2 часа ночи
Пока Мэл расхаживает по кухне и наливает мне черный чай с сахаром, я набираю номер «999».
Не называя себя, я сообщаю, что куда-то пропали Полли и моя мама. Я рассказываю им, что последней их видела Линда, и даю ее адрес. Женщина на другом конце линии разговаривает со мной с нескрываемым равнодушием, но обещает заняться этой проблемой. Она рассказывает что-то о якобы пропавших людях, которые чаще всего вскоре находятся сами, и что поэтому перед началом поисков обычно делают паузу. «Разыщите их, пожалуйста», – говорю я.
Затем приходит Мэл, заставляет меня сесть на его ужасный бежевый диван и выпить чаю.
Пока я его пью, мои веки пару раз смыкаются, а затем я возвращаюсь к реальности. Я чувствую, что он, сидя за столом у окна, наблюдает за мной. Затем он произносит, тщательно выговаривая слова:
– Я прочел… – Он запинается и откашливается. – Я прочел в газетах, что ты погибла.
Выражение, которое появляется на его лице, понять трудно, но мне кажется, что это смесь боли и облегчения. Гнев, который я видела недавно на его лице, улетучился.
– Где ты это прочел?
Он показывает на газету, которая торчит из лежащего на столе пакета из магазина беспошлинной торговли:
– Я подобрал чей-то номер «Ивнинг стандард» в автобусе аэропорта. О тебе написали на первой странице.
Я пытаюсь что-то объяснить, но затем начинаю плакать. Я очень устала, я ошеломлена и напугана, а потому единственное, что я могу из себя выдавить, – это лепет: «Эмили погибла, Эмили погибла, и я не знаю, где мама и Полли».
Мэл забирает у меня чашку и ставит на пол, а затем обнимает меня. Хотя я все еще не очень-то доверяю ему и хотя он, не осознавая того, больно сдавливает мое ноющее плечо и пострадавшую ладонь, мне очень приятно находиться в его объятиях. Я могла бы заснуть в такой позе – сидя рядом с ним и опираясь на него.
Затем я отстраняюсь:
– Я должна позвонить Сиду.
– А-а, – уныло протягивает Мэл и встает. – Должна?
– Он приезжал, чтобы забрать меня. Но по телевизору сказали, что меня разыскивают, чтобы допросить.
– Почему? – Глаза Мэла впервые подозрительно сужаются.
– Не смотри на меня так, – говорю я.
– Как?
– Как будто я сделала что-то плохое.
На пару секунд воцаряется молчание.
– А ты сделала что-то плохое? – наконец спрашивает он.
От волнения я неловко двигаю ногой и, случайно задев чашку, опрокидываю ее. Остатки чая разливаются по ковру темным пятном.
– Не глупи, – говорю я. Мне вспоминается, как он лишь минуту назад обнимал меня, и я осознаю, что в этих объятиях не было ничего особенного. Ох уж эти чертовы мужчины с их эгоизмом и их мнительностью! – Что я могла сделать плохого, а? Думаешь, убила свою лучшую подругу? Да, конечно, это сделала я.
Я смеюсь, а затем на меня обрушивается неудержимая волна истерики, и я начинаю буквально колотить себя кулаками по голове, пытаясь заставить себя думать, потому что мне необходимо выработать какой-то план.
Что произойдет дальше?
Кто хочет, чтобы я умерла?
Кто ненавидит меня так сильно?
– Лори!
Мэл, словно не веря своим глазам, смотрит на меня. Я прекращаю себя избивать.
– Я бы сказал, что тебе нужно поспать, – говорит он. – Ты не очень хорошо выглядишь.
Я и чувствую себя ужасно – больной и изможденной.
– Спать сейчас некогда. Я не засну, пока не выясню, где Полли.
– Поступай как хочешь. – Он пожимает плечами и затем поднимает чашку. – Я уверен, что с Полли все в порядке. Но это всего лишь мое мнение.
Он выходит из комнаты. Секундой позже я отправляюсь вслед за ним.
– Послушай, Мэл, ты, возможно, уверен, что с Полли все в порядке, но до вчерашнего дня все и правда было хорошо. – Правда? Было ли? Вообще-то не совсем. Но я продолжаю говорить, постепенно повышая голос: – Все было хорошо, я отдыхала с лучшей подругой, а моя дочь прекрасно проводила время в обществе Микки-Мауса и своей бабушки. А затем нас с Эмили чуть не убили на автостраде, но, когда мы стали рассказывать об этом в полиции, нам никто не поверил. После этого мы славно поужинали и отправились спать в шикарном гостиничном номере, а потом… – Я говорю уже очень громко – так громко, что сама удивляюсь. А еще я думаю, что, слава богу, Эмили и в самом деле славно поужинала, прежде чем погибла: она съела какое-то блюдо из утки, которое ей очень понравилось. – А потом, Мэл, она погибла. И вот теперь все, похоже, считают, что это моих рук дело, что это я убила свою лучшую подругу. Мне нужно попросить полицейских, чтобы они разыскали Полли, но я не могу этого сделать, потому что они арестуют меня, а значит, мне нужно разыскать Полли до того, как они меня арестуют, но одному лишь богу известно, где она сейчас, и после всего этого ты, черт побери, говоришь, мол, что-то там в порядке?
Я иду в ванную и, захлопнув за собой дверь, запираю ее.
– Лори! – Мэл стучит в дверь.
– Уходи, – сурово говорю я. – Пожалуйста. – Становится тихо. – Спасибо.
Он еще пару раз стучит в дверь, а затем уходит.
Я брызгаю водой себе на лицо, надеясь, что холод меня немного взбодрит.
Тщательно умывшись, я сажусь на край ванны, пытаясь взять себя в руки. В конце концов я успокаиваюсь настолько, что уже могу действовать дальше. Я анонимно позвоню в полицию и отправлюсь на поиски Полли. Скользя взглядом по ванной комнате, я впервые замечаю на полке женские вещи. Флакон каких-то тошнотворных духов от «Живанши», флакон ужасного синего лака для ногтей, средство для снятия макияжа, коробочка с ватными тампонами. Я продолжаю осматривать ванную. На двери висит маленький домашний халат для мальчика «Бэтмен», а из-под него выглядывает рукав чего-то очень даже знакомого.
У меня в животе что-то сжимается: я узнаю маленький красный кардиган Полли. Тот самый, который она надевает в «торжественных» случаях.
Во мне нарастает тревога, такая сильная, что я вынуждена опереться на раковину и какое-то время делать глубокие вдохи. Я пытаюсь успокоиться и для этого сжимаю край раковины своей неповрежденной ладонью так сильно, что она начинает болеть. А еще я пытаюсь дышать ровнее. Итак, получается, что это был Мэл. Все время Мэл.
Дрожащими руками я стаскиваю с вешалки сначала домашний халат, а затем кардиган и прижимаюсь лицом к кардигану, пытаясь уловить запах любимой дочери.
Я замедляю дыхание и отчаянно напрягаю память. Этот красный кардиган…
События недавнего прошлого очень медленно всплывают в памяти. Я вспоминаю, как на прошлой неделе упаковывала ее маленькую сумку и как Полли при этом хныкала. В ее дорожной сумке, собранной для поездки в Евро-Диснейленд, не было красного кардигана – в этом я, в общем-то, уверена. Он недавно куда-то запропастился – из-за этого-то Полли и хныкала. Она расстроилась потому, что к кардигану был приколот ее значок «Привет, киска», который она хотела взять с собой, чтобы показать моей маме. А я ведь считала виноватым Сида: думала, что кардиган остался у него дома.
Кардиган слабо пахнет розами и стиральным порошком. Я пытаюсь вспомнить, и мне кажется, что, пожалуй, в последний раз Полли надевала его на открытие выставки Сида на Корк-стрит – тогда, когда все взорвалось.
Когда все взорвалось, и Сид едва не убил Мэла, и Мэл впоследствии отвез нас к моей маме, вцепившись в руль дрожащими руками. Я тогда всячески пыталась успокоить Полли, которая плакала навзрыд на заднем сиденье.
Но почему кардиган здесь? И кому принадлежат эти духи? Это духи Сьюзан?
Я прислушиваюсь к тому, что происходит за пределами ванной комнаты. Мое сердце учащенно бьется. Мэл, похоже, все еще на кухне. Я быстро открываю дверь и иду по ступенькам в садик перед домом, на ходу доставая из кармана телефон.
Я звоню Сиду.
Когда он отвечает на звонок, он такой злой, что едва может говорить.
– Почему, черт побери, тебя не было у дома твоей матери? Ты что, издеваешься?
– Нет. Мне нужно было уехать. Они думают, что я убила Эмили.
Однако он меня не слушает.
– Я приехал туда, а тебя там уже не было. Я, можно сказать, гоняюсь за тобой по Лондону, Лори, и…
– Сид, – начинаю я, – кому ты рассказал…
– Я знаю, где Полли, – перебивает он. – Я уже еду.
– Что? – оторопев, переспрашиваю я. – Едешь куда?
– Забрать ее. За ними заезжал Рандольф.
– Рандольф? – Рандольф – высокий, светловолосый и уже седеющий мужчина. С небольшой лысиной. У него дорогой автомобиль.
– Да.
– Откуда, черт возьми, Рандольф узнал, куда ехать?
– Понятия не имею.
– Ты сказал ему, что я жива?
– Да. Нет. По правде говоря, я не помню, с кем я разговаривал. Это теперь не имеет значения. Но они вроде бы у него, и я туда еду.
– Сначала ты должен заехать за мной, – умоляю я.
Позади меня слышатся шаги. Я быстро оборачиваюсь и едва не теряю при этом равновесие. Передо мной стоит Мэл.
– Да? – говорю я. Я чувствую, как все тело охватывает дрожь. – Я сейчас как раз звоню…
– Звонишь кому?
Он не может убить меня, пока я разговариваю по телефону. Или может?
– Где ты? – спрашивает Сид.
– Я в… – Я запинаюсь, не осмеливаюсь в данный момент никого злить. Упреки и обвинения могут и подождать. Было бы хорошо, если бы Сид побыстрее оказался возле нашей дочери. Я отступаю прочь от Мэла: инстинкт подсказывает, что, пожалуй, мне следует бежать. – Вообще-то я лучше встречусь с тобой там.
– Прекрасно, – говорит Сид. Его голос при этом затихает: качество связи ухудшается.
– Но ради бога, дождись меня у Рандольфа, – прошу я, но при этом не знаю, успел ли он меня услышать до того, как связь оборвалась.
Сквозь туман в моем мозгу прорывается здравая мысль. Я в целях безопасности стою на тротуаре, а Мэл – в садике перед своим домом. Он ждет. И он не похож на опасного человека, а скорее на большого и растерянного медведя.
– Мэл, – говорю я, – почему кардиган Полли висит в твоей ванной?
– Что? – Он выглядит еще более растерянным.
– Ее красный кардиган. Он висит там, на двери.
– А-а… Я прошу прощения, – говорит он с довольно беспомощным выражением лица, проводя рукой по волосам. – Я все собирался тебе позвонить, но потом… Потом я уехал. Как ты сама знаешь. По правде говоря, я и сам толком не помню, как он там оказался. Возможно, я прихватил его с вещами Леонарда.
Мы смотрим друг на друга. Перед моими утомленными глазами танцуют черные пятнышки. Если я вскоре не высплюсь, я, наверное, навсегда ослепну.
– Лори, – начинает Мэл ласковым голосом, – я осознаю, что отношения между нами не сложились. Но я не собираюсь причинять тебе вред. Я не знаю, что, черт побери, происходит. Не имею ни малейшего представления. Точно так же, как я не имею ни малейшего представления о том, где находится Полли. Мне жаль, что тебе приходится выносить все это, но… Пожалуйста, поверь, я на твоей стороне.
Сколько раз за последнее время я верила разным людям, что они якобы на моей стороне?
Я собираюсь с мыслями. Мне необходимо прямо сейчас пересечь город и попасть в район Холланд-Парк. Однако здесь, в жилых кварталах северного Лондона, в такое позднее время на улицах вряд ли можно найти такси.
– Пожалуйста, вызови мне такси, – прошу я Мэла.
– Конечно. Зайдешь обратно в дом?
– Нет, спасибо. Мне нужен… – Я бросаю взгляд на входную дверь, с огромным трудом подавляя зевоту. – Мне нужен свежий воздух.
Мэл смотрит на меня со смешанным выражением грусти и недоверия. Затем, пожав плечами, он заходит в дом, чтобы вызвать такси.
– Приедет через двадцать минут, – говорит он, вернувшись. – Пожалуйста, зайди в дом и подожди там.
У меня нет и двух минут, не говоря уже о двадцати.
– А ты не можешь одолжить мне свой автомобиль? – спрашиваю я с надеждой.
Он с сомнением смотрит на меня и говорит:
– Ты хочешь в таком состоянии сесть за руль? Ни в коем случае. Ты попадешь в аварию. Я сам тебя отвезу.
Я обдумываю его слова.
– Ты снова сошелся со Сьюзан? – спрашиваю я. Такой вопрос кажется мне и глупым, и неприятным, хоть я и не знаю почему.
– Со Сьюзан? – горько усмехается он. – Ты шутишь?
– Нет, – говорю я. – Зачем я стала бы шутить? На полке в твоей ванной стоят «Исатис».
– Иса-что?
– Духи. Лак для ногтей и все такое прочее.
– А-а… Нет, это Доры. Моей сестры. Она иногда тут живет. Когда приезжает из Личфилда в командировку.
– Понятно. – В действительности мне ничего не понятно, и я ему больше не доверяю. – Ну ладно, я лучше пойду.
– Лори, это безумие. Позволь мне хотя бы подвезти тебя.
Я стою на месте. Не могу придумать ничего лучше, кроме как пешком отправиться туда, где, наверное, находится оживленная улица.
– Нет, не стоит… – начинаю я.
– Я тебя подвезу. – Он движется по направлению ко мне, и я быстро делаю шаг назад. – У тебя нездоровый вид.
Я испытываю странное ощущение невесомости: я как будто падаю и не чувствую при этом своего веса. Затем я уже вообще ничего не чувствую.