар, столяр, извозчик и купец — Все, все поют, смеша, как скоморохи, Гадливость вызывая, как скопец. И хочется мне крикнуть миллионам Бездарностей, взращенных в кабаке: «Приличней быть в фуражке почтальоном, Чем лириком в дурацком колпаке».

1909. Июнь

Мыза Ивановка

Вы, те…

Вы, те, что носите на плечах мертвый шар, Наполненный Бог весть какой ничтожной дрянью, Сумели ли бы вы зажечь в себе пожар Такой, как я зажег за недоступной гранью? Вы, те, что учитесь, чтоб ничего не знать, Вы, незнакомые с восторгом восприятья, Вы, пролетарии и блещущая знать, Я вас не допущу до нового распятья. Все светозарное в вас пробуждает злость, — Будь это Сам Господь или поэта строфы. Но помните одно: забит последний гвоздь, Что кован для Креста, — и нет второй Голгофы!

1909. Июнь

Мыза Ивановка

Мой стих

Мой стих — пощечина Условиям земли. Чья мысль отточена, Внемли! Эй вы, иуды-братья, Сжигайте песнь мою: Всему проклятья Пою!..

1909. Июнь

Мыза Ивановка

Щит-солнце

Солнце — мой щит от ночного щемящего ужаса. Я прибегаю ко власти Высоких Защит. С первым лучом да отпрянет злой дух, разоружася. И да слепит его очи мой солнечный щит. Скроется ночь, омертвив беспокойные шорохи, Тайны свои захватив для грядущей сестры… Тайна ночей — не огонь ли в чуть тлеющем порохе? Взоры ночей не цветами ли гроба пестры? Ночи безумны, и нас призывают к безумию… Старое здание молит, клянет и трещит… Мечется сердце, а мысль непогоды угрюмее… Что бы и было, когда бы не солнце, мой щит…

1909

А знаешь край?…

…А знаешь край, где хижины убоги, Где голод шлет людей на тяжкий грех, Где вечно скорбь, где лица вечно строги, Где отзвучал давно здоровый смех, И где ни школ, ни доктора, ни книги, Но где — вино, убийство и… вериги?…

1907

Все кончено, а солнце вновь восходит

Параллель

Борец за благоденствие страны Жизнь отдает, не зная колебанья, Но зная хорошо, что суждены Ему, герою, муки и страданья. С презрением смотря на палачей, С улыбкою на эшафот он всходит, Но ясен смысл смеющихся очей: — Все кончено, а солнце вновь восходит. Так героиня, знавшая сердец, В нее влюбленных, силу, ад и пламя, Почувствовав, что всем мечтам конец, На море смотрит грустными глазами. Блестящий, яркий солнечный восход Ее на размышления наводит. Она твердит, смотря на лоно вод: — Все кончено, а солнце вновь восходит.

1906

Воздвиженье

Из сел иди, из рощ иди К широкой лобной площади, Печальный, сирый люд. Кричи во всеуслышанье: «Для праздника Воздвиженья Погибнет тот, кто лют». Пред ним, судьею праведным, И Тем, Кто мудро правит им, Разлей, как море, скорбь: Пусть гибнет безрассудное!.. Святится место судное! Спины, народ, не горбь! Сегодня крест страдальческий, — Как эпилог скитальческий, — Во храме водружен; Поставьте ж крест забвения Вы, цепи жизни звения, Толпа мужей и жен. Поставьте в душах любящих Вы, легионы в рубищах, Своим невзгодам крест; Прощеньем награжденные, Живые, возрожденные, Заполните окрест!

1909

Царство небесное

Рыцарям честным идейного мужества, Всем за свободу свершившим чудесное, Павшим со славой за дело содружества — Царство небесное. Верным и любящим гражданам нации, Объединенным могилою тесною, Детям сознательным цивилизации — Царство небесное. Всем закаленным в стремлении пламени, Всем, испытавшим мучения крестные, Витязям доблестным честного знамени — Царство небесное. Вечная слава героям несдавшимся! Вечная память и имя известное! Всем потрудившимся, всем исстрадавшимся Царство небесное.

1909

Рыцарь духа

Символ

Человек, заковавший свой разум В строгих принципов духа кольчугу, Этим к небу возносится разом, Примыкая к почетному кругу. Взявши меч справедливости в руки, Что гимнастикой развиты веры, Он идет под штандартом науки Показать нам отваги примеры. Ждет его не один уже недруг: Смотришь, Ложь подползает ехидной, То Соблазн на ретивом коне вдруг Пристает к нему с речью бесстыдной. Не смущается доблестный витязь, На удар отвечает ударом, Грозно кличет: «с пути расступитесь!» И глаза его пышут пожаром. Наказуя гордыней объятых, Он — смиренных и правых защита. Сердце светлое спрятано в латах, И душа в них великая скрыта. Да, мечи из божественных кузниц Обладают могучею силой И, свободными делая узниц, Палачам угрожают могилой.

1907

Бунт волн

Небо грустно и сиренево, Как моих мечтаний фон. Вновь дыханием осеннего Ветра парус оживлен. …Воды сильны, воды зелены, Как идейные юнцы: Непонятны гор расщелины Волнам, словно нам — отцы. Уговоры ветра ласковы, Он волнует, манит ввысь, И, кипучие, от ласки вы Речки-мамы отреклись. Вы бушуете, взволнованы Светозарною мечтой, Тайной мыслью околдованы, Вызывая все на бой. И песок, и камни с рыбами Вы кидаете, грозя Уничтожить, их ушибами Награждая и разя. Все могучими расстреляно!.. Уважая смелый риск, Вы в гранитные расщелины Шлете бездну светлых брызг. Разукрашенный сединами Возмущается утес И с другими исполинами Шлет в ответ огонь угроз. Вы смеетесь, волны белые, Над угрозой стариков И, отважные и смелые, Шлете брызги вновь и вновь. Но как дряхлые расщелины Не опасны для воды, — Так и брызги, что нацелены В них, — бесцельны и пусты.

1907

Тленность Ада

(интуитивный этюд)

Человек в немом общеньи С духом мертвого бессмертным — В вечном перевоплощеньи, В восприятии инертном. Дух проходит много стадий, Совершенствуясь величьем; Только в высшем он разряде Будет одарен безличьем. Все земные оболочки Только временны и тленны И нужны для проволочки Достиженья неизменно. Интуитивностью слуха Я вдаюсь в предположенье — Совершенствованья духа До известного мгновенья; Дух достиг культурной точки, Предназначенной судьбою, И, уйдя из оболочки, Кончил навсегда с землею; В этом — Рай, — души победа; В чем же ад, — вопрос уместный: Не испытанные ль беды В оболочке бренной тесной? Этим рушу ада вечность: Ад — в искании предела Перехода в бесконечность Пред последней смертью тела; Мне твердят инстинкты слуха: Злые духи есть явленье Совершенствованья духа В формах перевоплощенья. Резюмирую: нет злобы В окончательном пределе, И живет она особо Только в воплощенном теле, Да в моменты перехода; Солнце правды торжествует, С голубого небосвода Нас надеждою дарует. Рай — в конечном достиженьи Духом вечного безличья, В бестелесном воплощеньи Совершенного величья.

1907

Здесь и там

(рефрены)

Тайна смерти непонятна Для больших умов; Разгадать, — мы, вероятно, Не имеем слов. Мне догадка шепчет внятно: «Верь моим словам: Непонятное — понятно, Но не здесь, а Там».

Мысль работает тревожно: «Жил, всю жизнь греша, И тебе навряд ли можно Рая ждать, душа». Друг, твое сомненье ложно; Верь моим словам: «Невозможное возможно, Но не здесь, а Там».

Жил ты с другом беззаботно, Гимны пел судьбе; Друг любимый безотчетно Жертвой пал в борьбе. Дружий дух ушел обратно Словно фимиам… «Невозвратное — возвратно, Но не здесь, а Там».

1907

Импровизация

Как смеют хоронить утром, когда на небе солнце? Как смеют ковать цепи, когда не скован венец? Как смеют срывать розу, когда она благоухает? Как смеют бросать женщину, когда она полна любви? Как смеют пить воду, когда в воде падаль? Как смеют улыбаться, когда существует скорбь? Как смеют надеяться, когда есть разочарованье? Как смеют жить, когда жизни нет?!..

1910. Август

Похоронная ирония

Мы помолимся, когда придем на вынос: Господи! Спаси нас, Господи, спаси нас! И подумаем, склоняясь над могилой: Господи! Помилуй, Господи, помилуй! И о жизни мы помыслим в нашем тайном: Господи! Подай нам, Господи, подай нам!..

1910. Июнь

Поэту («Лишь гении доступны для толпы…»)

Лишь гении доступны для толпы! Но ведь не все же гении — поэты?! Не изменяй намеченной тропы И помни: кто, зачем и где ты. Не пой толпе! Ни для кого не пой! Для песни пой, не размышляя — кстати ль!.. Пусть песнь твоя — мгновенья звук пустой, — Поверь, найдется почитатель. Пусть индивидума клеймит толпа: Она груба, дика, она — невежда. Не льсти же ей: лесть — счастье для раба, А у тебя — в цари надежда…

1907

Великому современнику

День 20 ноября 1907 г

На пустынной дороге, у старой часовни, Где старушка-зима в белой шубе брела, Где скрипучий мороз забирался под дровни, — Наша первая встреча, учитель, была. Кротко встретились мы. Как-то ласково молча, Мы с тобою пошли в твой приветливый дом. Отчего эта песня далекая волчья, Что скучала тогда, мне звучала потом? Отчего, отчего эти бледные блики Той особой луны не погасли теперь? Отчего так близки, так безмерно велики Этот дом, этот сад, эти сени и дверь? Всею гаммою чувств, всей душою порывной Я отдался тебе в незабвенную ночь, Преклонясь перед скорбью твоей беспрерывной, — И, — спасибо тебе, — ты не гнал меня прочь. Гениальный поэт — вдохновенный психолог И провидец людей с их бездушием душ, Ты взглянул на меня… Был и грозен и долог Твой внимательный взгляд. Мне лукавить к чему ж? — Я, смутясь, трепетал под невиданным взглядом. Вдруг ты взял — точно солнце, сверкая лицом! Ты мне мысль подарил бесконечным нарядом, Ты мне душу объял неразрывным кольцом. Мой учитель и друг! мой отец и владетель! Пусть же сердце играет и бьется во мне! Я к тебе сохраню, — это видит Спаситель! — И любовь, и восторг в непробуженном сне!

1909. Март

У К.М. Фофанова

(Один из вечеров у поэта)

Мигая, лампа освещала, Как ландыш, чистые листы. Лицо поэта озаряла Улыбка ласковой мечты. Я, углубляясь в воплощенья Его измученной души, Слыхал, как сердце в упоенье Мне пело: «Стихни… не дыши…» С миражем в вдохновенном взгляде Я аромат элегий пил. Дышало маем от тетради, Сиренью пахло от чернил! Как много разных ощущений Я в этот вечер восприял: Страданий, бодрости, стремлений, Поверив снова в идеал. И в пору зимнюю пахнуло На нас вдруг раннею весной. Поэт молчал, жена вздохнула, Тоскливо пробил час ночной.

1907

Певица страсти

Не слышу больше я песен страстных, Горячих песен, любовных песен, Не вижу взоров ее прекрасных, И мир печален, и сер, и тесен. Темнеет небо, и вянут розы; Тоска мне сердце щемит уныло; Сгубили юность певицы грозы, Ее толкнули они в могилу. В могиле дева — певица страсти. Как иронична, жестока фраза! И сердце рвется мое на части: Как это скоро! как это сразу!.. О, как контрастно звучат два слова: Смерть — замерзанье, а страсть — кипенье. Уж не услышу я песен снова, Не зарыдаю от вдохновенья. Но что свершилось, то безвозвратно… Порвались струны, умолкла лира… Так спи ж спокойно: ты нам понятна, Певица страсти горячей, Мирра.

Полусонет («Под стрекотанье ярких мандолин…»)

Под стрекотанье ярких мандолин Цвела мечта, моя фата-моргана. Балькис, Мадлэн, Мирэлла, Вандэлин Проплыли в даль — как бархат струн органа. А вот еще — Луиза и Мюргит, Лилит, Робер, Агнеса, Сандрильона… У палевых, олуненных ракит Они стеклись ко мне для котильона. Но подожди, чей призрак это? Тих Спокойный шаг в безмолвии долины. В его очах поет ключистый стих И заглушает стрекот мандолины. Средь призраков нетленной красоты, — Ты, автор их, прекраснее всех — ты.

1909. Сентябрь

Реквием

Помилуй, Господи, Всесветлый Боже, Царицу грез моих, Твою рабу, И освяти ее могилы ложе, И упокой ее в ея гробу… И вознеси ее святую душу, Великий Господи, в пречистый Рай… А если я, Твой раб, любовь нарушу, Своею милостью меня карай. Даруй страдалице — любимой, милой — Познать величие Твоих щедрот… Господь, укрой ее! Господь, помилуй! Услышь, о Господи, мой грешный рот… Услышь мольбу мою, и, веру множа В Твое сияние, внемли рабу: Помилуй, Господи, Всесильный Боже, Мою владычицу, — Твою рабу!

1910. Март

Океану — капля

Сын мира — он, и мира он — отец. Гигантское светило правды славной. Литературы властелин державный. Добра — скрижалей разума — певец. Он мыслью, как бичом, вселенную рассек. Мир съежился, принижен, в изумленьи. Бичуя мир, он шлет ему прощенье. Он — человек, как лев. Он — лев, как человек.

1907

Памяти Н.А. Некрасова

Помните вечно заветы почившего, К свету и правде Россию будившего, Страстно рыдавшего, Тяжко страдавшего С гнетом в борьбе. Сеятель! Зерна взошли светозарные: Граждане, вечно тебе благодарные, — Живы заветами, Солнцу обетами! — Слава тебе!

1907

Памяти В. Башкина

Скромным и застенчивым Ушел от нас он, юным… Я обращаюсь к струнам, Струнам переменчивым. Пойте, струны в трауре, Кончину незаметную. Элегию ответную Моря ль споют, дубравы ли? Я отпеваю юношу, Светило мимолетного, С любовью жизнь твою ношу В мечте всего бесплотного.

1909. 17 ноября

Граалю Арельскому

(Рецензия на его «Голубой ажур»)

Я Вам скажу, как строгий ментор, Снимая с лампы абажур: Вы — идеальный квинт-эссентор, И элегантен Ваш ажур… Когда б стихи назвать поэзы И не смущаться света рамп, Я на мотивы Марсельезы Вам спел бы наглый дифирамб. Пускай Верлен с трудом Ренана Не составляют мезальянс… Пью рюмку пьяного Банана За боле спецный ассонанс…

1911. Октябрь

Памяти Н.А. Римского-Корсакова

(сонет)

Баян умолк… Слеза его аккордов Еще блестит кристаллом неземным — Как всплески вод таинственных фиордов, Как над грехом безгрешный серафим. Он жизнь отпел… Душа вспорхнула гордо На небеса зефиром голубым… Перенеси удар, отчизна, твердо, Воспой его, как ты воспета им. Пусть задрожат в сердцах народных арфы И воспоют творца Садко и Марфы; Снегурочка воскреснет в Мая Ночь; Раздастся гимн торжественных созвучий, Он загудит, живящий и могучий, Прославив песнь, — нам мать, Баяну — дочь…

1908. Июнь

Мыза Ивановка

Арнольдсон

Элен себе искала компаньона, Желая в заграничное турнэ; Жан, встретясь с ней, сказал: «Je vous connais: Вы — греза Гете и Тома — Миньона. Хоть греза их, положим, без шиньона, Я, — все равно, — готов продлить свой сон… Итак, Элен, Вы для меня — Миньона, Чей образ воплотился в Арнольдсон». Пусть, пусть года — нещаднее пирата, Все ж Арнольдсон — конечная Сперата, В ее душе святой огонь горит. О время, вредия! Смилуйся и сдобрись, — О, подожди стирать слиянный образ Двух гениев в лице одной Зигрид.

1910. Благовещение

В альбом Олимпии Боронат

Есть где-то край… Есть где-то край волшебный, Где небеса и море — бирюза, Где все поет кому-то гимн хвалебный, Где мысль — огонь, и чувство где — гроза. И этот край, с его очарованьем, С его мечтой, струистой, как гранат, С его огнем, с его благоуханьем Зовет любить чарунья-Боронат.

1909. Январь

Повестушка дней Малюты

Там, вблизи от пышных гридниц, Где князья в кругу бесстыдниц — Полюбовниц правят пир, Где истомны горностаи И блестят при люстрах стаи Безалаберных рапир, Там разбросились избушки На темнеющей опушке У заросшего пруда. А в избушке все холопы, Столяры да землекопы Все сподвижники труда. У владельца, как нарочно, Мысль разнузданно-порочна, И каприз его — закон. Все боятся, все трепещут, Видно, больно плети хлещут, Извиваясь, как дракон. Княжич Ор из зла изваян. У кого такой хозяин, Тот и жизнь готов проклясть. Раз случилось, что Глашурка, Миловидная девчурка, Пробудила в князе страсть. Что приказано — исполни, А не то, мгновенней молний, Вспыхнет гнев, — тогда конец. И Глафиру шлет к тирану, Затаив глубоко рану, Старший брат ее, кузнец.

Глазки Глаши — васильковы, Озарят они альковы, Точно звезды декабря, Пробуждают в князе зверя, В страсть свою всесильно веря, К пылу новому храбря. Не кляла Глафира доли, Полудикая дотоле, Забрала над Ором власть. Плеть его давно не хлещет, Перед Глашей Ор трепещет, Проклиная втайне страсть. Что поделать! мозг бессилен, Точно днем при солнце филин, — Село чувство на престол. Всем привольно, всем вольготно, Всем поется беззаботно, Весел в праздник людный стол.

III

Честь сестры оберегая, Думал Петр: «Пускай другая, Но не Глаша — без венца». Он один грустил в поместье, И создался способ мести Вдруг в мозгу у кузнеца. Что вы скажете! вот смех-то! Когда радостно у всех-то, Положительно у всех, Вздумал мстить крестьянин честный, Замуравлен в мысли тесной, Что любовь без брака — грех. Эх ты, матушка Россия, Просвешенье, как Мессия — Не идет к тебе, хоть плачь. Ты сама себе заноза, Ты сама себе угроза, Ты сама себе палач!

1909. Июль

Мыза Ивановка. Пудость

Похороны

(баллада)

Страна облачается в траур — Великий поэт опочил… И замер от горя преемник, Чей гений певец отличил. Театры беззвучны, как склепы; На зданиях — черный кумач; Притихли людей разговоры; Бесслезен их искренний плач. Лишилась держава пророка, Устала святая звезда, Светившая темному миру Путь мысли, любви и труда. Унылы холодные зори, И мглисты бесцветные дни, А ночи, как горе, глубоки, Как злоба, жестоки они. Рыдают воспетые ветры, Поют панихиду моря, Листву осыпают деревья В июне, как в дни сентября.

Сияет торжественно лавра, Но сумрачны лики икон; Выходит старейший епископ Из врат алтаря на амвон. Выходит за ним духовенство, — Оно в золоченой парче. Кадило пылает в лампаде, Лампада мерцает в свече. Толпой окруженный народа, Подходит к собору кортэж; Но где же стенанья и слезы, И скорбные возгласы где ж? В толпе и природе затишье — Ни жалоб, ни воплей, ни слез: Когда умирают поэты, Земное под чарами грез. Несут светлоокие люди Таинственный гроб к алтарю, И славят церковные хоры Загробного мира зарю. Над гробом склонился преемник — Безмолвен, как строгий гранит — С негреющим солнцем во взоре И лунною сенью ланит. Он смотрит на первую маску: Смерть шутит жестоко и зло… Он видит — как лилии руки, Он видит — как мрамор чело.

Что смолкли церковные хоры? Что, в диве, склонилась толпа? — С небес светозарною дымкой Сквозь купол струится тропа. По этой тропе лучезарной Снисходит поющий эдем; То звуки нездешних мелодий! То строфы нездешних поэм! Очнулся скорбящий наследник, Он вещую руку простер; И солнце зажглося во взоре, И вспыхнула речь, как костер. — Живи! — он воскликнул; и тотчас Поднялся из гроба поэт; Он был — весь восторг вдохновенья, Он был — весь величье и свет! Он принял от ангела лиру И молвил, отбросив аккорд, Земною кончиною счастлив, Загробным рождением горд: — О, люди друг другу не верят… Но лгать им не станет мертвец: Я песней тебя короную, И ты — мой наследник, певец!..

Когда же расплылось виденье, — Как жизнь, неразгаданный гроб Хранил в себе прах, еще юный, И ждал его червь-землекоп. От чар пробужденная лавра Не знала, — то чудо иль сон?… То знал коронованный песней, Но тайну не вытаит он. Бряцала ли лира в соборе, Спускался ль заоблачный мир, И кто был преемник поэта — Пророк или просто факир?…

1908. 17-го окт.

Призрак великой царицы

(баллада)

Я шел крещенским лесом, Сквозистым и немым, Мучительной и смутной Тревогою томим, Ночь зимняя дышала Морозно на меня, Луна лучи бросала Холодного огня. Таинственностью леса И ночи тьмой смущен, Я шел, и мне казалось, Что кем-то окружен — Холодным, как дорога, Нездешним, словно Бог, Неясным, как тревога, Но кем, — я знать не мог. Деревья заредели И вышел в поле я; А там, вдали, мерцали Уж огоньки жилья. Загадочной тревогой Все более томим, На лес я обернулся, Завороженный им: На ели-исполины Луна, бросая свет, Второй Екатерины Чертила силуэт. Казалось мне: три ели Как в сказочном кругу, Царицу воплощали В сверкающем снегу. Казалось, три вершины В слиянии своем — Глава Екатерины Под белым париком. Ветвей же пирамида Подсказывала мне, Что в мантии царица Предстала при луне. Красивой головою Она качала вновь: Знать, ветром колебались Вершины их стволов. Прорезали мгновенно Мне мысли мозг, как бич, И мог я вдохновенно Виденья смысл постичь: Царицы привиденье Над лесом, в тихом сне, Всей жизни измененье Вещало молча мне. Я вспомнил, что в сияньи Порфиры золотой Она не мало блага Вершила над страной; И вспомнил я преданье, Что этим же путем Из города, при море, Рожденного Петром, Она езжала часто До шведского дворца, Доставшегося смертью Последнего борца: Что ею на дороге Поставлены везде Внушительные боги В чугунной красоте; Что эти истуканы, Признательные ей За их созданье, призрак Являют для очей. И мысли, как зарницы, Сверкали в голове Пред призраком царицы В морозной синеве. И как все изменилось Под царственным венцом, Так мне теперь казалось — И в бытии моем Произойдет по воле Великой из цариц… И я на снежном поле Упал пред нею ниц.

1907

Снежная летаргия

(этюд)

Вам, чьи прекрасные уроки В душе запечатлели след, Вам посвящает эти строки Вас понимающий поэт. В них не таится смысл глубокий И мысли в них великой нет, Но в них надежна вера в свет — Кипучей молодости соки. Примите ж, друг мой дорогой, Этюд, подсказанный душой — Дитя минуты вдохновенья, Безвестный автор просит Вас Мольбой своих печальных глаз Не похвалы, а снисхожденья.

От подводных ключей незамерзшая, Речка льется, поспешная синяя; Лишь природа, зимою обмершая, Заколдована в снежном унынии. Оголились деревья кудрявые, Притаились за речкой застенчиво — Словно витязь, увенчанный славою, Вдруг развенчан судьбою изменчивой. Солнце, пылкое в летние месяцы, Утомилося жизнью палящею, Бредом солнцу минувшее грезится, И отрадно ему настоящее. Часто люди, безделицей каждою Увлекаясь, палятся порывами И, упившись мучительной жаждою, Отдыхают мечтами счастливыми.

Я иду и ищу по наитию В лабиринте лесном указания; А тропа ариадниной нитию Сокращает пути расстояния. Много символов мира далекого: Духа доброго, Зла инфузорию, Вплоть до Бога, Собою высокого, — Мог найти в сосен, елок узоре я. Вот я вижу лицо Мефистофеля — Два рожка и бородка козлиная; Рядом с ним выплывают два профиля — Чертенята с улыбкой змеиною. Отстрани от меня нечестивого, От соблазна избавив угарного; Силой разума, злого и льстивого, Да не сделают мне зла коварного. Вот три ели слились в одной линии И одною мерешатся издали. Что за символ над снежной пустынею, Да и место рожденья их чисто ли? Преклонись, духом смысл прозревающий Откровенья Творца всеединого: Этот символ, тебя поражающий, — Знак святой Божества триединого.

III

Вечер мягко вздохнул и приветливо Убаюкивал лес засыпающий; Ветерок обнимался кокетливо С липой, днями былыми мечтающей. Снег кружился воздушными грезами, Как они, рассыпаяся в воздухе, Или плакал, растаявший слезами, Как о силах, накопленных в роздыхе. Сколько грусти в момент усыпления В зимний вечер в деревьях мертвеющих — Словно тысячи душ в угнетении Здесь собрались, о рае жалеющих! Ветерок напевает мелодии, От которых душа разрывается. Это — песенки смерти пародии; Кто-то с кем-то надолго прощается…

Заблестит солнце яркое, вешнее, Разукрасятся ветви одеждою, И пробудится — силой нездешнею — Вновь природа горячей надеждою. Забурлят воды радостным говором, Пробужденные царственным голосом; Разогретые солнечным поваром, Вновь поля разукрасятся колосом. Птица станет слетаться за птицею Из-за синего моря свободного… Как отрадно весною-царицею Грезить в царстве Мороза холодного!

Так и мы, как природа уснувшая В пору зимнюю — в смерти мгновение: Нас не манит земное минувшее И бодрит светлый луч возрождения. О, не плачьте, друзья безутешные: Мы ведь живы душою бессмертною — Нашей мыслью последней безгрешною, Наших близких молитвой усердною.

1907

II. Это было так недавно…

Notturno

Это было в самом деле, Или только показалось? Над рекой мы ночь сидели, Но ни слова не сказалось. Где — не помню, как — загадка, Повстречались мы любовно… Сонно фыркала лошадка, Отведенная за бревна. Кто-то пел под арфы гутор. Кто-то что-то мне ответил… Спал в бреду вишневый хутор, Как слиянье наше, светел. Думал я, сгибая прутик: «Точно радость, ты короток…» И на нас смотревший лютик Был, как чувства наши, кроток. И хотелось, и желалось Без конца истомы в теле… Это только мне казалось, Или было в самом деле?

1911

Лилии души

В светозарной душе белых лилий посев Расцветет для услад урожая, И болотный туман испарится, осев, Только солнце дохнет, угрожая. В светозарной душе — белых лилий посев, И такая душа — всем чужая. Как расцвет золотист! как расцвет ее бел! Помнишь? — днем лепестки перелили Гаммой радуги звонкой, — но луч ослабел, И померкли мелодии лилий. А зарею опять тихий колокол бел, Сердце златно лучи распалили. Без боязни сбирай белоснежный посев, Тот сбирай, кто — исчадье порока. Пусть тебя не страшит окружающий зев: Эта жатва не знает упрека… Ты надменно пожнешь искупленья посев, Но души не поймешь — как пророка…

1909. Ноябрь

Мимоходом

Она заходит в год раза два… Совсем случайно… мимоходом… Ее движенья, ее слова — Как и давно, как прошлым годом. Все та же гордость, все тот же лед И равнодушье напускное; И то паденье, и то полет, Полувражда, полуродное… Но эти взгляды, — они не лгут… В них даже ненависть любовна… В них столько чувства, такой уют, Что, право, дышится не ровно. Но блещут ядом ее слова, Цинично мучающим ядом. Она заходит в год раза два… Так… мимоходом… бывши рядом…

1909. Сентябрь

Выйди в сад…

Выйди в сад… Как погода ясна! Как застенчиво август увял! Распустила коралл бузина, И янтарный боярышник — вял. Эта ягода — яблочко-гном… Как кудрявый кротекус красив. Скоро осень окутает сном Теплый садик, дождем оросив. А пока еще — зелень вокруг, И вверху безмятежная синь; И у клена причудливых рук — Много сходного с лапой гусынь. Как оливковы листики груш! Как призывно плоды их висят! Выйди в сад и чуть-чуть поразрушь, Это осень простит… Выйди в сад.

1909. Август

Мыза Ивановка

Катюлинька

Гули-гулинька, гуля-гулинька, С белым крылышком голубок… Это ты, мой друг, ты, Катюлинька. Ты, Катюлинька, мой дружок? Осень дымчата. Лес и хижина. День склоняется. Ночь близка. Ты обижена… Ты унижена… Ты любима мной, — как тоска… Двери скрипнули. Бьется крылышко, — То колышется твой платок… Где ты, молодость?… где ты, силушка?… Где Катюлинька — мой дружок?

1909

Вдохновение

Я пробегаю мокрой рожью. Ищу во ржи огнистый мяч… И слышу-вижу: к Запорожью Течет Олонецкий Кивач. И Лена ластится к Дунаю, Войдя в Байкал, громя Алтай… О, ты поймешь — я это знаю, Но берегись, — не разболтай… Спадает с неба Сакраменто, Земля — сплошная бирюза… Привет тебе, мираж момента — Молниеносная гроза!

1910. Март

В самуме

Меня качал двухгорбно Верблюд, корабль пустынь, Мне было скорбно-скорбно, Цвела в душе полынь. Вдали пестрел оазис, Бездумен был сам ум, Вдруг небеса порвались, И взвихрился самум. Свистело что-то где-то, Кружился кто-то там; И кем-то я раздета, И кто-то льнет к устам… Чарует черный голос, — Слабею от борьбы… Сдаюсь… Но я боролась, Цепляясь за горбы. Молиться? — нет святыни… Я гибну… я в тоске… Верблюд, корабль пустыни, Топи меня в песке!

1911

Резедовый букет

Испуганно внемля далекой ракете, Когда задремали в истоме сады, Купая лицо в резедовом букете, Она понимала мирок резеды. «О, как бархатисты, как томно-кудрявы, — Она обращалась чуть слышно к цветам: — Я верю: вы чутки, и люди неправы, Когда вас срывают, — ведь больно же вам… Я в вазу поставлю вас, цветики, в вазу С такою холодной прозрачной водой…» Цветы эту ласку восприняли сразу И к ней потянулись душистой мечтой. Они благодарны, цветковые души, — Она это знала… Но выпал букет, И, все их измяв крошкой-туфелькой в плюше, Она разрыдалась, упав на паркет…

1909

Я хочу…

Я тебя постараюсь простить, Как прощает свечу мотылек… Пусть отныне тебе я далек, Но приди же меня навестить. Приходи, как бывало, гостить, Не вверяйся обиды пращу. Я хочу… я могу… я прощу… Я тебя постараюсь простить…

1909

Рондель

Я лунопевец Лионель — Пою тебя, моя царица. Твоим лучом да озарится Моя унывная свирель. Пою в сентябрь, пою в апрель… Пока душа не испарится, Я, лунопевец Лионель, Пою тебя, моя царица. Сотки туманную фланель, Луна, любви и неги жрица, И пусть тобой осеребрится Измученный полишинель — Твой лунопевный Лионель…

1911. Март

Интродукция («Не было, может быть, этого…»)

Не было, может быть, этого? Может быть, это и было?… Тайна пруда фиолетова, Месяц — что солнце без пыла. Кто-то, как нимфа загадочный, В тальме, как страсть, беспорядочный, Дышит в лицо мне гвоздикой С улыбкой восторженно-дикой… Хочется мне ненасытного, Этого тайного этого… Месяца звездносвитного! Воды, где глубь фиолетова!..

1909. Январь

Глазенки

Твои глазенки, как небо — тучки, Застлали думы, и я, как вождь Твоих мечтаний, лелеял ручки, Боясь, что хлынет из глазок дождь. Крылила чувства в саду певунья, И раздушила мечты сирень… Ты прояснилась, моя шалунья, Защебетала, как майский день. Нет места грусти! нет русла слезам!.. Под звон природы тюрьму ломай!.. Свободу чувству! свободу грезам! Свободу страсти! — так хочет май.

1908. Октябрь

Что — жизнь?…

Что — жизнь? грядущим упоенье И ожиданье лучших дней. А смерть — во всем разуверенье И издевательство над ней. И я — как жизнь: весь скорбь, весь близость К тебе, готовый вновь расцвесть… А ты — как смерть: вся зло и низость, Вся — бессердечие и месть.

1908. Октябрь

Триолеты

«Вы знаете осеннюю весну…»

Вы знаете осеннюю весну Своей любви унылых увлечений, Своей души сонливых пробуждений, — Встречали ль вы осеннюю весну? Какая ширь стыдливых сновидений! Какая пропасть к огненному сну! Ценили ль вы осеннюю весну, Весну своих бесплотных увлечений? Улыбок нет. Живительные слезы

«Одни поят измученную грудь…»

Одни поят измученную грудь. Тогда… тогда о страсти позабудь. Улыбок нет: их захлестнули слезы. Грезь, только грезь, — заменят чувства грезы, Тебе себя удастся обмануть… Улыбок нет. Мечтательные слезы Одни поят истерзанную грудь…

1908. Июнь

Лигово

Любовь

Любовь — это сон в сновиденьи… Любовь — это тайна струны… Любовь — это небо в виденьи… Любовь — это сказка луны… Любовь — это чувственных строк душа… Любовь — это дева вне форм… Любовь — это музыка ландыша… Любовь — это вихрь! это шторм! Любовь — это девственность голая… Любовь — это радуга снов… Любовь — это слезка веселая… Любовь — это песня без слов!..

1908. Ноябрь

Твой домик

Твой домик затерян в уснувшем лесу, Где речки капризны извивы. Утрами ты любишь смотреть на росу — На слезы тоскующей ивы. Мой угол — где улицы, ругань и шум. Оградой от них подоконник, Где роза улыбкой чарует мой ум. — Ты — ивы, я — розы поклонник.

1908. 12 октября

Стансы («Скорбишь ли ты о смерти друга…»)

Скорбишь ли ты о смерти друга, Отца любимого ль, сестры, — Утешься, добрая подруга, В возмездья веруя поры. Нет в мире вечного биенья. Нас всех удел единый ждет. Поддержку черпай в изреченьи: «Со смертью мира смерть умрет».

1907

Рондо («О, не рыдай над мертвым телом…»)

О, не рыдай над мертвым телом И скорбь свою превозмоги: Душа ушла в порыве смелом Из мира мрака и тоски. Не плакать, — радоваться надо: Души счастливый переход — Не наказанье, а — награда, И не паденье, а восход. О, не рыдай над мертвым телом, Молись за вознесенный дух, Над прахом же осиротелым Не расточай души: он глух. Нет, не рыдай над мертвым телом…

1907

Жизнь считаешь ли…

Жизнь считаешь ли бесполезною, Утомилась ли ты, скиталица, — Не кручинься, моя болезная, Крепни духом, моя страдалица. Небеса, смотри, — как лазоревы, Видишь зорьку в них, в даль манящую? Приласкали бы хоть зори вы, Душу чуткую и скорбящую.

1907

Грезы миньоны

Знаешь рощ лимонных шорох, Край огнистых померанцев? Сколько песен, сколько танцев Там в лесах, морях и горах. Там, как песня, звучны краски, Там, как краски, сочны песни… О, душа моя, для ласки И для жизни там воскресни!..

1908. 21-го октября

Ласточки

Дуэт из «Мignоn»

Миньона

Вы, ласточки-касатки, Туда летите вдаль, Где взоры женщин сладки, А зубки — как миндаль; Где щечки — абрикосы, А губки — как коралл, Где круты гор откосы, Где все поет хорал.

Лотарио

О, ласточки-летуньи, Туда летите вы, Где встретят вас певуньи В просторе синевы. Мгновенья счастья кратки, Всем горе даст медаль… О, ласточки-касатки, Летите ввысь и вдаль!

1909. Июнь

Мыза Ивановка

Ко дню рождения

Я пришел тебя поздравить С новым годом дней твоих: Приласкай же, как ласкала В пору радостей былых. Улыбнись былой улыбкой, Что душе моей мила. О, какое бы мне счастье, Улыбнувшись, дать могла! Улыбнись же снова, детка, Птичка, звездочка души, Поцелуй любовно, сладко, Слово нежное скажи. И тогда тебя поздравлю По примеру лет былых, Не со счастьем, а с терпеньем — Грустной старью дней твоих.

1908

Лепестки роз жизни

Встреча

(сонет)

Мы встретились холодною зимою В селении, заброшенном в снегах, И поняли: пришел конец покою — Любовь опять забрезжилась в сердцах. Я видел Вас всегда в своих мечтах, И были Вы любимою мечтою. — Я Вас люблю, — так думал я порою; Что любите, — читал у Вас в глазах. Любовь опять забрезжилась при встрече; Смотрите: разрастается она, Свободна, как могучая волна, Весна зовет желания на вече; Я знать хочу: что скажет им весна? Какие им она нашепчет речи?

С.-Петербург

Январь 1906 г.

«Никогда, никогда»

Ты сказала: «Пойдем мы с тобою туда, Где впервые увиделись мы». И пошли мы с тобой. И вела нас мечта К лету знойному, вдаль от зимы. Все твердил, что люблю. То же слышал в ответ. Ручку нежно целуя твою, Я тебе говорил, мое сердце, мой свет, Что к тебе в своем сердце таю. — Нам дорогой одной никогда не идти, — Ты со вздохом сказала, грустя. — Отчего же двум розам вблизи не цвести, Лепестками — «люблю» шелестя? Дорогая: скажи, что разлучит с тобой? Я бороться хочу: силы есть. — Позабудь поскорей, как холодной зимой Повстречались… Разлучница-честь. Что я сделать могу, чтобы честь сокрушить? Да и стану ль ее сокрушать?… Но тебя буду вечно и нежно любить, И надеяться тщетно, и ждать. Но тебя позабыть… Что за тяжесть труда! Да и зря! — не могу позабыть. Будь моей! будешь? да? — «Никогда! Никогда! Не могу никогда твоей быть!» — Почему? но послушай: мне больно… пойми: Я страдаю… скажи, почему? Отвечай поскорей, мне души не томи. — «Хорошо, я отвечу: к чему?» — Как к чему?… я люблю тебя страстно, хочу Обладать тобой. Молви же: да — Но напрасно в мечтах я высоко лечу — Мне в ответ: «Никогда, никогда!» О, скажи: отчего холодна ты со мной? Ты призналась, что любишь меня… Так обнимемся ж крепко и жарко с тобой, Поцелуемся жарче огня. В поцелуях найдем мы усладу. Скорей! Ну, не будь холодна и тверда… Приласкай понежней, поцелуй горячей, Будь моей! — «Никогда, никогда!»…

С.-Петербург

Январь 1906 г.

Одно из минувших свиданий

Мы с тобой говорили, с любовью смотря Друг на друга, о наших невзгодах. И алела любви безрассудной заря И вещала о солнечных годах. Приоткрыла мне сердце. Я видел, что в нем Только с честностью правда да горе; И что это я видел, ты знала о том В моем грустном, доверчивом взоре. Ты меня понимала, как берег волну, Что порою несет ему ласки, И любила меня, словно роза весну, Словно грезы — волшебные сказки. Грусть ковала сердца, и хотелось, — чего? Неги? страсти? лобзаний и зноя? Разумеется, нет: не хотя ничего, Мы с тобою хотели покоя. Позабыться хотели от горя и лжи, Удалиться хотели в пустыню, Чтобы отдых найти для усталой души; Чтоб забытую вспомнить святыню. Молодые сердца бились звучно, и в них Столько удали было и силы, Столько чувств вдохновенных и чисто святых, Что молчать нам немыслимо было. Твои губы внезапно обжег поцелуй. Ты зарделась: он огнен и жуток. Это я, пылкой страсти своей златоструй, Потерял на мгновенье рассудок. Но встречает препоны неопытный шаг, А затем уж свободна дорога; Мы с тобой целовалися много… О, порыв! Что за чудный, волшебный ты маг! Лишь утихла, как все и должно утихать, Страсть, что вспыхнула яркою искрой, Мы с тобою печальны и сонны опять, И ничтожны пред жизнию быстрой.

С.-Петербург

17-го февраля 1906 г.

Триолет («Зачем ты говорила: никогда»)

Зачем ты говорила: «никогда», Когда тебя молил я быть моею. И, чувство обмануть в себе сумея, Зачем ты говорила: «никогда»? Теперь ты говоришь: «твоя всегда», И до сих пор понять я не умею: Зачем ты говорила: «никогда», Когда тебя молил я быть моею?

1906

Элегия («Я ко всем тебя ревную…»)

Я ко всем тебя ревную И — страдая — Все печалюсь, все тоскую, Дорогая. Все сомнения терзают, Сушат душу; Голос тайный напевает: «Все разрушу…» Тайный голос, страшный голос, О, проклятый! И сгибаюсь, словно колос, В поле сжатый.

1906

Царевна Суды

Помню я вечер — все в слезах деревья; Белой вуалью закрылась земля; Небо бесцветно. Сижу я над Судой, Шуму вод чистых с любовью внемля. Лодка на якоре; в центре я русла; Жадно смотрю на поверхность реки: Там, под поверхностью этой стальною Мнятся мне пальцы прекрасной руки. Пальцы зовут меня нежным изгибом; В грезы впадаю… Пред мною дворец; Нимфы, сирены несут меня ко дну; Перед царевной встаю наконец. Эта царевна — из Суды русалка: Бледное тело, и в страсти глаза; Губы — магниты; широкие груди; Нежно-волнисты ее волоса. Взгляд ее манит… Одно лишь движенье — Новый оттенок велит отступить… Новые взоры и — новые чувства: Хочется плакать, сердиться, любить… Судская дева мне все ж недоступна, Хоть и играет порою огнем. Я очарован, озлоблен и жажду Думать о призрачном счастье своем. Я забываю, что я ей не пара, Что создана она не для меня: Я — сын свободы, она — дочь неволи: Мы ведь контрастней воды и огня. Я постепенно от грез пробуждаюсь, Снова мечтаю, теченью внемля. Небо бесцветно; все в слёзах деревья; Белой вуалью закрылась земля…

1903. 6 августа

Порт-Дальний

Обманщица-весна

Ты помнишь мне в письме дала такой вопрос: «Что принесет с собой весна? — печаль и горе, Иль радость светлую, без зла житейских гроз, Широкую, как степь, безбрежную, как море?…» Я промолчал тогда, предчувствуя вперед, Что принесет с собой весна, — цветов царица, — Я промолчал тогда и ждал, когда черед Зиму-кудесницу заставит в страхе скрыться. …И вот весна пришла… Ты счастье получила: Она тебе его в подарок принесла. А мне, хотя она могилу посулила, Но до сих пор ее еще все не дала…

Порт-Дальний

Сентябрь 1908

Несбыточный сон

Ты снилась мне прекрасной, как всегда, Способной понимать мои страданья. Я шел к тебе, я звал тебя туда, Где наяву прекрасно, как в мечтаньи. Я звал тебя, но зов мой умирал, Меня за дерзость страшную карая; Преступник я; тебя я в мыслях звал Любить в пределах Божеского Рая. …О если б Он воздал за муки мне Твою любовь хотя за крышкой гроба, — Моя душа нашла б покой вполне От мысли — мне смешно! — «мы любим оба…»

Порт-Дальний

7-го декабря 1903

Безотрадная жизнь

Шесть месяцев прошло уж с того дня, Как… но зачем?… Нам то без слов понятно. Шесть месяцев терзаний для меня И впереди не мало, вероятно… И впереди не мало сердца мук; Подумать страшно, — страшно и ужасно… Я верю, что любовь моя не звук — Она безмерна, истинна и властна. Я верю, что любовь моя — вся власть: Она неизмеряемая сила… Та сила меня рушит. Скоро пасть Под тяжестью я должен… Жди, могила. Любовь — причина горя и тоски: Начало слезы, под конец молчанье… Молчанье статуи, тупое… Столбняки, Бесчувствие — последствия страданья. Ужасные последствия… Жизнь, как сон, Растительная жизнь; мысль без сознанья. Нет больше слез… Стена со всех сторон Из тупости, а я… я в этом зданьи… Я в зданьи тупости… И я… я тоже туп… Я отупел… О, Боже справедливый! Нет больше слез… Я мучусь, но я груб… И муки грубы… тени нет красивой… И чувства грубы… Но уж чувств-то нет… О, что со мной…

Порт-Дальний

28-го октября 1908

Письмо («Ну, что ты делаешь? — ты говоришь в письме…»)

«Ну, что ты делаешь?» — ты говоришь в письме… Как тяжело давать ответ мне, дорогая. Сплошной туман в моем измученном уме, И в жизни многого уж я не понимаю. Я познакомился и с горем, и с нуждой, С житейской прозою в мучительной разлуке, Я ослабел своей весеннею душой; Глубоко грудь болит, мои бессильны руки. И в жизни цели нет, ни жажды, ни борьбы… Все рухнуло… Ну чем я лучше автомата? Проклятья грозные пришли сменить мольбы… Сестра моя, мой друг, о, дай поддержку брату. О, подбодри меня на трудный жизни путь, О, приласкай меня, в дорогу отправляя! А там, измученный, пойду я как-нибудь Туда, куда ты мне прикажешь, дорогая…

1905

Сердцу — сердце

1. Элегия

Моими слезами земля орошена На мысе маленьком при речке быстрой устьи, Есть там высокая тоскливая сосна, Есть в песне дерева немало нежной грусти. Моими грезами впервые создана, Запечатлелась ты в нежизненном убранстве; И та высокая тоскливая сосна — Моя любовь к тебе в священном постоянстве.

1907

2. Стансы

Ты подошла к волнуемой струями, Ласкаемой туманами реке; С раскрытыми отчаяньем зрачками Ты вспомнила о ком-то вдалеке. Там кто-то плыл куда-то в мглистой дали, Кольнула сердце чья-то вдруг тоска. Застыла ты… Деревья застонали. Вздохнула ночь. Заплакала река.

1907

3. Рэфрэны

Держу ли путь зимою в снежном поле, Плыву ли я в ладье морскою синью, Мне грезятся мечи щемящей боли Ее бездонных серых глаз унынья. Я чувствую, что в этом злобном мире, В трясине лжи как смерть всегда один я; Что буду петь всегда на слезной лире Ее бездонных серых глаз унынье.

1907

4. Река поет…

Река поет… Порог, обросший мохом, Как я, угрюм, тосклив и одинок: Камыш дрожит с печальным тихим вздохом, Когда его тревожит мой челнок. Ночь грезит солнцем… Ширь реки мелодий Чарует ночь и грезящих людей. Ночь кончит жизнь при солнечном восходе, Как я, решась назвать тебя своей.

1907

Триолет («Бывал ли ты в лесах полей…»)

Бывал ли ты в лесах полей — Лесах цветов? Что — голубее? Что — алей? Все так пестро в лесах полей… Я хохочу. Я петь готов, И даже жить мне веселей. И я пою леса полей, Леса цветов.

1909. Июль

Мыза Ивановка

Звено любви

Я разрубил докучный узел, — И оборвалась наша связь. Я взмахом этим счастье сузил И ураганом поднял грязь. Не измеряй мой шаг позорный И не ищи любви звена! Подъем души моей нагорной Замедлит страшная вина.

1909. Май

Мыза Ивановка

Не верь

Не верь, не верь, обманутая мной Весной Однажды, Не утоляй моей порочной жажды. Пусть стон души, стон каждый Звучит свирелью кровяной: Не верь, обманутая мной. Не верь, но жди. Приду — гони, но верь. Измерь Мученье. Мне сладким будет в скорби заточенье, И пусть твое презренье Откроет в злое сердце дверь. Не верь, не верь… Приду, — поверь.

1909. Май

Мыза Ивановка

Сказанье ночи

Мне ночь говорила сказанья, Я смутно ее понимал И, в бешенстве, все достоянья Грядущего дня изломал. Не верил я лживым посулам Врага — обольстителя — дня, Пьянея раздольным разгулом, Рассудок пороком дразня. Не верил. Но только с зарею Блеснуло мне солнце, я — вновь Овеян горячей игрою Лучей, где сияет любовь. Уходит с улыбкой презренья Любовница хитрая — ночь. Прости меня, день, за сомненья И мщеньем себя не порочь!

1909. Май 4

Мыза Ивановка

Мне весело грустить…

Мне весело грустить о звонких трелях, О майских кликах, Когда мы просыпались при свирелях В лазурных бликах. Как были хороши тогда улыбки На лицах светлых! Так часто серебрятся в речке — рыбки, И росы — в ветлах.

1909. Март

Прошли года…

Тебя мне встретить не хотелось бы, Когда расстались мы в грозе. — Живя в избе, я не хотел избы, — — Слеза растопится в слезе. — Прошли года. Любовь — забава нам. И вот опять хочу твой взор. — Кто шевелился ли под саваном? — Кто передал ли грез узор?

1909. Июнь

Мыза Ивановка

Фантазия

Был взгляд ее надменен И черен, как порок. Я знал, что слаб и пленен, Когда скрипел порог. Бывало: вечер сонен, Вуалится туман, Я вижу облик Сонин, Неясный, как обман. Придет и сядет: «Здравствуй». Угрюм я: «В чем нужда?» — О, милый, не коварствуй, Что я тебе чужда. Невольная улыбка Раскружит губы мне, Мечта нырнет, как рыбка, В сердечной глубине. А дева сладострастно Прижмется — и возьмет, Но как — и мне неясно… Кто знает? кто поймет?

1909. Май

Мыза Ивановка

Не понять

Отчего ты, дорогая, так ко мне несправедлива? Отчего ты не простила? не сказала ничего? Отчего не улыбнулась примирительно-стыдливо? Отчего же, дорогая, отчего? Что люблю в тебе — ты знаешь, как люблю, — тебе известно, — Почему же мы расстались и обязаны чему? Наша страсть неудержима, мы сплелись друг с другом тесно, Почему ж ты не вернешься? почему? Ты страдаешь одиноко, я страдаю перед всеми, Мы не можем жить в разлуке, но не можем — и вдвоем. Что за странное проклятье нашей страсти скрыто в семе? Никогда, — о, никогда! — мы не поймем…

1909. Июль

Мыза Ивановка

Дина

Тридцать весен встречала она, Отдавалась бесстыдно не раз, Но была ли хоть раз влюблена, Влюблена от души, без прикрас? Отчего так ее я хотел? Я ведь в ней не нашел ничего, Кроме жажды познания тел. Но ее я хотел… Отчего? Эти шелесты, краски, духи Опьяняли меня, как толпа, Распевала Баркова стихи И была невозможно глупа. А в дурманной ее красоте, В дерзких ласках ее и словах Мой рассудок терялся в правах, И… сияла она в высоте…

Ноябрь

Зина

Кроткая, ленивая, ласково-покорная, Скромно-миловидная пошлая мещанка Не могла увлечь меня вялая, повторная, В каждом проявлении — скучная шарманка. Но любил я за город, сев в купэ уютное, Ездить к ней, затерянной в деревушке малой, И о ней осталося чувство мягко-смутное, И о ней с улыбкою вспомню я, пожалуй…

Ноябрь 1909

Триодиссона

Но почему так ясны ясени, Когда ветрит дыханье осени, Когда в прудах цветенье плесени? И почему рябины кисточки Пугают взоры быстрой ласточки На юг завеерившей перышки? Не потому ли пред кончиною Ты, человек, гора песочная, Меняешь бренное на вечное?

1909. Июль

Мыза Ивановка

Nocturne («Кто был со мною…»)

Кто был со мною Вчера при звездах, Когда сырели Ковры полей? Кто цвел луною? В чьих взорах-гнездах Сверкали трели Во тьме аллей? Была ль загадка Для сердца ясной? Быть может, смутно Я знал: был с кем? И чья палатка С каймою красной, Дрожа уютно, Звала зачем? Почем я знаю! Зачем мне нужно! — Будь это призрак, Будь то живой… Но я страдаю… Мысль безоружна, О ты, кто близок, Чаруй собой!..

1909. Июль

Мыза Ивановка

Голосок

Голосок, как колокольчик, Зазвонил любви слова, И от гула у поэта Закружилась голова. Все могло бы быть так мило, Но разбито пустячком: Голосок, твой колокольчик, Вяло двигал язычком. Но и вышло очень скучно… Голосок, ты — дурачок: Тем приятней колокольчик, Чем резвее язычок…

1909. Октябрь

А все вместе…

Голосок твой — серебристый колокольчик, А глазята — лиловатые прудки… Уст жемчужные улыбки — коротки, И не счесть твоих волос веселых кольчик. Губки? губки — две пушистые малинки, И чело — равнина снежной чистоты. Брови? брови — это в мир чудес тропинки, А все вместе… а все вместе — это ты!

1909. Октябрь

У горошка

Там, где кружатся кузнечики У душистого горошка, Поцелую крошку в плечики, Засмеется тихо крошка. Обоймет руками смуглыми, Расцелует прямо в губы. Над прудами влажно-круглыми Нам свиданья эти любы.

1909. Июль

Мыза Ивановка

Но зачем?

И в каштановых волнах прически, И в бутоне прищуренных губ Мне сквозят голубые наброски, Что влюблен и, мне кажется, люб. Но зачем бирюзятся зигзаги Этих ясных, доверчивых глаз: Избегают ли ясности влаги, Или прячут свой девственный сказ?

1909. Март

Любить ради любви

О, если б ты умела Любить ради любви, И мне сказала смело: «Мужайся и живи». Я стал бы жить, пожалуй, Свободней и живей… О, друг мой, мозг усталый Мне ласкою овей. Но ты в ответ немела, Был сон в твоей крови… Нет, нет, ты не умела Любить ради любви…

1909. Май

Мыза Ивановка

Увидь…

Увидь меня близким и любящим, Под ветхим, изодранным рубищем, Дай слезы мои с твоим хохотом слить. Ты видела гордого, смелого, — Увидь же теперь запустелого… Увидь…

1909

Они поют

(миньонет)

Они поют, вершины эти, Они поют, они поют! Опять тоскуют о поэте И обещают свой приют. Я слышу в липовом дуэте Мечте обещанный уют. Они поют, вершины эти, Они поют, они поют…

1909

Как кошечка

В ее устах томилася малина, В ее глазах смеялись васильки, А по ночам синели угольки… Она была изящна, как Филина. Она была как кошечка. «Кис-кис», Хотелось ей сказать, ее лаская. В ее фигурке хрупкость восковая, В ее душе — величие Балькис.

1909

Любила

Любила… Но что это значит? Да, что это значит — любила? Откуда узнал я? Не знаю… Но знаю, что это так было… Мы счастливы были… Что значит — Мы счастливы были? Пойми-ка! Но помню: при ней жизнь и солнце, А нет ее — жутко и дико…

1909

Женщина в тюльбэри

Она приезжала ко мне в голубом тюльбэри, Когда утопленное солнце сменялось луною. Встречал ее конюх, приняв от нее: «убери». Она поспешала скорей повидаться со мною И быстро взбегала, заставив шептаться батист, На темный балкон, проходила поспешно вдоль зала И — в мой кабинет. Улыбалась, как тонкий артист… А сердце любило, хотя о любви не сказало! Стихала в дверях. Я перо оживлял за столом, Рисуя мгновенье… Глаза наслаждались глазами… Затем подходила, склоняясь высоким челом, И целовал ее губы, сверкая слезами. Мы с ней говорили не много: зачем нам слова, Когда мы сольемся в молчаньи чудесней и краше? Я пил эти губы… Она успевала едва Наполнить их страстью и вновь подносила, как чаши…

1909

Все глуше парк…

Все глуше парк. Все тише — тише конь. Издалека доносится шаконь. Я утомлен, я весь ушел в седло. Май любит ночь, и стало быть — светло… Я встреч не жду, и оттого светлей И чище вздох окраинных аллей, Надевших свой единственный наряд. Не жду я встреч. Мне хорошо. Я рад. А помнишь ты, усталая душа, Другую ночь, когда, любить спеша, Ты отдавалась пламенно другой, Такой же пылкой, юной и родной? А помнишь ты, болезная моя, Какой голубкой грезилась змея, Как обманула сердце и мечты? Нет, не могла забыть той встречи ты. Май любит ночь, и стало быть — светло… Качает сон, баюкает седло. Блуждает взор меж лиственных громад, Все глуше парк, — все тоньше аромат…

1910

В августе

Есть в тихом августе, мечтательном и кротком, Такая мягкая, певучая печаль, Что жаль минувшего, мелькнувшего в коротком, Что сердце просится: «к забвению причаль». Мне вспоминаются, туманны и бессвязны, Обрывки августов, их встречи, их уход… И для души моей они однообразны, Как скалам озера — проплывший пароход…

1909

Самообман

Я писал ей вчера, — робко, слезно просил, Если можно, зайти вечерком — Потому что забыт, потому что нет сил, Потому что я плачу тайком. И я знал, что она приласкает, я знал, Что не будет фальшивым порыв. Ах, от сердца письмо — это к счастью сигнал, На него не ответить — разрыв. …Не пришла, — побоялась… Чего же, чего? Откровенно любить и… спасти? Душно… слезы… люблю… все пройдет… ничего… Пошутила… ошибся… прости…

1908

Я иду

Вглубь извилистой тропинки Я иду из пустоты Поля снежного. Цветы Мая сердца пьют росинки. Грезы вьются, как снежинки, И снежинки, как мечты. Я иду в дремоту леса Бредить сказкою небес, Сказкой той, что бредит лес, Как невинная принцесса. День был хмур, угрюм и гневен; Ночь спустилась на поля; Звезды — точно рой царевен, А рабыня их — земля…

1908. Октябрь. СПб

Ландшафт

Глушь, северная глушь — как скорби изваянье — Способна вдохновить не мало гордых душ И залечить порыв душевного страданья. Глушь, северная глушь. Снег бледный, как лицо покойника, холодный… Со дня рождения он — старец, — словно век: Такой же он немой, осмысленно бесплодный, Бездушный бледный снег. И в снежных берегах стеклянное теченье Чарующей раздолием реки… О, если б знала ты, как эти впечатленья Душе моей близки!

1907. Февраль

Мыза Ивановка

Жажда жизни

Жизни — в полном смысле слова! Жизни дайте — умоляю. Вихря жизни! Жизни снова! Жизни, жизни я желаю! Задыхаюсь… Жизни больше! Жизни, сколько капель в море. Жизни бездну! Жизни столь же, Сколько в мире зла и горя!..

1908. Порт-Дальний

Квантун

Сонет («В томящих сумерках увидел этот свет…»)

В томящих сумерках увидел этот свет, В томящих сумерках влачил существованье… Никто не понимал души моей страданья, Никто на мой вопрос мне не давал ответ. Живу немного я, но в веренице лет Томящих сумерек я знаю прозябанье; Блестящих, ясных дней не помню я сиянья; И были ли они?… теперь их больше нет. О, скорбь души моей, мятущейся, бессонной, В томящих сумерках заглохшей и больной, Как ненавистен мне твой облик бледно-тонный, Безгранно близкий мне, до странности чужой… В томящих сумерках вступал на путь земной, Услышу в сумерках напев я похоронный…

1907. Апрель

Страдать…

Страдать, страдать… Но это ведь ужасно, — Вчера, сегодня, завтра и — всегда. Страдать — как жить: вседневно, ежечасно… Иль разом никогда… Пусть разум мой решит, — есть два исхода: Коль жить нельзя, зачем существовать? Нет, нет. Во имя светлого восхода Рискну еще страдать!

1907. Апрель

Мне тяжело

Мне тяжело. Унынье без просвета, Когда-то в сердце бедное легло. Душа моя любовью не согрета. Мне тяжело. Мне тяжело. Не надо мне причины. — Пусть в жизни мне упорно не везло, Пусть я погряз в болоте злобной тины. — Мне тяжело. Мне тяжело. Что с сердцем — сам не знаю, Теченьем жизни радость унесло, И что надежду в счастье я теряю — Мне тяжело.

Ушедшая весна

Лазоревые цветики, порхающие ласточки, Сияющее солнышко, и небо, как эмаль. О, дни мои прекрасные! О, дни мои счастливые! Как вас вернуть мне хочется! Как искренно вас жаль! Далекое! минувшее! высокое! волшебное! Красавица, будившая любовь в душе моей. Улыбки, слезы чистые, молитвы и рыдания. О радости бывалые! О бури вешних дней! Где вы, брильянты юности? Зарницы грез пленительных? Любовь благоуханная? Чарующие сны? Где ты, моя желанная, божественная, светлая? О, где ты, вдохновение умчавшейся весны!

1906

Стансы («Не высказать ничтожной речью…»)

Не высказать ничтожной речью Величья ледяной тюрьмы. Но, друг мой, сколько красноречья В молчаньи северной зимы. Не описать бесцветным словом — Как жизнь прекрасна и ясна, И сколько счастья, друг мой, в новом Краю любовно даст она.

Мелодии «Идеальной идиллии»

Элегия («Шумит, шумит падучая стремнина…»)

Шумит, шумит падучая стремнина; Бежит, бежит зеленая волна; А я стою в раздумьи у плотины, И ночь, как я, тоской упоена. Мой взор плывет на водные равнины В тумане слез; но мысль моя ясна И глубока — как шумная стремнина, И рвется вдаль — как звонкая волна. Летят, летят и месяцы, и годы; Живут, живут бессчетные века Всегда везде несчастные народы, И их удел, как всех людей — тоска. Живут — грешат пигмеи, исполины; Но час придет, — и доля всех равна — Как брызги волн, что мечет вширь стремнина, И — как волне беспечная волна.

1908

«Ты, вероятно, помнишь, да и забыть могла ли…»

Ты, вероятно, помнишь, да и забыть могла ли, Хотя бы и старалась навеки позабыть Те вечера и ночи, когда с тобой мечтали — И как с тобой мечтали счастливыми мы быть! Ты, вероятно, знаешь, да и не знать возможно ль, Хотя бы и хотела ты этого не знать, — Что я виной несчастью… Но ты-то, ты тревожно ль Относишься, что стражду и буду впредь страдать? Ты, вероятно, веришь, да и не верить странно, Хотя бы и не верить отраднее подчас, — Что встреча наша мною так пламенно желанна, Что в этот час — прощенье, а нет, — мой смертный час…

1908

Дуэт душ

Как арфа чуткая Эола Поет возвышенный хорал, — Моя душа пропела соло, Рассвету чувства мадригал. Тобой была ли песня спета, Споешь ли песню эту впредь, — Не мог дождаться я дуэта И даже мыслил умереть. Но я живу… С тех пор красиво Мной спето много песен дню; Лишь песнь рассвету чувств ревниво Я в тайнике души храню. Я увлекался, пел дуэты, Но вскоре забывал мотив, Мелодий первого обета, Страданий первых не забыв. Сестре раскрылася могила В июньской шелковой траве, И сердце мне захолодило Предчувствие, что будут две. Уйду… и скоро, веря свято, Что ты над грудою песка Споешь мотив, тоской объята, И будет долгою тоска. Но возрождением мотива, Хотя и поздним (ну, так что ж?…) Ты беззаботно и счастливо В эдем прекрасный перейдешь. И там душа — раба обета И чувства первого раба — С твоей сольется для дуэта, Как повелела ей судьба.

1907

«Ты вошла в кабинет неожиданно…»

Ты вошла в кабинет неожиданно, Упоительно снова обрадовав… Твое сердце давно мне разгадано, Но тобой его тайна не выдана. Рассказать ли про все, что мной видано? Рассказать ли?… Но лучше — не следует. Часто море кипенья не ведает, А глядишь — вспыхнет шторм неожиданно.

1909

Декабрь, 6

Летом

Студеной синью блещет озеро, Знобя полдневные лучи. Рой бархатистых пчелок, к розе рой Стремясь, гуторит, как ключи. Над малахитовою лужею Жужжит комар, заворожен. Мой жаркий взгляд щемящей стужею Твоих очей расхоложен.

1909

Не будет опять…

Ты всегда с голубыми очами Приходила ко мне ночевать… Это было так сладостно-больно, Но не будет, не будет опять. И порхали мгновенья-стрекозы, Приседая к заре на цветок. Мы любили, хотели друг друга… Ты близка, но теперь я далек. Да, не ты далека: ты все та же, Как желанье, покорная мне… Это было так сладостно-больно, Это было всегда при луне…

1909

Отчего?

Отчего снег бесследно пропал, И ручьи отчего потекли? Отчего соловей засвистал, И цветы отчего зацвели? Отчего лес оделся в листву, И влечет меня зелень в него? Отчего я дышу и живу Так привольно?… зачем! отчего? Отчего так внезапно весь мир Пробудился от долгого сна? — «Отчего? — прошептал мне зефир, — Оттого, что настала весна».

1904

Заря воскреса

Воскрес любви зарей Воскреса! Я, умиленный без мольбы, С зарею жду Господня взвеса Моей трагической судьбы. Оркестр любви — в груди, как прежде, И вера — снова лейт-мотив. Я верю будущей надежде, Что ты вернешься, все простив. Я спать не лягу в ночь святую И до зари колоколов Я буду ждать тебя, простую, Мне все сказавшую без слов. Едва блеснет на небе марта Воскресный луч, воскресный диск, Предскажет сердце, точно карта, Что наступил последний риск. И грянут гимн во храмах хоры, И запоют колокола, Зовя на солнечные горы, Где высь близка и весела. Я буду знать, внимая пушке, Что Он незримо снова тут, И лица в праздничной опушке Природы раньше расцветут. Я подойду тогда к воротам И распахну их широко, И ты войдешь к моим заботам, Желая твердо и легко. О, долгожданное мгновенье, В святую ночь — твоя пора… Прощен, кто верит в воскресенье Любви, прощенья и добра!

1909

Март, 28

Ведь в двенадцать часов…

Я хотел бы тебе рассказать, Как мне страшно в старинном дворце, Рассказать тебе все, но молчать Я обязан с мученьем в лице… Но когда бы тебе рассказать!.. Ты мне можешь не верить, мой друг, Что червями исползан покой, Что в углу притаился паук, Весь кровавый паук — вот какой! Но попробуй поверить, мой друг… А в двенадцать часов… не могу… Не могу продолжать, извини… Для бессмертья я смерть берегу… Ах, зачем прекращаются дни: Ведь в двенадцать часов… не могу!..

1909. Июль

Мыза Ивановка

Дворец

Красный жасмин

— Ты! меня целовала в жасмине… — …Одуванчик мечтал об измене… — …На цветах стрекозовые тени… — …Дай припомнить: все озеро — в тине… — …Подожди… Шаловливые рыбки… — …А еще?… змеи дерева крепки… — …И… ты, помню, бледнела от счастья… — …Как краснею теперь от бесчестья.

1909. Декабрь

Поздней oceнью

Болела роща от порубок, Душа — от раненой мечты. Мы шли по лесу: я да ты, И твой дубленый полушубок Трепали дружески кусты — От поздней осени седые, От вешних почек далеки, Весною — принцы молодые, Порой осенней — голяки. Уже зазвездились ночные Полей небесных светляки. Уже порядком было снега, Хрустели валенки в снегу, Мы шли, а нам хотелось бега Под бесшабашную дугу. Люблю дугою говорливой Пугать лесов сонливых глушь! На тройке шустрой и сварливой Ломать кору дорожных луж! Эх-ма… В душе моей гульливой Живет веселый бес — Разрушь. Эй, бес души, гуляй, найди-ка, Найди-ка выход для проказ! Давай посулы напоказ! Но бес рыдал в бессилье дико, И жалок был его приказ. А мы все шли, все дальше, дальше, Среди кустов и дряблых пней, Стремясь уйти от шумной фальши, Дыша свободней, но больней. …Присел ты, мрачный, на обрубок Червями съеденного пня… Стонала роща от порубок, Душа — от судного огня…

20 ноября 1909

Терцина

Люблю в туман осенних вечеров Мечтать с тобой в избушке в сердце леса, Смотря на печь, на агонию дров. Из уст моих плывет за пьесой пьеса, Гремят пред нами оргии пиров, Как наяву. Пятою Ахиллеса Шагает впечатление. Нам кровь Волнует взор то ангела, то беса. О, сколько вечера дают даров! И сколько чувств! И сколько интереса! Деревня спит. Молчание дворов Пугает нас. Глядит из-за навеса Сквозь темноту ряд туловищ коров. Нам тяжело от тяжести их веса… Восток далек. Пока под звездный кров. В постели мы. Но долго поэтесса Еще нам шепчет много тайных строф, — И в них я — принц, а ты — моя принцесса.

1909. Ноябрь

Тебе я верю иногда…

Ты, может быть, меня и любишь, Я в это верю иногда, Но никогда не приголубишь И не отдашься никогда. Ты никогда мне не раскроешь Своей причудливой души, Но от меня любви не скроешь, Как чувство там ни придуши. Твоя любовь — как на ладони: Пожатье плеч, холодный тон, Уста в прищуренном бутоне — Все это верный камертон. С тобой тепло, уютно, славно Играть до утренней поры, Твоя игра, дитя, забавна, Но берегись такой игры!

1909. Ноябрь

Перекат I

На кладбище, на родственных могилах, Для всех живых далекий и чужой, В ее глазах, доверчивостью милых, Я отдыхал усталою душой. В ее глазах, доверчивостью милых, Я находил забвенье и покой И от людей вдали, людей постылых, Я оживал под нежною рукой. Вся жизнь моя, весь дальний путь земной — В ее глазах, доверчивостью милых… «О не грусти о притупленных силах», — Мне голос пел, спокойный и грудной. Я приникал к ней, близкой и родной, Среди крестов, на вянущих могилах, И плакал, плакал, веря ей одной, У глаз ее, доверчивостью милых…

1909

Осенняя элегия

Сердцу больно-больно, Сердце недовольно, Жалобно так плачет, Стонет и болит. Осень грустно-грустно, Нагибаясь грузно, В сад вошла, и значит — Будет сон разлит. Где вы, краски лета? Скоро вид скелета Примет сад певучий, Теплый и цветной. Выйду я, горюя, В сад и посмотрю я Листьев дождь летучий, Скорбному родной.

1909

Сиреневый ноктюрн

В твоем саду вечернем бокальчики сирени Росою наполняет смеящийся Июнь, И сердце утопает в мелодиях курений, И сердце ускользает в развеенную лунь. Меня ты клонишь в кисти, расцветшие лилово, Захлебывая разум в сиреневых духах. Истомно отдаваясь, растаявая слово, Тобою наслаждаюсь, целуя впопыхах…

1910. Март

Гатчинская мельница

Неумолчный шум плотины; Пена с зеленью в отливе; Камни — в ласке теплой тины; Ива, жмущаяся к иве; Государя домик низкий — Пункт во дни его охоты — Спит у быстрой речки близкой, Мрачно хмурясь отчего-то; Историческое зданье Над рекой стоит убого; Зданье знатно по преданью, Стариною зданье строго. Спеет в холоде крокетус — Диссонанс унынья фону; Добродушно смотрит Термос, Встав на ржавую колонну. Не в сверкающем чертоге Он поставлен, — у плотины На проселочной дороге, Встарь, во дни Екатерины; Вея прошлым, бюст чугунный Выделяется в ракитах; Он причудлив ночью лунной В ветвях, инеем повитых. В старой мельнице колеса Воду пенят равнодушно. Здесь рождаются вопросы, В голове теснятся дружно. Здесь, где все так элегично, Так пустынно, одичало, Мысль с природой гармонична, И для отдыха — причалы; Здесь, где веяньем культуры Не всколышены ракиты, Где избушки дремлют, хмуры, Здесь идеи не убиты. Приходи, усталый духом Брат, изверившийся в счастье, И лови здесь чутким слухом В шуме вод слова участья; Приходи, ослабший верой В солнце, в утренние зори, Приходи и вникни в серый Колорит — целитель горя. Исцелишься от кручины, Наберешься сил счастливых Под глубокий шум плотины, Под напевы ив тоскливых.

1907

По владениям кучума

На Урале

Чернозем сменился степью, Необъятною для взора; Вдалеке синеют цепью Разновидной формы горы. Все покрыты травкой свежей Скаты древнего Урала; Взглянешь вправо, влево — те же Содержатели металла. Много речек и потоков Вдоль по скатам вниз стремятся, Средь деревьев и порогов Воды их в горах теснятся. Там покрытые хвоею Появились пихты, ели, И одеждою седою Кедры-старцы засерели. Горы круче, горы выше; А в горах теснятся робко, Льются речки; вправо ближе Александровская сопка. Неуклюжей пирамидой, С виду пасмурной и темной, Лесом изредка покрытой, Сопка кажется огромной. Вот и воды Сыростана Миновали мы два раза, Там бледнеет гладь Атляна, А за ней простор Миаса. Вот Ильменские отроги, Пресноводные озера, Те же реки, те ж пороги, Те ж долины, те же горы.

1908. Порт-Дальний

Около Иртыша

Местность вкруг уныла, скучна: Тундра, кочки и болота — Перед взором безотлучны… Жизнь без шума, без заботы. Я завидую той жизни Средь глуши в уединеньи: Здесь не слышно укоризны, Злого слова, оскорбленья. Нет здесь лжи несправедливой, Нет здесь зависти и злобы, В этой тундре молчаливой Веет прелестью особой. Едем дальше. Вечереет. Средь прибрежного камыша Плавно льются и чернеют Воды мутного Иртыша. Я смотрю на эти воды, Что текут, как будто, в мире — Воды взяли воеводу, Победителя Сибири. Я смотрю, припоминая Славный облик атамана, Что фантазия, играя, Создает в фате тумана. Уж Иртыш остался сзади, Уж тайга сменила тундру, Спит природа вся в прохладе; Через Обь поедем к утру. Вкруг тайга мрачна, угрюма. Поезд наш ползет лениво. Царство, бывшее Кучума, Живописно и красиво.

1903. Порт-Дальний

Озеро Байкал

Зеленая вода в высоких берегах, И берега вокруг, подернутые мглою. Вершины темных гор виднеются в снегах И грозно высятся над чистою водою. Какой кругом простор! Какая ширина! Как воздух чист и свеж! как озеро спокойно! Какая мертвая, холодная весна! Как дышится легко! Как сердце бьется стройно! Святое море спит… Воды зеркальна гладь; Местами только лед покоится на водах; Не может сразу взор картины всей обнять, И даль теряется вдали на неба сводах. А в горах глухо ветр порывисто гудит; Тоскливый шум его в ущельях замирает; В прозрачном воздухе Святое море спит; При солнце северном гладь озера сверкает.

1903. Июнь

Порт-Дальний

Ночная прогулка

(эскиз)

Прозрачный небосклон далекого Востока Сменяет ночи тьма, мертвя собой жару. Я шляпу легкую и плащ с собой беру, Дышу прохладою живительной глубоко. Вдоль улиц города, среди китайских фанз, Коттэджей в зелени, залитых ярким светом, Иду вперед, и родины приветом Меня дарит знакомый мне романс. А вкруг клокочет жизнь: гуляют пешеходы; И рикши грязные, согнувшись до горба, Бегут рысцой; шумят залива воды; Да где-то вдалеке с тоской скрипит арба.

1906

Сириус

(интродукция)

Ты, человек, клянущий небеса, Клянущий землю, плаху вечной казни, Пойми меня; о, что за чудеса — Снега — снега — снега… И гасни… гасни…

Из цикла «Сириус»

(второй сонетныи вариант)

Я пристаю на легком корабле К планете льда, сверкательной как сабли. Что пред моим судном все дирижабли, Созданья рук живущих на земле? Какой мороз! Тому, кто жил в тепле, Не вытерпеть брильянтовых иголок, Но я рожден на севере — я колок, Как сам мороз, запрятанный в игле. Встречает ночь, — светла и голуба, — Там ночь всегда, там солнце не знакомо… Я познаю, что я теперь лишь дома… Я рад, я горд. Прощай, земля-раба. Я превращу теперь в ничто корабль, Моим безумьям верный дирижабль.

1909. Декабрь

Из цикла «Сириус»

На Сириусе

Снега — снега… Снега — снега — снега… На них растет так тихо-тихо замок. Иду, иду… Чуть звякает нога… Сапфирный тон чуть льется из-за рамок. Какая тишь! Какая пустота! За залом зал сияние немое… О, лишь в таком палаццо Простота Достойна жить, себя безлюдьем моя!.. За залом зал меня рисует пол, — Он золотисто-зеркально опалов. Мой шаг земной тут легок, как Эол, И каблуки звенят, как тост бокалов. Иду, иду… Чуть звякает нога. Снега — снега… Снега — снега — снега…

1909. Декабрь

Муза

Волнистый сон лунящегося моря. Мистическое око плоской камбалы. Плывет луна, загадочно дозоря Зеленовато-бледный лик сомнамбулы. У старых шхун целует дно медуза, Качель волны баюкает кораблики, Ко мне во фьорд везет на бриге Муза Прозрачно-перламутровые яблоки. В лиловой влаге якорь тонет… Скрип. В испуге колыхнулась пара раковин, Метнулись и застыли стаи рыб, Овин полей зовет и манит в мрак овин. Вот сталью лязгнул бриг о холод скал, И на уступ спустилась Муза облаком. Фиорд вскипел, сердито заплескал И вдруг замолк, смиренный строгим обликом. Она была стройна и высока, Как северянка, бледная и русая, Заткала взор лучистая тоска, Прильнув к груди опаловою бусою. Нет, в Музе нет античной красоты, Но как глаза прекрасны и приветливы! В ее словах — намеки и мечты, Ее движенья девственно-кокетливы. Она коснулась ласково чела Устами чуть холодными и строгими И яблоки мне сыпать начала Вдохновлена созвездьями высокими. К лицу прижав лицо, вся — шорох струй, Запела мне полярную балладу… О Муза, Муза, чаще мне даруй Свою неуловимую руладу. И яблоко за яблоком к устам, К моим устам любовно подносила. По всем полям, по скалам и кустам Задвигалась непознанная сила. Везде заколыхались голоса, И вскоре в мощный гимн они окрепли: Запело все — и море, и леса, И даже угольки в костровом пепле. А утром встал, под вдохновенья гром, Певец снегов с обманчивой постели, Запечатлев внимательным пером Виденья грез в изысканной пастэли.

1909. Октябрь

«Она осчастливить его захотела…»

(повесть)

Художник Эльдорэ почувствовал — солнце Вошло в его сердце высоко; и ярко Светило и грело остывшую душу; Душа согревалась, ей делалось жарко.

Раздвинулись грани вселенной, а воздух Вдруг сделался легче, свободней и чище… И все-то в глазах его вдруг просветлело: И небо, и люди, и жизнь, и жилище…

Напротив него жила женщина… Страстью Дышало лицо ее; молодость тела Сулила блаженство, восторги, усладу… Она осчастливить его захотела…

Пропитанным страсти немеркнущим светом, Взглянула лишь раз на него она взором, И вспыхнули в юноше страсти желанья, И чувства восторгов просить стали хором.

Он кинулся к ней, к этой женщине пылкой, Без слова, без жеста представ перед нею, И взгляд, преисполненный царственной страстью, Сказал ей: «Ты тотчас же будешь моею!..»

Она содрогнулась. Сломалась улыбка На нервных устах, и лицо побледнело — Она испугалась его вдохновенья, Она осчастливить его захотела…

Она осчастливить его захотела, Хотя никогда его раньше не знала, Но женское пылкое, чуткое сердце Его вдохновенно нашло и избрало.

Что муж ей! что люди! что сплетни! что совесть! К чему рассужденья!.. Они — неуместны. Любовь их свободна, любовь их взаимна, А страсть их пытает… Им тяжко, им тесно…

И молнией — взглядом, исполненным чувства Любви безрассудной, его подозвала… Он взял ее властно… Даря поцелуи, Она от избытка блаженства рыдала…

Так длилось недолго. Она позабыла И нежные речи, и пылкие ласки, Она постепенно к нему остывала, А он ей с любовью заглядывал в глазки.

А он с каждым днем, с каждым новым свиданьем, С улыбкою новою женщины милой, Все больше влюблялся в нее, ее жаждал, И сердце стремилось к ней с новою силой.

Ее тяготила та связь уже явно, И совесть терзала за страсти порывы: Она умоляла его о разлуке, Его незаметно толкая к обрыву.

Она уж и мненьем людей дорожила, Она уж и мужа теперь опасалась… Была ли то правда, рожденье рассудка, Иль, может быть, в страхе она притворялась?

Вернулся супруг к ней однажды внезапно. О, как его видеть была она рада… Казалось, что только его ожидала, Что кроме него никого ей не надо…

А бедный художник, ее полюбивший Всем сердцем свободным, всей чистой душою, Поверивший в чувство магнитного взора, Остался вдвоем со своею тоскою.

И часто, печально смотря на окошко, Откуда смотря, она им завладела, Он шепчет с улыбкой иронии грустной: — «Она… осчастливить меня захотела…»

1905

Их встреча

(драматическая поэметта)

Она

Что скажете?…

Он

Все то же, что всегда: Я Вас люблю.

Она

Но это мне известно, И знаете, — не интересно мне…

Он

Пускай. Готов, как прежде, на страданье Безмолвное; на многое готов.

Она

На многое… О друг мой, на словах — Мы рыцари, а иногда и боги…

Он

А иногда, к несчастью, мы ничто… Но не всегда мы в этом виноваты, И не всегда мы можем проявлять Все мужество, весь пыл и благородство Своей души, священной, как Синай.

Она

Однако, Вы, я вижу, вдохновенны… Но не у всех великая душа, — Вы увлеклись…

Он

Нисколько. Повторяю: Я то сказал, что я желал сказать — Душа есть луч Единственного Духа, Источника сиянья и тепла, Прекрасного уже своим бессмертьем, Которого зовем мы Божеством. А может ли быть грязным луч — от солнца, От Божества спускающийся к нам?

Она

Итак, душа есть луч Святого Духа? Согласна я; но вот что странно мне: Как этот луч способен ослабеть, Впитать в себя земной порок и злобу И не сиять, а тлеть, как уголек? Вот что меня смущает. Отвечайте.

Он

Скажите мне: когда-нибудь в болоте Вы видели потопленное солнце? Не делалось ли жутко Вам? Но взор Направив в высь, Вы видели… другое. Спеша улыбку вызвать на уста И свой минутный страх, как сон, развеять, Вы убеждались сами, что оно, Светило дня, корона мировая, Не создано быть жертвою болот… Но в плесени блуждавшие лучи — Не правда ли, не — украшали плесень? Наоборот, озарена лучом, Гладь мутных луж отталкивала взоры И, остывая в предзакатный час, Дышала ядовито и опасно, Дурманя грудь туманом. Это так?

Она

Все ясно мне и это все прекрасно. Всему виной земная оболочка, Негодная для таинства души. Душа всегда останется душою — Прекрасною, лучистой и живой… Но человек, от разума безумный, Спешит умом святыню осквернить: Из этого что следует? — что разум Властней души, раз царствует порок?… Но это не ужасно. Вы поймите И я права, сказав, что человек По существу — порочен и бессилен…

Он

О нет! О нет! Неправы Вы, о нет! Поверьте мне: душа сильней рассудка. В конце концов она восторжествует, В конце концов возьмет победный верх, Но весь вопрос: где только это будет — Здесь, на земле, иль после где-нибудь?

Она

Но солнце-то, гостящее в болоте, Уродует его, я поняла?

Он

Но это ведь наружное уродство… Так видит созерцатель; между тем, Подумайте, какое бы несчастье Произошло с болотом, если б луч Не посещал его, собой не грея: Болото бы задохлось от себя! И если нас теперь оно тревожит, В закатный час туманами дыша, Струя нам в грудь проклятье испарений, — То каково бы было человеку, Когда б светило пламенного дня Не погружало луч свой златотканный В сырую мглу стоячих, тленных вод?…

Она

Утомлена. Оставим эту тему: Есть что-то беспощадное во всем, Где разумом желаем мы проникнуть В непостижимое и тайну разгадать. Мы отвлеклись от главного…

Он

От страсти И от любви моей мы отвлеклись.

Она

Опять любовь. Но это, право, скучно; Хотя, хотя…

Он

Вы любите меня.

Она

Нет, не люблю. Однако, отчего Вы Так думали? Ваш убежденный тон — Я сознаюсь — меня интересует И несколько смущает…

Он

О, дитя! О, девочка, с лукавою улыбкой, Как ты мила в наивности своей!

1910. Лето. СПб.

Вторая симфония

1. Октава

Когда в апреле поля воскресли От летаргии пустых снегов, Элеонора смотрела в кресле На пробужденье своих лугов — И умирала… «А вдруг? а если?» Хотелось верить… Как на врагов, Она смотрела на маргаритки… А силы чахли… а грезы прытки…

2. Триолет

И умиравшая на литургии По тихо канувшей Зиме, — ворон И тьмы сообщнице, — как в летаргии, — Княжна услышала на литургии Напевы жуткие и похорон Своих подробности — со всех сторон. Княжна заплакала на литургии По тихо канувшей душе ворон.

3. Просто поэза

Как тяжело, как грустно умирать, Когда душа наряжена апрелем, Когда цветет земля, дурманя прелем, Когда леса уже не мумий рать. Как он хорош, застенчивый шумок Апрельских трав и веток сочно-скользких! Как он легко запасть ей в душу мог В садах ее владений южно-польских! Чуть пошутить, немного поиграть — И в этом жизнь, и в этом — водопады! Где говорит коню подвода: «Падай»? — Нигде, нигде. Так как же умирать?…

4. Финал

А сад весной благоухал… Воскресли, Кто только мог. Сон жизни тихо потухал, И в кресле Земли комок… Но как же так, если Сад весной благоухал?…

1910. Апрель

Тоска тоски

(наброски)

Стонет, в страданиях мечется Тоска, Мысли расплылись, как глетчеры воска, Взоры — безумны, в устах ее — вопли… — Пли ему в сердце, — ей мнится: — в него пли! Марио мучают, Марио в пытке… Скарпиа пьян, его грезы в напитке Ищут себе упоительной злости. Марио тяжко, хрустят его кости. Дороги Глории призраки счастья. …Скарпиа мертв. Но глядит без участья Мертвому в очи страдалица-Тоска, В сердце зазвеадилась мщения блестка. …К смерти художник готовится стойко. Сердце часов бьется ровно и бойко, Моется в облаке радужном зорька. Марио плачет и сетует горько, И призывает любовницу долго Именем прошлого, именем долга. В грезе далекой — былого услада. Холодно в сердце, и в утре — прохлада. Сколько стрел веры! о, сколько любви стрел! Марио верит, надеется… Выстрел! — Падает, падает…холоден, бледен… Тоска смеется, и смех так победен. Молча стрелявшие шествуют в крепость. Тоска смеется: «Какая нелепость!» Тоска склоняется к Марио: «Встань же…» Нет, он не встанет, не встанет — как раньше. Ужас ужалил ей сердце… «Жизнь — робость… Пропасть — без жизни, поэтому — в пропасть».

1909. Февраль

В северном лесу

Поет метель над тихо спящим бором; Мерцает луч холодных, тусклых звезд; Я еду в глушь, и любопытным взором Смотрю на туч волнующихся рост. Я еду в глушь, в забытую усадьбу, На берега играющей реки. Мне чудится, что леший правит свадьбу Пируя у невесты, у Яги. Мне чудится, что рядом пляшут бесы, И ведьмы сзади водят хоровод; Мне слышится в тоске мелодий леса Порою песнь. Но кто ее поет? Порою смех, порою восклицанье Мне слышится, вселяя в душу страх. Чье скорбное лицо встает в слезах? Чье слышу я безумное рыданье? Кто плачет здесь, здесь, в мерзлом царстве снега, И почему здесь сотни голосов? В ответ мечте я слышу топот бега Своих коней да говор бубенцов.

Мне нравится унылая природа Мне дорогого севера с красой Свободного славянского народа С великою и гордою душой. Люблю леса я северных окраин, Люблю моря, и горы, и тайгу. Я — властелин над ними! Я — хозяин! Я там дышать и властвовать могу! Любовь моя! Лети к простору поля, Где я порой на паре быстрых лыж Лечу стрелой с хвалебным гимном воле, С беспечностью, с какой летает чиж. Лети, моя любовь, с поклоном к лесу, Ты соснам вековым снеси привет: Скажи, что не завидую я Крезу, А тем, кто может жить в расцвете лет, Когда бывает сердце нежно, — чутко, Когда весною веет от души, — В лесу глухом, где так отрадно-жутко, В любимой мною северной глуши. Я вас пою, волшебные пейзажи, Бегущие при трепетной луне, И вас пою я, звезды, — ночи стражи, — Светящие в лесу дорогу мне. И лес в одежде цвета изумруда, И небо шатровидное из туч. Пою тебя, моя царица Суда. И песни звук победен и могуч. Пою тебя, мой лес, — товарищ старый, — Где счастье и любовь я повстречал, И вас пою, таинственные чары Любви, которой молодость отдал. На север я хочу! На север милый! Туда, туда, в дремучий хвойный бор, Где тело дышит бодростью и силой, Где правду видит радостный мой взор. Мечты мне сказки нежно шепчут хором, Пока я тихо еду через мост. Поет метель над тихо спящим бором; Мерцает луч холодных, тусклых звезд.

1905. Декабрь

III. Лироирония

Колокол и колокольчик

Грузно каялся грешный колокол — Это медное сердце собора. Он эфир колол, глубоко колол, Как щепу, звук бросал у забора. В предзакатный час неба полог — ал; Звуки веяли в алые долы… И пока стонал хмурый колокол, Колокольчик смеялся удало…

1909. Декабрь

Хабанера IV

Под бубны солнца, под гуд гитары, Эксцессы оргий не будут стары, Своим задором лишь будем стары, Под гуд гитары, под бас гитары, Под солнца бубны. Литавры солнца — вот наши лавры. С цепей сорвутся души центавры… Пускай трепещут души центавры, Когда заслышат лучей литавры И грохот трубный. Наполним солнцем свои амфоры, Давая нервам вкушать рокфоры — Весь день, весь вечер, всю ночь — рокфоры, Смущая утром глаза Авроры Разгулом тела… В кострах желаний, в безумном пекле, С рассудком нити мы пересекли… Но кто ж мы сами, что все рассекли?… Не все равно ли, — скот, человек ли, — Не в этом дело…

1909. Декабрь

Полонез «Бравура»

Расцвел камин костром пунцовым, Расцвел костром. Целую долго я лицо Вам, Под серебром. Вы пунцовеете, маркиза, Цветком костра. Изящна грезовость эскиза И так остра. Хотите спелого дюшеса, Как Ваша грудь? Люби поэта, поэтесса, И строфы сгрудь. Подайте, нимфы и сирены, Вина, вина, — Светлей под винные рефрэны Волшба звена. Бряцайте, грезовые звенья, Сплетаясь в цепь, Пылайте, красные поленья, Как лес, как степь. Беги, испытанный прозаик, В провалы ниш: Ты не поймешь души мозаик И осквернишь. Целую страстно я лицо Вам, — Гроза и гром! Расцвел камин костром пунцовым, Расцвел костром.

1910. Апрель

Иногда…

Иногда — но это редко! — В соблазнительном вуале Карменситная брюнетка Озарит мой уголок И качнет — но это редко! — Вы при качке не бывали! — И качнет мечты каюту, Пол вздымая в потолок. Тут не вихрь — какое! — вихри! И не шторм — какое! — штормы! Вдруг завоют, вдруг закрутят, Приподнимут, да как — трах!.. Ай, да резвы эти игры! Ай, да резки эти формы! Ай, да знойны эти жути! Я люблю их, просто страх!..

1909. Декабрь

Сонет-каприз

Встрепенулся звонок и замолк, А за дверью — загадка. Это кто? Это ты? Как мне сладко! Дорогая, войди… Черный шелк Зажурчит ароматно сонату, И конфузливо скромная складка Вдруг прильнет к огневому гранату. За окошком завистливый толк Приумолк ядовито. Это вздорно для нас… Все повито Упоеньем… Страсть алчет, как волк… Я пойму… ты поймешь… мы поймем… Да, поймем, как мечта даровита, И гранат мы иссушим вдвоем…

1909. Декабрь

Сириусотон

Счастье снежинки — Ландыша с Сирьюса — В таяньи алом… Будут поминки В сердце у ириса, Лунно-линялом.

1910. Сентябрь

Какое мне дело?

Какое мне дело, что зреют цветы? Где вазы? ваз нет… не куплю ваз! Какое мне дело! Когда созревали мечты, «Простите, но я не люблю вас», — Сказала мне ты. Сказала… Горел, но теперь не горю, На солнце смотрю уже — щурясь. К чему эти розы? окрасить больную зарю? Простите, но я не хочу роз, — Тебе говорю.

1909. Март

Поэзия мещанки

Все было поэтично в ней… хотя Ее отец был при соборе сторож. Уж с ранних лет нездешнее дитя Любило снег черемуховых порош. Став девушкой, взяла она иглу, Питалась ею, язычком колола, Живя в подвале, в бедности, в углу, Спасала честь девичью от укола. Знакомых было много. Все пшюты, Как девушка говаривала броско, Но появился «он», и он стал «ты», — Расцвел пейзаж шаблонного наброска, Но кто был он? Да царь ее мечты — Писец с физиономьей недоноска…

1909. Июль

Мыза Ивановки

В луни

Ты пела грустно, я плакал весело?! Сирень смеялась так аметистово… Мне показалось: луна заметила Блаженство наше, — и серебристого Луча с приветом послала ласково… Нас луч к слиянию манил неистово… Сюда, сирены! Оставьте пляски вы! Оставьте пляски вы, скажите сказки нам О замках раковин, о рыбках в золоте, О влажных лилиях, песке обласканном, Чего вы просите, кого вы молите… Рассейте грезы, испепелите их! — Они сжигают, они неистовы. Такая мука в былых событиях… Глаза сирени так аметистовы… Сирены, с хохотом, на маргаритки Легко упали и сказки начали. Позабывали мы о нашей пытке… Твои глазенки во тьме маячили…

1910. Январь

Маленькая диссона

Да, вспоминай, как ты бродила Лениво грубым шагом в долы, Как тупо над рекой сидела, Дыша уродливо-устало. И если вспомнишь это лето, Его стесняющие латы, Поймешь, что часто позолота — Как монумент аэролита.

1909. Декабрь…

Ах, автор…

Она ли взяла меня? Я ли? Забылось: давно ведь: забылось. Но кто-то играл на рояле; Я вспомнил рояль, — и забилось Былым мое сердце… Дыханье Вдруг стало и жарче, и суше… Я вспомнил ее колыханье… Мнет нервно она мои уши… И стиснула зубы… И губы Сжимает своими губами… Ах, автор! Бесстыдно и грубо Плясать кэк-уок над гробами.

1909. Декабрь

Знать это надо ли?…

Сбываются грезы лазоревые, Сбываются майские сны, И, снова восторг раззадоривая, Дарят упоенье весны. Даль — сказка волшебно олунена, Танцует незримый прибой, Все веет палитрою Бунина, Как северный май голубой. В чем счастье? Но знать, это надо ли? — Мы счастливы тем, что живем, И чувства в восторге запрядали, А мы их поем да поем.

1909

Или мне показалось то…

Сколько горя, и злобы, и жалости, Если дерзко при встрече кричать — Этих женщин вульгарные шалости И проспектный, чудовищный чад. Вот сейчас (или мне показалось то?), Оттянув подбородком вуаль, В красной шубке сказала: «Пожалуйста — Если Вам золотого не жаль…» А глаза — точно вялые финики, На устах утомленный сарказм… — Эй, прохожие, изверги, циники, Слезопийцы, убили бы разом… Иссосали, расхитили женщину И швырнули, глумясь, на панель… — «Не впадайте, милсдарь, в декадентщину», — На ходу проворчала шинель.

1909. Декабрь

Оредеж

О, швейцарец обрусевший, — о, Оредеж! Ты течешь недоуменно, тайно бредишь Об утонченных притоках. Звонок, тонок, Ты опошлился от ласки рек-чухонок. Ты, альфонс России дряхлой, чисто вымыт И прилизан, и причесан. Серый климат Отражается опасно на здоровье… Хмуришь ты свои леса, как чернобровье: Так все дико, так все странно чужеводцу. Мужики к тебе приходят, как… к колодцу. Господа к тебе приходят, как… к вертепу. Розе Альпов ли отдаться… курослепу?! Да, Оредеж, нам твои красоты чужды: Ведь у нас, великороссов, плоски нужды… Поневоле о Швейцарии ты бредишь, Чуждый нам, как мы тебе, альфонс Оредеж.

1911. Сиверская

Хабанеретта

Наликерьте сердца, орокфорьте мечты, Всех зовите на «ты». Пейте уст алькермес. Ешьте девий дюшес, Чтоб рассудок исчез… Ало жальте уста и вонзайте кинжал, Чтобы бюст задрожал…

Ее муза

Ее муза — конечно, шатенка, Как певица сама, И накидка такого оттенка — Как мечта вне ума… Улови-ка оттенок, попробуй! Много знаю я муз, Но наряд ее музы — особый. Передать не возьмусь…

1909. Июль

Мыза Ивановка

Восьмистрочие

Каждая женщина любит неправду, И комплименты, и лесть. Если понравишься, — будет награда, Если прогневаешь, — месть. Каждая женщина любит измену И униженья, и… бич. Женщины любят такие контрасты, Что невозможно постичь.

1909. Июнь

Мыза Ивановка

На чужой мотив

Как бездна, страшен мне таинственный кошмар, И мечутся, как мышь бесперая, химеры; Как зарево, горит багряный солнца шар, Молчанье, как удав, и мысли даже серы От пошлой суеты и всех житейских зол, Медлительно мой мозг окутавших сетями, Стремлюсь туда в мечтах, где Аполлон возвел, Как яркий метеор, дворец парит над нами…

1909. Октябрь

Беседа Самоварова с Кофейкиным

(диалог)

Самоваров:

Что пьешь лениво? Ну-ка, ну-ка, Давай-ка хватим по второй…

Кофейкин:

Изволь, потешить надо друга; Ну, будь здоров, любезный мой.

Самоваров:

И ты. Закусывай селедкой. Или вот семгой, — выбирай. Огурчики приятны с водкой…

Кофейкин:

Да ты меня не угощай, Я, братец, сам найти сумею, Что выбрать: выбор ведь не мал, А коли в случье охмелею, Скажу, что ты наугощал.

Самоваров:

Ну, ладно там, не философствуй, Знай пей; и больше никаких… Уж коли вдов, так ты и вдовствуй — Пей больше с горьких дум своих.

Кофейкин:

И, братец, горя-то немало И впрямь приходится мне пить. Здоровье только б позволяло, — Сумею грусть свою залить.

Самоваров:

Чего здоровье, ты ли болен? Здоров, как бык, силища — во! За это должен быть доволен.

Кофейкин:

Не видишь сердца моего И говоришь ты, эдак, сдуру, Что только в голову придет. Имею крепкую натуру, Да сердцем, сердцем я не тот.

Самоваров:

Ну, съехал дурень на амура.

Кофейкин:

Как умерла моя хозяйка, Оставив пятерых птенцов, Узнал я горя… Ты узнай-ка, Ты испытай, что значит «вдов».

Самоваров:

Э, надоел мне. Только скуку На всех умеешь нагонять. Давай-ка лучше хватим, ну-ка, Не заставляй же угощать. Эх, вспомню я порой, Петруша, Как жизнь мы нашу провели, Как отводили наши души, Как много денег мы прожгли. И жалко мне, да вспомнить сладко: Вот это жизнь так жизнь была! С тобою жили мы вприсядку, Глядишь — и старость подошла. Вспомянь, как пили мы у Лиды «Клико», да разные «Помри». Да што там, видывали виды И пожил всласть, черт побери. А как француженок купали В шампанском, помнишь? Ха, ха, ха! Мы в ванны дюжины вливали И пили, пили вороха. Однажды, помню, мы на тройке Компаньей теплой, удалой, Катили с дружеской попойки, «Вдрызг нализавшися», домой. Катим. Навстречу мужичонка С дровами едет напрямик. «Эй, отверни свою клячонку!» — Кричит напившийся ямщик. А он, каналья, в ус не дует, Кричим, как будто не ему. «Не знаешь, што ль, где рак зимует? Покажем мы тебе зиму». Захохотали мы тут звонко, Ямщик по тройке выгнул кнут, И вот с дровами мужичонка Перевернулся, старый шут…

1907

На мотив Гейне

Не помню, когда это было, Но, помнится, было когда-то… Она меня просто любила, А я — даже нежно и свято. Что счастливы были мы, это Теперь для меня несомненно, Но вот уж которое лето Я петь не могу вдохновенно. Мы с нею расстались преглупо В разгаре любви, без причины, — Как два застывающих трупа, Забывшие ужас кручины. Мы встретиться больше не можем, Хотя почему — неизвестно… К разлуке привыкли, положим, Но все-таки встреча — прелестна. Как жаль, что из вздора и чуши Порой вырастают страданья. Но так наши созданы души, И в этом — дефект мирозданья. А все же она не забудет, Вернется, любовью объята. Не знаю, когда это будет. Но чувствую, будет когда-то.

1909. Июнь

Мыза Ивановка

Под Шарля Бодлера

Отрезвление

Ангел веселья. Знакомо ль томленье тебе, Стыд, угрызенье, тоска и глухие рыданья, Смутные ужасы ночи, проклятья судьбе, Ангел веселья, знакомо ль томленье тебе? Ненависть знаешь ли ты, белый ангел добра, Злобу и слезы, когда призывает возмездье Напомнить былое, над сердцем царя до утра? В ночи такие как верю в страдания месть я! Ненависть знаешь ли ты, белый ангел добра? Знаешь ли, ангел здоровья, горячечный бред? Видишь, изгнанники бродят в палатах больницы, К солнцу взывая, стремясь отрешиться от бед… Чахлые губы дрожат, как в агонии птицы… Знаешь ли, ангел здоровья, горячечный бред? Ангел красы! ты видал ли ущелья морщин, Старости страх и уродство, и хилость мученья, Если в глазах осиянных ты встретишь презренье, В тех же глазах, где ты раньше бывал палладин? Ангел красы, ты видал ли ущелья морщин? Радости, света и счастья архангел священный, Ты, чьего тела росой обнадежен Давид, Я умоляю тебя о любви неизменной! Тканью молитвы твоею да буду обвит, Радости, света и счастья архангел священный!

1909. Декабрь

Под Шарля Бодлера

Музыка

Переносит меня музыка, как море, К моей бледной звезде, Под защитою тумана, на просторе Путь держу я везде. Раскрывая грудь, вздуваю я дыханье, Как челнок — паруса. И прорезываю спины волн, в мерцаньи Ночи, взявшей глаза. Я душой своей впиваю все волненья, Все страдания скитальца-корабля, Влажный ветер и гроза, в огне биенья, Этой бури меня нежат. А внемля, А внемля порой волнам в оцепененьи, Если зеркало спокойно, — стражду я…

1909. Июнь

Мыза Ивановка

Под Шарля Бодлера

Больная муза

Бедная муза моя, что сегодня с тобою? Впадины глаз твоих полны видений ночных, И на лице разливаются тени волною, Тени безумья и ужаса чувств ледяных. Ваза зеленая с сумраком розово-бледным, Страх и любовь в тебя влиты из пасмурных урн… Деспот-кошмар, распаленный задором победным, Он не столкнул ли тебя в знаменитый Минтурн? Я бы хотел, аромат разливая здоровья, Грудь Напоить твою мыслью могучей и властной, Чтоб твоя кровь протекала струею согласной, — Точно античных письмен миллионные звуки, Где воцарились навек с неизменной любовью Феб, царь мелодий, и Пан, бог оправданной муки.

1909. Июнь

Мыза Ивановка

Цыгане в пути

Вчера опять пророческое племя Пустилось в путь, забрав своих детей; У матерей созрел дюшес грудей; Зрачки горят… (Не знойно ль было семя?…) Отцы бредут, блестя своим оружьем, И табором раскинулась семья, Тяжелыми глазами обоймя Простор небес с тоскливым равнодушьем. Всегда при них звучнее песни птиц. Им божество дает благоволенья: Там, где они, — пышнее цвет растенья, Там орошен утеса гордый шпиц. И, как сады, цветут для них пустыни… Для них нет тайн, — и счастья нет отныне…

1909

Пленница

(сонет)

Из Анри де Ренье

Ты убежала от меня, ты убежала, Отдав свои глаза, как амулет… Запомнила рука моя, — как жало, — Вес горла твоего, и вкус, и цвет, И линию исчезнувшего тела, К которому желание крылит… Ты ночь и лес поставить захотела Преградою меж нами. Но, налит Твоею вероломной красотою, Я воссоздам расплывшеюся тьмою Твою красу. Забрезжили поля… Я выкую твой образ отомщенно, И будешь ты — вся мрамор иль земля, Вся гнев немой — змеиться возмущенно…

1910. Август

Название книги

Том 2. Поэзоантракт

Северянин Игорь

Поэзоантракт