— Ты на кого машешь рукой, — рассердилась Майя, — ты на нашего Преемника машешь рукой?

— Не машу я рукой на вашего Преемника, — сказал я, — я на тебя рукой машу. Тебе задан простой вопрос, а ты мне даже ответить не можешь, кто такой этот ваш Преемник.

— Не этот ваш, а горячо любимый и глубокоуважаемый Преемник, — строго сказала женщина. — На любом совещании с участием Преемника любой выступающий начинает со слов «Глубокоуважаемый Преемник» и только потом — «Уважаемые участники совещания». Любой человек обязательно подчеркнет, что он уважает Преемника больше, чем всех остальных.

— Когда же она перейдет к главному? — думал я. — Удивила этим «глубокоуважаемый», даже у нас в обществе, которое называют регулируемой демократией, сказали, что полностью избавились от подхалимажа, но все совещания начинаются именно такими словами глубокого уважения к премьеру или президенту и простого уважения ко всем остальным. Была бы их воля, так высказывали бы «самое большое и глубокое уважение к лично такому-то». Но этот этап пройденный. Хотя в области низкопоклонства многие хотят вернуться к временам Генсеков, чтобы власть имущий видел, насколько они преданы ему и насколько глубоко их уважение. Хотя, в случае вероятного объективно и невероятного субъективно неизбрания на должность, этот же низкопоклонщик будет первым плевать вслед уходящему кумиру.

— Так вот, — продолжала Майя, — сначала был Бог, потом он передал свою власть Иисусу, а Иисус передал свою власть царям, а те передавали ее по наследству. Но затем пришли революционеры, свергли царей и стали передавать власть по принципам демократического централизма. Это когда группа людей решила, как оно должно быть, то так оно и должно быть и это решение воплощалось в жизнь самыми суровыми законами и мерами. А потом пришли революционные демократы, которые свергли революционеров и стали создавать демократическое общество, где каждый мог говорить все, что ему угодно и выбирать во власть всех, кто умеет речисто говорить или у кого денег столько, что он каждому избирателю даст по тысяче чистосердов и тот проголосует за них. И началась на земле вакханалия.

Первый президент не смог с той вакханалией справиться. Тогда он нашел Преемника и передал ему всю полноту власти.

И взял тогда Преемник и соединил демократический централизм с демократией, и получилась регулируемая демократия. И погасил Преемник начавшуюся вакханалию.

Но коварные демократы ввели в закон, что Преемник не может быть у власти более двух циклов подряд. И вот тогда Преемник нашел себе нового Преемника и через каждые два цикла они меняют друг друга, а потом ищут себе нового Преемника, так как Бог не дал людям бесконечной жизни. И кто бы ни пришел к власти, он будет являться Преемником Преемника и быть из той же группы людей, партии, которая не допустит, чтобы кто-то другой не из их числа прорвался во власть.

— Вот те на, — подумал я, — у них, оказывается, все то же, что и у нас, за исключением демографической политики. Возможно, что они находятся на более высшей ступени демографического развития, так как у них уже было много Преемников, а у нас всего только два.

— Вот, посмотри, — Майя достала из ящика шкафа что-то похожее на медаль. — Это памятная медаль в честь трехсотлетия Преемника.

— Ему триста лет? — я не смог сдержать своего крайнего удивления.

— Что ты все пытаешься бросить тень на нашего Преемника? — стала сердиться женщина. — Он такой же человек, как и все. Продолжительность жизни у него не выше, чем у остальных, просто Преемничеству уже триста лет и вот по этому поводу отчеканили памятную медаль. Чего тут непонятного? Каждые пятьдесят лет чеканят медаль и на ней изображение того Преемника, который находится у власти.

— Понятно, — сказал я, — а вот области или губернии есть у вас? И как в них проходят выборы.

— Все точно так же, там тоже преемники, которые утверждаются Преемником, а потом этих кандидатов избирают депутаты, назначенные преемником, — просвещала меня Майя, — все очень просто и эффективно. Обеспечивается преемственность и эффективность власти. Людям проще, не нужно разрываться между кандидатами, голосуя за одного и обижая другого. Одним волевым решением весь народ вывели из состояния осла, принадлежавшего одному древнему политическому деятелю.

— Что это за осел? — у меня были догадки на это счет, но, возможно, у них совсем другая история про осла.

— Так вот, один древний политический деятель дал своему ослу две охапки сена, поставив его перед необходимостью сделать выбор, из какой охапки есть сено, — начала рассказ моя хозяйка.

— И осел подох от голода, так как не знал, с какой охапки начать, — продолжил я историю. Все-таки, мы дети одного корня, только, возможно, они из будущего, а мы из прошлого. — А какой сейчас на дворе год? — спросил я.

— Две тысячи триста десятый год от рождения Бога, — сказала Майя.

— Как же я попал в это время? — неслись в моей голове мысли. — Из начала эпохи преемничества попасть в трехсотлетие этого феномена? И это все сундук. И я не знаю, как возвратиться обратно домой, но возвращаться нужно обязательно, я и так почти сутки нахожусь здесь. Что-то мне кажется, что я в том же городе, в котором родился и жил. Дома остались такие же, как и были при мне и ничего с этими «хрущевками» не сделалось за триста лет.

Трель звонка прервала мои раздумья. Майя пошла к двери. Из прихожей раздались голоса и двое мужчин в серых костюмах с люрексовыми нитями в косую линию вошли в комнату. Один из них положил на стол небольшой атташе-кейс и стал его открывать.

— Интересные коммивояжеры, — подумал я, — а, может, это страховые агенты?

— Руки на сканер, — скомандовал мне коммивояжер в костюме с золотыми люрексовыми нитями.

— С чего бы это? — возмутился я. — Предъявите ордер на проведение ваших действий.

— Правозащитник? — усмехнулся коммивояжер. — Сейчас мы вам предъявим ордер.

Я почувствовал удар по голове, тупую боль и стал проваливаться в густую темноту.