Громыхая сапогами, в землянку скатился вестовой.

— Младшему технику-лейтенанту Русанову срочно явиться к командиру полка!

Задание было необычным.

В окрестностях Воронежа совершили вынужденные посадки четыре «ИЛа», вывезти их не успевали. Гитлеровцы наступали. Они называли «ИЛы» «шварце тод» — «черная смерть», и им еще ни разу не удалось заполучить грозную машину.

— Разыщите самолеты и уничтожьте их!

Через полчаса Вадим с двумя красноармейцами мчался на полуторке выполнять приказ.

Весь день колесила машина по району, пробиваясь сквозь осеннюю хлябь к местам, помеченным на карте крестиками. В течение первых суток бойцы разыскали и взорвали три самолета. С четвертым дело обстояло сложнее.

Лишь к утру следующего дня заляпанный грязью грузовик добрался до узкой, но глубокой речки. На другом берегу, уткнувшись одним крылом в землю, горбился подбитый «ИЛ». На месте сожженного моста чернели обугленные сваи.

Русанов вышел из машины, огляделся. Со стороны деревни к самолету двигались грязно-зеленые фигурки.

Неподалеку разорвался снаряд, за ним второй, третий. Гитлеровцы заметили одинокую полуторку и, должно быть, догадались, зачем она здесь…

— Гоните назад! — крикнул Русанов красноармейцам.

Свинцово-тусклая вода была даже холоднее, чем казалось на первый взгляд. Стараясь не стучать зубами, Вадим переплыл речку и, хватаясь за гибкие прутья ивняка, стал карабкаться вверх по высокому, крутому берегу. Внезапно что-то обожгло правую руку. Средний палец срезало осколком. Вадим закусил губу от боли, но продолжал идти. Когда до самолета оставалось метров двадцать, обстрел прекратился: очевидно, боялись повредить «Ил».

Подбежав к штурмовику, Вадим увидел в его кассетах четыре стокилограммовые фугаски. Гитлеровцы уже были метрах в восьмистах. Перегнувшись в кабину, Вадим нажал рычаг аварийного бомбосбрасывателя. Тяжелые смертоносные «ФАБы» лениво плюхнулись на землю. Спокойно, словно делал это уже сотый раз, Вадим поставил взрыватель одной из бомб на максимальное замедление — 22 секунды, рукой раскрутил ветрянку предохранителя, ударил плоскогубцами по бойку и бросился в сторону. Едва успел прыгнуть в воронку на берегу, как громыхнул взрыв. Стряхнув с головы комья липкой земли, Вадим осторожно выглянул. Там, где только что был самолет, густым сизым дымом клубилась глубокая яма. Гитлеровцы повернули назад, решив, очевидно, что подрывник погиб вместе с самолетом.

Оглушенный взрывной волной, Вадим лежал в своем ненадежном убежище. Он решил дождаться ночи, переплыть реку и тогда уж возвращаться на аэродром.

Медленно тянулось время. Острая, пронизывающая боль в руке отдавалась во всем теле. От потери крови и от голода — Вадим уже сутки ничего не ел — кружилась голова, туманилось сознание. На исходе четвертого часа томительного ожидания Русанов услышал рокот моторов. Над землей стремительно мелькнули черные тени, и на поле, подпрыгивая на кочках, приземлились два «мессершмитта-109».

Из кабины выскочили пилоты. Сбросили парашюты. Сделали по нескольку приседаний.

Потом один направился в сторону деревни. Другой, установив двигатель на малые обороты, стал копаться в железных внутренностях своего «мессершмитта». Не спуская глаз с гитлеровского летчика, Вадим вытащил левой рукой наган из кобуры, прицелился и выстрелил. Мимо… Немец стоял около работающего двигателя и даже не обернулся на выстрел.

Вадим встал, перешагнул гребень воронки, зашагал к «мессершмитту», сжимая рубчатую рукоятку нагана. Он подошел почти вплотную, так близко, что отчетливо разглядел капли пота на багровой шее гитлеровца. Не желая стрелять в спину, Вадим громко крикнул одно из немногих известных ему немецких слов: «Хальт!»

Гитлеровец, выронив от неожиданности гаечный ключ, обернулся.

Рука его метнулась к парабеллуму. Но Русанов выстрелил первый…

Что дальше? Эх, был бы он пилотом, а не техником! И вдруг… У него даже перехватило дыхание: а почему бы не попробовать? Летал же он на планерах. Это, конечно, не планер, но терять, собственно говоря, нечего.

Вадим выбил ногой тормозные колодки из-под колес, захлопнул капот, вскарабкался в кабину и, положив изуродованную ладонь на ручку, дал полный газ. Машина взревела и, набирая скорость, побежала по полю.

…Стремительно проносились поля, перелески, какие-то речушки. Высота не превышала двухсот метров. Вадим чуть потянул ручку на себя — машина послушно взяла ввысь. Русанов почти не чувствовал волнения. При странных, конечно, обстоятельствах пришлось ему совершить первый самостоятельный полет!..

Вадим отважился, наконец, взглянуть на приборную доску. Почему-то не обнаружил компаса. Вспомнил, что картушка этого прибора может иметь самый необычный вид, и решил ориентироваться по солнцу. С некоторым трудом ему удалось развернуть самолет так, чтобы солнце светило в затылок. Теперь «мессершмитт» держал курс на восток.

От потери крови к горлу подступала тошнота, туманилось сознание.

И вот впереди показался город. Где-то поблизости должен был быть аэродром. Но тут из-за облачка вывалилась пара краснозвездных истребителей «И-16». Где-то совсем рядом воздух прочертила свинцовая струя. Стало до слез обидно: после всего случившегося погибнуть от своих!

Но, почувствовав, видимо, что-то необычное в этом летящем с неубранными шасси вражеском истребителе, советские самолеты прекратили огонь и пристроились в хвост «мессершмитту».

А Вадим уже направил самолет на летное поле. Теперь только он по-настоящему понял, что ему предстоит. Посадка! На лбу выступила испарина. Обругал себя, что не догадался надеть немецкий парашют, — тогда бы никакой проблемы не было: прыгнул, и все.

Неловко повернувшись, Вадим задел за что-то раненой рукой. Резкая боль сразу привела в чувство.

Подумал: «Надо садиться на брюхо, как на планере…»

На приборной доске нашел рычажок шасси, повернул…

И больше не колебался. Собрав огромным напряжением всю волю, выдержку, хладнокровие, Вадим направил самолет навстречу стремительно набегающей земле.

Земля ударила по самолету. Мир раскололся, все провалилось в темноту…

А к «мессершмитту» уже бежали летчики, механики, оружейники. Кто-то из них перевернул на спину вылетевшего из кабины пилота, расстегнул карман комбинезона, вынул документы.

— Ребята! Да ведь это же наш!

Растолкав окружающих, над Вадимом склонился врач. Положил руку на сердце — оно билось.

Это случилось в октябре сорок первого года…