Довольно скоро мы вышли из устья Велаги на простор Великой. Предстояли три-четыре дня плавания. Я прервал разборку и укладку вещей, вышел из палатки и отправился искать хозяина баржи. Требовалось решить некоторые «стратегические проблемы», памятуя опыт плавания на «Волне».

Искать Ульянова долго не пришлось – он был в рулевой рубке, распекал рулевого за подвиги в Гуляй-поле. Речь шла о кабацких загулах. Далее последовали угрозы «разделать как бог черепаху» и засунуть якорь в то место, наличие которого я у матросов мужского пола не подозревал. Еще пять минут ругани, и Ульянов вышел из рубки, где был перехвачен мною. Меня интересовал кардинальный вопрос – стрелять только когда полезут на борт или профилактически? Ульянов ответил, что мы в своем праве – когда полезут, поэтому только тогда. Собственно, этого я и ждал, но обсуждать все равно надо.

И второе – как тихо предупредить «Готовьтесь к бою»? Я об этом подумал заранее и протянул Ульянову небольшой кусочек гранита, над которым вчера магически поработал. Пусть камешек лежит на ночных вахтах перед рулевым. Когда нужно будет поднять тревогу незаметно для пиратов, камешек засветится. Тогда надо вызывать людей с низов переговорной трубой или чем еще. Ну если дело дойдет до внезапной атаки – придется вставать по выстрелам. То, что я днем отлеживаюсь, а караулю в ночи, – это уже согласовано заранее.

Ульянов понес камешек в рубку, а я вернулся к прерванным занятиям. Закончив обустройство, задался вопросом: а не пора ль почистить карабин? Я его не трогал все городское сидение, наверное, время пришло. Сходил к мотористу, выпросил у него ветоши, разложил все необходимое и принялся за чистку. Закончив с карабином, взялся за револьвер и запасной кольт. Потом стал заряжать магазины к карабину. Ну в общем, за всеми этими делами обед пропустил, благо есть сильно не хотелось. Я этим воспользовался и решил соединить обед с ужином. Плюс оружейные дела малость утомили, и я с удовольствием поспал до ужина, на счастье, ничего не снилось.

Проснувшись, взял котелок, насыпал туда заварки и пошел на камбуз – кипятком разжиться. Команда, видимо, сама недавно чай пила, поэтому кипяток имелся. Залил его в котелок, вернулся в палатку и подождал, пока заварится. Затем перелил чай во флягу, освободив котелок для консервов. Аппетит уже нагулялся, поэтому две банки каши с мясом пошли на ура даже не разогретыми. Сегодня я ел хлеб, а завтра перейду уже на галеты – есть и обычные, и сладкие. Хлеб быстро черствеет, я же черствый не люблю, поэтому и брал его немного.

Далее помыл котелок и сложил мусор в специальное хранилище для него. На «Волне» объедки и прочее летело за борт, а Ульянов имеет пунктик о загрязнении реки, поэтому мусор собирает на борту, а на стоянке выбрасывает. Меня об этом предупредили заранее. Еще Ульянов славится на реке угнетением курильщиков – курят у него только на корме, и под страхом немедленной мучительной смерти окурки в воду не кидают. Ну это мне не страшно, отроду не курил…

До заката было еще долго, серьезного дела не хотелось искать, поэтому я взял купленную перед отъездом книжку в бумажном переплете. Брал я ее на тот случай, если в дороге скучно будет, а магическую книгу читать не захочется. Книжка была из тех, что лежат везде и повествуют о любовных драмах из жизни эльфов, причем, наверное, этих романов было больше, чем реальных браков среди эльфов за последнее столетие. Но дамы их охотно покупают, чтобы поплакать над терзаниями юных эльфийских дев, которые любят юного эльфа из другого клана или племени, но законный брак с ним невозможен, ибо кровная месть или косность родителей мешают им соединить сердца и прочая розовая вода, и прочая…

Хорошо, что авторы и издатели не издают серии книг про одну влюбленную пару, ибо долголетие эльфов могло бы дать материал на полсотни романов.

Доход у издателей от этого чтива хороший, недаром даже один аборигенский барон открыл у себя печатню для их издания. Иногда встречаются романы такого же типа из жизни баронов и графов. Здесь популярен сюжет о бедной девушке или парне, что влюбился или влюбилась (и взаимно) в аристократа или аристократку. Так они маются, не в силах быть вместе, пока не выяснится, что простой парень или девушка – не вульгарные простолюдины, а похищенные в детстве дети другого благородного семейства. Тут книга заканчивается свадьбой и всеобщим ликованием. Зря опять же нет продолжений, ведь пропавший в детстве аристократ мог бы оказаться представителем семейства, с которым уже поколений пять идет глухая вражда с дуэлями и засадами… Это придало бы роману дополнительный слезоточивый эффект.

Купленный мною роман отличался от прочих. Его герой, житель Углича, попадает в эльфийскую засаду и получает там пулю в грудь. После чего отправляется в посмертие, которое оказывается совершенно неожиданным. Он возрождается в теле нордлинга, да еще и во времена до Переноса. Причем нордлинг еще подросток, которого бьют все сверстники из-за тугодумия и неуклюжести.

Впрочем, они об этом быстро пожалели, ибо герой мобилизовал свои навыки егеря, поднакачал мышцы и показал обидчикам то, чего они заслужили. Такое перерождение увальня в лучшего драчуна всех огорошило. Далее герой стал выдвигаться в первые воины клана, да и советник из него оказался хоть куда. Далее чтение прервалось из-за того, что начало смеркаться. Гм, ну и завернул сюжет автор! Еще десяток страниц – и федерация племен нордлингов во главе с бывшим угличанином завоюет весь север Итиля!

Я начал собираться, отложив книгу. Надел кожаную куртку, сверху пыльник (вроде дождем не пахнет), ибо ночью может быть и очень прохладно. Во внутренние карманы пыльника улеглись два запасных магазина к карабину, пачка сладких галет, фонарик, два амулета. Попытался пристроить в карман флягу с водой – нет, неудобно, потому перевесил на пояс. Ну кольт и револьвер – само собой.

Проверил, все ли нужное взято с собой, и вышел на палубу. До полной темноты осталось уже недолго. Я поздоровался сначала с рулевым, потом с кормовым вахтенным и начал устанавливать сторожки. Закончив с ними, устроился на кап машинного отделения и стал следить за кормовыми секторами. Чуть позже стемнеет окончательно, тогда начну поиск специальными заклятиями, а пока можно подумать и о прочитанном только что.

Книга оставила о себе какое-то двойственное впечатление. С одной стороны, интересно и ново, с другой стороны, не покидает ощущение какой-то неправильности в ней. Немного позже впечатление сформулировалось так: как от зрелища активного пожирания того, что у нас считается обычно несъедобным, скажем, сырое мясо. При этом претензий к историческому антуражу не было. Ладно, маленько займусь делом, а дальше еще поразмышляю.

Ночь длилась. Было тихо. В кормовых секторах наблюдения было спокойно, поисковые заклинания ничего не находили. Навстречу нам разок попалась самоходная баржа вроде нашей. Я пару раз подходил и заводил беседу с кормовым наблюдателем – сначала с Федором, затем с Кириллом. К рулевому подходить не стал – ему требуется вести судно, и я его могу отвлечь от управления. Вот наблюдателю разговор как раз нужен, чтобы отвлечь от монотонного и убаюкивающего течения событий. Ближе к полуночи пожевал галет. Если я бодрствую, то всегда ем в это время.

Все тихо. Угроз не было, поэтому я то сидел на капе, то вставал и прохаживался, можно было и поразмыслить об этой литературной концепции – послать в прошлое человека нынешнего времени, чтобы он там изменил, что сможет. Если же человек, попавший в прошлое, живет тихо и скромно и не пытается своими знаниями из будущего прошлое изменить, то это ничего. Ну будет в прошлом экстравагантный житель, иногда способный под настроение пророчествовать или сделать что-то нетривиальное. Такие типы и в реальности есть.

А вот изменение прошлого опасно. Не только тем, что что-то произойдет не так, кто-то кого-то не встретит, и оттого его дети не родятся.

Да, и отдельный человек, и группы людей периодически делают выбор, выбрав из нескольких вариантов один. И оттого другие варианты отсекаются и не происходят. И есть соблазн счесть не произошедший вариант более ценным, чем тот, что был. Выбрав не тот, что был, а другой вариант действия, мы вроде как должны получить другую историю. Которая вроде как лучше истинной.

Но вот отчего же «Мы выбираем, нас выбирают»? Просто следуем своей свободной воле или наш выбор как-то детерминирован? В применении к истории – встал барон не с той ноги и выбрал союз не с Вирацем, а с Марианским герцогством? В применении к судьбе человека: кого он выбрал – Машу или Марину? Наверное, нет. У нашего выбора есть внутренние истоки, и он не проистекает из минутной прихоти. В случае с Машей и Мариной – отношение к ним молодого человека явно неоднозначно, кто-то из них ему дороже, и даже если Маша сгоряча ему откажет, то он сразу не перестанет ее любить. А когда она завтра снова скажет ему, что погорячилась и пусть он вновь придет в ее объятья, то он будет счастлив, если ее действительно любит. Если же выбирать равнодушно, без всякого собственного желания, то выбор Маши и Марины будет чисто механический. А этого в делах сердечных не бывает. Даже в чисто династических браках, без всякой любви и взаимности, жен не выбирают механически, как патроны из большой кучи или абсолютно одинаковые бутылки на полке магазина.

В политике тоже существует детерминация выбора образа действия. Эльфы не предложат оркам союза против пришлых, как бы он ни был привлекателен. Уже предложение такого союза есть глубочайшее оскорбление эльфу.

Ну и в людской политике тоже. Всех глубин я в политике не постиг, но мои собственные наблюдения говорят, что политика государства есть равнодействие многих факторов, поэтому решение о союзе или войне происходит не просто так. И здравомыслящий барон не затеет войну, против которой все его подданные. Психопаты среди баронов встречаются, но они скорее исключение, чем правило. Ибо на них династия прерывается. А более-менее долго живут только те династии, где психопаты, способные воевать просто потому, что утром было такое настроение, до наследования не доходят. Как это делается на практике – как-нибудь потом расскажу.

Поэтому я считаю, что появление даже такого джокера, как нордлинг-угличанин, только временно дестабилизирует ситуацию, а дальше она устаканится сама. Радикально изменить мир может только однократное вторжение совершенно иного, как Пересечение Сфер, или длительное и постоянное, хоть и менее значительное воздействие. То бишь угличанин должен основать династию, и династия должна пару сотен лет требовать от аборигенов соблюдения гигиены, чтобы они хоть в значительном проценте стали жить чище. Чтобы все сравнялись чистотой с пришлыми – это надо лет пятьсот. И каждый день гонять за нечистоплотность и не погибнуть самому до срока за действия «нестерпимые, непонятные, отвратительные, незнакомые нашим отцам и дедам».

Ключевые слова здесь – «незнакомые нашим отцам и дедам». Когда власть активно борется с дедами и отцами, есть шанс, что до внуков дойдет, что мыться или сажать картофель надо не только потому, что за отказ бьют.

Размышляя о литературе и насколько справедливо в книжках перекраивать историю на собственный лад руками таких «попаданцев» (вот слово какое дивное придумалось), так незаметно и дождался я рассвета. Ликвидировал сторожки, отнес оружие в палатку и пошел на камбуз, еду себе подогреть. Там уже активно трудился Федор, готовя команде пропитание. Ну и мне малость подсобил, тушеную говядину с морковью разогрел и чай заварил. Еда с чаем пошли в глубь организма, а я отправился умываться. Сегодня мне есть хотелось активнее, чем умываться, поэтому и порядок действий изменил. Теперь можно и прилечь.

Но с этим пришлось обождать, ибо команда начала приборку на палубе. А я не настолько устал, чтоб свалиться в сон и не реагировать ни на что. Тем более что Ульянов руководил «операцией». Оттого я подался на самый нос (кажется, это называется полубак), где стоял, изображая носовую фигуру на древних судах, пока приборка идет.

От созерцания реки меня отвлек Ульянов, попросивший помочь машинисту, который маялся зубами. Я пошел к корме. Оказалось, что машинист Климентий тоже пострадал в Гуляй-поле. Открывая очередную пивную бутылку, он воспользовался для этого зубами. Левый нижний клык взял и сломался. Поскольку содержимое удачно открытых бутылок было внутри Климентия, то он долго не замечал зубной боли. Но, когда алкоголь его покинул, стало совсем нехорошо. Я глянул на остатки зуба – там сохранилось не так много. Вырвать зуб я не смогу – нет навыка, да и клещей зубоврачебных тоже. Но есть способ помочь – заклинанием убить нерв зуба. Болеть перестанет, но потом надо зуб показать специалисту. Это я и сказал страдальцу. Он был согласен, ибо за ночь намучился. Я захватил остаток зуба двумя пальцами, сосредоточился и произнес заклинание. Ощущение пациенты описывают, как удар током в зуб. Затем отпускает и постепенно перестает болеть совсем. А если десна отечная, то отек за день спадает. Но почистить зуб у специалиста я всегда рекомендую, чтоб воспаление кости не началось. Когда маска боли сползла с лица машиниста, я его покинул и пошел мыть руки.

Машинист оказался христианином и вознес своему богу молитву за избавление от мучений и попросил его вознаградить меня за мои таланты на том и этом свете. Ну я не против. Хорошо бы, чтоб вознаграждение еще коснулось преподавателя нашего, Ивана Аристарховича, который это и многое другое полезное нам показал.

Я отправился в палатку, прилег поудобнее. Спать не сильно хотелось, поэтому я решил почитать дальше про угличанина. Он покорил течение Итиля, женился на дочке какого-то герцога, чем сильно увеличил свои силы, разбил эльфов, развернул масштабные реформы всего, чего только мог, только грузовики производить не сподобился. Но порохом вплотную занялся и литьем пушек. Возможно, автор не остановится на достигнутом и сочинит целый цикл романов, в которых герой покорит весь Итильский путь и преобразует Старый Мир до неузнаваемости. Интересно, решится ли автор дать герою возможность дожить до Столкновения Миров? Он, конечно, не эльф и не орк, чтоб жить так долго, но при помощи магов – сможет.

Вообще в реальной истории был такой аристократ, маркиз Пасивидо, сильно помогший пережить первое опасное время пришлым. Получив много чего редкого, ценного и полезного от пришлых, он сильно спутал карты непримиримым аборигенским феодалам, желавшим истребить пришельцев. Маркиз путем интриг и подкупов два раза рассорил участников коалиции непримиримых между собой. Съезды коалиции превращались с его легкой руки в такую взаимную грызню, что все силы уходили на нее, а не на пришлых. Когда же два-три барона, уставших ждать консенсуса, пошли на войну самостоятельно, их войска стерли с лица земли. Это привело к очередной вспышке ругани на очередном съезде, которая закончилась грызней и дуэлями, но союз опять не был создан, а тем временем наконец заработал арсенал в Твери. Вторжение уже не было столь страшным, ибо с боеприпасами стало получше. А маркиз всего лишь делал на этих съездах то же самое, что и всегда, только уже не просто из любви к искусству.

Вот каково могло стать продолжение цикла романов господина Алексея Корнева. Роман, который я только что дочитал, назывался «Лед и пламень». Если автор не устанет и напишет второй, про завоевание среднего течения Итиля, то его можно будет назвать «Лед идет по Итилю». Третий, про покорение всей речной долины – «Ледостав от истоков до устья».

Ну, а роман про Пересечение Миров с этим героем? «Лед сверху и снизу»? Нет, не годится, ибо напоминает названием трактаты по искусству плотской любви.

Или самому на старости лет предаться сочинительству? Это сколько лет я ничего изящно-литературного не писал? Да уж лет двадцать пять будет.

Помню, одной девице любовные стихи посвящал. Девица мне взаимностью не ответила, но стихи сохранила. Другие кавалеры ей стихов не посвящали. Муж тоже.

А еще писал стихи сатирические, на своих преподавателей. Вроде этого:

Вообще за такое стихоплетство можно были и из школы вылететь. Но, как мне потом рассказали, когда Измайлов пошел жаловаться ректору на стих, тот с деканом много ржали и, отсмеявшись, сказали, что грех на правду обижаться. А чтоб ученики такого не писали, нужно не пересказывать на лекции великолепный учебник Абрикосова слово в слово…

Видимо, еще обо мне впечатление у ректора было положительным. Учился хорошо, а под настроение даже отлично, занятия не прогуливал, с утра пивом от меня не разило. Если положительный ученик такое сочиняет, а не записной разгильдяй, значит, неспроста сочиняет. Измайлов потом со мной принципиально не здоровался, но этим он мне морального ущерба не нанес.

Вот если б Федор Иванович на меня за стихи обиделся, я б повинился и выкинул их подальше. Я еще немного повспоминал разные магические казусы времен обучения и незаметно задремал. И приснилась мне, естественно, альма-матер, и то, что я на занятиях никак не могу припомнить второе правило творения эликсиров девственной чистоты.

Проснулся я от осторожного стука ногтем о твердый предмет и приятного запаха еды. Стук был не то в крышку люка, не то в нечто в этом роде. Я приоткрыл глаза и увидел бородатую физиономию Федора.

– Покушайте, господин маг, как раз время обеда.

Я приподнялся, стряхнул с себя остатки сна и принял из рук Федора миску с макаронами по-флотски. Другое название этой популярной среди «водоплавающих» еды – макароны с мусором. Еда сытная и вкусная – отварные макароны с мелко покрошенным отварным мясом. Можно с молотым мясом, вид оного значения не имеет.

Я поблагодарил Федора, поставил миску рядом с собой и стал искать в рюкзаке томатный соус. Найдя, полил макароны и принялся за еду, благо матросы их не пожалели. А я не привык оставлять в тарелке что-то съедобное.

Ну вот, поел, теперь можно устроиться поудобнее и предаться размышлениям на сытый желудок. Можно даже опять литературным размышлениям.

Мне все-таки не понравилось, что герой (и автор с ним) стали переделывать историю. Есть в этом что-то некрасивое и недостойное.

Да, иногда человека одолевают мысли, что он когда-то сделал что-то не так или не сделал нужного. Отверг любовь девицы, отказался от казавшегося хлопотным и ненужным дела, которое в итоге стало бы судьбоносным, а он решил, что больно хлопотно… Но это рефлексия в минуту жизни трудную, а затем тот же человек перестает ныть и встает лицом к лицу со своей судьбой. Это нормально – когда никто не видит, поплакаться на судьбу и трудности. Но мне совершенно не нравится, что вся история, таким образом, становится «минутой жизни трудной» и подлежит переделке. И это мнение будет тиражироваться, преподноситься всем, и даже, может, фильму по ней снимут…

Я сменил позу и вслед за этим чуть изменил формулировку.

Как литературный прием, наверное, это все же допустимо. Взглянув современным взглядом на события прошлого, чтоб резче оттенить трагизм, опасность или что-то еще в событиях и тем самым понять, что сделали наши предки. И затем как бы спросить себя: смогу ли я такое сделать, как они? Поэтому вполне допустим роман с героем, попавшим в прошлое, когда этот герой не стремится круто изменить судьбу всех там, посылая князю письма: дескать, смело следуйте туда, эльфы еще долго собираться будут… Вот для себя или группы близких использование современных знаний вполне можно допустить, вроде маршрута отхода – не на восток, а на юг… А хуже всего будет, если герой, зная, кто вырастет из этого дитяти через сорок лет, будет детоубийством в прошлом заниматься…

Даже если оставить мораль в стороне, то устранение на ранней стадии важного участника исторического процесса смешает все карты. И неизвестно, какой в итоге расклад получится, может, даже хуже прежнего… Так что автор, который за этот сюжет взялся, должен пройти по лезвию ножа и не свалиться, чтоб не принести вред своим произведением…

Литературные размышления меня сморили, и сон до обеда был дополнен сном послеобеденным… Послеобеденный сон сильно одурманил голову, пришлось еще долго приходить в себя. Сновидения тоже имелись, но какие-то неоднородные, разбросанные. То я разное оружие собирал-разбирал, то из него стрелял (по мишеням), то гранаты кидал (опять же на полигоне). Что интересно, часто из совсем малознакомого оружия.

Мозги ворочались плохо, поэтому я медленно вспоминал сновидения и пытался вывести, что мне было явлено и какой в этом смысл.

Вот к чему то, что видел я, как сам стреляю из пистолета «маузер», а также чищу его? Маузер я в руках держал всего пару раз, стрелял из него только однажды, а чисткой его вообще не занимался. И даже не представляю, как его разбирать. Не, вроде начал вспоминать… У разряженного пистолета надо курок взвести и сдвинуть рычажок возле курка назад. Или затвор вытянуть и на задержку поставить? Уже не помню, что приятель мой проделывал рядом, после того, как сам настрелялся и мне дал попробовать…

Или вот такой отрывок, как я бегу по коридору и стреляю в мишени сразу с двух рук из кольтов.

Это явно не реально. Не умею я с двух рук сразу стрелять. Поочередно – это еще можно, только медленно. А так больше второй ствол во второй руке у меня как резерв находится.

Видимо, этот сон – сигнал, что не мешало бы и попрактиковаться в знании оружия и практической стрельбе. Ибо прорех в умениях много. Ту же винтовку «маузер» я в руки ни разу не брал, и СВД тоже. СКС-М и СВТ более-менее знаю, «энфилд» тоже знаком. Трехлинейку – стрелять из нее и заряжать могу, а вот затвор разобрать – уже не помню как. Ну «аспиды» и пулеметы можно опустить, ибо вряд ли они мне в руки попадут.

Гранатометчик из меня аховый, если купленные гранаты бросать придется, это будут третья и четвертая по счету, брошенные мной.

Отсюда вывод – прежде чем пересечь Великую и отправиться туда, куда вели меня сны, надо в Нижнем и Самаре заняться оружием. Что не удастся руками потрогать – хоть наставление прочесть.

Затем я подумал о другом: о расходе Силы на ночные поисковые заклинания. По собственным ощущениям, вроде как ночью Силу практически не расходовал. Но это может быть несколько обманчивым впечатлением после хорошего отдыха. Надо попробовать на следующем дежурстве чуть побольше попользоваться поисковыми заклинаниями и сравнить ощущения. Если они будут такие же, то… дело пахнет вмешательством свыше. То есть у меня проявляются черты аватары, посланца или «меча воли Их». А мне эта роль не сильно нравится. Имею я кое-какие опасения по этому поводу.

Да, кстати, а пластина-амулет связи с Альсини? Я залез в потайной карман ранца и нащупал ее. Никакого ощущения не возникло. То есть сообщения для меня нет. Интересно, сколько книг у Альсини и долго ли надо искать в них? И как он ищет – специальным заклятием или по старинке листает нужные разделы?

Начались сборы на вахту. Вообще литературные размышления меня неплохо занимали. Все же лучше размышлять о судьбе героя баллады, чем оказаться на его месте. Ибо весь смысл баллады не в том, что ее герой убивает, нарушает клятву и прочие ужасы творит, а в том, что он страдает душевно от совершенного им деяния. Для пущего воспитательного эффекта для слушавших.

В молодости мне нравились баллады из литературы пришлых, особенно переводы Жуковского из Саути. Потом я узнал, что в литературе пришлых были не только творения Василия Андреевича и его современников, но и народные баллады, например об иерее Варлааме, убившем неверную жену, которая слишком много внимания уделила иностранцу-шкиперу. За это он был покаран небесами: обречен вечно плавать в лодке с трупом жены на руках, приговаривая:

Но Василий Андреевич мастер был:

Это надо каждому правителю читать, чтоб не забывал, что суд найдется и на него. Баллады на вилларском нравились менее, хотя там бывали неплохие творения, вроде баллады о рыцаре в красных ботфортах, чей дух пришел к уснувшему собрату с просьбой отомстить и похоронить его, убитого и брошенного, в лесной глуши.

Хотя иногда аборигенские баллады сбиваются на черный юмор.

Вроде баллады про двух сестер, учинивших резню в доме убийц их отца. Они, изрубив всех, кто попался, со страхом приходят в храм и со страхом ждут, что скажет им жрец про ожидающую их кару богов. А там:

Ничего себе кара богов! Ну а нынешние баллады еще чаще в черный юмор ударяются, что уже явный перебор, ибо, слушая балладу, надо плакать, а не дико ржать от этого юмора.

Собирая все необходимое для ночного бдения, я еще раз подумал об усиленном поиске и решил так и сделать. Сильно бояться расхода Силы не надо, ибо на походе к Нижнему и в самом городе есть возможность восстановить резервы.

Мое желание не пожалеть силы осуществилось. Ближе к полуночи я уловил Волчьим Ухом стук двигателя на догоняющем нас судне. Я перебрался поближе к стражу в кормовом гнезде. Хоть я и не глушил шагов, вахтенный на меня не обратил внимания. Ага, уже на грани дремоты. Я кашлянул и негромко сказал:

– Нас догоняет судно. Мотор я уже слышу. Будь готов!

Страж буркнул в ответ:

– Завсегда готов!

На это я только ядовито ухмыльнулся.

Время шло. Стук мотора приблизился, но вот что странно – он доносился то слева, то справа. С чего бы это? Я взял у наблюдателя бинокль, активировал Кошачий Глаз и вгляделся в темноту. Ага, он меньше нас. Ходовых огней нет. Я послал в сторону рубки сигнал активации амулета. Сейчас он засветится и… Снова вгляделся в темноту. Кораблик сильно сместился влево. Это такой трюк с использованием течений или там рулевой совершенно негодный?

Спустя пару минут меня тихо позвали от рубки. Я, пригнувшись, переместился за ее прикрытие. Там уже устроились Ульянов и два матроса. Я присел рядом и сообщил:

– Нас догоняет небольшое судно. Огней нет, расстояние сокращается. Есть странность – он плохо удерживается на курсе, уводит то влево, то вправо. Поэтому я подал сигнал.

Ульянов на секунду задумался, затем попросил меня посмотреть, далеко ли преследователи. Я глянул еще раз и ответил, что до них метров двести, но огней по-прежнему нет. А затем добавил, что преследователь ушел в сторону правого берега. Через секунд двадцать он опять начал возвращаться на прежний курс. В результате этого маневра, когда он возвратился, расстояние практически не изменилось. Странно. Я поглядел на другие румбы – никого.

Преследователь стал уклоняться влево. Ульянов, когда я сообщил ему об этом, сказал, что этот трахнутый всеми якорями рулевой, наверное, так пьян, что на курсе прямо держаться не может. Его поддержали матросы.

Ульянов еще подумал и подал команду:

– По моей команде включить все палубное освещение и укрыться!

Матросы, пригнувшись, разбежались по местам.

– Давай!

Я едва успел прикрыть глаза, но вспышка света почувствовалась даже сквозь смыкающиеся ресницы. Шли секунды, а стрельбы все не было. Глаза потихоньку адаптировались, и я решился их открыть полностью.

«Таисия» уклонилась вправо к берегу, и через короткий промежуток времени я увидел шедший за нами катер. Он сейчас обгонял нас. Огней на нем по-прежнему не было. Правда, иллюминаторы в кормовой каюте светились. И что-то мне послышалось. Активировал Волчье Ухо и понял, что это доносящаяся из этой каюты пьяная песня. Ага, нализались, и рулевой, наверное, не лучше.

О пении «Шумел камыш» я сообщил всем. В результате был фонтан ругани в адрес пьяных скотин, шатающихся по реке и людям спокойно жить мешающих. Палубное освещение мы выключили, и народ отправился по койкам. Хотя до смены вахт оставалось уже недолго, матросы предпочли досыпать последние оставшиеся минуты. А мне бдить еще долго.

До рассвета еще много раз пришлось просматривать и прослушивать темноту. Догоняющих судов больше не было, навстречу шли два – сторожевой нижегородский катер и баржа чуть побольше «Таисии».

К утру усталость уже сильно ощущалась, но есть не хотелось. Я выпил чаю с галетами и практически сразу лег и уснул. Проснулся уже к обеду. Аппетит восстановился, поэтому я съел разом и утренние, и обеденные консервы.

Поев, выбрался на палубу, поздоровался с матросами, занятыми окраской фальшборта, и обсудил с ними ночных паршивцев с катера. Матросы обсуждали возможное наказание для таких гадов. Михаил, красивший справа, хотел просто набить им морду. Максим (который красил слева) предложил их засунуть головой в самый грязный сортир, какой найдется. Загвоздка была за тем, что это за катер. У катера был на борту номер, но матросы его прочитали каждый по-своему. Мое появление их обрадовало, ибо они рассчитывали, что я его рассмотрел лучше. Но я их разочаровал. Я видел номер, но не потрудился его запомнить. Теперь у них осталась надежда, что его запомнил Ульянов.

Потом они опять заспорили о карах катерникам. Я ушел на бак, устроился там поудобнее и стал искать в воздухе токи Силы. Я рассчитывал, что мы будем в Нижнем завтра утром, поэтому перед ночной вахтой надо будет собрать вещи еще сегодня.

Пополнение запасов Силы прошло успешно, но вопрос об изменении способностей владения ею не прояснился. Запас ее вроде остался прежним, расходование ее на заклинания шло в обычных пределах, а вот пополнение запасов сегодня шло быстрее обычного. Или мне показалось?

К вечеру я уже собрался, оставив неупакованным только то, что потребуется на вахте. Решил опять плотно поработать, благо Нижний весьма комфортен для мага Воздуха, и пополнить запас Силы там не проблемно. Как и Астрахань для мага Воды. Я вспомнил анекдотичный рассказ про мага Воды, который приехал в Астрахань и окунался там во все протоки и рукава, чтобы достичь единения с своей Стихией.

А я в Астрахани не бывал. И вообще нигде ниже Царицына. День померк, и началась моя последняя вахта на борту «Таисии».

Ночь прошла хлопотно из-за активного судоходства под городом, но все было благополучно. Вернулся в палатку и устало присел на ранец. Осталось совсем недолго, но я не спешил складывать последнее добро.

Вспомнил про амулет Альсини, потянулся к нему. Ага, ощущение, что для меня что-то есть. Вынул пластинку, сжал в кулаке, закрыл глаза и сосредоточился. Словно бы негромкий голос зазвучал в ушах: «В моих книгах ничего не нашлось. Но я ощущаю опасность для тебя. Берегись мокрого следа».

Когда я открыл глаза, узор с пластинки исчез. Прощай, Альсини. Спасибо за предупреждение.

Простившись с экипажем «Таисии», я погрузился в подошедшую лодку и отправился на берег. После того как носильщик для вещей был мною отловлен, я вместе с ним направился в гостиницу «Приют рыбака». Гостиницу эту я знал уже давно, еще по прежней своей жизни в Нижнем (тогда ею еще владел Наиль Ахмедов). Туда меня довольно часто приглашали – и для лечения постояльцев, и для лечения самого хозяина, и на праздники, которые устраивал Наиль. Затем он уехал куда-то на юг, продав гостиницу, затем уехал из Нижнего и я. С тех пор у «Приюта» сменилось еще двое владельцев. Но гостиница сохранила звание места приличного и недорогого, хотя такой кухни, какая была при Наиле, уже не было. Бывая в Нижнем с тех пор, я всегда старался остановиться в ней.

Места здесь сегодня были, и был даже свободен мой любимый номер на втором этаже. Я стоял, ожидая, когда портье закончит оформление, чтобы пойти отоспаться. Внезапно мои глаза закрыли две мягкие ладони, и знакомый голос произнес:

– Угадайте кто?

На что я немедленно ответил:

– Буревестник революции!

Повернулся и обнял своего старого знакомого, капитана парохода «Буревестник» Семена Истомина. Это у нас такой ритуал встречи, только, если я первым к нему подойду сзади, он отвечает: «Попутный ветер для буревестника».

Семен – потомственный капитан, уже шестой по счету, на четвертом по счету пароходе. Когда-то, при Переносе, в Нижний целиком и полностью перенесся пароход «Буревестник революции», который оказался очень кстати в бурные первые годы после Столкновения Миров. На основе этого парохода организовалась судоходная компания, которая с тех пор сильно выросла. Владельцы ее уже, правда, не нижегородцы, а казанцы, но до сих пор в ее составе есть пароход «Буревестник» (второе слово для краткости когда-то пропало) и на нем капитан Истомин. Естественно, он уже потомок того первого Истомина, и корабль у него уже не тот, а четвертый, построенный по мотивам того первого «Буревестника». Я его по привычке вместе со всеми называю пароходом, хотя только первый «Буревестник» был действительно пароходом, а следующие уже были теплоходами. Впрочем, от первого сохранилось довольно много деталей интерьера, которые заботливо перетаскивают с ушедшего на покой судна на его смену. Семен говорил, что от первого на последнем сохранились штурвал, судовой колокол и отделка капитанского салона. Ну и еще кое-что по мелочи. Остальное стараются восстановить под старину, но уже из нового. Однажды компания даже создала плакат, на котором изображены были первый и третий пароходы и первый и пятый капитаны. Ну и надпись в том смысле, что традиции живут, так что дорогие великореченцы, отправляйтесь в плавание, как и ваши отцы и деды, и тоже на «Буревестнике»…

Традиция капитанов Истоминых пару раз чуть не прервалась из-за того, что никак не рождался наследник мужского пола. Последний раз это было с отцом Семена. Семен родился уже пятым по счету ребенком, чем спас династию от прекращения. Его отец Дмитрий Михайлович был несказанно рад, ибо уже отчаялся обзавестись сыном, а у брата тоже были только дочери. Он попытался закрепить успех, родив еще одного сына. Увы, шестой родилась опять девочка.

Но теперь династии капитанов уже ничего не грозит, ибо у Семена сыновей трое. Тем не менее я с подковыркой спросил, не грозит ли славной династии Истоминых-капитанов прекращение по причине того, что сыновья плохо рождаются, а те, кто родился, на берег просятся? Семен засмеялся и сказал, что нет, ибо его старший, Владимир, не только уже капитан буксира (это-то я знал), но и Семену внука подарил (а вот это новость). Ну и средний сын учится тоже благородному искусству судовождения. Затем Семен спросил:

– А тебя твой Валерий не собирается дедом сделать?

– Нет вроде.

– А как он поживает?

– Да все так же, как и было. Работает в Царицыне в арсенале инженером, пишет пару раз в год по письмецу, что все нормально, подробно перечисляет, что они на арсенале убийственного производят, а о себе пару слов – жив, здоров, купил удочку… На прямые вопросы про девушек и планы женитьбы отвечает, что брак он почитает большой морокой и оттого этой мороки не желает.

Семен многозначительно произнес латинское выражение «Esquamando amabis» и перешел к следующей стадии расспроса:

– А как Алина?

– А ничего нового быть не может. Затворилась в этом Убежище и на белый свет глядеть не хочет. И ни с кем не встречается, хоть со мной, хоть с родней. Мир для нее не существует. Кончился.

Семен помрачнел и сменил тему разговора, рассказывая про своих детей и племянников. Последних было, кажется, одиннадцать, потому я в них путался. Путанице помогало то, что имена у нескольких были одинаковыми.

Мы так приятно провели время, пока копуша-портье наконец закончил бумаги заполнять. Далее мы расстались, уговорившись встретиться вечерком в ресторане «Серебрия». Жена Семена Дмитриевича всю их совместную жизнь утесняла мужа в свободе потребления алкоголя, поэтому он старался прорвать блокаду деловыми ужинами и обедами, против которых она ничего поделать не могла. Оттого мужья двух сестер Семена, которые выпить любили, сбегали с ним либо в ресторан, либо еще куда-то в гости. А двое почти непьющих чинно сидели за столом у Семена. Его самая младшая сестра замуж принципиально не выходила. Стол там был роскошный, но алкоголя больше трех рюмок не давали. Сложнее всего было мужу старшей сестры. Ему приходилось выдумывать официальную причину, по которой он оказался на деловом обеде с Семеном и мужем четвертой сестры, ибо профессия архивариуса не требует делового общения в ресторанах и трактирах. Вот тут на помощь приходил я или другие знакомые, которые официально приглашали «на прорыв блокады», «совершенно случайно» встретив Семена или архивариуса и пригласив пообедать-поужинать вместе. Ну как было отказать?

Мне также поручалось совершенно трезвым голосом рассказывать Марине Юрьевне по телефону, что мы с ее мужем мирно и чинно сидим в кабинете «Венеции», смакуем еду и пьем чисто символически, и только потому, что положено это блюдо красным армирским запивать для создания соответствующего вкуса…

Раз пришлось даже доставлять перегрузившихся Семена Дмитриевича и Самуила Петровича домой и объяснять, что их бледный вид и недомогание вызваны исключительно потреблением рыбы шилоус, запеченной в майонезе, которая, очевидно, оказалась некачественной. Вот я лично рыбу эту не ел, а ел одну свинину, оттого скучен, но шагаю ровно и не шатаюсь. Насчет алкоголя? Марина Юрьевна, посмотрите на меня! Я всегда пью вровень с Семеном, он по комплекции даже плотнее меня (это сейчас я плотнее его), разве я мог бы тогда разговаривать трезвым голосом, идти ровно, как сейчас? Во всем виною эта рыба! Вот я ее не ем вообще – и только рад этому!

Как вы сами догадались, мною были предприняты некоторые магические усилия, чтобы мощный дух перегара Мариной Юрьевной не ощущался…

Отсыпаться я не стал, а развил бурную деятельность. Сначала позавтракал, хорошо налегая на чай. Когда взбодрился, поднялся на береговой обрыв возле кремлевских башен, где пополнил запасы Силы. Затем я посетил пару магических и пару оружейных лавок. В магической лавке я купил амулет, который помогает в поисках подземных пустот либо полостей в стенах. Продавец уверял, что в обыкновенной рыхлой земле он работает метра на три вглубь, в каменной кладке или скале – где-то на полметра. Он такие амулеты часто продает искателям кладов.

В оружейных лавках я разжился разной мелочью, вроде жидкостей для чистки и смазки и парой инструкций по устройству оружия. Ну и из болтовни с приказчиками кое-что узнал об особенностях стрельбы из незнакомого мне оружия. Затем были баня и парикмахер. После бани я понял, что чай ночного сна мне не заменит и пора отдыхать. Прежде чем завалиться в номере на кровать, я озадачил горничных приданием парадного вида взятому с собой сюртуку и прочему.

Горничные разбудили меня в шесть, показали, что сюртук, галстук, белая рубашка и брюки выглядят идеально, получили обещанную сумму и удалились. Я оделся, пристроил кобуру с кольтом на пояс так, чтоб она несильно выпирала, и был готов к встрече с Семеном. В полседьмого прибыл заказанный извозчик, на котором я отбыл в «Серебрию».

Семен уже был там, за заказанным столиком. Он поприветствовал меня и спросил, чтобы я хотел отведать. На это я ответил, что все что угодно, кроме шилоуса, запеченного в майонезе. Тут мы долго посмеялись воспоминаниям. Затем Семен добавил, что Марина Юрьевна еще много лет вспоминала эту несчастную рыбу в майонезе и удивлялась, как безобидная рыба вызвала состояние, ужасно похожее на алкогольное опьянение, если бы от Семена и мужа сестры пахло бы алкоголем. Но ведь не пахло! Тут мы снова посмеялись и начали выбирать еду и напитки в меню.

Вечер удался на славу. Все как-то сложилось гармонично – и еда, и напитки, и беседа в тихой кабинке зала, приятные воспоминания и рассказы о настоящем. Приятным было и то, что Семен завтра уходил в рейс на Царицын и предложил мне воспользоваться «Буревестником» для плавания в Самару. Я ему о снах не рассказывал, сообщил лишь, что рассчитываю на частную магическую практику под Самарой. За предложение поблагодарил его и спросил, на какую пристань мне нужно подойти и к которому часу. Он назвал пристань и время.

Мы посидели еще с полчаса и на том завершили. Семен стал пить меньше по сравнению с прежними временами и явно болен желудком, потому что заказывал только отварное мясо и рыбу. Раньше он предпочитал хорошо зажаренное и много специй к нему. Но про это я его не спрашивал – еще поговорим на пароходе-теплоходе. К концу наших посиделок прибыл его средний сын, Самуил Петрович, который и отвез отца домой, а меня в «Приют» на «виллисе».

«Буревестник» отходил завтра в полдень. Особенных дел на следующее утро у меня не было, вещи я распаковывал только частично, поэтому решил поспать подольше. Сегодня я упакую парадную одежду, тогда завтрашним утром останется упаковывать только разные мелочи, вроде туалетных принадлежностей. Перед сном я поглядел на свой облик в зеркале, и у меня создалось впечатление, что гуляй-польское поседение уменьшилось, и шрам тоже поблек. Тут я не был уверен полностью, ибо с молодости стараюсь поменьше глядеть в зеркала: мельком глянул, не растрепались ли волосы, и все. А когда бреюсь, зеркало так устанавливаю, чтоб оно отражало только подбородок. Больно неприятное происшествие тогда случилось с магическим артефактом в виде зеркала. Иногда из зеркальных глубин выходит такое, что лучше б его никогда не видеть…

Часы показывали первый час ночи, поэтому я выложил походную одежду на завтрашний день, складировал упакованный багаж поближе к дверям и залег спать. Сон был какой-то беспокойный, видимо, во сне я бежал куда-то, потому что проснулся, слетев с кровати вместе с подушкой. А вот куда я бежал и из-за чего – не запомнилось. Увидел, что еще пять, подобрал подушку и снова завалился. Что снилось после полета – тоже не запомнил. В десять раздался осторожный стук в двери и из-за них прозвучал голос портье, говоривший, что я просил разбудить в это время, поэтому пора вставать. Я громко сказал, что услышал, и начал просыпаться. Поскольку времени на сборы не требовалось, я решил позавтракать в гостинице. Обед на пароходе будет в три, так что надо сейчас хоть чаю похлебать. Я умылся, оделся и, спускаясь вниз, попросил портье вызвать такси на одиннадцать. Заказал чаю с молоком и три ватрушки с разными начинками. Они кончились неожиданно быстро, поэтому заказал четвертую и еще чаю. Оставшееся время до одиннадцати заняли расчеты с портье и переноска вещей вниз.

Вскоре я был на пристани. «Буревестник» сверкал белизной краски, надраенной медью букв названия на борту, янтарной желтизной досок палубы. Матросы в идеально белом прямо летали по палубе. По носовому трапу шла погрузка каких-то ящиков в трюм, а у кормового стояла кучка пассажиров с багажом. Я пристроился за ними. Моя очередь подошла быстро. Я назвал пассажирскому помощнику свое имя. Тот сверился со своим списком и поручил матросу проводить меня и отнести вещи. Предыдущие пассажиры такой чести не удостоились и сами тащили свои узлы и чемоданы в третий класс. Скоро стало ясно, что меня ожидает. А ожидало меня путешествие в капитанской каюте на правах гостя. У капитанов компании была привилегия перевозить с собою в каюте одного пассажира как капитанского гостя за счет компании. Чаще всего там ездили жены или любовницы. Кроме того, на пароходах была специальная каюта для почетных гостей, в которой путешествовали большие люди, для чего-то нужные компании.

Капитанская каюта фактически была целым блоком помещений – спальня, рабочий кабинет, ванная и даже маленькая прихожая. А напротив капитанской располагалась та самая каюта для почетных гостей, устроенная аналогично, только кабинет был переоборудован под что-то другое. Семен когда-то рассказывал, но я уже помню смутно, что там было – не то ломберный столик, не то гардеробная для едущих с почетными гостями дам. Матрос сгрузил мои вещи в прихожей и убежал куда-то. Буквально вслед за его уходом явился еще один помощник капитана, который поприветствовал меня от имени Семена и предложил располагаться как пожелаю. Сам же капитан пока не сможет спуститься сюда, ибо занят, и довольно надолго. Обед будет в три, сюда спустится стюард и проведет в салон. Форма одежды – парадная. Напитки вот в этом шкафу. Если мне что-то потребуется, то нужно нажать вот этот звонок. После чего помощник откланялся.

Я решил расположиться в кабинете. Приоткрыл иллюминатор, чтоб проветрить, переобулся в тапочки, повесил парадную одежду на вешалку, чтобы она малость расправилась, и распихал свое добро по углам, чтоб об него не спотыкаться. После чего полез в капитанский шкаф, откуда извлек сборник баллад, устроился на диване и погрузился в чтение. Напитки я проигнорировал.

Семен спустился в каюту уже в преддверии обеда. Выглядел он малость устало. Поздоровался со мной, а на вопрос о том, как он себя чувствует после вчерашнего, ответил, что все нормально, это его не вчерашний ресторан утомил, а утреннее общение с таможней, с конторой и прочими «гнездами шилоусов». Он отправился в душ, а я подумал, чтобы мне надеть к обеду. Решил не заморачиваться приданием себе лоска, а надеть новый красивый свитер и парадные брюки. Осквернять организм галстуком и сюртуком было выше моих сил. Вместо галстука сойдет медальон-обманка. Пусть костюмы-тройки таскают приказчики. На том и остановился. Когда Семен закончил предобеденный туалет, мы вместе двинулись в капитанский салон на обед.

На судне было два помещения для приема пищи – капитанский салон на десяток человек и салон первого-второго класса, где эти классы питались попеременно. Третий класс обеспечивался только чаем (точнее, на выбор: либо чаем, либо кипятком, чтоб сам себе заваривал по вкусу). Последнее было данью противоэпидемической защите. И Волга в Старом Мире, и Итиль в этом знавали немало эпидемий. В капитанском салоне за стол садились капитан, кто-то из помощников, кто-то из механиков (я не знаю, как устанавливалась их очередность), гость капитана, жители каюты почетных гостей и могли приглашаться два-три человека из первого класса. Сегодня присутствовали капитан, я, старший механик, пассажирский помощник капитана, обитатели гостевой каюты – аборигенский барон и его любовница. Из первого класса пригласили двух купцов первой гильдии. Купцы явились без дам, что означало, что они в деловой поездке, а приказчики их еще не доросли для подобной чести. Приказчика с перспективами стать компаньоном или зятем хозяина пригласить могут. Барон явился уже слегка навеселе, за столом все больше молчал и только опрокидывал стопку за стопкой. Остальные разбились на группки. Первую составляли я, Семен и старший механик, с которым, как оказалось, я в молодости встречался и даже лечил его первую супругу, когда она щиколотку повредила. Купцы степенно разговаривали о своем, купеческом, а помощник капитана напропалую ухаживал за единственной дамой, воспользовавшись тем, что барон самоустранился от всего, кроме анисовой водки и грибов.

Так мы съели суп, котлеты, рыбу, сладкое. Далее пути разделились. Купцы перебрались на диван возле окошка, где предались курению сигар и потреблению ликера. Помощник и механик удалились на службу. Барон с трудом переместился на противоположный диван, где принял еще несколько рюмок ликера. Его дама и мы с Семеном остались пока за столом. Девица (ее звали Ари), лишившись усердного кавалера, заскучала и, видя, что мы ей особого внимания не оказываем, сама взяла инициативу в свои руки и стала приставать к нам с вопросами. Наша беседа из-за этого не пошла. Семен сделал вид, что ему пора на службу, и покинул салон. Я не стал позорно смываться бегством и посидел еще с четверть часа. Увы, никакого удовольствия от беседы с раскрашенной куклой не было, пришлось терпеть, поддерживая минимум общения. Про нижегородские лавки и политики я говорить не собирался, оттого воспользовался моментом и перевел разговор на баллады. Поскольку Ари и их не знала, кроме двух-трех самых популярных, то я свернул свой рассказ и лишь отвечал односложно, пока барон не позвал Ари идти в каюту. Шел он явно на пределе возможности, поэтому я подумал, что так он явно допьется до серьезных последствий. Ну что ж, будет ответная любезность Семену и его компании.

Я вернулся в каюту. Вскоре пришел Семен, и мы смогли насладиться беседой о политике нижегородской и казанской. После начала войны с эльфами судовладельцы ожидали разных ужасов. Но пока было относительно пристойно – мобилизация судов в значительных размерах не проходила, речное пиратство малость активизировалось, но не так чтобы очень. Судовладельцы были начеку, вооружили команды всех ценных судов, а сейчас шел процесс склонения властей к разрешению иметь на судах пулеметы. Казанские военные уже сдались и даже были готовы поделиться валяющимися на складах «льюисами», но все никак не соглашался тамошний коллега Бердышова. Даже на период угрозы. Так что у меня будет возможность увидеть, как с закатом матросики винтовки возьмут и будут охранять покой «Буревестника» и его пассажиров. Я воспользовался моментом и спросил, что за винтовки у экипажа. Семен ответил, что СВД. Тут я опять воспользовался моментом и попросил, чтобы мне какой-то его подчиненный показал, как этой винтовкой пользоваться. Семен ответил, что найдет самого виноватого и пришлет. Почему самого виноватого – это шпилька в мой адрес, основанная на старой байке про плохих стрелков, которые на упреки, что они не туда целятся, отвечали, что пуля виноватого сама найдет. Ну погоди, потомственный капитан, и я тебя уем.

Цены на горючее взлетели из-за взрыва на нефтескладе, но вскоре должны возвратиться к сезонному уровню. Выяснилось, что это не эльфья диверсия, а производственная оплошность – не уследили за электрооборудованием. Ну и потери в сгоревших баках тоже были несколько преувеличены.

В герцогстве Ребольд очередной переворот. Герцога Ансельма застрелил некий снайпер, когда тот дремал на балконе охотничьего домика. Узнав об этом, сцепились две группировки военных из его армии – пехота против кавалерии. Точнее, не только они, но и примкнувшие к каждой группировке вассалы. Герцогство к берегу Великой не выходит, но недалеко от него. Проигравшая сторона может и в пираты податься.

Астраханцы решили занять некий крупный остров в Южном море, для чего спешно достраивается их новый броненосец «Орел». Ну про это я кое-что знаю, сын писал в прошлый раз, как они в арсенале срочно выполняют заказ на пушки для него. Семен засомневался, а для чего им новый броненосец вообще нужен (как, собственно, и предыдущие четыре). Действительно, вроде как нет в южных водах тех, кто имел бы флот, угрожающий Астрахани всерьез. Пиратов там полным-полно, есть и идейные борцы с астраханской торговой экспансией, которые могут на лодочку мину погрузить и подорвать у борта астраханского судна вместе с собой, есть даже людоеды. Но нет там артиллерии у врагов астраханских, чтоб броней от нее укрываться нужно было. Или под соусом дорогого броненосного корабля легче что-то утянуть из казенного кармана в карман собственный?

Мирная беседа длилась до сумерек. Семен отправился на мостик. Он уверен, что большая часть аварий случается, когда судоводитель расслабился и не смог среагировать на изменение обстановки. Оттого и опасен переход от дня к сумеркам и от ночи к свету. Ну и вход в затон, и выход из него. На ужин я не пошел, а решил поспать. Взял белье из шкафа, постелил на диване в кабинете, закрыл дверь на замок (у Семена есть ключ, откроет сам, когда вернется) и улегся.

Сон пришел быстро. Проснулся я от какого-то скрипа, как будто когтем кто-то провел по металлу. Встрепенулся, сел, приходя в себя. Скрип не повторялся. Посидев немного, я снова лег. Мало ли звуков доносится по ночам. Никто в дверь или иллюминатор не лезет, значит, можно спать…

Сколько я спал в этот раз, что мне снилось – не знаю. Но пробудило меня какое-то ощущение опасности. Что мне грозит – не пойму, но надо проснуться и увидеть. Я и проснулся. Сижу на постели, дотянувшись до револьвера, и ощущаю, что какое-то Зло – рядом. До него – буквально руку протянуть. За дверью оно, за сдвижной дверью в капитанскую каюту. И зло это медленно и грузно, как хорошо напившийся гном, шагает за дверью, опирается на нее боком и… идет в сторону кормы. Я вскочил (как есть, даже тапки обувать не стал), схватил еще кольт, подошел к двери. Медленные, грузные шаги идут в сторону кормы. Отжал рычажок замка и пихнул дверь в сторону, подымая оба ствола. Дверь отъехала по пазам почти что бесшумно. За дверью – никого. Только полураскрытая дверь гостевого блока напротив. И – мокрые следы на полу.

Взгляд направо, в сторону кормы – туда они идут. Аккуратно высунулся и увидел силуэт, уходящий за поворот коридора. И кровавая полоса на переборке. А силуэт какой-то не такой. Цветом, что ли, но не такой, не человеческий. Рванул туда, перебросив на ходу пистолет в правую руку, а револьвер в левую (курки уже взведены). Коридор поворачивал влево и там, за поворотом, был трап наверх. Добежав до поворота, прыгнул правым боком вперед, врезаясь в противоположную стенку и разворачиваясь лицом к трапу в полете. Врезался я крепенько, но увидел сине-зеленый силуэт, который наполовину вылезал уже в иллюминатор, за борт. Две кольтовских пули пошли силуэту в середину. Существо сначала вбило в переборку (или как это называется), потом оно сползло по переборке же на пол. Как желе по стенке буфета. Опустил револьверный ствол и нажал спуск. Пуля с фосфором ушла в полулежащее тело. В ладонь неслабо толкнуло. С силой надавил снова. Палец от усилия заныл, потом от выстрела заныла ладонь, но пуля с серебром опять поразила существо. Теперь стоим, смотрим, вдыхаем пороховой дым и запах какой-то гнили. Наверное, так его кровь пахнет.

Лежит, мелко дергается, от серебра лужей слизи не расплывается, а фосфор его не поджег. Но четыре пули крупного калибра в корпусе ему явно не пережить. Человекообразный, цвет зелено-синий и кой-где как перламутр переливается. Откинутая в мою сторону рука коготки имеет и перепонки между пальцами. Морда похожа на сильно расплющенную морду летучей мыши. Волос и рогов нет, ушей снаружи нет, но отверстия какие-то сбоку головы присутствуют. Рот какой-то жабий. Или рыбий? Хвоста вроде не видно. Одна из пуль прошла навылет, на груди хорошая дырка, и в переборке тоже след есть. Из-под тела медленно вытекает буро-красная лужица. Движения потихоньку затихают. Никогда такой твари не видел. Ну ничего, шум и крики уже слышны, сейчас не только я удивлюсь, но и многие другие.

Правая лопатка болит – это я хорошо в переборку врезался, сердце выскочить из груди хочет. Да, староват я уже для ночных приключений. А всякие там Высшие Силы старого человека дергают на благо общества. Нет, чтоб кого-то помоложе найти или меня же, но пока я еще столько не прожил…

Шум в коридоре стал ближе, потому я и крикнул, чтоб не осторожничали и хоронились, а шли быстрее сюда. На зов явились двое матросов с СВД-C и помощник с револьвером в руке.

– Вот глядите, какая тварь к нам залезла. Прямо вампир какой-то подводный.

Помощник помянул трон, закон, полтысячи икон, загробные рыдания и прочее, что положено поминать. Матросы выразились тоже, но менее ярко.

– Господин помощник капитана, пошлите кого-то в гостевую каюту, где барон с девицей был. Как бы там чего не случилось.

Помощник дал команду, и матросы двинулись туда. Вернулись они бледные и сдавленно доложили, что барон и его девушка убиты, и убиты нехорошо.

Тут настала моя очередь поминать семь гробов, центр мирового равновесия, царствующий дом, архистратига Михаила, Сергия и Германа – Валаамских чудотворцев, загробные рыдания, мутный глаз, да иже херувимы и прочее.

А потом я вспомнил, то кто-то когтем скребся в дверь, да не прошел, а пошел напротив и повторил вышеизложенное еще раз, но с двойным чувством.

Ночь была напрочь испорчена. Оно, конечно, убиение такой гадости переполняет ощущением собственной полезности, но последующая бюрократическая процедура вызывает противоположные чувства. А тут без нее было не обойтись, ибо убит иностранный владетель, и надо было расследовать все с превеликим тщанием. Капитан на судне обладает полицейской и военной властью, поэтому все свалилось на Семена. Он и все помощники всю ночь проводили расследование и писали бумаги. Ну и я, как герой происшествия, тоже писал и рассказывал.

В общем, нужное число бумаг составили, убиение барона с Ари отсняли, труп этой гадости тоже, после чего все три тела были сожжены. Ехавшим в третьем классе слугам барона были переданы сосуды с прахом барона и Ари. Насчет последней были разногласия, ибо ее статус при бароне был крайне неопределенный, но решили прах передать, а дальше пусть сами разбираются. Ну и гостевую каюту пришлось отскребать от крови и следов пиршества этого…

В общем, этот гад подводный, как мне представляется, вылез из воды, забрался на борт, прокрался к каютам, нашу не открыл и повернул направо, к соседней. Там дверь закрыта не была. Барон и Ари тревогу не подняли. Барон, скорее всего, по причине возлияния, а Ари – кто знает отчего. Я не исключил бы, что гад подводный ее магией обездвижил, ибо какой-то магический фон в каюте имелся. Но отчего он появился: от действий подводного посетителя или от магических побрякушек, бывших у барона и спутницы, я сказать затрудняюсь. Далее гость напился их крови и наелся, съев груди Ари и печень барона. Отчего печень Ари его не привлекла – тоже неясно. Возможно, цирротическая печень ему вкуснее нежной и молодой? Далее он, отяжелевший от обеда, двинулся обратно в родную стихию, но до нее не добрался.

Гада подводного вскрыли, что прибавило вопросов по его происхождению. Ибо никогда я про такого не слышал и не видел. Вообще плавание по Великой в смысле угрозы чудовищ из-под воды всегда считалось безопасным. Это на притоках, протекающих через Дурные Болота, можно было ждать чего хочешь. Дышал он легкими, кровообращение у него существовало, еще между печенью и желудком у него был какой-то дополнительный орган, как бы второй желудок, но с какой-то железой при нем. Устройство и назначение его остались непонятными, ибо через него прошли пули, а желудочный сок довершил разрушение его. А вот половых органов не нашлось – были только две железки по сторонам клоаки, и все. Может, они еще не развились, ибо молод? А вот набор зубов – вампирий.

Сверху покрыт кожей. Хвоста, плавников нет, хотя есть перепонки на руках и ногах. Пальцы длинные, могут сгибаться и снабжены когтями. Когти недлинные, но острые. Ну и практика показала, что пули его берут успешно. Серебро и фосфор кончину не ускорили.

Неужели это нелюдь? И интересно, может ли он превращать кого-то в себе подобных?

Я обзавелся копией протокола и фотоснимками внешнего вида и вскрытия. Будем в Казани – отдам в тамошний университет, чтоб ученые мужи подумали, кто это и откуда. Ну и теперь придется от них беречься.

Только уже на рассвете мы с Семеном смогли присесть и обсудить произошедшее. Семен сильно устал от соблюдения всех этих процедур, да и нервничал от осознания того, что сам мог оказаться на месте барона. Я ему этого не говорил, но царапина от когтя на двери была впечатляющая. Он расспросил меня, видел ли я раньше эту тварь или похожую, но тут помочь я ничем не мог, рассказал, что знаю, а знаний много по ней не было. Семена беспокоило, как тварь влезла на борт. Судно ведь хода не сбавляло и не останавливалось. А раз оно на ходу может влезть на палубу – очень плохо. Но это завтра, то есть нет, уже сегодня, посмотрят, нет ли на борту следов подъема.

Вообще барона жалко. Собрался человек прокатиться на реке за счет приглашающей стороны, попить, поесть, погулять, а в первую же ночь умер от когтей и зубов неведомого чудища. Хорошо, если барон был под глубоким градусом и умер не проснувшись. Тут я поймал себя на мысли, что жалею барона, а про его спутницу не вспоминаю. А когда вспомнил, то ничего не испытал. Странно.

Поделился этой мыслью с Семеном, он признался, что тоже так ощущает. Вот еще одна загадка – чем же это Ари так нам не понравилась, что ее не жалко?

Вслед за этим пришла более дельная мысль про это чудо – он ведь в иллюминатор лез наружу. Будем считать, что и сюда также влез. Но туловище у него явно шире, чем диаметр иллюминатора! Голова – да, небольшая, и даже заостренная кверху, а туловище шире. А он еще и наелся. Видимо, он может как-то уменьшать свой поперечник. За счет мышц и ребер? Увы, на это я не поглядел, тогда не подумав об этом. А может, и таз у него способен менять размеры и деформироваться?

От размышлений меня отвлек Семен, сказав, что сейчас будет внеплановая остановка в городке Белокаменске. Нужно сообщить в компанию о смерти барона, да и судам дать оповещение о возможности появления таких чуд, а на борту средств магической связи нет. Воспользуются береговой. Стоянка будет кратенькая, только пока помощник бегает и решает вопрос с телеграммой, так что сильно активно любоваться Белокаменском не надо. Я ответил, что в этой дыре меня ничто не привлекает. Я даже с борта не сойду.

Семен помолчал, а затем добавил, что хорошо, что эту тварь я прибил. Если б она ушла с судна, а наутро обнаружились бы бездыханные и разорванные тела, то мороки было бы куда больше. Потребовалось бы еще расследование, кто убил, которое бы зашло в тупик. Ибо такое на суше можно было списать на упыря, а на борту? Компания явно была бы Семеном недовольна, ибо допустил, что какие-то убийцы на борт проникли и черное дело сделали. Так что от всего населения «Буревестника» мне благодарность. А он еще попробует с компании мне премию стрясти.

Я поблагодарил и сказал, что если компания расщедрится, то пусть переведет деньги сыну в Царицын. Адрес я дам. Мне под Самарой придется вдали от цивилизации жить, да и кто знает, чем это кончится. А Валерию пригодится.

Премия – это вещь неплохая, но тут есть формальный повод ее не платить. Плыл бы я пассажиром с билетом, я мог ее требовать и даже в суд подавать при отказе. А вот когда я путешествую за счет компании, то это можно расценивать как уже полученную плату за это. Будем надеяться, что владельцев жадность не задушит.

Семен отправился наверх, а я решил, что надо прилечь доспать. Запер дверь, сбросил капитанский халат, который мне принесли, чтобы я протокольными делами занимался одетым (выбежал-то я из каюты в белье) и улегся. Возникла мысль о чистке оружия, но я решил, что позже этим займусь.

Лег и провалился в омут сна. Ничего на сей раз не приснилось, и ладно. Еще во сне приключений мне не хватало.

Стоянку в Белокаменске, как и завтрак, я успешно проспал. Но про меня не забыли, ибо на столе стоял поднос, прикрытый полотенцем. Ему я и отдал должное после умывания.

Проснулся я около полудня. Казань по графику была завтра к обеду, правда, это без учета стоянки в Белокаменске. Но, может быть, опоздание наверстаем. Вообще на Казань у меня нет значительных планов, кроме как по гаду подводному. Ну и, может, по лавкам пройдусь, если будет настроение. А казанские лавки для нелюбящего торговаться человека – это испытание на прочность. Вот двоюродный дядюшка мой – он бы этих купцов сокрушил… Полдня бы проторговался, сбил цену донельзя, а потом вышел бы из лавки, сказав на прощание, что вечером еще раз зайдет и купит по цене вдвое меньше, чем сейчас выторговал… Пущай торговцы казанские возносят хвалы богам, что он всю жизнь безвыездно прожил в Царицыне и не добрался до них.

Я лично торговаться не люблю и делаю это через силу, в основном, когда что-то продает восточный торговец. Там по-другому нельзя. Собьешь чуть цену и купишь. А так – времени и усилий жалко. Потому с тверскими торговцами я торговаться не собираюсь. Если цена меня не устраивает – ухожу. Устроит – куплю.

Поскольку до обеда времени было еще много, я решил выйти на палубу, подышать свежим воздухом. Парадное одевать не стал, оделся просто, но нацепил медальон-обманку. Подумал, стоит ли брать головной убор. Решил взять камуфляжную панаму – вдруг понадобится. Достал из шкафчика запасной ключ, показанный мне Семеном, закрыл дверь и ушел. По дороге наверх глянул на ночное поле боя (гостевую каюту до сих пор убирали). Все уже замыто и вычищено, о случившемся напоминают выбоины в переборке и в линолеуме пола (видимо, серебряная пуля прошла навылет, так как подпалин на линолеуме нет). И царапины от когтей на краске. Я потер слегка ноющее после удара о переборку плечо, подумал, насколько я оказался хорош, преисполнился гордости и с преисполненным гордости видом вышел на верхнюю прогулочную палубу.

День был практически летний – яркий, теплый, солнечный. Поэтому пассажиры толпились на прогулочной палубе, болтали, показывали друг другу на красоты окружающих берегов, пили разносимый матросом морс, дети бегали туда-сюда… Я прошелся вдоль бортов, посмотрел на горный и луговой берег Великой и решил, что лучше пристроиться на скамейке в конце прогулочной палубы. Там я могу созерцать оба берега, лишь слегка поворачивая голову.

Что я и сделал, посидев там часок. После чего долг позвал заняться оружием. Встал и отправился в каюту.

Вообще публика не выглядела встревоженной и перепуганной, чего следовало ожидать при нападении монстра и ужасной смерти пассажиров. Из чего я заключил, что пассажиры (или большинство их) не информированы. Возможно, им сказали, что барон помер от естественной смерти (например, упился), оттого и непьющий народ не беспокоится. А пьющий думает, что этого с ним не будет. С кем угодно будет, но не с ним. Ну и правильно, что народ не пугают. По-другому пассажиры не доберутся до места, а сидеть в каюте и дрожать от страха, что вот сейчас чудо подводное вылезет, – это еще хуже.

Неспешная чистка оружия заняла почти час, поскольку я никуда не торопился. К концу ее подошел Семен. Он только-только завершил все формальности по смертям, поскольку по телеграфу казанские владельцы еще много чего потребовали оформить. Я поделился впечатлениями о веселье пассажиров, и Семен подтвердил, что через матросов пустили слух, будто барон помер от болезни, а его любовница с тоски по нему застрелилась, ибо теперь ей без него не жить. Так что пассажиры смогут эту историю расцветить в меру собственной фантазии. За мирной беседой я закончил чистку, дозарядил оружие и убрал его в кобуры. Ах да, надо не забыть два спецпатрона перезарядить в Самаре. Спросил Семена, что за оружие у него. Он ответил, что обычно он его не носит, разве что на берегу берет «чекан». На борту оно до сего момента не нужно было. Да и носить его негде. Капитанская форма сшита так, что там разве что дерринджер в кармане поместится или какие-то старые карманные пистолеты из Старого Мира. Они еще иногда у антикваров встречаются. Их за неплохие (если не сказать сильнее) деньги любители покупают, а потом гномам заказывают копии и патроны к ним (тоже по очень неплохой цене). Вообще наша оружейная промышленность дала сильный крен в сторону мощных пистолетных и револьверных патронов, которыми хоть медведя бей. Оттого и револьверы по весу и размерам близки к гантелям и утюгам, а отдача тоже неслабая. Хотя для жизни в городе калибры 41 и 44 мм, что есть сейчас, даже излишни. Хоть человека, хоть упыря, хоть вампира сшибает с ног куда меньший заряд, чем в их патронах. Ну а бороться с серыми медведями и мантикорами – револьвер здесь скорее оружие последнего шанса. Кстати, а Семен обещал показать СВД для ознакомления. Я ему про это напомнил. Семен сказал, что после обеда пришлет матроса, и тот винтовку покажет.

Далее я спросил, повлияет ли неплановая стоянка на время прибытия в Казань. Семен ответил, что нет, ибо механику дано указание прибавить обороты. В Казань, где владельцы живут, опаздывать не стоит.

Вскоре Семен ушел на мостик, а я остался в каюте. Там я и пребывал до обеда в размышлениях, но никакие судьбоносные решения мне в голову не пришли.

Обед прошел тихо и чинно, однако я заметил, что присутствующие то и дело бросают взгляды на опустевшие места барона и Ари.

После обеда Семен лег вздремнуть, а ко мне пришел гость – матрос с СВД-С. Дверь в каюту мы прикрыли, решив, что этого достаточно, чтобы лязг стали его не будил. Семена я давно знаю и знаю, что через пяток минут после укладывания в кровать его уже разбудят только два звука – звонок будильника и голос его дражайшей супруги. На остальные звуки он не отреагирует. Трясти нужно.

Матрос (звали его Ипполитом) сказал, что с винтовкой он знаком давно, еще со службы в армии. Прицеливанию он меня учить не будет, ибо прицел на ней обычный и ничем принципиально не отличается от прицела СВТ. А вот разборку и сборку он покажет и еще даст пару полезных советов. С разборкой и сборкой я в итоге справился. Теперь этот пункт из программы вычеркиваем, остаются в ней оба маузера (и винтовка, и пистолет) и разборка трехлинейки.

Ипполит посоветовал не пользоваться двадцатизарядными магазинами – при спешной набивке в них часто патроны перекашиваются и возникает задержка в подаче. Десятизарядный куда лучше. Ну это не новость, с СВТ такое тоже происходит, потому новобранцы в тверской армии постоянно обучаются заряжанию магазинов на двадцать патронов, пока не набьют руку, чтоб не перекашивать патрон ни при каких условиях. Десятизарядные магазины выдаются в основном снайперам, поэтому солдатики и тренируются, и паки тренируются.

Еще он сказал, чтобы я был осторожен с экспортными версиями винтовки, которые нижегородский арсенал делает на продажу не в армии Новых княжеств. Теоретически их должны продавать только отдельным союзным аборигенским княжествам. Но фактически ими торгуют далеко не выборочно. А вот у этих версий для продажи кому угодно далеко не все благополучно с антикоррозионной обработкой деталей. Так что если мне попадется винтовка, которой пользовался до того дружинник или аккуратный владелец, то еще ничего. Но если владелец к «туалету» винтовки отнесется так, как типичный абориген к своему, то… Еще есть серия винтовок с прицелом в виде круга с отверстиями на разных расстояниях от центра круга. Вот такой прицел разбалтывается очень быстро, так что лучше откинуть его вперед и целиться через прорезь постоянного прицела, которая при откидывании вперед и открывается.

Поблагодарив инструктора и снабдив его гонораром, я расстался с ним.

Прислушался к храпу за переборкой и подумал, а не составить ли нам дуэт? И исполнил это. Сон сразу не пришел, поэтому я лежал и размышлял. В мыслях был все тот же ночной случай. Пришло ж такое чудище, оставив мокрые следы на палубе и… Мокрый след?! Это о нем меня предупреждал Альсини!

Вот как нежданно-негаданно отозвалась та встреча на втором этаже дома в Гуляй-поле! Но как он догадался об этом? Наверное, Молния Света, попав в него, дала ему дар предвидения. Но вот это ощущение беды, которая совсем рядом, откуда взялось во мне? Это тоже сигнал Альсини или это уже постарались те Вышние, которые затеяли этот поход?

Да, плыву я вниз по Великой реке, а груз загадок и вопросов без ответа множится…

Затем я заснул и проснулся ближе к ужину. И стал жертвой ехидства Семена, который заявил мне, что я так храпел, что из машинного отделения звонили и спрашивали, отчего такая вибрация корпуса идет с частотой десять раз в минуту со стороны моего спального места. Вот трепло-то! На это я ему ответил, что его матрос так и не смог обучить меня заряжать магазины к винтовке – от капитанского храпа патроны все время шли наперекос.

Затем я перешел к делу. Поскольку близится ночь и есть вероятность нового визита подводных существ, я предложил поставить сигналку на возможные места проникновения. Поскольку судно велико, число иллюминаторов тоже, а я не столь велик, как Арсин Бэрах и на все отверстия меня не хватит, то пусть он выберет наиболее вероятные или опасные места. А остальные будем как-то по-другому защищать. Семен поблагодарил и сказал, что он с помощниками обсудит это и после ужина скажет, какие места нужно защитить. Тут я добавил, что может, среди пассажиров есть еще маги, они могут помочь прикрыть остальное. Семен ответил, что да, во втором классе едет один маг из аборигенов, но он его привлечь не сможет. Есть четкие указания о сохранении тайны, а аборигенам ни он, ни владельцы не доверят охрану. Я попросил уточнить: владельцы на какой срок рассчитывают сохранить тайну, ибо я в Казани планирую передать сведения о чуде подводном в научный журнал для информации всем заинтересованным лицам.

Семен ответил, что до Казани. В Казани будет замена части экипажа, так что матросы, ушедшие на отдых, явно проболтаются. Плюс будет информация в разные инстанции о нападении, так что потом тайна уже будет не важна. Владельцам важно придержать информацию на короткий срок, во избежание паники среди пассажиров и для переговоров с наследниками барона. Дальше это уже не так актуально.

Я добавил, что на будущее стоит подумать о мерах защиты от повторения. Часть иллюминаторов закрывать либо полностью, либо с ограничителем, чтоб проветрить было можно, но влезть нельзя. Ну и что решат владельцы еще – магическая сигнализация, дополнительные охранники и пр. Это уже потребует серьезных денег.

До ужина мы сидели и болтали, вспоминая старые приключения, старых знакомых и старые времена.

Ужин прошел чинно и почти в полном молчании. Далее Семен с помощниками устроили военный совет, а я сидел на диване и ожидал решения. Когда совет определился со списком опасных мест, мне его вручили и придали третьего помощника, который и провел меня по нужным местам. Когда я закончил процесс постановки сигналок, поднялся в рубку. Ожидавшему меня Семену я передал небольшую деревянную плашку с отверстием (каюсь, это брелок ключа от номера одной из гостиниц, который с него свалился, а я поленился вернуть). В отверстие продета бечевка. Пусть теперь рулевой пристроит брелок возле себя, где удобнее, и пусть брелок висит себе. Когда тварь заденет сигнализацию, то брелок засветится. Можно посылать команду на отстрел. Поскольку брелок в виде ромба, он еще будет показывать грубую наводку на место срыва сигналки – спереди (в носу), сзади (то есть в корме), ну и с какого борта. Ибо будет светиться только нужный угол.

После чего, ощущая себя весьма утомленным расходом Силы, мостик покинул и устремился в каюту. Решил спать не раздеваясь, потому надел домашнюю одежду, нацепил обе кобуры и прилег.

Решение было вынужденным, но неудобным, ибо периодически просыпался оттого, что кольт врезался в ребра или ствол револьвера в бедро. Сновидения тоже получились рваными. Запомнилось, что я бегу по какому-то замковому коридору, и меня беспокоит мысль, что хорошо бы иметь не две руки, а три, третья была бы на спине и прикрывала огнем от атаки сзади.

После этого сновидения я проснулся. Поразмышлял о том, каково было быть обладателем третьей руки между лопаток, похихикал и уснул снова. До утра я просыпался еще дважды, но сигналку за ночь никто не сорвал.

Чувствовал я себя утром не здорово хорошо из-за расхода Силы и рваного сна, потому решил после умывания на завтрак не идти, а отоспаться. Написал записку Семену, чтобы он меня не будил на завтрак, снял кобуры, разделся и улегся добирать недоспанное.

Проснулся я часов в одиннадцать – солнце ударило в лицо, отразившись от полуоткрытого стекла иллюминатора. На столе стоял поднос с колпаком (это Семен позаботился о недоспавшем маге), а рядом лежали оба ствола.

Полюбовавшись на композицию «Памяти прошедшей ночи», я отправился в ванную, после чего предался поеданию яичницы с ветчиной. Затем пошел внутрь роскошного размера сэндвич с колбасой и сыром, а запил я все это чаем. Апельсиновый сок в стаканчике я проигнорировал. Не поддерживаю я эту моду на завтрак. Среди дня еще можно. Потом подумал, что придет матрос-стюард собирать посуду и опрокинет стакан себе на безукоризненно чистую форму. Оттого и вылил сок в раковину.

Затем поглядел на расписание. Прибываем мы в Казань в час дня и отплываем вечером, то есть стоим полдня там. А когда точно отплывем – ага, в десять вечера. То есть в городе мне нужно посетить университет, оружейный магазин, магическую лавку (хоть одну из четырех), ну и книжку купить на последующее плавание. Приключения героя в другом теле не вызывали желания перечитать еще раз.

Я переоделся в одежду для выхода и отправился на верхнюю палубу. Подзарядиться Силою. Оружие оставил в каюте – надеюсь, летающие твари нам не встретятся. А встретятся – найдется, чем их порадовать, если это, конечно, не дракон, ибо он к магии нечувствителен. Тут я вспомнил, что легенда об основании Казани говорит, что на месте города было такое гнездилище тварей, что очистить от них землю было очень сложно. Вот только надо вспомнить, это были змеи или драконы, ибо в легендах дракона и змеем назвать могут. Вроде как змеи все же, если мне не изменяет стареющая память…

Далее я сидел на свежем ветерке, впитывал токи Силы и размышлял об отвлеченном: можно ли как-то задействовать дракона для борьбы с личем. Размышления привели к выводу, что никак не получится. И неясно, возьмет ли лича драконово пламя, и неясно, как дракона склонить к сотрудничеству. Убивать дракона иногда получалось, а вот человек, склонивший дракона к сотрудничеству, до сих пор не нашелся. Возможно, это смог бы сделать эльф или гном, воспользовавшись какими-то недоступными людской расе секретами, но про это тоже слухов не возникло…

Я наслаждался погодой, токами Силы, а народ потихоньку покинул палубу и стал готовиться к высадке. И, как только мы пришвартовались и установили сходни, так людской поток хлынул на берег – на штурм казанских лавок и кабаков. А я не спешил – медленно спустился вниз, взял необходимое (то бишь оружие и кошелек) и неспешно отправился к сходням. Подождал, пока последние остатки покинут борт, и опять же не спеша ступил на казанский берег. Поскольку народ расхватал всех таксистов, мне достался конный экипаж. Лошадка медленно тронула с места и повлекла меня к Казанскому кремлю.

При Переносе Казанский кремль прибыл в Новый Мир в неполном комплекте – перенеслось лишь кольцо стен (как раз незадолго до того отреставрированных) и многоярусная башня Сююмбике. Прочее где-то затерялось по дороге. Освободившийся кремль не вызвал энтузиазма как резиденция у казанских ханов, которые, как только жизнь слегка наладилась, построили себе резиденцию на противоположном конце города. Более мелкая власть, то бишь диван (так здесь парламент назвался), городской низам (то бишь градоначальник) и городская Дума (забыл, как она по-местному) туда тоже не рвались. Кремль отдали университету, ибо часть старых корпусов тоже осталась в прошлом. Постепенно он разросся и застроил почти все свободное пространство в кремле. Ну и сохранившиеся корпуса тоже отдал другим заведениям, сосредоточившись весь в одном месте, кроме технического факультета, который ныне находится в промышленной зоне. А все остальное – в кремле.

Университет имел автономию, которая была заимствована из столь древних времен до Переноса, что даже подумать страшно. Сведущие люди объяснили мне, что лет так за пятьсот до Переноса она была обычной для университетов и больше имела юридическое значение, то есть университетские получали иммунитет от любой другой юстиции, кроме собственной. В принципе это имело значение, ибо тогдашняя юстиция напоминала нынешнюю в аборигенских княжествах. Поэтому набузивший в кабаке студент мог рассчитывать, что своя юстиция отнесется к нему добрее, и пьяная болтовня или дебош обойдется неделей отсидки на хлебе и воде, а не эшафотом. Потом нравы изменились, автономия университетов стала больше данью старине, как и подчеркнуто старые одежды преподавателей и иные реликты прошлого. Казанские же ученые мужи, добившись от хана автономии, с этой автономией малость переиграли, из-за чего она внешне часто напоминала балаган.

Например, на территорию университета автомашины не допускались, лошади тоже, но на осле приехать было можно. Для этих столь уважаемых животных у входов в корпуса были устроены «ословязи», которые обычно пустовали, ибо на ослах в храм науки ездили только отдельные организмы, не то по врожденному слабоумию, не то шутки ради.

Во входных воротах дежурил страж, который беспрепятственно пропускал всех в форме университета, а прочим грозно заявлял, что они пройдут, только если выполнят одно из двух условий. Либо повернутся налево и кинут монету в ящик для сбора пожертвований на науку, либо повернутся направо и поцелуют вмурованный в стену человеческий череп. Согласно Уставу, если посетитель не сделал ни того ни другого, он выпроваживался привратником с применением физического насилия. Ходили слухи, что однажды так пострадал некий герцог, плохо понимавший великореченский. Был дипломатический скандал, но его удалось замять, сославшись, что герцог по незнанию не поклонился священному для обитателей месту, а потому виноват сам.

Входные двери на философский факультет сделаны на треть ниже, чем прочие, с целью заставить входящих склонить голову перед «матерью наук». Среди студентов культивируется традиция устраивать драки с приказчиками казанских купцов в третье воскресенье января. Уже никто не помнит, отчего это повелось, но это свято соблюдаемая традиция. Один нижегородский приказчик так зуба лишился, ибо приняли его за местного. А жалоба судье (его именуют здесь кади) результатом имела только уплату судебных издержек. Кади за сорок лет своей жизни привык, что студенты и приказчики в этот день друг другу морды бьют, и реагировал только на тяжелые увечья, посылая университетскому судье отношения о свершившемся. Зубы и синяки вообще считались мелочью жизни, недостойной порчи бумаги на переписку. Как реагировал университетский судья, именуемый педелем? Скорее всего, отписками.

Экипаж доставил меня к воротам. Я расплатился, а затем быстрым шагом проскочил ворота, метнув монету налево. При этом придав ей искусственно звону, когда она приземлилась на другие монеты в ящике. Ну и точность броска тоже была искусственной. Привратник сначала не успел отреагировать, а потом и не стал.

Далее мой путь лежал направо, в редакцию «Университетского вестника». Миновав «ословязь», я вошел в портал (не магический, а в здании), повернул направо и прошел по коридору еще десятка два метров. В кабинете редактора «Вестника» меня встретил незнакомый человек. Оказывается, прежний редактор Рустам Усманалиев с полгода как умер. Да, во время моего последнего визита он был уже так стар, что не мог подниматься на второй этаж – ноги не выдерживали. Еще один человек из твоего мира его покинул…

Новый ученый секретарь Климентий Николаевич выслушал мой рассказ и углубился в изучение материалов, иллюстрирующих его. Я, сидя в кресле, ожидал. Когда ученый секретарь закончил и позвонил в колокольчик, вызывая помощника, я решительно потребовал, чтобы эта мерзкая тварь не носила название, образованное от моей фамилии. Моя фамилия пойдет, как положено, третьим словом в названии. А первые два пусть придумают «младотурки». Этим древним термином называли неформальный клуб молодых ученых, еще не занявших значительных постов, но уже доказавших, что они на многое способны. А пока они демонстрировали полную нетрадиционность мышления и ничем не ограниченное свободомыслие. Членам этого собрания требовалось также постоянное иронизирование по поводу окружающего мира и явлений его, и чем ядовитее получится, тем лучше. Говорят, что одно ядовитое четверостишие из младотурецкого лагеря заставило хана отозвать уже принятый, но очень непопулярный закон. Я его слышал, но воспроизвести здесь не рискну – больно ненормативная в нем лексика содержится.

Мне была обещана публикация сведений о чуде в ближайшем номере «Вестника» и соблюдение выдвинутого условия. Я поблагодарил и откланялся. Здесь мои дела закончились быстро, а теперь меня ждет магический факультет. То есть мне в корпус над самой Великой.

Деканом факультета там мой однокашник Кирилл Рябцев трудится, а в его подчинении есть пара непризнанных гениев. Может, они мне кое-что полезное подскажут.

Я уже стал забывать здешнюю обстановку, поэтому чуть не заблудился. Но все же справился. Кирилл был в научной экспедиции на севере ханства, а меня принял его заместитель, который и снабдил меня сопровождающим, который знал, где этих гениев отыскать.

Оба непризнанных гения отзывались на имя Александр, а в университете их прозвали Сфинкс Рыжий и Сфинкс Зеленый. Рыжим – за цвет волос, зеленым – за цвет галстука. По слухам, этот Александр снимал его только на ночь. Оба ростом около метра семидесяти, худощавые, одежда в творческом беспорядке, как и подобает настоящему ученому, которому важна наука, а не какая-то оторвавшаяся пуговица. Могли уже быть докторами, но разработка новых заклинаний и потребление пива отнимали у них все необходимое на защиту время, поэтому они так и оставались ассистентами без степени. В иерархии «младотурецкого клуба» они занимали почетные места.

Зная их повадки, я сразу повел парней в университетскую пивную. С посторонними они о науке разговаривали только там. Заказал им по две кружки (себе белого вина) и стал ждать, когда они выпьют. Они долго ждать не заставили, а потребовали еще. Я был начеку, ибо знал, что если им дальше ставить, то они напьются до полной отключки. Если от них что-то надо, то необходимо приостановить подачу пива и спрашивать сейчас. Две кружки – это та доза, которая включает их гениальность, и мне останется только впитывать ее поток. А следующую порцию им следует дать после того, как поток гениальности иссякнет. В награду.

Я попросил их сообщить, что они могут сказать мне о личах и что они думают о достоверности этих знаний. Рыжий закатил глаза, Зеленый вперил взгляд в пустую кружку. Это они так изображают чрезвычайные умственные усилия, которые прилагают, чтобы ответить мне на наисложнейший вопрос бытия. Я ждал, пока они перестанут спектакль разыгрывать. Наконец они прекратили играть и выложили ворох среднестатистических сведений о личах.

Я сообщил, что этому учился еще в школе, тогда, когда их почтенные отцы ходили пешком под стол. А что они могут сказать нового?

Рыжий ответил, что ничего.

А что они могут сказать о способах поражения лича, используя свою гениальность, а не пересказывая мне учебник Ковтуна-Станкевича?

Зеленый серьезно сказал, что в книжках написана всякая лабуда, но лично он отчего-то думает, что лич должен плохо переносить медь. А вот серебром он бы его проткнуть не пытался.

А насчет ядов?

Рыжий сказал, что таких сведений нет, но добавил, что нельзя исключить того, что подействует даже безобидная травка, вроде петрушки. Причина скорее в том, что любая трава – это жизнь. А лич – это смерть. Лично он для борьбы с личем намазал бы оружие соком любой травы, что будет в досягаемости.

А заклинания?

Тут гении заржали и сказали, что в дуэли лича и всего магического факультета победа будет на стороне Не-мертвого. Я с ними был согласен.

Филактерии. Нужно ли содержимое открывать, чтобы уничтожить, или надо уничтожать не вскрывая?

Мнения разошлись. Рыжий сказал, что не надо, а Зеленый – что лучше вскрыть.

Но тут Зеленый задал вопрос: а не нацелился ли я на Ашмаи? Вот паршивцы, раскусили. Ответил, что да.

Выражение их лиц меня вознаградило – такая на лицах была смесь зависти, жалости, уважения, удивления и иных чувств. Но вслух они ничего не сказали. И я возгордился собой еще более.

А что они могут сказать о Самарской Луке?

Рыжий ответил, что на ней появился какой-то полюс магической активности. Засечен он недавно магами, которые мимо проплывали и на кораблях какую-то волшбу творили. При творении заклинаний идет помеха, искажающая их и отклоняющая вроде как на северо-запад. Причина пока неясна.

Ладно, основные вопросы исчерпаны. Посмотрим, не найдется ли у них для меня козырь в моей игре. И я задал им задачу: если прикрыть один страшно ценный предмет (хоть ту же филактерию) целой кучей заклинаний, как маскирующих, так и защитных, и даже в несколько слоев, то существует ли способ от них относительно быстро избавиться? Причем желательно сразу, поскольку их распутывать и гасить по одному – замучаешься.

Гении переглянулись, помолчали и выжидательно уставились на меня. Кажется, им есть что предложить, но боятся продешевить.

– Бочонок пива. Без торга.

– Два!

– Мне жалко университет. Ибо от двух бочонков его надежда переработает себя на мочу. Один – это мое последнее слово.

Сфинксы снова переглянулись, улыбнулись и согласились. Но попытались сначала получить бочонок. Но я это пресек. Сначала показываете, потом получаете. Я оставлю деньги кабатчику. Устроит меня – хоть за один присест выпейте. Нет – здоровее будете.

Оказалось, сплошную сеть заклинаний можно аккуратно свернуть «трубочкой» и замкнуть друг на друга. Пускай его составные части гасят друг друга. Да, наша первая тройка выпускников этим гениям в подметки не годится. Я бы на месте ректора им степени присвоил без защиты.

Гении пошли пить честно заработанное пиво, а я направился к воротам. Шел уже пятый час, надо было торопиться, а то лавки позакрываются. Да и поесть бы не мешало.

На борт я прибыл в девятом часу, отягощенный новыми знаниями, двумя наставлениями по оружию, толстым романом из жизни эльфов и подарком для Семена. Но его я приберегу к расставанию, а пока он еще полежит. Ничего магического не купил, ибо не решил еще, что мне понадобится.

Матрос встретил меня и проводил в каюту. Он сообщил, что капитан явится к самому отходу, а потом при отплытии будет на мостике, так что в каюту он подойдет ближе к полуночи. Тогда мы вместе поужинаем. Если я голоден сейчас, то мне стюард принесет еды.

Я ответил, что пока не голоден и подожду капитана.

Матрос удалился, а я рассовал приобретения по местам и начал размышлять о меди. Как мне сделать оружие против лича – заказать медный нож или снабдить трофейный стилет накладками из меди? Или что-то еще придумать?

Вообще я что-то про медное оружие припоминаю. Ах да, это не про личей. Это про каких-то жрецов из Старого Мира. Они носили ритуальные кинжалы с двумя лезвиями. Одно острие было медным и служило для изгнания духов Воздуха, другое – железным и отгоняло духов Земли. Но одно дело – выйти с таким кинжалом в храм и провести обряды, а иное – ходить с ним по горам, долам и подземельям. И, кстати, как их надо делать: в виде вилки или в виде креста с направленными в разные стороны лезвиями? Да, и тот и другой образец носить неудобно…

Не придя к определенному решению – нужен ли мне медный клинок или нет, а если нужен, то какой, я отложил решение на будущее и сидел, ожидая отхода судна. Не хотелось глядеть ни на огни города, ни на огни судов на Великой, ни на звезды над ней же.

Перевернулась еще одна страница судьбы.

«Жизнь постепенно сузилась до острия штыка», – как писал уже забытый мной автор книги. Старой книги.

Вот и ощущаю себя этим острием, несущимся куда-то вперед, и не гляжу по сторонам. Но это штык, который является предметом неодушевленным, которому не знакомы сомнения, переживания, а знакомы лишь деформации при пробивании тела врага.

Или, может, я неправ про отсутствие души у стали? Вон гномы же утверждают, что всякая сталь имеет свой характер и в балладах пишется про то, что порядочный меч сам выбирает своего хозяина и в достойных руках словно сам рубит?

Время продвигалось к полуночи. Скоро придет Семен и оторвет меня от размышлений о тождестве себя и холодного оружия.

Он вскоре появился. Вид усталый. Наверное, владельцы его нагрузили «бременами тяжкими и неудобоносимыми».

– Вечер добрый! – поприветствовал его.

– Вообще-то скорее уже ночь, чем вечер!

Ну да, есть у меня такое. Могу сказать вечером «добрый день!» или вот так. Наверное, это я хочу остаться в том самом «добром вечере». Но говорить ничего не стал.

Семен присел за стол, снял фуражку, отложил ее и уперся затылком в книжную полку. Закрыл глаза и пожаловался на сумасшедший день и головную боль.

– С твоим днем уже ничего поделать не могу, но как насчет живительной процедуры по снятию головной боли?

– Это будет так, как ты Михаила Фомича лечил от прострела? Бедняга потом всякого лекаря пугался и лечился только банным паром!

Вот паразит! Это он про лечение акупунктурой, которое довольно болезненно, но эффективно.

А что еще было применить этому Михаилу Фомичу, у которого на магию аллергия, а порошки и травы он принципиально не пьет? Да и врет потомственный капитан, я еще долго видел Фомича до своего отъезда, и он от меня на другую сторону улицы не бегал.

Но вместо оправданий я захватил его левую кисть и, сосредоточившись, пустил порцию Силы в точку хэ-гу.

– Так, как Фомичу, и еще больнее. Расскажи лучше про своих владельцев, что они еще удумали и тебя чем затруднили. А пока рассказываешь, боль пройдет.

– Уже проходить начинает. А удумали они…

Наш разговор затянулся надолго. У Семена на душе про владельцев многое накипело, поэтому он выложил про них много хорошего и нехорошего.

По текущему моменту следующее: особенных претензий к Семену нет. Все на уровне тихого ворчания, что пришлось что-то делать вообще, а не сидеть ровно на спокойной стороне задницы.

Особенно кстати было то, что подводный житель был науке неизвестен (владельцы про это сразу стали выяснять). С баронством все уладилось. Наследник уже устал ждать, когда баронский цирроз сведет предка в могилу, а тут нежданно-негаданно…

Мне они слегка признательны, но вопрос о вознаграждении вызвал приступ удушья. Обещали рассмотреть на собрании акционеров, которое будет созвано через неделю. Надеюсь, жаба их малость попустит к тому моменту.

На судно придали дополнительно четырех матросов для дополнительных вахт, поэтому сегодня без моих сигналок постараются обойтись. Еще владельцы приказали увеличить скорость движения ночью, чтобы затруднить тварям возможность влезть на борт. Протест Семена об опасности столкновений на повышенной скорости ночью был парирован указанием, что ему за то и платят, чтобы столкновений он не допускал.

Семен уже про это подумал и решил ночью скорость не повышать. А прибавить обороты уже на рассвете, чтобы чуть более ранний приход парохода был зафиксирован пристанями.

До пассажиров информацию не доводили, и судовладельцы настаивали, чтобы пассажиры о тварях узнали как можно ближе к конечной точке маршрута. А еще лучше – после.

Беседу ненадолго прервал стюард, принесший ужин. А ужин оказался каким-то диетическим – творожная запеканка, суфле из моркови, простокваша. Но ничего страшного. Семен же разозлился и отругал стюарда за то, что он принес такую пищу для двоих, хотя ему ясно сказали – один такой ужин и один обычный. Но я заявил, что съем и этот, и ничего менять мне не надо.

Когда за стюардом закрылась дверь, я спросил:

– Печень?

– Ага, второй год. Первый раз прихватил камень прямо на мостике. И с тех пор хоть раз в месяц, но бывает. Съешь что-то вкусное, но не полезное, и пожалуйста. Сейчас особо не беспокоит, это я на опережение решил сработать…

Я сказал, что до Самары еще далеко, поэтому смогу за это время ему камни переместить в другое место. Так что пусть выбирает, чего ему хочется: каменное сердце или пятая точка опоры, пинать которую владельцам себе дороже? Семен ответил, что его бы устроили камни на запонках. Я напомнил ему анекдот об аборигенском бароне, который преподнес невесте колье с двумя самыми дорогими ему камнями – желчным и мочевым.

Посмеялись.

Семен спросил меня, чего интересного я увидел или услышал в Казани. Я ответил, что теперь могу умирать спокойно – уже вторая тварь будет носить мое имя, так что моя слава меня переживет. Сказал, что умер один старый знакомый, а одного однокашника повидать не удалось, ибо в отъезде. Еще видел двух несомненных гениев, которые если не сопьются, то прославятся на все Великоречье.

Семен этим заинтересовался, и я рассказал ему про Сфинксов, прибавив, что их подозревают в сочинении того самого стиха про налоги и хана. Впрочем, был еще один подозреваемый в авторстве «младотурок», только с технического факультета. Но я бы поставил на Сфинксов. Заклинание, которое они мне продали за бочонок мочегонного, было стихотворным.

Тут следует пояснить, что это распространенная среди магов практика. Сложные колдовские действия легче планировать и запоминать как чтение короткого стихотворения, на определенное слово которого (или ударение) производится магическое действие. Так это легче освоить и запомнить. Хотя произнесение при этом вслух стихотворений считается безнадежной провинциальностью и дурным тоном. Можно специально построить стихотворное заклятие, а можно выбрать подходящий отрывок стиха, который хорошо помнишь и на который привязывается заклинание.

Иногда старые маги, обучая нас, выдавали совершенно неизвестные публике отрывки древних стихотворений, которые им когда-то при обучении рассказали их тоже старые учителя. Поэтому спрашивали мы, например, что за народ «гламхот» упоминается в отрывке, а учитель отвечает, что этого не знал и его учитель, обучивший его заклинанию. Может, и знал, но забыл, а теперь только можно строить догадки, из какой древней поэмы на квенья заимствован отрывок. Я как-то значительно позже спрашивал преподавателей Тверской академии про этот отрывок – те не знали такого. Один эльф, не брезговавший разговаривать с людьми, сказал, что «гламхот» – это нечто относящееся к оркам, но сам отрывок не опознал, как часть какого-то эльфийского произведения.

Есть и другие важные детали. Мне, например, легче для запоминания пользоваться хореем. Вот творишь заклинание, бурча себе под нос «мутно небо, ночь мутна», а зрители думают, что произношу слова, способные менять местами воды и горы, и проникаются. А слова мне нужны только для последовательности того, что делается без слов.

Но один из моих однокашников, Арнульф из герцогства Болер, говорил, что некоторые стихотворения сами обладают магической активностью. Его отец сказал ему, что известная баллада «Рыцарь и девятихвостый демон» способна изгонять бесов из одержимых. Но этим воспользоваться сложно. Неизвестный автор баллады создал ее из ста четырнадцати строф. Пока такое прочитаешь до конца, можно раньше беса убежать в нижний план бытия.

Мы еще поговорили и собрались спать. Дело было уже к часу ночи. Сейчас лягу, и пусть приснится мне не коридор Замка ужаса, где меня убивают приспешники Не-мертвого, а то, что я освобожден от этой задачи и спокойно плыву вниз по реке.

Только река эта должна называться не Великая, а Лета. Ибо от долга нас освободит смерть и последующее за нею. И что будет там, за гранью? Очень может быть, что вторая часть жизни, в которой придется доделывать то, что не доделал в первой части.

В общем, «солдат, учись свой труп носить», как писали два негодных к строевой службе человека, когда-то погибших на своей войне. Понесу и я свой труп на свою войну…

Невеселые размышления перешли в совершенно невыносимый сон. Его еще можно назвать душераздирающим. Сначала мне была явлена плачущая на могиле дочери Алина. От этого я проснулся и еле успокоил выскакивающее наружу сердце. Но это было еще не все.

Вторая часть сна привела меня под землю. Нога наступила на торчащий из земли камень, и я провалился в какую-то шахту. Один, в полной темноте и, как давеча, ощущая, что какое-то Зло – рядом. Не на расстоянии руки, но недалеко. Лежит где-то поблизости, скрытое темнотой, как гигантский червь.

Надо было вставать, и я встал на ноги в своем сне, сделал шаг, другой. Под ногами что-то хрустело, словно я шел по слою мелких костей. Глаза потихоньку привыкали к темноте, и я различил перед собой сталагмит высотою мне по грудь. Прикоснулся к нему рукой и с удивлением ощутил, что пальцы уходят в камень, как в глину или хлебный мякиш. Потянул назад руку и не смог вытянуть. Словно она прилипла к камню.

А затем вокруг меня медленно стал разгораться неяркий мерцающий свет, и я увидел окружающее. Я был в круглой пещере, почти точно в середине ее. Пол по щиколотку сапога был завален сухими мелкими костями. Попадались и кости человека, и кости животных. И совсем неизвестные.

Увидел я и себя: скелет, обтянутый кожей. Старой, высохшей кожей. На плечах ветхая черная мантия. Вокруг пояса обвита веревка, продетая через глазницы множества мелких черепов, не то крысиных, не то какой другой подобной твари. В свободной от хватки камня левой руке зажата сухая ветвь без листьев, но с сухими желудями, отчего-то не обрывающимися с ветки.

«Не хватало только увидеть себя в зеркале», – подумалось мне. И передо мной в воздухе стало вырастать высокое, выше моего роста, зеркало в толстой деревянной раме. Сначала явилась рама. А затем посреди нее пространство заполнилось чем-то вроде ртути, только ртути, которая бурлила наподобие закипающей воды. Постепенно с краев бурление прекращалось, зеркало как бы остывало и приобретало серебристый оттенок. Вот сейчас оно все застынет и отразит мой облик (я по привычке пригнул голову и смотрел на него боковым зрением).

Я уже был готов увидеть в зеркале нечто непередаваемо ужасное. И проснулся, не увидев этого.

На часах было пять. За переборкой мирно похрапывал Семен. Было уже светло. Жить не хотелось. Я постепенно успокоил взбунтовавшийся организм и спустя некоторое время, когда кипение в крови прекратилось, смог подумать об увиденном без риска заработать разрыв сердца.

Вообще первая реакция была – плюнуть на все это путешествие и цель его. Если меня подталкивают к совершению опасного, но нужного дела и тут же ниспосылают сны, от которых жить не хочется, то для чего мне идти? Помереть от разрыва сердца я могу и дома, хоть естественным путем, хоть при помощи Высших Сил.

Да, конечно, «тверже стали, орлиного когтя безнадежное сердце». Только «безнадежное сердце» при таком давлении может и не выдержать. Придется Светлой Четверке меня поднимать, как зомби, и далее собственноручно вести на цель. Есть в этом какая-то издевка судьбы: Не-мертвый, повелитель мертвецов и вампиров, погибнет от рук подъятого зомби. Демоны, которые будут терзать душу Ашмаи, вволю нахохочутся над этим обстоятельством.

А теперь сцеплю зубы и займусь анализом. Первая часть сна – это не будущее, а уже бывшее, за напоминание о котором Высшим Силам отдельное спасибо.

Провал в некое подземелье – вполне вероятно. Вряд ли ценнейший предмет лежит на поверхности, укрытый лопухом от солнца и дождя.

Рука, влипшая в скалу, – это явно предупреждение. Не миф же о Тесее мне напоминают. То есть прикосновение к артефакту может убить, сделать рабом артефакта, полностью изменить твою природу – это вполне согласуется с тем, что я знаю. Похоже, что филактерию нельзя трогать даже после освобождения от укрывающих ее чар.

Вот про то, что коснувшись филактерии, сам станешь личем – этого еще не было. Что же это означает? Прямое указание, что Ашмаи вплел и такое заклинание? Или это понимать нужно аллегорически? Постепенно кристаллизующееся зеркало – что это? Лишнее напоминание о неприятном случае, произошедшем со мной в молодости? Или намек на то, что в лича сразу не превратишься?

Кто бы подсказал…

Но вообще – что личу до зеркал? Они ему не мешают и не помогают (согласно тому, что я знаю). Или застывающая ртуть – это указание? Взять пузырек ртути, но не использовать ее типичным способом, а вылить на лича? Или филактерию? Или куда-нибудь еще…

Глаза мои потихоньку закрылись, и я задремал. Пробудил меня Семен, пошедший в ванную и там что-то уронивший. Как раз я увидел во сне необычный нож, висящий в воздухе неподвижно. Сделан он был не то из бронзы, не то из золота. Клинок трехгранный, наподобие стилета, только грани очень широкие. Гарды нет. Рукоятка из того же металла, в виде женского торса со всеми подробностями анатомии. Рукоятку продолжает голова женщины. Голова была живая и злобно щелкала острыми зубами.

Я преодолел некоторое почти неотложное желание, ибо Семен еще не покинул ванную, и заставил себя подумать о последнем видении. Это явно был жертвенный нож. Только где я его видел или читал про него? Это я так и не смог вспомнить, зато в процессе размышления пришла дельная мысль.

Когда Семен вышел, я поздоровался и быстро проскользнул в ванную. Когда я вернулся, Семен готовил бритвенный прибор. Я сказал:

– Положи пока бритву, а то порежешься.

– Ты хочешь сообщить о какой-то опасности для жизни?

– Хочу. У меня есть идея и предупреждение.

– И что за идея?

– А вспомни, как назывался большой город на берегу Великой между Нижним и Казанью, который частично перенесся, но его вода затопила?

– Чебоксары, кажется… Или как-то вроде того. И в чем подвох?

– А не живут ли зеленые и мокрые твари в подводных домах Чебоксар? Питаются когда осетрами, когда аборигенскими печенками?

– Ты гляди? Неужто так и есть?

– Пока это гениальная догадка. Но, если я прав, капитаны и судовладельцы будут жить поспокойнее.

– А предупреждение про что?

– Если мне не изменяет память, то мы будем еще плыть возле города, который тоже перенесся, но оказался затоплен. Вдруг там они тоже есть?

– Да, есть еще пара мест, которые можно подозревать.

– А может, и больше. Но нужно бы понять, отчего бывшие Чебоксары много лет никому жить не мешали, а теперь из них полезли…

Семен ответил, что не стал бы утверждать, что совсем ничего раньше не было. Да, баронов с любовницами в каютах без соуса не поедали, но пропавшие без вести были как и среди команды, так и среди пассажиров. И пойди пойми, как любой из них пропал – просто по пьяни свалился за борт или его сине-зеленый утащил в воду…

– Теперь придется искать по всем направлениям. Может, даже нырнут к развалинам Чебоксар. Пусть маленько казанские ученые растрясут свои организмы. Ну и меньше будет энергии уходить на балаган – от черепов в воротах до Дня Побитых Приказчиков. А то заигрались…

– Не ворчи. Можно подумать, я не помню твои рассказы про школьные похождения. Что вы там натворили: на улице каждую третью доску от забора оторвали и воротный столб завязали в виде кукиша? Я ничего не перепутал?

– А то! Теперь это достопримечательность местная. Люди приходят и деньги платят за право посмотреть. А на соседнем пустыре «пострадавший» купец Лошкарев пивную открыл. «Железный кукиш» называется. Там зеваки обсуждают впечатления от увиденного за кружкой пива или чего другого.

Да. Тут Семен прав, и мы чудили. Три оболтуса (я в том числе), которым учиться оставался последний год, попробовали после сдачи экзаменов абрикосовой наливки. Она была очень вкусная, пилась легко, пахла, почти как свежий абрикос… На ноги не действовала, но мозги сдвинула капитально. Я лично не помню, как мы на этой улице Прорезной оказались и кто как конкретно колдовал. Может, и я тот столб изуродовал, может, и не я. Остальные участники тоже не могли вспомнить деталей.

От немедленных и грозных санкций (от вышибания из школы до вполне реального полицейского преследования) нас спасло то, что не одни мы в ту ночь куролесили. Группа выпускников, тоже чего-то напившись, на радостях устроила еще худшие дела. Я слышал про сгоревшую женскую баню, попытку прирастить оленьи рога к голове владелицы публичного дома, и что урядницкому «козлу» были заменены колеса на тележные. Достоверность этого подтвердить не могу. Поэтому руководство школы сочло, что со столбом накуролесили они же, благо виновные каялись во всем, от внебрачно зачатых детей до пожара в бане, а их приехавшие отцы платили за все.

С тех пор я абрикосовую наливку не пью.

Кирилл Рябцев, которого я сейчас не смог повидать, как-то рассказал мне, что он попытался уже в зрелые годы попробовать повторить фокус с завязыванием столба в кукиш. Не преуспел. Тогда он подумал, что зачастую пьяницы, протрезвев, забывают, что было, а потом, снова выпив, вспоминают. И хлебнул абрикосовки. Увы, ничего не вышло. Точнее, кое-что было – голова болела. То ли абрикосовка хуже стала, то ли Кирилл постарел.

Я про этот случай рассказывал немногим и опыт не повторял. Третий участник эпопеи – Михаил Филимонов пропал из вида после окончания школы, поэтому спросить его нет возможности.

Семен прервал мои воспоминания, сказав, что на следующей стоянке, в Симбирске, он даст телеграмму в компанию о возможном нахождении подводных монстров. Я спросил его, когда мы там будем и сколько простоим. На что получил ответ, что завтра, ближе к полуночи, и простоим всего около часа. А почему – я должен сам догадаться.

Тоже мне проблема – догадываться о таких простых вещах! Симбирский сепаратизм называется.

В Старом Мире Симбирск был крупным городом, прославленным не хуже Казани. Но в наш мир он не перенесся. Много позже приблизительно на том месте был построен небольшой форпост, получивший название в честь старого города. Ну и вот на таком зыбком болоте воздвигся местный сепаратизм, желавший всяческих свобод и привилегий, но не считавшийся с реалиями.

Поэтому в этом месте все бродит и бродит квашня сепаратизма, но уже почти век она не в силах добродить до уровня гуляй-польского. Мешают реалии, а именно соседство двух довольно крупных и сильных аборигенских герцогств. Они отделившийся Симбирск мгновенно прожевали и проглотили бы, коль не будет у него за спиной такой силы, как Казань. Поэтому местные фрондеры резких движений не делают, а демонстрируют свое наличие и активность, старательно удерживаясь в рамках, за которыми уже фигурирует угроза получить по полной. Казань же демонстрирует презрение к этой мышиной возне.

А вольнолюбивые симбирцы раза три в год собирают вече, на котором, вволю покричав про казанское иго, не дающее расцвести их городу, составляют петиции с различными требованиями. От мощения городских улиц до увеличения доли налогов, оставляемых в городе.

С чего симбирцы решили, что Казанское ханство будет вкладывать и вкладывать деньги в не самый важный свой городок, в котором и полутора тысяч жителей нет, – ведают только небеса. Они же только ведают, какие миллионы налогов уплывают в Казань с пяти городских лавок, бойни и трех кабаков…

В основном эти петиции игнорируют. В ответ симбирские свободолюбцы, избранные в городской совет, мелко мстят. Когда приходит пора писать другие бумаги вроде отчетов, они демонстративно начинают называть казанский диван не диваном, а парламентом, должностных лиц – аналогичными названиями из русского языка и пр. Их вежливо поправляют.

Оттого в фольклоре казанском появилось нецензурное, но точное выражение, обозначающее не только поступки симбирцев, но и всякую бестолковую активность и капризное поведение. «Чисто симбирская ВЕЩЬ». Что за слово скрывается за эвфемизмом «ВЕЩЬ», вы догадались.

Симбирцы обиделись и старательно изобретают не менее ядовитое выражение про Казань, но до сих пор ничего столь же ядовитого не родили. Так прошла слава Симбирска, некому в нем теперь ни букву «Ё» выдумать, ни столицу ханства уязвить, ни революцию устроить…

Пока мы болтали, Семен успел добриться. Сейчас ему было время идти на мостик, а я остался в каюте, занявшись умыванием. Далее я дождался Семена, и мы отправились на завтрак.

После завтрака я, по обыкновению, разглядывал на верхней палубе пейзажи и ловил токи Силы.

Клонило на дождь, и воздух был наполнен силовыми потоками. У меня прямо-таки начался «магический жор»: хотелось впитать все больше и большее потоков Силы. Прямо как если бы я вчера ее очень много потратил. Ближе к обеду я аж забеспокоился – Сила лилась в меня, как вода в кадушку с худым дном, не получить бы от этого неприятностей. И ощущения что вот, уже хватит, – не было. Потому я волевым решением прервал охоту и решил вторую половину дня провести в каюте.

К обеду стал накрапывать дождь. Сначала мелкий и даже слепой, потом подтянулись тучи, закрыв весь горизонт, и до самой темноты мы шли сквозь стену дождя.

Семен большую часть дня провел на мостике, ибо считал, что без него не обойдутся в ухудшившихся условиях видимости. Но я ухитрился его перехватить перед обедом и подвергнуть лечебной процедуре. Камни у него в желчном пузыре действительно имелись. Дробить я их не стал – после этой процедуры пациенту желателен постельный режим в ближайшие сутки-двое, а Семен был не готов оставить пост. Поэтому я и сказал ему, что сильно терзать его не буду, ограничусь двумя-тремя сеансами, немного улучшив состояние желчевыводящих путей. А он уже дома в свободное время сходит к магу и камни раздробит. Сильно оттягивать не надо, ибо камни достаточно велики – если будут выходить, устроят ему Варфоломеевскую ночь. А Марина Юрьевна пусть резко ограничит добавление сливочного масла в еду любимого мужа.

Семен ответил мне, что такие советы Марине Юрьевне не решилась давать даже свекровь. Я ответил, что смелости у меня на это хватит, но я опасаюсь, что внушить подобное Марине Юрьевне я смогу только посредством караемого законом ментального подчинения. Я еще не готов быть повешенным за это. Семен вздохнул и ничего не сказал.

Семен убыл на мостик, конфисковав у меня роман про вторую жизнь в чужом теле. В рубке есть такой закуток, где капитан может пребывать, будучи готовым в любую минуту принять командование на себя. А пока тихо, он и сам отдыхает и помощнику на вахте не мешает. Я же устроился в кабинете и достал недавно купленный роман про эльфийскую жизнь и эльфийскую любовь.

Но вместо подробного описания эльфийских интриг внутри Пущи и слезоточивой истории любви двух юных эльфов, которым все что-то мешало вечно наслаждаться обществом друг друга, меня ждал сюрприз. Эльфы там, конечно, были, и даже эльфийские интриги тоже.

Но хуже всего было то, что героиня оказалась обычной девушкой, если, конечно, можно назвать обычной девушку, которая живет только с котом, причем не от невнимания к ней, а принципиально, и оттачивает отсутствующее у нее остроумие на всем окружающем мире. А далее с ней случилось странное – на нее свалилось нечто с неба (не то метеорит, не то птица постаралась), что выбило ее из этого мира и забросило в другой. Такой же, но не совсем – она теперь имела лисий хвост и лисьи уши. А если ей случалось стукнуться обо что-то головой, то она превращалась в странное существо в виде обыкновенной лисы, но с крыльями. Крылья летать не давали, но с забора спрыгнуть можно было. Процесс перехода из лисицы с крыльями в девицу с лисьим хвостом проходил тоже после удара головой. Сначала это случалось спонтанно, но потом девица поняла, как что работает, и в нужный момент стучала головой о твердое и так трансформировалась.

Вы думаете, что я издеваюсь или шучу? Я серьезен, как Демон Подземного Пламени.

Я отложил книгу, посмотрел на нее и подумал – это я реально прочел только что, или это у меня развилась та самая лихорадка, которая чуть не сгубила отряд в Черном Лесу, и я сейчас буду бредить и дальше, пока не сгорю от нее?

Вроде как нет. Я еще тут, на этом свете, трезв и не болен. Может, это у меня не болезнь, а проблема в понимании чужого юмора?

Я решил прочитать дальше. Далее Лисодеву заподозрили в заговоре, попытались изнасиловать, зарезать и прочее гадкое совершить, но она не дала сделать с собой ничего серьезного и смылась, чтобы встретить другую девицу, которая тоже переселилась в этот мир и тоже со своим котом, ибо они вместе случайно отравились приворотным зельем… Ну то, что девица им отравиться может, я соглашусь без боя, но кот, отравившийся магическим зельем? Чего-то я не понимаю в этом мире. На следующей странице я обнаружил, что девицы были еще и знакомы по прежней своей жизни…

Это было уже выше моих сил. Прочитанный едва на треть том полетел в угол, на ранец. Это что же получается – я жил себе, жил, и не видел, как в мир пришла целая литература о людях и нелюдях, которые ползают по мирам, как вши и блохи по типичному аборигену?! И теперь ничего другого не пишется, кроме как про то, что парень или девица, поковыряв в носу, попали в новый мир или в новое тело?!

Будь проклят тот день, когда я узнал, что души из тела можно вырывать не только заклинанием, но книжкой! И что все два десятка томов, что лежали на прилавке книжного магазина – это все про этих попаданцев?!

Да поразит кровоточащий геморрой авторов этих книг и да уйдет их творческий зуд вместе с этой кровью!

А что теперь делать с этой книгой? Отдать Семену или взять в поход, где использовать на растопку и утреннюю надобность? Использовать ее как туалетную бумагу – это было бы правильнее всего, но том больно увесистый – таскать его тяжело. А надежды на быстрое израсходование бумаги нет. Ежели Семен ее не захочет, отдам в какой-нибудь общественный сортир.

Вздохнул и вместо романа взялся за наставление по винтовке маузер и читал его, пока не надоело. Надеюсь, Семену понравилось читать про попаданца из Углича. Меня клонило в сон, но спать было еще рано. Решил слегка развлечься – поглядеть Астральным Глазом, что делается вокруг судна. Устроился поудобнее, сосредоточился и про себя произнес нужное заклинание. Ощутил, как нечто отделяется от моего тела, плывет к иллюминатору и поднимается ввысь, к верхней палубе. Реально же от меня ничего не отделялось, это такая особенность заклинания в виде ощущения. Начинающим она может нервы попортить, ибо иногда ощущение такое, что твой глаз вырвался из глазницы и полетел по указанному направлению. При наличии богатой фантазии очень легко запаниковать. Наш третий товарищ по вязанию столба узлами Миша в свое время такое ощутил, запаниковал и пытался вернуть «глаз» на место. Из-за паники дернулся не так и ощутил, что «глаз» врезался в стену. Он потом сказал, что ощущения были сродни хорошему удару в глаз во время драки.

Астральный Глаз поднялся выше перил ограждения палубы, и я глянул налево. Мимо нас проходил курсом вверх по течению груженый танкер. Развернул Глаз вправо – берег был виден плохо сквозь дождь. Где-то здесь в казанские владения клином врезается территория аборигенского баронства с труднопроизносимым названием. Обычно казанские жители называют его Рыбным баронством, так как на гербе владельца – большая рыба черно-желтого цвета. Портов в нем нет, есть не то одна, не то две рыбацкие деревушки и форпост баронского войска. Вялая торговля с баронством идет через казанский форт Мидилли, что чуть ниже по течению. «Буревестник» в него не заходит. У него между Казанью и Самарой только одна стоянка – в Симбирске.

Поглядел назад – нас никто не догоняет. Посмотрел вперед, посмотрел влево, посмотрел вправо… Так я развлекался почти час, потому что из-за дождя видимость понижалась и приходилось выжидать ее улучшения. В принципе ничего интересного я не увидел. Разве что три встречных судна. В основном видел воду – вода в реке, вода – дождь, вода – туман у берега… Но развлекся.

Завтра надо будет опять погулять по палубе, подзарядившись Силой.

Стоп, а зачем? Такое ощущение, что я сейчас не довольно энергоемкое заклинание почти час держал, а пятку себе потоком Воздуха почесал, то есть почти ничего не тратил? Ну я утром и нахватался Силы… Еще раз стоп. Внутренний запас Силы у мага не безразмерен. Он, правда, временно может набрать Силы больше его, чтоб разразиться особо мощным заклинанием, которое его переполнение Силой устранит. Но сделать это нужно весьма быстро. Если нельзя в это заклинание использовать (враг, например, спрятался), то Силу нужно убрать куда угодно, иначе в буквальном смысле слова разорвет. И то, пока держишь эту Силу и еще не направил ее, ощущение весьма неприятное, сродни тому, что бывает при переполненном мочевом пузыре, только в другом месте.

А вот сейчас я потратил ориентировочно процентов пятнадцать запаса Силы, но не ощущаю того, что должен ощутить при таком расходе. То есть получается, я набрал Силы выше нормы, но этого не ощущал (или почти не ощущал). А сейчас потратил и не ощутил заметной потери. А что это значит? А значит это то, что у меня отчего-то возрос запас Силы. То есть либо я стал «запасливее», либо она добавилась. Тогда откуда и как?

Откуда – ну вроде как больше неоткуда.

Как? Тут я задумался и, поразмыслив, пришел к выводу, что во время вещих снов. И от этого воздействия я вижу страшные сны вроде своей смерти в Замке ужаса или Каскеленских событий. Видимо, организм во сне не может понять, что происходит, и оттого воспринимает это как страшное. А дремлющее сознание расцвечивает это все событиями моей жизни…

Странно, но какой-то благодарности я, определив, откуда приходит Сила, не ощущал. Что-то мешало мне ощутить ее.

Но вдруг я ошибаюсь? И рост запаса Силы обусловлен чем-то другим – например, тем, что я сейчас нахожусь в фокусе потока Стихии Воздуха. А выйду из фокуса – и все вернется к прежнему уровню.

Завтра опять попробую: и отловить Силы побольше, и потратить ее. Тогда увидим, это постоянное изменение или только сегодня было.

Чем бы еще таким заняться? Разобрать и собрать оружие при помощи Силы, не касаясь при этом его руками? Ладно, до ужина еще часа полтора, займусь оружием. На сегодня будет кобурное оружие, а завтра остальное.

Я достал все необходимое и принялся за работу. Закончив, по инерции решил еще и холодным оружием заняться. Впрочем, я его только осмотрел и вернул на место, ибо во время путешествия я им пользовался только для отрезания хлеба. А завтра будет карабин, гранаты и другая мелочь.

А теперь – ужин. Вот уже открывается дверь. Добрый вечер, капитан Истомин!

Семен тоже пожелал мне доброго вечера. Присел к столу и рассказал, что сегодняшний день дался ему тяжело. Ничего страшного не произошло, встречных судов было не так-то много, но из-за регулярных ухудшений видимости он то и дело находился в напряжении: не вынырнет ли из-за пелены дождя пароход или баржа? Вот это напряжение и выматывало силы. Сейчас он собрался в душ, а затем нас ждал ужин.

Пока Семен раздевался, я спросил его, какое у него впечатление о книге? Семен сказал, что из-за постоянного стресса он не мог сосредоточиться на чтении, оттого прочел едва пяток страниц. А по столь недолгому чтению он не готов оценить книгу.

За ужином Семен ел не диетическое. Ага. Завтра еще раз его обработаю.

После ужина мы еще немного поболтали и отправились спать. Дождь практически прекратился, так что капитану можно было и отдохнуть.

Сон был какой-то унылый. Я в походной одежде бродил по каким-то болотам, что-то искал. Ноги вязли в жидкой грязи, кругом простиралась унылая равнина: где зеркало воды, где топь, где камыш, где кочки, заросшие травой. И сколько бы ни ходил, всюду одно и то же: унылый пейзаж и клочья тумана. К чему все это унылое зрелище было – не ведаю. Скорее всего, это просто сон.

Утро было довольно пасмурным, но дождь не возобновился.

После завтрака я вновь поработал с Семеном. Расход Силы на процедуру мною не ощущался. Вообще лечение Силою лучше проводить после еды (за исключением неотложных случаев). Отчего-то часто происходит падение уровня сахара в крови, и люди ощущают кто слабость, кто головокружение, а кто в обморок падает. Поэтому полезно съесть хоть что-то перед процедурой. А вот похмелье лечить – в этом принципиальной нужды нет. Предыдущая пьянка и так уровень сахара подымает.

Я взял с собою плащ-палатку и поднялся наверх. Дул свежий ветерок, от которого после обеда нас должны прикрыть горы правого берега. На этом участке оба берега принадлежат Казани, но по правому берегу есть только редкие сторожевые посты и столь же редкие рыбацкие деревеньки. Места такие, что ничего там производительного делать невозможно. Нет места для приличных полей и огородов, охота – так себе, ископаемых для добычи тоже нет. Только рыба в реке. Левый берег заселен куда плотнее, там даже есть пара небольших городков размером с тверской Великореченск или чуть меньше. Граница владений по правому берегу проходила совсем недалеко от воды, а кое-где была вообще условным понятием. На левом берегу она отстояла от берега почти на сто верст и даже дальше. Там добывали нефть, которая по трубопроводу шла в один из этих городков, откуда танкера ее возили для переработки на заводы Казани и Зеленодольска. Горы правого берега заканчивались у Симбирска, где они скорее могли называться холмами, а не горами. Далее был участок высокого мелового берега, который пытались засадить сосною, а еще южнее начиналась Самарская Лука.

Это уже царицынская территория. На левом берегу раздел проходит по реке Сок, аж до Дурных болот, через которые Сок протекает. В тех местах я бывал в молодости, когда подрос и меня стали брать на охоту. Вода в Соке отчего-то холоднее, чем в других речках. Рыбы там очень мало – Дурные болота влияют. Ну а охотиться там можно только на разных тварей из болота. Но, если тебя там не сожрут, то добыча богатая – твари жрут друг друга тоже, потому встречаются целые залежи панцирей, рогов, шипов и всякого подобного сырья для поделок. Так что если не подстрелишь, то подберешь. А знающие люди вообще не советуют ни травами, ни ягодами из тех лесов не пользоваться – еще у самого вырастут бивни или рога. Рыбу из Сока тоже есть не стоит – либо глисты, либо магические поражения она приносит. Поэтому всю еду брали с собой, а воду нещадно кипятили и еще магические фильтры использовали.

Кое-какие твари, которых мы отстреливали в порядке самообороны, мне потом ни в каких книжках не встречались. Но тогда думалось больше о том, ляжет ли тварь после третьей пули из «энфилда» или нет, чем о науке.

Я вспоминал историю охот на Соке и впитывал потоки Силы. Вот охота за Силой мне больше нравится. А к промысловой или спортивной охоте у меня душа не лежала. Поэтому, съездив разок, я к ней охладел и в следующий раз поехал только по просьбе приехавшего в гости мужа тетки.

Потом еще разок, когда дед решил последний раз в жизни поохотиться. Тогда у меня впервые проявился Дар Силы, когда нужда пришла – патроны в магазине кончились, а тварь, напоминавшая помесь волка с крокодилом, подскочила ко мне. Я и выдал нежданно-негаданно выброс Силы, который крокодилью башку разнес. А из меня не только Сила, но и все силы вышли – тяну из подсумка обойму, а пальцы не могут удержать ее. И ноги подкашиваются. Я думал, что это оттого, что испугался, но позже мне учителя объяснили, что начинающий маг не может контролировать выброс Силы, поэтому может так разрядиться, что произойдет магическое истощение. С тех пор я и не охотился – до службы у барона.

Поглощение Силы шло успешно, и остановился я исключительно из осторожности, чтоб не перегрузить организм, а не оттого, что ощутил эту перегрузку.

Решил провести еще один эксперимент и перед обедом сказал Семену, что готов (и совершенно безвозмездно) провести лечение всем страждущим из команды. Семен спросил, а для чего мне это нужно. Я ответил, что мне необходимо кое-что исследовать в себе, но это кое-что совершенно не отразится на больных. Они получат все полноценно, как если бы пошли за лечением к магу в родном городе. Но один раз, потому, если нужно будет долго лечить, то им продолжить придется уже самостоятельно. Если это потребуется, я им скажу. А то, что можно будет подавить за один раз – то я подавлю. Семен сказал, что он это организует и соберет желающих в салоне через час после обеда. Если таковые найдутся.

Они нашлись. Два палубных матроса (больной зуб и обострившаяся язва желудка), машинист (аж два зуба) и боцман. Но боцман скромно пристроился последним, выглядел смущенным – тут явно какая-то болезнь, которую ему стыдно обнародовать. Ладно, сейчас обработаем остальных и ею займемся.

С первыми тремя лечение много времени не отняло. Боцман же, смущаясь, полушепотом попросил избавить его от геморроя. Желательно выжечь проклятую шишку с корнем, чтоб она его больше не беспокоила. А то ни встать, ни сесть от нее.

Я выставил за дверь стюарда, мывшего пол, дождался, пока мне предоставят поле деятельности, и обработал его. Боцману сказал, что выжигать нельзя. Геморроидальные узлы даны человеку не как кара богов за разные прегрешения, а для определенных целей. И болят, и воспаляются они оттого, что у боцмана не в порядке печень, которую ему нужно подлечить. И на крепкие спиртные напитки ему уже надо смотреть только в чужих рюмках, а не в своей. Тогда геморрой ему жить мешать не будет. Выслушал благодарности, повторил еще раз насчет лечения печени и постепенного расставания с горячительным, и пошел в каюту.

Расход Силы ощущался на уровне минус пять процентов. То есть говорить о росте ее запаса на пять-десять процентов вполне можно. Это и радует и настораживает.

В каюте я немного полежал, потом достал карабин из чехла и принялся за чистку. В процессе работы кое-что вспомнил, и, когда с мостика спустился Семен, я его озадачил, спросив, нельзя ли из Симбирска дать телеграмму. Семен ответил, что можно. В Симбирске мы будем раньше (ибо прибавили оборотов), да и все равно агент компании придет к причалу, чтобы передать принятые для судна сообщения и получить телеграммы для отправки. Только мне следует быстро и безотлагательно составить телеграмму и отдать ему.

Я взял со стола почтовую бумагу и быстро набросал текст. В нем я известил тверских коллег, что задерживаюсь в поездке и прошу перекрыть мои дежурства. А я по возвращению рассчитаюсь с добрыми людьми за их добрые поступки. В этом ничего необычного нет, задержавшиеся в поездке маги (слово «колдун» я стараюсь не употреблять) частенько просят о такой услуге, а потом либо отрабатывают ее, либо расплачиваются деньгами. И я подстраховывал, и меня подстраховывали так.

Адресована телеграмма была Руслану Темирбулатову, который в Твери как бы старшина магического цеха. Цех наш официально не оформлен как существующий, но фактически есть. Руслан же возглавляет его из любви к искусству управления, ибо за это ничего не получает, кроме слов благодарности. С тех пор, как он не поладил с ректором академии и ушел из нее, душа его просит вносить всюду организацию и порядок. А мы и рады, ибо не надо ругаться и спорить, составляя график дежурств и прочее. Тем более что Руслан всегда выдерживает стиль «первого среди равных».

Из академии он ушел по причине публичной критики организации учебного процесса и распределения финансов на исследования. И ему намекнули, что, когда он будет ректором, тогда и будет действовать как захочет. А сейчас ректор не он… Знакомые из академии об уходе Руслана сожалели, но говорили, что по форме он был неправ.

Бумагу отдал Семену. Впрочем, меня несколько беспокоило то, что я дал обещание вернуться и рассчитаться за добрые дела. А мне уже были намеки, что я могу и не вернуться.

К Симбирску мы подошли хоть и на два часа раньше графика, но уже в темноте. К причалу швартоваться не стали, отдали якорь на рейде и отправили третьего помощника на шлюпке в порт.

Я поглядел с палубы на гнездо сепаратизма, но при тусклом свете луны и нескольких фонарей гнездо было плохо различимо. Скорее это было гнездышко, а не гнездо. Интересно, когда они пишут свои петиции, то при этом все протестанты в трактир помещаются, или часть остается на улице?

Помощник туда-сюда обернулся быстро. Какие-то бумаги для капитана у него были. Перед сном расспрошу Семена, что там интересного пишут из Казани.

Сейчас хорошее время для дальней связи, но… спать людям тоже хочется. Поэтому сегодня передадут только телеграммы с пометками о срочности или безотлагательности передачи их. Ну а моя телеграмма тем более подождет утра.

Перед сном я задал вопрос Семену о новостях. Он ответил, что распоряжений много, но все по капитанской части. Вот только есть такое сообщение о возможных случаях пиратских нападений в районах Самарской Луки и южнее форта Балаково. Так что эту ночь будем бдить.

На Самарской Луке годами не было случаев пиратства, а вот за последнюю неделю – два. Один неудачный, другой удачный. Две моторные лодки, ориентировочно десять-пятнадцать человек, и что хуже всего – пулемет МГ. После неудачного абордажа кружили вокруг баржи и стреляли, пока лента не кончилась.

Тут мне представилось, как после неудачного абордажа эта лодка обстреляет пассажирские каюты парохода, и результат не понравился. Я поинтересовался, а где были эти нападения на Самарской Луке? Семен ответил, что приблизительно посредине между Горелым Городищем и Самарой. Горелое Городище – это бывший Ставрополь (у него еще одно имя было, какое-то заковыристое). Из большого города в наш мир провалилось совсем немногое, а заводов – вообще ни одного. Город просуществовал еще лет тридцать после Переноса и погиб при набеге кочевников. С тех пор так его и называли. Пару раз были попытки возродить поселение хоть в виде форта, но все что-то мешало – то эпидемия, то еще что-то.

И все-таки мне кажется, что нападения шли из устья Сока. Да, вдоль другого берега полно островов, проток, заливчиков и озер, где пираты могут притаиться, но почему-то я так ощущаю.

Надеюсь, что из Дурных болот спустится по Соку какой-нибудь гибрид бобра с дятлом и устроит пиратам веселую жизнь…

Последнее пожелание для пиратов я высказал вслух. Семен высказался тоже за, но предложил, чтоб Дурные болота родили гибрид из человекоедящих кролика с енотом. Чтобы выходец из нижних планов бытия чередовал изнасилование пиратов с их тщательным полосканием перед тем, как съесть…

Затем я набил патронами пару магазинов к карабину. Один вставил на место, второй прикрепил липкой лентой к цевью. В револьвер вставил обычные патроны, обложился оружием и отправился спать.

Тревожное ожидание отразилось на сне, спал я беспокойно и часто просыпался. Опять во сне всплыли Сендер и Каскелен, только в явно фантастическом виде. И даже во сне это понималось, особенно когда видел себя идущим по залитой кровью улице – когда по щиколотку, когда и по колено.

В балладах и романах герои, стоящие и шагающие по что-нибудь в крови, – гости нередкие. Как и реки, покрасневшие от чьей-то крови. Но это всего лишь литературный оборот, как и поседевший к утру от ужаса человек. Конечно, узкую речушку густо завалившие ее трупы могут и окрасить, но автор баллады про Германа Красивого и Итиль так окрасил, да еще на неделю!

Об этом я и размышлял, проснувшись в три, пока снова не заснул. И проспал уход Семена утром.

Но ночь прошла хоть и беспокойно, но беспроблемно. Я пошел умываться, прикидывая, когда мы будем в Самаре. По графику – около полудня, но у нас образовалось опережение.

Я рассчитывал, что к моменту окончания умывальных процедур прибудет Семен, и мы отправимся на завтрак, но Семен прислал матроса с сообщением, чтобы я отправлялся один, а он занят и на завтрак вообще не сможет попасть.

Я отправился в салон. Народу сегодня было немного – оба купца, я, старший механик. Он сообщил мне, что мы сейчас идем впереди графика приблизительно на час с четвертью, так как ночью часто приходилось убавлять обороты.

Купцы выглядели устало и похмельно. Поскольку в Самаре мы стоять будем всего три часа, им там не разгуляться. Придется пить на судне, послав приказчиков за пополнением «боекомплекта». Если они не до Самары едут – они мне говорили, куда собрались, но я не обратил внимание. А переспрашивать не стал.

Поев, я отправился в каюту и стал собираться. Роман о лисице-девице я засунул на книжную полку. Может, Семену понравится. Или его домашним. Есть еще роман про попаданца, но я подумал и не стал искать его. Перечитывать его не хочется, в Самаре я что-то почитать найду, а в поле будет не до этого. Уложив все вещи, я достал из бокового кармана ранца коробку, завернутую в оберточную бумагу, положил ее на стол и прикрыл чистым носовым платком. Замаскировал.

Семен освободился незадолго до прихода в Самару. Как только он присел к столу, я быстро восстал, захватил его голову руками и обработал точки меридиана желчного пузыря Силой. Капитан Истомин такого коварства не ожидал и покорно сидел, пока процедура не окончилась. Такую активность я развил потому, что Семен, как типичный больной, почувствовав себя чуть лучше, вчера уже намекал, что третьей процедуры делать не надо. Ага. Ему еще долго плавать, прежде чем доберется домой и сможет снова подлечиться. И то если не передумает. А до возвращения в Казань будут еще переживания, алкоголь, недиетическая пища…

А я еще одно обязательство выполнил перед уходом в неизвестное.

Доверенность на случай получения денег от компании Семену я передал, завещание мое лежит у нотариуса в Твери, а Валерию я еще напишу из Самары окончательно. Так что должен я остался только коллегам по цеху, за возможную переработку без компенсации. Надеюсь, Светлая Четверка их не забудет и вознаградит за неудобство.

Я спросил Семена, пойдет ли он на мостик сейчас. Он ответил, что это бремя возложено на старпома. Из-за того, что капитан умаялся от утренней мороки. Я проявил любопытство. Семен нехотя ответил, что вчера среди телеграмм была и одна о необходимости проверить сохранность одной из партий груза в трюме. Вот там и обнаружилась недостача товара. Число ящиков сходится, печати на них целы, а содержимого недостает. К нему претензии вряд ли будут, но без мороки и бумагописания не обойтись. И, предупреждая мой следующий вопрос, сказал, что недостаток был в тех штуках, которые по моей просьбе матрос показывал. И это мне вообще никто не говорил.

Я понял и сменил тему.

Тщательно подбирая слова, я сказал, что в Самаре меня ждет сложное и опасное дело, которое неизвестно чем закончится. У меня не будет возможности вернуться домой и еще раз повидаться с ним. Поэтому мне хотелось бы оставить ему кое-что на память о совместно проведенном времени и совместно пережитых приключениях. Вынул коробку из-под платка и протянул ее Семену.

Из разорванной бумаги на свет явилась небольшая коробка, в которой лежал дерринджер. Костяные накладки рукоятки украшали изображения рыбы с торчащими вбок усами. Ни гравер, ни я не смогли точно вспомнить, как выглядит пресловутый шилоус, и по недостатку времени изобразили его в виде абстрактной рыбы с торчашими вбок усами. А белые костяные накладки сошли за майонез.

– Патроны от «чекана». И старайся не показывать Марине Юрьевне, чтобы ее не терзали смутные подозрения.

«Долгие проводы – лишние слезы». Этой старой истиной я и руководствовался, покидая «Буревестник».

Извозчик довез меня с вещами до Хлебной площади, к гостинице «Хлебная». Название площади сохранилось с незапамятных времен, когда город был центром торговли хлебом. И еще скотом здесь много торговали, отчего один писатель съязвил про город, что «ценят здесь только скотов». Затем хлебная и мясная торговля захирели, зато небывало развилось разное машиностроение. Провалившись в новый мир, город сохранил только один машиностроительный завод и нефтеперегонный завод в окрестностях. Остались еще, правда, пивоваренный завод и ряд мелких предприятий пищевой промышленности. За время, прошедшее от Переноса, появились новые перерабатывающие фабрики, но в не сильно большом количестве. Промышленная мощь осталась в прежнем мире. Хлебная торговля – тоже. Торговля скотом немного воспряла, но была она не очень регулярной. Ибо восточные кочевники, жившие неподалеку, периодически воевали между собой и периодически пытались нападать и на околосамарские земли, что торговлю скотом и переработку его разрушало. Оттого родилось присловье: «как на бойне в Самаре», равноценное выражению «то густо, то пусто».

Поскольку я на пристани сообщил, что завтра отправляюсь в форт Федоровский, то карабин меня в арсенал сдавать не заставили. Но по возвращении оттуда придется сдать. Завтра я отправлюсь туда, побуду денек-другой, затем вернусь обратно в Самару и буду готовиться в поход. На сборы, поиск информации и очередной вещий сон, возможно, что хватит четырех-пяти дней. Сегодня будет день отдыха от плавания. Лавки посещать не буду, погуляю по улицам, если настроение будет. Ах да, еще надо в банке наличные получить.

Сложил вещи в номере, с собой взял только пистолет и чековую книжку и отправился на первый этаж. Лестница как живая гуляла под ногами. Но здесь ничего необычного нет. Этот район перед Переносом был застроен старыми домами, обычно в один-два этажа, редко выше. И, видимо, тогда район совсем потерял товарный вид, ибо все неотремонтированные дома выглядят, как будто сейчас возьмут и развалятся. Но это больше внешне, потому что все плохо построенные дома развалились при Переносе. А остальные терзают глаз, но стоят. И я не слышал об их обвалах ни при мне, ни в преданиях. Эта застройка сохранилась отчего-то хорошо, а вот ближе к рынку уцелели далеко не все дома. Все, что выше четырех-пяти этажей, не перенеслось. Оттого и зияют провалы в рядах их. Кое-где пустыри засажены и превращены в скверики, кое-где огороды на них разбиты, а кое-где просто пустота и бурьян. Еще плохо сохранились дома на поднимающихся вверх улицах. Они тогда съехали вниз по откосу берега и рассыпались. Поэтому там дома недавние, построенные либо из дерева, либо из рассыпавшегося старого кирпича. Хорошо сохранилась только Дворянская улица. Мне говорили, что не перенеслось только три дома с нее. А вот длинная Кондратьевская улица (до переноса называлась Красноармейской) сохранила только восемь домов – самых небольших. Старые деревянные дома часто переносились уже в виде груды бревен и досок.

Я хотел спросить у портье, где здесь поблизости можно пообедать, но он весь ушел в работу, ибо сейчас принимал очередных постояльцев. По виду это купец, приказчик и какой-то господин в восточном одеянии и тюрбане. Не то переводчик, не то охранник. Стоит чуть в стороне и как бы лениво наблюдает за окружающим. Отчего «как бы»? А оттого, что выглядит он, как кот: вроде бы совсем никакого внимания на мышиную норку не обращает и ждет, когда мышь поверит, что ему не до нее. Что-то в нем необычное – аура, что ли…

Я положил ключ на стойку и, проходя мимо, воспользовался заклинанием Истинного Зрения, глядя на этого восточного. И ответ тут же получил – под тюрбаном обнаружились загнутые назад рога. Тифлинг! Он мое воздействие уловил и напрягся, утратив псевдоотрешенное выражение лица. Но я мирно прошел мимо и покинул гостиницу. Пусть расслабится, мне до его подопечного и до него самого дела нет. Хотя странновато – купчина, нанявший тифлинга, должен быть весьма небедным, а остановился он во второразрядной гостинице. Или ему неправильное название гостиницы дали? А, ладно. Где-то тут за поворотом видел я трактир, когда на извозчике ехал.

Трактир «Ивановский» обнаружился за углом, на первом этаже двухэтажного дома. Дом выглядел, как и все дома вокруг, а вот внутри трактира было вполне пристойно. Пустых столов наличествовало много. Я пристроился за стол возле окошка, и сразу же рядом вырос половой.

Я спросил, что у них на обед из горячего.

– Щи с говядиной, суп грибной, суп луковый с сыром. Уха будет к вечеру, свежую рыбу только завезли.

– Щи из свежей капусты или квашеной?

– Квашеной-с.

– Тогда давай суп луковый.

Еще я заказал тушеную картошку со свининой и морс. От горячительного отказался.

Супчик подали почти мгновенно, чем меня удивили. Негустой, с плавающими нитями расплавленного сыра, поджаренным луком и сухариками. Масла туда тоже не пожалели. Вкус мне понравился. Ага, тут еще вареное яйцо обнаружилось. Это от грибных супов надо подальше держаться. Ибо грибы – такая штука непредсказуемая, что… Оттого лечение похмелья и отравлений грибами – это наибольшие статьи моих доходов. И образуются охотно постоянные клиенты.

Так что есть своих благодетелей – кощунство. Пить свою благодетельницу – тоже.

Супчик я дохлебал. Вкус мне продолжал нравиться, но я все же думал, что он будет несытным. Отставил глиняную миску, откинулся на спинку скамьи и стал ждать второго блюда.

И тут из-за дальнего стола поднялась фигура и подошла ко мне:

– Не окажете ли вспомоществование бывшему архивариусу для поправки его здоровья после вчерашнего?

Вид, действительно, «не такой как вчера». Штаны и сапоги выглядят еще ничего, а вот потертый чиновничий мундир покрыт разного цвета пятнами, прямо живая летопись съеденного и выпитого. Но винные пятна преобладают.

– Можно. Только скажи мне одну правду и одну неправду. Тема – по моему выбору.

– Завсегда готов-с!

– Тогда сначала правду. Как сейчас добраться до села Рождествено?

– Чуть ниже пивзавода есть плавучая пристань. Оттуда утром паром ходит, на котором из сего села молочники и рыбаки товар привозят. Среди дня – на той пристани довольно много лодок есть, которые за лепту малую в село перевезут. Ну а вечером – опять паром-с.

Ишь ты, «лепта малая». Может, и правда архивариусом был.

– А теперь скажи, что за памятник стоит на террасе выше Струковского сада, только не тот, где конные и пешие, а тот, что подальше и поменьше?

– А это другой генерал, что в Междоусобную войну воевал против того генерала, чей памятник поближе и побольше!

Во фрукт! Каков Гамбетта! Это он, трепач эдакий, назвал литератора Пушкина генералом, который в Междоусобную войну воевал против генерала Чапаева, который жил на сто лет позже Пушкина!

Но выполнил условие, и даже смешно получилось.

И я приказал половому подать бывшему архивариусу графинчик водки и селедку с луком для поправления его здоровья.

Архивариус меня поблагодарил и курцгалопом унесся вслед за половым, несущим ему вожделенное средство для поправки.

Картошку ждать пришлось подольше, но она меня не разочаровала. Доел, запил морсом, рассчитался и ушел. Свернул на Венцека, пошел по ней до Дворянской улицы (она главная), дошел до круглой площади. Присел на скамейку возле памятника и стал наслаждаться покоем. После хорошего обеда тянуло посидеть. А то и полежать. Повернул голову и поглядел на красный камень монумента. Про памятник рассказывали, что сначала он был памятником царю. Потом, после Междоусобной войны, стал памятником победителю в этой войне. При Переносе статуя победителя осталась по дороге, поэтому монумент долгое время пустовал, а затем был украшен геральдическим животным с самарского герба. То есть козой. Или козлом – кому как больше нравится. Дело в том, что на гербе пол животного разобрать невозможно по причине неподходящего ракурса. А средний обыватель в геральдике не разбирается, и ему невдомек, что часто названия и пол геральдического животного определяется тем, куда направлена голова этого животного. Я в этом тоже понимаю мало, но мой дядюшка, служивший архивариусом, говорил, что по документам, когда скульптуру животного отливали, тоже спорили о деталях, какого пола делать. И тогда какой-то отец города доказал с книгой в руках, что раз животное смотрит на гербе вправо, то это козел. Правда, библиотекарь барона Иттена, он же мой тесть, потом утверждал, что это не так. Но аборигены и Старый Мир могли иметь противоположные мнения. Много интересного рассказывал дядюшка мне… Оттого и подкупил меня этот трепач из трактира – память о дяде Евгении ему сегодня помогла.

Посидел еще немного, вспоминая, потом встал и пошел по Дворянской. Через квартал должен быть синематограф, может, там что-то интересное идет… Синематограф за время моего отсутствия переехал на правую сторону улицы и получил новое название «Олимп». Сегодня в нем шла фильма «Дочь-разбойница». Я остановился, подумал и… пошел дальше.

Перешел через улицу и зашел в здание банка, украшенное колоннадой и напоминавшее скорее древнегреческий храм из старых книг, чем банк. Оно еще в Старом Мире лет сто банком служило, как хвастаются здешние труженики в целях рекламы. Что интересно, фасад здания богато украшен, а боковые стены совсем голые и мрачные. И как на грех, соседние дома этажа на два ниже. Интересно, это при строительстве на декор денег не хватило, или соседние дома когда-то развалились и были заменены более низкими домами?

Получил наличные, вздохнул, глядя на уменьшение цифры на счете. Ну ладно, будем считать, что основные траты уже позади. Прошел вперед еще полтора квартала. Справа было нечто новое – большого пустыря уже не было, а на его месте стоял новый храм Мардога. Заходить туда не стал, пошел дальше. Налево был Струковский сад, направо – три красивых здания, среднее из которых украшал древний самарский герб. Куда же пойти дальше? В сад вниз по Дворянской до пивзавода и конца города? Или подняться на террасу с памятниками «генералам»? Решил, что лучше в Струковский сад. Он вообще невелик, квартала два в длину, и где-то полтора в ширину, а расположен на береговом откосе.

Присел в тени, возле ручейка, вытекающего из фонтана. Это место, когда я был ребенком, для меня было одним из лучших событий выходного дня, когда родители брали меня и сестру в Самару. И чего тут только не было: шипучая сладкая вода, мороженое, разные сладости, интересные статуи, леденцы на палочках, воздушные шарики, артисты в необычных костюмах, дрессированные животные… И сад мне, маленькому, казался огромным и волшебным… Потом я вырос, и форт Федоровский, и Самара показались мне маленькими и тесными. И я уехал посмотреть на мир.

Теперь мне уже не нужно этого огромного мира полностью. Хватило бы немного, своего. А вот где это свое для меня? Здесь? В форте Федоровском? В Царицыне? В Нижнем? В Твери?

От философских размышлений меня отвлек кот. Черно-белый, с пушистым хвостом, он вышел из-за черемухи и пошел наискось по аллее. Я подозвал его. Кот доверчиво подошел, ткнулся мордою в ладонь, выгнулся под гладящей рукой. Потом пошел вокруг моих ног, потерся о них и ушел по своим делам. Я продолжал сидеть на скамейке. Должно быть, именно этого мне не хватало в Гуляй-поле – посидеть возле ручейка, в тени деревьев. Не за столом казино. Не у барной стойки. Не перед сценою.

Так я сидел до половины седьмого. Пора было уже и собираться. Никакой культурной программы на вечер у меня не было. Подумал про синематограф и не решился смотреть предложенное. И ничего не хотелось. Наверное, поем где-нибудь и отправлюсь в гостиницу.

Встал и пошел к выходу. Народу потихоньку прибавлялось, из палаток тянуло разными кушаньями и пивом.

Героически преодолел желание взять извозчика и пошел пешком. По пути решил, что в трактир не пойду, а куплю чего-то и поем в номере. Зашел в пару магазинчиков, где и купил небольшую бутылку топленого молока и пяток пирожков с разной начинкой.

У портье выяснил, как лучше добраться до форта Федоровский. Я попросил его разбудить меня в восемь утра, если сам не встану. Поднялся в номер и занялся ужином. После пирожков ощутил, что спать хочется все больше и больше, не стал противиться желаниям организма и улегся.

В сон я провалился почти мгновенно. Глаза открыл в семь. Чувствовал себя выспавшимся, потому занялся умыванием и сбором вещей. Сновидений не было, но это меня только радовало. Мест багажа у меня было сейчас меньше, так как сумка для еды опустела. Я ее свернул и засунул в саквояж. Пока она там недолго полежит, потом ненадолго наполнится, потом ей опять пора настанет в уголок прятаться. Когда я уже заканчивал сборы, в дверь осторожно постучали. Это был портье, который пришел будить меня по моей просьбе. Я поблагодарил его и сообщил, что успел встать сам, так что…

Нагруженный вещами, я спустился вниз, вышел на улицу и двинулся в сторону «Ивановского». На чашку чая у меня времени вполне хватало. Сегодня с утра в трактире еще никого не было, поэтому я пил чай с ватрушками в гордом одиночестве. Доев, подхватил вещи и вышел. До Хлебной площади было чуть больше квартала, потом она сама, потом еще два квартала вниз и один направо. И вот я на площадке, где с прогретыми моторами стоят машины, числом около десятка, как бортовые, так и наливные. Они каждое утро отправляются на форт, а вечером возвращаются. Служат они для переброски тех продуктов нефтепереработки, которые производятся в небольших количествах. Мазут, дизтопливо и бензин идут в самарский порт по трубам. Им придается охрана, ну и гражданские тоже присоединяются к этим колоннам. Кому срочно – может ехать и сам. На моей памяти за семнадцать лет, прожитых здесь, в год случалось в среднем один-два случая действий разных залетных шаек из степей. И приблизительно столько же нападений всяких чудовищ на людей на дороге. Но здешние жители ощущали, что береженого боги берегут и старались пользоваться оказиями военных. Рефлекс, и рефлекс стойкий. Хоть и не так часто приходят из степей удальцы-грабители, но лучше встречать их с пулеметом, чем с родным ружьем.

Тем более случалось и такое, как мне рассказывал отставной унтер из охраны: полтора десятка всадников атаковали восточный периметр охраны. Было это тогда, когда мне три года стукнуло. Выскочили из рощицы и с криками, гиканьем и выстрелами в воздух ринулись галопом на периметр. А там в три кола проволока, ров, мины и перекрестный огонь «максимов»… Но ребята в халатах и малахаях летели на все это, как будто на беззащитную деревню, хотя не факт, что они бы сквозь это проскакали, даже если бы пулеметчики не стали стрелять. А пулеметчики офигели и глядели на это с видом: это мне кажется или все, что я вижу, – правда? Первым опомнился командир блокгауза – выругался и несколькими затрещинами вернул в меридиан остолбеневших пулеметчиков. Далее всадники жили столько, сколько надо «максиму» на расстрел одной ленты… Потом унтер рассказывал, что они глядели на опустевшее поле с каким-то удивлением – а не встанут ли всадники снова?

Не встали. Потом в сумках нашлось то, что заставило их так озадачить охрану. Корень «ифтедар». Иногда называется «копыто демона». Смысл названия такой, что по мозгам бьет как копыто того демона. Ну вот и подумайте, каково это встреться с такими сорвиголовами в чистом поле, а не за линией проволоки, и без пулемета…

Я подошел к головному «козлу» и обратился к поручику с просьбой воспользоваться конвоем для поездки в форт. Он проверил документы и сказал, что я могу садиться на любую машину, но не в кабину. Сейчас охрана усилена, а потому – только в кузов. Эх, и пыли я сейчас наглотаюсь… Поблагодарил офицера, спрятал документы во внутренний карман пыльника и пошел к машинам. Подошел к третьей бортовой машине, сказал водителю, что поручик мне разрешил с ними поехать. Водитель ефрейтор кивнул головой. Солдат в кабине что-то искал в кармане и на меня внимания не обратил. Вообще они мне должны были сказать насчет того, чтобы я не курил, хоть машина и пустая сейчас. Но мне это говорить не надо – не курю.

Закинул как смог аккуратно вещи в кузов, а затем влез и сам. Сел справа от кабины, пристроив ранец на полу как сиденье. Ветра в это время года будут дуть так, что кабина меня закроет от пыли хоть частично. Чехол с карабином расстегнул, но его не вынул. Пусть так будет, в полуготовности.

Стояли мы еще около получаса. Затем медленно тронулись, спустились вниз и уже возле сведенного сейчас понтонного моста через Самару нас встретили броневики. Один задержался, пропуская колонну, а один ее возглавил. Колеса прогрохотали по понтонам, затем мы проехали через засамарскую слободку (там всего две-три улочки в мое время было, да и сейчас не прибавилось). Далее был КПП, через который нас пропустили без остановки.

Далее нас встретил ветер, несущий в лицо пыль и запах гари. Ну и нефтехимии тоже. Все как всегда – пахнет дорогой и заводом.

Но это будет не так долго. Возле завода пахнет только заводом, если ветер переменится. Пока же он дует так, что население форта отдыхает от заводского запаха.

Хотя к нему привыкаешь. По моим впечатлениям детства и юности, запах ощущался только иногда – когда на заводе были аварии или когда ты уедешь подальше, дня на три, а то и больше – по возвращении. И снова быстро привыкаешь. Но когда включат установку для военных моряков – вот там уж даже тренированное обоняние реагирует.

Путешествие выдалось пыльным, но мирным. Когда мы проезжали центральную площадь Федоровского, я постучал по кабине. Машина затормозила, и я как мог быстро ее покинул. Солдатик за рулем следующей машины давил на сигнал, поторапливая меня. Что значит молодой солдатик – не догадывается, что не все такие гибкие и шустрые, как он.

Я пропустил колонну, пересек площадь и поставил вещички на скамейку перед Народным Домом. Достал из ранца щетки и начал приводить себя в порядок. Напоследок протер лицо носовым платком и пошел в соседнее здание, где помещалась комендатура. Там мне положено было зарегистрироваться. Еще при комендатуре было несколько комнат для проживания командировочных. Вот на них я и рассчитывал. Гостиницы в форту раньше не было (и вряд ли появилась). Если там места не найдется, придется искать людей, которые сдадут комнату. А с этим есть сложности – не знаю, разрешается ли это сейчас. Да и помнит ли кто-нибудь меня через столько лет…

Зайдя внутрь в вестибюль, увидел ефрейтора с красной повязкой на рукаве, восседавшего за столиком. Это новость, раньше они тут офицера держали. Поздоровался и спросил, куда мне нужно пройти, чтобы зарегистрироваться на временное проживание. Ефрейтор восстал со стула, поправил кобуру, взял мои документы, внимательно прочел их и сказал, что мне нужно пройти в третий кабинет. Это по коридору направо.

Я двинулся туда. В коридоре слева были окна, выходящие на центральную площадь и клумбу с фонтаном посредине, а справа шли двери. Но табличек, кто помещается в кабинете, на дверях не было, только номера. Подошел к третьему кабинету, постучал в дверь, услышал: «Входите!» – толкнул дверь и вошел.

В кабинете сидел поручик в черном мундире. Во всех Новых княжествах подобные службы носят черные мундиры, хоть и называются по-разному. Значит, офицеры теперь этим делом занимаются. Раньше учетом приезжавших занимались унтера-сверхсрочники, которым уже здоровье не позволяло в строю служить, а до отставки еще пара лет оставалась.

– Поручик Ветерков. Предъявите документы.

Предъявил.

– С какой целью приехали в форт?

– Посетить могилы родственников.

– А кто у вас похоронен тут?

– Мать, отец, бабушка, муж сестры.

Дядюшку еще не упомянул, но у него не могила, а кенотаф. Ибо он утонул в Великой, а тело так и не нашли.

Контрразведчик вопроса: «а не отсюда ли я родом?» – не задал. Предложил сесть, сел сам и углубился в мои документы. Изучив подробно, достал журнал и стал вносить мои данные туда.

– Чем занимаетесь?

– Частной магической практикой, больше целительской. Иногда веду курсы в Тверской академии, но не каждый год.

– Отношение к военной службе?

– В Тверской армии прапорщик резерва. На сборах резервистов был, но в военных кампаниях Тверской армии не участвовал.

– А в других армиях?

Тьфу ты, опять придется вспоминать.

– В Царицынской и Нижегородской армии, там также числился в резерве. Участвовал добровольцем в военном походе в качестве целителя, но это вне Новых Княжеств.

– Подробнее, пожалуйста.

Еще раз тьфу. Рассказал подробнее. Но мой рассказ у него никаких эмоций не вызвал. Возможно, это профессиональное, а возможно, его службе это – дела давно минувших дней.

Далее я еще отвечал на многие вопросы. Аж скучно стало. Но наконец мои бумаги были заполнены. Далее мне сообщили, что срок проживания пять дней, если я захочу подольше, то надо обращаться с ходатайством. Уехать раньше – можно и без ходатайства. Далее мне нужно пройти инструктаж по пожарной безопасности и положено не пересекать внутреннюю линию охраны самого завода. Далее я расписался в том, что это мне объявили. И пропуск получил, который обязан предъявлять по первому требованию. Уф, теперь у меня свои вопросы.

– Господин поручик, у меня с собой оружие, в том числе карабин СКС-М. Как мне с ним быть?

– Карабин носить в пределах форта только в зачехленном и разряженном виде. Это если вне боевой тревоги. По ней – можно в любом виде. Кобурное оружие – носить можно, но только открыто. Разрешения на скрытое ношение из других мест – недействительны.

– А гранаты?

– Аналогично карабину.

Ну да, это ж не Тверь, где гранаты можно иметь только охотникам за нечистью. Здесь, в приграничном месте, с этим проще.

– Извините, еще один вопрос. У вас при комендатуре были комнаты для командировочных. Нельзя ли ими воспользоваться для проживания?

– Отчего ж нельзя? Из вестибюля, где дежурный, в коридор налево. За последней дверью переход в дворовой флигель, там и комнаты помещаются. Спросите Татьяну Алексеевну, она поселит. Когда заселитесь – на второй этаж, насчет противопожарного инструктажа. Одиннадцатый кабинет.

На этом было все. Я попрощался, спрятал документы во внутренний карман пыльника (их сейчас снова придется доставать) и отбыл.

Прошел вестибюль, оба коридора, переход и оказался перед раскрытой дверью. В ней вполоборота ко мне стояла женщина средних лет и что-то искала на полках раскрытого шкафа. Я постучал в косяк.

– Входите, гостем будете. По какому случаю здесь?

Голос знакомый.

– К Татьяне Алексеевне. Поселиться на пару-тройку деньков. Могу дать списать географию или химию. А вот геометрию нет – Измаил Моисеевич догадается, что списано.

Женщина изумленно обернулась ко мне, и пришлось извиняться. Увы, ошибся. По голосу принял ее за свою одноклассницу.

Меня простили и поселили. Жить я буду в комнате на троих, но пока один. Правда, это положение может в любой момент измениться. В соседней комнате живут два командированных инженера, но они днями и ночами на заводе, монтируют оборудование. Придут, примут по чарочке и валятся спать.

Да, кстати, в полночь флигель закрывается. Кто не успел, тот ночует на коврике у дверей (а коврика-то и нет). Удобства в коридоре. Чай вскипятить можно, а вот еду разогревать негде. Душа нет, в двух кварталах баня. Ну про нее я и сам знаю. Инженерам проще – они на заводе после смены в душе помоются. Курить в помещениях нельзя. Для того во дворике оборудовано место. При курении в неположенных местах – штраф и иные кары. Но это мне на втором этаже расскажут.

Поскольку я не командировочный – стоить это будет новый рубль в сутки.

Я выслушал еще ряд наставлений, был записан в амбарную книгу, заплатил, сам расписался и многого другого положенного исполнил. После чего сложил вещи, вынул из карабина магазин (коль так нельзя) и пошел на второй этаж – инструктаж получать. На вещи поставил сигнальное заклинание, чтобы оно меня извещало, что их сдвинули. Такого, как в Гуляй-поле, ставить не стал. Вдруг явится еще один командировочный и чуть подвинет в сторону. Тут мне немного повезло: инструктор явно хотел побыстрее закончить дело, оттого, узнав, что я здесь много лет жил, обрадовался, дал мне расписаться в книге, вручил краткую инструкцию, чтоб я освежил требования в памяти, и выпроводил. Итак, официоз позади. Кстати, в инструкции было указано, что по боевой тревоге я должен прибыть на восточную сторону периметра «конно, людно и оружно» и обратиться в блокгауз номер три к его начальнику. Время еще раннее. Пойду на кладбище, оценю предстоящий объем работы.

Но прежде я вернулся в командировочный флигель и расспросил у Татьяны Алексеевны, где можно поесть и где сейчас располагаются разные магазины.

Уже было довольно жарко, поэтому пришлось применить старый самарский опыт – ходить по теневой стороне и возле каждой колонки на лицо плескать водой. Жарко здесь летом, особенно в июле-августе, но и сейчас тоже лучше не гулять по солнцепеку. Тем более что я шел по улице, застроенной домами на одну семью. А в таких домах отчего-то повелось ставить дома фасадом на улицу, а двор с деревьями располагать сзади. Семье это, может, и лучше, а вот улица получается голая и без тени деревьев. Вот на западной окраине, где стоят восьмиквартирные дома и казармы для рабочих, там с посадками все хорошо. А улицы Волжская и Самарская вообще засажены яблонями и черемухой. Детьми мы туда часто бегали – полакомиться. Хотя у многих свои яблони во дворе были. В то время среди взрослых было принято, чтобы отгонять детей от яблок, когда они еще зеленые. Поэтому, кто бы ни шел мимо, он нас отгонял, пока общественные яблоки несли угрозу. Как созревали – уже никто не мешал. Даже помогали сорвать, если прохожий видел, что ребенок еще маленький и не дотянется. Правда, требовали всегда вымыть или вытереть. Интересно, это еще сохранилось или уже забыто.

Старое кладбище находилось на песчаном берегу старицы. Давно я тут не был. Вошел в железные ворота, точнее, в их пешеходную часть. Рядом была широкая часть, для въезда катафалков, но ее открывали только при похоронах. А посетители ходили через эту калитку. Возле домика кладбищенского сторожа лежали несколько образцов надгробных плит. Ага, значит, здесь еще хоронят и можно будет тут же узнать насчет возможной замены или ремонта памятника и оградки. Вот сейчас погляжу, а потом подойду, уже зная, что требуется. Мне идти прямо, до огромного памятника сыну купца Званцева, потом свернуть налево, потом еще пару рядов, и там будут могилы матери и отца. Бабушкина могила на другом краю. А дядина где-то рядом с ней. А вот где муж сестры похоронен, я точно и не знаю. Надо будет у сторожа спросить, если у него ведется учет похорон в какой-то книге.

Вот и могилы. Умерли они в разное время, но отец после смерти матери договорился, чтоб для него оставили место рядом с ней. И через восемь лет лег рядом с матерью. Здравствуйте, мама и папа. Если так можно говорить уже мертвым.

Я присел на лавочку и погрузился в незримую беседу с теми, кто ушел в эту землю, но остался в моей душе.

Сестра, когда после смерти мужа уезжала отсюда с детьми в Ахтубу, привела тут все в порядок. И это чувствовалось. Оградка, скамейка и столик требуют только покраски – все же семь лет прошло. Памятники тоже в порядке, нужно б только подновить краску, которой залиты буквы надписей. Ну и траву повывести… Теперь к бабушке.

А вот там оказалось не так хорошо. Тут виновата больше баба Аня. Перед смертью она заявила, чтоб на ее могилу не устанавливали каменного памятника, ибо не хочет она, чтоб ее плитой давило. Поставят пусть деревянный крест, как христианке, и даже не пишут на нем ничего. Бог ее и так знает, мы тоже знать будем, где она ляжет, а более ничего и ни для кого ей не нужно.

Отец сделал чуть по-своему и хорошо сделал: поставил небольшую каменную пирамидку с надписью, но не на саму могилу, а как бы в головах. Вот по этой пирамидке ее могилу я и нашел, потому что крест сгнил и развалился. Травы тоже много выросло, еле пирамидка нашлась.

А вот дядюшкин кенотаф оказался в идеальном порядке. И даже подсохшие цветы на могиле лежали. Видимо, женщина, любившая его, до сих пор жива и посещает. История эта романтическая, как раз в духе моего дядюшки. Он влюбился в одну замужнюю даму, та тоже его полюбила, но не могла разорвать уз брака. Так вот они и любили друг друга, пока смерть их не разлучила. Интересно, жив ли еще тот муж, бросить которого она так и не решилась при жизни дяди Евгения. Впрочем, история эта случилась во времена моей юности, поэтому мне могли не рассказать всех подробностей. Собственно, так и было, поскольку имени и фамилии мне родители так и не назвали. А дядюшка, как джентльмен, тем более. Или это уже не возлюбленная дяди, а его дочь? Кто знает…

Что ж, теперь пора к сторожке, вопросов к сторожу накопилось много…

Сторожа я застал на рабочем месте. Поздоровавшись, я спросил, ведется ли на кладбище какая-нибудь книга учета захоронений, потому что я хотел бы найти место захоронения мужа сестры, но не знаю, где точно он похоронен.

Сторож ответил, что учет этот ведется, но не им, а в жилищной части комендатуры. Это на втором этаже здания. Затем я спросил, как найти какую-нибудь организацию, которая сможет быстро изготовить крест и установить его. Оказалось, на улице Волжской, в пристройке к третьему дому, есть такая контора. Обычно она занимается похоронными услугами для тех, кто не работает на заводе (действующие работники завода погребаются за его счет, это в контрактах прописано), или если человек желает чего-то для себя необычного. Так что контора и кремацию организует, и похороны, и установку памятников. Крест у них может оказаться и готовым.

Что ж, теперь пойду обратно. Живому в царстве мертвых тоже долго пребывать не нужно. Он еще успеет сюда. Сначала в жилищную часть, потом пообедаю, потом в эту контору на Волжскую.

Было очень жарко, так что я уже не только у колонок увлажнял лицо, но и пил. Поэтому пребывание в жилищной части, где толстые стены хранили прохладу, мне очень понравилось. Сидишь, постепенно тебе все лучше и лучше, и даже то, что нужные бумаги ищут в подвале и уже долго, тебя совершенно не беспокоит – пусть ищут подольше… Но в итоге меня ждал сюрприз. Оказалось, что муж сестры в списках похороненных не значился. В списке кремированных – был. Значит, Никифор Ильич либо завещал развеять свой прах над любимым им местом, либо Анастасия увезла урну с собой. А в письмах она ничего об этом не писала.

В благодарность за поиски журнала семилетней давности по пыльным закоулкам я спонсировал отставного унтера, который на этом учете сидел и поисками занимался. Да, знаю, преступление. Но не сделал бы – чувствовал бы себя неудобно. И отставник вечером выпьет пива, смыв архивную пыль с глотки.

Выходить на улицу не хотелось несмотря на голод. Потому я посидел внизу, выпросив у дежурного в вестибюле стул. Сидел и вспоминал разные интересные захоронения и надгробные надписи.

Сначала вспомнил про Балаково. Там, в сухом грунте, многие тела высыхают и не истлевают. Хотя смотреть на них неприятнее, чем на скелеты такого же возраста. С балаковских мумий мысль перескочила на Царицынское западное кладбище, где столько интересных надгробных надписей. Там чаще хоронят своих аборигены, потому на нем соседствуют самые различные способы упокоения. И на надгробиях самые разные языки встречаются. Вот, помню, на вилларском: «Вышел я в поле для посева, но ударила в меня молния, и не увижу я теперь итога дел своих». Проникает. Или надпись, сочиненная матерью (этого языка я не знал, мне перевели): «Всем был хорош мой сын, и все мне завидовали. Даже Смерти стало завидно, что у меня есть он, а у нее его нет».

У выходцев из герцогства Ребольд вообще не принято на могилах писать имена и фамилии. Они оставляют там два-три или чуть больше рисунка, которые должны сказать все о человеке. Например – трость, книга, четыре звезды кучкою. Означает: человек был книжником, дожил до старости, имел четырех дочерей.

А в Харазе я видел монумент в честь какого-то древнего полководца. Это была стела с выбитым на нем текстом. Сначала перечислялись победы этого человека, а заканчивалось все такой строкой: «После победы на Синей реке никто не мог встать в поле против него, ибо у всякого врага мужество стекало по ногам при звуке его имени».

А самую смешную и неграмотную эпитафию я встречал в старой книге: «Увы увы ты наповал на небо вкусивши гадостей земных и водно часье ввысь воск парил от всех своих нуждежд а нам свою болонку пре под нос мол ах тяжка ты дуля в земной удоли смертного».

Поскольку я, вспоминая некоторые надписи, не удержался от смеха, ефрейтор-дежурный не выдержал и спросил, отчего я смеюсь. Я ему и рассказал, чем доставил пареньку неподдельное удовольствие. Он ведь был совсем молод и не успел посмотреть мир. Я еще добавил про разные харазские достопримечательности. Время проходило приятно и в приятной прохладе, но сколько ни тяни, а идти-то надо.

Харчевня, которую мне рекомендовали, была по дороге к улице Волжской. Но, пока я дошел, пот лил с меня градом и пить хотелось со страшной силой. Я заказал холодный свекольник, гречневую кашу с молоком и двойную против обычной порцию морса. Выбрал все это я, исходя из температурных условий. Все пошло на ура, но вскоре стало неприятно печь в желудке. В итоге последний участок пути я страдал не только от жары, но и от изжоги. Не то там кухня была такая, не то так желудок отреагировал на холодную еду. Правда, по Волжской идти было полегче из-за того, что улицу в свое время хорошо озеленили.

В погребальной конторе «Безенчук» мне обрадовались. Что навело на мысль, что с клиентами у них не так густо. Название же навело на мысль про одного литературного героя, тоже гробовых дел мастера. Но тут все не столь однозначно. В Самарской губернии до Переноса был поселок Безенчук, район с таким же названием и небольшая речка, впадавшая в Волгу ниже Самары.

Район и поселок остались где-то в иных отделах мироздания, а вот речка слилась с местной Иден, оттого сильно увеличилась. Ландшафт получился тоже гибридный, но, слава богам, Дурных болот не образовалось. Называли ее пришлые и аборигены, кому как хотелось. Аборигены чаще по-старому, потому что на языке местных кочевников «Иден» означало «Молодая луна», а «Безенчук» не означало ничего. Рыбная ловля там считалась весьма хорошей, хотя и похуже, чем в Кинеле. Но не в пример безопаснее.

Труженики конторы сказали мне, что крест у них есть и они его могут установить тогда, когда мне удобнее, хоть завтра. Мне только нужно назвать, где могила, и дать образец надписи на кресте, то есть кто там покоится и что я еще пожелаю написать – выражение из христианской священной книги, например. Вообще я сам собирался купить краски и кисти и подновить буквы и оградку облагородить, но коль ребята тут такие шустрые, может, им это поручить? Цены, судя по прейскуранту на стене, здесь куда меньше тверских. Так и решил. Ребята приняли у меня заказ на крест (надпись на нем я делать не стал, памятуя бабушкины слова) и подновление краски. Поскольку я не знал, на каких линиях произведены захоронения, а ориентировался на глаз, то договорились, что встретимся завтра в десять у ворот кладбища. Я покажу, где нужно, и могу проконтролировать исполнение заказа. Я подписал договор, оставил им аванс и, попрощавшись, вышел. Теперь куда б деться при такой жаре? Будь прохладнее, можно было б погулять по улицам, ведь всюду есть что вспомнить.

Оттого я зашел во двор пятого дома, устроился на скамейке в тени и предался созерцанию и раздумьям. С самим двором пятого дома в моей жизни ничего не связано (забегал сюда несколько раз во время игр), поэтому я смотрел на кота, пытавшегося поймать голубей, на игры стайки ребятишек, на густо засаженные цветами клумбы… Да и самому было что вспомнить.

Так шло время. Прогудел гудок завода (это значит, что уже пять), вскоре стали появляться люди, идущие с работы. Пора и мне идти. Желудок чуть притих, но удовольствие от сегодняшнего дня он мне уже испортил. Есть еще место, где я могу поужинать, но вдруг там окажется тоже нечто снова непереносимое для желудка? Оттого я решил повторить самарский опыт с ужином, купив молока и нечто печеное, и поесть в номере. Вообще с четырех до шести в самарском климате самое пекло бывает. Может зайти в этот самый «Уютный уголок», вдруг там есть веранда, где тень и прохлада?

Пошел туда. Веранда там была, но там уже сидело много народа, громкое веселье, табачный дым коромыслом… Ну его, пойду лучше за молоком и пирожками… Молока купил целый литр, решив, что хуже не будет. Если до утра не скиснет, то попью чаю с молоком – неплохое средство при разных желудочных неприятностях. А скиснет – невелика потеря. Пирожков тоже купил с запасом, аж десяток. С капустой и яйцом пойдут на съедение сейчас, а с вареньем на утро. Что безопаснее при хранении – надо есть во вторую очередь.

Пришел в гостиницу, почистил обувь и одежду, умылся и сел есть. На часах было семь. Для ужина нормально, но вечера еще много. Поскольку перлы из жизни попаданцев я оставил Семену, то пришлось читать руководства по маузерам. К темноте они уже так надоели, что за наставление по гранатам браться не хотелось. Инженеры из соседней комнаты пока не возвращались. Не то еще не все смонтировали, не то на веранде «Уютного уголка» отдыхают.

Молоко вышло все, проблема с прокисанием решена окончательно и бесповоротно. Желудок успокоился и на пирожки реагировал вяло.

Пора спать. Револьвер на столик, часы тоже, кольт под подушку, сторожки на окно и дверь, одежду в шкаф, а сам под простыню. И пусть приснится мне нечто приятное вроде купающихся девушек или восточного базара…

Мечты, мечты… А вышло совсем по-другому. Вообще из ряда вон выходящий сон.

Я был во тьме, и мне звучал голос:

– Третий. Третий! Я не вижу тебя, но ощущаю твое движение по Итилю. Отступись, третий. Что тебе до Закатной Пущи. Что тебе до изнанки планов власть имущих, которые делят власть и золото на берегах Итиля. Отступись. Ты ничем не обязан пославшим тебя. Они тоже отступятся или найдут себе другое орудие. Тебя никто не упрекнет, даже ты сам. Отступись. Я смогу вознаградить тебя за этот шаг назад. И не только золотом или Силою. Твои родители умерли уже давно, и я не смогу воскресить их. Но твою дочь – смогу. Это нелегко, но я смогу. Вернись обратно. Петля Судьбы не хуже петли палача.

Темнота на какой-то краткий миг расступилась, и я увидел Не-мертвого. Как будто сквозь толщу воды со дна реки. Скелет, обтянутый кожей. Глаза, светящиеся, как угли пекла. На голове герцогская корона. На шее тяжелая золотая цепь с магически активными включениями. Ветхая черная мантия. В руке сухая дубовая ветвь, только желуди на ней не обычные, а золотые.

И снова непроглядная тьма и глухой голос:

– Отступись.

Я открыл глаза. Пот буквально заливал меня. Так потеют только фанатики бани в парилке или эпилептики после припадка. Другая жидкость тоже рвалась покинуть меня. Я встал. Ноги подкашивались. Дошел до туалета, сделал свое дело, плеснул воды на лицо, затем отхлебнул воды из-под крана. Чуть отошел. Но сердце колотилось, как у затравленного зайца. Поковылял обратно, пройдя сквозь мощную волну перегара из соседней комнаты (вернулись-таки с «монтажа»). Расстегнул саквояж и влез во внутренний карман. Пальцы нащупали небольшой квадратный флакончик. Теперь десяток капель в стакан воды (спасибо, что здесь принято ставить графин с водой в комнату). Взболтал и выпил. Теперь можно надеяться, что сердце не сдаст. Подошел к окну, распахнул его. Вернулся к кровати и свалился на нее (прогнутая сетка лишь чуть-чуть не достала до пола).

Ритм сердца понемногу редел, уже не напоминая его ритм у ребенка или у кролика. Пот тоже высыхал под потоком ночной прохлады.

Нет, ну не верю я в то, что Не-мертвый так обращался ко мне! То есть если он сочтет нужным, то найдет и обратится, и гонца пришлет, да еще и гонца, который от старости не умрет, если с ответом задержка выйдет. Но не может существо такой силы уговаривать меня отступиться. Переговоры ведут близкие по силе противники.

Нет, это воображение разыгралось! Или это испытание со стороны наблюдающих за мной? А вот это более вероятно, чем Властелин Ужаса, обращающийся к какой-то мелкой сошке с предложением отступиться за чрезвычайную цену.

И ведь как точно нацелено – в самое сердце! Не властью, не Силой, ни толпой девственниц соблазняют, а именно тем, от чего сердце идет вразнос. Нет, любезные, еще раз такое ниспошлете про дочь – действительно отступлюсь!

Сердце стало биться редко – получилось сорок два в минуту. Наверное, многовато принял лекарства. Но кто ж знал – рекомендация по нему пять-десять капель, а я крупнее среднего больного.

Но все обошлось. Ритм увеличился и стабилизировался самостоятельно. Встал и выпил еще воды. Потом закрыл окно. Только простуды еще не хватало.

Но все-таки кое-что мешало признать сон простой игрой воображения или проверкой на лояльность. Две детали смотрелись подозрительно, ибо дублировались с прежними снами. Дубовая ветвь с желудями и зеркало ртути. Наверное, то, что я ощущал как взгляд из-под воды, – не вода, а ртуть в чаше для поиска удаленного предмета или человека. Два пересечения вещих снов. Если предположить, что во второй раз меня проверяли, то в первом-то случае – нет!

Игра воображения? Что-то повторяется эта игра. А когда сведения о чем-то повторяются, значит, так оно и есть. И еще – у врага может быть более хитрый план. Если у меня сдаст сердце от такого предложения, то и воскрешать никого не потребуется. Угроза уйдет сама.

Нет, не верю!

А с другой стороны – отчего выбран именно я? Не абориген, а пришлый, не фанатичный поклонник Светлой Четверки, не доктор магических наук, не потомок Арсина Бэраха? Отчего бы Светлой Четверке не стронуть с места трехсотлетнего (по слухам) Валера, чуть подлечив ему старые суставы и усилив его командой из подающих надежды его учеников? Они б ему чай кипятили, уставшие ноги массировали и заодно делу учились…

Или, коль нужны обязательно пришлые – то Сфинксов (пообещав в награду неограниченное количество пива)?

Но Светлые боги и их аватары не взялись за само собой разумеющиеся варианты, а взялись за меня. Значит, для чего-то нужен именно я, то бишь есть во мне нечто, которое видно им, а мне – нет. Но только что это?

Неужто правда то, что дядя как-то сболтнул про давнюю примесь эльфийской крови? Ага, аж два раза. Гляньте на меня – эльфа я напоминаю только ростом. А вот ушами – увы… И в лесу душа не поет и не чувствует себя дома. А неплохо бы, чтоб в нужный момент оказалось, что я – реинкарнация некоего великого эльфийского волшебника минувших времен, хе-хе…

Что-то тут не так, но что – никак не могу догадаться. Оттого, что непонятно, за что меня выбрали, – за что-то или оттого, что другого выбора не было.

Перевернул подушку, устроился поудобнее. Надо заснуть. Только вот незадача – захотелось невинный сон про девиц посмотреть, а получил кошмар. Чтоб сейчас пожелать, чтоб сон нормальным оказался? Так и заснул, не зная, что пожелать.

И приснилась мне кавалерия, грозно идущая в атаку по степи. Волны всадников прокатились через меня, совсем рядом, но не задевая. И смотрел я на это как-то снизу, словно лежал на земле. Кавалерия была какая-то давняя, регулярная, но с шашками. Не сегодняшние драгуны, которые вместо шашек тесаки таскают.

Должно быть, это дела давно минувших дней, вроде той самой Междоусобной войны. Тогда стороны кавалерией широко пользовались. Победившая сторона вообще две конные армии имела, в каждой по четыре кавалерийские дивизии. Огромные массы. Если сейчас в тверской армии всех драгун с «горгулий» согнать и на коней посадить, то едва наберется четверть этой конной армии.

Проснулся я в полвосьмого. Чувствовал себя вполне нормально, ни сердце, ни желудок не беспокоили. Вышел в коридор и узрел соседей – инженеров. Гульнули они вчера здорово и сейчас обсуждали животрепещущий вопрос: похмеляться или нет? Если похмелиться – на завод не допустят с соответствующими последствиями. Прощай тогда контракт. Не похмелишься – здравствуй, белая горячка.

Ага, трижды ха-ха. Нашли чего и когда пугаться.

Им до белой горячки еще дожить надо, а до того еще и пить бросить. Попробую-ка им предложить помощь. Не заработаю, так поехидничаю.

– Привет вам, соколы ясные! Что крылья-то приопустили, пригорюнившись? Аль вчера водку с пивом вкушали до состояния не летающего, а пресмыкающегося?

Инженер, что повыше ростом, ругнулся. Тот, что пониже, пробурчал нечто в смысле, что мне за дело до того.

– Да, в общем, никакого. У меня руки не дрожат, и изгнание с работы, ежели похмелюсь, мне не грозит. Могу и мимо пройти. А могу и помочь магической детоксикацией. Один день лечения и три приема снотворного средства на ночь. И даже на работу сегодня пойдете без последствий для контракта. Все это, естественно, при том условии, если опять гудеть не будете. И гудеть не надо с недельку.

– А почем?

Ага, пробрало.

– Десятка с носа. Марками не беру. Шелонгами тоже, ибо патриот (это я так просто, из противности).

Высокий опять ругнулся. Сосед сказал ему:

– Чего экономить-то? Похмелимся – контракт накроется, ибо выгонят. Потери значительно больше будут. Не похмелимся, терпеть будем – фиг знает что получится из монтажа. Замкнет цепь от ошибки – не рассчитаемся. Куда ни кинь – всюду клин. Да и не обеднеем-то…

– Ну тогда ты первый, а я посмотрю, может, соберусь…

Низенький нашарил кошелек, протянул мне стопку монет. Я отправил их в карман, спросил, сколько у них есть времени. Ответили, что приблизительно час есть. Я подвел его к кровати, уложил, сказал, что сейчас он заснет и будет спать минут двадцать. Потом пробужу и еще раз обработаю. Сегодня он будет больше обычного мочи выделять, так что пусть не пугается. И самое главное – ни капли спиртного. Неделю.

Далее я его усыпил и, не жалея Силы, обработал. Как проснется, поставит рекорд по отделению мочи.

Повернулся к высокому, который как раз наливал себе третий стакан воды.

– Дело твое, но лучше начинать сейчас. Если ты не поспишь эти двадцать минут, то придется обрабатывать тебя Силою сильнее. Это и неприятнее, и будет стоить не десять, а пятнадцать.

Высокий помянул демонов с демоновыми матерями и полез за кошельком. Это, конечно, не так ярко, как двоюродный дядя Алексей в борьбе с царицынскими торговцами, но мощно получилось.

Когда он тоже захрапел, я отыскал Татьяну Алексеевну и попросил ее согреть чайку. Пока вода грелась, завершил свой туалет. Когда инженеры проснулись, я сидел в их комнате за столом и допивал чай. Сахар у меня был свой, а заварку, грешен, у них позаимствовал.

– Ну что, соколики? Не дрожат уже крылья? Готовы взвиться орлами? Не тяжело ль дышать от удушения жабою?

– Да нет, ничего так. Все еще не прошло, но уже совсем по-другому. Почти что хорошо.

Это отвечал низенький, а высокий ставил в этот момент рекорд по мочеотделению.

По его возвращении я их еще раз обработал. Признался в похищении заварки, но они на это внимания не обратили, занятые срочными сборами на работу.

А не зря поработал: в дыхании мерзкий запах ушел, руки не дрожат, лица прояснились. Повторил насчет снотворного и даже начертал название на бумажке. И насчет воздержания повторил тоже.

За окном забибикала машина. Инженеры спешно заперли дверь и побежали к выходу. Довольный собой, я пошел заниматься своими делами. Но что-то мешало быть полностью довольным собой, какая-то мелочь диссонировала. Поразмыслив, я догадался, что именно меня раздражало. Разговаривал-то я с ними как ехидный старый дед или тесть, ехидно же выговаривающий непутевому зятю про его вчерашние непотребства, в пьяном виде совершенные. Угнетало не то, что как ехидный дед, а то, что как дед.

Револьвер с собою брать не стал, ограничившись кольтом и прицепив подсумок. С учетом вчерашней жары пыльник надевать не стал.

Прислушался к себе – хоть Силы и не жалел, щемящего ощущения пустоты в груди нет. Это хорошо. Но надо еще попробовать потратить и посмотреть на результат.

Ребята из «Безенчука» меня уже ждали возле ворот кладбища, подъехав на своем «полевичке» с прицепом. Я поздоровался с ними. Второй из них выскочил из кабины и побежал отпирать ворота.

Как только он вернулся, я вскочил на подножку с его стороны и стал показывать дорогу. Сначала мы подъехали к могилам родителей, и я показал фронт работ. Далее мы двинулись к бабушкиной могиле. Ребята стали собирать крест из деталей, а я решил сам извести траву на ней. Маг Огня на моем месте ее бы выжег до образования корки на земле. Без корки они считают работу халтурой. О чем существуют анекдоты в магической среде, посвященные приключениям магов Огня на кухне. У меня Стихия другая, и сейчас я ею воспользуюсь как косою. Что и проделал, выкосив траву вокруг холмика начисто, а на нем самом – на половину высоты. Крест уже был собран. Ребята воткнули его острием в землю и пошли за кувалдою. А зачем нам кувалда, есть для того Воздушный Молот. Раз, два, три – и крест вбит. «Безенчуки» аж обалдели, глядя на это. Но ненадолго. Далее они стали подновлять пирамидку, а я устроился в тени машины.

Вот теперь уже потеря чувствовалась, но несильно. Где-то минус десять процентов.

Закончив, ребята закрепили венок, и мы поехали к могилам родителей. Здесь уже траву косили они. Работали они качественно, и я решил не мешать им, пусть заканчивают сами. Жара уже опять чувствовалась. Причем парило, как перед дождем. Перед уходом я рассчитался с ними полностью. Они явно обрадовались. Видимо, думали, что за свое участие я их плату срежу.

Бросил прощальный взгляд на могилы и пошел к выходу. Проходя мимо дядюшкиного надгробия, решил удовлетворить любопытство, узнав, кто же за ней ухаживает. О чем и спросил сторожа: не видел ли он, кто ухаживает за могилой. Сторож подумал и сказал, что раз в месяц-два приезжает женщина лет тридцати – тридцати пяти на вид. Иногда одна, иногда с дочкой лет семи. Машина богатая. Сопровождают ее два охранника и шофер. Цветы она сажает лично, а за лопату берется кто-то из охранников.

Вот как. Значит, от дядюшки остались не только надгробие и память знавших его людей.

Я попрощался со сторожем и ушел. В принципе все в форту мною сделано, можно еще погулять по улицам и посмотреть на памятные места (насколько жара позволит), ну и можно еще на страдальцев-инженеров поглядеть. Но тут все зависит от возможности уехать в Самару. Если это можно сегодня, то программа свернется, если завтра – то можно и все это сделать.

Я вошел в здание комендатуры и спросил дежурного, где я могу узнать про оказию до Самары. Дежурный сказал, что следует обратиться в транспортную службу. Второй флигель во дворе, только заходить через ворота, обогнув здание справа.

В транспортной службе у меня тщательно проверили документы и даже позвонили контрразведчику в третий кабинет. Далее острый приступ бдительности притупился, и мне сообщили, что можно уехать сегодня вечерней колонной, а можно и завтра утром. Из-за поломки водопровода в гарнизоне повезут солдат в городскую баню. Я сказал, что это меня устраивает больше. Тогда мне нужно будет подойти к восьми к дежурному. От комендатуры поедет «виллис» сопровождения, в него меня и посадят. Мне вручили листочек-разрешение и отпустили.

Пора было обедать. Я решил пойти во вчерашнюю харчевню, только заказать не холодные блюда, а горячие. Может, так пойдет лучше. Поэтому холодным был только морс, а картофельный суп и каша с говядиной – горячими. Поев, я сразу взмок, но желудок промолчал. В жару с холодной едой вечно неудобства, хоть ее и хочется. Либо желудок возмутится, либо горло простудишь.

Я поглядел на родительский дом (это было служебное жилье, поэтому там жили уже другие люди). Увидел школу, магазины, в которые меня посылали, баню (увы, придется мыться в Самаре), прочие памятные места. В основном все осталось прежним. Не было только людей, которых я знал и которые знали меня. Того самого меня, который качался на этих качелях, учился в этой школе, бежал по этой улице, целовал девушку под этой липой… Это время ушло, и ушел тот самый я. Мне была дарована возможность еще раз взглянуть на начало своей жизни, на памятное и дорогое мне.

Эту песенку про осень любила петь моя бабушка. Когда-то давно, уже не в этой жизни.

Ужинать я решил так же, как и вчера. Но на сей раз до утра не дожили ни молоко, ни пирожки. Татьяна Алексеевна уже собиралась уходить. Я спросил, будет ли она завтра утром, в полвосьмого, чтобы сдать место. Она сказала, что да, будет.

Страдальцы-инженеры явились в девять.

Они поведали, что дела пошли на лад, работать они смогли, и никто к ним не придирался за вид, не такой, как у всех. Правда, они устали больше обычного.

Я заметил, что это хорошо, и спросил далее, а ели ли они. Они ели. Поэтому и подверглись второй обработке Силою. А вот в аптеку они не попали. Я сделал вид, что не понял, отчего они не попали, и выговорил им за это. И добавил, что, если они не смогут сами успеть в аптеку, пусть попросят местных купить.

Наведя страх божий на пьяниц командировочных, я отправился к себе в комнату. Вещи, за исключением мелочей и туалетного несессера, были уложены. Еще немного пободрствую и лягу.

Мысли мои вернулись к минувшему сну. И тут я вспомнил момент, который ранее упустил. Голос назвал меня третьим. Как и явившийся в первых снах Гордимер, который тоже назвал меня третьим и сказал, что еще двое уже начали свой путь (или вот-вот начнут, ибо точно уже не вспомню).

Поскольку это было инспирировано известно кем, то и продолжать называть меня третьим могут только посланцы известно кого. А вот для Не-мертвого я третьим быть не должен. Даже если он засек всех трех, то наша последовательность ему вряд ли известна: кто из нас первый, а кто второй. То есть мнение мое склонилось к версии испытания. Хотя тут все зыбко и ничего точно утверждать нельзя.

Хотя, если личем стал мой однокашник Миша, с которым мы столб кукишем завязывали, то название «третий» тут в жилу. Я их тогда в кабаке нашел с Кириллом, они там абрикосовку хлебали и мне посоветовали.

Я улыбнулся этой версии, но сомнения оставались. Подумал, может еще почитать наставление по маузеру, и не стал делать это. Спать уже сильно хочется. А с такими снами еще и выспись…

Сон был каким-то пустым и незапоминающимся. Но выспался я хорошо и чувствовал себя бодро.

Быстро умылся. Увидел, что инженеры уже ушли, вырвал из блокнота листок и написал на нем «Снотворное!!». Листочек вставил под номер комнаты. Вот – злобный маг уехал, но беспокойство после себя оставил. После я нашел Татьяну Алексеевну и сдал ей комнату.

Пора было идти к дежурному. Вскоре «козлик» подкатил к дверям. Я вышел, поздоровался и протянул вчерашнюю бумажку, сказав, что мне разрешили доехать до Самары с колонною. Подпоручик внимательно изучил мои бумаги и сказал, чтобы я грузился на свободное место сзади. Я пошел за вещами. Пока я грузился, офицер зашел в разные отделы комендатуры, потом вернулся с какими-то бумагами, сел в машину и скомандовал:

– Попов, давай!

Водитель газанул.

Машина наша подъехала к казармам гарнизона, где к ней пристроились еще два грузовика с ожидающими помывки солдатами и еще один «козел», но с пулеметом. Колонна двинулась к воротам форта.

Колонна шла на хорошей скорости, никто на нас не нападал, КПП в засамарской части нас не задерживал, поэтому я вскоре уже прощался с военными и желал им всяческих благ. Им еще надо было ехать в городскую баню, а мне до «Хлебной» совсем немного. Я направился туда, но в гостинице (точнее, перед ней) меня ждал сюрприз. На входе в гостиницу стоял городовой и не пускал в нее никого. Перед входом уже собралась небольшая толпа: трое с вещами в руках (явно товарищи по несчастью), пяток зевак и молодой человек с блокнотом в руках и фотоаппаратом на шее. Явно щелкопер из местной газеты. Все требовали ответов у городового, но тот все отвечал:

– Не велено пущать! Место преступления! До окончания расследования ничего сообщить не можем!

Увели небось у какого-то купца что-то дорогое, вот теперь и расследуют. Надо искать другое место.

Я напряг память, вспоминая, где еще видел гостиницы, но тут из-за угла выехал извозчик. Пустой! Я рванул к нему и опередил двух ранее стоявших на крыльце с вещами. Хе-хе, вовремя надо спохватываться.

Извозчику я сказал, что желаю в гостиницу, но не в «Ройаль», а в такую же, как вот эта. Он предложил отвезти меня в гостиницу «Новый торг» возле центрального рынка. То есть не так и далеко отсюда. Я согласился. Доехали действительно быстро. Гостиница явно недавно построена. Я такой раньше не видел. Правда, не смог вспомнить, что раньше было на ее месте. Наверное, самые обычные дома, раз не запомнились. Извозчику я велел подождать, вдруг там мест не окажется, тогда дальше поедем. Места были, поэтому я вернулся, расплатился и забрал вещи.

Да, гостиница явно новая, в холле еще ощущается слабый запах лака и краски. Номер стоил дороже «Хлебной», но куда ж деться… Вещи наверх не я поволок, а паренек лет шестнадцати. Расплатился с портье пока за двое суток и задал ему вопрос: а не знает ли он, что в «Хлебной» случилось, раз туда никого не пускают? Портье ответил, что там вышло кровавое смертоубийство. Убили купца, приказчика и охранника. Обнаружили это вчера, потому новость успела угодить в «Вечерний листок». Полиция про это много не рассказывает, а слухи еще просочиться не успели – времени мало.

– Вот несчастье-то. Я как раз в «Хлебной» жил, прежде чем в Федоровский уехать. Может, и видел этого купца или даже с ним на пароходе из Нижнего плыл…

Портье только горестно вздохнул.

Номер мой выходил окнами во внутренний дворик, весь заросший сиренью. Мебель была новенькая, из светлого дерева. Мне понравилось даже больше, чем в «Хлебной». Я разложил вещи и занялся их разбором: что требует ремонта, что возьму с собой в поход, а что надо где-то оставить. Параллельно я писал список того, что еще нужно сделать либо приобрести. Так в трудах да заботах пролетело часа два. Но труды мои были прерваны резким стуком в дверь. Я отложил стопку белья, которую держал в руках, подошел к двери и спросил:

– Кто там?

– Полиция города Самары!

Дверь я приоткрыл – действительно, два господина в полицейских мундирах.

– Чем могу служить?

– Добрый день! Квартальный надзиратель Чумаченко! К вам есть несколько вопросов, как жившему несколько дней назад в гостинице «Хлебная».

– Проходите в номер и присядьте, я к вашим услугам.

Квартальный прошел и присел на стул, а второй полицейский остался в коридоре и прикрыл дверь.

Вот оперативность! То, что мои данные в книге учета записаны, – это понятно, а как быстро они успели прознать, что я вернулся! Тут меня попросили предъявить документы, что я и сделал. Бумаг у меня теперь много – разрешения, квитанции… Затем последовал вопрос о цели визита.

– Я ездил на могилы родственников в форт Федоровский. Я родом оттуда, хоть и живу сейчас в Твери.

– А долго вы жили в «Хлебной»?

– С обеда по утро следующего дня. Утренней колонной уехал в форт.

Вообще это в книгах записано должно быть.

– А знали ли вы купца Фирсова Ивана Ильича из города Нефтекамска?

– Не припоминаю. А что случилось с Иваном Ильичом?

– Застрелен в номере «Хлебной» вместе со своим приказчиком Чернобородовым и охранником – тифлингом, имени которого мы не знаем.

– Ага, так это я их видел. Я уже вселился и пошел вниз – найти место, где пообедать. Они же там с портье и общались, номер выбирали. Купец на диване восседал, приказчик что-то у стойки делал (что – не припомню). А тифлинг в стороне стоял, наблюдая за порядком.

– А что вы еще сказать можете о них?

– Ничего. Купец с приказчиком – абсолютно типичные внешне представители своего занятия. Обоих хоть на выставку. Тифлинга я заклинанием прощупал, когда увидел, что аура у него необычная. Увидел рога – и интерес потерял.

– А что дальше было?

– Они меня интересовать перестали, и я пошел обедать.

– А больше вы их не видели?

– Нет. До позднего вечера был в городе, потом вернулся, лег спать. А с утра уехал. Если бы сейчас гостиницу не закрыли, то я бы мог и не узнать про их смерть, ибо газет самарских не читаю.

– А почему это?

– Не до них. Дела.

Квартальный явно ждал, что я продолжу про дела, но я лишь сидел и смотрел на него. Наконец он нарушил молчание:

– Какое у вас есть оружие?

– Два пистолета кольт, револьвер, карабин. Ножи еще…

– Покажите, пожалуйста, ваши пистолеты и револьвер.

Можно было отказать, ведь ордера-то мне не показали. Но я видел, как квартальный буквально сделал стойку, услышав про кольты. Так что ордер он быстро добудет. Надо заканчивать побыстрее. Убийство явно громкое, судья легко пойдет навстречу с ордером. А мне бояться нечего. Я в Самаре только несколько комаров убил.

Я встал, вынул револьвер из кобуры. Достал кольт из-под груды свалившихся на него маек. Из ранца добыл запасной кольт. Он вообще-то не запасной, а мое оружие как офицера резерва. Ну я его и использую как резервное оружие. Уложил все три штуки в ряд и сделал жест рукой – смотрите.

Квартальный взял в руки резервный кольт, повертел, выдвинул магазин, вынул из магазина верхний патрон. Нюхнул ствол. Вернул патрон и магазин на место, положил кольт на стол. Проделал то же самое с рабочим кольтом. На лице явно было написано разочарование. Уже нехотя взял револьвер, сдвинул замыкатель барабана, откинул его вбок, нажал на головку экстрактора. Вот тут он слегка заинтересовался.

– Это придумано, чтобы иметь один патрон и для револьвера, и для пистолета. Заказал гномам, а те исполнили.

Разочарование на его лице проступило еще сильнее. Ага, понимаю почему.

Убили купца с компанией из пистолета калибром в 10 мм, которые существуют двух видов – «аспид» и «кольт». Но квартальный еще не знает, из какого точно. Поэтому сделал стойку на мои пистолеты. А они под другой патрон. Разочаруешься тут…

– Карабин, ножи посмотреть не желаете?

Квартальный не пожелал, а довольно быстро свернул разговор и откланялся.

Время подошло к обеду.

Пойду обедать, а дальше видно будет. Из-за погоды решил сюртук не надевать, пыльник тоже. Надел наплечную кобуру с кольтом, револьвер повесил на пояс. Основной медальон – на шею. Грозный вид портит только блокнот в руке. Далее я прошествовал по улице Ленинградской в сторону Великой, отыскивая взглядом места, где можно поесть и смущая внешним видом прохожих. А сами виноваты – коль у вас в городе даже тифлингов отстреливают, потому и буду ходить до зубов вооруженный. Смущал я самарских жителей три квартала, до дверей трактира «Северная корона». Владелец необычное название придумал, одобряю. Теперь надо оценить его кулинарные достижения.

Поел борща. Тоже одобряю. Пока второе еще не принесли, я открыл блокнот и стал прикидывать, что мне нужно еще сделать в Самаре до отъезда. Вот что получилось:

1. Наличные, поскольку в Рождествено вряд ли чеки примут.

2. Еды. На срок от трех дней до недели.

3. Магическая лавка (правда, что брать – до сих пор неясно).

4. Ртуть. Гм, это в предыдущий пункт.

5. Медный или латунный нож?

6. Ремонт одежды и обуви (если нужен).

7. Сложить ненужные вещи и договориться с гостиницей о временном помещении и даже отправке домой.

8. Культурная программа.

9. Письмо Валерию.

Вроде пока все. Принялся за жаркое и в процессе поедания его вспомнил, что карабин-то со мной. А надо сдать в арсенал. А потом получить. Может, удастся договориться, чтоб оставили мне, и тогда не потребуется таскать туды-сюды? Вписал еще пункт и продолжил есть.

После обеда решил не расслабляться и плодотворно поработать. Вернулся назад, на рынок, мимо которого я шел обедать. Первой была лавка съестных припасов для дороги. Там мне предложили два варианта пайков. Первый состоял из банки консервированного мяса или рыбы, брикета прессованного супа, брикета прессованной каши, трех пачечек галет, трех порций напитка (чай с сахаром или концентрат морса) и на утренний прием пищи – либо джем, либо плавленый сыр в фольге. Супы, каши, рыба-мясо также имели несколько вариантов состава. Паковался рацион в плотную крафт-бумагу. Второй вариант был чуть-чуть тяжелее и состоял из трех банок разных консервов (две банки каши с мясом либо мяса с овощами и одну банку колбасного фарша), трех пачечек галет и трех порций напитка. Еще в набор входили специи для добавления в еду, если перца или соли мало, и бумажные салфетки. Я подобрал те варианты консервов и каш, которые нравились, и заказал три пайка первого варианта и четыре второго. В ранец не влезет, придется часть еды оставлять на стоянке. Когда я беседовал с приказчиком, тот мне сказал, что на Самарской Луке полно родников и с водой перебоев не будет. Сложил добычу в бумажный мешок, прошел чуть далее и увидел слесарную мастерскую. Там выяснилось, что в мастерской есть довольно длинные медные стержни. Можно и медных гвоздей купить – аборигены любят использовать при постройке лодок медный крепеж. Собственно, стержни и есть заготовки для этих гвоздей. По моему заказу два таких стержня заточили и обмотали липкой лентой противоположный от острия конец, сделав импровизированную рукоять.

Вернулся в номер, разгрузил добытое и отправился далее, отягощенный тючком грязного белья и чехлом с карабином. От белья я избавился быстро, и постирать его обещали быстро – к завтрашнему вечеру. Увы, карабин пришлось сдать. А я понадеялся…

От арсенала пошел на Дворянскую и за свои усилия был вознагражден. В «Олимпе» шла фильма «Макбет». Мне пьеса нравится, и я всегда смотрел ее – в любом исполнении. И сейчас насладился сполна, в очередной раз услышав про Бирнамский лес, двинувшийся на замок. Эти слова вызывают у меня священный трепет. Должно быть, все мы немножечко эльфы.

Почта еще не закрылась, поэтому быстро написал письмо и отправил. Банк работал до восьми, и наличные я тоже получил. Ужинать молоком и пирожками уже входило в привычку, поэтому я поддался ей и ныне. Вообще с пирожками и в Самаре, и в Федоровском было очень неплохо. И с разнообразной начинкой, и пекут хорошо.

Поев пирожков с зеленым луком и яйцом и запив их молоком, я взял блокнот и повычеркивал оттуда уже сделанное.

На завтра в программе осталось:

1. Закончить разбор вещей, рассортировать их на две группы (с собой и на оставление). Выявить то, что требует ремонта.

2. Магическая лавка.

3. Договор с гостиницей о складировании вещей и отправке их.

4. Поиск дополнительной информации о Самарской Луке.

5. Забрать белье из стирки.

Пункт о культурной программе был оставлен, вдруг еще чего-то захочется…

На сегодня все. План на завтра есть, можно теперь спокойно ждать этого завтра.

Потом был сон, где опять приснилась кавалерия, идущая на меня в атаку по пологому склону холма. А я (почему-то один) стрелял из «максима» в волну всадников, а лента все не кончалась и не кончалась…

Проснувшись утром, вспомнил сон. Наверное, это память крови от предков, участвовавших в той самой Междоусобной войне. Да, попади я на его место, настал бы мне скорый и печальный конец, ибо ленту менять не умею… Я вообще из пулемета раз в жизни стрелял – при осаде Каскелена. Попросил расчет дать стрельнуть и расстрелял половину диска «Льюиса» по верху городской стены. Чтоб защитники лишний раз голову не поднимали. А из «максима» видел, конечно, как это делается, но только видел.

Когда я отправился на завтрак, то был перехвачен вчерашним квартальным. Ага.

– Что вам угодно, господин квартальный надзиратель?

– Не согласитесь ли вы немного помочь следствию?

Я подумал и сказал, что иду в «Северную корону» завтракать, поэтому там, за завтраком мы можем обсудить, как помочь следствию. Чумаченко согласился. От чая и булочек за мой счет тоже не отказался. Наш человек.

Чайник чаю спустя квартальный изложил суть дела. Его беспокоило то, что тифлинг не смог охранить купца от смерти, да и сам погиб. А ведь тифлинги… (ну, вы знаете, наслышаны). Это как-то не вязалось со стойкой славой их как телохранителей. Вот если бы их расстреляли с почтенного расстояния из «Секиры Дьюрина», то да. А в гибели тифлинга от пистолетной пули есть что-то неестественное. Оттого у квартального ко мне вопрос и просьба.

– Начните с вопроса.

– Как можно заклинанием обезвредить тифлинга?

– Не знаю. Тифлинги – существа загадочные. Возможно, это сделать сложно, а возможно, что совсем просто. Не обучали меня этому, а личного опыта не имею. А что за просьба?

– Не согласились бы вы проехать на место преступления и посмотреть, не остались ли там какие-то следы применения магии?

Гм. А это зачем? Здесь тоже есть свои маги. И это их работа. А лезть в их дела – мне это кажется неправильным. Если бы они просили – другое дело. Да, неправильно.

Все это я изложил квартальному. Упомянул и про свои дела, которые мне не на кого возложить, а делать их надо.

Квартальный ответил, что местные маги там были (точнее, магичка), но его эти действия не устроили. А вот чем не устроили – этого я не понял. Ибо квартальный, обычно выражавшийся вполне четко, здесь совершенно утонул в словах-паразитах. Может, дело в магичке – влюбился в нее квартальный и, пока она говорила, только млел от ее голоса, а в смысл слов не вникал?

– Господин квартальный, зачем я вам? Я больше по целительской части работаю. А в таких делах – ни опыта, ни имени не имею.

– Это вы скромничаете. Мы ведь уже и Нижний, и Тверь запросили, и там о вас отзывы самые лестные.

Ну да, соседей я магическими опытами не терзаю, из бардака коллег, как некоторые, не выкидываю, похмелье снимаю – с чего взяться нелестному? Что совсем не поможет случаю.

Но любопытство меня все больше разбирало, и я, поломавшись, согласился на участие. Но поставил условие, что коль они время мое отнимут, то вместо этого меня снабдят информацией о Самарской Луке. Найдя или указав мне человека, который с ней хорошо знаком.

– Премного благодарен за ваше участие. А о Самарской Луке не извольте беспокоиться. Есть у нас в узилище человек, который ее хорошо знает. Он сейчас там за пьяный дебош сидит и ждет суда справедливого. Ожидая немалой кары, он, чтоб ее сократить, споет вам как в опере.

А это самарское присловье. Родилось оно после Переноса, ибо оперный театр в Самаре перенесся в новый мир, а вот его артисты – по большей части нет. С театром драмы вышла обратная история – артистов было довольно много, но здание театра осталось где-то там. Артисты попытались организовать новый театр, создав гибрид оперного и драматического, но прогорели. Поэтому с тех пор «петь, как в опере» означает без умолку трещать. Как утверждали новые бытописатели, именно оттого, что незнакомые с оперным пением драматические артисты именно так на сцене пытались арии исполнять.

Квартальный отловил извозчика, показав ему бляху, и повез меня за счет полиции. Меня пропустили через охрану. Убитые снимали двухкомнатный номер на втором этаже. В комнатах уже убирали, но неприятный запах старой крови ощущался. Магический фон в комнатах присутствовал, причем больше в гостиной, где диван был.

И вообще у меня возникло ощущение, что там побывал вампир. Отчего оно возникло и как – я не мог сказать. Ибо не некромант. Я походил по комнатам, прислушивался к себе (поисковых заклинаний не использовал, ибо надо не смазать магический фон). Ощущение было именно это, но отчего оно?

Я осторожно сообщил, что у меня сложилось ощущение, что в убийстве участвовали двое как минимум и один из них вампир. Магический фон я засек, но пока о нем сказать могу только то, что в гостиной он выше. Сообщение о вампире поразило квартального, ибо, как выяснилось, это полиция знала, но не разглашала. Пораженный квартальный выдал дозу информации, что у приказчика имеется след укуса на шее. Но умер он не как выпитый досуха, а ему шею сломали. А двое других убиты из пистолета. У тифлинга – три пули в спине. А у купца прострелены оба колена, а третья пуля – в переносице.

– А лежал купец на диване в гостиной?

– Да, а откуда…

– Тогда у меня есть версия. Она не стопроцентно гарантированная, но похоже, что от купца что-то требовали. Он не шел навстречу. Тогда ему прострелили колено. Потом другое. Затем добили. Получили ли искомое – не знаю. Но явно применялась магия, ибо пистолет с глушителем был, а вот вопли купца с простреленными коленями надо было заглушить. Способов много создать зону молчания. Не исключено, что приказчик был тоже магией обездвижен и ждал своего конца. Сейчас попробую разузнать, что за заклинания пользовали, но времени прошло много, и надежда распознать слабенькая.

Этим я занимался еще некоторое время, но надежда не реализовалась. Удалось узнать только то, что убийцы уходили через окно в торце коридора (сразу под ним был навес, с которого слезть не сложно). А вот тут выяснилась существенная деталь – один из убийц таскал с собою мощный амулет. Касание этого амулета оставило четкий магический след на дереве.

Я рассказал об этом квартальному и добавил, что если придется их брать, то надо быть осторожным – амулет очень мощный. Если его умеючи применить – жди беды.

И это было все, что я смог. Хотя квартальный был прямо-таки счастлив.

Теперь пришла очередь самарской полиции. Меня отвезли в здание полицейского управления. Оно занимало целый квартал между Хлебной площадью и круглой площадью.

Там мне открыли кабинет, а некоторое время спустя привели «оперного певца». Оказалось, я даже знал его родителя. Михаил Иванович был хорошим охотником и проводником. Когда мы ездили на Сок, то два раза его брали в проводники. Взяли бы и в третий раз, но он уже был нанят другими. Сейчас он ушел на покой, ибо какое-то чудо его сильно погрызло. Сын его Федор Михайлович унаследовал отцовское дело и клиентуру, причем не боялся браться и за подряды на убиение нечисти и нежити. Хватало на жизнь и на запои. Во время последнего он и загремел сюда, ибо во хмелю был буен.

Мы с ним провели довольно много времени, и я узнал о Самарской Луке, Жигулевских горах и разных таинственных местах.

Вампиров и шишиг он не встречал там. Магические таланты у него отсутствовали, поэтому изменения магического фона он не отмечал. По его словам, нечисть и нежить в Жигулях имелась, но несильно много ее было. Старики говорили, что Жигули созданы богами как Место, которое должно помогать людям жить в мире, полном угроз. Вот как они должны людям помочь, тут мнения расходились. Некоторые почитали Жигули как энергетический полюс мира (если выразиться по-научному). Некоторые считали, что через Жигули фильтруется часть вод Великой и тем очищается от Зла, вносимого реками, вытекающими из Дурных болот. В общем, мистического я много услышал.

Но он мне еще нарисовал карту – что и где расположено там и наиболее странные места. Насчет источников воды – подтвердил, что найти можно, но они весьма прихотливо разбросаны. Пить из них можно повсеместно, кроме озер в поймах. Там можно и понос заработать. Еще Федор Михайлович назвал мне человека из Рождествено, который может быть проводником и сильно помочь в поиске. Он не без странностей, но надеяться на него можно.

Я же в свою очередь попросил Чумаченко отнестись к Федору Михайловичу помягче, насколько это возможно. Далее меня выпустили из здания, и я побрел в трактир «Ивановский». Как раз я был недалеко, и время обеда пришло. Попробую еще раз этого лукового супа с сыром. Хорошую память он о себе оставил.

Послеобеденное время было тоже потрачено не зря, ибо я посетил магическую лавку «Русалия», баню и решил кое-что насчет культурной программы. В магической лавке я купил только ртуть в герметичном пузырьке. Амулеты – не захотел. Глядел на них, глядел и ощущал, что душа не лежит к ним. Интуиции своей я доверяю, поэтому и отказался от них.

А затем отбыл в храм знаний. Это самарская библиотека. В Старом Мире она располагалась в гигантском здании, где с ней соседствовали оперный театр, спортивная школа, картинная галерея. Кажется, еще что-то было. Выбирай себе прекрасное по вкусу и занимайся…

В новый мир пришли библиотека и театр. Другое крыло со всем остальным – увы… Библиотека жила до сих пор, ибо на ее содержание Царицын давал субсидию. Правда, часть фондов постепенно забрал себе. Мне рассказывали, что раньше, когда с электрическим освещением было тяжело, библиотека работала только в светлое время – летом дольше, зимой короче.

Чтоб не подвергаться опасности пожара от керосиновых ламп. И вновь я вернулся в детство – такие знакомые старые стены, старые каталожные ящики, старые столы… Мне выдали временный читательский билет с длительностью действия неделю, и я пошел заказывать литературу. По тайнам Жигулей нашлись две книжки, и я их пролистал. Вот только что в этих книжках правда, а что словесная пурга – это придется выяснять на опыте.

Вещи и дела с гостиницей оставляю на завтра. На послезавтра – Рождествено и далее…

Надеюсь, ретивый квартальный меня снова не отвлечет на помощь…

Вечер я провел в номере, размышляя и читая наставления. Режим ужина изменил опять, сходив поесть в чайную. Вернувшись оттуда, я глянул на две кучи вещей в номере и вздохнул: время мирной жизни стремительно утекало. Приходило время нести свой труп навстречу Бирнамскому лесу.

Разделся и лег. Надеюсь, Бирнамский лес придет ко мне не в этом сне. Надежда оправдалась. Приснился мне веселый дом и мои развлечения в нем. Раз с аборигенкой, раз с эльфкой, раз с оркой. С оркой я бы наяву не захотел, но во сне – пожалуйста…

Проснувшись утром, я подумал, что это не самый плохой сон. Есть что вспомнить. И пошел в ванную. После завтрака я почти полдня возился с вещами и таки сделал все. Завтрашний поход я мыслил так: я переправляюсь в Рождествено, нахожу там нужного человека, нанимаю его (лучше с машиной или лошадью). Он и я на следующее утро отправляемся в поход. Находим удобное место, где оборудуется база, сиречь палатка, место для костра и, может быть, схрон для вещей, которые не будут требоваться при поисках. Далее проводник возвращается домой, а я ищу. Если мне не хватит еды, то через несколько дней проводник привозит. На случай срочной эвакуации я могу вернуться к его дому через портал. Маячок для портала я ему дам. Дальше попробую снова.

Исходя из плана, я возьму с собой ранец, жилет и большую сумку для еды. Я планировал взять какую-нибудь большую емкость для воды, но раз мне говорят, что с водой там нормально, то я не буду емкость искать. Ограничусь наличной.

Из одежды возьму кожаную куртку, плащ-палатку, двое брюк, две рубашки, плюс две пары белья, кроме той, которая на мне. Обувь – сапоги и кожаные тапочки. На голову возьму камуфляжную панаму. Плюс разная мелочь вроде носков, перчаток и портянок.

Все вышеназванное улеглось в левый угол комнаты. Далее я занялся набивкой магазинов к карабину. Четыре из пяти были набиты и уложены в карманы жилета. В пятый пошли только десять патронов. Ибо больше их нет. Они – для особо гадостных тварей. В них просверлено конусообразное углубление, в которое помещен кусочек сукновальной глины с записанным на него заклинанием разрыва. Сверху он залит чем-то вроде парафина (что это за заливка – гномий секрет). Стрелять ими можно только накоротке, но при их наличии серого медведя можно не бояться. Абы попал. Ну и всякое другое негигантского размера. С мантикорой я не совсем уверен. Хотя может и сработать. Ведь сначала пуля пробьет шкуру, а заклинание сработает уже изнутри. Но все равно – по Жигулям они не гуляют. Много мороки было с этими пулями – и мне, и гному Снорри, который их делал.

Револьвер будет в кобуре на бедре, а рабочий кольт – в кобуре под левой рукой. Запасной кольт – в наспинной сухарной сумке. Далее я раскладывал магазины и патроны, оба медных «гвоздя»… В общем, работы хватило до обеда. Пристраивал, закреплял, убирал, пристраивал по-иному.

В обед отправился к портье и спросил, с кем можно договориться о хранении вещей. Портье направил к хозяину, с которым я и согласовал, что я вещи упакую и помещу к ним в подвал, где они и будут храниться две недели. Если я не появлюсь, то вещи следует отправить пароходом в Тверь. Адрес я дал, заплатил за хранение и пересылку. Теперь я куплю мешок, поставлю туда саквояж, другие вещи, зашью его и сдам портье. Ну и адрес напишу еще раз на мешке.

Отправившись обедать, я еще и купил мешок, вернулся в номер, довольно быстро уложил вещи, зашил мешок и маркером написал адрес. После чего отнес мешок на стойку.

Далее я надолго покинул гостиницу. Сначала был арсенал, где я забирал карабин. Дальше я заказал в оружейном магазине две серебряные пули (увы, пуль с зажигательной «начинкой» не было) и подождал, когда снарядят ими патроны. Далее был книжный магазин, где я купил две книжки карманного формата. И почитаю их, и для других целей они сойдут. Да и выкинуть при нужде их можно.

Вернулся я уже к ужину. Портье сказал, что господин из полиции опять приходил ко мне. Ждал, ждал. Устал ждать и ушел. Ну и ладно. Только бы он не приперся утром и не оборвал путешествие в самом начале. В номере попробовал надеть сразу уже подготовленные жилет, ранец, кольчугу и взять мешок – получилось тяжеловато. Ну что ж, «учись дышать в петле». На этой бравурной ноте я снял с себя все это и отправился ужинать.

Поглощая запеканку, я поймал себя на мысли, что гуляй-польское отвращение к кислому, скорее всего, было чем-то временным. Ведь здесь я ел томатный соус, ел солянку в Нижнем, пил морс и даже квас – и ничего. Прошло. Ложная тревога случилась.

Возвратившись, я попросил портье разбудить меня в восемь и поднялся в номер. Купленные на завтрак пирожки и молоко положил на подоконник. Неуложенными остались только туалетные принадлежности и мелочи. Это и остается единственным делом на завтра. Далее я решил почитать одну из купленных книг. Она оказалась скучной, и я решил ее забыть в номере – на радость нашедшим. На туалет и растопку мне хватит второй. Стало клонить в сон, и я лег спать.

Проснулся я от стука в дверь. Голос портье из-за нее сообщил, что уже пора. Я поблагодарил его, встал и в хорошем темпе умылся и оделся. Далее настал час молока и трех пирожков. Вчерашнюю книгу я закинул на шкаф – пусть повезет кому-то.

Начал сносить вещи вниз. При этом карабин выскользнул из рук и произвел изрядный грохот. Сойдет за барабанный бой. Отловил извозчика и поехал на пристань.

Погрузка на паром (в народе его называли «лаптем») уже шла. Я прошел в носовую часть и пристроил вещи и себя на сиденье. По моим расчетам, здесь не будет так дуть, ибо с утра на Великой ветерок бывает весьма приличный. А плыть через реку долго.

Паром постепенно загружался. На корму уже приняли два «полевика». Матрос с сумкой начал обходить пассажиров, собирая плату. Прозвучал гудок. Я думал, что мы сейчас отвалим, но мы все стояли и стояли. На борт забежали трое взмыленных пассажиров. Прозвучал второй гудок. Ага, первый был предварительным, дескать, поторопитесь.

Палуба сильнее завибрировала под ногами, паром отвалил и направился к противоположному берегу. Ветер меня не беспокоил, ибо сел правильно, поэтому я мог в течение долгой переправы подумать о разных мелочах. Например о том, что в Самаре к досмотрам на въезде-выезде относятся проще, чем в Твери. Часто обходятся воротцами с вделанным амулетом, и все. То есть нечисть с нежитью сильно жителей не пугают. Ну и правильно. Дурных болот тут немного, и все далеко от Самары.

Паром пересекал Великую. Предстоял последний этап путешествия. И что ждет впереди – сложно представить. Я вспомнил свой сон в Твери, где мне был явлен список ожидаемого мной. Что сейчас будет из списка? Портал? Нехорошее место? Неверный союзник?

«Темна вода во облацех»…