Я надела на Полли ее самое лучшее платье – бледно-розовое, с алыми цветочками вдоль нижнего края – и красный кардиган, а затем попыталась хотя бы немного причесать ее буйные кудри. Посадив дочь смотреть мультфильм про Уоллеса и Громита, я вернулась на второй этаж, чтобы переодеться. Я надела джинсы и белую рубашку и собрала волосы в хвост.

Затем я сняла все это и, раз уж предстоящее мероприятие считалось торжественным, надела свое лучшее платье – шелковое, цвета морской волны, от Стеллы Маккартни, изящно скроенное по косой линии. Наряду с кольцом оно являлось одним из немногих подарков, которые Сид купил мне после того, как начал зарабатывать деньги. Он любил тратить деньги на Полли, а вот я – совсем другое дело. Тем не менее на позапрошлое Рождество я обнаружила это платье под елкой в шикарной упаковке. «Этот цвет лучше всего сочетается с цветом твоих глаз», – пробормотал Сид, когда я извлекла платье из коробки, и, конечно, он был прав. Если мой муж в чем-то разбирался, то это, несомненно, в сочетании цветов.

Эмили все еще оставалась недоступной, хотя я снова отправила ей текстовое сообщение, указав в нем адрес художественной галереи и попросив ее прийти туда сегодня вечером. Как говорится, чем больше нас, тем мы сильнее. Мне не верилось, что она еще сердится на меня так сильно, что не хочет со мной даже разговаривать, но, по-видимому, это была правда.

Полли, с другой стороны, ужасно разволновалась: она неистово прыгала возле меня, когда я дрожащей рукой пыталась нанести макияж перед зеркалом в коридоре. По правде говоря, мне очень хотелось выпить: бутылка водки в кухонном шкафу, казалось, звала меня, но вместо алкоголя я налила себе газированной воды.

– А можно и меня чуть подкрасить? – спросила Полли.

– Нет.

– Почему нет?

– Ты еще маленькая.

– Ну хоть губной помадой! – Она помахала передо мной испорченной Сидом помадой «Шанель». – Джоли мне позволяет.

Удержавшись от сердитого комментария по этому поводу, я лишь коротко ответила:

– Нет.

Нижняя губа Полли задрожала. Я привлекла дочь к себе и обняла ее. Затем прижалась губами к ее пухленькой щечке и пошла на уступки:

– А может, лучше немножко подкрасим тебе лаком ногти?

В общем, мы вышли из дому с опозданием, потому что мне пришлось покрыть каждый из ее маленьких ноготков блестящим лаком и, как следствие, заставить ждать вызванное мной такси не меньше десяти минут.

Расположившись на заднем сиденье, я смотрела, как мимо меня мелькают строения северного Лондона. При этом я сжимала ладошку дочери так сильно, что на свежем лаке ее ногтей остались отпечатки. Я впервые собиралась на выставку Сида после того, как мы стали жить раздельно, и решила, что пробуду там столько времени, сколько уйдет на то, чтобы выпить один бокал любого напитка. Этого вполне хватит Полли для того, чтобы пообщаться с отцом, а затем мы с ней уедем. Завтра – да, завтра – я поразмыслю над новой жизнью. Завтра подумаю над серьезными переменами. Я не могла и дальше жить с этой душераздирающей болью. В последнее время адреналин то и дело сотрясал мое тело в самые неподходящие моменты. Моя жизнь превратилась в какую-то неприглядную мешанину. Полли нуждалась в стабильности и спокойствии, а это здесь и сейчас казалось невозможным.

Мы вышли из такси на улице Пикадилли и пошли пешком по Нью-Бонд-стрит – мимо магазинов «Гуччи» и «Прада» и тех мест, где любит зависать русская мафия. Этот район Лондона представлял собой доступный отнюдь не для всех оазис, где тусовались звезды поп-музыки и прочие современные знаменитости. Вокруг слышались громкие разговоры и смех. Полли разглядывала свое отражение в каждой из витрин с позолоченными рамами. Я чувствовала себя не очень уверенно в туфлях на высоких каблуках – потому что я вообще-то редко носила подобные туфли – и то и дело проверяла телефон в тщетной надежде на то, что Эмили сообщит мне, что она уже в пути.

К тому моменту, когда мы прибыли в галерею, там было уже полным-полно народу. На противоположном тротуаре стояли папарацци, которых наверняка приманили сюда люди Рандольфа. В углу располагалась бригада из программы «Культура» телекомпании Би-би-си. Рандольф стоял в самом центре помещения, облаченный в нечто вроде индийского одеяния «курта» – длинное и белое, облегающее его выпирающий живот. Его нос уже стал красно-коричневым от чрезмерного употребления алкоголя. Увидев Полли, он крикнул: «Ага, малышка, иди сюда, к папе», – и все вокруг него заохали и заахали. Я поморщилась от того, как нарочито он выставлял себя кем-то вроде великодушного гуру и заботливого родственника.

Ко мне подошла его веселая помощница Мисси. Она с извиняющимся видом улыбнулась мне, показав толстые брекеты у себя во рту.

– Так красиво одеты! Можно? – Она протянула руку Полли. – Всего лишь на минуточку. Все сгорают от желания познакомиться с ней.

– Ты не против? – наклонившись, спросила я дочь, но она, даже не оглядываясь, уже устремилась вперед – туда, где ее будут всячески обхаживать.

Я взяла стакан теплого апельсинового сока, отказавшись от предложенного мне испанского вина «Кава», и попыталась слиться с толпой. Выставка была менее шикарной, чем в прошлый раз: даже в мире искусства, похоже, бывают рецессии. Я увидела несколько знакомых лиц, получила несколько воздушных поцелуев и поздоровалась с несколькими людьми, которых я не видела с тех пор, как мы с Сидом стали жить раздельно. При этом я старалась не встречаться ни с кем взглядом надолго, чтобы не мог завязаться обстоятельный разговор. Я просто хотела увидеть новые произведения Сида, забрать Полли и уехать отсюда, но вокруг его небольших картин в этом помещении толпилось столько людей, что было трудно разглядеть издалека, что же на них изображено.

Дожидаясь своей очереди, я услышала реплику одного коллекционера:

– Смит, похоже, отошел от своего прежнего стиля, не так ли? Я весьма шокирован.

– Возможно. И не в том направлении, на которое вы, видимо, надеялись.

– Одомашнился, я бы сказал, – прошептал кто-то еще. – И в самом деле слегка разочаровывает. Он уже не так крут, как раньше. Размяк. – Они засмеялись. – Да, размяк.

Я почувствовала, как во мне закипает гнев. Его произведения, возможно, и стали другими, но не оставалось никаких сомнений в том, что он – блестящий мастер живописи, какими бы ни были эти его картины.

– Кому вообще интересна его семья? – усмехнулись собеседники. – Это не очень-то оригинальная тема.

Я отвернулась, не желая вмешиваться в этот разговор. Всегда ненавидела подобные сплетни в алчном мире коллекционеров.

Поискав взглядом Сида, я нигде его не нашла. А вот Джоли сразу бросалась в глаза: она была похожа на русалку в своем коротком, едва прикрывающем зад платье, с яркими блестками, с крохотными ракушками в волосах, заплетенных в косы. Благодаря невероятно высоким – прямо как у проституток – серебряным каблукам, она оказалась выше ростом, чем большинство присутствующих мужчин. Было сразу заметно, что она уже изрядно подвыпила: ее глаза с густо накрашенными ресницами казались остекленевшими, и она слегка пошатывалась на своих пятидюймовых каблуках-шпильках.

Тем не менее, увидев меня, она приветливо помахала мне рукой, и я помахала ей в ответ, но когда я отвернулась, то заметила краем глаза, как она шепчет что-то на ухо своему собеседнику, в котором я узнала диск-жокея с радиостанции – парня в кожаной куртке и с длинным чубом. Друг Моссов, Осборнов, Гелдофов и прочих знаменитостей этого мира. Они вдвоем переглянулись и захихикали.

Мне очень захотелось, чтобы Эмили была здесь. Допив апельсиновый сок и задумавшись, не угоститься ли все-таки вином, я в конце концов протиснулась к одной из картин.

На ней был изображен пляж. Мне показалось, что я узнала его: вроде бы это был пляж в городе Сеннен, куда мы с Сидом ходили купаться и заниматься серфингом, когда жили в Корнуолле.

А затем мое сердце едва не выскочило из груди, потому что, несмотря на темные цвета и расплывчатый силуэт, легко было понять, что на картине изображена я.

Сид никогда не рисовал меня с тех пор, как создал мой портрет вскоре после нашей свадьбы. Я смотрела и смотрела на эту картину, пока внезапно не услышала возле своего уха тихий голос Джоли.

– Думаю, ты сейчас очень гордишься, не так ли? – сказала она. – Вся выставка посвящена его близким.

Я не смогла различить, был в ее тоне сарказм или нет.

– Я прямо сгораю от нетерпения, так хочется рассмотреть все картины, – сказала я. – Ты, наверное, их все уже видела, да?

Она проигнорировала мою попытку ее задобрить.

– Знаешь, он иногда исчезает… – Она отступила на шаг, а затем наклонилась ко мне и прошептала: – Но в конце концов всегда возвращается ко мне.

– Ну да, – уныло произнесла я. – Желаю тебе в этом удачи.

– Что ты имеешь в виду? – Я почувствовала, что она вся напряглась. – Ты хочешь сказать, что я лгу?

– Нет, – тихо сказала я. – Совсем не это имела в виду.

Люди уже начинали обращать на нас внимание, и мне стало не по себе. Именно из-за этого я не хотела приходить. И тут вдруг я почувствовала в поведении Джоли что-то новое, какую-то новую динамику, которая, возможно, появилась потому, что я совершила эту глупость: снова переспала с Сидом. Хотя нет, Джоли ведь не знала, что я с ним переспала.

– Почему бы тебе попросту не отпустить его, а? – не унималась она. – Это так умиляет – то, как ты за него цепляешься… Он скоро нарисует меня. Я знаю, что нарисует. Он уже начал.

– Я уверена, что начал. Пожалуйста, Джоли… – Я пошла было прочь, но она схватила меня за руку.

А затем я увидела Сида в хорошо сидящем на нем сером костюме. Его темная шевелюра была лишь слегка укрощена, и это напомнило мне о волосах Полли. Взгляд его был, как обычно, настороженным: он словно бы ожидал каких-то неприятностей.

– Пойдем-ка, – сказал он своей подружке, а затем взял ее за руку и увел прочь.

Меня удивило то, каким ласковым был его голос, а затем меня удивило то, какая сильная ревность меня охватила. Я тут же стала презирать себя за эту ревность. Да, я совершенно зря сюда пришла. О чем, черт побери, я думала, когда решила сюда прийти, а? Я больше уже не могла смотреть на эти картины, больше не могла находиться здесь. И я почувствовала настоятельную необходимость отсюда уйти.

Я двинулась через толпу, выискивая глазами Полли, выискивая глазами какое-нибудь дружелюбное лицо… Моя дочь находилась в противоположном углу помещения. Ее кормил чипсами один из лизоблюдов Рандольфа. Я подошла к ней.

– Пойдем, Пол, – сказала я, протягивая руки к своей дочери. – Пора идти.

– Но я еще не видела папочку, – сказала она с недовольной гримасой, а затем кто-то протянул ей бутылку кока-колы и банку с арахисом, и я поняла, что убедить ее уйти отсюда будет очень даже непросто.

– Полли, нам нужно идти, малышка. Ты увидишься с папой в воскресенье. Сейчас он очень занят.

Но мой ребенок с глазами-бусинками уже увидел своего отца через окно: Сид стоял на улице с Джоли, курил и, похоже, спорил с ней, пусть даже вполголоса. Бриллианты на ее запястье ярко блестели под неоновыми огнями художественной галереи, но ее хорошенькое личико некрасиво искажалось, когда она что-то сердито говорила Сиду. Я внезапно осознала, почему, несмотря на ревность и привязанность, которые во мне еще оставались, я все же была рада, что наши с ним жизненные пути разошлись. А потому, что в отношениях с ним все всегда было таким. Все всегда было драматическим, все всегда было чрезмерно эмоциональным, напряженным и уж слишком нарочитым, показным. Сид отчаянно пытался держать всю свою боль внутри, и в результате он то и дело эмоционально взрывался в отношениях с другими людьми.

Пока я смотрела на Сида и Джоли, Полли выскользнула из моих рук, прошла через толпу, выбралась на улицу и устремилась к отцу, словно маленькая ракета. Когда он увидел ее, его лицо просветлело. Он взял ее на руки и прижался лицом к ее волосам.

Впоследствии я пришла к выводу, что именно это в конце концов вывело из себя Джоли в тот вечер. Я подошла к Сиду несколько секунд спустя, и Джоли тут же ринулась в атаку:

– Ты получила как раз то, что хотела. – Все ее очарование моментально улетучилось. – Знаешь, я никогда не доверяла людям с такой работой, как у тебя. Ты суешь свой нос в жизнь других людей. Ханж… Ханжес… – Она была слишком пьяна для того, чтобы выговорить слово «ханжеское». – Банальное вмешательство в чужую жизнь, – наконец сказала она. – Почему бы тебе не пойти на хер?

Я не знала, кому она адресовала последнюю фразу: Полли или мне. К нам подошла Мисси. Ее наверняка прислал сюда Рандольф, чтобы она проконтролировала, как здесь развивается ситуация.

– Джоли, – прошипел Сид, – следи за своей речью.

– Какого хера я должна это делать?

– Папа, – Полли посмотрела на Сида широко раскрытыми глазами, – она сказала плохое слово. Два раза!

Мисси протянула Полли руку:

– Полли, милая, пойдем со мной, хорошо?

– Нет. – Я встала между ней и своей дочерью. – Мы уже уходим.

– И правильно делаете! – выпалила Джоли. – Ты драпаешь – ты, глупая сучка.

К нам стали подходить поближе папарацци: их внимание привлекли громкие голоса.

– Не смей так разговаривать с моей мамочкой! – сердито сказала Полли, обращаясь к Джоли, а затем начала плакать.

– Если вы опубликуете хотя бы одну фотографию, я задушу вас всех голыми руками, а потом еще и подам на вас в суд! – крикнул Сид представителям прессы, но вспышки фотоаппаратов от этого не прекратились.

– Прошу вас, ребята. – Мисси повернулась к папарацци и развела руки в стороны в умоляющем жесте. – Это частное мероприятие.

Но никто ее не слушал. Для фоторепортера заснять подобную сцену из жизни знаменитостей – это просто мечта. Сегодня был их день.

Я протянула руки к Полли. Как только Сид передал ее мне, к нему подошла женщина-репортер из телепрограммы «Культура».

– У вас есть возможность дать сейчас интервью, Сид? – промурлыкала она. Кожа у нее была с идеальным загаром – ну прямо как после отдыха на французском курорте Сен-Тропе. – Мы выходим в прямой эфир в пять часов.

Выражение лица Мисси стало таким, как будто у нее сейчас будет инсульт. Я, держа свою дочь на руках, потихоньку двинулась прочь.

– Да-да, уходи, – усмехнулась Джоли. – Как он ушел от тебя. Ушел от тебя, потому что ты уже вся высохла, милая. Он знал, что его ждет кое-что получше.

Я поставила Полли у входа в магазин «Николь Фари».

– Побудь здесь секундочку, малышка, хорошо? Я кое-что забыла. – Полли отчаянно попыталась уцепиться за меня, но я уже не могла себя сдерживать, а потому оторвала от себя ее маленькие ручки. – Одну секундочку, я обещаю.

Я устремилась обратно через проезжую часть туда, где стояла Джоли, пошатываясь на своих длинных и тонких, как у олененка Бэмби, ногах, и, подойдя к ней так близко, что меня могла слышать только она, я сказала:

– Нет, глупая ты корова, в действительности это я ушла от него. Что бы он там тебе ни говорил. Заруби это себе на носу.

Затем, вернувшись к Полли, я снова взяла ее на руки и остановила первое попавшееся такси.

* * *

Уже сидя в такси, я не смогла сдержать слезы из-за нервного напряжения, которое я только что испытала. Я попыталась скрыть эти слезы от Полли, для чего нацепила старые солнцезащитные очки и позволила ей поиграть со своей губной помадой. Затем я снова позвонила Эмили.

«Пожалуйста, Эм. Где ты? На выставке случилась катастрофа. У меня такое ощущение, что я полностью потеряла над всем контроль». Горячие слезы текли по моему лицу вопреки всем попыткам их сдержать, но Полли сейчас была занята подсчетом попадающихся нам навстречу синих автомобилей, потому что я пообещала ей за это вознаграждение.

– Восемь… Девять… Одиннадцать. – С числами Полли не очень-то ладила. – Она очень рассердилась, да? Почему Джоли так рассердилась? Она была совсем некрасивая, когда кричала. – Полли снова повернулась ко мне. – Ее платье такое короткое, мамочка, правда? Я почти видела ее попу.

– О боже, – сказала я, не зная, плакать мне или смеяться. Я нашла на дне своей сумки завалявшуюся там жевательную резинку и дала ее Полли, глаза у которой тут же расширились при виде этого неожиданного угощения.

– Ты только не глотай ее. Я уверена, что Джоли скоро успокоится.

Когда такси остановилось возле нашего дома и я стала доставать из кошелька деньги, чтобы расплатиться, из-за угла на большой скорости подъехал другой автомобиль, и мое сердце сжалось, потому что это был старенький джип Эмили.

Мы с ней встали у калитки и, не говоря ни слова, просто обняли друг друга. Я никак не могла перестать плакать, но я знала, что теперь все будет хорошо, потому что Эмили была рядом со мной.

Но даже Эмили не смогла справиться с тем, что произошло потом.