Фернан и Густав.
ФЕРНАН: Кто бы мог подумать, что он станет так плакать?
ГУСТАВ: Горючими слезами.
ФЕРНАН: В полном потрясении, полном. Очень трогательно было видеть, как он благодарен.
ГУСТАВ: Не следует преувеличивать: его чрезмерная благодарность вызывает скорее опасения.
ФЕРНАН: Ваши стихи произвели настоящий триумф. Сестра Мадлена была от них в восторге. Теперь вы ее рекрут на все грядущие дни рождения.
ГУСТАВ: Я очень сердит на Рене, за то, что он сказал, что стихи — мои. Он это сделал нарочно, чтобы мне досадить.
ФЕРНАН: Как вы думаете, он сегодня придет?
ГУСТАВ: Да.
ФЕРНАН: Вчера мы вели себя с ним чересчур жестко.
ГУСТАВ: Нет, на сей счет, у меня нет опасений, он вот-вот явится.
ФЕРНАН: А, может, он на другой террасе?
ГУСТАВ: Нет, он боится плесени! И потом здесь ему хорошо с нами. Он доволен… Самый большой его недостаток как раз и состоит в том, что он доволен… Всегда видит «хорошую сторону вещей»… Энтузиаст.
ФЕРНАН: Вот уже двадцать пять лет, как он здесь. Это помогает ему держать удар.
ГУСТАВ: Нет, не думаю, он такой от природы. Уже родился энтузиастом. А умрет — мы получим мертвого энтузиаста… Деваться ему некуда.
ФЕРНАН: Мне он очень нравится.
ГУСТАВ: Мне тоже. Но я не нравлюсь ему… Он завидует.
ФЕРНАН: Чему?
ГУСТАВ: Тому, что я читаю вашу почту.
ФЕРНАН:…Вполне возможно, да.
ГУСТАВ: И потом вы с ним знакомы лет десять, а я здесь не дольше шести месяцев. У вас было прекрасное трио, а теперь — квартет, к чему он никак не привыкнет.
ФЕРНАН: Квартет?
ГУСТАВ: Да, с учетом собаки.
Появляется Рене
ФЕРНАН: Аааа!
ГУСТАВ: А, Рене.
ФЕРНАН: Мы как раз о вас говорили, спрашивали, где это вы ходите.
РЕНЕ: Господа, я сделал поразительное открытие.
ГУСТАВ: (в сторону, Фернану) Точно энтузиаст…
ФЕРНАН: Ну-ка, ну-ка. Расскажите.
РЕНЕ: Вы знаете, что с некоторых пор я взял в привычку прогуливаться вокруг нашей богадельни вдоль крепостной стены… Моя маленькая ежедневная радость. Так вот, вчера, оставив вас наедине с вашими тополями, я шагнул навстречу приключениям, направившись через кладбище, и обнаружил непосредственно за ним, совсем рядом, небольшой городок. И в этом городке, господа, скрыто настоящее сокровище…
ФЕРНАН: Какое же?
ГУСТАВ: (подогревая энтузиазм Рене) О, да, расскажите нам.
РЕНЕ: Школа для девочек!
ГУСТАВ: Сногсшибательно!
ФЕРНАН: Главный интерес в школе для девочек представляют девочки, скрывающиеся в здании. Вы их видели?
РЕНЕ: Вот так, как вас теперь. Должно быть, я пришел в час прогулки.
ГУСТАВ: Я и не знал, что их прогуливают.
РЕНЕ: Все, как одна, прелестны. Свежие, улыбчивые, волосы легкие, воздушные. Они были просто неотразимы.
ГУСТАВ: И много их там?
РЕНЕ: Они меня окружили. Из небольшой дверцы в переулок выплеснулась целая ликующая орава и буквально поглотила меня. С первого же момента они проявили глубокое почтение к моей ноге и одарили меня сочувствующими улыбками… Вначале я сохранял несокрушимое достоинство «героического воина, гордого принесенной им жертвой», пока не появилась молодая женщина, сопровождавшая девочек…
ФЕРНАН: Как это молодая женщина?
РЕНЕ: Прекрасная, как роза! И стоило ей улыбнуться, потупив очи, как я лишился всего, чем обладал… вернее, того, что от этого осталось. Потом они испарились, а я всё стоял на своих полутора ногах… не в силах последовать за ними.
ФЕРНАН: И какого же возраста были девочки?
РЕНЕ: Ну… лет двенадцати-тринадцати.
ГУСТАВ: Интерес к двенадцати-тринадцатилетним девочкам вам как раз по возрасту.
ФЕРНАН: Будьте осторожны, по крайней мере. Вас могут неправильно понять, видя, как вы ковыляете, преследуя группу девочек.
ГУСТАВ: А ваша роза, на что она похожа?
РЕНЕ:…На цветок.
ФЕРНАН: Теперь понятно.
РЕНЕ: На длинную лилию… стройную и гибкую.
ГУСТАВ: Глядите-ка, вы, оказывается, тоже поэт!
РЕНЕ: Согласитесь, что это большая неожиданность. Я и понятия не имел, что в шестистах метрах отсюда имеется школа для девочек.
ГУСТАВ: Я тоже не знал.
РЕНЕ: Но для вас-то это естественно: вы ведь вообще не выходите.
ГУСТАВ: Никогда. Комната, терраса, тепленький супчик и баиньки.
РЕНЕ: Однако… вчера вечером вы нарушили эту свою привычку… Браво!
ГУСТАВ: Благодарю вас.
РЕНЕ: Сестра Мадлен сказала мне, что сожалеет о том, что вы такой вспыльчивый… сварливый…нехороший… неприятный… злобный… желчный, она еще добавила, потому что у вас замечательный вкус и, вполне вероятно, большой талант.
ФЕРНАН: А я спрашиваю себя, не влюблена ли сестра Мадлен в вас, Густав.
ГУСТАВ: Ох, не надо было мне ее валтузить. В результате всё обернулось против меня.
ФЕРНАН: Стало быть, в результате вы повстречались с малышкой.
РЕНЕ: Повстречался? Случайно столкнулся.
ГУСТАВ: И что же вы теперь намерены делать?
РЕНЕ: Понятия не имею.
ГУСТАВ: Опять туда пойдете?
РЕНЕ:…Вполне вероятно.
ГУСТАВ: Можно не сомневаться.
РЕНЕ: А что же мне еще остается? Не могу же заговорить с ней на улице.
ФЕРНАН: Почему бы и нет?
РЕНЕ: Неприлично.
ФЕРНАН: Неприлично! На дворе 1959 год, старина! Ничего неприличного больше не существует. С женщинами надо вести себя в современной манере.
ГУСТАВ: Да, будьте посовременней.
ФЕРНАН: Рассмешите ее.
РЕНЕ: Интересно, как вы себе это представляете?
ФЕРНАН: Пошутите как-нибудь.
ГУСТАВ: Каламбур отпустите… Хотите, я для вас придумаю?
РЕНЕ: Нет, спасибо, это бесполезно.
ГУСТАВ: Вы правы. Смешить женщин — дело бессмысленное.
ФЕРНАН: Не согласен. Напротив, это чрезвычайно важное занятие.
ГУСТАВ: Иллюзии! Никогда женщина не выберет того, кто ее смешит, она выберет того, кто вызывает у нее желание. Я имею в виду желание физиологическое. У высокого, красивого парня, хорошо сложенного, с прекрасной шевелюрой, пусть даже он и мрачен, гораздо больше шансов соблазнить женщину, чем у веселого шутника, если он лыс и не вышел ростом.
ФЕРНАН: А при равных физических качествах они предпочитают тех, кто их веселит.
ГУСТАВ: Поверьте, я знаю это не понаслышке: не надо их веселить, надо просто им нравиться.
РЕНЕ: (Густаву) А приходилось вам хоть раз рассмешить женщину?
ГУСТАВ: До слез!
ФЕРНАН: Это такое чудо — смеющаяся женщина. Она обо всем забывает, она забывается до того, что… предлагает себя в дар. Лично я полагаю, что рассмешить женщину столь же важно, как и доставить ей наслаждение.
РЕНЕ: Не так-то легко, однако, совместить и то и другое.
ГУСТАВ: Никогда не говорите женщине, что рассмешить ее столь же важно, как и доставить ей наслаждение. Она как раз может подумать, что вы не намерены совмещать одно с другим, и немедленно вас покинет.
РЕНЕ: Ваше теоретизирование по любому поводу действует на меня удручающе.
ФЕРНАН: В любом случае в подобных делах следует не рассуждать, а действовать.
РЕНЕ: Когда я приехал в Париж в 1913 году, я ходил за женщинами следом.
ФЕРНАН: Вот это по делу!
РЕНЕ: Но ни с одной так и не осмелился заговорить.
ГУСТАВ: Вы упустили свой шанс. Сейчас вы даже и ходить следом не можете.
РЕНЕ: Что в вас симпатично, так это умение всегда найти доброе слово.
ГУСТАВ: И потом, если женщины действительно так любят смеяться, как вы полагаете, почему, объясните мне, подавляющее большинство из них идет по жизни в сопровождении мрачных кретинов?
РЕНЕ: Из-за денег, разумеется!
ФЕРНАН: Из-за денег отчасти, но также и потому, что подавляющее большинство мужчин — это мрачные кретины… Моя сестра, например, вышла именно за кретина…
ГУСТАВ: Могу подтвердить.
РЕНЕ: Вы знакомы с его сестрой?
ГУСТАВ: Она мне пишет по два раза в неделю.
РЕНЕ: Ах, да, верно.
ГУСТАВ:…Ну, так что? Вы говорили о кретине вашей сестры… Он опять в обмороке.
РЕНЕ: Встряхните его хорошенько.
Густав встает, чтобы встряхнуть Фернана, но тот уже приходит в себя
ГУСТАВ: О… Фернан… Постарайтесь все же не отключаться посредине фразы, старина, это приводит в отчаяние.
ФЕРНАН: (всё еще в забытьи)… Мы зайдем с тыла, мой капитан…
ГУСТАВ: Да, вы зайдете с тыла…
ФЕРНАН: (окончательно приходит в себя) Опять у меня обморок? Прошу прощения. Вам не кажется, что они учащаются?
ГУСТАВ: Я не заметил.
ФЕРНАН: О чем мы говорили?
РЕНЕ: Ни о чем существенном.
Пауза
ФЕРНАН: Стало быть, таким образом вы и встретились с малышкой.
РЕНЕ:…Мы уже говорили об этом, Фернан, но, если хотите…
ФЕРНАН: Нет, нет, я вспомнил, извините меня… Да, следует признать, что женщинами здесь мы не слишком-то избалованы.
РЕНЕ: Тот факт, что в большинстве своем здешние женщины — монашки, составляет серьезное препятствие… Новая прачка мила. Вы не находите?
ГУСТАВ: Нет!
РЕНЕ: Мне кажется, вы слишком капризны.
ГУСТАВ: Вовсе я не капризен. Сами посудите. Она вся состоит из десен, и, когда говорит, создается впечатление, что ты слышишь ржанье веселой лошадки… Нет, кто действительно хорош, так это горничная, та, высокая…
Внезапно все трое погружаются в задумчивость
РЕНЕ: Ах да, Марианна… Действительно, недурна…
ФЕРНАН: У нее маленький дефект речи.
ГУСТАВ: Неужели?… Но это ничему не мешает.
РЕНЕ: Да, этим ничего нельзя испортить.
ФЕРНАН: Я делал ей авансы.
РЕНЕ: Не может быть!
ФЕРНАН: Разве я никогда не рассказывал?
РЕНЕ: Никогда.
ФЕРНАН: Так вот… я делал ей авансы.
ГУСТАВ: И теперь, вы полагаете, что уже всё рассказали?
ФЕРНАН: Рассказывать особенно нечего… Она стелила мне постель и наклонилась вперед, а я сзади схватил ее за бедра и говорю «Иди ко мне, Марианна, не сопротивляйся»… или что-то в таком же роде.
РЕНЕ: Это не называется делать авансы, Фернан, это называется попытка изнасилования.
ФЕРНАН: Где вы видите изнасилование? Я ничего не сделал, она как закричит «Пппомогите, пппомогите!» и убежала. Отсюда я и узнал, что у нее дефект речи.
ГУСТАВ: А я-то думал, что вы любите женщин смешить.
ФЕРНАН: Мне сегодня приходится действовать быстро, понятно вам? У меня обмороки каждые пять минут, и, кроме того, мне запрещены все продолжительные усилия.
ГУСТАВ: Иногда это проходит — старым гусарским способом.
РЕНЕ: А мне необходим период ухаживания.
ГУСТАВ: Да нет, ухаживать — тоже очаровательное занятие, дело хорошее, но это удовольствие другого рода. Путать не надо. И самое главное: не следует слишком долго ухаживать за женщиной, которую желаешь, ее надо брать штурмом.
РЕНЕ: Уж больно вы в себе уверены, Густав, в качестве дамского угодника.
ГУСТАВ: Жизненный опыт!
РЕНЕ: Я уверен, что у меня было не меньше женщин, чем у вас…
ГУСТАВ: Не меньше, чем у меня? Исключено!
РЕНЕ: Потому что у вас их было так много?
ГУСТАВ: Не счесть!
РЕНЕ: А были вы женаты?
ГУСТАВ: Да, я женился в 1915.
РЕНЕ: А дальше что?
ГУСТАВ: А дальше — ничего.
РЕНЕ: Больше не женились?
ГУСТАВ: Нет, больше не женился! Так что вы собираетесь сказать вашей малышке?
РЕНЕ: Да ничего! А что я, по-вашему, должен ей сказать?
ГУСТАВ:…Я что-нибудь для вас придумаю…
РЕНЕ: Благодарю, но я предпочитаю действовать самостоятельно.
ГУСТАВ: (размышляет вслух) Надо найти что-нибудь любезное, но так, чтобы не было никаких сомнений относительно ваших намерений. А вы как полагаете, Фернан? Что вы на это скажете?
ФЕРНАН: Я несколько обеспокоен…
ГУСТАВ:…Ничего страшного.
ФЕРНАН: Нет, я тревожусь, мне кажется, что собака шевелится.
ГУСТАВ: Совершенно с вами согласен, она — потрясающая! Полное впечатление, что живая.
РЕНЕ: Нет, Фернану кажется, что она двигается на самом деле.
ГУСТАВ: Вот как? По-вашему собака двигается?
ФЕРНАН: А на самом деле нет?
РЕНЕ: Не думаю… Она ведь каменная.
ФЕРНАН: Тем не менее…
ГУСТАВ: (Рене) С ним это уже случалось?
РЕНЕ: Да. Несколько месяцев тому назад ему казалось, что на террасе качка, как на корабле. Потом прошло.
ФЕРНАН: Она шевелилась!
ГУСТАВ: Значит, не так заметно.
ФЕРНАН: А вам разве не видно, что она шевелится?
РЕНЕ: Хотите, мы уберем эту собаку, Фернан?
ФЕРНАН: Нет, не стоит.
ГУСТАВ: Может, она сама уйдет.
РЕНЕ: Помогите мне отодвинуть ее подальше.
ГУСТАВ: Ах, нет, не хотелось бы!
ФЕРНАН: Глядите, глядите вместе со мной, вы увидите, что она шевелится.
Все трое не спускают глаз с собаки
ФЕРНАН: (после паузы) Ну что, говорил я вам!
ГУСТАВ: О, ля, ля, ля, ля…
РЕНЕ: Пошли, Густав, помогите мне ее отодвинуть.
ГУСТАВ: Не о помощи речь идет, а о том, чтобы всё сделать самому, поскольку вы со своей ногой ни на что не годитесь.
РЕНЕ: Я буду вами руководить.
ГУСТАВ: Очень мило, с вашей стороны.
Сколько позволяют ему силы, Густав толкает собаку, но статуя тяжелая и сдвигается еле-еле.
ГУСТАВ: Вот теперь она шевелится, Фернан. Это называется шевелиться.
ФЕРНАН: Что я вам говорил?
РЕНЕ: Давайте, давайте, еще немного.
Густав двигает статую.
РЕНЕ: Так хорошо? Вам больше ее не видно, Фернан?
ФЕРНАН: Спасибо, так хорошо.
ГУСТАВ: Не видно и не слышно, Фернан? Чтобы понять, что движется, а что — нет, взгляните на тополя: их верхушки как раз шевелятся.
ФЕРНАН: Думаю, мне надо подняться.
ГУСТАВ: Смелее, вставайте!
Фернан встает.
РЕНЕ: Всё в порядке?
ФЕРНАН: Шатает немного, но ничего.
Расхаживает взад и вперед.
ФЕРНАН: Стало быть, вы хотите, чтобы мы придумали, что сказать вашей малышке, так?
РЕНЕ: Нет, пожалуйста, не надо. Понять не могу, с чего бы это мы так разговорились о женщинах… С этим ведь для нас покончено…
ГУСТАВ: Говорите только о себе. Лично я пока завязывать не собираюсь.
РЕНЕ: Ладно… Я, пожалуй, пойду.
ФЕРНАН: Уже?
РЕНЕ: Да, сделаю кружочек.
ГУСТАВ: А… ну хорошо.
РЕНЕ: Что?
ГУСТАВ: Нет, ничего. Делайте свой кружочек.
РЕНЕ: В отличие от вас, не могу я сидеть на месте, мне необходимо менять картинку.
ГУСТАВ: Вы совершенно правы. Ступайте, ступайте, старина.
РЕНЕ: Ладно, пошел… Может, скоро вернусь.
ФЕРНАН: До скорого.
ГУСТАВ: Хорошей прогулки, Рене.
Рене уходит.
ГУСТАВ: Почему бы прямо не сказать нам, что он идет в школу для девочек? Это же очевидно…
ФЕРНАН: Ну и качает сегодня…
ГУСТАВ: Эта малышка его пленила, говорю я вам, он готов.
Рене возвращается.
ГУСТАВ: Уже? Просто метеор какой-то.
РЕНЕ: Я встретил сестру Мадлен. Майор Мерсье только что скончался.
ФЕРНАН: Вот как?
РЕНЕ: Он покончил с собой.
ГУСТАВ:…Это опасно?
Затемнение