– Кшись, ты мне лучше покажи, как и что с этим. Тут? Где? Здесь? Ну, а когда с предохранителя снял, то что? Тут? Тут? Ага… погоди, сперва это, а потом тут, да? Ну, знаю, вижу, и что теперь? Дальше уже само? Ничего больше делать не нужно? Только нажать? Ну, раз ты так говоришь, то, значит, наверно, так и есть.

Война – отец всех вещей. Изобретение – мать потребностей. Потребности же генерируются машинками для производства башлей.

– Старик, придется тебе подкинуть еще две сотни, – говорит Кшись.

– Две? Чего так дорого? – спрашиваю. – За что две?

– Потому что джема нет, ты ведь не хочешь остаться без пальцев? – Кшись смотрит на меня без тени улыбки.

– Без пальцев-гребальцев, – говорю я, но Кшися это не развеселило, видать, он давно не принимал жратвы и уровень серотонина, который возрастает после каждой, скажем так, трапезы, упал у него до уровня озверения.

– И еще мне полета за хлопоты. – Кшись отдает себе отчет, что результат подобного рода торговых сделок всегда в пользу тех, кто неколебимо стоит за подлинные ценности, правду, красоту, родину и традиционную кухню.

– Ты с меня шкуру сдираешь, – говорю я и вытаскиваю деньги.

– Было бы с кого сдирать. – Кшись непреклонен.

– Было… – Я протягиваю ему то, чего он так жаждет, а он мне то, что должен отдать.

– Чего, по уткам стрелять будешь? – спрашивает Кшись, пересчитав сумму и сменив модель физии с хари лажанувшегося с порошком альфонса на милую мордашку мальчика, которому мамочка только что бросила из окошка булку с маслом и ветчинкой. У других мальчиков нет таких богатых родителей, и они завидуют его везухе. Ведь ежели у Кшися хотимчик насчет венгерской колбаски, то никаких «отстань» или «подожди до ужина» быть не может.

– Нет, по тыквам, – грустно говорю я, потому что две с половиной сотни – это вам не хвост собачий.

– Не все то тыква, что блестит, – говорит заслюнявившийся Кшись. – Ну скажи, ответь, на хрен это тебе?

– К студню натереть, – горько говорю я. – Чего пристал, надо и все.

– Ты глянь сюда, такой так спроста не найдешь. Ты глянь, глянь, это ж автоматический, щелк и готово. – Кшись целится в плетущуюся с сумками старую тетку. – Таныгулова, – сообщает он и сжимает губы, – вот ей в спину стрельнул, бах.

– Ну, – говорю я, глядя на удаляющуюся тетку.

– Бах, бах, – изображает Кшись стрельбу. – Пушка что надо, просто так бы и поцеловал. Браток, вог я тебе говорю, это не то что пришел и все. Тут нужно понимать, знать, уметь, чуешь?

– Чую, Кшись, чую. Что у тебя из пасти смердит, – но последнюю фразу я предусмотрительно не произношу, поскольку в данный momento mori козырь в его руках и на его стороне правда, честь и красота.

– Пошли, поставлю тебе хот-дог, – радуется Кшись, так как две с половиной сотни – это две с половиной сотни. – С двойной колбасой.

– Нет, мать приготовила обед, – отказываюсь я и чувствую себя гораздо лучше, сжимая в ладони металлическую рукоять.

– А что? – интересуется Кшись.

– Картошку с цветной капустой, – отвечаю.

– Без яйца? – спрашивает Кшись.

– Без, – говорю.

– А я только с яйцом, – говорит Кшись, – разумеется, жареным.

– А я только с колбасой, – говорю я, – разумеется, вареной.

– Как? – спрашивает Кшись, потому что картина вареной картошки, вареной цветной капусты и вареной колбасы категорически противоречит общепринятому и почитаемому канону блюд в этом засраном спальном микрорайоне города.

– Как накакал, – говорю, – так и съел.

Стоит ли дожидаться пришествия какого-то необыкновенного воплощения Шивы, которое произведет вселенский смертомучительныи расхерач?