В детективах подробно расписывают о том, что для вербовки человека ставят в невыносимые условия. Героем становится только тот, кто застрелился, погиб под пытками или был уничтожен нечестными людьми. Это чисто большевистская позиция. В любой стране мира допускаются человеческие слабости, но только не у нас.

В царское время человек, попавший в плен и не запятнавший себя сотрудничеством с противником, награждался особым знаком с георгиевской или владимирской ленточкой как признанием трудностей, выпавших на долю военнослужащего. У большевиков, попавшие в плен, не считаются за людей.

Это же осталось и в новой Богославии. Большевизм никуда не делся. Он замаскировался и ждет времени, когда можно будет снова начать массовые репрессии, которых не избежала ни одна страна бывшего Варшавского Договора. Чего уж тут удивляться, почему богославов нигде не любят. Слово богослав прочно ассоциируется с большевизмом и коммунизмом. Богослав — большевик, богослав — репрессии. Вот и вся дилемма западной нелюбви к Богославии.

Я тоже один из винтиков этой машины, который попал в мясорубку для калечения людей и вряд ли в ближайшие десять-пятнадцать лет мне удастся выйти на свободу. И у меня выхода нет, но, возможно, что у меня появятся рычаги для того, чтобы сделать страну цивилизованным государством, где права человека это не картонная корочка, разрешающая управление транспортным средством и не корочка в сафьяне, делающая человека неприкасаемым.

— Хорошо, я согласен, — сказал я адвокату.

— Вот и чудненько, — сказал Алексей Васильевич, доставая из кожаной папки лист гербовой бумаги желтоватого цвета, сразу же начавшей сворачиваться в свиток — прочитайте и распишитесь, — он передал мне толстую массивную авторучку с характерной стрелкой фирмы «Паркер».

Я взял бумагу и стал читать:

«Контракт. Мы, нижеподписавшиеся: Люций Фер с одной стороны и Люций Ал с другой стороны, именуемые договаривающиеся стороны, заключили настоящий контракт о том, что одна сторона продает свою душу, а другая сторона покупает эту душу за исполнение всех желаний продающей стороны».

Подписи сторон. Завитушка Люций Фера и свободное место для моей подписи.

— И исполнится все, что я захочу? — переспросил я.

— Исполнится, если вы будете делать то, что захотите, — усмехнулся адвокат, — не ждите, что все будет по щучьему велению и по вашему хотенью. Как это вы все время говорите, что без труда не вытащишь и рыбку из пруда. И без труда ни одно ваше желанье не исполнится. Даже для подписи нужен труд. Подписывайте и не тяните, мы и так уже много времени затратили на минутное дело.

— Что, слишком много таких дел, как у меня? — спросил я несколько язвительно.

— Да уж без работы сидеть не приходится, — спокойно сказал Люций Фер.

— И люди те, не чета мне? — продолжал задавать вопросы.

— Да вы все поначалу одинаковы, — сказал Алексей Алексеевич, — это вы потом становитесь личностями, к которым на кривой козе не подъедешь.

— Это доктор Фауст — личность? — улыбнулся я. — Он как был доктором, так им и остался. Если бы не Пушкин, о нем бы вообще никто не знал.

— У нас, как в разведке, тайна личности сохраняется, — сказал адвокат, — но для вас я сделаю исключение. Великий инквизитор Фома Торквемада был студиозусом, а испанская королева Изабелла Католичка была простой принцессой, которой ничего особенного не светило. А сейчас орден ее имени есть высшая награда Испании, несмотря на то, что она вместе с Торквемадой чуть не уничтожила всю Испанию на кострах. А ваш Сталин был семинаристом Джугашвили, зато потом приобрел непререкаемый авторитет на массовых репрессиях. И чем он хуже делает, тем больше его авторитет. Этого достаточно?

Я утвердительно кивнул головой, взял ручку и открыл колпачок, обнажив золотое перо. Такой ручкой хочется писать. Писать что угодно. Каракули, прямые черточки, волнистые линии, крестики, нолики, стихи. Я твердо взял ручку и стал подписывать контракт, но перо скользило по бумаге, не оставляя следа.

— Извините, Люций Ал, — засмеялся адвокат, — ручка не заправлена, но не волнуйтесь, я ее сейчас заправлю.

Он открутил верхнюю часть, взял ручку и резким движением воткнул ее мне в руку. Я вскрикнул, наблюдая за тем, как моя кровь стала заполнять резервуар авторучки.

— Вот и все, — сказал Люций Фер, — традиции нужно соблюдать.

Я подписал документ и протянул ручку адвокату.

— Не надо, — отвел мою руку Люций Фер, — это подарок фирмы.

Он собрал документы, и мы вышли из комнаты для свиданий. Никто нас не задерживал. Милиционеры тепло попрощались с адвокатом, и мы пошли к выходу. Я вышел на улицу первым и остановился, поджидая моего нового знакомца, желая прояснить некоторые детали нашего контракта.

Я честно отстоял пять минут у входа в отделение милиции, но оттуда выходили какие-то люди, милиционеры, а Люций Фер так и не появился.

— Что с него взять? — подумал я. — Хватанул невинную душу и был таков, а что с этой душой будет, это его не беспокоит.