Вид гор осенью, в пустынных дебрях Кавказа, со слов пустынника

Живущу мне в горах далеких и безлюдных и, по силе возможности, внимающу своему внутреннему состоянию, яже ко спасению души, некогда нашло на меня уныние, которое, по признанию святых отцов и опыту каждого пустынника, есть смерть души, состояние нестерпимого томления, скуки и отчаяния. Тогда человек погружается во дно адово и ничем, даже и мало, не может себя успокоить, так что, по словам святых отцов, если бы Господь, в скорости не прекращал сего невыносимого состояния, то непременно бы люди помирали от него.

В такое-то безотрадное время, в тихий час вечера, спустился я с высокого утеса на котором находится моя с послушником келлия – ниже, по склону к речке Куначкир, – и сел на маленькой и прекрасной площадке, уютно лежащей на страшном обрыве над р.Куначкир. Приятная прохлада как от зелени, так и от леса, стоявшего вокруг меня, во все стороны – мелкого и крупного – повеяла на меня отрадою и успокоением.

И смотрю вниз по реке и вверх ее: неизобразимая картина много художной премудрости Божией!…

Суровая и недружелюбная осень уже успела наложить на природу мертвящую руку свою. Листва на деревах потеряла свой естественный цвет и окрасилась оттенками всевозможных цветов, кои в разнообразии своем являют столь дивную и поразительную картину, что налагают молчание на движение мысли, наполняя сердце живейшими чувствами любви и благоговения к великому Художнику и Правителю мира, так очевидно и наглядно проявившему повсюду чудные следы Своего творчества, премудрости, благости и неусыпного промысла, от зрения коих человек действительно приходит в познание Творца своего и Отца природы.

Вот по ближайшему склону горы, покрытому чернолесьем, стоят по всему пространству лиственные деревья в прекрасном разнообразии, они от действия мороза превратили гору в очаровательную картину живописи, которая недоступна кисти ни единого на земле художника, как дело рук Божиих.

Рядом с нею видна котловина, еще более поражающая яркостью всевозможных цветов. Далее – громадный склон горы, спускающийся от вершины шпиля к реке правильными уступами, и тоже, по всему его протяжению, во все стороны, видится чрезвычайное смешение блистающих красок. Каждое дерево, пораженное морозом, изменило свою обычную зеленую листву в краску, свойственную своей природе… И куда не взглянешь – вверх, и вниз, и в стороны – все склоны гор блистают роскошью цветистого убранства неизобразимой красоты. Суровая и мертвящая осень видимо теперь вступила в спор с румяною весною, неистощимою в силе растительности.

И как сия, богатая цветущею красою, прекрасная весна великолепно украшает лицо земли изяществом нарядного убранства, показуя ее, как невесту, убранную к венцу, так и осень явила силу свою, украсивши горы убранством цветистого наряда.

Но великая разница слышится в чувствах сердечных при виде убранства природы красою цветов весною и осенью. Как бы ни были ярки и поразительны краски листвы осенью, пораженных морозом дерев, они кратковременны. Вот пройдет дождь, подует ветер и враз все великолепие пропадет, останутся лишь голые стволы дерев – черные, как скелет мертвеца, а другие бледные, как ланиты его. Этот вид осенней красоты напоминает вдовствующую царицу, украсившую себя пред смертью в венчальное убранство.

Но увы! Оно не принесет радости, а лишь скорбь о невозвратно протекших днях счастливой жизни!…

Так и теперь – скорбное чувство печалит душу о скоротечности красот земных. Все пройдет, а останется лишь одна наша душа и ее дела – добрые и злые, и с ними она пойдет в будущий век, на Божий суд.

Так окончилось на сей раз зрение мною осенней природы, которая, изменивши вид лиственных дерев в красивое разнообразие, хвойные дерева оставила в ненарушимой суровости и в своем обычном виде, который своею мрачностью производил тяжелое впечатление, согласное с осенним временем, а пожалуй и с постоянным настроением души жителя пустыни.