Честно говоря, я точно не знаю, действительно ли в моем финансовом успехе повинен Люций Фер или все это только результат моей предприимчивости и приложения своих знаний и умений в нужном месте и в нужное время.
Гордыня говорит, что это я сам сделал. Глас совести бубнит где-то внутри, что без помощи Люция Фера мне было бы очень трудно собрать аудиторию лиц, обиженную вниманием в своих странах, как в сильно демократических, так и в сильно недемократических обществах, где человек остается наедине с самим собой и никто не знает, кто живет рядом с тобой и чем знаменит тот или иной индивидуум. Кто-то же подвигнул их отказаться от ложной скромности и во весь голос заявить о себе?
Горе Богославии заключается в том, что народ богославский мыслит себя массой, которую должны вести за собой цари. Те, кто вырывались из массы, снова впихивались в эту массу и только единицы возводились в классики, и только им позволялось восхвалять себя и Богославию. Других, равноценных, гнобили откровенно и безжалостно.
— Для Богославии и одного Пушкина достаточно, — говорили одни цари.
— Для Богославии и одной Пугачевой достаточно, — говорили другие цари.
И только Запад ничего не говорил, готовя одно нашествие на Богославию за другим. Запад знал, что если Богославия освободится от оков самодержавия и социалистического тоталитаризма, то творческое начало выведет ее в число самых развитых и сильных стран мира. Но первое, что сделали «освободители от оков тоталитаризма», они разрушили великое государство до основания. И все.
До сих пор народ в нашей стране живет сам по себе, и правительство живет само по себе. Оно делает вид, что управляет страной, а народ делает вид, что подчиняется управлению, по своему наитию тормозя реформу, уничтожение самой совершенной системы образования и развивая предпринимательство в обход мер, направленных на уничтожение его. Народ, выживший во время монгольского ига, затем ига одной партии, выживет и во время ига другой партии и ее приспешников.
Генетически и на подсознательном уровне народ наш напевает про себя гимн непонятной революции. И не понятно, революции ли? Может быть, эволюции? Может, об этом говорил француз Эжен Потье:
Так кто же такой ни Бог, ни царь и не герой? Вы еще не догадались? А я уже догадался. Это Люций Фер. Там, где находится его епархия, основным элементом является горн и горячее железо. И, похоже, что я избран им для того, чтобы объединить людей посредством создания Всебогославской, а потом и Всемирной доски почета граждан, где будут находиться люди, заявившие о желании жить активной жизнью в свободном обществе. В обществе, где законы будет определять народ, а не законы будут определять рамки жизни свободных граждан.
Я бы был не я, если бы не сидел и не размышлял о том, а что же будет потом. Через сто лет. Через двести лет. Разум говорил мне:
— Так тебе важно, что будет через сто лет, когда тебя давно не будет, никто не будет знать твоего имени, и не будет догадываться, что ты жил на белом свете?
— Да, мне это важно, — говорила моя сущность, — я для того появился на этот свет, чтобы оставить здесь след и сделать то, что окажет влияние на ход всей истории и через сто, и через двести лет.
— Я умолкаю, — сказал мой разум, — с сущностью богославского человека спорить трудно. Если тебе не переломают ноги, то ты добьешься всего, что хотел.
Я добьюсь, это точно, но мне нужно поговорить с Люцием Фером. Обговорить всё, что касается будущего.
Мои дальнейшие мысли прервал звонок в дверь. В дверях стоял аккуратно одетый мужчина, держа в руках раскрытое удостоверение в красных корочках.
— Федеральная служба безопасности, капитан Федоров, — четко доложил он, — предъявите ваш паспорт и распишитесь в получении повестки.
Я расписался и взял серенький листочек. Капитан ушел. В повестке написано: «Такого-то числа гражданин Алексеев Алексей Алексеевич приглашается на прием к начальнику управления Федеральной службы безопасности РФ по Энской области генерал-майору Митрофанову Леониду Ивановичу. В случае неявки в указный в повестке срок, лицо может быть подвергнуто принудительному доставлению по указанному адресу».
Как говорится, насильно мил не будешь, но лучше не вынуждать к применению силы.