Некогда возымел я желание войти в глубочайшие места Кавказских гор и найти место безмолвнейшее, вполне удаленное, где бы никогда не могла быть нога человеческая – такое, чтобы вполне могло соответствовать требованиям истинно-безмолвной жизни. И было мне известно, что такового места нигде нельзя найти в здешнем крае, кроме как в хребтах Карталинского перевала, который некогда приходилось мне переходить, когда мы уходили из Черноморской губернии, в Кубанскую область, по причинам, кои ведает Господь, и объявлять кои, пожалуй, будет непристойно, потому что, по необходимости, придется войти в грех осуждения многих. А потому лучшим будет, когда исполним слово Священного Писания: да не возглаголют уста наша дел человеческих (Пс.16,4).

Взявши, что было нужно на дорогу, пошел я в сию страшную, необитаемую страну. Несколько дней шел дорогою, которая идет на этот перевал, но подходя к нему, поворотил направо, и необычно суровая местность приняла меня в недра свои.

Она прежде всего поразила меня своею совершенною безлюдностью, так что здесь уже нет никакого и следу жительства человеческого. Страна по всему недружелюбная. Растительность тощая, лес по преимуществу хвойный и местами дерева чрезвычайного размера и в вышину и толщину, овраги, пропасти, ущелья. Иногда нужно было пролазить сквозь скал и каменных расселин с неимоверным усилием, а иногда с опасностью упасть в пропасть по причине обрывов. Несколько дней пробыл я в сей стране, удивляясь и разнообразию предметов, и чудному расположению скал, утесов и холмов. Местность поражала обширностью и великим протяжением, и была вся наполнена чрезвычайным разнообразием видимого.

Пред входом в великое и страшное ущелье стояли, как неусыпные стражи, два высочайших горных шпиля, как бы возбранявшие мне своим грозным видом вступить в сию юдоль плача и долину смерти. Взглянув на низ в пропасть, я поразился ужасным страхом: она напоминала бездну адову, не имеющую предела – ни в глубину, ни в ширину; оградившись крестным знамением и призвавши, по обычаю своему, на помощь себе всемощное заступление Преблагословенной Богоматери, начал спускаться… круто и стремнинно; самое дно пропасти, за дальностью, никак не было видно, и даже не слышно было и шума текущей в глубине реки. Почти целый день спускался на низ, руками опираясь о землю, а ноги простирая вперед, двигался на спине.

Видел много звериных логовищ, слышал звериный рев, когда, заметивши человека, от страха бегут, кидаясь стремглав в пропасти и расселины гор.

Увидевши сие, восскорбел я сердцем своим и сказал сам себе: окаянен я человек!… Будучи создан царем и владыкою, являюсь ныне как враг Божией твари и мучитель! Ношу на себе образ Божий и есмь как бы наместник Божий на земле, но превратился в страх и ужас для твари. Увы! какое низвращение порядка причинил грех человеку!

Почти около полудня спустился на самый низ пропасти и сел на камень по правую сторону текущей речки. Обозрелся кругом и был объят чувством уныния и безнадежия, ради совершенной безжизненности места; ни кусточка, ни травы, ни цветочка. Серые скалы, сурово нависнувши над рекою, глядели угрюмо и обдавали меня мертвящим холодом, который производил в членах моих оцепенение. И мнилось мне, что я нахожусь в преисподних ада, в самой утробе земли. Никогда, заметно, не бывает здесь и луча солнечного, а потому и нет признака никакой жизни. Ни мошки, ни комара, ни малого жучка, – царит полная смерть!…

Но и здесь, в безднах адовых, вспомнил я, по божественному Давиду, Бога и возвеселился. И здесь припомнилась мне Его священная песнь: камо пойду от Духа Твоего и от лица Твоего камо бежу; аще сниду во ад – Ты тамо еси (Пс.138,7-9). И другая: аще пойду посреде сени смертная, не убоюся зла, яко Ты со мною еси (Пс.22,4). И, как пророк Иона из чрева китова, возопил я всем сердцем моим о помиловании, чтобы извел меня Господь из сего чрева адова снова на свет, и молитва моя не осталась тщетною. Начал помалу возводиться к надежде избавления. Посидевши довольно и отдохнувши, стал смотреть, в которую сторону лучше идти. Виделось, что нужно было идти вниз по течению реки. Пошел, и смотрю удобного места вылезать на вершины гор. И когда увидел удобную лощинку, начал подниматься. К вечеру достиг довольно возвышенного места и расположился ночевать на прекрасной равнинке, покрытой зеленью и цветами и орошаемой источником воды. Место необыкновенно красивое, и ночь была восхитительно прекрасная; глубокая темнота покрывала всю страну и уравняла в безразличное состояние все неровности – (горы, холмы, пропасти); и что днем виделось, как волнующаяся поверхность моря, изрытая пропастями, холмами и оврагами – теперь все это, закрытое мраком, являло один вид. Мертвая повсюду тишина нарушалась плачевным криком тоскующей птицы (совы), которая, как лучше нельзя, согласуя душевному настроению пустынника, вместе – с ним плачет о лишении великого блага. Но сия безсознательно следуя общему закону всей твари, повинующейся суете, невольно сетует и плачет в ожидании, дондеже свободится от работы истления в свободу славы чад Божиих (Рим.8,20-21), а этот разумно скорбит, сетует и плачет о лишении небесного блаженства, что, расточивши отцовское наследие, изгнан от наследия святых на сторону далече и даже доселе в юдоли плачевной, питаясь рожцами свиней и прахом земли, бедственно и зле проводит житие свое вне отеческого дома.