8 часов утра

Приехав домой, я снова звоню в больницу, и врач заверяет меня, что с моей мамой все в порядке, что ее держат там только для наблюдения в связи с ее нестабильной кардиограммой, что она сейчас спит и что «в данный момент» никаких серьезных опасений нет.

Мы с Полли засыпаем в моей кровати.

Проснувшись, я вижу рядом на подушке лицо своей спящей дочери: усыпанный веснушками маленький носик, темные ресницы и круглые щеки. Изо рта ее стекает тоненькая ниточка слюны, один локон попал в рот. И хотя она, как обычно, заняла бóльшую часть кровати и я уже едва не падаю с края, а ее ступни жестко упираются в мой бок, причем так, что острый ноготь на пальце ноги вонзается в мою плоть, мне кажется, что я еще никогда не была так счастлива. Момент стопроцентного наслаждения жизнью в меру своих возможностей и способностей. Попытка ухватиться за эфемерное счастье, когда начинает казаться, что вот оно, это счастье, совсем рядом.

А затем звонит телефон, и чары развеиваются.

Это звонит сержант уголовной полиции Келли.

– Я могу заглянуть к вам во второй половине дня? – спрашивает он. – Где-то в три часа.

– Да, конечно. – Я ощущаю неприятный спазм в животе. – А что, я…

– Нет-нет… Это вообще не с вами связано. Мне просто нужно кое с чем разобраться. Пожалуйста, не переживайте.

Я пытаюсь позвонить Сиду, но он не отвечает. Поэтому я, приняв душ, отправляюсь вместе с Полли в больницу. Мы везем моей маме виноград, цветы и журналы, но, приехав туда, застаем ее сидящей на кровати. Она жалуется, что в этой больнице кругом грязь, а медсестры говорят, что ее выпишут завтра, причем с таким видом, как будто рады от нее избавиться. Мы с мамой, в общем-то, не разговариваем о том, что произошло, потому что рядом находится Полли, но, когда я уже собираюсь уезжать, я наклоняюсь, чтобы обнять ее, и она обнимает меня в ответ очень крепко.

– Я ужасно перепугалась, – шепчет она. – Когда я подумала, что ты… что ты… – Она замолкает и обнимает меня еще крепче. Мне вспоминается жуткая душевная боль, мучившая меня, когда я не знала, где находится Полли, и я стискиваю маму в объятиях с той же силой.

По пути домой я снова пытаюсь позвонить Сиду, но опять безрезультатно. У меня в душе возникает очень неприятное предчувствие.

Подъехав к своему дому, я вижу, что возле него уже стоит сержант Келли: он запускает пальцы в пакет с солеными чипсами, но поспешно убирает его, завидев нас. Мы заходим в дом, и я прошу Полли поиграть некоторое время в одиночестве на втором этаже. Она в ответ хнычет, но мне удается подкупить ее, посулив «Хэппи Мил» из «Макдональдса».

Я предлагаю сержанту Келли выпить чаю – больше для того, чтобы хоть чем-то занять себя. Он говорит вначале обо всякой ерунде, а затем излагает свою версию того, что произошло в «Форест Лодж». Он проводит ладонью по своим редким волосам, тем самым выказывая свою нервозность.

Я замечаю, что у меня дрожат руки, – дрожат так сильно, что я даже не могу налить воду в чайник. Сержант Келли берет у меня чайник, а меня усаживает за стол.

– Я очень сожалею по поводу того, что случилось с вашей подругой, – говорит он.

Я склоняю голову и не могу сдержать слезы: они текут по щекам и падают мне на колени.

– На ее месте должна быть я, – произношу я пару секунд спустя, вытирая лицо.

Он качает головой:

– Пожалуйста, не говорите так, миссис Смит. Это не должно было произойти вообще ни с кем.

– И что будет теперь? – спрашиваю я.

– Ну, данный инцидент относится к компетенции Службы уголовного преследования. Вполне очевидно, что будет проводиться дальнейшее расследование – силами правоохранителей графства Девон. Вас будут держать в курсе.

А затем он уходит.

Я поднимаюсь по ступенькам, сажусь на диван, смотрю на то, как Полли аккуратно раскладывает игровой набор «Плеймобил», который Эмили купила ей на последний день рождения, и думаю, что скоро мне придется ей сказать, что ее лучшей подруги уже нет в живых. Скоро, но не сейчас. Да, не сейчас. И поэтому я просто сижу и смотрю на нее. День постепенно угасает, свет за окном становится все более тусклым, и в конце концов я встаю и задергиваю шторы.