Пока меня не было, пришло большое количество почты. Стоит только кому-то обосноваться в «долине нищих», как новоприбывшая личность сразу становится объектом внимания папарацци, досужих журналистов из светской хроники, различных фондов, палат и союзов. Каждому требовалось срочное и безотлагательное присутствие на очередных заседаниях и уплата членских взносов, «которые так малы, что о них даже неудобно и напоминать», но зато вы всегда будете в курсе всех проводимых деловых мероприятий в нашем городе и за пределами региона, что позволит вам развить ваш бизнес так, что некоторым олигархам придется подвинуться на своем олимпе.

Татьяна принесла разобранную почту. В маленькой папочке то, что действительно заслуживает внимания, в большой — по-компьютерному говоря — спам. Так, для проверки профессионализма секретаря.

В папочке лежало приглашение на заседание союза промышленников и предпринимателей и два билета на премьеру комической оперы Т. Хренникова «Доротея» по пьесе Р. Шеридана «Дуэнья».

Итак, приглашение союза в сторону. Билеты в театр на сегодня. В девятнадцать часов, то есть в семь вечера по местному времени. Я посмотрел на секретаря. Сидит, ждет указаний. Что же, указания сейчас будут.

— Татьяна, — говорю я ей на полном серьезе, — я не знаю, как вы относитесь к оперетте и к опере, но раз вы мой секретарь, то к восемнадцати тридцати вы должны быть в вечернем платье. Я заезжаю за вами, и мы едем в музыкальный театр.

— А я не могу быть освобождена от внеурочной работы именно сегодня? — сказала Татьяна.

— Не можете, — отрезал я. Если дать женщине возможность обсуждать то ли иное действо, то вообще можно превратиться в заложника ее фантазий или взаимоисключающих желаний. — Если у вас проблемы с вечерним платьем, то берите машину и поезжайте в салон. Выберите то, что вам больше понравится. Мне тоже нужно приготовиться к вечернему походу.

Наряд Татьяны был изысканно вызывающ для сегодняшнего времени. Она оделась как учительница гимназии в черную юбку миди, черный жакет и белоснежную блузку с черной бабочкой под воротником. А туфли на высоком каблуке вообще приподняли ее над обществом украшенных турецкими блестками дам. Честно скажу, что и я вообще был незаметен на ее фоне. Что, собственно говоря, я и хотел, не ограничив секретаря в выборе вечернего костюма.

Спектакль был легким, веселым, артисты играли непринужденно, и эта непринужденность скрывала те ошибки, которые могут быть заметны только искушенным в театральных делах критикам.

Я не скажу, что я завзятый театрал. В театр хожу только по настроению. Могу посмотреть и оперу. Да, именно так — могу посмотреть и оперу. Если хотите, то можете возмущаться и говорить про меня — ах, он не любит оперу. Да, я не люблю оперу. И мне не нравится вареное сало и рубенсовские женщины. И это не святотатство. Это естественное состояние человека, которому должно что-то нравиться, а что-то и не нравиться. И если бы в детстве по ошибке не попал на двухсерийный фильм-оперу «Хованщина», то я, возможно, совсем бы по иному относился к опере. С высоты прожитых лет детские впечатления кажутся действительно детскими, и я не старался по-серьезному прикоснуться к миру оперы. Возможно, что мои пристрастия переменятся, но это будет не сегодня.

Что-то я себя начал критиковать. Ну, раз критиковать, так критиковать. Прямо скажу, что я не читал Достоевского. Начинал, но дальше десяти-пятнадцати страниц любого из произведений не доходил. «Бесы», «Идиот», «Преступление и наказание». Не берет. Да и многие не читали, но никто не признается в этом. Как же? Достоевский! Для любителей темно-серых тонов и меланхолии Достоевский кумир. Собственно говоря, по литературным предпочтениям можно ставить диагнозы. Причем точность их будет выше, нежели при проведении различных тестов.

Мне очень нравятся мнения плодовитых писателей обо всех книжных новинках. Слушаешь их и удивляешься. Товарищ, а кто за тебя книжки пишет, раз ты только и делаешь, что читаешь буквально все, что написано. Получается, что ты не писатель, а читатель, а за тебя пишет какой-то литературный раб, вроде Эзопа, а ты за кусок хлеба пользуешься его талантами.

Мнениями о книжных новинках должны обмениваться литературные критики, а не писатели. Литературный критик на то и литературный критик, чтобы произведение внимательно прочитать и сделать глубокомысленный вывод в зависимости от своих литературных пристрастий, типа «фе», «хе», «у», «уу», «эх», «ах», «эге», «ого», «во» с поднятием большого пальца вверх. А вот писатель уже может и литературную критику почитать, а потом и до произведения дотянуться, чтобы сравнить свои впечатления.

Почему писателям вредно читать чужие произведения? Потому что чужое произведение накладывает отпечаток на свое собственное и дает повод кому-то сказать, что писатель такой-то пишет в стиле писателя такого-то. Или говорят, что вот этот поэт пишет в стиле Сергея Есенина или Александра Пушкина. А он им в ответ фигу. А вот это видите? Я ваших Есенина и Пушкина в глаза не видал, лично не знаком и что они написали, знать не знаю и знать не хочу, пишу так, как Муза мне подсказывает.

На этих мыслях и прозвучали заключительные аккорды спектакля. Молодые влюбленные счастливы. Пожилой жених вместо молоденькой девочки получил то, что он должен был получить, все счастливы и все смеются.

Какой-то мужчина сунул мне в руки визитку и сказал тихо:

— Нам нужно встретиться.

Я сунул визитку в жилетный карман и забыл о ней. Все мое внимание сосредоточилось на Татьяне. Она была королевой. Как будто она всегда была ею и будет ею всегда.

На половину десятого у меня был заказан столик в одном из самых дорогих ресторанов, который был построен бизнесменом, близким к областной власти и участником всех политических тусовок.

В одиннадцать часов я отвез Татьяну домой и поехал к себе.