ГЛАВА 1

У ОРДЫНСКОГО ЦАРЯ

Князь Роман Глебович стоял на коленях у золоченых ступенек ханского трона и молча, склонив голову, ждал. За его спиной пребывал в той же отцовской позе покорности старший сын Дмитрий, который тяжело дышал, волнуясь за отца: уж очень не хотел князь Роман принимать завещанный ему покойным племянником Брянск и, тем более, ехать в ненавистный ему Сарай за ярлыком на право удельного княжения.

В приемной зале ханского дворца царила полная тишина. Молодой хан Узбек сидел в своем золоченом кресле, окруженный со всех сторон рассевшимися на персидских коврах приближенными и тоже молчал, раздумывая.

По правую руку от него сидел на небольшом возвышении духовный наставник имам Ахмат, а по левую руку стоял, ожидая вопросов от своего повелителя, его тайный советник – тридцатидевятилетний Субуди.

В ханском дворце не было женщин: хан Узбек строго соблюдал исламские нормы и никогда не выводил на всеобщее обозрение своих жен, которым не полагалось покидать пределы ханского гарема.

Несмотря на свою молодость, Узбек-хан поражал окружавших его подданных осмотрительностью, вдумчивостью и медлительностью.

– Горячность и быстрота, государь, – учил его имам Ахмат, – нужны только в гареме, но в делах вредны и пагубны. Всласть разговаривать можно только со своими женками, а с другими людьми следует беречь каждое слово! А с рабами надо быть предельно осторожным, особенно с урусами, не знающими истинной веры!

Вот так и сидел ордынский хан, размышляя не вслух, как это обычно делали его предшественники, но про себя.

– Вот так беда! – думал молодой хан. – Прошло совсем немного времени после смерти дедушки, а вот теперь узнаю о кончине верного мне уруса Вэсилэ из Брэнэ! Неужели душа этого коназа устремилась к душе покойного Тохтэ-хана, чтобы и после смерти служить своему повелителю! – Узбек вздрогнул от такой догадки. – Разве возможно такое, чтобы неверный, но преданный слуга, урус Вэсилэ, удостоится такой чести? Надо бы поговорить об этом с имамом…

– Почему ордынский царь молчит? – думал в это же время седовласый князь Роман. – Неужели он не согласен на мое брянское княжение?

Перед глазами Романа Глебовича промелькнули последние события из его жизни: неожиданная смерть племянника Василия Брянского, совещание у другого племянника – великого смоленского князя Ивана Александровича – и, наконец, сборы и отъезд в недалекий Брянск.

Преждевременная смерть пятидесятидвухлетнего Василия Александровича потрясла смоленских князей. Особенно тяжело переживала свое горе мать умершего – княгиня Агафья, которая, после горестных рыданий, оделась во все черное и совсем удалилась от родных, проводя свои дни в стенаниях и молитвах. Великий же князь Иван Александрович довольно спокойно встретил скорбное известие и уже на следующий день пригласил своего дядю Романа на боярский совет. – Мой славный дядя! – сказал князь Иван после недолгого совещания с боярами и смоленским епископом. – Наступило время нам расстаться! Поезжай в Брянск! Мой брат Василий завещал тебе этот город и удел!

– Зачем мне этот удел?! – возмутился тогда Роман Глебович. – Я уже стар для управления такой богатой землей! Мне не хватает лишь трех лет до семидесяти! Неужели вам понадобился еще один брянский покойник? Куда мне ехать с одними сединами?

– Это ничего, что ты поседел, дядюшка, – улыбнулся Иван Смоленский. – Седого медведя не берет острая рогатина! Ты стар, но удал! Разве твоя супруга – старуха? Или у тебя перезрелые дети? Твоя супруга молода, а сыновья и дочери – совсем еще дети! Вот по ним и считай свои годы!

В самом деле, после смерти бездетной жены князь Роман взял себе в жены дочь волынского князя Льва Юрьевича Евдокию и уже на следующий год после свадьбы получил первого сына – Дмитрия. Затем последовали дочери и, наконец, младший, самый любимый сын Василий, родился, когда его отцу уже было почти пятьдесят…

Князь Роман Глебович всегда отличался скромностью, выдал своих дочерей за мелких, ничем не прославившихся князей и совсем не претендовал на многое, но вот, когда его племянник упомянул детей, задумался. – Я пристроил своих дочерей, пусть не роскошно, но и не бедно, – рассудил он про себя, – а вот что я оставлю сыновьям? Лишь одну Смядынь?

– Тебе надо подумать о сыновьях! – сказал, как бы читая его мысли, князь Иван Александрович. – Сам сядешь в Брянске и возьмешь с собой одного из сыновей…А Смядынь пусть достанется другому! Разве это плохо?

– Смядынь? – поднял голову князь Роман. – Разве ты оставишь мне это родовое поместье и не отберешь его в казну?

– Зачем? – усмехнулся Иван Александрович. – Мне не нужна твоя Смядынь, пусть останется за твоими детьми. А я подыщу своим сыновьям другие городки и волости!

– Это правильно! – громко сказал епископ, глядя с улыбкой на князя Романа. – Пора тебе, сын мой, уезжать в Брянск!

– Ну, что ж, – вздохнул князь Роман, – если такое советует сам владыка и его поддерживает мой славный племянник, щедрый и ласковый, Иван, тогда поеду без колебаний!

И князь Роман Глебович, прихватив с собой жену и старшего сына Дмитрия, выехал в середине марта 1314 года со своей небольшой, в двести копий, дружиной в недалекий заснеженный Брянск.

Младшего сына Василия он оставил княжить на Смядыни, под Смоленском, передав ему весь свой двор – немногочисленных бояр и домашнюю челядь, а также половину дружины.

Двадцатилетний, недавно женатый князь Василий Романович с радостью принял такой подарок отца, а вот старший сын князя Романа Дмитрий, двадцати семи лет, был очень недоволен: грустным и подавленным ехал он со своей молодой женой «в лесную глушь». С отцом он, однако, спорить не решился. – Нет смысла его сердить, – рассуждал он. – Старший лучше видит, что надо делать!

– Не горюй, сынок! – подбадривал его ехавший рядом на породистом вороном коне отец. – Я уже стар, и неизвестно, как Господь распорядится моей жизнью! А если я умру, тогда этот богатый и сильный Брянск достанется тебе!

– Господи, сохрани! – перекрестился, услышав эти слова, Дмитрий Романович. – Не торопись умирать, батюшка, и живи до ста лет! Мне ничего не надо, лишь бы ты был жив и здоров!

Смоленские князья въехали в Брянск под звон колоколов.

– Да благословит тебя Господь, князь Роман! – сказал, крестя седую голову князя, епископ Арсений.

– Хлеб и соль! – хором прокричали брянские бояре.

Уже на следующий день после торжественного пира князь Роман хотел венчаться на княжение, но епископ Арсений отговорил его. – Тебе надо, сын мой, – сказал владыка, – ехать в татарскую Орду и получить от царя Узбека грамотку! Венчание никуда от тебя не уйдет, а вот татарского царя обижать не следует! Мало что мы этого не хотим, но так определил наш Господь. Если татарский царь узнает о венчании от недобрых людей или чужеземных купцов, он непременно рассердится! Зачем нам это нужно, если мы знаем завещание покойного Василия? А наш государь, славный Узбек, не откажет воле своего верного человека! Поезжай, сын мой!

– Придется ехать в Орду! – пробормотал с горечью Роман Глебович. – Вот уж чего бы не хотелось…

И он стал собираться в дорогу.

К середине мая, когда установилась теплая и сухая погода, князь в сопровождении сына Дмитрия, трех верных бояр, в числе которых пребывал Мирко Стойкович, сотни своих лучших дружинников выехал в Сарай, благополучно туда добрался и устроился в большой гостевой юрте, ожидая ханского приема.

Молодой татарский правитель не спешил. Лишь через две недели, после того, как его денежники пересчитали сданный брянским боярином Мирко «выход» и сарайские муллы определили благоприятный день приема, он вызвал через своих рабов русских князей во дворец.

Вот и стоял перед ханским троном Роман Глебович, с тревогой вслушиваясь в дворцовую тишину.

Наконец, молодой хан зевнул и, подняв голову, посмотрел вниз на склоненные перед ним тела. – Ладно, Ромэнэ, – сказал он вдруг своим чистым звонким голосом. – Я принимаю твой «выход» и скромные подарки! Подними же голову и покажи свое лицо!

Князь Роман, не вставая с колен, выпрямился и встретился взглядом с татарским ханом. – Какой же красивый лицом, этот бусурманский царь! – подумал он, молча разглядывая черноглазого румяного юношу. – Какие чудесные брови! Дугой! Как у чужеземной красавицы!

– Так ты уже старик, – покачал головой царственный юноша, – и хоть не дряхлый, но совсем седой! Неужели это правда, что сам Вэсилэ завещал тебе этот город?

– Правда, государь, – ответил, качая головой, на неплохом татарском князь Роман. – На этот счет есть грамотка, написанная нашим владыкой Арсением…Я передал эту грамотку твоим верным людям!

– Это так, Субуди? – вопросил, повернувшись к своему собеседнику, молодой хан. – Есть такой ярлык?

– Так, государь, – кивнул головой Субуди. – Мы прочитали этот немногословный ярлык: этот поп урус просит тебя утвердить завещание покойного Вэсилэ! Ты не желаешь посмотреть на его письмо?

– Нет, не желаю! – усмехнулся хан Узбек. – Я верю твоим словам. У меня нет сомнения в твоей искренности. Каково твое мнение на это, мой верный Субуди?

– Тебе решать, государь, – сказал, проведя по длинной, но жидкой бороде ладонями, Субуди, – однако я осмелюсь сказать несколько слов. Этот коназ Ромэнэ привез сюда полноценный «выход» и щедрые подарки. Он верно служит тебе и всему нашему ханству…А поскольку есть и завещание покойного Вэсилэ в пользу этого Ромэнэ, то у меня нет никакого сомнения в его законном праве!

– А что скажешь ты, мой славный наставник? – обратился хан Узбек к имаму Ахмату, нетерпеливо перебиравшему крупные янтарные бусины-четки. – Ты согласен с моим советником?

– Согласен, государь, – сказал, глядя перед собой, имам Ахмат. – Пусть же этот старик Ромэнэ владеет тем глухим Брэнэ…Я не против этого старика.

– Все согласны со сказанным? – громко спросил хан Узбек, вглядываясь в лица своих остальных подданных. – Неужели никто не против?

– Согласны, согласны, государь, – пробормотали со всех сторон знатные татары.

– Ну, тогда ступай, коназ Ромэнэ, в гостевую юрту и жди там от меня ярлык. А когда получишь свою бумагу, тогда уезжай с миром в свой Брэнэ, – поднял руку молодой хан.

– Благодарю тебя, государь! – весело сказал, вставая, князь Роман Глебович. – Многих тебе лет и крепкого здоровья, наш справедливый царь! – И он вместе со вставшим с колен сыном Дмитрием низко, до земли, поклонился и быстро, стараясь не поворачиваться к ордынскому хану задом, попятился к выходу.

Вечером князь Роман принимал в своей большой гостевой юрте купца Мирко Стойковича. Князь полусидел на мягком татарском диване и внимательно слушал своего верного слугу. Купец Мирко, сидевший напротив князя на небольшой, обложенной подушками, скамье, важно, с достоинством, докладывал. – Я нынче побывал, батюшка князь, у Субуди-сайда, – говорил он, не торопясь, – и видел всю его семью. Я преподнес всем подарки. Так, супруге Субуди, Сумэр-хатун, я подарил бусы с синими камнями, а другим его женам и дочерям – серебряные серьги или браслеты. Не поскупился я и на подарки его сыновьям, особенно его старшему сыну Тугучи, который уже стал важным человеком при государе…

– Да, дороговато обходятся нашей казне твои друзья! – покачал головой князь Роман. – Тянет почти на полсотни гривен…

– О, батюшка, – улыбнулся Мирко Стойкович, – это не такое большое разорение! Слава Господу, что в твоей казне немало серебра! И море-озеро бесценных мехов! А эти сарайские люди, обладающие большой властью, нам очень нужны! Один только их бусурманский поп Ахмат чего стоит! Неужели ты не видел его в царском дворце?

– Это тот, в зеленом халате, расписанном полумесяцами, с большой белой чалмой? – усмехнулся князь Роман.

– Да, это он! – кивнул головой купец Мирко. – В тот самый день, когда мы сюда приехали, я отнес половину нашего серебра, предназначенного на подарки, этому имаму…Неужели ты не догадался, батюшка, что мы так быстро решили твое дело только с помощью серебра?

– Догадался, – кивнул головой князь Роман. – Ни один знатный татарин не сказал ничего плохого против меня…Благодарю тебя, Мирко, за твою верную службу. Не зря ты, славный купец, стал благородным боярином, а не простым дураком!

Неожиданно отворилась входная дверь, и в княжескую юрту вбежал молодой слуга. – Батюшка князь! – вскричал он, волнуясь. – К тебе идет великий князь Михаил Тверской!

– Удивительно, Бенко! – воскликнул Роман Глебович. – Пусть же входит сюда молодой князь Михаил Ярославич! Я давно не видел этого славного воина! И позови других слуг, чтобы принесли сюда тяжелую скамью!

Князь Михаил вошел в юрту вместе с сыном князя Романа Дмитрием. – Здравствуй, брат! – громко сказал он и, подойдя к сидевшему на диване брянскому князю, поклонился.

– Здравствуй и ты, Михаил! – весело ответил князь Роман, встал и, приблизившись к тверскому князю, обнял его, троекратно целуя.

В это время слуги поспешно внесли длинную скамью с удобной спинкой и поставили ее прямо напротив дивана своего князя. Мирко Стойкович стоял, глядя во все глаза на великого суздальского и тверского князя. Его скамью, освободив от подушек, слуги быстро вынесли вон, а подушки переложили на новую, большую скамью.

Михаил Ярославович был одет в богатый татарский шелковый халат синего цвета, из-под которого выбивалась его алая княжеская мантия, и виднелись загнутые носками кверху татарские же туфли, обшитые китайским шелком, тоже синие, блестевшие при свете восковых свечей и переливавшиеся всеми цветами радуги. На голове у князя возвышалась обычная летняя княжеская шапка из алой парчи, окантованная тонкой полоской из куньего меха. Несмотря на то, что Михаил Тверской не превосходил ростом ни князя Романа, ни его сына Дмитрия, вид он производил внушительный: это был могучий широкоплечий мужчина, гордо державший свою красивую голову.

– На вид ему около пятидесяти лет, – подумал Мирко Стойкович, – а виски уже – белые, как снег, и борода блистает серебром! Но намного моложе нашего князя! И сила у него немалая!

– Это – мой верный боярин, Мирко Стойкович, – сказал князь Роман, представляя гостю своего собеседника. – Он возит сюда, в Сарай, мой «выход»!

– Рад познакомиться с твоим славным человеком! – небрежно кивнул головой Михаил Ярославович, отвечая на низкий поклон брянского боярина, и сразу же уселся на большую мягкую подушку, лежавшую на середине скамьи.

– Садитесь же рядом, сынок и Мирко, – указал жестом руки, делая вид, что не замечает брезгливой гримасы на лице своего высокого гостя, на ту же скамью князь Роман. – Всем хватит места!

Молодой Дмитрий Романович уселся рядом с великим князем Михаилом, а с краю к ним пристроился Мирко Стойкович.

– Я пришел к тебе, Роман, с поздравлениями, – сказал, высокомерно улыбаясь, Михаил Ярославович. – Я только что сюда приехал и узнал о твоем успехе!

– Благодарю, брат, – усмехнулся Роман Глебович, – однако я уже староват для удельного князя! Меня еле уговорили!

– Петух не стар, если топчет молодых кур! – весело бросил великий суздальский и тверской князь. – Ты достаточно воевал, Роман, и добился большой славы. Тебе давно пора иметь свой богатый удел! Если кто и заслужил это, так только ты, мой брат!

– Твоими устами да мед пить! – промолвил князь Роман. – А что ты пришел сюда так поспешно и в страшную жару? Неужели случилась какая-то беда?

– Да так уж, Роман, – покачал головой князь Михаил. – Поездки в Орду – дело привычное для нас, залесских князей. Это только вы, брянские князья, свободны от этой повинности!

– Нет, мой брат, – грустно ответил Роман Брянский. – Еще мой покойный племянник, Василий Храбрый, каждый год приезжал сюда…Было, правда и так, при царе Тохтэ, что он не посещал Сарай…Но это было редко…Князь Василий не раз сражался за своего царя…И государь, порой, прощал ему многое…А как тебе, брат мой, сидится на владимирском «столе»?

– Нечем похвастать, – пробормотал Михаил Ярославович. Его большие синие глаза как-то разом потускнели, а крупный орлиный нос как будто покраснел. – Нет покоя от Юрия Данилыча! Этот мелочный князь не желает признавать мою великокняжескую власть! Этот Юрий часто ездит сюда, к молодому царю, и подает на меня бесчисленные жалобы! То требует от меня какой-нибудь городок, то протягивает свою медвежью руку к Великому Новгороду! Он – настоящий разбойник и злодей! Безжалостно разоряет мою казну! Вот опять придется заминать его жалобу полновесным серебром! А где запастись этим серебром? И за грамотку, или ярлык, придется заплатить вдвое больше прежнего! Иначе этот Юрий завладеет Владимиром!

– Да, нелегкая у тебя судьба, брат! – посочувствовал князь Роман. – Этот Юрий – опасная заноза! Как мы недавно узнали, он протягивал свои руки даже до Брянска и погубил моего бесславного брата Святослава!

– Вот так, брат, – кивнул головой князь Михаил. – Выходит, этот Юрий – наш общий враг! И почему бы нам не соединить наши силы против этого злодея и не сокрушить его?

– Это, брат, не такое простое дело, – пробормотал Роман Глебович. – Надо хорошо подумать…

– А что тут думать, батюшка? – возразил Дмитрий Романович, улыбаясь. – Мы уже договорились с Михаилом Ярославичем и, когда ему будет надо, я приду к нему на помощь с дружиной против злобной Москвы!

– Ну, если будет надо, – поморщился брянский князь, – тогда и решим, а пока…

Так и ушел к себе на подворье великий князь Михаил, ничего не добившись от Романа Глебовича. – Эх, ладно, – думал он, раздосадованный, про себя. – Вот когда клюнет петух Романа в его тайное место, тогда сам ко мне прибежит!

– Ты не настолько молод, Дмитрий, – с укоризной выговаривал сыну князь Роман, – чтобы принимать поспешные решения! Разве ты не видишь, какую беду вызывают эти князья – Михаил Тверской и Юрий Московский? Они попеременно ездят с доносами к молодому царю! Это очень плохо, и нечего нам, брянским людям, лезть в такую грязь! Тут не серебром пахнет, а жаркой кровью! Пусть же сами расхлебывают свою кровавую кашу! Нечего вовлекать сюда наш славный Брянск!

Ночью, лежа на своем широком, мягком ложе, князь размышлял. – Я не позволю втянуть свою землю в напрасную беду! – сказал он себе, чувствуя свою правоту. – Пора уж в старости отказаться от всех житейских глупостей. Этот Михаил сравнил меня с петухом, курощупом…Проявил такое бесстыдство! Где уж мне до молодого петуха? – вздохнул князь. – Я уже так постарел, что мне теперь не до женок…Ох, если бы вернуть молодую силушку…

В это время скрипнула дверь, и в княжеский покой кто-то тихонько вошел.

– Это ты здесь бродишь, Бенко? – буркнул недовольный князь Роман. – Зачем беспокоишь меня?

– Это не Бенко, княже, – тихонько сказала молоденькая девушка, приближаясь к княжескому ложу. – Это – я, Есенка, пленница мурзы Кавгадыя…Прислана к тебе по его приказу…

– Зачем? – пробурчал подскочивший князь. – Я накажу бестолкового Бенко! Как он посмел тебя пропустить? Я уже стар для молодых девиц!

– В таких делах не бывает стариков! – весело промолвила девушка, и не успел князь опомниться, как она, сбросив с себя легкий серый халат и оставшись нагишом, молнией проникла под княжеское одеяло.

– Охо-хо! – закряхтел взволнованный князь, чувствуя на своем теле нежные, умелые руки. – Какие сладкие губы!

– А ты еще говоришь о своей старости! – проворковала Есенка, плотно прижимаясь к князю. – Твоя сила настолько велика, что я испугалась, как бы ты не разорвал меня своей небывалой плотью!

– Не бойся, моя сладкая лада! – простонал князь, чувствуя непреодолимое желание и буквально набрасываясь на большегрудую, длинноногую красавицу.

– Ах! Ох! – застонала Есенка, почувствовав в себе здоровенного мужчину. – Ну, и велик же ты, батюшка, как молодой конь!

– Выходит, я не такой уже старый! – думал, ликуя, князь Роман, покачиваясь над неожиданной возлюбленной. – Ох, и угодил мне этот славный татарин Кавгадый!

 

ГЛАВА 2

ЗАБОТЫ МОСКОВСКОГО КНЯЗЯ

Московский князь Юрий Даниилович принимал у себя в «тайницкой» теремной комнате князя Федора Ржевского.

Сидя в большом, удобном, резного дуба кресле, князь Юрий внимательно и терпеливо слушал сбивчивую, грубую речь своего союзника. С кряхтением, запинаясь и повторяя свои излюбленные слова «ужо», «тама», «тако», Федор Святославович подробно рассказывал о своем походе на Новгород.

Как известно, этот поход был инспирирован самими новгородцами, недавно ограбленными великим суздальским князем Михаилом Ярославовичем, который, нуждаясь в деньгах, потребовал от них непомерную сумму. Князю Михаилу были нужны большие деньги для выплат ордынскому хану. Дорого обошелся владимиро-суздальской, тверской и новгородской землям великокняжеский ярлык! И особенно новгородцам! Владимиро-суздальская земля была настолько истощена поборами и татарскими набегами, что взять с нее было почти нечего, свою родовую Тверь князь Михаил берег, а вот Великий Новгород он не пожалел: после затяжных ратных маневров в новгородских пограничных городках и, особенно, в Торжке, отрезав русский север от южных земель, снабжавших новгородцев хлебом, он заставил их раскошелиться, выжав несметную сумму серебром. Опасаясь, что если такие поборы от князя Михаила станут делом обычным, новгородцы решили не уступать и попросили помощи у злейшего врага Михаила Ярославовича – князя Юрия Московского.

– Приди к нам, славный господин, владей нами, – говорили новгородские послы в Москве, – и соблюдай законы Ярослава, чтобы не разорять наш несчастный город!

– Этого не бойтесь, – заверил их князь Юрий. – Я ничего не возьму больше того, что установил Ярослав и, если будет надо, окажу вам, без лишних слов, военную помощьомэнэ!

И он послал в Новгород своего друга и союзника князя Федора, сына покойного Святослава Глебовича Можайского, с московским войском.

После гибели Святослава Глебовича, павшего в сражении с татарским войском под Брянском в 1310 году, городок Можайск унаследовал его старший сын Глеб, а Федор, младший сын, вынужден был довольствоваться небольшим городком Ржевой.

Когда же умер вяземский князь Андрей, его города Вязьму и Дорогобуж, формально входившие в состав Смоленского княжества, хитростью заполучил Глеб Святославович, а Федор Ржевский переехал в Можайск.

Князь Глеб Святославович, сохраняя видимость дружбы с великим смоленским князем Иваном Александровичем, своим двоюродным братом, неоднократно являлся к его двору в Смоленск, привозил с собой подарки и определенную, весьма скромную, плату, оговоренную раньше, за свои города, как часть ордынского «выхода», и таким образом удерживал за собой довольно хлебные городки и волости.

Великий смоленский князь, довольный сохранением целостности своего удела, смотрел сквозь пальцы на активную дружбу Глеба Святославовича с Москвой. Князь же Федор Ржевский, фактически, перешел на службу Юрию Московскому, а в городках Ржеве и Можайске посадил московских ратников и воевод, довольствуясь лишь скромными подарками от своего московского сюзерена.

Вот и теперь, летом 1314 года, он беспрекословно выехал по указанию Юрия Данииловича на север. Московская рать, ведомая князем Федором, быстро прошла, не встречая сопротивления, новгородские городки и приблизилась к Великому Новгороду. Разместив войско неподалеку от города, князь Федор с двумя сотнями отборных дружинников вошел в городскую крепость и потребовал от новгородской знати немедленной выдачи наместников великого князя Михаила. Несчастные тверичи попытались бежать, но, с помощью новгородцев, князь Федор «перехватил злодеев» и бросил их в оковах в темницу. Однако он недолго «просидел» в Новгороде. Вскоре до него дошли сведения, что сын Михаила Ярославовича, пребывавшего в Орде, Дмитрий с большим войском пошел в поход на север.

Опережая события, Федор Ржевский двинулся ему навстречу. К московскому войску присоединились и новгородцы, везшие в обозе закованных «в железа» тверских наместников. Объединенное войско подошло к Волге. Но переправиться на другой берег не успело: там уже стояли стройными рядами тверские полки, сверкавшие своими безупречно очищенными, отточенными мечами и наконечниками копий.

Сомкнутые ряды сильного, хорошо обученного войска тверичей охладили пыл доселе воинственных новгородцев, и они не только сами не решились на переправу, но также помешали это сделать московским полкам.

– У тверичей бесчисленное войско, – говорили князю Федору новгородские бояре, – и поэтому нет смысла терять наших воинов…

Несмотря на то, что Федор Святославович очень хотел отличиться перед князем Юрием, он, тем не менее, понимал, что с малым московским войском принимать бой бессмысленно. Так и простояли на разных берегах великой реки обе рати до самых морозов. Наконец, нетерпеливые новгородцы не выдержали и предложили Федору Святославовичу начать переговоры с тверичами, а когда он наотрез отказался, тайно послали к князю Дмитрию Тверскому своих людей, вернули ему захваченных в московский плен бывших наместников-бояр и заключили «мир», пообещав сохранять прежнюю покорность великому князю Михаилу Ярославовичу.

– Они так хитро и тайно все обделали, – завершил свой доклад князь Федор, – что я увидел только пыль от уходящего тверского войска и…э-э-э…довольные лица новгородских бояр…э-э-э…Тогда я пришел в гнев и громко обругал этих лицемеров…

– Да, напрасно мы связались с этими новгородцами, – покачал головой Юрий Даниилович, выслушав своего воеводу, – если они такие лживые! Здесь в Москве говорили одно, а когда петух клюнул их в зад – забздели! Зачем морочили мне голову? Хорошо еще, что войско не пострадало и ты смог привезти хоть сколько серебра…Что поделаешь, если Господь не дал нам удачи! А ведь князь Михаил все еще в Орде…Выходит, этот Дмитрий Тверской – горячий воин! Надо было его проучить! Но не получилось: не хватило умишка…Эка досада! А Михаил, тем временем, строит мне козни в Орде…Люди рассказывали, – князь Юрий прищурился и перешел на шепот, – что этот непутевый Михаил там, в Сарае, ходил к новому брянскому князю Роману Глебовичу и предлагал ему заключить против меня союз…

– Неужели? – вскинул брови князь Федор. – Нам не хватает только этого проклятого Брянска!

– Но, слава Богу, как говорят, брянский князь не пошел на этот неправедный союз, – усмехнулся Юрий Даниилович. – Старый Роман очень осторожен и хитер, как лис! Побоялся даже венчаться без царского разрешения и сразу же отправился в Орду…

– Говорят, что мой дядька Роман очень скромен, – покачал головой князь Федор, – и…э-э-э…там, не хотел брать ни один удел…А тут…э-э-э…завладел аж богатым Брянском! Вот почему он сидел себе и помалкивал: дожидался завидной доли!

– Это неправда, брат мой, – возразил Юрий Московский. – Он тогда уступил свое право племяннику – Василию Храброму! Оно, конечно, сам царь Тохтэ был за того Василия, и Роман не стал перечить царской воле…Однако он – отличный воин и человек чести…Это все знают!

– Пусть он великий воин и верный своему слову человек, – грустно усмехнулся князь Федор, – однако вот не почтил моего покойного батюшку Святослава ни памятью, ни добрым словом! А ведь мой батюшка погиб в жестоком сражении по злой воле этого Василия Храброго…И мы не слышим ни слова осуждения или сочувствия ни из Смоленска, ни из этого злосчастного Брянска…

– Это так, брат, – кивнул головой князь Юрий. – Старый Роман мог бы и на этот раз уступить брянский «стол» племяннику! Хотя бы твоему старшему брату Глебу, сыну славного покойника…Это было бы проявлением уважения к памяти отважного воина Святослава…Да что теперь говорить? Романа уже венчали в богатом Брянске на княжение! Значит, спорить уже не о чем!

– Однако же…э-э-э…тот Роман Глебыч уже стар, – буркнул Федор Ржевский. – Ему уже, поди, под семьдесят…Он долго не протянет. А там, кто знает, может Господь и осчастливит моего брата Глеба или меня, и мы получим тот заветный Брянск…

– Все может быть, – улыбнулся Юрий Даниилович. – Будет и на нашей стороне праздник! Подождем…

В это время в комнату вбежал молоденький княжеский слуга. – Великий государь! – крикнул он. – Сюда приехали новгородские бояре! Они стоят с телегами на твоем подворье! С ними новгородский владыка…Просятся к тебе!

– Вот, бесстыжие! – возмутился князь Юрий. – Сущие стручки! Не успели меня предать молодому Дмитрию, а уже тут – со сладкими словами? Неужели не договорились? Любопытно! Тогда позови-ка, Буян, моего братца Иванушку, – князь повернулся к слуге, – и впусти сюда этих новгородских послов, сразу же вслед за Иваном. Послушаем их и поговорим!

– Слушаюсь, батюшка! – прокричал молодой слуга и выбежал в простенок.

Вскоре в «тайницкий покой» вошел князь Иван Даниилович, низко поклонился брату, также почтительно поприветствовал он князя Федора.

– Садись, брат, – указал рукой на скамью, стоявшую справа от его кресла, князь Юрий, – рядком с нашим верным князем Федором. Послушаем сейчас новгородцев и обсудим их слова…

Новгородские бояре, одетые в богатые медвежьи шубы, возглавляемые архиепископом Давыдом, тихо вошли, склонив обнаженные от длинных бобровых шапок, головы. Один владыка лишь слегка наклонил голову и быстро перекрестил князя Юрия. – Благослови тебя Господь, сын мой, – сказал он и также перекрестил сидевших на скамье князей.

– Здравствуй, владыка Давыд! – весело сказал князь Юрий, делая вид, что ничего не произошло. – С чем сюда пожаловал? Неужели только с благословением?

– Прости нас, славный князь Юрий! – громко сказал священник. – Наши бояре не ведали, что творили! За это их строго и справедливо осудили горожане Великого Новгорода! Мы не поддержали их несправедливый мирный договор со злобной Тверью! Наши лучшие люди подтвердили свою прежнюю волю и вновь зовут тебя к себе, на новгородское княжение!

– Неужели это так, бояре? – вопросил князь Юрий.

– Так, наш господин!! – хором прокричали новгородцы. – Мы всегда рады видеть тебя на нашем княжении!

– Что ты на это скажешь, мой брат Иван? – повернул голову вправо князь Юрий. – Стоит ли нам связываться с новгородцами?

– Я скажу только одно брат, – усмехнулся князь Иван. – Надо бы послать этих новгородских бояр на собачий дрын! Зачем нам их «стол», если придется вести тяжелую войну с Тверью? Где мы возьмем столько серебра на военные расходы? Нам не надо новгородское серебро, если оно уйдет без остатка на жестокую войну…Да и людей потеряем немало…

– Мы дадим столько серебра, сколько будет нужно! – громко буркнул один из новгородских бояр, видимо, самый старший. – И не только на войну, но и весь «выход» князя Михаила! А, кроме того, будут подарки…

– «Выход» Михаила? – поднял брови Иван Даниилович. – И это правда?

– Да, правда! – подтвердил новгородский архиепископ.

– Истинная правда! – хором пробасили бояре.

– Ну, что ж, брат, – громко сказал, вставая и кланяясь князю Юрию, Иван Даниилович, – теперь я вижу небольшую выгоду!

– Тогда, брат, – кивнул головой князь Юрий, – иди к себе с Господом! И вы, бояре, и ты, владыка Давыд, тоже идите к себе на подворья! А завтра я дам вам свой ответ!

– Благослови тебя, Господь! – сказал на прощание новгородский архиепископ.

– Ну, если так и весь тверской «выход» перейдет Москве, – сказал князь Юрий Федору Ржевскому, когда они остались одни, – тогда я сам, пожалуй, пойду в Новгород и прихвачу с собой брата Афанасия! Пусть лучше он, а не хитроумный Ивашка Калита, там наместничает! Вот и посмотрим, насколько правдивы новгородцы…Иван же мне тут, в Москве, нужен, как мой заместитель…

В это время князь Иван Даниилович беседовал во дворе с новгородским владыкой.

– Я обещал тебе, святой отец, поддержку перед братом и свои слова оправдал! Жди теперь моего брата: он сам объявится в вашем богатом городе!

– Благодарю тебя, сын мой, – склонил голову седовласый архиепископ. – Я не зря пожаловал тебе первому щедрые подарки. За мной осталась только гривна серебра…Подожди до завтра, до решения князя Юрия!

 

ГЛАВА 3

НАСТАВЛЕНИЯ ЕПИСКОПА АРСЕНИЯ

– Испей-ка, владыка, моего доброго медка, – сказал, улыбаясь, князь Роман Глебович, подавая знак рукой своей ключнице, чтобы она поднесла чашу с ароматным напитком его собеседнику, – и успокой свою душу от тревожных мыслей. Нет никаких поводов для беспокойства! Мы вновь договорились с татарами, слава Господу!

Красивая молодая ключница князя Есенка, грациозно поклонившись епископу Арсению, протянула ему чашу.

Князь Роман с тихой радостью смотрел на девушку. Вот уже второй год пошел, как он привез прелестную Есенку из далекой Орды. Много серебра пришлось заплатить за нее хитрому мурзе Кавгадыю. Последний долго торговался и, наконец, выжав из князя цену десятка молодых рабов, как бы снизошел до него, согласившись отдать девушку.

Что только не говорили князю Роману его верные слуги, как только не пытались они помешать той сделке – все было бесполезно!

– Этот Кавгадый – коварен и лжив, – говорил своему брянскому князю его боярин Мирко Стойкович, – и ловко торгует своими пленниками! Он сам не любит русских женок, но тщательно обучает их разным любовным премудростям. Мне рассказывал славный Субуди, что этот Кавгадый добывает молодых женок не только в набегах, но и скупает их у других татар. Если какой-нибудь воевода возвращается из очередного набега с большим числом пленниц, этот мурза скупает у него их за бесценок, потому что татарские воины спешат поскорее избавиться от своего ясыря из-за больших расходов на содержание и угрозы резкого падения цен на рабов. Он не брезгует даже исхудавшими клячами, пребывающими на смертном одре! Его люди хорошо заботятся об этих пленницах: вылечивают болезни и досыта кормят. А от этого даже самые неказистые женки хорошеют лицами и распускаются, как цветы, пленяя своей красотой. Ну, а потом люди Кавгадыя обучают этих девок искусству любви и телесным ласкам! И девицы становятся еще привлекательней своими формами: станом, задом и грудями…А когда в Сарай прибывают князья с боярами или богатые купцы, этот татарский вельможа, воспользовавшись их скукой и усталостью, подсылает им ночью в постель ту или иную красотку, вводя их в соблазн! Вся Орда знает о таких делах Кавгадыя. Даже молодой царь посмеивается над ним! Не попадайся на его удочку, славный князь!

– Разве ко мне не приходили разные девицы, батюшка? – вторил боярину княжеский сын Дмитрий. – Молодые красавицы ублажали меня каждую ночь! И я платил им за это лишь горстку серебра…Но чтобы совсем выкупать?! Неужели там, в русской земле, нам не хватает своих женок? В нашем Брянске столько таких прелестниц, что здесь никому и не снились!

– Это тебе, сынок, молодому, легко говорить такое! – возражал тогда князь. – Я знаю, какое прозвище тебе дали красные девицы еще в Смядыни и Смоленске! Разве не они назвали тебя «Красивым»? И сколько прелестниц по тебе вздыхали? Ты сам не пропустишь ни одной красивой девицы! Зачем же даешь своему батюшке такие нескромные советы? Я не настолько молод, чтобы проявить старческую скуку и бесчувствие и не оценить чудную красоту. Ни моя супруга, ни другие красивые женки не вызывают у меня горячего желания…А вот эта девица, Есенка, без труда разжигает мою страсть и радует мое тело! Я не упущу этот Божий дар! – И он, отказавшись слушать доводы всех прочих своих людей и даже священников, решительно направился с богатыми дарами к Кавгадыю.

Татарский мурза, добившись своего и сбыв с рук очередную пленницу, остался чрезвычайно доволен.

– Это – безупречный невод для коназов или купцов урусов! – радовался он. – Удается сбывать самых дешевых девок за хорошую цену! А вот наши люди плохо берут этот товар: им не нравятся белокожие девки со светлыми волосами и водянистыми глазами! Не хочется продавать их и чужеземным купцам за ничтожную цену! Я даже не думал, что эта грудастая девка так западет в душу старому коназу Ромэнэ! Мне казалось, что он заплатит лишь за временное пользование красоткой, как его сын Дэмитрэ, а тут – такая удача! Видимо, этот коназ Ромэнэ – человек нескупой и сговорчивый! Не зря он носит такое имя! Ромэнэ! – Кавгадый прищурился. – И тоже коназ из Брэнэ! Я помню одного Ромэнэ…Может, он его батюшка или дед? Однако же, он сын Гэлэба…Значит не того Ромэнэ…Видимо, какой-то его родственник! Всем известно, какой был преданный нашему государю тот известный Ромэнэ из Брэнэ. Его любили все наши знатные люди! Вот и этот Ромэнэ – очень хороший человек! Ох, как меня порадовал этот славный урус!

Ни князь Роман Глебович, ни его бояре, ни сарайские священники не знали, что дорогая покупка, осуждаемая всеми, не была ошибкой, но лишь счастливым обстоятельством: таким способом брянский князь нажил себе не только влиятельного друга и покровителя Кавгадыя, но также уважение и славу среди многочисленных знатных друзей последнего.

Счастлива была и увезенная в далекий лесной Брянск бывшая пленница, рязанская девушка Есенка. – Ты не хочешь домой, к своим батюшке и матушке, девица? – спрашивал ее, жарко целуя и обнимая в походной телеге, возвращавшийся назад князь Роман. – Это возможно! Только скажи!

– Мне ничего не нужно, кроме твоей близости! – шептала белокурая красавица. – Я тебя очень люблю, князь Роман!

И вот теперь она стояла перед черниговским владыкой Арсением, ожидая, когда тот выпьет предложенный напиток.

– Хорош твой медок, сын мой! – пробасил высокий священник, возвращая Есенке большую серебряную чашу и укоризненно поглядывая на девушку.

– Иди же, Есенка, – махнул рукой князь, – и займись своими делами. А нам с владыкой надо поговорить!

Как только княжеская ключница удалилась, брянский князь, удобно усевшись в своем большом черном кресле, подробно рассказал о своей второй поездке в Орду. На этот раз он вновь добирался до татарской столицы вместе с сыном Дмитрием и боярином Мирко Стойковичем. Они не застали молодого хана Узбека: он уехал на летнее кочевье в далекие степи. Пришлось сидеть, ожидая ордынского хана, в большой гостевой юрте и лишь периодически оживляясь, когда в гости к брянскому князю приходили уже знакомые татарские вельможи, оставшиеся в Сарае. С ними было веселей. Князь Роман достаточно хорошо владел татарским языком, чтобы поддерживать беседу. К тому же он был человеком добродушным, в подпитии приходил в веселое расположение духа и буквально восхвалял окружавших его вельмож. Те же были просто в восторге от русского князя!

Наконец, прибыл из далеких степей хан Узбек, но брянского князя не принял. – Молодой государь очень занят, – сказал, посетив гостевую юрту, мурза Кавгадый. – Поэтому можешь спокойно возвращаться в свой Брэнэ-бузург! Ты вовремя и полностью доставил свой «выход», чем обрадовал государя. Он не хочет вызывать тебя на прием только для поучений! Ты уже не молод и достаточно умудрен самой жизнью!

– Благодарю тебя, почтенный вельможа! – весело ответил Роман Глебович. – Тогда посиди в моей юрте и отведай со мной хлеба-соли!

Кавгадый не отказался и разделил трапезу русского князя.

– Хочешь, я тебе найду еще одну видную женку? – спросил, прихлебывая из серебряной чаши греческое вино, татарский мурза. – У меня есть хорошие девки, получше той твоей красотки…

– Твоими бы устами да мед пить и сладкие вина! – весело ответил князь Роман. – Ты так угодил мне той девицей, что мне ничего лучшего уже не надо! Прими же от меня этот подарок – золотой перстень с чудесным камнем, защищающим от сглаза, и эту серебряную чашу – от лютого яда! Но девицы мне сейчас не нужны. Славные женки и без того каждую ночь посещают меня и моих людей…Мы привыкли к твоим красавицам и поэтому чувствуем себя спокойными и довольными…

– Ну, что ж, – сказал, поморщившись и покачав головой, Кавгадый, – пусть хоть так…И без того мои девки принесли от вас немало серебра. И этого достаточно. Однако я благодарен тебе за щедрые дары! Теперь ты – мой кунак! Жду тебя к себе в гости!

Так князь Роман побывал в юрте Кавгадыя, где гостеприимный хозяин закатил богатый пир.

Он уезжал назад вместе с карачевским князем Василием и его людьми, как раз прибывшими из далеких степей, где они сопровождали татарскую знать и хана Узбека.

– Пришлось искать в степях царское кочевье, – жаловался брянскому князю Василий Пантелеевич-Святославович, – потому что срочно требовалось выкупить у государя грамоту на удел. Я побывал и на царской охоте и на знатном пиру!

– Неужели у тебя возникли трудности? – спросил князь Роман. – Я слышал о твоих молодых и хитроумных дядьках…

– Это сыновья моего деда, Тит и Адриан…Они пока покорны мне! – буркнул князь Василий. – Их люди вовремя привозят в Карачев весь свой ордынский «выход»! Они еще не удельные князья, а мои наместники…Но если только зашевелятся, – князь Василий поднял вверх свой большой кулак, – я их враз успокою – до самой смерти! Я нынче в дружбе со многими мурзами, и сам государь меня похвалил! – И он гордо, подняв вверх голову, бросил свой взгляд в бескрайнюю степь и, убаюканный медленной скачкой, откинулся в своем удобном, обитом татарским войлоком седле.

– Вот так я добрался, святой отец, до нашего славного Брянска, без опасностей и дорожных приключений, – подвел итог своему повествованию князь Роман. – А когда по пути нам встречались какие-нибудь кочевые татары с воинами или сомнительного вида люди, они обходили нас стороной…Так мы доехали до развилки дорог, и Василий Пантелеич ушел к себе в Карачев…Все прошло благополучно, слава Господу…

– А были там, в Орде, другие князья? – задумчиво спросил епископ Арсений.

– Там были Юрий Московский, – кивнул головой брянский князь, – и Михаил Тверской. Но они не приходили ко мне, потому как пребывали в далекой степи на царском суде. Не знаю, что они там опять не поделили. Но думаю, что спорили из-за великого суздальского княжения. А как их принимал царь, по одному или всех вместе, не знаю. Я же сам ни одного из них не видел. И слава Богу!

– Благослови нас, Господь, и избавь от таких друзей! – перекрестился епископ Арсений. – Однако же, сын мой, насколько ты умен в государственных делах, настолько слаб на плоть! Зачем ты привез себе в прошлом году эту любовницу? Твоей супруге будет обидно! Из-за этого в твоей семье и ваших душах возникнет сумятица…Отсюда недалеко и до беды…Разве ты не помнишь своего племянника Василия? Да и сыну ты подаешь недобрый пример…Говорят, что твой Дмитрий так разбаловался, что не пропустит ни одной горячей женки или смазливой девицы! Не случилось бы беды, сын мой!

– За это не волнуйся, святой отец! – весело ответил князь Роман. – В моем доме нет никакой сумятицы! И мой сын Дмитрий принимает девиц и красивых женок не в своем доме, а в тереме нашего боярина, престарелого Стойко Лепковича…А я занял охотничий терем покойного Василия, где отдыхаю со своей с ключницей! А к чему ты упомянул моего племянника?

– Да так, сын мой, – грустно сказал отец Арсений. – Тот покойный князь очень любил одну девицу, обладавшую исключительной красотой. Вот и убила ее завистливая соперница! Из-за этого случилось много бед. Князь Василий сильно тосковал по своей зазнобе и едва не проворонил свой Брянск…Он сквозь пальцы смотрел на происки своего дядьки Святослава…И не слушал праведных советов! Да умер еще не древним стариком! Может, это была Божья кара? Берегись, сын мой, храни свою честь, не обижай супругу и упреждай своего сына: девицы уже прозвали его «Красивым»! Все знают, что он красив и строен…Но его супруга тоже очень красива и богата телом…Почему им не жить в любви?

– Ты прав, святой отец, – кивнул головой князь Роман. – Я поговорю с Дмитрием и поучу его жизни. Что же касается моей ключницы, то я не вижу здесь большого греха…Даже наоборот, моя жизнь от нее стала только краше и веселей…Мы уже давно не спали с моей супругой…Задолго до этой девицы…За что же винить эту Есенку? Я не стал бы обижать мою супругу, если бы она поддерживала мое мужское желание. Ну, а если она не хочет быть желанной на ложе, предаваясь праведным речам и молитвам? Тогда пусть делает, как ей нравится! Тогда какие тут обиды? А если будут какие-то козни против моей ключницы, я их немедленно пресеку! Я учту твой полезный совет, святой отец, и поговорю со своими слугами, чтобы были начеку!

 

ГЛАВА 4

СОБЫТИЯ В ТОРЖКЕ

– Ох, и затащили вы меня в этот злополучный Торжок! – возмущался брянский купец Брежко Стойкович, сидя за столом в большой трапезной зале городской харчевни и вытирая усы и бороду большим цветастым платком. – Здесь даже меды не сладкие!

– Кто знал, батюшка, – виновато опустил голову старый купец Бурнаш Житоедович, – что приключится такая беда!

– Мы всегда проезжали через этот Торжок по пути в славный Новгород, – ныл другой седовласый купец, Безсон Силович, – и все шло спокойно!

– Не знаю, – покачал головой крепкий тридцативосьмилетний купец Мордат Нечаевич. – Я не раз путешествовал другой дорогой с почтенными людьми и никогда не встречался с трудностями, а тут послушал вас, как умудренных жизнью людей, и влип, словно муха в зловонную жижу…

– Ладно бы какая сумятица, – пробормотал Брежко Стойкович. – Этого на нашей несчастной Руси всегда хватает! Однако вот я совсем не ожидал таких поборов от здешней власти! Еще немного – и совсем останемся без товаров!

– Ты зря повез свои меха в этот Новгород, Стойкич, – грустно покачал головой Мордат Нечаевич. – Мог бы без особого труда сбыть их в Брянске. Пусть не с такой выгодой, но в накладе бы не остался…

– Да вот пожадничал, – угрюмо молвил купец Брежко. – Разве мы не купцы, чтобы не желать большей выгоды?

– Так-то оно так, – пробасил Мордат Нечаевич, – однако вон оно, как все обернулось! Мне-то пока не так плохо: они еще не добрались до моего меда…А твои меха – такие же деньги, как серебро!

– О-хо-хо, – простонали остальные, сидевшие за одним столом купцы, также неосмотрительно повезшие меха на продажу. – Нас совсем разорили!

Зима 1315 года установилась холодная. Но конец декабря был снежным, и купцы, ехавшие в Великий Новгород, рассчитывали на легкий санный путь по замерзшим рекам, озерам и болотам. Едва же они достигли некогда гостеприимного Торжка, как вдруг ударили сильные морозы, и им пришлось задержаться в ожидании улучшения погоды. Но холод не только не ослаб, но еще больше усилился: даже птицы, по словам выходивших на улицу горожан, падали с неба, замерзая на лету.

В такой холод, когда, казалось, сама природа пришла в неистовство и нещадно карала все живое, безумствовали и люди, несшие зло и разрушения.

Из далекой Орды, из бескрайних волжских степей вновь вышли полчища воинственных татар, ведомых великим суздальским и тверским князем Михаилом Ярославовичем.

Последний, благодаря обильному серебру, добился у татарского хана Узбека своей «правды»: молодой хан обвинил Юрия Московского и новгородцев в самоуправстве, незаконной передаче новгородского «стола» «бесчестному Юрку» и повелел наказать виновных.

Как ни удивительно, сам князь Юрий, пребывавший в Сарае, от своих деяний не пострадал: хан Узбек повелел ему выплатить в ханскую казну дополнительную мзду серебром и мехами, а его самого оставил в татарской столице дожидаться подвоза московского серебра.

Разгневанный Михаил Ярославович вел татарские полчища на «низовую» Русь и жаждал полного разорения московских земель. Однако татарские полководцы, следуя приказам ордынского хана, попридержали пыл великого князя.

– Государь не требовал разорения Мосикэ, – говорил ханский темник Тайтимур.

– Мы можем потерять свои башки за самоуправство! – вторил ему другой воевода Марал-Хада. – Веди нас лучше на Новэгэрэ-бузург, а там можешь не щадить никого!

– Разве нам не хочется разграбить эти залесские города? – качал головой третий татарский военачальник, Идай-Арслан. – Руки так и чешутся, когда мы проезжаем через эти земли! Но у нас есть указ от славного государя: этого делать нельзя!

Князь Михаил, слушая знатных татар, лихорадочно думал. Уж очень ему не хотелось обрушивать весь гнев татарских полчищ на Новгородчину! – Ну, и что, если молодой царь запретил громить московские земли? – рассуждал он про себя. – Я всегда оправдаюсь, если перегну палку! А разорять Великий Новгород мне совсем невыгодно! Хотелось только попугать! Татары безжалостно выжгут все новгородские города и захватят множество пленников! Где же я тогда, после примирения, возьму нужное серебро? Нам не следовало бы спешить на Торжок или Волок…Хорошо бы, если бы новгородцы узнали о татарском набеге и вышли в «чистое поле», чтобы задержать сыроядцев…А там расплатились бы серебром, и татары были бы довольны: им хватит пленников и на московской земле…Попробую перехитрить татар! Они ведь плохо знают границы наших земель!

Усмехнувшись, Михаил Ярославович остановил татарское войско и приказал свернуть на другую дорогу. Обойдя Москву, вражеская конница устремилась на грабеж московских окраин, прилегавших к Новгородчине.

В переплет попали и земли московских союзников: город Ростов и близлежавшие волости. Пока татары там свирепствовали, сведения о набеге пришли в Торжок, а затем и в Новгород, и новгородцы получили необходимую временную отсрочку для подготовки большого войска.

Сам князь Афанасий, брат Юрия Московского, сидевший в это время в Новгороде вместе с князем Федором Ржевским, возглавил новгородское ополчение. Их хорошо оснащенные и сытые полки быстрым маршем двинулись в Торжок и там расположились, ожидая врага. Город был объявлен пребывающим на осадном положении, и все его обитатели, а также приезжие купцы, вынуждены были безвылазно сидеть в городе, дожидаясь завершения очередной войны великого князя Михаила.

Для прокормления огромного войска требовались деньги, продовольствие и фураж, поэтому городские власти объявили сначала о добровольных взносах на нужды войны, а затем и начали принудительно отнимать не только у горожан, но и у приезжих купцов, серебро и обиходные товары.

В первые дни брянские купцы уплатили по пять гривен серебра, надеясь этим полностью откупиться от военных поборов. Но этого местным властям показалось недостаточно, и пришлось пожертвовать большим. Так, купец Брежко Стойкович потерял целую четверть своих самых лучших запасов пушнины, а у престарелого Бурнаша Житоедовича торжские мздоимцы отняли все запасы куньих шкурок. – Остались только белка и горностай! – сокрушались ограбленные брянские купцы. – С чем теперь ехать в Великий Новгород?

Но и это еще было не все!

Как раз в этот день, как только брянские купцы собрались за одним столом в харчевне своего постоялого двора, передовые татарские отряды подошли к стенам Торжка. – Видимо, разорили Москву и все суздальские земли! – пробормотал подошедший к своим брянским постояльцам хозяин харчевни, высокий широкоплечий Твердята Якунович. – А теперь и сюда пожаловали! Там несметные полчища бусурманов! А во главе их войска – сам царь!

– Это неправда, мой господин, – громко сказал кто-то, сидевший у соседнего стола. – Там нет татарского царя!

– Неужели? – покраснел от волнения харчевник. – А кто же тогда ведет их войско?

– Подойди сюда, добрый человек! – поманил рукой незнакомца Брежко Стойкович. – И садись сюда, на нашу скамью! Потолкуем о жизни…

– Ладно, мой господин, – сказал, вставая и подходя к купеческому столу, высокий худой монах, одетый в длинную поношенную рясу, накрытую сверху серой, залатанной телогрейкой. Его морщинистое красное лицо только стало отходить от мороза, и большие голубые глаза слезились от напряжения: скудный свет верхних слюдяных окон и небольших сальных свечей, стоявших на столе брянских купцов, едва позволял разглядеть их лица. – Хлеб-соль вам и Божье благословение!

– Благодарим! – ответил Брежко Стойкович. – Садись же! И поведай нам всю правду! А ты, Якунич, – Брежко повернулся лицом к трактирщику, – тащи сюда харчей, крепких медов и доброго пива!

– Слушаюсь, батюшка! – ответствовал хозяин заведения и быстро побежал давать распоряжение своим слугам.

Потребовалось немного времени, чтобы стол брянских купцов был накрыт достаточно богато, и, откушав сытной новгородской похлебки, пришлый монах начал, прихлебывая из большой деревянной кружки пиво, медленно рассказывать.

Как оказалось, «святой человек» прибыл в Торжок от игумена Свято-Волоцкого монастыря по делам церкви. К тому времени татары уже свирепствовали повсюду. Но бедного, одетого в рубище монаха не тронули.

– Они даже пощадили мою клячонку, – грустно сказал инок Серафим, сообщивший в ходе беседы свое имя, – и только посмеялись надо мной. – Якши, якши, урус, – бормотали они, делая пальцами непристойные жесты! – Им было смешно видеть мою нищету и убожество!

– Неужели они бесчинствуют даже в такой холод? – изумился Мордат Нечаевич. – Разве им, этим окаянным бусурманам, не холодно?

– Их наездники такие горячие, что кажется, будто у них кипит кровь! – покачал головой монах. – А русские люди жестоко страдают! Татары гонят множество пленников! Не видно конца их толпам!

– Да еще в такой холод! Вот окаянные злодеи! – вмешался в разговор Бурнаш Житоедович. – Сколько невинных людей примут лютую смерть!

– А во главе татар стоит наш великий князь Михаил Ярославич, – продолжал инок Серафим. – Это кара новгородцам за непокорность!

– Вот какая беда! – буркнул стоявший у стола хозяин харчевни. – Не надо было связываться с Юрием Московским! Да еще посадил в Новгороде этого Афанасия! И вот теперь разоряют поборами наш Торжок! Ох, одна беда не бывает!

– Не стони, Якунич, – буркнул Безсон Силович. – Здесь у нас – большое войско. Город выстоит, и поганые татары скоро уйдут назад, в свою Орду…

– Они не уйдут без добычи или приказа Михаила, – сказал с мрачным лицом монах. – Хотя я не знаю, подчиняются ли эти татары Михаилу? Сюда пришли татарские князья – Тайтимир, Марходжа и злобный Индый! Это они разорили славный Ростов и другие московские города!

– Спаси нас, Господь! – перекрестились сидевшие за столом купцы, а вслед за ними – трактирщик и подошедшие к столу любопытные посетители, услышавшие разговор.

– Сегодня, десятого февраля, ветер немного спал, – продолжал монах Серафим, – и, кажется, потеплело…

– Что-то пока не видно, – буркнул Мордат Нечаевич.

– Не видно потому, что вы тут сидите и не выходите на мороз! – сказал Твердята Якунович. – А на деле – действительно полегче!

– Вот какая беда! – грустно молвил Брежко Стойкович. – Погода улучшается, а мы тут сидим, как в заточении!

В это время с улицы донесся сильный шум: крики множества людей, звон металла и ржание лошадей.

– Что такое? – вскричал трактирщик и, быстро повернувшись к двери, побежал на улицу.

– Неужели враги ворвались в город? – забеспокоился Бурнаш Житоедович. – Тогда мы пропали!

– Не бойтесь! – весело сказал вернувшийся с улицы хозяин харчевни. – Это наше новгородское войско со всеми князьями вышло на жестокую битву! Теперь молитесь, чтобы Господь послал нам славную победу и оградил от лютых врагов!

– Помоги нам, Господи! – взмолились все постояльцы хлебосольной харчевни. – Дай же силушку новгородскому войску!

– Вот бы посмотреть на это сражение! – промолвил вдруг Бурнаш Житоедович. – Я еще ни разу не видел такого!

– И я бы от этого не отказался! – громко сказал Безсон Силович. – Дожил вот до седых волос и глубокой старости, а настоящей битвы никогда не видел!

– Это не так трудно устроить, мои славные гости, – улыбнулся почтенный трактирщик. – Идите к городской стене и дайте воинам по мортке! Они запустят вас за мзду на любую стену. А сверху все хорошо видно!

– Ох, не ходите туда, друзья мои! – попытался отговорить земляков Мордат Нечаевич. – Это – не смотрины невест, не веселое зрелище! Это – слезы вдов и несчастных сирот!

– А вдруг попадете под обстрел? – поддержал его Брежко Стойкович. – Это война, а не шутка!

Однако престарелые брянские купцы, еще подвижные и крепкие, пропустили их слова мимо ушей. Они засуетились, созвали слуг и, тепло одевшись, пошли в их сопровождении в сторону крепостной стены.

Кто бы мог подумать, что последние слова купца Брежко станут пророческими?!

Около часа просидели брянские купцы в компании своего нового знакомца, монаха Серафима, за спокойной беседой, как вдруг в постоялый двор вбежали слуги недавно ушедших купцов. – Ох, батюшки! Какое же у нас горе! – кричал, заламывая руки, молодой приказчик купца Безсона Ванята Жарович.

– Мы совсем осиротели, батюшка! – вторил ему, обращаясь к Брежко Стойковичу, как к самому уважаемому, приказчик другого купца – Микула Резанович.

– Господи, да что там случилось?! – вскричали купцы Брежко и Мордат, вскакивая со скамьи. Трапезная зала постепенно заполнялась купеческими слугами и любопытными горожанами. – Видите, какое несчастье, – рыдали слуги старых брянских купцов. – Наши несчастные хозяева – покойники!

Только теперь Брежко Стойкович понял, в чем дело: в двери харчевни показались здоровенные детины, купеческие охранники, несшие тела своих седовласых купцов.

Дорого обошлось последним праздное любопытство!

– Ты как-будто смотрел в святой колодец! – сказал Мордат Нечаевич купцу Брежко. – Вон, татарские стрелы торчат из их грудей! Значит, татары пристрелили этих несчастных!

– Как же это случилось? – простонал, глядя на лежавшие на столе окровавленные трупы, Брежко Стойкович. – Что за неосторожность?

– Теперь в моей харчевне – покойники! – рыдал, закрывая лицо руками, хозяин постоялого двора. – Это такая дурная примета!

– Очень дурная, сын мой, – пробормотал белый, как смерть, монах Серафим. – Она предвещает разгром!

– Наши батюшки полезли наверх, – говорил, плача, Ванята Жарович, – вопреки советам городских стражников, которые спрятались за бойницы и сидели, не высовываясь! А шум от битвы и звона железа стоял такой, что не было слышно даже собственного крика! Ну, мы не успели и пошевельнуться, как наши батюшки грохнулись вниз, утыканные стрелами! Они так ударились о землю, что все стрелы разломались! Мы вытащили все эти кровавые концы, – приказчик бросил рядом с мертвыми телами на стол с полдесятка трапециевидных железных наконечников татарских стрел, – но толку от этого не было! Никто даже не пискнул: умерли в мгновенье!

Страшные железки упали на дубовый стол без стука: с улицы доносился такой шум, что в нем утонули и голоса прибежавших в трактир праздных зевак, и причитания купеческих слуг, и плач хозяина харчевни.

– Что там такое? – поднял голову купец Брежко. – Неужели сдали город, и мы теперь – татарские пленники?!

Багровый от переживаний Твердята Якунович, не раздумывая, выбежал на улицу.

Прошло довольно много времени, и уже завечерело, когда он, наконец, вернулся. Тем временем, брянские купцы пришли в себя и, успокоившись, распоряжались предстоявшими похоронами. Трактирного полового послали за местным священником. – Надо хотя бы отпеть этих невинных усопших, – решил Брежко Стойкович.

– Это правильно! – кивнул головой, услышав последние слова брянского купца, вошедший хозяин харчевни. К тому времени шум вокруг постоялого двора утих, и незадачливые гости сидели на скамьях за столами в тревожном ожидании.

– Ну, Якунич, что там случилось? – спросил, беспокойно глядя на хозяина, Мордат Нечаевич. – Неужели ваши люди одолели нечестивых татар?

– Ой-ли, батюшка, – покачал головой Твердята. – Совсем наоборот! Победил Михаил Ярославич с татарами! Он наголову разбил новгородцев и наших ополченцев! Там полегли лучшие люди! Говорят, что сложили головы Андрей Климович, Юрий Минишич, Михаил Павшиница, Селиван Андреянов, внук тысяцкого Тимофея, Онанья Мелцевич, Афонас Романыч…

– Вот это да! – со скорбью и сочувствием покачали головами брянские купцы, хотя перечисленные имена убитых им ни о чем не говорили. – Что же теперь будет? Разве стража сможет защитить город? Неужели предстоит сдача?

– Сейчас идут тяжелые переговоры, – сказал, вытирая слезы, хозяин харчевни. – Как мне сказали верные люди, князь Михаил потребовал, чтобы наши «градские старцы» выдали ему князей Федора Ржевского и Афанасия Московского…Да в придачу много серебра, не один пуд! Пока выдали Михаилу того несчастного Федора…И уговаривают великого князя, чтобы он смягчился и пожалел князя Афанасия, а также уменьшил свой выкуп: в городе нет столько серебра…Пусть, дескать, Новгород расплачивается за свои ошибки!

В это время хлопнула дверь, и в трапезную с шумом вошли незнакомые, богато одетые в соболя и куницу люди. Их сопровождали вооруженные оголенными мечами воины. – На колени, бесстыжие псы! – крикнул здоровенный, одетый в толстую медвежью шубу детина.

Все пребывавшие в харчевне градом попадали на пол.

– Вот так! – буркнул все тот же детина. – А теперь вставайте!

Брянские купцы встали вместе со всеми.

– Откуда вы? – спросил вдруг вышедший вперед красивый молодой боярин с большой густой русой бородой. Его серые глаза как бы ощупали все уголки злополучной харчевни, лица стоявших с остекленевшими глазами купцов и лежавшие на столе тела убитых.

– Чего молчите?! – возмутился здоровенный детина, видимо, первый слуга боярина. – Разве вы не слышите, когда вас спрашивает сам великий боярин, Иван Акинфич?!

– Мы – из Брянска! – смело ответил Брежко Стойкович, пристально глядя прямо в глаза боярина.

– Из Брянска? – переспросил боярин и на мгновение задумался. На его доселе суровом лице показалась доброжелательная улыбка. – От славного князя Романа Глебыча?

– Именно так, мой господин, – быстро ответил внезапно осмелевший Мордат Нечаевич. – Мы из города отважного князя Романа!

– Тогда ладно, – кивнул головой боярин. – Мы в дружбе с брянцами. Наш славный князь Михаил не раз посещал вашего князя в его ордынском шатре…Как там поживает ваш добрый князь?

– Хорошо, мой господин, – ответил купец Брежко. – Он справедливо и по закону управляет нашим уделом…Каждое лето отъезжает в Орду. А его сын Дмитрий – лучший помощник в деле управления и отменный охотник!

– Ну, что ж, это неплохо, – буркнул боярин, обхватив ладонью свою окладистую бороду, – если вы – брянские люди. Тогда вам ничего не будет. А мы хотели забрать все добро у здешних людей. Придется идти в другое место – на постоялый двор чужеземных купцов! Эй, Ванята! – он поднял руку. Краснорожий детина, угодливо улыбаясь, приблизился к нему. – Пошли-ка, Ванята, в другие дома, – распорядился боярин, – а на этой харчевне напиши углем крест: здесь проживают наши друзья…

– А можно нам теперь уехать, батюшка боярин? – промолвил, перебив важного тверича, купец Брежко. – Мы тут уже до смерти засиделись…

– За это не беспокойся, – усмехнулся Иван Акинфиевич. – Хоть сейчас уезжайте! И передайте своему князю Роману привет от нашего великого князя Михаила!

 

ГЛАВА 5

КОВАРНЫЙ ОХОТНИК

Весна 1316 года в Брянске была встречена с радостью: долгой и холодной была минувшая зима. Несмотря на то, что намело немало снега, морозы не смягчались до самого марта, и лишь немногие, только самые опытные и нетерпеливые охотники выходили в лес, добывая пушного зверя. В эту зиму было превеликое множество белок! А вслед за белками шла прожорливая куница…Но осторожные и предусмотрительные брянцы проклинали лютые холода.

– Сам лукавый заманивает путников в холодный и непроходимый лес! – говорили они, сидючи дома, но, узнавая об очередной удачной охоте более смелого собрата, смертельно ему завидовали.

Какой-нибудь десяток охотников за эту зиму добыли такое множество пушнины, что не только каждый смельчак несказанно обогатился, но и наполнил бесценным товаром едва ли не доверху княжеские и купеческие склады. Однако далеко не всем отважным охотникам улыбнулось в ту зиму счастье. Брянские леса, приветливые и светлые в теплое время года, когда едва ли не все горожане и жители окрестных сельских поселений дневали там и ночевали, становились смертельно опасными зимой. Очень часто ушедшие за лесной добычей охотники погибали от зубов хищных зверей или лютых морозов: заблудиться в брянских лесах зимой значило умереть!

Вот и в ту зиму осиротели три охотничьих семьи: ушли и не вернулись кормильцы! В семьях поплакали, погоревали, справили поминки по несчастным, а город и вовсе не волновался. – Нечего было идти в холод и мрак на неминуемую смерть! – рассудили обыватели.

Князь Роман Глебович не остался равнодушным к горю детей и вдов: из княжеских запасов сироты получили большое денежное вспомоществование, достаточное для того, чтобы вырастить в сытости новое поколение охотников. Брянский князь, продолжая традиции своих предшественников, с заботой и вниманием относился к охотникам: ведь они приносили в казну большие доходы, благодаря которым процветал и княжеский дом, и город, и в Орду было чем выплачивать «выход»!

Щедрость и забота князя также способствовали тому, что брянские смельчаки ходили в опасное время на охоту: они, по крайней мере, не боялись за будущее своих семей.

– Князь-батюшка защитит и не покинет жалких сирот! – с уверенностью говорили они, уходя в темный лес.

– Надо бы обойти весной все окрестные леса, – сказал князь Роман на очередном заседании своей боярской Думы, – и поискать останки наших охотников!

– Вряд ли мы найдем следы, княже, – возразил тогда боярин Арук Добрович, перебирая пальцами ладони свою седую бороду, – если медведи или волки погубили наших людей…Не останется и костей…Там лисы во множестве шастают: все подберут, без остатка!

– Однако мне не верится, что причина гибели охотников – звери или мороз, – задумчиво молвил князь Роман. – Особенно я сомневаюсь в загадочной смерти Ревуна Дарковича! Этот достойный человек не раз уходил в дремучий лес и всегда возвращался целым-невредимым с богатой добычей!

– Это правда, батюшка князь, – кивнул головой престарелый Стойко Лепкович. – Надо поскорей снарядить искателей для обхода леса!

Княжеских людей послали в лес сразу же, как только стало возможно безопасно передвигаться, однако они, обшарив, буквально, каждое дерево и куст на всем правобережье Десны, никаких следов погибших охотников не нашли. – Нет надежды, батюшка, – сказал, вернувшись с поисков, княжеский сын Дмитрий, возглавлявший воинский отряд. – Мы только настреляли дичины и добыли доброго кабанчика…

Так бы это дело и забылось, если бы не боярин Михаил Романович, внебрачный сын князя Романа Старого и его возлюбленной Домены. Последний, вместе с братом Борисом, сыновьями Жирятой и Сбыславом отправился в первые дни апреля на обычную охоту и вдруг случайно натолкнулся на большую кучу валежника в самой глубине Соловьиной рощи. – Как-то странно, – сказал боярин, обозревая кучу. – Раньше я этого здесь не видел! Эй, молодцы! – крикнул он своим вооруженным слугам. – Давайте-ка сюда!

Боярские люди, забыв об охоте, окружили загадочную кучку и начали ее быстро разгребать. Но не успели они сдвинуть весь верх из побуревших от только что растаявшего снега сосновых веток, как в ноздри охотникам ударил густой тяжелый трупный запах.

– Эта куча от медведя, – пробормотал, закрывая ладонью ноздри, боярин Борис Романович. – Так противно смердит! Неужели здесь зарыт кабан или сам сохатый? Стоит ли разгребать этот завал? Лучше бы сделать засаду и выследить этого медведя!

– Нет, брат, – ответил Михаил Романович. – Лютый медведь не кладет такие верхи. Это не медвежья работа! Я чувствую тут какую-то беду! Разгребайте же дальше, молодцы!

– Ох, батюшка! – вскрикнул вдруг старший сын боярина Михаила, четырнадцатилетний Жирята. – Вон ноги, человечьи ноги!

– Нет и следа от звериных зубов! – сказал, качая головой, его младший брат Сбыслав.

– Теперь я вижу, дети мои, – промолвил, качая головой, боярин Михаил, – что это – убитый человек! Но убитый не медведем, а разбойником!

Все стало ясно, когда боярские люди разгребли, морщась от неприятного запаха, кучу сосновых веток: перед брянскими охотниками предстал обнаженный, разбухший труп, из шеи которого торчала маленькая, оперенная, черного цвета стрела.

– Кто-то обобрал несчастного покойника, – буркнул Борис Романович, – и бросил его нагое тело! А какая забавная стрела! Хорошо, что я не взял с собой своих малых детей, как это сделал ты, Михаил! Детям не следует видеть такое зрелище!

– Пусть твои сыновья, Супоня и Воислав, посидят дома, – усмехнулся боярин Михаил. – Однако они уже отроки! Зачем прятать детей от жизни? Пусть видят этот мир таким, какой он есть со всеми опасностями и людской злобой! А это – полезный пример!

– Это так, брат, – кивнул головой боярин Борис. – Однако какой противный смрад! Надо отсюда уходить!

– Тогда, молодцы, уложите-ка этого покойника на рогожу и заверните в нее его несчастное тело, чтобы не дышать таким густым смрадом!

Однако ни один из боярских людей не пошевелился.

– Так противно, батюшка, – пробормотал здоровенный боярский слуга, закрывая румяное лицо своей ручищей. – Мне пока не доводилось тащить покойников!

– Что же делать, Дубко? – заколебался Михаил Романович. – Если мы не знаем убитого, то может его лучше здесь и закопать? Зачем тащить это тело в Брянск? Эй, люди мои славные, – повернулся он к остальным воинам, – неужели никто из вас не знает погибшего?

– Никто, батюшка, – говорили, качая головами, боярские слуги-воины.

– Однако же, батюшка Михаил Романыч, – промолвил вдруг один, самый старый из княжеских слуг, седовласый Сеченя Бранкович, – я вот приглядываюсь и узнаю в этом разбухшем, как бочонок, и багровом покойнике известного охотника, Ревуна Дарковича! Я не раз ходил с этим несчастным в дремучие леса!

– Может, ты ошибаешься, Сеченя? – спросил, волнуясь, боярин Михаил. – Тогда это – очень важное дело! Разве ты не слышал, брат, – обернулся он к Борису Романовичу, – тогда, на боярском совете, что говорил об этом человеке наш пресветлый князь?

– Слышал, брат, – кивнул головой боярин Борис. – Тогда это дело серьезное! Нечего попусту болтать! Заворачивайте-ка, люди мои славные, этого покойника в рогожу. А когда вернемся домой, я всех вас щедро награжу за такой тяжелый труд! Пожалую и медов, и греческого вина!

– То же касается и моих верных людей, – поддержал его Михаил Романович, видя нерешительность своих слуг. – Не бойтесь: этот смрад не опасен. И грех переноски этого тела замолите потом в святой церкви! Давайте же, если есть смелые!

– Я готов, мой господин! – сказал, вытирая ладонью пот со лба, Сеченя Бранкович. – Эй, молодцы, помогите!

В короткий срок боярские люди, морщась и затыкая носы, завернули тело убитого охотника в рогожи и погрузили его, несмотря на беспокойство напуганных лошадей, на телегу, подготовленную для будущей охотничьей добычи.

– А как же охота, батюшка? – пробормотал, едва не плача, семнадцатилетний боярский сын Сбыслав. – Значит, добыли только эту страшную вонючку?

– Что поделать, сынок, – покачал головой боярин Михаил. – Это очень важное и загадочное дело…Значит, нужно срочно ехать к самому князю! Вперед, мои славные люди!

В это время князь Роман Глебович восседал в своем большом черном кресле, беседуя с сидевшим напротив него черниговским епископом Арсением. Они обсудили уже все важнейшие дела, когда высокий священник, опустив голову, вдруг сказал: – А теперь, сын мой, я хочу сообщить тебе невеселую новость! Я думал-думал, но все-таки решил не скрывать ее от тебя!

– Что случилось, святой отец? – нахмурился брянский князь. – Не скрывай от меня ни одного слова правды!

– Ладно, – вздохнул епископ Арсений. – Эта непотребная весть о твоем сыне Дмитрии…

– Говори же, говори, святой отец! – вскричал, волнуясь, князь Роман. – Что он еще натворил?!

– Мне вчера сказал наш именитый купец Мордат Нечаич, о своей беде. Да что ходить «вкруг да около»? Твой сын Дмитрий обрюхатил его красавицу-дочь, Рыжену! И теперь эта несчастная девка опозорена на весь город…

– Это все? – вздохнул с облегчением Роман Михайлович. – Ну, такое дело поправимо…Да еще Рыжену! Я сам знаю эту красавицу…Хороша девка! Да, мой сын Дмитрий не промах! Этому любой позавидует!

– Что ты, сын мой, опомнись! – возмутился отец Арсений. – Разве твой сын совершил подвиг или проявил удаль?! Это же грех, тяжкий грех! Да еще опозорил этого несчастного купца! Неужели ты забыл, как этот почтенный Мордат пострадал в Торжке в ту зиму? И другие наши купцы! И привезли назад двух покойников! Нашим купцам хватило горя и убытков, а теперь еще такой стыд и позор!

– Не волнуйся, святой отец, – улыбнулся князь Роман. – Мы не оставим в обиде ту Рыжену! Я поищу среди моих дружинников неженатых мужей и уговорю кого-нибудь из них взять себе в супруги эту порченую девку…И спокойно их обвенчаем, чтобы развеять все позорные слухи…

– Этого не надо, сын мой! – укоризненно покачал головой черниговский епископ. – Насильственная женитьба – большой грех!

– А почему насильственная? – весело сказал князь. – Я уверен, что мой сын Дмитрий взял ту девку не насилием, а своей красотой! А поэтому пусть не привередничает! Я тогда посулю одному из моих воинов хорошее приданое и теплую избу. Вряд ли кто откажется от такого счастья и отвергнет эту красивую девку…

– Однако же ты щедр, сын мой, – усмехнулся, не выдержав, епископ. – Ты еще в прошлом году таким же образом поженил своих пятерых воинов! Постыдился бы!

В это время хлопнула дверь, и в светлицу вбежал княжеский слуга. – Славный князь! – крикнул он. – К тебе идут знатные бояре благородной крови, Михаил и Борис Романычи! Впустить?

– Впусти, Бенко, – поморщился князь Роман. – Если к нам пожаловали такие важные люди, мы их сразу же примем. Так, святой отец?

– Так, сын мой, – кивнул головой епископ.

Брянские бояре быстро вошли и низко, поясно, поклонились князю, подставив головы под благословение высокого священника.

– Благословит вас Господь! – сказал, с тревогой глядя на бояр, епископ Арсений, крестя их головы.

– Вот что, княже, – молвил без подготовки и обиняков Михаил Романович. – Сегодня мы ходили на охоту, но выследили не зверя, а покойника! – И он все подробно рассказал.

– Вот это да?! – вскричал, выслушав боярина, князь Роман. – Неужели это тело принадлежит моему славному охотнику Ревуну Дарковичу?

– Взгляни сам, – кивнул головой боярин Борис, стоявший доселе рядом с братом в молчании. – Мы сразу же уложили того покойника на телегу и привезли его сюда, к твоему терему…Там такой тяжелый дух!

– Надо окропить святой водой этого покойника, – молвил епископ Арсений, – и срочно отвезти его в святую церковь для отпевания…Пойду-ка я сам и посмотрю на лицо этого несчастного…А ты, сын мой, – он обернулся к брянскому князю, – посиди еще тут и подумай. Нечего тебе идти к покойнику: этот смрад не такой безобидный! Надо бы скорей его похоронить!

– А кто же убил моего любимца?! – вскричал князь Роман. – Надо бы провести скорый сыск и позвать ко мне в терем моих верных приставов! Эй, Бенко! – Княжеский слуга мгновенно предстал перед князем. – Беги-ка, Бенко, и позови всех моих знатных людей для обсуждения случившегося. И пригласи ко мне… – князь подробно перечислил имена всех своих слуг, ведавших розыскными делами.

Как оказалось, длительного расследования не потребовалось. Княжеские приставы, тщательно осмотрев тело убитого охотника, извлекли из него орудие убийства – оперенную стрелу – и без труда ее опознали.

– Батюшка князь, – доложил после общего заключения главный княжеский пристав боярин Злотко Лисович, поднявшись по ступенькам вверх, в светлицу княжеского терема, – у меня нет сомнения, что убитый – это именно тот известный охотник! Я также знаю владельца той мерзкой стрелы…

– Кто же это? Говори скорей, Злотко! – вскричал в нетерпении князь Роман.

– А это, батюшка, твой другой охотник, Туча! Это его стрела!

– Туча?! – поднял брови брянский князь. – Туча Сойкович? Неужели это наш известный охотник? Может, ты ошибаешься?

– Не ошибаюсь, батюшка, – покачал головой Злотко. – Прикажи сейчас же задержать этого Тучу! Пока по городу не пошли слухи, и подлый злодей не сбежал!

– Хорошо, Злотко, – кивнул головой брянский князь, – иди со своими людьми на его подворье и отведи подозреваемого Тучу в темницу. И его ближайших людей…И допроси его пока…без применения силы, чтобы выведать всю правду-матку! А вечером поведаешь мне о своем дознании. И смотри, Злотко, чтобы не было клеветы и обмана! Нельзя допустить, чтобы пострадал невиновный!

Однако оказалось, что верные княжеские слуги не ошиблись.

Вечером, когда князь со своими боярами и городскими священниками собрались на срочный совет, княжеские приставы все подробно рассказали.

– Сначала этот бесстыжий Туча отпирался, – поведал собранию Злотко Лисович, – и сидел в темнице без слов, такой обиженный. А вот его слуги быстро во всем признались. Даже не пришлось загонять им всем гвозди под ногти! Все прояснилось, когда заговорил старший слуга этого Тучи. А потом все остальные слуги и холопы не стали скрывать правду и раскрыли это преступное деяние! – И Злотко, а за ним остальные четверо княжеских приставов изложили брянской знати все, что им удалось выведать во время допросов.

А дело было так. В один из морозных январских дней охотник Туча Сойкович отправился добывать куниц и белок. Вместе с ним пошли его слуги и холопы: охотник Туча был настолько добычлив, что имел достаточно денег, чтобы содержать едва ли не боярскую свиту! Но ему в тот день не везло: как назло попадались лишь одни белки! Посчитав, что он попал в неудачное место, Туча приказал своим людям пойти в другую сторону, надеясь напасть на черных куниц. Однако и там ему не везло: куницы, как в воду канули! Дело близилось к вечеру (а январские дни очень коротки), когда раздосадованный Туча Сойкович принял решение вернуться назад, довольствуясь лишь полусотней белок и десятком горностаев. Но не успел он со своими людьми выйти на опушку Соловьиной рощи, как вдруг один из слуг злополучного Тучи, по имени Всегод, который первым признался в содеянном, увидел шедшего неподалеку на лыжах с большим, битком набитым мешком, одинокого охотника Ревуна Дарковича. Последний вез, как было видно, тяжелый мешок на санях, вожжи которых были накинуты ему на плечи.

– Ну, потом все было просто, – завершил повествование Злотко. – Этот Туча приказал своим людям, чтобы они застрелили несчастного Ревуна из его же лука, а всю его добычу забрали себе…Вот так!

– Ах, злодеи! – вскричал разгневанный князь Роман. – Выходит, мой лучший охотник Ревун – настоящий мученик! Похорони же его, святой отец, как честного праведника!

– Уже похоронили, сын мой, – кивнул головой епископ Арсений. – Мы быстро отпели этого несчастного и предали его тело святой земле. За это не беспокойся…

– Что же касается тех злодеев, – брянский князь поднял голову, – то их всех следует беспощадно казнить! Так, мои славные бояре?

– Так, наш господин, – промолвил боярин Калин Добрович. – Однако не следует с этим спешить. Надо провести пристрастный суд и разобраться в виновности каждого…

– И главных виновников, настоящих злодеев, покарать жестокой смертью, – добавил Михаил Романович. – А остальных соучастников, скрывавших преступление, поместить на длительный срок в темницу и определить на тяжелые работы. Пусть поработают на тебя, славный князь, искупая свои грехи!

– Так всегда поступал покойный батюшка Роман Михалыч! – буркнул его брат Борис. – И беспощадно карал воров и убийц пожизненной тяжелой работой!

– Ну, тогда ладно! – вздохнул Роман Глебович. – Быть по сему! Завтра же устроим суд над убийцами. Я согласен, что нет смысла казнить всех соучастников…Я думаю, что будет достаточно лишить жизни этого бесстыжего Тучу и его подлого человека Всегода…

– Всегоду не придется казнить, – усмехнулся боярин Злотко. – Он уже покойник! Очень непросто было выведать у него преступную тайну! Пришлось подвергнуть его примерным пыткам…Этот злодей долго терпел, пока мои славные дознаватели не прижгли ему жарким огнем весь уд и мотню! Только тогда этот негодяй выложил всю правду! А после своего признания он вскоре и скончался. Слава Богу, что еще успел признаться в содеянном! А уже после него разговорились и остальные, не желая подвергнуться справедливому дознанию!

 

ГЛАВА 6

БЕДЫ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ МИХАИЛА

Тверское войско с трудом, петляя и едва находя сухие тропинки, продвигалось вперед. Великий суздальский и тверской князь Михаил Ярославович лежал на носилках, которые несли самые сильные и верные дружинники, поочередно сменяя друг друга. Сначала несли своего князя вдвоем, а потом – вчетвером. Изголодавшиеся воины едва сохраняли способность мужественно переносить это тяжкое испытание.

Князь Михаил, изможденный тяжелой болезнью, размышлял. Как неудачно складывался для него этот год! Ведь совсем недавно, одержав победу над новгородцами под Торжком, он добился своей цели и заставил Великий Новгород выплатить ему немало серебра и преподнести ценные подарки пушниной и богатыми товарами. А вот теперь все пошло прахом! Коварные новгородцы неожиданно прогнали его наместников и вновь завязали отношения с Москвой! Разгневанный Михаил Ярославович решил строго наказать изменников и стал собирать войско. Однако ни тверские бояре, ни духовенство не поддержали великого князя. – Ох, не следовало бы, сын мой, злить этих непутевых новгородцев, – говорил на этот счет тверской епископ Андрей. – Лучше бы утихомирить их миром и добрым словом! А силой не только не добьешься ни денег, ни славы, но вызовешь на свою голову беду! Ведь было грозное знамение!

В самом деле, его стольная Тверь серьезно пострадала 19 марта: загорелись деревянные постройки вокруг городской крепости. Пожар был так велик, что горожане и княжеские люди с трудом отбили у пламени княжеский двор и кремль. Пришлось вырубать окрестные дубовые рощи, чтобы заменить обгоревшие бревна кремля на свежее дерево. Расследование случившегося ни к чему не привело: даже княжеские приставы не сумели узнать, где же был основной очаг пламени – так дружно и скоро все загорелось!

По городу же шли противоречивые слухи. Одни горожане говорили, что в чей-то сарай или дом ударила молния, другие же, наоборот, утверждали, что никакой грозы не было, и все случилось само собой, но большинство соглашались в одном: пожар есть кара Господня! И, безусловно, за жестокое обращение с новгородцами!

– Новгородцы – святые люди! – говорили тверичи. – У них немало православных церквей! А их владыка – истинный праведник! Зря наш князь ходил на Торжок и вел с собой поганых!

Но, несмотря на случившуюся беду, бесплодные увещевания епископа Андрея и массовое недовольство горожан и бояр Твери, великий князь Михаил никого не послушал: его упрямый характер взял верх над разумом. И даже после того как обиженный и разболевшийся тверской епископ Андрей ушел в монастырь, отказавшись от кафедры, князь не изменил своего решения.

К лету ему удалось собрать довольно большую рать и, едва только прекратились дожди, тверское войско быстро двинулось на север – на Великий Новгород.

Бояре роптали, дружинники ехали мрачными, но боялись давать советы князю. Лишь молодой боярин Иван Акинфиевич как-то во время пути сказал князю, что-де «нет харчей, мало сена для лошадей и как бы не случилось голода…», но Михаил Ярославович решительно его обрезал, буркнув: – Тогда добудем все нужное нам в злосчастном Новгороде! Нечего ныть из-за пустяков!

Великий суздальский и тверской князь рассчитывал на легкую победу. Он думал тогда, что новгородцы, напуганные его большим войском, даже не вступят в сражение, а сразу же признают свои «ошибки», вернут великокняжеских наместников назад и, само собой, выплатив очередной выкуп серебром, обеспечат его людей продовольствием и фуражом, достаточным для возвращения в Тверь. Новгородцы же, к всеобщему изумлению, не только не сдались на милость победителя, но, узнав о движении великокняжеского войска, решительно приступили к сбору ополчения. В этом их поддержали едва ли не единодушно жители не только всех городов и волостей Господина Великого Новгорода, но даже Псков. – К нам отовсюду идут люди – от псковичей, ладожан, русских, карелов, ижорцев и вожан! – радовались новгородцы.

К тому времени, когда великий князь Михаил подвел свое войско на расстояние в пятьдесят верст от великого города, в Новгороде скопилось такое большое ополчение, что ни о какой сдаче или выгодном для Твери мире не могло быть и речи.

– Присылай к нам людей, великий князь, – сказал прибывший в шатер Михаила Ярославовича новгородский посланец, – чтобы посмотрели на наше войско! Ты узнаешь о нашей силе и поймешь бессмысленность войны! У тебя нет такого числа воинов, чтобы сражаться с Великим Новгородом! Пусть приходят!

Князь Михаил не отказался от предлагаемой ему самими недругами разведки, и когда те, побывав в городе, вернулись, понял из их объяснений, что дело его не совсем удачное. – Только напрасно погубим воинов, – сказал ему смело молодой боярин Федор Акинфиевич, – но город не победим!

В довершение ко всему, простояв бесплодно несколько дней, великий князь Михаил неожиданно заболел и слег, подхватив то ли простуду, то ли болотную лихорадку. Он не раз пытался, преодолевая жар, выходить из своего шатра и собирать в поход на решительную битву воинов, но всякий раз чувствовал себя настолько плохо, что вновь и вновь возвращался в шатер и ложился, мокрый от горячечного пота, в свою походную постель.

– Сам Господь карает нашего князя, – бурчали тверские бояре. – Зачем нам тут оставаться? У нас совсем нет запасов, и вот-вот наступит голод!

Наконец, они не выдержали, и к великому князю был направлен, общим боярским решением, самый старый из них – Теребун Лаврович. Переступив порог и перекрестившись, седовласый боярин сразу же подошел к лежавшему в горячке князю и громко сказал: – Пора бы, мой господин, возвращаться назад, в нашу славную Тверь! На этот раз у нас нет удачи, и, мало того, мы видим неблагоприятные предзнаменования…Мы все, твои верные бояре и старые дружинники, просит тебя отдать приказ об отступлении! Здесь нам не будет счастья!

Князь молчал и, лежа на спине, думал. – Еще новая беда – начался падеж лошадей, – пробормотал старик, – и близится лютый голод…

– Это ничего, мой славный боярин, – тихо сказал, прикрывая рукой глаза, больной князь, – мы все равно выстоим! Вот только я оклемаюсь. А там дадим жестокий бой…И ощиплем этих подлых новгородцев, как жалких кур!

– Говорят, что князь Юрий собирает большое войско, – буркнул раздраженный боярин, – и готовится к походу на нашу несчастную Тверь…

– Неужели? – поднял голову князь Михаил и присел. – Откуда такие слухи?

– Да вот, об этом рассказали приехавшие в Новгород купцы, – соврал боярин. – Мы хотели привести к тебе этих людей, но ты был слишком болен…Пришлось этих купцов отпустить в город…

– Почему?! – возмутился князь Михаил. – Надо было их задержать! И потребовать за них мзду от новгородцев. А если бы отказались их выкупать, отняли бы все товары…

– Это были брянские люди, – покачал головой старый боярин. – А я знаю, что ты их не обижаешь…Вот почему мы не захотели тебя огорчать…

– Брянские, говоришь? – встрепенулся князь Михаил. – Тогда это серьезное дело! Купцы князя Романа не будут нас обманывать…Ах, значит, этот злобный Юрий хочет воспользоваться моим отсутствием? И угрожает Твери! В самом деле, надо уходить! Собирай же бояр и моих старших воинов, Теребун Лаврич! Готовьтесь к отходу!

– Хорошо, мой господин! – обрадовался старик. – Тогда я побегу и позову бояр!

В этот же день войско князя Михаила Ярославовича, снявшись со своей стоянки, быстро двинулось назад, но не по прежней, хорошо объезженной, всем известной дороге, но по другой – лесной, «краткой», как говорили местные проводники. – Обещают привести нас в Тверь за четыре дня! – ликовали тверские бояре. – Тогда нам хватит харчей и сена!

Однако новгородские проводники, прикинувшиеся преданными князю Михаилу, завели тверское войско вовсе не на кратчайшую дорогу, но в глухой, болотный лес и уже на третий день пути, обманув небдительную стражу, сбежали.

Только теперь тверичи поняли, какую жестокую кару подготовили им враги.

Долго плутали они среди озер и болот, измучившись от усталости и голода. От болотной сырости, частых дождей и тяжелой дороги, воины заболевали и едва переставляли ноги. На десятый день пути они в отчаянии стали резать своих усталых и больных лошадей и лишь на некоторое время утолили жестокий голод. Вскоре от полутысячной конницы Михаила Ярославовича не осталось и следа: конница превратилась в пехоту.

– Вырубайте кустарник и мелкие деревья! – приказал больной, напуганный, как ему казалось, Божьей карой, князь. – Нечего искать пролысины: там лишь одни болота!

Изнемогая от усталости, голодные воины, проклинавшие судьбу, последовали княжескому приказу и прорубали в густом непроходимом лесу просеки, упорно двигаясь вперед – на юг. Когда же кончилась конина, несчастные тверичи, жестоко страдая, стали есть все, что только было у них под руками: кожи со щитов, голенища сапог и ремни. Как назло, им совсем не попадалась дичь, даже грибы словно куда-то провалились! Постепенно тверское войско редело, оставляя за собой многочисленные земляные холмики – безвестные могилы несчастных воинов.

Наконец, князь Михаил не выдержал и, собравшись с силами, вышел во время привала из шатра. – Эта наказание за мои грехи! – сказал он своим зычным голосом, пытаясь ободрить уцелевших. – А если я сам виноват, то мне и просить Господа! – И князь, опустившись на колени, смирив свою гордыню, стал громко и протяжно выкрикивать слова молитвы, обращаясь всей душой к милосердному Богу. – Спаси нас и сохрани, всемогущий Господь! – взывал, оглашая лес зычным криком, великий князь Михаил. – Укажи нам правильный путь и спаси нас от лютой смерти! Здесь нет вины моих людей и бояр, Господи! Пощади их, невинных, и возьми мою жизнь! Пусть умру я один, а мои верные люди возвратятся домой!

Вдруг, как только князь произнес последние слова и, уткнувшись лицом в холодный густой мох, заплакал, из темного леса прямо навстречу тверичам выбежал высокий стройный юноша, одетый в крестьянскую одежду и державший в руках корзину.

– Что вы так плачете? – громко сказал он, к всеобщему изумлению, и быстро подошел к стоявшему на коленях князю. – Неужели вы заблудились, мой господин? – спросил он, глядя на плакавшего Михаила Ярославовича. – Да тут большое войско! Откуда вы идете и кто вы, мой господин? Неужели ты – сам князь или знатный боярин?

– Князь, сынок, – пробормотал, не веря своим глазам, великий князь. – Мы заблудились…

– А я ходил по грибы, – пролепетал, чувствуя какую-то тревогу, молодой незнакомец. – Но почти ничего не нашел из-за большой сырости…, – он показал князю лишь прикрытое сверху мелкими грибами донышко корзины. – А тут вдруг услышал жалобные крики и прибежал к вам…Откуда ты идешь, княже?

– От Великого Новгорода, дитя мое, – отвечал, вытирая ладонью слезы, князь Михаил. – Мы долго идем по болотам и бесчисленным ручьям…

– От Новгорода?! – схватился за голову юноша. – Неужели? Никто и никогда не проходил через эти леса из Новгорода! Небывалая даль! Здесь больше полутысячи верст и дорога – совсем неизведанная! Сам Господь вас хранил…

– Да, сын мой, сам Господь! – поднял руки князь Михаил. – Выведи же нас на свободу из этого дремучего леса! Я щедро награжу тебя за это, сынок…Как твое имя?

– Я – Богумил, батюшка князь, – весело сказал молодой крестьянин, – сын здешнего знахаря…Наша деревенька тут поблизости…Я с радостью приведу тебя туда, мой господин! Наши люди будут счастливы: они еще никогда не видели живого князя! Идите все за мной, это недолго. – И юноша, повернув направо, совсем не в ту сторону, куда шли тверичи, повел несчастных, утративших боевой вид людей за собой.

Чудом спасшийся от неминуемой гибели, как считали все тверичи, великий князь Михаил с остатками своего войска, прибыл в Тверь едва ли не через месяц после выхода из дремучего леса. – Слава Господу, что спас меня, – думал он, сидя в своем тереме и наслаждаясь покоем и уютом. – Видно, мне еще долго жить, если сам Господь меня пожалел!

Но так считали не все. Бояре, слышавшие княжескую молитву накануне счастливого спасения, рассуждали иначе. – Великий князь Михаил обращался к Господу со страшной просьбой! – говорили старики. – И просил взять его жизнь за нас, своих верных людей! Это чревато для него неминуемой бедой…

– Моя душа плачет и стонет, – сказал, выразив общее мнение, боярин Теребун Лаврович. – Она чувствует горькую судьбу нашего господина!

– Не проговаривай! – буркнул молодой, но властный, Иван Акинфиевич. – Да хранит Господь нашего князя и пусть живет в здоровье многие годы!

– Пусть живет! – хором пробормотали столпившиеся в простенке княжеского терема бояре.

– Прошу вас, именитые люди! – сказал, выйдя из княжеской светлицы молодой слуга, тот самый проводник, выведший тверичей из леса и взятый теперь в ближайшее услужение великого князя. – Наш славный князь зовет вас к себе!

– Здравствуйте, мои верные бояре! – сказал князь Михаил, склонив свою красивую поседевшую голову перед низко поклонившимися ему знатными тверичами. – Надо обсудить наши нынешние дела. И надо принять неожиданного посла…Как вы думаете, с чего начать наши дела?

– Пусть заходит тот посланник, – буркнул боярин Судимир Гордевич. – Послушаем его новости…

– Быть по сему, – кивнул головой князь Михаил и повернулся к двери. – Эй, Богумил, беги за этим брянским человеком!

Молодой слуга быстро побежал исполнять княжескую волю, и вскоре перед собранием предстал рослый седовласый брянский боярин Мирко Стойкович. Он низко поклонился тверским боярам и почтительно, прижав руки к груди, остановился между боярской передней скамьей и князем, сидевшим в своем большом кресле.

– Я к вам от славного князя и великого воина Романа Глебыча Брянского! – громко сказал он. – С пожеланием великому суздальскому, владимирскому и тверскому князю здоровья и благополучия!

– И твоему славному князю – здоровья и всяческих благ! – ответил, склонив голову, Михаил Ярославович. – С чем ты пожаловал в наш город, боярин…?

– Мирко…, – подсказал, улыбаясь, посланец.

– Боярин Мирко, – согласился, кивнув головой, великий князь. – К радости или горю?

– Да так вот случилось, мой господин, – ответил Мирко Стойкович. – Мы ездили в Орду к царю Узбеку – мой князь Роман и я, его скромный слуга…

– Что же там случилось? – спросил в тревоге князь Михаил. – Неужели беда?

– Такая беда, князь батюшка, что я даже не нахожу слов! – промолвил брянский боярин. – Расскажу о Юрии Московском. Я сам слышал и мой славный князь тоже знает, что татарский царь хочет наградить этого нечестного Юрия!..

– Как и чем? – заволновались тверские бояре.

– Царь Узбек принял решение женить этого Юрия на своей сестре и, таким образом, сделать его своим зятем! – громко сказал, подняв голову, седобородый посланец.

– Юрия…зятем! – как эхо отозвались бояре.

– Неужели этот Юрий решил отказаться от нашей святой веры?! – вскричал князь Михаил, вскочив со своего кресла.

– Этого не знаю, мой господин, – ответил брянский боярин. – Насчет веры не говорили. Но это сомнительно. Юрий на такое не пойдет!

– Как же, не пойдет! – возмутился боярин Пригода Требович. – Юрий готов на все! У московских князей нет совести!

– Тебя ожидают суровые испытания, великий князь, – склонил голову Мирко Стойкович. – Тебе грозит новая и опасная беда! Царь Узбек дает этому Юрию большое войско для похода на твой славный город Тверь! А во главе татарской конницы поставлены его лучшие люди – вельможа Кавгадый и жестокий воевода Астробыл!

– Вот она, неминуемая беда! – простонали тверские бояре.

– Мое сердце предвещало жестокие испытания! – мрачно молвил боярин Теребун Лаврович.

– Помолчите! – поморщился князь Михаил. – Это, в самом деле, так или только догадки?

– Это правда, великий князь, – поморщился брянский посланец. – Я получил эти сведения от очень важного царского человека…И обещал никому об этом не говорить…Рассказал только своему князю. И князь Роман послал меня сюда, мой господин, чтобы я тебя предупредил! Но храни мои слова в тайне!

 

ГЛАВА 7

ПРОИСКИ ЮРИЯ МОСКОВСКОГО

Молодой князь Дмитрий Романович медленно, покачиваясь в седле, ехал на своей красивой откормленной кобыле в свите хана Узбека. Татары ехали молча: впереди шла конница молодого хана, составленная из отборных, преданных повелителю Орды воинов, а уже за ними, в окружении самых знатных мурз и советников, величественно восседая на низкорослой, но выносливой лошадке, следовал сам хан Узбек.

Пока хан молчал, молчали и все окружавшие его люди. Когда же он говорил, молодые татарские мурзы, дети самых знатных ханских приближенных, тоже заводили разговор, но так, чтобы их слова не были слышны впереди идущим.

– А что нет твоего батюшки? – спросил ехавший рядом с князем Дмитрием сын татарского мурзы Кавгадыя Сатай. – Обычно все ваши коназы с радостью посещают облавную охоту…

– Батюшка что-то приболел, – грустно ответил Дмитрий Романович. – Он уже немолод…Это всем известно и не позорно…А вот удивительно, что не пришли другие князья, особенно суздальские…

– Все коназы еще вчера ушли в дальний поход, – улыбнулся Сатай, слыша правильную, почти без акцента, татарскую речь русского князя, – в свою Залесскую Орду!

– А почему? – вздрогнул Дмитрий Романович. – Неужели послушали князя Юрия? И двинулись против Михаила Тверского?

– Наш государь молод, но очень умен, – кивнул головой Сатай. – Он решил уважить просьбу Юрке-коназа и одарить его своей милостью…А как же быть, если он теперь – зять великого государя?

– Недолго этот князь Юрий побыл во вдовстве, – грустно промолвил князь Дмитрий, – и взял в жены сестру самого царя! Вот уж хитрец!

– Хитрец хитрецом, но и наш государь не промах! – весело сказал Сатай. – Сестрица-то его – уже в годах! Засиделась в девках…Правда, и Юрке уже не юноша…Однако он – сильный муж! Его очень хвалила одна наша рабыня! Этот Юрке очень жаден на молодых женок и может зараз познать не одну! И почему вы, коназы урусы, не примете нашу праведную веру, чтобы спокойно себе познавать многих женок? У вас и так нет верности к своим супругам, и вы охотно познаете красивых женок, если доведется! Вот и твой батюшка, занемог…Я думаю, от телесного утомления…Мой батюшка посылал к нему намедни красивых девиц, богатых телом, и он ни от одной не отказался!

– Как же мне противен этот князь Юрий! – покраснел, опустив от смущения голову, князь Дмитрий. – Неужели его мерзкое лицо приятно женкам?

– Истинный муж славен не лицом, – усмехнулся Сатай, – но своей тайной штучкой! – Он сделал выразительный жест рукой. – И длительной возможностью, которая всегда радует хороших женок…Что с того, если рожа этого коназа некрасива, а его нос горбат? И волос у него белый, и глаза его – водянистые? Ты же сам светел волосом и глаза у тебя синие…Зачем осуждать внешность этого Юрке?

– Так-то оно так, – кивнул головой Дмитрий Романович. – Мы все, русские князья, похожи друг на друга…У нас горбатые носы и светлые волосы…Но если вам не по нраву наши лица и наружность, чего же тогда сама царевна согласилась на женитьбу с таким уродом?

– Я же тебе только что объяснил, – поднял руку молодой татарский мурза. – Сердца наших женок непредсказуемы…Царевна сама попросила нашего государя выдать ее за Юрке! Кто знает, что на уме у этих царственных женок? Может, какой каприз…Говорили, что эта перезрелая девица позавидовала женкам-урускам и хвалила урусов, что у них только одна супруга и нет гарема. Будто единственный муж будет дарить свои ласки только ей одной! А Юрке покорно выслушал волю нашего хана и сразу же согласился!

– Этот московский князь не выпустит из своих рук даже драной мортки! – возразил князь Дмитрий. – Еще неизвестно, будет ли он платить этой царевне своей верностью и любовью? Особенно если он, как ты сказал, горяч до многих женок! Однако это не мое дело, а лишь пустые слова…От этого Юрий будет иметь большую выгоду! Я вот только не пойму, зачем государь отменил свое собственное решение и, несмотря на то, что еще в прошлом году продлил князю Михаилу право на великое княжение, дал грамоту этому князю Юрию?

– Это не так, – покачал головой Сатай. – Мне недавно говорил батюшка, что государь не отнимал ярлык у того Мыхаыла!

– А зачем же он послал войско на Тверь? – спросил с недоумением молодой князь.

– Это не войско, – весело сказал Сатай, – а лишь отряд в полтумена…Там мой батюшка, а с ним – Асадай и Ордахудай…Пусть Юрке сам добывает себе славу…И ведет свои полки на Мыхаыла! Надо чтобы Мыхаыл покорился коназу из Мосикэ! А Юрке пусть посылает за своими людьми в Мосикэ-бузург и воюет с ними против своего соперника! А мой батюшка идет не на войну, а лишь как советник этого Юрке!

– Да, все задумано очень хитро, – пробормотал потрясенный русский князь, – да так, что мне не постичь всей государевой мудрости…Неужели этот князь Михаил не испугается имени государя и славы этого Юрия, царского зятя?

– Испугается, – уверенно сказал молодой татарин, – и сам откажется от ярлыка на великое коняжение…Тогда все наладится, и в Залесской Орде установится полный порядок…Но если Мыхаыл заупрямится…

– Князь Михаил очень горяч, – покачал головой князь Дмитрий. – Неужели не возмутится? Он очень ненавидит Юрия Московского! Все может случиться…Я теперь понимаю, почему здесь нет других русских князей…Одни из них отправились домой, а другие пошли в войско Юрия…

– Это так, Дэмитрэ, – кивнул головой Сатай. – Те коназы, которые стали кунаками вздорного Юрке, пошли с ним на улус Мыхаыла, а прочих коназов наш государь отослал домой и не стал настраивать против Мыхаыла! Пусть сами решают с кем дружить: Мыхаылом или наглым Юрке! А лучше всего им тихо сидеть в своих улусах и не вмешиваться в дела тех коназов!

– А почему нас, брянских князей, оставили в Сарае? – удивился князь Дмитрий. – Разве мы нужны государю?

– Да, Дэмитрэ, – сказал, посерьезнев, молодой мурза. – Наш государь доволен вами и не хочет, чтобы вы ввязывались в ту залесскую «замятню». Он опасается, что твой батюшка пойдет на помощь этому Мыхаылу…

– Вряд ли мой батюшка стал бы ему помогать, – покачал головой русский князь. – Он уже не раз отказывал в союзе этому гордому Михаилу! Он не хочет воевать с этим Юрием Московским и подвергать нашу брянскую землю опасности…Мой батюшка верен государю и не пойдет ни на какой союз без его воли! И не станет связываться с Тверью!

– Неужели? – усмехнулся Сатай. – А я слышал другое…Якобы люди Ромэнэ ездят в Тверь и дают тому Мыхаылу полезные советы…

– Это клевета! – вздрогнул Дмитрий Романович. – Такого не было! Откуда у тебя эти сведения?

– Это я говорю только тебе, – тихо сказал, оглядываясь по сторонам, молодой татарин, – и будем считать, что ты ничего не слышал…

– Однако же, брат, – пробормотал князь Дмитрий, снимая с пальца золотой греческий перстень, блеснувший алым драгоценным камнем, и протягивая его Сатаю, – возьми этот подарок! Поведай же мне, своему верному кунаку, всю правду! Я вижу, что моего батюшку оклеветали! И кто же это сделал?

– Тогда сохрани все в тайне! – сказал, выпучивая глаза и надувая от важности щеки, молодой мурза.

– Клянусь, брат, – прижал руку к сердцу Дмитрий Романович. – Никто от меня ничего не узнает!

– Тогда слушай, Дэмитрэ, – наклонился к его уху ехавший конь-в-конь татарин. – Об этом говорили нашему хану люди коварного Юрке…

– Ах, Юрия! – вздохнул с облегчением князь Дмитрий. – Тогда нечего тревожиться: московские князья – первые лжецы и клеветники…

– Это не так, коназ Дэмитрэ, – тихо сказал Сатай. – Наш государь умеет отличать лживые слова от правдивых…В той Тферы, среди ближних людей Мыхаыла, есть лазутчики коназа Юрке. Они слышали слова посланника твоего батюшки, приезжавшего в Тферы из Брэнэ…Мы даже знаем имя посланца. Это Мэркэ, сын Стэкэ…

– Мирко Стойкович?! – вскричал, чувствуя правду в словах его татарского собеседника, молодой брянский князь. – Неужели тверские бояре – лазутчики?!

– Именно так, брат, – кивнул головой Сатай. – Болярэ или мурзы-урусы…Но молчи об этом!

– Если так, – подумал про себя Дмитрий Романович, знавший о поездке брянского боярина в Тверь, – тогда мне понятно, почему молодой царь оставил нас здесь…Значит, будет расследование! – И молодой русский князь так разволновался, что полностью утратил весь интерес к предстоявшей охоте. Он едва дождался конца всего дела и, хотя ничем не уступал в резвости своей скачки татарам, его окружавшим, делал все как-то апатично, создавая лишь видимость старания и поранив своим охотничьим копьем лишь одну некрупную лань…

– Тебе еще долго надо учиться охотничьему искусству, – сказал ему на прощание более удачливый Сатай. – Надо почаще выезжать в наши просторные степи!..

Прибыв в Сарай и добравшись до большой гостевой юрты отца, князь Дмитрий, не обращая внимания на слуг, пытавшихся помешать ему войти, буквально ворвался, оттолкнув их, в отцовскую опочивальню.

Князь Роман Глебович лежал на широком диване в объятиях красивой белокурой девушки. Услышав шаги вошедшего сына, он оторвался от нее и с гневом посмотрел на возмутителя спокойствия. Нагая девушка вздрогнула.

– Зачем ты вторгаешься в мои покои, сынок?! – возмутился старый князь. – Неужели ты не видишь, что я отдыхаю? – Он погладил вставшую перед ним на колени красавицу по большой округлой груди. – А ты не бойся, красавица! Это только мой неугомонный сын!

– Батюшка, мне нужно срочно с тобой поговорить! – вскричал рассерженный увиденным молодой князь. – Там такие дела, а ты тут возлежишь с какой-то блядью!

– Попридержи язык, сынок! – рассердился князь Роман. Но, глянув в лицо Дмитрия, нахмурился, выпятив глубокие морщины лба. – Тогда иди, Ласка, домой и на-ка вот тебе подарок. – Князь вытащил откуда-то из-под изголовья серебряный брусочек.

– Благодарю, княже, – проворковала без малейшей тени смущения татарская рабыня. – Я сейчас же ухожу! – И она, быстро накинув на себя плотный, обитый войлоком халат, выбежала вон.

Князь встал, натянул на себя богатый, зеленого цвета, шелковый халат, украшенный изображениями диковинных зверей, вышитых китайскими умельцами и, всунув ноги в мягкие войлочные туфли, пошел в соседнюю, отделенную лишь легкой перегородкой, комнату, где стояли плетеное из лозы кресло, две большие длинные скамьи и стол, задвинутый в самый угол. – Садись, сынок, – князь Роман указал рукой на скамью, а сам уселся в кресло напротив. – Говори же, что там приключилось.

Князь Дмитрий сбивчиво, волнуясь, подробно рассказал обо всем услышанном от Сатая.

– Вот какая беда, – пробормотал старый князь, когда его сын все выложил. – А я ничего не знал и думал о добром к нам отношении. Разве царь не был к нам ласков, когда принимал в своем дворце? Вот как удивительно: он знает даже имя нашего человека!

– А где сейчас наш Мирко? – спросил багровый, как кумач, Дмитрий. – Он в своей юрте? Надо его срочно позвать!

– Эй, Бенко! – крикнул князь, хлопнув в ладоши. Молодой слуга быстро прибежал и предстал перед ним. – Беги же, Бенко, к Мирко Стойковичу и позови его немедленно сюда!

Но вместо Мирко пришел его брат Славко Стойкович. – Мой брат ушел еще утром, княже, – сказал он спокойно, – и пока не вернулся…

– Куда же он ушел? – заволновался князь. – Может, что случилось?

– Да так – промолвил Славко. – К нам пришли люди царского вельможи Субуди и увели с собой Мирко. Разве это в первый раз? Зачем волноваться?

– Ладно, Славко, – сказал, краснея от беспокойства, старый князь, – тогда иди в свою юрту и жди там брата. А как только он вернется от Субуди, сразу же пришли его ко мне! Понял?

– Понял, батюшка, – поклонился Славко и тихо повернулся, направляясь к выходу.

– Придется ждать, – сказал князь Роман с горечью, – и так переживать! Эй, Бенко! – крикнул он вновь, вызывая молодого слугу. – Тащи-ка сюда доброго греческого вина и серебряные чаши!

К вечеру, наконец, в княжескую гостевую юрту пришел веселый, довольный собой боярин Мирко Стойкович. – Здравствуйте, славные князья, – сказал он, улыбаясь и кланяясь отцу и сыну.

– Садись, Мирко, – бросил нетерпеливо князь Роман. – Чего ты так весел? Неужели у нас все в порядке? А может нам стоит плакать, а не смеяться?

– Этого не знаю, – усмехнулся брянский боярин. – Наша жизнь такова, что можно ждать беду отовсюду. Но не плакать же теперь?

– Разве ты не знаешь, славный Мирко, – вмешался в разговор князь Дмитрий, – что над нами собрались тучи? – И он коротко, на этот раз спокойно рассказал о своем разговоре с сыном Кавгадыя.

Но его повествование не встревожило Мирко Стойковича. Наоборот, слушая молодого князя, он продолжал улыбаться. Видя его веселость и душевное спокойствие, князь Роман почувствовал, что с его души как бы спадает тяжелый камень.

– Я знаю об этом деле, – сказал, наконец, брянский боярин, когда князь Дмитрий замолчал. – Я был у Субуди на пиру, и он мне все рассказал. А этот пир или сабантуй состоялся в связи с обрезанием у его внука!

– А что это такое? – полюбопытствовал князь Роман.

– Да это такой бусурманский обычай, – уклончиво ответил боярин Мирко. – Как бы их крещение. Видите ли, у Субуди много жен, но детей мало. Здесь в Орде дети очень часто умирают. У Субуди – три или четыре дочери и есть уже внучки. Его дочери давно замужем за достойными людьми. Но сын у него – только один – Тугучи! Были и еще сыновья, но они рано умерли…Вот у этого Тугучи есть маленький сын по имени Тютчи. Он – единственный и поэтому самый любимый внук царского советника. Вот почему созвали богатый пир!

– Разве нам до пира при таких печальных делах? – возмутился старый князь.

– Да нет у нас никаких печальных дел! – усмехнулся брянский боярин. – Вот мы пили и ели, но Субуди вдруг отозвал меня в свою светлицу да так, чтобы из-за шума никто не мог слышать нашу беседу. Я узнал от него, что какой-то боярин князя Михаила, будучи лазутчиком Юрия Московского, сообщил ему о моем разговоре с князем Михаилом в его тверском тереме…

– Я еще тогда испугался, – пробормотал князь Роман, – когда ты сообщил мне, что разговаривал с князем Михаилом не наедине, а при его боярах…

– Так вот получилось, батюшка, – продолжал Мирко. – А тот Юрий сразу же, по прибытии в Сарай, рассказал об этом государю, прибавив от себя всяких небылиц!

– И что же он там говорил? – вновь заволновался князь Роман.

– Да так, одну ложь! – покачал головой брянский боярин. – Будто бы ты, батюшка, готовишь союз с Тверью против самого царя! Но молодой царь ему не поверил и приказал славному Субуди провести расследование. – Все это очень сомнительно, – сказал тогда государь своему премудрому советнику, – чтобы преданный нам коназ Ромэнэ был столь коварен! – Он вскоре забыл об этом доносе, потому что у знатных татар и без нас достаточно дел и настолько много доносов от князей, что они – и князья и доносы – всем просто надоели! И сам Субуди вспомнил об этом деле только на пиру, увидев меня.

– И что же ты ему говорил? – спросил в нетерпении князь Дмитрий. – Неужели признался?

– Признался, – кивнул головой Мирко Стойкович. – Но только будто я сам ездил в Тверь, как купец, со своими товарами и заглядывал в терем великого князя Михаила! Субуди не знает, что мы, сыновья старого купца, теперь бояре и не торгуем…Я сказал, что, в самом деле, поведал Михаилу о событиях в Орде и делах князя Юрия! А это – никакая не тайна! Когда я был здесь в Орде, я сам слышал от татар разговоры об этом! Что здесь такого опасного? Ну, Субуди, выслушав мои слова, громко рассмеялся. – Ты – честный человек, Мэркэ! – сказал он, хлопнув меня по плечу. – Если государь мне напомнит эту историю, я ему так и расскажу, – прибавил этот мудрый татарин, – что никакой вины твоего коназа нет! И это – ложный донос от злобного Юрке!

 

ГЛАВА 8

РАДОСТЬ КНЯЗЯ ЮРИЯ

Полки князя Юрия Московского стояли в лютый январский холод на берегу скованной льдом Волги у известного брода, и воины мрачно смотрели на темные ряды тверского войска, расположившегося на противоположной стороне реки.

– Какие силы у Михаила! – думал князь Юрий, глядя на ощетинившихся копьями врагов. – И зачем мы спешили? Нам не одолеть его полков таким немногочисленным войском! Не поможет и новгородское ополчение!

Юрий Даниилович не был трусом. Он никогда не уклонялся от встречи с врагом. Однако природная скупость и практичный расчет мешали ему первому начать сражение. Московский князь не спешил, несмотря на то, что был чрезвычайно разгневан на великого суздальского и тверского князя Михаила Ярославовича! Гнев Юрия Данииловича копился долго и вот-вот был готов пересилить здравый смысл, который заключался в бережливости по отношению к деньгам и своим людям, стоившим тоже немалых денег.

– Неужели сам Господь на стороне этого наглого Михаила? – думал князь Юрий, восседая на коне и поглаживая ладонью бороду. – Однако я этому не верю: только лукавый помогает этим тверичам!

Князь, размышляя про себя, проклинал то злосчастное время, когда он, беззаботный и веселый, полный надежд на разгром своего соперника – Михаила Ярославовича – вел войско на Тверь.

В сентябре 1317 года его полки вместе с татарской конницей, возглавляемой самим Кавгадыем, безжалостно вторглись в суздальскую землю. Сначала Юрий Даниилович сосредоточил все свои силы у Костромы, ожидая помощи остальных князей. Его люди поехали по всем городам суздальской земли, запугивая мелких удельных князей «жестокой карой» и обещая не разорять их земли в обмен на поддержку против Михаила Тверского. И очень многие князья, боявшиеся «грозной бусурманской силы», пришли к нему в Кострому. Лишь великий смоленский князь Иван Александрович решительно отказался. – У Юрия нет прав на суздальские земли, – сказал он московскому посланнику, – и он не великий князь, а властитель убогого удела!

Когда же москвич попытался переубедить князя Ивана, сообщив о том, что Юрий Даниилович ведет с собой огромное татарское войско и, более того, в его стане пребывает молодая супруга, сестра татарского хана Узбека, смоленский князь, не испугавшись, промолвил на это: – Пусть этот нечестный Юрий не кичится своей знатной супругой! Мы знаем о смерти его первой несчастной жены, уморенной голодом! А татары нам не страшны: мы вовремя платим молодому царю «выход» и не обманываем его! Царские войска не пойдут против своих верных данников!

Московский посланник, вернувшись к князю Юрию, так и передал услышанные им в Смоленске слова, жестоко его тем обидев. – Слова этого Ивана пышут клеветой! – возмущался Юрий Даниилович. – Нет большей подлости, чем обвинять меня в смерти любимой супруги!

В Брянск же и бывшие уделы черниговской земли он не решился посылать своих людей.

– Если этот Иван отвергнул, да с такой злобой, мою дружбу, – заключил он, – значит, нечего ждать добра от его друга, старого козла Романа!

– Чего мы тянем время, брат? – говорил московскому князю Кавгадый, недовольный бесплодным стоянием: татары жаждали добычи. – Разве ты не знаешь, что за это время злосчастный Мыхаыл соберет еще больше воинов? У меня нет сомнения, что этот хитрый князь уже давно знал о нашем походе и хорошо подготовился к сражению!

Кавгадый был прав. Уже на следующий день после его разговора с московским князем в Кострому прибыл вестник от новгородцев, которые собрали небольшое ополчение и, остановившись в своем городе Торжке на отдых, готовились идти на соединение с полками князя Юрия.

– Туда нагрянул Михаил Ярославич, – с горечью говорил вестник, – и без пощады разбил наше лучшее войско! Он перебил в жаркой сече почти две сотни наших лучших воинов, а остальные, израненные и усталые, ушли восвояси!

– Вот так, брат, – сказал, узнав об этом, Кавгадый. – Видишь, чего стоит твое промедление! Мы могли бы за это время покарать не пришедших к нам на помощь!

– Что ж, – решил князь Юрий. – Ты полностью прав! Нечего стоять без дела! Тогда пошли!

И московское войско, снявшись с места, двинулось на земли пытавшихся «отсидеться» в своих городах суздальских князей. Татарская конница мчалась впереди, нещадно расправляясь с жителями сел и деревень. Сначала степные хищники устремились к Ростову, но город, хорошо подготовленный к обороне, брать не стали. Также без попыток захвата прошли они Переяславль, Дмитров и добрались до Клина.

Московские воины, следовавшие за татарами, без радости смотрели на сожженные русские поселения. – Как же злы и жестоки проклятые сыроядцы! – бормотали они, однако, верные своему князю, продолжали идти вперед, прикусывая от стыда и гнева губы.

Особенно свирепствовали татары в тверской земле. Здесь они уже не спрашивали князя Юрия, надо ли карать ту или иную волость: рассыпавшись по всему княжеству Михаила Ярославовича, они грабили, убивали, жгли и полонили мирных сельских жителей.

Три месяца разоряли они тверскую землю, оставляя после себя лишь пепел и конский навоз.

В свою очередь, великий князь Михаил не спешил защищать своих несчастных подданных, собирая войска и готовясь к решающей битве. Даже, когда князь Юрий приблизился к Твери, остановившись «на Бортеневе», менее чем в двадцати верстах от столицы удела, князь Михаил еще пятнадцать недель терпел на своей земле захватчиков.

Наконец, 22 декабря, полки Михаила Ярославовича пошли на врага.

Князь Юрий не ожидал от своего давнего недруга такой решимости: он все еще надеялся, что тверичи не осмелятся с ним воевать и великокняжеский «стол» достанется ему миром. Однако великий князь Михаил не испугался ни москвичей, ни татар: в жестоком сражении он наголову разбил московское войско и был готов биться с татарами, разогнав их передовые отряды и захватив в плен выбитых из седел степных хищников.

Но хитрый Кавгадый не повел свои основные силы на тверичей, не желая рисковать отягощенными добычей татарами: он спокойно наблюдал, как тверские рати грабили московские обозы и даже пальцем не пошевелил, чтобы защитить сестру хана Узбека Кончаку, захваченную в шатре московского князя и уведенную в Тверь «в жестокий плен».

Сам же Михаил Тверской, видя пассивность татарской конницы, не захотел ссориться с Ордой, а после разгрома московского войска и бегства князя Юрия с остатками своей дружины, прислал своих людей к Кавгадыю, предложив ему «почет и вечный мир» и пригласив к себе в Тверь.

Князь Михаил не разрешил убивать пленных татар, но выдал их Кавгадыю: «отпустил с честью». Все татарские мурзы были щедро одарены и «обласканы» великим князем. После богатого пира, на котором Кавгадый лицемерно восхвалял князя Михаила Ярославовича и клялся, что татары «приходили сюда без воли хана», степные хищники ушли назад в свою Орду, однако без пленников, отбитых тверичами во время сражения.

Князь Юрий Даниилович, между тем, бежал с остатками своих разбитых полков в Великий Новгород. Там он, озлобленный поражением и слухами о событиях в Твери, развернул энергичную деятельность, собирая войска из «охочих» новгородцев. В короткий срок он восстановил свою боевую мощь и быстро пошел на юг: мстить удачливому сопернику. В свою очередь, князь Михаил Ярославович, имея своих людей в Новгороде и довольно скоро узнав о готовившемся «реванше», повел тверские полки навстречу лютому врагу. Так они оказались друг напротив друга на разных берегах Волги и, остановившись, выжидали, кто первым не выдержит и начнет битву.

Князь Михаил не спешил. Он чувствовал себя не совсем уютно: неожиданно в Твери умерла пленная жена князя Юрия! Только теперь великий суздальский и тверской князь понял всю опасность создавшегося положения. – Ордынский царь не простит мне этой смерти! – думал он. – Разве он поверит, что царевна умерла от жара?! Что же теперь делать?

– Надо помириться с Юрием! – единодушно советовали тверские бояре. – Все же он не зверь и не татарин-бусурман! Он поймет, что ты не виноват в этой смерти!

Князь Михаил Ярославович, подумав, решил с ними согласиться.

А в это время Юрий Даниилович, завершив осмотр стоявших в отдалении тверских полков, решился, наконец, начать сражение. Собрав в своем шатре бояр, он прямо заявил: – Нечего нам тянуть с битвой, мои верные люди! Готовьтесь к сражению!

– Ну, и хорошо, батюшка! – весело сказал боярин Протасий Федорович. – Мы не посрамим наших мечей!

– Слава Богу, княже! – поддержал его другой боярин, Родион Несторович. – Давно пора поразмяться!

В это время в княжеский шатер вбежал молодой слуга. – Государь! – крикнул он. – К тебе – посланец!

– Кто это, Буян? – буркнул Юрий Даниилович. – Неужели опять новгородец?

– Говорит, что от князя Михаила, батюшка! – ответил слуга.

– От Михаила?! – вздрогнул, переглянувшись с боярами, московский князь. – Тогда зови его сюда! Очень любопытно!

– Здравствуй, Юрий Данилыч! – раздался прямо с порога зычный голос тверского боярина, и рослый широкоплечий посланец, гордо и величественно шествуя вперед, приблизился к княжескому креслу.

– Здравствуй и ты, Иван Акинфич! – узнал тверича князь Юрий. – Ты меня очень удивил: я даже не надеялся увидеть посланца Михаила!

– Наш великий князь Михаил Ярославич, – отвечал тверич, – захотел мира и приказал передать тебе наилучшие пожелания!

– Вот это чудо! – усмехнулся московский князь. – Неужели он сам захотел мира? А с какими условиями? Что-то я не верю твоему Михаилу…Не задумал ли он какую-то хитрость?

– Нет никакой хитрости, князь Юрий, – сказал, волнуясь, Иван Акинфиевич. – Наш князь больше не хочет своего великого княжения и отдает этот вопрос на рассмотрение царя!

– Диво дивное! – вскричал московский князь. – Я же ведь давно предлагал такое решение? Почему не прислушались? Вот бы и дождались еще тогда царского суда! Дай, Господи, чтобы небесные силы вразумили твоего Михаила и не позволили лжи победить правду! Что тогда говорить? Пусть Михаил отпустит с честью моих супругу Агафью и братьев, а тогда, по весне, поедем к царю и решим миром, кому владеть державным «столом»!

– Мы согласны! – ответствовал боярин Иван. – Тогда готовься целовать крест для подтверждения своих слов!

– Что вы скажете, бояре? – вопросил Юрий Даниилович. – Неужели мы согласимся с этим и отдадим решение нашего дела царю?

Московские бояре молчали.

– Ну, тогда ладно, – кивнул головой московский князь. – Целуй же крест, Иван, за своего князя, чтобы не случилось обмана!

В этот же день московские войска снялись со своей стоянки и неспешным маршем двинулись к Москве. Прибыв в свой стольный город, князь Юрий надеялся увидеть там отпущенных великим князем Михаилом пленников, но прошло еще две недели, а из Твери никто не приезжал. Раздраженный московский князь уже думал, что Михаил Тверской его попросту обманул, и решил посоветоваться по этому случаю со своими боярами, собрав их в «думной палате». Московский князь, несмотря на свое высокомерие и чванство, все же иногда был вынужден выслушивать мнения своих бояр, хотя бы потому, что со стороны было виднее. Вот и теперь он сидел в своем большом кресле и, закрыв глаза, слушал…Внезапно в светлицу вбежал княжеский слуга. – Государь! – крикнул он. – К тебе идет тверской посол! Его имя – Олекса Маркич!

– Зови его, Буян! – сказал с тревогой в голосе Юрий Даниилович. – И побыстрей!

Тверской боярин скромно, без привычного тверского «величия», вошел в «думную палату» и поясно поклонился московскому князю, после чего, повернувшись к нему задом, также низко поклонился московским боярам. – Здравствуйте, славный князь – сказал он, вновь обернувшись к князю, – и знатные бояре! Да будут у нас мир и согласие!

– Здравствуй и ты, тверской боярин! – усмехнулся князь Юрий. – Однако удивительно, что на твоем лице нет чрезмерной гордыни!

– Я несу тебе горькую весть, батюшка! – грустно сказал, переставляя ноги, боярин Олекса. – И не хочу медлить: твоя именитая супруга Агафья скончалась! От простуды и жара!

– Скончалась?! – вздохнул Юрий Даниилович, не веря своим ушам. – Неужели ты обманываешь нас?

– Не обманываю, княже, – опустил голову Олекса Маркович. – Эти горькие слова – правда!

– Скончалась! – хором, как эхо, повторили московские бояре.

– Зачем тебе тогда мир, Олекса? – сказал, покраснев и выжав из себя слезы притворной жалости, московский князь.

– Не мне, батюшка, но моему господину Михаилу Ярославичу, – пролепетал тверской боярин.

– И этому непутевому Михаилу? – простонал князь Юрий. – Ведь он разбойник, безжалостный убийца! Ох, уж я, несчастный! Опять вдовец и – при молодой супруге! – Он подскочил в кресле, обхватил обеими руками голову и хрипло, прерывисто, зарыдал.

– Не горюй, батюшка, – пробормотал растерявшийся боярин Олекса. – Память твоей супруги не обижена: она похоронена в Ростове Великом со славой и почетом. Ее тело покоится в церкви святой Богородицы…

– Ее даже похоронили без моей воли! – еще громче зарыдал Юрий Даниилович. – А ведь только недавно обещали мне мир и великий «стол»? Ох, и лютые вы звери, беспощадные мучители! Убирайся же, боярин! – крикнул он вдруг, вставая и отводя от лица руки. Багровые одутловатые щеки князя блестели от обильно текущих слез. – Однако зачем я дарю тебе свободу?! – Князь поднял голову и посмотрел на своих бояр. – И сохраняю тебе, такому злобному посланцу, жизнь?! Погоди, подлый нехристь! Эй, стража! – Он хлопнул в ладоши. Перед князем немедленно предстали вооруженные секирами дружинники. – Хватайте же, люди мои верные, этого злодея, нечестивого боярина Олексу, и ведите его на плаху без раздумий и лишних слов!

– Я не виноват, батюшка! – завопил седовласый боярин, покраснев и выпучив глаза. – За что такая жестокая кара?!

– Это тебе, боярин, за твоего злобного Михаила, подлого отравителя! – взвизгнул князь Юрий. – Скорей, люди мои, вздерните голову этого бесстыжего злодея на кол!

Княжеские воины, цепко схватив упиравшегося и кричавшего во все горло боярина, быстро выволокли его в простенок и потащили на казнь.

Как только они удалились, князь Юрий как-то разом успокоился и, усевшись в свое большое кресло, вновь обхватил обеими руками голову.

Бояре молча сидели и ждали, когда их князь заговорит.

Наконец, Юрий Московский отнял от лица руки, и перед боярами предстал прежний, сильный и уверенный в себе властитель! – Вот как влип этот злосчастный Михаил! – сказал он спокойным голосом. – Плохи его дела! Царь никогда не простит ему это убийство!

– Так ведь она умерла от жара, – пробормотал воевода Василий Кочева. – А это же не убийство!

– Помолчи, Василий! – прикрикнул князь Юрий. – Неужели ты не видишь козней Михаила? Нет сомнения, что они отравили мою кроткую голубицу! Дали ей зелья!

– Тогда, батюшка, ты прав, – тихо сказал Протасий Федорович. – Князь Михаил обречен!

– Надо бы воспользоваться этим случаем, – покачал головой Родион Несторович, – и отправиться в Орду! Теперь время в твоих руках!

– Ну, что ж, – буркнул Юрий Даниилович, – тогда пусть так и будет! Он выпустит моих братьев Бориса и Афанасия! Куда ему деваться? И приедет в Орду! Однако неплохо бы и других наших недругов подставить под царский меч!

– Зачем, батюшка? – пробасил боярин Федор Бяконт. – Мы и так жестоко наказали по осени тех суздальских князей, которые тебя не поддержали!

– Этих-то наказали, – вздохнул князь Юрий, – но остались другие! Например, Иван Смоленский и Роман Брянский! Разве они не были заодно со злобным Михаилом? Особенно тот старый Роман! Зачем же он тогда посылал своего человека в Тверь и предупреждал Михаила о нашем походе? Разве не это привело нас к разгрому? Я уже вижу седую башку этого Романа на татарскому колу! И молю нашего Господа: погуби на века тот ненавистный нам Брянск! – И князь, подняв вверх свое внезапно просветлевшее лицо, громко, с хрипом и визгом, захохотал.

 

ГЛАВА 9

САРАЙСКОЕ «СИДЕНИЕ»

Лето 1318 года было жарким. Старый князь Роман уже почти два месяца томился в гостевой юрте, страдая от скуки и духоты. Вместе с ним тяготились бездельем княжеские бояре, дружинники и слуги. Брянский князь прибыл в Сарай, но ордынского хана не застал: последний в это время кочевал где-то в далеких степях. Оставшиеся в Сарае немногочисленные вельможи говорили разное. Одни – что «нынче государь охотится у Хвалынского моря», другие – «пошел войной за Сурожское море«…Однако было ясно лишь одно: молодой хан Узбек ушел надолго и ждать его придется, умирая от бездействия, едва ли не до осени.

Боярин Мирко Стойкович, сдав брянское серебро ордынскому денежнику и получив бронзовую бирку с отметкой об уплате, устремился с двумя десятками брянских конных дружинников в глубину дикой степи: искать хана и его двор. Князь Роман с сыном Дмитрием хотели тоже поехать в степь, но боярин Мирко их отговорил. – Не надо, княже, вам с сыном соваться туда, – сказал он с твердым убеждением во взоре. – Там наверняка «заварится каша» из-за тверского князя Михаила! Разве ты не помнишь, как тебя обвинили в прошлом году в дружбе с Михаилом? Еще попадешь под горячую царскую руку! Посиди-ка лучше тут, а я сам доберусь до государя и обо всем разузнаю. И еще попрошу царя, чтобы он отпустил нас, верных ему людей, назад в Брянск!

Так и остался князь Роман в Сарае с восьмью десятками воинов, ожидая своего боярина и регулярно посещая русскую православную церковь, отстаивая заутрени, обедни и вечерни в горячих молитвах, умоляя милосердного Бога поскорее избавить его от скучной тяготы.

Сарайские священники – от простых попов до самого епископа – помогали князю скоротать время. Беседы с духовными лицами успокаивали его. Здесь, в Сарае, он проявил себя настоящим праведником и верующим христианином.

В это же время его сын Дмитрий развлекался, как мог: познакомившись с сыновьями татарских мурз, остававшихся в Сарае, он предавался в их кругу развлечениям. Щедрость и хорошее знание татарского языка делали свое: в короткий срок Дмитрий Романович стал своим человеком и даже другом местной молодежи. А молодежь в Орде была очень своеобразная! Все зависело от возраста отцов. Если отцы молодых татар были во власти и здравии, их дети, даже будучи людьми преклонного возраста, считались молодыми и за свои поступки отвечали только перед родителем. Многие из отпрысков татарской знати уже давно перешагнули за тридцать лет, а все еще предавались «отроческому веселью». Тридцатилетнего Дмитрия вполне устраивало такое положение дел. Он также беспечно, как и его татарские друзья, скакал по степи и играл во всевозможные игры наездников. А эти игры молодых татар были далеко не всегда безопасными!

Однажды, рано поутру, когда еще было прохладно, в юрту молодого русского князя нагрянули его друзья – сын мурзы Кавгадыя, Сатай, и отпрыск мурзы Ахмыла, Мандул. Оба татарина уже давно имели свои отдельные юрты, по нескольку жен, свои стада и богатства и даже немало собственных чад. Но поскольку их отцы еще были «в силе», они продолжали «играть» в юношей.

Гостевая юрта князя Дмитрия стояла рядом с отцовской, но молодые татары бесшумно проникли к своему русскому кунаку, лишь потревожив узнавших их слуг молодого князя. Последние привыкли к подобным визитам и встрече не препятствовали, разбудив своего князя.

– Вставай, Дэмитрэ, – сказал шепотом Сатай. – У нас занятное дело!

– Возьми только коня и пятерых верных людей! – буркнул Мандул. – Скоро нам будет очень весело. И поспеши!

Князь Дмитрий, не задумываясь, отдал распоряжение своим людям, с их помощью быстро оделся, и не успело еще солнце окрасить ярким светом степной горизонт, как друзья уже мчались в окружении своих воинов к Волге.

– Хорошо бы успеть до рассвета, – кричал, быстро скача вперед, Сатай, – и встретить остальных!

Они довольно быстро промчались по главной сарайской улице и, невзирая на мрак, направились в степь.

У ближайших кустов их ожидали другие молодые татары: каждый с целой свитой из воинов и слуг.

– Салям тебе, Дэмитрэ! – заговорили они, узнав русского князя.

– Салям и вам, Ахмуд…Тайбу…Нагачу, – успевал только отвечать князь Дмитрий. – Зачем вы тут собрались?

– Вот что я тебе скажу, наш верный кунак, – молвил Сатай. – Мы здесь собрались по очень важному делу! Наши люди узнали, что сюда идет богатый и беспечный купеческий караван. Говорят, что эти купцы или из далекой Индии, или из жаркого Магриба! Они остановились в пяти верстах от Сарая и, по своей глупости, решили заночевать в степи…Давайте дружно на них нападем и захватим все товары! Что ты об этом думаешь, брат?

– Не знаю, что и сказать, – пробормотал, потрясенный, Дмитрий Романович. – У нашего государя строгие порядки! Он не разрешает нападать на иноземных купцов…Это запрещенное дело! Если государь узнает об этом, нам не сносить головушек!

– Аллах да сохранит твою башку! – усмехнулся Мандул. – Откуда же хан, пребывая в далеком походе, об этом проведает? Мы перебьем всех купцов и побросаем их тела в степи. Здесь бродят целые тучи волков и шакалов, и от этих дурачков останутся только косточки…

– Но это же – душегубство! – возмутился русский князь. – Уж если бы мы сразились с воинами или, на худой конец, степными разбойниками…А тут – мирные, беззащитные купцы! А если с ними будут женки?

– Ну, тогда ты со своими людьми бросайтесь на воинов, – выкрикнул кто-то из толпы, – а купцов мы сами порешим!

– А женок заберем себе и пополним свои гаремы! – поддакнул Сатай. – Нечего тут болтать, времени почти не осталось! Пора же! Айда!

И вся ватага без слов быстро двинулась вперед за своими проводниками.

– Господи, спаси! – бормотал князь Дмитрий, мчась со своими людьми в общей подвижной куче. – Огради меня от злодейства и беззакония!

Пятерка его молодых дружинников скакала рядом: все воины достаточно хорошо понимали по-татарски, но сомнениями не тревожились, полагаясь на «княжую волю».

Караван чужеземных купцов был, в самом деле, нетрудной добычей. Разлегшись на плотных циновках, бородатые купцы беспечно спали, не выставив даже охраны. Окруженные густым кустарником, они были уверены в своей полной безопасности.

Никакого сопротивления не было. Молодые татарские наездники, объехав кусты, стремительно кинулись на спящих. То тут, то там раздавались сначала единичные выкрики, затем долгие вопли и, наконец, все затихло.

Самому князю Дмитрию так и не пришлось участвовать в избиении: он, скакавший в середине толпы, прибыл, когда веселые молодые татары с гиканьем и свистом выгоняли из кустов полуголых, уцелевших от резни, странников. – Ого, какая толпа! – громко сказал русский князь, глядя на несчастных. Солнце уже всходило, и в его еще красных лучах все было хорошо видно.

– Ладно, что успели до рассвета! – радовался Сатай. – Теперь разделим все богатства! – И он, соскочив с коня, побежал в кусты.

Князь Дмитрий со своими дружинниками молча смотрели на происходившее.

Вся толпа молодых татар, спешившихся вслед за Сатаем, занялась ограблением купеческого каравана, вернее того, что от него осталось.

– Здесь больше сотни молодых татар! – пробормотал княжеский дружинник Белюта, мрачно глядя перед собой. – Будет много шума! Разве теперь удастся сохранить тайну?

– Даже покойников обдирают до самых тел! – поддакнул его товарищ, Гордята. – Тошно на это смотреть!

– Молчите, мои славные люди! – сказал, опустив от стыда голову, князь Дмитрий. – Мне еще не доводилось такого видеть! Стойте себе конно, не шевелясь! Мне не нужны эти позорные богатства!

Пока одна часть татар грабила имущество несчастных убитых, другая их часть охраняла захваченных в плен и стоявших неподалеку уцелевших. Татарские кони стояли, сбившись в табун, и терпеливо ждали своих кровавых хозяев. Немногочисленные слуги и рабы внимательно следили за ними, чтобы кони, почуяв свежую кровь, не разбежались.

Наконец, после более чем часовой возни, молодые татары завершили свой набег, вытащив из кустарника все, что только было возможно и, тщательно уложив ценности на несколько больших черных телег, ведомых верблюдами.

– Эти арбы следовали за нами, – пояснил подошедший к русскому князю Мандул. – Мы все предусмотрели, коназ урус! Как тебе наша потеха? Чего же ты сам не пойдешь и не посмотришь на этих знатных покойников?

– Русские князья не ходят пешком по степи, – отмахнулся князь Дмитрий, – и не грабят мирных купцов! Это не воинское дело, а разбойное! Если бы пришлось сражаться с воинами, моя сила пригодилась бы! А с этими несчастными управляйтесь сами! Что же вы будете делать с пленниками?

– Мужей перебьем, – сказал подошедший к князю Сатай, – а женок…женок – тогда посмотрим. – Эй, братья! – крикнул он собиравшимся вокруг татарам. – Отделите молодых девиц от тех мужей! – Он махнул рукой в сторону толпы пленников. – И гоните красавиц сюда, к нашим арбам!

Со стороны несчастных пленников раздались крики, стоны и плач.

– Какой неведомый язык! – буркнул княжеский дружинник Корж, потирая потеющий затылок. – Это же бусурманы! Значит, на нас нет греха, княже!

– И девиц, княже, с полсотни, – тихо сказал, вздыхая, молодой ратник Гордята. – Вон они, полунагие, а какие красивые! Вот груди так груди! Я никогда не видел таких красавиц!

– А какие пышные у них зады! – воскликнул, тяжело дыша и забыв обо всем, его товарищ Вольга.

Прекрасные молодые женщины прошли перед князем Дмитрием, поднимая вверх руки и умоляя татар пощадить их.

– Гоните этих женок к обозу! – распорядился Сатай. – Ну, а теперь кончайте этих мужей!

Татары, выслушав своего молодого предводителя, быстро вскочили на лошадей и, вытащив из-за спин луки, устремились к последним уцелевшим иноземцам-мужчинам. Несчастные пленники, увидев скакавших прямо на них степных воинов, отчаянно завопили, махая руками. Но засвистели беспощадные татарские стрелы, и чужеземцы, искавшие счастья в бескрайней татарской степи, рухнули, как подкошенные, на пожухлую, обагренную их кровью траву.

– А теперь пойдем дальше! – крикнул Сатай, улыбаясь. – А по дороге разделим все добытое добро!

– А как же тогда стрелы? – спросил княжеский дружинник Лешко, доселе молчавший. – Разве можно их оставлять в телах убитых? Это же важные улики!

– Эй, Сатай! – крикнул князь Дмитрий. – Зачем вы оставляете стрелы в телах? Это же явные признаки злодейства!

– О, Аллах! – вскричал, волнуясь, молодой татарский предводитель. – Как же мы этого не заметили?! Благодарю тебя, брат урус! Эй, мои верные рабы! – махнул он рукой. – Быстро вытащите все стрелы из убитых! И смотрите: чтобы ни одной не упустили!

Солнце уже стояло высоко над головой, когда татары, проехав половину пути до Сарая, завершили дележ имущества ограбленных чужеземцев. Чего только не везли теперь молодые разбойники с собой в седлах! И рулоны дорогой златотканной парчи, и персидские ковры, и мешочки со слитками серебра и золота или полновесными монетами!

– Почему ты ничего не берешь? – спросил у русского князя Сатай, узнав о том, что он не принял участия в дележе. – Неужели ты брезгуешь нашими трудами?

– Нет, брат мой, – успокоил его Дмитрий Романович. – Но я считаю, что не имею права на эти богатства потому, что я и мои люди не принимали участия в грабеже и стояли, как вкопанные!

– Ладно тебе, – улыбнулся Сатай и полез ладонью своей правой руки к себе за пазуху. – Возьми-ка вот эту, бесценную вещицу! – И он извлек на яркий солнечный свет сверкавшее всеми цветами радуги большое ожерелье. – Это – целое собрание драгоценных камней!

– Благодарю тебя, брат, – сказал князь Дмитрий, принимая ватной рукой обжигавший пальцы подарок. – Но я этого недостоин!

– Достоин, достоин, – усмехнулся молодой татарский предводитель, и его глаза осветились внутренним огнем. – Если бы не ты, наш государь наверняка проведал бы об этом набеге!

– А как вы поступите с женками? – спросил, глядя на полуобнаженных красавиц, русский князь. – Неужели заберете в свои гаремы?

– Нет, брат, – покачал головой Сатай. – Увы, эти женки – те же острые стрелы!

– Как? – встрепенулся князь, выпучив свои большие синие глаза. – Неужели ты не пожалеешь таких красавиц?

– Не пожалею, коназ Дэмитрэ! – вздохнул Сатай. – У меня нет другого пути. Но мы не сразу их перебьем. Надо еще с ними повеселиться!

– Не понимаю, брат, – поднял брови русский князь. – Какого тебе еще нужно веселья?

– А такого, что бывает в боевых походах! – рассмеялся Сатай. – Сначала мы познаем всех этих красавиц, а потом, когда устанем от их скорой любви, побросаем этот тяжкий груз в могучую Итиль!

– Неужели утопите? – вздрогнул Дмитрий Романович. – Это же тяжкий грех!

– Нет здесь никакого греха, – покачал головой молодой татарин. – Это наша добыча! А значит, нам теперь все дозволено!

Русский князь еще пытался возражать и красноречиво защищал несчастных женщин. Но Сатай был неумолим. – Если сам хочешь познать этих женок, – сказал он решительно, – тогда слезай со своего коня и следуй за нашими людьми! И выбирай себе женку! Хочешь, так первым познавай любую, какая тебе нравится! А мои люди подождут…Пусть же они познают всех красавиц по очереди!

– Нет, брат, – опустил голову князь Дмитрий. – Я не хочу познавать этих девиц ни прилюдно, ни в кустах! Стоит мне только подумать, что им уготована смерть, так мой дрын не поднимется! Прошу тебя только об одном: отпусти меня с людьми в Сарай, в мою гостевую юрту! Я сильно устал от этого набега!

– Ну, если ты так слаб, брат мой, – засмеялся Сатай, – что поделать? Тогда иди к себе, в юрту, и тихо там пребывай! Но никому ни слова! Понял?

– Понял, брат, – кивнул головой русский князь и, сделав знак рукой своим дружинникам, поскакал в сторону ордынской столицы.

Когда он вернулся в свою большую, нагревшуюся от жаркого солнца юрту и стал снимать с себя с помощью слуг потную шелковую мантию (князь и его татарские друзья не одевали на себя доспехов), к нему неожиданно прибежал отцовский слуга. – Тебя зовет батюшка, княже! – громко сказал он. – Скорей иди к нему!

Князь Дмитрий быстро подал знак своим слугам принести новую одежду, переоделся с их помощью в другую мантию, натянул на себя легкие татарские штаны, всунул ноги в мягкие туфли и поспешил в соседнюю, отцовскую юрту.

Князь Роман сидел в это время в своем легком, плетеном из лозы кресле и беседовал с вернувшимся, наконец, из далеких степей боярином Мирко Стойковичем.

– А, сынок! – радостно сказал он, увидев входившего Дмитрия. – Садись-ка на этот татарский диван, рядом с нашим славным боярином!

– Здравствуй, княже! – поприветствовал его, вставая и поясно кланяясь, боярин Мирко.

– Здравствуй, Мирко Стойкич! – ответил Дмитрий Романович, склонив голову. – Рад видеть тебя живым и здоровым! Чего мы только о тебе не передумали! Ты видел молодого государя?

– Видел, – сказал князь Роман, делая знак боярину пока не отвечать. – Наш бесценный Мирко не только повстречался с царем Узбеком и его людьми, но и добыл разрешение на наш отъезд! Так что собирайся домой, в наш славный Брянск! Слава Богу, наше сидение закончилось!

– А как же тогда указание государя? – удивился молодой князь. – Он же потребовал, чтобы мы каждый год давали отчет ему самому?

– Я попросил государя, – вмешался в разговор боярин Мирко, – чтобы он отпустил нас без долгого ожидания! И, прежде всего, уговорил важного вельможу Субуди. Именно он оказал мне в этом серьезную помощь! К тому же, молодой государь сейчас занят подготовкой к суду над Михаилом Тверским! Но самого Михаила пока еще нет в Орде…Царь очень рассержен! Ему сейчас не до нас! Поэтому он удовлетворил мою просьбу, сдобренную щедрыми подарками и поддержкой самого Субуди! Значит, нечего нам говорить лишних слов, а нужно срочно собираться, батюшка князь, и уезжать домой. Нечего испытывать судьбу, пока царь не изменил своего решения!

 

ГЛАВА 10

ГИБЕЛЬ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ МИХАИЛА

Михаил Ярославович, великий владимиро-суздальский и тверской князь, ехал в Орду, как на смерть. Август 1318 года, несмотря на приближение осени, был теплым, а чем дальше следовал караван князя Михаила на юг, тем жарче становилось. Приближаясь к устью Дона, князь и его верные бояре переоделись в легкую одежду. Лишь полсотни дружинников, скакавших за своим князем, не снимали своих боевых доспехов до самой встречи с Ордой, кочевавшей на обширном пространстве между великими реками.

Путь князя Михаила был спокойным: ни единого путника, ни единого врага или разбойника не встретилось по дороге.

Шли вперед без остановки, днем – верхом, а ночью князь и бояре пересаживались в телеги, где спали под открытым небом. К счастью, дождей не было. Воины же попеременно ехали верхом, освещая путь большими дорожными факелами. Одни из них отдыхали в телеге, чтобы сменить своих уставших товарищей.

Князь Михаил спешил: по слухам, пришедшим из Орды, он узнал об обвинениях, выдвинутых против него московским князем Юрием перед ханом Узбеком, большинство из которых были просто ложью и клеветой. Но главная беда князя заключалась в смерти жены князя Юрия Кончаки-Агафьи у него в плену. – Этот злобный Юрий сумеет воспользоваться таким несчастьем! – думал Михаил Ярославович. – Думаю, что мне не спастись!

Но особенно ударил по гордости князя распущенный его врагами слух, что-де «Михаил не поедет в Орду и с позором убежит в Литву или к немцам»!

– Я не допущу такого позора! – решил великий князь. – Мой сын у татар, а я побегу в Литву? Чтобы погубить свое дитя?! Поеду к царю с богатыми подарками, золотом и серебром, и попробую упросить его…А если Господь не смилостивится и царь не поверит мне, путь тогда моя голова падет на сырую землю, но мой сын будет жив! – И князь отправился в свой последний путь в Орду.

Когда он добрался до своего стольного города Владимира, там его ожидал татарский посланец Ахмыл. – Великий хан ждет тебя, Мыхаыл, – сказал он. – И поспеши к сроку – тебе дан всего месяц! А если вовремя не придешь, тебя и твой улус ждет жестокое разорение! Коназ Юрке и славный Кавгадый говорили великому хану, что ты боишься государева гнева и не прибудешь в Орду!

Тверские бояре были категорически против поездки своего князя. – Ты идешь на верную смерть, – говорили они укоризненно своему князю. – Лучше пошли туда сына Александра. Там уже твой сын Константин…Вот они вместе с Александром сумеют упросить государя! Царь Узбек сам молод и легче поймет своих сверстников!

Но Михаил не послушался их и отправился дальше, оставив своим сыновьям грамоту, в которой разделил тверскую землю на уделы, дав вотчину каждому из них.

Так, в путевых тяготах и горестных размышлениях, следовал великий князь Михаил навстречу своей судьбе.

Наконец, 6 сентября, едва забрезжил рассвет, князя и его бояр разбудили сторожевые воины. – Мы видим татар, наш господин! – крикнул старший дружинник князю. – Но войско небольшое!

Князь быстро вскочил и набросил на себя протянутую слугой железную кольчугу, натянул шлем и, выпрыгнув из телеги, поспешно сел на коня, подогнанного слугами. Бояре поступили также, и навстречу приближавшимся степным всадникам двинулся небольшой, но хорошо вооруженный отряд.

Сторожевой татарский разъезд надвигался подобно грозовой туче. За сотню шагов до сближения с русскими татары разделились: одни из них остались в стороне, наблюдая за встречей, другие же продолжали следовать вперед.

– Кто вы такие?! – громко крикнул передовой татарин с длинной седой бородой, на редкость густой и ухоженной. – Зачем идете в нашу Золотую Орду? – И около двух десятков татар остановились, преградив путь княжескому каравану.

– Это я – великий суздальский и тверской князь Михаил! – прокричал в ответ своим зычным голосом русский князь. – Еду со своими людьми на царский суд!

– А, Мыхаыл! – весело сказал красивый пожилой татарин. – Тогда – айда! Наш государь здесь со всеми своими людьми! Можешь ехать дальше! Твой путь чист! – И татары по мановению руки своего военачальника стремительно поскакали вперед, почти мгновенно исчезнув из вида.

– Как птицы! – только и успел сказать князь Михаил.

Так он со своими людьми вовремя прибыл в ставку молодого хана Узбека, поселился в большой гостевой юрте, которую выделили ему ханские приближенные, и сразу же послал своих бояр выяснить, примет ли его ордынский повелитель или придется ждать ханского приема. Бояре вскоре вернулись с ответом: – Царь сказал, что примет тебя завтра, наш господин!

Великий князь Михаил стал энергично готовиться к визиту во дворец. Весь день и вечер он сам посещал наиболее знатных татарских мурз, одаривал их, зашел в ханский дворец и через слуг-татар передал ханским женам в гарем богатые подарки. Потрясенная красотой подаренного ей ожерелья, главная жена ордынского хана пригласила князя Михаила к себе, пожелав самолично видеть столь щедрого дарителя. Татары тогда не придерживались большой строгости, свойственной мусульманам Востока, и великий князь беспрепятственно вошел в царственные покои.

Красавица ханша с улыбкой встретила русского князя. – Твой подарок хорош и красив, коназ урус! – сказала она весело. – Значит, ты добр и почтителен! А тут о тебе ходят такие нелепые слухи…Будто ты злой и грубый! Однако, это не так! Как же получилось с сестрой государя Кончакой?

– Это несчастный случай, государыня, – тихо сказал, прослезившись от слов знатной татарки, князь Михаил. – Супруга Юрия простудилась и сильно устала во время далекого похода…У нее был сильный жар еще до жестокого сражения! Мы надеялись ее вылечить и поэтому задержали у себя! Однако случилось горе, и славная царевна скончалась из-за болезни!

– Тогда мне все понятно, несчастный коназ урус…И я попрошу своего супруга быть к тебе милосердным! – молвила своим нежным грудным голосом хозяйка гарема.

– Не за меня упроси государя, матушка красавица, – пробормотал Михаил Тверской, – а за моего сына и моих людей! А за себя я сам буду просить великого хана и постараюсь доказать свою невиновность!

– Ты жалостлив к своему сыну и слугам, почтенный коназ, – сказала, сочувственно кивая головой, первая ханская супруга. – Значит, ты невиновен! Тогда прощай и скажи своим людям, что если возникнет угроза их жизням, пусть они приходят в мою юрту и ищут здесь защиты!

Князь Михаил самолично доставил богатые подарки и весь годовой ордынский «выход» ханскому казначею. Последний, получив, в свою очередь, бакшиш, пообещал: – Я сегодня же покажу твои подарки государю! И скажу о тебе добрые слова…

Наутро князь Михаил был уже у ворот золотого дворца и ждал «высочайшего повеления», но лишь к полудню двери великолепного сооружения отворились, и во двор вышел ханский вельможа Асадай. Стражники, стоявшие у ворот, почтительно склонили головы. – Иди же, Мыхаыл, – сказал грубым властным голосом мурза, – но только один: не велено впускать ни твоих слуг, ни сына!

Михаил Ярославович, склонив голову, медленно переступил порог. Как в тумане, шел он через дворцовые переходы до ханской приемной, а когда стражники, стоявшие там, распахнули двери, великий суздальский и тверской князь пал на колени и медленно пополз к трону ордынского повелителя.

– Салям тебе, Мыхаыл! – сказал хан Узбек, когда русский князь приблизился к золотым ступенькам трона и лег возле них в покорности. – Подними свою башку и дай мне на тебя посмотреть! – Голос молодого хана звучал громко, величественно, но не грозно.

Князь Михаил поднял голову, обратив в сторону своего главного судьи залитое слезами лицо. – Салям тебе, государь! – ответил он. – Крепкого тебе здоровья, славы и богатства на века!

– Якши, коназ урус, если ты искренне проявляешь свою покорность! – улыбнулся ордынский хан. – Однако не все в твоих делах праведно, чтобы я мог поверить твоим слезам! Будем тебя судить, дерзкий коназ! Ты не должен таить в себе хитрости и лжи! Разве не так, мои верные люди?

– Так, мудрейший государь, о, солнце из солнц! – взвизгнул стоявший справа от высокого золотого трона ханский визирь.

– Это истина, наш правоверный повелитель! – поддакнул ему тайный советник Субуди, стоявший слева. – Надо его судить!

– Да поможет вам Аллах! – выдохнул имам Ахмат. – Судите же этого неверного уруса со всей строгостью и без поблажек! Пусть восторжествуют справедливость и правда!

Михаил Ярославович стоял, не отводя своих глаз от хана Узбека. Последний недолго смотрел на русского князя. Не выдержав его пронзительного взгляда, молодой хан отвел глаза в сторону и осмотрел сидевших перед ним на корточках на больших пушистых персидских коврах подданных.

Впереди всех восседал рядом с самим имамом верный ханский мурза и военачальник Кавгадый, который молча, ожидая слов своего повелителя, глядел перед собой.

– Скажи мне, Мыхаыл, – ордынский хан вновь устремил свой взгляд на русского князя, – зачем ты позволил себе такую дерзость? Неужели твоя рука поднялась на ханскую кровь?

– Не поднялась, государь, – сказал, как простонал, князь Михаил. – Это было просто несчастье! Славная царевна скончалась от жара, болея неизвестной болезнью! Ни я, ни мои люди никогда бы не осмелились совершить такое тяжкое преступление! Мы знаем о твоей и Божьей каре! И мы чтим тебя, государь, посылая тебе наши дары! Разве мы утаиваем «выход»?

– У меня нет к тебе претензий на счет «выхода»! – смягчился молодой хан, вспомнив про вчерашние богатые подарки. – И мой денежник тебя похвалил! А если ты говоришь правду и, в самом деле, не повинен в насилии над моей сестрой, наш суд тебя оправдает! – Он зевнул. – А теперь, ступай, коназ урус, в гостевую юрту и последуй за мной в дальнее кочевье! Я не хочу поспешного суда! Кроме того, я дам тебе пристава и воинов, чтобы они охраняли тебя и не подпускали к тебе врагов! Ты нажил себе, несчастный коназ, огромное множество недругов! – хан Узбек посмотрел на Кавгадыя, багровое лицо которого выражало недовольство. – А поэтому жди же, Мыхаыл, моего сурового суда, но будь спокоен: мой меч не сечет невинную и покорную голову!

Около двух месяцев скитался князь Михаил, сопровождаемый татарскими стражами, по степям, сидя в походной татарской кибитке. Тверские бояре, сын Константин и дружинники великого князя следовали в некотором отдалении.

Михаил Ярославович прекрасно понимал, что хан приставил к нему стражников не для его охраны, но только для того, чтобы предотвратить его побег. Впрочем, бояре великого князя, рассчитывая на снисхождение татарских стражников к своему господину, едва ли не ежедневно их чем-либо одаривали, и последние не только не препятствовали общению русского князя со своими людьми, но и вовсе его не охраняли, а лишь беспечно следовали за ним и, порой, дремали, не обращая внимания на тех, кто входил в княжескую кибитку или выходил из нее во время вынужденной стоянки. Сам Михаил Ярославович часто вылезал из кибитки и прогуливался вокруг, разминая ноги.

Наконец, хан Узбек после своих бесчисленных охот, бесед с имамом и муллами, прочих развлечений, «вспомнил», благодаря напоминаниям ненавидевших несчастного князя мурз, возглавляемых Кавгадыем, об обещанном суде.

С большой неохотой он назначил срок, определивший судьбу Михаила Тверского. Молодой хан еще при первой встрече с этим русским князем, обладая острым умом и достаточной проницательностью, понял, что тот невиновен. Но, обнаружив, как много влиятельных вельмож его стана, купленных московским серебром, настаивают на пристрастном суде и жестокой казни, решил с ними не ссориться.

Но главную лепту в обвинение князя Михаила внесли мусульманские священники и имам Ахмат. – Не прощай, государь, этому неверному урусу своих обид! – настаивал последний. – Тогда мы потеряем покорность остальных коварных урусов!

– Быть суду! – решил окончательно Узбек.

Так, несчастный великий князь Михаил предстал, будучи приведенным стражниками в большой походный шатер ордынского хана, перед своим жестоким судом.

Стоя на коленях перед ханским троном, окруженный теми же вельможами, что были и на его первой встрече с ханом, князь Михаил был буквально осыпан, падавшими со всех сторон на его голову обвинениями. Что только не говорили татарские мурзы! Чего они только не придумали! Однако молодой хан спокойно слушал своих людей, качал в знак согласия головой, а несчастному обвиняемому не давал слова. Лишь в самом конце первого дня этого позорного судилища он, выслушав длинную речь самого ярого обвинителя – Кавгадыя – который особенно усердствовал теперь, поднял руку, подав всем знак замолчать. – Ты был горд и непокорен мне, своему государю, – сказал хан, глядя на князя Михаила, стоявшего с опущенной головой, – и позорил моего посла, славного Кавгадыя! Ты бился против его людей и многих убил! Ты скрывал от меня свои доходы и пытался бежать к нэмцэ, чтобы передать им все свои богатства! Ты отравил супругу Юрке-коназа и мою сестру! Говори же, нечестивый убийца!

– Это неправда, славный государь! – спокойно и безучастно ответил на хорошем татарском языке Михаил Ярославович. – Неужели ты не видишь мою покорность и скромность? За что упрекаешь меня в чрезмерной гордости? Я всегда привозил тебе «выход» в установленном числе, не позволял себе удерживать ни одной мортки из суммы дани, определенной твоими людьми! А проклятых немцев я никогда не видел и никогда с ними не связывался! Они – наши лютые враги и нечестивые злодеи! Особенно против нашей веры! И княгиню князя Юрия я не губил, это было несчастье…Я говорю тебе только правду…И также клянусь…

– Не клянись, коназ урус, – пробормотал озадаченный хан. – Это сейчас не требуется…Да, твое дело непростое! – он вздохнул. – Пока еще никто не высказал против тебя убедительных слов! Придется судить тебя заново. В следующий раз здесь будет и коназ Юрке!

– Следовало бы связать руки этого нечестного и наглого коназа! – громко сказал Кавгадый, лицо которого, покрытое потом и багровыми пятнами, выражало крайнюю степень гнева. – Чтобы сидел на суде не праведным вельможей, но скромным обидчиком!

– Пусть будет так! – кивнул головой хан Узбек.

Через неделю князя Михаила привели в ханский шатер связанного. Он опять стоял на коленях, но с заломанными за спиной руками, и слушал бесчисленные оскорбления и обвинения. Особенно усердствовал присутствовавший на суде на этот раз московский князь Юрий. Он так кричал, что заглушал все разговоры и шум, царившие в шатре.

– Ты погубил мою возлюбленную супругу! – вопил в исступлении Юрий Даниилович. – И оставил меня, несчастного, вдовцом! Мне теперь осталось только уйти в монахи! Ты все у меня отнял, загубил мою жизнь, окаянный злодей! Заступись за меня, великий и справедливый государь!

После этих слов хан Узбек, сидевший в скорбном молчании, снова, как и в прошлый раз, поднял руку. Воцарилась тишина. – Признавайся, коназ Мыхаыл! – грозно сказал он. – Нам не нужны твои оправдания!

– Нет моей вины, государь! – громко и решительно сказал, подняв голову и глядя прямо в глаза молодого хана, Михаил Ярославович. – Я слышу только бездоказательную клевету! А судьи здесь – только этот коварный Юрий и почтенный Кавгадый, его верный кунак! Эти люди не знают правды! Я не буду признаваться в том, чего не совершал!

– Есть ли у кого убедительные слова, а не пустой шум?! – вскричал рассерженный хан. – Разве мало сказано слов по этому делу?

– Есть еще, государь! – молвил, багровый от ярости, Юрий Московский. – Этот бессовестный и непутевый Михаил готовил против тебя, государь, союз с другими князьями!

– Неужели? – поднял брови Узбек-хан.

– Воистину так! – поклонился сидевший на корточках рядом с мурзой Кавгадыем князь Юрий. – Он приглашал к себе людей князя Ивана Смоленского и князя Романа Брянского, чтобы говорить о тебе непочтительные слова! А люди того Романа из Брянска, который мы называем в насмешку «Дебрянском», приезжали в Тверь и высказывали о тебе и твоем посланнике Кавгадые самые оскорбительные слова! От этого злобный Михаил наполнился яростью и нещадно разбил нас, безоружных посланцев, шедших со словами любви и мира!

– Это так, коназ Мыхаыл?! – вопросил, сверкая очами, разгневанный хан Узбек. – Говори же!

– В его словах, государь, одна бесстыдная ложь! – вскричал, возмущенный, князь Михаил. – Это полная клевета! Не было у меня никакого союза с теми князьями! Я никогда не говорил о тебе и твоих знатных людях непочтительных слов! Что касается человека из Брянска, так он приезжал ко мне в Тверь только по торговым делам и говорил только о своих товарах!

– Это правда, государь! – подтвердил, стоявший слева от походного ханского трона Субуди. – Я это проверил и не нашел ничего запретного…

Но Узбек-хан не стал слушать своего тайного советника. – Я приказываю тебе, Мыхаыл! – крикнул он зычно. – Сиди же теперь безвылазно в своей кибитке, если не хочешь признать справедливые обвинения! И пусть мои люди набьют тебе тяжелую кангу на голову и руки, чтобы научить тебя должной скромности! Эй, слуги мои верные! Хватайте же этого нечестивого уруса и выполняйте мой справедливый приказ! Но пока не торопитесь лишать жизни этого злодея! Пусть покорно следует за нами, а я еще подумаю!

Так началось настоящее мученичество Михаила Ярославовича.

Выведя несчастного князя из шатра, ханские рабы, осыпая его, оцепеневшего от ужаса, жестокими ударами в грудь, спину и лицо, наложили ему на шею тяжелую колоду. Затем они повели его, униженного и избитого, к походной кибитке.

Даже татарские стражники, стоявшие в ожидании у кибитки, увидев печальное зрелище, которое являл собой Михаил Тверской, посочувствовали.

– Не горюй, коназ Мыхаыл, – пробормотал старый стражник, мурза Халцагай. – Сейчас наш хан сильно разгневан! Но он милосерден и, разобравшись, простит тебя!

На другой день к княжеской кибитке подъехал Кавгадый. Увидев князя Михаила, сидевшего и спокойно читавшего псалтырь, он рассвирепел. – Так ты еще отдыхаешь, бесстыжий коназ! – крикнул он и повелел: – Немедленно замените стражу, мои верные слуги! И набейте ему канги на руки!

Тут же к нему подскакали другие конные татары. – Ведут семерых стражников от каждого из мурз! – услышал князь Михаил.

Правда, ему не сразу надели на руки колодки, а лишь только накладывали их на ночь, но князю эта пытка не мешала читать псалтырь: перед ним сидел мальчик-слуга и переворачивал страницы!

Так продолжалось двадцать четыре дня! По истечении этого срока Кавгадый вновь объявился перед кибиткой измученного князя и с помощью своих рабов опять потащил его на ханский суд.

На этот раз во дворце самого хана не было: он со своими любимцами отправился на охоту. Теперь никто не мешал ненавистникам бывшего великого князя. Они оскорбляли и унижали несчастного обвиняемого сколько могли, осыпая его грубой бранью и пощечинами. Князь же Юрий Даниилович, наслаждавшийся зрелищем, весело смеялся! Затем мучители, вдоволь натешившись, вновь с помощью рабов отправили избитого, оплеванного тверского князя в его кибитку.

Еще двадцать шесть дней продолжался «крестный путь» изможденного князя! Наконец, перейдя Терек, Орда остановилась на богатых травой пастбищах на берегу реки Севенц под городом Дедяковым близ дороги на Дербент. Здесь и решилась судьба Михаила Ярославовича.

Несмотря на попытки его людей помочь своему князю и даже обеспечить его побег, князь категорически отказался от этого и сказал: – Какая будет обо мне слава, если я убегу и оставлю в беде родного сына и верных людей? Этого не будет!

Наконец, 22 ноября, князю сообщили, что «государь велел придать его смерти», и несчастный узник, заключенный к тому времени в башню-вежу, попросил охранявших его татар допустить до него священников. Татары, уже знавшие о ханском решении, не противились.

К князю вошли его сын Константин, игумен одного из православных монастырей и два священника. Князь причастился, произнес слова молитвы и спокойно стал ожидать смерти. – Уходи, сынок, – сказал он князю Константину, – я не разрешаю тебе делить со мной смерть!

– Нет, батюшка, – заплакал князь Константин, – я не уйду! Я лучше умру, чем отдам тебя одного на растерзание злодеям!

– Ну, тогда слушай, сынок, – вновь заговорил князь Михаил. – Я хочу сказать тебе слова завещания о вотчине и твоей матушке. – И он подробно изложил свои мысли о том, как жить его детям и супруге после его смерти, как поделить земли княжества, чтобы не нарушать его посмертной воли.

После этого он стал обсуждать со священниками найденный им на одной из страниц священной книги псалом.

Вдруг в самый разгар беседы в башню вбежал мальчик-слуга. – Княже! – крикнул он. – К тебе идут татарский воевода Кавгадый и Юрий Московский со многими людьми!

– Я знаю, зачем они идут: за моей жизнью! – покачал головой князь и, собрав все свое мужество, сказал сыну: – Беги, Константин, со всеми моими людьми к царице! И скажи государыне, что идут меня убивать! И останьтесь там у царицы! Может вам удастся меня спасти! Беги же! Другого пути нет!

Князь Константин, поверив отцу, выбежал из вежи вместе со священниками и помчался изо всех ног исполнять отцовское повеление.

Но было уже поздно. Татары и московские ратники, возглавляемые Кавгадыем и князем Юрием, стремительно приближались к последнему убежищу Михаила Тверского.

– Пусть идут туда! – распорядился Кавгадый, дав знак своим и русским воинам слезать с лошадей и войти в башню. Сами же князь Юрий и Кавгадый спешились, отдав поводья коней слугам, и стали ждать у входа.

Оттуда доносились крики и вопли ворвавшихся татар. Князь Юрий приставил к стене ухо, но вскоре отодвинулся в сторону. – Там только шум и крики наших людей, – сказал он с возмущением, – но ни слова от Михаила! Вот какой гордый: не хочет нас порадовать своими воплями!

В это время из вежи выскочил московский воин, державший обеими руками что-то кроваво-красное.

– А, так это Ромэнэц, твой славный воин! – усмехнулся мурза Кавгадый. – Радуйся, Юрке: он тащит в руках сердце твоего недруга!

– Радуюсь! – буркнул, закусив губу, князь Юрий Даниилович. – Однако же не полностью: этот Михаил даже здесь не унизился, был тверд и терпелив! – Он замолчал и с интересом вперил свой взгляд в выходивших из башни остальных убийц князя Михаила. Они тащили за ноги окровавленный, изуродованный труп.

– Эй, воины! – вскричал, торжествуя, мурза Кавгадый. – Хватайте же всех людей этого непутевого покойника! А их имущество забирайте себе!

– А тело этого бесстыжего злодея, – добавил, оглядывая окровавленные останки своего врага, князь Юрий, – бросайте прямо здесь, для позора и заслуженного поругания!

 

ГЛАВА 11

ГОСТЬ КНЯЗЯ РОМАНА

Известие о гибели Михаила Тверского пришло в Брянск уже в новом, 1319 году: в марте в город приехал карачевский князь Василий Пантелеевич и обо всем рассказал.

Князь Василий держал свой удел крепкими руками. Несмотря на то, что у него были молодые дядьки – Тит и Адриан – жившие с матерью и своими боярами в Козельске, Василий Карачевский, получив еще девять лет назад ярлык на княжение в уделе, своих прав им уступать не собирался. И дело заключалось не только в том, что князю Василию было уже пятьдесят восемь лет или едва ли не вдвое больше, чем князьям Титу и Адриану, но еще и потому, что карачевский «стол» достался ему не столько по наследству, сколько от собственных усилий, в результате которых был убит татарами его отец Святослав-Пантелей. Василий Карачевский в то время был в дружбе и союзе с Василием Брянским, лютым врагом его отца, и немало способствовал трагическому отцовскому концу. Добывший такой дорогой ценой княжеский «стол» в Карачеве, князь Василий, несмотря на свою решительность и властность, все же иногда испытывал муки совести и часто, посещая церковь, молил Бога о прощении за совершенный им грех. Он даже приучил своих бояр называть его по отчеству «Пантелеевич», чтобы хоть как-то на время забывать первое, более часто употребительное, имя его отца.

Карачевские бояре довольно почтительно относились к своему князю. По мнению карачевцев, князь Василий Пантелеевич вступил в союз с Василием Храбрым и изменил отцу по воле карачевского боярства. Мало того, все считали, что именно благодаря нынешнему князю Василию, город Карачев уцелел от тогдашнего нашествия татар и оценивали своего князя, как защитника и благодетеля. Влиятельное карачевское боярство, чувствуя свою вину перед князем Василием Пантелеевичем, подчинившимся их решению, вопреки воле отца, что повлекло за собой гибель неразумного Святослава-Пантелея Мстиславовича, безоговорочно поддерживало своего князя.

Если бы не боярство, вряд ли князь Василий Карачевский смог бы удержать в своих руках весь удел в целостности: дядьки уже давно хотели отделиться от Карачева и править самостоятельно.

Сразу же после восшествия на карачевский «стол» Василия Пантелеевича, молодой князь Тит, подстрекаемый матерью Еленой Вершиловной и его боярами, прислал в Карачев своих людей, требуя себе «законного удела». Василий Карачевский тогда едва не взялся за оружие. – Без жалости раздавлю этих щенков! – грозился он.

Но бояре отговорили своего князя. – Зачем гневаться, княже? – сказали они. – Слова Тита – лишь жалкая просьба! – После чего боярские представители отправились в Козельск, где проживали молодые дядьки их князя, и без труда «замяли» дело. По совету своих бояр князь Василий Пантелеевич определил дядькам их уделы. Тит получил Козельск, а Адриан – Звенигород и Елец. Однако от этого существенных перемен в Карачевском княжестве не произошло. Тит с Адрианом, со своей матушкой и боярами, получая прежнее «кормление», продолжали «сидеть» в Козельске и лишь номинально считаться удельными князьями. Некоторая часть доходов от их земель уходила в Карачев к их сюзерену и племяннику князю Василию. И, тем не менее, козельское боярство не зря согласилось с волей своих карачевских друзей: в результате молодые князья были избавлены от ежегодных поездок в Орду, разорительных встреч с ордынским ханом и его вельможами. Кроме того, и дяди-князья, и все их люди были избавлены от военной службы князя Василия. – Мне не нужны те молодые козельцы, – рассуждал на боярском совете князь Василий Пантелеевич. – Пусть себе тихо живут…Но им нечего рассчитывать на верховную власть в уделе! Пока я жив, я не допущу дробления карачевской земли!

Молодые дядьки до поры до времени смирились с таким положением дел: ни воевать по чужой воле, ни ездить в Орду они не хотели!

– Нечего подставлять свои буйные головушки под острый татарский меч! – говорила им мать, Елена Вершиловна. – Пусть тогда сам Василий рискует жизнью!

Князь Василий Пантелеевич приехал в Брянск в хорошем настроении: все у него в уделе ладилось, с боярами он жил спокойно, пользовался их полной поддержкой и занимался лишь повседневными княжескими делами, включавшими в себя военные занятия, выезды на охоту, прогулки. Судебные и хозяйственные дела он редко вел сам, потому как давно распределил их между преданными боярами. Вот только одно беспокоило карачевского князя: у него не было, несмотря на солидный возраст, наследников. Князь Василий знал, что причиной такового положения дел была его жена: он имел немало любовниц, и все они рожали от него детей!

– Кому же я оставлю свой удел? – думал, порой, карачевский князь. – У меня же нет наследников!

– Отошли свою супругу в дальний монастырь, – советовали ему бояре, – и возьми себе по примеру деда новую, молодую красавицу!

– Это грех – бросать свою супругу! – возразил им князь Василий. – Такие дела – в руках самого Господа! Мне и без того хватит грехов! – И он продолжал жить со своей неудачливой, но привычной и верной женой.

В Брянске князя Василия встретили с распростертыми объятиями: колокольным звоном и хлебом-солью.

– Это хорошо, что ты приехал, брат, – говорил ему седовласый князь Роман Глебович, встречая гостя у ворот городской крепости. – Не надо забывать о Брянске! Мы ведь друзья? Разве не ты подал руку помощи моему племяннику Василию в лихие годы?

– Мы все – твои младшие братья! – молвил на это Василий Пантелеевич. – И Новосиль, и Таруса! Этого нельзя забывать! Мы должны быть заодно!

– Что тут говорить, брат? – буркнул, провожая гостя в свой терем, князь Роман. – Таруса уже давно от нас откололась и подалась к Москве! Новосиль затаился, и сюда никто не приезжает! Прежнего союза уже нет…Осталась только дружба с твоим Карачевом!

В первый же день приезда гостя ожидал богатый пир, а затем начались ежедневные поездки за город, в лес и луга: на охоту, лучную стрельбу и просто на прогулки.

Особенно понравилась князю Василию Карачевскому брянская баня.

Как-то утром карачевский гость почувствовал недомогание и посетовал князю Роману, что вот-де «в баньке бы нехудо попариться…»

Брянский князь, недолго думая, распорядился, чтобы его слуги подготовили воду и разогрели самое большое банное помещение. – И принесите туда напитков: меда, кваса и пенного пива, – приказал он, – да не забудьте сердечную отраду!

Князья Василий и Роман, оба седовласые, но все еще крепкие, раздетые в предбаннике слугами, вошли в парную, хорошо освещаемую большими восковыми свечами, закрепленными на бревенчатых стенах и укрытыми в особых подсвечниках византийской работы так, что вода и пар не могли их загасить.

– А где же слуги, брат? – спросил Василий Пантелеевич, видя, что парное помещение безлюдно. – Неужели ты паришься сам, без сторонней помощи?

– Нет, Василий! – усмехнулся князь Роман. – Наши слуги раздеваются! И только после нас…Так уж издавна повелось…

– Дивно, брат – покачал головой карачевский князь. – Чтобы слуги раздевались после своего господина…, – он не успел договорить и остолбенел: в парную входили одна за другой прекрасные нагие девушки! Их было шестеро.

Девушки без всякого смущения поклонились князьям и спокойно занялись делом: одни побежали к печи и стали извлекать из нее ухватами большие горшки с раскаленными камнями, другие набирали горячую воду в деревянные ведра, третьи готовили к предстоявшей мойке дорогое греческое мыло, разлитое по длинным глиняным бутылям, и смешивали его в нужном соотношении с водой…Словом, все были заняты.

Парная состояла из двух комнат. В первой, самой жаркой, князья парились. Девушки поливали их горячей водой, смывая грязь и пот. Затем мужчины заходили во вторую половину, где девушки окатывали их с ног до головы ледяной водой, после чего намыливали их тела и вновь отправляли париться в жаркое, плотно закрываемое дверью помещение. Но при втором выходе из парной князей облили уже не ледяной, а теплой водой. При этом нагие девушки растирали и массировали тела князей так, что к самому концу своего мытья они чувствовали себя помолодевшими.

– Хороши девицы! – думал вслух князь Василий, чувствуя, как весь он напрягается от желания. – Было бы неплохо, брат мой, познать одну из них прямо тут, в баньке!

– В чем же дело? – усмехнулся князь Роман. – Какая из них тебе приглянулась?

– Да вон та, зеленоглазая, с небольшими титьками! – показал пальцем на девушку Василий Пантелеевич. – Разве это возможно?

– Так бери же ее, брат! – весело сказал князь Роман. – Это – моя дивная Ласка! Ты не глуп, Василий! Она настоящая красавица! А я немного побалуюсь с Голубой! – И князь, обхватив обеими руками высокую светловолосую красавицу, повалил ее прямо на ближайшую лавку.

– Ну, тогда и я! – вскричал князь Василий и, схватив длинноногую рыжеволосую Ласку, потащил ее, весело смеявшуюся, в дальний угол.

Вечером, сидя в княжеской трапезной на одной скамье рядом с князем Дмитрием, сыном Романа Глебовича, Василий Карачевский не успевал расхваливать княжескую баню. – Какая хорошая банька! – восклицал он и по-татарски прицокивал языком. – Неужели ты, брат, каждый раз так паришься?

– Это еще ничего! – усмехнулся князь Роман, сидевший в своем большом кресле. – Вот если бы ты пошел в баньку с моим сыном Дмитрием, то ты бы увидел еще больше красавиц! Мой сын очень горяч до красивых женок! Он – настоящий воин: крепок в рати и ненасытен с женками! У него не шесть банных прелестниц, а целая дюжина! Он их всех покрывает без труда! Мой Дмитрий хорош и лицом и делами!

– С дюжину?! – воскликнул в восторге карачевский князь. – Вот это – молодец! Вот это – истинный воин!

Сидевшие по обеим скамьям карачевские и брянские бояре с улыбками переглядывались.

– Господи, спаси! – перекрестились владыка Арсений и трое других священников.

После трапезы князь Роман, отпустив бояр и оставив за столом лишь карачевского гостя, сына Дмитрия и владыку Арсения, завел длинный разговор о недавних событиях на Руси и в Орде.

Беседовавшие вновь обсудили ужасную смерть князя Михаила Тверского и суд ордынского хана. – Какая несправедливая казнь! – молвил князь Роман. – Мы ведь знаем истинные причины смерти царевны!

– Да вся Русь это знает! – кивнул головой епископ Арсений. – Тот несчастный Михаил взял в плен уже больную царевну! Вот она и умерла от жара!

– Это все – Юрий Московский, – задумчиво пробормотал князь Дмитрий. – Разве это не его происки?

– Это так, Дмитрий, – кивнул головой Василий Карачевский. – Но и сам Михаил совершил ошибку! Зачем он залез в шатер Юрия и пленил его супругу? Пусть бы сами татары отвечали за нее! А как он поступил на поле битвы? Москвичей побил, а татар не тронул! Известно, что тот Кавгадый был главным его обвинителем! Лучше бы убил его в том сражении: меньше было бы лживых свидетелей у того мерзкого Юрия! Что касается этого Юрия…, – карачевский князь надул губы. – Мне не хотелось тревожить тебя этим сообщением…Этот Юрий не раз присылал ко мне своих людей и даже сам приходил в мою юрту в татарском стане. Уговаривал меня на союз со своей Москвой! И не раз упоминал моего покойного батюшку, как своего любезного друга…

– Ну, и что же ты? – насторожился князь Роман. – Неужели согласился?

– Нет, брат! – решительно сказал князь Василий. – Я послал подальше и этого Юрия, и его вздорных людей! Я сказал, что готов жить с ним в мире и дружбе, но союз между нами возможен только, если к нему присоединится брянский князь, мой давний друг и советчик! Юрий так рассердился, услышав мои слова, что покраснел, словно вареный рак, и сразу же ушел в свою юрту!

– Ишь, хитрец! – покачал головой князь Дмитрий. – Захотел вовлечь в свои козни и Карачев! Тогда погубил твоего неразумного батюшку, прости меня, брат! А теперь и за тебя взялся!

– Это так, – грустно сказал князь Василий.

– Ты долго был в Орде, сын мой, – промолвил, вздохнув, епископ Арсений, – и был свидетелем многих жестоких событий! Неужели этот Юрий имеет сейчас большое влияние на царя?

– Пока имеет, – ответил, качая головой, князь Василий, – и даже получил грамотку от царя на великое суздальское княжение! Его влияние зависит от положения его лучшего друга Кавгадыя! Будет в силе Кавгадый, значит, будет торжествовать и Юрий…Хотя зимой в Сарае ходили слухи, что этот Кавгадый сильно пошатнулся…

– Как же это произошло? – удивился князь Дмитрий Романович.

– Это только слухи, – пробормотал карачевский князь. – Говорили, что какие-то разбойники ограбили караван чужеземных купцов неподалеку от Сарая и перебили всех людей…Известно, что царь Узбек защищает торговых людей: купцы приносят в казну большие доходы! А тут, надо же! Грабеж – и у самой столицы! Стыд и позор! Ну, это…пока только слухи…Я не верю в возможность такого безобразия…

Говори же, говори! – прокричал, побелев, как смерть, князь Дмитрий. – А почему это невыгодно Кавгадыю?

Князь Роман в недоумении переглянулся с епископом Арсением.

– Зачем тебе эти слухи? – пожал плечами Василий Пантелеевич. – Впрочем, скажу все, что слышал. Если эта бессмыслица подтвердится, тогда Кавгадыю несдобровать, потому, что он отвечает за безопасность сарайской дороги!

– Ну, если так, – вздохнул, успокаиваясь, князь Дмитрий.

– И еще ходил слух, что старший сын этого злобного Кавгадыя…, – усмехнулся князь Василий. – Но это совсем недостоверно…Однако говорят, что якобы этот сынок Кавгадыя со своей ватагой молодых бездельников ограбил несчастных купцов и завладел их богатствами. Ну, а царь Узбек распорядился провести тщательное расследование и установить истину. Однако ни знатные ордынские люди, ни государевы советники совсем не верят в виновность сарайских юношей!

 

ГЛАВА 12

ТЯГОТЫ КНЯЗЯ ЮРИЯ

Князь Юрий Московский, недавно вернувшийся из Орды, сидел в своей теремной палате в большом кресле и размышлял.

Несмотря на расправу в Орде над его извечным соперником Михаилом, получение ханского ярлыка на великое княжение, душа московского князя болела. – Этот злосчастный Михаил, поди, угодит в святые, – думал он в раздражении, – а меня запишут в злодеи! Надо поговорить с церковными людьми и выдать им всю правду! Я взял на себя этот крест не ради власти, славы или корысти, но ради покоя на святой Руси! Впрочем, – Юрий Даниилович нахмурил брови, – а почему я горюю? Победителей не судят! Разве мне не кланялись тверские бояре и гордый сын покойного Михаила Александр! – Он вспомнил, как венчался на великое княжение во Владимире, как торжественно и пышно проходила эта церемония. С гордостью и радостью смотрел на него, увенчанного великокняжеской шапкой, брат Иван Даниилович. С робким изумлением на лицах стояли рядом другие его братья – Борис и Афанасий. Князь Борис с трудом добрался до Владимира: после тверского плена он тяжело болел и едва выстоял на венчании старшего брата.

На богатом пиру, последовавшем после венчального ритуала, новый великий суздальский и владимирский князь услышал немало лестных по своему адресу слов не только от князей и бояр суздальской земли, но даже от тверского князя Константина, третьего по счету сына убитого в Орде князя Михаила Ярославовича.

Князь Константин Михайлович чудом спасся во время жестокой ордынской резни. Сам Кавгадый разыскивал его, желая лишить жизни. Однако молодому тверскому князю повезло. Следуя совету своего отца Михаила, который отослал его к первой жене хана Узбека, он пытался упросить влиятельную женщину спасти его отца. Последняя, помня свое обещание, данное князю Михаилу при встрече, приказала своим людям отправиться к Кавгадыю и уговорить его не убивать обреченного тверского князя. Но люди ханши прибыли к месту заточения несчастного князя слишком поздно. К тому времени Михаил Ярославович был уже убит, а татары, вкупе с московскими людьми, избивали тверских бояр и грабили их имущество. Узнав, что князь Константин нашел себе убежище у любимой жены хана, Кавгадый отправился с жалобой к самому хану Узбеку. – Надо перебить этого Костэнэ и его людей! – уговаривал он ордынского повелителя. Но Узбек-хан оказался не таким податливым, как того хотел влиятельный татарский вельможа. К тому же до «повелителя правоверных» дошли вести об ограблении купеческого каравана, шедшего в столицу его ханства, да еще на подступе к Сараю. Молодой хан также услышал от прибывших из Сарая мурз, что в деле ограбления иноземных купцов замешан сын Кавгадыя – Сатай. Более того, сарайские люди утверждали, что Сатай стоял во главе ватаги разбойников! Мрачным сидел хан Узбек, окруженный муллами и мурзами, в своем походном кресле и с раздражением слушал прибежавшего Кавгадыя. – Неужели тебе мало смерти этого жалкого Мыхаыла?! – вопросил он, наконец, после продолжительного размышления. – Ты захотел убить даже его невинного сына? Похоже, что ты, Кавгадый, не мусульманин, а бесстыжий язычник! Когда ты в последний раз посещал мечеть?

– Совсем недавно, – заколебался огорошенный Кавгадый. Однако уверенный в своих силах и влиянии на хана, успокоился и, взяв себя в руки, добавил: – Я не часто хожу в мечеть, но молюсь Аллаху каждый день!

– Каждый день! – усмехнулся хан Узбек. – Это неправильно! Надо молиться Богу по восемь раз в день и даже чаще! И ходить в святую мечеть! Разве не так, святой имам?

– Воистину так, государь! – вскричал имам Ахмат, пытаясь отвлечь своего хана от ссоры с влиятельным мурзой. – Но Кавгадый был очень занят тем запутанным делом. Он даже на время позабыл свой долг истинного мусульманина…

– Это очень плохо, – успокоился хан Узбек. – Ладно, Кавгадый, тогда иди к своим людям и больше не вороши это дело! Хватит одной смерти! Я не буду сердить свою супругу и отдавать тебе на расправу людей Мыхаыла!

И действительно, князь Константин уцелел только благодаря случаю.

Однако как только он со своими боярами покинул шатер красавицы-жены хана, ханские люди задержали его и отвели под конвоем в стан московского князя Юрия. – Мы отдает тебе, Юрке, – сказал старший конвоя, мурза Асадай, представ перед Юрием Данииловичем, – этих пленников: Костэнэ и его бестолковых слуг. Веди их в свою Мосикэ!

С этим и отпустили Юрия Московского назад на Русь на великокняжеское венчание. Из татар во Владимир отправился зачитывать ханский ярлык мурза Ахмыл. Неизменный же спутник и покровитель московского князя Кавгадый остался в Орде.

– Великий хан меня не отпускает, – грустно сказал он князю Юрию на прощание. – Я сейчас очень нужен государю: тут расследуется серьезное дело!

– Видимо, действительно серьезное, – подумал, прощаясь с Кавгадыем, Юрий Московский. – Только бы не пострадал этот славный мурза! Тогда и мне не поздоровится!

Тверской князь Константин ехал во Владимир морально убитым: смерть отца потрясла его. – Если бы я не убежал к царице, то спас бы душу, а не жалкую жизнь, – думал он, сидя на телеге среди прочих пленников князя Юрия во время дальней езды. – Лучше бы татары убили меня тогда…Зачем мне эта жизнь? Что хорошего ждет меня в Юрьевом плену? Лучше бы разделил с отцом его судьбу! – И он, не стесняясь своих людей, горестно плакал в телеге, закрыв лицо обеими руками и раскачиваясь.

Но князь Юрий Даниилович вовсе не собирался убивать несчастного молодого князя Константина. – Пусть себе живет! – рассудил он. – Этот Константин мне теперь не враг, да и правитель из него никудышный! Татары так его поломали, что он теперь не князь, а безвольная тряпка…Я помню другого князя с таким именем – Константина Рязанского? Стоило ли его лишать жизни? Потом было столько вони по всей Руси! Да еще нажил себе лютых врагов из его сыновей и внуков! Нельзя повторять той ошибки…Даже следует приласкать этого напуганного Константина…Пусть он не первый сын убитого Михаила, а третий, но кто знает промыслы Господа: вдруг он со временем станет великим тверским князем…А если его женить? У меня ведь есть дочь на выданье – Сонечка! Пусть идет за этого дурня! Он приятен лицом и, я думаю, наделен достаточной мужской силой. А что еще моей дочери нужно: был бы дрын, а там – все образуется! – И новый великий суздальский князь начал постепенно, потихоньку, обхаживать своего тверского пленника. Сначала его освободили от конвоя, вернули ему боевого коня, сняли с его бояр оковы, а затем, по прибытии во Владимир, и вовсе «обласкали»: князь Константин теперь сидел за одним столом с Юрием Данииловичем, пил с ним вина и меды из одной братины и, совершенно успокоившись, славословил на венчальном пиру еще больше, нежели собственные бояре нового великого суздальского князя.

– Это Константин или хитер или глуп до бесстыдства? – размышлял про себя князь Юрий, сидевший в полном уединении. – Не успели похоронить его батюшку, а он уже забыл о своем горе…

Московские люди привезли тело несчастного князя Михаила Ярославовича в Москву еще раньше, чем сам князь вернулся туда, и захоронили в Спасском монастыре.

Но как только князь Юрий принял великокняжеский венец, к нему во Владимир прибыли посланники вдовы Михаила Тверского княгини Анны – ее второй по счету сын Александр с боярами.

Юрий Даниилович не без злорадства вспоминал, как униженно просили тверичи об отдаче им тела убитого князя для перезахоронения в Твери. – Я ничего не имею против вашей просьбы, – сказал тогда, сидя с величественным видом перед униженными, плакавшими навзрыд тверскими боярами, князь Юрий. – Но разве вы не знаете, что это сам несчастный Михаил виноват в своей смерти? Зачем он злил царя и его людей? И вызвал на свою голову жестокую кару! Сам подставил свою голову под татарские мечи! – И, поговорив еще немного о своей доброте, великодушии и даже…о любви к покойному князю, он, после совещания с братьями и своими боярами, разрешил извлечь тело князя Михаила Тверского из монастырского склепа в Москве и отвезти домой. Как потом рассказывали, тело Михаила Ярославовича везли на санях с «огромным почетом» до Волги в сопровождении высоких священников и его первых бояр. На берегу великой реки их ждали сыновья покойного – Дмитрий, Александр, еще ранее вернувшийся в Тверь, Василий, княгиня-вдова Анна, тверской епископ Варсунофий, все священники со свечами, кадилами, множество народа. Раку с телом убиенного встретили у церкви Михаила Архангела, стоявшей у самой Волги, и с воплями, стенаниями отпевали всем миром…

При этом только не было князя Константина: увезенный в Москву, он проживал на правах не столько пленника, сколько гостя.

– Может прямо сейчас объявить ему мою волю, – думал в своем уединении князь Юрий, – и предложить Софьюшку ему в супруги? А если откажется и захочет проявить свой тверской нрав? С дочерью я договорился: жених ей по душе…Хорош лицом и статью, пока еще тих и покорен. Ну, уж ладно, – решил, наконец, он, – пусть подойдет время! Тверичи успокоятся от своих горестей и обид, а там и решим! – И он привстал, хлопнув в ладоши: – Эй, Буян! – Молодой слуга стремительно вбежал в светлицу. – Беги, Буян, к моим боярам и зови их на совет!

Когда московские бояре расселись по своим скамьям, князь Юрий, по установившейся традиции, обсудил с ними хозяйственные дела, расходы и доходы казны, а также возможные новые выгоды от владения титулом великого суздальского князя.

– Новгород должен теперь платить нам великокняжеское серебро, – сказал, выслушав бояр, Юрий Московский. – Разве не так, мои добрые люди?

– Так, наш господин, – пробурчали бояре.

– А не взбунтуются? – прищурил глаза князь Юрий. – Не получится так, как с покойным Михаилом? Зачем нам ссоры с Новгородом?

– Не взбунтуются! – усмехнулся князь Иван Даниилович. – Только надо за ними приглядывать и оказывать им, по мере надобности, военную помощь!

– Убавь малость от их платежа, – сказал, качая окладистой седоватой бородой, боярин Федор Бяконт. – На рубль какой или мортку! Да объяви это как великое благодеяние!

– Правильно! – кивнул головой Юрий Даниилович. – Это ценный совет! Тогда убавим новгородскую дань рублей…на десять…И пошлем туда моего верного брата Афанасия…Пусть присматривает за новгородцами и ходит на их врагов с новгородским ополчением. Не будем раздражать новгородцев и нарушать договор славного Ярослава…Если им нужен боевой князь, так пусть его получат! Согласны?

– Согласны! – пробурчали бояре.

– Куда мне деваться? – с горечью пробормотал князь Афанасий. – Если надо, значит, надо!

– Пусть же так и будет! – весело сказал князь Юрий. – А теперь поговорим о Рязани.

– Что я скажу, великий князь? – молвил, кашлянув, боярин Протасий Федорович. – Там поднял голову пронский князь Иван Ярославич! И настроил против нас свою Рязань! Нет покоя нашим московским границам от такого соседа! Он спит и видит, как отхватить себе нашу Коломну!

– Какие же злобные эти рязанские князья! – возмутился московский князь. – Нет нам жизни от этих лихоимцев! Вот мы порешили князя Константина, царствие ему небесное, – он перекрестился, – потом скончались его сыновья, Василий и Ярослав, но лучше не стало! Мы так радовались этому Ивану, ожидая от него дружбы! А он просидел в тишине больше десятка лет и вдруг зашевелился…Что ж! Тогда пошлем на него большое войско! Пусть узнает московскую силу!

– Значит, надо готовить полки на Рязань? – спросил седовласый боярин Федор Бяконт.

– Все согласны с этим? – бросил Юрий Даниилович.

– Все! – единодушно ответили окружавшие его бояре.

– Может, я сам поведу войско на Переславль-Рязанский? – громко спросил, вставая, князь Иван Даниилович.

В это время в думную светлицу вбежал, махая руками, слуга князя Юрия.

– Великий князь! – закричал он. – К тебе пришли срочные посланцы!

– Какие еще срочные посланцы, Буян?! – рассердился князь Юрий. – Чего ты кричишь и вносишь сюда сумятицу? Неужели что произошло?

– Беда, великий князь! – пролепетал напуганный княжеским гневом слуга. – Один посланец – из Владимира, а другой – из Орды, настоящий татарин!

– Тогда зови их сюда, Буян, – кивнул головой встревоженный князь.

Действительно, перед московским князем и собранием знати предстали два посланника. Один – владимирский боярин Окула Смагович, другой – молодой татарин, богато одетый, как вельможа. Оба разом поклонились, по-русски, поясно.

– Здравствуйте и вы, добрые люди! – сказал, напряженно вглядываясь в лица гостей, князь Юрий. – Что там у тебя случилось, Окула?

– У меня нет слов, мой господин! – пробормотал седовласый, багровый как кумач, боярин. – Скажу, как могу, великий князь…Только что скончался твой несчастный и праведный брат Борис! Из-за нажитой в тверском плену болезни!

– Видите! – Юрий Даниилович поднял вверх кулак. – Это все из-за козней покойного Михаила! Пусть не сразу, но потом он угробил моего верного брата Бориса! И хватает им совести говорить о своих обидах! Ох, бедный мой брат Борис, зачем ты покинул нас, несчастных?! – И он заплакал, вытирая кулаком обильно текущие слезы.

– Теперь уже нечего скорбить! – буркнул вдруг князь Иван Даниилович. – На это еще будет время! Надо сначала решить свои мирские дела, а там уже плакать по дорогому покойнику!

– Кто ты, славный воин? – спросил по-татарски неожиданно успокоившийся и пришедший в себя князь Юрий, глядя на другого посланника. – Почему я тебя не знаю?

– Я – сын славного мурзы Ордахудая, Тайбу! – сказал, так и стоя в своей рысьей треугольной шапке татарин. Даже кланяясь, он придерживал этот замысловатый головной убор. – Я послан к тебе, Юрке-коназ, по такому делу…Твой кунак Кавгадый попал в большую беду! Нужно серебро! Иначе башка славного Кавгадыя упадет на сырую землю!

– Что там случилось?! – вскричал напуганный Юрий Даниилович. – Неужели его оклеветали?!

– Нет, славный коназ! – поморщился молодой татарин. – Эта беда приключилась по вине его сына. Этот Сатай со своими друзьями ограбили купеческий караван! Наш великий хан был тогда в бескрайней степи. Мы хотели развлечься по совету этого Сатая…Ну, вот и перебили тех богатых чужеземных купцов темной ночью! А богатства поделили…

– Но самого Кавгадыя там ведь не было? – вздохнул с облегчением князь Юрий. – Почему же государь на него рассердился?

– Батюшка всегда отвечает за сына! Своей башкой! – грустно промолвил татарин Тайбу. – А сын его отделается только палками и позором! Так ты дашь мне серебра для своего кунака?

– Дам! – кивнул головой московский князь. – Я никогда не жалел серебра для своих дорогих друзей! Тогда получишь, сколько надо! Я прикажу своему денежнику…Тут потребуется не один рубль! Голова Кавгадыя стоит выкупа целого удела!

Московские бояре недовольно забурчали.

– А теперь расскажи мне все подробней, – продолжил князь, глядя в темно-карие глаза молодого татарина, безбородое лицо которого с небольшими усиками внушало ему симпатию.

– А что еще говорить? – усмехнулся Тайбу. – Мы разграбили караван и перебили всех купцов. Я сам побывал в том набеге. Но меня простили, как самого молодого и глупого! А старшим вломили палок…Хан не стал наказывать и нашего кунака, молодого коназа-уруса, который ходил с нами в набег! Он нам не поверил и объявил наши слова клеветой!

– Кто же из русских князей причастен к этому разбою?! – вскричал, негодуя, князь Юрий.

– Это был Дэмитрэ, сынок Ромэнэ, коназа из Брэнэ-бузурга! – ответил молодой татарин.

– Дмитрий Романыч?! – вскрикнул, торжествуя, московский князь. – Неужели брянский князь?

– Да, так, – кивнул головой татарин.

– Ну, что ж, – усмехнулся Юрий Даниилович. – Даже в бочке мерзкого дегтя есть капля меда! Надо использовать эти сведения с наибольшей выгодой! Ну, уж держись, бесстыжий Дмитрий Романыч! Не забуду и твоего гордого батюшку! Пусть государь и не поверил вам, молодым людям, но, я думаю, мое серебро изменит дело!

 

ГЛАВА 13

ОРДЫНСКИЕ ТРЕВОГИ

Князь Роман очень неохотно ехал вместе с сыном Дмитрием в Орду этой весной 1320 года: сын рассказал ему о своих «приключениях» с татарскими друзьями в год гибели Михаила Тверского, и он боялся за него.

Приезжавшие в город иноземные купцы, с которыми беседовал старый брянский князь, рассказывая о событиях в Орде, не преминули сообщить и об опале Кавгадыя. И не просто об опале, а даже о заключении некогда влиятельного ханского вельможи в темницу. – Плохо дело Кавгадыя! – говорили они. – Уж если он попал в сырую темницу, то его ждет бесславный конец! Нет возврата в честную жизнь из такого позора!

Дмитрий Романович, слушая купцов, страшно переживал.

– А как же Сатай, старший сын Кавгадыя? – спросил он купцов. – Неужели и его постигла отцовская судьба?

Но купцы ничего не знали ни о Сатае, ни о его «судьбе».

Князь Роман Глебович, собираясь в Орду, пытался отговорить сына от поездки.

– Татарский царь, видимо, ничего о тебе не знает, – твердил старый князь сыну, – и нет никакой необходимости ехать тебе в Сарай! А если государь обо всем проведает, тогда ты отправишься на верную смерть! В этом случае наш славный Мирко пойдет к своему вельможному знакомцу и уговорит его помочь тебе. А тот объяснит молодому царю, что ты не грабил тех несчастных купцов и не упивался их богатствами!

– Так уж не упивался! – подумал князь Дмитрий. – Разве я не брал дорогое ожерелье? – Его жена княгиня Ксения была просто счастлива, когда он привез ей из Орды драгоценный подарок и каждый день носила сверкавшее ослепительными искрами украшение, любуясь его отражением в серебряном византийском зеркале, также подаренном ее супругу Сатаем. Сразу же забылись ее былые обиды и супружеские измены молодого князя. – Мой Дмитрий очень любит женок, – рассудила княгиня, – но ни одной из них не пожаловал такого сокровища!

Молодая княгиня успокоилась. – Пусть себе щупает разных девок, – решила она, – зато я избавлена от грехов и хлопот! Не будет новых горестей! Ведь так тяжело терять малых детей! – Княгиня глянула на свою пятилетнюю белокурую дочь Елену, игравшую с большим пушистым игрушечным медведем, которого смастерил княжеский плотник Пучко, славный мастер, умевший делать едва ли не все, и смахнула набежавшую слезу. За годы супружеской жизни она уже потеряла троих детей, умерших в самом младенчестве и болезненно переживала каждую смерть. Молодой князь Дмитрий тоже страдал от этого и, возможно, потому избегал, порой, близости со своей супругой. Когда родилась красивая девочка, окрещенная Еленой, все боялись, что и ее постигнет судьба несчастных младенцев. Но, к всеобщей радости, девочка оказалось достаточно крепкой и вот теперь, радуя мать, весело лепетала.

Князь Дмитрий ежедневно встречался со своей женой на утренней трапезе. Но в остальное время она его почти не видела: молодой князь занимался повседневными делами, часто пребывал вместе с отцом на княжеских судах и советах, где восседал по правую руку от отца в таком же большом княжеском кресле, выслушивая тяжущихся или высказывания бояр. Старый князь Роман готовил своего сына на брянский «стол», и тот, фактически, был соправителем отца, порой, даже замещая его при необходимости.

Вот и теперь князь Роман хотел оставить вместо себя в городе не воеводу, но сына.

Молодая княгиня, узнав о готовившейся поездке князей в Орду, тоже очень не хотела, чтобы ее супруг уезжал. – Зачем вы едете вдвоем? – возмущалась она за утренней трапезой. – Ведь твой батюшка отвечает за удел, а не ты! Неужели это так необходимо?

– Мой батюшка стар, – отвечал тогда князь Дмитрий, глядя на сверкавшее разноцветными камнями ожерелье. – Неизвестно, как он один доберется до Орды! Мне стыдно отставлять престарелого отца без помощи! А дружина и слуги – это не сын! Однако ты бы спрятала, Аксиньюшка, эту красивую вещицу! – он указал рукой на ожерелье. – И одевала бы ее в праздничные дни! Не дай Бог, увидит это богатство какой-нибудь недобрый глаз и навлечет на нас тяжкую беду! Вот вернусь домой из далекой Орды, тогда и носи этот подарок без опасности!

Княгиня перекрестилась и, наклонив голову, стала снимать с себя ожерелье.

– Хорошо, что это не видел батюшка! – подумал, успокоившись, князь Дмитрий. – Он бы тогда ни за что не взял меня с собой!

Князю-отцу он же ответил достаточно спокойно и убедительно. – Я не привык прятать свою голову от опасностей, – молвил он. – Если будет нужно, я сам расскажу царю всю правду о том разбойном деле! Государь скорей поверит мне, очевидцу, чем тебе! Кроме того, он может подумать, что я скрываюсь от его гнева за брянскими стенами!

Старому князю нечего было возразить на это, и вот они поехали к татарам.

Середина мая была хорошим временем для поездки. Уже не было холодно, как ранней весной, да и жара не одолевала. Дорога была опасной, полной неожиданностей, поэтому тяжелые железные кольчуги и броня не снимались до самого Сарая. Ехали по привычной для них дороге – сначала на юго-запад, в сторону Чернигова, а затем уже поворачивали на юг. Две сотни отборных княжеских дружинников охраняли князя и обоз, в котором везли серебро и меха – ордынскую дань и подарки хану, его женам и приближенным.

Двигались не спеша и только днем. Ночью отдыхали, выставив охранение и, хорошо выспавшись на устланных мягким войлоком телегах, отправлялись поутру дальше. Строгая дисциплина была обязательна для воинов и неукоснительно соблюдалась. Малейшая утрата бдительности грозила гибелью каравана и его разграблением. Летучие татарские отряды не один раз появлялись перед брянскими воинами, но, видя их хорошую выправку и готовность в любой миг дать отпор, малочисленные степные хищники даже не пытались их дразнить, выпуская наугад стрелы, а лишь прицокивали языками и, что-нибудь прокричав, также внезапно исчезали, как появлялись.

Так обоз брянского князя Романа Глебовича достиг к концу мая ордынской столицы Сарая. Правда, непосредственно перед городом брянцев остановил большой конный отряд ордынцев. Однако их мурза, узнав русского князя и услышав из его уст о цели поездки, не препятствовал им свободно въехать в город.

Князь Роман снова поселился в привычной для него большой гостевой юрте, в которой он ежегодно останавливался, а с ним рядом – его сын. В другой большой юрте, примыкавшей к княжеской, расположились брянские дружинники. Боярин Мирко Стойкович с сыном Борилом поселились в передней комнатке молодого князя Дмитрия.

Как только все устроились, князь Роман послал боярина Мирко с подарками к всесильному ханскому вельможе Субуди. – Я возьму с собой сына, княже, – сказал, собираясь в недальний путь, брянский боярин. – Надо познакомить моего Борила со знатными ордынскими людьми. Мой сын уже не младенец. Пора ему помогать своему батюшке! – И он с гордостью посмотрел на тридцатичетырехлетнего красавца-сына, русоголового, с большущей окладистой бородой.

До самого вечера ждал князь Роман возвращения боярина, а сам, тем временем, принимал гостей.

В этот день у него побывали знатные татары – мурзы Ахмыл и Халцагай. Последние, прослышав о приезде брянского князя и зная о его щедрости, не дали ему отдохнуть с дороги и часа, нагрянув вскоре после ухода боярина Мирко. Бесцеремонно отстранив руками княжеских дружинников, охранявших юрту своего князя, они вошли в покой как раз в тот момент, когда князь задремал.

– Салям тебе, коназ Ромэнэ! – выкрикнули они. – Вот ты снова в нашем славном Сарае!

– Салям и вам, почтенный мурза Ахмыл и славный мурза Халцагай! – ответил, поднимаясь со своего ложа, князь Роман, одетый в богатый татарский, зеленого цвета, халат, расшитый павлинами. Он встал, подошел сначала к старшему – мурзе Ахмылу – и обнял его, а затем проделал то же самое и с его младшим спутником.

– Мы рады тебя видеть! – весело сказал, щуря свои и без того узенькие глаза, мурза Ахмыл. – Мы так скучали по тебе, брат!

– Также и я, мои славные гости, – кивнул головой князь Роман. – Садитесь! – Он указал рукой на большой мягкий диван и хлопнул в ладоши. В покой вбежал княжеский слуга. – А ты, Бенко, – распорядился князь, – беги к почтенному Джаруду. Пусть тащит сюда плов, доброго барашка и лучший кумыс, словом, он сам знает, что нужно для добрых гостей. На вот тебе, – князь вытащил из-за пазухи мешочек и достал из него слиток серебра, напоминавшего по форме небольшую грушу. – Отдашь этому Джаруду…

– Слушаюсь, княже! – крикнул слуга.

– И позови моего сына Дмитрия. Пусть поближе познакомится со знатными людьми! Беги же, Бенко.

– Мы слышали о твоем сыне, Ромэнэ, – усмехнулся красивый, черноусый, с небольшой, довольно густой бородкой, мурза Халцагай. – От наших сыновей! Твой Дэмитрэ – настоящий храбрец и верный кунак! Он не раз ходил в набеги с нашими сыновьями!

– Салям, славные мурзы! – громко сказал вошедший в отцовскую юрту князь Дмитрий, прижимая к груди руки и низко, поясно, кланяясь отцовским гостям.

– Салям, Дэмитрэ! – пробурчали мурзы, весело переглядываясь. – Садись рядом с нами! Вместе попируем и перекинемся добрыми словами! – И они, уютно расположившись напротив князя Романа, завели неторопливый разговор. Довольно скоро прибежали из ближайшей чайханы услужливые татары вместе с самим хозяином Джарудом. Они притащили с собой небольшой, но достаточно вместительный стол и быстро накрыли его всевозможными яствами. Не забыли они и кумыс, а княжеский слуга Бенко, откупорив большую бочку с греческим вином, привезенную из Брянска, отлив из нее целый кувшин, поставил его среди татарской снеди.

– Я оставил в твоем дворе людей, Ромэнэ! – поклонился почтенный Джаруд, завершив свое дело. – Когда тебе понадобится что-нибудь еще, ты только кликни – и мы доставим сюда любое блюдо! – И он, низко кланяясь, не поворачиваясь к знатным людям задом, вышел из юрты.

– Ну, тогда – за приезд, дорогие гости! – провозгласил князь Роман, поднимая большую серебряную чашу, в которую он сам только что налил густого греческого вина. Отпив из сосуда изрядную долю, брянский князь протянул его мурзе Ахмылу. Тот тоже отпил, но поморщился и протянул чашу мурзе Халцагаю. Последний же, попробовав напиток, передал чашу самому молодому – князю Дмитрию.

Они пировали целый день, отмечая приезд русского князя, много говорили друг другу самых лестных слов, но пока татары не захмелели, они не сказали ничего существенного. Наконец, почувствовав себя «в ударе», первым проговорился мурза Халцагай. Он особенно много выпил крепкого вина и только одну чашу кумыса. – Я так люблю твоего сына, Ромэнэ! – весело сказал он. – За его славные подвиги и щедрую душу! Мы знаем о том набеге на купеческий караван, в котором он участвовал! Это было смелое и опасное дело! Те купцы шли из Персии и были знакомцами самого ильхана! Но наши дети их не испугались!

– Лучше помолчи, Халцагай! – осадил товарища мурза Ахмыл. – Откуда они могли об этом проведать? Тогда была ночь, и они не знали персидского языка…Правда, говорили, что они слышали отчаянные крики чужеземцев, но ничего не поняли, а там уже было поздно…

– Да, вот такая неудача, – мрачно кивнул головой молодой русский князь.

– Да не горюй, сынок! – улыбнулся седовласый Ахмыл, глядя на него с сочувствием. – Тебе ничего не будет. И сам государь ничего не знает о твоем участии!

– Неужели? – вздрогнул князь Роман. – Откуда же тогда узнали ханские люди о случившемся?

– Да так уж получилось, – с горечью молвил мурза Халцагай, – что наши сыновья решили познать своих пленных девок, а потом всех беспощадно перебить! Так бы все и вышло. Они потоптали тех красавиц, а потом – бросили в реку! Но одна из тех девок спаслась и прибежала в Сарай. Среди бела дня, в наготе и сраме! В это время славный Шугуши объезжал наш город и подобрал ту бесстыдницу…И сразу же послал по кровавым следам людей. Тогда и началось это дело! Мы сами ничего не знали о бедах наших детей, потому как пребывали в стане государя!

– А когда тот бесстыжий Шигуши прислал своих людей в ставку повелителя, – продолжал захмелевший, наконец, Ахмыл, – то он страшно разгневался! Но мы еще ничего не знали об участии в том деле наших сыновей. А когда проведали о беде, так сразу же стали уговаривать и задабривать государевых людей, наших знакомцев! Из-за этого мы так потратились, что совсем обнищали! – мурза уронил голову на стол и заплакал. – Туда ушло только одного серебра…целый мешок!

– Эй, Бенко! – крикнул князь Роман, вставая. Слуга буквально вырос перед ним. – Иди же, Бенко, – приказал князь, – и достань из моего сундука мешочек…Ну, такой…с синим знаком! И неси его сюда!

Как только слуга вернулся, князь, взвесив упомянутый мешочек на руке, крякнул. – Десятка два гривен! – сказал он, протягивая подарок мурзе Ахмылу. – Прими его от меня, славный мурза, и покрой свои тяжкие расходы!

– Благодарю, брат! – весело сказал, разом успокоившись, старый мурза. – Это для меня – большое утешение! Я никогда не забуду твоей доброты!

– И я сильно пострадал, – заплакал, в свою очередь, другой татарский гость. – Растратил полмешка на подарки ханским людям!

– Эй, Бенко! – вновь крикнул князь, и мурза Халцагай получил такой же подарок.

– Ох, уж славный коназ! – радовались, уходя из гостевой юрты князя Романа, знатные татары, кланяясь и смеясь. – Мы спас нас от неминуемого разорения! – ликовал мурза Ахмыл. – Пусть же наградит тебя Аллах, верный наш кунак!

– А что случилось с Сатаем, сыном Кавгадыя?! – вскричал в нетерпении князь Дмитрий. – Неужели вы не помогли ему своим серебром?

– Конечно, помогли. Мы и «замяли» все это дело…Мы помогли всем юношам, – буркнул Халцагай, – даже Сатаю, сыну Кавгадыя! Он отделался только батогами и уехал в отдаленное кочевье. А вот его батюшка… – И татары вдруг резко замолчали, глядя друг на друга…

– Кланяемся тебе, коназ Ромэнэ! – сказал, опомнившийся первым, мурза Ахмыл. – Скоро увидимся, прощай!

Уже стемнело, и княжеский слуга зажег в юрте, где сидели Роман Глебович с сыном, большие сальные свечи. Пламя с треском и черным дымом потянулось вверх, тускло освещая следы большого пиршества.

– Поди-ка, Бенко, к людям Джаруда и позови их сюда! – распорядился князь, вспомнив о словах услужливого чайханщика. – Они еще здесь?

– Здесь, княже! – ответил Бенко. – Я сейчас!

Как только слуги татарина Джаруда убрали из княжеской юрты свой достархан и вынесли объедки, князь, с помощью слуги, начал раздеваться. Князь Дмитрий зевнул и встал, собираясь уходить. Однако в это самое время в княжеский покой вбежал веселый, запыхавшийся боярин Мирко Стойкович. – Хорошо, что успел, княже! – сказал он. – Ты ляжешь спать или выслушаешь меня?

– Выслушаю, – кивнул головой князь Роман, – а лягу потом! Я нынче сильно устал! А ты, сынок, – он махнул рукой, – иди почивать!

– Лучше я останусь, батюшка, – покачал головой князь Дмитрий. – Мне хочется послушать новости! – И он вновь уселся на мягкий диван.

– Нет смысла волноваться! – промолвил, усевшись на скамью, напротив Дмитриевого дивана, брянский боярин. – Когда мы пришли к Субуди, он был, к счастью, свободен от государевой службы: царь Узбек еще ранним утром ушел на охоту со своими людьми и Субуди не был ему нужен…

– Ну, так не томи! Все эти подробности сообщишь мне завтра! – вскричал князь Роман. – Лучше расскажи, знает ли царь о деле нашего Дмитрия?

– Знает, княже! – кивнул головой боярин Мирко. – Однако он не сердится на нашего Дмитрия!

– Это сегодня, – мрачно сказал князь Роман. – Но что будет завтра?

– Я рассказал со всеми подробностями об участии нашего молодого князя в том деле, о том, что он не грабил тех купцов и оказался там не по своей воле, а по случайности! – уверенно сказал боярин. – Славный Субуди поверил мне и пообещал замолвить за нас слово при необходимости…Он также мне поведал, что всю вину за случившееся свалили на Кавгадыя, и сам царь больше не хочет это дело ворошить! Пусть батюшка отвечает за своего сына! Государь совсем не наказал других сыновей своих мурз! Прогнали только одного сына Кавгадыя…

– Ну, тогда – до завтра! – улыбнулся старый князь. – Будем готовиться ко сну!

На другой день брянский боярин отправился к царскому казначею с брянскими серебром и дарами. Уже к полудню он вернулся назад и сразу же вошел в княжескую юрту. Князь в это время играл со своим сыном в татарские шашки и так увлекся, что не заметил прихода верного боярина.

– Я с хорошей вестью, мой господин! – сказал Мирко Стойкович так громко, что князь Роман вздрогнул. – Здравствуйте, княже и славный Дмитрий!

– Ох, да ты уже вернулся? – вздохнул, глядя на боярина, князь Роман. – Так скоро! Как там государь, когда меня примет?

– Я только что сдал всю нашу казну государеву денежнику, – весело молвил боярин, – и получил от него тамгу! А тут вдруг к нам, в казенное хранилище, пришел Субуди и передал мне слова государя. – Пусть же коназ Ромэнэ, – сказал ему молодой царь, – возвращается к себе в Брэнэ! Похвально, что он вовремя привез свой «выход», но я не вижу необходимости принимать его!

– Слава тебе, Господи! – вскричал, ликуя, Роман Глебович, вскакивая из-за стола и обнимая сына. – Собирайтесь же, мои люди, мы немедленно уезжаем! Поспешите!

 

ГЛАВА 14

КОВАРСТВО ЮРИЯ МОСКОВСКОГО

Князь Юрий Московский возвращался из Орды домой в сопровождении большого конного войска татар. Шел крупный снег, но было довольно холодно.

Русские и татары, почти не останавливаясь, шли вперед. Лишь один раз, под вечер, как это было принято в стане степняков, делался привал, и воины принимали пищу.

Ночью же русские лежали в телегах, и лишь только дозорные, охранявшие спящих, ехали конно. Татары же катили пустые арбы, но с коней не слезали: на них же они спали, прижавшись к холке лошади, довольно чутко. По малейшему шуму или неясному звуку степные воины были готовы вступить в бой с любым врагом. Возглавлял татарское войско мурза Ахмыл, один из самых больших ненавистников князя Юрия.

– Вот какая неудача и царская немилость! – думал московский князь, глядя на дремлющего в седле рядом с ним татарского темника. – За что царь так на меня разгневался? – И он, откинувшись в тряском седле, погрузился в тягостные, мучительные размышления.

А все в этот год, казалось, благоприятствовало Юрию Данииловичу. Ему удалось успешно женить князя Константина Тверского на своей дочери Софье. Последняя охотно согласилась на этот брак, едва только увидев красивого молодого князя.

– Он хорош лицом, тонок станом, – подумала она, – и ростом удался: повыше моего батюшки! Будет крепким супругом: не даст мне пребывать в тоске и телесном томлении!

Князь же Юрий со своей дочерью совсем не церемонился. – Это моя воля! – сказал он ей перед знакомством с будущим женихом. – Поэтому я хочу иметь твое твердое согласие без пустых слов! Нечего сидеть в девках: давно пора принимать в себя дрын и получать от этого удовольствие!

Особенно понравился княжне Софье жених, когда он с ней заговорил. Это удивило князя Юрия, который знал о косноязычии молодого тверского князя.

– Э-э-э…м-э-э-э…, – бурчал, прежде чем сказать слово, князь Константин, – уж надо бы нам…тут, дивная Софьюшка, в любви…э-э-э…соединиться и с женитьбой поспешить! – Это и было любовное признание, услышанное невестой и сказанное князем Константином в присутствии ее отца. – Не нашел других слов! – подумал тогда с досадой князь Юрий Даниилович.

Софья Юрьевна, тем не менее, расценила высказывание своего будущего мужа иначе. – Константин не богат на слова, – подумала она, – но мягок душой и ласков! Пусть себе кряхтит и бурчит, лишь бы был тих и послушен! Я возьму этого недотепу в свои крепкие руки и заставлю его во всем мне повиноваться!

Князь же Константин на самом деле не горел желанием обвенчаться с дочерью лютого врага его отца да и внешность московской княжны его не радовала. – Пошла в своего батюшку, – рассуждал он про себя, разглядывая невесту. – Какой большой нос и какие толстые щеки! И телом велика…А если разжиреет? Тогда задавит меня на супружеском ложе! Однако нельзя противиться желанию этого Юрия! – решил он, наконец, до смерти боясь своего будущего тестя, и взглянул на невесту другими глазами. – Ничего, что крупна, матушка, зато породиста…И груди у нее большие, и зад хорош, как у кобылы – есть за что подержаться! Да и лицом непротивна, со здоровым румянцем! Сгодится для ложа: я чувствую в ней крепкую женку, и мой дрын перед ней волнуется – зараз встанет!

– Ну, как тебе моя дочь? – спросил своего будущего зятя сразу же после первого знакомства князь Юрий. – Как ты, согласен?

– Как же, батюшка! – ответил тогда князь Константин. – Э-э-э, надо бы нам тогда там…э-э-э…обвенчаться!

– А, сразу распознал настоящую красоту! – весело сказал на это Юрий Московский. – Значит, ты – хороший муж! Пусть она и не красавица, но для ложа хороша! Ты еще меня вспомнишь, когда загонишь ей свой дрын в тайное место! Вот когда тебе будет хорошо! – И он громко, во все горло, захохотал, не обращая внимания ни на смущенного жениха, ни на лукаво переглянувшихся слуг.

Свадьбу, правда, играли не в Москве, а в Костроме. Ни князь Юрий, ни его будущий зять не хотели показывать вынужденность этой свадьбы, зависимость запуганного в Орде и Москве князя Константина от своего тестя. – Пусть думают, что молодые сами обо всем договорились, а я так – сторона, – рассудил князь Юрий. – Вот они и уехали в Кострому, в законный удел Константина! Он-де сам увез невесту к себе!

Молодые венчались в костромской церкви святого Федора и сразу же после этого отправились в княжеский терем на скромный свадебный пир. Никто не хотел большого шума и веселья, поскольку в памяти людей еще жили события, связанные с жестокой гибелью отца жениха – Михаила Ярославовича.

Так князь Юрий Даниилович добился осуществления одной из своих целей на пути к установлению контроля Москвы над Тверью. Пусть не сразу, не сейчас, но хотя бы при власти Константина. – Это ничего, что Константин пока не тверской князь, – рассудил князь Юрий. – Мы подождем, мы терпеливые!

Завершив это дело, Юрий Московский отправился в Орду, однако здесь не преуспел. Бывший ханский вельможа и личный приятель Юрия Кавгадый пребывал в ханской темнице, отвечая за вину своего сына. Что только не делал князь Юрий, кого только не просил за Кавгадыя, ничего не помогало! Потратив целую телегу серебра на подкуп ханских приближенных и ничего не добившись, московский князь решил явиться на прием к самому хану Узбеку. Однако и за это следовало заплатить! Русские князья так разбаловали подачками ханских вельмож, что приходилось едва ли не на каждом шагу извлекать из постепенно худеющего мешка серебряные слитки.

Наконец, уже глубокой осенью, ордынский хан соблаговолил принять московского князя. Но едва только князь Юрий переступил порог ханского дворца и упал на мохнатые персидские ковры, униженно подползая к золотым ступенькам трона, он, даже не глядя на хана и его придворных, почувствовал гнетущую обстановку.

– Салям тебе, Юрке-коназ! – коротко поприветствовал его Узбек-хан, в голосе которого слышались недобрые нотки.

– Вагаляйкюм ассалям! – прохрипел простуженным голосом князь Юрий. – Да восславится твое имя, да будет у тебя здоровье и долгая жизнь со славой и богатством, любимый государь!

– Так уж любимый! – усмехнулся хан Узбек и оглядел своих, сидевших на корточках, многочисленных вельмож. Повернувшись к стоявшему внизу, слева от трона, советнику Субуди, он покачал неодобрительно головой. – Однако же ты зол, Юрке, как собака во время течки! Ты не только довел до смерти своего брата Мыхаыла, но хотел бросить его тело мерзким псам!

– Это не так, государь! – вскричал Юрий Даниилович. – Я не только не бросил его тело на съедение нечистым животным, но даже самолично отдал его для почетного захоронения!

– За что же почет? – вскинул свои красивые брови молодой хан. – Разве ты не обличал его жестокие преступления?

– Обличал! – кивнул головой Юрий Даниилович. – Но только до смерти! А покойника я ничем не обидел: наша вера этого не разрешает!

– Также и наша вера! – сурово молвил хан Узбек. – Но я слышал об этом другое…Однако погоди, Юрке, и скажи мне: зачем ты напросился ко мне на прием? Ты уже побывал у меня, когда отчитывался о привезенной дани? Почему же не спросил меня тогда о своем деле?

– Так уж получилось, государь, – смиренно простонал напуганный московский князь, – что я не знал о горе Кавгадыя!

– Неужели? – усмехнулся хан Узбек. – Скажи честно: ты ходил к моим вельможам и давал им щедрый бакшиш? Разве не так?

– Так, государь, – заплакал Юрий Даниилович. – Прости меня, прости мое прегрешение!

– Ну, это не прегрешение, – кивнул головой ордынский повелитель, – если ты одариваешь людей…Это еще ладно. Твоя грубость состоит в том, что ты сразу же не обратился ко мне! А пошел к моим эмирам! Мне надоели просьбы со всем сторон о помиловании этого непутевого Кавгадыя! Его вина в том деле полностью доказана: его старший сын совершил неслыханное для правоверных злодейство! К этому примешалось еще много других грехов…Это все и погубило Кавгадыя! Поэтому – нечего защищать своего преступного кунака! Разве ханская воля тебе не указ?

– Не только указ, великий государь, – проговорил, как молитву, князь Юрий, – но божественные и сладчайшие слова великой мудрости! О, самый мудрый государь! О, величайший из величайших! Ты видишь насквозь все наши бесстыжие грехи и легко их обличаешь! О, солнце из солнц, о, сверкающая звезда, о, величайший адамант, о, самый великий мудрец…

– Будет тебе! – рассмеялся довольный Узбек-хан. – Этими правдивыми словами и скромностью ты спас свою жизнь и сохранил у себя данный мной ярлык…А я уже хотел отнять у тебя ярлык и отдать его другому коназу! Радуйся, глупый Юрке, моей милости!

– Я радуюсь, пресветлый, мудрейший государь! – вскричал московский князь, целуя золотые ступеньки трона. – Это такое счастье – видеть тебя и слышать твои божественные слова! Ты позволишь мне, государь, сказать слова правды?

– Какие еще слова правды? – посуровел молодой хан. – Разве ты мало говорил?

– Великий государь! Мурза Кавгадый и его сын невиновны! – сказал, как выдохнул, князь Юрий. – Здесь есть только один преступник!

– Кто же он? – насторожился ордынский хан. – Неужели мои сыскные люди ошиблись?

– Ошиблись, государь! – кивнул головой московский князь. – В этом деле виноват один молодой князь Дмитрий, сын Романа Брянского! Это он подучил всю ту ватагу и безжалостно ограбил несчастных купцов! Разве мы не знаем о злобности нравов брянских князей? И сам седоволосый Роман живет во лжи и непотребстве!

– Так ли это? – хан Узбек поднял голову и оглядел приемную залу. – Неужели мои судные люди погрязли во лжи? Что ты на это скажешь, Субуди?

– Я думаю, государь, – ответил ханский советник, глядя прямо в глаза своему повелителю, – что твои верные люди не совершили ошибку! Они говорили об участии коназа Дэмитрэ в том деле! Но слова этого бестолкового Юрке лживы! Дэмитрэ был вовлечен в ту «замятню» Сатаем и его кунаками…Этот Дэмитрэ стоял там, как столб, и ни одного человека даже пальцем не тронул! И совсем не касался имущества этих купцов! Я также поговорил с людьми Ромэнэ-коназа, которые были при этом, и все подробно разузнал! Зачем же теперь лгать?

– Эй, Шигуши, поди-ка сюда! – крикнул хан Узбек, глядя на толпу придворных. – Ты все правильно расследовал? Так ли это было?

– Так, государь! – сказал, вставая с ковра и подходя к ступеням ханского трона, седовласый воин. – Я допросил всех виновных с пристрастием! И ни один не назвал того Дэмитрэ виновным в злодействе! И слова Субуди-сайда полностью правдивы! Я только слышу от коназа Мосикэ ложь и клевету на конахов из Брэнэ, которые, на самом деле, наши верные друзья и твои преданные подданные! Только эти коназы Ромэнэ и его сын никогда никого не оговаривали и даже наоборот, всегда кого-нибудь защищали! Они – еще и хорошие воины…Я помню Вэсилэ Храброго…

– Значит, ты уличаешь во лжи этого Юрке? – перебил его хан Узбек.

– Уличаю, государь, и прошу для него немедленной казни! – ответил седовласый темник. – У него нет заслуг перед нашим ханством, и он не имеет права хулить наших добрых и верных друзей!

– Даже так? – поднял брови молодой хан. – Значит, следует его казнить!

– Пощади, о, величайший государь! – закричал, ползая по коврам и обнимая золотые ступеньки трона, князь Юрий. – Прикажи начать новое расследование и наказать настоящих злодеев!

– Вы согласны, мои верные люди? – вопросил, оглядывая залу, молодой хан.

– Нет, государь! – завопили вдруг подскочившие со своих мест вельможи.

– Зачем беспокоить народ, если виновен только Кавгадый?! – кричали одни.

– Наши несчастные сыновья неповинны! – кричали другие.

– Ох, как же мне это надоело! – махнул рукой хан Узбек. – Куда не глянь – везде ваши сыновья! Хватит об этом болтать! Скажи мне, почтенный имам, надо ли опять ворошить этот вонючий кизяк?

– Не надо, государь правоверных, – сказал стоявший по правую руку от кресла ордынского хана имам Ахмат. – Все выяснено и виновник правильно определен! Кавгадый полностью виноват! За ним видны и другие недостойные имени вельможи дела: чрезмерное высокомерие и поругание святой веры! И я также думаю, что нечего терзать наших юношей за давние ошибки!

– А где та девица, которая раскрыла всю правду? – спросил вдруг хан Узбек. – Куда ты ее подевал, Шигуши?

– Нет той девицы, государь! – мрачно ответил старый воин. – Она недавно скончалась! Мы нашли ее в петле: сама себя порешила!

– Значит, удавилась! – с облегчением вздохнул молодой хан. – Ну, тогда больше нет обвинений! Зачем же снова раздувать огонь?

– Значит, Кавгадый будет прощен? – пробормотал покрасневший от радости Юрий Даниилович.

– Этому не бывать! – резко ответил ордынский хан. – У этого опасного узника есть другие преступления! А ты, Юрке, не суй свою рожу в дела нашего государства! Они тебя не касаются! Лучше благодари меня за то, что я пожалел твою никчемную жизнь и не отнял у тебя ярлык на право старшинства в земле Суждалэ! Однако же, чтобы усмирить твой лживый язык и в последний раз тебя предупредить, я приказываю: взыскать с тебя дополнительно четверть «выхода» серебром и послать с тобой в Мосикэ моего верного мурзу Ахмыла! Пусть мой Ахмыл съездит с тобой в Залесскую Орду и привезет назад полновесное серебро!

Так князь Юрий навлек на свою голову еще одну беду – татарский набег.

Вот почему он сидел мрачный и грустный, размышляя о грядущем разорении и изредка поглядывая на дремавшего мурзу Ахмыла.

– Вот какие татары, – думал он. – Сидят на конях, как в пуховой постели! Им не нужны ни телеги, ни привалы!

Мурза Ахмыл, почувствовав взгляд русского князя, открыл глаза и выпрямился в седле. – Скоро твоя Мосикэ? – вопросил он, покачиваясь. – Пора бы уж нам добраться до твоего дома!

– А мы не идем в Москву, – князь Юрий весь превратился в улыбку, – а только в Ростов Великий.

– Почему? – встрепенулся татарин.

– Ростов – очень богатый город! – успокоил его московский князь. – Это тебе не Москва, где нищета и бедность!

– Ну, Рэстэ, так Рэстэ! – кивнул головой татарский военачальник. – Тогда увидим!

– Как бы мне отвязаться от этих татар? – подумал про себя князь Юрий. – Пусть бы себе грабили этот Ростов, а там бы и ушли назад в Орду! – но вслух сказал: – Вот мы уже приближаемся к Ростову, почтенный Ахмыл, и ты не суетись, не поднимай шум! А я тогда впущу в город часть твоих воинов, но не все войско…Понимаешь? Так…сотни две человек…А прочие воины пусть добывают себе добычу в окрестностях…А ты со своими лучшими людьми войдешь в город и, после хорошего отдыха, соберешь с горожан нужную дань! Понимаешь?

– Понимаю, коназ урус! – усмехнулся татарский предводитель. – Я все так и сделаю. – И татарин, развернув коня, поскакал навстречу своим воинам – давать нужные распоряжения.

К вечеру князь Юрий с дружиной, сопровождаемой татарами, вошел в открытые ворота мирного города Ростова.

– Привет тебе, Юрий! – крикнул он, увидев скакавшего ему навстречу ростовского князя Юрия Александровича со свитой.

– Здравствуй, Юрий Данилыч! – поклонился тот в ответ, не слезая с коня. – С чем пожаловал: с радостью или горем?

– С горем, Юрий! – угрюмо ответил князь Юрий Московский. – Ордынский царь прислал к тебе своих людей, чтобы ты собрал для них всю свою дань!

– Всю свою дань?! – удивился Юрий Александрович. – Так мы же только недавно отослали тебе наш «выход»! Разве ты не помнишь? Ты же сам меня за это хвалил?

– Это было давно, – поморщился московский князь. – А теперь государь передумал! Надо смириться! А если покажешь свое упрямство, вызовешь царский гнев! Здесь неподалеку стоит огромное татарское войско! А я уезжаю! Мне здесь нечего делать!

– Куда же ты, Юрий Данилыч? – развел растерянно руки ростовский князь. – Останься и помоги мне хоть бы добрым советом!

– Я спешу в Великий Новгород! – буркнул московский князь, поворачивая своего коня. – А ты уж сам, брат, договорись с татарами! Эй, люди мои! – крикнул он зычно. – А ну, пошли в дальнюю дорогу!

 

ГЛАВА 15

ТВЕРСКИЕ ДЕЛА

Жарким летом 1321 года князь Василий Кашинский, самый младший из сыновей убитого в Орде Михаила Тверского, ехал к своему старшему брату Дмитрию в Тверь – искать «правды и защиты». Поскольку Кашин стоял близ Волги, путь пришлось проделать, сидя в большой княжеской ладье, управляемой десятком дружинников, умевших водить разные суда и владеть веслами. Молоденький, совсем еще отрок, князь Василий вглядывался в воды великой реки и размышлял.

– Нам совсем нет жизни, – рассуждал он про себя, – из-за вражды с этим бесстыжим Юрием! Скоро москвичи одолеют всех нас и пустят по ветру! Сначала уморили своими доносами нашего батюшку, а теперь взялись и за нас, его сыновей.

Василий Михайлович прекрасно знал, что его недавняя «татарская беда» была вызвана Юрием Данииловичем, недовольным тем, что Кашинский удел, сильно пострадавший от голода и неурожая, не смог вовремя и в достатке прислать великому суздальскому и московскому князю должную дань.

Люди Василия не один раз ходили и во Владимир, когда там был князь Юрий, и в Москву, упрашивая великого князя простить им «малые обиды», или, хотя бы, отсрочить на время платеж.

Однако по весне в Кашин неожиданно приехал татарский мурза Гэгэнчар с небольшим войском: уверенный в слабости кашинского князя, татарин не сомневался, что будет принят «без обиды» и не посчитал нужным нести расходы на большое войско.

Действительно, встревоженный князь Василий с почестями встретил ордынского гостя и разместил его маленький отряд в удобных избах. Но татары не оценили заботы и внимания молодого кашинского князя и с первых же дней повели себя, как хозяева. Татарский мурза сразу же объявил, что приехал взимать «недоимку по ордынскому «выходу» и представил князю Василию какого-то «бусурмана», который дал в свое время в долг самому хану Узбеку определенную, довольно крупную сумму, и вот теперь прибыл в Кашин «выжимать царский долг».

Оказалось, что «царский долг» превышал кашинскую недоимку в два раза!

Вот тут и познал молодой Василий Кашинский всю тяжесть должника и Юрьеву «правду»!

Пришлось отдать татарам все серебро и меха, хранившиеся в княжеской казне. Но и этого было мало! Татары ходили по дворам горожан и отбирали у тверичей все, что только могли!

Не имея защиты от князя, несчастные жители терпели зло, глотая слезы. А степные хищники не особенно церемонились. Ворвавшись на чье-либо подворье, они сразу же требовали у хозяев все наличное серебро, угрожая, в противном случае, забрать в плен женщин и детей. Приходилось откупаться. А кто не мог, за тех платили более богатые соседи. По такому случаю кашинцы напевали:

Мрачная, нудная, напоминавшая рыдание песня неслась по улицам Кашина, ее напевали гусляры на рынке, и горькие слова доходили до княжеского терема, разрывая сердце молодого, еще верившего в справедливость князя. Последний делал все возможное, чтобы татары уехали поскорей, удовлетворив свою алчность, но не прихватив с собой ни одного пленника. Он даже собрал своих бояр и на общем совете уговорил их раскошелиться в пользу бедноты, чтобы откупиться от степных хищников.

Наконец, татары, собрав достаточно серебра и «пожитков», ушли из города без пленников.

Разоренный, ограбленный князь рад был хотя бы этому. Но каково же было его возмущение, когда он узнал, что татары, следуя своему извечному правилу, сожгли и разграбили все его волости! Мало того, они «избили» всех сопротивлявшихся и пленили немалое число несчастных, не успевших спрятаться в лесах, крестьян.

– Как же жить после такого ограбления? – думал, роняя слезы, несчастный князь. Он поднял голову и посмотрел по сторонам: ближайший берег Волги, поросший густым лиственным лесом, вдруг показался ему необычно серым, как будто над деревьями сгущались сумерки. – Еще рано, – рассудил про себя князь, – и почему так темно? – Он обернулся к своим гребцам, внезапно остановившимся и устремившим взгляды вверх.

– Батюшка-князь! – закричал вдруг один из них. – Началось светопреставление! Мы погибли!

– Прощай, славный князь! – заныли напуганные дружинники. – Конец нам наступает!

– Успокойтесь! – крикнул молодой князь. – Это только затмение, а не конец света! Так уже было не один раз!

Стенания в ладье прекратились. Установилась мертвая тишина. Было лишь слышно, как плескались речные волны и постукивали уключины весел.

Князь глядел в посеревшее небо: солнце, еще мгновение тому назад такое веселое и сиявшее, вдруг стало медленно уменьшаться, как будто там, наверху, какое-то невидимое чудовище его пожирало. Вот от солнца остался лишь небольшой светившийся серп, а вот исчез и он, погрузив землю в сплошной мрак.

– Это грозное знамение! – подумал князь, чувствуя, как задрожали его руки: несмотря на то, что он сделал невозмутимый вид, страх сковал его тело до полного оцепенения!

Неожиданно стало светлее, и солнце, медленно выползая из пугавшей людей тьмы, вновь осветило бренный мир да так ярко, что все, сидевшие в княжеской ладье, почувствовали боль и резь в глазах. – Слава тебе, Господи! – кричали обрадованные гребцы. – К нам пришло спасение!

Они прибыли в Тверь через несколько дней: безветренная погода и утомление гребцов заставляли делать привалы.

Князь Дмитрий Грозные Очи встретил своего самого младшего брата ласково и приветливо. – Я наслышан о ваших кашинских бедах, – сказал он сразу же при встрече, – и окажу вам необходимую помощь.

– Где же ты, брат, найдешь столько серебра, чтобы помочь моему горю? – спросил, поднимая брови, молодой князь Василий.

– Я недавно посылал своих людей в Брянск, к старому князю Роману, – сказал красивый стройный князь Дмитрий. – Мне советовал так поступить покойный батюшка накануне своей последней поездки в Орду…Царствие ему небесное! Он говорил, что мы должны быть друзьями и союзниками с Романом Глебычем Брянским! Однако об этом потом…

Кашинский князь хорошо отдохнул с дороги, обустроил своих людей и лишь на следующий день вновь встретился со своим старшим братом.

Князь Дмитрий Михайлович принял его в своей светлице, сидя в стольном кресле. Василий Кашинский уселся напротив него, тоже в кресло, но поменьше.

– А почему ты не позвал сюда своих бояр? – удивился он, глядя по сторонам.

– Мы сейчас обсудим такие вещи, брат, – покачал головой князь Дмитрий, – что посторонние свидетели нам ни к чему!

– Разве твои бояре посторонние? – усомнился князь Василий.

– Именно так, брат, – тихо сказал Дмитрий Михайлович. – Я хочу поведать тебе о том, что узнали мои люди, побывав в Брянске. Я вчера говорил тебе, что посылал их к брянскому князю…Мы просили у него помощи и предлагали союз с нами…

– Ну, и как? – встрепенулся молодой кашинский князь.

– Роман Глебыч не захотел подвергать свой удел опасности, – угрюмо ответил князь Дмитрий, – и отказался от союза… – Зачем мне такой союз, – сказал он моему человеку, – если в твоей славной Твери не на кого положиться?

– Как же так?! – вскинул брови князь Василий.

– А так, брат, – блеснул глазами великий тверской князь. – Среди наших бояр есть люди Юрия Московского, которые постоянно извещают Москву обо всех наших делах! Незнание этого едва не стоило жизни князю Роману в Сарае! Его надежный человек узнал от одного знатного татарина, что московские соглядатаи донесли о разговоре нашего покойного батюшки с брянским посланником, приезжавшим в Тверь! А Юрий Московский немедленно подал царю челобитную и обвинил брянского князя в сговоре против самого государя!

– Тогда понятно, почему ты не позвал сюда своих бояр, – покачал головой князь Василий. – Боишься лазутчиков!

– Я никого не боюсь! – усмехнулся князь Дмитрий, покраснев. – Но не хочу подставлять старика Романа под кривой меч! Разве я не должен быть благодарным за его значительную помощь?

– Какую же? – улыбнулся, в свою очередь, князь Василий. – Неужели он одарил тебя шкурками куниц и белок?

– Это не смех, брат, а серьезное дело! – ответил, глядя прямо в глаза брату, князь Дмитрий. – Князь Роман дал нам не только три воза отменных мехов, но и целый бочонок серебра!

– Даже так?! – подскочил, ликуя, Василий Кашинский. – Неужели нам теперь хватит серебра?

– Хватит, брат, – кивнул головой великий тверской князь. – И ты сможешь покрыть свои убытки, и я смогу снарядить большое войско против этого злобного Юрия! Мне сообщили мои люди, пребывающие в Москве, – князь перешел на шепот, – что проклятый Юрий готовит войска для похода на Тверь и Кашин! Не знаю только, зачем ему Кашин? Может, он хочет привязать тебя к себе, так же, как и нашего брата Константина, страхом?

– Господи, сохрани! – перекрестился молоденький князь Василий. – Нет большей беды, чем служить этой коварной Москве!

Больше месяца пробыл князь Василий у своего старшего брата, отдыхая и душой и телом. Не раз он со своими людьми охотился в тверских лесах, принимал живейшее участие в воинских учениях брата, не забывал и о «жажде сердца». Немало красивых девушек и «ладных женок» скрасили его ночное одиночество!

– Хоть ты и молод, но должен быть удал! – поучал его старший брат и великий тверской князь. – Не забывай до самого гроба, что князь без женок, как бесплодный мерин! Чем больше ты имеешь женок, тем больше у тебя мужской силы и уважения у своих людей!

И молодой неженатый князь не терялся!

Наконец, наступила осень, и в Тверь пришли тревожные вести. Их принес странник – тверской монах Феофан. Князь Дмитрий только что вернулся с очередной охоты и сидел в своей светлице, окруженный боярами и священниками. Монах Феофан вошел в собрание и низко поклонился сначала владыке, а затем – князю и боярам.

– Я со срочным известием, великий князь! – сказал он, поднимая голову и глядя князю прямо в глаза. – Юрий Данилыч готовит против тебя большое войско! Но сначала он собирается напасть на твоего брата Василия и взять Кашин!

– Значит, меня не зря об этом предупреждали, – переглянулся с сидевшим рядом с ним в малом кресле братом Василием великий князь. – Надо нам собирать войско и готовиться к достойной встрече! Что вы на это скажете, мои славные бояре?

– У нас очень мало сил, – почесал затылок седобородый Теребун Лаврович. – Неужели мы справимся с московским войском?

– А если у них еще и татары? – усомнился Пригода Требович. – И опять приключится что-нибудь подобное той беде с Михаилом Ярославичем? Спаси нас, Господи!

Все дружно перекрестились.

– А не лучше ли послать в стан Юрия своего человека, – громко сказал Иван Акинфиевич, – и узнать суть этого дела? Зачем этот Юрий начинает новую войну? Какие на то причины? И может, мы предотвратим эту ненужную никому войну? Возможно, там какой-то пустяк…Зачем тогда воевать, если мы сможем миром договориться!

– Это правильно! – покачал головой епископ Варсунофий. – Лучше пошли своих людей к Юрию и узнай, в чем наша вина!

– Я ни в чем не виноват перед Юрием! – сказал, выпрямившись в кресле, князь Дмитрий. – Это его причуда, а не наша вина! Однако ваш совет правильный. Надо послать людей к Юрию! Но придется и собирать войско…Еще неизвестно, как поведет себя этот Юрий. У этих московских князей нет ни Бога, ни совести!

Князь Дмитрий Михайлович слова на ветер не бросал. Уже через две недели его войска подошли к Волге и остановились у устья реки Кашинки в уделе молодого князя Василия.

– Сначала прикроем твой Кашин от лютых врагов! – говорил князь Дмитрий, сидя верхом на коне и вытирая рукой пот со лба.

– Да, брат, пусть только сунутся! – кивнул головой сидевший рядом с ним на своем красивом вороном коне князь Василий.

В это время к ним подскакал прибывший от князя Юрия Московского посланник, тверской боярин Федор Акинфиевич.

– Ну, рассказывай, добрый человек, что там этот Юрий, – сказал, увидев своего посланника, князь Дмитрий. – Наш Федор не побоялся этого Юрия! – добавил он, обращаясь к брату. – Он сам решил поехать к нашему врагу! А я не хотел его посылать, зная, что Акинфичи всегда враждовали с Москвой!

– Этот дерзкий князь Юрий узнал, что ты решил оспорить его великокняжеский венец! – сказал, не слезая с коня, молодой боярин. – Он также хочет, чтобы ты присылал ему свое серебро для уплаты ордынского «выхода». Он-де теперь великий суздальский князь и сам будет отвозить татарскую дань в Сарай. Подумай об этом, великий князь.

– А где теперь этот Юрий? – спросил покрасневший от досады великий тверской князь.

– Я нашел Юрия Московского в Переяславле у его служилого князя Олега с московскими и суздальскими полками…

– У него большое войско? – заколебался князь Дмитрий.

– Большое, великий князь, – покачал головой боярин Федор. – Две тысячи или больше!

– Это немало! – задумчиво молвил князь Дмитрий. – А если подойдут новые полки, станет совсем много! Нужно собирать совет…

Разговор с боярами был недолог. Почти все стояли за мир и советовали уступить князю Юрию.

– Надо признать царскую волю! – говорил тверской епископ. – Известно, что великие суздальские князья в давнюю пору сами возили в Орду весь «выход«…Пусть этот Юрий забирает наше серебро и сам отправляется в Сарай…

– Но все знают, что этот Юрий всегда утаивает для себя немалую толику от общей дани! – буркнул боярин Иван Акинфиевич. – Стоит ли обогащать Москву нашим серебром?

– Утаивает? – вздрогнул князь Дмитрий и окинул взглядом своих бояр. – Ну, и пусть! А мы подумаем. А теперь я хочу заключить с князем Юрием мир и послать к нему кого-нибудь из самых надежных людей! Например, нашего владыку…Ты не против, святой отец?

– Не против, сын мой, – встал со своей скамьи, перекрестившись, епископ Варсунофий. – Я готов хоть сейчас отправиться туда с твоим серебром и добрым словом!

– Ну, и славно, святой отец, – улыбнулся князь Дмитрий. – Тогда поезжай в Переяславль к Юрию с моим серебром. Повезешь в телеге с нужной охраной две тысячи рублей. И передай наглому князю Юрию, что я отказываюсь от спора за великое суздальское княжение! Пусть успокоится!

 

ГЛАВА 16

БРЯНСКИЙ ГОСТЬ

Ноябрь 1321 года был теплым и солнечным. В воздухе уже чувствовалась некоторая свежесть, знаменовавшая приближение зимы, но снег еще не выпадал, и лишь пожухлая унылая трава да голые, без веселой листвы, деревья навевали тоску об ушедшем лете.

Князь Роман Глебович собирался выехать со своими людьми в лес: его охотники выследили недалеко от Брянска целое стадо жирных, отъевшихся за урожайное лето кабанов, и немедленно доложили об этом своему князю. А брянский князь с сыном Дмитрием были заядлыми охотниками.

– Побыстрей собирайтесь, мои дружинники и охотники! – весело говорил князь Роман. – Мы славно проведем время! Распрямим свои плечи и разгоним застоявшуюся кровь!

Княжеские дружинники и слуги ликовали. – Наконец-то займемся достойным делом! – говорили они. Лишь один епископ Арсений не разделял общего восторга. – Кабанья охота очень опасна! – говорил он старому князю на боярском совете. – Об этом записано в летописи славного Игнатия! Много лет тому назад брянские мужи сильно пострадали от грозного вепря и натерпелись немало страха! И наш великий князь Роман Михалыч, царствие ему небесное, не часто ходил на вепрей, а если и охотился на этих лютых зверей, то только с хорошим оружием и большой осторожностью! Ты не так уж молод, сын мой, чтобы искать утешения в таком тяжелом деле!

– У меня еще достаточно силы! – усмехнулся сидевший в своем кресле князь. – Зачем напоминать мне о старости? Я знаю, что уже давно перешел за семь десятков! Но только один наш Господь знает, где глубокая старость, а где прочная зрелость! На то я и князь, а не слабая женка! А если на наш удел нападет враг, так что же мне – сидеть и ссылаться на старость? Этого не будет! А потому, готовьтесь же, мои люди, к охоте!

– Господи, спаси! – перекрестился черниговский епископ. – Зачем ты упоминаешь врага, сын мой? Эти слова очень опасны…

В это время хлопнула дверь, и в светлицу вбежал княжеский слуга. – Пресветлый князь! – крикнул он. – К тебе идут приезжие люди! Стражник Ходына говорит, что они из Волыни и с ними сам славный князь!

– Неужели, Бенко?! – вскричал князь Роман в волнении. – Разве это мой тесть, Лев Юрьич? Ты не ошибся, бестолковый?!

– Не ошибся, княже, – кивнул головой слуга. – Думаю, что это сам луцкий князь!

– Господи, да что же там случилось?! – перепугался епископ Арсений. – Князь из далеких русских земель сюда пожаловал не случайно! Вот тебе, сын мой, и жестокая война! Я чувствую неминуемую беду, вызванную твоими несдержанными словами!

– Теперь нам не до охоты, – сказал, ожидая с нетерпением гостей, брянский князь. – Отложим, сынок это дело, – кивнул он головой сидевшему на скамье рядом с владыкой князю Дмитрию, – и примем нашего дорогого гостя! А потом мы все, скопом, пойдем в лес и порадуемся охоте! Не так ли, сын мой? Кабаны ведь не убегут от нас со своих насиженных мест?

– Так, батюшка, – кивнул головой князь Дмитрий, – не убегут! Там у них – любимое лежбище! Совсем нетронутое…К тому же наши служилые люди берегут это место от черного люда и не тревожат чуткого зверя без надобности!

В этот момент в княжескую светлицу вошли, одетые в богатые медвежьи шубы, луцкий князь Лев Юрьевич и два его боярина.

– Здравствуй, брат Роман, низкий тебе поклон! – громко сказал шедший впереди, высокий и гордый, седовласый князь Лев.

– Здоровья тебе, славы и богатства! – едва ли не единогласно прокричали, низко кланяясь, луцкие бояре, которые, будучи крепкими, молодыми и кряжистыми, почти на две головы уступали в росте своему князю.

– Здравствуй, брат! – весело сказал Роман Глебович, слезая со своего кресла и троекратно обнимая тестя. – Мне следовало бы называть тебя батюшкой, но я ведь старше тебя на восемь лет, не правда ли?

– Правда, брат, – усмехнулся князь Лев. – Однако ты взял мою дочь по праву и закону! Как поживает, здорова ли, счастлива ли моя Евдокиюшка?

– Она здорова и счастлива, брат мой! – кивнул головой князь Роман и дал знак стоявшему у дверей слуге принести еще одно кресло. – Мы любим твою дочь: она славная супруга и хозяйка, принесшая мне добрых детей…А это – Дмитрий, мой сын и твой внук, полюбуйся на него!

Князь Дмитрий встал и троекратно поцеловался со своим дедом.

– Красив твой сын Дмитрий! – блеснул большими синими глазами луцкий князь, пристально глядя на внука. – Видать, немало ты пленил красавиц, так, Дмитрий?

– Так, дедушка! – кивнул тот головой. – Я люблю красивых девиц так, как надо, без лишней скромности! Известно, что петух хорош только тогда, когда топчет множество кур!

– И речь у тебя приятная, мой внук! – улыбнулся Лев Юрьевич, и его красивое, с аккуратной русой бородкой, лицо пожилого человека осветилось внутренним теплым светом. Благослови же меня и моих людей, святой отец! – он вдруг повернулся к епископу Арсению, увидев его, сидевшего на скамье напротив князя.

– Да благословит тебя Господь! – сказал, вскочив со скамьи, растерявшийся старик. – И всех твоих бояр! – Он приблизился к гостям и быстро перекрестил склонившиеся перед ним головы.

В это время слуги внесли большое черное кресло и поставили его рядом с креслом князя Романа. – Садись, брат! – указал рукой на кресло князь Роман. – А вы, луцкие бояре, садитесь на скамью, рядом с нашим владыкой!

– Небось, устали с дальней дороги? – спросил он, усевшись, глядя на волынского князя. – Может, пойдем пообедаем, если вы голодны?

– Лучше пока посидим, брат, – кивнул головой знатный гость, – и отдохнет с дороги в полезной беседе. Мы не голодны: утром, еще в обозе, приняли пищу…

– Тогда хорошо. Просьба дорогого гостя – закон! – весело сказал Роман Глебович, хлопнув в ладоши! – В светлицу вбежали два здоровенных краснорожих молодца. – Бегите-ка, ребята, – приказал он, – к моему огнищанину Микуле Милковичу и передайте, чтобы он готовил богатый пир! У нас в гостях мой славный тесть!

– Слушаемся, княже! – вскричали молодцы. – Мы в один миг! – И они выбежали в простенок.

– А пока мы поговорим, брат мой, – сказал князь Роман, удобно усевшись в своем кресле. – Расскажи нам, как вам нынче живется на Волыни?

Князь Лев закрыл глаза и задумался. – Да, брат, – сказал он немного спустя, – мне есть о чем тебе рассказать, но мои новости нерадостные! – И он начал свое повествование, не спеша произнося слова и отдельные фразы, удивляя слушателей изяществом своей речи и логичностью мышления. А рассказать ему было что!

Оказывается, князь Лев прибыл в Брянск не случайно: на галицко-волынские земли хлынули полчища литовцев.

Совсем недавно на великокняжеский стол в Литве «сел» молодой, энергичный полководец Гедимин, пришедший на смену старому князю Витеню. Как это случилось, не знал никто. Одни говорили, что Гедимин был, якобы, простым конюшим у Витеня и убил его с помощью своей любовницы – молодой княгини. Другие же утверждали, что Гедимин был младшим братом умершего Витеня и унаследовал престол законно. Большинство же людей, прибывавших из Литвы, считали, что Гедимин был сыном Витеня и получил великое княжение по наследству после того, как его отца убила молния.

– Тот Витень был сражен молнией потому, – говорили на Волыни немецкие купцы, – что был подлым язычником, а не честным христианином!

Последняя версия гибели старого князя была более правдива потому, что Гедимин, наоборот, прилюдно говорил о смерти Витеня, как о каре разгневанных богов, поскольку старый князь подумывал о принятии христианства и всегда скептически относился к своей вере.

Итак, этот Гедимин, придя к власти, начал решительную борьбу со всеми своими противниками. Прежде всего, он обрушился собранными со всей Литвы и принадлежавшей ему части Руси войсками на немцев, освободил от них Жмойтское княжество и вновь присоединил его к Литве. Немецкий орден уже не наступал, а лишь оборонялся, когда Гедимин вторгся в Добринскую землю. Там он подверг беспощадному разгрому все встретившиеся на его пути войска крестоносного рыцарства.

После этого жестокого урока, который преподнес им Гедимин, немцы уже долго не беспокоили пределы Великого княжества литовского.

Освободив свои руки от врагов на севере и западе, великий литовский князь повел свои войска на Галицию и Волынь.

Только под Владимиром-Волынским он встретил упорное сопротивление. Здесь княжил Владимир Владимирович, доблестный и отважный воин. Десятки раз бросались литовцы на штурм стен древнего города, подводили к ним тараны и пороки, но все было бесполезно: город держался!

И, тем не менее, Гедимин добился успеха и здесь. Это случилось, когда князь Владимир, выйдя из города и пытаясь разбить превосходившего его численностью врага, погиб в ожесточенном сражении. После этого горожане, убеждаемые посланниками Гедимина, в войске которого преобладали русские, открыли ворота своего стольного города на милость победителя.

Гедимин, выполняя свое обещание, не тронул жителей занятого его войсками Владимира, но лишь обложил их умеренной данью и посадил в городе наместником своего сына Любарта.

Вскоре под ударами литовских войск пали города Дорогичин и Брест. Литовские войска пошли на Галич и в ожесточенном бою одолели войско князя Андрея Юрьевича, который погиб в сражении.

– Я еще не знаю, взяли литовцы Галич или нет, – грустно сказал, завершая свою речь, князь Лев Юрьевич, – однако верю, что князь Андрей Юрьевич, сын погибшего героя, так просто не отдаст свой город! А вот мой Луцк уже, видимо, в руках Гедимина. Ко мне приехал его сын Любарт с требованием, выраженным в ласковых словах, чтобы я отдал им свой город без борьбы! Каковы негодяи? А ведь этот Гедимин – мой зять! Вот поэтому я решил приехать к тебе, мой брат, и просить твоей помощи!

– Помощи? – вздохнул князь Роман. – Ну, что ж…

– Мне бы тысячу воинов и довольствие для них…, – пробормотал, волнуясь, луцкий князь.

– Тысячу? – нахмурил брови князь Роман. – Это для нас немало! А для вас немного! А сколько воинов у Гедимина?

– Тысячи три, вряд ли больше! – кивнул головой князь Лев. – И тогда мне хватит силы бороться с ними!

– Один против троих? – усмехнулся Роман Глебович. – Неужели литовцы такие слабаки?

– Еще тысячу дадут татары, – улыбнулся князь Лев, – и тысячу приведет киевский князь Станислав! Киевский князь узнал, что литовцы решили отнять у него в следующем году Киев. Он послал своих людей к татарскому царю с подарками и просьбой о помощи. А я отправил своих бояр к своему другому зятю – Олегу Переяславльскому. И оттуда ожидается тысяча…А там, глядишь, и одолеем лютых врагов!

– Что вы на это скажете, мои лучшие люди? – громко сказал князь Роман, выслушав тестя. – Вы готовы идти на войну с Литвой?

В светлице стояла напряженная тишина. Никто не хотел высказываться. Брянские бояре сидели в молчании, уставив свои взоры в дощатый, некрашеный пол.

– Зачем нам эта война, сын мой? – сказал вдруг тихим, спокойным голосом епископ Арсений. – Литовцы пока не угрожают нашим землям. Зачем вызывать на себя огонь и создавать себе неведомую угрозу? Разве вы не знаете, чем закончились походы великого князя Романа Михалыча на Литву? Враги объявились здесь, под Брянском! И сколько полегло наших лучших людей! Разве нам нужно новое тяжелое горе?

– Ох, не нужно! – застонали брянские бояре. – Зачем нам сражаться за далекие волынские земли? И терять своих сыновей без всякого смысла?!

– Ладно, – отмахнулся от бояр князь Роман. – Война – это дело непростое! Мы об этом подумаем! Сейчас тяжелое время! Чего только не было в прошлом году! В небесах пылали звезды, горел, как говорили купцы, далекий Псков, а в суздальской земле, Польше и поганой Литве царил голод…И по сей день черный люд мыкает там горе и бунтует…Не удивительно, что литовцы начали военные походы! Я слышал, что еще прошлой зимой великий князь Дмитрий Михалыч женился в Твери на дочери твоего недруга Гедимина, мой славный тесть! А это – вызов Юрию Московскому! А этот Юрий женил брата Дмитрия Тверского, Константина, на своей дочери и крепко привязал его к Москве! Ох, чувствую я, что будет большая война! А Юрий, сын Данилы, не правитель, а горе! Он недавно приводил татар на русские земли и отдал им на разграбление союзный ему Ростов, а сам сбежал от татар в Великий Новгород! Из-за этого не выдержало сердце ростовского князя Юрия Александрыча, и он скончался, видя жестокости беспощадных татар…Однако горожане Ростова, оставшись без князя, так разгневались, что оказали татарам достойный отпор и, вооружившись, кто чем мог, изгнали захватчиков из города! А в этом году Москва вновь начала борьбу с Тверью и вынудила великого тверского князя склонить перед ней голову! Видите, что творится? Так что, если мы будем сидеть, сложа руки, и только иногда выезжать в Орду с «выходом», нас ждут только горести и беды. Надо что-то предпринимать! Я обещаю тебе, брат, что окажу вам существенную помощь! За это не беспокойся. Поэтому посылай своих людей во все концы и готовься к войне. А пока погости у меня: сходи в баньку, на охоту, посмотри мой город…А там и все образуется! Так, люди мои?

– Так! – пробурчали брянские бояре.

– Может, пройдет время, и ветер, волей Господа, переменится, – сказал, крестясь, епископ Арсений.

 

ГЛАВА 17

ЧЕЛОБИТНАЯ К ОРДЫНСКОМУ ХАНУ

Князь Дмитрий Михайлович Тверской сидел в гостевой юрте в Сарае вот уже не один месяц и ждал ханского приема. Самого хана в это время не было в столице: жаркое лето 1322 года вынудило его откочевать в низовья Волги на летние пастбища, в места достаточно дождливые, где хватало сочной травы бесчисленным ханским отарам.

Оставшийся в Сарае великий визирь, получив от тверского князя богатые подарки, пообещал отослать к Узбек-хану людей, чтобы узнать, ехать ли русскому даннику в далекие степи.

Целый месяц просидел в татарской столице Дмитрий Михайлович, пока не вернулись назад посланцы ордынского визиря. Ответ хана Узбека был достаточно определенный: ждать его возвращения. Когда же вернется молодой «повелитель правоверных», никто не знал. – Может, через месяц, а может, и через два, – уклончиво ответил Дмитрию Тверскому ханский визирь.

В Сарае в это время, душное и скучное, почти не оставалось народа: лишь две-три знатных семьи да сотен пять конных воинов, охранявших ханский дворец, юрты местной знати и совершавших периодически, как было установлено местными правилами, объезды окрестностей столицы, чтобы упредить врагов или разбойников и прикрыть им подступы к городу. Раньше для этих целей ордынский хан оставлял целый тумен. Но теперь, когда Сараю никакая опасность не угрожала, хан Узбек сократил численность охранных отрядов до минимума. После ограбления купеческого каравана татарской молодежью он опасался, что к таким делам прибегнут и взрослые воины. Отсюда – запустение и скука в Сарае.

Чем только не занимался томившийся от безделья тверской князь: и ходил на Волгу со своими верными боярами и дружинниками, и устраивал в степи скачки, и навещал сарайского епископа, беседуя с ним и узнавая последние новости.

Вот и на этот раз в душный августовский вечер князь Дмитрий пришел к сарайскому владыке и засиделся допоздна.

Высокий православный священник ожидал прихода великого тверского князя и сразу же после обмена приветствиями рассказал ему о том, что узнал от только что приехавших из русских земель церковных людей.

А события были тревожные. В Великом Новгороде неожиданно скончался князь Афанасий Даниилович. Город остался без князя. Тогда туда немедленно отправился князь Юрий Московский, боявшийся потерять богатую вотчину.

Считая себя, как великого суздальского князя, и князем новгородским, Юрий Даниилович, получая богатые дары и деньги на ордынский «выход» от новгородцев, ссориться с ними не желал. По просьбе новгородцев он даже пошел с большим войском на беспокойных соседей Великого Новгорода, осадил немецкую крепость Выборг, подогнал «пороки», заранее им старательно починенные в Новгороде, но взять ее не смог. – Ладно, хоть погонял этих бесстыжих немцев и пуганул их, как надо! – говорили по этому поводу знатные новгородцы.

Считая, что он выполнил свой новгородский «ряд», князь Юрий пошел на «низ» и остановился в Урдоме, местечке, расположенном близ московских и тверских земель.

Он шел со своей московской дружиной, не чувствуя опасности, однако тверские «послухи» его опередили. – Юрий опять покушается на наши земли! – решил вспыльчивый тверской князь Александр Михайлович, второй по счету сын убитого в орде великого князя Михаила, остававшийся на время отсутствия брата Дмитрия за него в Твери, и стал собирать полки.

К тому же, совсем недавно, на соседние с тверским княжеством земли приходили безжалостные татары с известным темником Ахмылом. На сей раз Москве не угодил недавно севший на княжеский «стол» в Ярославле Василий Давыдович Грозный, сменивший умершего год тому назад отца.

Князь Василий захотел быть независимым удельным князем, не подчиняться никому, кроме ордынского хана и самостоятельно возить в Орду дань.

Этого москвичи не могли допустить. Еще по весне по заданию князя Юрия его брат Иван Даниилович Калита выехал в Сарай, где, будучи тонким дипломатом, сумел настроить ордынского хана против Ярославля.

Вот по этой причине хан Узбек и послал на князя Василия Давыдовича своего знатного мурзу.

Ярославский князь был бессилен против татарских полчищ. Степные хищники заняли Ярославль, перебили «великое множество люда» и с богатым полоном, нагруженные «пожитками» несчастных ярославцев, вернулись в свои приволжские степи. Князь Василий, разоренный набегом, скрылся от врагов в лесах и, затаив на московского князя обиду, решил «добиваться правды» у татарского хана.

Князь же Александр Тверской не захотел испытать на себе участи Василия Давыдовича и, опережая события, повел свои войска навстречу Юрию Московскому. Последний вовсе не ожидал от молодого тверского князя такой прыти…

– И вот молодой Александр победил Юрия Данилыча, захватил всю его казну и множество пленников, а сам московский князь, чудом избежав плена, умчался в Псков! – завершил свое повествование сарайский епископ.

– Это очень тревожная новость, святой отец! – ответил, выслушав собеседника, Дмитрий Грозные Очи. – Мы вовсе не собирались воевать с Москвой! Это было возможно только в случае нападения москвичей на тверские земли…Ну, если Александр заметил угрозу нашему уделу, тогда он прав…Но как на это посмотрит грозный царь Узбек? Ладно, – вздохнул он, – там увидим. Надо еще дождаться государя…

– У меня еще одна весть, сын мой, – кивнул головой сарайский епископ. – О поганой Литве…

– Что там? – встревожился князь Дмитрий. – Я ведь в дружбе с великим князем Гедимином! И уговорю его, если надо, не совершать дурных дел!

– Это не так легко, сын мой, – поднял голову владыка. – Литовцы уже захватили Волынь и часть галицкой земли. А теперь Гедимин готовится к новым походам…У него неисчислимое войско!

– Я знаю о Волыни, – задумчиво сказал князь Дмитрий. – Это большой грех! Волынь и Галич платили дань в Орду, а что им теперь делать – не знаю! Литовцы мне говорили, что они идут туда, чтобы защитить Волынскую Русь от татар и отменить тяжелую дань…А вот про Галич я ничего не слышал…Значит, Гедимин захотел покорить всю Русь…Что поделать, если русские князья не способны защитить свои земли?

– Однако Гедимин грозит не только западной Руси, но Киеву и всей Северщине, – пробормотал недовольно сарайский епископ, – а там столкнется с татарами! Разве ты не знаешь, сын мой, что те киевские и черниговские земли принадлежат Орде? Там стоят татарские войска, а русские князья не имеют никакой власти…Кто такой тот князь Станислав? Ты знаешь? Из захудалого, разорившегося рода! Говорят, что царь Узбек посадил его в Киеве за богатые подарки, а сам князь приезжал в Сарай довольно давно из какого-то волынского захолустья…

– Ходили слухи, что этот Станислав, которого называют поляком, – усмехнулся князь Дмитрий, – грозился одолеть великого Гедимина! Он якобы привлекает к себе многих князей: северских, черниговских, смоленских и даже суздальских…Говорят, что даже Роман Брянский, глупый старик, решил помочь Киеву…Видимо, по воле ордынского царя! Я очень сомневаюсь, что этот Роман Глебыч пойдет на военный союз с кем-то из князей по влечению сердца…

– Но есть верные сведения, что пойдет, сын мой, – улыбнулся седобородый епископ, – и не по царской воле, а по своему желанию! У князя Романа есть тесть – луцкий князь Лев. Он и упросил, как я узнал, брянского князя. Еще поздней осенью прошлого года тот князь, Лев Юрьевич, приезжал в Брянск и молил о помощи…А сейчас этот Лев обходит еще незанятую литовцами Волынь и собирает себе войско…А там и старый Роман или его сын Дмитрий придут со своим войском на помощь…И это уже будет серьезное дело…

– Неужели тот брянский медведь решил вылезти из своей берлоги? – поднял брови рослый красавец Дмитрий. Но в это время в епископскую светлицу вбежал тверской боярин Пригода Требович. – Батюшка, государь вернулся в Сарай! – крикнул он. – И срочно вызывает тебя во дворец!

Князь Дмитрий Михайлович Тверской, простившись с сарайским епископом, быстро вышел наружу и вскочил в седло. Сопровождаемый четырьмя конными боярами, он поскакал к ханскому дворцу.

– Салям тебе, Дэмитрэ! – сказал хан Узбек, глядя сверху вниз со своего золоченого трона на лежавшего перед ним великого тверского князя. – Подними же башку и садись передо мной, как это принято!

Князь Дмитрий повиновался и уселся на корточки в окружении ханской знати.

– Ну, а теперь говори! – молвил хан Узбек веселым голосом. Вернувшись домой, он чувствовал себя бодрым и полным сил. – Зачем ты хотел меня видеть и что готовишься сказать?

– Великий, славный и премудрый государь, – начал русский князь, вглядываясь в красивое лицо ордынского хана, на голове которого блистала золотом то ли парчевая, то ли шелковая шапочка с замысловатым узором, а сам он, одетый в зеленый халат и такие же туфли с загнутыми носками, весь сиял золотом, – выслушай мои слова правды!

– Ладно, – поморщился молодой хан, – говори свою правду!

– Я узнал, о, могучий повелитель, – продолжал князь Дмитрий, – что все новгородское, тверское и прочее серебро, предназначенное для уплаты «выхода», московский князь Юрий утаил от тебя!

– Разве это правда? – буркнул недовольно Узбек-хан, глядя на советника Субуди. – Неужели бестолковый Юрке имеет перед нами задолженность?

– Общей задолженности нет, – ответил без запинки Субуди, – однако коназ Юрке жаловался, что Тферы и Ярэславэ не вовремя привозят свое серебро, и он вынужден покрывать их долги из своего имущества!

– Так вот, государь, – склонил голову князь Дмитрий. – Я отдал этому бесстыжему Юрию две тысячи рублей! И Василий Ярославский отвез всю казну этой проклятой Москве…

– Неужели ты отдал ему все свое серебро? – усомнился молодой хан. – И пришел сюда с пустыми руками?

– Нет, государь! – покачал головой князь Дмитрий. – Я пришел сюда с подарками и всей казной! Для того чтобы угодить тебе, государь, я беспощадно обобрал всю свою землю!

– Это так? – спросил, покраснев от раздражения, Узбек-хан своего советника Субуди.

– Так, повелитель! – ответил, склонив голову набок, ханский вельможа. – Мне недавно сообщил наш денежник Цзян Гэн, что этот Дэмитрэ сдал ему много серебра и богатые подарки! Он поступил честно и правдиво!

– Ну, если это так, тогда Дэмитрэ вправе обвинять обманщика, – улыбнулся ордынский хан. – Но я пока не могу понять, зачем этот глупый Юрке так поступает?

– Это из-за своего друга Кавгадыя! – буркнул князь Дмитрий. – Говорят, что бесстыжий Юрий собирает серебро для подарков и подкупа властных людей…Он хочет, чтобы Кавгадый был выпущен на свободу…

– Тогда мне все понятно, – нахмурился Узбек-хан, побагровев от досады. – Как мне надоел этот Кавгадый! Теперь из-за него моя казна теряет серебро! И возможно некие злодеи готовят мятеж и беспорядки…Зачем нам это нужно? Я думаю, что наступило время отправить этого Кавгадыя к его славным предкам! Что вы на это скажете, мои верные люди?

В приемной зале царила мертвая тишина. Не нашлось ни одного знатного татарина, кто бы вступился за попавшего в опалу старого мурзу.

– Ну, если нет возражений, – сказал, наконец, не услышав на свой вопрос ответа, хан Узбек. – Тогда надо кончать! Эй, Бэгэрсэн! – крикнул он, хлопнув в ладоши. Из толпы сидевших на корточках вельмож выскочил рослый, плотного сложения монгол, и подбежал, едва не столкнув сидевшего у ступенек князя Дмитрия, к золоченому трону.

– Сходи-ка, Бэгэрсэн, в нашу темницу, – приказал грозным голосом хан, – и отошли этого недостойного Кавгадыя в иной мир! Да быстро и тихо! Но чтобы его нечестивая кровь не пролилась на святую землю!

– Слушаю и повинуюсь! – склонился в земном поклоне Бэгэрсэн и тихо, отступая к выходу, кланяясь и пятясь, исчез.

– Ну, Дэмитрэ, о чем ты хотел меня просить? – вернулся как бы между тем хан Узбек к тверскому князю.

– Я хотел бы просить, всемогущий государь, – отвечал дрожавшим голосом Дмитрий Михайлович, – твою грамоту на великое суздальское княжение! Если ты, славный государь, пожалуешь мне эту грамоту, я буду сам отвозить тебе весь нужный «выход» и без утайки! Ты будешь получать от меня больше серебра, чем от Юрия!

– В самом деле? – задумался ордынский хан. – А ты прибавишь к этому выкуп за мой бесценный ярлык?

– Без лишних слов, государь! – весело сказал тверской князь. – Я доставлю тебе за это целый воз серебра! Сегодня же вечером я передам весь выкуп твоему денежнику! Я хорошо знаю порядок и заранее подготовился!

– Ну, если у тебя готов выкуп, – пробормотал молодой хан, глядя на своих вельмож и читая на их лицах полное одобрение своих слов, – тогда придется примерно наказать этого обманщика Юрке и справедливо лишить его ярлыка на Уладэ-бузург! Пусть же этот ярлык перейдет к тебе, коназ Дэмитрэ! Распорядись-ка, Субуди, и поручи это дело своему сыну! – хан устремил взгляд на своего тайного советника. – И пусть этот Дэмитрэ уезжает назад в свою Залесскую Орду с ярлыком и моими знатными людьми! Но смотри, Дэмитрэ, – Узбек-хан прищурился, – чтобы не было обмана и ущерба моей казне!

 

ГЛАВА 18

БИТВА БЛИЗ ИРПЕНИ

– Прощай, сынок! – сказал брянский князь Роман, троекратно целуя сына Дмитрия. – Береги город и защищай удел от лютых врагов! Поэтому я оставляю тебе всю твою дружину. А если будет надо – соберешь ополчение! Ну, не поминай недобрым словом: идем на поганую Литву! – И седовласый престарелый князь легко, как юноша, вскочил на своего боевого коня. Почувствовав привычную ношу, конь захрапел и, перебирая, как бы танцуя, ногами, пронзительно заржал.

– Прощай, родимый батюшка! – грустно молвил Дмитрий Романович. – У меня нет других слов, только добрые и сердечные! Жаль, что ты не захотел взять меня с собой! У меня теперь болит сердце и плачет душа!

– Ты слышал, как заржал мой Серко? – усмехнулся старик-князь. – Это добрый и надежный знак! Мне всегда сопутствовала удача, если мой славный конь возвещал о ней! Так что нечего печалиться! А твое место пока здесь! Ну, прощай, святой отец! – князь повернулся к епископу Арсению.

– Благослови тебя, Господь! – перекрестил князя владыка. – Спаси и сохрани тебя, сын мой!

– Пошли же, мои верные люди! – крикнул, привстав в седле, Роман Глебович, и княжеская дружина, увидев, как князь бодро поскакал вперед, быстро зашевелилась, и вскоре брянское войско поспешно двинулось за ним.

Отборная рать князя Романа, составленная из тысячи всадников, была превосходно вооружена и подготовлена к далекому походу. Все воины были одеты в кольчуги, под которыми скрывались прочные кожаные доспехи, а сверху на кольчуги были натянуты овчинные тулупы.

Зима 1322 года была не очень суровой, но идти в дальний поход в это время было довольно рискованно. Однако время для брани выбрали не русские воины: в конце ноября в Брянск приехал посланец князя Льва Юрьевича Луцкого с сообщением о движении литовского войска в сторону Киева.

– Мы к этому готовы, – сказал тогда посланец. – Уже собрали войско, уведомили князя Олега Переяславльского и уговорили татар. А там и князь Станислав Киевский к нам присоединится, и мы все вместе пойдем на врагов! Как только вы перейдете Днепр по крепкому льду, вы увидите наших воинов!

Выслушав луцкого посланника, Роман Глебович понял, что пора идти на войну. Он быстро, но не суетясь, отдал приказы своим людям, чтобы те готовили обозы, и в короткий срок все было сделано.

За княжеской конницей катились, запряженные парой лошадей каждая, большие телеги, груженные двенадцатидневным запасом продовольствия и корма лошадям.

– А тогда, после победы, князья Станислав и Лев дадут вам все необходимое для возвращения! – обещал посланник княжеского тестя.

Однако князь Роман, не надеясь на чужое гостеприимство, обеспечил всем необходимым себя сам. – Нам хватит своих припасов на дорогу туда и обратно, – решил он. – А после битвы я не буду задерживаться на чужой земле!

«Чужой землей» он назвал исконные русские земли потому, что они уже почти столетие пребывали под властью Орды: Киев и Чернигов, лежавшие в руинах еще со времен Бату-хана, представляли из себя небольшие поселения и лишь на словах назывались стольными.

В некогда «матери русских городов» постоянно пребывал татарский конный гарнизон. Лишь небольшая крепостца, наскоро сколоченная из бревен, защищала Киев. На руинах же бывшего великого города раскинулись небольшие избы то ли горожан, то ли крестьян, окруженные огородами. Поставленный ордынским ханом киевский князь Станислав, едва находил возможность выплачивать Сараю небольшой, чисто символический «выход». Татары держали в Киеве, пусть худородного, малоизвестного, но русского князя, из собственных соображений. Они прекрасно понимали, что усилившийся великий литовский князь Гедимин представляет для них определенную угрозу. Но идти на прямое столкновение, не зная хорошо сил соперника, не хотели, несмотря на то, что Гедимин занял часть земель их данников. Молодой, но мудрый хан Узбек со своими не менее хитроумными советниками решили выждать и посмотреть, что же будет, если столкнуть с Гедимином русских князей. – Если одолеет Гэдэмэнэ, тогда сами пойдем на войну, – говорил хану тайный советник Субуди. – Ну, а если урусы остановят этого Гэдэмэнэ, тогда мы поможем им небольшими силами и избежим позора!

С этими словами хан Узбек полностью согласился, и татарская помощь своему ставленнику Станиславу ограничилась лишь киевским гарнизоном и небольшими конными отрядами, присланными из Чернигова, в котором также находился татарский стан.

Брянские воины, проходя мимо Чернигова, видели лишь длинный и высокий забор, имевший несколько калиток, в одну из которых князь Роман и ввел свое войско на недолгий постой.

Чернигов так и не оправился после Батыева погрома. Здесь-то и крепости никакой не было. За забором располагались лишь избы полусотни крестьянских семей, возделывавших землю, теснились татарские юрты и кибитки, и лишь большие каменные церкви стояли, как чудом выжившие исполины, среди убогих деревянных построек.

– Мы кормимся только землей и твоей помощью, славный князь! – сказал брянскому князю настоятель соборного храма отец Сергий. – Здесь живут только татары и русские люди, бежавшие из других краев из-за разбоев и неурядиц! Мы так здесь страдаем, слыша бусурманскую речь и грубые слова всякого сброда…Некому за нас заступиться!

Князь Роман Глебович со старшими дружинниками, возглавляемыми воеводой Михаилом Романовичем, внебрачным сыном самого Романа Михайловича Старого, посетили могилу Михаила Святого, захороненного в местном монастыре. Брянские воины помолились на могиле славного мученика, погибшего за веру, и попросили его «небесного» покровительства. А воевода Михаил с братом Борисом, будучи внуками славного покойника, даже плакали над прахом своего деда.

После них могилу посетили прочие брянские воины, среди которых были и старшие сыновья бояр Михаила и Бориса – Жирята Михайлович и Супоня Борисович, почти одногодки, двадцати и девятнадцати лет.

Князь Роман Глебович опирался, помня опыт своего предшественника, князя Василия Храброго, на брянских бояр и дружинников. С собой из Смоленска он привез лишь с полсотни воинов и бояр, а остальную дружину оставил младшему сыну Василию, проживавшему в Смядыни под Смоленском. И воеводу он назначил, зная не только о наследственной славе боярина Михаила, но и о его преданности своему предшественнику, когда Михаил вместе с братом Борисом, будучи воеводами в небольших крепостцах под Брянском, отказались подчиниться воле князя-узурпатора Святослава Глебовича и «отсиделись» в своих «детинцах», дождавшись возвращения законного князя Василия.

Кроме того, эти воеводы были прекрасными воинами и не один раз радовали князя Романа Глебовича меткой стрельбой из луков, умелым метанием копий и даже своей телесной силой, побеждая в единоборствах лучших брянских борцов.

Вот почему Роман Глебович взял с собой в поход этих опытных воинов, а старшего назначил воеводой. И он не ошибся в своем выборе: рослые, русобородые, статные бояре были непререкаемыми военачальниками – княжеские дружинники беспрекословно подчинялись каждому их приказу.

Наконец, после небольшого отдыха в Чернигове брянское войско, выйдя на деснинский лед, тронулось дальше по направлению к Киеву. Шли не спеша, благо, лед на Десне был уже достаточно толстым, по удобной, накатанной дороге. Привалы же делали, выходя на берег.

В один из таких привалов, когда брянские воины уселись у больших жарких костров, поедая приготовленную обозными людьми кашу и сушеное мясо, к князю, сидевшему в своем походном шатре среди старших дружинников и бояр, прибежал охранявший их лагерь стражник. – Славный князь! – закричал он, едва показавшись в шатре. – Сюда идут неизвестные люди! Десятка два…человек!

– Сходи-ка туда, Михаил, – распорядился князь Роман, – и пошли наших людей им навстречу!

Оказалось, что прискакали люди луцкого князя Льва Юрьевича.

– Мы уже давно тебя ждем, славный князь! – сказал, улыбаясь, допущенный в шатер сын киевского князя Станислава Федор, молодой, шестнадцатилетний юноша. – Уже все князья собрались: Лев Юрьевич, Олег Переяславльский и мой батюшка с дружиной и татарами! У нас – немалая сила! Теперь мы дадим жестокий отпор этим мерзким литовцам!

– А где литовцы? – спросил, нахмурившись, князь Роман. – Неужели подошли к Киеву?

– Пока нет, – кивнул головой княжич Федор, – но они уже близко! Вот нынче бы их перехватить!

– Тогда собирайтесь! – распорядился брянский князь, окидывая взглядом своих приближенных. – Пойдем навстречу!

Княжич Федор с людьми луцкого князя Льва повели брянское воинство по Десне как раз до впадения этой реки в Днепр.

– Теперь до Киева меньше десятка верст! – сказал, махнув рукой в сторону туманной дали, Федор Станиславович. – А теперь пойдем через Днепр к маленькой реке Ирпени!

– А зачем? – возразил князь Роман Глебович. – Неужели надо идти так далеко?

– Здесь близко, великий князь, – ответил, заискивающе улыбаясь, княжич. – К вечеру подойдем!

Так и случилось. Княжеское войско, медленно пройдя через Днепр, проследовало по заснеженной степи до реки Ирпень и, когда уже смеркалось, перешло по льду и эту реку.

– Славный князь! – крикнул вдруг воевода Михаил Романович. – Вон вдали виднеется союзное войско…

– Это наши люди! – весело сказал княжич Федор. – Идите по речному берегу!

Наконец, впереди показался большой военный лагерь. Высокие серые палатки стояли там плотно друг к другу.

– Какие у тебя зоркие глаза! – молвил, улыбаясь, князь Роман своему воеводе. – Надо же: увидел из такой дали!

Брянского князя ждали. От палаток отделились три всадника и быстро поскакали навстречу брянскому войску.

– Здравствуй, брат! – громко сказал, подъехав поближе к князю Роману, Лев Юрьевич и, не слезая с коня, обнял, троекратно целуя своего зятя. – А это – другие князья – Олег Переяславльский и Станислав Киевский! – представил он их, оторвавшись от брянского князя. Князь Роман, обменявшись приветствиями, оглядел своих будущих соратников. – Однако ты постарел, славный Олег, – покачал он головой. – Я помню, как мы встретились с тобой в Сарае пять лет назад: ты выглядел совсем молодым!

– А ты, брат, мало изменился! – буркнул мрачный, худой, седовласый переяславльский князь. – Только посуровел и словно бы вырос от своего мужества! – И он опустил вниз свои серые пронзительные глаза.

– А тебя, Станислав, я еще ни разу не видел! – молвил брянский князь, оглядывая низенького, но коренастого князя с удивительными для русских князей карими глазами. – И у его сына Федора – тоже темные глаза, как у татарина! – подумал он, но вслух ничего не сказал.

– Ты еще увидишь меня, славный князь, – улыбнулся киевский правитель, – в грозном сражении! А там и станем соратниками!

– Ну, дай, Господь, чтобы так! – пробормотал князь Роман и повернулся к Льву Луцкому. – Пошли же в большой шатер: будем держать совет! А я пока отдам приказ моим воинам готовиться к отдыху…

На военном совете, собравшемся в шатре князя Льва, русские князья, бояре и татарский мурза Мухули беседовали недолго. Делом заправляли знавшие обстановку и не раз сражавшиеся с литовцами князья Лев и Станислав.

– Давайте строить наши войска в таком порядке, – предложил князь Лев Юрьевич. – По правую руку от меня станет Олег со своими людьми, а по левую – славный Роман. Я буду располагаться в середине, чтобы иметь возможность помочь любому из вас. А вот как быть с тобой, воевода Мухули, – он перешел на татарский язык. – Где ты станешь?

– А я стану, – усмехнулся татарский мурза, – за вашими спинами и когда будет нужно, неожиданно выскочу на врагов и повергну их в прах!

– Все хорошо, – поддержал луцкого князя Станислав Киевский. – Мы так и встретим нашего лютого врага! Все ли согласны?

– Все! – пробормотали князья Олег и Роман.

– Все! – хором прогудели бояре.

Наутро союзники выстроились так, как решили на совете. Как раз ударил мороз, и лица воинов, ждавших врагов не со страхом, а с любопытством, наливались румянцем.

– Что же мы стоим, как вкопанные? – сказал своим людям князь Роман Глебович. – Мы только мерзнем и вовсе не мешаем врагу? Это же очень плохо! Надо не стоять, а бить врага! Иди-ка, Михаил, ко Льву Юрьичу и передай ему мои слова! Опасно ждать врага на морозе: эдак застоится кровушка!

Брянский воевода Михаил Романович поскакал в центр к князю Льву. Последний стоял в окружении конных бояр. За спиной у него выстроился большой пехотный полк. Почти одни пехотинцы были и у князя Станислава. Поговорив с луцким князем, признанным общим военачальником объединенного войска, и объехав ряды своей конницы, брянский воевода вернулся назад. – Славный князь Лев сказал мне, – молвил он, подъехав к Роману Глебовичу, – что к нам уже приближаются литовцы! Они идут скорым шагом! Только что вернулась наша разведка…Значит, осталось недолго ждать! У них, в основном, пешее войско. Что касается нашего построения, – нахмурился он, – то оно никуда не годится! Почему мы, конные воины, оказались на самом крае? И татары далеко от нас отстали…Мне это не нравится! Нет настоящего порядка! Зачем сразу же подставлять врагу и пехоту и конницу? Надо по-другому сочетать рода войск…

– А как стоят воины Льва и Станислава? – спросил, чувствуя в груди тревогу, князь Роман. – Хороши ли их доспехи и выправка?

– Стоят-то они хорошо, – буркнул воевода Михаил, – и доспехи у них в порядке! Но мне не нравится…

– Ладно, Михаил, – покачал головой Роман Глебович. – Зачем ты придираешься? Так у нас, на святой Руси, принято тягаться с литовцами! Будем тогда сражаться, положившись на Господа!

В это время до брянских воинов долетели какие-то неведомые таинственные звуки: то ли скрежет железа, то ли скрип плохо смазанных тележных колес, то ли шум морского прибоя. Постепенно эти звуки все усиливались и, наконец, обрели очевидное, видимое объяснение: из-за снежных холмов медленно выходило большое литовское войско.

– Одеты в кольчуги, по-русски, – пробормотал боярин Борис Романович, сидевший верхом в седле рядом с братом-воеводой и князем Романом, – однако без овчин и тяжелых шуб! Может, поскидаем наши тулупы?

– Не надо! – сказал помрачневший князь Роман, глядя, как выстраиваются литовцы. – Эти тулупы не тяжелы, но мороз все крепчает…Мы еще не знаем об исходе сражения…А может, придется отступать?

В этот момент от литовского войска, остановившегося в полутораста шагах от союзников, отделилась группа всадников и быстро помчалась вперед к русским.

– Сдавайтесь! – кричали на хорошем русском языке литовские воины. – Или уходите беспрепятственно за Днепр! Наступила пора освобождать город Киев от татарских бусурман! Нечего служить поганым!

– Так вы – русские люди?! – выкрикнул из рядов брянского войска старший дружинник Коротя. – Зачем же служите поганому Гедимину?!

– А вы зачем служите татарам?! – возразил приблизившийся к русским почти на полсотни шагов, вражеский воин, голова которого увенчивалась железным немецким шлемом с пышными, торчавшими сверху, орлиными перьями. – Неужели они стали православными? А наш великий князь Гедиминас – не язычник, а склонный к православной вере человек! Он не притесняет христиан! Переходите на нашу сторону и послужите славному Гедиминасу!

– Пошли вы в дебрю, продажные холуи! – крикнул ему в ответ здоровенный брянский воин Рослав, выглядывая из-за спин военачальников. – Сами сдавайтесь!

Литовские всадники развернулись и быстро поскакали к своим. Но не успели они приблизиться к рядам литовского воинства, как вся вражеская пешая масса зашевелилась и медленно пошла на сближение с русскими.

– Готовьтесь к битве! – крикнул князь Роман и поднял меч. – Не посрамим нашего славного Брянска!

Литовское войско вдруг по чьей-то громко сказанной команде остановилось. Полки литовцев и жемайтов оказались так близко, что русские могли хорошо видеть лица врагов.

– Это не русские! – буркнул воевода Михаил. – А где же наши сородичи?

В это время из-за спины стоявших литовских пехотинцев выскочил большой конный отряд, возглавляемый красивым длиннолицым всадником, одетым в богатый, не по-зимнему легкий кафтан. На голове знатного воина красовалась княжеская шапка из меха черной куницы с большим, торчавшим из ее верхней части павлиньим пером.

– Неужели Гедимин? – буркнул боярин Борис Романович.

Это был на самом деле великий литовский князь Гедимин. Взмахнув рукой, он повел за собой литовско-русскую конницу, прямо на правый фланг, обороняемый князем Олегом. Удар литовской конницы был силен! К тому же, видя впереди вражескую пехоту, переяславльцы не ожидали литовской хитрости и не успели выставить перед собой рогатки. Гедимин, совершив маневр и оказавшись уже в хвосте своих всадников, управлял ими сзади.

Литовцы, ожесточенно сражаясь, медленно, сбоку, охватывали войско Олега, пытаясь выйти в тыл. – Не отступайте, дети мои! – кричал князь Олег своим воинам. – Нам бы только устоять!

Переяславльские воины не собирались отступать и бились отчаянно. То тут, то там падали сраженные копьями литовские всадники. Вгрызаясь в русскую пехоту, они несли немалые потери, но и сами поражали врагов. Кровь убитых и тяжело раненных окрасила снег. Вопли сражавшихся и убиваемых, казалось, докатились до неба!

В то же самое время остальные русские воины, не вовлеченные в битву, стояли без движения. Князь Роман Глебович, слыша крики и шум сражения, рвался, как и его воины, в бой, но не мог этого сделать, опасаясь стоявших напротив него литовских пехотинцев. Видя, что князь Олег оказался в тяжелом положении, Лев Луцкий отдал приказ разворачивать свои полки. И как только его войско пришло в движение, на него поспешно двинулась наблюдавшая за боем вражеская пехота.

– Вперед, мои отважные воины! – закричал князь Роман и помчался, подняв вверх руку со своим огромным мечом, на двигавшуюся прямо на него массу. Сначала литовцы, увидев устремившихся на них брянских воинов, дрогнули и стали медленно отступать. – Секи! Рази! – кричал брянский воевода Михаил Романович, оттесняя своего князя. – Иди за дружину, княже! Тебе нельзя нас покидать!

Князь Роман Глебович прислушался к словам воеводы. Старость и большой боевой опыт подсказали ему, что тот был прав. – Еще убьют и тогда погибнет вся дружина! – решил брянский князь, отступив за спины своих конников, подобно Гедимину.

В это время отходившие литовцы вдруг остановились и, выставив перед собой копья, стали решительно сражаться, выбивая из седел брянских воинов, которые, упав с лошадей, быстро вскакивали и продолжали биться пешими. К полудню уже половина воинов Романа Глебовича, потеряв лошадей и израсходовав свои копья, сражалась мечами.

В давке и толчее шла равная, жестокая борьба! Никто не хотел уступать! Один брянский воин, тяжело раненный литовской стрелой в шею, продолжал махать мечом и повалил еще не одного врага, прежде чем упал на залитый густой алой кровью снег. Другой брянец, стоявший неподалеку, потерял вместе с отрубленной рукой щит, но все еще отбивался, пока рослый безбородый литовец не отсек ему голову.

Неожиданно, в самый разгар битвы, к князю Роману подскакал киевский князь Станислав. – Спасайтесь! – кричал он, махая руками. – Наши войска беспощадно разбиты!

– А где же татары?! – крикнул огорошенный брянский князь.

– Татары бежали, а у нас уже нет времени! – буквально возопил Станислав Киевский, ломая от отчаяния руки. – Спасай хотя бы свою дружину!

– Ну, тогда, – вскричал брянский князь и глянул на сидевшего рядом с ним всадника-горниста, – труби, мой Всегод, общее отступление!

Брянские дружинники в это время продолжали ожесточенно сражаться, не отступив ни на шаг. Но как только прозвучал известный им сигнал горниста, они, не поворачивая к врагу спины, стали медленно отходить, пятясь назад. Литовцы же, почувствовав их мнимую слабость, попытались ею воспользоваться. Громко крича, они буквально навалились на спешившихся брянцев и почти всех из них перебили.

Пока продолжалась эта бойня, брянский воевода Михаил попытался обеспечить отход своей конницы. – Иди с князем, брат! – крикнул он боярину Борису. – А я задержу этих врагов! – И он кинулся в гущу битвы, пытаясь остановить обезумевших врагов, но через мгновение обнаружил, что окружен литовцами. – Ну, уж не сдамся! – крикнул отчаянный воевода, размахивая направо и налево мечом. – Вам дорого достанется моя жизнь!

– Брат! – заорал что было мочи боярин Борис, отходивший со своим отрядом к реке. – Держись! Эй, мои воины! – Он поднял свой меч. – Спасайте же сына славного Романа!

И вся масса брянской конницы, забыв о полученном приказе, со всей яростью ударила в литовские ряды, разом опрокинув вражескую пехоту. – Пусть мы умрем, но не с позором! – кричал за спинами дружинников старый князь Роман, пришедший в себя и руководивший отпором.

Литовцы, только что уверенно наступавшие и предвкушавшие победу, были сначала смущены, а потом, не выдержав мощного удара тяжелой брянской конницы, устремились к бегству.

Еще было светло, когда брянские воины, разгромив и отогнав врагов, остановились. – Что же теперь делать, княже?! – прокричал подскакавший к Роману Глебовичу весь залитый кровью, израненный воевода Михаил, чудесно спасенный неожиданной мощной атакой брянцев.

– Нечего тешить беса, – сказал князь, глядя на усталого, со свисавшей кровоточившей рукой, воеводу. – Надо отходить! Не мы разбиты, а наши союзники…А у нас нет сил им помочь…

И брянское войско, потерявшее половину своих воинов, но сохранившее боевую силу и дух, не преследуемое больше врагами, двинулось стройными конными рядами к реке. Перейдя по льду Ирпень, брянцы устремились уже в сумерках к Днепру, но по дороге натолкнулись на князя Станислава, ждавшего их с горсткой киевских всадников.

– Наше дело совсем плохое! – сказал, подъехав к брянскому князю, несчастливый киевский правитель. – Литовцы перебили не только моих воинов, но отряды славного Олега и Льва Луцкого!

– А что же ты сам убежал с поля битвы? – с презрением вопросил брянский князь. – Неужели бросил своих братьев на произвол судьбы?

– Это не так, брат! – покачал головой князь Станислав. – Я не бежал, но поскакал к тебе, чтобы предупредить о нашем поражении. Я видел, как пали в жестокой битве мои братья Лев и Олег, а потом – мой несчастный сын Федор! Я тогда испугался за вас: зачем вам умирать, если у литовцев такое численное превосходство?! Они бы окружили тебя со всех сторон и предали лютой смерти.

– Благодарю за это! – мрачно буркнул князь Роман. – Тогда поехали со мной в Брянск: там отсидимся за дубовыми стенами и соберем новое войско!

– Дорога на Брянск перекрыта литовцами, брат! – промолвил киевский князь. – Есть только один путь – на славную Рязань!

– Разве так? – заколебался Роман Глебович. – Неужели они успели подготовить нам засаду?

– Только что вернулись мои люди из разведки…Они обнаружили литовскую засаду. Там засел едва ли не целый полк! И совсем свежие силы!

– Ну, что ж, – вздохнул усталый, измученный князь Роман, – тогда пошли на рязанскую дорогу!