Схимонах Иларион.

На горах Кавказа

 

Оглавление

Предисловие.

Глава 1. Восход пустынножителя на горы и поэтическое описание горной красоты, открывшейся его взору

Глава 2. Замечательная встреча со старцем пустынножителем, и начало беседы с ним о духовном деле

Глава 3. Разъяснение о том, что в имени Божием присутствует Сам Бог

Глава 4. Доказательства тому – почему имени «Иисус» приписывается Божественное достоинство. И почему для верующего и любящего Господа Иисуса, оно есть как бы Сам Он Господь и Спаситель

Глава 5. Объяснение того, в чем состоит действенность или же ощутимость для нашего сердца Иисусовой молитвы

Глава 6. О плодах молитвы

Глава 7. Разъяснение о том, что требуется для приятия дара Иисусовой молитвы, и почему она трудна. Как относятся псалмопение и Священное Евангелие к Иисусовой молитве. Естественное соотношение составных частей в человеке, и о правиле. Кто научил старца Иисусовой молитве

Глава 8. О зверях, птицах и видах Кавказской природы

Глава 9. Краткая биография старца

Глава 10. Вечная жизнь в Сыне Божием и разъяснение о том, что требуется для того, чтобы быть ее участником

Глава 11. Подробное разъяснение о первой степени Иисусовой молитвы

Глава 12. О второй степени молитвы Иисусовой

Глава 13. О третьей степени Иисусовой молитвы

Глава 14. Еще о молитве вообще

Глава 15. О том, что творящий молитву Иисусову нуждается в руководстве. О причинах ее умаления. Побуждение к ее производству

Глава 16. Общий вывод о молитве изо всего, доселе о ней сказанного. Откуда явилась Иисусова молитва и частию ее содержание.

Глава 17. Неодобрительный взгляд современности на Иисусову молитву. Причины сему.

Глава 18. Извлечение из книги старца Паисия Величковского, в котором особенно показано превосходство Иисусовой молитвы пред псалмопением.

Глава 19. О душе человеческой и о силах ее, заимствованное большею частию из учения о сем предмете святых отец. Изречения высокие и многополезные. О самопознании. В чем состоит сходство нашей души с Богом.

Глава 20. Разъяснения внутренних сил нашей души: что такое соединение ума с сердцем; какое различие между понятиями: ум и дух, и в которой из сих двух сил молитва вселяется.

Глава 21. О сердце человеческом

Глава 22. О духе человеческом

Глава 23. О достоинстве человека и еще о духе нашем

Глава 24. О чувстве Божия бытия, вложенном в душу человеческую

Глава 25. Что такое духовный мир?

Глава 26. О воплощении Сына Божия и о том, что в имени Своем для верующих и молящихся Он Сам пребывает Своим Божественным Существом

Глава 27. О чрезвычайной важности, в деле нашего вечного спасения, Иисусовой молитвы. Ее объяснение; сравнение с прочими молитвами и ее достоинство

Глава 28. Отчего внутренняя по Богу жизнь от всех людей находится в почитании и уважении? Ее содержание и объяснение ее производства. Внутрь-пребывание. Мое путешествие во внутренность Кавказских гор (рассказ пустынника)

Глава 29. Мои впечатления и чувства, при зрении на небо, в темную ночь, среди Кавказских хребтов

Глава 30. Изображение воздушных явлений

Глава 31. Вид гор осенью, в пустынных дебрях Кавказа, со слов пустынника

Глава 32. Вид тех же гор в зимнее время

Глава 33. Другие мои путешествия по горам Кавказа и разные случаи и приключения во время их со мною бывшие

Глава 34. Похвала Кавказской пустыне. Что нужно иметь тому, кто желает жить в пустыне. В чем состоит внутреннее содержание этой жизни

Глава 35. Мои чувства по лишении пустыни

Глава 36. Мысли и чувства пустынника при его прощании с обителью, в которой он прожил много лет; прощание с игуменом и братиею

Глава 37. Предостережение от ранней пустыни. Что нужно для правильного в нее поступления

Глава 38. О сравнительном значении жизни монастырской (общежительной) и пустынной

Глава 39. О вере в Бога, приобретаемой пустынником в опытах его жизни

Глава 40. О применении веры к деятельности пустынника. О любви. О христианской надежде

Глава 41. О помыслах, – как их удерживать

Глава 42. О бесовских привидениях, кознях и страхах, коим подвергаются пустынножители и о средствах избавления от них

Глава 43. Прощание старца с горами, по причине его состарения и крайнего изнеможения своих телесных сил

Глава 44. Наше последнее посещение старца и его блаженная кончина

СОСТАВИСЯ КНИГА СИЯ ВО СЛАВУ ИМЕНИ ВЕЛИКОГО БОГА И СПАСА НАШЕГО ИИСУСА ХРИСТА, ИЖЕ ВСЕМ ЧЕЛОВЕКАМ ХОЩЕТ СПАСТИСЯ И В РАЗУМ ИСТИННЫЙ ПРИИТИ

(1 Тим.2,4).

ЕДИН ЕСТЬ ХОДАТАЙ ПРЕД БОГА ЗА ЧЕЛОВЕКИ – ЧЕЛОВЕК ХРИСТОС ИИСУС

(1 Тим.2,5).

ЯКО ТОЙ ЕСТЬ НАРЕЧЕННЫЙ ОТ БОГА СУДИЯ ЖИВЫМ И МЕРТВЫМ. О СЕМ ВСИ ПРОРОЦЫ СВИДЕТЕЛЬСТВУЮТ, ОТПУЩЕНИЕ ГРЕХОВ ПРИЯТИ ИМЕНЕМ ЕГО ВСЯКОМУ ВЕРУЮЩЕМУ В ОН

(Деян.10,42-43).

БУДЕТ ИМЯ ЕГО БЛАГОСЛОВЕННО ВО ВЕКИ, ПРЕЖДЕ СОЛНЦА ПРЕБЫВАЕТ ИМЯ ЕГО

(Пс.71,17).

ВСЯК, ИЖЕ АЩЕ ПРИЗОВЕТ ИМЯ ГОСПОДНЕ, СПАСЕН БУДЕТ

(Деян.2,21).

ЯКО ПРЕВОЗНЕСЕСЯ ИМЯ ТОГО ЕДИНОГО

(Пс.148,13).

НЕСТЬ ИНОГО ИМЕНЕ ПОД НЕБЕСЕМ, ДАННОГО В ЧЕЛОВЕЦЕХ, О НЕМЖЕ ПОДОБАЕТ СПАСТИСЯ НАМ

(Деян.4,12).

ДА ИСПОВЕДЯТСЯ ИМЕНИ ТВОЕМУ ВЕЛИКОМУ, ЯКО СТРАШНО И СВЯТО ЕСТЬ

(Пс.98,3).

ОТ ВОСТОК СОЛНЦА ДО ЗАПАД ХВАЛЬНО ИМЯ ГОСПОДНЕ

(Пс.112,3).

ЯКО ВОЗВЕЛИЧИЛ ЕСИ ИМЯ СВЯТОЕ ТВОЕ

(Пс.8,2).

ХРИСТИАНИН ЕСТЬ ТОТ, КТО НОСИТ В СЕРДЦЕ СВОЕМ ХРИСТА

(Леониий, священноинок обители Саввы Освященного).

… И что много глаголать? Молитва есть Бог, действуяй вся и во всем…

(святой Григорий Синаит).

Непрестанно пребудь в имени Господа Иисуса, да поглотит Господь сердце, а сердце-Господа: и будут два едино.

(святой Иоанн Златоустый).

Глагол сей – имя Иисус – мужи, достигшие живого Богообщения, объемлют и лобызают, как и всю полную молитву, будучи исполняемы неизреченной радости, превыше всякого слова и разума. Но почему так?! Ради сочетания своего сердца с Самим Господом Иисусом Христом.

(святой Каллист и Игнатий Ксанфопула).

Восстанем и услышим, что сия священная царица добродетелей высоким гласом к нам взывает: приидите ко Мне, вси труждающиеся и обремененные, и Аз упокою вы. Возьмите иго Мое на себе и научистеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим (Мф.11,28).

(Святой Иоанн Лествичник).

 

Предисловие автора ко 2-му изданию.

Здесь, прежде всего, показано высокое достоинство Иисусовой молитвы и ее необходимость в деле нашего вечного спасения; частию показано значение имени "Иисус"

Книга сия написана при помощи Божьей с единственною целию возможно полного объяснения Иисусовой молитвы, которая, по согласному всех святых отец учению, есть корень и основание духовной жизни и вместе ее верх и совершенство. А потому и в нашем произведении вся сила речи преимущественно и направлена на разъяснение сего предмета. Молитву мы везде ставим выше всех добродетелей, между которыми равного ей, конечно на ее высших степенях, нет ничего. Она соединяет нас с Богом таким тесным и ближайшим союзом, что в ней мы бываем с Ним, по слову св. апостола, един дух (1 Кор.6,17), и делаемся общниками Божественного естества (2 Петр.1,4). Конечно, такой близости и такого крайнего единения нашего духа с Богом не может быть нигде, кроме как в молитве, и еще в достойном приобщении Святых Животворящих Безсмертных Христовых Тайн.

Достигши благодатной, непрестанной молитвы, человек достигает, по учению св. Исаака Сирского, конца всех добродетелей, делаясь жилищем Святого Духа: пребывает в Боге и Бог в нем пребывает (1 Ин.4,15-16). Далее идти некуда и незачем, потому что в Боге – конец всем нашим стремлениям, желаниям, чаяниям и ожиданиям. В Нем вечная жизнь и безконечное блаженство, – цель стремления всех разумных существ.

Молитвою Иисусовою мы называем не иное что, как благоговейное призывание спасительного имени Господа нашего Иисуса Христа – во всякое время, при всяком занятии и во всяком месте, кому и как можно, по своим силам, усердию и произволению. Сие бывает возможно нам всем – всякого звания, пола, возраста и состояния. Несть бо на лица зрения у Бога (Рим.2,11). Как о сем сказано в житии Фессалоникийского Святителя Григория Паламы (см. Русское Добротолюбие Епископа Феофана, 5-й том – на 3-х последних страницах). Только при этом требуется, елико по силе, благочестивая жизнь, так как, по слову Писания, в злохудожную душу не внидет Премудрость. Сие спасительное призывание имени Иисус Христова, действуемое в чувствах глубокого покаяния, смиренном сердце и чистом помысле, дает нам возможность пребывать во исполнении первейшей заповеди Господней – в Его Божественной любви.

В действии своем молитва Иисусова есть таинственное общение и единение наших душ с Господом Иисусом Христом – Источником живота, – в чем собственно и состоит наша истинная жизнь – временная и по преимуществу вечная. А по своей внутренней силе она есть любовь Божия, освящение сердца, примирение с Богом, исповедание веры, – пища души и наше блаженство.

Но у многих естественно может возникнуть вопрос: «почему же именно выставляется здесь молитва Иисусова, то есть ко Господу Иисусу Христу, когда составлено святыми отцами множество других молитв, употребляемых Святою Церковью во спасение верных чад ее?»

Это не потому, чтобы: Сын Божий преимуществовал в тройческом единстве Божества, но потому, что Он стяжал нас Богу и Отцу честною Кровию Своею и есть наш Спаситель и Примиритель с Божественною правдою. Он принял в Свою Божественную личность наше естество, искупил нас от грехов наших Своею жизнию, смертию и воскресением; понес за нас наказание, которое неотложно лежало на нас за наши грехи – прародительские и свои личные. Сам искушен быв, может и искушаемым помощи (Евр.2,18).

А потому, по всей справедливости, и мы должны прежде молится к Нему.

Помимо Его недейственна и должна быть признаваема суетною всякая наша молитва. Во всех молитвах, возносимых от земли на небо, Он есть Посредник, Ходатай и Примиритель, только Им и через Него наши молитвы получают силу, и мы имеем доступ к Отцу Небесному и к Престолу благодати. И еже аще что просите от Отца во имя Мое – то сотворю: да прославится Отец в Сыне. И аще чего просите во имя Мое, Аз сотворю (Ин.14,13-14).

Мы, плотию рожденные на земле, теперь имеем дерзновение называть Всемогущего Бога Отцом Своим, тогда как ранее пришествия на землю Сына Божия никто не смел и отнюдь не имел права так называть Его. Но Сын Божий, соделавшись Сыном Человеческим, доставил нам это высочайшее благо. Все апостолы особенно стараются внушить нам это чувство нашего сыновства к Богу.

Святой апостол Иоанн Богослов учит: смотрите, какую любовь дал нам Отец, да чада Божия наречемся и будем (1 Ин.3,1).

Про святого Григория Синаита пишется в Добротолюбии, что он, прилежно прочитавши писания всех святых отец и тщательно все рассмотрев, обсудив и сообразив, еще же и в опыте своей жизни увидев несравненное превосходство Иисусовой молитвы, сокрытую в ней преизобильную Божественную силу, полное всецелое удовлетворение ею высших потребностей духа и совершенный покой своего сердца, что, конечно все сие бывает от соединения нашей души с Господом, – заповедует всем, кто только желает быть участником вечной жизни, иметь все усердие и старание о ее производстве приобретении.

Он сообщает, что многие из святых угодников Божиих, во всю свою жизнь занимались псалмопением, то есть, свое молитвенное служение Господу они исполняли чтением молитв, псалмов, канонов, тропарей и прочего, но к концу своей жизни, когда подходили к совершенству, то оставляли читательную молитву и все ее разнообразие, а занимались исключительно Иисусовою молитвою, как собирающею воедино ум и все силы и чувства души и непосредственно соединяющею с Господом. Добавляет, что сие последнее, то есть Иисусова молитва, есть кратчайший и ближайший путь к Богу, а первый продолжительный, утомительный и не столь удобный.

И все писавшие о духовной жизни святые отцы и угодники Божии, не находили слов к достойному изображению всей высоты и необходимости молитвы. И это конечно потому, что при ее правильном производстве, когда она творится в покаянных чувствах, от сокрушенного сердца, в сознании своей духовной нищеты и виновности пред Богом и в чаянии Его Небесной помощи, бывает сочетание нашего сердца с Господом. А сочетание сие, по разуму св.отец, есть самая высшая степень на пути к вечному спасению, потому что, сочетавшись своим внутренним существом, посредством молитвы, с Господом, в Котором источник живота, мы уже не можем быть лишены вечной жизни, имея в самих себе саможивот и самосущее жизненное начало. Потому-то Симеон Новый Богослов, и говорит, что если мы здесь, в этой жизни не увидим Господа, то и никогда не увидим; если здесь не соединимся с Ним, то и никогда не соединимся. Но увидеть Господа и соединиться с Ним нельзя без благодатной молитвы.

Нет сомнения, что и всякая другая молитва, составленная святыми отцами, Богодухновенна, Божественна и причастна благодатной силы, по мере нашего должного к ней отношения; но при своей, более или менее многосложности, не имеет той легкой удобности, чтобы можно было читать ее постоянно, во всякое время, при всяком занятии и на всяком месте. Не смотря на свою краткость, молитва Иисусова заключает в себе естество, принадлежащее Сыну Божию как по домостроительству нашего спасения, так и по Его Божественному Ипостасному состоянию.

Исповедуя Его Господом и Сыном Божиим, мы признаем Его истинным Богом, Единосущным Отцу и Святому Духу, а называя Иисусом Христом и прося: помилуй нас, исповедуем таинство домостроительства, которое было благоугодно Ему совершить, нас ради человек и нашего ради спасения; признаем Его своим Спасителем, Который только один и может спасти нас. А в этом, как известно, и состоит вся сущность нашей Христианской веры, Евангелия и всего Христова учения. Святой Иоанн Богослов, оканчивая свое Евангелие, говорит: сия же писана быша, да веруете, яко Иисус есть Христос, Сын Божий, и да верующее живот имате во имя Его (Ин.20,31). Словом, – молитва Иисусова соединяет нас с Сыном Божиим ближайшим образом и в Нем делает причастными вечной жизни, которая по слову святого апостола и заключается в Сыне Божием в Том живот бе (Ин.1,4).

Но всем, доселе сказанным в похвалу Иисусовой молитвы, по-видимому как будто осуждается всякий иной вид нашего моления, прошения, молитвословия, церковного последования, псалмопения и прочего. К тому же и апостол говорит: всякою молитвою и молением молящеся на всяко время духом (Еф.6,18).

На все это в книге Паисия Величковского на странице 80 написано так:

"Не мни же сего, благочестивый читателю, яко отводяще нас святии отцы от многого внешнего пения и повелевающе умному деланию обучатися, наносят порок псалмам и канонам. Не буди то; зане от Духа Святаго предана суть сия Святей Церкви, в Ней же вся священнодействия хиротониею оглавляется, и все таинство смотрения Бога Слова, даже до второго Его пришествия, купно же и нашего воскресения, в себе носят. И несть что в церемонии церковной человеческо, но все благодати Божия дело, не имущее достоинствам нашим приложения, ни паки грехов ради наших коего умаления. Но нам слово не о чинех Святыя Церкви, но о еже во особности коегождо от монахов правил же и жительстве есть, сие есть о умной молитве, яже тщанием, и сердечною правостию обыче привлекати благодать Духа Святаго, а ни едиными словесы псаломскими, кроме внимания умного устнами точию и языком поемыми. Якоже рече апостол: хощу пять словес умом моим рещи, нежели тму языком . Подобает бо первое таковыми пяточисленными словесами очищати ум и сердце, глаголящи присно во глубине сердечней: Господи, Иисусе Христе, Боже наш, Богородицы ради помилуй мя, грешного, и тако восходити на пение разумно: понеже всяк новоначальный и страстный может разумно сию молитву в блюдении сердца действовати, пения же никако, дондеже не предочистится сею. Сего ради сей святый Григорий Синаит, всех святых жития и писания и художества духовныя паче всех живущим в нем Святым Духом тонкочастне испытав и рассудив, все тщание о молитве уставляет имети. И паки, Той же Дух и дар имущи, святый Симеон, Солинский Архиепископ, заповедует и советует Архиереям, Священникам, монахам же и мирским всем, на всякое время и час глаголати и дыхати сию священную молитву: нест бо , – рече со апостолом, крепчайшего оружия ни на небеси, ни на земли, паче имени Иисус Христова .

Церковь Христова, назданная на основании апостол и Пророк, сущу краеугольну Самому Иисусу Христу (Еф.2,20), имеет стоять непоколебимо до скончания века на своем вечном основании, которое есть Иисус Христос. Все в Ней учрежденное Духом Святым, должно быть исполняемо нами безпрекословно, как дело Божие, установленное нашего ради спасения.

Вне Церкви спасения нет нигде и никому, как и во время всемирного потопа нигде было нельзя спастись от смерти, как только в одном Ноевом Ковчеге.

Молитва Иисусова, как внутреннее общение нашей души с Господом Иисусом Христом, таинственное единение с Ним нашего духа, отнюдь не идет в разрез сему, но все сие утверждает и проницает своим духовным влиянием; на все проливает силу, свет и жизнь, содержит на себе, будучи всему этому основанием, Господь Иисус Христос, призываемый сею молитвою, есть Царь и Божественный Основатель Святой нашей Церкви и всех ее чинов, уставов и последований. Сам во всем присутствует и управляет и на всех изливает вся Божественной силы, яже к животу и благочестию. А потому, кто призывает Его всемогущее, зиждительное имя, нося его посреди сердца своего, тот, будучи утвержден на том же основании, как и Церковь, необходимо связан с нею вечным союзом.

Но говоря о молитве, мы не утверждаем того, что одной ее достаточно для спасения, а жить – как хочешь живи – в волях сердца своего и в похотях плоти своей. Нет, так нельзя!… Для этого нужно, по силе возможности, жить благочестиво, исполняя весь закон Евангельский, коего главная сила – в любви Бога и ближних. Нужно веровать в Сына Божия – Спасителя нашего, – яко в Бога истинна, от Бога истинна, Единосущна Отцу, Имже вся быша, пришедшего в мир грешных спасти; приобщатися Святейшего Тела Его и Пречистой Крови Его, и всезиждительное имя Его всегда носить во устех своих, ум же и сердце присно глаголя: Господи, Иисусе Христе Сыне Божий, Богородицы ради помилуй мя, грешного.

Нужно молить Господа о том, чтобы дал нам увидеть свое бедственное, греховное состояние, в котором находимся мы все; всю свою нищету духовную, убожество и свое совершенное безсилие в деле добра, чтобы дал нам иметь о сем сокрушенное и болезненное сердце и чувство нужды в Его Божественной всесильной помощи, которую и просить непрестанною молитвою.

Признаемся, что вся забота наша была, при составлении сей книги, о чем и молим Господа Бога – выразить всю нужду, важность и необходимость упражнения Иисусовою молитвою в деле вечного спасения для всякого человека. Потому что, помимо Господа Иисуса – Спасителя Мира, спасение для нас невозможно. Но, как при жизни Спасителя на земле, мало было людей, веровавших в Него, как Бога и Спасителя Мира, и понимавших Его действительное достоинство, так и теперь мало людей, кои бы от всей души были преданы сему спасительному занятию, знали его истинное достоинство, цену и любили его всею душею, кроме разве только тех избранных от людей, коим дано от десницы Вышнего ощутить сердцем сокрытую в сем делании Божественную силу и небесное блаженство.

К великому прискорбию нужно признаться, что почти всегда мы замечали, во всю свою жизнь, где бы только не открывали слова о сей молитве, всенепременно встречали вражду от некоторых лиц и даже ожесточенную… Тотчас начинают возражать – почему не говорится о том и о том, а все о молитве, разве одна молитва спасет?! Будут укорят, хотя и не в глаза, а после на стороне, но только пред теми людьми, коим преподавалась молитва в слабости жизни, непостоянстве; словом – стараются всесильно ослабить усердие к учителю, и тем подавить желание заниматься Иисусовою молитвою. Видится, что самая речь о ней им неприятна. Они в это время чувствуют себя нехорошо, а потому и стараются, чтобы совсем о ней и не слышать.

Неприязнь на Иисусову молитву, как и всякому понятно, есть дело бесовское. Господь Иисус Христос пришел в мир разрушить дела диавола, а потому он и старается всевозможно противодействовать сему. Ибо знает лукавый, что молитва соединяет человека с Богом и всецело исторгает его из темной власти его, а потому, по свидетельству Великого Макария, ни о чем так не старается, как только, чтобы не допустить человека до молитвы: она для него есть огнепламенный меч.

Но это самое противодействие молитве и ожесточенная борьба злой силы и показывает Божественное достоинство молитвы и ее спасительное на нас действие. Если бы сего не было, то не восставал бы лукавый таким ярым неистовством на молитвенников, кои, как давно замечено, подвергаются особенному гонению и преследованию от нелюбителей сего Божия дела.

Насколько нам пришлось узнать во все время своей довольно продолжительной жизни в монастыре и пустыне, как от бесед с людьми духоносными, вполне постигшими духовную жизнь в ее коренных основаниях и в ее глубоком внутреннем течении, никому же от людей зримому, а только Всевидцу Богу и самому человеку, имущему в себе сие Божественное течение в вечную жизнь, также от чтения святоотеческих книг и частию от своего опыта, что без молитвы ко Господу Иисусу Христу отнюдь не может быть в нас духовной жизни, ее движения, развития и образования наших внутренних сил, потому что неистощимый Источник всему этому, корень и основание – есть Всесильный и Вседержавный Господь Иисус Христос: Един имяй безсмертие, во свете живый неприступнем, Его же никтоже видел есть от человек, ни же видети может (1 Тим.6,16).

Делая возможно подробное объяснение Иисусовой молитве, слово нашего писания встретило неизбежную нужду коснутся и значения имени Иисус единственного над солнцем, о нем же подобает спастися нам (Деян.4,12), того имени , коему, по слову апостола, поклоняется всякое колено небесных, земных и преисподних (Флп.2,10) и которое, заключая в себе всемогущую силу, сим свидетельствует, что в имени сем, призываемом верующими, пребывает Сам Единородный, воплотившийся нас ради, Сын Божий.

Но и здесь опять тоже может быть вопрос: почему-же наше объяснение остановилось на имени Иисус, когда Сыну Божию принадлежит безчисленное множество имен, и, конечно, все они равны между собою?

Это потому, что имя – Иисус, значит – Спаситель, а Он так близок к роду человеческому, нужен ему и составляет для него такую исключительную неизбежность, что без Него даже и помыслить нельзя о возможности нашего спасения. Как солнце живит и радует в видимой природе все причастное жизни, так в несказанно большей мере и Господь Иисус Христос оживляет всякую верующую Ему душу Своим животворящим вдохновением, живит и мертвит, низводит во ад и возводит, и все творит по совету воли Своея. – А воля Его , по святому апостолу, есть святость наша (1 Фес.4,3). Отнимите солнце от природы, и все в ней погибнет, замрет всякая жизнь; – отнимите Господа Иисуса Христа от душ наших, – и они будут мертвы в существе своем, как глыба земли, имущая только бытие, но чуждая жизни.

В имени Иисус находится Своим присутствием Сам Господь Иисус Христос, сладчайший наш Искупитель. А если бы кто пожелал ближе уверится в этом, то ему можно указать слово Господа Иисуса, когда Он, доказывая иудеям истину Своего учения, говорил: всякий, кто хощет творити волю Божию, разумеет о учении сем (Ин.7,17), то есть, из своего опыта; так и здесь, – войди в подвиг делания Иисусовой молитвы, достижение которой, конечно, и возможно только при доброй жизни и при исполнении Евангельских заповедей – достигни живого Богообщения, соединись своим сердцем с Господом Иисусом Христом, и тогда увидишь в себе это таинство, недоступное земному ведению и никакой науке мира сего; отнимите Божество от имени Иисус Христова и оно будет, как и имя всякого из нас. Тогда какое же преимущество будет сему имени, превознесенному выше всякой твари?… Но оно дорого нам, как имя Спасителя своего, единение с Ним есть наша вечная жизнь.

Ведение сие особенно нужно для тех из нас, кои вступают в подвиг упражнения Иисусовою молитвою, потому что, при сознании сего, невольно возникает в нас страх Божий, благоговение, внимание и, елико возможно, должное отношение к делу. А это, как нельзя, более способствует правильному течению молитвы и ее утверждению в нашем сердце. Очень великое дело состоит в том, чтобы в имени Иисус ощутить действительное присутствие Сына Божия. И это есть высочайшее таинство духовной жизни, которая, как известно, имея своим основанием общение со Христом и единение с Ним духа нашего, от сознания сего как бы естественно получает силу Божественную, всезиждительную и оживляющую. Словом – воскрешающую ее от мертвых. От чего мы вообще бываем немощны, слабы и безсильны в нашем служении ко Господу и во всех наших духовных делах и исправлениях?… От того, что нет у нас этого спасительного, всеоживляющего сознания. Не только не хотим, но и страшимся сознать присутствие Сына Божия в молитвах к Нему, побуждаемые злыми помыслами и не должным настроением своего внутреннего состояния.

А между тем при сознании, и тем более, когда Господь даст, при ощущении того, что в имени Своем Он Сам, Божественный Спаситель наш, находится Своим страшным присутствием, молитва наша вступает в должный чин. Душа, потрясенная и содержимая страхом присутствия Божия, враз останавливается в своем неудержимом скитании по лицу земли, собирается в себя всеми своими силами и чувствами, так что там уже нет места злым помыслам и рассеянности ума, а необходимо бывает внимание, благоговение, страх святой, трезвенность и весь собор благочестивого и доброго настроения. Сердце, как воск от огня растаивает от ощущения близости Сына Божия и от прикосновения к Нему умом и сердцем, как говорит о сем Великий Макарий Египтянин. Естественная грубость и дебелость сердца претворяется в духовное свойство – и сочетание его с Господом бывает живое, действенное и легчайшее: любовь Божия, как внутренний союз, связует дух наш с Богом. Тогда человек увидит в себе дивное изменение: обновление своих внутренних сил, оживление духа, воскресает к истинной жизни, быв дотоле подавлен ее душевно-телесными движениями, входит во свет лица Божия, причащается Святыни Господней, вкушает, яко благ Господь, и живет состоянием премирных сил.

Плотской разум сего положения, что в имени Иисус находится Сам Господь Иисус Христос, принять не может, как узнали мы, обращаясь ко многим лицам по сему предмету, потому что он закон Божий читает телесно и не может разуметь, яже суть Духа Божия (1 Кор.2,14). Но может ли он отнять сие Божественное чувство у ума верующего, который зрит Бога, сущего во всей твари, на небеси и на земли, в морях и во всех безднах. Нет ни самомалейшей линии в пространстве, ни единого мгновения во времени, но все сущее в видимом и невидимом мире – полно присутствием Божества. Как Дух чистейший и безпредельный, Господь весь находится повсюду всем Своим Существом. И без сомнения пребывает им и во Святом Своем имени.

Только нужно помнить, говорится в богословии, что хотя "действие вездеприсутствия Божия является везде, но не на всех степенях сотворенного одинаково, иначе оно является в безличных существах и в ином виде в личных; иначе в благочестивых, иначе в злочестивых, там и здесь сообразно с приемлемостию тварей". И вот, может быть истинная причина, по которой не хотят имени Иисус давать Божественное достоинство и иметь сие имя – как бы и Самого Сына Божия.

Все Божие для нас непостижимо. Можем ли понять святейшую Тайну Евхаристии, в которой Сам Господь Иисус Христос, находясь Своим присутствием, претворяет хлеб и вино в истинное Тело Свое и Честную Кровь Свою, то самое тело, которое родилось от Преблагословенной Девы Марии, жило на земле, было распято на кресте и страдало, – и ту самую кровь, которая была пролита на Живоносном древе за живот мира. Вкушая с верою и благоговением сего Святейшего Таинства, мы приобщаемся духом Божества Христова, а устами и вкушением – Его всепречистого Тела и Крови. Но все это верою. Разум и понятие здесь места не имеют.

Святой апостол говорит, что иудеи распяли Господа славы (1 Кор.2,8). Но понятно всякому, что Господа славы не только не можно распять, но даже и воззреть на Него не может ни одна тварь, по причине неприступного света, окружающего престол Его. Евреи распяли Иисуса Сына Иосифова, Иже от Назарета. Между тем – Сей Иисус "Сын Иосифов", действительно есть Царь славы, но сокрывший ее в образе человеческом. Так в Богочеловеке, по причине двух естеств, Божеского и человеческого, иногда свойство одного естества берется в смысл другого, потому что они в одном лице Богочеловека.

Но плотской разум, не признавая за именем Иисус Христовым, Божественного достоинства, по необходимости, сим низводит его на степень обыкновенного имени. И мы вопрошаем его: "На что же ты призываешь сие имя в молитвах своих, на что поклоняешься ему? Чего ради, о имени сем, , по слову апостола, поклоняется всякое колено небесных, земных и преисподних (Флп.2,9-11). И может ли быть что-либо без имени?" Имя выражает самую сущность предмета и неотделимо от него. Так имя Иисус значит Спаситель. "Глагол сей – имя Иисус, – говорится в 50-й главе книги Каллиста и Игнатия Ксанфопулов, – мужи, достигшие живого Богообщения, объемлют и лобызают, как полное делание молитвы, будучи исполняемы радости, превысшей всякого разума". Почему? Конечно потому, что имя сие есть для них как бы Сам Господь Иисус Христос. Соединяясь с Ним духом своим, они слышат в себе вечную жизнь, а потому и радуются радостию великою и неизреченною.

Имя Божие превознесено повсюду в Писании превыше всего, так как это свойственно и прилично Самому Богу: от восток солнца до запад , – восклицает в Божественном восторге Богоотец пророк Давид, – хвально имя Господне; высок над всеми языки Господь, на небеси слава Его. Кто, яко Господь Бог наш на высоких живый (Пс.112,3-6). Возвеличил еси над всем имя Святое Твое (Пс.8,2).

Но здесь кто-нибудь может сказать, что не сие имя Иисус так возвеличено и прославлено, а другое, Божеское имя – Ему принадлежащее. Все имена, принадлежащие Богу, равны между собою. Между ними ни ни одного ни большего, ни меньшего, как во Святой Троице все одно: и Божество, и величие, и слава, и свойство и сила.

Молитва во имя Христа Спасителя, действуемая во смирении, покаянии, сердечном сокрушении и чистом помысле, соединяет с Ним нашу душу и, находясь в центре, или, что то же, составляя корень и основание духовной жизни, дает человеку возможность не только видеть, но и содержать, как бы в объятиях, духовную жизнь во всей ее полноте и необъятных пространствах; в ее таинственных глубинах и неисследованных пучинах и во всех ее коренных основаниях, потому что здесь, от единения с Господом, подаются человеку все Божественные силы, непосредственно почерпаемые из Самого Источника.

Господь Иисус Христос есть Царь духовного мира, конечно, и всего сущего, – соединяясь с Ним в молитве духовным общением, мы (некоторым образом), по Его безконечной к нам благости, причастными делаемся всех благ в Нем заключенных, вкушая в Самом Источнике вечную жизнь и небесное блаженство, которое, по разуму церковных учителей, будет состоять в лицезрении Бога и в причастии Его благого Существа.

Господь Иисус Христос есть свет, по Его Божественному о Себе слову: Аз есмь свет мирови (Ин.8,12). Входя молитвою, которая есть устремление ума и сердца нашего к Богу, в сей Божественный свет, мы делаемся, по неизбежности своего с Ним общения, причастными Его невечерних озарений. Тогда Солнце правды просвещает нашу грешную душу блистаниями присносущного света… Так что здесь, до конца исполняется слово апостола Иоанна Богослова: свет во тьме (нашего греховного состояния) светится и тьма его не объят (Ин.1,5).

Ни сомнения, что можно молиться к Сыну Божию и кроме так называемой, Иисусовой молитвы, другими молениями, молитвами и воздыханиями, и даже кто может, без слов – одним внутренним устремлением духа – чувством сердца. Но сие последнее есть достояние преуспевших; для большинства людей оно не возможно. Как бы ни молились к Сыну Божию, но имя – Иисус Христос – не может быть исключено из наших молитв, какого бы свойства и содержания они ни были. Между всеми именами, какие в Священном Писании принадлежат Сыну Божию, имя Иисус для нас грешных жителей земли есть самое ближайшее, необходимейшее, наилюбезнейшее и решительно от нас неотступное, и ни в каком разе отнятым от нас быть не могущее, как имя единственное: о нем же подобает спастися нам (Деян.4,12). И по какой бы причине мы стали лишать себя сего имени, когда Сын Божий благоволил возложить его на Себя, принявши в Свою личность наше естество. Если во плоти Христа, по апостолу, обитала вся полнота Божества, то сие же самое необходимо принадлежит и Его Пребожественному имени – Иисус Христос.

Все наши молитвы, моления, благодарения и вся Церковь с своими уставами, чинами, доследованиями и законоположениями, основанием своим имеют Иисуса Христа. Как говорит св. апостол: основания бо иного никтоже может положити, паче лежащего. Еже есть Иисус Христос (1 Кор.3,11).

Потому Господь, Иисус Христос, есть краеугольный камень, в деле домостроительства нашего спасения: егоже не брегоша зиждущий . Как и Апостол говорит: камень же бе Христос (1 Кор.10,4). И на сем камени зиждется Святая Церковь, которую, по слову Господа и врата адова не одолеют. Поэтому, чтобы внити в живот, видится вся неизбежность единения наших душ с Господом.

Достопоклоняемое величие имени Иисус и его несравнимое превосходство, небесная высота и воистину Божественное достоинство показано в словах апостола Павла. Как для Сына Божия равенство с Богом Отцом не было похищением Божеской чести, то и дарова Ему Бог имя, еже паче всякого имени, да о имени Иисусове всякое колено поклонится небесных, земных и преисподних, и всяк язык исповесть, яко Господь Иисус Христос в славу Бога Отца (Флп.2,9-11). Здесь, как поклонение и исповедание, так и имя Его и Сам Он, Господь Иисус Христос, представлено алостолом в одном совокупном положении нераздельно.

Для верующего, любящего Господа и всегда к Нему молящегося, имя Господа Иисуса Христа есть как бы Сам Он, Божественный Спаситель наш. И действительно, в производстве умно-сердечной Иисусовой молитвы всего лучше ощущается эта высокая истина. Как и говорит о сем святой Иоанн Златоуст: Непрестанно пребудь в имени Господа Иисуса, да поглотит сердце Господа и Господь сердце, и будут два едино. Видите, – как он сливает во едино имя Господа с Господом, и говорит – нераздельно и совокупно, потому что оно так и есть. И нет возможности отделить в сознании и духовном чувстве сие имя от Лица Богочеловека: при таком разделении вышло бы нечто, совсем несообразное: имя Господа Иисуса было бы далече где-то от Него. Но такая раздельность не дает нам в духе своем правильного ко Господу приближения и сердечного с Ним соединения. Ибо, где разделение, там не может быть единства жизни, а где – отсутствие единства и разложение, там нет и истинной жизни.

Когда святой апостол Петр исповедал Христа Сыном Бога живого, то Господь сказал ему, что на сем исповедании Он созиждет Свою Церковь. "Как Я, действительно, есмь Сын Божий и Бог Всемогущий, то и созижду ее на Себе Самом".

Что же? Разве по плотскому разуму нужно Сыну Божию телесно лечь в основание Церкви… Никак!… но все это понимается, видится и чувствуется духовно-невещественно, умозрительно. Бог, имя Его Святое и души наши суть мысленные существа, и все действо между нами происходит мысленно и не вещественно, но однако же действительно и для духовного чувства вполне ощутительно.

Но и помимо всего прочего, нельзя отделять имени Иисус Христова от святейшего Лица Его – по величию, власти и вседержительству Того, Кому оно принадлежит. Ибо честь имени необходимо относится к лицу, сие имя носящему. Святии мученики страдали за имя Христово. Кто из них отрицался сего имени, тот отрицался Самого Христа и был чужд всего христианства, переходил на сторону врага и был богоотступник, лишь бы только похулил имя Христово.

Видите – какое отношение имеет имя к Лицу, Коему оно принадлежит. Пожалуй, если смотреть на сие дело с внешней только стороны, то оно так и показуется. Но ведь нужно знать, что в духовном мире все и понимается, и видится, и чувствуется духовно. Разум здесь имеет свойство не созидающее, а разрушающее, потому что препятствует своими плотскими понятиями непосредственной чистоте духовного созерцания, потому-то апостол и повелевает покорить его в послушание веры. Святой Исаак Сирин говорит: "Если телом, то есть очами плоти, хочешь видеть духов, то к чему и очищение, подвиги и освящение ?!…"

Правду сказать, что только познавший силу имени Иисус Христова и в нем приобщающийся Божества, носящий сие превеликое имя посреди персей своих, как величайшую пренебесную святыню, есть наследник обетованной земли, ибо семя ее в нем пребывает, и не имать умрети во веки, имея в самом себе присносущный Источник вечной жизни.

Говоря о необходимости Иисусовой молитвы в деле нашего вечного спасения, конечно, предполагается, что всякий, желающий войти в подвиг сего упражнения, уже знаком с Христианскою верою и уставами Святой Церкви и по мере возможности, пребывает в исполнении Христовых заповедей. А потому обо всем этом, как не входящем в план нашего сочинения, мы и не говорим ничего.

Охотно, сознаемся, что все сие наше произведение всецело односторонне. Но мы отнюдь и не имели намерения подробно писать о духовной жизни, почитая это дело далеко выше своих сил, тем более, что о нем писано обстоятельно людьми духовными и причастными высшего ведения и мудрости. Наша цель в своем труде была, как и выше говорено, дать должное место в духовном преуспеянии Иисусовой молитве, показать ее необходимость, важность, высоту и ее воистину Божественное достоинство, не признаваемое людьми века сего, и даже можно сказать, да, не поставит нам сего Господь, праведный Судия, во грех осуждения, и большинством монашествующего мира.

Сделан в этом писании краткий очерк Личности Христа Спасителя. Это для того, чтобы всякий, молящийся к Сыну Божию, имел возможность тут же видеть и Его образ, хотя и написанный красками бледными, всеконечно и всецело недостаточными, но усердно и с благим намерением, которое Господь только и взыскует от нас. Приложена статья о Евангелии и о притчах Господних, где доказывается Божественное достоинство Христа, Сына Божия, – особенно рассмотрением Его спасительного учения.

Книга сия отнюдь не претендует на ученость, и совершенно не старается о том, чтобы выполнить все требования современной науки относительно логического изложения мысли, правильного сопоставления периодов и красоты речи. Правда, кто может сие сделать, хорошо, но думается, что и без этого духовный предмет не потерпит урона, если в полной и правдивой речи будет дано ему объяснение, не стесняемое правилами науки.

А потому признаемся, что в нашей книге нет ни систематического порядка, ни последовательности предметов, а в некоторых местах даже весьма страдает и грамматическая речь.

Еще и то, в сей книге нашей, не совсем одобрительно, что встречаются частые повторения одного и того же. Это от искреннего желания сильнее напечатлеть в ум читающих все то, о чем пишется. Все же, передаваемое от сердечного убеждения и личного опыта, должно иметь живейший интерес, тем более драгоценный в нынешние времена, что повсюду видится крайнее оскудение всяких стремлений в области духовной жизни.

Вообще же относительно сего находим нужным заметить, что книга наша предназначается не для ученого мира – людям, которым действительно повторения досадны, как совершенно не нужные, потому что они, вследствии развития своего ума, могут хорошо понимать предметы и в их единичном разъяснении. Но не так бывает с людьми простого состояния. Они не только не отягощаются повторениями, но даже встречают их радостно, потому что, не понявши в одном месте, могут понять в другом, в 3-м и в 4-м. И достигнута будет цель книги, которая и писалась, при помощи Божией, не для того, чтоб показать выполнение логических правил, явить красоту и изящество речи, и быть в ученом мире видным членом. Совсем нет. А единственно так или иначе, – как и выше говорили о сем, всевозможными и разнообразными способами и многократными повторениями, именно – уяснить способ производства Иисусовой молитвы, показать всю ее нужду и необходимость в деле нашего духовного Богу служения, явить сокрытую в ней полноту духовной жизни. Словом – напомнить как современному монашеству, так и всем ищущим пути в вечную жизнь древле отеческое учение о умном делании, почти всецело оставленное в нынешнее время и забитое суетою и вещественным житием.

Но и то нужно сказать, что повторение того, что любезно сердцу, не должно быть тяжелым для человека, любящего Господа своего. Если человек многократным повторением одного и того же, наконец, уразумеет искомый предмет, то не думается, чтоб он стал скорбеть о том, что много раз читал одно и то же, а будет благодарен, что постиг желаемое.

К тому же имеем свидетельство святого апостола Павла. Так он говорит в одном месте: подражатели мне бывайте, якоже и аз Христу (1 Кор.11,1). А в другом: таяжде бо писати вам мне убо не леностно, вам же твердо (Флп.3,1).

Ведь и нам не трудно повторять одно и то же Божественное Имя Сладчайшего Искупителя нашего – Господа Иисуса Христа, в единословной Иисусовой молитве, потому что сие имя любезно сердцу и составляет его радость, покой и нетленную пищу.

А потому, вследствии сказанного, признаемся, что во 2-м издании своей книги мы отнюдь не вынесли из нее повторения, а оставили их неприкосновенными на своих местах.

Не видится при этом излишним сказать еще и то, что духовное учение, в ходе своего движения, не имеет нужды покорять себя под научные правила. Потому что этим необходимо придется стеснять его неограниченную свободу и влагать в тесные рамки литературного закона его духовную полноту жизни. Но духа связывать нельзя: он необходимо идет своим собственным путем, превысшим всякого земного узаконения и отнюдь от него не зависящим. Ведь было бы нечто несообразное и для духа оскорбительное, когда бы в угоду литературных правил, принятых людьми, мы стали удерживать его выспренние порывы и небесные стремления, полные духовною силою, как глубины морские.

Есть в творениях Епископа Феофана мнение подобное сему. Святитель пишет в одном месте, что "учение о молитве не должно подлежать никакой системе, потому что духовное дело, подчиняясь системе, необходимо должно терпеть усечение, лишаться своей безграничной свободы, свойственной духу, находящемуся под действием и управлением Духа Божия, а не человеческого узаконения".

Известно, что и апостол предостерегает христиан (Колосских), чтоб кто не увлек их философиею, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу (Кол.2,8). Ибо, по его же слову, мудрость мира сего есть буйство у Бога.

Святой Исихий пресвитер говорит: мы, что знаем, передаем чрез писание, и что видели, проходя путем, – о том свидетельствуем желающим, если захотите принять сказуемое вам; се – Сам Господь сказал: аще кто во Мне не пребудет, извержется вон, якоже розга, и изсшет; и собирают ю, и во огнь влагают и сгорает. А иже будет во Мне, и Аз – в нем, той сотворит плод мног (Ин.15,5-6).

А святой Лествичник похваляет человека, который, идя путем, заблудил и, попавши в болотное место, погруз по шею. И, сидя в сей тине, кричит всем проходящим этим же путем: "не ходите сюда! А то утонете в грязи, как и я погряз в ней по самую шею". И Господь, видя его благое произволение, избавил и его от беды сей.

Без сомнения, всякий человек заслуживает честь, похвалу, одобрение, который передает другим то, что видел и встречал в своей жизни хорошего и полезного, и вместе предостерегает от всего плохого и вредного. Потому что намерение его свято, цель его благая и плод дела его – польза ближним. Посему и принадлежит ему неотъемлемо титул и название благодетеля, как другу человечества.

Господь же, по его доброму произволению сердца, благоутробно приемлет и малое его приношение, якоже две лепты вдовицы, понеже от лишения своего принесе все, елико имеяше в своем умном и сердечном сокровище, усердно им собранном во все время жития своего.

 

Старческое слово к юным подвижникам.

Аще узриши юного, своею волею восходяща на небо, то ими его за нозе его, и верзи долу: будет ему полезно сие

(От старчества).

Святые отцы, как видим в их Богодухновенных писаниях, всего более опасались и потому предостерегали от преждевременного стремления на безмолвную жизнь – в пустыне ли то будет или в монастыре. К чему всего более бывают расположены, не по разуму ревнующие о духовном преуспеянии, молодые монахи и послушники.

Но как мы в сей книге своей похвалили – вопреки похвальному обычаю святых отец – пустыню, показавши ее духовную красоту, то находим нужным – в противовес сему – сказать для предостережения несколько слов.

Как не созревший плод, будучи преждевременно сорван с дерева, бывает негоден для употребления и пропадает вся его добротность, сладость и приятность, необходимо ему принадлежащие, по качеству его природы, если б он, созревши, получил свою полноту; так погубляет инок или послушник доброту души своей, преждевременно выходящий в пустыню на высокое, безмолвное житие, в котором сокрыто, по Лествичнику, целое море, недоведомых таин.

Святые отцы учат: прежде нежели человек не возобладает собою, никак нельзя ему пойти в пустыню на безмолвное житие.

Что же значит возобладать собою?… Это, по их святому разуму, состоит в том, чтобы достигнуть глубокого смирения, которое приобретается искренним послушанием своему духовному отцу (руководителю), которому необходимо и должен подчинить себя всякий, приходящий в монашескую жизнь – в монастыре ли он будет жить или в пустынном безмолвии. Ибо, как для школьника совершенно необходим наставник, так равно и для новоначального в монашестве.

И находясь в полном повиновении у старца, новопоступивший в монашество должен слушать его во всем, всецело отсекая пред ним свою волю, свое разумение, не верить, как говорится в монашеском мире, своему разуму, а все делать по совету своего старца, отнюдь не преступая его приказаний.

Должен иметь к своему старцу чистое откровение, не утаивая от него ни одного помысла, а тем более – всего своего душевного состояния. Без благословения своего старца не должен делать или предпринимать положительно ничего. Без ропота терпеть все скорбное.

Вообще же смирение приобретается глубоким самопознанием своей всецело растленной грехом природы.

Отсюда естественно должна происходить глубокая скорбь о грехах своих, выражающая себя во всегдашнем покаянном настроении души, изливаемая в сердечных слезах умиления, кои, по учению святых отец, имеют свойство пожинать грехи, как огонь солому. Простираясь далее, нужно, по чувству недоверия к себе, утверждать в себе постоянное самоосуждение, самоукорение, стараясь о том, чтоб увидеть себя худшим всей твари; всех людей почитая лучшими себя, а себя худшим всех.

Это познание дороже и выше всякого другого, – потому что оно поставляет нас на правильный путь в отношении к Богу и делает невозбранным к нам шествие силы Божией.

Но и при всем этом, смирение дается нам только Божиею силою и милосердием, сами собою мы не можем приобрести его никакими способами и средствами. Вся причина нашего не преуспеяния в добродетели, застоя и неподвижности в духовном делании состоит именно в том, что нет в нас благотворного сознания своей нищеты, и нет призывания Божией помощи. Не имате , говорит Апостол, зане не просите (Иак.4,2). А не просим, потому что по своей гордости не хотим чувствовать нужды в Божией помощи. Ибо возможно ли подумать, чтобы всещедрый Господь Бог, хотящий нам спасения более, нежели мы сами себе, отказал нам в помощи, когда мы просим ее, искренно сознавши свою духовную нищету, безсилие и неможение. Вот в этом-то и состоит наше правильное внутреннее устроение: познать свое нравственное безсилие и неизбежную нужду в Божией помощи. Но если бы, при несознании сего, была нам оказываема небесная помощь, то явно сие бы не послужило нам на пользу, потому что не сознавая нужды в Божией помощи, мы бы себе приписывали успехи в добре. А тут была бы явная неправда, в которой Бог быть не может, как Бог правды и истины.

Для того, чтобы с пользою жить в пустыне, нужно обучатся мысленной брани, которая превосходно объясняется в книге святого пресвитера Исихия. За разъяснением ее туда и отсылаем желающих узнать – в чем она состоит.

В особенности без благословения своего старца, отнюдь никто не должен выходить в пустыню на безмолвную жизнь.

Старцу должна быть известна вся жизнь идущего в пустыню, но и здесь, на первых порах, сей последний должен подчинить себя старцу. Всего этого требуют коренные законы монашеского жития, выработанные тысячелетними опытами святых подвижников – подражателей Христовых.

Но к великому прискорбию, и нужно сказать откровенно как и замечено давно, что ныне старцев, истинно понимающих духовную жизнь, найти трудно, ради оскудения их, то нужно, по учению Нила Сорского и старца Паисия Величковского, руководствоваться писанием святых отец, препровождая царский путь, который, по Лествичнику, состоит в том, чтобы соединиться воедино – двум или трем человекам, и соединенным усилием рассматривать спасительный путь, указанный святыми отцами. И это для живущих в пустыне, а в монастыре – свой устав.

Очень печальное явление мы видим в опыте, находясь в среде современного пустынножительства. И припоминается нам случай, описанный в Отечнике.

Пришел в монастырь молодой послушник, и, запершись в келии, говорит: "уже отшельствую". Богомудрые же отцы той обители, изведши его из келии его, заставили его входить в келию каждого отца и говорить: "простите меня, отцы, я не отшельник, а послушник"!…

В духовном деле, не соделавши предшествующего, нельзя переходить к последующему. Скачки здесь невозможны; все равно, как и в телесном возрастании, все идет постепенно.

Кроме сего нужно иметь в виду, что живущего в пустыне встречают скорби особенного рода – чрезвычайные, ужасные и частовременные, кои и передать в точности нет возможности. Не говоря о лишениях телесных, кои переносить трудно, враг мучит тем убийственным унынием, о коем не живущие в монастыре и понятия не имеют. И правду говорит святой Лествичник, что здесь могут жить только те из монахов, кои имеют Божественное утешение, коим они удобно и отражают все разженные стрелы сопротивного. И еще он же говорит: "да не прельстит нас неразумное и предерзкое усердие, и да не взыщем желаемого прежде своего времени, чтоб не лишится нам того, что можно будет получить в свою пору".

Ту же истину он поясняет другим примером. "Не безбедно воину, не искусному в единоборстве, отделиться от своего ополчения и вступить в единоборство со врагом; не безбедно и иноку начать безмолвие, не искусив себя и не обучив себя в обуздании страстей долгим обучением, тот гибнет телесно, – сей душевно. Ибо путь истинного безмолвия есть путь мудрых и тех только, которые в трудном своем подвиге стяжали Божественное утешение и бранную помощь".

Великий Варсонофий, когда один из братии прочитал ему в Патерике, что истинно желающий спастися должен прежде пожить в братстве, перенести, по примеру Господа, досаждения, поношения и безчестие и прочее, и потом уже идти на совершенное безмолвие, которое есть восшествие на крест, то есть умерщвление себя всему земному и мирскому, – ответил на это: "верно сказали отцы, иначе и быть не может". А другому сказал: "прежде, нежели человек не войдет в себя самого и не возобладает собою, – безмолвие порождает высокоумие; а обладает собою тот, кто совершен в смирении". А еще сказал: "если дерзнешь ступить за свою меру или черту – знай, что потеряешь и то, что имел. Но держись средины и внимай воле Божией. Ибо кто захочет обезпечалиться и прежде времени сложить с себя всякую заботу внешнюю и дела, – тому общий враг подготовит гораздо боле смущения, чем покоя, и доведет его до того, что вынужден будет сказать: "лучше бы мне не родится".

 

Общее замечание о Иисусовой молитве.

Очень худо и не правильно (во вред себе) поступают те из подвижников, ревнующие о духовном, – кои в молитве Иисусовой ищут исключительно одних только духовных утешений, внутренних озарений, сердечных восхищений Богу, словом – высоких состояний.

Все сие строго запрещено святыми отцами, как показующее в человеке пагубное высокоумие, по которому он считает себя достойным сих высоких мер. Таковому будет полезнее вовсе не заниматься постоянною Иисусовою молитвою, а довольствоваться только общецерковною и своим келейным правилом.

Молитва Иисусова обязательно должна быть погружена в покаянные чувства, каковое настроение должно быть не прекращаемым во всю нашу жизнь, согласно учению о сем предмете всех святых отец. При упражнении молитвою, нужно иметь целию, чтоб сокрушением, слезами и умилением очистить сердце от грехов и земных пристрастий, – и сим уготовить себя для принятия Господа Иисуса в чистой небесной неразвлекаемой молитве, в которой и составляется наше с Ним примирение и духовное общение. И только здесь, именно в чистом сердце и глубоком искреннем смирении, с любовью к ближним и могут состояться и действовать высшие меры истинной сердечной молитвы, соединяющей нас с Богом, дающей нам вкусить в Нем вечный живот.

Вот теперь и смотрите, – как не похвально и предосудительно, и как вполне неуважительно к высочайшему предмету молитвы – поступают те ревнующие о сем, кои, не быв в горниле покаяния, и не перегоревши, так сказать, в чувствах тяжкой виновности своей пред Богом, и не омывши греховных скверн слезами искреннего сокрушения, стремятся безстудно туда, где только чистые сердцем зрят Бога. Божие, говорят отцы, приходит само собою. Это – правда. Но только нужно, чтоб место для приятия его было чисто.

Если святые отцы иногда в своих писаниях и запрещают Иисусову молитву, то это тогда только, когда она исходит из неправильных побуждений, то есть когда ищут в ней одних только духовных восторгов, потому что так молящиеся приобретают гордое о себе мнение, и этим наносят унижение на молитву, чему отнюдь не молитва виновна, а их неправильное к ней отношение. Но молитву, производимую в покаянии, смирении, с целью примирения с Богом, умилостивления Его и потом соединения с Ним, везде выставляют, как необходимое нужное средство к вечному спасению. И это не только одним монахам, но и мирским, как сказано на 1-й странице сей нашей книги.

 

Глава 1.

Восход пустынножителя на горы и поэтическое описание горной красоты, открывшейся его взору

Во время проживания моего в Кубанских лесах, в верховьях р.Урупа – местах безлюдных, тихих и удаленных, пришло мне в одно некое время желание вылезти из своих глубоких трущоб, дебрей и земных пропастей, в коих всегда нахожусь, по обычаю своей пустынной жизни, и взобраться на высочайшие хребты гор, окружающие нашу, сравнительно низменную местность, кои, по местному наречию, именуются "голые горы", потому что там нет никакой растительности, а только одни лишь камни и каменные скалы, утесы и горные шпили; есть, правда кое-где и равнинки, но и они тоже усеяны мелким камнем.

К этому же побуждало меня и нашедшее на меня уныние – страшная болезнь душевная, ведомая лишь безмолвникам, препровождающим, ради любви Христовой, житие свое в горах и вертепах, в совершенном удалении от людского общения.

Да и еще, кроме всего этого, в сердце была какая-то тайная надежда, что, быть может, не встретим ли что-либо особенное, какого-нибудь истинного раба Божия – сотоварища нам пустынника, труждающегося о Имени Господнем в сих многотрудных местах, где редко и едва ли когда-либо проходит даже и нога охотника. Слух о таковых отшельниках, безвыходно живущих в глубине малыми обществами, много раз доходил и до нас, что есть у них там церкви и свои священники и все хозяйственное заведение. И случается, что в иной раз как-нибудь и выйдет оттуда один из них по нуждам своим в мирское селение, а по исполнении, быстро и скоротечно опять возвращается в превожделенное свое уединилище, полное духовного мира и небесной радости. И бывает, по большей части, хождение их по высотам гор, местами трудными и едва проходимыми. Вот такового-то человека встретить и было у нас в сердце тайное предчувствие, и оно, как увидим впоследствии, не обмануло нас. Взяв сухарей, ползли мы рано утром с послушником своим по крутизнам и горным уступам вверх, хватаясь руками за ветви дерев, корни и камни, где только и как можно, перелазя овраги и пропасти и восходя все выше и выше.

По слабости сил, с великим трудом лишь вечером достигли границы, где кончается растительность и начинаются скалистые утесы и остроконечные шпили, выдающиеся в воздухе своею возвышенностью над всею страною, и как бы бдительные стражи неусыпно надзирающие всю окрестность. На многие из них взобраться уже нет никакой возможности, так как они отрубом и вертикально устремляются вверх, а на некоторые и еще возможно взойти по причине уступов и отлогости сторон.

Усмотревши удобное место, сели мы для отдохновения, а пожалуй скорее для ночлега. Обозревшись же, увидели себя на страшной высоте, превыше всего видимого пространства, вся окрестная страна была у нас под ногами.

И вот открылся очам нашим поразительный вид горных хребтов и восхитительно живописная красота местности на все стороны и по всему протяжению до самого горизонта, куда только достигал глаз. Зрелище было воистину неописуемое, подобного коему едва ли еще где-нибудь можно видеть, потому что природа Кавказская исключительная, своеобразная и единственная, пожалуй на всем шаре земном. Солнце клонилось к западу и своими лучами золотило всю страну: и вершины гор, и глубокие пропасти, зияющие мраком и наводящие страх, и небольшие, между горами кое-где видневшиеся, полянки, покрытые зеленью.

Нет возможности изобразить расположение гор, их великое пространство, красоту и чудное разнообразие, поражающее зрителя удивлением, выше всякого слова и мысли. Горы представляли из себя какие-то разнохарактерные колонны, чрезвычайно красивые и весьма неуклюжие, и тянулись длинным рядом, который иногда вдруг и как-то смело прерывался страшною пропастью, другою и третьею; потом опять начинался и снова тянулся до новой пропасти, а там в дали исчезал за новыми высотами гор. То показывали вид изуродованный, перемешанный и до крайности разнообразный, так что форму их очертания невозможно передать никаким словом. Они похожи на то, как, если бы, в сильном трясении вдруг обратились в застывшее состояние. И каких только странных видов тут не было для взора!… То, как два брата, любезно обнявшись, идут по дороге: так две скалы, переплетшись, друг с другом, стояли на чистом местечке под стеною горы. А то, как бывает в драке, один, поборовши другого, становится ногами своими на груди его, так точно и здесь – одна скала стоит на другой, показуя своим воинственным видом как бы одоление и попрание соперника своего. Там видится, как будто охотник, наклонившись, метит устрелить зверя в добычу себе. То, столпившись в одни кучу, группа небольших курганчиков, напоминает семейство птенцов, их же кокош собирает под криле свои. А вот, в стороне от них, виднеется неизмеримой величины обширная гора, и она привлекает внимание своею великою, паче меры, огромностью; правильным и красивым очертанием, выдаваясь посреди всего окружающего ее, она победоносно и как-то величаво возносит почти к облакам свой исполинский остов и могучую главу и видимо господствует над всем множеством окружающих гор, будучи им как бы царица, или якоже мать. Иные горы являют подобие величественных соборов, увенчанных главами, а другой шпиль, как стрела идет вверх, без сомнения показуя этим человеку путь к небесам; в другом месте скала являла подобие медведя или черепахи, а то принимала безформенный вид или же просто лежала груда обыкновенных камней.

На более низких местах и как бы отступивши от гор, виднелись более спокойные пространства, покрытые зеленью, и по ним были разбросаны пасущиеся стада азиатов; издали они показывались черными точками, медленно движущимися по зеленому фону. По окраинам некоторых сторон тамошнего пространства стройно и красиво стояли длинные ряды дерев, как бы посаженные искусною рукою. Они похожи были на то, как бывает на войне, когда уготовляясь на брани, стоят полки против полков. До слуха, чуть доносился слабый звук реки Урупы, текущей внизу у подошвы гор.

Во всем пространстве вокруг нас царствовала мертвая тишина и совершенное молчание: то было отсутствие всякой житейской суеты. Здесь природа, вдали от мира, праздновала свое успокоение от суеты и являла таинство будущего века. Просто сказать – это было царство духовного мира и безмятежности, – новый мир не в пример лучше того, в коем живут люди – освобождение души от всего вещественного, земного и плотского, свобода духа, жизнь, свойственная его невещественной природе; это был нерукотворный храм Бога живого, где всякий предмет глаголал славу Его и исполнял Божию службу своим безгласным, но вразумительным вещанием, проповедуя Его всемогущество, присносущую силу и Божество. Оглянулись мы назад и были поражены новым необычайным явлением – цепи снеговых гор тянулись по черте горизонта и, залитые лучами солнца, показывались пламенеющими.

Явление дивное и весьма очаровательное!!! Там же виднелась и знаменитая на всем Кавказе гора Эльбрус, снеговая вершина которой золотом горела в лучах вечернего небосклона.

В общем же пред нами была картина красоты неописуемой! Книга природы раскрывала нам здесь одни из роскошных страниц и мы видели и всюду читали явленнейшие силы Божии и чрез рассматривание твари познавали невидимые Божии совершенства (Рим.1,20). Необъятный простор пространства, как безбрежное море, разлившийся на все стороны, поражал нас своею величественностью и уносил мысль куда-то далеко за пределы всего временного. Он напоминал о безконечном всемогуществе Божием и Его неограниченном владычестве, вседержавной силе и вездесущии, и вливал в нас ощущение страха и благоговения, коим безспорно и безусловно обязана Ему всякая тварь, как к Отцу природы и Содетелю всяческих.

Безмолвие гор и удолий порождало новое чувство – то было состояние неисповедимой тишины и покоя, коими объяты были все наши душевные чувства и расположения, – то была тихая и духовная радость – был глас хлада тонка, идеже Господь (3 Цар.19,12).

И действительно – Дух Божий, Иже везде сый и вся исполняяй и содержай всю тварь видимую и невидимую, как-то ближе и ощутительнее слышался сердцу и более полным наитием наполнял все внутренние силы души, чего прежде с нами не было никогда.

И так мы сидели и молчали, смотрели и удивлялись и священным восторгом, питали сердца свои переживая те возвышенные минуты внутренней жизни, когда человек ощущает близость незримого мира, входит в сладкое с ним общение и слышит страшное присутствие Божества. В это время, исполняясь святыми чувствами, он забывает все земное. Сердце его, разогреваясь подобно воску от огня, способным делается к восприятию впечатлений горнего мира. Оно пламенеет чистейшею любовию к Богу, и человек вкушает блаженство внутреннего Богообщения, слышит в чувстве своем, что не для земной суеты, но для приобретения вечности даются ему короткие дни земного бытия.

Испытав это возвышенное и духовное состояние, невольно предлагаешь себе благоговейный вопрос: зачем Всевышний Господь укрыл славу Своего премудрого Творчества так далеко от мира – в местах недоступных, посреди гор и вертепов и пропастей земных?… И зрят ее только немногие насельники пустыни, уединенные отшельники… Мы же говорить об этом не находим благоприличным, чтобы вместо пользы не причинить вреда и тем, кто живет в пустыне и кто не имеет возможности к сему, хотя бы и желал, а более всего тем, кои признают этот образ жизни совершенно неполезным, не понимая его содержания и внутренней силы. Лучше всего всякий пусть смотрит на этот вопрос по мере своего умственного кругозора.

 

Глава 2.

Замечательная встреча со старцем пустынножителем, и начало беседы с ним о духовном деле

Итак, пребывая в состоянии духовной восторженности и упоеваясь созерцанием красот Божиих, щедрою рукою разлитых по лицу пустыни, мы обратили внимание вниз и с удивлением заметили вдали идущего человека с большою котомкою за плечами; медленными и утружденными шагами, поникши головой, спускался он по горной наклонности в глубокую сожженную котловину. Иногда виден был весь, выходя на вершины холмов, иногда совсем исчезал, погружаясь в пропасти и низменности между холмами, то опять показывался и двигался по направлению к нам.

Поразительно, а вместе с тем и весьма умилительно было видеть человека в сих пространствах безлюдной страны, где, как известно нам, кроме разве охотника, и то не в это время, никогда не бывает людей. Всматриваясь ближе, заметили, что это был человек, принадлежащий к нашему монашескому званию, и весьма обрадовались, надеясь узнать от него много полезного, касательно своей пустынной жизни. Когда же он был от нас недалеко, мы приветствовали его обычным между монахами приветствием: "благословите, батюшка"!

– Бог благословит! – послышался искренний и братский ответ.

– Садитесь, пожалуйста с нами, – сказали мы, – вот кстати, у нас и чай готов!

– О! Это хорошо, – отвечал незнакомец, – а я так притомился, что чуть жив!

– Куда Бог несет? – спросили мы.

– Да ходил в монастырь (Зеленчукский) по своим духовным нуждам, а теперь иду в свою пустыню.

И затем пришедший пустынник в совершенном изнеможении повалился на землю, снял шапку и лег, растянувшись на земле во весь рост и положивши голову на сумки, как делают вообще все пустынники. Мы воззрели на него: это был старец уже глубоких лет; пот, как весною ручьи, лился по лицу его, и он был весь мокрый и покрыт пылью. Потом он рукою утер лицо свое и прославил Бога, сотворив благодарственную Господу Богу молитву, говоря: Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже!

– Уморились, батюшка? – спросили мы.

– Да, уморился очень сильно, шел целый день, а жар нестерпимый и воды нет.

– Ну, а далече отсюда ваша пустыня?

– Да, пожалуй, дня три нужно идти – около Аксибая, на Черной речке.

– Много вас там?

– Там много пустынников.

Полежавши немного, старец поднялся, и мы ближе и яснее снова увидели, что это был муж высокого роста, сухой телом, как скелет мертвеца; длинная и седая борода его досягала до пояса, волосы на голове совершенно белые, как снег на горах и опускались на плечи, а по средине головы плешина; подрясник, весь истертый, был покрыт заплатами и издавал запах удушливого пота; лицо его показывало вид крайнего изнурения; впалые щеки и изсохшие уста. – Но при всем том на нем видимо лежала печать духовного освящения; глаза старца проливали неизъяснимую приятность и светились добротою, искренностью и сердечным благорасположением; весь его вид внушал невольное уважение и вызывал на откровенность.

Старец придвинул к огню лежавший неподалеку деревянный чурбак и сел на нем, греясь.

Мы прочитали молитву, а старец благословил чином монашеского обыкновения. Стали пить чай с сухарями. В это время началась между нами та замечательная беседа, которая глубоко вошла в мое сердце, как обыкновенно бывает с нами от слышания о предметах великих, дивных и превожделенных. Я спросил старца:

– Давно живете в пустыне?

– Вот уже десятый год кончается.

– А раньше где жили?

– Жил в монастыре 20 лет.

– В каком?

И тогда я вседушно и радостно, со всем усердием обратился к старцу и начал предлагать ему различные вопросы, касательно духовной жизни.

– Ну что, брате, ради Господа скажите, что самого лучшего вы приобрели в пустыне?

Лицо старца просветилось и духовный свет заблистал в очах его: прост бо бяше естеством, – и того ради бе в нем дух Божий.

Видно было, что этим вопросом старец получил удар в самый центр своей внутренней жизни и вся его духовная природа пришла в движение. Да и в правду, как мы узнали после из его разговора, что если кто соединил свое сердце с Именем Господа Иисуса Христа, или, что то же, выражаясь монашеским языком, приобрел Иисусову молитву, тому всякое напоминание о ней приводит его душу в духовный восторг.

Старец отвечал:

– Господа Иисуса Христа стяжал сердцу своему, а в Нем, без сомнения, и вечную жизнь, осязательно и неложно слышимую в сердце моем. Как и написано о сем во Святом Евангелии: в Том живот бе и живот бе свет человеком (Ин.1,4). Также и во многих других местах Священного Писания возвещается сия радостнейшая истина, например: имеяй Сына Божия (конечно в сердце своем), имеет живот, а не имеяй Сына Божия – живота не имеет (1 Ин.5,12). И Сам Господь говорит о Себе: Аз есмь путь, истина и живот (Ин.14,6). Еще: Аз есмь воскресение и живот (Ин.11,25).

Услышавши такие неожиданные и поразительные слова, мы весьма удивились, что нашли именно то, чего искали; ближе придвинулись к старцу, более изострили слух свой и все внимание свое утвердили на лице его, а сами превратились в духовный интерес своим существом, по слову Святого Писания: расшири уста твоя и исполню я (Пс.80,11), и рекою полились наши вопросы.

– Каким способом? – поспешно спросил я.

Старец отвечал:

– Чрез непрестанную молитву ко Господу нашему Иисусу Христу, обыкновенно называемую монашеским нарчием "Иисусову", которую я производил, согласно учению святых отец, в продолжении многих лет по заповеди, данной мне еще в юности моей великим отцем и учителем благочестия, когда я, выходя из мира, шел в монастырь, чтобы проводить монашеское житие. Конечно, – при этом старался по силам своим пребывать в исполнении и всех прочих заповедей Господних, в особенности же в трех из них главах: любви, смирении и целомудрии, без которых, по слову святого апостола, никто же узрит Господа (Евр.12,14).

– Как? – еще с большим и возрастающим интересом мы продолжали расспрашивать.

– Почти 15 лет, – говорил старец, – я исключительно занимался произношением устной молитвы, живя в это время в монастыре и занимаясь исполнением разных дел, возложенных на меня по послушанию. Во время сего упражнения, помню, я вовсе не обращал внимания на ум и сердце, довольствуясь только одним словесным выговором молитвенных слов: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного, каковая молитва называется устною, словесною, наружною, телесною и в порядках молитвенного обучения и труда, как известно, занимает низшую, первоначальную степень.

Потом, по истечении означенных лет, она сама собою перешла в умную, когда, то есть, ум стал держатся в словах молитвы, при зрении в них Господа. Что составляет, по учению святых отец, вторую степень молитвенного упражнения, и молитва здесь называется умною, умственною или просто душевною. Святой Иоанн Лествичник называет это состояние молитвенного дела уже довольно высоким, похваляет его, потому что на этой степени ум наш, будучи по природе своей рассеянным, разбитым и разлитым по предметам и вещам мира сего, собирается в себя и, держась в словах молитвы, пребывает как бы у себя в доме, чуждым бывая всех помыслов, кои вообще так мучительно тиранствуют душу всякого человека, необновленного сею молитвенною благодатью. Это разбитое состояние нашего ума можно изобразить подобием человека, находящегося в волнующемся море.

И как сей, будучи во власти волн, не имеет возможности стать на точку неподвижности, так и ум наш, не имея в себе, точки опоры – Христа, тоже бывает волнуем и обуреваем всевозможным движением помыслов. Но вот сей из моря вылазит на скалу и бывает спокойным, а этот, вперив Христа в сердце, по выражению церковной песни (служба Василию Великому), удерживает свои помыслы.

А затем открылась, милостью Божиею, и сердечная молитва, которая, по согласному всех святых отцев учению, составляет в духовной жизни и вообще во всех исправлениях монашеских венец, славу и совершенство, потому что существо ее есть теснейшее соединение нашего сердца – вернее слитие всего нашего духовного существа – с Господом Иисусом Христом, явственно осязаемом, в пресвятом Его имени.

Это возвышенное и преестественное состояние, по разуму Богомудрых мужей, составляет последнюю степень и край стремлений всякого разумного существа, созданного по образу Божию и естественно, по природе, стремящегося к своему высочайшему Первообразу.

Здесь составляется то сердечное с Господом сочетание, в котором Господь проницает дух наш Своим присутствием, как луч солнца проницает стекло, и этим дается нам вкусить несказанное блаженство святого Богообщения. На, этой степени, по слову святого Исаака Сирского, духовная природа наша достигает высшей степени своего совершенства, простоты и духовности, потому что здесь полнота духовной жизни.

Человек вступает в область безконечного света, в котором, по слову святого Макария Великого, живет, действует и гражданствует, а потому здесь конец всем подвигам и трудам, и мы, получая свободу, пребываем в Боге и Бог в нас. Это есть то Божественное единение, о котором говорит Сам Спаситель: иже будет во Мне и Аз в нем, тот сотворит плод мног (Ин.15,5), якоже розга не может плода сотворити о себе, аще не будет на лозе, тако и вы, аще во Мне не пребудете (Ин.15,4).

 

Глава 3.

Разъяснение о том, что в имени Божием присутствует Сам Бог

Поражаясь все более необычно возвышенною и увлекательною беседою, каковой не приходилось нам ни от кого слышать во всю свою жизнь, мы пришли в страх и еще с более возрастающим интересом продолжали расспрашивать:

– Разъясните нам это подробно, потому что для нас эта речь мало понятна?

Старец продолжал:

– Прежде всего нужно утвердить в себе ту непреложную истину, согласную как с Божественным откровением, так и с здравыми понятиями разума, что в имени Божием присутствует Сам Бог – всем Своим Существом и (всеми) Своими безконечными свойствами. Конечно, это нужно разуметь духовно, – сердцем просвещенным, а не тем плотским разумом, который, незаконно вторгаясь в духовную область, желает телесно осязать духовные предметы и, не понимая, возражает: како может Сей нам дати Плоть Свою ясти? (Ин.6,52) Или еще возражает в своем полном непонимании дела: како может человек, стар сый, второе внити во утробу матери и родитися? (Ин.3,4). Господь же говорит: рожденные от духа – дух есть (Ин.3,6), то есть духовные предметы понимаются духовно, при свете благодатного их озарения.

Для всякого верного работника Христова, любящего своего Владыку и Господа, усердно Ему молящегося и святое имя Его благоговейно и любезно в сердце, своем носящего, – имя Его всезиждительное, достопоклоняемое и всемогущее есть как бы Сам Он – Вседержавный Господь Бог и дражайший Искупитель наш Иисус Христос, прежде всех век от Отца рожденный, Ему единосущный и равный Ему по всему.

Иначе и быть нельзя. Господь есть мысленное, духовное умосозерцательное Существо, таковое же и имя Его; равным образом и души наши есть Существа духовные, мысленные, только расстояние между ними и Богом безконечное, якоже и подобает быть между Богом и тварью, при всем том, наше к Нему отношение и приближение действуется духовно, для телесных очей незримо, силами души внутренними. Словом, все происходит в области духа, где что-либо телесное отнюдь не имеет места. И вот, с этой точки зрения, всякому видно, что Имя Господа Иисуса Христа нет возможности отделит от Его святейшего Лица. Ведение сие, а тем более чувство этого высочайшего таинства, на столько драгоценно в нашей духовной жизни, что служит ее центром и основанием. А потому и говорится о нем с такою настойчивостью, силою и убеждением…

Сие Божественное чувство дает нашей молитве к Сыну Божию силу, крепость и неразвлекаемость. Оно собирает воедино – в сердце – все наши внутренние силы и проницает своим бытием всю нашу духовную природу, в ее собранном единстве своих сил, как солнечный луч проницает стекло. И душа наша, озаренная Божиим светом, преизобильно изливающимся от Господа Иисуса, сущего в Своем пребожественном имени, уже как бы естественно и не трудно восходит на степень высшего духовного совершенства. И человек по всему бывает духовен, освящен и соединен с Богом. В действии же своем сие происходит так:

Когда человек, движимый Божественным мановением, неленостно, со всем зависящим от него старанием, не жалея трудов и времени, при всяком занятии, будет днем и ночью призывать умом или устами имя Божие священною молитвою Иисусовою: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного, конечно, исполняя вместе с этим, по силе возможности и все прочие евангельские заповеди, находясь в глубоком самоуничижении и сознании своего греховного состояния и нужды в Божией помощи, то по многом или малом времени, как то будет благоугодно Сердцеведцу, бывает с ним некое дивное и преестественное дело. Имя Господа Иисуса Христа, если можно так сказать, как бы воплощается, человек ясно ощущает внутренним чувством своей души в Имени Божием Самого Господа. Это ощущение Самого Господа и Его имени сливается в тождество, по коему невозможно бывает отличить одно от другого. А это, в свою очередь, делается понятным при мысли о том, что если Господь Иисус Христос принял в Свою Божественную Личность наше естество и одним именем называется Богочеловек, потому что в Плоти Его обитала вся полнота Божества (Кол.1,19), то несомненно сия полнота Его Божественных совершенств обитает и в Его пресвятом имени Иисус Христове. Сказать бы так: если во плоти пребывала видимо – телесно, то в имени Его Святом невидимо, а духовно и ощутимо только сердцем или же духом своим. И вот, внося сие имя в сердце свое, мы прикасаемся в нем, по слову святого Макария Великого, как бы к Самому естеству Христову, Его Богочеловеческой природе, и в этом внутреннем, глубочайшем, сердечном единении или как бы слиянии своего духа с Духом Христовым, то есть Его Богочеловечеством, бываем с Ним, по свидетельству святого апостола, един дух (1 Кор.6,17). Где по причине крайне близкого и тесного союза или как бы слития, уже по неизбежности приобщаемся и Христовых свойств: Его благости, любви, мира, блаженства и прочего – ощутительно вкушаем, яко благ Господь. А от этого без сомнения и сами делаемся по образу Создавшего нас – благими, кроткими, незлобивыми, смиренными, носим в сердце несказанную любовь ко всем и ощущаем в себе вечный живот. И только таковый человек, ради своего сердечного сочетания с Господом, явственно ощущая духом своим в имени Иисус Христове Его Божественное присутствие (Самого Его), не обинуясь, может свидетельствовать пред всем миром, что имя Господа Иисуса Христа есть Сам Он, Господь Бог, что имя Его неотделимо от Его Святейшего Существа, а с Ним едино, утверждаясь в этом не на соображениях разума, но на чувстве сердца своего, проникнутого Господним Духом.

Сюда должно отнести и слово святого апостола: верующий в Сына Божия имать свидетельство в себе (1 Ин.5,10). Что, конечно, есть чувство благодатного соприсутствия Господа Иисуса в сердце, то есть во храме внутреннего человека, уверительно слышимое и осязательно чувствуемое, точно также и имеющий в себе внутреннее действо молитвы именем Господа Иисуса явственно слышит в сердце своем Его спасительное сопребывание, Его жизнь и даже, если можно так выразится, как бы Его дыхание. В такое именно ближайшее единение с Господом поставляет нас молитва Иисусова. В сем имени вечная жизнь, по соприсутствию и пребыванию в Нем вечного Бога. По словам святых отец, нет единения ближе того, – какое бывает между Богом и нашею душою. И это действуется всего ближе и ощутительнее во внутренней Иисусовой молитве, где ум наш как бы сорастворяется с духовным, невидимым Существом Господа Иисуса Христа.

Изъясняя сие, Первосвятитель Московский Филарет пишет: "человек не так сотворен, чтобы ему быть и оставаться в различении с Богом и в удалении от Него. Если душа человеческая есть дыхание из уст Божиих, то какова близость между дыханием и дышащим, таковая близость должна быть между душою и Богом. Различение человека от Бога есть состояние неестественное".

Равным образом и другой, современный нам великий подвижник веры и благочестия, пишет подобное сему: "как близка к тебе твоя мысль, как близка вера к твоему сердцу, так близок к тебе Бог, и чем ближе и тверже мысль о Боге, чем живее вера и познание своей немощи и ничтожества и чувства нужды в Боге, тем Он ближе. Или как близок воздух к телу и к внутренностям его, так близок Бог. Ибо Бог, так сказать, есть мысленный воздух, которым дышат все Ангелы, души святых и души людей живущих и особенно благочестивых. Ты не можешь жить без Бога ни минуты и действительно всякую минуту живешь Им" (Протоиерей Иоанн Сергиев).

О Нем бо живем, и движемся и есмы (Деян.11,28).

Когда имя Господа Иисуса пребывает в сердце нашем, то сие делается вместилищем Божества, страною света, радости и духовного ощущения вечной жизни. Святой Макарий Великий говорит: "в сердце раскрываются как бы духовные обители, а входя в оные, снова видит человек другие безчисленные, а там и еще и еще… и так без конца".

Можно сказать, что это единение с Богом есть как бы новый Эдем, подобный тому, в котором жил Первозданный до падения: состояние особенной близости человека к Богу, в которой мы наслаждаемся сладчайшим созерцанием. Конечно такая близость Бога к человеку озаряет обильным благодатным светом наши естественные силы: просвещает ум познанием воли Божией, в волю влагает силу и бодрость ко исполнению Божественных законов, а сердце сочетавает с Богом теснейшими узами сладчайшей любви.

Можно сие изъяснить и другим подобием; Господь Иисус Христос учил: веруяй в Мя, реки от чрева Его истекут воды живые. Сие же рече , – объясняет Апостол, – о Дусе, Его же хотяху приимати верующие во имя Его (Ин.7,38-39).

Так же и в беседе с самарянкою, Господь Иисус объяснял Божественную жизнь, которой Источник находится в Нем одном, образом воды, текущей в живот вечный (Ин.4,10). И сие течение в жизнь вечную есть любовь ко Господу Иисусу Христу, которая, водворившись в нашем сердце, чрез исполнение Его спасительных заповедей и глубокое смирение, движет его неусыпною молитвою к Возлюбленному, – наподобие текущего источника, струи коего не засыхают никогда. И тогда, можно сказать, только, имея сию Божественную любовь в сердце, мы невозмутимо пребываем на водах упокоения, имея в самих себе источники живых вод, текущие в вечную жизнь.

И сия любовь или память Божия, выражаемая молитвою, необходимо соединяет с Господом наш дух воедино, в каковом единении, приобщаясь духом своим Его Божеского естества, мы становимся причастными вечной жизни.

Одно только это и может утолить ничем другим неутолимую жажду нашего духа, успокоить его высшие стремления. Что и выразил Господь словами: а иже пиет от воды, юже Аз дам ему, не возжаждется во веки (Ин.4,14). Ибо вселение Христа и пребывание Его в нас неизбежно знаменуется Божественною жизнию, движения коей, выражаемые действиями любви, наполняют всю нашу душу сладчайшими ощущениями Божества, в которых дух наш получает полное и всецелое удовлетворение своим вечным безсмертным стремлениям, и сердце достигает последнего края всем своим потребностям, желаниям, чаяниям. Далее идти некуда, и незачем. Бог – цель всего сущего. Признаками сего высокого состояния служат: омертвение для мира и оживление внутреннего человека на духовные и святые дела, жажда вечных благ; ум бывает тогда возвышен над тварию, и ему покорены все чувства души и тела, а, сам он всецело соединившись с Богом, безчувственным пребывает ко всему тварному бытию. Состояние блаженное и достожелательное, достигнуть которого да сподобит Господь Бог всякого из ревнующих о сем!…

 

Глава 4.

Доказательства тому – почему имени "Иисус" приписывается Божественное достоинство. И почему для верующего и любящего Господа Иисуса, оно есть как бы Сам Он Господь и Спаситель

Но чтобы ощутить или как бы осязать внутренним чувством своей души божество в имени Иисус Христовом, – это нелегко и не есть силы человеческой, а есть дар Божий – высочайший, потому что тогда бывает действительное общение нашей души с Господом и сердечное с Ним единение, в чем и состоит цель и крайняя степень желаний всех духовно-нравственных существ. Здесь душа наша как бы подавляется сладким и блаженным ощущением наития Божия и сердце наше приемлет действенное сочетание со Христом Господом, в Котором вечная жизнь и Царство Небесное.

Известно же, что каждый из нас несомненно признает те мгновения – в которые мы живо чувствуем в себе присутствие Божества – принадлежащими к возвышеннейшим мгновениям нашей духовной жизни. И вот память Божия или, что то же, молитва Иисусова дает полную возможность если не всегда быть в этом возвышеннейшем состоянии (так как, по словам святого Исаака Сирского, нет человека даже и между святыми, который бы не подвергался изменениям), то по возможности часто испытывать и пребывать в нем. Иисус Христос есть Бог, поэтому пребывающий в Нем, в Боге пребывает и Бог в нем, как и Сам Он говорит: аще кто не пребудет во Мне, извержется вон. Но аще кто пребудет во Мне и Аз в нем, тот сотворит плод мног (Ин.15,4-6).

Господь Сам не отделяет пресвятого имени Своего от Святейшего Существа Своего. И рече Моисей ко Господу: яви ми славу Твою. Отвеща Господь: Аз предъиду пред тобою славою Моею и воззови о имени Моем: Господь пред тобою (Исх.33,18-19).

Еще и о Саул говорит: Аз бо скажу ему, елика подобает ему о Имени Моем пострадати (Деян.9,15-16). Не веруяй уже осужден есть, яко не верова во имя Единородного Сына Божия (Ин.3,13);(16-18).

Но омыстеся, но освятистеся, но оправдистеся именем Господа нашего Иисуса Христа и духом Бога нашего (1 Кор.6,11).

Иисус есть Христос Сын Божий и да верующее живот имате во имя Его (Ин.20,31).

Вот непреложный догмат: трие суть свидетельствующие на небеси , – говорит святой Иоанн Богослов, – Отец, Слово и Святый Дух и Сии Три едино суть (1 Ин.5,7-8).

Так и Сын Божий – Сам в Своем преестественном Божественном Существе, прежде век рожденный от Отца, равный Ему по всему и Единосущный, и Он же неизменно есть во всей полноте Своей Божественной Сущности в Святой Евхаристии, в христианских храмах: и Он же во Святом Своем Имени весь и всецело пребывает всеми Своими совершенствами и всею полнотою Своего Божества.

Это возвышеннейшее духовное ведение или Божественное чувство, иначе духовное (зрение) созерцание доступно бывает своим ощущением сердцу человека, вполне проникнутого ко Христу верою и любовию и всей души своей искреннейшим и всецелым расположением, при свете благодатного озарения. Обыкновенный наш естественный разум здесь места иметь не должен, как по природе своей, не разумеющий, яже суть Духа Божия, – юродство бо ему есть, зане то духовно понимается (1 Кор.2,14). Божественное сие таинство, зримое в духе и приемлемое сердцем, освящает все наше внутреннее существо, просвещает ум – сиянием невечернего света – от Вечного Света Христа Сына Божия, сущего в Своем пресвятейшем, Божественном имени, когда мы оное благоговейно носим внутри персей своих; движет волю, чрез исполнение воли Божией, к единению с верховным благом, а в чувство сердечное влагает это самое сладчайшее ощущение единения с Богом, что и дает нам вкушать начаток вечной жизни.

Согласно таковому понятию об имени Господнем прекрасно рассуждает о сем и современный нам подвижник веры и благочестия протоиерей о.Иоанн Сергиев. Вот его слова: "Имя Господа, Богоматери или Ангела или святого, да будет тебе вместо Самого Господа, Богоматери, Ангела и святого; близость слова твоего к твоему сердцу, да будет залогом и показанием близости к твоему сердцу Самого Господа Бога, Богоматери, Ангела или святого. Имя Господа есть Сам Господь – Дух везде сый и вся исполняяй; имя Богоматери – есть Сама Богоматерь, имя Ангела – Ангел; имя святого – святой. Как это? Тебя зовут, например, NN. Если тебя назовут этим именем, ведь ты признаешь себя всего в нем и отзовешься, значит согласен, что имя твое – ты сам с душею и телом, – так и святые; призывая имя их, ты призовешь их самих. Но у них ни Тела. Что из того? Тело только вещественная оболочка души, дом ее, а сам человек – есть душа; когда и тебя зовут по имени, не тело твое отзывается, а душа твоя, посредством телесного органа. И так – имя Бога всемогущего – есть Сам Бог – Дух вездесущий и препростой" (Протоирей Иоанн Сергиев. Моя жизнь во Христе).

Да и кроме всего этого, мы можем привести в доказательство своего такового понятия об имени Божием мнение апостольского мужа – Ермы святого. Он говорит в одной из своих книг: "Сын Божий, Который явил Себя в последние дни, но Которого имя велико и неизмеримо и держит весь мир…"

Видите, как он имя Божие поставляет на место Самого Бога и приписывает сему Имени вседержительство – свойство, неотъемлемо принадлежащее единственно только Всемогущему Богу.

Святые отцы, родные нам по духу молитвенники, наставники и руководители, хорошо понимали неограниченную силу, величие и всемогущество имени Иисус Христова.

Иже во святых отец наш Варсонифий Великий говорил как бы о другом, а в сущности о себе: "вем человека о Христе, в нынешние времена и на сем благословенном месте живущего, который именем Владыки своего Иисуса Христа может творить чудеса, не менее апостольских: исцелять всякие неисцельные недуги, отворить и затворить небо, и даже мертвых воскрешать, но не употребляет сей власти по смирению".

И так, чтобы ощутить в себе вечный живот, всегда нужно носить достопоклоняемое и всезиждительное имя Иисус Христово во уме своем, устах и сердце, и оно освятит все наше существо. Свято имя Его (Лк.1,49), а где оно пребывает – там освящается все.

Имя "Иисус" от вечности хранилось в Троичном Совете недоведомого Божества, даже до дня своего явления в мир, а по явлении своем, Оно облагоухало всю вселенную и низвело на землю мир и благословение. Его трепещет вся тварь, как своего Владыки, Творца и Господа; ужасаются и бегут демоны, сотрясаются адские узилища; о нем радуются земнородные, веселится ангельское естество, им разрушаются твердыни зла и беззакония и сияет на земле святыня, добродетель и благочестивое житие, потому что в имени сем пребывает всемогущий Бог всею Своею Божественною полнотою и Своими безконечными совершенствами.

А что сие действительно так, можно видеть из Священного Писания – в книге Премудрости Соломоновой написано: молчанию бо содержащу всех, и нощь своего течения пол пути имеше. Всемогущее слово Твое, Господи, и сходящи от небеси от престол царских жесток бранитель посреди искоренения и земли предвниде (Прем.18,14-15).

И так, Святейшее имя Иисус, принесенное Архангелом Гавриилом на землю, как имя Бога Слова, сохранялось от вечности в тайн Троичного Божества. В вечности на небесах Единый Бог: Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святый; и если там пребывало имя Иисус, то стало быть оно и есть Бог, потому что там ничто тварное быть не может. Туда не смеют проникнуть и чины Ангельские. Самые Херувимы и Серафимы, ближайшие к Престолу Господа Саваофа, закрывают лица свои от Трисиятельного света и непостижимого величия Божества. Там никто не видел лица Его, ни же видети может, потому что во свете непреступном там живет только один Бог Своим Тройческим единством.

На каком же основании мы будем имя Иисус Христово отделять от Его Божеского естества и не воздавать Ему чести, как Самому Богу и Сыну Божию – если оно вечно пребывало в недоведомых пучинах Божественного присносущества, по этому же самому, что оно Бог, принадлежит ему и всемогущая сила, которая производит дела великие и преславные, даже независимо от святости жизни тех людей, кои его произносят. Это между прочим можно видеть из слов Господа: мнози рекут Ми в день он: Господи! Господи! не в Твое ли имя пророчествовахом и Твоим именем бесы изгонихом и Твоим именем силы многи сотворихом? И тогда исповем им: николи же знах вы; отыдите от Мене вси делающие беззаконие (Мф.7,22-23). В этих словах находится новое – имеющее всю силу непреложной убедительности – доказательство тому, что в имени Иисус Христовом присутствует всемогущая сила Божия, а потому, стало быть, и имя сие есть Сам Бог.

Второе, что видится в вышеприведенных словах Господа Иисуса, есть то, что имя Его святейшее являет свою всемогущую силу и тогда, как произносится людьми беззаконными. Хотя, впрочем, бывает иногда и противное сему, как описано в 19-й главе Деяний апостольских: начаша же нецыи от скитающихся Иудей заклинателей именовати над имущими духи лукавые, имя Господа Иисуса глаголюще: заклинаем вы Иисусом, его же Павел проповедует. Бяху же нецыи сынове Скевы Иудеанина архиереа седм, иже сие творяху. Отвещав же дух лукавый рече: Иисуса знаю, и Павла свем, вы же кто есте? И скача на них человек, в нем же бе дух лукавый, и одолев им, укрепися на них, якоже нагим и ураненым избежати от храма оного… Нападе страх на всех их, и величашеся имя Господа Иисуса (Деян.19,13-17)

Еще во время земной жизни Спасителя, однажды апостолы известили Его, что видели одного человека, именем Его изгонявшего бесов и запретили ему, потому что он не ходил с ними. Господь же сказал: не запрещайте: всякий, сотворивший силу (чудо) именем Моим, не может вскоре злословить Мя (Лк.9,50).

По истине, Бог Отец даровал это имя, еже паче всякого имени, возлюбленному Сыну Своему: да о имени Иисусове всяко колено поклонится небесных, земных и преисподних, и всяк язык исповесть, яко Господь Иисус Христос в славу Бога Отца (Флп.2,10-11).

Издалече провидел Богоотец пророк Давид и песенно провозгласил Божественное величие, всемирную славу, несравненную честь превознесенного выше всея твари имени Иисус Христова, и как сие единственное имя, Божеству сопричастное, облистает – в свое ему время – лучами благодатного радования, всю вселенную и наполнит землю светом Боговедения, не истощимыми потоками небесной благодати, и что будут молиться все концы земли. Честно имя Его пред ними и помолятся о Нем выну, весь день благословят Его. Будет имя Его благословенно во веки; прежде солнца, пребывает имя Его; и благословятся в нем вся колена земная, вси языцы ублажат Его. Благословенно имя славы Его во веки века, исполнится славы Его вся земля (Пс.71,17),(9). Царии земстии и вси людии, князи и вси судии земстиие, юноши и девы, старцы с юношами да восхвалят имя Господа, яко вознесеся имя Того единого (Пс.148,11-13).

Хвалите отроцы Господа, хвалите имя Господне. Буди имя Господне благословенно от ныне и до века. От восток солнца до запад хвально имя Его (Пс.112,1-3). Яко возвеличил еси над всем имя Твое Святое (Пс.137,2).

А вот смотри и всемогущую силу имени Иисус Христова: в час девятый , – пишется в Деяниях апостольских, – Петр и Иоанн вхождаста в святилище в час молитвы, и бе там человек хром от чрева матери, прошаше милостыни. Они же глаголаху: сребра и злата нет у нас, а что имеем, то тебе даем: во имя Господа Иисуса Христа Назорея востани и ходи, и абие воста и вшед в церковь ходя и скачя, хваля Бога (Деян.3,1-8). И когда людии, притекшие на сие чудо ужасно, недоумеваху, то святой Петр сказал им: разве своею силою мы сие сотворихом? Бог Отец прослави отрока Своего Иисуса и, по вере во имя Его Святое, сей стоит пред вами здрав (Деян.3,12-16).

О преславного имени и превожделенного!… О силы всемогущие, в нем сокрытые!…

Святой апостол Петр, пришед в Лидду, обретает там Энея, восемь лет лежаща на одре, и говорит ему: Энее! Исцеляет тя Иисус Христос, и абие воста здрав (Деян.9,34).

Святой апостол Павел, стужив же си, и обращься, рече духови нечистому, жившему в отроковице – что всякий день говорил людям: сии раби возвещают нам путь спасения – повелеваю тебе, именем Иисуса Христа, изыди из нее – и абие изыде (Деян.16,17-18).

Видите – самое имя Господа Иисуса Христа содержит в себе чудодейственную силу и, произнесенное с верою, производит дела вышеестественные, превышающие законы естества.

Как во время Своей земной жизни Господь наш Иисус Христос, Бог сый, творил Своею всемогущею силою всякие чудеса, так и по вознесении Его на Небо верующие именем Его творили не меньшие чудеса. И ныне есть, как и до скончания века будут, по неложному слову Божию, истинные работники Божии, кои в чести хранят имя Божие, носят Его в сердце своем, как величайшую святыню, ею питаются, ею наслаждаются и в этом имени имеют себе залог будущего блаженства.

На имени Иисус Христове содержится все: и вера наша православная, и все церковное богослужение, всякий чин, его обряд и порядок и все молитвенное последование, – и всякий христианин, моляся, обязан всенепременно возносить свою молитву к Единородному Сыну Божию: Иже един есть ходатай пред Бога за человеки (1 Тим.2,5), и только к Нему и чрез Него бывает действенна наша молитва. Он Сам заповедал, говоря: еже аще чего просите от Отца во Имя Мое – Аз сотворю (Ин.16,23-24).

Господь Иисус Христос содержит и всю вселенную, и всю тварь видимую и невидимую, и всякое дыхание, а в особенности обвеселяет тех, кои носят сие наидражайшее имя внутри сердца своего.

Если бы мы удалили от себя Имя Иисус Христово, то исчезло бы все: и вера христианская, и Церковь, и богослужение, все таинства и обряды, все духовное служение и самое Евангелие. Так нужно разуметь и о человеке: если не живет в нем Христос Иисус Своею благодатною силою, то там нет ничего духовного, – тут движется жизнь только душевно-телесная, по стихиям века сего, потому что корень и безпредельная полнота духовной жизни есть Иисус Христос, Которого и нужно возлюбить более, чем свою душу, и всеми силами, во всю жизнь стараться о том, чтобы и имя Его вседражайшее водрузить в свое сердце и так, чтобы оно было там коренным, действующим началом и занимало господственное положение, чтобы, по слову апостола, не мы жили, а жил в нас Христос (Гал.2,20).

 

Глава 5.

Объяснение того, в чем состоит действенность или же ощутимость для нашего сердца Иисусовой молитвы

Вопрос: В чем состоит действенность Иисусовой молитвы, то есть ее внутренняя сила и ощутительность для нашего сердца?

Ответ: Это то же самое, о чем уже была речь, то есть говоря иначе, когда молитва сия всею своею полнотою водворяется в душу человека, – первее всего, конечно, по благоволению Божию, а потом и ради наших, в этом роде, продолжительных трудов. Тогда она становится в нем действующим началом, занимает господствующее и преобладающее положение, царственно покоряя себе все прочие склонности и сердечные расположения. Одним словом, здесь она есть в своем настоящем, как ей и быть должно, правильном состоянии, производстве или действии. Это есть изобильное излияние благодатного состояния и радости о Бозе Спасителе своем, свидетельствуемое искреннею любовию к Богу и ближним и готовностию на всякое доброе дело.

Выражением сего состояния служит непрекращаемость внутренней молитвы, когда она уже не ограничивается ни временем, ни местом, ни другим чем внешним, а производит свое, ни для кого незримое действо во глубине духа, без слов и поклонов, без всякого образа, вида и размышления. Состояние возвышенное и преблаженное!

И это от преискреннего соединения сердца с Господом, когда Господь Иисус Христос творит в нас обитель Свою, ощутительно и действенно вселяется в сердце, и слышится Его Божественное присутствие ясно и осязательно, что называется, по словам святых отец, живое Богообщение. И тогда Христос Бог, будучи Искупитель и Спаситель наш, нисходит в человека Своими благодатными дарами, соединяется с ним своими Божественными силами, яже к животу и благочестию (2 Петр.1,3), и как бы творит в нем для Себя постоянную обитель (Ин.14,23), так что человек становится храмом Духа Божия (1 Кор.3,16), церковью Бога жива (2 Кор.6,16). Един Дух есть с Господом (1 Кор.6,17). Бог любы есть. Пребываяй в любве в Бог пребывает и Бог в нем пребывает (1 Ин.4,16); и еже живет – Богови живет (Рим.6,10), не к тому себе живет, но живет в нем Бог (Гал.2,20). Христос есть тогда в человеке, еже хотети и деяти (Флп.2,3).

В это духовное состояние человек входит, если разумеет обыкновенный порядок течения дел, не вдруг, а уже в конце своих духовных подвигов и трудов. Оно составляет цель стремлений всякого разумно живущего монаха. Достигши сего, он достиг конца всех своих трудов и подвигов. Человек, находясь в сем состоянии, чувствует в себе Божественную силу, изливающуюся от имени Иисус Христова и, наполняясь ею во внутренних чувствах своей души, явственно переходит на духовную сторону, а все земное становится в подчиненном состоянии; он входит в свободу и покоится в Боге; носит в сердце своем источник живота – Самого Господа Бога, – и сие есть несомненная надежда вечного спасения. Если только впадши в леность и нерадение, и приявши гордое о себе мнение не утеряем сего.

При внутренней молитвенной настроенности мы поступаем под власть молитвы и делаемся ее рабами, всегда моляся Господеви своему, хотя бы и не хотели, потому что не можем противится преобладающей силе молитвенной. Сам Дух Святый молится в нас воздыхании неизглаголанными (Рим.8,26) и Он же спослушествует Духови нашему, яко чада есмы Божия (Рим.8,16).

Можно сказать, что молитва Иисусова есть дух жизни духовной подобно тому, как душа телесной. Тело являет свою жизненность тогда, когда в нем находится душа; делается же мертвым и безчувственным, когда выйдет из него душа, а душа бывает мертвою, когда удалится от Бога своим сознанием, чувством и произволением и чрез это лишается Христова Духа, Божественной благодати или силы Божией, безпредельный источник которых есть Господь Иисус Христос, Жизнодавец и Бог Обновитель человеческого естества.

Находясь в памяти Божией, или в духовном ошущении Божества своим сознанием и чувством, душа наша живет истинною, свойственною ее невещественной природе, жизнию, потому что здесь все ее существо проницается Божиим светом – на подобие того, как солнечные лучи проницают стекло и, будучи в этом божественном, озарении, она по необходимости делается причастною святого Богообщения, как согласно сему учит, во всем своем писании, святой Макарий Великий: "прилепляясь к Богу духом своим, – говорит он, – или, что то же, соединяясь с Ним в своем духе, мы бываем с Ним един дух, едино растворение и един разум" (Бесед.46-8). Такая Божественная к нам близость страхом поражает нас, и не хотелось бы нам верить сему, если бы не было сего в действительности, о чем свидетельство повсюду видим в писании святых отец. Без причастия сего Животворящего Духа Христова должно быть мертво все разумное существо – Ангелы и человеки. Господь говорит: дух есть, иже оживляет, плоть не ползует ничтоже. Глаголы, яже Аз глаголах – дух суть и живот суть (Ин.6,63), потому что, если, исходя от Него, как Источника присносущества, как от самосущей жизни, они исполнены вечного живота, Божией силы, то не тем ли более Сам Он оживотворит наши мертвенные души, когда мы силами ее, или, что то же, духом своим, чрез молитву, соединяемся с Его Божественным Существом.

В противном случае, когда мы добровольно удалим себя от Источника живых вод, то естественно должны прекратить для нас свое течение и все ручьи от Него идущие. И тогда должна засохнуть наша духовная жизнь, не имея ни одной живительной капли для своего оживления. Не возвышаясь в духовную область и не содержа в своей мысли и сердце Начальника жизни и Совершителя нашего спасения – Господа Иисуса Христа, мы по необходимости должны быть мертвы душами своими, как чуждые присносущной силы Божией, сущей в Сыне Божием.

Молитву Иисусову – какова она есть в своем истинном виде – можно уподобить таковому явлению: если бы, например, в темнейшую осеннюю ночь, когда не только нет на небе ни одной звезды, но даже темные, грозовые тучи, наполняя воздух, еще более увеличивают и без того великую темноту, вдруг бы воссияла небесным блистанием светозарная полоса от одного края пространства до другого, – то можно ли вообразить необычность сего явления и его решительную противоположность со тьмою?

Так точно когда и священнейшая молитва сия именем Господа Иисуса Христа воссияет Божественным светом в непроглядной тьме наших душ, или, что то же, Сам Он, Господь наш – Свет вечный, невечерний, тихий Свет Святые Славы Безсмертного Отца Небесного, Святого Блаженного Иисуса Христа, тогда, ужасом одержимые, мы враз останавливаемся в обычном ходе своей жизни, как бы пораженные явлением света из духовного мира, познаем его сокрытое от нас бытие, которого единая искра, явившись нашему взору, тем не менее сим явила свидетельство о безконечном свете и нетленных благах, находящихся в невещественном мире, сущим за пределами наших телесных чувств. И из сего малого явления, заключая о несравненном превосходстве незримого мира пред всем, что только нам известно на земле великого, славного, вожделенного и прекрасного (при сравнении того и другого), отвлекаем свое сердце от земного и хотим усердно пребывать в Божиих делах, дабы причастными быть духовного состояния, дающего нам возможность испытывать начатки высшего бытия. А потому и приемлем намерение изменить на лучшее всю свою жизнь.

Весело течет глубокий и многоводный поток (ручей) тихими прозрачными струями, хотя, быть может, местами лес и затеняет его и луч солнца не сияет на нем. Так и сия священнейшая, Божественная молитва, когда, привлеченная духовными добротами нашего сердца, соделает в нем свое спасительное водворение, тогда радостно и невозбранно течет здесь глубоким потоком небесного радования о Бозе Спасе своем, – полным мира и святого блаженства: тихо незримо для телесных очей, но ощутительно для сердца человека, приявшего в себя сие великое и священнейшее действо.

 

Глава 6.

О плодах молитвы

Вопрос: какие плоды молитвы?

Ответ: они указаны Апостолом: плоды же духа: любовь, радость, мир, долготерпние, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание (Гал.5,22). Это истинно так!…

– Но мне бы хотелось ближе услышать наставление от вашего личного опыта по сему предмету!

Старец:

Когда молитва, по благоволению Божию, соделает водворение в нашем сердце и этим соединит нас с Господом, то мы тотчас заметим, что она властно прекращает ток нечистых помышлений. И это, конечно, согласно с Евангельским сказанием, что когда кровоточивая жена прикоснилась ко Господу Иисусу, абие ста ток крове ея (Мк.5,29), так и здесь, лишь только ум наш прикоснется ко Господу Иисусу в пресвятом Его имени, тотчас останавливается брожение суетных мыслей и неудержимая стремительность ума, что, как всякому известно по опыту, всего более смущает подвижника.

Молитва Иисусова водворяет в сердце несказанную любовь к Богу и ближним. Вернее, она и есть самое существо любви, ее сила, свойство и качество, она все сердце пережигает огнем Божиим, претворяя его естественную дебелость в духовную природу, по слову Святого Писания: Бог наш огнь есть, поядаяй все нечистое и греховное (Евр.12,29).

Для такового человека самым большим несчастием в жизни сей служит то, если придется ему волею или неволею нанести оскорбление ближнему. До тех пор он не найдет мира в душе своей, пока действительно не умиротворит сего брата своего всеми зависящими от него средствами. И действительно, нужно всего более знать и глубже утвердить в себе эту, неизбежно потребную и решительно ничем другим незаменимую истину, законно вытекающую из всего Христова учения (Кол.3,14). Ибо любовь есть сущность евангельского закона. Не зная сего, можно и много трудиться, но все это будет безполезно, как сеяние на камне, то есть, нужно ко всем без изъятия хранить искреннюю любовь. Это есть самое главное условие к стяжанию молитвенного дара.

Упражнение Иисусовою молитвою отторгает человека от всего земного, и сего необходимо требует самое существо молитвы, которая, по учению святых отец, есть отчуждение видимого мира, отвержение попечений и всякого помышления и прилепление к Богу. Так что в это время действительно не хотелось бы даже и помыслить о чем-либо, к сей жизни относящемуся; и отнюдь бы мы не пожелали, если бы было возможно, престать от молитвенного дела никогда, ради его.

Явленнейший же признак молитвенного плода, более других ощущаемый, есть именно чувство вечной жизни, слышимое сердцем в Божественном имени Господа Иисуса Христа – Спасителя мира.

Кроме сего, молитва Иисусова, установившись в человеке, отверзает его ум к глубокому, обширному и точному разумению Священного Писания. И сие ее действие необходимо происходит от соединения духа нашего с Духом Христовым или же Его Божеством. А в Господе, как известно из Писания, сокрыты вся сокровища премудрости и разума (Кол.2,3). И он есть Бог разумов и Господь (1 Цар.2,3); дает премудрость, и от лица Его познание и разум (Притч.2,6). У Него премудрость и сила, у того совет и разум (Иов.12,13). Да и кроме того, это ее действие также согласуется с повествованием Святого Евангелия. Когда Господь Иисус Христос, по восстании Своем из мертвых, явился ученикам Своим дверем затворенным, страха ради Иудейска , то уверивши их в Своем Воскресении, в то же время отверзе им ум разумети Писания (Лк.24,45). Отсюда же происходит познание таин Божиих, возвещенных в Откровении. Сего желает Апостол Павел Ефесянам: да Бог славы даст вам Духа премудрости и откровения в познание Его просвещенна очеса сердца (Еф.1,17-20).

Питаясь молитвою и, по возможности, стараясь пребывать в ней как можно должайшее время, я иногда действительно вкушал радость небесную, духом возносясь в горний мир, был как бы на царской трапезе, упокоеваясь в неисповедимой тишине благодатного веяния Святого Духа. О, как в это время хочется повторять Божественные слова Подвигоположника нашего: исповедаютися Отче, Господи небеси и земли, яко утаил еси сия от премудрых и разумных и открыл еси то младенцам, ей Отче, яко тако бысть благоволение пред тобою (Мф.11,25).

Трудно и представить себе, какая честь и какое величие дано человеку, а он не брежет и не имеет о том и малой заботы; в вышних живый, Вседержитель Господь, страшный в могуществе и безконечный в милосердии, имеет в нем место покоища Своего; возседает в сердце его, как бы во храме, непостижимо, таинственно, но тем не менее существенно и ощутительно. Здесь, кстати, не будет излишним припомнить восторженные слова св. Симеона, Нового Богослова, относящаяся к сему состоянию.

Святой Симеон Богослов говорит: "Какой язык изречет? Какой ум скажет! Страшно, воистину страшно и паче слова!… Зрю свет, которого нет в мире, зрю посреди келлии, сидя на одре, внутрь себя зрю Творца мира. И беседую, и люблю, и слушаю, сладко питаясь единым Боговидением и соединяясь с Ним. Небеса превосхожду, и сие ведаю известно и истинно!… Где же тут тело? Не вем! И о, Господи, – продолжает, – Он так любит меня, и в Себе Самом приемлет меня, и на объятиях сокрывает, на небеси живый и в моем сердце есть, и там и здесь зрится мною".

Действительно, несказанной высоты и чести удостоен род человеческий в жизни своей на земле тем, что Христос Господь предлагает нам небесное блаженство, которое состоит именно в общении с Ним, говоря: пребудете во Мне и Аз в вас (Ин.15,4). Но быть в Нем мы можем не иначе, как только молитвою, ум и сердце соединяя с Его пресвятым именем, в коем Он Сам присутствует святейшим Своим Существом, еще говорит: иже будет во Мне, и Аз в нем, той сотворит плод мног, яко без Мене не можете творити ничесоже (Ин.15,4-5).

Почему же? Потому что, – по словам Филарета Митрополита Московского, – "единственный источник добра и силы есть Бог". Чтобы почерпать силы добра из этого единственного источника, человеку необходимо находиться в общении с Богом. А чтобы достигнуть общения и блаженного соединения с Богом, для этого нужно устремлять к Нему свой ум, волю и сердце. В чем собственно и состоит существо молитвы, которая даст силу на исполнение всего христианского закона. Видится, что пребывание в молитве Иисусовой заключает в себе исполнение всех заповедей и всего евангельского учения, так как ум и сердце, пребывая в Боге, делается чуждыми всего земного и всецело недоступными ни для единого греховного помышления.

Враг-диавол не имеет никакой возможности даже и приступить к тому человеку, а не только вложить скверный помысел. Его опаляет Божественная сила имени Иисусова, как бы нестерпимый пламень. Не имея возможности приступить сам, он вооружает ненавистью людей и потому молитвенники, по большей части, как замечено, бывают гонимы и ненавидимы.

 

Глава 7.

Разъяснение о том, что требуется для приятия дара Иисусовой молитвы, и почему она трудна. Как относятся псалмопение и Священное Евангелие к Иисусовой молитве. Естественное соотношение составных частей в человеке, и о правиле. Кто научил старца Иисусовой молитве

Вопрос:Что требуется для того, чтобы быть способным к приобретению дара Иисусовой молитвы, или, что то же, живого общения с Ипостасным Словом Божиим – Иисус Христом, в Котором жизнь всего живущего животворный свет всем человекам?…

Ответ: Прежде всего нужно веровать, что Господь наш Иисус Христос, Сын Божий и истинный Бог, и есть Тот Самый обетованный Избавитель мира, Которого ожидало человечество во все время своего существования на земле, яко своего Спасителя и Примирителя и о Котором было сказано еще в раю согрешившим прародителям нашим: Семя Жены сотрет главу змия (Быт.3,15).

– Потом необходимо нужно исполнять все, что Господь Иисус Христос заповедал творить нам во Святом Своем Евангелии, – Сам ли непосредственно или чрез святых Своих учеников и апостолов. Словом – нужно исполнять все, чему учит нас христианский закон, вера наша Православная и Святая Церковь, назданная на основании пророков и апостолов, сущу краеугольну Самому Иисусу Христу (Еф.2,20). Нужно приступать, конечно, с должным приготовлением к принятию Святых Животворящих Таин – Тела и Крови Господа Иисуса Христа – в Таинстве Евхаристии. Без этого, по слову Самого Господа, мы не можем иметь в себе жизни вечной. Сего святейшего Таинства решительно ничем невозможно заменить. Оно Божественно, безпредельно и вечно – по своим плодам для нас и силе; а все наше – человеческое, есть несовершенное, греховное.

Вообще же нужно проводить жизнь покаянную, в подвигах и трудах благочестия и доброделания; усердно спешить на исполнение всякого доброго дела, какое бы ни встретилось на пути жизни нашей.

Вместе с сим, еще необходимо нужно молится о даровании сего безценного дара – Иисусовой молитвы – к Преблагословенной Богоматери и усердной Заступнице христиан – Царице Неба и земли.

Нужно твердо знать и быть несомненно уверенным в той непреложной истине, что как избраннейшая от всего рода человеческого, честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим, чистейшая солнечной светлости, Приснодевственная Матерь Христа Бога нашего, удостоенная быть, ради Своих несравненных качеств, Материю Сына Божия, прежде век рожденного от Отца, то вместе с сим дана Ей благодать подавать сию молитву тем людям, которые просят у Нее сего пренебесного дара, как это видно из жития многих святых угодников Божиих, например: Серафима Саровского, Парфения Киевского, Максима Афонского и других.

Поэтому, если кто с сердечною верою обратится к Божией Матери и усердно попросит молитвенного дара, то невозбранно получит, – и он служит несомненным залогом великого к нам Божия милосердия.

Сия Божественная и Священная молитва, – страшная для всей твари и огнепалительная для демонов, – необходимо почивает и покоится на четырех столпах. Во-первых, на искреннем смирении: нужно испросить у Господа Бога дар узреть себя худшим всей твари, считая без исключения всякого человека лучшим себя; иметь с ним обращение дружелюбное, искреннее, откровенное, без всякой лести, коварства и притворства.

Во-вторых: на любви ко всякому брату нелицемерной, всецелой, даже до положения за него своей души. Нужно любить его, как самого себя, чего желаешь себе, то сделай и ему. Или даже еще так, чтобы давать ему самонужнейшие свои вещи, словом – полагать душу свою за всякого близкого своего.

В-третьих: необходимо нужно хранить себя в чистоте душевной и телесной. Здесь разумеется нечистота блудной страсти – во всех ее видах и проявлениях, начиная от помыслов и сердечных ощущений до страстных прикосновений. Нужно знать, что Небесное Миро сие не может пребывать в зловонном сосуде, но расторгнет его и излиется вон.

Четвертый столп умного делания Иисусовой молитвы есть то, чтобы иметь сердце болезненное и печальное сокрушение о грехах своих и о великом своем греховном повреждении. Это последнее делание настолько необходимо, что, как известно всякому, святой Иоанн Лествичник говорит: "какие бы великие подвиги мы ни проходили, но если не имеем болезненного сердца, то все они суетны и безполезны".

Кроме всего этого нужно великое и чрезвычайное усердие и прилежание к этому делу и несказанное старание, а главное и всего нужнейшее – помощь Божия. Но и при всем том иногда проходят несколько десятков лет, когда человек вступит в пределы Иисусовой молитвы.

– Почему же она так трудна?

– Потому что ничего нет равного ей на ее высших степенях, где вообще идет и действуется вся наша истинная, духовная жизнь, как это хорошо знают, удостоившиеся благодатию Божиею достигнуть сего высокого состояния. К тому же сие есть одно из высших средств для борьбы с сопротивными силами, как и Лествичник говорит: "бей невидимых супостатов именем Иисуса, крепче этого оружия не обрящешь ничего". Сказано, что в имени Божием – Сам Бог; но чтобы стяжать Бога – это нелегко, и снова тяжко скорбел старец, что ныне делание Иисусовой молитвы почти неведомо людям века сего. И продолжая речь говорил, что оскудение Иисусовой молитвы главным образом происходит от того, что нет наставников и учителей этому душеспасительному делу. Не только что зело оскудела, но, как говорит епископ Игнатий: их нет .

Действительно, настало для нас то печальное время, о коем издалече предвозвестили нам наши родные по духу преподобные отцы, невещественно в горах и пустынях пожившие, а многие и среди мира – во градех и весех, и о имени Господа Иисуса Христа благодатно просветившиеся, ставши великими и славу получившими, как здесь на земле, так в особенности на небеси.

Они говорили, что наступит время, когда вещественность подавит духовное, земные занятия воспреимуществуют, а духовные отодвинутся на задний план. И если бы учение о сей спасительной молитве, по милосердию Божию, не было заключено в писание, то теперь исчезли бы о ней и самые следы. Потом я спросил:

– Как относится псалмопение к Иисусовой молитве и нужно ли оно?

Старец отвечал:

– Это зависит от степени духовного развития; в ком духовное чувство восприяло Самого Господа, в нем же , – по слову апостола, – сокрыты вся сокровища премудрости, разума и ведения (Кол.2,3), тому чтение псалмов, канонов, акафистов и тропарей делается затруднительным, а пожалуй в большей части и ненужным, потому что таковый, непосредственно предстоя лицу Божию умом в сердце своем, не может внимания своего ни на один миг уклонить от сладчайшего Иисуса. То все есть ветхий закон и служит обичительным руководством; есть пестун и детоводитель ко Христу, имея только, по слову святого апостола, одну тень грядущих благ, сокрытых во Христе, как и говорится о сем в чине Божественной литургии: исполнение закона и пророков Ты еси, Христе (Служебник)… И как говорит апостол: кончина закона – Христос (Рим.10,4).

Кроме того – сие можно видеть также в житиях святых угодников Божиих, достигших совершенства. Так у святого Исаака Сирского говорится, что ему известен был один подвижник, который говорил о себе: "одну славу (Псалтыри) еще могу прочитать, но что далее, то хотя буду стоять и долгое время, уже не имею нужды в словесных молитвах". И это, конечно, по причине восхищения его ума в духовный мир. Равным образом и в наставлениях отеческих советуется всякому, кто старается только о приобретении Иисусовой молитвы, а еще не имеет ее, много читать псалмов и песней, канонов и тропарей; и это все до тех пор, пока умные силы его мало-помалу соберутся воедино, придут в состояние недвижимости и непарительности, нужной для сочетания со Христом, после сего ему закон уже не лежит. Сам Дух Святой руководит его в деле молитвы.

Я осмелился спросить:

– Скажите, батюшка, в каком виде и порядке у вас идет Иисусова молитва?

Старец дерзновенно отвечал:

– Только в словах Господи, Иисусе Христе!… а потом, по мере ослабления, прибавляю: "Сыне Божий". Когда же нахожусь в обыкновенном состоянии или даже рассеянности, тогда произношу полную молитву Иисусову, Божественные слова коей настолько мне сладки, любезны и приятны, что решительно не могу оторвать от них сердца своего ни на одно мгновение, слышу, что он влагают мне в душу Божественную жизнь и, как источник многоводный, льют в меня воду жизни; впрочем скажу, что оные три Божественные глагола во имя Святой Троицы, составляют мою преимущественную ко Господу Богу деннонощную службу, пред всеми другими духовными занятиями преобладающую.

– Поэтому вы, стало быть, и никаких молитв не читаете?

– Читаю положенные Святой Церковью молитвы в подобающие времена, но только они не составляют для моего сердца такой крепкой пищи и пития, как имя Иисус Христово. Ибо явственно вижу, что сие всезиждительное и всемогущее имя служит корнем и основанием для всякой молитвы. Конечно, и святой апостол говорит: всякою молитвою и молением молящеся на всякое время духом (Еф.6,18). И святые отцы молились разными молитвами, положенными для верных Святой Церковью, но когда достигали совершенства и Божественного единения, тогда, по необходимости, оставляли разнообразие молитвенное, ибо духовные их силы объединялись в одну точки и непостижимо и единично соединялись с Единым единственным Иисусом, в Котором – Одном, собственно, всегда были и есть свет и жизнь человека (Ин.1,4). Да и кроме того, в книге святых отцев, Каллиста и Игнатия Ксанфопулов, в 50-й главе о сем говорится, что преуспевшие и достигшие совершенства не могут произнести всей молитвы: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного, а произносят только два слова: «Господи Иисусе», или «Иисусе Христе» или же "Христе Сыне Божий!" Или даже только одно слово: «Иисусе!» объемлют то и лобызают, как полное делание молитвы, и чрез это одно бывают исполнены неизреченной сладости и радования превосходящих всякий ум и слышание.

"Известно, что всякое существо конечное есть нечто единое в себе, не смотря на множественность своих свойств и сторон. Чем выше и совершеннее существо, тем больше в нем множественность покорена единству.

Всесовершенное Существо есть чистейшее единство без всякой множественности. И душа наша, как созданная по образу Божию, должна прийти в единство всех своих сил, свойств и способностей" (из духовного журнала).

А к этому всего более способствует внутренняя молитва ко Господу нашему Иисусу Христу, как сие хорошо знают опытные в сем деле подвижники. Существо этой молитвы есть именно собрание ума и всех его помыслов со всех концов земли и заключение их в сердце – средоточие нашего существа, в котором действуется производство молитвы, соединяющей нас с Господом.

Конечно, может быть сомнение: дескать, что за молитва такая, – только три слова, да к тому же не считает обязательно нужным и чтение всех прочих молитв, в коих упражняются почти все истинные православные христиане.

Но благодарение Всевышнему, Всеведущему Господу! Он вдохновил рабов Своих, наших мудрых наставников, преподобных отцев, праведно и свято поживших во время свое, и они, движимые Святым Духом, не оставили ни одного момента из высшей духовной жизни, на которой не дали бы полного объяснения.

Так вот и это состояние описано в книге вышеупомянутых святых отец Игнатия и Каллиста Ксанфопулов. Они говорят, что таковая молитва служит свидетельством оставления грехов тому «духовному» человеку, в котором воздействуется, ибо душа его, возвысясь в Богозрение, соединилась с Господом и в Нем пребывает, будучи чуждою для всякого помышления, хотя бы и в полне духовного, ибо Господь Бог наш превыше всякого слова, образа, мысли и разума (Каллиста и Игнатия Ксанфопулов, гл. 48).

Здесь не будет излишним сделать объяснение слову «слитие», нередко употребляемому святыми отцами в духовном учении о Иисусовой молитве.

Слово «слитие» или, как говорит святой Макарий Великий, сорастворение нашего духа с Духом Христовым, то есть Его Божеством, нужно понимать не так, чтобы при этом терялась самостоятельность нашей души или же ее сознание, погружаясь в Божество, как капля в море, и делаясь одно, сливаясь в единство Божественной природы… Нет, этого нельзя. Но так, что вся душа, собираясь воедино – в сердечном чувстве – всеми своими силами, мыслями, чувствами, желаниями и ощущениями проникается в этом собранном единстве Христовым соприсутствием, как луч солнца проникает стекло.

Это есть ни что другое, как внутреннее сожитие Иисуса Христа в нашем сердце, когда мы слышим в себе Его словеса, Его пребывание, и даже, если можно так выразится, как бы Его дыхание, и бываем с Ним «один дух». Но при всем том, человек сознает себя совершенно отдельным лицом; его личность и самостоятельность отнюдь не теряется и свобода его не подавляется, а только душа его, во всех своих силах, необходимо восходит на степень высшего бытия – блаженного, которое и назначено целью для всякого разумного существа – Ангела и человека.

– Ну, а как Евангелие?

Оно роднит с Иисусовою молитвою. Но всю свою силу, несравненное значение, преимущественную важность пред всеми другими книгами и могущественное действование на сердца человеческие получает именно от имени Иисус Христова, еже паче всякого имени – так что если отнять это имя от Евангелия, тогда оное будет как и всякая обыкновенная книга ума человеческого. Всякому желающему приводворить в своей душе Иисусову молитву, необходимо читать Священное Евангелие как можно чаще и более до тех пор, пока оно будет все в памяти. Это совершенно необходимо, потому что один дух в Евангелии и в имени Иисус Христове, сие, – говорил старец, – я много раз испытывал на деле – в часы охлаждения, лености и нерадения, чтобы возбудить к деятельности усыпленный дух, я всегда почерпаю силу от Евангелия. Едва только прочитаю одну главу, как дух мой получает оживотворение и силу, нужную ему для движения в своей деятельности.

Даже весьма ощутительно и для чувства бывает слышимо, как изливается Божественная сила от имени Иисус Христова, часто повторяемого в Евангелии. И самим делом видится исполнение слов Господних: Аз есмь воскресение и живот; веруяй в Мя – аще и умрет – оживет (Ин.11,25).

Кроме сего – Евангелие самым могущественным образом способствует к раскрытию в сердце любви ко Господу Иисусу Христу, потому что оно одно – и только одно первоначально знакомит нас с Господом, передает Его спасительное учение, повествует о Его страданиях, смерти и воскресении, рассказывает о чудесах Христовых, их же ине никтоже сотвори; и имя «Иисус» сияет в Евангелии светом Божества, как солнце в силе своей. И действительно, оно есть книга всем книгам, как произведение ума безконечного и премудрости всесовершенной Божией, устроившей мир. Поэтому всякому, кто желает утвердить в своем сердце память Божию, или, что то же, молитву Иисусову, совершенно необходимо – как можно чаще читать Священное Евангелие, озарившее всю вселенную светом чистейшего Боговедения. И так имя Иисус Христово составляет корень и основание, центр и внутреннюю силу Евангелия, служит для него краеугольным камнем, как сказано: камень же бе Христос (1 Кор.10,4). Евангелие служит необходимым средством к стяжанию нами в сердце сладчайшего Иисуса, в котором вечная жизнь и Царство Небесное.

Вопрос: Вы сказали, что с трудом или, по крайней мере, не с сознанием первой важности, обязанности и необходимости, читаете все вообще молитвы, святыми Отцами по вдохновению Святого Духа составленные и преподанные Святою Церковью во всеобщее всех Христиан пользование, тогда как пишется и про авву Филимона, что он еженощно прочитывал изустно всю псалтирь и зачало из Евангелия, а другое из Апостола?

Ответ: не презираю я, – отвечал старец, – установления церковного и почитаю существенно нужным и обязательно неизбежным исполнять все, что преподано и заповедано чадолюбивою материю нашею Святой Церковью к вечному спасению своих чад. Но только нужно знать, что в духовной жизни и, тем более, в нашем молитвенном шествии к Господу Богу, есть свои неизбежные меры и степени приближения. На первый раз, как только человек отрешается от мира произволением своим, чтобы служить Господу Богу, – исполнением святых Его заповедей, то разнообразие церковных молитв, псалмов, канонов и тропарей ему совершенно необходимо, потому что ум его еще не может иметь собранности и объединения в единую точку, что бывает по достижении совершенства, а потом уже, по мере проникновения в духовность, или вернее, по мере соединения его с духом, он все более входит в единство и, наконец, объединяется с именем Божиим в нераздельную единичность. Вем человека о Христе, – добавил старец, – в роде нашем и в наше время живущего, который говорил о себе: «во всем мире духовном и вещественном я вижу только два слова: Иисус Христос.»

Сердечное сочетание своего духа с Господом, – это состояние достигается, можно сказать, не многими, особенно в нынешнее время, вообще скудное таковыми стремлениями.

Известно, что человек отпал от Господа Бога множеством суетных помыслов. Ибо в Писании говорится: Бог создал человека правого , то есть с единым неуклонным стремлением к верховному благу; тии же взыскаша помыслов многих (Еккл.7,29).

Отсюда становится нам несколько понятным первобытное состояние невинности первых людей, то есть, когда и теперь мы увидим всю нужду и необходимость подчинения низших сил души высшему началу или духу, который именуется «владычественный ум»; и, как говорит святой Григорий Богослов, первый был поражен грехом, возжелавши равенства с Богом и наполнивши себя сими греховными мыслями. О сем епископ Феофан пишет так:

«Естественное отношение составных частей человека должно быть, по закону подчинения меньшего большему, слабейшего сильнейшему, таково: тело должно подчиняться душе, душа духу, дух же по свойству своему должен быть погружен в Бога. В Боге должен пребывать человек всем своим существом и сознанием. При сем сила духа над душою зависит от соприсущего ему Божества, сила души над телом от обладающего ею духа. По отпадении от Бога, произошло, и должно было произойти смятение во всем составе человека: дух, отдалившись от Бога, потерял свою силу и подчинился душе; душа, невозвышаемая духом, подчинилась телу. Человек всем существом своим и сознанием погряз в чувственность.

Человек до приятия новой жизни в Господе Иисусе Христе, именно находится в этом состоянии низвращенного соотношения составных частей его существа, подобие которому представляет зрительная трубка, когда составные ее части вдвинуты одна в другую.

Так слово Божие, говоря о грешниках, забывающих Бога, постоянно почти называет их плотскими, редко душевными, а духовными не только не называет, даже почитает их противоположными таковым.

Еще о первом допотопном мире сказал Бог: не имать Дух Мой пребывать в человецех сих, зане суть плоть (Быт.6,3).

А что касается Аввы Филимона, совершавшего еженощно всю псалтирь, то о сем нужно сказать: не всем все! Всякому свое дарование, а нам нужно смотреть своего сердца склонность, – в чем оно находит свою духовную пищу и питие.

Что говорит Апостол о раздаянии людям разных даров благодати по мере их приемлемости. всякому дается , – говорит он, – явление Духа на пользу: овому бо слово премудрости, иному – слово разума, другому – вера, иному же дарования исцелений о том же Дусе, другому же действия сил, иному же пророчество, другому же рассуждения духовом, тому – роди языков, а тому – изъяснение языков: вся же сия действует един и Тойжде Дух (1 Кор.12,7-11).

Видите различие благодатных даров и не одинаковое даяние Божие. Каждому свое, что Сам Господь – Серцеведец находит нужным на пользу его и ближних. И в другом месте тот же апостол говорит: да течем на предлежащий нам подвиг (Евр.12,1), то есть кому какой принадлежит: иному на мучение, другому в монастырь на подвиг послушания, кто в пустыню, а кто на воинскую с супостатами брань, – всякому свое призвание. Но сущность всех подвигов есть чистота сердца и любовь, – без сих никто же узрит Господа (Евр.12,14), что по простому понятию нужно разуметь нравственное совершенство, или преуспеяние в добродетели.

И простер старец речь свою о крайней необходимости любви в деле спасения, и лилась речь его, как многоводная река, полная духовного разума. Но всего, за множеством слов, невозможно передать. Только ясно было видно, что без искренней любви к ближнему, все наше житие суетно и ничтожно.

Я спросил:

– Какое держите правило?

Старец отвечал:

– Живя в пустыне и сам для себя исполняя всякую службу и заботясь о всем потребном для жизни, не имею возможности исполнять определенное правило. Кроме того, действие внутренней Иисусовой молитвы, частовременно, по милосердию Божию, возбуждаясь в сердце моем, не допускает исполнять правило, я его не исполняю, производя действо Иисусовой молитвы. Оправдание своему таковому поступку нахожу в учении только что помянутого, святого отца – преподобного Филимона. Наставляя ученика своего на делание внутренней Иисусовой молитвы, он говорит: «аще днем или нощию ощутишь в себе наитие внутренней духовной молитвы, то правилу своему никакоже да не внемлеши. Это значило бы оставить высшее и низойти на низшее, или оставить беседовать с Господом лицом к лицу и выйти из дома и чрез стену простирать к Нему свою беседу. Каковая несообразность, конечно, всякому очевидна.

– А как же Антоний Великий становился на правило в положенные часы, честь воздавая молитве?

– И нужно было ему, как основателю и начальнику, показать всему монашескому роду чин и порядок этого жития. А иначе что выйдет, когда и новоначальный будет жить без правила. Думаю, что оно не нужно тому, кто достиг Иисусовой молитвы. О сем свидетельство нахожу в книге прежде помянутых отцов Игнатия и Каллиста. Они говорят, что чтение, поклоны, разные моления, молитвы нужны нам до того времени, пока не достигнем чистые молитвы. С получением же ее, все остается внизу, и молится человек единственно Иисусовою молитвою, не имея возможности заменить ее чем-нибудь другим во всякое время и при всяком занятии, днем и ночью, даже и во время сна душа его не престает от молитвы, но покоится в ней, как бы во свете лица Божия.

– Вот я, – продолжал старец, – знаю многих отшельников, имеющих ко мне о Господе братскую любовь, живущих здесь в горах между перевалами, куда не заходит и нога охотника, по причине далекости и чрезвычайной трудности пути, – они говорили мне, что всю их службу Божий день и ночь составляют только сии три пребожественнейшие глагола: «Господи Иисусе Христе»… Пример этому показывает в жизни священномученика Игнатия Богоносца, епископа Антиохийского, у коего в сердце, как пишется в его житии, по растерзании его зверями, мучители нашли написанными золотом два слова: «Иисус Христос». Нося в сердце имя Божие, он назван от дела самою вещью Богоносцем. Потому же и все преподобные отцы, угодники Божии, в монастырях и пустынях просиявшие святостию жития своего, как звезды на тверди небесной, называются Богоносцами, что в сердце своем носили имя Божие, – Иисуса Христа и в нем еще при жизни сей на земле были причастниками, хотя, конечно, предначинательно, будущего блаженства.

– В каком положении совершаете молитву?

– Конечно, необходимо стоять на ногах пред величеством славы Божией, которой всякая тварь должна воздавать благоговение, честь, славу и поклонение. Но как служение Господу Иисусу Христу внутреннею молитвою, по слову апостола: непрестанно молитеся (1 Фес.5,17), понимается действом непрестающим, что и производится благодатию Святого Духа, при тщательном самого человека старании, то, конечно, нет возможности всегда стоят на ногах. Да и кроме того, не дозволяет мне сего крайняя слабость моих ног и частовременная боль головы, то я совершаю свои молитвы ко Господу, моления и благодарения большею частью сидя на одре, или даже лежа, или просто прохаживаясь в уединенных и скрытых местах, на подобие святого мученика Иустина, – в каковом положении явился ему святолепный старец и научил его таинству Святой Троицы и преподал ему истинное учение о едином истинном Бог, как о всем этом пишется подробно в его житии (cм. Четьи Минеи, 1-го июня).

Еще я спросил:

– Что нужно монаху прежде всего, чтобы получит милость Божию?

Старец:

– Если монах действительно не увидит себя хуже всякой твари, то не получит ничего. Он должен всегда молится так: Господи, даруй мне зреть грехи мои и все мое греховное растление, якоже есмь; Господи, даруй мне печаль и болезнь сердечную о грехах своих многих, как песок морской. Духа Твоего Святого не отыми от мене; воздаждь ми радость спасения Твоего: сердце чисто созижди во мне, отврати лице Твое от грех моих и вся беззакония моя очисти (Пс.50,1-21).

– Знай, – сказал старец, – когда Святый Дух восхощет вселиться в человека, то прежде всего возбудит в нем именно эти чувства. Человек узнает от Духа Божия свою совершенную нищету и убожество духовное; исчезнет в бездне самоосуждения, как капля в море: смирится не на словах только, а в чувстве сердца своего – истинно и действительно. Он будет радоватся при мысли, что мучения его в будущем веке будут легче тех, что приготовлены сатане.

Вот это правильное состояние наше. Таковый на всякого человека смотрит, как на имеющего в себе святыню Божию, с нерешимостью рассуждая в себе: кто весть, может он в сердце своем стяжал Того, Кто превыше всего?

Я спросил:

– Кто вас научил Иисусовой молитве?

Старец:

– Когда я из мира, в молодых летах, пришел в монастырь к великому мужу в Киев, то, исповедавши меня в тяжких и великих моих грехах, коих ему дотоле не приходилось ни от кого слышать, как он после признавался, святой муж сказал мне по великости и чрезмерности грехов твоих и твоего душевного растления, требуется тебе приобрести и величайшую добродетель, которую, если со всем усердием и старанием начнешь отсель, то благодать Божия, всегда немощные врачующая и оскудевающие восполняющая, благопоспешит тебе в добром начинании.

Итак, вот отсель начни, и даже до дней старости не прекращай носить во внутренности сердца твоего всезиждительное, страшное для всей твари, сладчайшее имя создателя твоего – Господа нашего Иисуса Христа, Имже вся быша . Где бы ты ни был, что бы ни делал во всяком времени, мест и занятии, присно глаголи устнами твоими: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного, как заповедуют сие божественные отцы.

Тогда, по мере преуспеяния твоего в этом, по истине душеспасительном упражнении, очистится ум твой от суетных помыслов и освятится сердце твое благодатию Святого Духа и узришь невечернюю зарю вечной жизни, но не на старости лет.

Ибо ничего нет для человека толико потребного, как то чтобы сердце его соединилось Ипостасному Слову Божию, Иже есть сияние славы Божией; носит же всяческая глаголом силы своея (Евр.1,3). Говори Ему: Ты бо еси Бог, содержаяй ум мой, да не преодолеют его лукавые помыслы, но в Тебе – Творце моем – да упокоевается, яко велико имя Твое любящим Тя .

 

Глава 8.

О зверях, птицах и видах Кавказской природы

Беседуя так и наслаждаясь медоточием словес, от святого и великого старца исходящих, мы и не заметили, как ночь уже давно покрыла нас своим покровом, и полная луна разливала свой серебристый свет на всю страну. Она была ниже половины неба и тем показывала, что время было далеко за полночь.

Неизменная другиня пустынников и неразлучная спутница их одинокой жизни – птица филин или попросту сова, которую святой Исаак Сирский – восхваляет в своей книге как любительницу безлюдных стран, радующуюся, когда достигнет необитаемых мест, давным-давно, еще с вечера летая посреди холмов и горных ущелий, оглашала всю пустынную окрестность своим заунывным голосом, какою-то отрадною тоскою, поражающею душу. Любезна эта птица пустыннику. Сам Господь милосердый сотворил ее для утешения ему. В каких бы дебрях или трущобах ни укрывался пустынник, – она тут. Едва только зайдет солнце и наступят сумерки, как она уже кричит своим заунывным, плачевно-могильным голосом, носясь промежду деревами, по скалам и ущельям. И как этот голос роднит и согласует душевному настроению пустынника!…

Восстанет он ночью на Божию службу, и снова слышит тот же похоронный плач… могильный крик птицы пернатой… как будто бы осиротелая мать, в горести сердца, неутешно оплакивает своего возлюбленного сына, во цвете лет похищенного неумолимою смертью.

По правую сторону от нас, вниз, на довольно значительном расстоянии и пожалуй на половине подъема от Урупы (реки), по склону горы, слышно пасется стадо оленей – питаются они сочною травою.

Явственно доносится тихим ветерком до слуха нашего их храпение ноздрей, топот копыт и движение, а порою и голос ревения, когда одна другую ударит копытом или же рогами.

Внизу на самой Урупе, где волки имеют свое постоянное место пребывания, идет дикий вой и тянется всевозможными голосами нескончаемая песня – по обычаю. То хищные звери, и звуки их песни лесной наводят страх и боязливость, как бы от присутствия злобных врагов. От них вниз и вверх по течению Урупы, – в ельнике и соснах, по подгорьям и склонам гор движутся большие стада свиней, кои во множестве силы своей не боятся ничего, стеною пойдут на всякую сопротивную (себе) силу и никакой сильный враг не устоит особенно против страшных клыков кабаньих. Только медведь, этот хитрейший зверь, часто следуя за ними, только того и смотрит, как бы схватить малого детища, кой когда взревет, задравшись с товарищем своим, ревнующим о успех собрата своего. Но подчас плохо бывает и ему, когда не успеет зараз придушить схваченного порося. Если же сие закричит, то свинии, уже зная своего всегдашнего врага, с быстротою стрелы бросаются к тому месту, и несчастный в один миг бывает разорван на клочки. Не менее удивительное зрелище бывает и тогда, как медведь, бывает, взобравшись на плодовитое дерево, поедает груши, орехи, яблоки или каштаны. Но вот вдруг заслышит, что к этому же дереву подходят свинии, тогда он враз падает с великой высоты на низ, как бы большой камень, и стрелою бросается в бегство в противоположную сторону. Так же падает он стремглав с дерева на землю, когда охотник ударяет его пулею из оружия.

Лает лиса, как собака, поймавши беззащитного зайца, а жиган, стоя на холме, свистит носом, как в дудки; козел же имеет такой обычай: как только заметит присутствие человека, то, убегая, непременно заскрипит голосом своим, как колесо в телеге несмазанное.

По голым горам живут безчисленными стадами только одни туры (подобие овцы, но несравненно больше ее); они настолько бойки и быстры в движениях, что подобятся крылатым. Какая бы ни была глубокая пропасть, добегая, враз кидается головою вниз, потому что рога у них ужасно велики, а на лбу чрезвычайно толсты, и, падая ими на камень или скалу, не терпят вреда. Редко удается охотнику подстрелить его.

Где днем виднелись чабаны со стадами, там теперь горели огни, лаяли собаки, чуя татьски подходящего волка – похитит незлобивого ягня. Вид пылающих костров, как и вообще вид огня в ночное время, особенно в местах глухих, удаленных от людского селения, обыкновенно производит на душу впечатление дивное, никаким словом неизъяснимое. Оно похоже на то, какое рождается от зрения ночью на небо, усеянное звездами. И как здесь, так и там в чувстве сердца нам слышится соприкосновение с миром загробным. Это огненное видение, среди темноты, бывает как бы лучом духовного света из мира невещественного, как струя из области безтелесного бытия. Оно напоминает собою, что есть где-то за пределом видимого – страна света невечернего, незаходимого. Есть жизнь во свете лица Божия, где светит незаходимое Солнце Правды, озаряя лучами блистания Своего всю разумную тварь, которая и наслаждается неисповедимым блаженством, вкушая радость Божественного лицезрения в пучинах присносущества Божия. А мы, земнородные, находимся в глубоком мраке и непроглядной темноте, и как бы хотелось войти и погрузится в эту светящуюся точку и улететь туда, идеже лики святых, Господу угодивших, и праведницы сияют, яко светила.

В сию минуту припоминалась мне песнь церковная, в честь нетленные Богоотроковицы составленная: Чистую светло почтим… Огнь Божества неопально во чреве приемшую и родшую Создателя своего . Но, впрочем, нужно заметить, что это дивное и преестественное впечатление бывает не тогда как светит луна и лают собаки, а когда все утихнет и глубокий мрак покрывает всю страну, как мрачная одежда покрывает тело, на котором лежит. А в высотах небесных и его необъятных пространствах тихо и безмолвно творит шествие свое слава Божия, образом величественным, торжественным, поражающим и восхищающим.

Конечно, это мы читали другую страницу книги природы и не глазами, как днем, а слухом, – и прославляли неистощимую премудрость Божию.

Но воссияет солнце и лягут звери в ложах своих, и изыдет человек на дело свое и на делание свое до вечера. Яко возвеличишася дела Твоя Господи, вся премудростию сотворил еси. Буди слава Господня, во веки (Пс.103,31).

И так мы заснули на высотах земли, как бы на небеси в заоблачной сфере и телом и душою будучи превыше всего дольнего.

 

Глава 9.

Краткая биография старца

Встали утром, когда солнце уже вышло из-за гор, щедро и богато разливало ослепительные лучи свои на всю окрестность; несметный хор птиц хвалил Бога и Творца своего, изливаясь в глас всевозможного пения.

Неисповедимый аромат благоухающих цветов, и живая свежесть травяной растительности, неприметным движением поднимаясь от нижних курганов, а равно и от противоположной стороны, обдавали нас волнами райского услаждения.

Я же, непотребный, будучи поражен необычайною беседою старца и сознавая против его свое всеконечное убожество и духовную нищету, не смел даже и взглянуть на него.

Наконец, превозмогши себя, бросился к ногам его со многими слезами и, умоляя его, говорил:

– Отче праведный! видим, что понятия ваши в духовной жизни совершенны, тонки, глубоки и многообъемлющи, и разум Ваш просвещен Христовою благодатию, и не отступим от Вас, пока не сойдете на низ в нашу хижину и совершенно не наставите нас на путь спасения!

И соизволил старец быти по прошению нашему.

Дорогою я спросил старца:

– Скажите пожалуйста имя свое святое, страну рождения своего, честное звание дорогих своих родителей и степень своего образования, ибо вижу, что вы причастны были в юности наук мира сего, и мудрость земная не была укрыта от любознательного ума Вашего, а без этого, как известно, трудно так глубоко проникнуть в духовные предметы.

Стал говорить старец:

– Я получил образование в духовной семинарии; в юности своей проводил жизнь до конца злочестивую и беззаконную, как более нельзя: не верил в Бога, отрицал Его бытие, смеялся над Евангелием, попирал всякую святыню; в церковь не ходил, Святых Христовых Тайн не приобщался; а если же когда сие последнее и исполнял по принуждению семинарского начальства, то кощунственно, ругательно и посмеятельно; пьянствовал, буйствовал и неудержно творил всякие гнусные и студные дела, их же не вем есть и глаголати.

Человеколюбец же Господь, в безпредельном Своем милосердии, не хотяй смерти грешника; но по слову святого апостола, – идеже умножися грех, преизбыточествует благодать Его, – явил на мне окаянном и имени человеческого недостойном, презельное богатство Своего милосердия.

И когда я приближался к окончанию своего учения и готовился к переходу в богословский курс, наслал на меня болезнь некую – странную, позорную, мучительную, какая едва ли когда и слышалась в роде человеческом. Нельзя было ради ее необычности ни поведать кому-нибудь о горе своем, ни взыскать помощи. Да и кто поможет, когда Господь во гневе Своем праведно карает грешника, заслужившего Божие негодование отчаянием, презорством ко всему святому и неистовством своего нрава.

Находясь в столь горестном злострадании, и кроме смерти ничего впереди себя не видя, за которою неминуемо ожидали меня вечные муки адовы, я пришел в трепет, все внутренности мои поколебались неисповедимым страхом. Хотел бежать от лица Божия на страну далече, яко же Каин, но побег не имел места и никакое укрывательство было невозможно; я пойман был судом Божиим на самом месте в делах преступления.

Вспомнились мне слова доброй матери моей, которая, любя меня более всех своих чад, бывало говорила мне, когда я был еще отроком, чистым душою и телом, и благодать Божия почивала на мне: «чадо! помни Бога и храни Его заповеди святые – и будешь счастлив в нынешнем веке и в будущем. Если же пойдешь путем греха, будешь сам себе враг – погибнешь на веки и никто тебе тогда не поможет». Так же вспомнил я жития святых угодников Божиих, коих много читал, бывши еще в первых классах училища, как некоторые из них тоже были прежде грешниками, но покаялись.

Начал возводиться к надежде спасения, а благодать Божия, того только и ищущая, чтобы обращать грешников от заблуждения путей их, помогла совершится спасительной перемене. Я вознамерился поступить в монашество в твердой надежде, что за это не только Господь простит мне все грехи мои, но и продлит жизнь мою на покаяние ради славы Своего милосердия, еже и бысть.

Тот час же уволился из семинарии, не окончивши своего полного образования. Но по выходе еще два года промедлил в миру, занимая должность поселянского учителя, но видя, что болезнь моя не проходит, а греховные навыки по-прежнему властительствуют надо мною, на двадцать третьем году своей жизни отправился в путь, в монастырь…

Спросил я:

– Скажите мне имя ваше святое.

Старец отвечал:

– Родители во святом Крещении наименовали меня Димитрием, а при пострижении в скиту наречен Дисидерий.

И жил у нас старец две недели, объясняя нам стези монашеской жизни.

 

Глава 10.

Вечная жизнь в Сыне Божием и разъяснение о том, что требуется для того, чтобы быть ее участником

Вечная жизнь всегда была и есть в Сыне Божием. Для того, чтоб быть ее участником, необходимо соединиться своею душою с Источником ее – Сыном Божиим. Во-первых – верою в Него, яко своего Спасителя, Сына Божия и Бога и таинствами Святой Церкви; – во-вторых, принятием, и, лишь по силам, исполнением Его Евангельского учения. Потом достойным приобщением Его Пречистого Тела и Святейшей Крови – в Таинстве Евхаристии.

Затем, чтоб всезиждительное имя Его, Божеству сопричастное, всегда носить во устах своих, во уме же и сердце, присно глаголя: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного. Без сего соединения с Сыном Божиим, спасение для нас не возможно, ибо Он есть единственная дверь в вечную жизнь (Ин.10,9) и единственный путь ко Отцу Небесному (Ин.14,6). Помимо Его нет туда ни пути, ни входа.

Но чтоб всегда иметь сие спасительное единение наших душ с Господом, к сему весьма способствует память Божия или молитва Иисусова, которая, по своей краткословности, удобно может быть произносима нами всегда, во всякое время, при всяком занятии и на всяком месте, – днем и ночью – непрестанно, только бы было к этому наше усердие.

Она есть как бы златая вервь, держащая нашу душу и все ее силы, желания и чувства соединенными с Господом и оттуда почерпающими на себя освящение, силу и крепость.

Она есть как бы невидимая духовная струя, непрерывно льющая силу Божию – святую благодать Его – в нашу душу от приснотекущего Источника – Спаса Христа, Сына Божия, никогда же оскудевающего, но, по мере расширения нашей духовной вместимости, умножающего свои благодатные струи.

Молитву святой Григорий Синаит не убоялся назвать Богом (см. в его книге главы о заповедях, догматах и пр. 113, 5-й том рус. Добротолюбия, епископа Феофана). Потому, без сомнения, что в ней он ощущал страшное присутствие Всемогущего, Вездесущего, Вседержавного Бога, и, пребывая в молитве, по необходимости, прикасался духом ума своего к Богу, по слову святого апостола, и обожался, делаясь причастником Божественного естества (2 Петр.1,4).

Не по этому ли самому и имя Иисус Христово страшно для всякой твари. Пишется, что Его трепещет ад, содрогаются адские узилища, бежит в страхе и трепете злая, богоборная отступническая сила от места того, где произносится верующими и любящими Бога сие превеликое имя.

Без всякого прекословия и сомнения, это от того, что в имени сем находится Своим присутствием Сам Господь Иисус Христос – Бог великий, и дивный, и страшный, Иже созда небо, и землю, и море, и все, яже в них .

Господь Бог наш, будучи Вездесущ, как Дух чистейший и безпредельный, все наполняет Своим бытием, находясь весь на всяком месте владычества Своего. Точно также Он находится всем Своим бытием в Святом Своем имени "Иисус Христос", как это дается явственно ощутить сердцем тем благоговейно молящимся людям, кои, живя свято – во смирении, любви ко ближним и в целомудрии, носят сие святое, превеликое и преславное имя по среди персей своих, как Божию святыню, ею питаются, ею наслаждаются, ее имея источником блаженства, соединяясь в ней с самым Сыном Божиим – Иисусом Христом.

Вот теперь и посмотрите – какая честь, похвала и достоинство неотъемлемо принадлежит тому человеку, который всегда носит превеликое имя сие, хотя бы только во устах, еще не имея сил держать его в сердце, во глубине души. И в этом состоянии он страшен сопротивной сил диавольской, ради Господа Иисуса Христа сокрушившего державу вражию, имя которого произносится человеком.

Знали силу имени Иисус Христова святые и богоносные отцы и источались в слове, восхваляя молитву именем Иисус Христовым, которая обыкновенно называется Иисусовою.

Но увы! в нынешнее время сия священная молитва предана всеконечному забвению; почти нигде нет следов ее, а если где и проявится признак ее, то стараются подавить и погасить, – конечно, потому, чтобы этим не нарушился их греховный покой, во мраке и сени смертной сущий.

Но это нас не оправдает пред Богом, а нужно всем и каждому всегда читать молитву Иисусову, при всяком занятии, во всякое время и на всяком мест, имея ее непрерывною, как свое дыхание. Как и научают о сем все божественные отцы.

Слышим в Евангелии Владычный глас Господень, с Отеческою любовию и как бы молением, обращенный ко всему человеческому роду: приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии и Аз упокою вы (Мф.11,28). Видите – как милостивно, кротко и любовно зовет нас к себе Владыка наш Господь Создатель и Промыслитель. И зовет затем, чтоб успокоить нас от зол и бедствий, в коих мы погружены, по своему душевному и телесному состоянию, как рыба в море. А он есть покой, радость и блаженство.

Пучина милости, щедрот и человеколюбия. Есть свет невечерний, вечный, незаходимый; сияние Божественной славы и образ Ипостасей Его, – и Он озарит нас светом Лица Своего, просветит (сущую) в нас греховную тьму, которая исчезнувши, даст в сердцах наших сиять святыни Божией, блистаниями небесной радости, причастными ощущениям Божества. И в этом состоянии мы найдем для себя вечный покой и Царство Небесное.

Путь же к сему есть, при исполнении евангельских заповедей и вообще всего Христова учения, память Божия или любовь ко Спасителю, выражаемая непрестанною к Нему молитвою, что самое и производит вселение Божие в нашу душу. Как, согласно сему говорит святой Исаак Сирский, что вселение Божие в нашу душу, есть вселение памяти Божией, а память Божия и молитва есть одно и то же.

Она есть одно дело Ангелов и человеков и последних возвышает до степени небесных чиноначалий, когда в глубоком сокрушении и сердечной печали о грехах и во смирении действуемая, молитва, поставляя и держа нас пред лицом Божиим, дает возможность уму нашему являть собою подобие Ангельских чинов, выну предстоящих престолу Трисолнечного Божества, и непрестанно возносящих хвалебные песнопения в честь и славу неисповедимого Божества.

Только, конечно, великое различие между человеками и Ангелами. Сии, последние, будучи не вещественны и преисполнены Божественною силою, как многоразлично ей причастные, не имеют утомления и перерыва в своем ко Господу Богу служении, а мы, будучи плотяны, вещественны и, что всего хуже, обремененные грехом, отнюдь не можем подражать им в постоянстве и неусыпности их непрерывных славословий. Но на малое время возвысивши ум к Богу, снова низвергаемся долу тяжестью телесною и слабостью ума, сюда невольно увлекаемые. Но душелюбец Господь, Иже любит сущая вся и ничесоже гнушается, яже сотворил, приемлет и сие наше малое приношение, яко жертву в воню благоухания духовного, смотря на доброе произведение наших сердец, которое Он прежде всего взыскует от нас. А когда усмотрит оное, то преизобильно изливает на нас щедроты своей благости и вся Божественные силы, яже к животу и благочестию.

И так, насколько возможно, будем устремлять к Источнику духовных благ – Всемогущему Богу – свои внутренние силы, ум, волю и сердечное чувство, на которых отпечатлен образ Божий, всегда влекущий нас к блаженному и вечному единению с Ним, отображения которого состоят в явлении (отражении) на себе Божиих совершенств и в подражании Божиим свойствам.

Сия Божественная, священнейшая молитва потому для нас драгоценна, что, при своей краткости, удобно может быть нами произносима навсегда, а по силе Божественной, в ней заключенной, вполне утоляет нашу духовную алчбу и жажду причастием Божества, которого ищет дух наш, как насущного хлеба. Хорошо знают приобщившиеся святыни ее усердные молитвенники, какие источники благостыни изливаются в сердце наше от Господа Иисуса Христа, сущего в сей молитве!?… Какая небесная, восхищающая, ни с чем несравнимая радость воссиявает в духе нашем, когда святая молитва сия, держимая достодолжным настроением души, войдет в наше сердце. Здесь тогда воистину наступает праздник Божий – веселый и радостный, потому что светом Божиим озаряются вся внутренняя наша, прогоняется прирожденный мрак души, – сердце, сочетавшись с Господом, изменяет свою естественную дебелость в духовное свойство желание искончавается и входит человек во дворы Господни, пред лице Бога Иаковля, воспевая песнь богокрасную.

Нет сомнения, что для успешного производства молитвы, требуется всю жизнь свою изменить на лучшее, стараясь, сколько для нас возможно, пребывать во исполнении евангельских заповедей, в особенности храня ко всем любовь, милосердие и сострадание, пребывая в чистоте помыслов и душевных чувств и целомудрии тела, смиряясь пред всеми в сердце своем и держа себя ниже всех – и образом, и видом в помыслах своих, движениях и во всем своем поведении. Все ревнители о спасении, кто бы ни был, – могут приступать к занятию Иисусовою молитвою. Сначала Господь всякому дает вкусить ее духовную сладость. Но потом бывает и так, что отступает духовное утешение, сердце делается жестоким, холодным и не только не расположенным к занятию молитвою, но даже как бы враждебным к сему, ум неудержимо наполняется помыслами всевозможного свойства. Состояние тяжкое, безотрадное. Здесь многие из начавших молитву Иисусову не выдерживают, а, оставляя ее, по-прежнему начинают быть в суете ума и в праздных суетных мыслях, в чем пребывают и все сынове века сего, преданные суете и земному попечению. Но это трудное состояние необходимо нужно пережить. И хотя, быть может – по случаю совершенной расточенности ума и сердечного упорства – и можно оставить молитву на время, но, всеконечно, оставлять ее не следует. Следует долгим временем, трудом и усердием стяжать мало-помалу духовное сокровище молитвы, которая соединяет нас с Богом, причастными творя вечной жизни. А без молитвы, как пишут божественные отцы, соединиться с Богом невозможно. Обыкновенно говорят: «разве молитва рассеянная, невнимательная, исполненная всевозможных помыслов угодна Богу?!…» Но ведь нужно знать, что сразу делать хорошо никакое дело невозможно. Всякий знает по опыту – сколько времени – трудов и заботы стоило каждому из нас научиться делу своему, коим занимаемся в своей жизни. Так и молитва, которая есть высочайшая наука, – небесная, Божественная, священнолепная, как непосредственно соединяющая нас с Создателем нашим, необходимо должна пройти первые степени своего к ней обучения и навыкновения, в состоянии крайне слабом, несоответствующем ее великому достоинству. Но это не должно служить для нас причиною и предлогом ее оставления и пренебрежения. Потому что иначе нельзя. Но когда мы, при помощи Божией, пребудем прилежно и старательно, насколько сие возможно для нас, в ее первых степенях, то этим откроем себе путь в дальнейшие ее стези, кои хранятся на ее высочайших степенях. Но сих высоких мер преждевременно желать и искать никак не должно. Это будет посягательством на Божию святыню и незаконным вторжением в сокровищницу духовных благ, кои даются Богом, по Его усмотрению и праведному воздаянию, за труды по деятельному очищению себя от страстей и за усердное упражнение в первых степенях молитвы. Видится, что великое зло происходит, когда неопытные молитвенники, не утвердивши себя в чувствах покаяния, не сознавши своего всецело растленного грехом состояния, не прочувствовавшие всеконечной слабости своих сил для делания добра, устремляются без опытного руководства, а самочинно и самонадеянно в духовную область.

Их постигает гнев Божий и они впадают, в так называемую на монашеском языке, бесовскую прелесть, которая есть самообольщение, то есть почитают истиною то, что есть сущая ложь. Себя считают праведниками, будучи за самомнение отчуждены от жизни Божией; не нуждаются, а даже презирают советы старших, что хуже сего. О сем учение святых отец таковое: «нужно прежде совершить предыдущее, а потом переходить к последующему». Каждая добродетель – есть матерь следующей за нею. Если оставишь матерь, рождающую добродетели, и устремишься ко взысканию дщерей, прежде стяжания матери их, – то добродетели эти соделываются ехидными для души. Если не отвергнешь их от себя – скоро умрешь. Так говорит, великий во отцах и подвижничестве, святой Исаак Сирин.

Из сего видится, что требуется постепенное восхождение на высоту добродетели, от низшего к высшему, а не наоборот.

 

Глава 11.

Подробное разъяснение о первой степени Иисусовой молитвы

На второй день по приходе к нам старца я, непотребный, снова с послушником своим обратился к нему с прошением, чтобы он со всею подробностию разъяснил нам все, относящееся к делу умно-сердечной Иисусовой молитвы – и, конечно, всего лучше от своего личного опыта, как известно, действующего всегда, поразительнее и влиятельнее, чем чтение книг.

Услышавши сие, старец снова засиял духовным светом от сердечного восторга, ибо не мог сохранить спокойствия при мысли о величии имени Иисус Христова и о тех действиях, какие оно производит в человеке, когда он носит его посреди сердца своего, что известно было старцу по опыту, и возрадовался он духом, видя возможность поделиться с ближними сокровищем небесным, которым обладал, потому что имел искреннюю любовь к ближнему своему.

Старец сказал:

– Похваляю, братие, ваше святое желание и молю Бога, да даст вам, по богатству славы Своея, утвердитися Духом Его во внутреннем человеце, вселитися верою Христу в сердца ваша.

Прежде всего нужно сказать, что одно упражнение Иисусовой молитвою никак не состоится, если мы при этом не будем стараться, по силам своим, о исполнении всех заповедей Божиих. Исполнение Христовых заповедей действительно есть почва, на которой только и может произрасти спасительное древо Иисусовой молитвы. В противном же случае, то есть при произвольном нарушении Божественного закона, произойдет то, о чем говорится в Писании: одною рукою созидать, а другою разорять – что выйдет – один труд (Сир.34,23).

– В частности же, – продолжал старец, – как мы и сами испытали в опыте жизни своей и не один или два раза, а почти ежедневно, нужно непременно хранить ко всякому ближнему искреннюю любовь.

Приступая к научению сей молитвы, нужно как стеною каменною оградить себя осторожностию, старанием и вниманием, чтобы как-нибудь не оскорбить ближнего своего – ни словом, ни делом, ни взглядом, ни мыслию, отнюдь не обращая внимания на его малый чин, звание и положение, хотя бы он был по состоянию и образованию самый последний. Напротив, к таковым-то еще нужно оказывать большую и преимущественную любовь, здесь она может свидетельствоваться истинною и действительно нелицемерною, потому что высоких по положению в жизни людей, – богатых и славных – мы можем любить, имея в виду свою пользу, а здесь этого не имеется в виду, и любовь бывает истинная, святая, совершенная.

Если же по нашей слабости и греховным привычкам и, что всего более, по невнимательности и рассеянности, оскорбим кого-нибудь из братий своих, то нужно употребить все зависящие от нас и возможные средства непременно умиротворить его и спросить прощения и сделать его спокойным и мирным. Заметьте, сказал старец, это в молитве главное. Не соблюдая сего, не будете иметь успеха в молитве, хотя бы и годы пребывали в ней и днем и ночью. Это мы испытывали, добавил старец, во всю свою жизнь и из опыта выводим таковой закон и правило, что нужно связать себя непременным обязательством, и не как-нибудь легко или просто, но поставить его главным, коренным, существенным, чтобы никого никогда не оскорбить никаким действом. Пример этому видим в писании у святых отец. Святой Иоанн Лествичник, описывая Александрийскую обитель и в ней знаменитого Авву, сообщает, что там братия прежде всего обучались тому, чтобы не уязвить совести брата, а далее говорит, что между ними были утверждены некие тайные знаки, коими они напоминали друг другу о умном делании, даже и во время трапезы. Согласно сему пишет и святой Исаак Сирский: «если хочешь быть умом своим в общении с Богом, то прежде всего постарайся о том, чтобы соделать милостивым свое сердце, ибо этим более другого мы можем уподобляться Отцу Небесному, как говорит и Спаситель: будьте милосерды, якоже и Отец ваш Небесный милосерд есть (Лк.6,36)».

А святой патриарх Иеремия о милосердии учит еще сильнее. «Положим, – говорит он, – что кто-нибудь имел бы своим другом Самого Господа Бога, то само собою разумеется, что чрез это он имел бы своими друзьями и всех небожителей».

Так и здесь: кто имеет в своем сердце добродетель милосердия, то вместе с нею он имеет и все другие добродетели, и это потому, что она есть исполнение закона и корень добра.

Поэтому и Господь наш Иисус Христос на Своем Страшном Суде будет исследовать и судить дела милости, содеянные нами своим ближним.

Второе необходимое условие к стяжанию Иисусовой молитвы, равное первому, есть смирение. Нужно поставить себя в образ мыслей самого уничиженного свойства, не сравнивать себя с другими, а почитать себя хуже всякого человека не на словах, а в чувстве сердца своего истинно и действительно, самою вещию, понятием о себе и чувствованием себя.

Ничто так не препятствует нам в духовном к Богу приближении, как мнение о себе; это такая язва, прирастающая к душе нашей, что даже самый по положению низкий человек и то имеет о себе высокое понятие по тем или другим своим способностям.

И вот истинное свойство действительного нашего духовного преуспеяния состоит в том, чтобы увидеть себя в сердце своем хуже всякой твари. Конечно, противится сему сознание наше, а ведь, если рассмотреть безпристрастно, то пожалуй и выйдет справедливо.

Всякое животное живет по природе и не преступает законов своего естества. Оно любит господина своего, питающего его, усердно служит ему всеми своими силами; мы же, люди, не так, – не хотим знать Создателя своего и Господа, приведшего нас в бытие и дающего вся обильно в наслаждение и обещающего нам вечный живот, но нередко враждою восстаем на Благодетеля своего, говоря Ему в сердце своем: путей Твоих ведати не хотим; отойди от нас! … (Иов.21,14). О сем жалуется Господь на нас у пророка Исайи: позна вол стяжавшего его, и осел ясли господина своего, Израиль же Мене не позна и людии Мои не разумеша (Ис.1,3).

Бывает также нередко, что человек совсем выступает из чина своей природы и производит дела ему несвойственные. Вторгается во всякую область ему чуждую и творит опустошения повсюду, хотя бы завладел всею землею и всеми ее государствами и богатством – остается ненасытим и это потому, что здесь его деятельность и стремление идет не в той силе и не там, где должно. Человек создан по образу Божию, и только Бог может насытить его безконечное желание, – равно как Иисусова сердечная молитва, которая, по учению святых отец, есть источник всех благ духовных, как соединяющая нас с самым источником их, Господом Иисусом, а не обладание миром.

Смирение есть такая несокрушимая сила, что против нее никто стоят не может: ни демоны, ни злой человек и ни добрый. Сам Всемогущий Господь, непреклонный во всемогуществе и неприступный во славе милостиво преклоняется ко смирению, как говорит псалмопевец: кто яко Господь Бог наш на высоких живый и на смиренные призираяй (Пс.112,5-6).

Святой Иоанн Лествичник пишет: обретаю, что Манассия, еврейский царь, согрешил паче всех, так что если бы за него и весь мир постился, то ни мало бы не мог удовлетворить, но смирение помогло ему выйти из адской глубины.

А что смирение укрощает и смиряет всякого злодея – это, между прочим, можно видеть из опытов и нашей жизни.

Рассказывал мне один пустынник, товарищ мой по жизни: иду, – говорит, – дорогою, по берегу моря в монастырь; погода прекрасная – вечер, – и так мне радостно; по обычаю занимаюсь Иисусовою молитвою, как слышу за собою тревожное движение, – оглянулся, спешно догоняет меня абхазец, высокого роста, страшный видом, в руках балта (вроде топора на длинной рукояти), хватает меня за грудь и с великим неистовством кричит: «давай деньги, а то сейчас смерть!…» Я, говорит, перепугался и с великим трудом высвободился из рук его и тотчас пал пред ним на колена, поднявши руки вверх, воззвал умилительным гласом: «помилуйте грешную душу». И это мое смирение поразило его как копьем; злодей вмиг изменил свою ярость на кротость. Засмеялся и говорит: «я пошутил… иди к нам в саклю, недалеко отсюдова, будешь хлеб ясти». Но мне уже, – говорит – не до хлеба, а даруй Бог ноги скорее утекать».

Другой случай рассказывал о себе схимонах-пустынник N: только, говорит, с великим трудом выбрался из лесу на шоссейную дорогу, как встретил меня великого роста человек из рабочих, увидев меня, неистово заорал громовым голосом: «а, ты здесь!…» и со всего размаху ударил меня в щеки так, что я повалился на землю, потом схватил меня и ищет воды, чтобы утопить… Я тоже, говорит, с великим смирением упал к нему в ноги и умиленно прошу о помиловании. Злодей милосердился и пустил меня на свободу.

Видите непобедимую силу смирения, что никто против лица его стоять не может – ни варвар, ни демон, ни злой человек.

Даже звери – и те уступают силе смирения. Случается порою, на дороге толпою нападут псы на идущего странника и готовы растерзать, но если он сядет на землю или ляжет, – враз умолкнут и отойдут никак не вредивши. Сопротивление же им вызывает ожесточение. А бесов смирение опаляет, как пламень огненный; бегут спешно оттуда, где увидят смиренное действие.

Эти последние повести, быть может и не совсем интересные, высказаны собственно в похвалу добродетели смирения, которая утверждает все наши разумные действия, а без смирения не угодно Богу все наше житие. Говорит и святитель Феофан: «вся жизнь истинного христианина есть ни что иное, как непрерывное восхождение на высоту сознания своей бедности и чувства самоуничижения. Чем больше кто растет в добродетели, тем больше сознает, чувствует, что он ничто. А отсюда какое истекает обилие добродетелей: тут смирение, самоукорение, неосуждение других, безгневие, непрекословие, невозмущаемый покой».

Про великого Антония пишется, что умирая говорил братиям: «люди славили меня и ублажали, но что касается собственно меня самого, то вся моя, довольно продолжительная жизнь, была, не что иное, как непрестанный плач о грехах своих».

Третья приготовительная степень к стяжанию Иисусовой молитвы, тоже не меньшего значения, есть чистота души и тела или целомудрие, о чем святой апостол Павел в послании к евреям говорит: имейте мир (любовь) со всеми и святыню (целомудрие) ихже кроме никтоже узрит Господа (Евр.12,14). А святой Иоанн Лествичник говорит: «если Дух Святый есть Дух чистоты и святыни, то ничего Он так не гнушается, как блудной мерзости». И Священное Писание в Ветхом Законе говорит: в злохудожну душу не внидет премудрость , то есть Христос (Прем.1,4-5).

Четвертый столп умного делания есть сокрушенное сердце о своем греховном состоянии и о всецелом растлении своей природы, которая в своем естественном состоянии отнюдь не способна к произведению истинно добрых дел, как свидетельствует Святое Писание Ветхого и Нового Завета. В первом сказано: «прилежит человеку от юности помышление на злое, а во втором святой Апостол глаголет: не еже хощу доброе творю, но еже не хощу злое – сие содееваю ». Познание своей греховной растленности и есть необходимейшее и одно из существенных условий к стяжанию спасительного действия Иисусовой молитвы.

На сих столпах, присоединивши к ним исполнение всех прочих христианских добродетелей, и будем созидать высочайшую добродетель – любовь Божию, простее – Иисусову молитву, которая в ряду добродетелей занимает первенствующее место настолько же возвышенное, насколько Бог превыше всего. А потому, согласно всем святым отцам, она именуется царицею всех добродетелей, материю, корнем и основанием всего христианского благочестия. На имени Иисус Христове, как и выше замечено, содержится как вера наша христианская, так и все церковное богослужение и благочестие. Всему этому оно есть корень и основание. Но преступим прочее, Бога призвавши на помощь, к изложению учения о Иисусовой молитве. Она, согласно тройственности нашего состава, разделяется на три степени; на телесную, душевную и духовную.

И вот, чтобы стать в этом деле на настоящую дорогу и незаблудно дойти до Христа, как говорит Первозванный единокровному: обретохом Мессию, еже есть сказуемо Христос (Ин.1,45). Прежде всего нужно молиться Господу, по заповеди Его, как Он возвестил: без Мене не можете творити ничесоже (Ин.15,5), и апостолы также нашли нужным молить о сем Господа: Господи! научи ны молитися (Лк.11,1).

Потом нужно начать дело молитвенное с самой первой и начальной степени, неизменно следуя закону постепенности, который, если необходимо соблюдается в делах века сего, то тем более необходимо в духовном возрастами человека. Здесь скачки невозможны и какою-нибудь хитростию или фокусом невозможно восхитить у Бога ни единого дара. Необходимо подклонить выю свою под иго послушания и смирения; идти тем путем, коим прошли прежде нас бывшие преподобные отцы, руководители и наставники наши, оставивши нам в назидание и в помощь ко спасению свои драгоценные писания.

Итак, со всяким благоговением, радостно и охотно произносите устами, то есть языком, имя Господне, как величайшую святыню Божию, довольствуясь тем, что Всеблагий Господь даровал нам не только в Него веровать и служить Ему внешним служением, но даже и имя Его святое, страшное для всякой твари, носить хоть пока еще только на язце своем.

Что бы вы ни делали, чем бы ни занимались во всякое время – днем и ночью, произносите устами сии Божественные священные глаголы: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного. Это не трудно: и во время путешествия, в дороге, и во время работы – дрова ли рубишь или воду несешь, или землю копаешь, или пищу варишь. Ведь во всем этом трудится одно тело, а ум без дела пребывает, – так вот и дай ему занятие, свойственное и приличное его невещественной природе – произносить имя Божие. Оно свято и даже источник святости, а потому от произношения его освящается воздух, освящаются уста твои, язык и тело твое; демоны же, от страшного для них имени Божия не смеют даже и подойти к тому месту, где ты находишься, возглашая имя Божие. И вот вся наука этому священному делу.

Кроме помощи Божией, прежде всего нужно усердное старание и прилежание.

Неленостно пребывай в этом упражнении, – сколько от тебя зависит; постоянно – днем и ночью, на всяком месте и при всяком занятии.

Даже если бы ты и всю жизнь, до кончины своей, пребыл в устном упражнении Иисусовой молитвы, то и в таком случае будешь в великом приобретении, потому что намерение твое свято и Богу любезно; занятие твое честно и досточтимо и труды многоплодны и спасительны. И блажен ты и добро тебе будет, потому что Бог не обидлив. Он даст тебе вкусить плоды трудов твоих или при смерти, или же после смерти, когда душа твоя, разрешенная от союзов плоти, будет восходить на небо посреди воздушных мытарств, то действие молитвенное окружит ее, как пламень огненный, и недоступна она будет мытоимцам и миродержителям – воздушным князям ради всемогущего имени Иисус Христова, а только издали стоя, будут в горести и отчаянии вопиять: «о калугере! [греческое слово – означает «монах»] каковой чести ты сподобился от Бога и как счастливо избежал наших мучительных рук».

На этой степени Иисусова молитва называется трудовая, делательная, устная, телесная, как производимая телесными членами – устами и языком.

Здесь не смотрится ни ум, ни сердце, а только одно произношение спасительного имени Иисус Христова.

Нужным видится добавит и то, что при начале своем она по большей части бывает чрезвычайно трудная; не раз, а многажды человек приходит в безнадежие, что не в силах приобрести спасительного упражнения, которое по временам настолько же бывает трудно, как разбивать молотом камни. Сердце делается жестоким, вся душа поражается нечувствием, восстает страстность с необыкновенною силою, а духовная область жизни закрывается как бы каменною стеною. Состояние безотрадное, томительное, страдательное. И его необходимо пережить, потому что оно неизбежно бывает со всяким, приступающим к сему великому делу – всего более ненавистному сопротивной силе демонской.

Перейдет это страдание и опять наступит радостная пора. При всем том нужны труды многолетние, усиленные, постоянные.

Царствие Небесное нудится и только нуждницы восхищают е.

– Ну что, – возгласил старец, – поняли силу и действо Иисусовой молитвы на ее первой степени?

– Ей, Богу содействующу, – ответили мы.

– Аминь, – завершил старец.

Богу нашему слава!

 

Глава 12.

О второй степени молитвы Иисусовой

День провели в безмолвии, по обычаю своему. Когда же наступил вечер и сели мы за трапезу подкрепить себя пищею, то снова просили старца, чтобы продолжил прерванную беседу о Иисусовой молитве. Старец же говорит: я очень радуюсь, видя ваше усердие и любовь к сладчайшему Иисусу. А еще более радуюсь тому, что представляется мне случай и возможность передать Премудрость Божию и истину, сокрытую от сынов века сего, о чем почти мало знает в нынешние времена и монашеский чин людей. На второй степени молитва Иисусова называется умственною, или «умною» и, по действию своему, есть «душевная», потому что действуется с участием душевной силы разума или рассудка, называемого во всех отеческих писаниях умом. Способ ее производства тот же: – она произносится устно, но только ум заключается или вмещается в словах молитвы. Это заключение ума в слова молитвы имеет, в духовном деле, весьма великое значение, потому что оно удерживает ум от парения. Известно, что ума никаким другим способом удержать нельзя, как только всемогущим именем Иисус Христовым.

Если и во всяком добром деле, то здесь воочию подвижник осязательно и ощутительно познает непобедимую силу всемогущего имени Иисус Христова. Господь Иисус Христос есть Избавитель от греха всего рода человеческого, и вот как во всем прочем, так и здесь видится Его всесильное избавление.

Без Него не можем творити ничесоже (Ин.15,5). Но произнося священные глаголы Иисусовой молитвы: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного, и заключая ум в сии слова, недостаточно этим одним ограничиваться и довольствоваться. Это будет лишь только одно наше человеческое действие.

Конечно, хотя это нельзя выразить никаким словом – сколько полезно, радостно и спасительно, но невозможно ощутить силы имени Иисус Христова. Нужно, чтобы ум, погружаясь в имя Иисус Христово, зрел в нем Самого Христа. Но как зреть? Во всех писаниях святых отец строго-настрого запрещается составлять умом какой-нибудь образ или представление или очертание, форму и фигуру.

Святой апостол говорит: хотя мы и разумели Христа телесно, но отныне к тому не разумеем (2 Кор.5,16). А духовно существо Христа невообразимо, и нам отнюдь недоведомо. Как бы не вообразили – всецело и всеконечно погрешим; вместо истины будем держать ложное.

Итак, поэтому нужно, чтобы ум, держась в словах молитвы, был совершенно голым, чуждым всякого образа и мысли; само имя Божие и содержащаяся в нем безконечная, благодатная сила произведет свойственное ей действие. Она освятит ум (хотя только еще ум), удержит его от парения, просветит его разумение – особенно в Божественном Писании, прогонит его естественную тьму и ослепление. Просто сказать – ум озарится Христовым светом. Как сказано в Евангелии про святых апостолов: отверзе им ум разумети Писания (Лк.24,45).

Эта вторая степень молитвы Иисусовой занимает в духовной жизни очень высокое место, потому что она уже завладела умом человека.

А ум, нам известно, не малое значение имеет вообще в нашей жизни. Наибольшая часть людей исключительно живет умом, в особенности ученый класс. Хотя и направляют его по большей части не в ту сторону.

Эти две степени Иисусовой молитвы – словесная и умная, – как производимые внешними силами души, повредить человека неправильным действием не могут, если только он не будет гордиться и презирать других. Гордость есть коренная причина всякой прелести, а смирение есть привлечение силы Божией. Если похвально, когда, человек пребывает в словесной Иисусовой молитве, то тем более, когда он возвысится и вступит в область души и займет ее первенствующую силу – ум. Святой Апостол Павел говорит: иные проповедуют Христа не чисто, а некоторые из корыстолюбия, но как бы ни проповедывали, я радуюсь, потому что так или иначе, а все-таки Христос проповедуется (Флп.1,18). Так и здесь – лишь бы только молитва была во имя Иисус Христово; Христос величается, сила Его прославляется и имя Его благовествуется.

Здесь еще необходимо нужным видится добавить, что внимание при произнесении молитвы, то есть самое действие умной молитвы (произносимые слова) нужно держать или пред собою, по слову божественного Давида: предзрех Господа предо мною, яко одесную мене есть (Пс.15,8), или, что всего лучше, в груди, то есть грудной полости; а другой старец советует держать «в гортанном почувении» (ощущении), то есть в горле. Эти действия суть подготовка и приближение ко входу Иисусовой молитвы в сердце, что составляет цель всего молитвенного труда.

 

Глава 13.

О третьей степени Иисусовой молитвы

И вот мы, с Божиею помопцю, опять дошли до сердечной Иисусовой молитвы, откуда и началась наша беседа, когда да сидели на высотах гор. О действиях ее и о плодах там было говорено немало. Теперь разве немного нужно поговорить о ее производстве. У святых отец она называется умно-сердечною или же просто сердечною, – и они действительно не находят слов, чтобы восхвалять ее достоинство. Нил Сорский говорит о ней, что она есть источник всякого добра, и, как сады напояваются водою, так она напоявает душу духовною полнотою. Все Священное Писание Ветхого и Нового Завета, все писания святых отец, преподобных подвижников благочестия, своею последнею целию имеют именно сердечное соединение человека с Богом. Это крайняя степень желаний нашего богоподобного, безсмертного духа, которому так же естественно и свойственно стремится к Богу – Источнику своего бытия,– Иже и даде его, как телам вещественного мира тяготеть к центру земли. Это та неудержимая, пламенная и ненасытимая жажда причастия Божия, которая томит сердце праведника в течении всей его жизни земной и которую так восторженно воспел божественный псалмопевец (Пс.42,1-5),(Пс.63,1-11),(Пс.143,1-15) и во многих других, и сие неудержимое стремление наше к Богу основывается и зависит от того, что дух наш родствен Богу и есть дыхание Его Божественных Творческих уст. Поэтому какая близость между дыханием и дышащим, такая же, – говорит святитель Московский Филарет, – близость должна быть между Богом и нами. И как человек в естественном своем состоянии необходимо нуждается в пище и питии, принимая которые бывает здрав и способен на дела свои, так и в духовной жизни, когда чувствует в себе стремление и движение к Божеству, которое не иначе выражается, как только в молитве. И потому она есть самым делом восхождение к Богу; степени ее возвышения, – суть ступени приближения к Господу.

Без молитвы соединиться с Богом невозможно, а без этого соединения и наше спасение сомнительно, потому что естественная природа духа есть влечение к Божеству; удерживая этим духовную стремительность, мы движем всю свою духовную жизнь в безсодержательности и просто сказать в пустоте и рассеянности. А это что за жизнь?… Один только ее призрак. И истинная жизнь наша, в ее высоком значении, состоит именно в соединении сердца нашего с Богом, в Котором находится безпредельная полнота всех духовных совершенств.

И Он же есть Источник жизни для всякой твари. Только в этом соединении безсмертный дух наш получает всецелое удовлетворение, которого напрасно ищем в вещах мира сего, яко суетных.

Если высшее блаженство будущей жизни – по разуму церковных учителей – будет созерцание Бога лицом к лицу и ближайшее, доступное для твари, единение с Богом или близость к Нему, то внутренняя молитва именем Господа Иисуса Христа есть к тому не только подготовка, но и предварительное вступление.

Есть то, о чем говорит святой апостол: ныне видим Господа, якоже зерцалом в гадании, тогда же лицем к лицу. Ныне разумеем отчасти (1 Кор.13,12).

Потому-то и говорится, что только соединение человека с Богом может удовлетворить коренным существенным потребностям человека и утолить его желание, ничем земным ненасыщаемое.

Производство этой третьей степени молитвы действуется во внутреннейшей и глубочайшей стороне нашей духовной природы – именно в духе, который, проницая своим содержанием душевное чувство или сердце, делает всего человека духовным. От этого она и называется по преимуществу внутреннею молитвою и есть принадлежность далеко немногих людей.

Первые две степени молитвы не престают и здесь, но только их действие как бы подавляется, утончевается и одуховляется. Молитва совлекается от своих внешних одежд – на первой степени от телесной (от разных занятий), на второй от душевной (помыслов), и чистою входит в духовный сердечный храм, для духовного служения Господу Богу, как и священник, входя в алтарь для богослужения, снимает свои обычные одежды и облекается в священные, так и здесь – слово престает, а ум, облекшись во всеоружие силы и ревности о Бозе Спасе Своем и препоясавшись чистотою и святынею, стоит грозным воителем при дверях сердца, страхом и ужасом поражая всю сопротивную силу, как говорит божественный Давид: воззре око мое на врази моя (Пс.91,12). И еще: возглаголю врагом моим во вратах (сердца моего) (Пс.126,5).

Собственно говоря, молитвенное действие одно, но на первой степени оно находится в области телесной, земной, чувственной, в которой пребывает вся видимая природа; на второй она переходит в мысленную часть души и по всему есть душевная, еще духа неимущая, содержащаяся в рассудочной сил души.

Но всякому видно, что на этих степенях молитвы наша служба Господу есть внешняя, так как еще совсем не затронута духовная, высшая сторона души, сущая в сердце.

И если где, то именно здесь, на переходе от внешнего ко внутреннему, от материи к духу и бывает так называемая на нашем язык «прелесть». Сюда относятся все строгие запрещения святых отцов – не искать прежде времени сердечного места, которое в свое ему время открывается не иначе, как только Перстом Божиим. А с нашей стороны требуется только добросовестный труд – в первых двух степенях молитвы, в несомненной надежде на Божие милосердие, что не оставит Господь смиренного раба Своего, но всенепременно ущедрит его даянием небесного дара. Как и говорит Он во Святом Евангелии достоин делатель мзды своея (Мф.10,10).

Здесь творится новое рождение.

Ум наш, по природе страстный, совлекается своих помыслов, какими был одеян, как одеждою покрывается тело или дерево корою, и бывает чист, как небесный свет. А это делает его способным к соединению с Господом Иисусом Христом, и сие есть его последняя цель, для которой призвана к бытию вся разумная тварь, но уклонилась в лице праотца нашего Адама.

Сердце наше на этой третей степени получает духовное оживление и освящение, потому что Источник святыни и всех духовных совершенств – Господь Иисус Христос – милостивно входит в него со всею Своею безконечною благостию и почивает на нем, как на престоле. Изображая сие, святой апостол Павел говорит: вы есте церкви Бога жива, якоже рече Бог, яко вселюся в них и похожду и буду им Бог и тии будут мои люди (2 Кор.6,16). Еще: Христос в вас, разве только вы не искусны (2 Кор.13,5).

Здесь видится вся справедливость учения святых отец, что именно молитва есть корень и основание всему духовному житию и всем его подвигам, трудам и исправлениям. Находясь вследствии ее в сердечном с Господом Иисусом сочетании, мы проникаемся Божественным светом и во свете лица Божия видим то, что сокрыто от обыкновенных людей; входим в непосредственное общение с духовным миром, живем и действуем там, – как говорит святой Макарий Великий, – и гражданствуем, хотя бы по внешнему виду и положению были малы и ничтожны.

Производство этой молитвы действуется так, чтобы ум держать в сердце пред лицом Господа Иисуса в чувстве страха, благоговения, преданности, имея несомненную надежду получить милость Божию.

Конец же всех слов сих тот: кто имеет благочестивое желание достигнуть цели бытия своего – для которой он призван Божественною волею и всемогуществом от небытия в бытие – для этого ему нужно соединиться с Господом.

А чтобы достигнуть сего, нужно вместе с исполнением всего христианского закона хранить в чистоте и непорочности святую веру, которую возвестил Христос на земле, исполняя все, что Он заповедал. Приступать с должным приготовлением, к приобщению Святых Христовых Таин – Тела и Крови Господних. И потом призывать имя Его святое во всякое время, при всяком занятии и на всяком месте: устами, умом и сердцем. Дыхание воздухом нужно для жизни тела, а призывание всемогущего имени Божия или непрестанная молитва необходимо требуется для жизни духа. В сем именно и состоит непреходящее благо небесное – Господа Иисуса Христа носить в сердце своем, и в живом общении с Ним пить живую воду вечной жизни. Как и Сам Он говорит: ядущии Мя еще взалчут, и пиющии Мя еще вжаждут (Сир.24,23).

Без Иисуса Христа невозможно спастись и войти в Небесное Царствие. Когда Он в сердце, то здесь отверзаются врата в Небесное Царствие и человек на опыт видит исполнение слов Господних: Аз есмь дверь, Мною аще кто внидет – спасется (Ин.10,9).

Вообще сие слово о сердечной молитве, по ее великому значению в духовной жизни, редкости, глубокому и многообъятному содержанию, не удобь есть сказуемо. Трудно об ней говорить и слухи немощны ко приятию слова о ней. Оно составляет центр и средоточие духовной жизни, ее державу, крепость и утверждение. Бывает на море, когда судну нужно стать на месте, то бросают якорь в воду и он, уцепившись за землю, с великою силою притягивает к себе судно и держит его крепко, никак не попущая отойти от себя, хотя бы ветер и волны били его, – так и здесь: как только сердечная сила соединится с именем Господним, ощутивши в нем Божественную силу или, вернее, Самого Господа, тотчас в сердце человека водружается древо жизни, от коего изгнан был Адам – преслушания ради. И это, без сомнения есть то древо жизни, о коем упоминается в Апокалипсисе, которое стоит среди улицы, по ту и по другую сторону реки, приносящее плоды, и листья дерева, для исцеления народов (Откр.22,2).

И как Адам, вкушая плоды древа жизни, имел жить во веки, так и сей человек, приобщаясь Божественной жизни в Сыне Божием, имеет жить блаженною жизнию во веки веков. Ибо вечная жизнь единственно в Сыне Божием, по слову святого Евангелия: в Том живот бе и живот бе свет человеком (Ин.1,4). Еще: яко живот вечный дал есть нам Бог, и сей живот в Сыне Его есть. Кто имеет в себе Сына Божия, тот имеет жизнь вечную, а кто не имеет Сына Божия, не имеет в себе живота вечного (1 Ин.5,11-12).

Таковой перешел от смерти в живот, ибо своим духовным существом соединился с Богом – Источником жизни; он витает и носится по горным высотам незримого мира. Можно сказать, что он уже изъемлется из круга обыкновенных людей; получает освящение всего своего существа и не трудным ему становится исполнение всех прочих добродетелей. И это потому, что источник духовной жизни и всего доброго – Самого Господа стяжал он в сердце своем. О сем говорит божественный псалмопевец: сие труд есть предо мною дондеже внизу во святилище (Пс.72,16), то есть, в сердце для духовного служения Господу, куда, по словам святого Лествичника, входит ум, принявши хиротонию от Святого Духа, в неравной степени: иногда как иерей, иногда как епископ, а иногда и как патриарх – по мере своей чистоты и любовного ко Господу Богу расположения.

При изображении высоких духовных состояний, нужно всегда помнить общий закон, о котором так часто говорит святой Макарий Великий, что человек на какой бы высоте духовного совершенства ни находился, всегда может оное потерять, если вознерадить и приимет о себе гордое мнение, потому что как благодать не действует на нас принудительно, так и грех. Но свобода наша остается неприкосновенною от обеих стран, чтобы было видно собственное произволение души, которое и дает душе действительное значение пред очами Божиими и достойную заслугу.

К крайнему сожалению, нынешнее монашество изобретает разные способы, чтобы только как-нибудь избавить себя от необходимости заниматься Иисусовою молитвою, потому, конечно, что она действительно трудна, особенно в начале своего производства и навыкновения к ней. Но как бы то ни было, – она совершенно необходима в для нашего спасения и заменить ее невозможно ничем.

 

Глава 14.

Еще о молитве вообще

Конечно, мы называем и почитаем подвигом молитву, которая собственно должна быть нашим отдохновением, покоем, наслаждением и радостию.

Когда мы сидим за столом и вкушаем пищу, – этого не называем подвигом, а молитва – это пища души, это дыхание духа – есть для нас подвиг. Но пусть она подвиг, тем не менее она совершенно необходима в деле спасения, весь успех в сем деле зависит от молитвы и без молитвы нет спасения душе. Без нее духовная жизнь наша и алчет, и жаждет, и умирает, как рыба без воды. И как быть иначе?

Духовная жизнь наша питается и поддерживается единственно Духом Святым, а сами в себе начала сей жизни мы не имеем, как не имеем начала и телесной жизни, но чрез пищу заимствуем ее извне. Как же привлекается жизнь духа от Духа Святого? Так же как и телесная – от пищи; простиранием рук, отверстием уст молитвою: отверзох уста и привлекох Духа.

[Из своего собственного сборника, в который вписывались мысли, при чтении многих разных книг, без указания авторов, так как тогда не имелось в виду, что сии мысли, со временем, будут печататься.]

Если же человек по силам своим употребит возможные для этого труды и будет молить Господа о даровании ему сего безценного дара, то действительно бывает обладателем небесного блага. Тогда бывает с ним то, как пишется у святого пророка Исаии про Сион: и будут врата твои, Сионе, открыты день и ночь и не затворятся во веки – то есть молитва, внедрившись в сердце и сорастворившись с сознанием и духом нашим, не престанет во веки. И се есть несомненный залог небесного блаженства; высшая степень которого, как гласит Божественное Писание, состоит именно в преискреннем соединении с Триипостасным Существом: в зрении всемогущего Бога, в Его присносущной славе, доступной возможности разумной твари.

А начатки сего блаженства полагаются здесь именно в нашем молитвенном ко Господу Богу служении, которое в начале своего к нему навыкновения, не общает таких неизобразимо высоких плодов. Но по мере внедрения молитвы в сердце, постепенно начинает разгораться в нем Божественный свет, претворяя его естественную дебелость в духовное качество.

В молитве действуется тайна единения Христа с верующими. Здесь тайна примирения человека с Богом, предвкушается блаженство лицезрения Бога лицом к лицу (1 Кор.13,12). Когда настанет непосредственное видение, то и вера прекратится (2 Кор.5,7), блаженство утоления жажды правды (Мф.5,6), блаженство от пребывания в Боге и Бога в сокровенном единении (Ин.17,21-23).

«Молитва есть самым делом восхождение к Богу в сердце нашем. Она есть во истину течение жизни нашей в живот вечный. Кто не имеет молитвы, тот бездыханен по духу и мертв духовно подобно тому, как не имеет нужды в дыхании воздухом и тот, кто мертв телесно. Молитва есть ключ от сокровищ всех благ небесных. Нет такой вещи, которой молитвою нельзя было бы получить, только бы просимое было благо и испрашиваемо, как должно. Сила молитвы непостижима для ума человеческого. Молящемуся вся возможно. История Церкви Ветхого и Нового Завета представляет нам чудеса молитвы. Господь и без прошений наших знает наши потребности и нужды и готов исполнять их, по безконечному Своему милосердию, но, как правосудный, положил, чтобы мы чрез прошения получали от Него помощь. Просите , – сказал Он, – и дастся вам (Мф.7,7). Не имате, зане не просите; просите и не получаете, зане зле просите (Иак.4,3). Одно уже то, что молитва есть собеседование с Богом – Царем Неба и земли, Владыкою вселенной – какая честь для молящегося?… Это ангельская честь, ангельское занятие!… Без молитвы, не обучив себя ей здесь, не воспитав духа ее в себе и не навыкнув к ней, человеки нельзя вступать на небо и обитать на нем, как вовсе туда неготовому и неспособному к небесной жизни, потому что небесная жизнь, самое существо ее, есть молитва. И в Церкви Христовой торжествующей в Царстве славы не прекратится молитва. Прекратится молитва просительная, престанут моления: Господи помилуй! подай Господи! Но молитва благодарения и славословия там еще более возрастет и восторжествует. А потому, кто не имеет ныне в себе молитвы, не вступит туда, где полнота и торжество ее: не войдет во святилище, не вступив наперед в преддверие» (Из своего сборника).

Исполнение Господних заповедей или христианского закона решительно не возможно без Господа Иисуса Христа, без Его благодатной помощи, как Он и говорит: без Мене не можете творити ничесоже (Ин.15,5). И всякий из нас, хотя бы и мало покушавшийся жить благочестиво, со всею полною убедительностию может подтвердить всецелую непреложность словес Господних.

Новая причина к тому, чтобы ум и сердце устремлять к общению с Господом Иисусом Христом, каковое устремление производится и действуется Иисусовою молитвою.

И вот молитва Иисусова снова налагает на нас неотложную обязанность пребывать в ее непрерывном упражнении и делании. Иначе, как только молитвою, мы быть в общении с Господом Иисусом Христом не можем. А без этого общения и нельзя надеяться на свое вечное спасение, потому что оно в Сыне Божием.

Приобщение Святых Христовых Таин – Тела и Крови Господа Иисуса Христа, существенно соединяет нас с Ним, делая нас, по слову святого апостола, общниками Божественного естества (2 Петр.1,4). Но это наше с Господом Иисусом единение и преискреннее общение мы можем удержать в себе только тогда, как в уме и сердце будем содержать Его святейшее имя «Иисус Христос», а иначе, когда мы ум свой и сердце уклоним на сторону далече, тогда в нас не будет места, где бы Божественная сия святыня могла покоиться. И вот опять подтверждение тому, что молитва Иисусова совершенно необходима нам в деле спасения, как непосредственно соединяющая нас с Источником вечной жизни – Искупителем нашим Иисус Христом.

Все это подробное разъяснение и длинную повесть о Иисусовой молитве можно заключить для ясности в краткие положения. Во-первых: приятелище сей молитвы или сосуд, в коем она помещается, есть именно дух человеческий, по указанию святых отец, находящейся в верхней части сердца, выше левого сосца, на половину указательного пальца, именуемый ими словесною силою. Сам наполняясь от молитвы благодатным светом, дух передает этот свет душе, которая занимает под ним все телесное сердце (сердчак).

В человек все тройственно по причине его тройственного состава: тела, души и духа. Поэтому, когда святые отцы говорят о сердце, то и трудно, не имея личного опыта, разуметь, что именно они тут разумеют. И это есть, как и выше сказано, внутреннее чувство души, составляющее корень и центр нашей душевной жизни, потому что в этом чувстве или сердце души проходит вся наша жизнь. А разум, если и должен иметь какое-нибудь участие в деле молитвы, то разве то, что его должно лишить свойственной ему его деятельности, мышления, рассуждения и неудержимой стремительности в движении. Он здесь не более, как только страж и блюститель, стоит у дверей сердца и охраняет всю духовную область, что бы не вошло туда какое-нибудь земное помышление, враждебное или вообще не нужное для молитвы. Потому-то у святых отцов строго заповедуется во всех писаниях во время молитвы иметь ум чистым от всякого помышления, безъобразным, безвидным, безкачественным, и он есть не более, как только внешний зритель. А вся жизнь действуется в духе, который, соединяясь в имени Господнем с Самим Господом, исполняется Божественного света, небесной радости и духовного блаженства и передает это душе. Человек в это время, весь будучи собран воедино всеми своими силами, всецело соединяется с Господом Иисусом.

 

Глава 15.

О том, что творящий молитву Иисусову нуждается в руководстве. О причинах ее умаления. Побуждение к ее производству

Нужно знать, что молитва Иисусова нуждается в руководстве опытным наставником и в достаточной подготовке, которой главная сила, при многом другом, состоит именно в том, чтобы человек погрузился в смиренные о себе чувства, считая себя, по примеру праотца Авраама и праведного Иова, пылью и пеплом (Быт.18,27), и (Иов.42,6) и увидел во глубине своей духовной нищеты и греховного состояния все свое безсилие в деле добра и неизбежную нужду в Божией помощи. Вместе с сим, с молитвою всегда должно быть неразлучно внимание и трезвение, глубокое чувство самоуничижения и вообще покаянное настроение души.

Все это и есть та благотворная и живительная стихия, в которой только и может развиваться и расти спасительное древо Иисусовой молитвы.

Но как теперь наставников почти нет, а хотя может быть где и есть, но найти их трудно – то руководство сему боголепному и спасительному делу нужно искать в духовном писании святых отцов. Если же и сие, может быть, для кого будет трудным, по причине его непонимания или по неразвитости своих умственных способностей, то всего лучше, безопаснее и благонадежнее поступить так: читать в простоте сердца устную Иисусову молитву безо всяких умствований, или какого-либо ожидания явлений, воображений и разных представлений, – словом – не принимать и не верить ничему, что бывает у неразумных…

Читать легко, свободно, не натужаясь и не нажимая умом ни на что внутри себя, а также свободно, как идет наше дыхание. Эта легкость и свободность не будет отталкивать от сего дела, а будет привлекать к нему. И сие необходимо нужно по причине еще нашего к ней ненавыкновения.

Нужно иметь несомненную надежду, что Господь, за доброе изволение сердца, со временем сподобит стать и на истинные стези сердечной молитвы и узреть обетованную землю – наследие всех святых.

Конечно, было бы хорошо призывать имя Господа Своего с благоговением, усердием и с великим вниманием, но если же сего мы еще не можем, по слабости своих душевных сил, то можно сказать, что Господь не гневается на нашу и нечистую молитву, но приемлет благое наше произволение и вменяет его в наше спасение. Поэтому-то и сказали отцы: «молись, как можешь, своею нечистою молитвою, а по времени Господь даст тебе и чистую молитву». Ибо написано: даяй молитву молящемуся (Пс.93,10);(1 Цар.2,9).

Посему, всякому можно, в надежде на Бога, благонадежно приступать к сему преславному делу – занятию Иисусовой молитвою: в покаянном настроении души, во смирении и самоуничижении, по примеру евангельского мытаря, в глубоком сокрушении сердца о грехах своих, в чувстве своей пред Богом виновности, – и Бог не уничижит: но начный дело благо, и совершит е даже до дне Господа Иисуса Христа (Флп.1,6).

Пришлось узнать, что будто бы потому вообще мало видится в людях усердия к занятию Иисусовою молитвою, что устрашает их высота ее, о которой так много написано повсюду в духовных книгах. Но о ней написано с мудрою целью, именно, чтобы расположить и побудить всех и каждого к занятию священным делом – вспоминать и произносить Божественные имена Спасителя нашего, Господа Иисуса Христа.

Потом еще многих не располагают к сему занятию труды, необходимо при сем требующиеся. Но всего более служит тому препоною враг диавол, которому особенно ненавистно это священное дело, как опаляющее его огнем Божества.

Конечно, без труда не бывает возможно совершать никакого дела, даже и в мирском житии. Но здесь, по важности дела, высоте, ничем незаменимости, без сомнения нужны труды – постоянные, усердные, многолетние, – потому что и не малого дела предположили ими достигнуть, а соединения с Богом, – в чем и состоит наша вечная жизнь.

Нельзя сказать, чтоб сии труды, по временам, не растворялись благодатными утешениями, проникающими даже в сердце. И хотя они бывают кратковременны, но и своим минутным озарением оставляют в нашей душе следы незабвенного, благодатного посещения, так как дают вкусить сладость Господней близости, с которою ничто в мире сем сравниться не может. И сие благодатное ощущение, как залог нашего с Христом предобручения, утешает нас радостною надеждою, что не всуе будут наши труды, но со временем, при помощи Божией, достигнем сердечного с Господом Иисусом соединения – и тогда нашей вечной радости никтоже возьмет от нас . Как и говорит о сем Сам Господь Иисус Христос (Ин.16,22).

Нужно знать и то, что бывает нередко, особенно вначале, при занятии Иисусовою молитвою, что человек читает ее без всякого внимания и хотя бы какого-либо малейшего ощущения приятности; без надежды трудно, как будто бы тяжелым молотом разбивать камни. Целые тучи помыслов всевозможного свойства и между ними скаредные, богохульные, неизобразимые бьют в ум, как волны морские – скалу.

А враг лукавый постоянно внушает ему: разве твоя такая молитва угодна Богу?!… Только напрасно бьешь воздух; посмотри и вокруг себя на людей, ведь никто же ею не занимается, хотя они и старше по жизни и опытнее тебя. А ты разве лучше всех, что берешься за непрестанную молитву. Было-де время, когда занимались ею святые отцы, но теперь это дело стало невозможно; брось и живи, как и все живут. А тут еще бывает, что откуда ни возьмись и наставник такой же, что как раз говорит то же самое, что и у нас на мысли, вложенной диаволом, на что мы уже пожалуй и сами готовы. И вот тут-то бывает всякому пробный камень и горнило искушения, которое необходимо перейти каждому из званных на сию Божию службу.

Нужно ни слушать, ни смотреть ни на что, зная, что по причине великого дела, отовсюду и препоны великие воздвизаются на него, а начавши, нужно продолжать неленостно, как возможно по силам, не тяготясь необычностию дела и непривычкою к нему – и не смотря вокруг себя ни на кого. Всякий своему Господу стоит или падает (Рим.14,4), зная, что хорошего всегда бывает мало.

Но перейдет, Бог даст, скорбная пора и узришь радостное утро Христова Воскресения. Божий свет воссияет со временем и в твоем сердце и озарит вся внутренняя твоя невечерними лучами небесного радования, и узришь зарю вечной жизни несомненно в чувствах сердца своего; только начавши это Божественное и святолепное дело, не оставляй, как и сейчас говорится, сколько можешь по силам твоим, но простирайся вперед, с надеждою на Бога – радостно и охотно.

Конечно, того нельзя сказать, чтоб не оставлять, но здесь разумеется всеконечное неоставление. Бывает на день, два и более, подавленный делами или суетою, неизбежными в нашей жизни, не возможешь вспомнит Господа Бога, но когда возвратится сознание и успокоение, то и опять начинай спасительное занятие, веселящее сердце и питающее душу небесным хлебом – в живот вечный.

Великое во истину и преславное дело, Богу угодное и нам спасительное, состоит в том, чтоб только хотя одними устами произносить Божественные имена Спасителя нашего. Нам как будто не видится от этого никакой пользы. А между тем и устное произношение имени Господа Иисуса Христа устрашает демонов, опаляет их огонь Божества и бегут от того места, где его слышат.

Еще: имя Божие, будучи свято само в себе, освящает наши уста, язык и воздух и все нас окружающее. Святыми отцами замечено и то, что при упражнении Иисусовою молитвою, особенно при начале ее, бывает иногда у нас усиленное воскипение страстей, так что человек видит себя не в пример худшим того, нежели тогда, как не занимался молитвою, и отсюда, по неопытности, другой приходит в сомнение, относительно ее святыни, пользы и необходимости.

Но это происходит естественно, порядком необходимости. Свет молитвенной благодати, исходя от Божества Иисус Христова и проникая во тьму души, устраняет и гонит спокойно дотоле пребывавшую там злую силу, и она, встревоженная, приводит в движение все страсти, бывшие в покое. Епископ Игнатий о сем пишет так: «сие да будет признаком, что молитва наша начала производит свойственное, принадлежащее ей действо. Поэтому, не устрашимся, а ободримся надеждою, что молитва наша идет должным порядком и вступила в свои законные права, ко изгнанию нечистой силы».

Пример сему можно видеть в Евангелии. Когда Господь, Иисус Христос, по прошению отца беснуемого отрока: запрети духу нечистому, глаголя ему: душе немый и глухий, Аз ти повелеваю: изыди из него, и ктому не вниди в него. И возопив и много пружався, – изыде и бысть, яко мертв (Мк.9,25-26).

Видите, как бьется и сокрушает человека богоборная и нечистая, отступническая сила, когда изгонима бывает силою Христовою от места своего?

У святых отцов о сем пишется так: «умоляю вас, братие, – говорит божественный Златоуст, – никогда не оставлять правила молитвы, или понебречь о нем. Ибо я слышал некогда отцов, которые говорили: «какой это монах, если он небрежет о правиле или попирает его». Но он должен ест ли, или пьет, сидит ли дома, или путем шествует, или другое что делает, – непрестанно взывать: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного – дабы это поминание имени Господа нашего Иисуса Христа раздражало на брань против нас врага.

Поминанием сим душа, нудящая себя на то, может разыскать в себе все – и худое и доброе; прежде имеет она увидеть внутри, в сердце своем, худое, а потом и доброе; поминание сие имеет привести в движение змия; поминание сие может обличить живущий в нас грех и поминание сие может и потребить его. Поминание сие может подвигнуть всю силу вражью в сердце, и поминание сие может победить и искоренить ее мало-помалу; имя Господа Иисуса Христа, сходя в глубину сердца, змия держащего пажити ее смирить, душу же спасет и оживотворит.

Непрестанно убо пребудь с именем Господа Иисуса, да поглотит сердце Господа и Господь сердце, – и будут два в едино. Впрочем, дело сие не есть дело одного дня или двух – но многих лет и долгого времени, ибо великий требуется подвиг и многолетний, – да извергнется враг и вселится Христос».

Святой Лествичник говорит: «не будем удивляться тому, если увидим, что в начале своего монашеского жития мы бываем боримы страстями более, нежели когда жили в миру. Сначала необходимо возникнуть всем причинам болезней, а потом последовать исцелению. Нужно, чтоб сие море взволновалось, взбушевалось и волнами извергнуло из себя все, что было внутри его».

То же самое бывает иногда и при начале упражнения Иисусовою молитвою. Нередко вскипают страсти, подобием волнующегося моря, целые тучи помыслов всевозможного свойства – скаредные, нечистые, богохульные нападают на душу и повергают человека в безнадежие и почти в отчаяние.

Это служит, как и сейчас говорили, несомненным признаком, что враг, дотоле спокойно в нас пребывавший, потревожен страшным для него именем Иисус Христовым и, не терпя оного, исходит, но исходя, произвел бунт и возмущение. Поэтому не нужно обращать на сие никакого внимания, а все читать и читать Иисусову молитву, хотя бы только и устную, за неспособностью лучшего, и стараться, чтоб ею наполнять все течение своей жизни, не говоря свободное, но и во время работ и занятий, особенно когда они производятся телесными силами. Труд, время и в особенности Божие содействие пересилят греховные свойства и склонности нашей падшей природы, и со временем воссияет сия молитва, якоже солнце в силе своей, как и называется в Писании Господь Иисус Солнцем правды.

Ничего не может быть для человека настолько обязательного и приличного его положению на лице земли, между всеми созданиями, как почтенному образом Божиим и украшенному высокими дарами – разумом и свободою – спасительного ему, радостного для сердца его и угодного Богу, как то, – чтобы помнить Создателя своего, познавать Его и любить Его.

Сие благо превыше всего; Сам Господь объявил о сем, когда, шествуя на вольную страсть, творил Отцу Небесному, яко Первосвященник, Свою искупительную молитву за весь род человеческий. Здесь Он познание Бога называет «животом вечным». Се же есть живот вечный, да знают Тебя, единого истинного Бога, и Его же послал еси Иисуса Христа (Ин.17,3).

Знание Бога, по слову апостола, дается любящему Бога. Кто любит Бога , – говорит святой апостол Павел, – тому дается знание Его (1 Кор.8,3). Любовь не может быть без памятования того, кого любим, а память Божия и непрестанная молитва – одно и тоже. И вот сию память Божию или любовь Его мы и выражаем непрестанною Иисусовою молитвою, говоря так: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных». И сия молитва дает нам познание Сына Божия, соединяя нас с Ним самым тесным и ближайшим образом, и в сем единении делает нас причастными вечного живота, который и находится, по апостолу, в Сыне Божием. В Том живот бе (Ин.1,4).

Здесь же видится исполнение самопервейшей заповеди Христа Спасителя, – когда Он на вопрос книжника: какая заповедь больше в законе ответил: возлюбиши Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всею душею твоею, всею крепостнию твоею и всем разумением твоим (Мк.12,28;30).

Искренняя любовь более всего страшится того, чтобы чем-нибудь не оскорбить любимого, а чтобы было сие возможно, – настоит необходимая нужда исполнять волю любимого.

Как и говорит Господь: кто любит Мя, слово Мое соблюдает. А не любяй Мя, словес Моих не соблюдает (Ин.14,24).

Поэтому для того, чтоб не отпасть от любви Божией и достигнуть чрез молитву благодатного и таинственного единения с Господом Иисусом Христом, необходимо исполнять святую Его волю, возвещенную Им во Святом Евангелии, или жить по святым Его заповедям.

Произносить устами и языком имя Господа Иисуса Христа имеет в нашей жизни великое значение, прежде всего являя пред лице Господа наше к Нему стремление. И хотя оно еще безсильное, развлекаемое помыслами, злыми пожеланиями, прерываемое порывами злых страстей, – но силен Господь дать нам и чистое к Нему влечение, разогнать сущую в нас греховную тьму и просветить наше сердце светом лица своего. Ибо, по учению святого Макария Египетского, Он только и взыскует от нас именно сего доброго произволения, а чтобы привести его во исполнение, – это есть дело Божией силы, мы к этому не имеем собственных сил.

Потом, когда Господь видит наше безсилие в молитве и что мы не можем стать пред Ним достодолжно, в чистоте помыслов и с горящим сердцем, то понуждаемый своим обычным милосердием и безконечною благостию, ущедряет нас Своею Отеческою милостию, приходит к нам и обитель Свою в нас творит, по своему Божественному слову: имеяй заповеди Моя и соблюдаяй их, той есть любяй Мя, а любяй Мя возлюблен будет Отцом Моим и Аз возлюблю его и явлюся ему Сам (Ин.14,21).

Поэтому, творя устную молитву, хотя бы и рассеянную, мы можем питать несомненную надежду, что со временем дастся нам молитва чистая, благодати причастная, и пойдем, по божественному Давиду, во свет лица Божия и о имени Его возрадуемся (Пс.88,16-17).

А если же не будет у нас устной молитвы, то как можем надеяться на получение благодатной молитвы? Кто не посеял на своей ниве, тому не может быть ожидания жатвы. А кто посеял, хотя бы и нечистое жито и небрежно, и неусердно, все-таки что-нибудь да вырастет в пищу ему, – так и здесь.

Но и при такой молитве, как это знают те, кто занимается ею, – бывают, хотя и не часто, в сердце духовные восторги и минутные озарения благодати, как искры Божественного огня, падающие от присносущного Источника вечной жизни – Превечного Света – Христа, Сына Божия, Который просвещает ,– по апостолу, – всякого человека, грядущего в мир (Ин.1,9).

Когда же мы живем в сем веце совершенно без молитвы, то глубокая тьма покрывает нашу бедную душу, как осенняя ночь без звезд и луны, ничто из духовного мира не проникает в сей непробудный мрак наших душ.

И тогда мыслями и чувствами своего сердца и всею душою мы уныло и жалостно влачимся по лицу земли, совершенно отторгнувши себя от небесной отчизны.

Молитва ко Господу Иисусу Христу есть как бы луч из горнего небесного мира: воссиявши своим благодатным светом во мраке души, она в одно и то же время, как исполняет нас радостью великою и неизреченною, так и веселит нас надеждою вечной жизни, искры ее показуя в сиянии молитвенного света.

Устная молитва ко Господу Иисусу Христу тем для нас драгоценна, что, при своей краткости, всегда можно читать ее, чем бы мы не были заняты (кроме греха) во всякое время и на всяком месте, но не смотря на свою краткость, она заключает Божественную, всемогущую силу в имени Иисус Христовом, которым и совершались все чудеса в Церкви от времен апостольских и до наших дней. Силу духовную в молитве Иисусовой может временами чувствовать и всякий делатель ее, хотя бы и слабый. Ибо неложно слово Господа: всякого грядущего ко Мне не изжену вон .

Пусть не смущаются те из нас, кои при сем занятии своем чувствуют сухость, тяжесть, неохоту, леность, и прочее скопище сопротивного, ввергающее их в безнадежие, уныние и отчаяние – всякое дело, в мире сем делаемое, сразу не может быть хорошо делаемо.

А сколько требуется трудов и времени, чтоб навыкнуть какому-нибудь искусству, художеству, ремеслу или же достигнуть высокой науки, над которой иногда трудятся во всю свою жизнь, но в конце должны бывают сознаться, если только искренни к себе и добросовестны, что без высшего озарения нет возможности познать истину и узреть пределы духовного ведения.

Если так трудны для нас наши земные дела, то не тем ли труднее небесная наука – внутренняя ко Господу Иисусу молитва, и в ней таинственное единение с Ним наших душ. Это самое, согласно от святых отцов, называется наукою из наук, искусством из искусств и таинством из таинств. Поэтому всякий, вступивший в подвиг упражнения Иисусовою молитвою, хотя бы и не видел никакого плода, даже бы и в продолжении многих лет, пусть не смущается и не приходит в безнадежие, что суетен труд его. Семя жизни о Христе пребывает внутри его, и, конечно, пока еще только во внешнем человеке, но на верном пути ко внутреннему. И всяко – придут те блаженные времена тишины и отрады, когда Солнце Правды озарит горизонт его жизни невечерними лучами вечного света. И он, ставши на верные стези, свободно взойдет в Небесные чертоги, имея в сердце своем светильники, горящие Божественным огнем.

Никто не будет спорить о том, что Господь Иисус Христос есть Спаситель наш и что мы должны вселить Его в сердце свое еще прежде исшествия из сей жизни в будущую, соединившись с Ним единением таинственным, духовным, внутренним, сердечным. Для сего, по разуму святых отцов, два пути: деятельный и умозрительный; первый состоит в исполнении всех Христовых заповедей, а второй в зрении Бога умом, – где зримый Бог истребляет в нас всю греховную нечистоту.

Как и говорит святой Иоанн Златоустый: «одного умного Боговидения достаточно к тому, чтобы сокрушить всю сопротивную силу». Сей последний путь кратчайший, потому что он прямо и непосредственно поставляет нас пред Лицо Божие, а первый продолжительный, утомительный и не столь удобный. О сем святой Григорий Синаит говорит так: «Бога стяжаваем или деланием и трудом, или художным призыванием имени Иисусова».

Поэтому всякий может благонадежно приступать к занятию Иисусовою молитвою – во смирении, покаянном настроении души, в чувстве виновности пред Богом в грехах своих, никого не оскорбляя и не осуждая, а себя почитая худшим всех, и дело его спасения будет идти спешно, радостно и благонадежно.

Прежде всего, пусть терпеливо пребывает в устном упражнении Иисусовою молитвою, не скучая и не тяготясь, хотя бы только языком и устами мог произносить Божественное имя Спасителя нашего. – Тут нет ни внимания, ни усердия, ни охоты, ни сердца. Не смущайся! Это так по началу, а далее будет лучше, только не бросай, а, пребывая во смирении, трудись и непременно достигнешь блаженного состояния.

Последнее же слово об упражнении всякому Иисусовою молитвою состоит в том: как бы человек не занимался ею, душеполезно, спасительно и невыразимо хорошо, потому что показует его благое произволение, пребывать устремлением своей души в высочайшем деле, которое неотъемлемо дает ему честь, похвалу и уважение. То не служит ему уничижением, что он, по слабости своих сил и по непривычке к делу сему, еще не может достодолжно пребывать в сей Божественной службе.

Приемлется его произволение, а немощь – это наше природное свойство, исцеляемое единственно Господнею благодатию. Поэтому не будем смущаться тем, что не можем молиться чистым умом и горящим сердцем, а как можем.

Будем читать Иисусову молитву, хотя бы и море помыслов нас обуревало и сердце кипело злосмрадными страстьми. Бог дает, все пройдет и исчезнет, изгонится из душ наших прирожденное зло, а вселится Божия святыня, мир и любовь, и узрим свет вечной жизни о Христе Иисусе.

 

Глава 16.

Общий вывод о молитве изо всего, доселе о ней сказанного. Откуда явилась Иисусова молитва и частию ее содержание.

Необходимо нужно знать, что не воссияет молитва в нашем сердце, если не будет в нас глубокого сознания своей греховной растленности и своего падшего состояния, всеконечной неспособности на всякое истинно-доброе и Богу угодное дело, сокрушенного о сем сердца и плача о грехах своих. И вследствии этого, живейшего и неотложного сознания нужды в Божией помощи, без которой, по слову святого апостола, мы даже и помыслить не можем ничего доброго, но довольство наше от Бога (2 Кор.3,5). Молитва наша неотложно должна быть возносима от глубины скорбных чувств и многоболезненного сердца, с целью примирения Бога и умилостивления, а потом и соединения с Ним.

Не нужно желать – а тем более искать каких-нибудь пламенных восторгов, восхищений ума к Богу и духовных радостей сердца: все это и многое другое придет само собой при правильном и смиренном производстве Иисусовой молитвы. В духовной жизни восход на высоту состоит в погружении себя в самоуничижение, смирение и духовную нищету, словом в том, чтобы сознать себя худшим всей твари и при этом соединить свое сердце со Ипостасным Словом Божиим. В этом вся высота духовного преуспеяния, – это первое.

Второе по нем качество, необходимо нужное для приобретения Иисусовой молитвы, есть искренняя любовь к ближним и ко всякой твари, а потом нужно, по силе возможности, исполнять все евангельские заповеди.

Старец Паисий Величковский сообщает, что молитва Иисусова в первый раз на земле сообщена была Приснодевственной Богоматери, когда Она в превышеественной чистоте Своей, несравненно чистейшей солнечных лучей, пребывала во святом святых, возрастая девственно – чистейшею плотию, и развиваясь и укрепляясь духом, готовила Себя в Божие жилище, веселое и красное, – в это время, как бы в предобручение приятилища Божества, предварительно была свыше научена сему Божественному Священнодейству – всегдашнему призыванию имени Спасителя рода человеческого – Творца Своего и Господа.

И это сказание старца вполне согласуется с обстоятельствами дела, потому что прежде, нежели Преблагословенная имела в Приснодевственной утробе Своей плотью зачать от Духа Святого Сына Божия, должна была соединится с ним в духе Своем и быть едино с Сыном Божиим, как истинная Матерь Его, всепречистую плоть Свою Ему взаимодавшая и рождшая Создателя Своего.

Потом, – продолжает старец, – Преблагословенная Владычица научила сей священной и Божественной молитве святых апостолов, а они передали ее всему христианскому миру.

И вот молитва сия, будучи священна и Божественна и по существу своему и по происхождению, являет собою добродетель первенствующую, высочайшую, равной которой нет и не может быть, как имеющая своим содержанием любовь Божию – Самого Бога.

В молитве совмещается исполнение всех добродетелей, являя ее материю их. Вера в Бога составляет ее внутреннюю силу и содержание, в ней имеет свое движение и шествие вперед и живет в молитве, как в сродной себе стихии. Любовь Божия есть само ее существо, ее сущность, природа и внутренняя сила. Надежда имеет в ней свою вечную обитель и неразлична с нею, как от солнца луч. И всякая другая добродетель от нее происходит, как рождение и в ней вмещается, как в лоне.

Правду говорят святые отцы, что если кто пребывает в молитве, тот в это время исполняет все добродетели. Потому, во-первых, что ему нет возможности, занятому великим и важным делом, в то же время обращаться к делам низким и безчестным, только, конечно, если его молитва истинная и должная.

Во-вторых, он и сам не захочет променять сладость небесную, осязательно слышимую в сердце, на зловоние греховное и на смрад плотских дел. Ибо воочию убеждается в справедливости слов апостола: скорбь и теснота на всякую душу человека, творящего злое (Рим.2,9).

И этим снова подтверждается справедливость святоотеческого учения, что молитва есть мать, глава и царица всех добродетелей. Приобрети матерь, а она родит тебе множество чад.

Одно то, если мы в ней бываем, по слову святого апостола, один дух с Господом (1 Кор.6,17), и что она непосредственно соединяет нас с Ним, делая общниками Божественного естества (2 Петр.1,4), дает ей похвалу, выше которой и быть не может, и поставляет превыше всех добродетелей, как любовь Божию, которая, по слову Самого Господа, есть первая и наибольшая заповедь (Мк.12,30).

А что все это ей принадлежит неотъемлемо, всякий может проверить в собственном опыте, как и Господь Иисус говорит иудеям о истинности своего учения: всякий, кто хощет творити волю Божию, разумеет о учении сем (из своего опыта)(Ин.7,17).

Но и еще прежде ощущения в себе сего высочайшего преестественного дара – живого Богообщения, молитва Иисусова предварительно очищает наш ум от суетных помыслов, освящает сердце святою благодатию, отторгает его от пристрастия к миру и устремляет в будущий век к Предвечному свету Христу Сыну Божию, в Коем вечная жизнь и Царство Небесное.

А насколько важное место занимает в деле духовного движения очищение ума, о сем святой Антоний говорит так: «когда в душе ум бывает таким, как следует ему быть по естеству, тогда она бывает вся добродетель».

Еще: «быть душе правою есть то же, что иметь ей ум в естественном состоянии, как он и создан».

Еще говорит великий Антоний: «очистим ум, ибо я верую, что он, будучи всесторонне очищен и пришедши в естественное свое состояние, может сделаться прозорливым и видеть более и далее демонов, имея в себе дающего откровения Господа».

В конце концов выходит то заключение и общее положение, что прежде всего и более всего мы по-преимуществу обязаны и должны молиться ко Господу Иисусу Христу, как к своему Спасителю Ходатаю и Примирителю нашему с Божественным правосудием – Сыну Божию, принявшему наше естество в Личность Своей Божественной Ипостаси и в Себе Самом соединившему расстоящиеся естества.

Как лучи света, разливаясь по лицу всей земли, сосредоточие свое имеют в солнце, так и все наши молитвы, моления, благодарения – в каких бы словесных выражениях, форме и оборотах речи не выражались, – имеют своим средоточием и центром Спасителя нашего Господа Иисуса Христа. Он, в деле нашего спасения, есть краеуголный камень, егоже не в ряду сотвориша зиждущии (Иудеи). А он бысть во главу угла (Мк.12,10). Святой апостол, объясняя сие, говорит: камень же бе Христос (1 Кор.10,4). Другой же апостол – верховный Петр, когда исповедал Господа: Ты еси Христос, Сын Бога живого , – то Господь сказал ему сначала, что ему открыл то Отец Небесный, а потом прибавил: ты еси Петр (камень)и на сем камени созижду Церковь Мою , – то есть на сем исповедании, на истинной его действительности. «Я, по всей сущей правде, есмь именно Сын Божий, как ты признал. И вот, Я созижду Церковь Мою на Себе Самом, буду ее основанием», как и говорит о сем святой апостол Павел: основания иного никтоже может положити, паче лежащего, Еже есть Иисус Христос (1 Кор.3,11).

И Господь Иисус Христос для нас все. Без Него не можем жить ни единого мгновения – ни в духовной жизни, ни в телесной. Ибо все из Него, Им и к Нему (Рим.11,36).

Нет сомнения, что молиться к Сыну Божию можно и кроме, так называемой, Иисусовой молитвы даже без слов – одним устремлением ума и сердца.

Но это, во-первых, есть достояние преуспевших в духовной жизни, отнюдь недоступное большинству людей.

Во-вторых – и в такой, умосозерцательной, тонкой и невещественной молитве, имя Иисус Христово не может быть исключено. А иначе – на чем же будет держатся молитва и к чему прилепляться.

Словом – все, что бы мы ни придумывали в свое оправдание, по причине своего нежелания трудиться в подвиге Иисусовой молитвы, иначе держать себя в присутствии Его, имея ум и сердце пред лицом Его, показывает только нашу холодность к своему Спасителю и желание упокоить себя ложным покоем, чтобы в конце жизни увидеть всю нищету своей жизни. Сказано: вечная жизнь, в Сыне Божием. Кто имеет в себе Сына Божия, имеет в себе жизнь, а кто не имеет в себе Сына Божия, живота не имать в себе (1 Ин.5,11-12).

Из сказанного видна вся необходимость для нас молиться прежде всего к своему Спасителю. Но как, по апостолу, мы должны непрестанно молиться, то к этому всего более способствует Иисусова молитва, признанная святыми отцами как ближайший и скорый путь к соединению с Господом Иисусом наших душ.

Нужно посмотреть – не от того ли в нынешнее время упражнение Иисусовою молитвою не только в крайнем упадке, но почти в неизвестности по монастырям, что нет ей руководства, а бывает и так, что ее запрещают из опасения, так называемой, прелести.

Но сия последняя происходит не от молитвы, а от гордости и высокого о себе мнения, от непокорности властям, презорства, самочинства и прочих грехов. Кто же во смирении, покорности, в глубоких чувствах своего греховного состояния, в покаянии и во всегдашнем себя унижении пред всяким человеком входит в труд сего спасительного упражнения, тот невозбранно и безтрудно вступает на священные стези, ведущие к Божественному пристанищу вечного спасения, или же есть всех веселящихся жилище: и там найдет себе вечный покой и Царство Небесное.

Равно и те учители учат неправильно, кои запрещают молодым людям заниматься Иисусовою молитвою, говоря, что им еще рано это дело. Но мы признаем, что нет такого времени в жизни человека, когда бы рано было сие священное занятие. И чем ранее по возрасту, тем лучше, потому что в это время сердце наше еще не бывает поражено земными пристрастиями, суетою века сего, и страсти плоти еще не восстали: сердце чисто и Слово Божие, падши на него всецело им овладевает – и плод творит в шестьдесят и сто.

Подтверждение сему находим в жизни Григория Синаита и святого Симеона Солунского. Первый научил сему Божественному делу всех и каждого, с кем только приходилось ему встречаться, и даже учредил для сего нарочитые школы. А второй учит, что нужно преподавать это спасительное упражнение всем людям: старым и малым, и богатым и бедным, мужам и женщинам, мирским и монахам (5-й том русского Добротолюбия на последних страницах книги еп. Феофана).

 

Глава 17.

Неодобрительный взгляд современности на Иисусову молитву. Причины сему.

Молитва Иисусова – эти два слова действительно в нынешнее время, как, ко многому прискорбию пришлось нам нередко видеть, служат камнем преткновения и соблазна, и даже, что еще хуже, она некоторым ненавистна. Услышавши сии два слова, заметно, человек вовсе не имеет желания говорить о ней и слышать и вообще являет намерение подавить о сем речь и заменить другою, считая разговор о сей молитве ненужным, неполезным, а пожалуй и зловредным.

Откуда такое извращение порядка? Не считают нужным того, без чего невозможно спастись. Ибо един есть Ходатай Богу и человеком, Христос Иисус (1 Тим.2,5). И нет иного имени под небесем, данного человекам, о нем же подобает спастися нам (Деян.4,12). И Сам Господь говорит: никтоже приидет к Отцу, токмо Мною . Аз есмь дверь (Ин.10,9). Без Мене не можете творити ничесоже (Ин.15,5).

Это происходит, может быть, по той же причине, по которой Господь наш Иисус Христос был гоним, преследуем и ненавидим во время Своей жизни на земле священниками, книжниками и фарисеями. Они, как видно из Евангелия, питали к Нему такую ненависть, что даже не могли называть Его имени, и, пришедши к Пилату, говорят: льстец оный, – рече, – еще сый жив (Мф.27,63).

Это как тогда, так и теперь есть не что иное, как враждебность тьмы ко свету, ненависть зла к добру, смутное сознание своей удаленности от Источника истины и всего, что, по апостолу: елика суть истина, елика честна, прелюбезна, аше кая добродетель (Флп.4,8). Просто сказать: сидящие во тьме и сени смертной не хотят, чтоб воссиял им вечный свет Незаходимого Солнца правды, как жителям стран Завулоновой и Нафалимовой об он пол Иордана.

Но кто имеет в своем сердце искру Божественного призвания, тот, вместе со святым апостолом Петром, неукоснительно скажет: Господи! к кому идем? Глаголы живота вечного имаши. И мы видим и веруем, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога Живого (Ин.6,68-69).

Другая причина предубеждения против Иисусовой молитвы и нерасположения к ней происходит от того, что многие из нас – неразумные, – прочитавши в книгах святых отцов о ее высоких состояниях и благодатном действии, тотчас же и хотят воспроизвести в себе это состояние, и употребляют разные хитрости и фокусы, оскорбительные для святого дела. Или даже те приемы, кои указаны в писаниях у святых отцов, как вещественное некое пособие, обращают в существенное дело, поставляя их главною причиною в достижении Иисусовой молитвы; – и за это свое неправодействие и вероломное покушение войти во Святое Святых, то есть в духовно-сердечный храм свой, для невещественного служения Господу Иисусу, подвергаются так называемой монашеским языком «прелести», то есть обольщению вследствии неправомудрия и неправодействия.

Третья причина поношения и уничижения высочайшего делания Иисусовой молитвы есть то, что между носящими имя Христово есть такие личности, кои хотят соединить в своем сердце, что, конечно, невозможно: и свет и тьму. Хотят иметь в себе свет небесный и радость о Дусе Святе и все другие плоды духовные, необходимо от сей молитвы на нас изливаемые, и в то же время не желают отстать от греховных своих привычек и, что всего хуже, впадают даже в смертные грехи. От этого столкновения света со тьмою происходит в их уме сильнейшая борьба, которая помрачает их разум и они впадают в помешательство своего ума, чем и служат соблазном и преткновением сему святейшему делу, конечно, не для всех, но только для слабых и еще вполне непознавших всей силы сего спасительного дела.

А люди с плотским разумом, кои читают Закон Божий телесно, хотят видеть в этих заблуждениях причину к осуждению Иисусовой молитвы, нестыдно говоря, что происходит сие от упражнения ею. Но возможно ли, чтоб святейшее имя Господа Иисуса, которое врачует всякую болезнь и всякую язву в людях, производило враждебное действие. Господь говорит: именем Моим бесы ижденут, змия возмут, аще и что смертно испиют, не вредит им; на недужные руки возложат и здравы будут (Мк.16,17-18).

Видите, от него всякое исцеление происходит и всяк недуг врачуется и святыня в человеке вселяется; происходит же повреждение в человеке от вышеуказанных причин. Но эти два слова «Иисусова молитва», если кому ненавистны, конечно, по развращению своего сердца и по его всецелому удалению от всего духовного, коего безконечный источник есть именно Господь Иисус Христос, то можно их заменить другими словами; молитвенное общение с Господом, Иисусом Христом; сердечное единение с Ним, молитва ко Господу Иисусу Христу. Помимо Господа Иисуса нет входа в Небесное Царствие, нет возможности прийти к Отцу Небесному, нет средства к соединению с Триипостасным Божеством, одним словом, – нет возможности спастися нам.

Все святые угодники имели Господа Иисуса в сердце своем и питали к Нему полную и всецелую любовь, обильно изливаемую от преискреннего с Ним общения, а Его всесильною помощью удобно могли совершать всякую добродетель, ибо Он бывает для нас все; и еже хотети и деяти (Флп.2,13).

В жизни священномученика Игнатия Богоносца, епископа Антиохийского, пишется, что когда воины вели его в Рим на смертную за Христа казнь, то он непрерывно произносил устами имя Господа Иисуса Христа. Они спросили его, чего ради он произносит сие имя?… Священномученик ответил: «как сие имя написано у него в сердце, то и произносит он его устами своими». И вот, когда, по растерзании его зверями, остались смотрением Божиим цельными дебелые кости его и сердце, мучители вспомнили слова его и сказали: «посмотрим, как он говорил, что у него в сердце написано имя Христа Иисуса». Разрезали сердце и там нашли золотыми буквами написанные слова: «Иисус Христос».

От этого примера можно приходить к такому заключению, что и у всякого, кто милостию Божиею и ради своих усердных и продолжительных трудов, приобретет в своем сердце «непрестанное действо Иисусовой молитвы», бывает то же самое. Без сомнения, по этому же самому и все святые отцы именуются «Богоносными», что в сердцах своих носили имя Божие – Господа Иисуса Христа.

Не видится излишним еще сказать здесь об одном неправильном действии в производстве Иисусовой молитвы, в которое впадают по незнанию многие ревнители сего Божественного дела, как пришлось нам иногда встречать и видеть.

Читая в святоотеческом писании о сердечной Иисусовой молитве превышеестественную похвалу, для точного выражения которой даже и слов нет на нашем языке, ревнители сего святого дела, но не по разуму, забывая закон постепенности, необходимо нужный, если и во всяком деле, то тем более здесь – в духовном упражнении, хотят враз, не продолжая времени, войти в сердечный храм для предстояния Богу лицом к лицу и для духовного Ему служения, что есть достояние преуспевших. Для этого они обыкновенно направляют ум к сердцу и нажимают на него давлением ума, думая этим способом раскрыть сердце, чтобы войти туда и узреть там Божие жилище, так как святой Исаак Сирский говорит, что дверь к небу находится внутри нас, именно в сердце.

И другой некто, из богомудрых, говорит подобное: «врата к небесам, если можно так выразится, находятся внутри нас, именно в нашем сердце. Сердце есть престол ума, на коем восседает Господь. Оно открывается перстом Божиим и туда входит наш ум, как первосвященник или архиерей или же как просто священник, для духовного служения Господу».

Но сии неразумные хотят сами собою восхитить это Божественное священнодейство – напором ума на сердце. От этого происходит давление на кровь около сердца, она согревается, слышимая теплота, которая мнится неопытному молитвеннику быти действом благодатным. Он еще более нажимает умом на это место и теплота, проторгая жилы, падает на низ, где и происходит ощущение плотского движения, – это есть одно из самых неправильных действий в занятии Иисусовою молитвою.

Епископ Игнатий Брянчанинов тоже, как встречавший таковых, о сем пишет. Он даже просит и молит братию не искать преждевременно сердечного места, а довольствоваться молитвою покаяния, ограждая себя смирением, послушанием, самоукорением.

Во время производства Иисусовой молитвы ум и слова молитвы: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного», всего лучше держать в грудной полости.

 

Глава 18.

Извлечение из книги Старца Паисия Величковского, в котором особенно показано превосходство Иисусовой молитвы пред псалмопением.

В конце же всего украсим все сие наше о молитве Иисусовой посильное разъяснение словами святых отцов, из книги старца Паисия Величковского, явственно показующими ее превосходство пред псалмопевцем, совершенную ее необходимость для нас в деле духовного преуспеяния и спасения, ее высоту и совершенство, – где в особенности показано различие молитвы и псалмопения.

«Они нам – святые отцы – все тщание о умном делании повелевают имети мало зело пение приемлюще в час уныния, часы бо (рекут) и песни церковные суть предания всем вообще христианам, а не безмолвствовати хотящим».

«Мнози убо, не ведуще искуса умному деланию, погрешают правого разума, мняще, яко единых безстрастных и святых мужей сие бе дело. И отсюда держащеся, по внешнему обычаю, единого псалмопения, тропарей же и канонов, предпочитают на едином внешнем своем молении: и не разумеют сего, яко таковое песненное моление, за немощь и младенчество ума нашего, предаша нам отцы на время, яко да помалу обучающеся, восходим на степень умного делания, а не до кончины на том пребудем. Что бо есть (Григорий Синаит, гл.19) младенчественнейше паче сего, егда внешнее наше моление устнами прочетше,радостным мнением повлачаемся, мняще, аки великое нечто творим, единым количеством тешащеся, и сим питающе внутреннего фарисея».

«От таковые убо немощи младенческия отводяще нас святии отцы, аки младенцев от сосец млекопитательных, показуют нам грубость делательства сего, сравнивающе гласное языком пение язычником. Подобает бо,– рече сей святый Григорий Синаит (Гл.5), – ангельску быти и пению нашему по жительству, а не плотско, да не реку языческо, еже бо гласным воплем пети, ради лености и невежества нашего дано бысть, за еже привозводитися ко истинным».

Не надейся прочее, ни же веруй во что-либо духовное успети, аще не подвигнишися призывати Иисуса Христа на всяк помысл злый и на всяку рать вражию, – рече святый Исихий – не обрящеши бо крепчайшего оружия на врази, на небеси и на земли, паче имени Христова. И несть ти мощно убежати горького напоения злых помысл, дондеже не поревнуеши вкушати чистого хлеба, сшедшего с небеси, Его же ядущии не взалчут во веки, приемлюще веселие и радость, а не страх или безсловесное утешение, еже есть радостное мнение.

Якоже бо закон – не могий совершить человека собою безгрешна – отсылаше всех ко Христу, и сего хотяше, аще и мняшеся быти умаляем: тако и внешнее пение, предобучивши делателя, предает «Христу, си есть умной молитве Иисусовой, аки не могущи того собою в духовное действо вознести, аще и самое то пение ради молитвы сокращается и второе бывает».

«Господа Иисуса Христа никтоже может умом рещи, точию Духом Святым, по апостолу. Сего ради святии отцы, бывше делатели и учители сим, уподобляют пение внешнее малу отроку, молитву же мужу совершенну. И якоже отроку несть укор, яко хощет по времени быти муж и старец, тако и внешнему пению и молению, за немощь младенству нашему, от Бога данному, несть порок и презрение, егда кто все тщание на умную молитву обращает, мало же зело поет псалмов, канонов и тропарей, уповая чрез умную молитву разумное обрести пение, от негоже паки востекает на зрительную молитву, и к тоя равенству, аки отрока к мужу совершенну, пение быти познавает. Паки мало дает время пению, множайшее же молитве: ни же бо может к тому много таковый: внешно бо поющии и не ведующии чувством глаголемых, сии могут пети много, – рече святый Григорий Синаит. И за сию вину уподобляет пение деннице, молитву же умную – солнцу. Явно же, яко денница мал некий час или два зрится, солнце же весь день сияет: тако ми разумей пение и молитву. И да не речеши ми, яко мнози от святых многое пение удержаша, но разумей и веруй, яко тии же отцы повелевают нам, несомненно от пения восходити на молитву. Якоже бе и святый Григорий Синаит, иже исперва, за неведение лучшего, едино пение держаше, тоже от некоего Критянина наставлен быв, премени многое пение на умную молитву, и от искуса познав, не быти тако скорому и легкому успеянию от пения, якоже от молитвы, все тщание всем повел имети о молитве, мало же пети за уныние.

Якоже бо закону [разумеется ветхозаветный закон, данный Богом народу еврейскому, на Синайской горе чрез Моисея.] сила и хотение бе, еже всех приводити ко Христу, аще и мняшеся сим умалятися; тако и многое пение отсылает делателя ко умной молитве, а не на весь живот монашеский простирается; и самый бо искус такового учит, егда сам моляся, познавает некое быти преграждение между нами же и Богом – аки стену медну по пророку – не попускающее уму нашему воззрети ясно в молитве к Богу, ни же внимати сердцу, в нем же вся силы душевные вместишася и источник помыслов – благих же и злых.

Должны разумети, яко о зрительной молитве не всяко осудимся, не сподобльшеся сея за немощь нашу; о умном же и сердечнем блюдении, им же мощно стати противу диавола и помыслов злых, побеждающе его не собою, но страшным именем Христовым, имамы воздати слово Богу, яко носяще Христа внутрь себе, по дару святого Крещения, не вемы, – истиннейше же рещи – не хощем обучатися, како призывати Того на помощь в час брани. И за сие едино поношает нам апостол, глаголя: не весте ли, яко Иисус Христос в вас есть? Разве не искусни есте: не обучени действовати умом в «сердце имя Христово». И бывает ему [кто, оставивши свое читательное правило, прилежит единственно Иисусовой молитве] молитва едина внутренняя вместо всех деланий внешних, аще речеши правило, или пение, или моление, или поучение: зане вся сия в ней вмещаются. Память бо смерти, паче же рещи, чувство и суда и мук вечных и отречения Божия, сплетаются ей, аки единорасленны. Сего ради единою сею, аки от единого корабля или винограда, якоже речеся, может кто всю свою жизнь управляти безмолвно. Како же сия святая молитва срастворяется заповедем Господним, и прогонит беси и страсти, и паки: како небрегий о заповедех, ни же пекийся о делании умном, но единому точию пению прилежай, повлачим бывает от страстей и томлению вечному подпадает.

Что бо глаголет Писание? близ ти есть глагол во устех твоих и в сердце твоем, яко аще исповеси усты твоими Господа Иисуса, спасешися: всяк бо, иже аще призовет имя Господа, спасется . Все же сие: глагол, исповедание и призывание разумей быти внутрь тебе Христа, чрез святое Крещение всельшася, Его же призывати и глаголати и исповедати должен еси непрестанно овогда сердцем, овогда же устнами, глаголя: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного.

А понеже древним, а не и нынешним точию, множайшим «бысть скончание, не сподобльшимся еще в животе зрительные молитвы, не должно сомневатися о сем: неправда бо у Бога места не имать, но всячески за труды их, ими же потрудишася во истинном отеческом пути делательные молитвы, дает им действие при смерти, или по смерти, оные зрительные молитвы, с нею же, аки пламень огненный, проходят воздушные мытоимцы, – рече святый Исихий. И бывает жребий их со оными святыми, не приемшими зде обтования по апостолу и потрудившимися чрез весь живот свой во уповании.

Прочее убо тем наставлением святых отцов, о нем же в начале речеся, приходит кто в преспеяние, обаче зело косно и преболезненно; вторым же удобнейше и легчайше; третиим же по всему скорейше, со отрадою бо и частым присещением Духа Святого, утверждающим и извещающим сердце, бывает та, наипаче же при тщаливейшем усердии и добром изволении, а не от понуждения страха законного; за едину бо сладость сердечную и утешение духовное тщится – делательно на молитву – якоже бо корабль, стоящи при брез, может всяк человек обременяти и испражняти, и никоеже препятие [препятствие – клевета, навет, злословие, поношение – ред.] и недоумение имети, кроме единого труда; егда же отпустится в море обременен, тогда един точию кормчий искусный правит ею: тако ми разумей пению внешнему и умной молитве разнствовати. Подобает убо, святии отцы и братие, учению толиких отец святых, учащих о священном делании умном, повинутися, а не по образу осла, обращающего коло млиновое [мелничное], топтати единокружный путь продолженного пения, не хотящим в правоту простым путем предобрейшего безмолвия умного и молитвы шествовати. Толикое бо бе святым о сем священном делании радение, яко и молитися повелевают за невдующих сего умного света сердечного, просвещающого именем Христа Бога нашего.

Прочее не сумнися никтоже, оставляя долгое пение, аки лишаем монашеского правила. Якоже бе верующий Христу исполниша весь закон, аще и оставиша той; тако и пременяющий многое пение на священное умное делание исполняют все свое правило. И якоже закон предпосылаше всех ко Христу, и сего хотяше; тако и псалмопение, предобучающи нас, отдает вниманию сердечному и молитве, аще и само умаляется, сего бо и хощет».

Вообще же нужно сказать, что как для приобретения молитвы, так и для того, чтоб все наше внутреннее настроение было угодно Богу и превлекало на нас Его благословенные взоры, нужно поставить себя в образ мыслей самого уничиженного свойства; считать себя пылью и прахом, по примеру патриарха Авраама и праведного Иова… Всякого человека почитать лучшим себя, сознавая, что в нем имеет присутствие Всевышний, и поэтому, как я могу сказать ему или сделать что-либо неприятное, и тем оскорбить Бога, в нем пребывающего? А по отношению к себе, нужно всегда иметь сокрушенное, плачущее и болезнующее о грехах своих сердце, которое Бог не уничижит. Всегда пребывать в покаянных чувствах и ожидать исхода в будущую жизнь, который, конечно, и не замедлит.

 

Глава 19.

О душе человеческой и о силах ее, заимствованное большею частию из учения о сем предмете святых отец. Изречения высокие и многополезные. О самопознании. В чем состоит сходство нашей души с Богом.

Вопрос: нельзя ли душу – это безсмертное существо наше – разумную, простую, чуждую материальности и всякой сложности частей, поставить как бы на ладонь и, невидимую, рассмотреть видимо, – телесными очами?… Потому что, как известно, нет ничего столь полезного человеку, как познать самого себя. Познавший себя, познал Бога.

Ответ: хотя это и подлежит ученым людям, и они действительно изложили подробное исследование о душе человеческой в особой науке, названной ими «психология», то есть слово о душе; с греческого – психе означает «душа», а логос – «слово». Но возможно полное познание о душе, ее свойствах и качествах, облегчает производство и содействует достижению умно-сердечной Иисусовой молитвы, которая, по учению святых отец, есть источник всех благ духовных.

Вообще, познание ее возвышает человека над миром материи и животною жизнью и устремляет его в высшую область духовного бытия. Впрочем, можно сказать, что хорошо всякому знать душу и просто для личного интереса.

И вот, в виду этого, предлагаются здесь свидетельства святых отцов, их взгляды и правдивые мнения о душе человеческой, весьма драгоценные для всякого, кто имеет ревность проникать в ее таинственную глубину, сокрытую от тех людей, кои не имеют о сем особенной и преимущественной заботы и прилежания.

Святой Иоанн Златоуст говорил: «она есть сущность безсмертная, – настолько превосходнее тела, насколько прилично безтелесному быть превосходнее тела. Разумное и духовное существо, быстро движимое, непрестанно находящееся в деятельности; дражайшее всего мира, безпримерной и неописанной красоты; имеющее средство с небесным, отнюдь, впрочем, не Божеского естества, но сродная небесным и безплотным существам».

Святой Григорий Богослов учил: «она есть существо умосозерцаемое вечно пребывающее. Образ и дыхание Всемогущего Бога, частица Божественного (конечно, не в собственном значении сего слова), струя невидимого Божества и безконечного света, Божественный и неугасимый свет, заключенный в пещере (в теле)».

Святой Макарий Великий смотрел на душу, как на творение умное, величественное, дивное – образ и подобие Божие, имеющее безпримерно близкое родство с Богом – без малейшего, впрочем, общения между их существами – наделенное всеми совершенствами, свойственными духу, и, по чрезвычайной тонкости своей, удободвижное, быстролетное, неутомимое.

Святой Афанасий Великий писал, что «душа есть сущность умственная, безтелесная, безсмертная, по природе своей удободвижная».

Святой Ефрем Сирин говорит, что «душа наша есть прекраснейшее и преимущественное пред всеми творениями, любимейшее Богом творение, запечатленное тайною благости и премудрости Его».

«Знай, – говорил святой Кирилл Иерусалимский, – что душа твоя свободна и есть превосходнейшее Божие дело, созданное по образу Создавшего, что она безсмертна, есть существо живое – разумное».

Святой Дионисий Ареопагит смотрел на душу, как на соединенную с телом часть человека, занимающую высшую степень бытия.

Святой Иустин любил представлять душу человеческую, как отдельную от тела самостоятельную и высшую его сущность, невидимую и духовную, живую и самодвижную, одаренную умом высшим.

Святой Ириней раскрывал понятие о душе человека как о человекообразной части его субстанции, наделенной жизнию быстродвижной.

В IV-м веке Антоний Великий изъяснял, что душа человеческая есть существо, возвышающее его над всеми существами – растущими и живущими, находящееся в безпрестанном движении, Божественное, безсмертное дыхание Божие, соединенное с телом.

Святой Василий Великий писал: «душа, которою живем, существо тайное и духовное, не имеющее нужды ни в чем обременяющем».

Святой Григорий Нисский: душа есть сущность – рожденная, сущность живая, умственная, сама собою сообщающая органическому и чувственному телу силу жизненную и способность воспринимать чувственное, доколе соприсутствует природа, способная к принятию того.

Пелусиот, называя душу превосходнейшею, лучшею частью человека, объяснял в то же время, что душа хотя разумна и безсмертна, но она неединосущна Божественной и безначальной природе, напротив различествует от ней столько, сколько тварь должна быть отлична от Творца.

И блаженный Феодорит изъяснял, что душа существо простое, одаренное разумом и безсмертное, имеющее в известных состояниях и действиях сходство с Богом, не Божеской впрочем природы.

Святой Максим Исповедник писал: душа сущность безтелесная, разумная, обитающая в теле, виновница жизни.

Святой Дамаскин: душа есть сущность живая, простая и безтелесная, телесными очами по своей природе невидимая, безсмертная, словесно-разумная и умственная, безвидная, действующая посредством органического тела, сообщающая ему жизнь, возрастание, чувство и силу рождения, сущность свободная, одаренная способностью хотеть и действовать, изменяемая в воле…

Святой Димитрий Ростовский: душа, ее же не видим, что есть? како о ней мним? имать ли некую красоту? Но вопросим первее: что есть душа? Отвечает Дамаскин святой философски: душа есть дух умный, всегда живущий, всегда движущийся, к доброй и злой воле удобен.

Отвечает и Августин Блаженный богословски: душа есть существо созданное, невидимое, разумное, безтелесное, богоподобнейшее, образ имущее Создателя своего.

И наконец: «душа есть, одаренная богоподобным бытием и могущими утратить и сохранить свое Богоподобие способностями жизни, половина его духовно-телесного существа».

«Человеческая душа есть ближайшая сокровищница дивных даров, явлений и таин, без познания этих духовных драгоценностей, с одним только простым знанием их, человек есть только страж их, а не обладатель.

Имея только верное познание своей души, человек уразумевает цену и назначение всех окружающих его вещей, и воодушевляется предчувствием и надеждою вечной и блаженной жизни в Боге. Познавая, что прекрасный образ души нашей есть только слабое мерцание высочайшей славы Божией, мы живейшим образом возбуждаемся приближаться к Нему подражанием Его совершенствам, стремится к соединению с Ним.

Находя тот же отблеск естества Божеского и в ближних наших, мы эту любовь к Богу переносим и на них. Познавая свою высокую природу, мы научаемся уважать себя, возвышаться над всем чувственным, устремлять свой дух горе, болезновать о своем несовершенстве и нечистоте, деятельно очищать в себе образ Божий, помраченный страстями, и таким образом обретать в себе Бога».

«Разум стремится познавать Бога; сердце ищет исполняться ощущением Его в себе; воля хочет более и более достигать Его. Но Бог необъятен, неощутим и недостижим в существе Своем. К этому нужен посредствующий член для достижения…

«Это есть мир, как откровение совершенств Божиих».

«Познание Бога из мира составляет истину; отражение совершенств Его в мире – есть красота, осуществление целей в мире – есть добро.

Дух в существе своем заключает в себе сии три способности, но чтобы познавать Бога из мира как истину, любит как красоту, достигать Его – как добро, потребно некоторое снисшествие Творца к духу, в ответ его восходящему влечению, дабы он мог находить Бога. Но Бог, по вездесущию, сообщает духу человеческому во глубине его все это. Таким образом, восходящее влечение твари и нисходящая любовь Творца в духе человеческом встречаются между собою.

Под владычеством духа и к земле обращенные способности, общие у нас с животными, получают высшее направление и духовную цель. Самочувствие обращается в самопознание. И растительные отправления принимают направление господствующего стремления к Богу.

Начало жизни образует организм, обращенный не к земле, но к небу, и все телесные органы получают другой вид».

«И таким образом человек всем существом своим представляет творение, стремящееся к небу».

«Но и взаимно Божиим впечатлениям: истине, красоте и добру не предназначено оставаться только в духе, но чрез него переходить в силу души, а чрез них в глубины тела» (взято из сборника Киевской Духовной Академии).

«Животные навсегда осуждены провидением на наклонное положение к земле. Этим самым уже ясно показывают, что ничего общего не имеют с небом. Между тем человек, это небесное по своему происхождению существо, непрестанно стремится как к чему-то себе родственному, к Верховному своему началу – Богу, ища и чая с Ним единения, на что отчасти указывают и самое возвышенное и прямое положение его тела, а также обращенный вверх – к небу его взор. Все твари далеки от Бога и ничего с Ним не имеют общего; дух человеческий, как дыхание Божие, как отблеск Божия света, составляет нечто с Ним единое, близкое и родственное» (из духовного журнала).

«Из всех наук – величайшая наука познать самого себя. Кто познал самого себя, тот уведает Бога.

«Потому и Великий Моисей, представляя о сем ясное изречение, говорит часто: внемли себе; познай себя… Подобно сему и Антоний Великий учит: кто знает самого себя, тот знает Бога. Мы должны, прежде всего, познать самих себя. Кто имеет правильное понятие о самом себе, тот имеет правильное понятие о тварях, которые Бог произвел из ничего; тот знает также и достоинства умного и безсмертного духа человеческого.

Кто знает самого себя, тот знает, что душа человеческая безсмертна, что Господь наш, Иисус Христос, есть истинный образ Бога Отца, что по подобию сего вечного образа Божия сотворены все разумные духовные существа».

«Никто не может познать Бога, не познавши прежде самого себя, – повторяет за Великим Антонием Великий Афанасий. – Тогда только душа истинно и познает себя, когда то самое высочайшее добро, коего она всеми силами жаждет, но коего только некоторый образ уловляет в тусклом зерцале чувственного бытия, само к ней нисходит и приемлет ее в желанное вечное единение с собою».

«По словам Василия Великого, точное наблюдение самого себя дает точное руководство и к познанию Бога. Ибо, если внемлешь себе, ты не будешь иметь нужды искать следов Зиждителя в устройстве вселенной, но в себе самом, как бы в малом каком-то мире, усмотришь великую премудрость своего Создателя» (из Богословия епископа Сильвестра).

«Человек, именно душа его, есть смысл и цель всего видимого творения, все разрозненные в природе творения в нем приходят во взаимный союз и в нем достигают своего назначения.

Человек до тех пор не уразумеет природы, пока не познает себя, ибо он сам есть смысл ее. А пока он не познает себя в природе, до тех пор не может увидеть в природе и отражений Божественных совершенств, ибо он сам носит в себе только образ Божий» (Сборник Киевской Академии).

«Сие знание есть душеполезное. Святой Афанасий говорит: «к познанию и точному уразумению истины имеем нужду ни в ком другом, а только в себе самих. Путь к Богу не так далек от нас, как превыше всего Сам Бог; Он не вне нас, но в нас самих, и начало сего может быть нами найдено, как и Моисей учил, говоря: глагол веры в сердце твоем есть (Рим.10,8;Втор.30,14).

И Спаситель, давая разуметь и подтверждая то же самое, сказал: Царствие Божие внутрь вас есть (Лк.17,21). Внутри же себя имея веру и Царствие Божие, можем вскоре узреть и уразуметь Царя вселенной… Да не отговариваются служащие идолам, а не Богу, и никто другой да не обольщает сам себя, будто бы нет у них такого пути… Все мы вступили на путь сей, и всем он открыт, хотя и не все им идут. А если кто спросит, что же это за путь? Отвечаю: душа каждого и в ней ум, потому что одним умом может быть созерцаем и уразумеваем Бог».

Познание себя должно быть в двух отношениях. Первое со стороны богоподобия нашего, то есть отражения в нас совершенств Божиих. «Из безплотности, – говорит святой Василий Великий, – находящейся в тебе души, уразумевай, что и Бог безплотен. Знай, что Он неограничен местом, потому что и твой ум не имеет особенного пребывания в каком-либо месте, находится же в месте по причине соединения с телом. Веруй, что Бог не видим, познав собственную свою душу, потому что и она непостижима телесными очами: она не имеет ни цвета, ни вида, не объемлется какою-либо телесною чертою и узнается только по действиям».

А другое познание должно состоят в познании своего падения, то есть своего наличного состояния, в коем находимся мы все. И это есть глубокое сознание своей порчи и низверащенности всех своих сил – душевных и телесных, по которому прилежит нам помышление на зло от юности нашей. Есть чувство крайнего безсилия в делании добра; живое ощущение решительной невозможности, собственными силами, истребить живущий в нас грех, занимающий в нашей душе преобладающую наклонность. А отсюда естественно должно возникнуть в нас чувство крайней нужды в высшей помощи, понуждающее нас просить оную непрестанною ко Господу, Иисусу Христу молитвою, что и дает возможность духовного с Ним общения и сердечного единения. В чем, собственно и состоит наше возрождение. Здесь подаются нам благодатные силы к деланию добра, коими и приобретаем себе вечный живот.

Пожалуй, не будет излишним показать различие, – какое находится между познаниями: рассудочным и сердечным.

Познание рассудочное или мозговое состоит в образах вещей и потому есть мертвое, иначе в мысленном только представлении познаваемого предмета, в мысли, в воображении. И процесс (действие) познавания производится переменою мыслей о нем, перестановкою их, и все это в уме, тогда как самый предмет, находясь вдали, пребывает неприкосновенным к этой работе, всецело ее чуждым, а потому и неведомым. Познание сие по всему внешнее; одно с другим не соприкосновенное. Ум познающий пребывает в своем месте, а вещи познаваемые отстоят вдали от него и ему неприкосновенны.

Не таково познание сердечное. Оно в чувствах, производимых самыми предметами. Все существующее на свете чувственные предметы непосредственно подлежат действию наших внешних чувств; бытие сих предметов познается так, что мы или видим предмет, или осязаем его руками или вкушаем, или слышим его запах обонянием, или слухом и прочими чувствами. Что какому чувству подлежит… Тут рассудок или мышление не требуется, потому что познание предмета есть непосредственное действие на чувство наше, коему оно подлежит. Познание сие можно применить и к духовному.

В духе нашем есть тоже своего рода чувство, которое воспринимает впечатление или же действие на него духовных предметов из высшей области; оно, непосредственно к ним прикасаясь, воспринимает в себя их действо и познает их существенно, потому что для живого познания требуется, чтоб силы познаваемого предмета усваивались духом познающего (человека). Так и познание о Боге не может быть истинным и удовлетворенным из одних познаний разума: это внешнее. Но истинное познание есть внутреннее; есть объятие Бога всем нашим внутренним существом, умом, волею и чувством; есть единение, в котором дух наш, прикасаясь к Богу, усвояет силы Его, проникается ими, и бывает, по учению Макария Великого, едино с Ним растворение. Без сомнения это и есть то самое, о чем говорит пророк: вкусите, и видите яко благ Господь (Пс.33,9).

В этом единении наш дух как бы облекается в Божественную силу и приемлет живое Богообщение, в котором уже Бог есть в нас, еже хотети и еже деяти (Флп.2,13). Он тогда правит нашим умом, волею и чувством (см. о сем последние статьи в 3-й части книги: «Путь ко спасению», епископа Феофана).

«Когда душа слагает с себя всю излившуюся на нее скверну греха и соблюдает в себе один чистый образ (чему и быть следует), тогда она, с его просветлением, как в зеркале, созерцает в нем Отчий образ – Слово, а в Слове уразумевает и Отца».

Не превышает ли нашу возможность – зреть Бога, – а также не выше ли наших сил иметь требуемую в сем случае чистоту сердцу?

На сей вопрос святой отец отвечает: «нет! Потому что не повелевает Бог стать птицами тем, кого не оперил, и жить под водою тем, кому дал жизнь на суше…

Не впадай в безнадежность, полагая, что невозможно увидеть желаемое. Ибо в тебе самом вместимая для тебя мера постижения Бога, Который так тебя создал, изначала осуществив в естестве твоем такое благо, так как Он в составе твоем отпечатлел подобие благ Собственного Своего Естества, как будто на каком воске напечатлевши разные изображения. Посему, кто видит себя, тот в себе видит и вожделеваемое… Ибо как те, которые видят солнце в зеркале, хотя и не устремляют взора на самое небо, однако же усматривают солнце в сиянии зеркала не меньше тех, которые смотрят на самый круг солнца, так и вы, – говорит Господь, – хотя и не имеете сил усмотреть света, но если возвратитесь к той благодати образа, какая сообщена была вам вначале, то в себе найдете искомое» (взято из богословия епископа Сильвестра).

Но как же мы можем, познавая себя, познавать Бога? Не иначе, как по сравнению образа с первообразом – души нашей с Богом. Но в чем это сравнение и сходство? (аналогия). Во-первых, в том, как Бог есть дух и Отец духов, и душа наша тоже есть дух, но только сотворенный и ограниченный, а Бог есть дух самобытный и безконечный. Следовательно, между образом и Первообразом расстояние безконечное.

«Первая черта сходства человека с Богом вообще – есть его самостоятельное личное бытие.

Человек есть лицо, а не вид только своего рода, как прочие твари. Каждое неделимое в человеческом роде равно, так сказать, целому роду, ибо каждый человек сознает себя самостоятельным, носит в себе идеал человеческой жизни, живет не для рода только, но и для себя и не исчезает в роде, как волна в море или животное в породе. Как личное существо, он безсмертен лично. В этом собственно есть отражение вечности Божией, или вечного Я – Творца и Владыки всего; на этом-то основании в истории создания человека богоподобие его тесно соединяется с назначением его обладать землею.

Вторая черта образа Божия в человеке состоит частнее в духовных силах или способностях его: понимать истину, любить и творить добро и стремиться к Богу, как Источнику всякой истины и добра.

Человек, кроме животной жизни, имеет духовную душу, одинаковой природы с духами безплотными, имеет разум, то есть способность стремиться к истине и познанию высших законов бытия. Один он на земле имеет самосознание, то есть способность делать себя предметом изучения и исследования, и он один из всех земных тварей есть существо нравственное и по природе – религиозное. Такие явления духовной жизни человека суть, конечно, выражения особенного духовного начала в нем – духа, которого не имеет ни одно из животных, и свидетельствует о том, что человек по душе своей есть действительно особенное исключительное создание Божие на земле; есть член высшего духовного мира, так как и следа нет подобных явлений в психической жизни животных. Религиозность, самосознание и нравственность, с коренными законами их развития в безпредельность, суть отличительные явления нашего духа, выражают самую сущность нашей духовной природы и составляют совершенную противоположность всему, что представляют нам самые высшие явления жизни животных. Дух наш предназначен для высшего безпредельного развития в вечности.

Если обратить внимание на природу души человеческой, на ее силы и способности, то нельзя не видеть в них некоторого подобия человека Богу. Как Бог есть чистейший и совершеннейший дух, так и душа наша есть существо духовное. Нечто подобное безпредельным свойствам и совершенствам Божиим представляют также главные силы и способности души человеческой: разум, воля и чувство. Так Богу свойственно безпредельное знание, всеведение и премудрость, и человек, при помощи своего разума, может приобретать знание о предметах, имеющих к нему отношение. Бог есть существо всеблагое и любвеобильное, и человек имеет в своем сердце способность любить, имеет возможность уподобляться Богу чувствами духовной любви к своим ближним и стремиться к Нему святыми своими желаниями. Бог есть существо всесвободное и независимое в Своих действиях, и человеку дана известная доля свободы. Но в падшем человеке это жалкие останки образа Божия; он отражается в нем, как солнце в разбитом стекле».

«Главное назначение человека состоит в том, что он, чрез постепенное раскрытие и образование сил и способностей своих, должен более и более уподобляться Богу и приближаться к Нему. Созерцание и изучение природы должно приближаться к Нему. Созерцание и изучение природы должно способствовать ему в деле духовного образования. Но в себе самом, в своих собственных духовно-нравственных законах, стремлениях и чаяниях, он может и должен находить еще большее побуждение и большую возможность к самоусовершенствованию».

«Он создан с любовью к истине, добру и красоте. Ум его ищет высшего и высшего знания, совесть требует большей и большей чистоты нравственной; сердце желает нескончаемого блаженства. Он весь, так сказать, обращен к Богу, Который Один есть сущая Истина, высочайшее добро и вечная красота. Посему и вся задача его приближения к Богу – богоуподобление – задача, исполнение которой, начинаясь во времени, должно продолжаться вечно. Вот, по учению Самого Спасителя, мера духовного самоусовершенствования человека, как главного назначения его; мера безмерная, до которой дойти недостаточно не только времени, но и вечности» (взято из своего сборника).

Но не может быть более верного, лучшего и действительнейшего познания своей души и всех ее свойств и качеств чем то, кое бывает в опыте от действий и производства умно-сердечной молитвы, – именно, когда в практике верно и правильно увидится самое действо, или участие каждой внутренней силы в деле духовного производства. И это наше мнение можно подтвердить свидетельством Священного Писания: живо слово Божие и действительно (некоторые святые отцы здесь под словом Божиим разумеют Ипостасное Слово Божие, Сына Божия), но проходит до разделения души же и духа, членов же и мозгов и судительно помышлениям и мыслям сердечным (Евр.4,12).

И это есть то, когда Господь наш Иисус Христос благоволит милостивно Своим посещением облаженствовать дух наш, согласно Его Божественному слову: се, стою при дверях и толку, аще кто услышит глас Мой и отверзет, вниду к нему и вечеряю с ним (Откр.3,20), тогда в душе нашей воссиявает свет Божий и озаряет вся внутренняя наша так, что видными делаются человеку все его душевные движения и сокровенные тончайшие советы сердечные. А это бывает с человеком, когда он, живя во всем исполнении Христовых заповедей, займет все существо своей духовной природы непрестанным действом умно-сердечной Иисусовой молитвы, в которой именно и бывает соединение нашей души с Богом и преискреннее с Ним общение на подобие того, как железо, проникаясь огнем, делается прозрачным, огневидным, неприкосновенным, так и дух наш, от соединения с Божеством, делается сам как бы божественным, по слову святого апостола, общником Божественного естества (2 Петр.1,4) и, находясь во свете лица Божия, ясно зрит не только все существо своей души, но и всю тварь духовную и чувственную. Сие также можно видеть в учении святых отцов.

Святой Авва Филимон, – пишется в славянском Добротолюбии, – объясняя своему ученику путь внутренней жизни, соединяющей нас с Богом, между прочим сказал: «аще кий убо ум совершенно очистится от помыслов (разумеется чрез молитву и единение с Богом), самых служебных Сил и чинов Ангельских видения сподобляет его Бог. А чтобы очистить ум от помыслов, то сего, по его учению, можно достигнуть единственно только сокровенным поучением в сердце».

– И что есть сие, – вопрошает ученик?

Он же отвечает:

– трезвися в сердце твоем, и в мысли твоей со страхом и трепетом глаголи: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного».

Вот это и есть стезя безмолвия. Имей сие в сердце всегда, даже и в нуждней потребе… сокровенно моляся и поучаяся. Сице возможеши уразумети глубины Божественного Писания и яже в нем сокровенную силу и дати непрестанное уму делание, по слову святого апостола: непрестанно молитеся (1 Фес.5,17). И аще пребудет непрестанная твоя молитва и поучение Писаний, отверзутся ти умные твои очи души… яко всему человеку бытии духовну.

Еще: «тогда ум наш бывает совершен, когда естественный свой разум превозможет, то есть свои личные соображения, рассуждения, и соединится с Богом. Зане царское имея достоинство, обнищати к тому не терпит, ни же совоздвизается дольными вожделеньми, аще и вся ему царствия дарствуеши». [Авва Филимон – в славянском Дооротолюбии]

Ко всему этому можно и еще присоединить некие глубокие мысли о душе мужей мудрых, ученых – в виду того, что они, показуя внутреннее состояние нашей души в ее различных положениях, могут отчасти служить некоторым объяснением в производстве духовной жизни. В особенности же это служит великим пособием, как мы и сами испытали, к собранности всех сил души во едино, необходимо нужное для водворения в своем сердце духовной молитвы ко Господу нашему Иисусу Христу.

«Основа человеческой личности есть сердце. Обыкновенный сон происходит от того, что душа, как бы свертывая свои личные формы жизни – сознание и свободу, заключается в глубоком и мрачном лоне своего существа, и вместо разумно-свободной жизни начинает жить природною жизнью сердца.

Душа заключается сама в себе, во глубине своего внутреннего мира – в сердце. Находясь в лоне своего собственного существа, она подчиняется внутреннему ходу своей жизни, начинает жизнь сердечную, раскрывая сокровенные силы существа своего».

«В существе души заключено все, что есть на поверхности ее – в области свободно сознательной».

«Поэтому сердцем, как внутренним существом, душа и мыслит, и чувствует, и желает – только особенным образом. В душе нашей есть какая-то глубина, как бы лоно жизни, откуда все исходит и куда снова все – что человек в течении жизни мыслит, чувствует и желает – возвращается, чтобы составить одно целостное – нравственную природу души, куда не проникает свет обыкновенного сознания. В душе нашей ничто не пропадает, а все слагается в одно целое – в вечный характер души, так что душа в своей глубине есть единая река жизни, слагаемая из различных потоков мыслей, чувств и желаний».

«В глубине своего существа душа ваша соединена с самим Божественным Духом – все объемлющим и все проницающим, Который влечет ее к Себе Своею Божественною красотою; значит – когда душа низойдет во внутреннюю глубину существа своего, то она чрез это вступит во внутренний союз с Богом».

«Кроме того, она состоит в связи с подобными себе существами мира духовного, ибо она есть гражданка царства духовного, значит, по отрешении от тела, уединяющего ее от мира духовного, она естественно должна вступить в общение с духами» (из сборника Киевской Академии).

 

Глава 20.

Разъяснения внутренних сил нашей души: что такое соединение ума с сердцем; какое различие между понятиями: ум и дух, и в которой из сих двух сил молитва вселяется.

[Мысли этой главы взяты буквально большею частью из творений святых отцов и духовных писателей, применительно к производству умно-сердечной Иисусовой молитвы. И самые силы рассматриваются тоже только приспособительно к деланию Иисусовой молитвы. О них еще будет речь в дальнейших статьях этого произведения].

Соединение ума с сердцем, так часто встречаемое в святоотеческом учении, по его великой важности и совершенной необходимости в деле нашего умного ко Господу Иисусу внимания, говоря правильнее, есть соединение не ума, а рассудка или мыслительной силы души, находящейся в голове и вернее не с сердцем прямо, а с духом, который собственно и есть ум, и находится в верхней части сердца.

У святых отцов он именуется словесною силою, ему прирожденны высшие силы и стремления – жажда и чувство Божества; он еще называется духовным чувством, и называется орган для приятия небесных впечатлений, непосредственно обращен к духовному миру, непосредственно созерцает незаходимый свет Христа и прямо от него получает свои озарения.

Находясь в сердце, он, по непосредственности своей, необходимо передает все свое содержание сердцу, по слитности с ним. Например, святой апостол говорит: сердцем веруется в правду (Рим.10,10). Однако, известно, что вера в Бога именно есть принадлежность духа. Это похоже на то, как если бы в закрытый малый сосуд поставить зажженную свечу, то он по необходимости весь наполняется светом: так и дух наполняет сердце наше своим существом. Впрочем, это тогда, как мы даем ему силу и простор к свойственному ему стремлению, то его природа есть именно влечение к Божеству. От этого же бывает и нетление тел святых угодников. Ум или дух, наполняясь Божественным светом, передает его не только сердцу, но и всему телу.

И говорил старец в картинном изображении, как человек бывает храмом Божиим и вместилищем Божества! Но всего невозможно за множеством речи передать.

В истинном смысле умом называется духовная сила или дух человека, сущий в сердце. Он весь духовен и не принимает никакого участия в земном; служит средством соединения нашего с Господом; вся его природа состоит в стремлении к Богу и он есть то дыхание Творца, что вдохнуто в лицо Адаму. Соединить мыслительную силу души или рассудок с ним требуется для того, чтобы соделать душу единою целою, а без этого, как чрез открытую дверь, входит в душу, чрез мыслительную силу, всякий сброд. Удержать же парение мысли только и может дух или ум, сам сообщаясь с Богом.

Итак – дух человеческий есть вместилище духовных ощущений, а рассудок есть только зритель – нечто внешнее. Во всех писаниях умом называют безразлично ту и другую силу души, и от этого происходит крайняя запутанность. Различить только и может тот, кто точно знает предел каждой силы души и ее природу.

И вот нам необходимо войти в подробное различие этих двух сил нашей духовной природы, по крайней мере на сколько это требуется применительно к нашей цели, то есть доказать, как сии силы относятся к молитвенному делу и в которой из них молитва водворяется, как в своей обители. В Евангелии, например, говорится: отверзе им (апостолам) ум разумети Писания (Лк.24,45). Еще Господь говорит апостолам: тако-ли вы неразумливы есте, како непонимаете (Мк.7,18). И како вся притчи разумеете (Мк.4,13), и апостол говорит: мы все имеем разум, но разум кичит (1 Кор.8,1); еще говорится, что Господь хощет всем спастися и в разум истинный приити (1 Тим.2,4). Это все принадлежит нашей средней, познавательной способности, рассудку или разуму, находящемуся в голове. Его деятельность состоит в исследовании, изыскании, размышлении (от того он и есть «разум», «рассудок»). Природа его – мышление, а содержание его – понятия, которые он приобретает, переходя мыслию от одного предмета к другому: сличает, судит, обсуждает и делает умозаключения; концом же служит знание, которое не иначе приобретается, как посредством опыта и чувственных впечатлений чрез суждения, умозаключения.

И вот, если этот разум наш направлен на духовные предметы и испытует Писания – как повелевает Господь Иисус иудеям: испытайте Писания, яко вы мните в них имети живот вечный, и та суть свидетельствующая о Мне (Ин.5,39) – то он делается духовным и наполняется святыми мыслями из Священного Писания. Потому что он, на какой предмет смотрит впечатлением оного и наполняется, вернее сам делается таковым. И в этой своей лучшей и высшей стороне своего существа (бытия), разум служит средством и дает материал для дальнейшего движения в деле духовной жизни (образования), именно: возбуждает чувство и движет волю к познанию истины – Христа. Но его понятия вообще холодные, он не может дать ни ощущения, ни чувства, – тем более живого; это последнее исключительно принадлежит сердечной силе.

Сей разум у большинства людей обращен на дело века сего, и в этом своем состоянии он называется земным; ведение его – душевным, а человек, пребывающий в нем, называется, по слову апостола, «душевным человеком», который не приемлет, яже суть Духа Божия, юродство бо ему есть; зане то духовно понимается. Этот разум развивают в школах науками, им действует и живет всякий чин людей, живущих по духу мира сего. Художники изощряют его и в своих произведениях; живописцы утончают его и развивают в красоте и изяществе картин, видов и прочего. Военачальники составляют им планы сражения, доктора им изготовляют лекарства, слесаря, плотники, промышленники без него не могут и шагу ступить, заводы, фабрики, пароходы – все это дело разума или мыслительной силы, находящейся в головном мозгу; духовная же сила сердечная ни в чем этом не принимает никакого участия, а действует одна указанная внешняя сила души, и человек по всему этому называется душевным, как пребывающий душою своею в области телесного бытия, а вся его духовная природа, сущая в сердце, остается без действия, закрыта, спит.

Вот теперь и смотри свое житие, в каких силах души оно пребывает, во внутренней ли силе сердечной, которая вся духовна, питается Богом и Его святым словом, Его законами и оправданиями и не принимает никакого участия в делах мира сего, или же в душевных силах, кои разлиты по лицу всей земли, или же ты развиваешь свою деятельность в каком-нибудь исключительном занятии: в научности ли, или садоводстве, в художествах ли каких, или же торговых предприятиях. Человек почтен свободою, и в которую сторону наклонит произволение своей души, там и будет развивать свою жизнь.

«В икономии жизни духа, разум занимает вовсе не то место, какое ему обыкновенно отводят с такою готовностию, во вред истине и самому разуму. Как бы прекрасно человек ни мыслил, он вовсе еще не живет сообразно с высшим назначением человека». Назначение его требует труднейшей деятельности, и оно указано святым апостолом, именно, чтобы вселить Христа в сердце свое (Еф.3,17). Поэтому-то во всех посланиях апостольских не видится таковой пламенной молитвы святых апостолов ни о чем другом, как именно о сем несравненном благе. Моляся о сем, святой апостол Павел говорит: преклоняю колена ко Отцу Господа нашего Иисуса Христа, да даст вам по богатству славы Своея силою утвердитися Духом Его во внутреннем человеке вселитися Христу верою в сердца ваша (Еф.3,14-17).

Согласно сему говорит и святитель Московский Филарет: «непостижимый для разума Бог хочет обитать только в сердце; наши настоящие познания служат нам только во времени, а сердце для вечности.

Не таково знание и деятельность ума или духа. Он не при помощи размышления или умозаключений приобретает познания, а непосредственно получает впечатления из высшего, невидимого мира».

Так описывается это его действие людьми умными и исполненными духовного разума:

«Как деятельность чувств внешних состоит в восприятии и ощущении впечатлений мира видимого, так и деятельность ума состоит в восприятии и ощущении мира высшего, невидимого. Если то познание, которое мы получим путем внешних чувств, не есть рассудочное знание, но познание непосредственное, то и познание ума также должно иметь характер непосредственности. Итак, деятельность ума, в отличии от мышления и чувственного восприятия мы можем назвать непосредственным созерцанием сверхчувственного».

«Человек есть существо, стоящее на границе двух миров: видимого и невидимого, чувственного и сверхчувственного. Как есть в нем способность, обращенная к миру чувственному – чувства внешние: зрение, слух и прочее, – так должна быть в нем и способность, обращенная к миру вышечувственному, и это есть чувство внутреннее или ум (дух)».

«Поэтому ум, как способность, обращенная к сверхчувственному, должен быть способностью восприятия этого сверхчувственного. Его деятельностью является не мышление, а простое восприятие или ощущение».

«Мы имеем познание трех родов. Самое первоначальное познание есть познание чувственное – мира внешнего – видимого, который действует на нашу душу через посредство пяти чувств: зрения, слуха, вкуса, осязания и обоняния. – Это познание непосредственное, приобретаемое действованием предметов на наши чувства. За ним следует вторая степень познавательной нашей способности – период развития мышления и познания предметов, подлежащих ведению рассудка. Познание же мира сверхчувственного и Божества есть самое высшее познание, – поэтому самое трудное и в общем ходе познании последнее и завершительное».

Итак, у нас два познания непосредственные: это – первое и последнее, а в середине рассудочная сила или мыслительная, которая смотрит на это и рассуждает; из суждении образует понятия, из понятий составляет целую систему знания – науки.

Духовная сила в душе нашей – ум или дух – не рассуждает, а как глаз в теле смотрит на предметы духовного мира непосредственно и получает оттуда впечатления прямо и открыто. Это можно объяснить действием внешним: как телесное чувство, например, зрение или осязание, обращенное на предмет, подлежащий его действию, необходимо получает соответствующее роду своему впечатление, так и ум, устремленный в область духовного мира, тоже получает своего рода впечатление, только там закон необходимости, а здесь свободное действие.

Дух в душе или ум, по изъяснению святого Иоанна Дамаскина, есть то же, что глаз в теле, и не есть что-либо отличное от нее и подобно ей самостоятельное, а есть высшая сторона той же души. Природа его или существенные черты – самосознание и свобода, иначе духовность и разумность. И это есть самое высшее в человеке.

В этом пункте своей природы он малым чем умален от Ангел, здесь именно Господь венчал его славою и честию, поставил его над дела рук Своих; вся покорил под нозе его. Здесь сокрыт образ Божий, так безмерно возвышающий его над всею видимою тварью и столь любезным делающий его Создателю своему. Этой силы не имеют животные, а только люди и Ангелы, вообще разумные существа. Здесь находится чувство Божества или, – как говорят богословы, – идея Божества, по которой нередко и весь дух называют Божественным чувством. Оно не может быть отнято от души нашей и есть даже у язычников, неозаренных Христовым светом.

«Оно-то, – как пишут церковные учители, – с самого начала действовало и уверяло, что есть Бог, еще в первых возрастах человека, оно приходит ранее, чем разум. Бог еще неизвестен духу, но чувствуется потребность и необходимость существа, пред Коим бы поклонялися и благоговели. Ни один народ не был лишен сего чувства» (Голубинский).

Вот это самое чувство и служит для молитвы основанием и почвою, на которой она произрастает, и разум требует соединить молитву именно с этим чувством, в котором присутствует Бог, вследствии Им Самим вложенной идеи о Нем или простее – это есть чувство Его бытия, вера в Него, зрение Его и чувствование Его.

О сем так говорится в богословии:

«Единственный источник познания о Боге есть внутреннее чувство или ум».

«Бог непосредственно близок к нам в нашем собственном духе: точно также, как внешняя природа близка и присуща нам в нашем собственном теле, чрез его пять чувств.

Поэтому мы смеем решится на смелое слово, что в Бога мы веруем потому, что видим Его, хотя, конечно, не телесными очами».

«Дух человека, созданный по образу Божию в самой природе своей имеет в себе возможность и способность к непосредственному сознанию Божества, в самом самосознании человека, как существа разумного и высшего природы физической, уже заключается чувствование Божества».

«Чем глубже и живее в нашем духе это непосредственное чувство Божества, или вера в Него, тем тверже и чище наше понятие о Боге и мире сверхчувственном».

Необходимым видится именно выделить из общего состояния наших внутренних сил, это Божественное чувство, – самое высшее в нашей духовной природе – как центр, где бывает наше с Богом соединение.

Не зная сего, нельзя иметь и правильную, настоящую молитву, потому что не знаем куда направлять своя внутренние силы души, где и в чем их соединять в одну точки, для того, чтобы сию совокупную единичность всех сил души соединить с Богом, – а при раздельности сил сего быть не может.

Здесь делается несколько понятным, – что такое есть молитва Иисусова в существе своем!… Она есть непосредственное, ближайшее и живое соединение нашей духовной природы или внутреннего человека с Господом Иисусом Христом, в Котором только и есть вечная жизнь (Ин.1,4), а чрез Него с Богом Отцом и со Святым Духом. И здесь же видится вся необходимость, нужда и неизбежность Иисусовой молитвы, имеющей предметом своим именно устремление ума и сердца ко Господу Иисусу Христу для того, чтобы, соединивши их с Его Божественным существом, иметь вечную жизнь.

Про святого Макария Великого пишется, а также и про других святых угодников, что они были постоянно в духовном восхищении своего ума к Богу, то есть они находились или пребывали всеми силами своей души в этой высшей точке своего духовного бытия, или во святилище духа, куда ум, по словам святого Лествичника, принявши хиротонию от Святого Духа, вводится для служения Богу, как иерей или как епископ, или же, как патриарх, по мере его чистоты и любовного к Богу расположения.

«Если бы нужно было объяснить происхождение религии и ее всеобщность в человеческом роде, то необходимо допустить постоянное действование Божества на наш дух; – и именно на эту самую его способность, которая назначена к восприятию сверхчувственного. И это нужно назвать откровением Божества в нашем духе естественным». Это врожденное человеку чувство религии или что, то же, Божества, – основанное на идее ума, – делает человека безответным пред Богом, если он Его не познает. За что святой апостол Павел укоряет язычников, кои не хотели признавать Бога, имея о Нем неопровержимое свидетельство внутри себя. Деятельность ума (рассудочная) к уяснению сего чувства явилась уже в последствии времени.

Потому так широко распространилась речь о сем чувстве, что оно составляет почву и основание духовной жизни и обитель для приятилища Бога; здесь является Господь человеку лицом к лицу, якоже Моисею на горе Синайской.

Молитва Иисусова, всею своею полнотою, должна войти в сердце и водвориться в его духовной силе или духе – именно в этом чувстве, а разум, если и должен иметь какое участие в сей молитве, так разве то, что его нужно покорить в послушание духу, соделать глухим, немым, недейственным, голым от всякого образа, мысли и представления. Одним словом лишить его свойственной ему деятельности многомыслия и неудержимой стремительности.

 

Глава 21.

О сердце человеческом

По общепринятому у людей понятию, во всяком предмете и вещи, сердцем называется самая внутреннейшая и глубочайшая сторона. Поэтому сердцевина есть в дереве; есть сердце моря – его глубина, в яблоке и во всяком веществе самая внутренняя часть называется сердцем.

Так и в человеке – внутреннейшая, глубочайшая, задушевная сторона души именуется сердцем.

И это есть ни что другое, как внутреннее чувство души, или вообще сила ее чувствований, как и психология учит, что в душе – у нас три силы: ум, воля и чувство. И вот оно-то – это чувство – и есть сердце, которым мы входим в связь со всем существующим вне нас – телесным и духовным. Не трудно заметить, как сие чувство души решительно принимает впечатление от всего – и от мысли, желания, и от действия всех чувств: зрения, слуха и от внутренней деятельности душевных сил.

Поэтому-то оно и называется корнем и центром нашего существа. И нельзя не заметить всякому внимательному, что и вся наша жизнь идет именно в этом главном пункте нашего существа.

Потому то и говорится, что душа живет чувствами.

Это сердце, по замечанию опытных наблюдателей, называется или сердцем светлым, чистым, безхитростным, или же сердцем развращенным, злым, упорным, высокомерным.

Конечно, смотря по тому, какими качествами и свойствами оно наполняется, то есть к каким имеет сочувственное расположение и чем услаждается и, напротив, от чего отвращается и не имеет сочувствия. Вообще, оно имеет весьма важное значение в нравственной жизни человека, как дающее направление каждому нашему нравственному поступку.

Оно есть истинный двигатель всей нашей жизни, каково сердце, таков и весь человек…

Это сердце в естественном своем состоянии, необновленное Святым Духом, имеет всю свою преклонность к земле, питается прахом и срамными страстями, из него исходит всякое непотребство, зло, гордыня, око лукаво. Здесь же живет и таится и самый корень нашей греховности, змей самолюбия, о коем упоминает святой Макарий Великий и в изгнании которого состоит задача нашей жизни. О сем же молит Господа и святой пророк Давид: сердце чисто созижди во мне, Боже (Пс.50,12), то есть чтобы Господь вложил в самое средоточие его жизни чистоту, свет, правду, святыню и обновил все его естество.

Когда совесть за нарушение нравственного закона казнит душу, то страдает это чувство души, вместе с самосознанием. Оно по природе своей не имеет влечения к Богу, а стремится к земле. Но между тем в него, по слову святого апостола, нужно вселить Христа. И вот в этом и состоит назначение и цель нашей жизни и бытия.

Нередко в Писании сердцем называется вся совокупность внутренних сил наших. Например: воззвах всем сердцем моим (Пс.118,145), святой Иоанн Лествичник объясняет как «всеми силами души».

Очень часто сердцем называется соединенное состояние внутреннего чувства души с духом нашим, который, весь происходя от Бога, передает душе свое богатство. И вследствии преобладания духа над сердцем, или, как говорится у святых отцов, одуховления души, и называется все внутреннее состояние души именем преобладающего свойства, то есть качествами, принадлежащими духу. Поскольку же вся душа собирается воедино – в чувство душевное – то и здесь силы, проникнутая влиянием духа, называются общим именем сердца.

Например: святой апостол приписывает сердцу веру в Бога: сердцем веруется в правду (Рим.10,10).

Но уж ни как нельзя отнести это дело прямо к душевному чувству. Неоспоримо, что оно бывает его принадлежностию, но только тогда, как дух проникнет его своим влиянием и сообщит ему веру свою словом? когда соединится с душою и передает ее внутреннему чувству свое духовное содержание, тогда получается в душе несомненное убеждение в истине. Она проникается свойством истины и как бы осязает ее чувством своим. Но начало сего берется от духа. Поэтому и называют дух окном в духовный мир. И он действительно служит связью между нами, Богом и духовным миром.

Дух сам непосредственно соприкасается духовному миру и получаемые отсюда впечатления свои и чувства передает душе. И когда его влияние возгосподствует и сила его возобладает над душою, тогда человек по всему называется духовным, святым и освященным потому, что благодать Божия прежде всего водворяется в духе, а от него переходит во все члены нашего существа.

Как говорит святой Макарий Великий: «Не в писаниях только, начертанных чернилами, должны мы находить для себя удостоверение, но и на скрижалях сердца благодать Божия пишет законы Духа и небесные тайны, потому что сердце владычественно и царственно в целом телесном сочетании. И когда благодать овладевает пажитями сердца, тогда царствует она над всеми членами, помыслами, ибо там ум и все помыслы и чаяние души. По сему благодать и проникает во все члены тела».

Поэтому-то в Священном Писании видится слитие этих двух сил и безразличное их употребление или как бы одно другому пояснительное и одно другое пополняющее. Святой царь пророк Давид говорит: жертва Богу дух сокрушен (Пс.50,19), и как бы поясняя, добавляет: сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс.50,19). Еще: близ Господь сокрушенных сердцем и, опять поясняя, прибавляет: и смиренные духом спасет (Пс.33,19).

Где говорится о сердце возвышенное, святое и великое, там разумеется или один дух или его соединение с сердцем, которое он проницает своим влиянием. Например: «на сердцах народов написано, что един есть Бог Создатель всяческих». Здесь говорится о идее Божества, сокрытой во глубине нашего духа…

У святого Исаака Сирского написано: «деятельность сердца – есть житие умное». Здесь, разумеется, соединение духа с внутренним чувством души или сердцем и его преобладание, что, как и раньше замечено, называется одуховлением души.

Он же говорит: «духовное чувство души приемлет зрительную силу ума, как зеница телесных очес чувственный свет». Это то же самое, когда, то есть дух, возгосподствует над душою, как бы своим присутствием подавит все ее естественные качества и силы.

Сие же самое можно видеть и в житии святых отцов. Например, пишется про святого Антония в его житии: «и нача Антоний святый, просвещенным сердцем, разумети видения» (ему бывшия). Это такое состояние, в котором дух его или ум, озаренный благодатию Святого Духа, сообщил свое духовное ведение, или, вернее, зрение сердечному чувству. При чем, конечно, только и может быть полнота нашей духовной жизни, когда, то есть в центре или корне нашего духовного существа, соберутся воедино все силы души, и сие собранное единство соединится с Богом и с Ним сорастворится.

Имя сие в виду, святой Макарий говорит: «тогда душа бывает вся разумом, вся ведением, вся оком, светом, зрением»… То есть каковым содержанием проникнет ее дух – сам, сообщаясь с Богом – оттуда и получает она свои озарения. Это же самое выражается и тогда, когда говорится: умилилось сердце. Здесь тоже разумеется воздействие на сердце предметов духовного мира.

Когда же одна мыслительная сила души, без участия духа, соединяется с сердцем, то о сем говорит Господь книжникам и фарисеям: вскую вы мыслете лукавая в сердцах ваших (Мф.9,4).

На этом основании почти повсюду в Писании помышления приписываются сердцу: расточи гордые мыслию сердца их , поется в песни всепречистые. Между тем, как все мы ясно замечаем, что мысли происходят от ума, но сходя в сердце и соединяясь с ним, приписываются сердцу.

И так, все высокие качества и состояния принадлежат сердцу только тогда, когда оно соединится с духом, а чрез него с Богом, и чрез это получит все Божественные силы, яже к животу и благочестию. А когда оно находится в своем естественном греховном состоянии, необновленное Христовою благодатию, то ему неотъемлемо принадлежит все злое, лукавое, постыдное, греховное. Тогда от него происходят помышления злые: убийства, прелюбодеяния, око лукаво и прочее.

Как в море втекают все близлежащие реки, ручьи и источники, так и в сердце наше – сие море великое и пространное – втекает все из мира вещественного, земного, что подлежит нашим пяти телесным чувствам. Все, что человек видит, слышит, осязает, обоняет, вкушает, все это падает на сердце и раздражает его так или иначе, то есть производит впечатление или чувство по роду своему и по качеству. Что приятно сему чувству и радует его, к тому мы стремимся и, удерживая его при себе, поставляем в том свое счастье, покой, радость и наслаждение. А что неприятно сему чувству и огорчает его, то стараемся удалить от себя.

Душевная сторона нашей жизни тоже вся отражается и проходит чрез сердце. Все, о чем мы мыслим и рассуждаем, о чем воспоминаем и что воображаем. Какие вещи и предметы рисует нам наша фантазия, каких предметов желает воля наша – все это так или иначе волнует сердце, производя в нем чувство приятное или же неприятное.

Подобным образом и высшая часть нашей невидимой природы, духовная, необходимо должна быть соединена с сердцем, а без этого соединения человек будет по-прежнему разбит на части, отнюдь, не имея единства сил, необходимо нужного для единения с Богом.

И когда человек действительно всеми своими силами соберется в центр своего духовного существа – в сердце – в самом средоточии своих сил, тогда он бывает силен, могущ, собран воедино и видит движение всех своих сил и может управить ими. И эту собранность сил в одной точке или единице нужно устремить и соединить с Богом. И тогда весь человек бывает духовен, освящен и соединен с Богом.

Семена всех добродетелей заключены и содержатся в духе, в виде темной потребности и неопределенного желания. Но пока они только здесь, то еще не принадлежат нам, все равно как птица, летающая в воздушных высотах.

Нужно их перевести из духовной непосредственности в душевное сознание или же чувство души, тогда только мы овладеваем всякою добродетелью и как бы уже осязаем ее сердцем своим и наслаждаемся ею, потому что при этом только она проникает всю нашу внутреннюю природу. А это делается не иначе, как с участием душевных сил – в особенности с помощью рассудка. Поэтому и молитва именем Господа нашего Иисуса Христа тогда только являет всю свою спасительную действительность, освящает нашу внутреннюю природу и все ее силы, сообщает нам всю полноту духовной жизни, когда соединится с нашим сердцем. И тогда бывает то, о чем говорит святой апостол: аще корень свят, то и ветви его (Рим.11,16).

Молитва Иисусова, так мало ныне знаемая всему человечеству, потому занимает первенствующее место в деле нашего вечного спасения, что существенно соединяет нас с Господом Иисусом Христом, а помимо Него нет нам возможности внити в живот вечный. Ибо в Нем жизнь, а кроме Него нет жизни. Не имеяй Сына Божия, живота не имать в себе. Этими немногими словами сказано все, что неотъемлемо принадлежит Иисусовой молитве, в чем состоит ее спасительное свойство, незаменимое никакими делами, между которыми она возвышается, как царь над подчиненными ему и как солнце над звездами, или как исполин какой пред муравьями.

Всякому, кто желает войти в область духовной жизни путем сознательным, правильным и законным, быть там действительным гражданином, необходимо узнать хорошо свою внутреннюю природу.

Великая ошибка и почти невознаградимая утеря, как к несчастию мы и сами испытали в жизни своей, бывает от того, когда меньшей силе дают преимущественное значение пред главными, существенными способностями человека. Это почти во всем свете повсюдное явление. Все достоинство человека обыкновенно поставляют в рассудочном развитии, и суммой познаний определяют его существенное превосходство над другими, не понимая того, что острый и многоразвитый ум (рассудок) без сердца, наполненного любовью к правде, истине и добру – как говорит святой апостол: елика суть истинна; елика досточестна, елика праведна, аще кая добродетель (Флп.4,8) – есть нож в руке убийцы. Рассудок и знание, искусство и талант так же ценны сами по себе, как сила физическая, чины или богатство.

Их истинное значение обусловливается высшими целями – ко благу ближних и к своему.

Разум и знание суть не более, как служебные средства для высшей цели и в общей жизни духа занимают среднее место. Можно сравнить наш разум с часовым маятником, который хотя один сам по себе и не составляет всей сущности часов, но все-таки занимает в них часть, совершенно незаменимую, без которой часы не пойдут. Поэтому, хотя он необходимо нужен, но есть и другие принадлежности часов, еще более и его нужные. В другом месте наш разум сравнивается с музыкальным инструментом, которому свойственно лишь определенное число тонов, выше и ниже которых лежит безконечная область безмолвия. – Не многие из людей обращают внимание на потребность своей духовной природы и хотя нередко чувствуют ее проявления, но не знают откуда они приходят и куда уходят.

Тем более не будет излишним ни для кого, из проводящих духовную жизнь, увидеть различие сущих внутри нас духовных сил. И, по преимущественной важности, развивать те силы, кои превосходствуют и возвышаются над прочими, потому что при навыкновении Иисусовой молитве, если нет знания сил, то делается крайне удобным.

 

Глава 22.

О духе человеческом

Высшая сторона человеческой жизни есть дух. Здесь вложено Творцом Божественное семя. Это чувство Божества или идея, служащая источником нашего всегдашнего влечения к Богу. Оно же и для молитвы служит точкою опоры.

Утверждаясь в центре и самом корне нашего существа, оно служит средоточием нашей духовной жизни, проникая ее всю влечением к Божеству.

«Дух человеческий собственно есть духовное существо, которое, будучи связано с плотью, может отрешаться от нее и действовать само от себя и по себе – свободно и самостоятельно. По происхождению своему он есть непосредственное влияние Творческой мысли в собственном ее виде».

Или, как бы так сказать, воплощение Божественной мысли и ее выражение в деле и явлении. Поэтому он в самом себе, или вернее в глубине существа своего, носит ничем незаглушимое чувство Божества, которое обыкновенно называют: «идея Божества». В этой идее заключен образ Божий, ради которого человек так неизмеримо возвеличен между всеми тварями, сущими на лице земли. «Имея в себе сию идею, дух человеческий сам есть свет истины, внутреннее осязаемое свидетельство о Боге, чрез кое мы познаем Его бытие, свойства и дела.

Во-вторых, дух наш есть чувство красоты, и мы созерцаем ее отчасти в самой себе, а более в ее отражениях и одушевляемся блаженною надеждою соединения с нею в вечности. В-третьих, – он есть сила добра, показующая душе высочайший образ ее деятельности в святости Божией и, по соединении с Господом, он получает от него эту самую силу творить добро во славу Божию и в свое спасение».

«Дух человеческий, будучи Божественного происхождения, не может быть заключен ни в какое понятие, поэтому же самому он ни в чем из земного не находит себе удовлетворения и по естеству своему стремится к Источнику своего бытия. Как образ Творца он прост, самосведущ, самостоятелен, свободен, могущ. В всем мире чувственном ему нет бытия, равного по достоинству. В этом его несравненное превосходство, слава и величие, потому что и Творцу ничто так не любезно, как образ Его высочайшего существа.

Человек равняется вселенной и есть малый мир. Они имеют существенное между собой отношение, человек есть первообраз мира. Самое драгоценное, мало чем не возвышающее нас до состояния ангельского, это есть именно сия идея или чувство Божества, вложенная Создателем в существо нашего духа, в котором заключается тот несомненный залог уверенности в бытии Божием, которое всегда носит в себе наш дух и в котором он всегда имеет неумолкаемое и неложное свидетельство в пользу сей истины.

В этой также идее находится основа и корень нашей веры в бытие Божие, которая положена Богом в глубине духа человеческого и заключается в прирожденном ему чувстве Божества, естественно возникающем в нем из родственного влечения его богоподобной природы к природе Божественной [из богословия епископа Сильвестра].

Эту Божественную в нас искру учители и отцы церковные называют различными именами: очами духовными, очами сердца, очами души, око сердца, – поется в каноне Богоматери, – воспущаю к Тебе, Пречистая .

«Иные писатели разумеют здесь Божественную стихию человеческой души, небесное сокровище нашего духа, единственный источник всего истинного, доброго и прекрасного в области наук, искусства и жизни практической» (проф. Карпов).

«Оно есть око ума, как такого рода способность, при посредстве которой он может непосредственно зреть Божество, открывающееся ему в ответ на его стремление к Нему, вследствии родства с Ним своей природы, а чрез это не может не прояснить и не укрепляться в нем присущая ему мысль о Боге и вместе с нею вера в Его бытие. Только при этом требуется от человека благочестивая и праведная жизнь и оно дано нам для того, чтобы мы могли посредством него, когда оно чисто, созерцать то истинно сущее, которое есть источник всего постигаемого умом…, есть единое прекрасное и благое, внезапно проявляющееся в благородных душах, по причине их сродства и желания видеть Его… Немногие из людей видят его, но только те, которые жили праведно и сделались чисты чрез справедливость и всякую добродетель… Ибо как телесные глаза у зрячих людей видят предметы этой земной жизни и усматривают различие, например: между светом и тьмою, между белым и черным, между безобразным и красивым, между правильным – соразмерным – и неправильным – несоразмерным, между чрезмерным и недостаточным, – так точно есть и очи души, чтобы видеть Бога. И Бог бывает видим для тех, которые способны видеть Его, у кого именно открыты очи душевные. Все имеют глаза, но у иных они покрыты мраком и не видят солнечного света.

И хотя слепые не видят, но свет солнечный все-таки существует и светит, а слепые пусть жалуются на самих себя и на свои глаза. Так и у нас очи души помрачены грехами и злыми делами.

Человек должен иметь душу, как блестящее зеркало. Когда на зеркале есть ржавчина, то не может быть видимо в зеркале лицо человеческое, так и человек, когда в нем есть грех, не может созерцать Бога».

«В каждой душе человеческой, насколько она есть душа, есть непременно духовные очи, данные ей для того, чтобы видеть Бога, подобно тому, как в каждом теле есть телесные глаза, устроенные для того, чтобы видеть предметы чувственного мира.

Поэтому для того, чтобы видеть Бога и убеждаться в Его бытии, нужно только смотреть на Него своими духовными очами. Но при этом требуется, чтобы эти очи были здоровы и не покрыты тьмою и нечистотою греховною, иначе они не увидят Бога, хотя Он для других будет видим, подобно тому, как больные глазами или слепые не видят солнечного света, не смотря на то, что он для зрячих не престает существовать и светить.

И это око сердечное, или очи душевные, или просто Божественная в нас идея не есть мыслительная или рассудочная сила души, а скоре есть внутреннее ее чувство, или, точнее сказать, внутреннейшая и глубочайшая сторона этого чувства, какою оно обращено к особеннейшей области сверхчувственного и Божественного, подобно тому как чувства внешние обращены к области предметов мира чувственного. Оно негадательно или посредством выводов и умозаключений проникает в область Божественного, а непосредственно соприкасается к ней, принимая из нее живые впечатления, и выносимое им отсюда убеждение в бытии Божием не есть основанное на каких-либо посредствующих или логических выводах, а осязательное, живое, непосредственное убеждение, похожее на то, какое получается нами относительно бытия внешних предметов, без всяких посредств рассудочных на основании одного свидетельства зрения, слуха и других внешних чувств. Не будь у нас этого духовного чувства, мы не имели бы возможности свою веру в бытие Божие доводить до степени осязательной и неотразимой несомненности.

Но оно дано каждому, будучи так нераздельно с природою души, как глаза с организациею тела, благодаря чему каждый имеет полную возможность осязательно убеждаться в бытии Божием, как убеждается в бытии солнечного света имеющий глаза. Если же не все пользуются этой возможностью, если некоторые готовы сомневатся в самом бытии Бога, то причина этому не в чем-либо ином, как в испорченности и низвращенности того, что составляет глаза души, – в чем они сами виноваты и их порочная жизнь» [из богословия епископа Сильвестра].

 

Глава 23.

О достоинстве человека и еще о духе нашем

Все опыты и наблюдения над нашею планетою несомненно убеждают нас в том, что здесь главною и высшею целию, к которой всегда направлялось и направляется в своем развитии все мировое бытие, служит сознательный разумно-свободный дух, так что не будь его, тогда бы природа должна была представляться чем-то безцельным, неоконченным или незавершенным.

И потому природа всегда с неудержимою силою стремится к разумному духу, как к своей цели. И если на земле завершением всего служит дух человеческий, так что, по отношению к нему не только весь земной чувственный мир, но и самая его телесная оболочка составляют не более, как его пьедестал, то это потому, что человек составляет смысл и истолкование видимого мира (из своего сборника).

Все разрозненные в природе творения в нем приходят во взаимный союз и в нем достигают своего назначения. Человек до тех пор не уразумеет природы, пока не познает себя, потому что он есть первообраз видимого мира. Он есть малый мир, сокращение и как бы чистейшее извлечение всех естеств видимого мира, все прочие твари сотворены на службу ему и потому он вводится в мир, как владыка в дом, как священник во храм, совершенно устроенный и украшенный.

Все сотворение человека показывает, что он не есть продолжение рода созданных до него существ земных; не есть высшая только порода животных; он род Божий, и хотя замыкает собою цепь творений земных, но вместе с тем составляет в ней звено, которым тварь соединяется с Творцом своим. Существование окружающих его тварей есть только чувственное и временное, а человек хотя и в теле, но живет духом, хотя и во времени, но начинает путь к вечности.

Человек изображается, как последняя цель и венец всего дела творения, а по сему, как такое создание, для которого все прочие были как бы приготовлением и только ради которого собственно и были, ибо весь созданный мир отдается во власть человека, сам же человек, как высший носитель целого мира, призывается к личному общению с Творцом; таково назначение человека, – а в нем мира. Хотя элемент его организма та же земля, которая произвела мир животный, но не в ряду животного мира произведен человек.

Особенным творческим действием – чрезвычайным откровением Бога Слова вызывается из персти земной эта последняя драгоценнейшая сокровенность – живое тело человеческое и приемлется в непосредственную близость к самому Творцу, приближается как бы к самым устам Господа, Который Своим Духом вдохновляет этот перл создания. Только тогда явился собственный человек. Таков смысл библейского сказания о человеке.

В китайском предании говорится: человек есть соединение неба и земли; во всей же целости своей, обновленное и на все времена сохраненное в Библии священное предание говорит о человеке более: он есть едино с Самим Творцом неба и земли. Человек не только есть высшее существо природы, но дитя Божие, поставленное в видимом мире, как сын в доме своего Отца-Творца видимых же всех и невидимых. Сотворенный по образу Божию предназначается еще и к подобию Божию. Как определительно слово Писания!

Итак, если человек занимает в ряду Божиих творений такое высокое место, есть как истинный гражданин двух миров – видимого и невидимого – как союз Творца с тварью, храм Божества и потому венец творения, то это единственно и собственно потому, что в его духовную природу Всевышний благоволил внедрить чувство или мысль Своего безконечного Божества, которая положена в его дух и служит всегдашним источником, влекущим его к своему высочайшему центру.

 

Глава 24.

О чувстве Божия бытия, вложенном в душу человеческую

Для уверения в бытии Божием мы имеем не в теле, а в духе особеннейшее чувство – сердце, посредством которого мы можем чувствовать Божество, ощущая являемую Им присносущную силу и удостоврение этого чувства в бытии Божием не менее осязательно и убедительно, чем удостоврение чувств внешних в бытии чувственных предметов.

Основа для веры в бытие Божие не дается наблюдениями и опытом, и не есть дело мыслительного процесса, а положена Самим Богом в глубине духа человеческого и заключается в прирожденном ему чувстве Божества, естественно возникающем в нем из родственного влечения его богоподобной природы к природе Божественной. Будучи в существе своем единичным, как единичен и Тот высочайший Предмет, Который влечет его к себе, это чувство Божественного в то же время является тройственным, быв рассматриваемо с трех разных сторон: со стороны теоретической оно являет себя как чувство или сознание бытия Божия вообще; с нравственной – как чувство нравственно-обязательных отношений к Богу, и, наконец, с религиозной, как чувство внутреннего религиозного союза с Богом.

В этом-то тройственном чувстве Божественного, называемом нами обыкновенно идеею Бога, и заключается тот несомненный залог уверенности в бытии Божием, который всегда носит в себе наш дух и в котором он всегда имеет неумолкаемое и неложное свидетельство в пользу этой истины.

Но религиозное чувство являет только самую сокровенную, внутреннейшую, глубочайшую сторону сокрытой в духе идеи Бога. Это Божественное семя в нас сокрыто глубже всего. Оно делает человека способным к непосредственному общению и единению с Богом, к чему он призван по самой своей богоподобной природе. Оно есть источник нравственности и высший просветитель науки, первоначальный источник высших откровений естественного ума и благороднейших стремлений; производительная сила для человеческих знаний и для всего доброго и прекрасного в круге нравственных отношений.

Без присутствия в нас этого источника нравственного инстинкта, мы не стремились бы к осуществлению в жизни доброго и справедливого, не сознавали бы нравственного порядка, не имели бы совести, не были бы людьми. Оно есть всеобщее начало науки и жизни. Это есть то чувство, из которого рождается религия, им обнимается весь человек по своей разумно-нравственной духовной природе по той стороне своей, которою он тяготеет к небу и вечности, которою он постоянно возвышается над миром материи.

Из этого источника вытекают наши религиозные потребности. Это чувство есть голос богоподобной природы души человека, выражения ее стремления к Виновнику своего бытия и ее господства над природою, начало ее отправления от мира явлений в царство духа. Это чувство, насажденное во внутреннейшем святилище нашего существа, есть источник вечного влечения нашего к Источнику жизни.

Что касается присущих нашему уму идей конечных, то их происхождение объясняется легко и само собою: действием на дух наш тех конечных предметов, которым соответствуют их образы, составляющие содержание этих идей. Но кроме них, мы ясно и раздельно отличаем в духе нашем одну особеннейшую идею, стоящую безконечно выше их по своему содержанию – идею безконечного и всесовершеннейшего существа. – Откуда же она произошла и где достаточная причина ее? Такою причиною для нее не могут быть все вне нас существующее конечные предметы, потому что они безконечно ниже и меньше того, что выражается в ее содержании.

Не может быть причиною для нее и дух наш, потому что и он несравненно ниже и меньше того, что отображается в этой идее; здесь образ существа безконечного, а он – существо конечное. Необходимо, следовательно, допустить, что причиною присущей нам идеи безконечного есть существо отличное от всего конечного, высшее природы и духа – такое существо, которое, соответственно тому, что выражается о нем в этой идее, есть безконечное и всесовершеннейшее и, следовательно, по самой природе своей, необходимо существующее так, что небытие Его вовсе немыслимо.

 

Глава 25.

Что такое духовный мир?

Душа наша есть малейшая часть духовного мира. Входя в нее и собирая сюда все силы, человек входит в духовный мир. Это подобно тому, как если бы кто пожелал увидеть глубины моря, то ему нужно погрузиться в него. Для этого, несомненно, требуется острозоркое зрение.

Мир духовный мы обыкновенно представляем себе на границах мира вещественного, за пределами неба звездного, в безконечно отдаленном пространстве, куда око смертного не досягает, где мысль ума нашего теряется и исчезает. И потому мы спрашиваем: кто взыдет на небо, чтобы Христа, или Ангела, или праведника свести на землю? Кто снидет в бездну, чтобы от мертвых возвести усопших наших родителей, или братий, или друзей, или благодетелей? Но что есть небо, в котором живут духи безплотные, святые Божии и Сам Бог обитает Своею славою? Это есть небо превыше небес, а потому за пределами всего видимого; оно есть небо небес, а потому наполняет собою и небо звездное; оно есть и небо на земле, ибо земля есть подножие ног Господа, живущего на небеси.

Итак, небо духовное со своими блаженными небожителями повсюду точно так же, как небо видимое, повсюду – и у нас и во всех странах света. От того мы повсюду можем прибегать в молитвах к Ангелам, святым Божиим, от того везде небесные Силы и праведники могут помогать нам, что есть мир духовный, невидимый. Но для изъяснения спросим прежде, что такое мир физический – видимый? Есть, говорим мы, образ мира духовного, не видимого. Где же этот видимый мир? Существует повсюду; мы не назначаем ему места и пределов. Он окружает нас со всех сторон. А по сему и мир духовный, как первообраз мира чувственного, есть повсюду. Он также недалек от нас, также объемлет и облежит нас. Не живем ли и мы и теперь сколько-нибудь, по крайней мере, жизнью общею в мире духовном? Что есть человек? Его мы обыкновенно называем малым миром, сокращением мира видимого и духовного. Душа проникает и оживляет тело, а тело покрывает и ограждает душу.

Так, можно сказать, сочетаваются и сочленеваются между собою и два великие мира – духовный и физический.

Если же недалек от нас наш мир малый, духовный, то есть наша душа, и великий мир духовный с своими жителями близ нас. Душа наша существом своим действительно пребывает в мире духовном, хотя соединена с телом. Ее дух – не камень, не растения, не другое какое-либо вещество; ее мысли, желания и чувствования не суть также свойства духовного. Можно сказать, что наша душа так же есть малейшая точка мира духовного, как наша земля есть малейшая песчинка мира физического. Земля вращается на горизонте неба звездного. Где ж все это?! Где мы?! Где мир духовный?! Где небо с блаженными праведниками?! Боже мой! Что узрели бы мы, если бы в сию минуту открылись наши духовные очи?! Если бы пред нами разверзлось Небо невидимого мира?! Мы увидели бы Сына Человеческого, сидящего одесную силы Божией, сонмы Ангелов, воспевающих славу Богу и над нами восходящих и нисходящих, лики святых Божиих пред престолом Агнца из всех племен, и колен, и народов, и языков. Многие из святых людей в земной жизни прозирали в мир невидимый. Вы знаете, где и как удостоились созерцать мир духовный с небожителями Вифлеемские пастыри, Христовы апостолы, святой Андрей юродивый, Богоносный Сергий и другие чистые сердцем, зрящие Бога невидимого, а в нем и весь мир невидимый.

Почему же мы никогда не видим мира небесного с его жителями, и почему мы в мрачной темнице или в слепоте не видим над собою неба с солнцем и звездами?! Не в таком ли мы теперь состоянии по отношению к миру духовному? Справедливо он называется невидимым: он закрыт от нас тремя завесами.

Первая завеса – мир вещественный, это повязка или как бы скорлупа мира духовного.

Вторая завеса – тело наше, водворяясь в теле , – говорит апостол, – мы отходим от Господа , от Ангелов и праведников совершенных.

Третья завеса – наша чувственность, – завеса самая мрачная, она составлена из грубейшей и самой нечистой тройной ткани: похоти плоти, похоти очей и гордости житейской. Итак, чтобы узреть нам мир невидимый и святых жителей его, надобно расторгнуть сии три завесы. Первая расторгнется и очистится огнем в последний день времени; вторая раздирается и истлевает во гробе; третью мы всегда и везде, при благодати Божией, можем и должны раздирать и совсем отметать, как негодную ветхость нашего ветхого Адама.

Значит, мир духовный сокрыт от нас только до времени. Мы сами закрываем его от себя плотскими похотями и греховными делами. От того всегда представляется, что мы одни во храме, или дома; одни в темной ночной, и грешим спокойно, как будто нас никто не видит.

Устыдимся своих злых помыслов и всяких грехов; устрашимся Бога всевидящего; устыдимся праведников и блаженных человеков: они невидимо окружают нас и стоят над нами и пред нами во всякое время и на всяком месте. Путие праведных подобне свету светятся: предходят нам, просвещают нас, дондеже исправится минута, день, год нашей жизни и вся наша жизнь. Благословен Отец Светов, просвещающий сынов Православной Церкви светлыми путями небесных и земных праведников (из своего сборника).

 

Глава 26.

О воплощении Сына Божия и о том, что в имени Своем для верующих и молящихся Он Сам пребывает Своим Божественным Существом

В продолжении многих тысячелетий человечество ожидало обетованного еще в Раю, тотчас по грехопадении, Избавителя, имевшего сокрушить древнего змия и даровать нам живот и безсмертие. И от тех пор вера во грядущего Спасителя не исчезала на земле. Она составляла внутреннюю силу религии патриархальной и главный член религии подзаконной. Прекрасно и неподражаемо богословствуют о сем церковные учители.

«Христов свет, – говорит первосвятитель Московский Филарет, – который сиял для человеков в Раю, не совсем скрылся от них и на земле, не угашен язычеством, хотя им не усмотрен и не принят, знаменовал себя тенью в законе Моисеевом, зарею в пророках, доколе, наконец, как солнце и день явилось воплощенное Слово, с полным светом истины, с животворящею и чудодействующею силою и в Его жизни, проповеди, деяниях, даже в вольном страдании и смерти, наипаче же в воскресении, видехом славу Его.

Слово (Ипостасное Отцу) хотя ясно открылось впоследствии, в определенное время, однако же (по Григорию Богослову), было ведомо умам чистым и прежде, и они могли созерцать Его во все продолжение Ветхого Завета».

По мере прозрения в радостную будущность, в имевшее открыться на земле царство благодати, одушевление пророков становилось живее, восторги пламеннее, видения восхитительнее, виды обширнее и возвышеннее. Предизображая тайны Царства Божия, они указывали в лице Мессии, единственного виновника счастья и блаженства не для одного избранного народа, но для всего рода человеческого. Это чудное и непостижимое высокое Лицо являлось взорам их в различных положениях, под различными видами, в образе величественном и уничиженном, торжествующем и страждущем, Божественном и вместе человеческом.

Наконец, совершилась великая тайна благочестия: Бог явился во плоти (1 Тим.3,16) и Ипостасное Слово стало плотию (Ин.1,14). Увидели земнородные славу Его, яко Единородного от Отца; увидели дела Божии – великие и преславные, – как слепые прозирали, хромые исцелялись, глухие слышали, мертвые воскресали и нищим благовествовался. Всякий, кто хотел, мог слышать глаголы живота вечного от Того, Кто един только глаголал, как николиже говорил человек.

Всем было видно, что наступило исполнение времен, коих с нетерпением всегда ожидала лучшая часть человеческого рода. Казалось, небо соединилось с землею, когда во плоти нашей явился Сам Всемогущий Создатель всего видимого и невидимого; было явно для всех, что действительно Бог на земле явился и с земными, яко человек поживе.

Но вот Господь наш Иисус Христос, совершив Таинство спасения нашего, вознесся на небо и возсел одесную величествия славы. Возносясь, Он оставляет на земле всемогущее Имя Свое, полное благодати и истины, возвещая, что Имени Его присуща точно та же Божественная власть, сила и свойства, как ему Самому – Всемогущему Богу. В последней беседе с учениками Своими, когда шествовал Он с ними на гору Елеонскую, откуда имел вознестись на небо с пречистою плотию Своею, Он между прочим говорил: именем Моим бесы ижденут, змия возьмут и аще что смертное испиют, не вредит им; на недужные руки возложат и здравы будут (Мк.16,17-18).

И вот, отсележе Христос пожил на земле, имя Иисус Христово легло во основание и корень всякому христианскому богослужению и нашему Богу служению. От тех пор оно как солнце, озарило всю вселенную и наполнило сердца людей светом Боговедения, влило в них жажду лучшей жизни и высшего бытия.

Появилась на земле новая жизнь, дотоле невиданная; жизнь Божественная, возвышенная, святая, чуждая земного пристрастия, имеющая своею целию достижение Бога и вечного блаженства.

В виду этого появились целые сонмы людей-ревнителей этой жизни; пустынные горы, леса и непроходимые дебри наполнились молитвенниками и отшельниками. И о сем времени старец молдавский – Паисий Величковский пишет так: «молитва именем Иисус Христовым просияла, яко солнце посреди иноков, особенно в странах египетских, иерусалимских, в горе Синайской и Нитрийской, во многих местах Палестины и на иных многих местах. И она хранилась между иноками, как величайшая тайна, – мирскому народу отнюдь не была известна».

Нельзя удержаться, чтобы не привести здесь на среду восторженные слова одного из наших отечественных богословов: «какая, спрашивает он, была добродетель христиан первенствующего века?» И отвечает: «это – любовь ко Иисусу Христу; эта добродетель есть море всех добродетелей!… Погружайтесь в него сколько хотите, вы не коснетесь его дна, не постигнете его глубины, не измерите всех вод его. Это ключ неистощимый всякого духовного совершенства, поелику в струях его отражается образ Бога всесовершенного; каждый приступай к нему и в каждой струе его будут иметь свое действие; в одном из вкусивших от сего живоносного источника вы увидите кротость: кроткого и смиренного сердцем; в другом – ревность к славе Божией; в том – любовь к братии; – одним словом; аще кая добродетель и аще кая похвала»!…

«Сия любовь в каждом христианине и в каждом веке изображается в том или другом виде, но вместить ее, во всей ее безконечности и неистощимости было представлено широте сердца апостолов и их ближайших учеников. Кто ны разлучит от любви Божией: ни смерть, ни живот, ни Начала, ни Ангелы, ни настоящая, ни грядущая (Рим.8,38-39). Никогда никто так ее не чувствовал, и в такой полноте она разорвала бы всякое тесное сердце. Любовь к Иисусу Христу есть общий корень всех добродетелей христианских, все они вытекают из сего первоначального источника своего» (протоиерей проф.А.Горский).

Вообще, в первенствующие времена, как пишется в истории Священной Церкви, именем Иисус Христовым совершались пред лицом всего мира величайшие знамения и чудеса, и это заставляло питать к этому имени глубочайшее благоговение и уважение. И конечно, этим средством всего более распространялась на земле христианская вера.

И вот, все мы видим из этого, что великая и ни с чем несравнимая слава даровася от милосердия Божия человеческому роду, человеку дана возможность соединять всю свою внутреннюю природу с Господом явственно и ощутительно, вступать в живое Богообщение, приобщаться Святыни Его, благости, любви, и прочих Божеских совершенств: быть , по святому апостолу, един дух с Господом , пить живую воду вечной жизни. Что, по разуму всех мудрых и Богопросвещенных мужей, составляет последнюю степень, самый верх и край наших желаний в их высшем и достойном человека состоянии. Здесь именно, в этом достоблаженном состоянии, духовная природа человеческая получает полное и всецелое удовлетворение, всем своим существенным потребностям; и мы, освобождаясь от порабощения греховным влечениям, вступаем свободною ногою и распростертым сердцем в область духовного бытия, где и препровождаем жизнь не в плотских помышлениях, но духовных.

Этого блаженного состояния всегда желали люди, искали его во все времена, в продолжении многих тысячелетий, ждали, будучи нудимы к сему внутреннею и коренною потребностию души своей, по природе стремящейся к источнику своего бытия – Богу. Но доколе Христос не пришел на землю, мало где, и даже в «богоизбранном роде еврейском», сиял свет святого Богообщения. Вся земля была покрыта темнотою Богоневедения, люди сидели во тьме и сени смертной, и мраком духовным покрыты были вся племена земные, как прекрасно о сем богословствует один из наших отечественных учителей церковных: «пред пришествием Спасителя, – говорит он, – пророческому взору представляется вся земля покрытою глубоким мраком неведения идолопоклонства. И вот в Иерусалим, на престол Давида, является Мессия – Свет Иеговы. К сему-то великому Свету радостно устремляются все народы, ходящие во тьме и живущие во мраке! Светися, светися , – взывает пророк к народу иудейскому, – прииде бо твой свет, и слава Господня на тебе возсия. Се тьма покрывает землю и мрак на языки, на тебе же явится Господь и слава Его на тебе узрится, и пойдут царие Светом твоим и языцы светлостию твоею (Ис.60,1-3) (Голубинский).

И, действительно, когда Божественным милосердием движимый, незаходимое Солнце правды, – Господь Иисус Христос облистал землю лучами Своего Божественного пребывания, поживши пречистою плотию Своею между грешными людьми, Он всех зовет к Себе – именно к Себе безконечно милостивым гласом: приидите ко мни вси труждающиеся и обремененнии, и Аз упокою вы … ибо только во Мне обрящете покой душам вашим (Мф.11,28).

Но как придти к Нему – Богу невидимому телесными очами и живущему во свете неприступнем, Его же никтоже видел от человек, ни же видети может … (1 Тим.6,16).

Конечно, нужно идти к Нему не телесными ногами, как сущему на всяком месте владычества Своего, а духовными, то есть нужно устремлять к Нему те внутренние силы своей души, на коих напечатлен образ Божий: ум, воля и сердечное чувство.

Говоря проще – нужно постоянно иметь действо молитвенное – молитву, без которой нет средства к соединению с Господом, как говорят божественные отцы: Господь Иисус Христос есть Свет (Ин.1,9), вступая в Него любовию, сознанием и произволением души, мы вступаем в область вечного Света.

На сем основании святитель Московский Филарет пишет так: «если мы призываемся к делам служения Богу, то это для того, чтобы сделать нам благодеяние и милость, приблизить наши мысли, чувство, волю, – словом, приблизить существо наше к Существу Высочайшему, чтобы сим приближением поставить душу нашу пред Светом вечного Солнца, дабы она внутренне просвещалась, питалась, наслаждалась, и, утверждаясь в сем свете, сделалась причастницею вечного блаженства».

Мы веруем и сознаем, что Господь весь и всецело пребывает на всяком месте владычествия Своего, нет мгновения во времени и нет малейшей линии в пространстве, где бы Его не было. Но если все земное и небесное наполнено Его присутствием, то так же точно нужно несомненно веровать, разуметь и чувствовать, что и в имени Своем Святом Господь Иисус Христос неизменно пребывает Своими Божественными безконечными свойствами.

На небеси Господь неприкровенно являет Свою вечную славу и безконечные совершенства блаженным духам и душам святых угодников Своих по мере их вместимости. На земле же, во храмах – таинственно, благоговейно ощущаемое верующими. Равным образом и в имени Своем Святом являет Господь присутствие Свое тем из людей, кои любят Его, носят в сердце своем Его святейшее имя, в коем приобщаются Святыни Его, блаженства и вечной жизни. Только сии, избранные Божии, кои достигли преискреннего общения с Господом Иисусом Христом чрез непрестанную молитву Святейшим именем Его, могут свидетельствовать пред всем миром, что имя Господа Иисуса Христа есть Сам Он, сладчайший Искупитель наш. Господь Иисус Христос со всеми Своими Божественными и безконечными свойствами, качествами и совершенствами и со всею Своею безпредельною любовию, изливаемою на всякую тварь, утверждаясь в этом не на соображениях разума, но на чувствах сердца, проникнутого Христовою благодатию; а о Нем пишется во Святом Писании, что Он во свете живет неприступном, Его же никто видел есть от человек, ни же видети может (1 Тим.6,16).

Святой пророк Исаия рассказывает о себе: и бысть в лето, в неже умре Озия царь, видех Господа, седящего на высоце и превознесение, и Серафимы стояху окрест Его шесть крыл единому и шест крыл другому: и двема убо покрываху лица своя, двема покрываху ноги и двема летаху и зваху друг ко другу и глаголаху: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф исполне вся земля, славы Его» (Ис.6,1-3). Евангелист же свидетельствует, что пророк созерцал здесь именно славу Сына Божия (Ин.12,41).

Святой апостол Павел говорит, что Сын Божий есть сияние славы Отчей и образ Ипостаси Его, носит же всяческая глаголом силы Своея. Собою сотворив очищение грехов, седе одесную престола величествия на высоких (Евр.1,3).

Святой апостол Иоанн говорит: в Том живот бе и живот бе свет человеком (Ин.1,4), то есть в нем находится самоисточная жизнь всего сущего, и Он есть чисто жизненное начало всякой твари, а тем паче разумной.

Потому-то и сказано в Писании, что Им создана быша всяческая, яже на небеси и на земли, видимая и невидимая: аще Престоли, аще Господства, аще Власть: всяческая, Тем и о Нем создашася (Кол.1,16).

Премудрый Сирах, удивляясь безпредельному величеству Божию, говорит: многое можем мы сказать, и, однако же, не постигнем Его (Бога) и конец слов: Он есть все. Где возьмем силу, чтобы прославить Его? ибо Он превыше всех дел Своих… Прославляя Господа, превозносите Его, сколько можете, но и затем Он будет превосходнее; и, величая Его, прибавьте силы, но не постигнете; не трудитесь, ибо кто видел Его и объяснит? и кто прославит Его, как Он есть (Сир.43,29-34).

Господь Бог наш; Бог богов и Господь господей, Бог великий, и крепкий и страшный (Втор.10,17).

Свят Господь Бог Вседержитель (Откр.4,8).

Сей Иже бе и грядый Вседержитель (Откр.1,8;22,13).

«Дух и Отец, духом живущий, во веки веков, Иже созда небо и яже на нем, и землю и яже на ней, и море и яже в нем. Блаженный и един сильный Царь царствующих и Господь господствующих».

«Небо и землю Той наполняет во всяком времени и месте предстояй».

Небо и небо небесе не довлеют Ему (3 Цар.8,27).

«Седяй на Херувимех на престоле высоце и превознесение. Тысящи тысящ служат Ему и тмы тем предстоят Ему. Его же вся боятся и трепещут, яко никтоже постоит пред великолепием славы Его».

Аще отверзет небо, трепет приимут от Него горы и растают, яко тает воск от лица огня (Ис.64,1).

Яко Господь Вышний страшен Царь великий по всей земле (Пс.46,3).

Великий Господь наш и велия крепость Его и разума Его несть числа (Пс.146,5).

У Него премудрость и сила, у Него совет и разум (Иов.12,13).

Творяй великая же и неизследованная, славная же и ужасная, им же несть числа (Иов.5,9).

«Посылаяй свет и идет; призва его и послуша его с трепетом, звезды же возсияша в хранилищах своих. Глаголяй солнцу и не восходит, звезды же печатствует».

Измеривый горстию воду и небо пядию и всю землю горстию, поставивый горы в меримех и холми в весе (Ис.40,12).

Содержаяй круг земли и живущие на ней, аки пруги; поставивый небо, яко камару и прострый е яко скинию обитати (Ис.40,22).

«На всяком месте очи Господни, тмами тем крат светлейший солнца, прозирающий вся пути человеческия и разсмотряющий в тайных местех».

Вся сердца испытует Господь и всяко помышление разумеет (1 Пар.28,9).

Вся пути наша провидит и вся стопы наша изчитает. Словеса Его, яко огнь горящий и яко млат, сотрыющий камень. Правда Его во веки и милость Его во веки. Милует всех и презирает грехи человеком в покаяние. Любит же сущая вся и нечесого же гнушается, яже сотворил есть; щадит же вся, яко Его суть, Владыко Душелюбец (Прем.11,23-27).

Отец сирых и Судия вдовиц, прибежище убогому, очи Его на нищего презирают. Несть Свят, яко Господь, и несть праведен, яко Бог наш (1 Цар.2,2).

Той есть прежде всех и всяческая в Нем состоятся (Кол.1,17).

Отец сирот и Бог всякия утехи, утешаяй нас о всякой скорби нашей и Той есть Бог кающихся. Иже всем человеком хощет спастися и в разум истинный приити. Кто уразуме ум Господень и кто советник Ему бысть, иже научает Его (Ис.40,13-14).

Вси языцы пред Ним, яко капля от кади, и яко претяжение веса вменишася, и яко плюновение вменятся (Ис.40,15).

Святой пророк Исаия, желая пробудить в нечестивых богоотступниках понятие об истинном Боге, говорит: «Разве не знаете, разве вы не слышали, разве вам не говорено от начала, разве вы не уразумели из оснований земли?…»

Он Господь есть Тот, Который возседает над кругом земли, и живущие на ней – как саранча пред Ним; Он распростер небеса, как тонкую ткань и раскинул их, как шатер для жилья… Поднимите глаза ваши на высоту небес, и посмотрите, кто сотворил их? Кто выводит воинство их счетом? Он всех их называет по имени: по множеству могущества и великой силы у Него ничего не выбывает (Ис.40,21-26).

Аз есмь Сый (Исх.3,14).

Воздвигну на небо руку Мою и клянуся десницею Моею и реку: живу Аз во веки (Втор.32,40).

Аз есмь Бог и несть еще разве Мене (Ис.46,9).

Аз Господь Бог наш и не изменяюся (Мал.3,6).

Аще утаится кто в сокровенных и Аз не узрю ли его?… Еда небо и землю не Аз наполняю (Иер.23,24).

Аз сотворих землю и человека и скоты, яже на лице земли, крепостию Моею великою и мышцею Моею высокою (Иер.27,5).

Аз свят есмь Господь Бог ваш (Лев.19,2;20,7).

У меня отмщение и воздаяние (Втор.32,35).

Помилую, егоже аще милую и ущедрю, его же аще щедрю (Исх.33,19).

Живу, Аз не хощу смерти грешника, но еже обратитися нечестивому от пути своего и живу быти ему (Иез.33,11).

Первое познание о Боге, после бытия Его, есть то, что Он непостижим. «Или след Господень обрящеши, или в последняя достигл еси, яже сотвори Вседержитель!…»

Се крепкий, великий и не увемы (Иов.36,26).

И ныне не уразумел ли еси, ни ли слышал еси: Бог вечный, Бог устроивый концы земли, не взалчет, ниже утрудится (Ис.40,28).

Видите, видите яко Аз есмь и несть Бога разве Мене (Втор.32,39).

Аз Господь Бог, сие Мое есть имя, славы Моея иному не дам, ниже добродетелей Моих истуканным (Ис.42,8).

Аз первый и Аз по сих, кроме Мене несть Бога, свидетели вы есте, аще есть Бог разве Мене (Ис.44,6;8).

Помяните первые от века, яко Аз есмь Бог и несть еще разве Мене (Ис.46,9).

Кто Бог, разве Господа, или кто Бог, разве Бога нашего (Пс.17,32).

Велий Господь и хвален зело, страшен есть над всеми боги: яко вси бози язык бесове: Господь же небеса сотвори (Пс.95,4-5).

Живу Аз во веки (Втор.32,40).

Се крепкий, великий и не увемы число лет Его безконечное (Иов.36,26).

Кто подобен Тебе в бозех, Господи, кто подобен Тебе; прославлен во святых, дивен в славе творяй чудеса (Исх.15,11).

Сам поднебесную всю назирает, ведый яже на земли вся, яже сотвори .

И несть тварь не явлена пред Ним, вся яже нага и объявлена пред очами Его (Евр.4,13).

Наг ад пред Ним и несть покрывала пагубе (Иов.26,6).

На всяком месте очи Господни смотряют злые же и благие (Притч.15,3).

Той бо зритель есть дел человеческих, утаися от Него ничтоже от тех, яже творят; ниже будет место укрытися творящим беззаконная (Иов.34,21-22).

Глубоко сердце человеку паче всех, и человек есть и кто познает его, Аз Господь испытуяй сердца и искушаяй утробы (Иер.17,9-10).

Ты един веси сердца сынов человеческих (2 Пар.6,30).

Той открывает глубокая и сокровенная, сведый сущия во тме и свет с Ним есть (Дан.2,22).

Ад и пагуба явна пред Господом, како и на сердца человеков (Притч.15,11).

Да славят великое и страшное имя Твое: свято оно! (Пс.98,3).

Все сии свидетельства Божественного Писания и другие безчисленные, коих за множеством приводить нет возможности, являют Божественное величие и славу Сына Божия яко Единородного от Отца, которую Он имел прежде мир не бысть.

Но вот и другие свидетельства Священного Писания являют Господа славы в состоянии крайнего уничижения и безславия: нет вида Ему, ни же славы: видехом Его и не имеяше вида ни доброты. Но вид Его безчестен, умален паче всех сынов человеческих: человек в язве сый и ведый терпети болезнь, яко отвратися лице Его безчестно бысть и не вменися, Сей грехи наша носит, и о нас болезнует, и мы вменихом Его быти в труде, и в язве, и во озлоблении. Той же язвен бысть за грехи наша и мучен бысть за беззакония наша; наказание мира нашего на Нем, язвою Его мы исцелехом.

Вси яко овцы заблудихом: человек от пути своего заблуди, и Господь предаде его грех ради наших. И той за не озлоблен бысть, не отверзает уст своих: яко овча на заколение ведеся и яко агнец пред стригущим его безгласен, тако не отверзает уст своих. Во смирении Его суд Его взятся; род же Его кто исповест, яко вземлется от земли живот Его, ради беззаконий людей Моих ведеся на смерть.

И дам лукавые вместо погребения Его и богатые, вместо смерти Его: яко беззакония не сотвори, ниже обретеся лесть во устах Его!

И Господь хощет очистити его от язвы, аще дастся о гресе, душа ваша узрит семя долгоживотное.

И хощет Господь рукою Своею отъяти болезни от души Его, явити ему свет и создати разум; оправдати праведного, благослужаща многим и грехи их Той понесет. Сего ради, той наследит многих и крепких разделит корысти; зане предана бысть на смерть душа Его и со беззаконными вменися и Той грехи многих вознесе и за беззакония их предан бысть (Ис.53,2-12).

Вообще же, в заключение сей беседы необходимо нужным видится сказать, что в имени Иисус Христовом, по соприсутствии в нем Самого Сына Божия и по неотделимости сего имени от Святейшего Лица Его, находится Божественная вечная жизнь – блаженная, небесная, которою живут все духи ангельские и будет жить вечно всякая спасенная душа человеческая, то есть собственно говоря, в самом Господе, как и Сам Он говорит: иже будет во Мне (Ин.15,5).

Ибо, как во плоти Христа, по слову святого апостола, существенно обитала вся полнота Божества, так и в имени Его Святом пребывает также полнота Божества неизменно. Приобщаясь ей чрез молитву, духом своим мы приобщаемся вечной Жизни. Блажени люди , – восклицает пророк, – ведущий воскликновение (молитву) Господеви, во свете лица Твоего пойдут и о имени Твоем возрадуются весь день (Пс.88,16-17).

Это можно видеть и в учении святых отцов. В книге константинопольских патриархов Каллиста и Игнатия Ксанфопулов, в 50-й главе, говорится, что опытные в духовной жизни мужи, достигшие в ней высоты совершенства, свидетельствуют о себе, что все их моление и молитва ко Господу Иисусу Христу заключается в одном слове «Иисусе», или в двух «Иисусе Христе» или в трех «Господи Иисусе Христе». Глагол сей, – говорится далее, – они объемлют духом своим и лобызают сердцем своим, как полное делание молитвы, и чрез это одно бывают исполняемы сладости неизреченной, всякий ум, всякое видение и всякое слышание превосходящей.

Почему же во глаголе сем «Иисус» они находят всецело полную духовную жизнь и Божественное чувство, так что не имеют нужды обращаться к другим молитвам? Это потому, что имя Иисус есть для них Сам Господь Иисус Христос, и, по словам святого Макария Великого, они прикасаются духом своим к Самому Господу, бывают с Ним, – по апостолу, – един дух.

И отсюда пиют воду вечной жизни как и говорит о сем Сам Господь: пияй от воды, юже Аз дам, не вжаждет во веки. Но она будет в нем источником воды, текущей в живот вечный (Ин.4,14).

В таком состоянии ум наш и все душевные силы собираются в одну точку и не могут распростираться на множество слов. Здесь мы достигаем простоты своей духовной природы и вступаем в единство самосознания, и будучи единичны по всему, неизреченно и благодатно делаемся причастниками Божеского естества (2 Петр.1,4).

При множестве же помыслов, желаний и чувств, достигнуть такого общения с Богом нельзя, потому что они как вещественная какая преграда стоят между нами и Богом.

В производстве умно-сердечной Иисусовой молитвы, творимой в покаянном настроении души и глубоком сокрушении, действительно чувством сердца слышится и ощущается, что имя Иисус Христово есть Сам Он: Божественный Спаситель наш, Господь Иисус Христос и нет возможности отделить Имя от Лица именуемого. Но оно сливается в тождество и проницается одно другим и есть одно [третья заповедь, данная Моисею: не приемли имени Господа Бога твоего всуе, ибо Господь не оставит без наказания того, кто имя Его произносит напрасно (Исх.20,7) – ред.].

Потому и страшно имя Иисус Христово для всякой твари, что она слышит в нем Самого Господа. По тому же самому, приписывается сему имени боголепная честь, поклонение, и почитание. Как свидетельствует святой апостол: да о имени Иисусове всяко колено поклонится: небесных, земных, и преисподних, и всяк язык исповесть, яко Господь Иисус Христос во славу Бога Отца (Флп.2,10-11). Подтверждение всему вышесказанному отчасти можно видеть в следующем кратком учении святых отцов:

«Чтобы узреть в сердце свет Христов, надобно, сколько можно отвлечь себя от видимых предметов, погрузить ум внутрь сердца и вопиять: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного . Тогда, по мере усердия и горячности духа к возлюбленному, находит человек в призываемом имени услаждение, которое возбуждает желание высшего просвещения. Когда человек созерцает внутренне свет вечный, то ум его бывает чист и не имеет в себе никаких чувственных представлений, но весь будучи углублен в созерцание несозданной доброты, забывает все чувственное, не хочет зреть и себя, но желает скрыться в сердце земли, чтобы не лишиться сего истинного блага – Бога».

Вечная же жизнь, по разуму церковных учителей, будет состоять в ближайшем, насколько доступно для твари, единении с Богом и в зрении Его неисповедимой славы, как говорит о сем святой Иоанн Богослов: тогда узрим Его, якоже есть (1 Ин.3,2).

 

Глава 27.

О чрезвычайной важности в деле нашего вечного спасения Иисусовой молитвы. Ее объяснение; сравнение с прочими молитвами и ее достоинство

Было рассуждение между нами – пустынниками Кавказских гор – о том, почему в писаниях святых отцов учение о молитве составляет главное и коренное учение.

Говоря о многих и различных предметах, существенно необходимых ко спасению, они дают им значение второстепенное – вообще подготовительное, но говоря о молитве, называют ее окончанием всех подвигов и покоем в Боге.

Так святого Исаака – отца и наставника пустынников – иногда спрашивали ученики: «когда человеку можно узнать, что он достиг полного совершенства?»

Святой отец отвечал: «когда достигнет ко непрестанной молитве, тогда он делается жилищем Святого Духа, и, по слову Писания, не к тому себе живет, но живет в нем Христос (Гал.2,20). Он, Господь Иисус Христос, составляет внутреннюю силу, корень и державу всякой нашей молитве, возносимой от земли на небо.

Учение святых отцов истинно и свято ибо основано на Священном Писании, проверено и утверждено опытами целой жизни. Это есть драгоценное наследие, оставленное нам великими отцами и подвижниками благочестия, которые трудами и потом проходили стези, исполненные крови, и оставили нам в руководство неоцененное благо, заключенное в их святых писаниях. Проницая в самые глубины духовной жизни, они весьма хорошо видели и разумели – в чем состоит самая сущность, сила и корень духовной жизни, и охотно постарались передать это чрез писания нам – своим потомкам.

Действительно, несть иного имени под небесем, данного человеком, о нем подобает спастися нам (Деян.4,12), и кроме Господа Иисуса Христа несть духовной жизни. Как солнце озаряет всю вселенную, производя повсюду радость, жизнь и довольство, так и Господь Иисус Христос все содержит, питает, живит и радует. По слову святого апостола, носит всяческая глаголом силы Своея (Евр.1,3). Без Него ни единого мгновения, ни одна тварь не может жить ни в духовном мире, ни в телесном. В Нем жизнь всего сущего и спасительный свет человекам. И если бы Он на едино мгновение отвлек от твари Свою всемогущую, всезиждительнию силу, то она тотчас бы обратилась в ничтожество, из которого и произошла. По этому-то и нужно Сию самосущую жизнь и Самый Источник жизни вселить в сердце свое и тогда человек не умрет во веки, соединен будучи с Саможивотом.

Потому, можно сказать, что молитва Иисусова, то есть молитва именем Господа Иисуса Христа, по достоинству своему и важности и по силе, в ней заключенной, безспорно имеет величайшую силу и значение. Все христианское богопочтение совмещается в имени Иисус Христовом, которое поэтому и называется «ей и аминь», как совершитель всех молитв, возносимых от земли на небо. И не только сие, но даже все, что относится к области молитвы: прошения, благодарения, славословия, сердечные воздыхания, вера, надежда, любовь – словом: все содержание духовной жизни совмещается в имени Господа Иисуса Христа – Всемогущего Бога и Сына Божия, Спасителя нашего, Он есть Начальник нашего спасения и единственная дверь в вечную жизнь (Ин.10,9).

Нельзя молиться к Отцу Небесному, помимо Ходатая нашего Господа Иисуса Христа, и нельзя ожидать получения и приятия Святого Духа, если не по ходатайству Сына Божия, как и говорит Он своим ученикам: Аз умолю Отца и даст вам другого Утешителя (Ин.14,16). Един Ходатай Богу за человеки – человек Христос Иисус (1 Тим.2,5).

Вот именно в этом-то отношении, то есть к таинству нашего спасения, мы имеем первую и необходимую нужду приносить свою молитву первоначально к Сыну Божию, как к своему Спасителю, Ходатаю и Искупителю. Он молится вместе с нами, как человек, ибо написано: и бысть в подвизе, прилежно моляшеся, и бысть пот Его, яко капли крови, каплющия на землю (Лк.22,44). И святому апостолу Петру говорит: Аз же молихся о тебе (Лк.22,32), и еще говорит апостолам: Аз умолю Отца (Ин.14,16). И вместе и приемлет наши молитвы, яко Бог, седяй в неприступной славе Своего Божества – на престоле высоце и превознесение, и Серафимы окрест Его. Он принял наше естество в единство Своей Божественной Ипостаси, и является новым родоначальником всего человеческого рода.

Апостол говорит: якоже о Адаме вси умирают, тако о Христе вси оживут (1 Кор.15,22). Поэтому, кто не во Христе, а помимо Него хочет устраивать свое спасение, тот, вместо спасения, найдет себе неизбежную пагубу.

Необходимость иметь общение или же единение с Сыном Божиим видно из того, что в Нем, по слову апостола, вечная жизнь, а потому Он и называется Жизнодавец, Податель вечной жизни.

Но чтобы поддерживать постоянное общение с Господом Иисусом Христом и иметь непрестающую память Божию, дабы чрез это иметь в Нем причастие вечной жизни, для этого, без сомнения, Самому Господу Богу благоугодно было открыть рабам Своим и научить их таинству непрестанной молитвы – Его пресвятейшим именем, которую, по ее краткости, можно читать во всякое время, при всяком занятии и на всяком месте, – и тем непрерывно поддерживать свое внутреннее общение со Христом Господом. Молитва сия совмещает в себе все исповедание христианской веры, и всю сущность Евангелия; теснейшим образом соединяет нас с Господом Иисусом Христом и в Нем делает нас причастниками вечного живота; очищает наш ум от суетных помыслов и делает его чистым, как небесный свет, освящает сердце, делает его вместилищем Божества, от чего человек и делается Богоносцем.

Говорим только о молитве именем Господа Иисуса Христа, чтобы показать ее совершенную необходимость в деле нашего вечного спасения, как о ближайшем способе единения наших душ с Сыном Божиим, в Котором всегда была и есть жизнь всего сущего, а чрез Него с Богом Отцом и Святым Духом, но не о том, что вообще нужно человеку для его вечного спасения. К чему, то есть обязывает нас христианская наша и святая вера, учение Христа Спасителя, уставы Святой Церкви и прочее.

Предполагается, что все это уже необходимо есть у тех, кои желают войти в подвиг непрестанной молитвы именем Христа Иисуса.

В книге: «Невидимая брань» епископ Феофан в слове о молитве дает такое свидетельство достоинству Иисусовой молитвы:

«С самого древнего времени очень многими избираема была молитовка: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного. Видим указание на нее у святого Ефрема, святого Златоуста, святого Исаака Сирианина, святого Исихия, святого Варсонофия и Иоанна и святого Лествичника. Потом она, все более и более обобщаясь, уста всех исполнять стала, и вошла даже в устав церковный, где предлагается взамен всех молитвословий домашних и всех служб церковных. У нас потому она из кратких молитв преимущественно и находится в употреблении. Ей потрудися навыкнуть и ты.

Молитва сия названа Иисусовой потому, что обращается к Господу Иисусу, и есть по составу своему словесная, как и всякая другая краткая молитовка.

Умною же она бывает и называться должна, когда возносится не одним словом, но и умом и сердцем, с сознанием ее содержания и чувствованием, и особенно, когда чрез долгое со вниманием употребление, так сливается с движением духа, что они одни и присущими видятся внутри, а слов как бы нет. Всякая короткая молитовка может взойти на эту степень. Иисусовой молитве принадлежит преимущество, потому что она с Господом Иисусом сочетавает душу, а Господь Иисус есть единственная дверь к Богообщению, к снисканию которого и стремится молитва. Ибо Он Сам сказал: никтоже приидет ко Отцу – токмо Мною (Ин.14,6).

Посему, стяжавший ее, усвояет себе всю силу воплощенного домостроительства, в чем и есть наше спасение.

Слыша сие, ты не удивишься – почему ревнители о спасении не жалели труда, стараясь навыкнуть сей молитве и усвоить себе силу ее. Возьми с них пример себе и ты».

Но разберем состав и свойство Иисусовой молитвы и увидим, как она вполне удовлетворяет всем потребностям нашей духовно-нравственной природы и ее религиозному чувству.

Прежде всего здесь мы называем своего Спасителя Господом. А имя сие, как известно, есть одно из имен Живоначальной и Пресвятой Троицы и, стало быть, называя Его Господом, признаем Его Богом, Единосущным Отцу и Святому Духу. Второе слово в сей молитве есть «Иисусе». А слово Иисус, по изъяснению Архистратига Гавриила, означает Спаситель. Произнося сие слово исповедуем Сына Божия своим Спасителем, Который пришел в мир грешные спасти.

Потом мы говорим «Христе», и тем исповедуем Его тройственное служение нашему спасению в качестве помазанного Царя, Первосвященника и Пророка, ибо Христос – значит Помазанник. Древле помазались цари, первосвященники и пророки. И Спаситель наш, в чрезвычайной мере был помазан, по Своему человеческому естеству Духом Святым так, что в высшей степени имеет ведение Пророка, святость Первосвященника и могущество Царя. Дальнейшими словами: «Сыне Божий» исповедуем Его предвечное рождение от Отца, свойство единственно Ему единому принадлежащее и отличающее Его от прочих Лиц Святой Троицы. За исповедание Господа Сыном Божиим, Господь ублажил апостола Петра, изъясняя, что то открыл ему Отец Небесный. Затем говорим «помилуй нас». И тем исповедуем свое падение, признаем Господа Иисуса своим Спасителем, просим у Него помилования. А в этом и состоит сущность евангельского учения; именно, что мы согрешили и пришел Спаситель с неба, чтобы спасти нас.

И так для того, чтобы быть спасенным от вечной смерти, прежде всего нужно веровать в Господа Иисуса Христа, что Он есть наш единственный Спаситель, и что, помимо Него, нет нам никакого средства ко спасению. Нужно содержать непреложную уверенность, что Он есть истинный Бог и Сын Божий, нас ради человек и нашего ради спасения, сошел с небес и все прочее, что говорится в Символе Веры; принять Его учение, исполнять Его святые заповеди, причащаться Его Честного Тела и Пречистые Крови в Таинстве Евхаристии, и Святейшее Имя Его, еже паче всякого имени постоянно носить в уме, устах же и сердце; удобным средством к чему служит Иисусова молитва, которая и есть память Божия; она держит человека в соединении со дрожайшим Искупителем – Божественной силы и дает возможность исполнять Божии заповеди.

Еще возражают: «почему же вы утверждаете, что нужно всего более молиться именно Иисусовой молитвою, то есть именем Господа Иисуса Христа, а не теми молитвами, кои составлены святыми отцами, и преподаны Святою Церковию в употребление верным чадам ее к вечному их спасению? Да и кроме того, читаем в житиях святых, что многие из них молились вовсе не этою молитвою. Святой Иоанн Кассиан сообщает, что в Египте, в его время, между всеми монахами была во всеобщем употреблении сия наикратчайшая молитва: Боже, в помощь мою вонми (Пс.69,2).

Про великого Иоанникия пишется, что его постоянною молитвою была сия: упование мое – Отец, прибежище мое – Сын, покров мой – Дух Святый.

Исаак Сирский сообщает, что он знал подвижника, который молился так: «аз яко человек согрешил, Ты же, яко Бог щедр, помилуй мя», или другой подвижник, качая головою говорит – конечно в молитвенном расположении духа: «что-то будет!?…»

На все сие ответ такой: молитесь, кто как может, ибо существо молитвы не в словах, а в том, чтобы сердечное чувство души, в котором идет и держится вся наша жизнь, соединить с Господом – Источником вечной жизни. Нужно только знать, что прежде всего необходимо нам соединиться своим внутренним существом или душою своею непременно с Сыном Божиим – Спасителем нашим, потому что в деле спасения нашего, Искупитель наш Иисус Христос является к нам ближе, только чрез Него мы и можем иметь доступ к Отцу Небесному и за Его заслуги подается нам Дух Святой. Потому и молитва наша должна быть первее всего к Нему, и мы имеем нужду и заповедь святого апостола: верою вселить Христа в сердце (Еф.3,17).

Но здесь может кто-либо сказать: видишь, – «вселить Христа в сердце нужно верою, а не молитвою, как вы утверждаете!?».

Знать нужно, что в понятие молитвы вера входит, как существенная часть, в ней заключается и вместе с нею идет к одной цели, которая и там и здесь одна – именно: «живое и таинственное соединение человека с Богом». Это определение одинаково принадлежит и вере и молитве. В вере имется движение вперед – к предмету веруемому, а это движение и выражается молитвою или и есть самая молитва. Отсюда же происходит и молитва веры.

Веровах, – говорит пророк, – темже глаголах (Пс.115,1). Молитва без веры есть ничто – сеяние на камень. Верую в истинного Бога и веру свою выражаю стремлением к Нему, которое и может быть только чрез молитву, а потому и молюсь Ему, чая этим сподобиться Его милости. Молитва, по учению святых отец, называется материю всех добродетелей, поэтому в числе своих чад необходимо имеется и вера – яко первородная дщерь ее.

А что, по-видимому, молились святые и угодники Божии другими молитвами, то это вовсе не может служить нам благовидным предлогом и причиною уклонения от обязанности непрестанной Иисусовой молитвы, потому что нет ни одной молитвы, которая могла бы исключать присутствие Сына Божия, яко единого от Святые Троицы; и нет такой молитвы, в которой бы не присутствовал Он – един Ходатай Богу за человеки, Господь Иисус Христос. Есть молитвы к Отцу Небесному и Святому Духу, а более всего к Сыну Божию.

Но во всех молитвах, возносимых от земли на небо, Он есть Посредник, Ходатай и Примиритель, и потому всякая молитва, не во имя Его делаемая, должна быть суетна и безплодна, потому что Он составляет ее внутреннюю силу, хотя бы для чувственного слуха и не слышалось Его пресвятейшее имя.

Без Него недейственна никакая наша молитва – ни к Отцу Небесному, ни к Духу Святому.

Один только Он отверзает вход нашим молитвам к престолу благодати, яко Посредник между Богом и нами, яко Примиритель наш и Спаситель.

Отсюда необходимо вытекает такое заключение, что ничего не теряет в своем духовном приобретении, по внутреннему приближению к Богу тот, кто молится общими молитвами Святой Церкви с должным, конечно, вниманием, благоговением и правильным отношением своего ума и сердца к Богу и ко всему, что изложено в молитвах, равно и тот, кто исключительно все свое молитвенное упражнение производит Иисусовою молитвою, непрестанно читая ее днем и ночью, не должен надеяться на какое-нибудь преимущество, потому что сила того и другого моления состоит в одном, чтобы внутреннее чувство души соединить с Господом Иисусом Христом, предварительно очистивши его слезами покаяния, смирением и сознанием неизбежной нужды нашего единения с Господом.

Но дело в том, что при чтении продолжительных молитв, является немалая трудность, но причине многих предметов, там содержащихся, иметь ум свой единично прилепленным к Господу Иисусу, потому что разнообразие предметов держит его на себе, что в свою очередь, дает врагу немалую возможность всевать в ум молящегося и свои помыслы. Молитва же Иисусова, будучи чужда всего этого, прямо и непосредственно обращает все наше внутреннее существо ко Господу Иисусу Христу и тем дает нам легчайший способ единения с Ним, а врагу там уже нет места, чтобы сеять свои плевелы.

В доказательство сему можно привести учение святого Григория Синаита. Он делает вопрос: «откуда это различие, что одни учат много петь псалмов, другие – мало, третьи совсем не петь?»

Ответ: разрешение сего вопроса таково: которые деятельною жизнью, чрез многие труды и в долгие годы обрели действа благодати, те как сами научились сему, так и других учат. Они не верят тем, кои говорят о себе, что по милости Божией, достигли сего в короткое время – теплою верою, как говорит святой Исаак, и порицают таковых, будучи окрадаемы неведением и самомнением, других уверяют, что, если что бывает иначе, чем у них, то оно прелесть есть, а не действо благодати.

Не ведают они, яко удобно есть пред очами Господними внезапу обогатити нищего (Сир.11,21).

Укоряет и апостол тогдашних учеников, яко неведующих благодати, говоря: или не знаете себя, яко Иисус Христос в вас есть? Разве точию чем не искусни есте (2 Кор.13,5), то есть – за леность вашу непреуспеятельны.

Почему таковые и дивных свойств молитвы, действом Духа Святого производимых в некиих, не приемлют, не признают за истинные, по причине неверия и высокомудрия.

Деланий много, но они частны; сердечная же молитва велика и всеобъемлюща, как источник добродетелей, по Лествичнику (пункт 1, о молитве), потому что ею стяжавается всякое благо. Святой Максим говорит: «нет ничего страшнее помышления о смерти и велелепнее памяти о Боге», показывая превосходство сего дела. Некоторые же в нынешнее время даже и слышать не хотят: есть ли благодать, будучи, по великому нечувствию и невежеству, ослеплены и маловерны.

Добре также творят и те, кои совсем не держат псалмопения, если они преуспевают. Таковые не имеют нужды в псалмопении, но должны пребывать в молчании, непрестанной молитве и созерцании, если достигли просвещения.

Ибо они с Богом соединены и не должны отторгать ум свой от Него и ввергать его в смущение или в толпу помыслов.

Святой Лествичник говорит, что «для послушника (живущего в братстве) падение – есть своей воли следование, а для безмолвника падение – молитвы оставление или пресечение. Ибо ум таковых прелюбы творит, когда отступает от памяти Божией, как от жениха, и с любовию емлется за другие последнейшие вещи».

По поводу всего вышесказанного можно сказать со всяким страхом, благоговением и смирением, что молитва Иисусова, как выражение высшей любви, есть как бы сокращение всего закона, совокупность совершенства. Как и Сам Господь Иисус Христос есть краеугольный камень и основание, на котором все оно держится – есть, можно сказать, его внутренняя сила и содержание. Как исповедует сие Святая Церковь в чине Божественной литургии: исполнение закона и пророков Ты еси, Христе (Служебник).

Ибо как Ветхое Писание, так и Новое предметом своим имеют одно: спасение рода человеческого во Христе Иисусе.

Первое слово о Спасителе мира было произнесено еще в Раю, тотчас по грехопадении наших прародителей, и оно названо святыми отцами первоевангелием, и от тех пор Он не переставал быть в человеческом роде, не только по своим Божественным свойствам: вездеприсутствию, вседержительству, управлению, промышлению и прочим качествам, но и по принятому Им на Себя делу домостроительства нашего спасения.

Все ветхозаветные Богоявления, по разуму святых отцов, были явлениями Сына Божия. Он был Один из трех Странников, Коих угощал патриарх Авраам под дубом Мамврийским. В силу его заслуг, яко Агнца заколенного от сложения мира (Откр.13,8) даваемы были откровения патриархам. Он только мог умолить Отца Своего Небесного, чтобы Дух Святой снисшел на пророков, как потом нисшел Он на апостолов (Ин.14,16).

Вследствии чего и говорится о пророках, что ими руководил Дух Христов (1 Петр.1,10). Он был посредником между Богом и людьми, когда среди громов и молнии давался народу еврейскому Закон Божий на Синайской горе. О Христе писал Моисей (Ин.5,46), о Христовых страстях и о словах, яже по сих предвозвестили пророки (1 Петр.1,11) и свидетельствуют все ветхозаветные Писания (Ин.5,39), и Он всегда был и есть основание нашего спасения, по слову святого апостола: основания иного никтоже может положити паче лежащего, еже есть Иисус Христос (1 Кор.3,11) [из богословия Макария, митрополита московского].

Но не может быть сказано ничего более сильного, убедительного, неопровержимого в пользу моления именем Господа Иисуса Христа как то, что Сам Он говорил о сем в навечерии смерти Своей, на Тайной Вечери, возлюбленным ученикам: коих не ктому называет рабы, яко раб не весть, что творит Господь его, ихже именует друзьями, яко вся, еже слышах от Отца Своего, сказах им (Ин.15,15). Пребудете во Мне и Аз в вас: якоже розга не может плода сотворити о себе, аще не пребудет на лозе, тако и вы, аще во Мне не пребудете. Аз есмь лоза, вы же гроздии; иже пребудет во Мне и Аз в нем, той сотворит плод мног. Яко без Мене не можете творити ничесоже (Ин.15,4-5).

Вот что может быть высокого и ни с чем несравнимого сказано не только в пользу, но и в неизбежную нужду и совершенную необходимость Иисусовой молитвы!…

И это есть ее небесное достоинство, Божественная слава, несравнимое величие и ничем незаменимость, единственно и исключительно только ей одной принадлежащие!… Все другие добродетели в сравнении с нею, как чада противу матери… в ней заключаются и от нее происходят, якоже ручьи от источника, как ветви на дереве от корня. Аз есмь лоза, вы же грозди . И все сие от того, что она есть ни что иное, как общение и единение наших душ с Господом Иисусом Христом, а чрез Него с Богом Отцом и Святым Духом, без сего наше спасение не есть возможно, ибо вечная жизнь только и есть, что в Сыне Божием. И она же есть любовь Божия, хранение памяти Господа Иисуса и пребывание в Нем сердцем своим.

А что сие единение с Богом Отцом, и именно только чрез Иисуса Христа и есть наша конечная цель, для которой мы созданы и живем на земле – это можно видеть из того, что Господь Иисус Христос, идя на крестную смерть за грехи всего мира, молил Отца Своего Небесного за всех верующих в Него: да вси едино будут, якоже Ты, Отче, во Мне и Аз в Тебе, да тии в Нас едино будут (Ин.17,21).

«И открывая самую тайну сего таинственного единения людей чрез Него с Богом, свидетельствовал: Аз во Отце Моем и вы во мне и Аз в вас (Ин.14,20). По сему-то и святые апостолы, как объясняют богословы, учили, что Бог, призывающий нас чрез христианство в новый союз с Собою, призывает во общение Сына Его Иисуса Христа, Господа нашего (1 Кор.1,9). Называли истинных христиан облеченными во Христа (Гал.3,27), причастниками Христу (Евр.3,14), а слабых и падших убеждали облечься во Христа (Рим.13,14), вообразить в себе Христа (Гал.4,19), присовокупляя, что мы наследницы убо Богу, сонаследницы же Христу (Рим.8,17), и что мы спосаждены уже на небесных во Христе Иисусе (Евр.2,6).

А потому христианин, соединившийся с Господом Иисусом Христом чрез непрестанную память о Нем или же всегдашнюю молитву к Нему, есть сосуд благодати Божией и храм Святого Духа и обитель всей Святой Троицы, его ум – ум Христов (1 Кор.2,16); в его сердце Христос (Евр.3,17), самый живот его сокровен есть со Христом в Бозе (Евр.3,3), и он подлинно не ктому живет сам, но живет в нем Христос (Гал.2,20).

Святые отцы хорошо постигали неограниченную силу имени Иисус Христова, когда законоположили, что оно должно быть произносимо нами также часто и непрерывно, как идет наше дыхание.

И только о имени сем они прославились и стали святыми.

 

Глава 28.

Отчего внутренняя по Богу жизнь ото всех людей находится в почитании и уважении? Ее содержание и объяснение ее производства. Внутрь-пребывание. Мое путешествие во внутренность Кавказских гор (рассказ пустынника)

Это потому, что во глубине своего существа, душа наша соединена с Самим Божественным Духом, Который и влечет ее к Себе Своею Божественною красотою.

И когда душа снизойдет своими силами в свою собственную глубину, то есть во внутрь себя самой, то как бы уже но необходимости соприкасается Божеству и получает оживотворение, освящение, обновление, восходит на высшую степень духовного бытия и живет духом, проникнутым единением с Богом, что самое выражая, святой апостол говорит: бываем един дух с Богом .

А чтоб явить, по возможности, сие дело в более ясном виде, то оно объясняется свойством нашего духа, в существо (природы) которого вложено Самим Богом чувство Божества; сознание, что есть Бог – Создатель всяческих, невольное чутье Его бытия, в зависимости от Него, предчувствие Его, некое гадательное предведение Его, представление – идея.

И это есть нечто родственное с Божеством, как Его вдуновение – орган к принятию Его откровений и самих воздействий Его на наш дух; есть место нашего с Богом соединения, где Бог является сознанию нашему, по мере нашей вместимости, по силе веры, чистоты и смирения. Не будь в нашем духе сего Божественного чувства, то самое даже присутствие Безконечного Существа, как учат богословы, не было бы познаваемо нами. И откровение о Нем не могло бы быть принято и усвоено человеком. Словом – не было бы никакой возможности открыть мысленный, невещественный предмет – Бога.

Теперь и понятно, что когда мы войдем своим сознанием, мыслию и вниманием в сию священную скинию нашего духа, где обитает Бог, то по необходимости озаряемся светом лица Его; проницаемся Его Божественною силою, входим в теснейшее с Ним единение и, бывая един дух, вкушаем начаток вечного живота ради того, что в Боге пребываем и Бог в нас пребывает.

О сем живом общении нашем с Богом, или единении с Ним нашего духа, все святые отцы в своих писаниях учат и свидетельствуют как громогласною трубою, потому что оно и есть цель нашего существования на земле.

Приводим о сем выписку из творений епископа Феофана.

«Последняя цель человека – в Боге, в общении или живом союзе с Богом. Созданный по образу и по подобию Божию [однако, создан был человек по образу (Быт.1,27) Божию, хотя задуман был быть сотворенным по образу и подобию (Быт.1,26). Что касается Быт.5,1, то в переводе 72-х переведено отлично от гражданского синодального, а именно: по образу Божию сотвори его – здесь переведено по тексту Острожской Библии. Поэтому, сотворены мы (хотя правильнее было бы говорить о рождении – и вдохнул в лице его дыхание жизни (Быт.2,7). Это говорится только о человеке) по образу, а к подобию (по толкованию некоторых святых отцов, начиная от святого Григория Нисского) мы должны стремиться, получая его во Христе – ред.], человек по самой природе своей есть некоторым образом Божеского рода. Будучи же рода Божия, он не может не искать общения с Богом не только как с своим началом и первообразом, но и как с верховным благом. Потому-то сердце наше и бывает довольно только тогда, когда обладает Богом и бывает обладаемо от Бога. Ничто, кроме Бога не успокаивает его.

Соломон много знал, многим обладал и многим наслаждался, но все это, наконец должен был признать суетою и тленом (Еккл.1,8;17-18;3,10-11;8,17). Один покой для человека в Боге: что ми есть на небеси и от Тебе что восхотех на земли: исчезе сердце мое и плоть моя Боже сердца моего и часть моя, Боже во век (Пс.72,25-26). «В Боге жизнь, – учит Василий Великий, – отчуждение и удаление от Бога есть зло несноснейшее даже будущих геенских мучений, – зло самое тяжкое для человека, как для глаза лишение света и для животного отнятие жизни». И еще: «что было для души преимущественным благом? Пребывание с Богом и единение с Ним посредством любви. Отпав от Него, она стала страдать» (Творения святого отца Василия Великого. Том 4, с.154).

Посему-то нам внушается: взыщите Господа, взыщите лице Его выну (Пс.104,4). «Пророк Моисей поставлял зрение лица Божия краем своих желаний и после того уже, как Бог явил чрез него и в нем столько чрезвычайных действий Своей благости и всемогущества: аще обретох благодать пред Тобою яви ми Тебе Самого, да разумно вижду Тя (Исх.33,13), – молился он.

С каким страхом взывал ко Господу пророк Давид: не отвержи мене от лица Твоего… (Пс.50,13), зная, что удаляющие себя от Него погибнут (Пс.72,27), с каким желанием устремлялся он всегда к Богу: возжада душа моя к Богу (Пс.62,2), имже образом желает елень на источники водные, сице желает душа моя к Тебе, Боже! (Пс.41,2), с какою теплотою упокоивался в Нем едином: мне же прилеплятися Богови благо есть! (Пс.72,28).

Но не в этом одном устремлении всех желаний к Богу наше благо. Жажда без утоления, алчба без насыщения, потребность без удовлетворения есть скорбь, болезнь, мучение. Ища Бога, мы хотим обрести Его, хотим обладать Им и быть обладаемыми от Него преискренно приобщиться Его, быть в Нем и Его иметь в себе (Макария Великого послание. – Москва. 1852. С.429). В этом-то живом, внутреннем непосредственном общении Бога с человеком и человека с Богом и есть его последняя цель».

Таким сие общение изображается в Слове Божием. Так Сам Бог об одних говорит: не имать Дух Мой пребывати в человецех сих, зане плоть суть (Быт.6,3), а другим обещает: вселюся в них и похожду (2 Кор.6,16). «Внимай, – говорит на сие место святой Златоуст, – кто обитает в тебе? Ты Бога носишь в себе». Спаситель обещает внутреннейшее некое вселение Бога в сердце человеческое, когда говорит: к нему приидем и обитель у него сотворим (Ин.14,23). Святой Иоанн Богослов учит, что когда кто пребывает в любви, то не только он пребывает в Боге, но и Бог в нем пребывает (1 Ин.4,16). У святых отцов живое общение с Богом возводится до обожения человека. Так, святой Григорий Богослов, изображает человека «живым существом» чрез стремление к Богу достигающим обожения. Феодор, епископ Едесский, так учит о цели человека: «цель жизни нашей есть блаженство, или, что все равно, Царство Небесное или Царство Божие, которое состоит не только в том, чтобы зреть Царственную, так сказать, Троицу, но и в том, чтобы получать Божественное влияние и как бы принимать обожение, и в сем влиянии находить исполнение и совершение всех недостатков и несовершенств. В сем-то состоит пища умных сил, то есть в восполнении недостатков посредством Божественного оного влияния».

У святого Макария почти в каждой беседе можно находить напоминание о живом общении души с Богом. Так в 46-й беседе он учит, что Бог сотворил душу человека такою, чтобы быть ей невестою и сообщницею Его, и чтобы Ему быть с нею единым растворением и единым духом. Посему, «если душа прилепляется Господу, то и Господь, милосердием и любовью подвигнутый к ней, приходит и ей прилепляется, и тако един дух и едино растворение, и един разум бывает душа и Господь. «Для человека нужно, – говорит он в другом месте, – чтобы не только сам он был в Боге, но и Бог был в нем».

«Не подумал бы кто, однако ж, что живой союз с Богом есть исчезновение души в Боге с насилием ее самостоятельности и свободы. Нет, хотя душа действительно стоит при сем под Божественным влиянием, прикасается некоторым образом Богу и проникается Его силою, однако ж не перестает быть душою – существом разумно-свободным – подобно тому, как раскаленное железо или уголь, проникаясь огнем, не перестают быть железом и углем. Она приобретает только чрез сие общение полнейшую и скорейшую силу действовать по воле Божией свободно, но и безпрекословно.

С другой стороны и то неверно, если б кто стал думать, что когда Богообщение поставляется последнею целию человека, то человек сподобится его после, в конце всех трудов своих. Нет, оно должно быть всегдашним, непрерывным состоянием человека, так что, коль скоро нет общения с Богом, коль скоро оно не ощущается, человек должен сознаться, что стоит вне своей цели и своего назначения. Состояние, в котором человек сознает, что Бог истинный есть его Бог и сам он есть Божий, то есть говорит в сердце своем к Богу: Господь мой и Бог мой! (Ин.20,28), как апостол Фома и к себе самому: Божий есмь, Божий есмь (Пс.44,5), – такое состояние есть единое истинное состояние человека, есть единый решительный признак присутствия в нем начала истинно-нравственной и духовной жизни».

Но посмотрите: когда мы проводим рассеянную жизнь, поглощенную суетою века сего. Наши мысли разлиты по лицу земли и носятся по вещам и предметам мира сего, а внутренняя область нашего духовного существа, в которой присутствует Бог, нехранимая умом и неблюдомая сердечным трезвением, являет собою разгороженный сад, который свободно и невозбранно попирают мысленные стада животных и зверей. Потому весьма далеко удалено от нас место нашего с Богом соединения и дух наш подавлен земным. И это, без сомнения, есть то самое, что сказано в притче о блудном сын, и что неоспоримо чувствует каждый из нас, когда не имеет заботы о своем спасении: отъиде на страну далече (Лк.15,13).

Теперь естественно следует вопрос: как производится самое действо внутренней духовной жизни?

На сие епископ Феофан отвечает вполне удовлетворительно.

Приводим его слова из книги: «Путь ко спасению».

 

ВНУТРЬ – ПРЕБЫВАНИЕ.

Когда наседка, нашедши зерно, дает знать об этом своим детенышам, тогда они все, где бы ни были, летом летят к ней и собираются своими клювами к той точке, где и ее клюв. Точно так же, когда Божественная благодать воздействует на человека в сердце его, тогда дух его проникает туда своим сознанием, а за ним и все силы души и тела. Отсюда – закон для внутрь-пребывания собственно есть заключение сознания в сердце; напряженное же собирание туда сил души и тела есть существенное средство, или делание, подвиг. Впрочем, они взаимно друг друга рождают и предполагают так, что одно без другого не бывает. Кто заключен в сердце, тот собран, а кто собран, тот – в сердце.

Около сознания в сердце должно собираться всеми силами – и умом, и волею, и чувством. Собрание ума в сердце есть внимание, собрание воли – бодренность, собрание чувства – трезвение. Внимание, бодренность, трезвение – три внутренних делания, коими совершается самособрание и действуется внутрь-пребывание. У кого есть они, и при том все, тот внутрь; у кого нет, и при том хоть одного, тот – вне. В след за такими деланиями душевными, туда же должны направляться и телесные – им соответствующие – органы: так, за вниманием – обращение внутрь очей, за бодренностию – напряжение мускулов во всем теле, в направлениях к персям, за трезвенностию – оттеснение мокротных, как выражается Никифор, каких-то расслабляющих движений, подходящих к сердцу из нижних частей тела, подавление услаждения и покоя плоти. Такие телесные делания, действия неразлучно с душевными, суть самые сильные, помогающие тем душевным средствам, без коих им и быть нельзя.

Итак, все делание внутрь-пребывания чрез самособрание состоит в следующем. В первую минуту, по пробуждении от сна, как только сознаешь себя, низойди внутрь к сердцу, в эти перси телесные, вслед за тем созывай, привлекай, напрягай туда и все душевные и телесные силы вниманием ума с обращением туда очей, бодренностию воли с напряжением мускулов и трезвением чувства, с подавлением услаждения и покоя плоти, и делай это до тех пор, пока сознание не установится там, как на своем месте – седалище; не прилепится, не привяжется, как липкое что-либо к крепкой стене, и потом пребывай там неисходно, пока пользуешься сознанием, часто повторяя то же делание самособрания и для возобновления его и для укрепления, потому что оно поминутно то расслабляется, то нарушается.

Надобно знать, что это внутрь-пребывание и собрание не то же, что углубление при размышлении, или дума (от слова – задумываться), хотя много походит на него. Последнее стоит только в исходище ума, оставляя другие силы незанятыми, и держится в голове; а то стоит в сердце, в исходище всех движений, ниже и глубже всего, что в нас есть и бывает, или происходит так, что все это совершается уже поверх его, пред его глазами, и то позволяется, то запрещается. Отсюда само собою очевидно, что внутрь-пребывание есть, в истинном своем виде, условие истинного господства человека над собою, следовательно, истинной свободности и разумности, а потому и истинно-духовной жизни. Это подобно тому, как во внешнем мире владетелем города считается тот, кто занимает крепость, потому всякое духовное делание и всякий вообще подвиг должен быть совершаем отсюда, иначе он – не духовен, ниже подвижничества и должен быть отметаем. Царствие Божие внутрь вас есть , – говорит Господь, и потом для одного духовного делания заповедал: вниди в клеть твою и затвори двери… Это – клеть сердца, по разумению всех святых отцов. По сей-то причине человек духовный, спасающийся, подвизающийся, и называется внутренним.

Что собрание внутрь есть приспособленнейшее средство к хранению ревности, это сейчас видно:

1) Собранный должен гореть, ибо собирает все силы воедино, подобно как лучи рассеянные, будучи собраны в одну точку, обнаруживают сильный жар и зажигают. И действительно, с собранием всегда соединена теплота; дух здесь видится сам с собою, – как говорит Никифор, – и играет от радости.

2) Собранный силен подобно войску устроенному, или пучки слабых тростей связанных. Оно, подобно препоясанию чресл, означает готовность и силу действовать. Несобранный всегда слаб и или падает, или не делает.

3) Собранный зрит все в себе. Кто в центре, зрит по всем радиусам, все видит в круге ровно и как бы в один раз, а выступивший из центра, видит по направлению одного только радиуса; точно так и тот, кто собран внутрь, видит все движения своих сил, видит и управить может.

Горение же духа – сила и зрячесть, которые составляют истинный дух ревности, и который из них слагается. Потому следует сказать: только будь внутрь и не перестанешь ревновать.

Так-то значительно внутрь-пребывание! Значит, должно потрудится, чтобы стяжать его, ибо оно не вдруг оказывается, а по времени и многом искании. На первом месте оно поставляется потому, что есть условие духовной жизни. Его совершенствование зависит от совершенства трех производящих его душевных и трех телесных деланий, именно – внимания ума с обращением внутрь очей, бодренности воли с напряжением тела и трезвения сердца с отбиванием услаждения и покоя плоти. В полном же свете явится тогда, когда будет стяжена чистота ума от помыслов, чистота воли от пожеланий, чистота сердца от пристрастий и страстей. Но и до того времени все же оно есть внутрь-пребывание, хотя несовершенное, незрелое, не непрерывное.

Отсюда само собою очевидно, какие средства к неисходному внутрь-пребыванию, или лучше средство одно: удаляй все, что может нарушать показанные три делания, в их двойном сочетании, или все, что может отвлекать во вне силы души, с соответственными им отправлениями тела: ум и чувства, волю и мускулы, сердце и плоть. Чувства развлекаются внешними впечатлениями, ум – помыслами, мускулы расслабляются распущенностию членов, воля – пожеланиями, плоть – покоем, сердце – пленом или прилеплением к чему-нибудь. Следовательно, держи ум без помыслов, чувства – без развлечении, волю без пожеланий, мускулы – без ослабы, сердце без плена, плоть – без угодия и покоя. И так, условие и вместе средство к внутрь-пребыванию: в душе – борение с помыслами, пожеланиями и пленами сердца; в теле – связание его, а за ними – изменение внешнего порядка. Судя по сему и все последующие подвиги, кои будут направляться к умерщвлению самости, суть вместе средства и к внутрь-пребыванию.

Вот почему в наставлениях святых отцов (учение о трезвении, блюдении ума), внутренняя жизнь всегда поставляется в неразрывной связи с подвижническою бранию. Однако же, собрание не то же, что брань. Это – особое делание духовное, начальнейшее. Оно есть место, где все духовное делается – и брань, и чтение, и богомыслие, и молитва. Что ни делал бы подвизающийся, прежде всегда войди внутрь и оттуда действуй.

Нет сомнения, что трудно пребывать умом в самом себе и удерживать стремительность своей души внутри ее самой… И не от того ли вообще так мало людей, которые бы понимали сие великое дело и искали его. Но как бы то ни было, заменить его невозможно ничем, а требуется каждому своеличный труд именно в этом роде, то есть чтоб иметь внутреннее по Богу делание, состоящее в держании своих сил ума, воли и чувства пред Лицом Божиим внутри сердца своего.

Сия есть истинная жизнь, вполне приличная нашему духу и утоляющая его безсмертную жажду. Великая ошибка, когда это упражнение хотят заменить телесными трудами. Конечно и без них нельзя. Но почему бы не внушать, чтоб всякое земное дело проникалось и покрывалось молитвенным духом – небесною стихиею, а сие бы произошло необходимо, когда бы во время работ читалась благоговейно, поколику возможно всякому, Иисусова молитва хотя бы устно, за невозможностью лучшего – внутреннего; и пришло бы во исполнение слово мудрых людей: «работа в руках, а молитва во устах».

Ведь было бы нечто удивительное; не упражняясь в деле, иметь в нем знание, успех и опытность. Наши силы в том и развитие имеют, в каких делах мы их упражняем. Понятно, что не трудясь в деле своего внутреннего образования, то есть не заботясь о хранении ума, блюдении сердца и о внутренней непрестанной молитве, мы и не можем иметь в себе сих превосходных качеств, как совершенно незнакомые с сими делами.

Послушание, соединенное с молитвою, есть самоскорейший и ближайший путь ко спасению. Но выше молитвы нет ничего. Она есть добродетель первенствующая. Молитву святой Григорий Синаит не убоялся назвать Богом: без сомнения потому, что она делает нас едино с Богом, как об этом свидетельствуют и все писания святых отцов. Без молитвы не может быть истинною никакая добродетель, потому что все, что только наше – нечисто, греховно, душевного свойства.

Как о сем прекрасно говорит святой Макарий Великий в беседе 26-й главе 21: «Так и послушание в особенности тогда являет свою спасительную силу, когда проникнуто молитвою ко Господу Иисусу Христу. Иже послушлив быв Отцу Небесному даже до смерти, тем же и Бог Его превознесе . – При молитве послушание необходимо рождает смирение, опаляющее демонов, которое есть сокровищница добродетелей и без которого ни для кого невозможно спасение».

Как говорит святой Лествичник, что многие получили спасение без осияний, озарений и пророчеств, но без смирения никто не войдет в чертог Небесного Царствия. К тому же говорит и мудрость духовная: «что высоки там своды, да узки врата».

 

МОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ВО ВНУТРЕННОСТЬ КАВКАЗСКИХ ГОР. РАЗСКАЗ ПУСТЫННИКА.

Некогда возымел я желание войти в глубочайшие места Кавказских гор и найти место безмолвнейшее, вполне удаленное, где бы никогда не могла быть нога человеческая – такое, чтобы вполне могло соответствовать требованиям истинно-безмолвной жизни. И было мне известно, что такового места нигде нельзя найти в здешнем крае, кроме как в хребтах Карталинского перевала, который некогда приходилось мне переходить, когда мы уходили из Черноморской губернии, в Кубанскую область, по причинам, кои ведает Господь, и объявлять кои, пожалуй, будет непристойно, потому что, по необходимости, придется войти в грех осуждения многих. А потому лучшим будет, когда исполним слово Священного Писания: да не возглаголют уста наша дел человеческих (Пс.16,4).

Взявши, что было нужно на дорогу, пошел я в сию страшную, необитаемую страну. Несколько дней шел дорогою, которая идет на этот перевал, но подходя к нему, поворотил направо, и необычно суровая местность приняла меня в недра свои.

Она прежде всего поразила меня своею совершенною безлюдностью, так что здесь уже нет никакого и следу жительства человеческого. Страна по всему недружелюбная. Растительность тощая, лес по преимуществу хвойный и местами дерева чрезвычайного размера и в вышину и толщину, овраги, пропасти, ущелья. Иногда нужно было пролазить сквозь скал и каменных расселин с неимоверным усилием, а иногда с опасностью упасть в пропасть по причине обрывов. Несколько дней пробыл я в сей стране, удивляясь и разнообразию предметов, и чудному расположению скал, утесов и холмов. Местность поражала обширностью и великим протяжением, и была вся наполнена чрезвычайным разнообразием видимого.

Пред входом в великое и страшное ущелье стояли, как неусыпные стражи, два высочайших горных шпиля, как бы возбранявшие мне своим грозным видом вступить в сию юдоль плача и долину смерти. Взглянув на низ в пропасть, я поразился ужасным страхом: она напоминала бездну адову, не имеющую предела – ни в глубину, ни в ширину; оградившись крестным знамением и призвавши, по обычаю своему, на помощь себе всемощное заступление Преблагословенной Богоматери, начал спускаться… круто и стремнинно; самое дно пропасти, за дальностью, никак не было видно, и даже не слышно было и шума текущей в глубине реки. Почти целый день спускался на низ, руками опираясь о землю, а ноги простирая вперед, двигался на спине.

Видел много звериных логовищ, слышал звериный рев, когда, заметивши человека, от страха бегут, кидаясь стремглав в пропасти и расселины гор.

Увидевши сие, восскорбел я сердцем своим и сказал сам себе: окаянен я человек!… Будучи создан царем и владыкою, являюсь ныне как враг Божией твари и мучитель! Ношу на себе образ Божий и есмь как бы наместник Божий на земле, но превратился в страх и ужас для твари. Увы! какое низвращение порядка причинил грех человеку!

Почти около полудня спустился на самый низ пропасти и сел на камень по правую сторону текущей речки. Обозрелся кругом и был объят чувством уныния и безнадежия, ради совершенной безжизненности места; ни кусточка, ни травы, ни цветочка. Серые скалы, сурово нависнувши над рекою, глядели угрюмо и обдавали меня мертвящим холодом, который производил в членах моих оцепенение. И мнилось мне, что я нахожусь в преисподних ада, в самой утробе земли. Никогда, заметно, не бывает здесь и луча солнечного, а потому и нет признака никакой жизни. Ни мошки, ни комара, ни малого жучка, – царит полная смерть!…

Но и здесь, в безднах адовых, вспомнил я, по божественному Давиду, Бога и возвеселился. И здесь припомнилась мне Его священная песнь: камо пойду от Духа Твоего и от лица Твоего камо бежу; аще сниду во ад – Ты тамо еси (Пс.138,7-9). И другая: аще пойду посреде сени смертная, не убоюся зла, яко Ты со мною еси (Пс.22,4). И, как пророк Иона из чрева китова, возопил я всем сердцем моим о помиловании, чтобы извел меня Господь из сего чрева адова снова на свет, и молитва моя не осталась тщетною. Начал помалу возводиться к надежде избавления. Посидевши довольно и отдохнувши, стал смотреть, в которую сторону лучше идти. Виделось, что нужно было идти вниз по течению реки. Пошел, и смотрю удобного места вылезать на вершины гор. И когда увидел удобную лощинку, начал подниматься. К вечеру достиг довольно возвышенного места и расположился ночевать на прекрасной равнинке, покрытой зеленью и цветами и орошаемой источником воды. Место необыкновенно красивое, и ночь была восхитительно прекрасная; глубокая темнота покрывала всю страну и уравняла в безразличное состояние все неровности – (горы, холмы, пропасти); и что днем виделось, как волнующаяся поверхность моря, изрытая пропастями, холмами и оврагами – теперь все это, закрытое мраком, являло один вид. Мертвая повсюду тишина нарушалась плачевным криком тоскующей птицы (совы), которая, как лучше нельзя, согласуя душевному настроению пустынника, вместе – с ним плачет о лишении великого блага. Но сия безсознательно следуя общему закону всей твари, повинующейся суете, невольно сетует и плачет в ожидании, дондеже свободится от работы истления в свободу славы чад Божиих (Рим.8,20-21), а этот разумно скорбит, сетует и плачет о лишении небесного блаженства, что, расточивши отцовское наследие, изгнан от наследия святых на сторону далече и даже доселе в юдоли плачевной, питаясь рожцами свиней и прахом земли, бедственно и зле проводит житие свое вне отеческого дома.

 

Глава 29.

Мои впечатления и чувства, при зрении на небо, в темную ночь, среди Кавказских хребтов

Но во всю свою жизнь никогда и ничем я так не поражался, никакое явление в природе и ничто из ее видимых вещей не порождало во мне толико многочисленных и глубоких мыслей и не возвышало стремлений моего сердца к Творцу природы, как то, чтобы в темную ночь, при невозмутимой повсюду тишине, смотреть на небо, усыпанное несметными звездами.

Производимое сим видом чувство есть свойства безграничного, как и зримые небеса. Смотря в недоступную даль небес, видит человек, что в необъятных высотах воздушного пространства идет шествие славы Божией – тихо и величественно, но однако же вразумительно и внушительно, и слышатся небесно-дивные гимны в честь и славу Божественной и велелепной славы Всемогущего Бога, но не этим чувственным слухом, а слухом сердца, коему доступен бывает духовный мир, когда он, освободившись от впечатлений мира сего, делается способным к восприятию впечатлений горнего мира.

Воистину можно сказать, что ничего нет подобного во всей видимой природе дивному сему и преестественному зрелищу!… И видится, как будто бы здесь, в небесах, Господь особенно внятно явил славу творчества Своего более, чем где-нибудь во всей природе, видимой во всех концах земли.

Правда – и море, покоясь в недрах своих, поражает могуществом, сокрытой в нем силы, необъятным протяжением и множеством водяной стихии. Восход и заход солнца, – в тихий час утра и вечера, тоже восхищают душу в пренебесный мир к незаходимому Солнцу Правды. Семицветная радуга, положенная в облаках Создателем в показание того, что уже никогда не будет всемирного потопа, хотя не имеет существенности, но имеет вид прекрасный и очаровательный и напоминает о страшно великом бедствии, которому подвергся первобытный мир за грехи от Бога. И шумящая на горе дубрава, и ветром волнуемая нива, и все вообще творение Божие, в духовном разуме зримое, явственно показует следы Божии, Его невидимое присносущество, вечную славу и неисповедимые совершенства.

Но все это не так поразительно и внушительно, как небеса, коих вещание исходит во всю землю и глаголы их во все концы вселенные (Пс.18,5). Иная звезда, как бы преимуществуя над другими, горит полным и обильным светом, явственно превосходя прочие небесные светила полнотою света; в другой горит переливный свет подобно текущей реке, а в иной виден дрожащий свет, будто боязливо внутри себя движущийся. Многие звезды, за дальностью, едва видны. Они не более, как малейшие светлые точки. Только заметно, что от ярко горящих звезд находятся на неизмеримой высоте. Но все они, зажженные рукою Вседержителя, радостно, усердно и непрерывно творят свою всенощную службу в честь и славу неисповедимого Божия совершенства. Действительно, нет возможности и нельзя найти слов к точному выражению того впечатления и тех чувств, коими объемлется наша душа при виде сего торжественного, великолепного и ни с чем несравнимого зрелища!…

Прежде всего замечаем, что все наше духовное существо объемлется глубоким чувством благоговения к Создателю Своему, Которого грозное всемогущество, безпредельная власть и несравнимая слава так очевидно созерцаются в небесных высотах. Потом сердце наше поражается страхом, от сознания Божеского величия и Его безпредельной силы. Вся гордость наша смиряется, и человек хотя бы и не хотел, но невольно сознает свое всеконечное убожество, нищету и полное ничтожество в виду необъятного Божеского всемогущества.

Но при всем том, по сродству своего духа с Божественным, влечемся мы туда, внутренне слыша духовным инстинктом сердца, что там наша вечная жизнь! Там все святые угодники Божии – старшие во Христе братия наши.

Там Престол Вседержителя, окруженный неприступною славою, пред которым смежают очи пламенные Херувимы и Серафимы, и 24 старца полагают венцы своя, говоря: «достоин Ты, Господи, прияти славу и честь, и силу, ибо Ты сотворил все» (Откр.4,11).

Там Преблагословенная Владычица Богородица – Матерь Христа Бога нашего – ходатайствует о нашем вечном спасении: пред Сыном Своим и Богом нашим. Там Ангелы вопиют непрестанным гласом: Свят, Свят, Свят Господь Бог – Саваоф, полны суть небеса и земля славы Твоея!…

Там мир небесный и блаженная жизнь, где нет скорби, болезни и печалей, коими наполнена наша земная жизнь. Там свет лица Божия исполняет всех небожителей потоками небесного радования, там, на водах упокоения, пребывают все, благочестно пожившие и в вере во Христа отшедшии ко Господу отцы и братия наши. Там – упокоение всем потрудившимся за правду в животе сем! И наш дух влечется туда всею своею силою. Ибо от Бога исшел и к Нему хощет возвратитися, Иже и даде его (Еккл.12,7).

Но вот нам желалось бы узнать: что являют собою сии светящиися на небе безчисленные миры?!… Есть ли там жизнь, или они мертвы в существе своем?!… Но это сокрыто от нас, земнородных. Гадательно судим, что должна быть всенепременно и там полная жизнь и, конечно, лучшая, чем наша на земле. Ибо говорится, – и мы веруем – что Бог есть Творец безчисленных миров; а известно, что слово мир понимается не как мертвое вещество, а как совокупность живых существ, одаренных разнообразием жизненных способностей – во славу Всезиждителя – Бога, вся премудрости сотворшего.

Да и кроме того, нельзя придумать разумной причины, по которой бы нужно быть такому безчисленному множеству мертвых миров! Если все сотворено для славы Божией, то написано не мертви восхвалят Тя, Господи, но мы, живые . Только нельзя знать, какая именно там жизнь, потому что никому из живущих на земле не благоволил Господь открыть сего.

Не это ли суть те обители многи в доме Отца Небесного , о коих возвестил нам Спаситель наш во Священном Своем Евангелии (Ин.14,2). Приходят здесь на мысль слова святого апостола Павла, показующие различие будущего блаженства: ина слава солнцу, ина слава луне и ина слава звездам; звезда бо от звезды разнствует во славе, такожде же и в воскресении мертвых (1 Кор.15,41).

Итак, видя Божественное величие, в небесах явленное, земной зритель исполняется страхом и трепетом, повергается в прах пред неисповедимыми совершенствами Божиими и мнит себя быть пылю и пеплом. Правда, хотелось бы принять участие в безмолвных гимнах Божественного песнопения, войти своим грешным существом в среду шествия светозарных певцов славы Божией. Но увы! Насколько оказываешься мал и недостаточен к таковому предприятию, как червяк противу всесильного и грозного всемогущества Божия!…

Проснувшись утром, пробыл здесь немалое время, будучи исполнен необычных святых чувств от великолепного зрелища, принявши слухом сердца таинственное вещание, как нощь нощи возвещает разум (Пс.18,3). Потом начал восходить на горную высоту, которая показывалась высокою над головою, как бы наравне с облаками. Долго боролся и превозмогал великий труд подъема, каждый шаг был чувствителен и отзывался потрясением во всем теле, как знают это все, кои бывают в таковом упражнении. Но наконец достиг вершины шпиля и снова увидел себя превознесенным над всею землею. Обходя же прекрасную равнинную площадку горного шпиля, я нашел источник воды, бьющий фонтаном из-под камня, потом потоком протекающий небольшое пространство и низвергающийся в пропасть.

Еще, идя далее, внезапно был поражен ужасом и страхом… и все кости мои затрепетали от необычного зрелища… Удивленному взору моему представился обнаженный скелет мертвеца, благочинно лежащий под сению громаднейшей сосны. Увидевши сие, я пал на колени и сотворил усердную молитву ко Господу Иисусу Христу о упокоении усопшего раба Божия, коего имя Ему единому ведомо, и не только имя, но и все его дело, цель и намерение, и чего ради здесь он окончил свой временный живот.

Скончав молитву, обратился я к лежащему мертвецу. Конечно, подумал я, это никто другой, как один из пустынников, который, быв томим жаждою любви ко Господу Иисусу Христу, обрел это уединеннейшее, всецело удаленное от мира место. И здесь совершенно свободный от всех попечений мирских и забот века сего и его обычной суеты, и в мире и покое предал дух свой Господу Иисусу Христу, ради любви Которого и пришел в сию суровую страну. Блажен еси ты, брате , – сказал я ему в сердце своем, – честна кончина твоя и жребий твой со святыми; благополучно изшел ты из суетного мира и обрел себе блаженный покой и невозмутимую тишину на горной возвышенности. Воистину блажен путь, в онже отшел еси, брате, яко уготовася тебе место упокоения. Да будет в мире прах твой! Спи до радостного утра всеобщего воскресения!…

Утром, выкопавши могилу, закопал кости усопшего, сотворивши, по силам своим, надгробное пение.

И жил я на сем уединенном, возвышенном кургане две недели, наслаждаясь полным безмолвием, молитвою и зрением славы Божией, явленной в природе, которая воистину есть зерцало всемогущества Божия и величественный орган, немолчно воспевающий безконечные совершенства Божии. Конечно, только нужно с нашей стороны постараться, чтобы раскрыть в своей душе внутренний слух сердца, коему бывает слышна величественная гармония мироздания Божия.

 

Глава 30.

Изображение воздушных явлений

Находясь как бы в самом сердце Кавказских гор, во внутреннейшей, глубочайшей пустыне, где отсутствовала всякая суета века сего, а царствовала природа в своем полном естественном состоянии и являла силу свою в чудных явлениях воздушного мира, поколику можно было видеть земному страннику, зашедшему в ее таинственное лоно, всецело укрытое от всех людей века сего, я зрел как чувственными очами великое и дивное в природе, так и еще более внутренними очами сердца многохудожную премудрость Божию, и от видения твари восходил к познанию Творца.

Невозможно передать в точности, потому что не видевшему ни разу нельзя и представить, какие чудные, неизобразимо великолепные картины мгновенно составляются в воздухе между вершинами гор, в ущельях и в небесном пространстве. Часто облака как бы обнимаются, целуясь с горными шпилями, и бывает трудно их различить одни от других – так тесно они между собою сливаются. То несутся облака, как военные колесницы, грозным видом своим устрашая земного зрителя, робко смотрящего на чрезвычайное видение; другие облака спешат быстрейшим стремлением, якоже полки воинов на жестокую со врагами брань, а впереди их несется облако на подобие огненного столба, освещая им путь. Иные облака идут далеко медленнее и как бы шествием торжественным, но вид их, очертание и форма чудны и поразительны. Они подобятся величественным храмам и церквам. И сии сокрылись за высотами горных хребтов, яже к западу. Но вот воздушное пространство над горами наполнилось другим видением: облака приняли вид гор, обрывов, утесов и пропастей и летят с неимоверною быстротою, гонимые ветром над вершинами гор, с темным, суровым видом, они угрожают поразить и затопить всю землю, а впереди их идет важно и величаво светозарное облако, как Херувим, опоясанный золотистым поясом крестообразно, с огненным мечем, и все они несутся куда-то в даль по указанному пути, поражая земного зрителя безпримерною своею красотою.

Посмотрел я на правую сторону к востоку, – и был поражен страшным, необычайным зрелищем: облака приняли вид, как бы дивного престола, и он был окружен – воображалось мне – безчисленным воинством, и слышалось мне как будто бы согласное пение и блистательный свет исходил оттуда!… Но вдруг ударил гром, полился дождь, заблистала молния… в страхе и трепете я упал на колени и стал молиться Господу, да мимо идет от меня гнев Божий. И стояла вблизи меня великая каменная скала, и я силился войти внутрь ее, чтобы укрыться от страшного видения, но никак не мог, потому что скала меня не пустила.

Прошло немного времени, и я снова посмотрел туда, где был виден дивный престол, но его уже не было, а виднелись мрачные облака на том месте, наклоненные к земле, – и они плакали, проливая дождевые капли, конечно, о наших грехах. Вспомнил и я грехи свои великие и все свое недостоинство, ужаснулся сердцем и хотел погрузиться в утробу земли от страшных видений Божественного всемогущества, явленного в природе. Но нет места, могущего укрыть от взора Господа! Ибо Он Сам говорит: утаится ли кто в сокровенных, и Аз не узрю ли его? Еда небо и землю не Аз наполняю? (Иер.23,24).

И вот, по малом времени, все воздушные видения прекратились, все пространство воздуха очистилось от облаков, и между горными ущельями, с западной стороны, показалось заходящее солнце, которое лучами своими озарило внизу лежащие поляны. И я заметил с высоты своего шпиля множество волков – старых и малых, ревевших разными голосами.

Увидевши сие, я пришел в умиление и ощутил к ним в сердце своем великую жалость. Конечно, подумал я, звери сии просят от Создателя пищи себе. Как и написано в псалмах божественного Давида: вся к Тебе чают дати пищу во время свое… отверзшу Тебе руку всяческая исполнятся благости (Пс.103,27-28).

На другой день, когда в урочный час обыкновенно начинается воздушное в горах движение, я снова стал на месте своем близ великой скалы, зря вокруг.

И вот громадное облако покрыло собою все видимое пространство. Оно уравняло собою горы, и горние шпили, и пропасти, и равнинные места, – и вид его был, как вид безбрежного моря. Но по малом времени выше его показались другие многие облака. Они идут тихо, в чрезвычайной разноцветности, окрашенные голубым, красным и темным цветом; посреди же них видится облако на подобие креста и другие облака находятся вокруг сего креста, на подобие Ангельских Небесных чинов, все они величаво, торжественно и безмолвно идут куда-то вдаль, по указанному им свыше пути!…

Но окончилось и это видение, – показалось облако на подобие Сионской горы и ребра Северовы были вокруг его , и виделось другое некое облако на подобие венца, которым была украшена вершина горы; исполняя службу Божию, несутся они быстро и спешат куда-то далеко, движимые Божественным мановением.

Затем увидел я в необъятном пространстве воздушном безчисленное множество облаков, малыми группами рассыпанное по разным местам. Они были как стада овец и козлов, покоившихся на тучных пажитях, но подул ветер, и они пришли в движение, заходили, зашевелились, взад и вперед двигаясь и переходя друг чрез друга наподобие волн морских. После, показалось от восточной стороны светлое облако неисповедимой величины, оно тянулось тихо, постепенно закрывая собою горное пространство, как море в своей необъятности. Поверх его виднелось другое облако наподобие корабля, и идет сей корабль по безпредельному морю сему, и озаряет его вечерний свет золотистым светом, и плывет он в темно-синем оном океане, никтоже весть куда, и правится невидимой рукой, и спешит к пределу своему.

Но вдруг, с горных высот, быстрейшим движением вылетают орлы… и мчатся на своих могучих крыльях, радуются и веселятся, кувыркаются и купаются в сих воздушных волнах, как дельфины в море, и не познают места своего от великого стремления, взывая друг ко другу гласом радости во славу Всемогущего Бога, все премудростию сотворившего.

Другие облака, совокупившись вместе, идут во множестве своем, и они подобятся белому морю, которому не видно конца, и закрыли все горы Кавказские и проходили они торжественно, тихо и величественно, полные глубоких, великих и дивных дум, в бело-мраморном цвете, с частыми холмиками и с небольшими долинками. За ними показалось идущим светлое облако, как бы подобие иерарха, облаченного в золотую ризу, и оно тоже шло тихо, медленно, то поднимаясь вверх, то опускаясь вниз, с наклоненною головой, в молчании, с распростертыми ризами, вечерним светом озаряемое, и грядет торжественно на запад солнца к покою своему, ему Богом указанному.

Все сие видя, рассматривая и удивляясь, я пришел в состояние духовной восторженности, страха и благоговения к Отцу природы и Всемогущему Создателю всяческих; вспомнил свою греховную жизнь и пришел в крайнее сожаление о том, почему я не стремился в жизни своей к цели, указанной Богом человеку на земле, но зле поживши во страстях, соделался неспособным проникать в тайны мироздания Божия, усматривать в нем следы Божии, а отсюда восходить к чистейшей и пламенной любви Создателя Своего. При таком зрелище, поразившем все мои душевные чувства, я не мог далее сохранять своего обычного состояния, но пришел в изнеможение, расслабел всеми членами, упал на землю и лежал, как мертвый, долгое время.

Но вдруг зашумел сильный втер, полился дождь, загремел гром, засверкала молния – я поднялся в страхе и вижу, что облака пришли в смятение, начали метаться то в ту, то в другую сторону, сделали брань между собою и ожесточенную борьбу, но вскорости остановились каждое на своем месте, выстроились в ряды, как полк военный противу полка, и когда он слышит звук трубы своего полководца, чтобы наступать на брань. Так же и облака, слыша голос Создателя своего, готовы бранию наступить на землю и затопить грешный род человеческий, ибо переполнилась мера греха, и всяк прилежно помышляет на злое от юности своея . От сильного грома шел звук по всем горам, пропастям, долинам: горы, вертепы обратились в смешанный гул, который, разливаясь, был похожим на плач, – и застонала вся страна, как мать, пораженная во утробу свою множеством смертоносных стрел. Я преклонился на камень от сильного страха и ожидал себе смерти. Но, по малом времени, приподнявшись, увидел, что облака стали наряду с горами и шпилями, а другие опустились ниже и уравнялись с темным лесом, тянулись цепью от запада к востоку в печальном и тоскливом виде, как бы плакали и рыдали о безмерных грехах человеческого рода. Я и сам пришел в крайнее умиление духа и начал молиться Господу о себе и о всем роде человеческом, чтоб милость сотворил со всеми нами, от юности повинными всяким грехам, и зло сидит в нас, как прирожденная сила природы, и мы не можем победить его при всем нашем старании, если не Сам Господь всемогущею Своею волею и силою очистит нас от грех наших.

Молитва меня облегчила, весело стало на сердце, и радостно обозрелся я на все стороны, вокруг себя. Все было торжественно, тихо, величественно и безмолвно. Природа в молчании, тишине и совершенном безмятежии внимала страшному присутствию Всемогущего Бога и не смела нарушить тишины и малым шелестом древесного листка. Я и сам вошел в глубины духа и таинственно созерцал Божие бытие и причащался в эти блаженные минуты высшей жизни и вкушал радость спасения, хотя, конечно, только в предобручении своего чувства. Вокруг меня не было никого, одна природа обнимала меня сладкими объятиями, полными духовного мира и глубокого чувства. И вот я, из самого лона ее, как дитя на груди матери, пил живые струи истинной жизни, причастной живому ошущению Божества, Коего всегда ищет наша душа как единого истинного блага, в чем только и есть ее вечный живот и блаженство. Но этого возвышенного состояния душе нельзя найти посреди мира, погруженного в суету и земные попечения. Это принадлежит житию, отрешенному от всего земного.

А я все стоял на высоком оном шпиле, превыше всех гор и виделась мне на западе, между утесами, знаменитая, в здешнем краю, долина Елеофанская, откуда вытекают три реки: Думбай, Аманоус и Олебек, а позади их виделся шпиль, называемый Белоалакская гора. Он возносит свою главу выше всех хребтов и гор, наравне с облаками.

И стоит он уже многие тысячи лет, и все думает одну думу свою – думу крепкую и великую: о Божиих судьбах . Чего ради люди на свете живут, и почто они так плохо Господа чтут; возлюбили сей суетный век и его прелестные блага, совершенно забывши свой вечный живот, им Богом обещанный. А вот я, говорит, и не почтен славою образа Божия и не имею в себе высоких даров – свободы и разума, – а творю непрерывно Божию службу – и ночью, и днем – уже не одну тысячу лет; стою неусыпно на страже своей, мне от Бога назначенной.

Вид его, как вид великого и храброго полководца, и он выступил одною ногою вперед и стоит неподвижно с суровым, строгим видом уже многое множество лет, с наклоненной головой к востоку, и безмолвно возносит хвалу Творцу Небесному, и воссылает песнь новую Троице Единосущной и Нераздельной.

Да не будет предосудительно мне сказать здесь кое-что от личного своего опыта.

Если безмолвие вообще составляет для духа нашего необходимую стихию, в которой он имеет свою внутреннюю жизнь, свое движение и развитие, то тем более оно видится во всей своей ненарушимости, полноте и необъясненности в горах Кавказа, посреди девственной природы, где нет ничего отвлекающего от Бога, а напротив все к Нему располагает и привлекает. И вот, от избытка восторгом пламенеющего сердца своего, мы скажем то, что на себе испытали: «горы, горы Кавказа! Как вы поражаете зрителя своим чудным, торжественным видом!… Величеством своего расположения, пространством, мерностью и красотою!… И нет возможности изобразить в письмени вас, как великое зрелище рук Божиих; нарисовать вашу красоту горных хребтов; передать мысли и чувства, кои вы производите!… При виде вашем мысли невольно стремятся к небу; в сердце слышится сильное движение высших чувств, и житель пустыни удобно входит в область духовной жизни. Горы сии, как Престолы Божии, на них же почивает Всевышний Господь. А известно, что все сродное стремится к подобному себе, так и дух наш, превитая по горам, яко птица (Пс.10,1), удобно возносится от высоты гор на небеса к Престолу Вседержителя.

Именно здесь, можно сказать, есть школа премудрости Божией: все здесь зримое находится в своем естественном, неповрежденном виде. Как-то ближе слышится присутствие Божества, глубже чувствуется вся суетность мира сего, во зле лежащего; слышнее выступает в душе глубочайшая потребность нашей духовной природы – единения с Творцом. Душа сама собою стремится к Богу, и сердечная молитва ко Господу Иисусу Христу вступает в свои законные пределы и разливается, как море, в своей безграничности. Только здесь становится понятным, – почему святые отцы, великие мудрецы и люди с глубоким умом всегда искали уединения – и только здесь могли находить удовлетворение возвышенным порывам и глубоким созерцаниям своих великих умов.

Здесь они проникали в тайны творения Божия, осязали сердцем невидимый мир, который был для них, как бы видимая, стоящая пред глазами действительность; отверзались их духовные очи – и они входили в непосредственное общение с духовным миром. И потому всякая боголюбивая душа необходимо любит безмолвие: ибо оно есть присутствие Божества . Отсюда понятными становились и сами собою пришли на память вдохновенные слова святителя Григория Богослова, когда он, отягощенный жизнью в многолюдном Константинополе, занимая кафедру патриарха, горел духом улететь из города, как птица, в пустынные места, и пламенное желание свое выразил в безсмертных словах.

«Почему я не горлица и не имею крыл, чтобы мне улететь куда-либо от зол сей коловратной жизни? В пустынной пещере один поселился бы я и остаток дней своих провел бы со зверьми, – с ними скоре, нежели с людьми, можно ужиться: там жизнь моя протекла бы в мире и спокойствии без всех забот и печалей. Или, превосходя безсловесных тварей умом, способным познавать Божество и от перси земной возносится на небо, я, в безмолвном уединении, стал бы собирать лучи света вечного и, воодушевляемый любовию к ближним, взойдя на возвышенное место, вещал бы оттоле, сии слова во услышание всех земнородных:

Смертные, рожденные от плоти и крови! Если вы не что иное как прах, возметаемый ветром, как жертва, обреченная смерти, то почто ваш дух доселе скитается по земле, гоняясь за призраками тленного счастья. Воззрите со мною, который, по благости Божией, испытал уже много доброго и худого в жизни сей, – на все вас окружающее и вы согласитесь, что все в мире сем суета и крушение духа.

Иной славится исполинскою силою и своим ростом, и дородством приводит в удивление соседей; другой величался отличною красотою и на него, как на румяную весну, обращались всех взоры и души.

Один мужеством и храбростью на войне не уступал свирепому Арею [непобедимый богатырь]; другой гремел на ристалище; третий поставлял славу свою в том, чтобы сделаться искусным ловчим и поражать зверей острою медью; четвертый сидел за столом, обремененным яствами и напитками; в угождение прихотливому чреву его и воздух и земля, и море приносили богатые дары. Но что же теперь?! С наступлением старости все сие как сон пролетело; силы телесные ослабели, лицо обезобразилось глубокими морщинами; никакое удовольствие не льстит более чувствам; и дряхлое тело, одною ногою ступив уже во гроб, подклоняет главу свою под секиру смерти. Подобным образом иной гордится знанием многих наук; другой знаменитости своего рода, или достоинством, приобретенным собственными заслугами. Тот занимает первое место в народном собрании, – и одно его слово служит для всех прочих законом; другой, преданный корыстолюбию, копит сокровища и непрестанно заботится об умножении оных. Одному лестно носить на себе звание судии и решать спорные дела по собственному произволу; другой, облеченный в порфиру, с челом вознесенным, предписывает законы вселенной и, кажется, с пренебрежением смотрит на недосягаемые вершины самого неба. И о, бедные! Напрасно они столь далеко простирают надежды свои и думают, что слава их безсмертна! Она существует до тех пор, пока мы живем; после, обратившись в прах, мы все сравняемся между собою: подданные с царями, просящие милостыню с владетелями несметных сокровищ. Всех нас покроет один мрак, заключит одна могила; и если смерть сильных земли имеет какое преимущество пред общею всем другим смертию, то разве то, что погребение их совершается с пышными обрядами, что над прахом их поставляется великолепный памятник и что имена их остаются иссеченными на мраморе…

Ах! рано или поздно, но всем, наконец, принадлежит одинаковый жребий; каждый, по неизбежному определению природы, оставит по себе во гробе истлевшие кости и безобразный, червями объеденный, череп. В сем мрачном жилище гордость уже не существует, злополучная бедность уже не стонет под бременем трудов и бедствия; там нет уже ни гнусной клеветы, ни мести кровожадной, ни подлого обмана, ни алчного корыстолюбия. Все сие смерть зарывает с ними в землю и хранит в ней до того великого дня, когда, снова восставши из гробов, мы предстанем на суд Божий с своими делами. Я прошел уже весьма далекий путь жизни и стою теперь в преддверии гроба.

Не любите мира, ни того, что в мире, избегайте сетей, расставляемых вам исконным врагом и губителем нашего рода. Обратите все желания свои на небо – к вечному Царству, – туда, где чистейшие духи окружают неизреченно светлый престол Триединого Бога. Пусть неведущие Бога, вращаясь, подобно катящемуся шару, обращаются то к тем, то к другим предметам и гоняются за пагубными удовольствиями. Пусть, имея очи, покрытые мраком, они ищут робкою ногою пути и ощупью касаются стен и дверей, растворенных врагом нашим, дабы уловлять несчастных в свои заклепы».

Не ушел бы я с кургана сего даже до смерти своей, но, за неимением пищи, принужден был и не хотя оставить сию духовную кафедру небесного любомудрия. Странствуя здесь между горами и пропастями, по ущельям, дебрям и по горным уступам, в едва проходимых расселинах, провел я не малое время: приходилось ночевать иногда на горной возвышенности, а кругом были равнинные места, и ночью слышалось присутствие безчисленного множества зверей, которые стадами паслись – каждое в своем месте, и особенно от других. Они поражали чрезвычайною своею многочисленностью. И удивительно! Какая несметная сила животных скрывается в горах, питается, размножается и живет, никто про нее не знает, разве какой охотник проникнет сюда, но и, убивши, отсюда вынести не возможет.

 

Глава 31.

Вид гор осенью, в пустынных дебрях Кавказа, со слов пустынника

Живущу мне в горах далеких и безлюдных и, по силе возможности, внимающу своему внутреннему состоянию, яже ко спасению души, некогда нашло на меня уныние, которое, по признанию святых отцов и опыту каждого пустынника, есть смерть души, состояние нестерпимого томления, скуки и отчаяния. Тогда человек погружается во дно адово и ничем, даже и мало, не может себя успокоить, так что, по словам святых отцов, если бы Господь, в скорости не прекращал сего невыносимого состояния, то непременно бы люди помирали от него.

В такое-то безотрадное время, в тихий час вечера, спустился я с высокого утеса на котором находится моя с послушником келлия – ниже, по склону к речке Куначкир, – и сел на маленькой и прекрасной площадке, уютно лежащей на страшном обрыве над р.Куначкир. Приятная прохлада как от зелени, так и от леса, стоявшего вокруг меня, во все стороны – мелкого и крупного – повеяла на меня отрадою и успокоением.

И смотрю вниз по реке и вверх ее: неизобразимая картина много художной премудрости Божией!…

Суровая и недружелюбная осень уже успела наложить на природу мертвящую руку свою. Листва на деревах потеряла свой естественный цвет и окрасилась оттенками всевозможных цветов, кои в разнообразии своем являют столь дивную и поразительную картину, что налагают молчание на движение мысли, наполняя сердце живейшими чувствами любви и благоговения к великому Художнику и Правителю мира, так очевидно и наглядно проявившему повсюду чудные следы Своего творчества, премудрости, благости и неусыпного промысла, от зрения коих человек действительно приходит в познание Творца своего и Отца природы.

Вот по ближайшему склону горы, покрытому чернолесьем, стоят по всему пространству лиственные деревья в прекрасном разнообразии, они от действия мороза превратили гору в очаровательную картину живописи, которая недоступна кисти ни единого на земле художника, как дело рук Божиих.

Рядом с нею видна котловина, еще более поражающая яркостью всевозможных цветов. Далее – громадный склон горы, спускающийся от вершины шпиля к реке правильными уступами, и тоже, по всему его протяжению, во все стороны, видится чрезвычайное смешение блистающих красок. Каждое дерево, пораженное морозом, изменило свою обычную зеленую листву в краску, свойственную своей природе… И куда не взглянешь – вверх, и вниз, и в стороны – все склоны гор блистают роскошью цветистого убранства неизобразимой красоты. Суровая и мертвящая осень видимо теперь вступила в спор с румяною весною, неистощимою в силе растительности.

И как сия, богатая цветущею красою, прекрасная весна великолепно украшает лицо земли изяществом нарядного убранства, показуя ее, как невесту, убранную к венцу, так и осень явила силу свою, украсивши горы убранством цветистого наряда.

Но великая разница слышится в чувствах сердечных при виде убранства природы красою цветов весною и осенью. Как бы ни были ярки и поразительны краски листвы осенью, пораженных морозом дерев, они кратковременны. Вот пройдет дождь, подует ветер и враз все великолепие пропадет, останутся лишь голые стволы дерев – черные, как скелет мертвеца, а другие бледные, как ланиты его. Этот вид осенней красоты напоминает вдовствующую царицу, украсившую себя пред смертью в венчальное убранство.

Но увы! Оно не принесет радости, а лишь скорбь о невозвратно протекших днях счастливой жизни!…

Так и теперь – скорбное чувство печалит душу о скоротечности красот земных. Все пройдет, а останется лишь одна наша душа и ее дела – добрые и злые, и с ними она пойдет в будущий век, на Божий суд.

Так окончилось на сей раз зрение мною осенней природы, которая, изменивши вид лиственных дерев в красивое разнообразие, хвойные дерева оставила в ненарушимой суровости и в своем обычном виде, который своею мрачностью производил тяжелое впечатление, согласное с осенним временем, а пожалуй и с постоянным настроением души жителя пустыни.

 

Глава 32.

Вид тех же гор в зимнее время

Совсем другой вид являют горы и вся горная страна во время зимы. Храня свой обычный, величественный вид и мысль о Божием всемогуществе, они – облеклись теперь в белые ризы и стоят, как неусыпные стражи дома Божия, неизменно исполняя свое, назначенное им от Господа, служение Ему. Не воздремлют, ниже уснут они, бодро стоят на своей всегдашней страже, не имея смены и не зная усталости.

Своими высокими вершинами он указует нам наше горнее Отечество; неизменностью своего положения научают нас также верно, усердно (и неуклонно) служить Господу Богу во всю свою жизнь – и ночью и днем. На них теперь не видно нигде и малого признака жизни, а между тем они возбуждают мысль к деятельности размышлением о свойствах Божиих; бытием своим дают свидетельство о Боге, как Творце своем, являя Его всемогущество, вседержавную власть и силу, Его неусыпный промысел о всем сущем, благость и прочее. Правду сказал святой апостол, что невидимые Божии совершенства и Его присносущная сила усматриваются нами в делах Его творения (Рим.1,20). По делу виден художник. Если так дивны, величественны, неизобразимы дела Божии, то каков же должен быть Творец оных? – Безпредельный, неограниченный, всемогущий и вездесущий – Царь царьствующих и Господь господствующих!…

Чем ближе к весне подходит зимнее время, тем наше в горах пребывание становится радостнее и утешительнее. Начинают дуть ветры теплые, благорастворенные; солнце более яркими и живительными лучами нагревает воздух и долее медлит в продолжении дня. – Утром, вечером и в полдень в горах разнообразие. В каждое из сих времен видится особая картина гор, но всегда торжественная, величественная, поражающая и неизобразимая, словом – она неотразимо вливает в сердце ощущение Божия присутствия, страх и благоговение и свое полное, всеконечное ничтожество пред явною очевидностию Божиих дел, свидетельствующих о Его бытии и о безконечных Его совершенствах. Горы, своею страшною громадностью, величиною своего протяжения и высотою шпилей своих, превыше облаков, показуются, яко престолы Божии, на них же почивает Вседержитель. Видение дивное, возвышающее ум и сердце из уровня обыденной жизни.

Утром, когда еще нет солнца, поздно выходящего из-за гор, они, обыкновенно, видятся покрытыми погребальным саваном; в это время почти всегда дует холодный и резкий втер, и суровое состояние воздуха, неблагоприятно действуя на телесное ощущение, не располагает духовные силы к свойственному им движению – зреть Бога, сущего во всей твари, а потому спешим в сию пору укрыться в хату – в теплоту и покой.

Но вот вышел я в полдень на край скалы, где наша обитель, высоко над уровнем речки. Ослепительные лучи солнца, сливаясь с белизною снега, не дают возможности смотреть на горы. Они обратились как бы в море света, блеска и нестерпимого сияния. Зрелище чудное и величественное!… Если такое поражающее сияние происходит от тварного света, то каков же должен быть Свет несозданный?!… Свет присносущный, первовечный Свет Божества!…

И вот от твари опять человек возносится к Творцу и познает силу Божию и Его совершенства.

 

Глава 33.

Другие мои путешествия по горам Кавказа и разные случаи и приключения во время их со мною бывшие

Немало было всего – скорбного и радостного, в чем осязательно можно видеть неусыпный промысел Божий, бдительно охраняющий пустынника от всего вредного, на всех стезях его труднической жизни, как и уверяют о сем в своих писаниях святые отцы, по благоволению Божию проходившие эту жизнь в горах, вертепах и пропастях земных. Много было и смертных случаев, но многомилостивый Господь, по обычной Своей благости, всегда избавлял меня рукою крепкою и мышцею высокою.

В самом начале моего пустынножительства, как только мы вдвоем с товарищем весною пришли в Нагиб – пустыню удаленную и безлюдную, где в то время не было никого, кроме диких зверей всевозможной породы, кои, не будучи никем тревожимы, в великом множестве, небоязненно и спокойно разгуливали большими стадами по тучным долинам пустынного Нагиба.

Сделали мы себе балаган около могилы отца Тита. Это был, можно сказать, в наши времена 1-й пустынник Кавказских гор. За год пред сим он ушел из Нового Афона и здесь, в совершенном безмолвии и удалении от людей, окончил свою страдальческую жизнь, проживши здесь только полгода.

Товарищ мой тотчас же ушел, – и я остался совершенно один, так что теперь в окружности меня на целую сотню верст не было ни одного человека.

Раз, вечером, сижу в балагане, в молитвенном расположении духа, повсюду мертвая тишина. Солнце, завершая свой обычный путь дневной, было уже низко, как вдруг раздался, в правой стороне от меня, на верху горы, ужасный рев зверя, как рыкание льва, – и раскатами разлился по долинам Нагиба. Морозом обдало все мое тело, и от страха я затрепетал. Сразу понял я, что это был кровожадный барс, который, почуя человека во владениях своей области, употребляет усилия изгнать его. Спустя несколько времени послышался рев ниже по склону горы, потом и еще ниже и ниже… Видимо, что зверь прыжками спускался на низ, приближаясь ко мне – все ближе и ближе… Неисповедимый страх поразил меня всеконечно, и, как мертвый, я лежал неподвижно, в чаянии неминуемой кончины. Защиты искать было негде, да и балаган был настолько мал, что ноги мои были снаружи.

Я обратился к небесной помощи Всемогущего Бога – и молитва моя не осталась тщетною, ибо твердо я помнил слово мудрых мужей, что никогда не оставляет Господь человека в нужде его.

И действительно, – зверь, опустившись на подошву долины, немалое время лютовал, бегая с неистовством и яростью в окружности моего балагана… и виден был мною на полянах, недалеких от моего места. Но видно было, что сила Божия никак не допускала его броситься на меня и растерзать, а я все продолжал молиться в сердце своем ко Господу Богу о помиловании. Наконец, истощивши все усилия, зверь поворотил в сторону и, как бы гонимый бичами, бежал в глубину лесов с неимоверною скоростью оглашая ужасным ревом всю окрестную страну так, что в скорости его рев едва был слышен по отдаленности. И так, милостию Божиею, миновалась смертная опасность.

Другой случай был такого свойства: пришлось мне возвращаться из мирского селения «Веселой», после приобщения Святых Христовых Таин, в свое отшельническое местопребывание – в тот же Нагиб; дороги туда, как теперь, тогда не было; я пробирался косогором с неимоверным трудом по дремучему лесу, переходя овраги и пропасти, перелазя скалы и утесы. И когда был в половине пути, вдруг погода переменилась: повалил снег, полился дождь, загудел ветер; заколебался лес, великим шумом наполняя воздух; вся природа пришла в движение, как бы отмщение творя человеку за грех его.

Я сел, весь мокрый до костей, не имея сил идти далее. Между тем наступал вечер, – и ужасающая мгла налегала на лес; ветер, гоня по ущельям снежные клубы, какими-то страшными привидениями еще более и как бы до конца устрашал мой дух. Смертный страх оковал меня, и ужас проник все мое существо; помощи ждать было неоткуда – смерть неминуемая: я должен был застыть. Но мне сильно не хотелось умирать: во-первых, при полном сознании и совершенной неожиданности, а главное, при сильном желании еще жить и потрудиться, ради вечного спасения, в подвигах и лишениях пустынного жития. Встану и буду идти… но сделаю шагов десять… падаю на землю в изнеможении, потому что и сумка на плечах была у меня, по обычаю нашей жизни, более пуда. Так бился я, падая и вставая, пока наступила совершенная темнота. Выбившись из сил, лег я на землю весь мокрый, не имея никакой надежды остаться в живых. И так, лежал покрытый снегом, в несказанном страдании до самого утра.

Но волею Всемогущего Бога, воскрешающего мертвых и подающего дыхание всякой твари, остался живым. Только ноги и руки застыли, и невозможно было стать на ноги. Поэтому, немалое время я полз на животе, пока мало-помалу пришли в оживление застывшие члены. И так, двигаясь помалу, с великим трудом, едва достиг своей келлии, где и поправился, воздавая сердечное благодарение всеблагому Промыслу Отца Небесного, не оставляющему нас в нуждах наших.

Еще раз пришлось мне переходить Псебайский перевал. Для этого требовалось времени, по моим силам, не менее трех дней. К вечеру другого дня, когда я, раз перешедши Черную речку, приближался к вершине ее, где нужно было переходить ее вторично, ударил проливной дождь, подул сильный втер, опустилась глубокая тьма и покрыла всю страну. Идти далее прекратилась всякая возможность, сел я под дерево, весь мокрый, как бы по горло в воде. Около полуночи, – слышу – идет медведь; почуявши меня носом, подошел ко мне любезно и как бы сострадательно обнюхал меня всего – и спокойно пошел далее, своим преднамеренным путем, не чувствуя никакого злострадания от лютости непогодной. Позавидовал я, грешный, сему дубравному зверю, что он ни во что вменяет жестокое злострадание, от которого человек нередко помирает.

Утром, подошедши к реке, с ужасом заметил, что ее перейти нельзя: она наводнилась и представляла взору видение ужасающее: бежала с быстротою стрелы и несла своим движением большие камни. Что тут оставалось делать?!… И ждать нечего, потому что здесь никто из людей не будет ни идти, ни ехать, да кроме того, и хлеба у меня в сумке было только на раз поесть. Находясь в затруднительном положении, пред неодолимою преградою, я снова, по необходимости, хотя бы и не хотел, должен был обратиться к небесной помощи Всемогущего Бога. И вот осязательное доказательство тому, что пустынная жизнь в этих, и подобных этому случаях, имеют несравненное превосходство пред другими видами духовной жизни именно тем, что поневоле принуждает человека обращаться к Господу с молитвою о помощи, которую всенепременно получив, воочию убеждается как в безконечном милосердии Божием, так и в неусыпном промысле Божием, непрестанно о каждом из нас пекущемся.

Пришли мне на память, как бы сами собою, воодушевительные слова великого во отцах, наставника пустынножителей – святого Исаака Сирского: вера в Бога делает человека сыном Божиим и что он самовластно тогда распоряжается всяким тварным естеством. Вере дана возможность творить новую тварь, – и она действительно показала миру чудеса Божии: шествовала по хребту моря, как по суше, и входила в огонь, не терпя никакого вреда; да и, кроме того, Сам Господь говорит: вся возможно верующему . Помолился я Господу Богу и Его Преблагословенной Матери, всему миру усердной Заступнице, несомненно веруя в сердце своем, что никогда не оставляет Он нас грешных. Призвал на помощь и скорого в бедах помощника святителя Христова Николая, оградил крестным знамением и себя и страшное для взора водное стремление, взял в руки длинную палку и безстрашно вошел в глубину реки. Вода была по самую грудь, и, по естественному положению дела, мне никак нельзя было удержаться на ногах, но быть снесенным водой и разбитым о камни, как и пострадали от этого самого многие из наших пустыников в разные времена.

Но сила Божия чудесно удержала меня посреди бушующей стихии, я устоял, как скала посреди ужасного напора воды, безтрудно перешел смертную опасность и, по обычаю своему, воздал сердечное благодарение Жизнодавцу Богу, творящему всегда великие и преславные дела.

Много раз заблуждаясь в дебрях, подвергался опасности смерти от неимения воды. Однажды шел посетить братию, жившую в верховьях реки Мзынта. По случаю наступившего тумана, сбился с дороги и зашел в непроходимую дебрь, где лазил, ища из нее выхода, до самого вечера, но только все более заходил в стремнины и пропасти; от крайнего истощения наступила смертельная истома. Лег я на землю, не чаявши быть живым, потому что внутренность моя горела от нестерпимой жажды, как бы палимая огнем, и я терпел неисповедимые страдания. Увидевши себя в великой беде, угрожавшей неминуемою смертью, я обратился к небесной помощи. Стал молиться к Жизнодавцу Господу, как не молился никогда: усердно, пламенно, неотступно: жажда прекратилась, почувствовал в себе оживление сил, и тем миновалась смертная опасность.

Ночь эту, помню, провел на высочайшей горе и в духовном состоянии и в молитвенном ко Господу восторжении духа. Ночь была лунная, тихая, прекрасная. Природа приносила обычную службу Творцу Своему, безмолвно прославляя Его безконечные совершенства. Соседние шпили горные стояли как-то угрюмо и молчаливо, некоторые из них были покрыты лесом, и мрачный вид их, как бы таинственная область незримого мира, поражали душу впечатлением чего-то сокровенного, непроницаемого, но полного жизни и деятельности, никому же ведомой: все равно как укрыта в человеке и духовная жизнь от взора людского, а движется в сердце его, зримая единому Богу.

Внизу, на полянах, раздавалось веселое пение травяных кузнечиков. Эти неусыпные певцы Божественной славы настолько усердны в исполнении своей обязанности, что решительно во всю ночь ни на минуту не престанут от дела своего, наполняя воздух неподражаемым сладкозвучием.

Здесь воистину видится Божия премудрость! Травяная казявочка – самомалейшая… и производит такой прекрасный орган пения, какого не может создать никакое искусство человеческое, никакой мудрец или художник, а им вторили болотные лягушки, коих безчисленные голоса, во множестве разнообразия своего, дружным и торжественным хором разносились между вершинами гор. И это наполняло душу восторгом чистейшего удовольствия, какое испытывает душа вообще от действия на нее всего прекрасного. Вдали виднелось Черное море. Оно величественно покоилось в лоне своем, как бы могучий исполин отдыхал после ратного дела. Луна освещала его поверхность бледным светом. Изредка видны были черные точки. Это проходили пароходы.

Вид моря приводил душу в состояние мира, тишины и спокойствия и производил впечатление радостнотворное и отрадное, а в ум рождал мысли глубокие и разнообразные. Смотря на сие, приходило на память и оное житейское море, воздвизаемое напастей бурею. И как сие после страшной бури и волнения, когда волны его восходят до небес и нисходят до бездн, теперь мирно и немятежно, так бывает и с человеком: после мятежа страстей наступает духовная тишина и небесное спокойствие; конечно, когда он старается, по силам своим, о спасении своем. На небе полная луна, вытекая из-за гор, серебристым светом заливала окрестность.

Сидя на верху горы, превыше всего дольнего мира, который, без сомнения, в это время весь был погружен в сон, я снова зрел духовными очами сердца многохудожную премудрость Божию, так щедро явленную в видимой природе.

Припоминались мне дивные слова высокого ума человеческого, как-то давно читанные, и что в них там изображено в слове, то самое теперь мне виделось на деле: «глубокая печаль об утрате какого-то блаженства проходит по всему царству бытия, и невнятная в низшей области творения с каждою степенью выше становится вразумительнее и, наконец, в Святом Предании получает свое настоящее истолкование. Уныло воют ветры, рокочут воды морей, растения всею жизнию своею выражают жажду жизни и света, и в этой жажде истощаются и умирают, животные оглашают воздух то жалостными песнями, то криками ярости; народы передают друг другу повесть о золотом веке, о каком-то преступлении, о вторжении зла и, наконец, Священное бытописание ясно говорит, что человек был блажен и безсмертен, но потерял и то и другое преступлением заповеди Божией».

«Бог единый Источник жизни для всякой твари, а особливо для человека. Человек не мог жить безсмертною жизнию, не почерпая ее из приснотекущего Источника, но почерпать не мог, не погружая себя, подобно сосуду, смиренным послушанием и любовью в волю Божию. По сему повиновение воле Божией бывает вместе восприятием в себя жизни Божественной – самая жизнь; напротив – преслушание воле Божией есть вместе удаление от Источника жизни – смерть. Пока первый человек не нарушал заповеди Божией, он вкушал от плодов древа жизни и был безсмертен. Гордый дух вложил в сердце его искру самовозношения и непокорности, – и он свергнул с себя иго разума и воли Божией. Тогда Источник жизни удалился от него, – и в нем открылась неутолимая и с каждым возрастом усиливающаяся жажда потерянного блага, которая ищет ли утоления в чувственном мире или в духовном, – в том и другом случае влечет душу из круга телесной жизни в вечность» (из Сборника Киевской Академии).

Раз с сумкою упал в пропасть, и если б не повис на дереве, то разбился бы до смерти. Едва вылез оттуда весь облитый кровью. Немалое время находился от того в болезни.

Было и многое другое, но чтобы протяжением речи не утрудить внимания, нужно покрыть молчанием все прочие случаи, бывшие со мною в жизни. Конец же сего слова тот, что во всех приключениях и смертных опасностях дивно и вышеестественно всегда хранила меня всемогущая десница Вышнего. Так что вполне сбылось на мне слово Священного Писания: сице, глаголет Господь Бог, Святый Израилев, Аз пред тобою предъиду, врата медные сокрушу, верии адовы сотру, горы уровняю и стропотные пути гладкими сделаю . Или, как гласит другое изречение Священного Писания: не бойся! Сыне Мой Иакове, рабе Мой Израилю, не бойся! Яко избавих тя, прозвах тя именем Моим, яко Мой еси ты. И аще проходиши сквозе воду – с тобою есмь, и реки не покроют тебя, и аще сквозь огонь пройдеши, не сожжешися и пламень не попалит тебя. Яко Аз Господь Бог твой, Святый Израилев, спасаяй тя (Ис.41,8-10).

И действительно, по слову святого Исаака Сирского, нигде человек так явственно и осязательно не увидит над собою чудный промысел Божий, как в пустыне, в стране, лишенной всякого человеческого утешения, в трудных обстоятельствах жизни, где не может помочь никакая земная сила; здесь всегда царственно и господственно являет Господь силу Свою и простирает Свою спасающую десницу. О сем промысле Божием прекрасно и чудно рассуждает святой Исаак Сирский духовными очами своего сердца, ежечасно видевший его в своем пустынном безмолвии.

 

Глава 34.

Похвала Кавказской пустыне. Что нужно иметь тому, кто желает жить в пустыне. В чем состоит внутреннее содержание этой жизни

Говоря о пустыне и о жизни в ней, говорим отнюдь не для всех, а только для некоторых из нас, имеющих в душах своих семя этой жизни, то есть прирожденную наклонность к уединению, молчанию, удалению от людей – вообще способность к сосредоточенной, внутренней жизни. А это, как известно, есть особенный класс людей, не совсем похожий на прочих. Большинство людей живет во вне, а разумный пустынник пребывает внутрь себя, храня чистые помыслы ума своего и святые чувства сердца; стоит пред лицом Бога, Которого и зрит по среде сердца своего, как говорит о себе святой пророк Илия: жив Господь сил, Ему же предстою днесь (3 Цар.18,15).

Для того, чтобы жить с пользою в пустыне, необходимо предварительно ознакомится со всем ходом монашеской жизни: узнать ее уставы и все положения, совершение служб, и быть опытным во всех делах монашеской жизни и во всем в ней поведении. Но и это все еще есть только внешнее, как ограда для церкви, потому что еще более нужно быть искусным в мысленной брани обладать умением поборать вражеские помыслы, оружием к побеждению коих служит Иисусова молитва, обучение коей необходимо должно быть начато далеко до вступления в пустыню и доведено, по крайней мере, до половины ее преуспеяния.

Нужно познать свою крайне решительную немощь во всем, касающемся духовного дела и вообще всего, что относится к созиданию нашего спасения и, по мере сего сознания, крепко восчувствовать всю нужду и совершенную необходимость в Божией помощи и просить ее всем сердцем и всею крепостию своих сил – в несомненной надежде, что хотением не хотящий смерти грешника (Иез.33,11), Господь никогда не презрит молитву молящегося, как и Сам говорит Он во Священном Своем Евангелии: всяк просяй приемлет, ищущий находит и стучащему отворится (Мф.7,8). Видится к крайнему прискорбию и сожалению, что почти без плода, или с малою пользою живут в пустыне все те из нас, которые пошли сюда, сами, не зная зачем. Ради них терпит многое поношение этот возвышеннейший духовный чин монашеской жизни, который, в порядках духовного преуспеяния, занимает самую высшую степень, если только, конечно, идет правильно, законно и свойственно своему назначению.

Они, не зная того, какая цель пустыни и чего нужно здесь достигнуть, вдаются в разные работы, их почитая преимущественным делом своим, говоря, что наше спасение в работе, и тем закрывают истинный путь пустынной жизни, служа соблазном и претыканием для немощнейших собратий.

Они не знают, что говорит о сем святой Исаак Сирин: «если мы будем жить согласно своему званию, то мир, как раб, будет служить нам, принося все потребное для жизни телесной».

Содержанием пустынной жизни служит непрестанное упражнение Иисусовою молитвою, согласно учению святого Иоанна Лествичника, что «безмолвие есть непрестанная служба Богу». Самое правило монашеское должно подчиняться ее действию, то есть если она царственно пребывает в душе и течет потоками непрестающего движения, увлекая за собою все душевные силы, или – вернее всего – нашего внутреннего человека, то тогда, по учению святых отцов, никак не нужно внимать своему правилу, но пребывать в молитве сей, как бы в пучине Божественного пресыщения. Это состояние есть выше всех наших подвигов и занятия. Оно есть цель, к достижению которой направляется вся монашеская жизнь, так что если кто из нас обилует сею молитвенною благодатью, то ему вовсе нет нужды исполнять свое правило, которое служит только средством к этому.

И вот наш совет пустыннику: пребывай в сей молитве, и она покажет тебе весь путь ко спасению, как придти к Богу.

Она покажет тебе смущением сердца, его болезнию и тяготою, что ей вредно и к спасению неполезно, также покажет светло радостным состоянием души, когда правильно течешь ты по пути своему. Она есть духовный свет, который померкает при малейшем допущении чего-либо неугодного Богу, но ярко сияет блистаниями неугасимого радования, когда право стоишь ты пред Богом; чистыми хранишь помыслы свои и во святыне содержишь чувства сердца своего и зришь Бога – Создателя своего во святилище души своей. Следовательно, живя в пустыне, всякому из нас необходимо нужно всем усердием и крепостию сил своих внимать внутренней Иисусовой молитве, и она, как путеводная звезда, незаблудно поведет нас к пристанищу вечного спасения.

Если пустынник будет чужд умного делания, то есть занятия Иисусовой молитвою, то он, по слову святого Серафима Саровского: «есть обожжённая головешка» и осудится больше всех людей, как взявший на себя высокое звание пустынника, оказался негодным. Поэтому все пустынники необходимо должны быть делателями Иисусовой молитвы, опытны в ней, могущие всякому вопрошающему сказать все, касающееся ее производства.

И, стало быть, пустыня не для всех, а только для избранников, кои предварительною жизнию достаточно подготовились ко внутренней с Богом жизни.

Имея их в виду, а еще более себя, и оставили мы сию похвалу ей, чтобы в минуты и часы расслабления и душевного обуревания, читая ее, могли вливать бодрость в души свои; великодушно, радостно и смело терпеть ее лишения, тяготу и подчас мучительное уныние – эту смерть души и адское мучение. И так, призвавши на помощь Всесильного Бога и Его Всепречистую Матерь, начинаем песнь свою в похвалу Кавказской пустыне из чувств, какие переживали мы, по лишении ее, выехавши на краткое время в Российские пределы.

 

Глава 35.

Мои чувства по лишении пустыни

Когда пришлось мне, по причине выезда в Россию, лишиться пустыни, тогда только познал я ее небесное достоинство, несравненную красоту и сокрытую в ней полноту истинной жизни, которая течет в ней многоводными реками чистейшего наслаждения – в возвышенных чувствованиях сердца и во святых помышлениях ума.

Тогда, по лишении, пустыня показалась мне селением Божиим и райским Едемом, из него же изгнан был Адам, преслушания ради, и как он сидел тогда, прямо Рая, в горести сердца и оплакивая свою наготу, рыдая, говорил: Раю, мой Раю, красный Раю! , – так и я, сидя на вокзале или поездах железной дороги, или же плывя по морю на пароходах, окруженный молвою и бурями житейского моря, воздвизаемого напастей страстями, вспоминал время жизни своей, проведенной в пустыне, – и оно казалось мне покрытым лучами райского блаженства. И я говорил в неисповедимом страдании сердца слова многострадального Иова: кто мя устроит по месяцам прежних дней, в нихже мя Бог храняще, якоже егда светишеся светильник Его над главою моею, егда светом его хождах во тьме (Иов.29,2-3). Тогда в сердце моем протекали потоки небесной радости и райского блаженства – когда, проживая в пустыне, ел я небесную манну и пил воду жизни из приснотекущего Источника – Христа Сына Божия, содержа в уме и сердце Его пребожественное и великолепное Имя, и причащался я в это время высшей жизни, и ясно зрел зарю вечного спасения, чего и знаку нет во всем теперь меня окружающем.

Итак, стало быть, добровольно упал я с неба на землю, из блаженного состояния в мучительное, из духовной жизни в плотскую – рассеянную.

И когда проходил я стогнами града, или же ехал экипажем, то море суеты было вокруг меня, и каждое чувство души было поражаемо и оглушаемо тяжкими впечатлениями, как будто ударами страшного молота. Все двигалось, спешило вперед быстрым и неудержимым стремлением. На всем движении народном лежала мертвящая, похоронная пелена, ледяным холодом проницающая душу и все ее силы, приводящие в состояние смертности. И, конечно, это было отсутствие всякой разумности, а тем более духовности. Это было владычество суеты и жизни века сего. В этой удушающей атмосфере дух мой чувствовал себя скованным железными цепями, и я, действительно, переживал адово мучение, потому что всякое мое к Богу движение было подавляемо, всевозможными гласами ликующей суеты, как подавляется водою огонь.

Вот именно из этого состояния ясно виделось мне и что такое есть пустынная жизнь, хотя, конечно, не для всех, но кто, живя в ней, развил в своей душе внутреннее чувство духа, которым слышится голос природы, вещающей величие Божие, и кто раскрыл в своей душе способность слухом сердца внимать присутствию Божию настолько близкому к нам, насколько близко к нам наше дыхание. В этом ощущении Божества дух наш приобщается вечного живота и слышит свое безсмертие, что и дает ему испытывать те возвышеннейшие мгновения внутренней жизни, которые и делают нам пустыню на столько любезною, что все в ней телесное страдание делается почти нечувствительным.

Невозможно найти слов для точного выражения – насколько отстоит одно от другого.

Не будет погрешительно сказать, что на сколько отстоит восток от запада, на столько пустынное безмолвие превосходствует и возвышается над суетою мира сего. Здесь – смерть духа, а там – его воскресение; здесь – полное владычество князя века сего; а в пустыне – Божие жилище, небесная сладость и святое Богообщение; в мире неудержанно бушует воскипение страстей и видится только одно широкое развитие всего, что нужно для сей временной жизни, как будто и мысли нет о будущем веке, – пустыня же отсутствием всего этого невольно влечет человека от земли на небо. Она лишает все чувства души потребной для них пищи, чрез что и возмогает жизнь духа.

И каким неизобразимым счастьем я почитал для себя, если бы явилась возможность перенестись туда и снова быть в недрах ее!… достигнуть пределов ее и умереть на границе ее; я весь обратился в пламенное желание. Но сие мне было сейчас невозможно.

Из этого выходит таковое заключение, что какое бы злострадание не пришлось терпеть в пустыне, – оно есть не более, как искра противу пламени, или как единая капля воды противу великого моря. Но и здесь необходимо сказать, что это сравнение отнюдь не для всех. Но не более, как высказывается мною свое личное состояние и отношение к делу, которое к другим не может быть приложимо по их душевным расположениям и склонностям сердца.

Оправдывается слово аввы Дорофея, что хорошо сидеть в келлии, хорошо и выходить из нее для посещения братий, потому что по сравнению противоположностей познается цена разумного молчания, которое видится, как истинная жизнь души, полная духовного содержания и вполне утоляющая вечную жажду души в ее стремлении к верховному благу – Богу.

Зрит святой пророк Илия Бога сердечными очесы, стоя пред лицем Ахава – нечестивого царя израильского, ибо говорит: жив Господь, Ему же предстою днесь умом и сердцем .

Но более, живее и явственнее зрит Он Бога на пустынной горе Хорив и не точию зрит, но даже и беседует с Ним, ибо Господь говорит ему: почто здесь еси Илие? А тот ответствует: ревнуя, поревновах по Господе, Бозе Вседержителе! (3 Цар.19,13-14).

Пустынное безмолвие есть предизображение жизни грядущего века, как говорит святой отец: «молчание есть таинство будущего века». И было бы здесь прилично воспеть песнь новую, Богохвальную в похвалу пустынного жития для утверждения живущих в ней. Но увы! От помраченного разума и грехом пораженного сердца не может изыти слово. Ибо сказано в Писании: не красна похвала от устен нечестивых . Но не будет предосудительно сказать о сем, по силе своей и от части словами Священного Писания: радуйся, пустыня жаждущая, да веселится пустыня, и да процветет, яко цветец. И процветет и возвеселится пустыня Иорданова, и слава Ливанова дастся ей и честь Кармилова, и узрят людие мои славу Господню и высоту Божию. Укрепитеся руцы раслабленные и колена расыпана. Утешитеся пищивии умом, крепитеся, не бойтеся: се Бог наш суд воздаст, Той приидет и спасет нас. Тогда отверзутся очи слепым и уши глухих услышат. Тогда скочит хромый яко елень, и ясен будет язык гугнивых, яко проторжеся вода в пустыни, и дебр в земли жаждущей. И безводная будет в болотах, и на жаждущей земле источник водный будет. Ту будет вселение птицам, и стаям верблюдом, и лузи. И ту будет путь чист, и путь свят наречется, и не минет туду; рассеянии же пойдут по нему и не заблудят. И не будет ту лва, ни от зверей злых не взыдет на ня, и не обрящется ту, но пойдут по нему избавлении и собрании Господем, обратятся и приидут в Сион с радостию, и радость вечная над главою их, над главою бо их хвала и веселие, и радость приемлет я; отбеже болезнь и печаль и воздыхание (Ис.35,1-10).

 

Глава 36.

Мысли и чувства пустынника при его прощании с обителью, в которой он прожил много лет; прощание с игуменом и братиею

Сознаю и вполне чувствую, благословенный батюшка, – каковую огнепалящую стрелу я вонзаю в сердце ваше, своим отшествием в пустыню – на Божию службу, потому что не безызвестно мне, что вы любили меня более, чем кого-либо из всего монастырского братства. Но призвавши на помощь себе неоскудную благодать Всесильного Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, благодушно понесите и этот удар, как претерпеваете, волею Божиею, и все прочие скорби, беды и сердечные озлобления от вверенного Промыслом Божиим вашему руководительству словесного Христова стада. Вседражайший Спаситель наш, Господь Иисус Христос, избравший меня от чрева матери моей на служение Себе и положивший в естество души моей семя к уединенно-пустынной жизни, видит и знает эту самую причину, по которой я оставляю вас – дорогого отца моего, далеко ближайшего сердцу моему, как духовно меня породившего, чем мои плотские родители.

Оставляю и святую обитель, где я тихо и немятежно провел дорогие дни своей юности, хранимый Божиим миром и благодатию, вдали от мира и его соблазнов. Оставляю и мне любезных братий своих, с коими дружно прожил многие годы, совокупно трудившись, по силам своим, на общую пользу обители. И эта причина, как зрит всесладчайший Спаситель наш Иисус Христос, есть любовь моя к Нему, дражайшему Посетителю душ наших, уведанная мною в Его всесвятом имени, которое я стал призывать внутри сердца своего, моляся молитвою Иисусовою по согласному учению всех святых отцов.

Имя сие открыло мне новую, безпредельную, доселе мною неведомую, область духовного бытия и жизни, в коей живет всякое духовное существо – весь мир ангельский и все от века святые Божии человецы. Теперь святая сия обитель – духовная моя и родимая матерь, не может меня удержать в недрах своих, потому что не может удовлетворить и насытить духовных стремлений моего сердца, как и видит сие Сердцеведец – Господь.

Одна пустыня, и только она одна, способна и достаточна к тому, чтобы напитать мою душу небесною манною, которую я от юности искал и только теперь вкусил, хотя и малою частию. Но вкусивши, уже не могу жить так, как жил доселе, потому что ощутил в имени Иисус Христовом вечную жизнь и Царство Небесное. Как в начале, на заре своих дней, я оставил, движимый Божием мановением, родителей своих и вся красная мира сего и ушел в монастырь, так и теперь то же Божественное изволение неудержимо движет меня внутренним побуждением и зовет в пустыню – праздновать Христову Пасху, то есть проходить умное в сердце со Христом житие, которое в обители невозможно, по причине вещественного занятия, удаляющего от молитвы. Разве родные мои не плакали по мне, как по умершем, когда, разрушая их надежды на свое земное счастье, неудержимо стремился во святую обитель? Но воле Божией кто может противится?… Так и здесь творится то же самое, и никому нельзя противиться воле Всемогущего Бога. Итак, простите меня, вседражайший отец мой, что я огненосную стрелу вонзаю в сердце ваше.

Простите меня, дорогие мои братцы! Разлучился я с вами разлучением горьким, тяжким и безотрадным.

Но о сем разлучении Сам Господь говорит во Святом Своем Евангелии: мните ли яко мир принесох на землю, ни, но меч: отселе будут разделены в одном доме: трие на два и два на трие, разделится отец на сына и дщерь на матерь (Лк.12,51-53). Всякому известны слова сии. И вот это самое теперь творится и со мною. Простите, я отлучился от общества вашего, отлетел, как орел от стаи своей в горы, леса и вертепы, имея внутри сердца своего уязвление и неудержимое стремление к Божественному Священнодейству умно-сердечной молитвы, именем Господа нашего Иисуса Христа. Небесная капля духовной росы пала от безсмертных океанов Божией благости и на мою омертвелую душу, и она воспрянула и оживилась надеждою вечного спасения, и радостно взирает и благонадежно простирает свои стремления войти в ту безпредельную и неизмеримую пучину духовной жизни, кая сокрыта в пустыне, никому же от людей ведомая, а только одним причастникам своим. Сей священный огонь духовной любви, зажженный в сердце человека всесильною рукою Жизнодавца, не угасает, но распространяясь по всем направлениям – в высоту и глубину – уже не может вмещаться в тесных пределах монастыря, но требует безпредельного простора деятельности, к чему достаточна только одна пустыня.

Итак, не скорбите на меня! Оставляя сию священную обитель, сим не наношу ей безчестия на вашу жизнь, но исполняю вечное предопределение Божие о мне, как говорит святой апостол Павел: избра нас Бог прежде сложения мира в похвалу славы благодати Своея (Еф.1,4).

Не думайте, дорогой мой отец, чтобы кто-нибудь мог жить в пустыне, не имея в себе данного ему от десницы Всевышнего сего Божественного семени, при его на свет рождении. Не имея сего, хотя бы кто и пошел на этот возвышенный подвиг духовной жизни, но необходимо возвратится назад, а кто имеет, того удержать невозможно.

И вот, последуя сей-то Божественной искре, вложенной в естество моей души, я небоязненно оставляю священную обитель и смело вторгаюсь во объятия, или вернее в самую утробу пустынную, где неугасимо сияет невечерний свет великолепного, пребожественного имени Иисус Христова; где проливаются источники благостыни; текут целые океаны чистого духовного радования о Бозе Спасе нашем; где отсутствует суета мирская, и откуда бежит всякое земное попечение, а царствуют безмолвие и тишина, и углубление ума и сердца в Боге, и духовно радостное с Ним сердечное соединение.

Правда, здесь нет телесного покоя и пищи довольной, но зато есть высшее наслаждение и небесное духовное утешение, неведомое никому, кроме живущих в пустыне, здесь процветает, растет и красуется цвет Христовой любви, присноживущий, благоуханный, живоносный, распространяясь, он наполняет все пустынные пространства и ради Бога живущих там потоками небесного радования.

Здесь закалается телец упитанный, и мудрые девы, сияя безмолвием, благочинием помыслов, девственною чистотою своих сердец, возжигают светильники елеем духовных добродетелей – искреннею любовию ко Христу и ближним; весело и радостно исходят в полунощи в сртение своего Небесного Жениха и, вошедши в чертог, ликуют со всеми Небесными Силами в радости своего вечного спасения.

Но совокупляя все сие воедино, скажем кратко: здесь неусыпно – день и ночь – курится фимиам духовного ко Господу Иисусу сердечного служения. Здесь человек стоит на страже своего вечного спасения, свободный от соблазнов мира и всех его попечений; чистым умом и просвещенным сердцем выну и неуклонно взирает к вечному Свету незаходимого Солнца правды, просвещающего всякого человека. И что сказать еще?

Здесь предвкушается радость вечного спасения, человек входит в глубину своей духовной природы, во святилище духа, за вторую завесу скинии, куда единожды в год входил первосвященник.

И здесь зрит тайны Божии – великие и неизреченные, непосредственно предстоя лицу Божию зрением ума своего в сердечном храме своего внутреннего человека.

Впрочем, нужно заметить, что все сии возвышенные чувства и преестественное, святое состояние вполне принадлежат только мужам и женам духовным, кои очистили свое сердце от страстей и предварительною жизнию своею подготовили себя к духовно-созерцательной жизни. Они только и могут называться истинными чадами пустыни, им она открывает свои небесные сокровища и духовные тайны; покоит их на лоне своем; питает млеком духовного возрождения, – и ничто не разлучит таковых избранников пустыни от ее спасительных недр!…

И вот, высказавши сию похвалу пустыне Кавказской, мы еще раз обращаемся с предостережением, чтобы кто-нибудь, прочитавши о ней, не увлекся преждевременно в пустыню, оставивши свое мирное пребывание в обители.

Приводим свидетельство из святоотеческого писания.

Великий во отцах, святой Иоанн Лествичник пишет подробно о том, кому можно пойти в пустыню. Он, показуя восемь причин, по коим люди идут в пустыню, правильною признает из них только одну – и это есть любовь ко Господу Иисусу Христу. А если, говорит, кто имеет лукавство, лицемерие, гнев, коварство, тот не должен даже и обонять пустынного воздуха.

Святые отцы всего более опасались и предостерегали от преждевременного поступления в пустыню ради того, что от сего происходит или обольщение вражеское, или препровождение жизни совсем без пользы.

Если во всем и везде требуется постепенность, то тем более она необходима в деле духовного возрастания.

Конец же сего слова нашего украсим словами вселенского учителя, иже во святых отца нашего – Василия Великого.

Он говорит: «о, уединенное житие, дом небесного учения и Божественного разумения; училище, в котором Бог есть все, чему учимся! Пустыня – рай сладости, где благоуханные цветы любви то пламенеют огненным цветом, то блистают снеговидною чистотою, с ними же мир и тишина; живут в неизменных, пребывают недвижимы от ветра: там фимиам совершенного умерщвления не только плоти, но, что славнее, и самой воли, и кадило всегдашней молитвы непрестанно разгорается в нем божественною любовию».

 

Глава 37.

Предостережение от ранней пустыни. Что нужно для правильного в нее поступления

Еще предостережение, и все о том же, по случаю крайнего опасения и боязни, чтоб кто-нибудь, увлекшись красотою пустынного изображения, не оставил своего многополезного в монастыре пребывания, находясь на послушании и трудясь, по силам своим, на общую пользу монастыря, – к чему в особенности склонны молодые монахи и послушники, думающие, по крайнему своему неразумию, что, ускоривши в пустыню, тотчас же и будут причастниками высшего совершенства.

Но сие бывает невозможно. Ибо как в телесной жизни возрастание идет постепенно, так и еще более в духовной, скачки невозможны. Требуется постепенный восход от низшего к высшему, а не наоборот.

Все эти прекрасные и еще многие другие и не в пример лучшие сих пустынные блага, описанные в предыдущей главе, не для всех живущих в пустыне, но достигают их и вкушают только те избранные из них, кои очистили сердца свои предварительною, благочестивою жизнию: в миру ли поживши во исполнении Господних заповедей, или в монастыре под опытным руководством духовных старцев; в искреннем послушании и отсечении своей воли и мудрования, от чего снискивается истинное смирение, без которого спасение ни для кого не возможно.

Потом, в обучении себя внутреннему деланию Иисусовой молитвы, в умении побеждать лукавые помыслы и хранить сердце в чистоте, он должен придти в живое сознание своего падшего и растленного грехом состояния, в котором все силы его существа неудержимо стремятся на зло, противу которого нет другого средства, как то единственное, чтобы соединиться с Господом Иисусом Христом, Который и подает нам вся Божественные силы, яже к животу и благочестию (2 Петр.1,3). Нужно живо сознать ему неизбежную нужду в Божией помощи.

Если же кто без такового обучения поступит в пустыню – по самочинию, легкомыслию и гордому о себе мнению, ложно признавая себя способным, будучи на самом деле совершенно чуждым всех качеств, нужных для сего, то постигает его великое бедствие, потому что вместо спасения он приобретает погибель.

Смотрите, что о сем пишет святой Исаак Сирский:

«Деяние креста – сугубо, сообразно составу естества, разделяему на две части. Одно состоит в терпении скорбей телом; совершается действием душевной силы – ревности, и называется собственно деяние. Другое же, приобретается тонким деланием ума, непрестанным помышлением о Боге и пребыванием в молитве, что совершается силою желания и называется видение.

Первое, то есть деяние, очищает страстную часть души силою ревности; второе же очищает мысленную часть души действием душевной любви и вожделением душевным. Каждый прежде совершенного обучения в первой части, переходя ко второй, увлекаясь ее сладостию, чтоб не сказать леностию, подвергается гневу за то, что, не умертвив прежде уды свои, яже на земле, то есть не уврачевав немощи помыслов терпеливым пребыванием в делании крестного поношения, дерзнул возмечтать в уме своем славу креста. Сие-то значит сказанное древними святыми: «если ум захочет взойти на крест прежде нежели исцелятся чувства от немощи, то постигает его гнев Божий». Восхождение на крест тогда навлекает гнев, когда совершается не первою частию терпения скорбей или распятием плоти, но стремлением к видению, – второю частию, имеющею место по исцелении души. Такового ум осквернен постыдными страстями и устремляется к мечтам и помыслам самомнения. Ему заграждается путь запрещением, потому что он не очистил сперва скорбями ум, не покорил плотских похотений, но от слуха и буквы устремился прямо вперед, в путь, исполненный мрака, будучи сам слеп. И те, у которых зрение здраво, которые исполнены света и стяжали наставников, исполненных благодати – и те бедствуют и днем и ночью; очи их исполнены слез, в молитве и плаче они трудятся день и ночь по причине опасностей путешествия, по причине стремнин более страшных, встречающихся им, по причине образов истины, оказывающихся перемешанными с обманчивыми призраками ее. Божие, говорят отцы, приходит само собою, когда ты не ожидаешь его. Так! Но если место чисто, а не осквернено».

И мы, действительно, во всю свою жизнь в пустыне видели и свидетельствуем, что таковые люди терпят несказанное бедствие по своему духовному состоянию, тщету и лишение. Самое верное им изображение представляет неоперившийся птенец, преждевременно выпавший из гнезда.

Вместо того, чтобы взлететь на высоту, согласно устроению своей птичьей природы, он жалким образом влачится по земле, пока не делается снедью зверей. То же самое неизбежно бывает с молодыми монахами и послушниками, которые выходят из монастыря преждевременно, не обучившись духовному делу. Они не только безплодно провождают свою жизнь, но, что всего хуже, делаются неспособными ни к какой другой жизни. Бывает и возвращаются в обитель, чтобы жить, как и прежде, но уже не могут. Снова идут в пустыню и потом опять в монастырь, как трость, колеблемая ветром, клонятся и кидаются на все стороны, но нигде не находят себе успокоения и отдыха, пока в конце предаются отчаянию, в распущенность, нерадение и в плотскую, греховную жизнь.

На виду у нас сии печальные опыты во множестве. Хотя мы и показали пустыню в ее истинном и соответствующем своему назначению состоянии, но в то же время явственно показуем и ее противоположное состояние, чтобы, увлекшись ее красотою, не бросались преждевременно в ее святые объятия. Все равно как, не обучившись начальным наукам, нельзя поступать в высшие классы – учится богословию в академию, потому что там мы понять ничего не сможем.

Всего хуже, когда еще кто один берется за пустынную жизнь. Но горе единому , – вещает Писание (Еккл.4,10). А святой Лествичник говорит: «как не имеющий путеводителя удобно заблуждает на своем пути, хотя бы и весьма был умен, так и идущий самочинно путем иночества легко погибает, хотя бы и всю мудрость мира сего знал!»

Неложные признаки пустынника: природная наклонность к уединению, молчанию, удалению от людей, любовь к молитве, которая настолько объемлет всю его душу, что он ее считает самым первым делом в своей жизни и предпочитает ее всем своим прочим делам, подвигам и упражнениям. Пребывание в ней составляет для него покой, отраду и существо жизни. И она для его жизни – почва, и пристань, и стихия, как вода для рыбы и воздух для тварей земных; глубокое познание своей падшей природы, всецело растленной грехом, ее совершенную неспособность к добру и постоянную наклонность ко злу, а отсюда живое ощущение нужды в Божией помощи и необходимость единения своей души с Господом Иисусом Христом, от Которого только и может быть дана сия помощь.

Вера крепкая, как смерть, в неусыпный промысел Божий. Без нее жить в пустыне нельзя никому. Всецелое надеяние не на себя – вследствии познания своей крайней слабости, – а на Бога; терпение всевозможных лишений и, наконец, полная преданность в волю Божию.

 

Глава 38.

О сравнительном значении жизни монастырской (общежительной) и пустынной

Вопрос: Какое преимущество имеет пустынная жизнь пред общежительной и какое между ними различие?

Ответ: Великое и несравненное.

Общежитие можно назвать началом и обучением монашеской жизни, а пустыню концом и совершенством. Первому, в полном значении слова, приличествует название духовной больницы и врачебницы, где всякий ревнитель спасения, пришедший из мира, исцеляет свои страсти, душевные недуги и немощи, чтобы, очистившись, соделать дух свой способным к приятию и вселению в себя Божественной Иисусовой молитвы, которая в монашеском житии составляет самый верх и совершенство; пустыня же имеет своею главною и коренною целью именно это самое упражнение или делание Иисусовой молитвы: продолжить, утвердить и упрочить в своем духе и довести ее до совершенства, соделать непрестанною и чрез нее соединить сердце свое со Сладчайшим Искупителем нашим Господом Иисусом Христом, в Котором вечная жизнь и нескончаемое блаженство – есть неотложная задача разумного пустынножительства.

В общежитии идет собственно деятельная жизнь, то есть упражнение в телесных занятиях, трудах и работах, способствующих умерщвлению душетленных страстей, в особенности самолюбия и гордыни, и это чрез покорность монастырской власти. Молитва здесь исполняется общая: присутствием при церковных богослужениях, насколько дозволяют дела, на каждого возложенные по послушанию, и исполнение келейного правила. Главною добродетелью здесь считается послушание, полное отсечение своей воли пред своими начальниками, своего мудрования и вообще всякой своей самостоятельности. И эта действительно высокая добродетель есть как бы заклание своей души, и приводит к смирению, без которого ни для кого невозможно спасение.

Преподобные отцы, иже во святых Иоанн Лествичник и Федор Студийский, называют монастырскую жизнь, проводимую в разуме, с полною верою к своим наставникам и отсечением своей воли, подвигом мученическим. И, конечно, ничего нет лучшего для всякого желающего достигнуть духовного преуспеяния и вечного спасения как то, чтобы прожить много лет в монастыре под руководством опытных духовных старцев, навыкнуть внутренней Иисусовой молитве и тогда уже, если есть воля Божия, пойти в пустыню.

В пустыне же имеется в виду отсутствие всех телесных занятий, земного попечения и каких-либо земных развлечений, исключая самого необходимого – без чего не может продолжиться телесная жизнь. Коренное дело сего жития есть, как и выше сказано, непрестанное внутреннее делание Иисусовой молитвы, или просто созерцательная жизнь – в живом и святом Богообщении, чистым умом и просвещенным сердцем, есть, по слову святого Иоанна Лествичника, непрестанная служба Богу. Различие между ними видится в том, что, живя в монастыре обыкновенною жизнию монашескою, мы не имеем возможности так легко, осязательно и наглядно видеть неусыпающий Промысел Божий, бдительно пекущийся о всяком человеке, потому что здесь всякий получает, что ему нужно готовым без всякого труда. Приходит ли время для принятия пищи – он идет в общую трапезу и предложенную пищу вкушает, с благодарением Господа Бога. Равным образом, имея нужду в одежде, идет в рухольную, то есть общий склад монастырских одежд и, что ему нужно, берет свободно и без всякого труда. Отсюда происходит, особенно при нашей невнимательности то, что мы почти совсем не замечаем или даже и не считаем нужным видеть непрестанное действие Всемогущего Промысла Божия, неусыпно пекущегося о всякой твари, особенно же о духовных нуждах разумных существ, кои, по сродству своего духа с Божеством, имеют на то как бы преимущество пред всеми прочими творениями Божиими. Живущий же в пустыне, хотя бы был и крайне невнимателен, но необходимо сие видит, по причине непосредственного соприкосновения с тем и другим. И действительно, опыт здесь драгоценен, непререкаемо убедителен и осязательно видим.

Во славу неисповедимого Божественного милосердия смело свидетельствуем, как на основании всего святоотеческого писания, так частью и от собственного опыта, что решительно никогда не оставляет Господь надеющихся на Него как вообще всех людей, так равно и, даже по преимуществу, тех из них, кои провождают жизнь свою ради Христовой любви и спасения своих душ в едва проходимых дебрях лесных, вертепах и земных пропастях. Хотя я и самохудейший из всех пустынников Кавказа и живу не много лет, но дивную руку Божию всегда видел над собою, во все время своего пустынножительства.

Раз пришлось проходить пустыми, совсем ненаселенными местами.

Хлеб истощился и не виделось никакой возможности утолить голод естественным способом, оставалось ожидать сверхъестественного, и надежда не посрамила. Наступил вечер; осматриваясь кругом, где бы найти удобное место для ночлега, увидел красивое дерево и вокруг его небольшую равнинку, покрытую густо-зеленою травою (дело было летом.) Подошедши под дерево, почувствовал, что ногою наступил на камень и когда хотел отбросить его в сторону, взявши руками, то, к великому своему удивлению, увидел, что это был не малый округ хлеба – мягкий, теплый, как бы только что вынутый из печи.

Это случай один из многих, потому что всего пересказать нет возможности.

Старец Паисий Величковский прекрасно и неподражаемо делает сравнение между жизнию внутреннею и духовною, производимою внутри души своей действием Иисусовой молитвы и жизнию внешнею, почивающею на внешнем исполнении молитвенного правила, то есть на чтении псалтири, канонов, тропарей, акафистов. Таким образом, внешнюю жизнь он уподобляет кораблю, когда тот находится у берега, привязанный веревками, и отдает городу привезенный им из далека груз. Всякий, кто хочет, свободно, без всякого препятствия, входит на него и исходит из него, видит все его положение и что в нем есть; берет, что ему нужно; толпа праздного народа шумно и безцельно толчется на берегу; движение, шум, безпорядок – полное отсутствие какой-либо разумной деятельности, словом – суета, обычная веку сему!…

Но вот этот же корабль, сложивши привезенный груз и наполнившись новыми товарами, отчалил от берега и отправился в глубину моря. Вся суета и толпы народные остались на берегу, а корабль одиноким видится на поверхности необозримого моря. Один кормчий искусно правит его стремление. Идет он и спешит все далее. И уже сокрылся от взора народной толпы. Не видно ничего, а только воздух и небо, да водное пространство – без меры в ширину, без конца в длину – мир и люди остались далеко, а корабль царственно шествует в безпредельном просторе; бьют его волны и ветры и бури кругом, а ему все нипочем. Идет он в глубоком молчании среди водных пространств, в безграничном просторе и кругом его не видать ничего, где бы можно было остановиться утомленному взору, потому что виднеются только водная стихия и небо, да синего моря безграничная даль…

Таковым же подобием было показано Богом в духовном видении скитским отцам в Египте, священное безмолвие ума из жизни великого в молчании Арсения святого, который возлюбил молчание более, нежели кто-либо другой из святых отцов, и Господу угодно было явить нам, что таковое состояние нашего ума Ему угоднее других добродетелей.

Одиноким виделся он на корабле, плывущем по поверхности великого моря. Ненарушимая тишина окружала корабль и наполняла всю страну, распространяясь по необозримому пространству безграничного моря; – нигде ничего не видать, как будто все замерло, – стоит в неподвижности: и воздух, и море и небесная твердь. А Арсении святой, в глубинах и пучине молчания и всеобщей неподвижности, творил Божию службу: чистым умом и просвещенным сердцем, внимая присутствию Святого Духа, Который, исполняя всю вселенную, был с ним в сие время особенным наитием, как видели скитские подвижники, молившие Бога узнать – чье житие выше и более: Моисея ли, иже от разбойников, всех принимавшего и угождавшего ради Христовой любви, или же Арсения, ото всех убегавшего и отсылавшего даже и тех, кои приходили к нему для духовной пользы?

Только нужно знать, что к таковому безмолвию редкие способны. Это есть природное дарование, по которому человек естественно и непринужденно тяготеет внутрь себя и, избегая людского общения и рассеянности, неудержимо стремиться во глубину молчания – во уединение и одиночество. И что для других невыносимо и многоскорбно, этому вожделенно, сладостно и ни с чем несравнимо. Пребывание же с людьми ему тягостно, разговоры и общество невыносимы, потому что здесь необходимо подавляется суетою и молвою жизнь духа, что и томит его нестерпимою тягостию; и он ищет безмолвия, как рыба воды, или как иссохший от жажды – капли воды. В молчании дух наш свободно простирается и идет к Богу, невозбранно устремляя к Нему всю свою силу, и соединится с Ним – единением неизреченным и таинственным.

Святые отцы не находили достаточных слов, чтоб достойно восхвалить сию великую добродетель, и это достоублажаемое и всем вожделенное состояние души, когда она, пребывая в нем, устремляет к Богу свои внутренние силы.

Святой Исаак Сирин пишет: «если положишь на одну чашу весов все дела твоего жительства, а на другую молчание (конечно, разумное, богомысленное), то знай, что оно перетянет духовною полнотою и тяжестью все твои подвиги».

Не менее похваляет его и святой Лествичник и вообще все святые отцы: «муж молчалив – мног в разуме». Любитель молчания приближается к Богу и, тайно с Ним беседуя, просвещается от Него.

И Святое Писание дает молчанию великую похвалу: исцеление языка – древо жизни, храняй же его – исполнится Духа .

Святой апостол Петр поставляет молчание отличительною чертою внутренней жизни и потаенного человека (1 Петр.3,4).

Действительно, безмолвие, заключая человека в самом себе и сосредоточивая его внутреннюю деятельность в нем самом, сообщает ему полноту внутренней жизни и особенную силу и крепость духа и служит наилучшим средством к преуспеянию в совершенстве и к возрастанию внутреннего человека.

Это состояние достоублажаемое и многовожделенное. Но мало обретается таковых мужей, и они избранные от людей, посвященные в тайны святого безмолвия, во глубинах которого обретают Бога.

Потому, когда сей великий муж – Арсений святой – молил Бога, находясь в царских палатах, и когда пришел в скитскую в Египте пустыню: «Господи! Научи меня, как спастись?», – то Всеведущий, видя его природную наклонность к молчанию, сказал ему: «молчи, бегай людей и от всех удаляйся, это – корни безгрешия».

И действительно, ни один из святых угодников Божиих так не удалялся от людей, как сей, неподражаемый в своей добродетели – великий муж.

Святые отцы в своих писаниях о духовной жизни очень часто приводят его в пример, называя его равноангельным и приводят из его жизни поражающие примеры.

Пришли однажды посетить Великого Арсении патриарх с одним начальником из Александрии. Святой сидел и не говорил ни слова. Патриарх, прерывая молчание, говорил: «отче! скажи нам слово на пользу».

Арсений отвечает: «а послушаете ли меня, когда я скажу оное?». Те обещались. Святой муж говорит: «если услышите где пребывает Арсений, то к месту тому не приближайтесь». И более не говорил ничего. С тем и ушли высокие посетители. В другой раз случилось, что пришедший послушник постучал в келлию святого отца, конечно, желая услышать от него слово спасения. Арсений же, думая, что это его служащий, отворил дверь. И когда увидел, что то был не он, упал лицом на землю и лежит.

Пришедший просит: «встань, отче!» «Не встану, – отвечает святой, – пока не уйдешь!»

Чем объясняются такие поступки, по нашему мнению, чуждые братской любви?

Его невыразимою любовью ко Христу, от Которого не мог отлучиться даже и на одно мгновение.

«Люблю вас, – говорил он собратьям своим, в оправдание своих поступков, – но не могу быть вместе с вами и с Богом. На небеси у всех одна воля, хотя там миллиарды небожителей, а люди каждый имеет свою волю».

Раз заметили его – разговаривает с пустынниками, спрашивает о помыслах. Братия, удивившись, говорит ему: «как ты, изучивши все науки и хорошо зная языки греческий и римский, ищешь совета у сих некнижных людей».

«Правда, – отвечает великий муж, – что я изучил всю мудрость века сего, но еще не знаю и букваря той высокой науки, коей причастны сии, на вид бедные мужи».

Необыкновенно красиво у святых отцов сравнивается пустынное житие с жизнью пастухов, которые на высочайших горах и едва доступных скалах пасут свои стада. И как пастух, поднявшись в заоблачную высоту, не бывает видим никем из пребывающих долу – в низменных местах, так и пустынник, удалившись в безлюдные места и в незаходимых дебрях основавши свое жилище, одиноким пребывает и чуждым всего здешнего мира. Никто не знает и не видит – в чем проходят дни его жизни, и только один Всевидящий зрит, как взор ума его устремлен к будущему веку, и вся внутренняя его благословляют сладчайшее и всезиждительное Имя Спасителя Своего, Господа Иисуса Христа, – в чем и состоит его всегдашнее и неотъемлемое блаженство. Пастух, пребывая на горных вершинах, вдыхает чистейший воздух, пьет воду из живых источников, ароматом райских цветов услаждает чувство обоняния своего; радуется и веселится в одиночестве своем, окруженный стадом безсловесных животных. Точно так же и пустынник, одинокое избравши житие, сидит в глубине лесов, окруженный на все стороны безлюдным пространством на многие сотни верст. Или же привитает на скале, и аки орел на птенцы своя вожделе. И как пастух зрит далече с высоты заоблачные окрест сущие и внизу лежащие поляны и все, что на них ходит по высотам земли, тако и безмолвствующий житель пустыни издалече зрит подступающие к нему помыслы и посекает их огнепламенным мечем Слова Божия – сиречь Иисусовою молитвою.

Или же вот опять другой пустынник приютился в расселине горы, как филин; пьет воду из близ текущего источника, а в час вечерней прохлады, когда солнце золотит последними лучами верхи гор и всю окрестность, взбирается обыкновенно на один из высочайших шпилей, и под ногами его вся видимая окружность. А он вверху, как царь обширнейших стран, превознесенный державою, владычеством и высотою положения своего, покоится в воздушном пространстве, посреди облаков, как бы на мягком ложе, повитый белоснежными пеленами. Но внутренний взор ума его устремлен к небу, где Престол Вседержителя, окруженный Небесными Силами, и сердце его неудержимо туда же стремится к Живущему во веки веков – Всеблагому Существу, пред славою Которого смежают очи свои пламенные Херувимы, взывая друг ко другу: Свят, Свят, Свят Господь Бог, Саваоф, полны суть небеса славы Твоея .

В это время блаженного состояния счастливый житель пустыни забывает все дольнее, весь мир со всею его суетою, заботами и прелестью, влекущей ко греху. Он переживает блаженство премирного состояния, кое есть достояние будущего века; вкушает полную чашу истинного счастья никому неведомую, кроме подобных ему. Раскрываются его внутренние очи сердца, и он входит в общение с духовным миром, и что сокрыто от всех живущих по духу века сего, он делается свободным и легким обладателем. И кто может познать его внутреннее состояние?!…

Здесь нужным видится сказать, что напрасно люди, как замечается к прискорбию даже и монашеского звания, неправильно судят о всем пустынножительстве, называя его жизнью безплодною и праздною не соответствующею своей цели. Конечно, никто не будет спорить, что во всяком обществе людей, и даже пожалуй в каждой семье, есть члены – более или менее оправдывающее свое положение, и есть другие, сему противоположные. Зачем же смотреть только на последних и жизнью их определять общее дело?… Это не справедливо!… Если на дереве есть хотя три плода, то его уже нельзя назвать безплодным. Потому, можно сказать, что небезопасно рассуждать о жизни пустынной кроме только тех, которые самым опытом и действительностью проводят при Божией помощи, сию жизнь. Все равно, как и пребывающий во граде, в стенах дома своего, не может управлять вдали происходящими, военными действиями на поле брани.

Но здесь опять-таки необходимо оговорить, что только разумная жизнь в пустыне привлекает на себя благословение Божие и все те величайшие блага, какие ей принадлежат неотъемлемо. Кто себя достаточно подготовил предварительною жизнию – в монастыре ли, или в миру: умалением страстей, образованием сердца в молитве, а главное смирением и полным сознанием своего греховного растления, своего безсилия в деле спасения и чувством нужды в Божией помощи.

И вот в конце концов выходит, что восхваляя пустынножительство, каково оно есть в своем истинном виде, по существу своему и по своей внутренней деятельности, мы должны признать, что оно есть удел далеко не многих людей, но только избранников Божиих, каковые есть во всяком роде и роде, именно тех, кои, по своим сердечным склонностям, душевному расположению и по природным качествам, имеют к этому роду жизни неудержимое влечение, но и им необходимо, повторим снова вышесказанное, многое обучение духовное, предварительное, которое, конечно, всего лучше и удобнее исполняется в монастырской жизни, которая обыкновенно всем своим строем и течением приготовляет к пустынной жизни.

Всякий, кто бы пожелал узнать сии условия, пусть прочитает в книге у святого Лествичника главу о безмолвии, и, по сличении своего внутреннего состояния с тем, что там сказано, смотрит – можно ли ему пойти в пустыню?

Видим в писаниях святых отцов, что они с особою заботливостью предостерегали и всячески усиливались удержать всякого, особенно из молодых монахов и послушников, от преждевременного поступления в пустыню, в которой сокрыто целое море недоведомых таинств, и всякий неискусный здесь неизбежно заблуждается.

Но где бы человек ни жил – в пустыне ли, в монастыре, или в миру, для спасения его необходимо ему иметь некоторые главные по всему неизбежные добродетели, служащие основанием для всех прочих. Это, прежде всего, сознание своей крайней немощи и совершенного безсилия в творении добрых дел, по причине растления грехом всего своего существа, каково оно есть в своем настоящем состоянии, не обновленное Христовою благодатию. Видится, что весь неуспех наш в духовной жизни зависит именно от несознания сего общего достояния нашего. И причина сему – высокое о себе мнение, гордость, – более всего ненавистные Богу. От этого все зло в нашей жизни. Эту добродетель, то есть зрение своих грехов можно назвать коренною на основании свидетельства святых отцов.

Святой Максим Исповедник говорит: «основание всякой добродетели есть познание человеческой немощи». Петр Дамаскин учит: «ничего нет лучше, как познать свою немощность и неведение, и ничего нет хуже, как не сознавать этого». Златоуст: «тот только и знает себя наилучшим образом, кто думает о себе, что он ничто».

От сего сознания естественно происходит чувство нужды в высшей помощи, побуждающее возносить молитву к Всемогущему Создателю, Который никогда не оставит разумное создание Свое, когда оное прибегает к Нему, пораженное болезнию греха. А молитва должна быть неотменно сопряжена с верою в Бога, – иначе для чего и молиться, если не веровать, что будем услышаны; получая же по вере просимое, человек начинает любить Господа, как любвеобильного Отца, сущую Благость и безконечное Милосердие. Но как в доме нужны двери, нужна и печка, пол и потолок, окна и крыша, так и в деле спасения необходимо нужна прежде всего молитва, непосредственно соединяющая нас с Господом Иисусом Христом, а чрез Него с Богом Отцом и Святым Духом; нужны и прочие добродетели: смирение и неразличное с ним печальное, сетующее о грехах своих болезненное сердце. О необходимости сего святой Лествичник говорит: «какие бы мы великие не проходили подвиги, но если при этом не имеем болезнующего сердца, то все они суетны и безполезны».

Нужна любовь ко всем – искренняя и нелицемерная, так же целомудрие – чистота души и тела. Без этого, по слову святого апостола, никто не узрит Господа (Евр.12,14). Нужна нестяжательность, то есть безпристрастие к вещам. Это даст нам свободу в шествии по пути добра, облегчая нашу душу от тяжести вещества. Но всего выше молитва. На всех сих добродетелях она покоится как глава, и без них состояться не может, а она соединяет нас с Богом, где и находится конец всем нашим духовным стремлениям.

 

Глава 39.

О вере в Бога, приобретаемой пустынником в опытах его жизни

Вопрос: хотя, конечно, пустынник должен иметь все добродетели и еще в большей мере противу монастырских монахов, не говоря уже о мирянах, но какая именно есть та добродетель, собственно ему принадлежащая, по роду его жизни на земле?

Ответ: вера в Бога, или вернее в Промысел Божий, бдительно пекущийся о всех тварях, равно и о всех нуждах пустынника – духовных и телесных, что он явственно усматривает в самом действии и во всем течении своей жизни и без чего ему никак нельзя было бы прожить в пустыне ни единого дня. И эта уверенность его в Промысел Божий есть такая крепкая и несокрушимая, как тысяча гор, одна против другой стоящая высотою до небес. Она приобретается действительным опытом всей его жизни, когда он ежечасно видит над собою руку Божию, носящую его посреди многочисленных опасностей, среди коих обретается его житие. Видел он своими очесы, как миновались многажды смертные опасности, бывшие ему на пути. Как при переходе чрез быстрые и глубокие реки, держимый Божиею силою, оставался невредим. Заблуждаясь почасти в дебрях, лесах и горах, при неимении пищи и воды, оставался жив и благополучен. Как звери, окружившие его хижину, в продолжении полутора суток хотя не дали ему возможности выйти на свободу и был он аки в плену и темничном заточении, но не смели причинить ему ни малейшего вреда, потому что не было на это Божия изволения.

Как медведь, лежавший на тропе, по которой шел пустынник, хотел было не пустить его, ставши на задние ноги и разинувши пасть, чтобы этим устрашить его и воротить назад, но лишь только пустынник оградил его крестным знамением, зверь как стрела бросился в сторону и исчез, как бы гонимый огнем.

Как однажды пустынник, идя косогором, увлечен был крутизною и обрывом места на низ и внезапно попал в логовище громадного змия и обнял его руками своими, упавши на него. Змий же, испугавшись, бросился бежать с быстротою стрелы, ужасным свистом и шипением наполняя воздух.

Другой пустынник подвергся подобному же приключению, сорвавшись со скалы в берлогу медведицы, кормившей своих детенышей. Та не испугалась, но начала рвать пустынника на клочки… Тот же, видя неизбежную смерть, обратился в скорейшее бегство, зверь за ним, а сей прыгнул со скалы и упал в речку, вода охранила его, и он остался невредимым, не разбившись о камни, только сильно был перепуган нечаянным приключением. Хотя речки на Кавказе вообще неглубокие, но гонимому зверем пустыннику, конечно, промышлением Божиим, пришлось упасть именно в глубокую яму, наполненную водою: не случись этого, то разбился бы о камни.

Еще в другой раз молодой послушник возвращался из станицы в пустыню к своему старцу. Дорогою заблудился, что так часто бывает со всеми нами, зашел в дебри – балку и лесную чащу, и здесь встретил его барс; сей же, по неопытности своей, подумал, что это собака; удивляется красоте зверя, как он расписан и пушистому хвосту его; тот же стоит и смотрит на него, – и сей также. Долго стояли оба, друг на друга смотря; наконец зверь, как бы услышавши запрещение Божие, тихо и спокойно пошел своею дорогою.

Этот же послушник в другое время наткнулся лицом своим на бежавшего кабана, необыкновенной величины, и до того перепугался, что едва, говорит, умом не тронулся.

Все это и многое другое видя, примечая и рассуждая, пустынник воочию и осязательно уверяется, что хранит его Господь на каждом шагу как птица чад своих, распростерши над ними крыла свои. Уверившись же в этом несомненно и самою действительностью, он уже как бы естественно возлагает на Господа все свое упование, поставляя себе в обязанность всякую вещь – малую и великую – испрашивать у Его благости.

Утвердивши в себе такую надежду, отселе он является аки лев, не бояся никакой опасности, ибо в Господе утвердилось сердце его, вознесеся рог спасения его.

Святый Исаак Сирский говорит: «никогда человек не познает силы Божией, находясь в покое и свободе, и ни где Бог не являл ощутительно действительности Своей, как только в стране безмолвия и в пустыне, в местах безлюдных, лишенных молвы и людских сходбищ».

Действительно, это драгоценное состояние, – то есть таковую несокрушимую веру в Бога и надежду на Его Отеческий неусыпный промысел – едва ли где-нибудь можно приобрести, кроме как в пустыне, в которой человек поставлен лицом к лицу противу всех опасностей, лишений и скорбей, и во всем этом неприкровенно видит действующую силу Божию.

Состояние и действие этой веры можно уподобить таковому явлению: если, например, камень громадных размеров будет пущен с верху высочайшей горы вниз, то можно себе представить ужасающую силу его стремительного движения!… Как он на пути все ему встречающееся ломит, сокрушает и уничтожает. И пожалуй, можно сказать, несть силы, могущей его остановить на этот раз в его стремлении; вот такового же свойства должна быть и вера пустынника – сокрушительная и истребительная для всего противодейственного жизни его.

Утверждаясь на словах Всемогущего, она силою Его может творить все из ничего. И это действительно принадлежит неотъемлемо вере, по слову Самого Господа: вся возможно верующему (Мк.9,23). А если все возможно, то, конечно, из сего не выключается ничто – разумеется только достойное Бога и духовно-нравственной природы человека. Здесь она как бы некоторым образом облекается во всемогущество Божие и потому производит дела великие и вышеестественные. В сем смысле святой Амвросий говорит: «вера толико имать, елико верует». И она, действительно, показала миру свою чудодейственную силу, как говорит святой Исаак Сирский: «шествовала по хребту моря, как по суше, входила в огонь, не терпя никакого вреда.

И каких только вышеестественных дел не показала вера? Отнележе Христос поживе на земле, Он сказал, и слово Его истинно: веруяй в Мя, дела, яже Аз творю и той сотворит (Ин.14,12)».

Утверждаясь же на словах истинного, неложного Бога, она настолько крепка и сильна во своей внутренней силе, что ничто не может сравниться с ее крепостью и убеждением. Насколько тверды основания неба и земли, но она и еще крепче сего…

Вера, по учению святых отцов, двояка: 1-я догматическая, в которую все мы крещаемся, пребываем, и в которой бы нам и отойти, дал Бог, в будущую жизнь.

Она содержится в Символе Веры, в определениях Вселенских Соборов, в Евангельском учении Христа Спасителя и святых апостолов и в Таинствах Святой Церкви. Разъяснение же ее можно найти в Православном Исповедании, Катехизисе и в богословиях. Определение ей должно быть таково, что она есть несомненная уверенность наша и непреклонное убеждение сердечное в непреложной истине всего, что содержится в Божественном Откровении, что все то, что сказал Господь – Сам ли непосредственно или же чрез святых Своих учеников и апостолов, то тверже неба и земли и непреложно, как Сам Бог неизменен в существе Своем, совершенствах и во всех советах Своих. А вторая вера есть и называется – деятельная или сердечная, которую приобретает человек по многим опытам и трудам, своей духовной жизни. Ей святой Исаак Сирский дает такое определение: она воссиявает в душе от света благодати, свидетельством ума подкрепляет сердце, чтобы не колебалось оно в несомненности надежды, далекой от всякого сомнения.

Говоря проще: это есть несомненная надежда в получении просимого нами от Бога, когда человек не имеет ни малейшего сомнения в том, что непременно получит то, чего просит у Бога.

Собственно же говоря, это есть одна вера – единая, нераздельная. И последняя утверждается на первой, как на своем основании и без оной быть и состояться не может.

Вера в своем правильном течении по степеням возвышения приемлет силу и свойство как бы осязаемости, и здесь она называется верою созерцательною, тогда как прежде была верою от слуха (Рим.10,17).

Здесь, на этой степени, сердце или чувство души, сорастворяясь, проникается истиною и получает в ней всецело несомненную уверенность, потому что зрит ее своим духовным оком, как и мы смотрим телесными глазами на вещественные предметы, или как, прикасаясь рукою к чему-нибудь, чувствуем свойство предмета – мягкость его или же твердость. Так и вера зрит духовные предметы в их внутренней существенности и не очами плоти, а внутренними очами сердца, коим открыт бывает духовный мир. В духе нашем есть способность к восприятию сверхчувственного. Она непосредственно приемлет впечатления из духовного мира – наподобие того, как наши телесные чувства приемлют впечатления от чувственных и видимых предметов.

Если сия способность наша находится в здравом состоянии и не омрачена грехом, то мы имеем такую же легкую возможность убеждаться в были предметов духовного мира, как убеждаемся в были чувственных земных предметов, при посредстве своих телесных чувств, потому что, как наши телесные чувства, непосредственно соприкасаясь предметам мира сего, приемлют соответственные впечатления, так и сия способность наша, устремляясь в вышечувственный мир, непосредственно получает оттуда ощущения, согласные своей духовной природы. И Бог, действуя на сию нашу способность, являет Себя нашему духу, а мы, приемля сие действие, молитвою можем удержать его на себе; и молитва есть средство общения и единения нашего духа с Богом.

Поэтому и вера в Бога не есть какое-нибудь мысленное построение понятий или логический вывод доказательств или какая-либо мысленная уверенность. Вся эта работа производится в голове. Нет! Но это есть чувство сердца или живое ощущение нашим духом бытия Божия. Или еще более: она есть самая сущность нашей души, коренная ее природа, и внутренний закон, написанный на сердцах народов, – так как без мысли о Боге душа наша не может быть человеческою, а будет тогда скотскою. Человек потому и есть человек, что ему прирожденна вера в Бога, а без этого он не отличался бы от животных.

 

Глава 40.

О применении веры к деятельности пустынника. О любви. О христианской надежде

Без живой веры в промысел Божий решительно невозможно прожить в пустыне, потому что супостат диавол старается прежде всего и более всего смущать живущих здесь помыслами маловерия и сомнения в Божие промышление о нас, а когда поколеблет этим наше сердце, то мы делаемся по всему слабыми, как трость, ветром колеблема. Начинающего или даже еще только намеревающегося жить в пустыне враг берет помыслами: ну где ты возьмешь денег, чтобы приобретать себе пропитание, откуда будешь брать одежду, а когда, бывает, заболеешь, что сделаешь в пустыне непроходной?… Живущего же в пустыне устрашает разбойниками, от которых действительно и пострадали многие пустынники, конечно, по его же злобному наущению; то зверями, то сам, устрашая ночью разными привидениями.

Но когда человек утвердил себя в вере в Бога, то все сие ему как ничто. Он не обращает никакого внимания, хотя бы, как говорит один угодник Божий, столкнулись вместе небо и земля – и тогда не убоится ничего. Но чтобы приобресть таковую веру, нужно прежде всего молиться о сем ко Господу Иисусу Христу, как показали сие святые апостолы. Молясь о сем, они говорили: Господи, приложи нам веру (Лк.17,5), – и Господь не отказал, как не откажет и ныне никому из просящих о сем. Сею верою они победили мир. Сия есть победа, победившая мир, вера наша (1 Ин.5,4). Без веры невозможно угодить Богу (Евр.11,6). Чтобы приобрести ее, нужно и самому иметь о сем старание; нужно уяснить догматы веры, вникать в смысл Божественного Писания.

Всякая добродетель, по словам святого Григория Богослова, состоит из трех частей; из них две части принадлежат Богу, а одна часть человеку, которую он всенепременно и должен исполнить, а без этого добродетель не состоится.

В особенности же нужно со всем старанием уразумевать Евангельское учение Господа нашего Иисуса Христа. Не лишним будет здесь обратить внимание и на то, почему, при совершении чудес над недужными, Господь Иисус Христос всегда требовал веры в Себя, как Сына Божия: веруете ли, яко могу сие сотворити , – вопрошает Он двух слепцов, следовавших за ним, по воскрешении Им дочери Таировой (Мф.9,28). Иерихонского слепца тоже вопрошает: что хощеши да ти сотворю! … Он же рече: Господи, да прозрю! – Прозри, – отвещает Господь – вера твоя спасе тя (Лк.18,41-42). Кровоточивую похваляет: дерзай дщи – вера твоя спасе тя (Лк.8,48).

Жене Хананеянке удивляется: о, жено! Велия вера твоя: буди тебе якоже хощеши! (Мф.15,28).

Равным образом, и все прочие случаи исцелений: глухих, немых, слепых, расслабленных, по собственному ли их прошению или же по просьбе других, описанные в Евангелии, показывают нам наглядным образом и осязательно дают видеть и понимать спасительную силу веры в Господа Иисуса Христа; или же в чем состоит молитва веры, которая никогда не остается неуслышанною, но всегда входит во уши Господа, Человеколюбца и приемлет просимое. «По вере, – говорит первосвятитель Московский Филарет, – искали Его, с верою приближались к нему, верою духовною прикасались к Его силе!», прикасались телесно к Его пречистому телу или ризам, верою почерпали из источника благодати, как будто силою похищали всеисцеляющую силу Спасителя».

Но посмотрим сию веру в ее производстве. Возьмите какой угодно случай исцеления и смотрите: вот, примерно, кровоточивая прежде всего размышляет в себе, глаголющи: аще точию прикоснуся ризам Его – спасена буду (Мф.9,21). От этого размышления родилась в ее сердце несомненная надежда, а сия проредила веру во всемогущую силу Христа Спасителя, которая и привлекла ее к Источнику исцелений. «Итак, то, что было пред очами телесными приближение и прикосновение, по созерцанию духовному Господь называет «верою» (святитель Филарет, Митрополит Московский).

Как здесь, так и во всех других исцелениях, не исключая воскрешения мертвых, показан путь веры ко Господу самым очевидным и наглядным образом. Из сего можно видеть, что всякий, получивший от Господа Иисуса исцеление, пришел к Нему именно с верою и надеждою получить исцеление.

Но почему же именно требуется вера при совершении чуда, которое всегда есть действие силы Божией? Это потому, что как наше падение произошло от неверия Богу, то теперь необходимо требуется противовес сему и противоположение; требуется положить другое начало в душе своей и дать ей направление противоположное прежнему; нужно утвердить в себе несомненную веру в Бога, как истинного и неложного. И сия вера, свидетельствуемая добрыми делами, восстановляет нас в первобытное состояние, соединяя с Богом. Вера раскрывает наше сердце для приятия силы Божией наподобие того, как открытый сосуд для вмещения влаги, а безверие, сомнение, маловерие делает его закрытым и не допускается войти в него силе Божией, или как дождь, падая на вспаханную землю, весь поглощается землею, а падая на железную крышу, скатывается на низ, так и сердце, раскрытое для веры, вмещает в себе все словеса Божии, а закрытое – пускает их поверх себя.

Не будет безполезно, а пожалуй и весьма благопотребно, посмотреть применение веры вообще ко всем нашим добрым делам и к утверждению во благочестии всей нашей жизни. Во 1-х, когда сия вера утвердит в нашем сердце святым бытием своим обитель свою и проникнет своим убеждением все силы нашей души: ум, волю и сердце, тогда нет препятствия для Господа исполнять наши молитвы.

Вся убо елико, аще молящеся просите, веруйте, яко приемете и будет вам (Мк.11,24). Это одно отверзает нам свободный вход в небесные сокровища; потому-то Господь Иисус Христос убеждает нас в Евангелии многими притчами, примерами из нашей земной жизни и прямым повелением к усердным молитвам к Нему – Богу живому, истинному, непамятозлобному, дающему нам более, нежели сколько просим, и Который охотнее исполняет наши молитвы, нежели как мы молимся.

Сия святая уверенность и несомненное убеждение в истине всего Божественного должны лежать в самом корне и основании нашей деятельности; проникать всю душу и силы ее; все наши дела, труды, подвиги, стремления, чаяния, намерения, движения, словом – должно быть жизненною силою души. Ибо все, что не от веры – грех (Рим.14,23). И без веры невозможно угодити Богу (Евр.11,6). Чем сильнее у нас сия вера в Бога и тверже сердечное убеждение в истине словес Божиих, тем крепче и неподвижнее основание, на котором созидается самое наше спасение; тем ближе к нам Бог и человек крепче в добродетели и во всей жизни потому, что он в Господе утвердил свое сердце и поставил ноги свои на гранитной скале, стоящей несокрушимо среди бурного моря, неудержимых в жизни преграждений, стоит не колеблясь и не боясь никакого возмущения свирепеющих волн.

Вера, как и молитва, есть та святая вервь, которая привязует наш дух к Богу и держит в единении с Ним. Внутренняя сила ее есть стремление к Богу для непосредственного союза и общения с Ним.

Но посмотрите и на то, как она служит побуждением и основанием для всякого доброго дела?

Например: отчего у нас нет милосердия и охоты помогать ближним своим от имения своего? … Боимся, что сами впадем в нищету, почитая ущербом для себя данное брату… А словам Господа не верим, когда Он говорит во Священном Евангелии: дайте и дастся вам меру полну, неткану потрясну и преливающуюся в лоно ваше (Лк.6,38).

Милуяй нища, взаим дает Богови, по даянию же его воздастся ему… (Притч.19,17). И многое множество таковых обетований находится по всему пространству Священного Писания – Ветхого и Нового Завета. А не веруяй , – говорит святой апостол Иоанн Богослов, – лжу творит Бога (Ин.15,10). И того ради делается – чуждым Божественных обетований.

Равным образом и безпристрастие к вещам и нестяжательность никак не может быть в нас, если прежде мы не утвердим в своем сердце несомненной веры в истинного Бога и в Его неложное слово, что ни в каких трудных обстоятельствах жизни Он не оставит нас искуситися паче, нежели можем понести , но всегда и непреложно исполнит наше лишение (1 Кор.10,13).

И можно ли представить всю высоту блаженства и неподвижность человека, утвердившего в своем сердце спасительную сию и радостную уверенность, как он нетрудно стяжал надеждою на Бога неисследимое богатство всевозможных благ временных и вечных, духовных и телесных, и стал чрез свое полное безпристрастие ко всему временному и тленному, по слову Лествичника, как владыка всего мира, превысший всех тленных вещей и всего тварного бытия, или же как гранитная скала среди волнующихся изменений земного бытия.

Тогда как в противном случае, при неимении веры в Бога, мы все свои надежды, по необходимости, возлагаем на текущие и тленные вещи века сего. А они как волны морские движутся, колеблются, воздымаются. Так и человек не тверд, волнуем сомнением, безнадежием, безверием, кто не имеет веры в Бога Истинного, Праведного, Всемогущего, Иже, рече и быша, повеле и создашася (Пс.32,9). И слово Его – истина есть (Ин.17,17).

Так и во всех делах нашей жизни, относящихся ко спасению души, мы хромаем, немоществуем, слабы и безсильны, потому что своим безверием отторгнуты от Бога – Источника силы и духовных благ, а в себе силы к деланию добра не имеем, и колеблемся, как трости от ветра.

В богословии Макария, Митрополита Московского, говорится, что из всех благ, каких удостоил нас Всеблагий Человеколюбец, самое первое и высшее есть неоспоримо Вера, ибо только чрез нее и в ней мы можем находить для себя истинное счастье и блаженство. Таким же точно благом служит вера и для всех духовных существ, прославляющих Господа своею доброю жизнью и обретающих в ней свое истинное блаженство. Итак, прежде всего, нужно веровать в Бога истинного и неложного, немогущего , – по слову апостола, – солгати Себе (Евр.6,18), и Который отрещись Себе не может (2 Тим.2,13). И сия вера вменяется нам в заслугу пред Господом и составляет сама в себе высокую добродетель, потому что показует в человеке больше доверие к слову Божию, нежели к своему разуму.

Сим мы являем послушание Богу, охотно приемля все Его Божественное откровение, и, несомненно, веруя в истину всего, что было благоугодно Ему открыть нам во Священном Писании.

При всем том богопросвещенный проповедник Христовой истины – святой апостол Павел не усвояет никакого значения даже и такой чудодейственной вере, еже бы горы преставляти, если не имеем любви к Богу и ближнему (1 Кор.13,2). Из сего открывается несравненное превосходство любви, как союза совершенства или совмещения всякого добра. «Поэтому, вера всенепременно должна быть, по слову апостола, споспешествуемая любовию (Гал.5,6). Без любви вера одна не может доставить нам вечного спасения. Ибо сказано: и бесы веруют, и трепещут (Иак.2,19), и Авраам , – говорит святой апостол, – оправдася от дел, вознесши на жертву сына своего Исаака (Иак.2,21) (архимандрит Антоний).

Веровать и не делать того, чему научает вера, есть противоречие самому себе, рассечение единства души и полное несоответствие своей жизненной цели. Проникнувшись же делами, соответственными вере, мы являем полноту духовной жизни. «Так что одна вера не доставит нам вечного спасения, если жизнь не будет сообразна с нею».

Святой апостол Иоанн говорит: глаголяй, яко познах Бога, и заповеди Его не соблюдаете, ложь есть и в сем истины нет. Глаголяй в Нем, то есть в Иисусе Христе пребывати должен есть, яко же Он ходил, и сей такожде да ходит (1 Ин.2,4-6).

Святой апостол Павел говорит, что мы для того и искуплены Иисусом Христом, дабы творить дела благая. Того бо есмы творение, создани во Христе Иисусе на дела благая, яже прежде уготова Бог, да в них ходим . Что благодать для того и дарована нам, да отвержемся нечестия и мирских похотей, целомудренно и благочестно поживем в нынешнем веце (Тит.2,11-14). Что на последнем суде потребуется от христиан не только вера, но и добрые дела, и от них будет зависеть наша вечная участь (2 Кор.5,10). С особенною же силою необходимость жизни, сообразной с верою, утверждает святой апостол Иаков: кая польза, братия моя, аще веру глаголет кто имать, дел же не имать! Еда может вера спасти его. Яко тело без духа мертво есть, тако и вера без дел мертва есть (Иак.2,14-17) (архимандрит Антоний).

 

О ЛЮБВИ.

Ныне же, говорит святой апостол, пребывают три сия: вера, надежда и любовь, больше же всех любы (1 Кор.13,13).

Святой Лествичник объясняет: «вера подобна лучу, надежда – свету, а любовь – кругу солнца. Все же они составляют одно сияние и одну светлость.

Бог есть любовь (1 Ин.4,8), всего более познаваемый нами проявлением на всю тварь Своего безконечного милосердия, и в особенности на грешный род человеческий; потому любовь по своему внутреннему качеству есть уподобление Богу, и ничто другое так не приближает нас к Нему, как дела милосердия и искренняя ко ближнему любовь.

И она есть та святая сила и сущность всего истинного, доброго, высокого и вожделенного, которая облагает человека правдою на всех стезях его жизни. Сообщает всему его поведению, делам, движениям и всему обращению с людьми тот вид привлекательности, по которой обладатель сего небесного безценного сокровища невольно привлекает на себя взоры всех, всякий хощет быть с ним в духовном общении, и где бы он ни находился, повсюду распространяет вокруг себя радость, мир и тишину. Все спешат к нему, как к источнику духовного утешения. И он, как царь в державе своей, ходит в богатстве любви своей, движется и действует, расточая повсюду благодеяния, мир и всякую добродетель.

Драгоценны эти люди на земле! Они как светильники во тьме земного блуждания, сияя светом богоподобия, напоминают собою безценное благо – любовь святую, которая всем нам любезна по чувству сердца своего, но кое удалилось от нас на небо еще с первых дней нашего бытия на земле, по нашему греховному омрачению. Тем не менее, когда придется нам встретить и малый признак проявления истинной любви, мы хотя смутно, но чувствуем ее небесное достоинство; невольно сознаем, что она жительница горнего мира, и действительно желали бы иметь ее в сердце, но и не имея противу воли, уважаем человека, являющего в своих действиях ее святое присутствие. И это, конечно, потому, что на всей внешности такового человека лежит красота добродетели, которая влечет к нему всех людей. Даже один слух о таковом человек, где бы он ни находился, сочувственно располагает к нему и рождает желание видеть его и иметь с ним братолюбное общение.

Но ничто не может быть сильнее тех изображений, коими характеризует истинную любовь святой апостол Павел в послании Коринфянам: если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я медь звенящая или кимвал бряцающий. Если имею дар пророчества и знаю все тайны и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви – то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не безчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся и языки умолкнут и разум упразднится (1 Кор.13,1-8).

Здесь, во всем необъятном объеме, силе и неизмеримом пространстве, явственно показано ее господственное преимущество пред всякою другою добродетелию, ее несравнимое значение, царственное владычество, небесная красота и райское достоинство.

Коренясь во глубине духа, как свойство Самого Бога – наиболее нам земнородным с сей стороны познаваемого – она подобием своим привлекает на себя взоры Всеблагого, Всемогущего Бога, и здесь, как бы облекаясь в силу Вышнего, делается мощною (способною) исполнять всякую добродетель, распространяя или передавая свою благодетельную силу всем прочим способностям нашей души.

Святые отцы говорят, что такому человеку Господь не попустит погибнуть, но ими же весть судьбами приведет его на стези спасения. И это, конечно, ради Своего подобия (Божия), которое Он являет Своим милосердым сердцем, любовию и сострадательным расположением ко всякой твари.

Патриарх Константинопольский, святой Иеремия, свидетельствует: «положим, что кто-нибудь из нас имел бы своим другом Самого Господа Бога, то, само собою разумеется, чрез это он имел бы своими друзьями и всех небожителей – Ангелов и святых Божиих человеков. Так точно и здесь: кто имеет в своем сердце любовь, тот имеет и все добродетели». Она есть внутренняя сила и корень всего доброго исполнения закона, совмещения всех добрых дел, будучи всем им основание, мать и глава.

Свойство любви невообразимо хорошо изображено из своего блаженного опыта святым Исааком Сирским: «в сердце человека возгорается, – говорит он, – всецелая любовь к Богу, которая безпредельно расширяется и начинает любить всех и все, не разделяясь на части и не привязываясь ни к чему исключительно. Эта безпредельная и целостная любовь рождает истинное ведение истины или духовное созерцание» (слово 18,с.111-113), и потому святой Исаак, в другом месте называет ее первоначальным созерцанием Пресвятой Троицы (сл.55,с.384).

Описывая это состояние сердца, святой отец говорит: «любовь к Богу естественно горяча, и когда нападает на кого без меры, делает душу ту восторженною. Поэтому сердце, ощутившего любовь сию, не может вмещать и выносить ее, но по мере качества нашедшей на него любви усматривается в нем необычайное изменение. И вот ощутительные признаки сей любви: лице у человека делается огненным и радостным, и тело его согревается. Отступает от него страх и стыд, и делается он как бы восторженным. Сила, собирающая во едино ум, бежит от него, и бывает он как бы изумленным. Страшную смерть почитает он радостию; созерцание ума его никак не допускает какого-либо пресечения в помышлении о небесном. И в отсутствии (уединении), незримый никем, он беседует, как присутствующий (как бы кто с ним присутствовал). Ведение и видение его естественные преходят, и не ощущает он чувственным образом движения, возбуждаемого в нем предметами, потому что хотя и делает что, но совершенно того не чувствует, так как ум его парит в созерцании и мысль его как бы всегда беседует с кем другим.

Сим духовным упоением упоевались некогда апостолы, мученики, подвижники и дивные совершали дела (слово 73,с.528-529). Упоенное любовью к Богу сердце человека возгорается о птицах, о животных, о демонах и о всех вообще тварях, о разумных и неразумных, злых и добрых. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека исторгают слезы. От великой и сильной жалости, объемлющей сердце, оно умиляется, и человек не может вынести, или слышать, или видеть какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемых тварию. А потому и о безсловесных и о врагах истины, и о делающих ему вред со слезами приносит молитву, что бы сохранились и были они помилованы, а также и о естестве пресмыкающихся молится с великою жалостию, какая без меры возбуждается в его сердце, до уподобления в этом Богу. Такой человек если десятикратно в день будет предан на сожжение за любовь к людям, не удовлетворяется тем, как Моисей говорил Богу: аще убо оставиши им грех, остави; аще же ни – изглади и мя из книги, в нюже вписал еси (Исх.32,32), и как говорит блаженный Павел: молил бых ся аз отлучен быти от Христа по братий моей (Рим.9,3), и еще: ныне радуюся в скорбях о вас язычниках (Кол.1,24)».

Рассказывают также об Авве Агафоне, будто бы он сказал: желал бы я найти прокаженного и взять у него тело его, а ему отдать свое (сл.48,с.298-302). Такою всеобъемлющею любовию поглощается и плотский человек, боящийся заколения, и душевный – боящийся Суда Божия; остается же, так сказать, один духовный человек, который, будучи исполнен несказанным блаженством любви и созерцания, приобретает полную несомненность упования своего, то есть опытно убеждается в существовании неизреченных благ, уготованных Богом и ему, и всем любящим своего Создателя (сл.38.с.233; сл.80.с.562-563). Вследствии такого несомненного своего упования, он всегда пребывает в глубоком покое, так что если бы небо прильнуло к земле, он и тогда не ужаснулся бы (сл.48.с.38). Само собою разумеется, что при таком состоянии человека, никакая страсть не может нарушить его душевного мира и возмутить тишины его сердца.

Другие писатели говорят о любви тоже в сильных неподражаемых изображениях: «нет ничего на небе и на земле сладостнее, возвышенное, всеобъятнее, привлекательнее, сильнее и лучше любви, потому что любовь рождена от Бога и нигде не может успокоиться как только в Боге, – превысшем всего созданного. Кто любит, тот стремится, летит, радуется, от всего свободен, ничем не удерживается; за все отдает все, и во всех обладает всем, потому что успокоивается превыше всего – в едином Верховном Благе, из Которого исходит всякое благо. Любовь не знает меры и пламенеет паче всякой меры. Она не чувствует бремени, ни во что вменяет труды, берет на себя более, чем может понести, не рассуждает о возможности, потому что все почитает для себя возможным. Любовь всегда бодрственна и в самом сне она не спит, утомляемая – не изнемогает, утесняемая – не стесняется, но подобно живому пламени и горящей, пылающей свече, стремится выспрь и все проникает безпрепятственно. Кто любит, тот разумеет силу вопиющего гласа любви. Да обладает мною любовь, и от безмерного воспламенения и восторга стану я выше себя самого. Воспою песнь любви, последую за тобою, возлюбленным моим, в горняя. Пусть исчезнет душа моя в хвале твоей, торжествуя от любви. Великое дело и подлинно великое благо – любовь. Она одна всякое бремя делает легким и равнодушно переносит все неприятности в жизни.

Если желаешь быть истинно блаженным, то один Бог – любовь безконечная – должен быть твоим последним и верховным благом. В Боге, как в живом источнике, все – и малый и великий, богатый и убогий, почерпают воду живую, и кто добровольно и охотно Ему служит, тот приемлет благодать на благодать. Никаким временным благом нельзя насытить душу, потому что она сотворена не для наслаждения временным, хотя бы обладала она всеми сотворенными благами, и то не могла бы быть счастлива и блаженна. Человек благоговейный всюду носит с собою Утешителя своего Иисуса и взывает к Нему: со мною буди, Господи Иисусе, на всяком месте и во всякое время . – Да будет мне утешением лишится всякого человеческого утешения (из своего сборника, в который записывались мысли при чтении мною разных книг, без означения их авторов).

Сидит Авраам, праотец Христа по плоти, у двери кущи своей и прилежно смотрит по дороге во все стороны – не увидит ли проходящего странника, дабы взять его к себе в дом, угостить и упокоить. Ибо сердце его горит и пламенеет любовью к ближнему. И вот, к невообразимой радости, видит – вдали показались три страннника. Спешит старец навстречу дорогим гостям, падает на колена и, простирая к ним руки, молит, говоря: господине мои! … аще обретох благодать пред Вами, не мините раба своего, но зайдите в хижину мою и препокойтесь у меня . А сам, презирая свою столетнюю дряхлость, спешно бежит к жене своей Сарре: скорее , говорит, замеси муки и сотвори опресноки и опять скорейшим движением спешит к своему стаду, чтобы взять наилучшего, упитанного овна и приготовить вкусный обед для дорогих гостей, никак ему не знаемых.

Вот совершенный и редкий пример любви к ближним!… Указывая на сие, святой апостол говорит: страннолюбия не забывайте, ибо нецыи не ведавшия странноприяша Ангелы (Евр.13,2). И ради таковой любви к ближним наречен был друг Божий, приял великие обетования Божии и видел день Господень в прообразе – когда вознес на жертву, по повелению Господа, возлюбленного сына своего Исаака. О сем говорит евреям Сам Господь Иисус Христос: Авраам, отец ваш … видел день Мой и возрадовался (Ин.8,56).

И рече Моисей ко Господу: велик грех согрешил народ сей. Но если оставишь им грех сей, то оставь, а если же нет, то и меня изгладь из книги, в которую вписал (Исх.32,32).

Велик и сей пример любви к братиям и неподражаем. И это тоже в Ветхом Законе, когда свет благодатный еще так мало просиявал даже и в избранном роде еврейском. И притек юноша, возвести Моисею и рече, глаголя: Елдад и Модад пророчествуют в полцех. И отвещав Иисус Навин, предстояй Моисею: господин мой Моисей! запрети им. И рече ему Моисей: еда ревнуеши ты мне; и кто даст всем людем Господним быти пророки, егда даст Господь Духа Своего на них! (Числ.11,27-29). Так Моисей, обладая совершенною любовию к ближним, хотел, чтобы все люди Божии – народ еврейский – были пророками. Такова искренняя любовь: расширяя сердце необъятным пространством, она хочет вместить в себя всех и все. Хождах в широте , – говорит богоотец пророк Давид, – яко заповеди Твоя взысках (Пс.118,45). Святой апостол Павел вмещал в сердце своем и иудеев и язычников и всех людей. Сердце наше распространися к вам, Коринфяне , – писал он к ним, – не тесно вмещаетеся в нем (2 Кор.6,11-12).

Не таково сердце человека грешника. Оно настолько узко и тесно, что в нем едва только находится место для одного самолюбия. Не расширяясь взаимообщением с ближними и любовию, оно имеет в себе вместимости только для себя одного. А это что за жизнь?… Между тем сердце наше имеет предназначение вместить в себя не только людей, другов и недругов и всякую добродетель, но Самого Всемогущего и безпредельного Господа Бога. И только здесь оно получает свое полное удовлетворение и насыщение своей алчбы и жажды, которого напрасно ищет в вещах мира сего – суетного и прелестного.

Иже во святых, преподобный отец наш Великий Варсонофий говорит о себе, как написано в его книге: «дух мой усердствует сказать Господу: или введи в Царствие Твое и чад моих духовных вместе со мною, или и меня исключи из него».

Отрадны сердцу нашему сии дивные повести и превожделенно слышание о них, как о вещах преславных, радостных, восхищающих и увеселяющих. Стало быть, видела земля на себе семя святое и прежде Христова пришествия, а тем более по Его к нам пришествии. Но все эти примеры суть не более, как искры противу незаходимого вечного света, и капли противу тех безпредельных океанов любви, кои неистощимо текли в сердце Сына Человеческого.

Любите враги ваша! – учил Он нас, проповедуя Свое Божественное, небесное учение: добро творите ненавидящим вас; и молитеся за творящих вам напасть и изгоняющих вы (Мф.5,44). А чему учил, то и показал примером собственной Своей жизни. О чудесе! Удивляясь сему, вопиет Святая Церковь при воспоминании Его спасительных страданий на кресте: о распинающих моляше Своего Небесного Отца: Отче! отпусти им грех их, не ведят бо, что творят (Лк.23,34).

Не менее убедимся мы в несравнимом превосходстве и тогда, как посмотрим на нее с противоположной, отрицательной стороны. Святой апостол Иоанн Богослов говорит: кто не любит, тот не знал Бога, потому что Бог есть любовь (1 Ин.4,8). Кто говорит: «я люблю Бога», а брата своего ненавидит, тот лжец; ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? (1 Ин.4,20). Кто говорит, что он во свете, а ненавидит брата своего, тот пребывает еще во тьме. Кто любит брата своего, тот пребывает в свете и нет в нем соблазна, а кто ненавидит брата своего, тот находится во тьме, и во тьме ходит, и не знает, куда идет, потому что тьма ослепила ему глаза (1 Ин.2,9-11). Мы знаем, что перешли от смерти в жизнь, потому что любим братьев; не любящий брата пребывает в смерти. Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца, не имеет жизни вечной в нем пребывающей (1 Ин.3,14-15).

Рассуждая о степенях духовного преуспеяния и рассматривая силу добродетелей, святой Макарий Великий говорит, что человек доступен возможности падения до тех пор, пока не приобретет любви. Он приводит примеры, как падали люди, имевшие дары чудотворения, исцеления недугов, даже мученики, страдавшие за имя Иисус Христово. Но кто приобрел любовь, тот уже не может впасть во грех, потому что, связан будучи ее оковами, пленником отводится в будущий век.

Святая Церковь, в молитве Манассии – царя иудейского, исповедует: Ты убо, Господи Боже сил! Не положил еси покаяние праведным – Аврааму, Исааку и Иакову, не согрешившим Тебе (молитва на Великом повечерии).

Как же не согрешившим, когда, по слову святого апостола: вси согрешиша и лишены суть славы Божией (Рим.3,23). Нет человека, который жив будет и не согрешит. И Святая Церковь свидетельствует: Един Свят, Един Господь Иисус Христос, во славу Бога Отца . И Писание говорит: праведник седмижды на день падает и исправится .

На все это, по разуму святых отцов, может быть такое объяснение, что они не согрешили именно только противу добродетели «любви». Имея искреннюю любовь к Богу и ближним, они изыскивали всевозможные случаи, чтобы делать добро всякому человеку. Как и о патриархе Аврааме пишется, что, сидя при дверях кущи своей, он ожидал странников. Говорится также у святых отцов, что любовь есть причина чудотворения. И это, конечно, потому, что по силе любви, желая благодействовать, но не имея чем, мы получаем от Бога власть и силу творить чудо, именно в силу присущей нам любви.

«Любовь, – по Лествичнику, – есть подательница пророчества, бездна осияния, источник огня в сердце, который чем более истекает, тем более распаляет жаждущего, она есть вечное преуспеяние».

Поражаясь боголепною, восхитительною, вышеестественною красотою любви, святой Лествичник, будучи весь проникнут ее небесными свойствами, воспел пламенеющим сердцем ее неподражаемые доброты в сих безсмертных словах:

«Возвести нам, о ты, прекраснейшая из добродетелей, где ты пасеши овцы твоя? где ты почиваеши в полудне? (Песн.1,6). Просвети нас, напой нас, наставь нас, руководи нас, ибо мы жаждем приити к тебе. Ты владычествуешь над всеми. Ты уязвила душу мою и не может стерпеть сердце мое пламени твоего. И так, воспев тебя, иду. Ты владычествуеши державою морскою, возмущение же волн его, Ты укращаеши и умерщвляеши. Ты смиряеши, яко язвенна, гордый помысл, и мышцею силы Твоея расточив врази Твоя (Пс.88,10-11), делаешь любящих твоих непобедимыми от всякой брани».

 

О ХРИСТИАНСКОЙ НАДЕЖДЕ.

«Надежда христианская есть успокоение нашего сердца в Боге с уверенностью, что Он печется о нашем спасении и дарует все для сего необходимое» (Простр. Катехизис).

Надеждою мы усвояем истины Божественного откровения, возвещенные нам в обетованиях. Например: возлюбленнии! ныне чада Божий есмь, и не у явися, что будем; вемы же, яко егда явится, подобны Ему будем, ибо узрим Его, якоже есть. И всяк, имеяй надежду его Нань, очищает себе, якоже Он чист есть (1 Ин.3,2-3).

А потому надежда, по Лествичнику, есть обогащение невидимым богатством; надежда есть несомненное владение сокровищем, еще прежде получения сокровища.

Она есть отрадный спутник во всей нашей многобедственной жизни; есть сила, движущая нас на деятельность нашу как в земных делах, так особенно в духовных. В надежде, например, на умножение плодов земных земледелец ввергает свои хлебные семена в недра земные – да пропитает себя и чад своих. В надежде обогащения купец вверяет свою жизнь малому древу и на нем переплывает бурные моря, презирая его свирепые волны, грозящие ему в каждую минуту потоплением. В надежде воздаяния будущей блаженной жизни, подвижник благочестия определяет себя на многоскорбную по телу трудовую жизнь, исполненную всевозможных лишений.

Не будь надежды, прекратилась бы на земле всякая деятельность, – все наши труды, занятия и предприятия. В скорбях, болезнях, земных лишениях и во всех превратностях житейских она, как радостная заря весеннего утра, утешает нас приятным ожиданием скорого от них избавления. Так праведный, многострадальный Иов, находясь в тяжких нестерпимых болезнях, в утешение себе говорил: вем бо яко присносущен есть, Иже имать искупити мя и воскресити на земле кожу мою терпящую сия (Иов.19,25).

Но особенно сила надежды и ее совершенная необходимость видится в молитвах наших ко Господу Богу. Здесь она составляет не только побуждение в их необходимости, но и плавное условие к их исполнению, как и Сам Господь говорит: вся убо, елика аще молящеся, просите, веруйте, яко примете и будет вам (Мк.11,24);(Мф.21,22). Хотя здесь и говорится о вере, но нужно знать, что в своем внутреннем действии – вера, надежда и любовь – сходятся воедино; так что где есть одна, там необходимо есть и две другие.

В отношении к будущей жизни, надежда есть могущественный двигатель и возбудитель, так как несомненным упованием наследия небесных благ понуждает нас к свойственной для сего деятельности. В своем высшем развитии надежда достигает до такой степени, что ожидаемое имеет, как бы уже полученное; святой апостол называет ее котвою (якорем) (Евр.6,19), выражая сим ту мысль, что как якорь во время бури на море, держа корабль на месте, не дает ему погибнуть от ярости волн, так и надежда во всех наших земных превратностях, лишениях и неудачах не дает нам погрузиться в отчаяние и впадать в уныние и расслабление духа, но оживляет нашу душу чаянием Божией помощи.

 

Глава 41.

О помыслах, – как их удерживать

Вопрос: как удерживать помыслы?

Ответ: дело это не есть силы человеческой; хотя мы, по слову Спасителя, и вообще без Него не можем творити ничесоже , но это дело особенно является трудным по причине быстродвижности ума нашего и его неудержимой стремительности, потому что он в естественном своем состоянии разлит по всему миру, и, как тысячеглавая гидра, куда ни приклонит свою голову, там и развивает свою пагубную деятельность. Нет на земле ни силы, ни науки, ни средства коими бы можно было помочь этому несчастному делу. Кто, из живущих на земле, похвалится иметь чистым ум свой от суетных помыслов? И как во время молитвы и не хотящим нам, многажды страждем, одолеваемые срамными помыслами! А безмолвник в пустыне ведет с ними, можно сказать, непрекращаемую брань, пока благодатию Христовою не очистится его ум и не войдет в область чистоты и света Божия.

Ум по природе имеет всегдашнее движение, а будучи таковым, он ни в чем из предметов мира сего, яко текущих, не может быть удержан, а только в одном Боге. Но и Бог благоволит нам являть Себя в нашем же сердце. Поэтому-то и нужно ум заключать в сердце и держать его пред лицом Божиим без всякого образа, вида и мечтания – совершенно голым; – словом сказать, что дело сие всецело и неотъемлемо принадлежит Господу нашему Иисусу Христу, Сыну Божию – Всемогущему Спасителю нашему и Богу, Который содержит всю тварь видимую и невидимую и носит , по слову святого апостола, всяческая глаголом силы Своея (Евр.1,3). Поэтому-то, всякому желающему достигнуть сердечной чистоты, в которой зрим бывает Бог, по слову Господа: блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят (Мф.5,8), необходимо приобщить сердце свое Ипостасному Слову Божию, чрез непрестанную сию священную молитву – Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного.

Он должен говорить: «Ты бо еси Бог мой, содержай, ум мой, да не преодолеют его помыслы нечистые, но в Тебе, Творце моем, да услаждается, яко велико есть Имя Твое любящим Тя».

Святой Исаак Сирский весьма похваляет того подвижника, который молитвою пресекает всякую беседу с помыслами: «неискусен тот, – говорит он, – кто вступает с ними в борьбу, хотя он и победит, но смрад от зловония помыслов надолго пребудет в ноздрях его».

Лучше всего при нашествии помыслов усердно читать Иисусову молитву, а ум заключать в слова молитвы, когда еще не открылось сердце.

Согласно этому говорит и Исихий Пресвитер: «якоже невозможно солнцу воссияти без света, сице невозможно очиститися сердцу от скверных и губительных помыслов, кроме молитвы Иисусова имени».

Еще: «как Черному морю, – говорит он же, – невозможно быть посреде звезд, и как невозможно человеку, живущему на земле, не дышать воздухом, так невозможно, кроме имени Иисус Христова, избавится от скверных помыслов».

Он же: «если это истинно, как вижу на опыте, то будем возглашать сие имя так же часто, как дышим. Ибо оно свет, а те (помыслы скверные) тьма; и Он, призываемый Иисус, есть Бог и Владыка, а те слуги демонские. Если истинно хочешь покрыть стыдом помыслы, достодолжно безмолвствовать и без труда трезвенствовать сердцем, да прильнет к дыханию твоему молитва Иисусова – и в немного дней увидишь это на деле» (Исихий Пресвитер).

Ум, погрузившись в Имя Божие, не имеет в себе места для принятия сторонних помыслов – худые ли то будут или добрые. Ум, соединяясь в молитве или в Имени Божием с Господом, теряет свою естественную грубость, делается чистым, как небесный свет; он издалека видит приближающийся помысл и, будучи силен о Господе, даже не обращает на него и внимания, как занятый важным делом – беседою с Царем царствующих и Господом Господствующих.

Вот, видите: куда бы человек ни обратился, на всякую сопротивную вещь победа – есть Имя Божие. Потому-то и говорится, что молитва есть мать, глава и царица всем добродетелям. Господь Иисус Христос есть и называется Избавитель; и никто, точию Он Един, может нас избавить от многих помыслов, коими страждет всякий, необновленный Христовою благодатию, человек.

 

Глава 42.

О бесовских привидениях, кознях и страхах, коим подвергаются пустынножители и о средствах избавления от них

При прощании со старцем мы сказали: «нельзя ли, отец святой, услышать от вас что-нибудь по части бесовских привидений, страхов и козней, коими диавол устрашает в пустыне живущих ради своего спасения?»

Старец отвечал: «на что вам слышать то, что совсем неполезно и для чувства сердечного неприятно: деятельность вражью – губительную, злобную, исключительно направленную на пагубу человеческого рода, никогда непрестающую, по временам слышимые их игры, топот, пляски, свирели, гусли, самвики и всякого рода мусикийское согласие. Иногда же разнообразные страшилища, привидения и разные козни, что все по первому знамению крестного знамения исчезает, как о сем подробно говорится в житии святого Антония Великого, там и читайте, если вам интересно знать, что совсем не может принести для души никакой пользы».

Мы же продолжали просить, говоря, что хотя и так, но все-таки, ради любопытства, желали бы слышать о кознях и видениях вражеских из вашего собственного опыта. Старец отвечал: «диавол не изменил своей злобы к роду человеческому, но как прежде вся его ярость и пагубное стремление было направлено, по свидетельству великого Антония, особенно на проводящих духовную жизнь, вообще на подвижников христианского благочестия – монахов-пустынников, так то же видится и теперь. Только нужно знать всякому, что диавол без допущения Божия, не может нам сделать никакого зла. Господь не иначе, как по мере нашей духовной силы, попущает ему действовать на нас. Не будь этого, то он, по чрезвычайной злобе своей и вражде, мгновенно потребил бы весь род человеческий, но связанный силою Божиею, как скотина уздою, безсильно свирепеет и мучится.

Како бы возможно было нам дерзати противу такого страшного противника нашего рода, аще не бы державнейшая десница Бога Слова содержала нас, ограждающи и покрывающи… како претерпело бы человеческое естество наветы его? Кто бо, глаголет, открыет лице обличения его? В согбение же персей его кто внидет? Из уст его исходят, яко свещи горящия и разметутся аки искры огненны; из ноздрей его исходит дым пещи горящия огнем углия, душа же его яко углие, и яко пламя из уст его исходит; на выи же его водворяется сила. Пред ним течет пагуба, сердце его ожесте, яко камень, стоит же, яко наковальня неподвижно. Возжигает бездну, яко пещь медную; мнит же море, яко мироварницу, и тартар бездны, яко пленника. Все высокое зрит, сам же царь всем сущим в водах. Против сего – брань нам – таковым и толиким словом описа мучителя.

Но над оным победа – законное иноческое житие восприимшим – бывает удобее за еже не имети нам что-либо от сущих его отвержений» (из жития преподобного Филимона. В Славянском Добротолюбии).

Видение его чрезвычайно гнусное, нетерпимо отвратительное, безобразное, страшное, производит на душу впечатление тягостное, мучительное. Он преображается в разные виды и подобия. Но хотя бы явился и Ангелом света, или даже во образе Христа – что и бывает, как читаем в житиях святых – или даже сами видели в современном монашестве, но не может произвести в нас радостного чувства, но всегда тревожное и тягостное. Этим, конечно, и различают его явления от истинных видений, бывающих рабом Божиим.

Протоиерей Иоанн Сергиев так описывает присутствие в нас диавола:

«Когда диавол в нашем сердце, тогда необыкновенная, убивающая тяжесть и огнь в груди и сердце; душа чрезвычайно стесняется и помрачается; ко всякому доброму делу чувствует отвращение; слова и поступки других, в отношении к себе, криво толкует и видит в них злоумышление против своей чести и потому чувствует к ним глубокую ненависть; ярится и порывается к мщению. От плода его познаете его».

Не даром Всепречистая Богоматерь молилась к возлюбленному Сыну Своему, Господу Иисусу Христу, чтобы не видеть Ей, при честном Успении Своем, мрачного вида безобразных эфиопов, потому что ничего нет так мучительного для души и тягостного, как вид бесовский. Оттого им и не попущено показываться явно в своем образе между людьми, кои от этого могли бы умирать».

Мы же продолжали молить старца рассказать нам хотя одно какое-либо видение по части бесовских обольщений.

Старец начал говорить: «сидящу мне иногда в глубокой пустыне, в Черноморских лесах, в местности под названием Медовитские поляны, в глухую полночь, проснувшись, слышу на дворе какое-то необычное движение и шум, как бы от многонародной толпы. Вышедши, действительно увидел странное зрелище: движется как бы похоронное шествие и множество народа во всевозможных костюмах со свечами в руках и со многими светильниками, коих свет не настоящий, а какой-то темноватый. Посреди толпы четыре человека несут гроб, а пред ними несется как бы турецкое знамя в виде подсвечника с полумесяцем, поют «раба твоего».

«Разумев же то быти бесовское коварство, я сотворил крестное знамение сначала на себе, а потом оградил им и все это бесовское скопище… Мертвец из гроба выскочил – и ну бежать; несшие – гроб бросили да за ним… и все сборище устремилось бежать в ту же сторону, так что чрез минуту была уже полная тишина и молчание.

И только когда чрез час я вторично вышел на двор, то вдали слышна была женщина, плачущая жалобным голосом, как бы об умершем сыне своем. Но вскоре и это смолкло и водворилась обычная пустыне тишина и безмятежие».

– Вот этот один случай, – продолжал старец, – я рассказал вам и то с великим себя принуждением; большего не спрашивайте, потому что нет возможности да нет и пользы слышать и знать безчисленные бесовские приражения, козни, искушения, коими они, по допущению Божию, смущают пустынников, но не так, как они хотят, а насколько допустит им Бог, совершенно ведая силу каждого из нас, и в меру сей силы и дает им искушать нас. Но лучше, – говорил старец, – отведем свой ум от пагубной его деятельности и устремим его на святые и божественные предметы.

Еще был сделан нами старцу вопрос:

– Не страдали ли вы от боязни, которая иногда жестоко мучит живущих в пустыне, особенно когда кто живет один, – в отшельничестве?

– Мучился, – отвечал старец, – особенно в первое время по вступлении в пустыню, что и сказать нельзя. Хотя неподалеку от меня и жили другие братие, но это мне не помогало.

Бывало, наступает вечер, и дрожит тело мое и содрогаются кости, какой-то неопределенный страх и трепет всегда проникали все мое существо. И помню, бывало, начну критически разбирать причину такой боязни. Ничего определенного не видится, а ужас объемлет все мои душевные чувства.

Начал усердно проникать в писания святых отцов. Нахожу у Лествичника: «боязнь есть младенческий и смеха достойный нрав; он происходит от неверия Богу».

Святой Антоний говорит: «знайте, что все содержится в руце Божией, и демон не имеет никакой власти над душою христианина».

Святой Исаак Сирский убеждает: «будьте твердо уверены в том, что ни враг, ни бес, ни злой человек, ни зверь – вообще никто не может нанести нам вреда, если не будет на это соизволения от вседержавной власти Божией. А если не так, и всякий мог бы делать, что хотел, то истребился бы весь род человеческий, потому что, по слову Писания, помышление злое прилежит всем нам от юности нашей. Хотя иногда и видим противное сему, и зло торжествующим и успевающим на горшее, но это попущается по судьбам промысла Божия, для нас недоведомым. И бывает не всегда и не во всяком случае, но по усмотрению и по допущению вседержавной власти к пользе нашей».

Но всего более подействовала на меня благотворным влиянием стихира Честному Кресту Господню, поемая в конце повечерия, и молитва Животворящему Кресту Господню.

В первой говорится: Господи! Оружие на диавола Крест Твой дал еси нам, трепещет бо и трясется, не терпя взирати на силу его…

А во второй читаем Божественной силы исполненные слова, от которых действительно исчезает лукавая, сопротивная сила, как тьма при полуденном солнце: да воскреснет Бог и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящий Его. Яко исчезает дым да исчезнут, и яко тает воск от лица огня, тако да погибнут бесы от лица любящих Бога, и знаменующихся крестным знамением, и в веселии глаголющих: «радуйся, Пречестный и Животворящий Кресте Господень! Прогоняяй бесы силою на тебе пропятого Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшего и поправшего силу диавола, и даровавшего нам тебе, Крест Свой Честный на прогнание всякого врага и супостата…

Все сие сообразив и тщательно размыслив, я несомненно уверился в истине и несокрушимой силе и крепости словес сих и принял их в сердце свое.

Еще припомнилось мне сказание в житии священномученика Киприана, когда он из язычества обратился в христианство, чрез святую девицу Иустину, познавши всю немощь и безсилие бесов, служивших ему тремя полками по поручению сатаны, и когда бес хотел его за это удавить, то всякий раз отлетал, как напряженная стрела, лишь только святой полагал на себя знамение креста; и я исполнился духом несказанного мужества, смелости и неустрашимости, и вместо того, чтобы по-прежнему бояться, сам сделался грозою для сопротивной силы.

Ибо громко воспел песнь, сличную богословию святого Креста: радуйся Пречестный и Животворящий Кресте Господень, прогоняяй бесы силою на тебе пропятого Господа нашего Иисуса Христа! – и стал искать, где присутствует и водворяется бесовская, отступническая сила, чтобы сокрушать и прогонять ее силою Честного и Животворящего Креста Господня. Но ее уже не было не только вблизи меня, но даже и на поляне, где я находился.

Было осязательно слышимо для сердца, как святая сила веры и упование на Бога входили в душу мою и наполняли ее непобедимого дерзновения противу сопротивной силы. И от тех пор, милостию Божиею, действительно вижу, что слабость сия, впрочем немаловажная для живущих в пустыне, оставила меня всеконечно. В далеких местах и ужасных пропастях, находясь иногда по нуждам своей жизни, чувствую себя как бы в келлии обительской, посреди многого братства.

Отсюда видно, что как во всех наших делах требуется духовное ведение, так и здесь со всею очевидностью видится его всепобедное для врагов действо.

Конечно, по незнанию Божественных предметов, человек боится врага Божия, а Создателя своего вменяет ни во что. И когда же боится? Когда находится и стоит на Божественной службе…

Его самого в это время боится, как огня, отступническая сила, а он, по неразумию своему, страшится ее. Какое извращение духовных понятий! Невежество и унижение своего духовного служения.

Здесь видится положительное отсутствие здравых понятий о предметах духовных – и особенно ложное представление о Промысле Божием. Правду говорит святой Лествичник, что таковые иногда наказываются от Бога помешательством ума. И это за то, чтобы знали – кого нужно бояться! Бога Создателя Своего, а не погибельной твари – лукавого беса, который, ради скаредного вида своего, никогда не смеет явится человеку, боящемуся Бога.

Но испытавши на себе сие мучительное состояние – вражеский страх – даю всем братиям своим, ради любви Христовой живущим в пустыне, опытный совет, а равно и всем христианам. Никак и никогда, ни в каких обстоятельствах не бойтесь устрашения диавольской силы! Господь попускает видимо являться ей только сильным и великим в духовной жизни мужам, а слабым во веки не дозволит явиться бесу, потому что Господь Сам находится повсюду, на всяком месте и непосредственно видит наше состояние, в полноте его содержания, и, по мере нашей духовной силы, попущает врагу действовать на нас. Как и апостол говорит: верен Бог, Иже не оставит вас искуситися паче, нежели можете понести (1 Кор.10,13).

 

Глава 43.

Прощание старца с горами, по причине его состарения и крайнего изнеможения своих телесных сил

Простите горы, дорогие горы, сладкие мои! Уже не ходить мне по вашим высоким хребтам, не топтать мне каменного чела вашего и скалистые ребра ваши уже более не будет попирать моя грешная нога.

Устарел и, приникши долу, сижу в мирных долинах в великой горести сердца.

Прильпе земле душа моя! И только смотрю на горные высоты, но взойти туда, как прежде бывало, уже никак не могу.

Солнце жизни моей склонилось к западу, ночная тьма упорно и неотразимо налегает на останок дней моих; изнемогающая плоть просится в недра земли на вечный покой – в холодные объятия общей матери всех нас!

Много лет вы питали меня духовною манною, и сладость жизни по Богу не была сокрыта от чувств сердца моего.

Блажен я был в те времена, когда в крепости своих телесных сил носился по вашим верхам и острым шпилям, как быстроногий олень. Восходя телом на высоты земные, я и духом удобно возносился к Вышнему Престолу Вседержителя.

Бывало, с тяжелою сумкою, едва вылезем мы на горные шпили, выше облаков – где отсутствует земное и царит таинственная тишина, полная духовного разума, (отнюдь) неведомая обитателям земли и ее низменностей – и слышались нам тогда какие-то дивные гласы глубоко молчащей природы. И они не века сего. Облеченная в тишину и безмолвие, как бы в царственную порфиру горная природа, в ненарушимом молчании благоговейно внимала присутствию Божества – и тем воздавала достодолжную дань и поклонение своему Творцу, Владыке и Господу.

И так было все тихо кругом, что даже ни один лист на дереве не смел и шелестом нарушить торжественной тишины. Зверь, и птица, и всякий гад, движущийся по земле, – и все живущее было неподвижно каждое на месте своем: воздух стоял, как бы каменный; месяц и звезды и пространство воздушное внимали вместе с нами гласу гор, скал и ущелий, словом, – все видимое было сдержано, остановлено, объято страхом и проникнуто вниманием, потому что Всемогущий и Вседержавный наполнял Своим страшным присутствием стоящую действительность и все сущее.

И вот, среди общего затишья, слышен был нами в сердцах своих глагол Божий, внятно вещающий: «сынове человечестии! Почто всуе иждиваете дни свои и не ищете небесных благ, яже уготовах любящим Мя? Взыщите Бога, и жива будет душа ваша, ибо Он благ есть, щедр и милостив, любит суд и правду, милует же в роды родов. И егда приидет во славе, узрите живот со всеми святыми».

Обратились мы на другую страну и се, вторично вещал в сердцах наших Божественный глас: живу Аз , – глаголет Господь, – яко хотением не хощу смерти грешника, но еже обратитися и живу бытии ему (Иез.33,11).

Услышавши той глас, пали мы на лица свои и поклонились Живущему во веки веков, Иже созда небо, и землю, и море, и вся яже в них, и сказали: Господи помилуй! Ради Имени Святого Твоего, и не дай погибнуть созданию Своему, яко Ты еси Бог первый. Ты и по сих, и во веки Ты еси Бог наш.

Препроводивши ночь в молитвенном настроении и в чувствах покаяния, по Давиду, излия пред Господем души своя (Пс.41,5). Утром, когда прекрасная заря – предвестница солнца – обыкновенно покрывала горы своими нежными лучами и все тварное, после ночного покоя, возбуждалось к жизни и давало глас свой по роду своему и по состоянию, снова оживали и мы в чувствах сердца своего и возносили Создателю своему разумную песнь хвалы и славословия, как почтенные высокими дарами разума и свободы.

И вот, вдруг, взору нашему представилась дивная картина: высоко над главами нашими, прекрасно воспарили пернатые орлы; они радуются своему свободному, в воздушном пространстве, пребыванию; весело купаются в бело-мраморных волнах, как дельфины в море; зовут друг друга взглядом и криками и как будто говорят сами себе: «любезные друзья! Давайте далее отсюда улетим! туда, где синеют морские поля, где гуляют бурные ветры, да наши братья орлы», и все выше и выше, взвиваясь на своих могучих крылах и утопая в сиянии голубого дня, постепенно исчезли от нашего взора.

Видели мы в те счастливые времена и многое другое – величественное и прекрасное, поражающее душу благоговением, страхом и любовью к Создателю своему, вся премудростию сотворшему, и пили мы тогда полною чашею живительную свежесть и сокровенную силу жизни горной природы.

Но всего не передать ради множества предметов и невыразимости впечатления, потому что щедрая природа являла нам здесь все сокрытое от прочих внутреннее богатство своих неописанных красот, как своим законным и искренним чадам.

И покоясь как бы в лоне ее материнских объятий, мы были счастливы и блаженны, как, думаем, никто на земле, потому что были причастны внутренней силе жизни и таинственным речам и гласу природы, кои, не скрывая, она вещала нам открыто, как своим любезным чадам.

И вот, бывало, величественные горы – краса Кавказского пространства – любезно приветствовали нас своим дружеским взором и нежною улыбкою, когда мы, утомленные до крайности, восходили на высокие хребты, и они своим алмазным блеском и чудно волнистым видом пленяли и невольно увлекали к себе наши сердца. Забывая все земное, дух наш неудержимо стремился с любовью к небесам воздавать славу, честь и хвалу премудрейшему Творцу всей вселенной. И был нам всегда там мирный приют и пресладчайший отдых.

На тех высоких, скалистых хребтах мы покоились в несказанном веселии духа, покрытые мягким покровом и нежным дыханием прохладного ветерка. Был я, действительно, блажен в те счастливые часы и минуты невозвратно протекшей жизни моей.

Но вот настала пора мне с вами расстаться. Грустным взором еще раз я окинул вас, дорогие мои! И в горести сердца думаю воспеть плачевну песнь о горькой и тяжкой с вами разлуке. Увы мне! Уже поздняя пора для меня наступила, лишаюсь я зрения ваших чудных красот; исходили мои грешные ноги ваши высокие вершины, великие дебри и отвесные скалы; измерили и глубины под вами шумящих вод. А теперь настало для меня печальное время, и душа моя горько болеет о том, что не увижу я уже более вас, дорогие мои, как ваши высокие шпили будут впиваться в облака, и какие на вас будут длинные рисоваться картины, и каков ваш будет вид издалека!…

Много неведомых тайн вы открыли мне и глубокую память оставили во мне о всех путешествиях и приключениях, бывших на ваших высоких хребтах. Но уже я рисовать вас более не буду и о ваших чудных красотах сложить я новой песни не сумею: она замрет в моих устах. Прости и ты, краса Кавказа, его величие и слава, седовласый Эльбрус! Ты всегда был нашим другом неизменным и благодетелем любезным… Много раз ты укрывал нас внутри персей своих – полумертвых от бурь, зимы и непогод…

И тебя я не увижу, и любоваться более не буду твоими дивными картинами на заре прекрасного утра весною, когда ты, покрытый лучами восходящего солнца, сиял златокованою порфирою, изливая ослепительный блеск твоих одежд на всю страну, так что ни один царь земной не мог в сию пору равняться с тобою во светлости риз твоих. Особенно сияла славою небесной красоты твоя световечная глава, вознесенная превыше всех горных хребтов; она являла свою царственную власть и силу чрезвычайным блеском своего безпримерного облачения, коего подобия нет возможности найти ни в чем, что только есть прекрасного и величественного на лице земли.

И опять, когда ночь глубоким мраком покрывала страну и ты облачался в темный хитон, вид твой был страшен, ты стоял угрюмо; великий объемом и страшно высокий ростом, ты был как могучий исполин, ополчающийся на злодейские дела. Тогда мы, укрываясь в скалистых ребрах твоих, в великом страхе провождали темную ночь. Могильная тишина царила повсюду – и только порою среди нее тоскливо раздавался унылый крик спутницы нашей – всегдашней соседки – ночной птицы совы.

Теперь, мои горы безценные, уже румяная заря не разбудит меня, когда, бывало, я покоился на ваших прохладных высотах, утомленный тяжким путешествием, и благодатная роса уже более не освежит мои устаревшие члены, а также и яркий луч солнца греть меня более не станет, когда я прозябал от жестокого хлада и ветра, и темная ночь уже более меня не усыпит на ваших скалистых хребтах, и ослабевший мой слух не будет внимать вашим дивным гимнам, а сердце мое не будет уже более услаждаться приятными песнями, которые неумолкно вы воспевали своим таинственным гласом и которого никогда не слышал обитатель низменности.

Но горы чудес! Одно я познал верно о вас, что вы таинственны и дивны и не далеки от небес. Познал я грешный, кто владеет вами, кому в удел достались вы:

Вас хранит и вас лелеет

Царица горней красоты,

Царица дивная Святая –

Всех народов и племен.

И благодать Свою Она являет;

Беседует к рабам Своим,

Сама судьбу их управляет

И бдит над бытом их земным.

Но вот уже пробил и последний час моей с вами разлуки роковой; простите мои горы дорогие, простите навсегда!… Уже стоит пришедший вестник смерти, держа в руке своей секиру острую, и сердце мое от страха пришло в трепет; кровь стынет в членах и свет померкает в очах моих; на уста налагается печать вечного молчания и выя моя безспорно повинуется неумолимому властелину.

Видя неизбежную участь свою, покорно преклоняю под острую секиру свою старческую главу.

И вот один час или же минута – и я уже никогда не увижу вас, дорогие горы мои; и ваши алмазные вершины, и мирные между вами долины, и роскошные виды! Простите и простите на веки. Аминь.

 

Глава 44.

Наше последнее посещение старца и его блаженная кончина

Когда мы спокойно провождали свое – житие на месте своем в горных хребтах, вблизи главного перевала Кавказских гор, на высочайшей скале, дошло до нас известие, что старец на смертном одре и уже готовиться ко исходу от сея жизни. Не желая лишиться его благословения, а главное последних назидательных бесед, я, нисколько не медля, взял свой старческий посох и спешно пошел к нему со своим послушником своею обычною дорогою – вершинами горных хребтов.

Пришедши к обители преподобного отца, мы толкнули в дверь и сотворили молитву, как принято в монашестве по заповеди божественных отцов. Едва слышимым голосом старец ответил: аминь и приказал войти. Поклонившись святым иконам и сделавши приветствие старцу, сели.

Старец лежал на одре – в крайнем изнеможении телесных сил. Вид его был, как вид Ангела Божия, – светлый лицом и радостный взором, он был как небесный – чуден, восторжен и как бы ликующий духом; в белой одежде и сам весь белый от глубокой старости.

Но хотя изможденный постом, трудами и подвижничеством, еще же и одержащею его тяжкою болезнью, он показывал следы крайнего изнеможения и телесной слабости, но это как будто бы им и не примечалось, ради преизобильного в духе его Божественного присещения – наитием Господней благодати. Сквозь тленную и разрушающуюся храмину его тела – эту нашу смертную скинию, в которой, на малое время, определено обитать богоподобному и безсмертному духу, просиявало, как бы невольно, все благолепие души его, украшенной непрестанною молитвою, смирением, благочинием помыслов и благоустройством душевных чувств. Самое дыхание его, происходя от утружденного сердца, исполненного благодати, приводило нас в духовное состояние, но взор его уже не принадлежал веку сему; в нем светилась надежда спасения, любовь к Богу и ближним. И был он, как путник, благополучно достигший конца своего тяжелого и долгого пути, и благонадежно шел наследовать страну упокоения, которую имел целью стремления во всю свою жизнь.

Было видно и нам, что вечер жизни его прекрасно и благолепно озарялся тихими лучами заходящего солнца, и как будто бы какая-то невидимая пелена, аки святая сила, сходящая с высоты, покрывала его волнами духовной радости, и мир Божий, превосходяй, по апостолу, всяк ум, проницал все его существо, так что отсель, как виделось нам – несомненный удел его был вечный покой в Боге.

Мы были объяты священным чувством и страхом и не смели нарушить таинственного молчания, в котором слышалось присутствие святых и духовных сил.

Приподнявшись, старец сел и начал говорить:

– Добре, братие, сотворили, что пришли ко мне на последних минутах моей жизни. Уже отхожу, по определению Божию, в путь всея земли, куда идут все земнородные и откуда никто не возвращается назад. Скорбны и многогрешны были дни жизни моей.

Мы сказали:

– Хочется нам услышать от вас опыт своей многолетней жизни: что хорошего и полезного встречали в ней, и какими ближайшими и более верными путями можно и нам приблизиться к Богу?

Не много помолчавши, начал беседовать старец тихо, благоговейно и со страхом Божиим:

– Неизбежная нам настоит нужда, – говорил он, – так же часто и непрерывно благодарить Создателя своего и Спасителя, Господа Иисуса Христа, как непрерывно идет наше дыхание. И видение сей спасительной нужды бывает у нас тогда только, когда мы хотя сколько-нибудь обращаем свое внимание действительно на неусыпный промысл Его, бдительно пекущийся о нашем вечном спасении и о всех нуждах, неизбежных в нашей земной жизни. Любовь Его к нам и ко всем тварям есть воистину безконечная, безпредельная и неизобразимая. Но слово сие как-то не вмещается в нашем понятии. И это отчасти потому, что и действительно нет возможности объять умом своим сего безконечого дела, а тем более вместить оное в сердце.

Если сердца всех родителей, начиная от Адама и до сего времени, соединить воедино в чувстве любви к своим чадам, то и это великое совокупление будет не более, как единая капля противу всех океанов земных и отнюдь не выражает к нам Божьей любви.

Но не будет предосудительным, если мы о сем младенческий свой лепет, излием в возможной для нас речи. Кто возглаголет силы Господни , – говорит пророк, – слышаны сотворит вся хвалы Его (Пс.77,4).

Блажен, ему же Бог Иаковль помощник его, упование его на Господа Бога своего, сотворшего небо и землю, море и вся, яже в них (Пс.145,5-6).

«Видехом, Господи, видехом милости Твоя древния, и есмы умиленны, и не смеем возвести на небо очей своих, понеже прогневахом великую к нам благость Твою, и ныне преклоняем колена сердца, прося Твоея Благости; согрешили мы, Господи, согрешили, и беззакония наши пред нами суть выну; но просим моляся, не попусти нам погибнуть во грехах наших. Простри вседержавную Твою руку и исхити нас от стужения демонского и насилия греховного, и даруй нам чистым умом и просвещенным сердцем приносити Тебе – истинному Богу нашему – плод устен, исповедающихся имени Твоему – непрестанную службу во храме внутреннего человека, делом упражнения молитвы – Всесвятым и Всемогущим Именем Твоим: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас», – как заповедуют божественные отцы.

Молитва сия, по учению их, есть огнепламенный меч на демонов и всю их сопротивную силу. Где она пребывает в должном виде и благолепии, в смиренных чувствах и покаянном настроении души, там отнюдь не может быть пребывания темной демонской силы, но бежит, прогонимая светом Христова имени, не терпя присносущного сияния и огнепалящего духовного пламени.

Блажен человек, ему же аще благоизволит Господь открыть спасительную силу Своего велелепного имени и сокрытое в нем безпредельное богатство духовной жизни и вечный живот. Но мало этого видим в нынешнем веце, уклонившемся в вещественное житие. А если где и проявляются малые искры сего небесного дела, то по его редкости и необычности не имеют люди доверия к сему, а смотрят сомнительно, мня тут быти некоей прелести.

Того ради это Божественное дело, возвышающее нас до Ангельской чести, ныне весьма есть уничиженно и презренно, вопреки согласному о сем предмете учению святых и богоносных отцов.

Изглаголавши сию возвышенную беседу, старец в крайнем изнеможении упал на своей постели и уже более не мог говорить ничего. Мы же стали заботиться о телесных нуждах как его, так и своих.

И жили мы у старца две недели, усердно служа ему, упокоевая его и всячески стараясь о том, чтобы было ему хорошо. Когда старец сколько-нибудь возникал от немощи, мы тотчас просили его говорить нам на пользу души, и будучи исполнен искреннею любовью, старец никогда нам в этом не отказывал.

Не имея возможности передать в подробности всего слышанного нами от старца, мы ограничимся тем, что главное и существенное из его бесед припомним и представим здесь на пользу ищущим ее, – хотя в отрывочном виде.

Путь внутренней, духовной жизни, в котором можно обрести Бога, состоит в ее правильном движении в двух направлениях: во-первых, – к себе, а во-вторых, – от себя к Богу.

Движение к себе состоит в том, чтобы человек познал свое падшее греховное состояние и растление всех своих сил, их совершенную неспособность к добру и всегдашнюю наклонность ко злу, свое крайнее безсилие в деле спасения, и увидел всю неизбежность и решительную нужду в Божьей помощи.

Это познание выше и ценнее всякого другого познания, потому что оно отверзает в нас дверь к принятию высшей помощи. Не будь этого познания, не придет и высшая помощь, а без нее не может состояться и наше спасение.

Ведь и Спаситель не приходил на землю до тех пор, пока в человечестве не ощутилась нужда в высшей помощи.

Другое движение в духовной жизни нужно иметь от себя к Богу. И оно состоит в том, чтоб из глубины сознания своей греховности, падшего состояния и совершенной неспособности к добру стремиться своим умом и сердцем к соединению с Богом, Источником силы и добра. Сие действуется чрез непрестанную молитву, которая, как златая некая вервь, соединяет нас с Ним. Отсюда мы почерпаем благодатную силу на исполнение воли Божией и к деланию всякого добра – во спасение своих душ. Как и Сам Господь сказал: без Мене не можете творити ничесоже (Ин.15,5).

Истинное достоинство человека состоит именно в смирении, когда он и при великих делах своих имеет о себе низкое мнение, всех почитая лучшими себя и, по апостолу, честию большим творя всякого . И ничего нет хуже гордости, которая есть крайнее убожество души и всеконечное и решительное себя незнание и удаление от Бога.

Пребывающие в молитве безмолвия и служении слова носят на себе сан апостолов верховных. Они должны быть отличны, как драгоценные камни пред грудою простых камней. Кто не внимает хранению своего сердца и не блюдет своего ума, тот не может быть чист сердцем и не способен видеть Господа. Не возможно стяжать никакой добродетели, как только хранением ума.

Так вожделенно это делание ума, то есть занятие молитвою Иисусовою, что святой апостол Павел предпочитал пребывание в нем ума своего всем прочим помышлениям: не судих, что ведети в вас, точию Иисуса Христа .

Молитва есть великое делание, служит необходимым средством к преуспеянию духовной жизни. Она состоит в непрестанном призывании имени: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного. Произнося непрестанно словесно, умом и сердцем святые отцы, все названия оной собравши из Священного Писания, назвали полное оной произношение столпом молитвы. Для них было довольно и одного речения: Иисус или Иисусе Христе, исполнялись неизреченною радостию. Иначе нельзя пребыть в общении с Богом – условием христианской жизни как только молитвою. Она есть существенное свойство души нашей, сотворенной Богом и стремящейся к соединению с Ним. Она столько же необходима человеку в его жизни духовной, как его дыхание для жизни телесной. Молитва есть отложение попечений. Якоже бо меч обоюду изощрен, аможе аще обращаем бывает сечет остротою своею вся приличившаяся: тако и молитва; без молитвы нет жизни в человеке .

Вообще же всякому приступающему к занятию Иисусовою молитвою нужно знать, что ее необходимо возносить к Господу Богу всенепременно из глубины скорбных чувств и многоболезненного о грехах своих сердца, в полном сознании своей всецелой растленности души и тела, всеконечном повреждении всей своей природы, а отсюда естественно должно возникнуть живое чувство нужды в Божией помощи, по случаю ощущения своего безсилия и немощи на всякое благое дело, а тем паче на молитву, которая считается между добродетелями самою высшею, как их матерь и глава. Нужно молиться с полною надеждою на милосердие Божие, что не оставит Господь рабов своих, вопиющих к Нему день и ночь, как и Сам Он благоизволил высказать сие в притче о неправедном судии.

Скорбное о грехах своих сердечное чувство настолько необходимо в деле молитвенного упражнения, что должно, по всей справедливости, составлять почву, на которой может произрасти молитва и вместе должно служит ее жизненною стихиею.

Не имея сего скорбного чувства при молитве, мы очень удобно преклонны к самомнению и гордому о себе понятию, а когда оное в нас есть, то оно тянет нас, как груз, на низ, в глубину смирения, и тогда молитва удобно и легко пребывает в сердце, держимая его чувством.

О сем скорбном чувстве прежде всего свидетельствует божественный Давид: жертва Богу дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс.50,19). Объясняя сие, епископ Игнатий говорит, что от нашего падшего естества человеческого приемлется Богом только одна жертва – именно: сокрушенное и смиренное сердце и глубокий плач о своих грехах, что и показали преподобные и божественные отцы, благочестия подвижники, плакавшие во всю свою жизнь, не смотря на то, что были угодники Божии и жили свято, праведно и преподобно.

Святой Исаак Сирский объясняет, что тот как бы великую святыню носит в сердце своем, кто имеет печаль ума о грехах своих и болезненное о них чувство сердца своего, скорбит, плачет и сокрушается, что плохо житие его и не может он послужить Господу Богу праведно, преподобно и истинно; но постоянно побуждается грехом, и что прилежит ему помышление злое от юности его.

Святой Лествичник учит, что хотя бы мы и великие проходили подвиги, но если не имеем печального и сокрушенного о своей жизни сердца, то все они суетны и безполезны. Бесы, – говорит он, – боятся нашего сетования о грехах, как тати псов. А святой Симеон Новый Богослов, говорит о сем еще сильнее: прежде плача и слез никто да не прельщает нас тщетными словами, ниже мыслями да не прельщает себя! Нет в нас покаяния, нет истинного раскаяния, нет страха Божия в сердцах наших – мы не зазрели себя: душа наша не пришла в соощущение будущего суда и вечных мук. Если б мы зазрели себя, если б это стяжали и этого достигли, то немедленно произвели бы и слезы. Без них никогда не возможет ни жестокосердие наше умягчиться, ни душа наша стяжать духовное смирение; мы не можем быть смиренными. Не сделавшийся таким, не может соединится со Святым Духом, не соединившися Ему, не может придти в видение и разум Божий и не достоин таинственно научиться добродетели смирения.

Невозможно найти в Божественном Писании, чтоб кто когда из человеков, без слез и всегдашнего умиления, очистился или соделался святым, или приял Святого Духа, узрел Бога, или ощутил Его вселившимся внутри себя, или приял Его жителем в сердце свое. Ничего этого не могло совершиться, когда не предшествовало покаяние и умиление, когда слезы, изливаясь, как из источника, и постоянно наводняя очи, не вымыли душевной храмины и самой души, орошая и прохлаждая душу, объемлемую и воспаляемую неприступным огнем.

Говорящие, что невозможно проливать слезы и плакать каждую ночь, каждый день, свидетельствуют о себе, что они чужды всякой добродетели. Если наши святые отцы произнесли такое определение: хотящий отсечь страсти, плачем отсекает их, и хотящий стяжать добродетели, плачем стяжавает их, то из сего явствует, что не плачущий ежедневно ни страстей не отсекает, ни добродетелей не совершает, хотя и думает, – обманываемый самомнением, – совершать их.

Если на земле и есть жизнь, соответствующая своему назначению, утоляющая ее ничем временным неутолимую жажду и удовлетворяющая все ее возвышенные и благородные стремления, то это есть внутренняя жизнь, первое благо коей – неотходная молитвенная теплота сердца и умерение помыслов. Все становится светло от непрестанной молитвы и Господа созерцаемого, Который есть свет. А где свет – там, очевидно, тьмы быть не может, и диаволу тут места уже нет. Не имея же возможности сам кознодействовать тому человеку, он ненавистью вооружает на него людей, конечно, ходящих по духу века сего, лукавого и развращенного.

Хранение ума, чистота сердца, чтоб ум не утопал в разных помыслах и не обуревался волнами рассеянности, но был сам в себе углублен в делание и производство Иисусовой молитвы, – есть далеко лучше всех наших телесных добродетелей. И это потому, что пресекаем греховные движения в самом зародыше.

Святой Златоуст говорит, что одного умного Боговидения достаточно к тому, чтоб истребить лукавую силу.

И еще говорит один некто из богоносных отцов: «нет страшнее для отступнической силы между всеми духовными делами, как видение в Боге; разумеется сердечное дело Иисусовой молитвы, которая, имея в себе присутствие Божества, поражает страхом и трепетом сопротивную силу. Яко тает воск от лица огня, тако исчезает богоборное сонмище лукавых духов от страшного имени Иисус Христова, которое есть и называется огнепламенный меч на сатану, а для нас Божия сила и Божия премудрость.

Вопросили мы старца, глаголя: «коего ради греха неприятна бывает молитва человеческая?» И отвеща старец: «помнение ради зла [памятозлобия], якоже рече Господь: аще убо принесеши дар твой ко алтарю и ту помянеши, яко брат твой имать нечто на тя, остави ту дар твой пред алтарем, и шед прежде смирися с братом твоим, и тогда пришед принеси дар твой Богови (Мф.5,23-24).

Аще ли злопомнение имаши на кого, тогда разумей, яко молитва твоя неприятна есть пред Богом, но паче прогневляет Его.

Вопросихом старца: «который есть тягчайший всех грехов?» И отвеща: «якоже глагола святый апостол Павел: яко более всех добродетелей любовь (1 Кор.13,13). Сице разумей, яко и более есть всех зол ненависть ко брату и немилосердие».

И паки вопрошен бысть: «кая заповедь прощает человека от всех грехов?»

И отвеща: «Господь глагола: не осуждайте да не осуждении будете; отпущайте, и отпустится вам (Лк.6,37). Разумей се: еже не оклеветати брата своего, ни же осуждати, прощает всякий грех. Отпустите , – рече Господь, – и отпущу вам, и в ню же меру мерите, возмерится вам ».

Вопросиша же его: «аще кто сотворит грехи великие и, умилився, начнет каятися, и тако в третий день умрет, како о нем разумети?»

И отвеща: «аще истинно возжелает и начнет каятися, и обратит душу свою от злые мысли и положит ко Богу завет свой, яко к тому не согрешити, и не творити первые грехи своя, яже содея: то аще и на утрие умрет, приемлет Бог его покаяние, якоже и разбойника приять. Еже убо начати каятися, в воле человеческой есть, а еже жити или умрети, в воли Божией есть. Мнози убо начаша каятися, и восхити я Бог, устрояй о них лучше: зане аще многа лета пожили бы, паки во грехи впали бы и погибли».

Вопрошен убо бысть и еще той же великий старец: «аще кто во гресех состареется и не может поститися и бдети, ни труды творити или жестоко житие проходити, ни имения имать, еже бы за грехи раздати, ни жития мира сего может отрещися: како убо может таковый спастися?»

И отвеща: «имже образом спасеся мытарь; якоже и пророк глагола: смирихся, и спасе мя Господь (Пс.114,5). Якоже убо безкровная жертва и милостыня в прощение грехов приносится Богу, такой дух сокрушен, и сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс.50,19). И паки близ Господь сокрушенных сердцем и смиренные духом спасет (Пс.33,19). И якоже ублажаются милостивии и чистии сердцем, такожде ублажаются и смиреннии духом: яко тех есть Царствие Небесное (Мф.5,3). Сим путем может спастися убогий, и больной, и престарелый, грубый и невежда».

Но уже ангел смерти приближался к старцу, и заходящее солнце его жизни земной в последний раз озарило своими лучами сущие в нем добродетели, приобретенные им с великим трудом в продолжении своей жизни. И мы еще раз увидели всю их небесную красоту.

Это, во-первых, его вера Богу и во все Божественное Откровение, которая, водворяясь в его сердце, святейшим бытием своим, являла нам свое в нем присутствие, несомненным и твердым его упованием на безконечное милосердие Божие, в котором он так был убежден, что ничто не могло поколебать его ни на одно мгновение, хотя бы все Ангелы и человеки, совокупившись вместе, принуждали его к сему.

Потом его искренняя любовь к Богу и ближним, которая, составляя союз духовного совершенства и совмещая в себе исполнение всего христианского закона, занимала в нем, как и должно было, по ее первенствующей важности в деле нашего вечного спасения, выдающееся положение, более видное, чем другие добродетели. Затем сердечная чистота, или целомудрие души и тела, свидетельствуемые благочинием помыслов и неподвижным ума своего пребыванием в Боге, приобретенные трезвением или блюдением ума своего, борьбою с помыслами, а главное непрестанною ко Господу Иисусу Христу внутреннею молитвою.

Смирение, которое он стяжал постоянным самоукорением, вменением себя ни во что, когда всякого человека почитал лучшим себя, а себя имел худшим даже животного, которое, по крайней мере, живет по законам своего естества, «а я, – говорит, – в юности жил так, как не живет ни одно существо не только разумное, но и неразумное».

И весь прочий боголепный и священный лик добродетелей, наподобие светоносного облака, покрывал угасавшую в нем жизнь, печатлея внешним отображением на теле внутреннее благолепие души его: светлостью, радостью и сердечным ко Господу Богу восхищением. Наступали последние минуты и старец попросил нашего удаления. С не охотою и сожалением мы должны были исполнить его последнее желание. Утром, с великим страхом пришедши в келлию старца, увидели бездыханный труп его благолепно на одре лежавший. Небесная радость сияла на лице его.

В комнате царствовало глубокое безмолвие дивное, величественное, превысшее всякого слова! Хотя телесному взору ничего, кроме лежавшего трупа не виделось, но для внутреннего открылось необъятное зрелище. Только что совершившееся смертное таинство, еще тут налицо всем своим бытием и содержанием бывшее, приводило нас не только к живейшему ощущению загробного мира, куда отошла душа старца, но даже как будто бы и сами мы были там всем своим духовным существом, как будто бы исчезла пред нами вещественная преграда, отделяющая видимый мир от невидимого. Слышалось нашему внутреннему чувству присутствие в комнате Небесных Сил и близкое с ними общение, заслонивши собою все земное, видимое и временное, поставляло нас в состояние духовной восторженности и дивного созерцания. И сие наше состояние было одним из наилучших и возвышеннейших, в подобном которому едва ли когда-либо приходилось нам быть во всю свою жизнь.

Здесь мы явственно познавали тайну своего земного бытия; виделось нам здесь все величие души человеческой, когда она исполнила, по силам своим, свое земное назначение: сохранила веру в Бога и жила во благочестии, храня Его закон святой. Ради этого теперь открыт ей безтрудный путь в безпредельность небес: радостно мысль ее устремляется горе, надежда вечно блаженной жизни объемлет все ее существо, и радости этой уже никто от нее не возьмет никогда.

Если же, напротив, земное пристрастие возобладало в душе над ее высшими стремлениями и силами, то увы! Теперь заключен для нее путь в превожделенный мир – безнадежность омрачает ее будущее.

Ничего не может быть для нас настолько полезного и душеспасительного, как находится вблизи умершего; здесь мы лицом к лицу соприкасаемся с загробным миром; видим – как ближе нельзя – всю суету земного бытия, когда оно проводится без мысли о Боге и будущей жизни. Во всем грозном величии, именно здесь является сознанию нашему страшная, неотвратимая вечность, в которую неудержимо, как течение реки в море, спешит наша земная жизнь. Страх и боязнь западают в нашу душу, и мы приемлем непременное намерение исправить свою греховную жизнь.

Потому-то и все святые отцы память смертную признавали самым могущественным средством к тому, чтоб отвратить человека от суетного жития и обратить на путь добра.

Как хлеб всего нужнее человеку для жизни его, – говорит святой Иоанн Лествичник, – так и помышление о смерти нужнее всяких других деланий.

Так же говорит и святой Исаак Сирин, что помысл о смерти, конечно, ради чрезвычайной для нас пользы от него, столько ненавистен сатане, что он, если бы мог, то отдал бы человеку весь мир с его сокровищами и благами, только бы истребить в нем сие спасительное для него памятование, потому что этим помышлением, – объясняет святой отец, – начинается в нас всякое доброе движение. Расторгаются узы земных привязанностей; мы начинаем смотреть на себя, как на странников и пришельцев в сем мире, и взор ума нашего устремляется в будущий век. Вследствии этого, возникает в нас забота о своей вечной участи за гробом, и мы помышляем о том, как бы оставивши греховное житие, украситься многоразличными добродетелями, чтоб неосужденными предстать по смерти страшному Престолу Господа славы.

Как бездна, – говорит Лествичник, – обыкновенно представляется всеми местом бездонным, так и смертная память безпредельна в своем содержании. Она наполняет нашу душу мыслями и ощущениями будущего века; грозная безконечность которого – приражаясь нашему духу – властно отторгает его от временного века, показуя всю его суету, ничтожество и его преходящее бытие.

Итак, получивши ни с чем несравнимую пользу, возвратились мы, с Божиим миром, в свое убогое жилище, благоговейно предавши честному погребению многотрудное тело своего духовного старца.

Церковь Иоанна Богослова > Главная страница > Библиотека > Схимонах Иларион. На горах Кавказа

© Церковь Иоанна Богослова 2000-2009

о.Олег Моленко