ГЛАВА 1

ГРЕЗЫ ИВАНА МОСКОВСКОГО

Великий владимирский и московский князь Иван Даниилович умирал. Неожиданно захворав еще зимой, он не смог повести свои полки на ненавистный ему Смоленск, однако, вернувшись из Твери в Москву, все еще рассчитывал выздороветь и отлежаться. Но ни его лучшие лекари, ни священники, ни любимая, еще молодая супруга Ульяна, ничего не смогли поделать: жизненные тяготы, постоянные интриги и вечное напряжение сделали свое дело, и к концу марта 1340 года хитроумный «собиратель московской земли» понял, что его дни сочтены. Он, окруженный родственниками, боярами, челядью и лекарями, лежал в своей опочивальне и грезил.

Набожный, жестокий ко всем, но и к самому себе, правитель верил, что его душа получит прощение от всемогущего Бога за все содеянные им грехи.

– Все мои дела – только для тебя, Господи, и православной церкви! – бормотал он, вспоминая прошлое. – Я принес покой на русскую землю и славу нашей праведной вере! Я только не успел сломить тот непокорный Смоленск. Ты не отпустил мне на это времени, Господи! Однако я успел покарать всех бесстыжих князей, пусть не своими руками, но праведными словами и делами.

Много было сделано князем Иван Данииловичем в самом конце его жизни и особенно минувшей зимой.

Полчища татар, посланные ханом Узбеком на Смоленск и ведомые другом московского князя мурзой Товлубеем, шли через рязанские земли вместе с войском рязанского князя Ивана Ивановича, по прозвищу Кротопол, рассчитывая на обильную добычу.

Но князь Иван Рязанский вовсе не хотел ограбления собственных земель и лихорадочно искал способ, как откупиться от степных хищников. И он нашел самый неожиданный выход. Не доходя до Переяславля-Рязанского, татары встретили маленький отряд русских воинов, возглавляемых князем Александром Михайловичем Пронским, везший в Сарай дань. Пронский удел выделился из Рязанского княжества совсем недавно, и князь Александр уже который год, добившись от ордынского хана ярлыка на удельное княжение, сам возил «выход» в Орду.

Таким образом, он стал совершенно независимым от Рязани и не считал нужным даже поддерживать с некогда столичным городом Переяславлем дружеские отношения. Также независимо и гордо вел себя пронский князь и с Иваном Калитой, и даже, пребывая вместе с московским князем в Сарае, никогда не заходил в его гостевую юрту, чтобы хотя бы выразить свое почтение обладателю титула великого владимирского князя.

Иван Калита ненавидел Александра Пронского и делал все для того, чтобы поссорить его с рязанским князем Иваном Ивановичем: всячески хулил гордого, но слабого правителя, выдумывал различные россказни о якобы происках последнего против Рязани.

В конце концов, вспыльчивый Иван Рязанский был так разгневан на своего пронского родича, что искал только повода для столкновения. И вот, на его радость, несчастный князь Александр сам попал в его руки! Но татарский полководец Товлубей, видя покорность Александра Пронского татарам и зная о том, что он везет ордынскому хану дань, не хотел быть виновником в довольно серьезном деле, способном разгневать хана. – Не надо беспокоить этого Алэсандэ! – сказал он Ивану Рязанскому. – Пусть он спокойно едет к государю!

– Я согласен с тобой! – ответил на это рязанский князь. – Однако пусть этот Александр приедет с нами в мой Переяславль, а потом я его отпущу. У меня есть нерешенные с ним споры. Вот мы и покончим с ними!

Татарский полководец все прекрасно понял, но мешать Ивану Кротополу не стал.

– Если этот Иванэ задумал какое-то злое дело, – рассудил он, – так пусть сам отвечает за дела своих рук перед государем!

Князь же Иван потребовал от Александра Пронского, окруженного рязанскими воинами, немедленно следовать за ним, а по прибытии в Переяславль заключил несчастного князя в темницу, где рязанские палачи безжалостно его умертвили.

Обоз же убитого, состоявший из нескольких телег, наполненных серебром, мехами и дорогими товарами, Иван Рязанский объявил своей собственностью, и почти две трети добычи передал мурзе Товлубею.

Тот с радостью принял дары, делая вид, что ничего не знает. Такова была плата за «мир и покой в рязанской земле».

Великий же князь владимирский и московский Иван Даниилович, узнав о случившимся, возликовал.

Пройдя, «с тихостью» рязанские земли, татары вторглись в тверской удел. Здесь они уже не церемонились и безжалостно грабили беззащитные сельские поселения, захватывая имущество несчастных тверичей и уводя в плен не успевших спрятаться в лесах жителей.

А князь Иван Московский со своим войском и боярами вошел в саму Тверь. Здесь теперь княжил женатый на его племяннице Софье безвольный, запуганный в Орде Константин Михайлович, получивший ханский ярлык после гибели старшего брата.

Князь Иван Даниилович не хотел разорять город своего родственника и уговорил татар обойти Тверь стороной. Сам же он, желая унизить и навсегда «лишить голоса» ненавистный город, распорядился снять с колокольни знаменитый колокол и увезти его в Москву. Тот колокол не раз поднимал тверичей на борьбу с врагами: и татарами, и московскими князьями. Для горожан это был символ свободы и силы тверской земли. Темной ночью, когда все спали, московские люди под руководством боярина Добрыни, «как тати в ночи», сняли городскую реликвию и также тайно ее увезли.

Князь Константин не только проглотил эту «горькую обиду», но сделал все возможное, чтобы «успокоить чернь», оцепив верными ему дружинниками места схода горожан и рынок.

Тем временем к татарскому войску, входившему в смоленский удел, присоединились по дороге все, союзные Ивану Калите, князья: Константин Васильевич Суздальский, Константин Васильевич Ростовский, Иван Ярославович Юрьевский, мелкие князья Иван Дрютский и Федор Фоминский. Сам великий князь Иван Московский, плохо себя чувствуя, уехал в Москву, а московские полки, примкнувшие к татарам, возглавили его воеводы, недавние тверские бояре-беглецы Федор Акинфиевич и Александр Иванович.

Довольно большое разношерстное войско подошло к Смоленску, сжигая на своем пути деревни и села, однако татары не сумели добыть здесь пленников: знавшие о нашествии смоляне своевременно разбежались и надежно попрятались.

У стен Смоленска враги простояли недолго. Город, хорошо защищенный со всех сторон, сдаваться не собирался. Когда же московские посланники пришли к Ивану Александровичу и, пропущенные городской стражей, потребовали от него «смирения и покорности», гордый седобородый князь лишь рассмеялся. – У вас нет такой силы, чтобы одолеть меня, – весело сказал он, – а ваш поганый царь Узбек мне больше не государь! Вы сами толкнули меня на союз со славным Гедимином! А теперь берегитесь: мои железные полки жаждут бусурманской крови! Убирайтесь прочь и радуйтесь, что остались живыми!

Потолкавшись возле древнего города и пустив не одну тучу бесполезных для укрытых за надежными стенами горожан стрел, татары даже не решились идти на приступ.

– Нам помешали лютые морозы! – жаловался потом в Москве князю Ивану татарский полководец Товлубей.

Однако, опозорившись у Смоленска, татары решили хотя бы добиться малой победы. Еще накануне вторжения в смоленский удел, при встрече с Товлубеем, князь Иван Московский просил его «послать своих славных людей на Брянск и изгнать оттуда лютого врага Дмитрия». Такая просьба была подкреплена московским серебром.

В войске Товлубея пребывал и претендент на брянский «стол» – князь Глеб Святославович.

Татарский военачальник долго не решался пойти на Брянск, не имея на то прямого приказа Узбек-хана. Но он знал все последние события в ханском дворце и не сомневался, что разгневанный на Дмитрия Брянского хан не будет слишком строг за самоуправство.

И, тем не менее, Товлубей, помня рассказы о доблести брянцев и особенно последнюю стычку князя Дмитрия с татарами, случившуюся не без его участия, опасался похода на Брянск.

– Там дремучие леса и за Дэмитрэ могут встать лесные духи, – думал он, поддаваясь чувству суеверного страха. – А может не идти туда самому и отправить лишь верных людей?

Он так и поступил, послав только полтора тумена своих воинов, возглавляемых мурзами Ахмудом и Чиричи, а сам стал лагерем на московской дороге, ожидая от них вестей.

Князь Глеб Святославович с радостью отправился в недалекий поход. – Ждите от меня серебра! – сказал он татарским мурзам, выехавшим с войском в сторону Брянска. – Я одарю вас всех, когда заполучу этот славный город!

Татарская конница стремительным потоком вышла на брянскую дорогу и хлынула вперед, не делая привалов. Обойдя без боя небольшие брянские крепостцы-заставы и приблизившись к заснеженному Брянску, враги разбили лагерь едва ли не у самых городских стен – у огромного лесистого оврага – яра.

Окинув взором укрепленный город, мурза Ахмуд сказал: – Нашими силами не взять этот Брэнэ!

– Даже если сюда придет сам Товлубей со всем войском, мы вряд ли одолеем! – буркнул Чиричи, не желавший воевать против Дмитрия Брянского. – Надо бы назад повернуть и доложить об этом Товлубею! Если бы сам государь приказал сюда идти и дал большое войско, тогда бы мы повоевали…

– Нечего бояться! – возразил покрасневший от досады Глеб Святославович. – Пусть наши люди поедут туда и сообщат злобному князю Дмитрию о воле государя!

– О какой там воле! – махнул рукой Чиричи, однако возражать не стал: в Брянск послали двух татар, знавших русский язык, и двух дружинников князя Глеба.

Они медленно, явно не веря в удачу, поскакали по Большой Княжей дороге вдоль крутой горы, над которой возвышался брянский детинец.

У ворот крепости посланников ждала толпа из брянских бояр, оставшихся в городе, и княжеских дружинников, продолжавших нести свою службу по охране города. Ворота детинца были широко раскрыты, а надо рвом лежал большой железный мост, по которому уже можно было въезжать на лошадях.

Подъехав к мосту, дружинник князя Глеба, по имени Жавр, громко крикнул: – Здравствуйте, брянские бояре!

Ответом было глухое молчание.

– Чего вы молчите, брянские люди?! – возмутился другой дружинник, Ерош. – Мы – важные послы от славного воеводы Товлубея! Перед вашим городом стоит его несметная сила! Видите, с нами татары – его посланцы?

– Ладно, если вы послы! – буркнул стоявший в передних рядах брянцев седобородый боярин Славко Стойкович. – Тогда заходите в детинец! Расскажите, что вам нужно!

Толпа у городских ворот расступилась и четыре вражеских посланника спокойно, без препятствий, въехали внутрь крепости.

Не было никаких здравиц, славословий, стояла полная тишина.

Сопровождаемые пешими воинами послы подъехали к охотничьему терему князя, спешились и, отдав поводья своих коней стоявшим у деревянного крыльца княжеским слугам, поднялись вслед за престарелым брянским боярином по ступенькам наверх, в думную светлицу.

Здесь их ждали сидевшие в полной тишине бояре и брянский епископ Иоанн. Большое княжеское кресло стояло перед боярскими скамьями пустым.

Татарские посланники вышли вперед и стали спиной к княжескому креслу, не снимая с голов шапок. За ними тяжело дышали обнажившие головы дружинники князя Глеба.

– А почему нет вашего коназа Дэмитрэ? – спросил в недоумении один из татар. – Неужели он не хочет с нами разговаривать?

– Не хочет, знатный татарин, – ответил, без тени страха на лице, брянский боярин Борил Миркович. – Наш князь уехал далеко, чтобы искать правду!

– Неужели к нашему государю? – пробормотал, встревожившись, другой татарин, разминавший пальцами правой руки свою жидкую рыжую бородку.

– Мы не знаем, куда уехал наш славный князь, – резко ответил Сбыслав Михайлович, – однако мы сейчас отвечаем за порядок в уделе! Говорите, что вам надо!

– Мы привели сюда бесчисленное войско, – сказал, нагло глядя перед собой, дружинник князя Глеба Жавр, стоявший вместе со своим товарищем у входа в светлицу. – Перед вашим городом стоят многие тысячи! Они готовы к сражению! Тогда выходите на битву, если есть силы и желание сопротивляться царской воле!

– Зачем ты говоришь о царской воле?! – возмутился боярин Воислав Борисович, рослый тридцатилетний красавец. – Мы всегда уважали и любили своих царей! И царя Узбека! Каждый год мы собирали и вовремя отвозили ордынскую дань! Поэтому царская кара несправедлива!

– Нечего осуждать великого государя! – буркнул вражеский дружинник Ерош. – Если он решил изгнать вашего князя и прислать к вам славного Глеба Святославича, вам следует не болтать, а повиноваться!

– А если не покоритесь – быть жестокой осаде! – поднял руку рыжебородый татарин, вытирая со лба выступивший пот. – И быстрей отвечайте! – Он снял со своей бритой головы треух и помахал им перед собой. – Нечего томить нас такой жарищей!

– Что ж, – сказал молчавший доселе брянский епископ. – Мы согласны принять вашего князя! Однако при условии, чтобы он вошел в город только с русскими людьми, а татар отпустил назад, в их Орду! И чтобы против него не была святая церковь! А я пошлю своего человека к святейшему митрополиту и узнаю его мнение по этому делу. Потом мы подождем царской грамотки…А пока пусть этот Глеб Святославич посидит здесь в тишине и уважении к нашим порядкам. Но венчание на княжение отложим…Поняли?

– Поняли, – пробормотал, не веря своим ушам, дружинник Ерош. – Значит, вы признаете своим князем Глеба Святославича?

– Пока, временно, – пробасил брянский владыка. – Но передайте все мои слова без утайки своему воеводе или князю! Чтобы все сказанные мной условия соблюдались!

– Мы все так и передадим! – заверили брянских бояр и владыку вражеские посланцы и сразу же покинули без дальнейших слов и церемоний думную светлицу.

Князь Глеб Святославович въехал в город с двумя сотнями своих дружинников под гробовое молчание сбежавшихся со всех сторон горожан.

Его встречали брянские бояре и епископ со священниками. Но хлеба-соли не было.

Подскакав к спущенному мосту, князь спешился и, передав своему дружиннику поводья коня, подошел, сняв шапку, под епископское благословение.

– Господь тебя благословит! – пробормотал владыка, крестя княжеский лоб. – Но пока лишь на временное правление! Это наше важное условие!

– Я выполню все ваши условия, – сказал, улыбаясь, светловолосый, седоватый князь, щурясь от солнца. Его большие голубые глаза, покрытые красноватыми прожилками, свидетельствовали о бессонной ночи и пережитом волнении, – однако мне сейчас нужно ваше брянское серебро, чтобы расплатиться с татарами!

– Серебро? – буркнул кто-то из бояр. – Об этом не говорили!

– Пошли же, княже, в думную светлицу, – сказал примирительно епископ, – и там обо всем поговорим. В городе сейчас нет серебра!

Раздосадованный князь поплелся вслед за брянским владыкой и боярами в охотничий терем, а княжеские дружинники последовали за ним.

– Как же мне быть, владыка? – молвил князь, войдя в совещательную залу и заняв пустовавшее кресло. – Татары требуют от меня изрядную мзду на свои боевые расходы! И не хотят уходить, пока я с ними не рассчитаюсь!

– А сколько надо? – нахмурился владыка.

– Сотня гривен! – громко сказал, обведя глазами светлицу, князь Глеб. На него смотрели со всех сторон злые, колючие глаза брянских бояр.

– Ого! – вскричал боярин Сбыслав Михайлович. – Да это почти годовой ордынский «выход»?! Это же полный грабеж!

– Лучше бы сам привез сюда серебро в дар за наш брянский «стол»! – возмутился престарелый Славко Стойкович. – Такая жадность к добру не приведет!

– Это много, князь Глеб! – наставительно сказал владыка. – И у нас нет серебра: князь увез с собой всю казну!

– Так помоги же, владыка! – взмолился новоявленный князь. – Может, соберете хоть…восемь десятков гривен!

– Что скажете, славные бояре? – спросил брянский епископ. – Неужели не поддержите мольбы этого князя?

– По гривне дадим, – буркнул боярин Коротя Славкович. – И сами теперь будем бедствовать!

– Ну, по гривне, пожалуй – бросил Славко Стойкович. – Но мы даже в этом случае не соберем столько серебра! Тут следует прибегнуть к помощи купцов и прижать городскую чернь! Но это чревато беспорядками и смутой!

С превеликим трудом брянские бояре собрали за два дня требуемые восемь десятков серебряных гривен: богатые купцы неохотно расставались со своим серебром!

– Мы навеки будем помнить этого злобного князя! – сказал, швыряя в лицо княжескому слуге серебряный слиток, купец Вершила Мордатович. – Пусть подавится!

Но особенно озлобились на нового князя простые горожане. – Голову бы ему оторвать! – выкрикивали они. – Эх, если бы не татары! Ну, погоди!

Татары, довольные собранным брянским серебром и мехами, вскоре уехали, а князь Глеб Святославович остался в мрачном, ненавидевшем его городе, имея в свою защиту лишь две сотни дружинников, большинство из которых уже давно поняли, какую ошибку совершил их князь.

Иван Московский получил подробное послание от новоиспеченного брянского князя сразу же после всего случившегося.

Он с радостью принял гонца князя Глеба и хотел устроить по этому поводу богатый пир. Но, как известно, человек предполагает, а господь Бог располагает…

Неожиданно московскому князю стало совсем плохо и вот теперь, в последний день марта, он позвал к себе всех преданных людей, но все никак не мог собраться с мыслями, кряхтя и вращая глазами.

Он, умиравший и принявший монашеский сан, все еще думал о своем брянском ставленнике и, помня хвастливые слова татарского друга Товлубея, верил в то, что Глеб Святославович прочно сел на брянском «столе». – Поддержите этого Глеба, мои верные люди! – сказал он, задыхаясь. – Прошу и тебя, славный святитель! Нам ни в коем случае нельзя упустить Брянск!

– Обещаю тебе это, сын мой! – ответил, склонив перед умиравшим голову, митрополит Феогност. – И если будет нужно, я сам поеду в Брянск для венчания этого Глеба!

– Что ж, – пробормотал князь Иван. – Благодарю вас, мой премудрый святитель и славные бояре. Простите мне все обиды и помолитесь за меня Господу! – И он, вздохнув, запрокинул голову.

 

ГЛАВА 2

СУДЬБА КНЯЗЯ ГЛЕБА

Князь Глеб Святославович сидел в своем княжеском кресле думной светлицы и ждал решения бояр. Несмотря на то, что он вызвал из Дорогобужа своих приверженцев, большинство думы состояло из брянцев. Часть дорогобужцев, прожив совсем немного в Брянске и увидев вокруг себя лишь злобу и недоброжелательство, потихоньку бежала назад, а оставшиеся, верные князю Глебу люди, предпочли «снюхаться» с брянскими боярами и молча сидели, присоединяясь к мнению большинства. Видя это, брянские бояре стали относиться к ним снисходительно и терпимо.

Но простые горожане и купечество не смирились с новой властью. Жизнь в городе заметно отличалась от той, что была при князе Дмитрии.

Ограбленные прошлой зимой брянские купцы совсем не хотели торговать. Купеческие лавки были закрыты и даже охотники, приносившие обычно на продажу связки пушных шкурок, вынуждены были идти к купцам в дома, где те тайно скупали привычную «рухлядь», чтобы княжеские люди не знали о торговле и доходах.

Они не зря скрывали свои доходы! К лету 1340 года князю Глебу позарез нужны были деньги и меха: наступила пора ехать в Орду с обычным «выходом» и богатыми подарками, а серебра в княжеской казне не имелось. Не было и мехов, которые тайно были проданы купцами на сторону.

А брянские охотники, не желая общаться с новыми княжескими чиновниками, не несли свою добычу в казну, как это было принято раньше.

В былые времена охотники обязательно сдавали княжескому огнищанину большую часть добытой пушнины, получая от этого лишь малую выгоду, а княжеские люди, в свою очередь, перепродавали меха купцам втридорога, имея постояный надежный доход. На мехах и предметах лесного промысла «грели руки» и князь, и бояре, и купцы, и простые горожане.

И вот теперь доходы брянской знати не только уменьшились, но даже совсем исчезли.

Князь Глеб Святославович попытался «навести порядок», посылал в город своих воинов, приставов, однако горожане отказывались их слушать и говорили княжеским людям, что «совсем обносились, терпим жестокий голод, а в лесах не стало зверя и случился неурожай».

Князь не мог и применить силу: горожане не бунтовали, а просто бездействовали.

Воинов, преданных князю и способных совершить обход жилищ горожан, было слишком мало. А оставшиеся брянские дружинники лишь для видимости подчинялись князю: неохотно несли повседневную службу по охране крепости, в город выезжали только «ради порядка», но озлобленных горожан не только не обижали, но даже поддерживали.

Когда они слышали хулительные по адресу нового князя слова, то лишь кивали одобрительно головами, и беднота от этого все больше приходила в ярость.

В воздухе чувствовались грядущие перемены, и все ждали только одного: когда узурпатор, наконец, не выдержит молчаливой блокады и покинет город.

Епископ Иоанн тоже не был на стороне князя Глеба. Хотя сам митрополит Феогност прислал ему из Москвы послание с требованием «повенчать славного князя Глеба», брянский владыка сказал, что сделает это, если князь Глеб получит ханский ярлык!

Создался своеобразный тупик. Для того чтобы венчаться на брянское княжение, нужно было «царево согласие», а для того, чтобы ехать в Орду, нужно было серебро.

Глеб Святославович долго и безуспешно пытался уговорить епископа и бояр на проведение обысков в домах купцов и богатых горожан, «дабы ощипать жадных русинов». Наступил август, а он так и не мог выехать в Сарай. Чувствуя неуверенность и тревогу, князь в очередной раз собрал совет бояр и решил «лучше лечь костьми, но своего добиться».

– Подумайте, славные бояре, – мягко начал он свою речь, – ведь осталось совсем мало времени на выплату царской дани. А если мы задержим наш «выход», великий царь разгневается и жестоко нас покарает! Даже если не накажет, у нас будет расти ордынский долг! И мы запутаемся в долгах, как муха в липкой паутине! А городу – одно горе…

– Но ведь у нас нет серебра! – буркнул боярин Славко Стойкович. – Ты уже не раз, княже, говоришь нам об этом! Неужели ты забыл, как мы выложили тебе по целой гривне только за красивые глаза? Где же мы теперь найдем серебро? Проси помощи от своего московского князя! Если он прислал тебя сюда, так пусть о тебе и позаботится!

– Тот московский князь умер, а его сын Семен Иваныч меня сюда не присылал, – с горечью молвил князь Глеб.

– Сам Господь покарал того жадного злодея! – выкрикнул с усмешкой Борил Миркович, потирая свою окладистую черную бороду. – Так и тебя, княже, Господь не поддержит!

– Это не так, боярин, – пробормотал, глотая обиду, Глеб Святославович. – За меня стоит славный митрополит Феогност! Он даже присылал сюда, к нашему владыке, грамотку и требовал моего венчания…

– Твое дело плохо, княже, – вмешался в разговор епископ Иоанн. – Ни святейшему митрополиту, ни молодому князю Семену сейчас не до тебя! Все князья передрались за великокняжеский «стол»! В Москве состоялся княжеский съезд! И там решили, что всем князьям и Семену Иванычу нужно поехать в Сарай за царской грамотой. Вот пока неизвестно, дал ли царь Узбек эту грамоту молодому Семену или кому-нибудь еще. Кроме того, в Москве приключилась другая беда. Неожиданно скончался верный боярин покойного князя Ивана Протасий или Вельямин! А другие бояре подняли головы в борьбе за освободившееся при великом князе место. И теперь, как рассказывают, в той злосчастной Москве творится небывалое: повсеместно вспыхивают пожары, случаются разбои среди белого дня, а ночами нельзя выйти из терема! Там уже было немало случаев убийства не только черни, но и знатных людей! Поэтому тебе нечего просить Москву о помощи. Нужно самому искать выход их своих трудностей! А мы только можем посочувствовать! тебе. Мы видим в тебе не злого, но слабого князя. Ты пока не проявил своей силы воли…А значит, мы не можем считать тебя достойным защитником нашего города и удела…

– Как же я найду выход из создавшегося положения, святой отец? – пробормотал оскорбленный князь. – Вот я и собрал вас здесь, чтобы просить вашей помощи! Пусть я плохой князь, но ведь не убегаю из города, как Дмитрий Романович! И принимаю свою судьбу без ропота…Неужели вам так плохо при моей власти? Разве я не уважаю вас, мудрых бояр и людей святой церкви? Помогите мне хотя бы собрать царский «выход»!

Почтительные слова новоиспеченного брянского князя и его униженность произвели глубокое впечатление на собрание.

Бояре заколебались, загудели, и было видно, что они жалеют брошенного на произвол судьбы князя.

– Этот князь не виноват перед нами! – буркнул кто-то с последних скамей. – Он же просит у нас помощи со слезами на глазах…

В это время в думную светлицу вбежал княжеский мальчик-слуга. – Княже! – крикнул он. – Сюда приехал святой человек из самой Москвы! Он хочет видеть нашего владыку! Впускать его?

– Что ты скажешь, славный владыка? – спросил князь Глеб с покорной почтительностью. – Сам ли примешь московского гостя, или следует позвать его сюда?

– Пусть идет сюда, – кивнул головой епископ. – У меня нет никаких тайн ни от тебя, ни от наших бояр. Может, узнаем что-то новое и полезное…

В светлицу вошел рослый, с длинной седоватой бородой, монах, одетый во все черное и с черный же клобуком на голове.

– Здравствуйте, славный владыка и ты, брянский князь! – громко сказал он красивым, басистым голосом.

– Здравствуй, и да благословит тебя Господь, славный Феофан! – сказал, вставая с передней скамьи, влыдыка, приближаясь к гостю, крестя его, а затем троекратно обнимая. – Я рад тебя видеть в нашем Брянске!

– Здравствуйте и вы, брянские бояре! – московский монах повернулся спиной к князю и поясно поклонился собранию!

– Здравствуй, святой человек! – громко сказал сконфуженный бесцеремонностью московского посланника князь Глеб.

– Здравствуй! – пробормотали хором бояре.

– Садись сюда, Феофан, – ласково сказал владыка, указывая рукой на переднюю скамью. – Здесь достаточно места…

– Я пока постою, владыка, – поднял руку монах Феофан, – и побуду возле князя! Мне надо сказать вам несколько слов. – Он встал рядом с креслом князя, по его правую руку, лицом к собранию и, откашлявшись, продолжал: – Меня к вам прислали наш славный святитель Феогност и его верный помощник Алексий. В связи с вашим князем Глебом Святославичем…Как все вы знаете, святитель уже давно советовал вашему владыке Иоанну венчать вашего нового князя на княжение, но вы все еще ждете царского решения…В таком случае святитель берет на себя ответственность за это и хочет сам венчать славного Глеба!

– Неужели могучий святитель приедет сюда?! – воскликнул в волнении брянский епископ. – Из-за такой мелочи?

– Так и будет, владыка, – кивнул головой московский монах. – Святитель полюбил этого Глеба и обещал ему помощь. Однако вашему князю надо съездить в Орду и преподнести царю богатые подарки! А потом мы его обвенчаем…

– А если мы не найдем серебро? – усмехнулся брянский боярин Юрко Брежкович. – Будет ли тогда святитель венчать его?

– Что ж, – вздохнул московский посланник, – если ваша славная земля оскудела, и вы утратили любовь к святой православной церкви, премудрый Феогност приедет сюда и обвенчает князя Глеба без царского решения!

– Это почему же мы не любим нашу церковь?! – возмутился престарелый Славко Стойкович. – Мы – верные христиане! И если сам святитель поддерживает этого князя Глеба, мы должны оказать ему помощь!

Бояре одобрительно загудели.

– Ну, тогда, люди добрые, – улыбнулся монах Феофан, – решайте это дело поскорей! Помогите своему князю и не обижайте нашу святую церковь! – И он, еще раз поясно поклонившись собранию, направился к передней скамье и сел рядом с епископом Иоанном.

В думной светлице установилась полная тишина. Было даже слышно, как жужжала запутавшаяся где-то в паутине крупная навозная муха.

Князь сидел в своем кресле и смотрел перед собой, ничего не видя. – Неужели непокорные бояре прислушаются к святым словам? – думал он. – А если не прислушаются, тогда надолго меня запомнят!

– Где же нам взять это проклятое серебро, братья? – нарушил, наконец, тишину боярин Славко. – Городская торговля совсем замерла, и мы не знаем купеческих доходов…

– Однако же купцы ездят с товарами в дальние земли, – пробормотал один из дорогобужских бояр, – и возвращаются не с пустыми руками! А в казну ничего не дают!

– Так ведь наш князь Дмитрий не брал мзду с чужеземной торговли! – возразил брянец Сбыслав Михайлович. – А только с местного торга и пушной рухляди! А сейчас в нашей казне совсем нет мехов: охотники ничего в этот год не сдавали!

– Тогда следует обойти дома всех охотников, – сказал князь, – и отнять у них законное княжеское серебро! И пусть охотники назовут имена купцов, которые тайно скупили их меха! Они должны вернуть в казну княжескую долю!

– Это все не так просто! – покачал головой епископ Иоанн. – А если брянские люди взбунтуются? Разве нам мало горя и бед?

– Тогда нужно идти с дружинниками! – решительно молвил князь. – И безжалостно отнять у тех воров княжеское серебро!

Бояре, князь и священники еще долго беседовали, пока, наконец, не постановили поддержать княжеское предложение.

– Что ж, тогда мы пойдем, княже, по домам городских охотников, – сказал уставший от болтовни Славко Стойкович, – и будем отнимать у них серебро!

– И придется послать воинов! – буркнул Сбыслав Михайлович. – А иначе будет беда!

Наутро брянские бояре и княжеские приставы, сопровождаемые большим, вооруженным до зубов отрядом дружинников, вышли за ворота крепости и направились к дому самого известного брянского охотника Гордея Боревича, еще молодого, но умелого и добычливого.

Подойдя к его избе, огороженной высоким остроконечным забором, княжеские приставы стали стучать в массивные дубовые ворота. Огромные сторожевые псы зажиточного Гордея бешено залаяли, звеня цепями и пытаясь броситься на непрошеных гостей. Сам Гордей Боревич выглянул из избы и, спустившись по ступенькам вниз, подошел к воротам.

– А почему здесь приставы и целое войско? – удивился он, снимая засов и впуская в усадьбу бояр Славко Стойковича и Борила Мирковича. – Неужели началась война?

– Не надо так шутить, почтенный Гордей! – мрачно сказал боярин Славко. – Наш новый князь приказал, а бояре постановили, чтобы ты, известный охотник, вернул в княжескую казну тайно добытое серебро!

– Серебро? – удивился рослый плечистый мужик и, потирая свою черную окладистую бороду, усмехнулся: – Я ничего не утаивал, потому как в эту зиму совсем не ходил на охоту! И мне не указ этот незаконный князь! Пусть докажет, что у меня были доходы!

– Князь тебе не указ!? – возмутился боярин Борил. – Тогда мы тебе указ! Эй, приставы! – заорал он. – Хватайте же этого злодея и тащите его в ту богатую избу!

Три здоровенных бородатых пристава, одетых в легкие бараньи полушубки, выскочили из-за спин бояр и, набросившись на Гордея, повалили его на снег.

– Ах, так! – взвыл брянский охотник. – Эй, Узбек и Мурат, выручайте!

Огромные псы, растянув свои длинные цепи, с хриплым лаем помчались на бояр и, если бы не княжеские дружинники, выхватившие мечи, дело бояр было бы плохо. Но опытные воины одним взмахом зарубили несчастных животных, рухнувших на снег и оросивших его своей ярко-алой кровью.

Визг умиравших псов, вопли напуганного хозяина привлекли внимание жителей соседних изб и усадеб. Перед забором охотника Гордея собралась большая толпа, которая все росла и росла.

Из избы Гордея выбежали полуодетые напуганные жена и уже взрослые сыновья – два рослых светлокудрых юноши. – За что вы схватили нашего батюшку?! – кричали они, размахивая по сторонам тяжелыми топорами. – Ну– ка, отпустите!

– Караул, до смерти убивают! – завопил, воспользовавшись замешательством приставов, вырвавшийся из их рук охотник. – Бегите же в избу, мои дети и славная женушка!

Приставы остановились и молча провожали взглядами убегавших охотника и его домочадцев. – У нас нет сил, чтобы справиться с этими злодеями! – пробормотал самый старший из них. – Пусть же дружина образумит их!

– Давайте же! – крикнул Славко Стойкович, призывая толпившихся у ворот ратников. – Окружайте эту крамольную избу! И если не получим нужного серебра, подпалим ее без жалости!

Княжеские воины вбежали в усадьбу и окружили избу.

– Выходи, бесстыжий Гордей! – крикнул боярин Борил. – И выноси все упрятанное серебро!

Вдруг в это время со стороны вечевой площади ударил колокол, а затем зазвонили колокола всех городских церквей, и Брянск, казалось, зашевелился, загудел.

– Это вече, брат! – сказал боярин Славко своему товарищу. – Пошли-ка мы быстрей в детинец! В городе начался бунт!

– Бежим же, люди мои! – вскричал перепуганный боярин Борил Миркович. – Не надо нам это серебро, теперь нужно спасать свои жизни! – И бояре, забыв о своем преклонном возрасте и обо всем на свете, быстро помчались прочь.

Как оказалось, они вовремя спохватились и едва успели добежать со всем воинством до ворот городской крепости.

Огромная толпа, вооруженная кольями, топорами, вилами, лишь только со стороны казавшаяся медленно ползущей, словно речной поток, наплывала на крепостные ворота.

– Берегитесь! – кричал возглавлявший толпу, самый уважаемый купец города, глава городского ополчения Вершила Мордатович. – Нет вам доверия, продажные бояре! Сидите теперь в детинце и целуйте своего незаконного князя! Мы признаем только настоящего правителя – Дмитрия Романыча!

Бояре Борил и Славко, а за ними прочие представители власти быстро проскочили по подвесному мосту и скрылись в крепости.

Так сорвалась первая пробная попытка добыть княжеское серебро. Город взбунтовался, и князь со своими людьми и боярами оказались в осадном положении.

– Что же теперь делать? – причитал растерявшийся, напуганный князь. – Неужели придется терпеть осаду?

– Пойду к мятежникам, сын мой, и поговорю с ними! – сказал на это брянский епископ Иоанн и, перекрестившись, пошел к городской стене, за которой толпились возбужденные и кричавшие горожане, требовавшие к себе самозваного князя.

Неожиданно городские ворота распахнулись, и владыка, сопровождаемый настоятелями Покровской и Никольской церквей, спокойно, с величием перейдя подвесной мост, вновь опущенный княжеской стражей, подошел прямо к толпе и, осенив крестом горожан, сказал: – Благослови вас Господь, славные русины, и образумь ваши головы небесной мудростью! Чего вы взбунтовались?

– Народ вызывает этого бесстыжего князя Глеба! – сказал Вершила Мордатович так громко, что звуки его голоса далеко разнеслись в мгновенно установившейся тишине. – Пусть он поведает нам, зачем творит такое зло!

– Это не так, славный Вершила! – спокойно сказал, пытаясь умиротворить возмущенного купца, епископ Иоанн. – Князь Глеб не хочет вам зла! И его благословил на княжение сам святой митрополит! И хотя на это нет моей воли, я не в силах противится приказу самого святителя! И наши бояре не могут перечить воли славного митрополита!

– А кто такой этот святитель?! – крикнул кто-то из толпы. – Ведь он – московский поп! Друг московского князя! Мы не будем подчиняться воле злобного москвича!

– Не будем! Не будем! – орали разгневанные брянцы. – Смерть злобному князю! Мы не признаем московских господ!

– Замолчите! – поднял руку епископ Иоанн. – Толпа заволновалась, но затихла. – Я понимаю ваше недовольство и не хочу судить вас, как нас учил сам Спаситель! Но прошу вас успокоиться и подождать приезда самого святителя!

– Значит, сюда приедет сам митрополит! – воскликнул, краснея, купец Вершила. – Однако же дело зашло слишком далеко! Видно хотят венчать этого неправедного князя! Но я вижу, что ты не согласен с ними, владыка!

– Да, я отказался венчать Глеба Святославича! – кивнул головой брянский епископ. – И я люблю нашего князя Дмитрия! Но у меня нет силы против высшей власти! Я и сам не рад этому!

– Мы видим, владыка, – насупился Вершила Мордатович, – что ты честен и верен всей душой нашему законному князю и городу! Однако мы не такие зависимые от христианской церкви! Поэтому мы решили так: пусть к нам приезжает святитель и поведает истинную правду! Но если он будет говорить только от имени Москвы или поганых бусурман, мы не поддержим нового князя! И святителя отправим восвояси! А пока мы будем ждать. Пусть этот негодный князь сидит в своем детинце и никуда не выходит! Ни ему, ни его людям нет пути в город! А там посмотрим…

– А если князь или его люди захотят покинуть крепость? – спросил, сдвинув брови, епископ. – Неужели помешаете?

– Нет, – поднял голову и пристально посмотрел прямо в глаза епископу влиятельный купец. – Пусть хоть сейчас уходят! Никаких преград не будет! Скатертью дорога! Разве не так, славные горожане?

– Так! Так! – заорали в толпе. – Пусть свободно уходят из Брянска! Слава князю Дмитрию! Здоровья нашему Дмитрию Романычу!

– Тогда хорошо, – согласился, понимая, что ничего большего добиться не удастся, епископ Иоанн. – А сейчас успокойтесь: больше никто не будет тормошить вас и требовать вашего серебра или имущества. Живите себе тихо и ждите приезда нашего святителя! – Брянский епископ, еще раз перекрестив толпу, медленно повернулся и пошел вместе с молчавшими и мрачными священниками в городскую крепость.

После этого город, казалось, успокоился. Князь и его люди уже больше не пытались добывать силой или иными методами серебро и тем самым раздражать горожан. Они «затворились в детинце» и стали ждать приезда высшего православного священника.

Однако время шло, наступила осень, пошли дожди, а там и похолодало.

Постепенно городские страсти улеглись, брянцы видя, что князь и его сторонники, «замирились», вновь перешли к своим повседневным делам, и, казалось, забыли о недавнем бунте.

Князь Глеб Святославович устал ждать московского митрополита и стал уже подумывать об отъезде из мятежного города. – Здесь нет ни власти, ни богатства, ни покоя, – думал он. – И зачем мне отдавать свою жизнь этим злодеям и крамольникам! Подожду еще немного и, если святитель не приедет, отправлюсь назад, в свой прежний удел…

Митрополит Феогност прибыл в Брянск как раз накануне святого дня – праздника Зимнего Николы. Брянцы встретили его торжественным звоном колоколов. Огромные толпы стояли на всем пути митрополичьего поезда, состоявшего из четырех телег и двух десятков конных московских окольчуженных воинов. Сам митрополит стоял, одетый в толстую медвежью шубу и черный клобук святителя, в своих медленно ехавших санях, запряженных двумя вороными лошадьми, и крестил встречавших его брянцев.

– Слава святителю! – кричали со всех сторон. – Слава отцу православных христиан!

Шел мелкий сухой снег. Было довольно холодно: декабрь наступил внезапно и жестоко, враз сковал реки, озера и болота прочным стальным льдом, засыпал леса и дороги густым обильным снегом, едва не перегородив все пути к окруженному лесами городу.

У ворот городской крепости митрополита ждали князь, епископ со священниками и бояре.

Митрополит вышел из своего возка, прошел по мосту и, приблизившись к знатным брянцам, перекрестил их. Затем он перемолвился несколькими словами с епископом и князем, взял протянутый ему боярами на подносе хлеб, отломил кусочек и, обмакнув его в соль, прожевал. Кашлянув и отпив из серебряного бокала глоток греческого вина, он проследовал в отведенные ему в княжеском тереме покои.

Горожане, стоявшие вблизи крепостных ворот, горячо обсуждали увиденное.

– Какой добрый старичок! – весело сказал горшечник Кулик. – Но темен лицом и бел волосом! А какие глаза: черные как уголь!

– И ласков, – молвила стоявшая с ним рядом красивая молодая женщина, супруга брянского кузнеца, Умила. – Видно, он несет нам мир и покой!

Однако на следующий день, 6 декабря, в святой праздник брянцев как-будто подменили.

По городу пронесся слух, что высокий священник, проведя вечернюю службу в Покровской церкви, якобы одобрил действия князя Глеба по «черному бору» и предложил собравшейся там знати «приложить все силы к сбору татарской дани и наведению порядка в городе». Говорили также, что святитель решил не медлить с венчанием князя Глеба на брянское княжение и назначить это дело на праздник святого Николая.

Слухи обрастали сплетнями, и в короткий срок брянцы впали в состояние не просто гнева, но отчаянной ярости.

Брянская же знать, ликовавшая, что их город посетил высший православный священник, напрочь позабыла о горожанах и, убаюканная общей эйфорией, царившей в детинце, готовилась к венчанию нового князя.

Ни бояре, ни городские священники не посчитали нужным узнать о настроениях городской черни.

Это была первая ошибка князя и его бояр. Второй же ошибкой явилось назначение места венчания князя – церкви Горнего Николы, располагавшейся за пределами городской крепости возле вечевой площади. Но кто мог поверить в возможные беспорядки в столь святой праздничный день?

Все началось спокойно: облаченные в драгоценные ризы брянские священники, возглавляемые самим митрополитом, прошли пешком от детинца до большой деревянной церкви, за ними проследовали князь и бояре, а шествие замкнули самые именитые купцы и старшие дружинники.

Все они вошли в церковь, двери которой, несмотря на холод, были широко распахнуты, впуская в святой храм всех желавших, и праздничная служба началась.

Сам митрополит стоял у алтаря и произносил торжественные слова молитвы, поддерживаемые хором церковных певчих. В церкви пахло воском и ладаном, ярко горели свечи.

Завершив торжественный обряд, посвященный именитому святому, митрополит повернулся к князю и сказал на неплохом русском: – А теперь перейдем к нашему венчанию и поставим славного князя Глеба на законное правление брянским уделом!

Вдруг откуда-то из глубины храма донесся громкий, но хриплый вздох и кто-то грубо, бесцеремонно крикнул: – За что же венчать этого злодея и лихоимца?! А если венчать – то булатным мечом! Смерть князю Глебу! Смерть ненавистной Москве!

Брянские бояре вздрогнули. Князь Глеб побелел от страха и задрожал, а святейший митрополит в недоумении посмотрел в то место, откуда донеслись крики. – Изыди, сатана! – громко сказал он. – Несите же сюда кадило!

– Ты еще и лукавого поминаешь! – закричал все тот же грубиян. – Ну, этим ты князя не защитишь! – И бояре, расступившись, узнали в кричавшем купца Вершилу Мордатовича.

– Ах ты, лютый крамольник! – возопил боярин Славко Стойкович. – Хватайте же его, мои воины! И рубите ему голову!

Княжеские дружинники, как коршуны, ринулись на мятежного купца и, размахивая мечами, сбили его с ног.

– Ратуйте, братья, убивают! – завопил барахтавшийся на полу в луже собственной крови купец Вершила. Еще удар – и княжеский воин ловко отсек большую пучеглазую голову, с брызгами крови отлетевшую в угол храма.

– Собаке – собачья смерть! – буркнул Славко Стойкович.

– Однако же какой тяжелый грех! – сокрушался митрополит. – И еще – в Божьем храме!

В это время со стороны улицы раздались дикие крики, и в храм, сокрушая все на своем пути, ворвались разъяренные брянские вечники.

– Они убили нашего Вершилу! – кричали горожане, размахивая дубинками и кольями. – Смерть вам, нечестивые злодеи!

Бояре, дружинники и священники были буквально смяты и оттеснены в сторону от стоявших рядом князя и митрополита, державшего в руке княжеский венец.

– Вот ты где, бесстыжий князь! – с визгом крикнул брянский кузнец Гром, оправдывая свое грозное имя. – Получай же за нашего Вершилу! – И он с силой ударил князя дубинкой по плечу. Князь пошатнулся, но устоял на ногах.

– Ах, так, мерзкий злодей! – возопил брянский гончар Ясеня. – На-ка же тебе, нечестивец, ухватом! – И он изо всей силы ударил князя железным орудием прямо в бок.

Князь рухнул на пол, обливаясь кровью.

– Опомнитесь! – отчаянно вскричал митрополит, бросаясь к несчастному князю и закрывая его своим телом. – Это же святая церковь, Божье пристанище!

– Отойди-ка, старик! – буркнул Безсон, здоровенный верзила, бывший княжеский пристав, отстраненный за пристрастие к медам и винам. Он грубо схватил высшего священника и, рванув его за рукав, потянул в сторону. – Успокойся, Божий слуга, – бормотал злодей, – а то самому будет плохо! – Он отбросил несчастного униженного святителя в сторону и цепко схватил лежавшего на полу князя. – Ну, братья, а теперь потащим этого татя на Божий свет!

Как только несчастный князь, вытащенный мятежниками за руки и ноги, оказался на улице, толпа, дико взвыв, набросилась на него.

На голову ненавистного Глеба Святославовича обрушились камни, дубины, топоры. Уже через несколько мгновений все было кончено: рассеченное и разорванное на части тело узурпатора было разбросано по всей, окрасившейся кровью предцерковной площади.

– Соберите эти клочья, – кричал, ликуя, весь залитый княжеской кровью бывший пристав Безсон, – и бросьте их нашим злобным псам! Пусть полакомятся своим собратом! Это будет достойная плата злодею за нашего славного Вершилу и доброго князя Дмитрия Романыча!

 

ГЛАВА 3

РАДОСТЬ КНЯЗЯ СИМЕОНА

Великий владимирский и московский князь Симеон Иванович возвращался из Орды домой. За ним следовал его небольшой отряд в две сотни копий.

Сидя в седле, князь Симеон вел медленную, спокойную беседу с боярином Дмитрием Зерно. Последний недавно ездил в Литву к великому князю Гедимину, но не застал его, поскольку тот ушел в поход на немцев. Однако московский боярин достаточно долго пожил в столице Литвы Вильно и теперь рассказывал все, что там узнал.

Князь Симеон некоторое время с интересом слушал сообщение своего боярина, вставлял, порой, реплики, задавал вопросы, но постепенно, не слыша ничего нового, стал отвлекаться и, наконец, задумался. Боярин же продолжал свою нудную монотонную речь.

Вот уже почти год, как молодой князь получил у ордынского хана Узбека ярлык на великое владимирское княжение. Татарская грамота досталась недешево. Умерший в конце марта прошлого года князь Иван Даниилович оставил сыну тяжелое наследство: московского князя ненавидели, практически, все русские князья и даже мнимые друзья! Это особенно ярко проявилось после его смерти.

На великое владимирское княжение сразу же нашлись многочисленные претенденты: суздальский князь Константин Васильевич, ярославский князь Василий Давыдович, прозванный за храбрость и жестокость Грозным, и даже…робкий Константин Михайлович Тверской.

Князья рассчитывали на скромность и неопытность молодого московского князя Симеона, но просчитались.

Симеон Иванович, наставляемый мудрым Алексием, помощником митрополита Феогноста, имевший хороших советников и исполнителей из среды вышколенного его отцом боярства, с первых же дней прихода к власти в Москве повел себя умно и решительно. Собрав богатый обоз с серебром, мехами и дорогими товарами, князь Симеон выехал вместе с малолетними братьями Иваном и Андреем в Орду. Однако по прибытии в Сарай москвичи не обнаружили ордынского хана, который отбыл в отдаленное кочевье.

Некоторое время князь Симеон с боярами оставались в ордынской столице, дожидаясь остальных русских князей, желавших добиться у хана великокняжеского ярлыка. А когда те прибыли, они устроили богатый пир, на который пригласили всех возможных противников и после щедрого угощения попытались добиться их расположения. С Константином Тверским договорились легко. Слабовольный, живший под пятой своей жены, князь легко поддался обаянию и силе воли молодого князя Симеона и сразу же признал его главенство.

Василий Давыдович Ярославский же долго спорил, выпрашивал себе и брату Михаилу Моложскому доходные земли и города, но, наконец, уступил, добившись от Симеона Ивановича обещания дать ему несколько городков и волостей, а его брату – долю доходов от Великого Новгорода. С Константином Васильевичем Суздальским князь Симеон встречался отдельно: тот на званый пир не пришел.

Переговоры с ним были трудными: седовласый князь Константин считал Симеона слишком молодым, чтобы претендовать на великое княжение и ссылался при этом на древнее «лествичное право», по которому наследство передавалось не от отца к сыну, а по родственному старшинству. Что только не предлагал князь Симеон и его бояре неуступчивому суздальцу, но он твердил лишь одно: – Пусть это решает сам государь!

Пришлось с этим согласиться, и князья поехали в далекую степь искать кочевье хана Узбека. Когда же они нагнали, наконец, Орду, оказалось, что «государь болен и не желает видеть коназов-урусов»…

Лишь через несколько дней он соизволил принять Симеона Ивановича с братьями, но, посмотрев на них, покачал головой и тихо сказал: – Вы слишком молоды, наследники Иванэ, а ваш батюшка уже покойник! Вот он плел свои хитроумные нити, как безжалостный паук, но Аллах одним разом пресек его потуги! Что есть жизнь? Одни страдания! Идите, молодые коназы, с миром и ждите моего решения! Мне надо о вас подумать!

Так и ушли московские князья, «не солоно хлебавши».

Несколько месяцев скитались они по бескрайним просторам степи. За это время князь Симеон сумел познакомиться и подружиться со многими влиятельными мурзами, задабривая их богатыми подарками. Особенно близкие отношения завязались у него с бывшим другом отца, важным татарским вельможей Товлубеем. Для него князь Симеон не жалел ничего: одного только серебра он подарил ему почти на полсотни гривен!

Товлубей оправдал надежды московского князя. Он познакомил его с сыном ордынского хана Джанибеком и добился, наконец, что Узбек-хан, довольный многочисленными московскими подарками, принял князя Симеона в своем походном шатре и объявил его великим владимирским князем.

Лишь 1 октября князь Симеон, вернувшись из Орды, был венчан во Владимире и стал «батюшкой» или «стрыем» для всех князей северо-восточной Руси. Однако ему долго не удавалось «замирить» своих соперников и лишь зимой, созвав в Москве общекняжеский съезд, он добился их видимой покорности.

Накануне же этого съезда в Москву приехал из Брянска расстроенный, постаревший митрополит Феогност с печальным известием о беспорядках в городе и о том, что «злые крамольники, сойдясь вечем, жестоко убили князя Глеба Святославича»!

Весть об этом потрясла князя Симеона: он понял, что замыслы его отца в отношении Брянска провалились.

В это же время взбунтовались новгородцы, отказавшись платить очередную дань: поборы московского князя, связанные с ордынскими расходами, чрезвычайно возросли!

– Как же быть? – вопрошал Симеон Иванович своих бояр и духовенство. – Может пойти войной на этот беспокойный Брянск или покарать Великий Новгород?

– Зачем нам этот Брянск, сын мой? – покачал головой митрополит. – Если бы ты только видел этих злобных брянцев! Они смертельно ненавидят нашу славную Москву и любят своего князя-беглеца Дмитрия! Будет жестокая война, если весь их черный люд возьмется за мечи и копья! Прольется море крови, а выгоды не будет! Тот несчастный князь Глеб не смог выжать даже жалкой деньги из брянских горожан! Мало того, добился такой страшной смерти! Эти брянцы далеки от праведного христианства! Они сидят в диких лесах и почитают глухих идолов! Пусть их епископ Иоанн достаточно мудр и набожен, но потребуется еще много лет, чтобы они успокоились и приросли душой к нашей православной церкви…Уж лучше пока не цеплять их, а там, как Бог даст!

– Ты прав, почтенный святитель, – подал голос боярин Матвей Бяконтов. – Нечего шевелить тех медведей без надобности! Пусть тот Дмитрий Брянский возвращается в свой мятежный город и сам утешает своих беспокойных горожан: на нечего лезть в эту вязкую грязь! А вот Новгород следует проучить! И взять с собой других князей, чтобы видели силу великого князя и считались с нами!

Так и постановили. На московском съезде князей великий князь Симеон, поддержанный митрополитом и влиятельными епископами, твердо дал понять собравшимся, что «воля великого князя – закон для всех» и что «всем придется пойти на мятежный Новгород».

Потрясенные решимостью и величественным видом молодого Симеона Ивановича, князья вынуждены были смириться и прозвали его «Гордым». А затем последовали события в Торжке, занятие этого новгородского города войсками княжеской коалиции и, наконец, очередное «примирение», за которое Великий Новгород снова заплатил «превеликую мзду».

Новый великий владимирский князь успешно справился и со своими внутренними, московскими, бедами. Там, как известно, произошла ссора между влиятельными боярами за дележ «хлебных мест».

Князь Симеон, собрав боярскую думу, обвинил в беспорядках одну из самых влиятельных и старых боярских семей – Босоволковых, снял с должности тысяцкого, назначенного без его воли боярами, Алексея Босоволкова-Хвоста, изгнал его из Москвы, а на место тысяцкого поставил сына покойного Протасия-Вельямина, Василия, унаследовавшего, таким образом, пожизненный пост своего отца.

И в церковных делах князь Симеон добился успеха: верный друг и наставник его отца Алексий был утвержден в далекой Византии митрополичьим наместником. Теперь, в случае смерти немолодого митрополита Феогноста, Москва имела своего мудрого и достойного преемника.

Минувший год завершился, если не считать брянских событий, достаточно удачно, и московский князь со спокойствием и уверенностью выехал ранней весной 1341 года в Орду.

Хан Узбек в этот раз находился в Сарае, принял его без задержки, выразил свое удовольствие своевременным привозом должного серебра и богатыми подарками, но отпустил не сразу.

Князь Симеон со своими боярами еще долго пребывали в Сарае и томились от скуки: в ордынской столице совсем не было других русских князей. Приходилось принимать у себя в гостевой юрте татарских мурз и, в первую очередь, Товлубея.

Последний уже так возвысился, что позволял себе судить даже самого хана.

Однажды, во время пира у князя Симеона, он прямо сказал ему, что «наш государь сильно постарел, плохо ведет дела и вскоре на троне будет новый, молодой, повелитель!»

– О, Господи! – забеспокоился тогда московский князь. – Неужели им будет Тинибек? Я как-то встретил царевича, и он с такой злостью на меня посмотрел…

– Да, Сэминэ, – усмехнулся Товлубей, – Тинибек не любит ни тебя, ни твоих братьев, ни вашего города. Ему чем-то не угодил твой покойный батюшка, славный Иванэ…

– Это будет беда, мудрый Товлубей! – помрачнел князь Симеон. – И горе на мою голову!

– А ты не бойся, Сэмэнэ, – весело молвил знатный татарин. – Только один Аллах знает, кто будет великим ханом! Ты помнишь, как я знакомил тебя со славным Джанибеком? Этот молодой царевич – прекрасный воин и твой друг! – Товлубей загадочно улыбнулся.

Князь Симеон долго помнил тот взгляд и часто по ночам вздрагивал, представляя себе хитрую, напоминавшую волчий оскал, улыбку отцовского друга.

Неожиданно в Сарай прибыли брянские бояре с возом серебра: двухлетней данью лесной земли ордынскому хану.

Это событие вызвало много разговоров и шума. Еще бы! Сам-то брянский князь не приехал! Ордынский хан долго не хотел принимать брянских посланцев, хотя их серебром и подарками был доволен. Хитрые брянцы тем временем сумели подкупить многих влиятельных ордынских людей, включая Товлубея.

Как-то этот важный сановник вновь пришел к князю Симеону и завел разговор о Брянске, достаточно лестно отзываясь о вернувшемся в свой город князе Дмитрии.

– Зачем же ты тогда послал на Брянск своих людей, – осторожно спросил, понимая суть дела, московский князь, – и прогнал того Дмитрия?

– Это была воля государя и просьба твоего покойного батюшки! – вздохнул Товлубей. – Я же не знал тогда о мудрости коназа Дэмитрэ и глупости коназа Гэлэба!

– Неужели?! – возмутился князь Симеон. – А тот Глеб был верным соратником моего батюшки!

– Запомни, Сэмэнэ, – покачал головой мурза, – что правителя красят не только дружба и верность! Но умение повелевать своими людьми! Тот Глеб просидел почти целый год в Брэнэ, но так и не смог собрать серебро хотя бы на один «выход»! И нелепо потерял свою башку! А Дэмитрэ только объявился и сразу же нашел нужное серебро! Да еще богатые подарки!

– Но ведь Дмитрий укрывался в Литве?! – воскликнул, подняв руки, князь Симеон. – Он же убежал к нашим общим врагам и искал у них защиту?

– Это была его ошибка, – сдвинул брови Товлубей, – но не огромная! А разве твой батюшка не связывался с Лэтвэ? Он не раз выкупал из нашего плена сына того Гэдэмэнэ! Это тоже можно считать помощью общему врагу!

Симеон Иванович замолчал и опустил голову. – Значит, этот Дмитрий вновь обретает силу, – подумал он. – Нам не нужна вражда с его непокорным Брянском!

И он решил пригласить к себе в гости главу брянских посланников боярина Кручину Мирковича. Последний, будучи человеком опытным и умным, не пожелал ссориться с новым великим владимирским князем и явился в его гостевую юрту точно в установленное время.

Князь Симеон, оглядев брянского гостя и выслушав его приветственные слова, был удивлен. – Садись же сюда, славный боярин! – указал он на мягкий татарский диванчик, стоявший напротив его тахты. – Я очень рад видеть такого почтенного и красноречивого человека! Если у князя Дмитрия все бояре такие же, как ты, тогда я понимаю, почему брянцы не захотели себе другого князя!

– Благодарю тебя за теплые слова! – улыбнулся польщенный Кручина Миркович. – Однако все наши бояре умны и доброжелательны. Многие из них куда как лучше и мудрей, чем я! А я – только скромный слуга своего князя! Вот, смотри, славный воин, – брянец достал из-за пазухи большое, собранное из крупных разноцветных жемчужин ожерелье, – это тебе подарок от нашего князя!

– Неужели?! – вскрикнул от восторга князь Симеон, взяв в руки драгоценную вещь. – Получается, что он знал о нашей будущей встрече?

– Знал, великий князь, – кивнул головой брянский боярин. – Он так мне и сказал: – Если тебе доведется увидеть славного Семена и поговорить с ним, передай ему тогда этот скромный подарок!

– Он – настоящий мудрец! – воскликнул, краснея от удовольствия, великий князь Симеон. – Нам надо с ним дружить, а не ссориться! Эй, Бурко! – великий князь хлопнул в ладоши. Из прихожей выбежал мальчик-слуга. – Сходи-ка, Бурко, в соседнюю юрту к моему славному боярину Михаилу Терентьичу и скажи ему, чтобы он отдал тебе золотой кубок с дорогими каменьями…Тот самый, что я хотел подарить имаму…И быстрей принеси сюда эту драгоценность!

– Слушаюсь, батюшка! – низко поклонился слуга и выбежал исполнять княжескую волю.

Вскоре он вернулся с мешочком в руках и передал его своему князю.

– Ну, бери же, дорогой гость, этот золотой кубок! – сказал князь Симеон, доставая из мешочка сверкавший от яркого свечного света бесценный подарок. – Это – твоему князю Дмитрию, на долгую память!

На другой день великий князь Симеон был вызван на прием к ордынскому хану. К своему изумлению, он увидел стоявшего на коленях у золоченых ступенек трона своего вчерашнего брянского гостя.

– Салям, Сэмэнэ! – весело сказал Узбек– хан. – Айда же сюда быстрей!

Князь Симеон покорно прополз на животе по большому персидскому ковру и, приблизившись к брянскому боярину, встал рядом с ним на колени.

– Тебе не обидно, славный коназ, стоять рядом со слугой Дэмитрэ? – молвил с улыбкой хан. – Подними свою башку!

Симеон выпрямился и посмотрел на ордынского хана. – Господи, – подумал он, едва сдерживая волнение, – как же состарился наш царь: похудел и пожелтел лицом! Неужели болен?

– Говори же, Сэмэнэ, – буркнул Узбек– хан. – Или ты оглох?

– Не обидно, государь, – сказал он, стараясь сохранять видимость спокойствия. – Я знаю, что этот боярин представляет самого князя!

– Это так, Сэмэнэ, – кивнул головой хан. – Дэмитрэ тяжело заболел…И мы сами тому причиной…Нам не следовало прогонять его и отдавать тот Брэнэ-бузург бестолковому Гэлэбу! Пусть же этот Дэмитрэ с миром сидит в своем улусе и вовремя привозит сюда серебро! Предупреждаю тебя, Сэмэнэ: не хули этого Дэмитрэ, как твой батюшка, а лучше успокойся и дружи с ним! Я не хочу терять своих верных данников без надобности и иметь от этого убытки!

Эти слова князь Симеон как раз вспомнил, слушая монотонную речь боярина Дмитрия Зерна. Последний рассказывал о своей встрече в Литве с еще не отъехавшим тогда в Брянск князем Дмитрием Романовичем.

– Тот Дмитрий совсем не был рад брянским событиям, – говорил между тем боярин, – и особенно убийством несчастного князя Глеба…

– Неужели? – встрепенулся в седле московский князь. – И не злорадствовал?

– Не злорадствовал, великий князь, – покачал головой боярин. – Более того, он даже изменился в лице, узнав о произошедшем! Видно, городская чернь проняла его до самого сердца! Брянском непросто управлять! А его прекрасная, слегка полноватая супруга даже прослезилась! Всплакнула также их дочь!

– Дочь? – привстал в седле князь Симеон. – Она молода? Хороша ли собой?

– Нет слов, великий князь, чтобы описать красоту его дочери Федосьи! – покраснел боярин Зерно. – Я никогда не видел такой красавицы! Она унаследовала прекрасные черты своих батюшки и матушки! Она – ровесница твоего младшего брата Ивана, а может, и немного моложе!

– Неужели?! – вскричал обрадованный князь Симеон. – Значит, нам следует послать в этот богатый Брянск своих людей и сосватать эту красную девицу! Пора жениться моему братцу Ивану! Мы получим двойную выгоду: сосватаем Ивану красивую невесту и породнимся с Дмитрием Красивым!

 

ГЛАВА 4

НОВАЯ СВАДЬБА

Князь Дмитрий Романович Брянский сидел в своем большом черном кресле рядом с супругой – княгиней Ксенией, разглядывая свою красавицу дочь – пятнадцатилетнюю белокурую Феодосию, одетую в наряд невесты, и ее жениха-ровесника, рослого, стройного, синеглазого князя Ивана.

Невеста скромно сидела за поставленным в стык княжеским столом ближе к матери, потупив очи и глядя в стол. Румянец покрывал ее щеки. Белоснежное византийское платье, расшитое кружевами и унизанное драгоценными камнями, усиливало притягательную прелесть девушки. А сверкавшая, прикрепленная к белой же кружевной повязке на лбу алмазная звезда, создавала неповторимо-таинственную обстановку, окружавшую красавицу. Одетый в простой наряд жениха – белую льняную рубашку с вытканными на ней красными петухами, свисавшую до колен и подвязанную ярко-красным кушаком, штаны темно-синего цвета, вправленные в алые, козьей кожи, невысокие сапожки, княжескую шапку с верхом из красного атласа, обитую куньим мехом, князь Иван Московский, с нежными, как у девушки, чертами лица, усиливал красоту невесты.

Он смотрел на свою нареченную и, казалось, утратил интерес ко всему другому: молодой князь еще никогда не видел такой красивой, обаятельной, кроткой девушки!

Старый князь усмехнулся, провел рукой по лбу и, подняв серебряный кубок с вином, произнес: – Пусть же всегда будут счастье и любовь в сердцах молодых! Да народят они добрых внуков на славу нашему Брянску и знатной Москве! Слава молодым! – И он быстро, не смакуя, выпил пряный напиток.

– Слава! – закричали бояре и священники, сидевшие по обеим сторонам параллельных скамей: сразу же за женихом – московские бояре, а на противоположной скамье, рядом с княжеским воеводой Супоней Борисовичем, возглавлявшим третий стол – брянский епископ Иоанн, три священника, настоятели храмов, и брянские бояре.

Князь Дмитрий с грустью глядел на пиршество и думал о жизни. – Вот и последнюю дочь выдаю замуж, – размышлял он про себя, – и не будет детей в нашем доме. Некому теперь подать свой нежный и ласковый голос в тереме княгини! Уже не выбежит ко мне ненаглядная краса и не вспрыгнет на мои колени! Не будет мне в старости утешения…А все прочие мои детки умерли в младенчестве, и не один сын не выжил…Эх, судьбина! – князь тяжело вздохнул и смахнул непрошеную слезу.

А ведь он совсем не хотел «родниться со злокозненной Москвой»! Так уж получилось.

Перед глазами князя прошли лица литовских князей, вельмож, польских королевичей…Все они заглядывались на его молоденькую Феодосию, всем хотелось породниться, пускай с нынче беглым, но славным и могучим брянским князем.

Не мог забыть Дмитрий Романович и просьбу князя Михаила Асовицкого, жившего со своей семьей в это время при дворе великого князя Гедимина. – Уж не спеши, брат, – говорил тогда князь Михаил, – и не выдавай свою дочь замуж: мой сын вот-вот станет женихом! Разве плохо тебе породниться с нами? Я преподнесу богатые дары и обеспечу тебе верную дружбу до скончания веков!

Однако его сыну Роману тогда исполнилось только десять лет, в то время как красавица Феодосия достигла четырнадцати. Брянский князь понимал, что брак его дочери с молодым Романом Михайловичем был возможен и даже выгоден.

– Неплохо бы породниться с потомком Романа Старого Брянского, – думал он тогда, – и заполучить себе наследника! Было бы уместно оставить зятю мой брянский «стол»! Тогда и с Литвой будет прочная дружба! А на ордынского царя надежды нет: оттуда идут только обиды и угрозы!

Свое пребывание в Литве он вспоминал с радостью. Это было время отдыха и развлечений: брянский князь с княгиней едва успевали ходить на званые пиры и даже балы, устраиваемые литовскими князьями и вельможами. Последние научились этому у польской знати.

При дворе Гедимина почти постоянно жили польские князья, и даже дети польского короля часто приезжали в Вильно. Чтобы не отставать от знатных поляков, великий литовский князь Гедимин стал собирать у себя во дворце знать с женами и взрослыми дочерьми, устраивать совместные пиры, беседы, знакомства.

Танцев, правда, знатные литовцы не устраивали. Этим занимались только слуги: придворные музыканты и скоморохи, красивые служанки или выкупленные из татарского плена холопки, обученные танцевальному искусству в Польше.

Литовские купцы, ездившие по всему свету, наведывались и в Сарай, поскольку татары, не взирая на враждебные отношения с Литвой, торговле не препятствовали, и часто привозили купленных на ордынских базарах невольниц в Литву. Часть из них дарилась литовской знати и великому князю, а часть покупалась.

Красивые девушки и женщины наполняли терема литовских богачей, радуя их и развлекая. Поэтому собиравшиеся на вечеринки знатные литовские гости только смотрели на танцевавших слуг и слушали музыку, незамысловатые песни.

Как все это резко отличалось от суровой и скучной брянской жизни!

Больше года прожил князь Дмитрий с семьей, боярами и своей верной дружиной в Вильно, свыкся с веселой, невиданной доселе жизнью, и вовсе не собирался возвращаться домой, когда вдруг в середине декабря прошлого года к нему прибыли брянские посланцы и подробно рассказали о произошедших в Брянске событиях, связанных с мятежом горожан и расправой над князем Глебом Святославовичем. Эта весть в короткий срок облетела литовскую столицу, и вся местная знать посетила брянского князя в его тереме, выделенном великим князем Гедимином, со словами сочувствия.

Чтобы не «ударить лицом в грязь», Дмитрий Романович был вынужден закатывать богатые пиры, приглашать певцов, музыкантов и танцоров. Серебро, вывезенное из Брянска, постепенно таяло: ко времени возвращения домой у брянского князя оставалась только половина прежнего богатства.

– Что ж, рано или поздно, но придется уезжать! – сказал по этому поводу князь Дмитрий. – Как в гостях ни хорошо, а дома лучше! – Он вспомнил свою охоту в брянских лесах, дальние поездки на рыбный и птичий лов к рекам и озерам. – Здесь, в Литве, нет такой славной охоты!

Князя беспокоили слухи о брянских беспорядках. – Как же нам справиться с чернью? – думал он. – Привыкли к вечу и погромам! Теперь нам будет непросто успокоить разбушевавшихся смердов и подчинить их своей воле!

Не радовало князя и известие о лютой смерти Глеба Святославовича. – Надо же, сложил голову не от боевого меча, но от рук нечестивых смердов! – сокрушался он. – Насколько же обнаглели смерды! Подняли руку, пусть на незаконного, но все же на князя!

Князь Дмитрий смутно помнил наставления брянского владыки, его рассказы о летописных событиях, но случаев расправы черни над князьями было немного. – Они опозорили наш город на весь мир! – думал брянский князь. – Увы, мой удел – не Божий дар!

В последний день отъезда брянский князь пришел на прощальный прием к великому князю Гедимину. Седовласый воин, уступавший в росте почти на голову князю Дмитрию, но крепкий, могучий, принял брянского гостя, сидя в своем, блиставшим золотом и серебром, кресле с золотой королевской короной на голове.

Дмитрий Романович преподнес ему в этот день целый бочонок, полный серебряных новгородских гривен, и большую связку черных куниц.

– Благодарю тебя, великий князь и славный король! – сказал он, поясно поклонившись. – Я вовек не забуду твоей доброты и сердечного гостеприимства. Приезжай к нам, могучий полководец, в мой Брянск! Ты достойно у нас отдохнешь: побываешь на охоте, примешь нашу русскую баньку!

– Прощай, брянский князь Дмитрий и мой дорогой гость! – сказал, слегка склонив голову, Гедимин. – Жаль, что события призвали тебя домой так рано, и ты не смог сходить с нами в поход на немцев! Ты бы повидал настоящую войну и размял бы свои кости! Но жизнь есть жизнь! Тогда уезжай, добрый человек, в свой Брянск и храни в своем сердце дружбу с Литвой! Я хочу заключить с тобой в этом году союз и помочь тебе защититься от поганых. Я знаю о твоем нелегком правлении, о твоем озлобленном народе и бесчисленных врагах. У нас в Литве тоже немало трудностей. То немцы, то татары, а то и жестокие ляхи – все несут нам беды и разрушения! Чтобы обеспечить нашим землям мир и покой, все мы, государи и князья, должны объединиться под одним знаменем!

Так и запомнил брянский князь Гедимина Литовского: решительным, смелым, блиставшим своими стальными, грозными очами!

Великий князь Гедимин вскоре погиб. Нелепо, случайно, при осаде немецкой крепости Басбург!

Об этом брянский князь узнал много позже, уже после того, как вновь прочно осел в своем стольном городе. – Славная Литва потеряла великого полководца! – подумал он тогда, смахивая случайно набежавшую слезу и ловя себя на мысли, что горюет по старому Гедимину, как по родному человеку. – Этот князь был гордым и строгим, но для гостя он не жалел ничего!

Возвращение брянского князя было пышным и торжественным. Весь город сбежался встречать его. Все духовенство в праздничной одежде, блиставшие роскошными нарядами бояре, княжеские дружинники и слуги вышли из крепости и стояли возле ворот, плача навзрыд. Не было ни хлеба-соли, ни вина: не гостя встречали, но хозяина! Все городские колокола не просто звонили а, казалось, надрывались! – Слава могучему Дмитрию! Слава нашему князю! – орали со всех сторон. – Долгой жизни Дмитрию Романычу!

Как будто не было прежних бунтов и вечевых сходок брянцев! Как будто не случилось в декабре прошлого года страшного злодеяния! Толпа довольно быстро перешла от ярости и бешенства к веселью и благодушию.

Но брянский князь уже был не тот. Не успел он прибыть в свой славный «охочий терем», обнять своих «верных бояр» и принять благословение от владыки Иоанна, как сразу же потребовал созыва боярского совета, на котором подробно рассказал о своей жизни в Литве и о князе Гедимине. Затем он выслушал бояр и тщательно обсудил с ними ситуацию в Брянске. Он не был убаюкан торжественной встречей брянцев и, понимая, что при любом повороте событий возможны беспорядки, стал искать решение, чтобы раз и навсегда упрочить свою власть.

Шел март 1341 года, и князю нужно было ехать в Орду. К тому времени уже образовалась двухлетняя задолженность перед татарами: ведь князь Глеб так и не сумел с ними расплатиться за прошлый год! Вместе с тем князь Дмитрий не хотел тормошить утихших горожан. Серебра у него было вполне достаточно! Но вот с уплатой двухлетней дани пришлось бы почти полностью растратить казну.

– Что теперь делать, мои славные люди? – вопрошал князь. – Неужели больше нет доходов?

– Зачем тревожиться, сын мой? – сказалл ему на это епископ Иоанн. – Горожане с радостью тебя встретили! А это значит, что они сами вскоре пополнят твою казну серебром и мехами!

В самом деле, и недели не прожил князь в своем стольном городе, как престарелый огнищанин Орех Чурилович доложил ему, что «купцы и охотники доставили все недоданное в твою казну серебро!»

Даже знатный охотник Гордей Борович, попытка грабежа которого способствовала известному брянскому бунту, сдал княжескому огнищанину целую гривну серебра.

К радости князя и бояр, в короткий срок все княжеские расходы, понесенные из-за бегства в Литву, захвата Брянска незадачливым Глебом Святославовичем, и, наконец, бойкота князя-узурпатора и возникших беспорядков, были перекрыты щедрым серебряным дождем! Теперь можно было спокойно отвозить «выход» в Орду! Князь собирался самолично отправиться в Сарай, как он это раньше делал, и принести свои извинения татарскому хану, но брянский епископ отговорил его от поездки.

– Пусть туда едут славный Кручина с избранными боярами, – сказал владыка, – а ты скажешься тяжело больным. Надо чтобы царь Узбек знал, как тяжело ты пережил несправедливость! А наши люди поведают ему, как тебе было горько терпеть лишения и беды на чужбине из-за лживого оговора!!

Так и поступили. Совет брянского епископа был не только мудрый, но удачный!

Брянские посланцы вернулись из Сарая в веселом настроении: ордынский хан не только принял брянское серебро и простил князю «литовское сидение», но даже посочувствовал князю Дмитрию за «незаслуженные страдания, связанные с чрезмерной доверчивостью государя»!

Боярин Кручина Миркович рассказал и о своей встрече с новым великим владимирским и московским князем Симеоном, их беседе и преподнес брянскому князю драгоценный кубок.

Все случившееся было так необычно и неожиданно!

– Неужели мы подружимся с Москвой? – думал, не веря своим глазам и ушам, князь Дмитрий. Но особенно он был поражен приездом московских бояр, возглавляемых самим Иваном Михайловичем!

– Мы приехали посмотреть на твою дочь, – говорил влиятельный московский боярин, – И, если девица нам понравится, сосватать ее за брата великого князя!

Дмитрий Романович, пребывавший в крайнем изумлении, пригласил на встречу с московскими нежданными гостями супругу и дочь.

Москвичи были так поражены красотой юной Феодосии, что сразу же завели разговор о свадьбе и порядке ее проведения.

– Будем играть свадьбу в Москве, – сказал, после долгих разговоров с брянскими князем и боярами в думной светлице, боярин Иван Михайлович. – И вам придется собираться к нам в гости!

Это не устраивало князя Дмитрия. – Свадьбы наших дочерей всегда играются у нас! – возразил брянский князь. – И не может быть отъезда невесты без знакомства с женихом и, в отсутствие отца, с его старшим братом! Все должно быть строго по закону!

– Но наш великий князь Семен не может приехать в Брянск из-за многих дел! – пытался спорить боярин Иван. – И жених готов встретить свою невесту только в Москве!

– Я могу понять великого князя Семена, – кивнул головой князь Дмитрий, – но чтобы сам жених встречал мою дочь в Москве? – он засмеялся. – Это такая нелепость! Я готов принять любого князя или родственника, как замещающего Семена Иваныча, но жених должен обязательно приехать сюда! Пусть моя Федосья увидит его! А вдруг он будет не по сердцу моей дочери? Вы хотите, чтобы я силой заставил ее выйти замуж? Нет уж, увольте, моя дочь не холопка, а славная княжна! Свадьбы без жениха не будет!

Пришлось московским боярам согласиться с этим, «скрепя сердце».

Тем временем князь Дмитрий наводил «добрый порядок в своем доме». Он тихо, чтобы не возбуждать городские страсти, провел расследование случившегося в прошлом году бунта. Все нити по главенству в этом деле вели к покойному купцу Вершиле Мордатовичу.

– Ладно, хоть нет уже того злодея, – говорил на совещании бояр брянский князь. – А то пришлось бы с ним расправиться! Было бы немало хлопот!

Князь проведал и об участии в беспорядках бывших ополченцев, а также его собственных дружинников, оставленных в городе. Всех этих людей он потихоньку отправил в отдаленные городки брянской земли: дал всем земельные пожалования, пообещал «срубить ладные хоромы», а дружинников послал в местные гарнизоны с высоким жалованьем. Вчерашние бунтовщики уезжали, веря в «княжескую милость».

Князь особенно усилил наблюдение за порядком в городе и «вредными шептаниями». Его указом были запрещены сборища «неуместных кучек» на городских площадях, а приставы получили задание – «задерживать всех подозрительных шептунов и помещать их в холодную темницу для допроса и расследования».

В короткий срок брянская темница была переполнена, и горожане занялись строительством нового «острога рядом со старым».

Вновь возродился порядок, установленный первым брянским князем Романом Михайловичем, по которому заключенные в темницу должны были «в поте своего лица добывать насущный хлеб».

Эти меры привели к успокоению города, с улиц исчезли бродяги, пришлые из других мест бездельники и нищие.

– В Брянске никогда не было голода! – говорил князь Дмитрий. – А поэтому праздные смерды не должны сидеть на площадях и в закоулках! Пусть работают!

Молодой князь Иван Иванович, прозванный в Москве «Красивым» за приятные черты лица и осанку, приехал в Брянск как раз зимой 1341 года, когда брянский князь навел в городе порядок, и был удивлен тишиной, покоем, зажиточностью горожан и «богатством строений». Он очень не хотел ехать в этот дикий, как считали москвичи, варварский город, однако довольно быстро изменил свое мнение. – Какой большой город! – подумал он, оглядывая брянскую крепость. – А люд благонравен и тих…И крепость велика! Не зря мой батюшка боялся этого Брянска!

Большое впечатление на жениха произвел и будущий тесть: красивый, седоволосый, огромного роста, на полголовы выше молодого московского князя!

– Тебя не зря зовут «Красивым»! – сказал, усмехнувшись, при первой встрече брянский князь. – Ты будешь великим сердцеедом! И я теперь не беспокоюсь за свою дочь!

В самом деле, красавица Феодосия, увидев своего жениха, сразу же повеселела. – Какой статный молодец! – подумала она. – Видный жених! Мне повезло!

Молодой княжне понравилась и ласковая речь жениха. – Пусть этот Иван не щедр на слова, – рассудила девушка, – но добр и ласков, как вольный голубок!

Так они сидели на свадьбе, прижавшись друг к другу и, казалось, никакая сила не способна была разорвать этот союз двух красивых, полюбивших друг друга молодых людей.

Московские бояре приехали не только без князя Симеона, но даже не нашли ему заместителя. – Не гневайся, княже, – говорил Иван Михайлович, – сейчас у нас такое время, и Семен Иваныч не мог найти подходящего человека…Он хотел сам к вам приехать, но ничего не получилось, просить же других князей было неуместно!

– И мы спешили, славный князь, – вторил ему боярин Иван Андреевич. – Боялись, что ты выдашь свою красавицу-дочь за другого! Мы не хотели потерять такое сокровище!

– И мечтали установить с тобой дружбу! – буркнул боярин Александр Иванович Морхинин. – Так вот и прошло все в спешке!

– Ты уж прости нас, Дмитрий Романыч, – молвил еще один знатный москвич, из бывших тверских бояр, Андрей Кобыла. – Не все получается так, как хочется!

– Ладно, бояре, – усмехнулся польщенный князь. – Тогда ты, Иван Михалыч, сойдешь за батюшку или старшего!

Свадьба состоялась сразу же на следующий день по приезду московских гостей. Вышколенные княжеские слуги за один день сумели приготовить все необходимые блюда и напитки, а подвижный, везде успевавший старый огнищанин Орех Чурилович, так подготовил княжеских людей к празднеству, что уже сразу после венчания молодых гости вошли в обставленную яствами трапезную и достойно отметили славное событие. А в соседней, еще большей зале, пировали брянские и московские дружинники, купцы и все прочие, приглашенные на свадьбу, пусть не знатные, но достойные люди.

– Слава! Слава молодым! – неслось из старинной княжеской трапезной.

– Мир им и благодать! – говорили друг другу веселые, улыбавшиеся брянцы, слыша свадебный шум. – Пусть же слава брянских красавиц идет далеко за пределы нашей земли!

 

ГЛАВА 5

НОВЫЕ ПОРЯДКИ В САРАЕ

Хан Узбек, вернувшись в марте 1342 года из далеких степей, неожиданно занемог. Ханский лекарь не раз говорил ему не выезжать в холод за пределы Сарая, но повелитель не слушал ничьих советов. – Позовите сюда Тугучи! – приказал он слугам. – И пусть приведет с собой сына! Сходите и за имамом!

Советник Тугучи немедленно примчался по ханскому зову со своим тридцатилетним сыном. Последний прихватил все писчие принадлежности: кисти, коробочку с тушью и чашку для приготовления чернил. Верные ханские люди сразу поняли, зачем прислали за ними. Состояние здоровья хана уже давно оставляло желать лучшего: после смерти любимого сына Тимура это уже был не прежний веселый и жизнерадостный человек.

Кроме того, несмотря на мудрую и дальновидную внешнюю политику, Узбек-хан не добился больших успехов: потерпел дипломатическое и военное поражение в Азербайджане от неуступчивых хулагуидов, не преуспел в связях с Египтом и Византией.

– Награда мудрецам бывает только в небесном раю! – говорил по этому поводу престарелый имам Ахмат. – Нет утешения на земле Божьим праведникам!

Вот и на этот раз седобородый старец, явившийся к ложу своего умиравшего повелителя, вспомнил эту фразу. – Не спеши, славный государь, в райские кущи, – молвил он, – и заверши, как надо, все земные дела!

– Эй, мои верные рабы! – хлопнул в ладоши лежавший на кане Узбек-хан. К нему подбежали два гаремных полуобнаженных раба. – Отведите всех моих женок в другую юрту! Им не следует слушать наши откровенные разговоры!

Рабы выбежали в соседнюю комнату ханской опочивальни, и оттуда донеслись женские крики, плач и визг.

– А, теперь, святейший имам, выслушай меня, а ты, Тугучи, запиши мои слова на бумаге, – продолжил тихим, прерывавшимся в моменты приступа желчной боли голосом, хан Узбек. – Так нужно, чтобы мои сыновья не передрались за ханскую власть…Хыдрбек, Тинибек, и Джанибек! Надо о них подумать…Жаль, что умер мой любимый Тимур…Это – огромное горе! – на глазах у хана выступили слезы. – Он был настоящим наследником! Умный, добрым и праведным…Да прибрал Аллах!

– Не горюй, государь, о своем славном сыне, – сказал, сдвинув брови, имам Ахмат. – Теперь он у Аллаха, в пресветлом раю! И не ропщи: разве ты был счастлив в своем ханстве?

– Спаси, Аллах! – вскрикнул слабым голосом умиравший.

– Ты бы лучше призвал к себе лекаря! – буркнул имам Ахмат. – Для тебя еще не все потеряно!

– Зачем мне этот дурачок? – пробормотал в раздражении ордынский хан. – Все прекрасно знают, что если человек тяжело заболеет, его лекарем может быть только один Аллах! Мы держим этих прохвостов, но хорошо понимаем, что человек не способен быть хорошим врачом! Конечно, где-нибудь есть знающие врачевание люди, но только не в моем дворце! Здесь пребывают лишь родственники знатных людей или их знакомые…Они не только неумелые врачи, но даже закоренелые глупцы! Но будет об этих ишаках, – хан вздохнул и судорожно повел носом. – Надо говорить о деле…Тогда мой сын Хыдрбек…, – он вдруг захрипел, выпучив глаза, – и Джанибек…ох, не могу говорить…

– Кто же будет твоим наследником?! – громко сказал имам Ахмат, глядя с состраданием на мучавшегося повелителя.

– Тогда…о, Аллах, – прохрипел умиравший и уронил скрюченную судорогой руку. Его глаза закатились, лицо побелело и осунулось.

– Наш правоверный хан скончался! – провозгласил имам Ахмат. – Аллах забрал его в свои райские кущи! Слава всемогущему Аллаху!

– Слава Аллаху! – пробормотали, роняя слезы, тайный ханский советник Тугучи и его сын Тютчи, начальник писчей юрты.

Вдруг послышался какой-то шум, и в ханскую опочивальню вбежал молодой красивый татарин, роскошно одетый в золоченую, расписанную узорами овчинную шубу, с зеленым, сверкавшим алмазами, обшитым дорогим куньим мехом, треухом, наскоро, небрежно, надетым на голову.

– Умер мой батюшка?! – закричал, не помня себя, он. – Неужели это случилось?

– Случилось, Джанибек-оглан, – покачал головой имам Ахмат. – Наш славный государь Узбек Султан Мухаммад ушел в райские кущи по воле милостивого и милосердного Аллаха, от которого мы все ждем помощи! А теперь повинуйся его завещанию!

– Что же он завещал? – нахмурился Джанибек. – Немедленно говорите! – его черные глаза пристально уставились на имама. – Кому государь оставил свой престол и богатые стада?

– Сразу все не перескажешь! – пробормотал имам Ахмат. – Здесь были только мы одни. Надо созвать курултай из всех знатных людей и объявить волю покойного!

– Зачем нам курултай? – возразил царевич. – Говори же, почтенный имам, кого он объявил ханом? Зачем скрывать от меня правду?

– Мы ничего не скрываем! – буркнул имам. – Но последние слова твоего батюшки были непонятны. Поэтому нужно созвать совет и во всем разобраться!

– Говорите же, – наступал молодой царевич, – а потом будет поздно!

– Пора готовить похороны! – поднял голову имам Ахмат. – И, как это требует мусульманский обычай: до захода солнца! Я пойду и позабочусь об этом!

И седобородый аксакал, не долго думая, вышел из ханской опочивальни.

– Тогда говори ты, Тугучи! – приказал красавец Джанибек. – Что же молвил мой батюшка перед смертью?

– Не знаю, что тебе сказать, Джанибек-оглан, – пробормотал напуганный Тугучи. – Славный государь сказал много слов, но не все было понятно…

– Поведай же мне, Тугучи, – сердито сказал царевич, – что ты понял из его слов и не скрывай правду. Тогда ты долго будешь советником государя!

Тугучи понял намек Джанибека и, вздохнув, промолвил: – Государь сказал несколько поучительных слов, и вдруг у него случился удар…Тогда он прохрипел: – Хыдрбек и Джанибек… – Но трудно было понять, что он имел в виду!

– Значит, он упомянул мое имя? – весело спросил Джанибек. – Я неправ?

– Да, упомянул, Джанибек-оглан, – покачал головой Тугучи, – но сначала Хыдрбека…

– Забудь Хыдрбека, – нахмурился царевич. – Это тебе послышалось! Понял?

– Понял, государь, – ответил, покраснев, Тугучи.

Царевич пристально посмотрел на сидевшего за лакированным ханским столиком Тютчи.

– А ты, достойный Тютчи, – сказал он, – слышал слова моего батюшки?

– Слышал, государь, – быстро сказал, вскочив в волнении, начальник писчей юрты. – Твой батюшка говорил только о тебе! Я слышал только твое имя!

– Ты не зря, Тугучи, был преданным человеком моего батюшки! – весело сказал Джанибек. – Ты сразу же увидел во мне своего государя! А твой сын – образец искренности! Это похвально, и я навсегда запомню вашу верную службу! А теперь идите и готовьте похороны! Да, Тютчи, – царевич обернулся перед выходом из опочивальни. – Занеси-ка на бумагу волю покойного государя, чтобы мурзы и эмиры не сомневались в моем праве! – И Джанибек, не скрывая своего веселого расположения духа, быстро вышел из опочивальни.

Как только стук его легких шагов затих, отец и сын переглянулись.

– Вот в какую беду мы попали! – пробормотал Тугучи. – Что теперь делать? Неужели придется записать на бумагу волю Джанибека? А если взбунтуется святой имам?

– А чего тебе горевать, батюшка? – грустно усмехнулся Тютчи. – Я записал так: – Государь повелел перед смертью передать всю власть славному Джанибеку-оглану, а его сыновьям, Хыдрбеку и Тинибеку, и всем людям ханства, указал беспрекословно ему подчиняться!

– Сынок! – вскричал напуганный Тугучи. – Разве ты не понимаешь, как это опасно? Ведь законный наследник покойного – Хыдрбек! Государь едва произнес его имя и сразу же отправился к Аллаху…И Тинибек старше Джанибека!

– Значит, так было угодно Аллаху! – смело сказал Тютчи. – Зачем нам искажать волю покойного и раздражать славного Джанибека? Его поддерживают все знатные люди и лучшие воины! Хыдрбек слаб…А Тинибек сейчас в дальнем походе, в Мавераннахре…Когда ему оспаривать волю покойного? А имам нас поддержит! Все знают, что Джанибек – правоверный мусульманин…Ну, по крайней мере, не богохульник…

– Вот так, сынок, – вздохнул, успокаиваясь, Тугучи. – Не богохульник, но в мечети не часто ходит. Это еще подмечал покойный государь! Однако, ладно. Решили, значит, решили. Пусть теперь Джанибек правит нашим Кыпчакским ханством…Нам нечего терять!

В короткий срок весть о последних словах умершего хана разнеслась по Сараю.

Тело хана Узбека быстро обмыли, обрядили в погребальные наряды, и по мусульманскому обычаю верные слуги понесли покойника, сидевшего в камышовом кресле, на недалекое кладбище.

Царевич Джанибек уже на следующее утро после похорон отца явился со своими верными людьми во дворец, быстро поменял стражу, телохранителей и уселся на золоченый трон.

Собравшиеся во дворце вельможи не успели опомниться, как новоявленный ордынский повелитель, грозно сдвинув брови, заявил: – Волей моего батюшки, славного государя Узбека, я, Джанибек, его подлинный наследник, законно занимаю этот золотой трон! Эй, Тугучи, огласи нам волю покойного хана!

Стоявший, как всегда, слева от ханского трона, тайный советник протянул руку и взял у своего сына свернутый в рулон пергамент.

– Наш славный повелитель, ушедший в райские кущи, завещал! – громко сказал он и зачитал согласованный с сыном еще вчера известный текст.

Вельможи, выслушав Тугучи, заворчали, заволновались. Имам Ахмат покраснел, надулся и закашлялся: было видно, как он борется с волнением!

– Ну, же, наши славные люди! – весело сказал Джанибек. – Кто не согласен с волей покойного государя?

Таковых не нашлось.

– Тогда клянитесь в верности мне! – потребовал царевич. – И несите сюда святую Книгу!

Имам Ахмат встал с коврика, подошел к стене, на которой висел вышитый золотыми нитями кожаный мешок, извлек из него Коран и, взяв обеими руками книгу, приблизился к ханскому трону, остановившись справа от него, чтобы не стоять к хану спиной, и повернувшись лицом к вельможам.

– А теперь клянитесь в верности государю! – громко сказал он. – И подходите сюда, к Алькорану!

Ханские приближенные подходили к святой Книге, кланялись ей и произносили слова верности.

– Надо бы позвать сюда твоих братьев, чтобы и они принесли клятву! – промолвил высший священник, когда вся ханская знать прошла перед Кораном. – И Хыдрбека, и славного Тинибека…

– Но Тинибек еще далеко! – буркнул молодой хан. – А за Хыдрбеком… Что ж, пошлите!

Ханские слуги побежали выполнять приказ молодого повелителя.

Имам Ахмат тем временем подошел к Тугучи и пристально вгляделся ему в лицо.

– Почему ты так смотришь, славный имам? – спросил дрожавшим голосом тайный ханский советник. – Разве я неправильно поступил?

– Нет, – покачал головой святейший имам. – Все свершилось по воле Аллаха…, – он вздохнул, – но у знатных людей совсем нет храбрости, даже на деньгу!

– Что ты там говоришь, премудрый имам? – вопросил с вершины своего трона хан Джанибек. – Может, мы неправы?

Имам не успел ничего сказать, как дверь в ханскую тронную залу отворилась, и внутрь вбежали посланные за Хыдрбеком слуги.

– Государь, государь! – кричали они. – Твоего славного и набожного брата Хыдрбека больше нет! Его призвал к себе Аллах!

– Как же это случилось?! – подскочил на троне молодой хан. – Неужели умер?

– Умер, государь, – ответил мирза Абдул. – Его нашли с острым ножом в сердце! И только что…Тело еще не остыло…

– Это – великое злодеяние! – спокойно сказал Джанибек, обводя взглядами искаженные страхом лица своих подданных. – Надо провести расследование! И мы жестоко покараем всех тех, кто не признает волю моего покойного батюшки!

– Спаси нас, Аллах! – пробормотал Тугучи, встречаясь со злым, колючим взглядом имама Ахмата.

– Все в руках Аллаха! – пробормотал тот, не сводя глаз с лица ханского тайного советника.

Прошел месяц со времени воцарения нового ордынского хана. В Сарае все успокоилось, и, казалось, жизнь входит в прежнюю, привычную колею. Однако неожиданно из Хорезма вернулся сын покойного хана Узбека, Тинибек, с небольшим, но верным войском.

Как раз в это время в ханском дворце проходил очередной совет татарской знати, и верные ханские слуги доложили хану о приезде Тинибека.

– Это Божья кара! – пробормотал имам Ахмат так громко, что Джанибек его услышал.

– Кара, почтенный имам, – сказал он, – твоя праведность! Эй, Товлубей! – хан поднял руку. Мурза подскочил со своих подушек и предстал перед ним. – Иди же, Товлубей, к моему славному брату и позови его сюда, в мой дворец! Пусть принесет мне клятву верности!

– Слушаюсь, государь, и повинуюсь! – склонился в низком поклоне Товлубей. – Во мне не сомневайся: все будет так, как ты решил! – И он удалился.

– Надо бы поговорить о коназах-урусах, – сказал Джанибек, обращая взгляд в сторону советника Тугучи, – чтобы исправить ошибки моего батюшки! Я недоволен, что коназы Мосикэ вошли в силу, а прочие коназы ничего не значат! Надо отказаться от лжи и клеветы по отношению к незаслуженно обиженным коназам и призвать их в Сарай! Есть ли такие?

– Есть, государь, – пробормотал Тугучи. – Это Иванэ из Смулэнэ, Дэмитрэ из Брэнэ, Вэсилэ Ярэславэ, Костанэ Суждалэ и другие…

В это время в ханское присутствие вбежал мурза Товлубей: красный, потный, взволнованный. – Мой славный государь! – возбужденно вскричал он, упав на колени. – Твой брат Тинибек не хочет слушать твоих слов и отказался давать присягу! Он еще сказал, что скоро придет сюда и будет жестоко ругаться!

– Где он сейчас? – нахмурился хан Джанибек. – И много у него воинов?

– Он сидит в своей зеленой юрте, – пробурчал Товлубей, – и вокруг него – два десятка человек. А возле юрты стоят мои верные люди. Сотня воинов…Войско Тинибека пребывает в общем стане…Зачем всем людям собираться в большую толпу? Войны-то нет! Слава Аллаху, все спокойно!

– Ну, ладно, – кивнул головой Джанибек, глядя перед собой. – Тогда мы пойдем с тобой к моему несговорчивому брату и душевно с ним потолкуем! А вы, мои верные люди, обсудите пока дела коназов-урусов! – Молодой хан встал со своего трона, гордо сошел по ступенькам вниз и, окруженный верными телохранителями, удалился.

– Видишь, что ты наделал, сын мой Тугучи! – сказал имам Ахмат, когда в приемной дворцовой зале остались одни вельможи. – Зачем ты так быстро огласил волю покойного хана? И вот теперь между братьями началась ссора! Это только на радость неверным!

– У меня не было иного выхода, святейший имам, – ответил Тугучи, – и премудрый Джанибек припер меня к стенке! Что я мог поделать?

– Ладно, – вздохнул седобородый священник. – Я сам тебе ничем не помог и не дал нужного совета. Остается только положиться на волю Аллаха…

И вельможи завели длинную беспредметную беседу, не желая говорить о существенном и ожидая дальнейшего развития событий.

Наконец, когда все утомились от бесплодного сидения и уже начали зевать, в присутствие вернулись хан Джанибек со своей свитой и мурза Товлубей.

Последний спокойно занял свое место на мягких подушках и уселся, как ни в чем не бывало.

Ордынский же хан был взволнован и некоторое время молчал, сидя на своем золоченом троне и глядя перед собой невидящими глазами.

– Тинибека больше нет, мои знатные люди, – сказал вдруг он, проведя рукой по лицу. – Он так нелепо умер!

– Неужели? Как?! – вскричал имам Ахмат. – Ведь твой старший брат был здоровым и сильным?

– А так, – буркнул раздраженно ордынский хан. – Мой брат бросился на меня со злыми словами! Он угрожал мне, могучему хану! Вот и случилась беда! Тинибек напоролся на острый нож! Убил сам себя!

Вельможи загудели, заерзали на своих подушках, но никто не произнес ни слова!

– Все в руках Аллаха! – сказал скрипучим дрожавшим голосом имам Ахмат. – Ничего не бывает без воли Аллаха!

В мае в Сарай прибыли русские князья. К тому времени они узнали о смене ордынского хана и случившейся там «замятне».

И опять, как после смерти Ивана Калиты, русские князья решили «прощупать» возможность получения земельных подачек от нового хана. Подняли головы Константин Суздальский, Василий Ярославский, Константин Тверской и Константин Ростовский.

Великий же владимирский и московский князь Симеон Иванович вынужден был выехать в Сарай с самим митрополитом Феогностом. На голову молодого Симеона Московского обрушился целый поток доносов и клеветы. В чем его только не обвиняли!

Однако для достижения своих целей клеветникам не хватило одного: серебра!

Симеон Московский привез серебра и даров значительно больше каждого из них. Лишь Константин Васильевич Суздальский едва не сравнялся с ним по богатствам, отдав новому ордынскому хану всю свою казну!

В конечном счете, серебро сыграло главную роль, и хан Джанибек пожаловал только «лучших коназов-урусов». Как ни странно, он принимал русских князей в порядке их бедности, выслушивал их наговоры на соотечественников и славословия в свой адрес, а после того, как отчитывался ханский денежник и подтверждал, что у «тех урусов нет задолженности», отпускал их домой «на волю Аллаха с пожалованием», оставляя все так, как было.

Князя Константина Суздальского он принял предпоследним, похвалил его, но ярлык на великое княжение не дал. – Я дарю тебе те города, которые ты просил, – сказал хан ему в заключение. – Теперь в твоем держании будут Гэрэ-бузург и Новэгэрэ!

Великий же князь Симеон все никак не мог дождаться ханского приема. Один за другим уезжали из Сарая его противники, скрепя от злобы зубами. Уехал и Константин Суздальский.

Князь Симеон и митрополит Феогност обошли всех влиятельных людей Сарая, задобрили мурз и мусульманских священников.

А святейший Феогност даже встретился с новым главой сарайского духовенства имамом Мухаммедом, сменившим только что скончавшегося «от сердечного удушья» имама Ахмата.

Наконец, Джанибек соизволил-таки принять измучившегося от ожидания московского князя, пришедшего во дворец со своим переводчиком: в отличие от отца, Симеон плохо владел татарским.

К его радости, ордынский хан был весел и ничем не показал своего неудовольствия.

– Ты помнишь меня, коназ Сэмэнэ? – сказал он сразу же после обмена приветствиями стоявшему перед ним на коленях князю. – Мы ведь встречались на охоте!

– Помню, – ответил, успокоившись, князь Симеон. – Я уже тогда подумал о тебе, как о будущем государе. Ты выглядел внушительней всех!

– Все в руках Аллаха, – вздохнул молодой хан, – однако и сам не зевай! Я принял решение отдать тебе ярлык на Уладэ-бузург! Ты будешь великим коназом! Но не следует забывать и коназа Костэнэ из Суздалэ. Он скромен и почтителен! Я подарил ему города Гэрэ и Новэгэрэ! Твой брат не должен бедствовать!

– Все-таки нажаловался этот мерзкий Константин, – подумал, краснея, князь Симеон, – и, видимо, преподнес немало серебра! Теперь он усилится, получив Городец и Нижний Новгород!

– И помирись с другими коназами, – продолжал ордынский хан. – Нечего разжигать вражду без необходимости! А те жалкие коназы приезжают сюда и досаждают мне своими жалобами…

– Я не ссорился ни с одним из них, славный государь! – покачал головой Симеон Иванович. – Они сами разжигают злобу и зависть!

– Неужели? – усмехнулся хан Джанибек. – А как же тогда Иванэ из Смулэнэ и Дэмитрэ из Брэнэ? Разве твой покойный батюшка не оговаривал их?

– Оговаривал, государь, – кивнул головой князь Симеон. – Но я не сделаю ни шага без твоей воли! А с Дмитрием Брянским мы давно помирились: я женил своего брата на его дочери!

– Якши, Сэмэнэ, – улыбнулся хан Джанибек. – Надо чтобы тот Иванэ приехал в Сарай за ярлыком на свой Смулэнэ! И пусть сюда спокойно приезжает тот Дэмитрэ. Я подарил ему прощение за прошлую вину, и теперь он чист перед нами!

 

ГЛАВА 6

ЗАБОТЫ ДМИТРИЯ БРЯНСКОГО

Декабрь 1342 года был тяжелым для брянского князя: неожиданно, едва только установился санный путь, в Брянск приехал гонец великого князя Симеона Московского с известием, что умерла молодая жена его брата Ивана Ивановича – Феодосия!

А все началось с «великого мора», охватившего вначале русский Север, затем перекинувшегося на среднюю Русь и, наконец, добравшегося до Москвы.

Что это была за болезнь, не знал никто. Люди внезапно чувствовали сильный озноб, жар, ломоту в костях, а потом теряли силы: кашляли, чихали, падали в обморок.

От неведомой болезни больше страдали старики и дети, но люди крепкие, здоровые, отлежавшись в тепле с неделю-другую, выживали.

Особенно интенсивно распространялась эпидемия в людных местах: на базарах, площадях, в церквях. В это тяжелое время умерла сестра великого князя Симеона Авдотья, жена ярославского князя. В Твери скончался епископ Федор, причащавший больных.

Княгиня Феодосия занемогла, придя домой после вечерни в Спасо-Даниловом монастыре, и слегла, чувствуя сильный жар. Ее молодой супруг, красавец Иван Иванович, поначалу не придал этому серьезного значения. Но когда его любимая супруга стала терять сознание и бредить, он совершенно перепугался и поднял на ноги весь терем. Однако ни лекари, ни священники ничем помочь не смогли: на вторые сутки болезни несчастная молодая женщина умерла, не приходя в сознание, оставив своего молодого мужа в «великом и безутешном горе».

Князь Дмитрий Романович тяжело воспринял горькое известие. – Сам Господь не пожелал породнить меня с Москвой, – решил он, – но и я виноват в этой беде! Почему я не сговорился тогда с Михаилом Асовицким! Пусть его сын Роман был моложе моей дочери на четыре года, но мы бы подождали…И дочь была бы жива…Отказали бы тому Ивану по причине ее помолвки, и никто бы нас не осудил. Здесь в Брянске чистый воздух! Сосны, ели! Никакие хвори не пристают! Да и лекари у меня отменные!

В самом деле, княжеский лекарь Овсень Велимилович и его брат Третьяк, известный городской знахарь, пользовавший простонародье, внесли свой большой вклад в дело предотвращения эпидемии.

– Сейчас нельзя пускать в наш город торговых людей, – говорил Овсень Велимилович. – Пусть пока живут в гостевых домах на окраине. А мои люди посмотрят за ними и узнают, есть ли у них опасная зараза!

Князь пытался отговориться: – Только один Господь ведает о людском здоровье и посылает на нас кару за грехи! Если человек грешен, он сразу же заболеет и умрет волей Господа…

Но Овсень Велимилович проявил упорство и объяснил своему князю, что «Господь не посылает зла, а несет только добро и благодать, и все болезни исходят только от лукавого! Поэтому мы должны вести жестокую борьбу с болезнями, а складывать руки – великий грех!»

И владыка Иоанн поддержал княжеского лекаря. – Он сказал правду! Где есть Господь – там только благодать! – молвил мудрый священник. – Пусть твой лекарь устанавливает правильные порядки!

Благодаря воле брянского епископа и согласия князя ни город Брянск, ни удел от «великого мора» не пострадали.

Бывали случаи, когда в Брянск приезжали люди, страдавшие теми или иными недугами, но брянские врачи, не допускавшие больных до общения с горожанами, успешно их излечивали.

Когда же пришло известие о смерти в Москве дочери, князь Дмитрий окончательно уверовал в правоту лекаря Овсеня: он не мог считать грешницей свою молоденькую, ласковую, покорную отцовской воле Феодосию!

Князь Дмитрий сидел на боярских советах мрачный, потерянный и почти не вникал в суть разбираемых дел.

Вот и сегодня он грустно глядел перед собой и думал про себя «тягостную думу».

– Зачем так биться за земную власть, – рассуждал он в разгар самых яростных боярских споров по земельным владениям, – копить серебро и прочие богатства? Все это – тлен и прах! Для чего я езжу в поганую Орду со щедрыми подарками и унижаю свое достоинство? Зачем мне все это, если нет душевного утешения?

Последняя поездка в Орду не была для брянского князя трудной. Новый ордынский хан Джанибек принял его уже на следующий день по приезду в Сарай. Князь подполз к ханскому трону и вдруг услышал мягкий, дружеский голос хана Джанибека.

– Салям, Дэмитрэ! – сказал новый хан. – Я жалую тебе всю землю Брэнэ до самой смерти! Мои люди выдадут тебе законный ярлык! Я узнал, что покойный коназ Мосикэ оговаривал тебя и обманывал моего великого батюшку! Теперь у тебя нет врагов! Спокойно привози сюда свое серебро каждый год и не ведай горя!

Так ордынский хан дал понять, что интриги прочих русских князей, их хула и ссоры ему совершенно безразличны, если в Сарай вовремя и в достаточном количестве притекает серебро. Рассуждения и действия нового хана были довольно мудрыми: он сумел справиться с задачей, которую ставил перед собой его отец, Узбек-хан, но так до самой смерти не разрешил. С задачей, связанной с усилением Москвы! Хан Джанибек воспользовался ссорами между князьями, их доносами друг на друга, и периодически «дарил» то одному из них, то другому право на самостоятельный отвоз дани в Сарай. Постепенно такие права получили Тверь, Рязань, Суздаль. Москва теряла на этом немало! И не только серебро, но и власть!

– Какой хитрый этот новый царь! – думал Дмитрий Романович, слушая речь Джанибека и извлекая из нее нужные сведения. – Но это моему Брянску – на пользу!

Наконец, в заключение, ордынский хан, все еще улыбаясь, сказал: – Надо бы тебе, Дэмитрэ, съездить в Смулэнэ, к старому коназу Иванэ или послать к нему своих людей, чтобы пригласить этого запуганного моим батюшкой коназа сюда, в Сарай! Или, если он слишком стар и немощен, пусть приезжает его сын Святэславэ, и привозит в мою казну серебро! Мне сказал мой денежник, что вот уже четыре года тот Иванэ не присылает серебра. Он даже подружился с Лэтвэ! Но пусть дружит с кем хочет, особенно с соседями! Я не вижу здесь ничего пагубного!

Князь Дмитрий был поражен услышанным. – Значит, новый царь не хочет враждовать с Литвой, – подумал он, но тут же вздрогнул: – А может, он прощупывает меня, чтобы узнать о моей дружбе с Гедимином?

– Так ты поедешь, Дэмитрэ? – вопросил Джанибек. – Подними башку и ответь!

Дмитрий Романович встал на колени и глянул вверх. – Он сильно похож на покойного государя, только вот лицом покруглей и шире в плечах, – рассудил он. – А глаза, как у батюшки: черные и пронзительные…

– Ну, говори, Дэмитрэ, – пробормотал в нетерпении хан. – Что ты молчишь?

– Я могу поехать в Смоленск, государь, и поговорить с этим престарелым Иваном, – ответил брянский князь, обдумывая каждое слово, – однако у меня очень плохие с ним отношения. Мы поссорились после того, как я ходил с войском твоего батюшки на Смоленск. И это случилось по вине покойного Ивана Московского. Тот перехватил опасную грамотку литовского князя Гедимина Ивану Смоленскому и объявил, что это я ее продал московским людям! Поэтому моя поездка в Смоленск может еще больше разгневать старого князя! Нет, государь, если ты хочешь добиться от Ивана Смоленского покорности, туда следует отправить другого посланника. А я только все испорчу!

Ордынский хан покачал головой и задумался. – Неужели он разгадает мой обман? – размышлял про себя напрягшийся от волнения князь Дмитрий. – Тогда не миновать беды!

Однако Джанибек в этот день был в хорошем настроении. – Ладно, Дэмитрэ, – сказал он, наконец, вновь улыбнувшись, – если ты сказал правду, мне нечего на тебя гневаться! Если ты в ссоре с тем коназом по вине покойного Иванэ из Мосикэ, тебе не следует туда ехать! Сиди себе спокойно в Брэнэ-бузурге и вовремя привози сюда свое серебро! А теперь отправляйся домой и благодари меня за заботу!

Так бы все спокойно и завершилось в это лето, но вот одно происшествие изрядно испортило брянскому князю настроение.

Как всегда он побывал в гостях у своего друга Сатая, и тот со своими, поседевшими, умудренными жизнью приятелями, навестил князя Дмитрия в его гостевой юрте.

Брянский князь уже собирался отъезжать, благо, получил на это ханское разрешение, но Сатай отговорил его и предложил пожить еще в Сарае недельку-другую. – Отдохни душой, друг моего детства, – говорил богатый татарин, – и познай многих красивых женок.

Дмитрий Романович не устоял от соблазна, и они вновь всей ватагой посетили веселый дом, где пробыли целых пять дней.

Затем Сатай повел своего русского друга к мурзе Товлубею, с которым подружился, и предложил Дмитрию Брянскому «купить у славного Товлубея ладных девок».

Люди упомянутого татарского военачальника с мурзой Киндяком и князем Ярославом Александровичем Пронским недавно ходили на Рязань.

Князь Ярослав жаждал отомстить своему врагу Ивану Рязанскому, прозванному Коротополом, за гибель отца, и вот ему удалось этого добиться. Получив богатые подарки и серебро, ордынский хан удовлетворил его просьбу, подвернув жестокому разгрому Рязанское княжество. У стен столицы – Переяславля-Рязанского – Иван Коротопол отчаянно сражался, но видя превосходство врагов, «затворился» в городе, а ночью бежал.

Татары разграбили Переяславль и захватили множество пленников. Часть из них досталась мурзе Товлубею, и он теперь их успешно продавал. Хитрый татарин умел извлечь из этого свою выгоду! Зная, что цены на рабов после удачных набегов невелики, он выжидал и сбывал их только тогда, когда имел большой барыш. Особенно выгодно ему было иметь дело с русскими князьями, большинство из которых покупали у него рабов по той цене, которую устанавливал сам знатный татарин.

Зная высокое положение мурзы Товлубея, русские предпочитали расплачиваться не столько потому, что им нравились рабы или рабыни, сколько из-за нежелания «сердить важного человека».

На этот раз мурза Товлубей решил воспользоваться приходом к нему в гости Сатая с князем Дмитрием и выгодно продать оставшихся у него русских пленниц.

Брянский князь же вовсе не хотел покупать женщин: его люди уже побывали на сарайском базаре и подешевке добыли два десятка русских рабов, растратив все выделенное на эти цели серебро. Конечно, князь Дмитрий имел еще деньги, и мурза Товлубей в этом нисколько не сомневался.

Вот почему, воспользовавшись пиром в своей юрте, веселым настроением гостей, Товлубей вывел перед ним трех прекрасных белокурых девушек. – Смотри, коназ-урус! – говорил он, тыча пальцем в едва укрытых тонкой индийской кисеей полуобнаженных красавиц. – Ты нигде не добудешь такой товар за скромную цену! Какие тугие и округлые груди! А зады? Они у них больше, чем у моих кобылиц!

Девушки в самом деле приглянулись брянскому князю. – Какова их цена, славный Товлубей? – вздохнул он, чувствуя находящее на него волнение.

– По две сотни денег за каждую! – весело ответил мурза. – Ты только взгляни. – Он подошел к невольницам и сорвал с них прозрачные покрывала. – Ну-ка, неверные девки, разведите ноги!

– Этого не надо делать! – вскричал брянский князь, увидев обнаженные женские прелести. – Нет сил, чтобы это вытерпеть! Но дорого, славный мурза! Каждая потянет на серебряную гривну! И у меня сейчас нет столько серебра! – Он вытер со лба пот и встал из-за стола, громко рыгнув: без этого нельзя было отказываться от приема хозяйской пищи. – Нам пора уходить!

Мурза Товлубей был сильно разочарован русским князем и даже разгневан. – Я отомщу ему за такую обиду! – сказал он в сердцах, как только его гости ушли. – Какой жадный коназ! Однако его подарки неплохи…Значит, надо его как-то по-другому растрясти…И зачем мне гневаться: я всегда выужу свое серебро! – И татарский мурза, обладавший невероятным хитроумием, уселся на свой мягкий топчан, обдумывая возможное дело.

Князь Дмитрий тем временем вернулся к себе и залег на теплый мягкий диван, вспоминая увиденных красавиц. – Хороши были девки! – рассуждал он про себя в волнении. – И если бы не большая цена, я бы с удовольствием попробовал их всех!

Неожиданно из соседней комнаты выбежал слуга и доложил князю, что к нему пришла какая-то женщина и просит ее принять.

– Видно, какая-то гулящая девка, пришедшая за серебром, – подумал князь, но чувствуя в себе сильное желание и неуспокоенное волнение, махнул рукой: – Зажги, Копыл, свечи и пусти сюда эту женку!

Слуга исполнил княжескую волю и как только опочивальня осветилась свечами, вставленными в особые, прибитые к стенам резные стаканы, удалился, оставив стоявшую перед князем женщину, укрытую с головы до ног плотной тканью: нарядом мусульманки.

– Ну, ладно, кто ты такая? – вопросил князь, с любопытством глядя на нежданную гостью.

– Я – Веселка, – сказала звонким приятным голосом незнакомка и быстро, одним движением руки, сбросила с себя громоздкое одеяние, оставшись нагой и прикрыв руками грудь.

– Какая красавица! – вскричал в восторге князь Дмитрий. – Белокурая, с дивными голубыми глазами! И на славном месте – тоже светлые волосы! – Он устремил свой жадный взор к женской промежности. – Иди же сюда, желанная Веселка!

Последняя не заставила себя долго ждать, и князь всю ночь, не зная усталости, несмотря на недавний поход в веселый дом, так и не сомкнул глаз до рассвета.

– Мне хорошо с тобой! – весело говорил он, обнимая девушку. – Ты даже сумела сохранить для меня невинность! Благодарю тебя, моя нежная прелестница!

Дмитрий Романович пробудился лишь к полудню и, ощущая на себе нежные руки красавицы, испытал чувство гордости за свою мужскую силу и неуемное желание.

– Откуда ты, сладкая красавица? – спросил он, наконец, девушку, приходя в себя после небольшого отдыха. – Неужели ты прислана сюда каким-то мурзой?

– Нет, милый князь, – ответила девица. – Я сама убежала к тебе от злобного Товлубея! И увидела тебя вчера на пиру…Я его пленница, из разоренной татарами Рязани!

– А почему ты не вышла передо мной? – удивился князь Дмитрий. – Я бы обязательно тебя выкупил! А сейчас я пойду к Товлубею и узнаю его цену!

– Я потому тогда не вышла, славный князь, – проворковала девица, – что этого не хотел сам Товлубей! Он решил забрать меня в свой гарем или подарить своему другу, злобному Черкасу! А я так испугалась, узнав об этом: они такие злобные и жестокие! Потом я сбежала к тебе.

– Как тебе это удалось? – удивился Дмитрий Романович. – Я знаю, что татарские женки не имеют права выходить наружу без разрешения своего господина! И как ты нашла мою отдаленную юрту, не зная татарского языка?

Девушка покраснела и замялась.

Неожиданно в княжескую опочивальню забежал слуга. – Славный князь! – крикнул он, не обращая внимания на лежавших, обнаженных, князя и девушку. – К тебе идут татарские мурзы со злыми и свирепыми лицами! Вставай! Неужели что-то случилось?!

Дмитрий Брянский быстро вскочил со своего ложа, схватил протянутый слугой мягкий зеленый халат и едва успел его набросить, как в опочивальню вбежали мурзы Товлубей и Сатай.

– Вот она где! – кричал, размахивая руками, разгневанный Товлубей. – Нагая и на ложе этого злого Дэмитрэ! Нет сомнения, что он уже познал ее и навеки меня опозорил!

– Но это случилось не по моей воле! – оправдывался Дмитрий Романович, чувствуя себя одураченным и виноватым. – Эта девка пришла сюда сама, и я не знал, что она – твоя рабыня!

– Не знал?! – взвизгнул Товлубей. – Ох, не лги, бесстыжий коназ! Я не прощу тебе этой обиды и вскоре с тобой рассчитаюсь!

– Зачем поднимать такой шум, почтенный Товлубей? – вмешался в разгоревшийся скандал мурза Сатай. – Ты лучше присядь и подумай. Здесь нет никакого позора: бесстыдница-девка сама от тебя сбежала. Ее и следует беспощадно казнить! – И он протянул руку к рукояти своего длинного кривого меча.

– Постой же, Сатай, – пробормотал растерянный брянский князь. – Не надо ее убивать! Я готов заплатить этому почтенному Товлубею за его убыток! Назови же цену, славный полководец!

– Ну, если так, – смягчился усевшийся на противоположный князю диван татарский мурза, – если ты готов заплатить за мой позор, тогда цена будет такая – две тысячи государевых денег!

– Две тысячи?! – вскричал, подняв вверх руки, брянский князь. – Это…десять гривен! Но у меня нет столько серебра! Сбавь вполовину, славный воин! Я смогу собрать только пять сотен…

– Ладно, – кивнул головой разом успокоившийся Товлубей, – уступлю: тогда полторы тысячи…

– И этого нет, почтенный Товлубей, – простонал князь Дмитрий. – Сбавь еще!

– Тогда тысячу и две сотни! – последовал ответ.

– Восемь сотен, – покачал головой князь. – Да и то я едва соберу…

– Тысячу! – буркнул Товлубей, подняв голову и вперив свой гневный взгляд в брянского князя.

– Ладно, – кивнул головой Дмитрий Романович, глядя на Сатая. – Ты дашь мне в долг, славный Сатай? Две сотни! До следующего приезда?

– Дам, Дэмитрэ, – кивнул головой его старый приятель. – Я не брошу тебя в беде!

Дорого обошлась уже немолодому князю веселая ночь любви. Помимо серебра, отданного хитрому татарину, он на целую неделю утратил интерес к женщинам и, глядя в серебряное греческое зеркало, заметил, что и в бороде, и в голове у него появились целые пряди седых волос.

Девушку Веселку он привез в Брянск и больше ни разу к ней не приближался, а вскоре отдал ее замуж за одного из своих верных дружинников и напрочь забыл. Однако случившаяся в Сарае неприятная история еще долго бередила его душу. И теперь, сидя на боярском совете, князь, вспомнив произошедшее, взялся обеими руками за голову.

Из глубоких раздумий его вывел вдруг громкий басистый голос епископа Иоанна. – Ты не захворал, княже? – спросил владыка, встав со своей передней скамьи и приблизившись к княжескому креслу. – Может, послать за Овсенем?

– А почему ты так подумал, святой отец? – вышел из оцепенения брянский князь. – Я спокойно сижу и внимательно слушаю речи наших людей!

– Ты какой-то безучастный, сын мой…Неужели не чувствуешь беду? – покачал головой епископ. – А может, задремал и пропустил мои слова?

– А что ты сказал? – встрепенулся князь. – Я как-то задумался и не расслышал!

– Ну, вот, сын мой, а теперь слушай, – молвил владыка Иоанн. – К нам в город приехали литовские торговые люди. Они рассказали, что вслед за ними сюда следует посланец от великого литовского князя Евнутия, который будет требовать серебро!

– Это не печальная весть, – покачал головой князь Дмитрий, – а даже добрая! Мало ли что расскажут болтливые купцы! У нас нет другого пути, кроме дружбы и с татарами, и с Литвой! Так мы и сидим между трех огней: еще неизвестно, как поведет себя Москва!

К вечеру в самом деле в Брянск прибыл посланец из Литвы. Он был принят в думной светлице сразу же после вечерней трапезы. Литовский гонец уже произнес свои заздравные слова за княжеским столом и теперь говорил только по существу. – Сейчас мы переживаем тяжелое время, славный Дмитрий, – сказал он, сидя на передней скамье рядом с епископом Иоанном. – Наш великий князь Евнутас и его могучий брат Альгирдас решили покончить с крестовыми немцами и отомстить за гибель своего батюшки! Поэтому великий князь просит твоей помощи – серебра и воинов! Хотя бы сотню отборных дружинников! Но было бы лучше, если бы ты сам пришел на помощь!

– Сам? – привстал в своем кресле князь Дмитрий. – Я бы непротив лично помочь моему брату Евнутию, но, увы, у меня такой возможности нет! У нас тоже очень трудное положение, и над нами висит татарская угроза! И Москва всегда держит за пазухой остро отточенный топор! А вот серебра и воинов я вам непременно дам! Пошлю в Литву полторы сотни лучших дружинников! Пусть охраняют мое серебро, а заодно пощупают крестоносцев. А на следующий год, возможно, и сам я приду на помощь моему брату Евнутию!

– Благодарю тебя, славный князь! – улыбнулся сероглазый литовец. – Ты не забыл нашей дружбы! Мы очень рады твоей поддержке!

– Ладно, мы сейчас подсчитаем наше серебро и определим, сколько сможем дать, – промолвил князь Дмитрий, вставая и окидывая острым взглядом рослого, одетого в коричневый польский кафтан посланника. – Кроме того, я хочу, чтобы ты отвез скромные подарки моим друзьям – князю Михаилу Асовицкому и его юному сыну Роману!

– А разве ты не знаешь? С нами уже нет этого славного князя Михаила! – склонил печально голову могучий литовец. – Он сложил голову в жестоком сражении с крестоносцами! Великий князь Евнутас послал его на помощь славному городу Пскову. Но немцы оказались очень сильны…И отважный Михаил принял смерть в битве с превосходящими врагами! А его молодой сын остался сиротой…Он теперь живет нахлебником у князя Альгирдаса!

– Какая скорбная весть! – сказал, смахнув рукой слезу, князь Дмитрий. – Я как бы вижу живым моего друга Михаила…Я никогда не прощу этих проклятых крестоносцев! И пошлю к вам две сотни моих могучих воинов! А также прибавлю вам серебра и окажу большую помощь молодому Роману Михалычу!

 

ГЛАВА 7

СУД ОРДЫНСКОГО ХАНА

Князь Симеон ехал в Орду в невеселом настроении: 30 мая 1343 года в Москве случился очередной жестокий пожар! Только одних церквей сгорело двадцать восемь! Слава Богу, что не пострадал Кремль с княжеским имуществом и сокровищами: серебра было достаточно для того, чтобы ублажить ордынского хана.

– Неужели князь Константин найдет серебро, чтобы выкупить у царя Нижний Новгород? – думал он дорогой.

Суздальский князь Константин Васильевич уже давно выпрашивал у хана Джанибека ярлык на Нижний Новгород и даже получил его, но московские бояре с митрополитом Феогностом помешали ему войти во владение богатым городом.

Хан Джанибек, узнав о возникших препятствиях, выжидал и не спешил наказывать Москву, рассчитывая извлечь из конфликта наибольшую прибыль. Чтобы ускорить решение хана, Константин Васильевич приехал на этот раз в Сарай не только с серебром, но и доносом на московского князя Симеона, что тот якобы привозит в Орду дань не полностью, а часть ее утаивает.

Поэтому князю Симеону предстоял царский суд, и как только его караван вошел в татарскую столицу, он, вкупе со своими боярами, стал лихорадочно метаться по всем ордынским вельможам, задабривая их и уговаривая «не поддерживать злобного князя Константина».

Хан Джанибек принял князя Симеона не сразу, и тот получил возможность подготовиться к встрече, однако, как только московский князь предстал перед грозным повелителем, он сразу же понял, что только зря растрачивал свое серебро!

Оказалось, что слуги ордынского хана успевали повсюду и о визитах Симеона Ивановича к сарайским мурзам во дворце знали.

Князь же Константин Суздальский, стоявший на коленях рядом с Симеоном Московским и его переводчиком у золоченых тронных ступенек, вовсе не ходил по татарской знати и, сохранив серебро, передал его в ханскую казну.

– Ты очень глуп, Сэмэнэ, – сказал хан Джанибек, глядя сверху вниз на московского князя. – И не можешь говорить без толмача! К тому же ты раздал все свое серебро! Выходит, коназ Костэнэ прав и ты, в самом деле, утаиваешь нашу дань! Где бы ты нашел столько серебра на подарки моим мурзам, если бы не скрывал свои доходы?

– Это неправда, государь, – пытался оправдаться князь Симеон. – Просто я установил в своей земле новые поборы, и мои люди добыли в минувшую зиму много мехов…Отсюда и прибыль…

– Я вот понимаю коназа Дэмитрэ из Брэнэ, – с усмешкой сказал Джанибек. – Он тратит все свое избыточное серебро на телесные увеселения и покупку красивых женок! А ты, видишь, захотел ублажать моих подданных! Вы такие жадные и хитрые, коназы Мосикэ, что всего добиваетесь кривыми, окольными путями! Что ты на это скажешь, коназ Костэнэ?

– Ты говоришь подлинную правду, государь! – с живостью промолвил на хорошем татарском князь Константин Суздальский, глядя с улыбкой на московского толмача. – Молодой Симеон очень хитер! Даже мне, седовласому старику, пожалел такую мелочь! Отдай мне этот город, славный государь, ведь у меня уже есть на него твоя грамотка! А я обещаю привозить тебе вовремя полновесное нижегородское серебро!

– Да, у тебя есть грамотка на этот город! – возмутился князь Симеон. – Осталось только навеки его за тобой закрепить! Ты плохо собираешь свою дань и отвозишь ее в Москву с постоянными задержками и оговорками! И еще при этом обвиняешь меня! Ты лучше выслушай своих нижегородских бояр и перестань обманывать государя!

– Я выслушал слуг этого коназа Костэнэ, – покачал головой хан Джанибек, – однако понял, что они думают только о собственном благополучии, а не процветании улуса, рассчитывая на твою щедрость, Сэмэнэ, если я передам тебе Новэгэрэ!

– О, злодеи из злодеев! – вскричал князь Константин. – Они всегда готовы предать своего князя! Не поощряй их, славный государь! Тогда все наши холопы взбунтуются!

– Ладно, – махнул рукой ордынский хан. – Нет конца вашим спорам и крикам! Однако я проверю, кто из вас добрей и сердечней. Вот бы вам поучиться у коназа Дэмитрэ из Брэнэ! Он уже немолод, но не отказывается от красивых девиц и не жалеет на них серебра! Эй, Унэгэ! – он хлопнул в ладоши. – Ну-ка, веди сюда прекрасных рабынь! И мы увидим…

– Слушаю и повинуюсь! – вскричал ханский слуга и быстро вышел из присутствия.

– А вы, мои знатные люди! – приказал ордынский хан. – Давайте, потеснитесь, чтобы все могли увидеть забавное зрелище!

Ханские вельможи сдвинули свои подушки в сторону и уселись, образовав перед Джанибеком и стоявшими на коленях у трона русскими князьями свободное пространство.

Вскоре раздалась приятная восточная музыка, которая все усиливалась, и из темного дворцового угла вышел старик-музыкант, державший в руках домбру и ловко наигрывавший на ней веселую мелодию. Вот он прошел поближе к ханскому креслу и уселся прямо у его подножия, лицом к русским князьям. Хан поднял руку, и музыкант перестал играть. – Сядьте в сторону, коназы-урусы! – распорядился ордынский хан. – Туда, поближе к знати! Эй, Ахмат, тащи же подушки для этих урусов!

Как раз в это время в думную залу дворца вошел ханский слуга Унэгэ. За ним следовали три одетые в бесформенные халаты женщины, лица которых из-за наброшенных на головы паранджей, не были видны.

– Ставьте этих красавиц на свободное место! – весело сказал хан Джанибек. – Пусть они порадуют нас своей красотой и затейливыми плясками! – Хан махнул рукой и седовласый, одетый в аккуратные синие халат и чалму музыкант, вновь заиграл веселую мелодию. – Унэгэ! – крикнул хан. – Сбрось с этих девиц одежду! Благо, сегодня с нами нет духовных людей! Пусть хорошо потанцуют!

Ханский слуга подбежал к девушкам и резким движением рук сорвал с каждой из них мешковатые халаты. Девушки остались лишь в маленьких, из тончайшей кисеи, трусиках. Большие, округлые груди, буквально вывалились из тяжелой одежды.

– Ох, ох, как забавно! – вздохнули ханские вельможи.

– Это же тяжелый грех! – буркнул князь Симеон.

– Почему это грех? – усмехнулся князь Константин. – Это – красота, созданная Богом!

Девушки танцевали, выпячивая животики, груди и свои округлые, стройные зады. Они кружились, как снежинки, перед ханским троном, вызывая восхищенные крики.

– А теперь остановитесь! – приказал хан Джанибек, подняв руку. Девушки так и замерли на своих местах, как бы окаменев.

– Полюбуйтесь на этих женок! – громко сказал ордынский хан. – Мне подарил их мой знатный мурза Товлубей! Разве они не красавицы?

– Красавицы! Красавицы! – закричали татарские мурзы.

– Однако у них водянистые глаза и светлые волосы! – нахмурился хан Джанибек. – Поэтому они ничего у нас не стоят! И я захотел показать их моим верным людям, особенно коназам-урусам! И вывести их на продажу! Я знаю истинную цену этих красавиц для урусов! Так, Дэмитрэ из Брэнэ выложил за одну такую женку тысячу наших денег! Теперь пора показать вашу щедрость, коназы-урусы! Но сначала спросим моих людей. Вы готовы заплатить такую цену за каждую из них?

Татарские мурзы молчали.

– Теперь вы, коназы-урусы, – весело сказал хан, – посмотрите на этих гурий! Они как раз в вашем вкусе! Несите же мне серебро за каждую из них! Ты готов, Сэмэнэ?

Князь Симеон Иванович смутился. – Да разве они столько стоят? – мрачно сказал он. – Ты смеешься над нами, государь? Или решил подшутить?

– Здесь нет никакой насмешки! – покачал головой хан Джанибек. – Все знают, что столько заплатил Дэмитрэ из Брэнэ! Разве не так?

– Так, так, государь! – подскочил со своих подушек мурза Товлубей. – Тысячу денег! И даже взял в долг у Сатая две сотни денег! И совсем не торговался! Коназ Дэмитрэ очень охоч до красивых девиц! А значит, он – добрый и правдивый человек!

– Слышали, коназы-урусы? – поднял руку хан Джанибек.

– Слышали, государь, – пробормотали русские князья.

– Ну, так почему вы не берете этих красавиц? – Джанибек помрачнел. – Жалко денег?

– У меня нет столько серебра! – буркнул Константин Суздальский. – И девицы эти – далеко не красавицы, ладно, хоть непротивны лицами!

– А мне, набожному человеку, стыдно покупать красивых девок! – покачал головой князь Симеон. – Мы, московские князья, всегда жили тихо, скромно и никогда не познавали других женок! Мы храним верность данной Богом супруге! И мне не нужны эти девки!

– Ладно, сбавлю цену, – усмехнулся хан Джанибек. – Согласен на тысячу денег за всех трех красавиц! Пусть будет так!

– Пять сотен, славный государь, – пробормотал, краснея, князь Константин. – Мне, старику, не нужны эти женки, но я не пойду против твоей воли! Пять сотен или две с половиной гривны! А больше у меня нет серебра!

– Нечего тебе ссылаться на старость! – возмутился ордынский хан. – Вот посмотри на их тайные места! Эй, Унэгэ! – Джанибек поднял руку и сделал знак. Унэгэ быстро выбежал перед девушками и, набросившись на них, резкими движениями посрывал с них последние лоскуты одежды.

– Раздвиньте ноги! – приказал хан. Унэгэ показал рукой девушкам, что нужно сделать. Те повиновались.

– О, Господи! – вскричал князь Симеон, закрывая руками лицо. – Какой непростительный грех!

Князь же Константин с интересом посмотрел на прелести рослых девушек, не произнеся ни слова.

– Ну, как, Костэнэ, – весело вопросил Джанибек-хан, – ты готов добавить серебра?

– Шесть сотен! – буркнул князь Константин, покрывшись от волнения потом. – Теперь придется брать в долг у наших купцов!

– А ты, Сэмэнэ, – обратился хан к московскому князю. – Зачем ты закрыл руками лицо? Не чтишь мою волю?

– У нас не принято, славный государь, выставлять напоказ срамные места и позорить молодых женок! – промолвил дрожавшим голосом князь Симеон.

– Значит, у вас только старухи показывают свой срам! – засмеялся ордынский хан. – Вот какие вы, коназы Мосикэ! Вам подавай лишь древних старух!

Ханские придворные дружно захохотали.

– Ну, ладно, шесть сотен, так шесть сотен! – сказал, наконец, вдоволь потешившись, хан Джанибек. – Тогда плати, Костэнэ, нужные деньги и забирай этих девок! Но, чтобы сегодня же рассчитался с моим денежником! Слышишь, Костэнэ?

– Слышу, государь! – пробормотал, опуская голову, суздальский князь.

– Ну, тогда набрось на них прежние наряды, Унэгэ, – распорядился хан. – И отведи красавиц в дальний угол! Пусть этот достойный коназ Костэнэ уведет их к себе! Я вижу, что этот немолодой урус сумел сохранить свое мужское достоинство! А уж ты, Сэмэнэ, как мы поняли, не наделен нужной силой!

Оскорбленный московский князь молча сидел на корточках, низко опустив голову.

– А теперь, – Джанибек склонил свою красивую благородную голову и слегка погладил небольшую, но густую бородку, – я оглашу свое важное решение! Новэгэрэ-бузург передается мной коназу Костэнэ! Я также освобождаю его от поездок в Мосикэ! Пусть теперь сам собирает и привозит весь свой «выход» к нам, в Сарай! А тех лживых болярэ, которые осмелились оговорить своего коназа Костэнэ, я выдаю ему на суд и расправу! Отвези их в цепях в свой город и казни без всякой жалости! А тебе, Сэмэнэ, я снова отдаю Уладэ-бузург. Оставайся великим коназом! Поскольку ты правильно выплачиваешь в мою казну свой «выход», я не хочу тебя обижать! Однако не забывай правдивых слов коназа Костэнэ и больше не утаивай от меня серебро! А теперь – уходите!

Вечером этого же дня князь Симеон Иванович навестил своего татарского покровителя Товлубея и выразил ему свое недовольство по поводу решения ордынского хана. – Что же ты не заступился за меня, мой славный кунак? Ты ведь был другом моего отца? – с горечью сказал он. – Мало того, ты же меня прилюдно опозорил своими бесстыжими девками!

– Неправда, – покачал головой Товлубей. – Ты же не знаешь, что задумал наш славный государь! Он хотел сделать великим коназом того Костэнэ! И мы, знатные мурзы и твои кунаки, еле его отговорили! Нам сильно помогли те женки! Государь повеселился и успокоился…И ты напрасно горюешь: твоя гордость совсем не пострадала…Но у государя надо быть готовым ко всему! Вспомни, какой был терпеливый твой батюшка! Еще покойный хан Узбек любил развлекать себя разными шутками и часто осмеивал твоего батюшку! Но коназ Иванэ ничем не выдавал своего недовольства: был тих и спокоен! И ты должен этому научиться!

Князь же Константин сидел в это время в своей гостевой юрте и с гневом смотрел на стоявших перед ним женщин. – Откуда вы взялись на мою голову? – вопрошал он, сверкая глазами.

– Из Рязани, батюшка, после татарского погрома! – ответила одна из девиц. – Не гневайся на нас, славный князь! Мы совсем не виноваты перед тобой и готовы возместить твои затраты!

– Ладно, – буркнул князь. – Слава Господу, что теперь этот Нижний Новгород окончательно перешел в мои руки! Я также рад, что имею возможность отвезти к себе подлых предателей-бояр! Пусть теперь едут в железных оковах, в позоре и убожестве! Им дорого обойдется служба Симеону Московскому! Ишь, понадеялись на московские обещания! И так вредили мне, своему князю! Ну, что ж, полезу на свое ложе…Пора спать! Что же мне с вами делать, глупые женки?

– Пусти нас к себе, славный князь! – громко сказала самая смелая и рослая рязанская девушка.

– Как тебя зовут? – спросил князь Константин.

– Я – Голуба, батюшка, – ответила, тряхнув золотым дождем своих волос, девушка.

– Разве ты не видишь, девица, мои седые волосы – нахмурился князь, – эти знаки глубокой старости?

– Это – не знаки старости, батюшка! – усмехнулась девушка, приближаясь к княжескому ложу и сбрасывая с себя зеленый, выданный ей недавно княжескими слугами, халат. – Седой петух всегда неутомим! И нет такой силы, которая бы устояла против умелой девицы!

– Ах, ох! – закряхтел князь, почувствовав на себе ласковые, нежные руки красавицы.

– Эй, Ярка и Зорька, идите-ка сюда! – крикнула обнявшая князя девушка. – Давайте, ублажайте нашего батюшку! Пусть не думает славный князь, что напрасно потратил свое серебро: потеря серебра обернется возвращением молодости и здоровья!

 

ГЛАВА 8

СЛОВА ТИТА КОЗЕЛЬСКОГО

Князь Тит Мстиславович «тихо кормился» в своем Козельске, больше не беспокоя князя Василия Пантелеевича Карачевского своими «досадами» по уделу. После гибели брата Адриана он не предпринимал никаких попыток связываться с Москвой, регулярно отсылая в Карачев собранные серебро и меха, и довольствовался тем, что имел. А имел князь Тит достаточно: Козельск был большим и богатым городом, довольно быстро окрепшим после татарского нашествия, случившегося больше ста лет тому назад.

Обширные, густые леса окружали древний город. Он входил в состав «Лесной земли», как называли место обитания вятичских племен черниговские князья. Леса изобиловали зверем, и козельские охотники славились на всю Русь своим умением ловко, не портя шкурки, поражать стрелами куниц и белок. Сам князь Тит был большим любителем охоты и лучной стрельбы: он часто выезжал со своей дружиной и «охочими людьми» за пушной добычей. Обычно это было по зиме, когда мех зверьков был густой и прочный. Летом же и осенью князь охотился больше на кабанов и медведей. Несмотря на свой уступчивый и терпеливый характер, он был смелым человеком и не боялся хищных зверей. Вот и в эту осень 1343 года князь не раз выезжал на охоту и никогда с пустыми руками не возвращался. Особенно ему повезло в один теплый ясный день позднего сентября: его умелые охотники сумели загнать двух здоровенных кабанов и молодого, но крупного сохатого. Одного из кабанов князь сам ловко уложил рогатиной: ее острие попало прямо в сердце разъяренного зверя. Другого же вепря сразили княжеские люди. А вот с лосем пришлось повозиться! Хитрый зверь, чуя беду, как только увидел охотников, сразу же рванулся в густые заросли, в которых чувствовал себя, как рыба в воде. Княжеские охотники кинулись за ним, но запутались в чаще и едва не потеряли добычу. Сам князь Тит спас положение, пустив вслед за лосем стрелу и попав ему в глаз. Взревев от боли, огромный зверь развернулся и, потеряв ориентацию, полез из кустарника назад, прямо на людей. Тут же князь встретил красавца-сохатого своей тяжелой рогатиной, поразив зверя в мягкое подбрюшье. Остальные охотники довершили дело, окружив бившегося в луже крови лося и перерезав ему горло. Тушу убитого зверя вытащили на поляну, взвалили на телегу и, выйдя на лесную дорогу, быстро направились в сторону Козельска.

Довольный собой, князь Тит сразу же по прибытии пошел в свою трапезную и, откушав добротной, изысканной пищи, удалился в опочивальню: отдыхать после «праведных трудов». Но только он лег в свою «лебяжьего пуха» постель, как в дверь постучали, и в спальню разом ворвались двое слуг: постельничий и мальчик на посылках.

Постельничий князя, Воец Чеславович, пытался воспрепятствовать входу молоденького слуги Белуна и, ругаясь, сам оказался в месте княжеского отдохновения.

– Что еще приключилось?! – вскричал недовольный Тит Мстиславович. – Вы не могли найти другого времени для своей непотребной ссоры? Что вам тут надо?

– Да я…, – замялся княжеский постельничий, указывая рукой на мальчика-слугу.

– К тебе приехал человек, батюшка-князь! – крикнул своим звонким мальчишеским голосом низкорослый слуга. – Из самого Карачева! С важной вестью!

– Что там?! – возмутился князь. – Неужели он не мог подождать? Я бы отдохнул… Однако из Карачева! – вздрогнул он: до него, наконец, дошли слова мальчика. – Что же там случилось? Может, Василий Пантелеич придумал новые поборы? Вот уж тяжелое бремя! Говори же! Что там такое?

– Не знаю, княже, – пробормотал растерявшийся мальчик. – Какое-то важное дело! Тот карачевский человек мрачен и зол! – Беги же к нашему князю! – сказал он мне. – Моя весть серьезная и нерадостная!

– Тогда веди его сюда, Белун! – заволновался князь. – Пусть же поведает мне все и сразу! Что-то неспокойно мне: душа не на месте!

Мальчик выбежал из княжеской спальни, а вслед за ним удалился постельничий князя, засев в простенке и ожидая вестей.

Карачевский посланник вошел в княжеский покой гордо, величественно неся перед собой крупное, грузное тело. – Здравствуй, славный князь! – громко сказал он, поясно поклонившись лежавшему на кровати, укрытому тонким войлочным одеялом Титу Мстиславовичу. Последний вздрогнул: посланцы князя Василия никогда не были так почтительны! Да еще боярин!

– Здравствуй, Бугумил Чернич! – буркнул козельский князь, узнав седобородого карачевского вельможу. – Говори скорей! Что там приключилось?

– Говорю, как на духу! – перекрестился боярин. – Больше нет нашего славного князя Василия Пантелеича: уже три дня как скончался!

– Умер князь Василий?! – вскричал, подскочив со своего одра Тит Мстиславович. – Как же? От чего же? – Он обхватил свою голову и яростно, не стыдясь, зарыдал. – Я ведь говорил своему непутевому брату Адриану, чтобы не злил и не тормошил племянника Василия: он-де скоро сам умрет! Но не послушал меня горячий братец и так нелепо ушел в сырую землю!

– Ладно, княже, слезами горю не поможешь, – покачал головой карачевский боярин. – Надо везти в Сарай царский «выход»! У нас – некому! Батюшка Василий Пантелеич сам всегда ездил в Орду, доставляя царю серебро и мягкую рухлядь!

– Как же быть? – заколебался князь Тит. – Выходит, я сам должен отправиться к царю? И добывать там грамотку на Карачев и весь удел?

– Да, княже, – кивнул головой боярин Бугумил. – Тебе надо собираться! Еще ранняя осень, успеешь доехать, пока тепло, а если угодишь царю – скоро вернешься!

– Это невыгодное дело, боярин, – пробормотал, потирая лоб, князь Тит. – Мне не хочется ездить туда каждое лето и все время жить в страхе? Мы так боялись племянника Василия, а тут – сам царь! Нет, мне совсем не нужен ваш Карачев! Я не поеду в Орду!

– Так кто же поедет? – растерялся Бугумил Черневич. – Неужели мы, бояре? Стыд и позор!

– Ладно, боярин, я что-нибудь придумаю, – буркнул Тит Мстиславович, успокаиваясь. – Иди тогда и отдохни с дороги. Сегодня вечером мы соберем боярский Совет, пригласим тебя и вместе решим, как нам быть! Эй, Белун! – он хлопнул в ладоши. В спальню вбежал мальчик-слуга. – Иди-ка, Белун, к моему огнищанину Гордыне Останичу и передай мои слова. Пусть он хорошо накормит славного боярина Бугумила Чернича лучшими яствами и предоставит ему достойный отдых, чтобы он был готов к вечернему совещанию!

– Слушаюсь, княже! – прокричал мальчик. – Я тотчас отведу этого именитого боярина к мудрому Гордею и передам ему твои слова.

– Что же делать? – лихорадочно думал князь Тит, оставшись один. – Кому-то надо идти в Орду и принимать Карачев! И это – моя доля! Однако…из всего можно найти выход! Если сам не додумаюсь, бояре подскажут! – И он, повернувшись на бок, спокойно задремал, забыв обо всем на свете.

Вечером в княжеской думной светлице собрались все козельские бояре и священники. Здесь же на передней скамье, рядом с настоятелем Троицкой церкви отцом Федором, расположился и карачевский боярин. Собравшиеся долго ждали своего князя, а он все не шел.

– Наш батюшка Тит Мстиславович еще спит, – отвечал на бурчание бояр огнищанин Гордыня Останевич. – Он сильно устал на тяжелой и добычливой охоте. Надо же! Уложил двух вепрей и сохатого!

Бояре заворчали, не удовлетворившись ответом. – Так мы просидим до глубокой ночи! – возмутился самый старый из них, длиннобородый, седой как лунь, Горазд Травоглотович. – Пусть гонец говорит нам все свои вести!

– Именно так! – вторил ему другой старик, Низяй Златовласович. – Мы не малые дети, чтобы сидеть как пустобрехи! Пусть же говорит славный Бугумил Чернич! Мы знаем его как знатного и серьезного человека! Почему он молчит?

– Надо подождать князя! – громко сказал карачевский боярин, вставая и окидывая собрание взглядом. – У вас совсем нет терпения! Здесь такое дело, что его не решить без князя!

– Говори же! Говори! – зашумели бояре.

– А когда князь придет, мы узнаем все новости и что-нибудь придумаем! – предложил крепкий седовласый Кныш Вершилович. – Разве не так, святой отец?

– Так, сын мой, – кивнул головой отец Федор. – Давай же, славный Бугумил, рассказывай!

– Ладно, добрые люди, – согласился, наконец, Бугумил Черневич и вышел вперед, остановившись прямо перед княжеским креслом, лицом к собранию, – тогда я поведаю вам свою печальную весть. Недавно скончался наш князь Василий!

– Как?! Неужели?! – вскричали потрясенные козельские бояре.

– Мы уже слышали об этом от Воеца Чеславича! – буркнул Кныш Вершилович. – Но никак не могли в это поверить?

– Почему же не могли? – вскинул брови карачевский боярин. – Разве наш князь Василий был молод? Ведь он умер глубоким стариком! Мы ждали его смерти со дня на день…Еще в прошлом году он вернулся из поганой Орды едва живым и сказал: – Это мой последний поход! Больше мне не добраться до Сарая! – А сам еще не один раз ходил на охоту и даже как-то зашиб самого медведя! Князь Василий был сильным и могучим до самой смерти! Царствие ему небесное! – Все бояре, несмотря на ярко выраженную неприязнь к умершему, сочувственно между собой переглянулись и дружно перекрестились.

– А куда вы еще посылали людей? – спросил, переходя к делу, Низяй Златовласович.

– Так, только к Дмитрию Брянскому, – кивнул головой боярин Бугумил. – Они были большими друзьями…Но к вам я решил поехать сам вместе с дружиной покойного князя. Надо было спешить. У нас нет времени: пора отвозить царскую дань! И придется выкупать у государя грамотку! А единственный наследник престарелого Василия – Тит Мстиславич!

– Это Господь покарал жестокого Василия! – пробормотал Кныш Вершилович. – Ему нельзя было идти против своего батюшки Святослава-Пантелея!

– А за что он здесь, прилюдно, порешил славного князя Адриана?! – поддержал его боярин Горазд Травоглотович. – Вот тебе и воздаяние от Господа!

– Не богохульствуйте! – встал со своей скамьи отец Федор, поворачиваясь лицом к боярам. – Разве вы не знаете, что об усопшем можно говорить только хорошее, или вовсе молчать? Пока еще Господь никому не воздавал по нашему желанию! Поэтому лучше помолчите!

– Где же вы все были, когда славный Василий пришел сюда и у вас на глазах зарубил вашего князя? – усмехнулся карачевский боярин. Пристыженные козельцы молчали. – Тогда нечего валить все грехи на покойного, а лучше говорить по существу! Вот ваш князь Тит не хочет ехать в Орду! Он сам сказал мне об этом!

– Как это не хочет? – засмеялся боярин Кныш. – Кто же тогда отправится в Сарай? Неужели нашему Титу Мстиславичу не нужен княжеский «стол»?

В это время дверь в думную светлицу широко распахнулась, и князь Тит, быстро пройдя между скамей, приблизился к карачевскому боярину. – Садись, Бугумил Чернич, – сказал он, занимая свое большое кресло. – Теперь я сам буду говорить об этом деле…Это неправда, мои люди, что мне не нужен карачевский «стол»! Но я уже стар, чтобы ездить каждый год в Орду! И я не могу даже смотреть на татар!

– Ты говоришь очень жестокие слова, княже! – пробормотал Кныш Вершилович. – Кому же тогда достанется Карачев? Неужели Дмитрию Брянскому? Или кому еще?

– Об этом я пока не знаю, мои лучшие люди, – покачал головой князь. – На то у меня есть вы – надежные советники! Поэтому дайте мне нужный совет!

– Совет-то мы дадим, – пробасил боярин Всеслав Тулевич, потирая свою черную, как воронье перо, бороду. – Однако у тебя и твоего покойного брата Адриана есть наследники! Если сам не хочешь в Орду, пусть едет кто-нибудь из них!

– Мои сыновья еще молоды, – задумчиво сказал князь Тит. – Старшему, Святославу, правда, восемнадцать, но остальным – совсем мало…

– Зато сыновья Адрияна, Федор да Иван, постарше и уже женаты! – буркнул боярин Кныш. – Почему же ты не поженишь своих сыновей? Мы тебе не раз говорили: не может быть настоящих князей без супруг!

– Сыновьям Адриана я отдам богатый Звенигород, – сдвинул брови князь Тит. – Чем им нынче не удел? На юге нашей земли…Им хватит доходов по самую голову…Но Карачев, если мудро рассудить, должен принадлежать моему старшему сыну!

– Святославу? – нахмурился Горазд Травоглотович. – Но он же не женат! Мы же только об этом говорили! Если бы он был нездоров…Но мы знаем, что он перещупал уймищу девок и с большой радостью ходит на все любовные игрища! А ты все не хочешь сделать из него настоящего князя! Это все твоя ревность, Тит Мстиславич!

– Ладно, бояре, – бросил, рассердившись, козельский князь. – Не надо попрекать меня старшим сыном! Я сам хочу ему счастья и здоровья. Найдем ему супругу! Она должна быть славной, родовитой, не боярыней! Я хорошо понял ваши слова! Вы готовите жалкую судьбу моим внукам! Неужели вы забыли наши страдания? Мои и брата Адриана? Пусть наша матушка была красивой и доброй…Но она вышла из бояр! Вот и достался карачевский «стол» нашему племяннику Василию, сыну настоящей княгини! Разве не так? И мы были в его услужении до седых волос! Нет! Этому не бывать! Своим сыновьям я найду только княжен! А пока побудет князем без супруги! Разве это неправильно, отец Федор?

– Это большой грех, если твой сын засиделся без супруги! – кивнул головой старший козельский священник. – Но самое важное – почитать нашего Господа и слушать во всем своего батюшку!

– Вот так! – весело сказал князь Тит. – Я пошлю в Карачев своего Святослава. Пусть он везет в Орду царскую дань и выкупает грамотку на весь наш удел! У вас там есть люди, знающие ордынские порядки? – князь вперил взгляд в карачевского боярина.

– Есть, княже, – кивнул головой Бугумил Черневич. – За это не беспокойся! У нас найдется три десятка бояр, которые ездили в разные годы в Сарай. Они всегда помогут твоему сыну! Однако, что говорить царю о тебе? Как ты будешь править?

– Тогда скажите, славный Бугумил, – весело молвил князь Тит, – что я болен и не могу быть карачевским князем! Я добровольно отдаю свое законное право старшему сыну и прошу татарского царя не гневаться и выдать ему грамотку.

– Я думаю, что ты сам должен съездить в Орду хотя бы раз и упросить царя за своего сына! – настаивал карачевский боярин.

– Это ни к чему! – усмехнулся Тит Мстиславович. – Лучше добавим царю серебра и дадим подарок за мое нездоровье! Царское сердце смягчится, и он меня пожалеет…Тогда мой Святослав станет карачевским князем, а я – останусь в Козельске и раздам другим сыновьям богатые уделы. И скоро всех поженю! Богатый Елец отдам другому сыну, Федору. А может, младшему – Ивану…Хотя, я думаю, Федора лучше оставить моим наследником…Здесь, в Козельске…

– Вот уж угораздило вас, наших славных братьев-князей, назвать одинаковыми именами своих сыновей! – буркнул боярин Кныш. – У покойного князя Адриана – тоже Федор да Иван! Запутаешься! Я думаю, что если ты станешь раздавать все уделы нашей земли, она вскоре развалится на куски! Сыновья Адриана получат Звенигород, а твои – прочие города! И не станут повиноваться Карачеву!

– Пока я жив, – усмехнулся Тит Мстиславович, – этого не будет! Мои сыновья и племянники будут почитать меня как главу рода и отвозить свою дань в Карачев. А после меня – гори все ярким пламенем! Тогда сам Господь решит, как быть, и не оставит в беде нашу землю!

 

ГЛАВА 9

УДАЧНАЯ ОХОТА

Князь Дмитрий Романович медленно ехал со своим конным отрядом к старой смоленской дороге. Пять десятков окольчуженных дружинников сопровождали князя, а за ними следовали в трех телегах княжеские охотники с огромными новгородскими псами. На последней телеге вместе с охотником сидел княжеский мечник.

Август 1344 года был прохладным, дождливые дни преобладали, и брянцы все никак не могли дождаться сухой солнечной погоды.

Выезд князя с воинством случился из-за жалоб смоленских купцов, которые были ограблены разбойниками по пути в Брянск.

– Нам еще повезло, пресветлый князь, – жаловался седобородый смоленский купец Дивон Удалович, – что мой внук Бор оказался смышленым молодцем и сумел убежать! Когда на нас набросились эти злобные тати, я успел крикнуть: – Скачи, внучок, до Брянска, и расскажи обо всем князю! – Тогда он умчался сюда, и злодеи разграбили наше имущество. А главарь тех разбойников сказал, что не хочет убивать нас из милости и своей душевной доброты! На деле же он испугался, княже, что ты узнаешь о его жестоких убийствах! Вот если бы Бор тогда не убежал, эти лютые злодеи нас непременно бы казнили!

В самом деле, молодой смолянин своевременно прискакал в город, но пока разбирались, и князь узнал о разбойниках, приехали обобранные купцы: грабители оставили им лошадей и телеги.

Князь понял, что в окрестностях города действует ватага прибывших, вероятно, издалека, хорошо вооруженных злодеев. Судя по описанию смоленских купцов, это были достаточно молодые люди, черноволосые и чернобородые, руководимые самым рослым и сильным, рыжеволосым детиной, примерно лет сорока. Разбойников было около трех десятков, и князь хотел сразу же в этот день послать на них летучий отряд дружинной конницы. Но бояре его отговорили. – Ты ничего не добьешься, княже, – молвил тогда на совете Жирята Михайлович. – Тати знают, что ты на них разгневаешься и сразу же пошлешь туда воинов! И поэтому они уже давно отсюда убрались! Туда сейчас ехать – ловить только ветер! К тому же, идет дождь! Надо все хорошо обдумать!

– Ты прав, Жирята! – поддержал соседа по скамье Борил Миркович. – Дело довольно необычное: нас еще ни разу не беспокоили дорожные тати! Ну, не без того, не без мелких грабежей…Однако купцы еще не страдали! И всегда был порядок…Тут что-то нечисто! У нас давно не было богатых купцов…А когда бывали, мы ничего не слышали об их судьбах!

– Да, княже, дело запутанное, – покачал головой княжеский мечник Сотко Злоткович. – Мой покойный батюшка говорил: – Не думай, что тати глупее нас! Эти злодеи очень хитры и хорошо знают свое разбойничье дело! Ведь наши брянские купцы нам ни разу не жаловались! А я подозреваю, что эти тати уже давно обосновались здесь и знают наши порядки! Они пропускают только наших купцов, а прочих не жалуют! Мы, как ты правильно сказал, ничего не знаем о жизни или смерти наших гостей…Но известно, что сюда уже давно не приезжают со смоленской дороги! Значит, в нашем городе есть соучастники злодеев, которые сообщают им о поездках купцов!

– Ну, уж ты придумаешь, Сотко! – рассмеялся княжеский тиун Супоня Борисович. – Откуда в нашем Брянске соучастники злодеев? Вот набежали сюда «залетные» тати, может, из Москвы или Рязани, и также быстро, ограбив купцов, разбежались! Я лучше пошлю туда конный разъезд со своим старшим сыном Будимиром. Пусть осмотрят все места и проедут по следам. Но я не верю в серьезность этого дела!

Но князь не послушал своего воеводу. – Сотко – не глупец! – хмуро сказал он. – И когда случается беда, нужно принимать за истину все самое худшее! Будем не спеша готовиться к делу. Если это «залетные» тати, тогда не будет никакой пользы от твоих разъездов, Супоня, но если Сотко прав, мы должны хорошо подготовиться к охоте на злодеев!

И князь с боярами еще долго советовались, как им поступить. Наконец, решили выбрать сухой солнечный день и тогда действовать. Но было ясно, что конное княжеское войско не сможет выследить разбойников, а наоборот, только спугнет их шумом копыт и звоном оружия.

– А если мы пошлем богатых купцов с товарами вперед, – предложил тогда хитрый Сотко Злоткович, – а наших людей подсадим к ним на телеги, как бы для защиты? Так, совсем немного воинов…А когда нападут разбойники, они втянутся в сражение, отвлекут их, а там и мы подоспеем!

Князю понравилась мысль его мечника, и он распорядился поговорить со смоленскими купцами. Однако те ни на какие уговоры не соглашались. – Мы не уйдем из города, пока не узнаем о судьбе тех злодеев! – сказал их старейшина Дивон Удалович. – Когда тати нас отпускали, они предупредили, чтобы мы больше не показывались им на глаза! Вы простите нас, знатные люди, но мы боимся за свои жизни!

Затея княжеского мечника едва не сорвалась, но вдруг, к всеобщей радости, в Брянск прибыли волынские купцы, следовавшие в далекий Великий Новгород.

Богатый купеческий караван наделал много шума в Брянске, когда волынцы выставили на продажу драгоценные греческие ткани, бочонки с превосходными винами, а также изделия из золота и серебра.

Лишь князь и бояре смогли купить себе иноземные диковинки, но простолюдинам все это богатство было не по карману. – Вы не получите прибыли в Смоленске! – говорили волынянам смоленские купцы, которым было настрого запрещено рассказывать о своем ограблении. – Там очень мало богатых людей, а князь и бояре чрезвычайно скупы! Это вам не Брянск…Хотя и здесь вы едва сбыли десятую часть своих товаров!!

– Тогда заработаем барыш в славном Новгороде! – весело говорили волынские купцы. – Тамошний народ не беден, есть даже богатые немцы!

Купцы, также как и князь со своими людьми, ждали только удобного для отъезда дня, а когда этот день настал, сразу же выехали на северо-запад. Княжеские люди, приставленные к ним, беспрепятственно уселись на купеческие телеги. Князь же и его воины, дождавшись, когда купеческий караван исчез из виду, последовали за ними.

– А стоит ли брать с собой этих злобных псов? – возмущался князь, подъехав к телеге своего мечника. – Они могут поднять лай и сорвать всю охоту!

– Этого не будет! – заверил его Сотко Злоткович. – Я сам поеду с собаками и посмотрю за ними: они приучены не лаять без надобности! Ты еще увидишь, княже, что наши охотничьи псы бесценны! Они выследили не одного татя!

Князь согласился и вот теперь ехал рядом со своим воеводой Супоней Борисовичем, покачиваясь в седле и раздумывая.

Нелегок был для него этот год! Особенно устал он после поездки в Орду. Новый хан Джанибек вел себя совсем не так, как его отец. Не было во взгляде ордынского хана ни суровости, ни угрозы…Однако за каждый шаг нужно было платить серебром!

Князь Дмитрий помнил, как на его глазах ордынский хан буквально ограбил молодого карачевского князя Святослава, прибывшего в Сарай за ярлыком на право княжения уделом!

Брянский князь был вызван к Джанибеку вместе с молодым Святославом Титовичем и познакомился с ним в ханском дворце. Молоденький князь Святослав совсем не знал татарского языка, ордынских обычаев и, оказавшись во дворце Джанибека без своих бояр, совершенно растерялся. Князь Дмитрий уже стоял на коленях перед золоченым троном, когда раздался стук, и в ханскую приемную вошел, задев ногой порог, князь Святослав. Испугавшись своей неловкости, он сразу же упал на ковер и пополз к трону, но делал все так грубо и неуклюже, что лишь рассмешил хана и его вельмож.

– Ты зацепил ногами порог! – вскричал с улыбкой на лице хан Джанибек. – Это большая беда! Значит, ты, Святэслэвэ, имеешь злой умысел!

Святослав Титович, не понимая татарского языка, поднял голову и уставился на хана, мигая своими голубыми глазами и не зная: смеяться ли ему или горевать…

– Скажи ему, Дэмитрэ, на своем языке, – приказал хан, – что он нарушил наш старинный обычай!

Дмитрий Романович перевел ханские слова и с сочувствием посмотрел на карачевского князя. – Проси же прощения, – тихо добавил он.

– Прости меня, царь-батюшка! – взмолился напуганный Святослав Титович, подняв вверх руки и роняя крупные слезы. – Я совсем забыл о твоем обычае!

– Эй, Мухули! – хан подозвал своего переводчика. – Переведи слова этого бестолкового коназа!

Знатный татарин, хорошо владевший русским языком, вскочил со своих подушек, приблизился к ханскому трону и, встав на колени рядом с князем Святославом, приготовился переводить на русский и татарский языки весь разговор.

– Ишь ты, какой хитрец! – подумал князь Дмитрий Романович. – Не доверяет моим словам!

Ордынский хан еще долго пытал и поучал несчастного Святослава, внушая ему, что он совершил самое тягостное преступление на свете! – За это следовало бы отсечь тебе голову! – сказал он, наконец. – Но я добрый и ласковый! Даже не стану отнимать у тебя улус! Но теперь, Святэслэвэ, плати еще один выкуп за свою землю!

Дмитрий Брянский был потрясен: обычно выкуп за ярлык на удел при вокняжении нового правителя значительно превышал ежегодную дань. Это была поистине жестокая кара!

Князь Святослав, услышав ханскую волю, так разрыдался, что лишь чаша с кумысом, принесенная полуголой рабыней по мановению руки хана, успокоила его ненадолго.

– Здесь нечего лить слезы! – возмутился хан Джанибек. – Неужели тебе так жалко серебра для своего повелителя!

– У меня осталось всего три гривны серебра, – вновь заплакал карачевский князь. – Я хотел купить на твоем базаре пленников или женок…

– Ладно, Святославэ, – усмехнулся хан Джанибек. – Тогда неси все свое серебро…Сколько там у тебя… хрывэн? Неужели совсем мало? Как это будет на наши деньги?

Переводчик не знал ответа на это.

– Три гривны, – кивнул головой князь Дмитрий. – Это – шесть сотен твоих денег, государь.

– Шесть сотен? – весело переспросил татарский хан. – Ну, что ж, пусть так! Но запомни на будущее: больше никогда не задевай порога в моем дворце и не оскорбляй старинный порядок!

Так дорого обошлись неопытность и робость молодому карачевскому князю. Обобранный до нитки, он сумел снарядить свой отряд в обратный путь, лишь заняв денег у брянского князя Дмитрия.

Ордынский хан недолго продержал Дмитрия Романовича. – Я доволен тобой, Дэмитрэ, – сказал он на прощание, – и особенно твоими подарками от далеких нэмцэ! Это хорошо, что твои люди ходили на нэмцэ войной! И ничего, что вместе с Лэтвэ! Главное – ты сумел проявить к нам должное уважение!

Из этих слов брянский князь понял, что Джанибек знает о его связях с Литвой. – Надо же! Проведал о такой мелочи! – думал тогда, покидая ханский дворец, Дмитрий Романович. – Значит, у него есть послухи при литовском дворе! А может, это москвичи? Скорей всего! – решил он. – Московские бояре часто шастают в Литву. Вот они и узнают о литовских делах…

Князь Дмитрий, восседая на коне, вспомнил взгляд хана Джанибека: то ли насмешливый, то ли ехидный! – Ладно, – сказал он сам себе, – я не зря посылал своих людей в войско молодого князя Евнутия и его славного брата Ольгерда! Хотя это стоило мне двух десятков жизней отборных воинов! Но ведь выхода не было? Теперь я буду знать о наушниках при литовских князьях и по всякому случаю преподносить государю подарки!

В это время вдруг залаяли свирепые княжеские псы.

– Вот тебе, Сотко, – вздрогнул князь, – какие они тихие!

– Вперед, княже! – буркнул воевода Супоня Борисович. – Они почуяли лютых врагов! Настает славная охота!

– Тогда ладно! – вскричал князь и поднял правую руку. – Вперед, мои славные воины, пошли же на лютых врагов и ненавистных татей!

И княжеский отряд железной лавиной устремился вперед, догоняя купеческий караван.

Тем временем конные разбойники окружили несчастных купцов и, размахивая мечами, бросились к телегам. Но брянские воины, одетые в скромные одежды купеческих слуг, выскочили им навстречу, держа в руках такие же мечи.

– Так у вас тут охрана! – засмеялся скакавший за своими людьми разбойничий атаман. – Ну, что ж, тогда вам не жить! – Он сам устремился в бой, уверенный в скорой и легкой победе.

В шуме и криках сражавшихся никто и не заметил, как подоспели князь и его дружина. – Ну, так окружайте! – подал знак князь своим воинам. – И смотрите: чтобы никто не ушел!

Атакованные с тыла, окруженные со всех сторон разбойники однако не испугались. – Мы попали в брянскую ловушку! – кричали они. – Что ж, тогда достойно умрем!

– Ах, так! – вскипел разгневанный князь и, выхватив ярко блеснувший на солнце боевой меч, подскакал прямо к вражескому вожаку. – Ну, тогда получай!

Разбойничий атаман резко развернул своего коня и оказался прямо напротив князя. – Это ты, славный Дмитрий! – громко сказал он. – Мне выпала честь сразиться с тобой! Но ты не добьешься легкой победы!

Князь нанес мощный удар мечом, но разбойничий атаман его отбил и со своей стороны сделал выпад.

– Ах, ты, бесстыжий! – вскричал Дмитрий Романович и, отбив вражескую атаку, вновь поднял свой меч. Но главный разбойник вдруг неожиданно завертелся на своем коне и, не успел князь опомниться, как он подъехал к нему с другой стороны, нанеся коварный, неотразимый удар. Если бы не тяжелая немецкая броня, надетая князем на грудь по настоянию воеводы Супони, это был бы последний в его жизни миг: он зашатался, выронил меч и, хватаясь за узду боевого коня, рванулся в сторону. Но разбойничий главарь не успел вновь поднять свой меч. В этот опасный для жизни князя момент на искусного в поединках врага кинулся вовремя подоспевший воевода Супоня. – Смерть тебе, лютый тать! – крикнул он. – Каков стручок: полез на самого князя!

Разбойничий атаман остановился и обратился лицом к новому врагу, однако вдруг прожужжала спущенная тетива чьего-то лука, и большая черная стрела с силой ударила в шлем рыжеволосого злодея, оглушив его и заставив его лошадь заплясать на месте.

– Погоди же, Супоня! – крикнул князь, успевший поднять свой тяжелый меч. – Пощади его!

Но было поздно. Меч княжеского тиуна с силой обрушился на ненавистного разбойника и буквально отшвырнул в сторону отрубленную вражескую голову, исторгнув из изуродованного тела атамана целый фонтан красно-черной крови.

– Вот уж незадача! – бросил огорченный Супоня. – Я не успел, княже, отвратить свой грозный меч!

– Ладно! – махнул рукой брянский князь. – Пошли же к нашим воинам! Мы так долго провозились с тем злодеем!

Между тем, княжеские дружинники уже завершили свое дело и, выстроившись в одну линию, ждали своего князя. За их спинами молча стояли купцы.

– Так, – весело сказал князь, объезжая купеческие повозки. – Ну, что, славные купцы, разве брянский князь не защитил вас?

– Еще как защитил, могучий воин! – сказал стоявший у самой первой телеги рослый седобородый купец, глава каравана. – Вот тебе наша благодарность! – Он протянул князю серебряный поднос с драгоценными украшениями, чарками, серебряными слитками. – Многих тебе лет, славный воитель!

– Благодарю вас, торговые гости! – улыбнулся князь. – Но мне не нужны ваши подарки за защиту! Это мой долг – обеспечить мир и покой для брянцев и гостей! А теперь поезжайте себе без страха. На наших брянских дорогах больше нет разбойников!

Потрясенный княжеской скромностью, волынский купец поставил поднос на свою телегу и, махнув рукой, повел свой богатый длинный караван вперед.

– Ну, а теперь говори, воевода! – буркнул Дмитрий Романович, осматривая поле сражения. На месте купеческих телег и по разным сторонам дороги лежали лишь трупы убитых разбойников. – Вы всех порешили?

– Кажется, всех, батюшка, – сказал княжеский лучник Туча, тот самый, стрела которого погубила вражеского атамана. – А я двух поразил – в самые их злобные глаза!

– Сколько убитых? – вопросил брянский князь. – Неужели никто не сбежал?

– Никто, княже, – кивнул головой Супоня Борисович. – Наши воины уложили больше трех десятков татей!

– А почему вы не взяли пленников? – возмутился Дмитрий Романович. – Сейчас бы узнали, кто из горожан был связан с ними. Надо положить на телеги тела всех убитых и отвезти их в город, на Красную площадь. Пусть наши брянские люди осмотрят злодеев и может кого-нибудь узнают…

– Нельзя уходить отсюда с пустыми руками, батюшка-князь, – сказал вдруг, слезая с телеги, княжеский мечник. – С нами же охотничьи псы! Давай-ка пройдем по следам тех разбойников! Авось, что-нибудь узнаем или добудем! – Он указал рукой на недалекий – шагах в ста от дороги – густой темный лес.

– Зачем это нужно? – возразил Супоня Борисович. – Мы ведь перебили всех злодеев…Есть ли смысл утомлять наших людей?

– Ладно, Сотко, – рассмеялся князь, – ты у меня как пес: всегда чуешь добычу! Бери с собой охотников и собак! И походите малость по лесу!

Княжеский мечник поманил рукой, и с телег соскочили трое охотников с собаками, быстро приблизившихся к нему. – Дай мне еще с десяток дружинников! – попросил Сотко Злоткович. – А вдруг там целая пещера с разбойниками?

– Ну, что ж, – кивнул головой, скептически глядя на мечника, князь. – Идите за ним, мои воины! – Он подал знак рукой своим пехотинцам, которые недавно ехали в купеческих телегах и теперь стояли неподалеку. – Надо помочь нашему хитроумному Сотко!

Князь слез с коня, прошелся по измятой, обильно политой кровью земле, и остановился возле одной из телег. – Мне кажется знакомым лицо этого покойника, – пробормотал он, разглядывая труп рыжеволосого атамана с приставленной к нему княжескими людьми отрубленной головой. – Неужели я его где-то раньше встречал? Да, как же! – И князь, зажмурив глаза, вспомнил, как он видел однажды скакавшего по улицам Сарая московского князя Ивана Калиту, в самом конце свиты которого ехал, похожий на убитого, но не седоватый, а еще молодой воин. – Это москвич!

– Смотри-ка, Супоня, – сказал он своему воеводе, – ведь это же – дружинник покойного Ивана Московского! Ты же был тогда со мной в Сарае?

– Он самый, княже! – вскричал, выпучив от напряжения глаза, Супоня Борисович. – Москвич, в самом деле, москвич!

Они еще долго говорили, обсуждая произошедшее и ожидая своих все еще не возвратившихся людей.

– Зря мы послали в глухой лес этого Сотко, – пробормотал утомившийся от разговоров и безделья немногословный воевода. – Он – пустой болтун, а не добрый сыщик!

В это время раздался веселый лай княжеских собак. – Почему так разлаялись псы? – буркнул князь Дмитрий. – Ты прав, Супоня: Наш Сотко – плохой мечник и недостоин своего покойного батюшки… – Он замолчал и в изумлении уставился на своих выходиших из лесу, обвешанных какими-то тяжелыми серыми предметами, людей. А возглавлял шествие Сотко Злоткович, гнавший перед собой двух пленников – рослую белокурую девушку и невысокого коренастого мужичка, у которых были связаны за спиной руки.

– Вот тебе пленники, батюшка! – весело сказал, приближаясь к князю, довольный мечник. – Мы отыскали там разбойничью пещеру! Здесь перед тобой все их богатства, добытые разбоем! – он махнул рукой в сторону княжеских пехотинцев и охотников, сгибавшихся под тяжестью огромных мешков. – Ничего не оставили! Нашли также нашего брянского соглядатая! Это бесстыжий Инко, сын мятежного покойного купца Вершилы! – Сотко толкнул рукой сжавшегося в комок бородатого мужика. – А вот и зазноба атамана! – На князя смотрела, широко раскрыв глаза, стройная сероглазая красавица.

– Вот так чудо! – пробормотал, чувствуя приближение привычного волнения, брянский князь. – Какая удачная охота!

 

ГЛАВА 10

БРЯНСКИЙ ПОСЛАНЕЦ

В конце октября 1344 года князь Симеон со своими братьями возвратились в Москву. Они долго «просидели» в ордынской столице и едва добились исполнения желания великого князя – утверждения его наследником брата Ивана.

Хан Джанибек был верен себе и на этот раз: выманил из московской казны едва ли не все серебро!

Князь Симеон Иванович был в скверном настроении: еще бы, разориться за такую мелочь! У него не было наследника, и рождавшиеся дети умирали в младенчестве. А вот теперь захворала и слегла жена… – Я страдаю за батюшкины грехи, – думал, сжав зубы, молодой князь, сидя на своем «столе» и глядя на собравшихся перед ним бояр. Князю почудился насмешливый и презрительный взгляд ордынского хана Джанибека. – Зачем я ропщу о своем горе? – вздохнул Симеон, проведя рукой по лбу. – Хитрый царь ограбил даже митрополита! А я, всего-навсего, мирской князь!

В самом деле, митрополит Феогност побывал в Сарае как раз перед Симеоном и с большим трудом оттуда выбрался. Святитель ездил к новому хану за подтверждением прежних ханских льгот, освободивших церковь от налогов. Но там его долго задерживали как сам хан, так и его приближенные, требуя серебра и подарков за «государеву грамоту».

Пришлось несчастному Феогносту прибегнуть к помощи богатых новгородских купцов, торговавших в Сарае, занять шестьсот рублей серебром и расплатиться за ярлык. Лишь только после этого ордынский хан «явил свою милость», и святитель смог уехать домой.

Князь Симеон покачал головой и, успокоившись, открыл боярский совет. – Ну, рассказывайте, мои лучшие люди, – сказал он своим негромким, но решительным голосом. – Как вы тут жили без своего князя?

– Все хорошо в нашей Москве, великий князь! – ответствовал Феофан Бяконтов. – Тишина и покой! Люди нашего святителя расписали Пречистую церковь!

– А твои иконописцы славно расписали Архангельскую церковь, – пробасил Василий Вельяминов. – Я сам видел: так прекрасно!

– Я ценю моих иконописцев – Руся, Иосифа и Захарию, – кивнул головой великий князь. – Надо мне самому сходить и полюбоваться их работой! А как там внешние дела?

– Да вот, государь, – сказал Дмитрий Александрович Зерно, – неспокойно у Немцев! Там случился жестокий мятеж! В Колывани и Ругодиве взбунтовалась чудь! Они перебили больше сотни своих земских бояр. Для усмирения бунта туда были посланы велневичи и юрьевцы. Они перебили около полутора тысяч чуди, а остальные мятежники сбежали в Остров…

– У немцев никогда не будет порядка! – буркнул князь Симеон. – Они думали, что займут земли белоглазой чуди, и все на том успокоится…Вот и пожинают свои плоды!

– Неспокойно и в Рязани, – продолжал боярин Дмитрий. – Там уже полгода царит беспорядок…С того времени, как умер князь Ярослав Александрыч…

– Он всю жизнь не знал покоя, вот и умер далеко не стариком, – молвил, нахмурив брови, князь Симеон. – Это кара за его рязанских родственников, убивших Ивана Иваныча Кротопола! Господь и прибрал этого буйного Ярослава…

– А теперь в Переяславле-Рязанском сидит брат покойного, Иван, – кивнул головой Дмитрий Александрович. – А сын покойного, Владимир, получил пронский удел. Но пока еще не утихомирились!

– Я слышал об этом, – махнул рукой князь Симеон. – Это не новость! Рязань никогда не ладила с пронскими князьями! Но они – наши беспокойные соседи…Лучше бы помирились…

– А теперь позволь мне сказать, – поднял руку боярин Иван Симеонович. – Пришли тревожные вести из черниговских земель. Люди брянского князя Дмитрия приезжали в Новосиль к Семену Александрычу и в Тарусу, к молодому Андрею Всеволодычу…

– Я не вижу здесь ничего тревожного! – усмехнулся князь Симеон. – Чего нам беспокоиться? Разве не приезжали в Брянск карачевские люди сразу после смерти их злобного князя Василия? И что с того? Князь Дмитрий Брянский не хочет лезть в дела бывших черниговских уделов…Зачем ему лишние хлопоты? Усобицы, мятежи? Ну, проведал он о смерти Василия, но ведь не помешал Святославу, сыну Тита Козельского, занять Карачев? Мало того, он помог этому молодому князю в Сарае, одолжив ему серебро! Также он не вмешивается в дела Тарусы и Новосиля!

– Однако этот Дмитрий хотел заключить союз с теми князьями, – буркнул Иван Симеонович, – против общего врага!

– Какого же? – вздрогнул князь Симеон. – Неужели Литвы?

– О Литве не говорили, – кивнул головой боярин Иван, – а только «об общем враге». Однако я полагаю, что имелась в виду наша Москва!

– Почему же? – усмехнулся князь Симеон. – У нас нет вражды с Дмитрием Красивым. А мой брат Иван, будучи вдовцом, до сих пор горюет о смерти своей супруги! Он всем сердцем любил дочь Дмитрия Брянского, Федосью! И сам я в дружбе с Дмитрием Романычем! Однако говори, состоялся ли у Дмитрия союз с теми князьями?

– Не состоялся, – наклонил голову Иван Симеонович. – Андрей Тарусский даже не захотел говорить о союзе! Он почтительно поговорил с брянским посланником и передал князю Дмитрию скромные подарки. А затем послал к нам своего человека, который обо всем рассказал…И Семен Новосильский скромно отговорился от союза. Но я не знаю всех подробностей: эти сведения я получил от новосильских купцов…

– Тогда нечего раздувать кадило! – буркнул князь Симеон. – Пусть же люди брянского князя ездят хоть на край света. Все это мелочи. Хорошо бы, если бы он присылал сюда своих людей для поддержания нашей дружбы! Я не хочу ссориться с Брянском!

– Однако же твои дед и батюшка не ладили с Брянском! – пробурчал боярин Феофан Бяконтов. – Зачем нам эта дружба? Я вижу в Брянске только врагов, а князя Дмитрия считаю главным злодеем! И святитель, и другие наши знатные люди много рассказывали ужасов о том брянском мятеже! Все было против Москвы! Разве ты не слышал, что говорили о нас брянцы?! Брянские горожане нас просто ненавидят! Но и мы «не лыком шиты»! Я рассказал тогда в Орде славному Товлубею о литовских связях Дмитрия Брянского. Как он посылал в Литву своих лучших воинов на помощь против немцев!

– Так это ты, Феофан, известил татар? – возмутился московский князь. – Вот почему тогда сам царь все выпытывал у меня о том деле! А я думал, откуда он узнал! Ты неправ, Феофан! Так недолго поссорить меня с Дмитрием!

– Неужели неправ?! – пробормотал боярин Феофан, чувствуя поддержку в собрании. – А почему тогда этот Дмитрий не приехал к нам в Москву на свадьбу своей дочери? Он лишь отговорился пустыми словами, что, дескать, брянские князья играют свадьбы своих дочерей только в Брянске! На деле же, Дмитрий побоялся к нам ехать! Он не верит Москве! Какая же там дружба?!

– И до сих пор не присылал сюда никого! – пробасил Иван Акинфиевич. – Ты видел хоть одного брянского посланца?

В это время хлопнула дверь, и в думную светлицу вбежал княжеский слуга. – Государь и великий князь! – крикнул он. – К тебе – важный посланец! Впускать?

– Откуда? – поднял брови князь Симеон, недовольный поведением молодого слуги. – Неужели так спешно?

– Из Брянска, мой господин! – звонко и громко ответил юноша. – От славного князя Дмитрия!

– Вот тебе, помяни лукавого, и он – тут как тут! – буркнул Федор Акинфиевич.

– Проси, проси! – улыбнулся князь Симеон. – Вот вам, бояре, словно сон в руку! Вы ведь так хотели увидеть брянского посланника? Может он принес нам радостную весть?

В думную светлицу вошел гордой походкой с высоко поднятой головой брянский боярин Жирята Михайлович. Рослый, русоволосый и синеглазый, он напоминал своим обликом скорее князя, чем боярина. Пройдя между боярских скамей и приблизившись к великокняжескому креслу, он поясно поклонился князю, громко сказав: – Здравствуй, великий князь Симеон, брат нашего господина!

– Здравствуй, боярин, – улыбнулся князь Симеон, пожирая глазами красивого, с пышной окладистой бородой, брянца. – Какое благородное лицо и княжеский рост! – подумал он про себя, но вслух сказал: – Мы всегда рады видеть у нас, в Москве, ваших брянских людей! С чем пожаловал? С доброй вестью или с душевным разговором?

– Если бы вы, великий князь, были рады видеть брянских бояр, – резко сказал красивым густым басом рослый гость, – вы бы не совершали против нашего Брянска враждебных действий! Однако пока вы несете нам только одни беды, которые не ведут к дружбе!

Московские бояре недовольно загудели.

– Что случилось? Почему ты говоришь такие суровые слова? – пробормотал, теряясь, князь Симеон: он чувствовал себя перед брянским боярином не великим князем, но отроком!

– Твои слова непристойны! – пробасил со своей скамьи, выручая князя, боярин Иван Акинфиевич. – Так нельзя говорить великому князю! Ты сам не князь, а только боярин!

– Удивительно! – привстал со своего кресла князь Симеон, приходя в себя и оправдывая свое прозвище – «Гордый». – Ты не успел произнести слова здравия, а уже говоришь такие грубости!

– Это Брянск! Это Брянск! – заворчали московские бояре. – Мы знаем о тамошнем хамстве!

– Тогда прости, великий князь, – усмехнулся брянский боярин, – если обидел тебя своей грубостью! Однако у меня есть не только слова, но и доказательство, что ваши московские люди приходили разбойничать на нашу брянскую землю!

– Как это?! – вскричал князь Симеон.

– А так, – смело бросил боярин Жирята. – Знатные купцы, приезжавшие в Брянск, жаловались нашему князю на разбойников, облюбовавших наши брянские леса…Они грабили купцов и отпугивали всех богатых людей от Брянска! Тогда наш славный князь Дмитрий пошел на татей с небольшим отрядом и без жалости их перебил. При осмотре их тел оказалось, что они – москвичи! И мало того, дружинники самого великого князя! Стыд вам и позор, бояре и великий князь! Неужели вы превратились в разбойников?

– Твои слова – сущая нелепица! – возмутился князь Симеон. – Московские князья никогда не занимались разбоем! Мы сами от этого страдаем и требуем порядка! Зачем нам тревожить ваши брянские земли? Давай свое доказательство!

– Давай доказательство! – закричали бояре. – Это – несправедливое обвинение и ложь!

– Ладно, великий князь, – кивнул головой Жирята Михайлович. – Будет вам доказательство, но я еще не все сказал. Наш славный князь сразил атамана той разбойничьей ватаги и едва одолел! Было ясно, что тот атаман был не простолюдин, но знатный человек и опытный воин! Мы узнали в нем одного из приближенных твоего покойного батюшки Ивана Даниловича, с которым встречались в Сарае! Его голова и есть мое доказательство!

– И где же эта голова? – рассмеялся Федор Акинфиевич. – Без нее твои слова – бесстыдная ложь!

– Ну, тогда смотрите! – брянский боярин повернулся лицом к собранию и быстро пошел к двери. Открыв ее, он крикнул: – Эй, Давило и Жарко! Идите сюда!

В светлицу вошли два могучих широкоплечих воина, уступавших своему боярину лишь в росте, одетых в коричневые кожаные кафтаны, обшитые серебряными нитями. Один из воинов держал в руке мешок, а другой лишь стоял, глядя перед собой с изумлением: роскошь обитой дорогими тканями и золотом светлицы поразила его.

– Доставай ту голову Жарко! – приказал Жирята Михайлович.

Суровый воин вытянул перед собой мешок, а его напарник развязал бечеву, опустил в мешок руку и вытащил оттуда за длинные рыжие волосы отрубленную голову разбойника. В светлице запахло трупной гнилью так, что бояре схватились за носы. – Ох, какой смрад! – крикнул кто-то. – Мы совсем тут отравимся!

– Ничего, – спокойно промолвил брянский боярин. – Зато это доказательство намного лучше моих правдивых слов! Неси же эту мразь поближе, Жарко!

Князь Симеон посмотрел на выставленную перед ним на вытянутой руке брянского воина оскаленную, густо посыпанную крупной солью, страшную голову и вздрогнул. – Это же сам Упрям, человек моего батюшки! – громко сказал он.

– Он, он, мой господин! – вскричал боярин Феофан Бяконтов. – Это его лицо!

– Упрям! Упрям! – заворчали оцепеневшие от неожиданности бояре.

– Зачем же вы отсекли голову нашему человеку?! – возмутился Василий Окатьевич. – Это большое зло! И еще сюда принесли, как поганые татары!

– Подожди! – отмахнулся рукой князь Симеон и дал знак брянскому воину убрать зловонный предмет.

– Клади ее в мешок! – приказал боярин Жирята. – И возвращайтесь в простенок!

Брянские воины беспрекословно повиновались и сразу же вышли вон, оставив после себя густой дурной запах.

– А теперь, мои бояре, подумайте и разберитесь, – сурово молвил, сдвинув брови, князь Симеон, – как это случилось, что воин моего батюшки оказался в брянских лесах!

Бояре долго гудели, ворчали и спорили. Наконец, со своей скамьи встал тысяцкий Василий Протасьевич Вельяминов. – Что тут долго говорить, великий князь? – сказал он хриплым, неуверенным голосом. – Я знаю этого Удала. Он был верным дружинником твоего покойного батюшки и всегда хорошо сражался…Однако когда Иван Данилыч заболел, Удал отпросился к Алешке Босоволкову и служил ему до самой его опалы! Значит, он – не человек великого князя, но Алексея Петрова!

– Вот уж какая беда! – вскинул голову рассерженный князь. – А я простил тебя, бесстыжий Алексей, и снял с тебя опалу, послушав твоих друзей! А ты, оказывается, занимаешься разбоем?! Говори же, бессовестный!

Боярин Алексей Босоволков, по прозвищу Хвост, встал со скамьи, второй со стороны князя, и, нахмурившись, мрачно сказал: – Я не виноват, мой господин великий князь! Когда ты обиделся и возложил на меня опалу, я потерял почти все доходы. И у меня не было ни серебра, ни имущества, чтобы содержать дорогих воинов. Тогда от меня ушли почти все лучшие дружинники и решили сами себя кормить…Я не знал, что они отправились в брянские леса и занялись разбоем! Я нисколько не виноват и признаю только одно: не сумел их удержать из-за бедности!

Растерянный и раскаянный вид некогда грозного и крикливого боярина унял княжеский гнев. – Ладно, чего там, – махнул он рукой. – Значит, эта беда случилась не по твоей вине! Однако мы все-таки виновны перед Брянском и просим князя Дмитрия принять наши извинения! Пусть же славный Дмитрий Романыч не таит на нас обиды из-за такой нелепицы! Понял, славный боярин? Как твое имя?

– Понял! – кивнул головой брянский боярин. – Мое имя – Жирята Михалыч!

– Ну, если ты все понял, Жирята, – сказал, успокоившись, князь Симеон, – тогда так и передай мои слова брянскому князю! Я готов заплатить виру за злодейства нашего бывшего дружинника! И обещаю зорко следить за своими людьми, чтобы этого больше не повторилось!

– Благодарю, великий князь! – молвил, улыбаясь, брянский боярин. – Я вижу, что ты не хотел нам зла! Я все слышал и не вижу твоей вины перед моим господином! И ни к чему нам эта вира! У нас достаточно своего серебра!

– Ну, тогда иди в гостиные хоромы, Жирята Михалыч, – улыбнулся князь Симеон, – а перед отъездом возьмешь у моих бояр памятный подарок Дмитрию Романычу!

– Тогда прощай, великий князь! – склонился в поясном поклоне брянский посланец. – И вы, славные московские люди! – Он повернулся к собравшимся, поясно им поклонился и быстро направился к двери.

Некоторое время после его ухода в думной светлице царила полная тишина. Симеон Иванович молчал, держась руками за голову. Молчали и бояре.

– Ты сказал правду, Алексей Петров, – нарушил, наконец, общее оцепенение великий князь, – или солгал?

– Истинную правду! – вскочил со своей скамьи Алексей Босоволков. – Зачем мне лгать?

– Тогда получается, что это я виноват, – пробормотал Симеон Иванович. – Разве не я вогнал тебя в бедность и вынудил твоих людей превратиться в разбойников?

– Нет, не ты! – буркнул Иван Акинфиевич. – Зачем ты, наш славный князь, прилюдно опознал голову того злодея? Да еще перед этим наглым брянцем?!

– Мы всегда враждовали с этим Брянском! – горько усмехнулся Василий Окатьевич. – Не стоило унижать свое княжеское достоинство! Мы бы не признали ту мертвую голову, и пусть бы Брянск выплачивал нам виру за обиду и клевету!

– Было ясно, что они знали того Упряма, – покачал головой князь Симеон, – и если бы я стал отрицать правду, то погрузился бы по уши в позор и бесчестье! Но этому не бывать! Я набожен и не совершу подобного греха…Не оскверню свои губы бесстыжей ложью!

– Это не ложь, мой господин, – вкрадчиво сказал Андрей Кобыла, – но хитрость на благо нашей земли!

– Спроси об этом у своего духовника, славного отца Алексия! – буркнул Дмитрий Зерно. – Разве стоит метать бисер перед свиньями?!

– Они все против Брянска! – подумал великий князь Симеон, глядя на злые лица своих бояр и слушая их гневные речи. – Значит, тот Упрям не случайно сложил свою буйную голову под Брянском: мои бояре не хотят дружбы с Дмитрием!

 

ГЛАВА 11

ВЕЛИЧИЕ КНЯЗЯ ОЛЬГЕРДА

Князь Ольгерд въезжал в Виленский замок под торжественные звуки: со всех крепостных башен трубили горнисты, встречая славного воина.

Март 1345 года был необычайно холодным. Еще несколько дней тому назад брат Ольгерда, молодой князь Кейстут, пришел с войском в Вильно, а бывший великий князь литовский Евнутий бежал в окрестные горы и леса, где заблудился и, отморозив ноги, попал в плен к жолнерам Кейстута. Но последний вовсе не собирался судить или карать несчастного Евнутия, который, будучи младшим сыном покойного великого князя Гедимина, без того непрочно сидел на своем троне.

У великого князя Гедимина было несколько жен, трое из которых – любимые. От первой, литовки, у него осталось два сына: Монвид, слонимский князь, которому еще приписывали титул «карачевского» за успешный в свое время поход на Карачев и черниговские земли, где он добыл немало серебра и много друзей, и Наримант, туровский и пинский князь.

От двух других жен, русских княжен, у Гедимина было еще пятеро сыновей. Красавица Ольга родила ему Ольгерда, будущего великого князя, и Кейстута, ставшего впоследствии троцким князем. Совсем молоденькая Ева родила Любарта, унаследовавшего от отца Волынь, Кориата, получившего Новогродок и, наконец, последнего, Евнутия, которому отец передал перед смертью свой столичный городок с замком – Вильно. Причуда старого Гедимина, отдавшего престол своему последнему отпрыску от «молодой прелестницы», не принесла Евнутию счастья, несмотря на то, что его старшие братья Монвид и Наримант безоговорочно смирились с отцовской волей. Последние с почтением выполняли все указания Евнутия: ходили в военные походы против немцев в Пруссию и на Псковскую землю, куда их призывали, как защитников, сами псковичи. Но всю литовскую армию возглавлял самый энергичный и воинственный князь Ольгерд. Именно ему, обладавшему высоким авторитетом, добытым еще при покойном Гедимине за воинские подвиги и умеренную жизнь, великий князь Евнутий доверил такой важный пост. Ольгерд Гедиминович как бы чувствовал свое высокое предназначение: не пил «ни медов ни хмельных вин», на «бесовские игрища» не ходил, но «свою супружницу любил всем сердцем»! На пиры своего отца и подражательные полякам балы он ходил только из учтивости, но никогда не объедался и не напивался!

Имея трезвый и практичный ум, Ольгерд никогда не начинал войн или ссор с соседями, предварительно не обдумав все возможные последствия. Он был осторожен, хитер и предпочитал всегда действовать выжидательно, довольствуясь малым, чтобы не потерять большего.

Конечно, обладая такими качествами, он и должен был стать наследником великого Гедимина, отомстить за гибель отца своим извечным врагам – немцам – и не только удержать все отцовские завоевания, но, возможно, и преумножить их. Что мог ему, кроме отцовской воли, противопоставить молодой и безвольный Евнутий?

Правда, в деле свержения младшего брата больше стараний проявил князь Кейстут, нежели Ольгерд. Два брата, рожденные от княгини Ольги, были очень дружны: ходили вместе и в военные походы, и на охоту, не раз рисковали жизнью в одном боевом ряду.

Когда Кейстут предложил старшему брату Ольгерду пойти на Вильно и свергнуть Евнутия, Ольгерд проявил, как всегда, свою природную осторожность и отказался, а когда Кейстут продолжал на этом настаивать, он лишь выразил ему надежду, что «если бы такое случилось, мы бы навели образцовый порядок в отеческой земле»! Кейстут понял, что этими словами у него развязываются руки и сам, на свой страх и риск, занял Вильно. Он надеялся, что Евнутий, напуганный его силой и вразумленный серьезными доводами в пользу брата Ольгерда, сам откажется от престола, но, когда последний убежал, стало ясно, что законной видимости передачи власти не состоится.

Таким образом, произошел вооруженный переворот, и Ольгерд Гедиминович въезжал в отеческий замок как завоеватель.

Князь Евнутий, не сумевший далеко уйти и пойманный воинами Кейстута, лежал в это время в постели в своей опочивальне, охраняемый стражей. Личный знахарь покойного Гедимина уже принял необходимые меры по лечению отмороженных ног беглеца, и вот он дремал, с тревогой ожидая своей судьбы.

Князь Ольгерд тихо вошел в его опочивальню и с усмешкой посмотрел на сжавшегося в комок больного, освещенного тусклым светом небольшой свечи, торчавшей из стенного подсвечника над кроватью.

– Ну что, Евнутас, – сказал он своим басистым уверенным голосом, – неужели ты решил бороться со мной? Почему ты убежал от нашего славного брата Кейстута?

– Я почувствовал неизбежную беду, брат! – пробормотал Евнутий. – Ведь войско Кейстута так неожиданно ворвалось в замок! Я подумал, что это враги и решил бежать…Зачем вы заняли мой замок? Неужели вам нужна моя жизнь?

– Нет, Евнутас, – дружелюбно улыбнулся князь Ольгерд. – Но я хочу серьезно с тобой поговорить! Разве ты не знаешь о жестокой вражде нашего батюшки с коварной Москвой? Может ты забыл о споре покойного батюшки с Иваном Московским, тоже ныне покойным, из-за богатого Новгорода?

– Такого спора не было! – возразил Евнутий. – Великий Новгород всегда принадлежал русским князьям. В давние времена они обладали даже Псковом. Но сейчас они не мешают нам править Псковом и собирать доход с тех земель! А князь Иван не один раз выручал нашего несчастного Наримантаса и выкупал его из татарского плена!

– Ты многое забыл, Евнутас, – нахмурился князь Ольгерд, – об ордынских делах того же Ивана! Разве не тот жадный Иван оговорил в Орде нашего друга, смоленского князя? А Дмитрия Брянского? Разве не по вине московского князя погибли тверские князья?

– Это – не зло, брат, – буркнул Евнутий, – но только польза! Ведь именно из-за Ивана Московского смоленский князь отошел от татар! После этого Смоленск не раз присылал нам ордынское серебро! И Дмитрий Брянский подружился с нами из-за происков Москвы, а потом не раз помогал нам и серебром, и воинами! Нам не следует ссориться с Москвой, а нужно только дружить! Пусть продолжают пугать других русских князей и подталкивать их под наше крыло!

– Ты неправ, Евнутас! – покачал головой князь Ольгерд. – И совсем забыл о Твери! Там теперь сидит на княжении верный московский слуга – бестолковый князь Константин! Так Москва захватит все русские земли, а нам ничего не останется! А сейчас они тянут руки к Брянску! Разве ты не знаешь, что московский князь Семен женил своего брата на дочери Дмитрия Брянского? Удивительно, что та прекрасная девица, похожая на богиню, внезапно скончалась! А ведь тот Дмитрий остается без наследников! А если бы та его прекрасная дочь не умерла? Тогда Москва могла унаследовать брянскую землю! Но ей не достанется тот богатый край! Наш покойный батюшка завещал нам не упустить славный Брянск!

– Но он не советовал враждовать с Москвой! – пробормотал Евнутий. – Зачем ты это придумал, Альгирдас? Разве нам мало тех лютых врагов, крестоносцев? Хоть бы с ними управиться!

– Я понял, что ты, Евнутас, решил подружиться с Москвой! – сказал сквозь зубы князь Ольгерд. – Ты посылал людей к тому князю Семену и восхвалял его! Не ты ли рассказал его боярам о брянской помощи нам против немцев? Мне говорил об этом один брянский боярин…Теперь даже ордынский царь знает о нашей дружбе с Брянском!

– Да, я рассказывал об этом московским посланникам, – промолвил без смущения Евнутий, – и похвалил брянского князя за дружбу со мной и помощь! Что здесь тайного?

– Однако это – дела несерьезного человека! – с гневом бросил Ольгерд Гедиминович. – Значит, ты еще не созрел до решения государственных задач! Ты пустишь по миру все тайны великого княжества! Вот поэтому мы с братьями решили отстранить тебя от великого княжения и дать тебе землю…

– Какую же? – вздрогнул от страха бывший великий князь. – Неужели посмертную?

– За это не бойся! – усмехнулся князь Ольгерд. – Я не хочу проливать кровь своего брата, но наказать тебя следовало бы! Если ты не будешь перечить нашей воле, мы сегодня же отдадим тебе богатый город Изяславль и всю Жмойтскую землю! Понял?

– Понял, брат, – пробормотал дрожавший Евнутий. – И ты отпустишь меня в пожалованный мне город?

– Все зависит от тебя, – кивнул головой Ольгерд Гедиминович. – Ты сможешь уехать в свой удел, как только поправишься. Забирай с собой супругу и своих любовниц! Нам не нужны ни твои женки, ни твое имущество! Прощай! – И он встал, еще раз оглядел своего жалкого, напуганного брата и, повернувшись к двери, быстро вышел, величественно кивнув головой стоявшим у спальни стражникам.

Через две недели князь Евнутий, не дожидаясь венчания нового великого литовского князя, отъехал в Изяславль.

Князь Ольгерд долго совещался со своим братом Кейстутом и верными боярами, среди которых было немало знатных русских людей, перешедших в давние времена на литовскую службу, в том числе и служилых, не имевших собственных уделов, князей.

Наконец, князь Кейстут сказал: – Батюшкин замок принадлежит тебе, Альгирдас! Ты должен быть, как мой старший брат, великим князем! А я буду, как и прежде, твоим верным другом! А теперь смело надевай государев венец и сообщи об этом остальным братьям! Пусть они сюда немедленно приезжают и приносят тебе клятву верности!

Князь Ольгерд так и поступил, объявив о готовящемся «богатом пиршестве» и, разослав во все концы великого княжества литовского гонцов с приглашением всех князей и вельмож приезжать в Вильно на его торжественное венчание.

Однако приехали далеко не все братья: лишь Любарт Волынский и Кориат Новогродский. На венчальном пиру в основном преобладали русские бояре и служилые князья.

Венчание случилось без торжественных церемоний: князь Ольгерд, несмотря на то, что его мать была православной христианкой, не был крещен отцом-язычником и скептически относился к церкви. Поэтому за праздничным столом сидели лишь светские люди. Великий князь не пригласил даже своих языческих жрецов, считая, что стороннее благословение ему ни к чему. Он просто вышел с надетой на голову сверкавшей золотом короной к ожидавшим его гостям, сидевшим за тремя богато уставленными длинными столами, прижатыми впритык к его столу, параллельно друг другу, и уселся рядом со своей супругой в большое золоченое кресло.

– Слава великому князю Альгирдасу! – громко крикнул, вставая, князь Кейстут. – Долгих лет могучему воину и защитнику нашей древней земли!

– Слава! Слава! – закричали все сидевшие за столами. – Многих лет великому князю и королю Альгирдасу!

Великий князь Ольгерд взял из протянутых его слугой рук большую серебряную братину, полную крепкого греческого вина, сделал символический глоток и, поморщившись, передал чашу своему брату Кейстуту, сидевшему за средним столом поблизости от великого князя. Тот охотно отпил из братины и, в свою очередь, передал сосуд брату Любарту. Последний встал, поклонился сидевшему великому князю и громко сказал: – Слава тебе, великий князь Альгирдас! Я клянусь служить тебе верой и правдой! – Затем он отпил вина и передал чашу сидевшему с ним рядом брату Кориату. Тот поступил точно также и произнес такие же слова верности.

И пошла серебряная братина по кругу: обойдя средний стол, дошла до начала заднего, а затем, после отпития всеми, была доставлена на передний стол и, наконец – в руки сидевшего в самом начале стола, ближе к великому князю, молодого пятнадцатилетнего Романа Михайловича Асовицкого. Юноша встал, перекрестился и, глядя прямо в глаза новому великому литовскому князю, сказал: – Слава тебе, великий и могучий князь, долгих тебе лет и вечного процветания! Я искренне благодарен тебе за твою заботу, добро и ласку! Я никогда не забуду твоей дружбы с моим батюшкой и твоей помощи мне и моей матушке во время моего сиротства! Клянусь тебе в вечной любви и верной службе! Да благословит тебя Господь Вседержитель! – Он прильнул к серебряной чаше, выпил весь оставшийся напиток и, проведя рукой по безусому рту, поставил братину на стол. Юноша с трудом уселся на свое место, чувствуя тепло в груди и надвигавшееся опьянение.

– Вот так, мои славные люди! – весело сказал великий князь Ольгерд. – Мне отрадно слышать добрые слова молодого Романа! У моего покойного друга Михаила – достойный наследник! Что с того, что он еще молод? Зато – красив лицом и силен, как могучий князь! Все знают, что он – потомок своего великого предка – Романа Брянского! Кто знает пути всемогущих богов? Разве мог наш славный предок, великий Миндовгас, даже подумать в свое время, что прямой потомок его могучего врага будет жить у нас в Литве и служить мне, его внуку? И не просто, как слуга, но как верный князь! Благодарю тебя, молодой Роман, за добрые слова и обещаю быть тебе батюшкой вместо славного князя Михаила, сложившего свою голову за великую Литву! Я также обещаю достойно женить тебя на знатной девице и не забывать твоего благородного родства! Если нам помогут боги, ты вернешься в свое родовое гнездо и станешь брянским князем! И если…, – великий князь замолчал и уставился перед собой на вбежавшего в пиршественную залу слугу.

– Могучий князь! – закричал юноша, пробравшись между столами к великокняжескому креслу. – Сюда пришли люди из окраинных земель! Они принесли недобрые вести о твоих братьях!

– Говори же, Олуфас! – кивнул головой, покраснев, князь Ольгерд. – Неужели они ушли в мир иной вслед за покойным братом Монвидасом? Или как?

– Нет, они живы! – звонко произнес молодой слуга. – Молодой Евнутас сбежал в Псков! И говорят, что он хочет отправится в Москву, к великому князю Семену!

– А Наримантас? – усмехнулся великий князь. – Куда же он подался?

– Он уехал к татарам, славный государь, – кивнул головой слуга, – в саму Орду!

– Что ж, – вздохнул великий князь Ольгерд и встал из-за стола. – Пусть же мои братья походят по чужим землям и поищут себе заступников! Я на них не в обиде! Я всегда готов принять своих братьев назад, если они одумаются! Вот увидите, они скоро вернуться на родину, «не солоно хлебавши»! На всем свете нет лучше земли, чем наша славная Литва! А для других это будет полезным уроком!

 

ГЛАВА 12

КНЯЖЕСКИЙ СУД

Брянский князь Дмитрий Романович восседал в своем большом кресле в думной светлице и ждал решения бояр.

Вот уже больше года, до декабря 1345 года, тянули с делом купца Инко Вершиловича, а суда все еще не было! Посаженный в темницу подельник разбойников Инко, несмотря на «пристрастные допросы», не желал выдавать сообщников. Одни бояре считали, что у злополучного купца никаких сообщников не было, другие требовали «безжалостно искоренить» весь род купца Мордата Нечаевича, полагая, что «все они замешаны в татьбе». Княжеский мечник Сотко Злоткович сбился с ног, проводя нелегкое следствие и опрашивая многих жителей города с целью найти еще хоть какие-то улики и сообщников сидевшего в темнице «татя». Но были и такие бояре, которые не смущались говорить «правду-матку» и самому князю, требуя, чтобы он привлек к ответственности и красавицу атаманшу, подвергнув ее «правильным пыткам».

– Та Арина знает немало о злодеяниях, – говорил боярин Брежко Стойкович. – Нет сомнения, что она видела всех сообщников бесстыжего Инко! Ее следовало бы поднять на дыбу и жестоко излупить плетью! Мы тогда бы смогли переловить всех татей!

– Это правда, славный князь, – вторил ему боярин Борил Миркович. – Было бы неплохо допросить эту девку! Зачем укрывать ее от праведного суда?

– Вы напрасно обижаете эту девицу Ярину! – отрезал князь Дмитрий. – Разве ее не защищают приятное лицо и стройный стан? Такая красавица не может таить в себе зла! Это – сущий оговор! Немедленно замолчите!

Обиженные бояре что-то прогудели, но вскоре, увлекшись докладом Сотко Злотковича, затихли, внимательно слушая все его доводы по злополучному делу. Остальные бояре поняли, что князь не отдаст на расправу свою новую любовницу и решили его не сердить. Сам князь уже знал о ходе следствия и спокойно размышлял про себя о последних событиях этого года.

Как ни удивительно, но поездка в Сарай на этот раз у него получилась удачная. Хан Джанибек, получив очередную дань в серебре и мехах, долго не задерживал князя Дмитрия. У хана и без того было немало хлопот. Приход к власти в Литве князя Ольгерда беспокоил Джанибека и его вельмож. А тут еще подлил масла в огонь литовский беглец – Наримант! Последний наговорил о своем брате столько всего, что ордынский повелитель колебался между желанием немедленно послать в Литву войско и опасением нарушить сложившийся порядок из-за необоснованных подозрений.

По сообщению Нариманта, Ольгерд Литовский «захотел начать войну с Ордой, чтобы на вечные времена завладеть Киевом и Черниговом»!

Джанибек не боялся литовцев, зная о малочисленности их войска, не дорожил ни Киевом, ни Черниговом, которые пребывали «в прахе и разорении» и весомых доходов в ханскую казну не приносили. Однако его раздражали наглость нового великого князя Литвы и претензии на могущество. Ордынский хан не раз задавал вопрос своим вельможам, а не покарать ли «наглеца Лэтвэ», но те, как обычно, отвечали: – Как ты, государь, решишь, так и будет! Если скажешь идти на войну – мы всегда готовы! Слово нашего повелителя – закон!

Хан спросил по такому случаю и русских князей: видят ли они от Литвы и нового великого князя «обиду могучей Орде»? Но никто из них на это утвердительно не ответил, поскольку большинство князей боялись быть уличенными в связях с Литвой и предпочитали избегать любых на счет Литвы суждений. Брянский же князь Дмитрий ответил на ханский вопрос неожиданно смело. – Я видел этого Ольгерда, – сказал он, глядя прямо в глаза хану, – и ничего особенного в нем не заметил! Он – сын Гедимина и будет во всем ему подражать…Поэтому нечего ожидать каких-то перемен и, тем более, обид от этого нового правителя!

– Ты зря дал тот совет государю! – укоризненно молвил мурза Сатай в один из вечеров, когда брянский князь навестил его большой, сложенный из саманного кирпича и напоминавший юрту, дом. – Славный Джанибек решил не слушать глупого Нэримэнэ и не посылать войска на Лэтвэ! Мы, перекупщики пленников, лишились из-за этого больших доходов!

Князь Дмитрий тогда усмехнулся и отделался общими словами. – Я просто не хотел обманывать государя. Брянские князья всегда жили только правдой и от этого не страдали! – подытожил он свою пространную речь.

– Ладно, что теперь изменить? – развел руками Сатай. – За это я и люблю тебя, правдивого человека! Пусть же все остается по-прежнему…

На этот раз стареющий князь Дмитрий удивил своего ордынского приятеля и наотрез отказался пойти с ним «в веселый дом». – Я уже совсем поседел и утратил многие телесные желания! – оправдывался он.

Общение с гостеприимным и веселым Сатаем ограничилось лишь буйными пирушками и обильными возлияниями.

Князь Дмитрий, конечно, почти каждую ночь проводил в объятиях присылаемых мурзами продажных красавиц, оплачивал их хозяевам установленную мзду, но «превеликих радостей» от этого уже не имел. Он все думал об оставленной в Брянске своей новой возлюбленной Ярине. – И почему я так в нее влюбился? – думал князь, лежа на своем мягком татарском топчане. – Ведь были у меня девицы побогаче телами, но их так не хотелось?

Худая рослая Ярина не долго сопротивлялась княжеской воле и в первую же после ее поимки ночь возлегла с брянским князем на ложе. Седовласый князь Дмитрий вновь, именно с ней, почувствовал себя сильным и молодым. Он немедленно избавился от своих прежних привязанностей, и в первую очередь, от надоевшей ему ключницы Драги, отдав, как обычно, молодых красивых женщин в жены «охочим дружинникам». Его любовная страсть, с годами угасавшая и, казалось, временами исчезавшая, вновь возродилась. С нетерпением ожидал Дмитрий Романович своего возвращения в Брянск и сразу же, как только ордынский хан отпустил его, устремился домой.

Вот почему брянские бояре напрасно пытались уговорить своего князя и «передать Ярину, любовницу татя, в руки княжеских приставов».

– Надо бы назначить мою красавицу ключницей, – думал князь, – но только после суда над Инкой. Пусть пройдет время…

Князь все же не мог не считаться с мнением «лучших людей», и его Ярина проживала в охотничьем тереме в особой, отведенной для нее светлице, охраняемая верными княжескими слугами, «в строгой тишине», кормилась либо одна в той же своей светлице, куда слуги приносили пищу, либо в компании с князем, когда он уединялся с ней в опочивальне.

Стареющий князь, обезумев от любви, уже не доверял своей притягательной красоте и боялся, что его «дивная краса», Ярина, сбежит от него или погибнет от рук ненавистников. Девушка, оставаясь одна, скучала и часто по этому поводу жаловалась. Пришлось князю разрешить ей иногда общаться с молодыми горожанками, подысканными княжескими слугами в наиболее зажиточных семьях.

Брянский епископ Иоанн, казалось, закрыл глаза на новую княжескую любовь. Он и раньше проявлял большую терпимость к княжескому женолюбию, а здесь показал и свой незаурядный такт. Лишь после своего возвращения из Смоленска, где брянский владыка по приглашению митрополита Феогноста принимал участие в «поставлении» нового смоленского епископа, он, одолеваемый брянскими боярами, скромно посоветовал «пореже выставлять ту разбойную девицу на глаза всего люда и тем не обижать своих лучших людей». Но князь пропустил его слова мимо ушей, лишь для приличия покивав головой.

Да и не до княжеской любовницы было теперь владыке! Со всех сторон приходили разнообразные вести. Не один раз брянский князь обсуждал с ним события в Литве, связанные с Ольгердовым переворотом.

– Из Литвы идут тревожные вести! – говорил епископ князю Дмитрию. – Все знают о воинственном и непреклонном нраве Ольгерда! Этот князь не любит ни пьяниц, ни хмельных напитков. Значит, обладает трезвой и мудрой головой! Нам надо, сын мой, искать дружбы и союза с Москвой!

– Я знаю славного князя Ольгерда, – возражал Дмитрий Романович, – и не один раз с ним разговаривал. Он неплохо владеет русским языком! Видимо, его научила русская матушка! Иногда даже кажется, что он не литовец! И только его лицо и железные глаза напоминают Гедимина. Он был очень ласков и почтителен со мной во время моего литовского изгнания! Поэтому, я думаю, нам нечего опасаться этого великого князя!

Последние сведения, полученные князем Дмитрием из Москвы, вызывали у него беспокойство. Великий владимирский и московский князь Симеон вновь заставил всех подумать о том, что он возобновил «хитроумные деяния своего батюшки». Прежде всего, Симеон Иванович открыто, «с великим почтением», принял у себя в Москве бежавшего из Литвы бывшего великого князя Евнутия, «обласкал» его и «подал ему пребогатое кормление»! 23 сентября по воле московского князя Евнутий со своими дружинниками приняли православное крещение и новые имена. Евнутий стал Иваном!

Это был первый недружественный жест Симеона Московского по отношению к Литве после смерти его литовской жены, случившейся в марте. Траур по умершей княгине Аугусте-Анастасии князь Симеон хранил недолго и вскоре вновь женился на дочери князя Федора Святославовича Ржевского, Евпраксии. В этот год сочетались браком и два других брата князя Симеона. Иван Иванович Красивый женился на дочери московского боярина Василия Вельяминова Александре. А самый младший – Андрей Иванович – на дочери князя Ивана Федоровича Галицкого, Марии. Оба первых брака были для Дмитрия Брянского неприятны: Федор Святославович Ржевский был родным братом недавнего брянского узурпатора, князя Глеба, убитого брянцами.

– Значит, Семен Московский чтит то злобное семя! – возмущался Дмитрий Романович. – Неужели он готовит мне еще одну каверзу?

Но епископ Иоанн успокоил на этот счет князя. – Все знают, – сказал он ему, – что еще в те годы князь Федор отговаривал своего несчастного брата от брянской затеи! И говорил ему: – Если наш батюшка не прижился в беспокойном Брянске, то и нам нечего «тешить вездесущего беса»! Лучше тихо сидеть в своем городе и довольствоваться малым!

Но и второй брак его бывшего зятя вызвал неудовольствие брянского князя. – Он не захотел соблюсти княжескую честь и сохранить добрую память о моей дочери! – говорил Дмитрий. – Надо же: женился на жалкой боярыне!

– Это не оскорбление памяти твоей дочери, сын мой, – пытался оправдать московского князя владыка Иоанн, – а грех молодого князя, слабость его плоти! Он так любил твою дочь, что целых четыре года не помышлял о другом браке! Но человек слаб, и только один Господь силен! Нестерпимая похоть одолела молодого Ивана, вот он и «умыкнул» красивую боярыню! Это – позор ему, а не тебе, сын мой! А там, пусть судит их, московских князей, сам господь Бог!

– Это так, – думал князь, глядя на своих разговорившихся бояр. – Господь разом пресекает все страсти! Вот только что сообщили, что столько славных и горячих людей ушли в неведомый мир! Умерли ярославский князь Василий Давыдыч и Василий Ярославич Муромский…

– Княже! – донесся вдруг до него голос боярина Борила Мирковича. – Других предложений нет! Пусть же ведут сюда того бесстыжего злодея Инко! Мы пока так и не выявили ни одного его сообщника! Возможно, он был единственным разбойничьим послухом!

– Ах, так, – вздохнул брянский князь. – Что ж, тогда пойдем в нашу судную палату!

– А зачем, славный князь? – пробурчал престарелый Брежко Стойкович. – К чему наше перемещение из-за одного только татя? Пусть ведут его сюда!

– Ты прав! – кивнул головой князь Дмитрий. – Эй, Злотко, посылай-ка приставов за злодеем!

Бывший купец Инко Вершилович вошел в думную светлицу, сопровождаемый двумя здоровенными, одетыми в железную броню, приставами, с низко опущенной головой. Приблизившись к княжескому креслу, он упал на колени, ударившись со стуком головой об пол и звеня цепями. – Прости меня, славный князь! – взвыл он, не поднимая головы. – Я не хотел причинить тебе зла!

– А зачем же ты вступил в сговор с ночными татями? – вопросил с гневом во взоре князь. – Разве ты не знал, что горе моих людей и земли – и мое горе?!

– Не знал, мой господин! – зарыдал исхудавший от темничного сидения седобородый мужик. – Лукавый меня попутал!

– Как ты познакомился с московскими злодеями? – поднял брови брянский князь. – Неужели встретил их «на пустом месте»? Говори правду, нечего выкручиваться!

– Я все скажу, мой господин, как «на духу»! – громко, прерывисто дыша, ответил преступник. – Ничего не утаю!

– Хорошо, если так, – усмехнулся князь, – однако почему ты не рассказал обо всем моему мечнику, Сотко Злотковичу?

– Я не доверял твоему боярину, могучий князь, – поднял голову Инко. – И до сих пор не доверяю всем твоим боярам!

– Это что еще такое?! – возмутились брянские бояре, зашумев. – Какой бесстыжий стручок!

– Почему ты не доверяешь им? – изумился князь. – Ну, же, говори!

– К нам пришел сюда знатный человек из Москвы, – пробормотал, глотая слезы, Инко Вершилович, – и рассказал о моем батюшке и дедушке, убитом в Москве!

– Тот человек приходил только к тебе? – нахмурился брянский князь.

– Сначала он пришел к моему дядьке, Олдану Мордатычу! – буркнул преступник, пристально глядя своими голубыми глазами на князя (– В его глазах нет лжи! – подумал князь). – Мы сидели там за столом…Сам Олдан с дочерью и двумя сыновьями, Житом и Добром, да я со старшим братом Бунко…Ну, а тут вошел москвич, одетый в купеческую шубу и – под ней – богатый кафтан. Он поклонился и сказал – Здравствуйте вам и светлая память вашему батюшке, Мордату Нечаичу! – Ну, а суровый Олдан поздоровался с ним в ответ и молвил, что покойный Мордат Нечаич сам виноват в своей смерти! Зачем-де он отправился с тем проклятым письмом в Москву? Вот ему и благодарность за это от московского князя Ивана – лютая смерть под ножом презренного вора! Но московский гость возразил ему: – Не покойный князь Иван виноват в смерти славного Мордата, а ваши бояре! Это они прислали туда убийцу из Брянска! – А потом он добавил, что и мой батюшка, Вершила Мордатыч, который возглавлял твое княжеское ополчение под Смоленском, тоже был убит нашими боярами! Мой батюшка отважно сражался за тебя, славный князь, и хотел твоего возвращения в Брянск! Но бояре ему мешали…

– Бояре?! – вскричал разгневанный Брежко Стойкович. – Зачем ты лжешь?!

– Погоди, почтенный Брежко, – поднял руку князь Дмитрий. – Он пересказывает нам слова того злобного москвича! Продолжай же, Инко!

– Мы все знаем, как был убит мой батюшка в святой церкви во время праздника! И это сделали бояре! – продолжал преступник. – Там было много брянцев, они все видели и долго об этом вспоминали…Говорили, что расправу над моим батюшкой учинили после слов покойного Славко Стойкича!

– Так ты еще будешь хулить моего покойного брата! – вскричал, багровый от ярости, Брежко Стойкович. – Он умер вскоре после страшной гибели князя Глеба! Его уставшее сердце не выдержало этого ужаса!

– Постой же, Брежко, – рассердился князь. – Пусть скажет все, что думает! Поведай-ка нам, Инко, а как твой дядя Олдан воспринял слова москвича? Неужели и он связался с разбойниками?

– Нет, мой господин, – покачал головой грязный лохматый мужик. – Олдан Мордатич был очень недоволен словами москвича и прогнал его, обругав, со своего двора! – Не смущай нас, недобрый человек! – сказал он. – У нас нет ни сил, ни желания ссориться с боярами! Уходи прочь! – Ну, а я, глумной дурачок, пошел за тем разбойником, привел его к себе в избу, накормил и оставил ночевать…Вот так я, поверив словам москвича, стал служить его людям и сообщать им сведения о купцах. А они давали мне за это мою долю разбойного серебра…

– А были у тебя сообщники? – вопросил, глядя с интересом на бывшего купца, князь Дмитрий. – Кто тебе помогал в связях с татями?

– Никто, мой господин, – сказал, выдержав пристальный княжеский взгляд, преступник. – Это все я творил один и скрывал правду от своих родственников.

– Мне все ясно, – задумчиво сказал князь и вздохнул с облегчением. – Что ж, мои славные бояре, теперь мы знаем, почему этот Инко так мужественно терпел пытки наших приставов и даже самого Сотко! Ему нечего было говорить! Давайте-ка, задавайте вопросу этому злодею, а потом примем решение!

– А теперь скажи, бесстыжий Инко, – спросил вдруг Борил Миркович, – была ли та Ярина, любовница атамана, твоей сообщницей? Совершала ли она вредные городу поступки?

– Была, была, мой господин, – кивнул головой преступник. – Она не однажды приходила ко мне, а в последний раз привела меня к разбойникам на погибель! Она принесла немало горя Брянску и была надежной сообщницей московского атамана!

– Замолчи! – вскричал князь. – Зачем ты порочишь красивую и безвинную девицу?!

Бояре с улыбками переглянулись: участь бывшего купца была предрешена!

– Ну, тогда скажи нам, – весело молвил Жирята Михайлович, – как звали их главаря и других разбойников? И кому они служили? Самому ли князю Семену Московскому или какому-то боярину?

– Их вожака звали Упрямом Якуничем, – мрачно ответил Инко Вершилович, – а его сообщников я помню только по именам. Клочко, Богдан, Полкан и еще…

– А кто был господином того Упряма? – перебил преступника нетерпеливый Супоня Борисович. – Боярин или князь?

В светлице установилась мертвая тишина.

– Москвичи говорили между собой, и я слышал, что их господином был, – Инко задохнулся, краснея и покрываясь потом, – какой-то Алексей Петров! Они еще называли его прозвище – «Босой волк» или «Хвост»! – выпалил он, наконец.

– Теперь все ясно! – поднял руку, вставая и крича, Жирята Михайлович. – Я помню лица московских бояр! И там был боярин Алексей Босоволков! Они все заодно против нашего Брянска!

– Да, – грустно покачал головой князь Дмитрий. – Я предчувствовал беду от москвичей и теперь вижу ее воочию! Слышишь, святой отец? – он посмотрел на брянского епископа.

– Слышу, сын мой! – перекрестился отец Иоанн. – Спаси нас, всемогущий Господь!

– Ладно, – буркнул князь, – а теперь примем решение! Как будем судить: по закону или по справедливости?

– По справедливости! – закричали бояре. – В «Правде» Ярослава нет суровой кары!

– Тогда предлагайте, – потребовал князь, – но без злобы и суеты!

– Его следует казнить, княже! – сказал, вставая, Брежко Стойкович. – А имущество и серебро забрать в княжескую казну!

– Смерть, княже! – поддержал его Жирята Михайлович. – Нет ему прощения!

– Смерть, смерть!!! – закричали остальные бояре.

Князь посмотрел на поникшего, оцепеневшего от страха мужика, и почувствовал к нему жалость. – Вот и погубил себя своей глупостью! – подумал он, но тут же вспомнил слова несчастного о красавице Ярине и, сверкнув очами, громко сказал: – Пусть его казнят в темнице через удавление! Тихо, без пыток и мучений! А его имущество забрать в казну! Также следует бросить в холодную темницу всех его родственников мужского пола, включая его дядю Олдана Мордатыча с сыновьями за недонесение о московском злодее! Их имущество также перейдет в мою казну! Пусть поработают три года на благо обиженных ими горожан! И приставьте к ним самых строгих надзирателей, чтобы они честно, в праведных трудах, отрабатывали свой корм!

 

ГЛАВА 13

ЖЕНИТЬБА РОМАНА МОЛОДОГО

Поздней весной 1346 года в Козельске игралась свадьба. Князь Тит Мстиславович выдавал свою дочь Марию замуж за служилого литовского князя Романа Михайловича Молодого. Великий литовский князь Ольгерд Гедиминович сдержал свое слово. Его люди, объезжавшие русских князей, проведали, что у козельского князя есть на выданье красавица-дочь, по возрасту подходившая молодому князю Роману – Марии было четырнадцать лет – и сообщили об этом своему господину. Князь Ольгерд не медлил: уже в марте в Козельск поехали его верные слуги и сосватали юную княжну. Мнения же невесты, как впрочем и жениха, никто не спрашивал. Достаточно было согласия ее отца.

У князя Романа, как известно, отец погиб на войне с немцами, и роль отца сыграл сам великий князь Ольгерд.

Когда Роман Михайлович, шестнадцатилетний юноша, узнал о сговоре, он не воспринял это с радостью и ехал в Козельск грустным, недовольным. Однако невеста ему сразу же приглянулась. Красавица Мария, белокурая и синеглазая, стройная и рослая, не могла не понравиться жениху! Ее нежный грудной голос, природная доброта и доверчивость пленили юношу.

Сам же князь Тит хорошо знал отца жениха, покойного князя Михаила Асовицкого, подвиги которого в сражениях с врагами Литвы были известны во всей Руси. Но главное заключалось в том, что будущий зять козельского князя происходил из рода великого киевского и черниговского князя Михаила Всеволодовича Святого, был прямым потомком его сына Романа Михайловича, которого теперь называли Старым, и имел все права на любой удел бывшего Черниговского княжества, частью которого являлся в свое время карачевский удел и, соответственно, Козельск.

Литовские сваты сообщили Титу Мстиславовичу о желании великого князя Ольгерда видеть в будущем на княжении в Брянске жениха его дочери. – У Дмитрия Брянского нет сыновей, – говорили они козельскому князю, – а только дочери! Правда, у него еще есть брат Василий, но ему уже за пятьдесят! Так что быть этому Роману брянским князем!

Речь литовцев была достаточно убедительна, и Тит Мстиславович с радостью принял молодого князя, за которым так и укоренилось прозвище «Молодой», поскольку в Брянске уже был прославленный на века Роман Михайлович, его предок, и люди не желали их путать.

Тит Мстиславович верил в будущее князя Романа Молодого, и его нисколько не смущало такое положение дел, что у жениха совсем не было земельных владений, кроме давно утраченного поселения Асовицы на окраине Брянского княжества, которое можно было получить лишь с согласия брянского князя Дмитрия, но обращаться к нему Тит, скромный и боязливый, не собирался. – Я дам ему в приданое к дочери какой-нибудь городок, – рассудил козельский князь, – и пусть мой зять не обессудит! Зато не будет ни ссор, ни обид…А там, глядишь, и Дмитрий Брянский умрет…

Сама же невеста очень волновалась, ожидая встречи с суженым. Жених представлялся ей сильным, властным, строгим воином. Особенно боялась она, что князь Роман будет «некрасив и зол»! Но все ее страхи сразу же развеялись, как только жених переступил порог отцовского терема. Рослый, белокурый с рыжеватым оттенком, голубоглазый, с пробивавшимися усиками и едва проявившейся бородкой, он являл собой саму ласку и доброту. Когда перед ним в светлице, где он стоял, окруженный знатными литовцами, козельскими боярами, рядом с седовласым, но крепким, здоровым князем Титом, появилась невеста, ведомая за руку княгиней-матерью, он не скрывал своего восторга. – Какая прелесть! – громко сказал он во всеуслышание. – В ней соединились лебедушка и пава! – Он приблизился к раскрасневшейся Марии и, учтиво склонив свою голову, тихо молвил ей на ушко: – Я влюбился в тебя всей душой! Я буду тебе верным супругом и нежным любовником и всю жизнь буду беречь твою красоту! Я никогда не видел никого лучше и красивей тебя! Ты – драгоценная жемчужина в кольце моей души!

Потрясенная словами жениха, его приятным басистым голосом, добротой и внешней прелестью, юная Мария даже прослезилась и, несмотря на покрасневшие глаза, выглядела в своем белоснежном, длинном, до пола, греческом платье, приталенном сверкавшим драгоценными камнями белым, из оленьей кожи, пояском, как красавица из сказки.

– Ангел, небесный ангел! – приговаривал молодой князь Роман, не обращая внимания на усмехавшихся, переглядывавшихся бояр, князя Тита и княгиню.

Свадьбу праздновали скромно. На пир были приглашены лишь близкие родственники: князей соседних уделов не позвали. – Зачем нам хвалиться своими богатствами и раздражать соседей? – рассудил князь Тит Мстиславович. – Пусть считают нас бедными и не завидуют. И молодые не узнают горя от людской злобы!

Венчание молодых проходило в козельской соборной церкви при большом стечении народа. После венчания юные супруги приехали в княжеский терем на особой, привезенной из Литвы, телеге, напоминавшей колесницу: двухместную открытую повозку, на облучке которой сидел, разодетый в богатый польский кафтан зеленого цвета, литовец-извозчик. Весь небольшой путь от церкви до княжеского терема молодые проделали под оглушительные крики козельского простонародья. Девушки и женщины бросали в молодых цветочные венки, а юноши и взрослые мужчины – принесенные из леса куски зеленого мха, символизировавшего долголетие и здоровье.

– Слава, слава молодым! – неслось далеко вокруг.

– Как же, слава, – пробормотал возбужденный, взволнованный князь Роман, отрывая от щеки прилипший холодный ком мягкого мха с землей, – если грязью кидаются!

В этот миг еще один ком мха попал жениху прямо в лоб. – Гони же, Данутас! – крикнул князь Роман по-литовски. – А то окунут меня еще в какую-нибудь мразь! Вот и приеду к пиршественному столу грязным и страшным! – Он привстал и закрыл свои телом красавицу Марию. – Не бойся, моя лада, тут уже недалеко!

Возница взмахнул кнутом, и княжеская телега помчалась быстрей ветра!

Еще немного, и молодые прибыли, наконец, к терему козельского князя, на пороге которого их встречали князь-отец и княгиня-мать невесты, а за отца сироты-жениха – литовский боярин Валент Янович. Жених и невеста шли, взявшись за руки, прямо по теремным ступенькам вверх к дверям, перед которыми их ждали.

– Счастья вам и долгих лет! – сказал Тит Мстиславович, обнимая и троекратно целуя жениха.

– Здоровья вам и согласия! – промолвила княгиня, целуя дочь.

– Богатства вам и большой власти! – пожелал литовский боярин Валент, пожимая руку жениху. – Трабус! – крикнул он стоявшему за спиной князя-отца литовцу. – Давай же свое лукошко!

Рослый, худощавый литовец, одетый в добротный, коричневого цвета, польский кунтуш с кожаным поясом, завершавшимся большими темно-коричневыми кистями, вышел вперед и поднял над головой красивую, плетеную из лыка, корзинку, из которой на головы молодых посыпались серебряные польские и немецкие монетки.

– Благодарю тебя, дядя Валентас! – сказал по-литовски князь Роман Молодой. – Я никогда не забуду твою отеческую заботу!

– Ну, а теперь, дети мои и дорогие гости, – весело молвил князь Тит Мстиславович, – прошу всех вас на свадебный пир! Сегодня никто не должен горевать, а только радоваться!

Все уже было готово в трапезной козельского князя. Во главе пиршества стоял небольшой, но широкий стол, уставленный тяжелыми серебряными блюдами с всевозможными яствами. К этому столу впритык примыкали два длинных, параллельных, стола со скамьями с обеих сторон.

Князь с княгиней заняли свои большие черные кресла, а по обеим столам уселись знатные гости. Рядом с женихом и невестой, сидевшими ближе к княгине, расположились козельские бояре и духовенство, ближе к князю уселся глава литовских вельмож Валент Янович, а за ним – сыновья Тита Мстиславовича, князья Святослав Карачевский, Федор Козельский, Иван Елецкий, племянники князя Тита – звенигородские князья Федор и Иван Адриановичи. За последними восседали остальные литовские бояре и их лучшие, именитые воины. Прочие же слуги козельского князя, его дружинники и незнатные литовцы расположились в соседней, параллельной трапезной, светлице за своим длинным, вмещавшим едва ли не сотню человек, столом, уставленным такими же яствами, как и на столах знати: блюдами, наполненными жареным и тушеным мясом, печеной птицей, дичью, рыбой, всевозможными «губами», как называли грибы, и прочими солеными, жареными и сушеными закусками.

В отличие от господ, их стол не обслуживался княжеской челядью: бочки с пивом, вином и медом стояли рядом, в углу. Сами пировавшие вытаскивали из бочек клинья, наливали в свои деревянные чаши напитки, а затем затыкали клин назад, чтобы «питье не проливалось». Напитки распивались только по желанию, и никто никого пить не заставлял. Только в самом начале, когда по кругу прошла большая оловянная братина с вином, все дружинники из нее отпили. Затем же пили каждый сколько хотел.

За столами знати дело обстояло иначе. Там метались, угождая пировавшим, княжеские слуги, подливавшие каждому в опустевшую серебряную чашу вино, мед или пиво.

Перед самым началом пира князь Тит произнес краткую речь, в которой выразил благодарность литовским гостям за сватовство и «славного жениха». – Я знаю о Романовом сиротстве, – сказал он, – и не обделю его своей любовью! Он получит немало серебра, нужной утвари и пожитков! Я дарю ему и землю! (Сыновья князя вздрогнули.) Город Коршев на реке Сосне с лесами и бобровыми гонами! Это – приданое за моей дочерью! Пусть владеет доходами от этого города или совсем там проживает!

– Это – мелочь! – подумал про себя Иван Титович Елецкий. – Невелика потеря в моем уделе…

– Слава Господу, – прошептал князь Святослав, – что не задел мой Карачев!

Князь Федор Титович, приподнявшись, глянул на братьев Адриановичей и улыбнулся, приветливо кивая им головой. Те также заулыбались.

– Ну, ладно, – князь-отец обвел взглядом свадебный стол, поднял заздравную серебряную братину, полную красного, как бычья кровь, греческого вина, отпил оттуда несколько глотков и, произнеся слово здравицы молодым, передал чашу литовскому вельможе Валенту, после чего братина пошла по кругу, который замкнулся на молодых. Последние вина не пили, и серебряный сосуд, опорожненный почти до дна, был сразу же вынесен княжескими слугами из трапезной.

Молодые сидели за столом и не столько внимали словам говоривших здравицы, сколько смотрели друг на друга.

Князь Роман был одет в типичное, но расшитое по случаю свадьбы золотыми и серебряными нитями княжеское одеяние: длинную ярко-красную мантию, алые, атласные штаны и красные же, из козлиной кожи, небольшие сапожки. На голове у него сверкала алым шелком подбитая мехом черной куницы княжеская шапка.

В такое же красное одеяние, только более грубое и тусклое, был одет и князь Тит Мстиславович.

Невеста же, в своем белоснежном греческом платье, обшитом серебром и восточными кружевами, в небольшой белой шапочке, только сверху прикрывавшей ее чудесные, рассыпавшиеся по плечам, длинные, до пояса, волосы, выглядела, как волшебница. Сиявшая на ее лбу серебряная семиконечная звездочка с крупными жемчугами, огромные серебряные височные кольца, отражавшие свет многочисленных свечей, горевших на стенах и даже на высоком потолке, производили глубокое впечатление на пировавших, которым казалось, что рядом с ними пируют небожители.

– Как же хороша моя сестрица! – думал, глядя на красавицу Марию, молодой неженатый князь Святослав. – Вот бы мне такую супругу! – буркнул он вслух.

Литовский вельможа Валент, сидевший с ним рядом и жадно поглощавший лебяжью грудку, вздрогнул. – Какое упущение! – подумал он. – Молодой карачевский князь, оказывается, не женат! А мы этого и не знали! Надо бы сообщить славному князю Альгирдасу! – но вслух сказал: – На свете немало красивых и стройных девиц…Но таких красавиц, как твоя сестрица, не сыскать!

Его слова, произнесенные на неплохом, с легким акцентом, русском языке, прозвучали над пиршественным столом так громко, что невеста, услышав их, вздрогнула и, оценив хвалу, улыбнулась так, что, казалось, без того светлый терем просто озарился ее прелестью.

– Хороши твои слова, славный гость! – весело сказал князь Тит Мстиславович. – Я очень благодарен великому князю Ольгерду за такую честь и мудрых посланников! Теперь у меня есть достойный зять! Я никогда не забуду об этом!

– Ты прав, славный боярин! – молвил молодой карачевский князь Святослав. – Таких красавиц больше нет на Руси! Вот поэтому я до сих пор не женат!

– А у нас – немало красавиц! – кивнул головой Валент Янович. – И все – дочери литовских князей! Они хороши собой, с белоснежными лицами и светлыми волосами! Добры и ласковы не только на супружеском ложе, но и в жизни!

– Неужели? – насторожился князь Святослав. – Вот бы мне найти такую красавицу, дочь литовского князя! Я бы всей душой любил такую славную супругу! Но разве согласится чужеземная красавица приехать в наши дикие леса? Да еще сама княжна?!

– А почему не согласится? – усмехнулся литовский вельможа. – Ее просто надо уговорить и прельстить хорошей жизнью…

Князь Тит Мстиславович, слышавший весь разговор, только усмехался, а княгиня недоверчиво кивала головой.

– Да как же я смогу уговорить такую девицу? – пробормотал, волнуясь, князь Святослав. – У меня совсем нет времени на дальние поездки: так надоела эта проклятая Орда! Я теряю свое лучшее время летом или осенью, отправляясь туда с данью!

– А тебе и не надо ехать в нашу славную Литву за невестой, – улыбнулся Валент Янович. – Я сам помогу тебе в этом, если ты не возражаешь! И найду тебе такую красавицу, что ты лучше не найдешь во всем свете!

– Нам нужна знатная девица, мой дорогой гость, – вмешался в разговор князь Тит, – подлинная княжна! Вот если бы у великого Ольгерда была молодая дочь!

– Радуйтесь! – вскричал, как бы припоминая, боярин Валент. – У нашего славного господина Альгирдаса есть дочь на выданье! Она совсем молодая и очень красивая!

– У великого князя есть дочь?! – подскочил, забыв о свадьбе, князь Тит. – Уважь меня, мудрый литовец, и помоги нам в этом душевном деле!

– Тогда придется подождать, достойный князь, – сказал, скромно опустив голову, литовский вельможа. – Хватит ли вам терпения до следующего лета?

– Хватит! – кивнул головой князь Тит, мысленно представляя себя родичем самого великого князя Ольгерда. – Я не пожалею ни серебра, ни богатых подарков! Будь же моим сватом! Я в долгу не останусь!

– Хватит и мне, почтенный литовец, – пробормотал князь Святослав. – Я буду ждать тебя с нетерпением и радостью. И никогда не забуду твою доброту!

– Ладно, – поднял руку Валент Янович. – Договорились! Я готов быть вашим сватом к самому великому князю Альгирдасу!

Тем временем свадебный пир шел своим ходом. Гости ели, пили, попеременно выкрикивая хвалу молодым, князю-хозяину и литовским гостям.

Княгиня ушла сразу же после заключительных слов литовского вельможи: устала от шума и захотела поразмышлять наедине.

Вскоре князь-отец отправил в опочивальню и молодых. – Пора им теперь всласть полюбиться! – сказал он пировавшим и жестом руки показал слугам отвести их. Сам же он еще долго сидел за столом, беседовал со знатным литовцем, произносил здравицы, пока не почувствовал усталость и желание спать. По его распоряжению слуги подбежали к гостям и повели каждого из них в заранее приготовленные комнаты. – Пошли же, славный боярин, – князь Тит поднял руку, глядя на литовца Валента. – А завтра мы еще лучше отпразднуем наше дело! Пир еще не закончен, надо не меньше трех дней!

Молодые вошли в опочивальню, держась за руки. В небольшой темной и хорошо натопленной комнате ярко горели свечи. Посредине стояла широкая, покрытая белым льном кровать.

– Садись же, мой сердечный жених, – промолвила дрожавшим голосом невеста. – Я сама сниму с тебя сапоги!

– Не надо, Машенька, – тихо возразил князь Роман. – Я сам разуюсь! Зачем тебе гнуть свою нежную спину?

– Нет! – решительно сказала, успокоившись, девушка. – Это древний обычай! Если его не соблюдать, можно накликать беду от злых духов!

– Ну, тогда ладно, – кивнул головой жених и уселся на кровать, спустив вниз ноги.

Девушка быстро и ловко стянула с него сапоги.

– А теперь я сам, – пробормотал, волнуясь, молодой князь, снимая с себя одежду. Ему казалось, что его трясущиеся руки одеревенели. – Вот так! – буркнул он, стесняясь своего нагого тела и хватаясь за теплое греческое одеяло. – Ложись и ты…

– Надо потушить свет, – промолвила, вновь приходя в волнение, невеста. – Ну, вот, – она подбежала к подсвечникам и стала дуть на пламя свечей.

Князь Роман поднял глаза и обомлел: в лунном свете, проникавшем через верхнее оконце, перед ним шла обнаженная красавица-невеста! – Какие округлые груди, – думал, чувствуя сильное желание, князь Роман, – а зад, а нежная спинка! Иди же сюда, моя сладкая прелесть!

– Иду, Романушка, – проворковала девушка, задув последнюю свечу. – Вот я, мой любимый супруг, вся здесь перед тобой!

– Ох, моя красавица, – бормотал, задыхаясь, но стараясь делать все медленно и осторожно, молодой князь. – Я так тебя хочу, что не могу даже говорить! – Он почувствовал, как тревога и страх за первую брачную ночь улетучились, оставляя место горячей, безумной страсти. – Ох, люблю, люблю тебя, сладкая павушка!

– Ах! – вскрикнула девушка, почувствовав резкую боль и тут же выпрямилась, как бы втягивая в себя суженого. – Еще, еще, мой любимый! Вот так, глубже, не щади меня! Ох, как сладко!

 

ГЛАВА 14

ХЛОПОТЫ КНЯЗЯ ДМИТРИЯ

Князь Дмитрий Романович только что, в декабре 1346 года, вернулся в Брянск. Шел крупный густой снег, морозы ослабли, и трехдневный проезд из Смоленска не был труден.

– Опасно, сын мой, ездить в такой лютый холод! – сказал брянскому князю при встрече епископ Иоанн. – Благо, что Господь тебя сохранил!

Князь Дмитрий, придя в свой терем, переоделся в повседневную, более простую одежду, а тяжелые греческие одеяния отправил на хранение в особые сундуки, где сберегались дорогие вещи. Наскоро перекусив в своей трапезной в компании с верной супругой, он пошел в свой охотничий терем, в думную светлицу, где воссел в княжеское кресло и подробно рассказал своим боярам и священникам о поездке в Смоленск.

Брянский князь не случайно побывал там в такое неудобное время. События последних дней заставили его забыть о зиме и опасностях.

В это лето князь не поехал в Сарай. В Брянске побывали чужеземные купцы и сообщили об эпидемии неизвестной болезни, пришедшей в Орду. – Страшное бедствие постигло Орнач, Хазторокан, Сарай, Бездеж и другие города! – говорили они. – Умирают и мусульмане, и христиане – татары, армяне, аланы, генуэзцы и прочие! Бывает так, что некому даже хоронить покойников!

Князь не придал значения словам иноземных гостей, но его бояре и епископ Иоанн, встревоженные угрозой жизни и здоровью своего князя, воспротивились его поездке. Их беспокойство усилил престарелый княжеский лекарь Овсень Велемилович. – Это – смертельное поветрие, славные бояре, – сказал он на боярском совете при князе, – и туда нельзя никому ехать! Поедете с данью в следующем году! В противном случае, поветрие придет сюда, и наша земля совсем обезлюдит!

– Ты не знаешь, Овсень, – сказал тогда князь Дмитрий, – как опасно не привозить дань! Татары и степные люди привыкли к поветрию…Хоть и говорят, что там люди мрут, как мухи, но, на самом деле, они – стойкие к разным болезням! А если мы вовремя не привезем серебро, татарский царь разгневается…И пришлет к нам или большое войско, или своих прожорливых посланников…И тогда мы точно погибнем, если не от поветрия, так от татарского меча!

– Это правда! – согласился седовласый Овсень. – Татарские посланцы могут привезти с собой тяжелую болезнь! Зная об этом, мы сразу не пустили чужеземных купцов в город, а продержали их в особой избе, где тщательно осмотрели и обкурили едким дымом все купеческие повозки с товарами…А мои сыновья, Иван с Микулой, наблюдают за здоровьем чужеземцев. И если болезнь проявится, мы будем лечить их в той избе, на хуторе, чтобы уберечь брянских горожан от заразы! Пока нет никаких опасных признаков, но нужно, чтобы они посидели в уединении с неделю…

– Неужели все их люди вместились в ту избу? – удивился брянский князь.

– Ты давно уже не был на том хуторе, княже, – улыбнулся старый, но еще крепкий Овсень Велемилович. – Там уже не одна изба, а целый городок! Надо бы еще срубить амбары под съестные припасы…Дал бы ты нам, княже, людей на это дело! В прошлом году у нас хорошо поработали твои тати! Пусть бы их опять прислали в наш городок со стражей…

– Ладно, поможем, – кивнул головой князь. – Я пришлю к тебе людей, но мы не сможем упрятать туда всех татарских посланников или целое войско!

С этим согласились все, и бояре дружно постановили: – Послать в Орду славного Кручину с лучшими воинами! Но им не следует общаться в дороге и Сарае с татарами, а после царского приема – сразу же возвращаться домой!

Боярин Кручина, поседевший и располневший, беспрекословно отправился в привычный поход. За ним последовала отборная сотня княжеских дружинников. Умный брянский боярин не повел своих людей в Сарай, но оставил их в разбитом близ татарской столицы лагере, и сам, один, отвез в ханский дворец серебро и меха, сдав брянский «выход» «цареву денежнику». Хан Джанибек, узнав о приезде брянского боярина, сразу же пригласил его в свой покой, где принял Кручину, сидя на корточках на богатом персидском ковре.

– У нас теперь жестокий мор, – сказал ордынский хан изумленному таким приемом русскому посланцу, – поэтому я не хочу собирать многих людей. Пусть мои эмиры отсидятся в своих юртах! А вскоре мы уйдем на кочевье!

Рядом с ханом сидел его тайный советник Тугучи, который лишь кивал головой во время ханского приема и улыбался.

– А почему сам Дмитрий не приехал? – спросил хан стоявшего перед ним на коленях боярина. – Неужели и он захворал?

– Пока еще не захворал, – покачал головой Кручина Миркович, – но он уже стар и не может ехать в такую жару. За это не обижайся, государь, мы прибавили тебе и серебра, и пушной рухляди. В это зиму была неплохая охота, и доходы возросли!

– Дэмитрэ хитер, как степная лиса! – усмехнулся татарский хан. – Видно, узнал о поветрии и решил уберечь свою жизнь…

– Это не так, государь, – попытался возразить брянский боярин, но Джанибек поднял руку и дал знак молчать. – Я не вижу здесь большого греха, – сказал он весело, – особенно, если вы даете выкуп за обиду! Пусть себе сидит Дэмитрэ в своем Брэнэ-бузурге и не знает горя! Я тоже не хочу его смерти! Главное – чтобы вовремя присылал свой «выход». Но в следующем году он должен сюда приехать. А теперь уходи, Куручэнэ, к своему коназу и передай ему мои предупредительные слова. Впрочем, если совсем не хочет ездить в Сарай, тогда пусть присылает сюда двойной «выход»!

Вечером Кручина Миркович навестил друга своей семьи Тугучи в его большом кирпичном, напоминавшем юрту, доме и раздал всем его женам и детям богатые подарки – «гостинцы». Тугучи рассказал о «жестоком поветрии», описал известные ему случаи смертей и предостерег от посещения больных татарских мурз. – Великий хан потому не созывает в своем дворце эмиров, – пояснил он, – что многие из них тяжело заболели! Занемог даже почтенный Товлубей! Он едва жив! А недавно здесь в Сарае умер коназ Костэнэ из Тферы…

– Князь Константин Михалыч?! – вскричал брянский боярин. – И его прямо здесь похоронили?

– Нет, – покачал головой Тугучи. – Сюда приезжал новый коназ Тферы, Сэвэлэ, сын казненного государем Алэсандэ. Вот он и отвез тело покойного в свой город…

– Так теперь там на княжении Всеволод Александрыч? – удивился Кручина Миркович. – А как же тогда зять моего князя Дмитрия, Василий?

– Об этом я ничего не знаю, – пробормотал Тугучи. – Мы были вместе с моим сыном Тютчи у хана, когда он выдал ярлык на Тферы, и ничего не слышали о Вэсилэ…А тому Сэвэлэ помог большой коназ Сэмэнэ из Мосикэ и прислал со своими посланниками серебро на выкуп государева ярлыка…

– Это правда, – кивнул головой его располневший и постаревший сын. – Не было разговора о Вэсилэ!

Еще не стемнело, когда брянский боярин, усевшись на облучок своей большой, называемой «Ордынской», телеги, выехал в сторону степи. В ту же ночь он вместе с отрядом ожидавших его воинов поспешно отправился назад в родной Брянск.

Князь Дмитрий встретил своего верного боярина с большой радостью: ведь тот избавил его от опасности лютой смерти! К счастью, Кручина, не общавшийся во время своей поездки с больными, сумел уберечься от заражения. Однако княжеский лекарь, осмотрев удачливого боярина, все-таки окурил путешественников, лошадей и повозки едким дымом.

На встрече с князем и боярами Кручина Миркович подробно рассказал о своей поездке и особенно о тверских делах, но, оказывается, здесь уже об этом знали.

– Ты все хорошо знаешь об ордынских делах, сын мой, – сказал седобородый епископ Иоанн, – но ничего не слышал о событиях на святой Руси! А к нам прибыли люди с русского севера и рассказали о позорной стычке князя Всеволода Александрыча со своим дядькой Василием!

Василий Кашинский, женатый на дочери брянского князя Елене и имевший от нее двух сыновей, был последним сыном убитого в Орде тверского князя Михаила. По сложившемуся на Руси «лествичному» порядку наследования, он был законным претендентом на великое тверское княжение. Но, как известно, его племянник Всеволод оказался расторопней и, съездив предварительно в Москву, заручившись там поддержкой великого князя Симеона, отправился с московскими «киличеями» в Сарай. Там он хотел добиться лишь признания своего наследственного права на Тверь на случай смерти князя Константина Михайловича, но тот вдруг, в самом деле, заболел во время «сарайского поветрия» и умер. Так, с помощью своих и московских денег, князь Всеволод стал великим тверским князем и, счастливо избежав опасной болезни, выехал с ханским ярлыком в Тверь. А в это время его дядя Василий Кашинский, поздно спохватившись и «собрав спешно, грабежом, серебро», в свою очередь, устремился в Орду. Оба, дядя и племянник неожиданно встретились в Бездеже. Здесь между ними произошла серьезная ссора. Князь Василий обвинил племянника в нарушении своих прав и незаконном «овладении столом», а князь Всеволод, в свою очередь, узнав, что его дядя вез в Орду серебро, украденное в законной вотчине Всеволода Холме, воспользовавшись большим численным превосходством своей дружины, «безжалостно обобрал людей князя Василия и умчался в Тверь, бросив их в степи»!

– Вот так, – подвел итог своему рассказу брянский епископ. – Теперь между ними возникла жестокая вражда, которая несет беду тверским людям, и многие из них уходят в другие земли…

– Опять Москва вставила палку в тверское колесо! – сказал, выслушав Кручину и епископа, князь Дмитрий. – Надо же, лишила моего зятя законного «стола»! Это и моя обида!

– Да, княже, – кивнул головой самый старый брянский боярин, Брежко Стойкович. – Это – козни и против нашего Брянска!

Брянский князь пребывал в тревожном состоянии, когда вдруг в город приехал его старый знакомый – карачевский боярин Бугумил Черневич, служивший покойному Василию Пантелеевичу и не раз бывавший в Брянске. Он рассказал князю Дмитрию и боярам о случившейся весной свадьбе князя Романа Михайловича Молодого с дочерью Тита Козельского. Сообщение вначале было воспринято спокойно. – Я рад, что сын моего покойного друга Михаила так удачно женился! – весело сказал князь Дмитрий. – Жаль вот только, что не на моей дочери! Тогда бы моя милая Федосья была жива…Вот еще одна беда, принесенная нам из Москвы! От нее – только зло! Что ж, теперь Роман Молодой – не жалкий сирота! Пожелаем ему счастья с его прекрасной супругой!

– Однако сватами молодого князя были литовцы! – угрюмо молвил карачевский гость. – Их возглавлял Валент Янович! Он – важный человек самого великого князя Ольгерда!

– Это тоже неплохо, – усмехнулся брянский князь, – что сам Ольгерд почтил сироту его верного и отважного воина! Пусть себе живут в здоровье и счастье! А какое приданое получил Роман Молодой от своего тихони-тестя?

– Князь Тит пожаловал ему городок Коршев на Сосне-реке, – буркнул боярин Бугумил, – на самом краю карачевской земли!

– В такой дали! – покачал головой князь Дмитрий. – Скуп же козельский князь! Но Роман Молодой должен знать, что у него есть земля в моем уделе! Еще князь Роман Старый пожаловал его прадеду Асовицу…Мне об этом когда-то рассказал наш владыка…Я готов вернуть молодому Роману ту землю, если он пожелает! И мы говорили об этом с его покойным батюшкой Михаилом.

– А зачем ему тот жалкий удел? – усмехнулся седобородый карачевский боярин. – Он хочет себе весь Брянск! Там, за свадебным столом, не раз говорили об этом. Дескать, у Дмитрия Романыча нет наследников, его брат Василий тоже немолод, значит, брянским князем будет Роман Молодой!

– Даже так? – задумался князь Дмитрий. – Неужели литовцы недовольны мной? Разве они не могли приехать сюда и поговорить о судьбе Романа? Зачем же обсуждать такие вещи за моей спиной? Выходит, я для них – уже покойник?!

После этого разговора князь Дмитрий как-то сгорбился, помрачнел и едва не утратил интерес к жизни. Все реже и реже он ездил на охоту и поздно вставал с постели, возлежа со своей возлюбленной, ставшей княжеской ключницей, бывшей атаманшей Яриной. – Я даже не знаю, есть ли у меня друзья! – жаловался князь епископу Иоанну. – Москва принялась за свои старые козни, ордынский царь требует все больше и больше серебра, а Литва уже похоронила меня! И все беды из-за того, что у меня нет наследника! – Но у тебя есть брат Василий, – успокаивал князя владыка. – Он – достойный наследник! Пусть не говорят, что он старик! Ему немногим больше пятидесяти…Понятно, что не молод, но еще в силе!

– Надо ехать к брату в Смоленск! – пробормотал князь Дмитрий. – А также проведать престарелого Ивана…Ему вон, сколько лет, а меня, я думаю, переживет! Заодно поговорю с ним о Литве! Известно, что он задолго до меня подружился с литовцами! А какой с меня союзник? Я до сих пор не расплатился за дружбу Гедимина! А может, объявить наследником этого Романа Молодого? Ладно, съезжу в Смоленск, а там будет видно! – И князь, не взирая на конец ноября, стужу и сырость, не обращая внимания на слова бояр и священников, выехал в Смоленск.

Князь Иван Александрович встретил своего брянского соседа настороженно, помня про неприятности, вызванные покойным Иваном Московским и связанные с князем Дмитрием. Но задушевные беседы и откровенные разговоры брянского гостя наедине с ним и с боярами постепенно успокоили престарелого князя, и он «потеплел душой».

Великий смоленский князь уже давно не ездил в Орду, а лишь посылал туда с «выходом» своих бояр. Рассказы князя Дмитрия о новых порядках в Сарае и поведении хана Джанибека рассмешили его. – Пора бы нам объединиться, – молвил он решительно, – и навеки покончить с татарской данью! У нас только один надежный союзник – великий князь Ольгерд! Только с ним мы можем выстоять против татар!

– Но я сейчас не доверяю Литве, – возразил брянский князь, – хотя помню о дружеском приеме, который мне оказал великий князь Гедимин. Одно время я считал его сына Ольгерда своим другом…Но вот недавно узнал, что литовцы уже похоронили меня! – И он рассказал о словах приезжавшего в Брянск карачевского боярина и о свадьбе в Козельске.

Князь Иван внимательно выслушал Дмитрия Романовича, но ничего предрассудительного в козельских событиях не нашел. – Я не вижу ни угроз тебе, ни обид от славного Ольгерда, – задумчиво молвил он, – а вот о наследнике пора бы подумать. Пусть ты не настолько стар, как я, но все же и не юноша…Поговори со своим братом Василием. Наследников мы всегда найдем! Если не согласится Василий Меньшой, тогда уговорим моего младшего сына – Василия Большого! Я вот жду людей от Ольгерда. Тогда мы с ними поговорим и узнаем, что думает о тебе великий литовский князь…Поживи здесь и немного потерпи.

Князь Василий Романович, брат Дмитрия Брянского, с радостью принял его в своем смядынском тереме-замке.

– Ты здесь достойно отдохнешь, мой родной брат, и побываешь на моей добычливой охоте! – сказал он, целуя и обнимая брянского князя. – Скоро похолодает, и мы сможем ходить за звериными шкурами!

– Я приехал сюда не на отдых и развлечения, – сказал, улыбаясь, князь Дмитрий, – а по серьезному делу! Надо готовить завещание!

– Неужели ты собрался умирать?! – буркнул князь Василий. – К чему такая спешка?

– Умереть можно всегда, – покачал головой брянский князь. – Поэтому надо быть готовым ко всему! Лучше скажи, ты хочешь быть моим наследником?

– Не хочу, – опустил голову князь Василий. – Ни мне, ни моему сыну Ивану не нужен брянский «стол»!

– Почему? – поднял брови брянский князь.

– Хлопот много, а радости мало! – пробормотал князь Василий. – Этот Брянск никому не принес счастья! Да, город большой и богатый! Туда нужен…видный князь! А я – не подойду!

– Что ж, тогда придется завещать мой удел Роману Молодому! – мрачно промолвил князь Дмитрий. – Однако послушай, что говорили на Романовой свадьбе в Козельске…

Князь Василий сидел рядом с братом на мягком татарском диванчике и, слушая, качал головой. – Да, – сказал он, когда его брат замолчал, – я вижу, что наглые литовцы уже похоронили тебя! Ну, если так, я согласен быть твоим наследником! Можешь писать свое завещание!

Две недели пробыл князь Дмитрий у брата и отменно отдохнул, проводя все дни на охоте, а ночи – в жаркой постели. Зная пристрастие брянского князя к красивым женщинам, Василий Романович посылал к нему каждую ночь все новых девиц.

Князь Дмитрий еще бы долго пребывал в гостях у брата, если бы не смоленский посланец, приехавший за ним. – К нам приехали важные литовцы, – сказал тот, – и великий князь зовет тебя на встречу с ними!

Простившись с братом, Дмитрий Романович прибыл в Смоленск и сразу же был препровожден в княжескую думную светлицу. Там уже сидели великий князь в своем большом черном кресле, рядом с ним, по правую руку, смоленский епископ, тоже в кресле, пусть золоченом, но меньшим по размеру, а по левую руку от князя Ивана поставили почти такое же, как у него, кресло для Дмитрия Брянского.

Литовские посланники, одетые в коричневые польские камзолы, сидели на передней скамье и ждали вопросов. Князь Дмитрий глянул на них, но ни одного не узнал. – Видно, новые приближенные князя Ольгерда, – подумал он.

– Мы уже обо всем поговорили, – молвил великий смоленский князь Иван. – Послы утверждают, что Ольгерд Гедиминович расположен к тебе дружески! Они не слышали от него ничего насчет Романа Молодого…Разве не так?

– Так, – сказал на хорошем русском языке старший, седобородый литовец, коротко остриженный, как русский князь. – Наш славный господин никогда не говорил о тебе враждебных слов, князь Дмитрий! Даже наоборот, он всегда хвалил тебя! Что касается Романа Молодого…Я знаю, что он долго жил при дворе нашего господина и воспитывался, как его собственный сын…Ну, а если бы наш великий князь хотел сделать того Романа твоим наследником, он бы спросил твое желание, славный князь!

– А в Козельске случилась нелепость! – поддакнул другой, молодой литовец. – Видимо, гости были изрядно пьяны и наболтали всякой ерунды! Стоит ли всерьез принимать хмельные слова? Ты бы лучше внял совету великого князя Ивана Александрыча и вступил в союз с нашим славным господином!

Князь Дмитрий выслушал эти слова и успокоился. – Что ж, – решил он, – значит, у меня нет врагов в Литве! Тогда поеду домой! – И он уже на следующий день отправился в недалекий путь.

О своей поездке, встречах и разговорах князь подробно рассказал брянским боярам, не утаив ни одного знаменательного слова или события.

Его повествование вызвало у бояр радость и одобрение.

– Это хорошо, что у нас одним врагом меньше! – сказал, первым нарушив тишину, Брежко Стойкович. – Тогда я спокойно умру: нашему Брянску не грозит погибель!

– И теперь мы знаем твоего наследника! – кивнул головой княжеский тиун Супоня Борисович. – Пусть Василий Романыч будет как бы твоим сыном! А в случае беды, его сможет заменить Иван, твой племянник…

– А Романа Молодого не стоит считать обидчиком! – промолвил огнищанин Полель Бермятович, только что вступивший на место умершего боярина Ореха. – Ведь те крамольные слова, как стало ясно, принадлежат не ему, а пьяным литовцам! Пусть же тот юный князь живет себе в покое и здравии!

 

ГЛАВА 15

ТРЕВОГИ СИМЕОНА МОСКОВСКОГО

Князь Симеон готовился к отъезду в Сарай, однако с поездкой все медлил: прошли слухи о движении литовских войск вблизи московских земель.

Осень 1347 года была тревожной. Отовсюду шли вести о вражеских поползновениях. Только недавно в Москве побывали новгородцы, просившие княжеской помощи. – Нам теперь угрожают шведы! – говорили они. – Шведский король Магнус прислал к нам послов, оскорбляя православие и требуя, чтобы мы перешли в их веру!

Симеон был вынужден пообещать им помощь на случай вражеского вторжения, но пока новгородцам приходилось довольствоваться собственными силами.

И татары побывали в этом году на Руси: вторглись в рязанский удел и даже дошли до городка Алексина. Говорили, что татарский отряд возглавлял молодой Темир-мурза. И хотя степные захватчики не особенно преуспели – ни одного города им взять не удалось – тем не менее ущерб, причиненный ими рязанцам и московским окраинам был ощутимым: враги пожгли деревни и села, а множество хлебопашцев, их жен и детей угнали в далекий плен.

– Неужели их посылал сам царь? – думал князь Симеон, восседая в своей думной палате на очередном боярском совете. – А ведь совсем недавно, весной, к нам приезжал царский посланник и ничего не говорил о государевом недовольстве?

В самом деле, ханский мурза Кочка приезжал в Москву в весеннее половодье. Ничего существенного он князю Симеону не поведал, отделавшись лишь сообщением о добром здравии ордынского хана и его желании видеть у себя московского князя. Татарские посланники стали все чаще приезжать в Москву, поскольку их принимали, как дорогих гостей, и одаривали богатыми подарками. Вот и Кочка объявился, скорее всего, «за кормлением». Понимая это, князь Симеон, недолго думая, преподнес ему «предостаточно серебра», а затем с почетом отправил назад.

Тут же вскоре в Москву приехали из Константинополя «митрополитовы люди» с патриаршим благословением на очередной, третий по счету, брак великого князя Симеона с Марией Тверской. Немало пережил великий владимирский и московский князь, прежде чем добился этого разрешения, совершив «превеликий грех».

Второй его брак с дочерью князя Федора Святославовича Ржевского и Можайского Евпраксией оказался неудачным. А женился он на этой девушке по совету своих бояр, но не по воле сердца. Побывав накануне своей женитьбы в Твери, князь Симеон увидел там дочь покойного князя Александра Марию и был потрясен ее красотой. Он еще не сумел оценить этой встречи и надеялся на удачный брак с предложенной боярами невестой, но после свадьбы обнаружил, что совсем ее не любит: из головы князя не выходил образ тверской княжны! Так и отправил он назад к отцу свою «венчанную супругу», оставшуюся «нетронутой девицей»! Разразился серьезный скандал! Правда, отец обиженной Евпраксии, князь Федор, довольно скоро успокоился, получив «пребогатые дары и пожалование». Но возмутился сам святейший митрополит Феогност, отказавший князю Симеону в разводе. Были недовольны поведением своего князя и многие московские бояре, поднявшие головы после смерти Ивана Калиты. Те времена, когда они лишь скромно сидели на совете у князя и только поддакивали, прошли. Вспыльчивый и горячий князь Симеон оказался неспособным держать их в руках. Но, оправдывая свое прозвище «Гордый», он все же настоял на своем и, собрав у себя в думной палате наиболее преданных ему бояр, добился их поддержки. Он даже пригласил верного ему, отошедшего после смерти отца от власти, набожного Михаила Терентьевича, одетого в скромную монашескую рясу. – Помогите мне, добрые люди, – едва ли не умолял князь Симеон бояр, – и сосватайте мне любимую мной девицу!

Эти бояре признали второй княжеский брак несостоятельным и поддержали своего князя в деле отсылки Евпраксии Федоровны к отцу. Они же выбрали из своей среды княжеских сватов для посылки в Тверь: Андрея Кобылу и недавно опального Алексея Босоволкова. Однако свое решение оговорили: посылать бояр в Тверь следует лишь после одобрения этого дела митрополитом Феогностом.

Как раз в это время из Владимира в Москву приехал сам митрополит, и князь сразу же направился к нему за «высочайшей милостью». Но святитель, выслушав князя, наотрез отказался разрешить ему третий брак. – Это – тяжкий грех, сын мой! – решительно сказал он. – У тебя есть венчанная супруга! Смири свою гордыню и верни ее в свой терем!

– Но ведь у меня нет на нее мужской силы, святой отец! – расплакался молодой князь. – Я совсем ее не хочу, хоть убейте!

– Все это – козни лукавого! – покачал головой митрополит. – Тебе следует подождать и вознести горячие молитвы к нашему Господу…И мы помолимся за твое здоровье и загоним вездесущих бесов в их премерзостный ад!

Но князь Симеон не послушался своего святителя и без его воли отправил в Тверь бояр-сватов. Они оба были щедро награждены, а Босоволков получил назад все свои боярские права вместе с имуществом.

Великокняжеские сваты были приняты в Твери как дорогие гости: великий князь Всеволод не забыл, как получил от своего будущего шурина поддержку в Орде и добился ханского ярлыка на великое тверское княжение. Он обрадовался сватовству Симеона и решительно приказал своей сестре согласиться на брак. Но девушка неожиданно проявила характер! – Ты мне всего-навсего брат, а не батюшка! – громко сказала она, топнув своей прелестной ножкой. – И я не хочу, чтобы сын того злобного Ивана, погубившего моего батюшку, стал моим супругом!

Что только не говорил князь Всеволод, как только не пытался упросить сестру, она стояла на своем. – На это нет благословения святой церкви! – высказала она свой последний довод. – И я не пойду невенчанной в постель к Семену!

Тогда великий тверской князь позвал московских бояр и предложил им самим уговорить строптивую девушку. Но и это не помогло. – Вы думаете, что я – безродная дура?! – возмутилась княжна, выслушав бояр. – Зачем вы одолеваете меня пустыми словами? Я никогда не пойду против воли святой церкви!

Пришлось московским боярам посылать в свою столицу гонца с просьбой «уговорить наших попов на венчание».

Тогда князь Симеон пошел к своему духовнику, отцу Стефану, игумену Богоявленского монастыря, умоляя его «обвенчать нас с Марией-раскрасавицей». Они долго разговаривали, пока, наконец, тронутый княжескими слезами священник не согласился. – Ладно, – сказал он, – я возьму на свою душу этот тяжелый грех и тайно вас обвенчаю!

Тем временем митрополит Феогност, узнавший о поездке бояр-сватов в Тверь, объявил во всеуслышание «свою волю»: «закрыть все церкви и не допустить греховный брак»!

Князь же Симеон, обрадованный обещанием своего духовника, сразу же отправил в Тверь гонца с вестью о согласии церкви на венчание. Но и этого княжне Марии оказалось недостаточно! Пришлось привлечь к уговариванию женскую половину терема. Как оказалось, это был самый надежный способ выдать замуж строптивицу. Сама великая тверская княгиня посетила девушку в ее скромной светлице и, поговорив о пустяках, перешла к делу. – Пора уже тебе, Марьюшка, – сказала она, – выходить замуж! Погоди возражать, но выслушай! – она подняла руку, видя, как покраснела от гнева девушка. – Сейчас ты показываешь только свое упрямство и своеволие! Неужели ты не знаешь, что сам Господь так устроил нашу жизнь, что женкам совсем нельзя жить без супругов! Разве ты не чувствуешь душевного томления и призыва своей плоти? Зачем отвергать такую сладость? Где же ты еще найдешь себе такого доброго и знатного супруга?

– Но я слышала, матушка, – пробормотала княжна Мария, – что этот Семен, ну,…как бы тебе сказать? Ну, он же не сумел справиться с той девицей! У него, возможно, нет должного здоровья…Ну, мужской силы! Зачем же я буду выходить замуж за этакого мерина? И на кой ляд мне его знатность, если у него слабоват мужской корень.

– Ах, так ты из-за этого беспокоишься?! – рассмеялась княгиня. – Тогда у тебя нет серьезной причины! Мы знаем о мужской силе князя Семена! Он еще молод, поэтому нечего унывать! Он был хорошим супругом для своей покойной жены Настасии. Они даже детей нарожали! Что поделать, если мужи так устроены и не могут познавать нелюбимых ими женок?

– Как же, вот я часто слышала о многих князьях, как о сильных мужах! – возразила княжна. – Вот, к примеру, князь Дмитрий Красивый! Говорят, что он, даже будучи стариком, принимает многих девиц и никогда не отказывается от красивых женок! И каждый год привозит себе чаровниц из Сарая или Литвы! Он даже взял себе в ключницы какую-то разбойницу!

– Да, всем известно о могучем Дмитрии Брянском! – согласилась княгиня. – Однако, что тебе брянские нравы? Зато княгиня этого Дмитрия всегда живет в ревности и обиде! Сидит одна в своем тереме и слушает о любовных похождениях своего супруга! Да разве кто позавидует такой доле? А вот московские князья – совсем не такие! Они не испорчены бесчисленными любовницами! И не растрачивают на сторону свои силы, но отдают единственной супруге! Они набожны и не допускают супружеской измены! И в любви они, – княгиня перешла на шепот, – большие умельцы!

– Откуда же ты об этом знаешь? – усмехнулась княжна. – Если они набожны и безгрешны, то кто же может рассказать такое?

– Так говорят многие люди, – покраснела обиженная княгиня. – И я больше не буду тебя наставлять! Живи, как хочешь! Можешь и в монастырь податься! Если ты негодна к супружеским утехам, так хоть сгодишься для праведных молитв! – И она, окинув девушку презрительным взглядом, удалилась.

Но и после этого несчастная княжна Мария не осталась в покое. В ее светлицу зачастили не только родичи, но замужние подруги детства, тверские боярыни. Что они только не говорили! И о долге перед родной Тверью, и перед братом, и о красоте князя Симеона, его доброте, обходительности, но все единодушно запугивали девушку возможностью остаться без мужа. – Если ты откажешь самому великому князю, – говорили они, – то кому ты будешь нужна, такая гордая? Вот и проходишь всю жизнь «в вековухах» и умрешь с позором!

Они самым бесстыдным образом описывали свою постельную жизнь, не гнушаясь никаких подробностей, пока, наконец, так не истомили несчастную Марию, что она не выдержала и согласилась на брак. – Ладно, – сказала она своему брату Всеволоду, – пусть готовят мне телегу в недальний путь! Лучше быть супругой кроткого князя Семена, чем слушать каждый день непристойные речи! – И она, к радости своей родни и бояр, выехала с московскими сватами в Москву.

Уже на следующий день по ее прибытии, княжеский духовник Стефан обвенчал Симеона Московского с тверской красавицей.

Свадебный пир великого князя был веселым и шумным, несмотря на то, что сам жених не хотел обижать митрополита: и бояре, и братья великого князя, и даже простой люд радовались этому событию.

– Значит, не иссякла мужская сила нашего князя! – весело говорили москвичи. – А ту бестолковую девицу он просто не захотел!

Митрополит Феогност, узнав о случившемся, пришел в страшный гнев и только его «местоблюститель» Алексий сумел предотвратить серьезные последствия. – Нынче в Царьграде, – сказал он святителю, – сменились власти, и теперь у нас новый патриарх! Зачем нам ссориться с великим князем? Давай лучше пошлем своих людей к патриарху за разрешением на брак князя, если ты сам, славный отец, не хочешь брать грех на свою душу!

С этим митрополит, скрепя сердце, согласился. В Константинополь послали «богатые дары», благо, великий князь не пожалел своих сокровищ, и «грамотку» с просьбой на развод и новый брак великого князя.

Отправляя своих людей в дальний путь, митрополит лелеял в душе надежду, что святейший патриарх проявит решимость и поддержит его, отказав князю Симеону в брачных притязаниях. Но обстановка в Константинополе была не та, чтобы ссориться с богатой паствой: довольно скоро московские посланцы вернулись «с патриаршим благословением». Так, уже беременная княгиня Мария стала законной супругой великого владимирского и московского князя.

– Вот какие дела, – вздохнул, наконец, вышедший из раздумий князь, мысленно пройдя через все минувшие испытания. – Однако надо говорить о деле!

Затихшие на время княжеского забытья бояре зашевелились, загудели.

– Перед нами возникла литовская угроза! – нарушил тишину боярин Василий Окатьевич. – Мы видим неминуемую беду! Разве ты не знаешь о свадьбе князя Романа Молодого в Козельске?

– Знаю, – кивнул головой князь Симеон, – и не вижу никакой опасности! Титу Козельскому был нужен зять, и он его получил! Да еще отдал в приданое ему свой городок!

– Но ведь этот Тит с радостью принимал литовских посланников! – возразил Феофан Бяконтов. – И уважил их сватовство! А когда в Козельск приехали наши люди, то они встретили не приветливость и радость, а страх и тревогу! Я вижу, что Литва уже наложила свою жадную руку на карачевский удел!

– Нечего волноваться из-за пустяков, – усмехнулся князь Симеон. – Пока Литва еще далека от карачевских земель…

– Зато уже дотянулась до брянских! – буркнул Дмитрий Зерно. – Дмитрий Красивый побывал той зимой в Смоленске у престарелого Ивана! Мы еще не знаем об их разговорах, но не сомневаемся: брянский князь ищет союза против Москвы со Смоленском и Литвой!

– К тому же, Иван Смоленский уже давно не ездил в Орду! – молвил Андрей Кобыла. – И «выход» он платит не вовремя! Видимо, все смоленское серебро «уплывает» в Литву!

– Возможно, это так, – кивнул головой князь Симеон. – Иван Смоленский вправе так поступать…И Дмитрий Брянский, как я узнал, тоже сам не ездит в Орду, а за то выплачивает двойной выкуп! Теперь от него ездят в Сарай только бояре…Вот бы нам такую вольницу! Но я думаю, что татарский царь никогда не освободит меня от моей повинности! Его грамотка, или ярлык, на великое владимирское княжение тянет меня на дно, как тяжелый камень!

– От этого нельзя отказаться! – покачал головой Федор Акинфиевич. – Тогда Москва сразу же потеряет свое величие и погибнет!

– Я это понимаю, мои славные бояре, – молвил князь Симеон, – но мы сами не должны губить свое дело! Разве нам мало того несчастья, связанного со смертью дочери Дмитрия Красивого, Федосьи? Мой братец Иван даже сейчас, получив новую супругу, вспоминает то тяжелое горе! Смерть несчастной Федосьи от какого-то поветрия необъяснима! А может, она умерла не от поветрия?

– От поветрия, великий князь! – пробасил Василий Вельяминов. – На ее лице не было никаких подозрительных признаков!

– А почему тогда под Брянском объявились, как разбойники, люди Босоволкова? – вопросил великий князь.

– Я же говорил тебе тогда, государь, – сказал с виноватым видом вставший из середины палаты боярин Алексей Петрович. – Это случилось не по моей вине! Все в руках Господа а мы – только Его слуги…

– Может оно и так, – грустно сказал князь Симеон, – однако, волей случая, наши брянские дела совсем расстроились! Вот так мы сами толкаем Дмитрия Красивого в объятия литовцев!

– Не горюй за это, великий князь! – встал со своей скамьи боярин Иван Акинфиевич. – Нет у нас дружбы с Брянском – и не надо! Так было всегда! Брянские князья – гордые и заносчивые и никого не признают, кроме ордынского царя! Пусть же они дружат со Смоленском: на то они и родственники! И пусть целуются с Литвой! Нарвутся на царский гнев! Этот Брянск еще ни разу не был захвачен татарами! Ничего: доиграются! А Литва нынче – очень хитра! Ольгерд всегда готов занять русские земли. Сначала переманит на свою сторону Смоленск и Брянск, а там – пойдет дальше! Вот уже добрался до Тита Козельского…Значит, имеет виды на карачевский удел!

– Опять ты вспомнил этот Карачев! – махнул в раздражении рукой князь Симеон. – Что вам эта свадьба Романа Молодого? В конце концов, разве этот Роман не русский? Вот если бы он был литовец…

В это время хлопнула дверь, и в думную палату вбежал княжеский слуга. – Государь-батюшка! – крикнул он. – Тут к тебе пришел посланец от князя Тита Козельского! Впускать его?

– Впускай! – весело сказал князь Симеон. – Вот вам, бояре, и мое слово на руку! Сейчас мы выслушаем козельского человека и успокоимся!

В широко раскрытую дверь вошел, одетый в коричневый литовский кафтан, козельский боярин Всеслав Тулевич. Низко поклонившись князю, а затем, повернувшись к собранию лицом, он громко сказал: – Здравствуйте, великий князь и все знатные люди!

– Здравствуй! – ответил с улыбкой князь Симеон. – Ну, говори же!

– Я приехал сюда по приказу моего славного и мудрого князя Тита Мстиславича, – молвил знатный посланник. – Нам теперь предстоит великая радость! Великий литовский князь Ольгерд прислал к нам в Карачев вместе с нашими сватами свою красавицу-дочь! Невесту нашему Святославу Титычу, Феодору! Свадьба состоится через пять дней! Наш князь Тит приглашает тебя, великий князь, и всех твоих именитых людей в Карачев, на свадебный пир! Приезжай к нам, великий князь, и навеки укрепи нашу давнюю дружбу! – Гонец замолчал и, стоя лицом к великому князю, пристально на него посмотрел.

Князь Симеон сначала побелел, затем покраснел и, наконец, почернел от услышанного. – Неужели мой брат Ольгерд отдает свою дочь за сына Тита Мстиславича? – пробормотал он в изумлении. – Это не шутка?

– Нет, это правда, великий князь, – смущенно сказал козельский посланец. – А теперь подумай и дай мне ответ! Я должен вскоре вернуться к своему князю!

 

ГЛАВА 16

СЛОВО ДРЕВНЕЙ СТАРУХИ

Князь Дмитрий Романович с кряхтением продирался через густой кустарник. Шел мелкий противный дождь, дул пронизывающий ветер.

– Ох, уж незадача! – бормотал княжеский лучник, рослый бородатый Туча Гудилович. – И зачем мы пошли в этот темный лес в такой холод и грязь?

Остальные княжеские воины и охотники, мрачные, молчаливые, следовали за своим князем, мысленно проклиная неудачную охоту.

Конец ноября 1347 года был на удивление бесснежен. Обычно в это время князь выезжал на охоту и всегда добывал дичь: на свежем снегу были хорошо видны еще не успевшие сменить цвет шкурок зайцы. Лучная стрельба по зайцам была излюбленным занятием брянского князя. Более крупный зверь редко встречался в окрестностях заповедного озера, где разрешалось ловить рыбу и стрелять птицу только княжеским людям для стола своего господина. Это озеро в свое время заприметили еще люди покойного князя Василия Александровича. Именно здесь, во время охоты на дичь, славный брянский князь, прозванный Храбрым, был тяжело ранен отравленной стрелой, посланной врагом, и едва не умер.

Князь Дмитрий впервые побывал здесь только прошлой осенью: занятый делами, он все никак не мог собраться, да и бояре, помнившие про случившееся там происшествие с князем Василием, отговаривали его от посещения «того гиблого места», находя другие участки леса для охоты.

Но вот когда князь побывал на озере и добыл немало «славной дичины», он убедился, что место возле озера «полнится превеликим зайцем» и загорелся желанием поохотиться на «ловкого зверя» именно теперь. К сожалению, погода оказалась неблагоприятной, но дождя еще не было, когда князь со своими людьми прискакали к берегу озера, достигли кустарника, слезли с коней, оставив их слугам, и двинулись по берегу, глядя на свинцово-серую, топорщившуюся от ветра озерную воду. Охотники, державшие наперевес луки, все шли и шли, но зайцы – как сквозь землю провалились!

– Что за беда? – вопрошал недовольный князь. – Куда же подевалась наша дичь?

– Мы не видим «косых» на этой серой землице, батюшка, – ответил поседевший и строгий княжеский тиун Супоня Борисович. – Может, в этом и кроется причина неудачи?

– Однако же, батюшка, нам бы лучше вернуться домой, – сказал, безуспешно побродив по берегу, княжеский егерь, или «охочий глава», Безсон Коржевич. – Так мы выбьемся из сил, княже! Совсем непонятно, почему нет зайцев! Может, здесь на берегу обосновались лютые волки и где-то их логово? А может, что-нибудь еще?

– Неужели? – пробормотал раздраженный князь. – Значит, наши труды оказались напрасными? Мне совсем не хочется охотиться на этих вонючих волков и тратить понапрасну наши добрые стрелы! И волчьи шкуры пока не в цене! Еще ведь не зима!

– Да, место тута, княже, прегиблое, – кивнул головой Туча Гудилович. – К тому же, здесь неподалеку живет злая ведьма! Настоящая Баба-яга!

– Яга? – встрепенулся князь. – В самом деле? И старая?

– Люди говорят, что не совсем старая. Она сидит в добротной избе с дочерью или внучкой, – пробормотал Туча, – и пугает простых людей! Как-то наши люди пошли сюда за грибами и встретили ведьмину девку! Она так зыркнула на них своими страшными глазами, что они бежали назад, не чуя под собой ног!

– А почему вы мне раньше не рассказали о той девице и злой Бабе-яге? – возмутился князь. – Тогда пошли-ка туда! Мне хочется увидеть забавных женок! Мы уже обошли почти все озеро, и остался лишь один закуток! Видимо, изба той ведьмы неподалеку!

– Ах, кто тянул меня за язык?! – мысленно проклинал себя лучник Туча. – Так бы спокойно возвратились домой! А теперь придется идти на свою беду к нечистой силе!

Князь между тем все шел и шел, забыв про усталость. Он так увлекся поиском загадочной избы, что даже не позволил своим людям идти впереди и раздвигать для него кустарник. Пошел мелкий дождь. Еще больше похолодало, но, казалось, князь был неутомим.

– Здесь какая-то берлога! – крикнул вдруг он, остановившись у большой черной дыры, образовавшейся среди корней упавшей ели. – Может, это – пещера?

– Берегись славный князь! – вскричал опытный охотник Безсон. – Это – берлога лютого зверя! Хватайте рогатины, славные люди!

Крик седовласого охотника был своевременным предупреждением: из земляной пещеры стремительно выскочили три огромных волка. Князь отпрянул и выхватил свой тяжелый меч. Но княжеские люди не зевали. Выбежав перед князем и закрыв его от хищников, охотники стремительно выбросили перед собой длинные рогатины. Все звери, набросившиеся на них, оказались просто нанизанными на тяжелые колья. – У-у-у!!! – дико выли волки, силясь дотянуться до своих обидчиков, но лишь тем самым еще больше усугубляли свое положение.

– Ишь, какая силища! – кричал, смеясь, Безсон Коржевич, удерживая обеими руками рогатину. – Потерпите немного, братья! Мы пробили их брюшины!

Действительно, самый крупный волчище, в живот которого попала рогатина Безсона, вертелся на ней, истекая кровью и кусая древко орудия, несшего ему смерть. Он уже не выл, а только урчал, теряя силы и успокаиваясь. Два других, меньших по размеру, но тоже крупных волка уже судорожно бились в агонии на рогатинах двух молодых княжеских охотников.

– Тебе нужна помощь, Безсон?! – крикнул князь. – Тяжело?

– Не нужна, княже, – буркнул, напрягаясь и сдерживая последний напор зверя, княжеский егерь. – Но не опускайте рогатины! Здесь могут быть и другие волки!

Пока охотники, поразившие хищников, извлекали острия своих рогатин из их тел, князь с людьми обошли берлогу, но больше зверей не встретили.

– Это была волчица с подросшими волчатами, – сказал, подводя итог обходу, воевода Супоня Борисович, – а других зверей нет!

– А какие крупные волчата! – покачал головой князь, осматривая окровавленные, оскаленные головы лесных хищников. – Если бы они подросли, то наверняка превзошли бы эту огромную волчицу! Это хорошо, что мы разом уложили столько лесных чудищ! Они бы доставили нам немало хлопот!

– Это так, княже, – кивнул головой Супоня Борисович. – Нет сомнения, что им не хватило бы надолго зайцев…И пострадали бы наши стада!

– Что-то мне не верится, – поморщился от попавшей ему в лицо дождевой струи, стекавшей с небольшой, росшей на пригорке сосны, князь, – что тут будут жить слабые женки! Пусть даже ведьмы! Это просто сказка! Эти лютые волки уже давно бы их сожрали!

– Это не сказка, мой господин, – пробормотал Туча Гудилович. – Наши горожане говорили, что эти злые ведьмы живут рядом с дикими зверями! А если люди говорят такое, значит, это – истинная правда! И ведьмина изба где-то рядом!

– Чур меня! Чур меня! – пробормотали охотники, крестясь.

– А может, вернемся, славный князь? – пробормотал, поморщившись, Супоня Борисович. – Я не боюсь жарких сражений, но избегаю встреч с ведьмами и колдунами! Кто знает о них всю правду? И наша церковь всегда борется с этой нечистой силой!

– Ладно, посмотрим, – кивнул головой князь. – Если эта изба недалеко, мы попробуем ее найти! И нечего тебе, Супоня, тревожиться: на всем белом свете нет таких ведьм, которые могли бы одолеть славных молодцев! Люди только говорят всякие страхи про ведьм, но пока еще никто из них не испытал их колдовских чар! А я уже давно не дитя, а седобородый старик! И никогда не видел такого чуда…Я не верю, что тут могут проживать бесовские женки! Все это – выдумки болтливых и вздорных людей! Пройдем еще пару сотен шагов – и будем возвращаться назад…Вы сейчас сами убедитесь, что здесь нет ни избушки на «курьих ножках», ни злой Бабы-яги… – И князь пошел вперед, достиг вместе со своими людьми большой разлапистой ели и решил уже поворачивать назад, как вдруг с удивлением вздрогнул: прямо перед ним на небольшой поляне стояла высокая, в два ряда, бревенчатая изба с маленькими верхними окошками и крутой, покатой крышей, обшитой добротной дранкой.

Из крыши загадочной избы торчала длинная труба, курившаяся легким дымком.

– С нами крестная сила! – сказал князь и перекрестился. Также поступили и все его люди.

– Может, пойдем назад, княже? – пробормотал Туча Гудилович. – Разве ты не видишь колдовскую избу?!

– Какая большая изба! – задумчиво сказал князь. – Но не колдовская! Где здесь куриные лапы или что-нибудь подобное? Просто эта изба хорошо срублена, имеет резьбу на каждом бревне, резные наличники на небольших окнах! Вот и дубовая дверь! Изба срублена недавно: вряд ли ей десяток лет! Разве не так?

– Я думаю, что ей десятка три, княже, – покачал головой главный охотник Безсон Коржевич. – Смотри, некоторые бревна покрылись мхом! Мне кажется, что избу срубили умелые мужички…Но сейчас за ней нет должного ухода…Значит, здесь живут одни женки! И удивительно, что они не боятся лютых зверей!

– И здесь есть крыльцо. Пусть небольшое, но сходства с избой «на курьих» ногах нет! – промолвил князь. – И дверь обычная! Зачем вы скрывали от меня эту тайну? Вот и печная труба! Такие трубы есть только у наших самых зажиточных горожан! Пойдем же внутрь и посмотрим на этих забавных женок! – И князь направился в сторону избы.

Его люди переглянулись, перекрестились и последовали за ним, дрожа от суеверного страха. Но Дмитрий Романович совершенно не боялся. Его так захватило любопытство, что он решительно взошел на крыльцо, внимательно осмотрел крылечные столбы, изукрашенные резьбой, изображавшей диковинных птиц и цветы и, наконец, толкнул вперед тяжелую дверь, легко повернувшуюся без скрипа на петлях и обнажившую большие темные сени. – Здесь и банька есть! – подумал князь, почувствовав запах березового листа, и тут же наткнулся на свисавшие с потолка по всему помещению небольшие березовые и дубовые веники. – Смотрите, как хорошо связаны и ловко подвешены…

Вошедшие вслед за ним люди, возглавляемые Супоней Борисовичем, загудели, забормотали, осматривая сени и внюхиваясь в темноту.

– Изба довольно опрятна, – сказал Супоня, – и не видно никаких следов ведьмы!

– Тихо, Супоня, – буркнул князь, – нечего тащить сюда всех наших людей! Ты и еще двое…Этого достаточно! Зачем пугать жалких хозяев или женок?

– Ладно, – тихо ответил княжеский тиун, – идите же на воздух, Давило и Борич! Тут и без вас душно!

Названные воины немедленно вышли вон.

– Ну, а теперь идем дальше, – сказал брянский князь и толкнул еще одну, тоже тяжелую, но податливую, дверь. Они тихо вошли в большую полутемную комнату и остановились у порога. Справа от входа размещалась широкая печь, сложенная из крупных самодельных, глиняных кирпичей с вместительной, скрытой от глаз, лежанкой. В верхнем проеме печи стояли самые разнообразные глиняные горшки, чашки, а нижний проем, куда помещались дрова на растопку, был полон раскаленных, отбрасывавших блики, древесных углей. Слева от двери выпирали вбитые в бревенчатые стены длинные полки, уставленные всевозможными коробками из бересты.

Полки висели в несколько ярусов и на прочих стенах. На одних полках стояли коробки и деревянные ларцы, другие были совершенно пусты. Внизу, под полками, располагались длинные скамьи. – Шага в два каждая, – подумал князь. Лишь под оконцами, затянутыми прозрачной тонкой пленкой, через которую едва проникал внешний свет, не было ни полок, ни скамей. Там стояли большой круглый дубовый стол с маленьким бочонком на нем и три сидения, напоминавшие дубовые колоды.

– Где же хозяева или жильцы? – громко сказал князь, остановившись посредине главного помещения и оглядывая его темные углы. – Неужели никого нет?

– Как же, славный князь! – послышался вдруг старческий скрипучий голос и из-за печки вылезла худая, сморщенная старуха. – Мы и есть хозяева этой лесной избы!

Она проворно спустилась на деревянный, чистый, но некрашеный, пол, подбежала к стене, ловко чиркнув огнивом и воспламенив подвешенные вдоль стен на железных колечках лучины, и быстро повернулась лицом к непрошеным гостям.

Лучины разгорались, и в избе становилось все светлей. Князь и его люди теперь без труда могли рассмотреть вовсе не уродливое лицо старухи. Седовласая женщина даже наоборот была красива своей гордой и спокойной старческой красотой. Она была одета в легкий, но хорошо сшитый домотканый сарафан из красно-белой льняной ткани, из-под которого выбивались длинные штаны белого цвета, свисавшие до пола. На ногах у старухи были легкие лыковые лапти, как видно, наскоро обутые.

– Здравствуй, славный князь! – сказала она без тени волнения на морщинистом, но благородном лице, и ее большие серые, живые глаза засветились внутренним огнем. – Низкий тебе поклон! – она поясно поклонилась и показала рукой на стол. – Садись же, пресветлый князь. Я давно тебя жду!

– Почему же? – усмехнулся князь, дав знак своим людям усесться на пристенные лавки. А сам, подойдя к столу, взгромоздился на среднюю, наибольшую колоду. Старуха приблизилась к князю и села на колоду рядом, по правую руку от него.

– Я чувствовала, княже, что ты придешь, – кивнула головой старуха, – и что я потеряю теперь свою старшую внучку…

– Это еще почему? – вздрогнул князь. – Неужели я принес тебе беду?

– Не беду, но тоску расставания! – теперь уже усмехнулась старуха, прищурив свои, сверкавшие как алмазы, глаза. – Ты это поймешь, славный князь, тогда увидишь мою девицу! Эй, Тешана! – крикнула она. – Вылезай же и полюбуйся на своего князя!

Дмитрий Романович вздрогнул от слов хозяйки. – Что она под этим подразумевает? – подумал он, но тут вдруг перед ним предстала выскочившая из-за печки, одетая в легкий, с вырезом на груди, сарафан такого же, как у старухи цвета, но с голыми босыми ногами, рослая, большегрудая девушка с длинными, разбросанными по плечам золотыми волосами.

– Ах, какая красавица! – сказал сам себе князь, вздыхая и мысленно погружаясь в глубину ее больших серых, притягательных глаз. Алые пухлые губки девушки разомкнулись в улыбке, обнажив прекрасные, ослепительно белые зубы. Округлое, правильное личико красавицы осветилось добротой и душевным теплом.

– Откуда ты, бабушка? – пробормотал одеревеневшим языком князь. – И кто она, эта прекрасная девица?

– Мы из Москвы, батюшка, – проскрипела старуха. – Бежали от беспокойного князя Юрия Данилыча! Этот злобный князь захотел вырубить святую рощу нашего могучего бога Велеса, чтобы ублажить своих попов! И мой сын вместе со святыми людьми ушли сюда…Это они срубили нашу избу, баньку и прочие постройки. Потом сюда приехала я с внучками. Здесь проживала и супруга моего сына…Но они уехали назад, в Москву, как только узнали о смерти князя Ивана, брата Юрия. Вот я и живу тут с дочерьми моего сына! Это – моя старшая внучка, Тешана, ей нынче семнадцать годков…А Чара, которой нет еще десяти, прячется на печи…

– Значит, твой сын – волхв? – спросил, качая головой, князь.

– Истинный волхв! – сказала, сдвинув брови, старуха. – Он – хранитель древних богов и заветов наших предков! Сейчас он охраняет Перунову рощу в Москве! Есть древнее предсказание, что этой роще будет угрожать великий князь по имени Семен. Тогда я сама отправлюсь в Москву и напугаю этого князя Семена…

– А чем вы живете? – нахмурился князь.

– Да вот, подаянием добрых людей, почитающих наших древних богов, и дарами этого дремучего леса! – тихо ответила старуха.

– Откуда же люди знают о вас? – усомнился князь. – Известно, что наши брянцы – набожные христиане! Неужели есть такие, что молятся древним богам? А может, те язычники – не брянцы?

– Брянцы, брянцы, пресветлый князь, – покачала головой старуха. – Однако не пытай меня больше! Я не стану об этом разговаривать! А если ты разгневаешься, мы исчезнем, как дым!

– Ты грозишь самому князю?! – вскричал сидевший на скамье у стены Супоня Борисович. Его два здоровенных дружинника, сидевшие напротив, быстро встали, готовясь схватить дерзкую старуху. – Мы враз сожжем твою избу, а тебя отправим в темницу, на суд владыки!

– Помолчи, Супоня! – громко сказал князь и поднял руку. – Я не хочу обижать эту добрую старуху. – А ты, прелестная Тешана, садись сюда, по мою левую руку! – князь указал рукой на свободную колоду-сидение. Девушка села, и князь смог хорошо видеть ее прекрасное лицо. – Скажи мне, Тешана, как вы сумели здесь жить в окружении злобных волков?

– Те волки не были злыми, – проворковала своим чудесным грудным голосом девушка, совершенно очаровав князя, – и нас совсем не беспокоили! Даже наоборот, сюда не приходили злые люди, боявшиеся волков! Но мы знаем, что тех волков уже больше нет! Они погибли от ваших жестоких копий!

– Тут ничего не поделаешь! – вздохнула старуха. – Такова судьба тех безвинных зверей! Ладно, славный князь, – она встала. – Ты не хочешь отведать моего лесного меда?

– Не пей, княже! – закричал воевода Супоня. – Это – греховное колдовское снадобье! Еще подсыплет тебе яда или какого-нибудь дурмана!

– Выпью, бабушка, – сказал князь и дал знак своему тиуну замолчать. – Давай же сюда свое лесное питье!

Старуха засуетилась, выбежала в сени и скоро вернулась, неся в руках большой глиняный кувшин и белую серебряную кружку. Только теперь князь почувствовал тепло и уют лесной избы. – Здесь неплохо натоплено, а совсем нежарко! – подумал он.

Тем временем хозяйка вытащила из кувшина берестяную пробку и налила в кружку темную, густую жидкость. – Это тебе на здоровье, княже, – сказала она, протягивая князю сосуд с напитком.

– Благодарю за доброе слово! – ответил князь, опрокидывая содержимое тяжелой кружки в рот: напиток старухи-язычницы напомнил ему березовый сок, но с некоторым привкусом горечи.

– Ну, что ты чувствуешь, княже? – спросила старуха. – Неужели тебе стало плохо?

– Не плохо, добрая хозяйка, а совсем хорошо! – улыбнулся князь. – Прошли боли в суставах и на душе стало так весело, спокойно!

– Это питье будет хранить твое здоровье, княже, еще пять лет! – весело молвила старуха. – Ну, а потом…, – она вздрогнула, глянув в кадку с водой, стоявшую рядом. – Однако это – дело будущего, которое нам не следует знать…Но ты можешь спросить у меня кое о чем…И я постараюсь развеять твои печальные мысли!

– Скажи-ка, бабушка, – пробормотал задрожавший от нашедшего на него внезапного волнения князь, – откуда мне следует ждать неминуемую беду? Я ничего не знаю, и от этого в моей душе царит тревога! Вот недавно молодой князь Роман женился на дочери Тита Козельского, сосватанной литовцами. А Святослав, сын Тита – на дочери самого Ольгерда! Я посылал на последний пир своих лучших бояр. И они говорили, что литовцы готовят нам беду! Неужели, в самом деле, нам угрожает Литва? А ведь мы всегда ждем беды и от Москвы! Кроме того, нас обирают татары! Я плачу татарскому царю двойной «выход», чтобы не ездить самому в Сарай…Как же мне быть, неужели надо готовиться к жестокой войне?

– Не мое дело поучать тебя, славный князь! – усмехнулась старуха. – Но скажу, что у тебя сейчас совсем нет друзей! Однако и врагов у тебя пока нет! Князь Семен слаб и не имеет наследников…И брат его Иван – тоже не правитель! Тебя ненавидят только московские бояре, но они не очень опасны…С татарами ты ведешь себя умно! Тебе нужно ладить с царем и не раздражать свой народ. У тебя достаточно серебра, чтобы расплачиваться с бусурманами без ущерба простонародью. Не ссорься и с Литвой: там – великая сила! Помогай им серебром и войском, но лучше всего – сам иди в поход на немцев, лютых врагов этой Литвы! Там ты добудешь великую славу! А смерти не бойся! Тебе не суждено погибнуть на поле брани…А теперь, княже, прощай. Тебе пора уходить! И напрочь забудь меня: мы больше никогда не увидимся!

– А как же Тешана? – буркнул князь. – Неужели я ее тоже больше не увижу?!

– Забирай же Тешану в свой терем, – сказала, глядя на девушку, старуха. – Если, конечно, твое сердце не против…

– Благодарю тебя! – вскричал князь, пожирая глазами покрасневшее лицо девушки. – Я сейчас же увезу ее без лишних слов!

– Но обещай мне не обижать ее, а если не будет любви, не бросать в нужде и горе! – молвила, вытирая слезы, старуха.

– Обещаю, бабушка, – ответил, прижимая к сердцу руку, князь Дмитрий. – Я лучше умру, чем обижу эту прекрасную девицу!

– Ну, что ж, – вздохнула седовласая хозяйка. – Тогда собирайся, моя дорогая внучка: надевай свой добрый тулуп, теплые штаны и козловые сапожки. Вот тебе мой последний сердечный совет: люби этого князя, береги его здоровье и помогай ему в плотской жизни…Не будь навязчивой и не проказничай! Но если твоя жизнь не сладится, уходи домой, к своему батюшке! Ты хорошо знаешь дорогу. Прощай же, мое милое дитя!

 

ГЛАВА 17

ЗЯТЬ БРЯНСКОГО КНЯЗЯ

Василий Михайлович Кашинский ехал в Москву. Окончательно разругавшись со своим племянником, великим тверским князем Всеволодом Александровичем, он решил добиться успеха при посредничестве Симеона Гордого.

Князь Василий, в отличие от своего покойного, убитого в Орде, старшего брата Александра и его сына Всеволода, был человеком рассудительным, невспыльчивым. Зная свою правоту, князь Василий, оставшийся последним в живых из сыновей Михаила Тверского и имевший все основания занять кресло великого тверского князя, попытался постепенно, набравшись терпения, отстоять «закон и правду». Первоначально кашинский князь попробовал достичь своей цели с помощью ордынских вельмож. Но подкупы влиятельных ханских людей ему не помогли: хан Джанибек, выслушав все аргументы своих сановников и князя Василия, сказал: – Мы дали ярлык молодому Сэвэлэ и назад не пойдем! Великая река не поворачивается вспять! Зачем нам сменять Сэвэлэ, если он проявляет должное почтение и вовремя платит свой «выход»? Ты лучше, Вэсилэ, сам договорись с молодым коназом, а если не удастся, решай дело острым мечом!!

Такой совет ордынского хана был для князя Василия неприемлем: воевать с кровным родичем он не хотел!

Как бы в пример другим русским князьям, тверские князья ссорились со своими родичами, «площадно ругались», но никогда не поднимали меч «на своего брата».

Василий Кашинский стал ездить по своим соседям, прочим удельным князьям, и жаловаться им на «кривду своего братенича». Одним из первых он посетил своего тестя – брянского князя Дмитрия Романовича – и подробно рассказал ему обо всех «тяготах».

Дмитрий Брянский был очень рад приезду своего зятя: распорядился «истопить жаркую баньку и одарить душевным весельем желанного гостя». Долго потом вспоминал князь Василий о поездке в Брянск!

Он еще раньше был наслышан о любвеобилии князя Дмитрия Красивого, но даже не мог предположить, что его, кашинского князя, еще не старого, не убеленного сединами, верного своей супруге, смогут увлечь брянские красавицы. Оказалось, что смогли! Князь Василий даже не думал, что сможет увидеть так много красивых женщин, собранных в одном месте!

Когда они с князем Дмитрием, раздетые донага княжескими людьми, вошли в хорошо натопленную баню и уселись на длинную деревянную скамью, Василий Михайлович чрезвычайно удивился, что в банном помещении совсем нет слуг.

– Погоди еще, – усмехнулся тогда князь Дмитрий. – Здесь, в самом деле, нет мужей, зато есть добрые женки! Они сейчас сбегутся сюда! – Он хлопнул в ладоши и из небольшой, смежной с банным отсеком комнаты, выбежала рослая, совершенно обнаженная, крупная девушка. Ее большие полные груди заманчиво колыхались, а веселая улыбка так взволновала приезжего князя, что он почувствовал сильное желание и обеими руками прикрыл низ своего живота. – Это очень греховно – видеть такую красоту! – простонал он, глядя на тестя. – Так недолго и обидеть свою супругу!

– Здесь нет никакого греха, сынок, – засмеялся князь Дмитрий, – а душе нужен отдых! Это моя банная девица! Ты еще увидишь настоящих красавиц…Веди-ка сюда, Белка, – распорядился он, – остальных женок! Банька не только очищает тела, но ублажает плоть! Не скромничай, Василий, и принимай этих девиц, как подобает. А если захочешь какую-нибудь из них, так сразу же вали ее без лишних слов на скамью или деревянный пол и загоняй ей дрын в потребное место!

– Мне это совсем не надо! – возмутился князь Василий. – У меня нет греховного желания, и я чувствую только один стыд: эти девицы увидят наши срамные места, и на наши головы падет несмываемый позор!

– Вовсе нет, – покачал головой князь Дмитрий. – Зачем им осмеивать тебя, нагого, если они сами пребывают здесь без одежды? Впрочем, я не собираюсь вовлекать тебя в такие дела и нарушать твою душевную чистоту! Если не хочешь познавать моих женок, тогда сиди себе спокойно и парься…А женки лишь помогут тебе отмыть грязь и пот!

В это время в банный отсек вбежали четыре таких красивых девушки, что князь Василий просто оцепенел. Вслед за ними выскочила уже знакомая ему Белка, главная банщица.

– Эй, Щирка! – крикнула она – И ты, Алина…Идите к молодому князю и помогите ему так, как надо! А вы, Дуня и Жива, ублажайте нашего господина! И старайтесь, чтобы никого не обидеть!

Щирка оказалась невысокой светловолосой красавицей с большими твердыми грудями и плоским животом. Набросившись на молодого князя и обхватив его обеими руками, она стала тщательно растирать ладонями все тело стонавшего от волнения гостя, плотно прикасаясь к нему острыми сосками грудей, бедрами и животом.

– Ах, ох, – пробормотал князь Василий, закрывая глаза и чувствуя вновь сильное желание, – какой жестокий соблазн!

В это время другая молодая женщина, черноволосая, с маленькой грудью, прижалась к нему сзади своим жестким, покрытым густыми волосами, лобком.

– Ах, вот уж совсем невмоготу! – закричал князь, попытался высвободиться из прочных объятий красоток, но не сумел и беспомощно засучил ногами, бросив отчаянный взгляд на лежавшего на скамье тестя, на котором сидела верхом белокурая толстозадая прелестница. Другая же, пристроившись сбоку, целовала старого князя в губы.

– Мы тут враз отмоем тебя от всякой дорожной скверны, – ворковала красавица Щирка, добираясь до заветного княжеского места и отнимая от него княжеские руки. – А теперь пора бы…

– Ах! – простонал князь Василий, ощутив себя в прелестной девушке. – Против этого я совершенно бессилен!

Вечером, сидя с князем Дмитрием за трапезным столом, Василий Михайлович весело беседовал о делах своего удела и «неправедных тяготах».

– Вот теперь я вижу, что твоя душа успокоилась! – улыбнулся брянский князь. – В твоем голосе нет ни горечи, ни печали! Видишь, как хорошо врачуют душу красивые девицы? Это не грех, а жизненная потребность! Неужели не понял?

– Понял, батюшка, – отвечал довольный гость. – Теперь я постигаю твою великую мудрость! Я так никогда не отдыхал! Но вот меня только смущает одно: разве это не измена моей любимой супруге?

– Здесь нет никакой измены, – усмехнулся князь Дмитрий. – Поскольку я знаю, так всегда веселились брянские князья. Я очень скромен, в сравнении с моими предшественниками! А вот князь Василий Храбрый был намного сильней меня и смелей с женками! Он собирал в своей баньке по дюжине красавиц и всех их, без перерыва, ублажал!

– Неужели всех сразу? – восхитился князь Василий.

– Да, в старину люди были очень сильны! – кивнул головой брянский князь. – И умели достойно развлекаться! А нынче мы измельчали и ослабели…

В это время княжеская ключница Ярина, войдя гордой походкой, приблизилась к сидевшим рядом на татарском диване князьям. В обеих вытянутых руках она держала большое серебряное блюдо с копченой, ароматно пахнувшей, цаплей.

– Благодарю, Яринушка! – весело сказал брянский князь. – А теперь подай-ка нам греческого винца, самого крепкого!

– Слушаюсь, мой господин, – улыбнулась большеглазая красавица, превратившись в одно мгновение в дивное, притягательное создание. – А винцо принесет вам Тешанушка! – И она, покачав призывно бедрами, удалилась.

– Какая красавица! – вскричал захмелевший не столько от меда, сколько от вида прелестной женщины, князь Василий. – Я никогда не видел такой красоты! Она затмевает собой всех банных женок!

– Это моя прелестная Ярина! – засмеялся довольный седовласый брянский князь. – Она – моя ключница! И нелегко мне досталась!

– Неужели ломалась или ты ей не нравился? – поднял голову кашинский гость.

– Нет, эта красотка отдалась мне сразу, – покачал головой князь Дмитрий, – но с ней была одна неприятная история…Она пребывала в разбойничьей ватаге…И мои бояре очень не хотели видеть ее моей ключницей! Но моя воля пока непоколебима! – Он с гордостью выпятил грудь. – И вот радуюсь с ней уже не один год!

В этот момент в трапезную вошла красавица Тешана, одетая, как и Ярина, в длинное, добротно выделанное, белое льняное платье с вышитыми на нем алыми цветами. Ее большая тугая грудь четко выделялась в плотно обтягивающей ткани, а неглубокий вырез вверху платья обнажал красивую нежную кожу и стройную шею.

Поставив перед князьями большой зеленый кувшин, покрытый греческой поливной глазурью, полный дорогого вина, она низко им поклонилась и также тихо, без слов, удалилась.

– Еще одна прелестница! – покачал головой князь Василий. – И такая, что я даже не могу сказать, кто из них краше! Вот, если бы не утоление непотребной страсти в твоей баньке, батюшка, я бы за весь день не смог успокоить свой дрын!

– О, Тешана – тоже ладная девица! – сказал, улыбаясь, брянский князь. – Я добыл ее в дремучем лесу, Божьим промыслом! Все было, как в сказке! – И он поведал своему зятю историю своего прошлогоднего знакомства с девушкой.

Кашинский гость слушал своего тестя, затаив дыхание.

– Я и ее назначил своей ключницей, – сказал в заключение Дмитрий Романович. – Пусть второй, в терем княгини, но, на самом деле, она постоянно пребывает при мне! И я поочередно познаю то ее, то Ярину!

– Как же они принимают твою любовь и не ссорятся? – удивился Василий Кашинский. – Я не увидел гнева в глазах Ярины…Она спокойно, даже ласково произнесла имя своей соперницы!

– Сначала они едва не поссорились, – сдвинул брови брянский князь, – однако Тешана вскоре усмирила горячую Ярину своей добротой и скромностью. А прошлой зимой Ярина вдруг неожиданно захворала и даже предавалась смерти…Но Тешана ухаживала за ней, как за сердечной подругой, и вылечила ее от тяжелого недуга! Даже мой старый лекарь Овсень был очень удивлен! – Она хорошо разбирается в болезнях, – сказал тот именитый в своем деле человек, – берегите ее: у нее – бесценные руки, благословленные самим Господом! – Однако вот совсем не ходит в церковь, и этим раздражает моих людей…Однажды сам владыка посоветовал окрестить ее! Но она не хочет принимать христианскую веру и хранит древний завет своих предков!

– Это плохо! – покачал головой князь Василий. – Без Бога нет правды! Ты должен уговорить ее и окрестить на славу нашего Господа! А также окрестить ту старуху из лесной избы и ее младшую внучку!

– Там уже нет той старухи! – покачал головой князь Дмитрий. – Через полгода после моей встречи с Тешаной я послал людей в ту избу на заповедное озеро. Но они не нашли ту старуху: она ушла неведомо куда. Там так и стоит на той поляне ее опустевшая изба. Я хотел послать туда лесника, чтобы он охранял озеро и следил за зверьем…Но никто не хочет там жить! Все боятся этого глухого места и, особенно, колдовских чар…

– А вот ты, батюшка, говорил о той Ярине, – задумчиво сказал князь Василий, – и о какой-то там ватаге…Неужели та красавица занималась разбоем?

– Да, сынок, – кивнул головой князь Дмитрий. – Она была даже атаманшей! Тут завелась большая разбойничья ватага, грабившая купцов. Ну, я сам занялся этим делом и перебил всех разбойников! Их атаман оказался московским человеком…Мы узнали его по лицу. Тот злодей был дружинником именитого московского боярина Алексея Босоволкова!

– Босоволкова?! – встрепенулся князь Василий. – Неужели того верного слуги покойного Ивана Данилыча?

– Не только покойного Ивана, но и нынешнего Семена, – кивнул головой брянский князь. – А ты еще хочешь ехать за правдой в Москву! Оттуда идет все зло! Наш Брянск страдал от них не один раз! И хоть они, князь Семен и его бояре, отговорились перед моим посланником, будто Москва не виновата в тех злодействах, я им не верю! Я даже сомневаюсь: не причастны ли они к насильственной смерти моей дочери? Вдруг да опоили ее смертоносным зельем?! Поэтому я могу посоветовать тебе только одно: никогда не ищи помощи и поддержки в Москве! От московского князя и его бояр может быть только горе!

Так и остались эти слова мудрого тестя в памяти Василия Кашинского. Он еще с неделю пробыл у гостеприимного брянского князя, сходил с ним на добычливую медвежью охоту и самолично сразил матерого зверя, еще раз побывал в прекрасной княжеской бане, но жизнь требовала от него возвращения в свой удел.

Вернувшись домой в родной Кашин, князь Василий, радостно встреченный красивой и ласковой супругой Еленой и подросшими, повзрослевшими детьми, еще не раз с теплотой в душе вспоминал гостеприимство своего тестя.

– Банька тестюшки только укрепила мою мужскую силу! – думал он, обнимая и любя свою супругу, с удивлением ощутившую, как окреп и отдохнул ее любимый.

– Ты почаще езди в гости к моему батюшке, – говорила счастливая княгиня, – и люби меня каждую ночь, как молодую девицу!

Князь еще хотел съездить в Смоленск к Ивану Александровичу и также «пожалобиться на своеволие братенича», но тут до него дошли слухи, что его злополучный племянник Всеволод уже не раз побывал в Москве у великого князя Симеона. – Он укрепляет свою силу и власть! – говорили князю Василию кашинские бояре. – И тебе нужно ехать в Москву! Неужели великий князь Семен не поддержит твое законное право? Тогда сходи к мудрым попам, поговори со святым человеком, Алексием, и пожалуйся ему на племянника! А, если надо, то посети самого митрополита! Он – твердый защитник правды!

Так князь и сделал. Без долгих слов и рассуждений, он объявил о своей поездке в Москву и уже на другой день отправился в путь. Дорогой он долго думал над словами своего тестя и колебался. – Может, сначала посетить людей святой церкви, а великого князя потом? – размышлял он. – А может, и не следует туда ехать?

Но отдаленный колокольный звон рассеял сомнения князя.

– Это уже Москва, батюшка, – сказал седовласый княжеский воевода, ехавший с ним рядом. – Добрались-таки!

Князь Симеон оказался в это время в Москве и сразу же принял кашинского князя, пригласив его в думную палату на боярский совет. – Мы выслушаем тебя и примем справедливое решение! – сказал усталый с виду и какой-то потерянный великий владимирский и московский князь.

На совете московских бояр князь Василий прямо, без обиняков, рассказал о своих взаимоотношениях с племянником, о стычках с ним, о его «неправедном княжении». – Я слышал, что вы поддержали бесстыжего Всеволода! – подвел он итог своей речи. – И поэтому я приехал к вам, знатные бояре и великий князь, чтобы довести до вас подлинную правду! Мне не верится, что вы не хотите соблюдать древний закон!

– Мы не нарушали древний закон! – возразил, выслушав кашинского князя, боярин Матвей Бяконтов. – Ты же сам к нам не едешь и спокойно отсиживаешься! И все думают, что ты доволен своим племянником!

– Однако, если поразмыслить, – встал, потирая ладонью лоб, боярин Дмитрий Зерно, – то вся правда на стороне Василия Михалыча! Зачем же ты, великий князь, поддерживаешь его племянника, вопреки закону? Пусть безоговорочно возвратит своему дяде великокняжеский «стол»!

Бояре зашумели, заволновались.

– Молодые князья совсем потеряли стыд и совесть! – буркнул Иван Акинфиевич. – Давно пора поставить их на свое место!

– Это так, великий князь! – пробасил Василий Окатьевич. – Нечего обижать стариков и поощрять пороки молодежи!

Бояре долго кричали и даже бранились. Князь слушал их высказывания и думал.

– Ладно, – промолвил он, наконец, подняв руку. – Я и сам вижу, что Василий Михалыч Кашинский прав! Однако, что теперь поделать? Ведь сам царь Джанибек выдал грамотку молодому Всеволоду!

– А разве не по твоей просьбе? – промолвил князь Василий.

Бояре вновь забурчали.

– Волей или неволей, – сказал князь Симеон, – но теперь вы сами должны договориться с племянником, кому из вас владеть Тверью! Это ваше семейное дело!

– Именно так, сын мой, – встал с передней скамьи местоблюститель митрополита отец Алексий. – Пусть тверские родственники сами разбираются в этом деле, но ты больше не поддерживай молодого Всеволода и не помогай ему в Сарае! Я думаю, Василий, что твой племянник скоро опомнится и признает свою ошибку! А я замолвлю за тебя доброе слово перед тверским владыкой! Спокойно уезжай в свой Кашин и добивайся правды миром, терпением и добротой. А мы поможем!

 

ГЛАВА 18

ПОМИНАЛЬНЫЕ РАЗГОВОРЫ

Поздней осенью 1348 года Дмитрий Брянский возвращался из Смоленска. На этот раз он побывал там в связи с неожиданной смертью младшего брата – Василия Смядынского.

В Брянск прискакал гонец великого смоленского князя Ивана Александровича с горькой вестью, приведшей в скорбь не только княжескую семью, но и бояр.

– Ты снова без наследника, княже! – сказал в тот день на боярском совете Славко Стойкович. – Мы уж и не знаем, кому достанется Брянск…Так и вымрем все, а молодые не смогут удержать город и удел…И вот захворал мой братец Брежко…Совсем нет надежды на его выздоровление! Даже наш славный Овсень ничего не может сделать! Нет его батюшки Велемила, и никто не в силах продлить старческую жизнь.

– Надо ехать в Смоленск, на похороны брата, – с грустью молвил князь Дмитрий, роняя скупую слезу, – а там разберемся с наследником! И успокой своего больного брата, Славко: я не оставлю в беде свой удел! Если я не договорюсь с великим князем Иваном или с сыном покойного Василия, тогда объявлю наследником Романа Молодого, сына славного Михаила Асовицкого!

Брянский князь вовремя прибыл в Смоленск и как раз успел на церковное отпевание покойного. Службу вел духовник умершего князя отец Епифаний.

Дмитрий Романович вошел в смядынскую церковь и сразу же устремился к супруге покойного, стоявшей в толпе знати и одетой в черное греческое платье. – Приношу тебе свои глубокие соболезнования, – сказал он, склоняясь перед красивой седовласой женщиной, – и желаю твоей душе утешения!

– Благодарю, славный Дмитрий! – ответила, роняя слезы, княгиня Анна. – Мы давно тебя ждем, но знаем, что на это нужно время…И вот ты успел…

– Как же это случилось? – пробормотал брянский князь. – Неужели мой несчастный брат заболел?

– Он совсем не знал болезней! – кивнула головой княгиня. – И вот собрался на охоту, был весел и доволен. А когда вышел за теремный порог, вдруг пошатнулся и рухнул на землю! Слуги бросились к нему с тревогой и страхом, но все было напрасно: мой ясный сокол был уже мертв!

– Вот как бывает, – грустно сказал князь Дмитрий. – Иной всю свою жизнь жестоко страдает от множества болезней, а живет до ста лет…А мой младший брат даже меня не пережил!

Священник между тем завершил заупокойную молитву и, помахав кадилом, приблизился к родным умершего. – Пора нести нашего славного князя на погост! – сказал он. – Мы хотели похоронить его в храме или в Смоленске, в родовой усыпальнице, но Василий просил меня еще в прошлое лето…Видимо, наш славный князь предчувствовал свою скорую смерть…Так он просил похоронить его здесь, на древнем погосте, скромно, без шума и многолюдия…

В это время дверь церкви широко распахнулась, и внутрь вошли три одетых в богатые шубы князя: Иван Александрович Смоленский и его сыновья – Святослав с Василием. – Слава Господу, что успели! – сказал густым сочным басом, седой и морщинистый, но все еще крепкий, рослый, широкоплечий князь Иван. – Вот уж не думал, что переживу своего молодого брата! – Князь и его сыновья сняли с голов богатые куньи шапки и дружно перекрестились.

Затем Иван Александрович подошел к Дмитрию Брянскому, обнял его и троекратно без слов поцеловал. То же сделали, подойдя к князю Дмитрию, и его сыновья.

– А теперь – прощайтесь! – молвил отец Епифаний. – Наступило должное время!

Великий смоленский князь, как старший годами и положением, первым подошел к покойному, лежавшему в большом дубовом, выкрашенном в красный цвет гробу.

– Как будто живой, – сказал он, целуя восковой лоб покойника и смахивая рукой набежавшую слезу. – Настоящий праведник! Царствие тебе небесное, мой добрый брат!

Вслед за ним поцеловали умершего в лоб остальные князья: Дмитрий, Святослав, Василий и сын покойного – Иван. Остальные – верные княжеские слуги и немногочисленные бояре – проходили вокруг гроба, кланяясь усопшему.

Отец Епифаний, дождавшись, когда все желавшие пройдут у гроба, поднял руку и запел своим громким густым басом слова прощальной молитвы. Его поддержал расположившийся на верхнем ярусе хор из многих голосов, и тяжелая, но старательно исполняемая траурная песнь, поплыла по всему храму.

Гроб умершего князя выносили на руках его верные дружинники. Здесь же, прямо в саду, под большой ветвистой яблоней зияла черным провалом глубокая могила.

Дружинники осторожно подошли к краю могилы и поставили незакрытый гроб подле ямы. Покойный князь лежал, укрытый белым византийским саваном с вышитыми на нем крестами-распятиями и, казалось, спал…

– Скажу о тебе несколько слов, славный Василий, – молвил Иван Смоленский, – и мои слова будут искренними, похвальными. Ты всегда был скромным, добрым и храбрым. Прислушивался к моим указаниям, любил своих славных воинов и друзей-товарищей! Жаль, что ты оставил после себя только одного сына и немногих дочерей…Как хороший отец, ты вовремя выдал замуж своих дочерей и устроил будущее сыну Ивану! Пусть же твой наследник владеет Смядынью и прочими городами моего удела и радует своего батюшку, идущего в небеса! Царствие тебе небесное а твоим костям – вечный покой!

– Огромное горе – потерять такого брата! – сказал вслед за старым князем Иваном Дмитрий Брянский. – Я даже не смел подумать, что мой любимый Василий так рано уйдет к Господу…И видел в нем своего наследника…Но так получилось…Покойся же в мире, мой дорогой брат! Я желаю твоей душе пресветлого рая!

Остальные выступавшие были немногословны. Еще несколько добрых излияний – и красный княжеский гроб, поднятый на длинных домотканых рушниках, был медленно погружен в могилу.

– А теперь бросайте землю на домовину! – распорядился отец Епифаний.

Первым бросил земляной ком на княжеский гроб Иван Смоленский, затем Дмитрий Брянский, а потом все остальные, в зависимости от возраста и положения, князья, бояре и княжеские дружинники. Под пение псалмов, которые исполняли отец Епифаний и вышедшие из церкви певчие, одетые в траурные черные одежды, княжеские слуги, взяв лопаты, стали быстро засыпать могилу. Вскоре на месте погребения остался лишь небольшой, утоптанный и утыканный сухими цветами, холм.

– Через несколько дней мы поставим здесь крест! – сказал, помахав возле могилы кадилом, священник.

– А теперь, дорогие гости, пожалуйте к поминальному столу, – молвила мрачным, надтреснувшим голосом, вдова, – и помяните добрыми словами моего славного супруга!

И гости медленно пошли за княгиней Анной, шедшей под руку с рослым, худощавым, одетым в простой, но добротно выделанный тулуп, сыном.

На поминальной трапезе, прошедшей в небольшом, но вместительном помещении княжеского терема, гости вновь сказали много теплых слов по адресу покойного князя, а когда все выговорились, испили греческих вин и медов, съели, сколько могли, княжеских яств, стали беседовать о делах.

– Теперь я тревожусь о наследнике! – молвил расстроенный князь Дмитрий. – Вот умру… и оставлю свой удел осиротевшим!

– Пусть же будет твоим наследником сын покойного Василия, – задумчиво ответил сидевший рядом с ним во главе стола Иван Смоленский. – Он уже не юноша: перешагнул за три десятка…Что ты на это скажешь, Иван?

– Я совсем не хочу владеть Брянском! – покачал головой сидевший рядом с матерью, по правую руку от великого смоленского князя, Иван Васильевич. – Пусть будут наследниками моего дяди твои сыновья. А мне и тут хорошо, в Смядыни.

– Но тебя же никто не гонит в Брянск сейчас! – пробормотал Дмитрий Романович. – Пройдет время…Вот умру и тогда…

– Не хочу, мой славный дядя! – решительно сказал, покраснев, русобородый Иван Смядынский. – Мне не нужен твой удел с вашими ссорами и неурядицами! Все знают о твоей нелегкой жизни и злобных брянцах! У тебя там что не год, то мятежи или сумятица! Ваш Брянск – большой и очень шумный город!

– О каком шуме ты говоришь, Иван? – поднял брови брянский князь. – Неужели о том мятеже против несчастного Глеба?

– В том числе и о нем, – кивнул головой молодой князь. – Когда ваши торговые люди приезжали в Смоленск, они всегда рассказывали о ваших смутах и беспорядках…Ходили слухи, что ты перестал ездить в Орду и обложил своих горожан непомерными налогами! Неужели ты думаешь, что твои несчастные брянцы будут этому рады?

– Да, такие слухи, в самом деле, были! – усмехнулся великий смоленский князь, проведя рукой по пышным седым усам. – Говорили, что в твоем городе, Дмитрий, был жестокий мятеж, и чернь обзывала тебя нелестными словами, угрожая выдать твой Брянск Литве! Разве не так?

– Ну, до мятежа дело не дошло, – пробормотал брянский князь, – но криков и шума на вечевой площади не удалось избежать! В городе еще есть крикуны-заводилы, а моим приставам не хватает ума их изловить и упрятать в темницу…А бывает и так, что поймают какого-то крикуна, а толпа отобьет! Это, конечно, плохо…Вече – не на пользу моему городу! Если бы не тот несчастный, убитый мятежниками Глеб, в Брянске было бы тихо…А тогда городская чернь почувствовала силу в своем множестве и стала вмешиваться в княжеские дела! Да, злые вечники, в самом деле, угрожали мне Литвой и требовали, чтобы я объявил наследником Романа Молодого! Они знают о дружбе того Романа с Ольгердом Литовским и угрожают завязать связи с Литвой, если я, их законный князь, не уменьшу налоги, выплачиваемые мехами! Но где я еще найду столько нужного серебра? В прошлом году набили только десяток сороков куниц, хотя, правда белок и горностаев добыли побольше…А вот теперь собрали в достаточном числе только беличьи шкурки. А прочие меха – волчьи, медвежьи, барсучьи – не в цене! Надо бы ехать на север, в Новгород, но наши брянские купцы обленились…

– Я слышал, что ваши темницы переполнены! – нахмурился Иван Смоленский. – А ты сетуешь на плохих приставов! Значит, они все-таки выявляют мятежников?

– Да, брат, мест в темницах нет! – кивнул головой князь Дмитрий. – Мы даже срубили новый острог, но и он забит до отказа! Нам некуда сажать всех мятежников! И мы помещаем в темницу только самых закоренелых злодеев, бесстыжих стручков! Кроме того, мои верные стражники жалуются, что им все тяжелей становится выводить на работу заключенных и силой приобщать их к полезному труду! А что не день ко двору приходят всевозможные заступники и, обливаясь горькими слезами, умоляют отпустить на волю злодеев. Они ухитряются привлекать на свою сторону даже бояр! И я, порой, отдаю решение этих дел боярам. А сам не хочу слушать бессовестных болтунов!!

– Так ты бы лучше взимал серебро за прощение этих крамольников! – усмехнулся князь Иван Александрович. – И не пришлось бы повышать налоги!

– Если бы мы не повышали налоги, брат, – мрачно молвил Дмитрий Романович, – то не было бы столько татей! Однако ты прав – доходы за прощение преступников высоки! Родственники готовы платить серебром даже за послабление строгостей к сидящим в темнице! А за свободу от заключения – и больше! Но пока еще нет тишины в нашем городе. Вот только намедни немного успокоились, и я смог выехать на похороны. Однако я не верю этой тишине и с тревогой думаю: неужели там опять идет смута?

– А ты мне еще предлагаешь быть твоим наследником! – с укоризной сказал молодой Иван Васильевич. – Зачем мне эти беды? Нет, мой почтенный дядюшка Дмитрий Романович, я ни за что не соглашусь с твоей просьбой!

– Мне горько слышать твои слова, Иван! – пробормотал раздраженный Дмитрий Брянский. – Я вижу, что тебя нелегко уговорить! Тогда решать тебе, Иван Александрыч! Ты у нас – самый старший в роду! Поэтому жду твоего совета!

– Ну, мне надо подумать, – нахмурился старый князь. – Оно, конечно, если бы Иван согласился, все было бы хорошо…

– Не соглашусь! – сердито сказал молодой Иван Васильевич. – Зачем повторять?!

– Тогда придется назначить тебе наследником Василия Большого! – буркнул Иван Александрович. – Что ты скажешь нам, Василий? Говори прямо – тебя никто не будет заставлять силой!

– Я тоже не хочу, батюшка, – ответил сидевший по другую сторону стола, в середине, князь Василий Иванович. – Мне давно известно о беспорядках в Брянске, и все эти испытания меня не прельщают! Пусть будет брянским наследником старший брат Святослав!

– Я не согласен с тобой! – нахмурился великий смоленский князь. – Святослав унаследует смоленский «стол»! Пусть готовится управлять великим княжением! Но и Брянск нельзя упускать! Тогда там сядут москвичи, сыновья покойного Ивана Калиты, и отрежут от нас весь юг! Этого бы не хотелось! А может, и Литва захватит богатый удел… Ольгерд – великий воин и настоящий хитрец!

– Так ты же в союзе с этим Ольгердом, батюшка! – воскликнул Святослав Иванович. – Чего нам боятся Литвы? Пусть тогда литовцы наследуют брянскую землю, если так угодно Господу!

– Это – глупость, сын мой – покачал головой князь Иван Смоленский. – Зачем отдавать Литве русскую землю? Разве она мало отхватила себе от святой Руси? Я, конечно, не боюсь литовцев. Мои воины уже не один год приходят к ним на помощь против немцев! Ты помнишь, брат, их жестокое сражение на реке Стреве? Там, говорят, полегло около восьми тысяч литовцев! И едва отогнали немцев! Ты не посылал туда своих людей, Дмитрий?

– Нет, не посылал, брат, – пробормотал брянский князь. – Я дал им только серебро…Меня обидели тогда непотребные слова знатных литовцев на свадьбе Романа Молодого!

– Мы уже говорили об этом, Дмитрий, – тихо сказал князь Иван Александрович, – и не нашли в том ничего для тебя опасного. Посуди сам, разве ты не дружил с Михаилом Асовицким? И разве не скорбел о его ранней гибели! Я не прав?

– Прав! – кивнул головой Дмитрий Брянский. – И я помогал его сыну Роману Молодому…Но мне обидно слышать, как чернь объявляет его моим наследником, а он сам не желает изъявить своего почтения приездом в Брянск!

– Приедет, когда настанет время! – насупился князь Иван Смоленский. – Вот и держи его своим наследником…А мои сыновья пока не согласны. Но не беспокойся: мы всегда найдем выход! А с Литвой нужно дружить, пока у меня не все ладно с поганой Ордой! Мне нужна поддержка от великого князя Ольгерда…Вот если он предложит тебе в наследники того Романа, тогда соглашайся…Нельзя ссориться с Литвой!

С тем и ехал в Брянск князь Дмитрий Романович, не зная, что говорить по этому делу боярам. Город встретил его на этот раз спокойно. – Горожане пока утихли! – сказал, встречая князя у ворот крепости, тиун Супоня Борисович. – Но у нас другая беда: захворала твоя: княгинюшка! Теперь за ней присматривает лекарь Овсень! А вчера скончался твой старый боярин Брежко Стойкович! Я думаю, что тебе следует проститься со своим верным человеком!

– Милосердный Господь! – пробормотал, чувствуя в груди комок горечи, князь Дмитрий. – Я попал, как кур в ощип, с одних похорон на другие!

 

ГЛАВА 19

ДУМЫ СИМЕОНА МОСКОВСКОГО

– Что ты думаешь о просьбе Ольгерда, святой отец? Ты разрешишь ему жениться на православной? – промолвил князь Симеон Московский, сидя на татарском диванчике в светлице митрополита. – Литовский посланник ждет твоих слов…

– Я подумаю, – тихо ответил святитель, сидевший напротив князя в своем большом серебряном кресле на мягкой, набитой лебяжьим пухом подушке. Он склонил голову и закрыл глаза. Великий князь Симеон знал привычку митрополита Феогноста не спешить с ответом. Святитель был человеком практичным, рассудительным и просто так, наспех, решений не принимал. Князь, ожидая ответа, тоже откинулся на диванную спинку и погрузился в размышления.

К осени 1349 года ему удалось добиться больших успехов в своих отношениях с Ордой и Литвой. Неожиданно ему помогли сами литовцы. Ольгерд уже давно вынашивал планы покорения Смоленщины и примыкавших к ней московских земель, отхваченных в свое время московскими князьями у Смоленского княжества. Кроме того, он рассчитывал занять и Новгородчину, и Псковщину, но на пути к достижению этих целей стояла Москва. Великий литовский князь не забыл, как жестоко сражались против него еще при жизни отца Гедимина московские полки в 1341 году под Можайском. Помнил он и об ответных походах московской рати на его земли. – Просто так я не одолею могучую Москву, – решил Ольгерд, – и нужно искать сильного союзника.

Помимо всего прочего, Литву беспокоили постоянные вторжения немецких рыцарей, которые жаждали захватить русский север, но были непрочь поживиться и в Литве. Оставляя значительную часть своих сил для отпора немцам, Ольгерд никак не мог собрать большое войско для похода на Москву. В лихорадочных поисках союзников он принял совет своей знати – послать верных людей к ордынскому хану Джанибеку и, если удастся, заключить с ним союз против Москвы.

В Орду с богатыми дарами поехал брат Ольгерда Литовского новогродский князь Кориад с «нужными людьми». Татарский хан был несказанно удивлен приезду делегации от своих исконных врагов, сразу же согласился их принять и «порадовался предивным дарам». Но как только литовские посланники вошли, он встретил их суровым взглядом. Дело в том, что гордые, чванливые литовцы, привыкшие вести себя у чужеземных правителей достаточно вольно, сразу же совершили много ошибок. Уже при входе в приемную залу ханского дворца князь Кориад споткнулся о порог и со злобой чертыхнулся. Правда, по-литовски. Но хан и его вельможи поняли все. Гордые литовцы не пожелали и лечь на ковер, чтобы ползти до ханского трона, как им советовали ханские люди. Вместо этого князь Кориад с величием и высоко поднятой головой прошел вперед, к ханскому трону, а его люди, весело улыбаясь, проследовали за ним. Остановившись у золоченых ступеней, Кориад лишь склонил голову в небольшом поклоне, сказав по-русски: – Здравствуй, великий государь, славный Джанибек! Привет тебе от моего государя Альгирдаса! Наш великий князь и русский король хочет иметь с тобой дружбу! Вот почему мы здесь!

Хан Джанибек слушал его речь, окаменев от изумления. Такой наглости и неуважения к ханской власти он никак не ожидал! В приемной дворца царила мертвая тишина: все ханские вельможи побелели от страха, видя необычно серое, гневное лицо хана. – Разве у тебя не было нужных советчиков, наглый пришелец? – заговорил, наконец, придя в себя, Джанибек. – Почему ты нарушаешь наши привычные порядки? – Стоявший справа от ханского трона татарин-переводчик быстро переложил слова своего повелителя на русский язык.

– У нас были советчики, великий государь, – пробормотал, меняясь в лице, литовский князь, – однако мы – послы свободного государства, а не русские рабы! Посол – это неприкосновенное лицо. Мы представляем особу государя!

– И твой государь – не свободный правитель, а мой раб! – возмутился хан Джанибек. – Разве не он занимает немалую часть Уруси? И все знают, что Урусь – это моя земля, мой наследственный улус! Так что нечего здесь корчить из себя свободного государя! Вы – бесстыжие рабы и мои вечные данники! Почему не платите мне дань? Чем вы лучше коназов-урусов?

Растерявшийся литовский князь не знал, что говорить. Его лицо лишь меняло свой цвет: то превращалось из розового в красное, то белело от страха!

– Разве ты не знаешь, что у нас не принято задевать порог? Это – вражеская примета! – усмехнулся хан, наслаждаясь страхом литовцев. – Неужели тебе не говорили об этом?

– Говорили, говорили, государь, – пролепетал князь Кориад.

– Кто встречал этих лэтвэ? – спросил Джанибек, поворачивая лицо к стоявшему слева от его трона советнику Тугучи. – Как зовут этого барана?

– Ашихай, государь, – ответил, почтительно склонив голову, Тугучи. – Я сам посылал этого толмача к тем баранам…

– Ашихай сослужил мне плохую службу, – покачал головой Джанибек, – и достоин суровой кары! Эй, Бэгэрсэн! – хан хлопнул в ладоши, и перед ним предстал постаревший, сгорбившийся, но все еще грозный, краснорожий толстяк.

– Слушаю и повинуюсь, государь! – громко сказал он.

– Сходи-ка, Бэгэрсэн, – распорядился Джанибек, делая знак рукой переводчику, чтобы тот перевел его слова на русский для литовцев, – к тому безрассудному Ашихаю и лиши его жизни! Но только праведно, чтобы не пролилось ни капли крови! Понял?

– Будет сделано, славный государь! – вскричал палач, низко кланяясь и выбегая вон.

– Ну, а вас, бесстыжие лэтвэ, – улыбнулся хан, – тоже следует проучить! Всыпем вам, для начала, с дюжину палок! А там посмотрим!

– Однако же выслушай нас, славный государь! – вскричал князь Кориад, падая на колени. Вслед за ним бросились на пол и остальные гордые литовцы.

– Вот глупцы! – засмеялся Джанибек, успокаиваясь и приходя в хорошее расположение духа. – Сразу же отринули свою безрассудную гордость! Вот так и надо было поступать! Что теперь делать, мои славные эмиры? Эти дурачки очень виноваты перед нами! Казнить их или выслушать?

– Выслушай, государь, – сказал ханский советник Тугучи. – Пусть эти глупцы порадуют тебя потешными словами.

– Выслушай, выслушай повелитель, – забурчали из разных концов залы сидевшие на мягких подушках ханские вельможи.

– Что ж, – кивнул головой Джанибек, – тогда говорите! Подними свою башку, бестолковый коназ!

– Наш великий князь Альгирдас предлагает тебе заключить с ним союз, – пробормотал, робко подняв голову, князь Кориад, – чтобы мы соединили свои силы против общего врага!

– Кто же у нас общий враг? – усмехнулся ордынский хан. – Если твой коназ Элгирдэ хочет идти на далекий запад, чтобы разорять богатые страны, то я всегда готов на такой союз! Но только за это вам придется заплатить полновесным серебром!

– Мы привезли тебе немало серебра, государь! – жалобно молвил напуганный Кориад. – Разве этого недостаточно?

– Недостаточно! – кивнул головой хан. – Это серебро годится только на уплату за вашу неучтивость и попрание порога моего дворца! Еще радуйтесь, что ни одна ваша башка не упала с плеч, благодаря серебру Эльгирдэ! Но так кто же нам угрожает?

– Наш главный враг – московский князь Семен! – сказал поуверенней, несколько успокоившись, литовский князь. – От него идет одно зло! И не только Литве, но и твоей славной Орде!

– Мосикэ? – улыбнулся ордынский хан. – Так ведь этот Сэмэнэ – мой лучший и верный данник! Вот если бы ты назвал Иванэ из Смулэнэ, я бы еще подумал…Однако же Сэмэнэ…Смешно говорить, но не считаете ли вы меня великим глупцом?! – нахмурился Джанибек.

– Не считаем, славный государь! – вскричал князь Кориад. – Но мы видим большое усиление Москвы! Она потихоньку вбирает в себя окрестные земли и готовит против окрестных стран страшную угрозу! Если русские земли объединятся, никто не устоит против их силы! А потом этот Семен перестанет платить тебе дань и станет лютым врагом твоей славной Орды!

– Я пока не вижу такой угрозы, – усмехнулся хан Джанибек. – Достаточно только горстки моих воинов, чтобы низложить этого коназа из Мосикэ! Наша Орда сильна не только численным превосходством над врагами, но и воинскими умениями каждого моего подданного! Ни один из воинов коназа Сэмэнэ не обладает такой выучкой!

– Это не так, государь, – покачал головой литовский посланец. – Я видел немцев, великих воинов, с которыми мы сражаемся с переменным успехом. Но однажды мы столкнулись с московским войском…И скажу, что они намного сильней тех немцев! Мы едва отбились!

– Нэмцэ? – покачал головой хан Джанибек. – Да они – совсем не воины! Это переодетые в доспехи женки! Мне говорили, что ни у одного из них нет даже кутака! А только одна дебря! Вот какие у вас соперники! – И он захохотал, откинувшись на спинку кресла.

Придворные поддержали своего повелителя дружным смехом, и вся приемная ханского дворца буквально загудела от шума.

Наконец, ордынский хан успокоился и, опершись на подлокотники трона, вперил свой грозный взгляд вниз на сжавшихся, трясущихся от страха литовцев. – Ладно, – сказал он, – поскольку вы доставили, наконец, свою дань, у меня нет на вас зла. Я оставляю вам жизни! Но палок вы все же заслужили! Эй, мои верные люди! Бросьте этих глупцов из Лэтвэ в холодный зиндан! Да палок им, по мягким местам, по их упрямым жупам, вломите! И пошлите сегодня же гонца к Сэмэнэ, в Мосикэ, чтобы он сам принял решение о судьбе этих бестолковых баранов!

Ханские слуги выскочили из темных углов залы и стремительно набросились на онемевших от ужаса литовцев.

– Пожалей нас, могучий государь! – кричали литовские послы, вырываясь из рук стражников.

– Раньше надо было просить, – улыбнулся Джанибек, – и подкреплять свои слова серебром… А теперь – уходите и ждите свою судьбу!

Приехавший в Москву ханский гонец Аминь подробно рассказал великому князю Симеону о литовском посольстве в Орду и о решении хана Джанибека. – Поспеши, коназ Сэмэнэ, – советовал посланец хана, – чтобы забрать у государя этих людей из Лэтвэ, пока наш славный хан не передумал!

Симеон Иванович немедленно созвал боярскую Думу и, посоветовавшись со своей знатью, назначил срочными посланниками-киличеями в Сарай верных людей, знавших татарский язык, Федора Глебовича и Федора Шибачеева, которые и уехали на следующий день с татарином Аминем, щедро награжденным за важную весть.

Московские посланники долго не путешествовали. Хорошо зная истоптанный конскими копытами ордынский тракт, они в короткий срок прибыли в Сарай и, представ перед ордынским ханом, выложили богатые подарки.

Джанибек был доволен расторопностью москвичей и ни слова не сказал о том, что ни Симеон, ни его братья-князья к нему не прибыли. Получив серебро, он посчитал все остальное незначительными мелочами. После совещания со знатью, хан повелел передать литовских посланцев московским киличеям, которые тут же отправились в Москву в сопровождении татарского отряда, возглавляемого мурзой Тутуем.

Так литовские послы в скором времени оказались «пред очами» великого князя Симеона. Последний, увидев несчастных литовцев «в смрадном рубище и ржавых цепях», сжалился над ними и приказал «освободить их всех от тяжких оков и препроводить в жаркую баню…»

В Москве литовские пленники почувствовали себя не узниками, а гостями. Одетые в опрятные дорогие одежды, они проживали в большом тереме, хорошо, «кормились от княжеского стола», но были охраняемы стражниками князя Симеона.

Сам великий князь несколько раз встречался со своими пленниками, беседовал с ними и обещал «отослать несчастных к брату Ольгерду».

Вскоре в Москву прибыли литовские посланцы с большим выкупом за князя Кориада и прочих знатных людей, и пленники были отпущены в Литву.

Тем временем князь Симеон принял в Москве сватов от Василия Кашинского, который, наконец, добился великого тверского княжения, уговорив своего племянника, князя Всеволода, отказаться от Твери «на срок жизни старого князя». Тверские сваты просили руку дочери великого князя Симеона Василисы, оставшейся ему от первого брака, для сына Василия, Михаила. Князь Симеон не возражал: его четырнадцатилетняя дочь хоть и была моложе жениха на три года, но для замужества уже созрела. Свадьбу сыграли в Москве в княжеском тереме с большой пышностью.

А тут вдруг пришли посланцы из Волыни от брата первой, покойной, жены князя Симеона, Любарта Гедиминовича. Этот известный воин, овдовев, решил воспользоваться улучшением отношений между Литвой и Москвой и попросил великого князя Симеона одобрить его брак с дочерью князя Константина Ростовского, зависимого от Москвы. Уважая митрополита и зная о том, что брачные дела входят в сферу деятельности церкви, великий князь устремился к святителю Феогносту и попросил у него на это разрешения. Митрополит, подумав, согласился. – Пусть это будет не совсем близкое родство, но все же сближение с грозным полководцем! – сказал он.

Князь Симеон, в свою очередь, сообщил литовскому посланнику о своем согласии на этот брак, и вскоре в Ростове состоялась свадьба. Но не успели простыть следы этого литовского гонца, как вслед за ним в Москву прискакал еще один – на этот раз от самого Ольгерда, который также, как и Любарт, овдовел.

– Прошу руку дочери покойного Александра Тверского, Ульяны! – сказал от имени великого литовского князя его посланец.

Князь Симеон, выслушав литовца, был озадачен. Он знал свою своячницу, красавицу Ульяну, ее строптивый и гордый нрав, и усомнился, захочет ли та замуж за столь именитого, но немолодого вдовца?

– Сначала договоритесь с Ульяной, – ответил он литовцу, – ибо никто не может заставить девицу выйти за муж за вдовца!

Этот ответ подсказала князю его молодая жена, Мария Тверская. – Тот Ольгерд – хромой, как вездесущий бес! – сказала она как-то ночью великому князю на супружеском ложе. – Я не верю, что молодая Ульянушки захочет с ним соединиться!

Однако литовский посланец, побывав в Твери, вернулся в Москву с однозначным ответом: – Ульяна сразу же согласилась!

Пришлось великому князю вновь идти к митрополиту с просьбой, которая усугублялась еще и тем, что Ольгерд не был христианином и не собирался играть свадьбу в Твери. – Могучий Альгирдас – очень знатный человек, – сказал на этот счет литовский посол, – и не сможет приехать за невестой! Пусть она сама приезжает с надежной охраной в Вильно!

Вот и сидел великий князь Симеон возле митрополита, ожидая его воли и думая о жизни.

Неожиданно открылась дверь, и в митрополичью светлицу вошел тихо, как бы крадучись, местоблюститель святителя Алексий. Улыбнувшись великому князю и поклонившись погруженному в размышления митрополиту, он подошел к дивану и уселся рядом с Симеоном.

– Пусть женятся, – сказал, подняв голову, митрополит Феогност. – От этого будет только польза! Может этот Ольгерд постигнет нашу праведную веру через свою супругу или хотя бы не станет преследовать христиан за их убеждения! Такое надо поощрять! Нельзя допустить, чтобы Литва попала в руки людей неправедной веры! Вот поэтому я согласен!

Великий князь Симеон улыбнулся. – Я думаю, что это улучшит наши отношения с Литвой, – молвил он, – и может литовцы перейдут в лоно святой православной церкви!

– Надо искать дружбу не только с литовцами, – сказал вдруг спокойно, с улыбкой, отец Алексий. – Почему мы забываем о своих, русских князьях? Вот мы теперь в ссоре с Титом Козельским из-за его литовских связей! А князя Романа Молодого и подавно считаем врагом! Но его дружба с Ольгердом – сущий пустяк! А недавно я узнал о поездке брянского князя Дмитрия в Смоленск на похороны брата Василия. Дмитрий Романович хлопотал там о своем наследнике! Но никто не захотел владеть Брянском! Говорят, что это лесное княжество скоро перейдет в руки Романа Молодого! Он ведь – прямой потомок самого святого Михаила Черниговского и его сына, Романа Старого!

– Если этот удел достанется Роману Молодому, – помрачнел князь Симеон, – тогда Литва подойдет к нам еще ближе!

– Думаю, что Роман будет брянским князем! – молвил отец Алексий. – Поэтому мы должны пригласить его в Москву и душевно приласкать! Это ничего, что он дружен с Литвой! Главное – чтобы он полюбил Москву!

– Это так, – кивнул головой митрополит Феогност. – Дружба с праведным христианином намного дороже связей с бесстыжими язычниками. Я не верю этому Ольгерду, хотя и не препятствую его браку. Тебе, мой сын Семен, нужно воспользоваться этой недолгой дружбой и переманить на свою сторону всех русских князей, союзных Литве!

 

ГЛАВА 20

БРЯНСКАЯ СМУТА

Очередной, декабрьский бунт 1349 года в Брянске был страшен. Толпы разъяренной черни метались по всему городу, сокрушая на своем пути усадьбы богатых горожан и купеческие лавки. Ужасный шум и крики, запах дыма от пожарищ доходили до брянской крепости.

Все случилось так неожиданно, что князь даже не успел собрать дружину и ополчение для пресечения беспорядков. Несколько дней назад умерла супруга брянского князя – княгиня Ксения. Просто заснула и не проснулась! Старый княжеский лекарь Овсень Велемилович знал о ее болезни и последний год ежедневно осматривал княгиню, давал ей укрепляющие снадобья и настойки от болей в сердце. – Я так и не справился с болезнью матушки, – убивался Овсень у гроба княгини. – Видимо, виновата моя старость!

– Все в руках Господа, – говорил, вздыхая, епископ Иоанн. – Как ни лечи, но Господь решит по-своему! Значит, так суждено нашей праведной Аксинье!

Князь Дмитрий тяжело переживал смерть супруги. – Это я утомил мою славную Аксиньюшку своими бесчисленными женками! – рыдал он, не стесняясь челяди. – Моя супруга все это терпела без ропота и всегда встречала меня добрыми словами!

Пока князь предавался горю, в городе пошли слухи о смерти княгини, якобы «от злых людей»! Обвиняли, в первую очередь, княжеского лекаря, а затем – бояр.

– Лихие колдуны и нечестивцы извели нашу матушку, великую праведницу! – открыто говорили на площадях и рынке слонявшиеся без дела бродяги. В последние годы Брянск захлестнула волна переселенцев из многих, даже отдаленных, русских земель. Одни уходили из-за произвола литовцев, занявших южную Русь и начавших притеснять православных русских. Поговаривали, что сам Ольгерд Гедиминович подверг «лютой казни» даже своих бояр, русских, за отказ есть мясо в Великий Пост. Другие бежали из Псковщины и Новгородчины, подвергшихся нашествию немцев и шведов. Были и беженцы из уделов великого Владимирского княжества, в том числе Москвы, из рязанской земли и даже из южной Черниговщины.

Брянский удел, переживший тяжелые времена без войн и нашествий врагов, привлекал всех. А правление Дмитрия Романовича, умело лавировавшего между всеми «грозными врагами», только способствовало славе брянской земли.

Наплыв беженцев, помимо положительных сторон, ибо в городе и уделе теперь не было нужды в рабочих руках, имел и свои недостатки: вновь прибывшим не хватало жилья, трудно было найти работу и приспособиться к местным порядкам.

Князь ничего не мог поделать с заполонившими улицы страждущими людьми. В былые времена он собрал бы большое ополчение для похода на врага. А уже враг сам бы помог избавиться от лишних, ненужных людей…Однако врагов было много, но воевать с ними не хотелось. Не из страха: ни один русский князь не уклонялся от своего воинского долга! Больше всего князя Дмитрия беспокоили последствия необдуманных военных действий, нарушение сложившегося равновесия сил и большие расходы. Он и так растрачивал почти все собранное за год серебро на выплату ордынского «выхода», который каждое лето возил в Сарай его верный боярин Кручина Миркович.

Князь не послал своих людей даже тогда, когда Ольгерд Литовский просил его об этом во время жестокой войны с немцами. Теперь он раскаивался в своем поступке. – Многие бездельники сложили бы головы в жестокой войне! – рассуждал князь.

Но слова словами, а дело делом! Эти самые «бездельники» стали в городе настоящим горючим материалом для брянцев, привыкших к городским «смутам» и лишь ждавших повода для новых беспорядков.

Вот таким поводом и стала смерть княгини. В городе сразу же вспомнили прежние сплетни и толки о деятельности знахарей. Всплыли старые сказки о колдовстве еще покойного Велемила и его сыновей.

Масла в огонь разгоравшегося бунта подлила еще одна смерть. На этот раз скончался брянский гончар Лобан Панкович, которого принудительно поместили в «лекарскую избу», поскольку он выезжал за пределы города «по ремесленным делам» и вернулся назад с явными признаками заразы. Задержанный еще на подступах к городу княжеской дружиной, имевшей строгое указание князя «отвозить всех, кто прибывает из чужих земель в лекарскую избу к Третьяку Велемиличу», гончар провел неделю под присмотром брянских лекарей и, разболевшись, приняв вместо лекарства по ошибке сильно действующий яд, скончался. Лекарь Третьяк строго наказал своих сподручных, проявивших беспечность и допустивших нелепую смерть, с позором изгнал их из «лекарской избы», но беспорядки предотвратить не смог. Вдова покойного гончара выбежала на улицы города и стала яростно кричать, проклиная врачей и призывая горожан к мести. И первыми взбунтовавшимися были пришлые бездельники, которые сразу же воспользовались скандалом и, похватав вырванные из заборов колья, устремились по льду на другую сторону Десны, где располагались лекарские избы.

Старый Третьяк Велемилович со своими сыновьями, внуками и лекарскими слугами поздно узнали об опасности. Разъяренная чернь, к которой присоединялись все новые и новые мятежники, стремительно подошла к большому забору, окружавшему избы брянских знахарей, представлявшие собой целый врачебный городок, и остановилась перед воротами. – Давай же, стучи, Вулк! – закричали в толпе, требуя от своего предводителя, здоровенного рыжего мужика, беглеца из Волыни, решительных действий. – А зачем стучать? – бросил тот, с силой ударяя своей тяжелой дубиной в ворота. – Ну-ка, братья, бейте же и давите всей силой!

Ворота под давлением толпы затрещали и медленно поползли в разные стороны.

Услышав от слуг о появлении перед забором мятежной толпы, хозяин врачебного городка Третьяк не испугался. – Уходите, люди мои и сыновья, через тайную калитку да побыстрей! – приказал он. – И бегите без оглядки прямо в дремучий лес! Спасайтесь! Набросьте только на себя полушубки – сегодня холодно! А я выйду навстречу брянским крамольникам и попробую отговорить их от неправедных действий!

– Мы не бросим тебя, батюшка! – возразили его поседевшие, но такие же сильные, сыновья. – Нам надо сообща защищать наши лекарские избы!

– Это мои последние слова! – крикнул, рассердившись, седой, как лунь, старик. – И если не послушаете, я прокляну вас лютым заклятьем! Вон отсюда!

Все трое сыновей лекаря, поклонившись отцу и, не посмев ослушаться его воли, быстро вышли из передней избы, поспешив за удалявшимися «лекарскими людьми».

В это время толпа повалила и ворота, и даже забор. – Ну, колдуны, сейчас! – орали окружавшие лекарские избы мятежники. – Мы враз вас всех попотчуем жарким пламенем!

– Эй, Порей Хвалич! – кричал главный бунтовщик Вулк, махая руками. – Беги к той дальней избе, чтобы колдуны и поганые знахари не смылись! Перережь им дорогу!

– Я не подведу, Вулк Твердилич! – весело ответил его сообщник. – Эй, славные люди! За мной! К той избе! – Еще одна толпа устремилась вглубь врачебного городка. Мятежники разбрелись по всей площади огороженного забором пространства, окружая каждый дом или служебную постройку. Часть людей ворвались в избы, но не найдя никого, стали все безжалостно бить и ломать.

Из передней избы, без боязни, вышел на крыльцо гордый, величественный старик.

– Вот он, самый главный колдун! – закричал сын брянского кузнеца Хлуд, известный лодырь и выпивоха. – Это – Третьяк Велемилич, бесовский сын!

– Опомнись, Хлуд! – возмутился седовласый лекарь. – Ты забыл, как я спас тебя от верной смерти? А твою жалкую супругу? А как лечил твоих детей, без всякой платы, на добром слове?

– И ты, лютый злодей, смеешь говорить о добром слове?! – вскричал, багровый от ярости черномазый мужик. – Ты лечишь людей не молитвами Господу, а нечестивым колдовством! Я не раз слышал о твоих злых делах от нашего мудрого попа Петра! Ты лечишь тело, но душу обрекаешь на адские муки! Смерть тебе, старый злодей!

– Зачем вы разрушаете лекарские избы?! – крикнул с горечью старик. – Я понимаю, что вы пришли сюда, чтобы лишить меня жизни…Но избы-то, избы не виноваты! И все это принадлежит не мне, а князю! Этот городок создавался в течение долгих лет, а вы хотите в одночасье погубить такую работу и оставить горожан без лекарской помощи!

Но слова старого врача никто не слушал.

– Говори же, злобный Третьяк, куда подевались твои людишки?! – возопил, выпучив глаза, старый плотник Бова Рудкович. – Неужели ушли в лес?

– Здесь нет моих людей, Бова, – покачал головой старый знахарь. – Они еще раньше ушли в город, в княжескую крепость! Я здесь один и готов держать перед вами ответ! – Он гордо выпрямился, глядя спокойно на толпу.

– Что вылупился?! – взвизгнул от злобы прибежавший откуда-то из глубины врачебного городка главарь бунтовщиков Вулк. – Неужели ты не видишь, что мы пустили тебе красного петуха?!

Третьяк Велемилович огляделся: все, видимые ему с крыльца лекарские избы, были окутаны дымом, который все сгущался и сгущался и, казалось, наступили сумерки.

– Он заранее спрятал своих сподручных! – возмутился мятежник Порей, вернувшийся после поджога последней избы. – Мы видели только следы от сбежавших колдунов! Они вытоптали целую тропинку и махнули в дремучий лес! Теперь не догонишь!

– Эх, вы, тати! – сказал так громко, что его услышали все, Третьяк Велемилович. – Погубили все дело моей жизни за сущий пустяк! Да будьте же вы все прокляты, беспощадные воры!

– Так ты еще ругаться! – взвыл, обезумев, рыжебородый Вулк. – Эй, люди добрые! Хватайте этого бесстыжего злодея!

Черная толпа заворчала, заволновалась и, как речной поток, хлынула на крыльцо единственной, еще не разоренной, передней лекарской избы. Сбитый тяжелыми дубинами с ног, старый лекарь Третьяк был убит почти мгновенно. Взбешенные бунтовщики разрывали на части его большое, но уже неживое тело. – Тащите-ка печенку этого колдуна! – кричал плотник Бова, рассекая живот убитого старика. – И кладите ее на огонь! Это – наша защита от колдовских проклятий! Пусть каждый отведает по кусочку!

– И отрубите его злую голову! – вопил, брызжа слюной, с помутневшими от злобы глазами, рыжебородый Вулк. Он схватил протянутую его сообщниками окровавленную, отсеченную голову несчастного Третьяка и с яростью насадил ее на острие длинной медвежьей рогатины.

– Вот он, лютый злодей! – орала, ликуя, толпа. – Мы навсегда покончили с древним ведьмаком!

– Пройдите вокруг этого забора, славные люди, и предайте все огню! – крикнул, улыбаясь, довольный погромом Вулк. – Чтобы ничего не осталось от этого бесовского места, кроме золы и пепла!!

– А куда теперь, брат?! – взвизгнул другой мятежный главарь Порей. – Пора бы ощипать и прочих кур!

– А теперь, мои славные люди, – приказал своим хриплым противным голосом Вулк, сверкая глазами, – пошли на сам город, чтобы завершить нашу праведную месть! – И вся толпа, повинуясь воле своего мятежного главаря, так же быстро умчалась назад, как и пришла, оставив за собой ярко пылавшие избы уже не существующей брянской больницы, лекари которой осмелились работать не под сенями монастыря и без церковного благословения.

Князь и бояре узнали о беспорядках лишь тогда, когда мятежники возвратились в город и принялись грабить имущество состоятельных горожан. В детинец прибежали купеческие слуги, прося князя защитить дома их господ и жизни «лучших людей».

Первоначально князь растерялся, но, тем не менее, сразу же отдал приказ своему тиуну Супоне Борисовичу «собрать нашу верную дружину и немедленно дать отпор всем злым крамольникам»! Когда же кое-как собранная дружина была построена перед крепостными воротами, до княжеской крепости уже дошли крики горожан и шум разрушений.

Князь Дмитрий, окруженный боярами, одетыми в боевые доспехи, стоял перед своими воинами, готовясь к выходу в город. – Вас здесь всего три сотни, друзья мои, – сказал он, разгневанный до самой крайней степени, – но не бойтесь смутьянов и отчаянно сражайтесь! Смерть всем, кто поднял меч против моего города! А вы, мои верные люди, – он обернулся к боярам, – скачите в наши городки и ведите сюда остальных дружинников! Нам нужна целая тысяча для усмирения этой «замятни»! А пока следует защитить купцов и невинных горожан! Пора навсегда покончить с крамолой в моем городе! А вы, мои приставы и ты, их начальник, славный Сотко, идите за дружиной и хватайте лютых зачинщиков! Мы будем строго судить их после крамолы! А теперь – с Богом!

Ворота брянской крепости широко распахнулись, и княжеская дружина, возглавляемая Супоней Борисовичем, выступила на подавление жестокого мятежа.

Князь остался в крепости с небольшим отрядом – всего в сто копий – ожидая подкрепления из соседних острогов, где проживала основная масса его воинства.

Воевода Супоня, соблюдая приказ своего князя, был беспощаден: его дружина, стремительно выскочив на Красную площадь, обрушилась всей своей силой на собравшихся там мятежников. Не ожидавшие такого удара, привыкшие сражаться с мирными, беззащитными жителями, вооруженные топорами и самодельными пиками злодеи сразу же подались назад и стали медленно отступать по расходившимся в разные стороны улочкам. – Оградите Судок! – кричал своим воинам Супоня, указывая рукой на овраг. – Нето они убегут в яр и спрячутся от праведной кары!

Дружинники плотной стеной отгородили овраг от толпы и продолжили свое наступление. Они уже давно побросали в бунтовщиков копья и теперь яростно секли своих ненавистных врагов, махая во все стороны мечами.

Каждый удар опытного княжеского воина был результативен. А вот мятежники, отчаянно сражавшиеся при отступлении, почти никакого урона дружине не наносили. Но так продолжалось до той поры, пока сражение не перешло на узкие улочки посада. Здесь уже княжеские воины не имели возможности развернуться и буквально увязали в массе окружавших их «злых крамольников». Постепенно мятежники, закрепившись на посаде, стали теснить своей массой княжескую конную дружину. Кое-кто из них воспользовались луком или самострелами, и вот теперь княжеский тиун Супоня понял, что дело плохо: то тут, то там падали сбитые с коней дружинники, а бунтовщики, несмотря на потери, не только не сдавались, но лишь усиливались – все больше и больше горожан вступали в сражение, примкнув к мятежу. Пешие мятежники, казалось, совсем не боялись возвышавшейся над ними княжеской конницы и совершенно обезумели.

Был даже момент, когда княжеский воевода почувствовал, что потерял возможность вывести свое небольшое редеющее войско из окружения. Часть мятежников перебежали вверх и перегородили ему путь к отступлению.

– Ну, что ж, – перекрестился Супоня Борисович, обращаясь к своим воинам зычным окриком, – теперь нам нет спасения, но и врагам не удастся порадоваться! Вперед, могучая дружина! Слава князю Дмитрию! Смерть злобным крамольникам!

– Слава князю! Смерть крамольникам! – дружно закричали его воины и, подстегнув коней, не обращая внимания на сыпавшиеся на них со всех сторон стрелы, помчались вперед. Сам Супоня, подняв вверх свой длинный, багровый от крови мятежников меч, решительно устремился на рыжебородого главаря бунтовщиков, размахивавшего прямо перед ним окровавленным топором. – Получай же, смрадный пес! – вздохнул воевода, попав мечом прямо в шлем наглого мятежника.

– Ох! – вскрикнул тот, роняя топор и падая, оглушенный, на колени. – Пришла моя смерть!

В этот миг скакавший рядом с воеводой его верный дружинник Белогор с криком опустил на тело упавшего главаря свой тяжелый меч, разрубив его поперек так, что кровь фонтаном брызнула вверх и попала прямо в лица мятежников. Из разрубленного живота рыжебородого злодея выпали синие, длинные кишки, напоминавшие какие-то слизкие грязные веревки, смешавшиеся с кровью и снегом.

– Вулка убили! – завопили в толпе. – Отомстим же за смерть нашего праведника!

Вдруг откуда-то сзади толпы раздался звонкий резкий звук боевого рога: со стороны Большой Княжей дороги быстро двигался отряд княжеской пехоты, одетой в тяжелую броню и кольчуги, а за ним – отряд конницы во главе с самим князем.

– Вот и наша подмога! – вскричал Супоня Борисович, почувствовав прилив сил и радость. – Ну, а теперь разите злодеев, мои славные воины!

Видя приближавшееся к врагу подкрепление – большое княжеское войско – мятежники, отчаянно отбиваясь, направились к реке, пытаясь прорваться и спастись. Но не тут-то было! Опытные воины заметили их маневр: засвистели стрелы, и желавших убежать больше не стало!

Тем временем подоспевшая на помощь воеводе княжеская пехота, обрушившись всей силой на бунтовщиков, в короткий срок перебила всех сопротивлявшихся и соединилась с отрядом княжеского тиуна.

– Может, возьмем в плен всех оставшихся татей, славный князь?! – крикнул Супоня Борисович приближавшемуся к нему князю Дмитрию. – Их осталось, пожалуй, еще сотни две. Но бьются отчаянно!

– Зачем нам пленники?! – ответил ему своим зычным голосом через головы пехоты брянский князь. – Мы не должны прощать злобных мятежников! Рубите их всех без пощады! Надо, наконец, искоренить городскую крамолу! Это будет для злодеев небесная кара!

 

ГЛАВА 21

ПСКОВСКИЕ БЕДЫ

Псковские бояре негодовали. – Зачем мы терпим такое безобразие? – возмущался посадник Володша. – Вот связались на свою голову с этими литовцами! И теперь никак не можем от них избавиться!

– Надо бы поставить на место этого бесстыжего князя Андрея! – сказал боярин Олферий Селгич. – И найти себе другого князя!

– Кого же? – поднял голову посадник.

В душном тереме установилась полная тишина. Бояре задумались, вперив взгляды в некрашеный дощатый пол. Никто не спешил высказываться.

К весне 1350 года Псков оказался в тяжелом положении: этой окраинной русской земле угрожали немцы, но организовать достойный отпор врагу, не имея собственного князя, псковичи не могли. Они не раз обращались и в Москву, и в Тверь с подарками и просьбами дать им на княжение хотя бы второстепенного, но своего, русского, князя.

– У тебя столько братьев, сидящих без дела! – говорили псковские посланники Симеону Московскому. – Дал бы нам хоть бы Ивана Красивого! Нам никак нельзя без князя! Совсем некому водить ополчение и защищать наш Псков от немцев!

Но князь Симеон им решительно отказал. – Псков – далеко от Москвы, а у моих братьев и здесь хватает дел! – сказал он. – Сами, своими силами, защищайтесь, а если совсем станет невмоготу, посылайте своих людей в Великий Новгород, «бейте челом» и просите помощи! А если новгородцы попросят меня, я приду к вам на помощь!

Псковичи поняли, что значило обращаться к нему за помощью через Новгород. Помимо затрат времени и волокиты, они должны были за такую помощь щедро платить, а новгородцы, получив серебро, лишь направляли бы своих посланников к великому владимирскому и московскому князю. Но пока они ждали бы помощь, враги могли к тому времени, когда, наконец, великий князь Симеон примет решение, совершенно разорить их землю. Городу был нужен свой, постоянно проживающий в городе князь, каким был покойный литовский князь Довмонт, долгие годы защищавший Псков, умерший на псковском княжении и почитавшийся в Пскове святым.

Великий тверской князь Константин Михайлович тоже в свое время отказал псковичам, не желая ни с кем ссориться: ни с Литвой, ни с Москвой. А его преемники, племянник Всеволод, а затем младший брат Василий Кашинский так погрязли в своих ссорах и «превеликих обидах», что даже слушать псковичей не захотели.

Великий смоленский князь Иван Александрович, открыто друживший с Литвой и лишь время от времени посылавший в Орду бояр с данью, «чтобы не злить поганского царя», предложил псковским боярам, приехавшим к нему в Смоленск, искать себе князя в Литве. – Великий Ольгерд нынче силен, как никогда! – говорил он. – И у него много братьев и прочих родичей! Просите помощи у него! Неужели вы забыли своего славного Довмонта? Он же был литовцем и стяжал «превеликую славу» вашему городу!

Псковичам ничего не оставалось, как послать своих людей к великому литовскому князю Ольгерду на поклон. Ольгерд был хитрым и расчетливым политиком. Он понимал, какое важное положение занимал Псков на русском северо-западе! Кроме того, он не хотел бы терять и больших доходов, которые псковичи обещали выплачивать в литовскую казну. Но, с другой стороны, взять под свою опеку Псков означало вновь вступить в войну с немцами, ежегодно вторгавшимися на русский север, но теперь уже не за свою землю, а за псковскую. Ольгерд самым серьезным образом отнесся к просьбе псковичей и даже собрал по этому поводу совещание знати и родственников, которые предложили послать на псковский «стол» его молоденького сына Андрея. Но последний, побывав в Пскове вместе с отцом, посчитал тот город «бедным, захудалым и не стоящим княжеского внимания», и вернулся назад в Литву, надеясь оттуда управлять городом, получая положенное ему жалованье. Однако псковичи, досаждаемые немцами, не оставили в покое своего князя. – Наш князь всегда проживал в городе и защищал наши псковские земли как настоящий, отважный воин! – говорили они Андрею Ольгердовичу. – И если ты сам не хочешь тут пребывать, пришли к нам в Псков другого князя.

В конце концов, псковичи надоели князю Андрею, и он послал к ним своего родственника, молодого Юрия Витовтовича, который, приехав в Псков с женой и «многими чадами», вселил в многострадальных псковичей надежду, что теперь у них на долгие годы будет свой надежный защитник.

В апреле прошлого года князь Юрий был приглашен горожанами Изборска на торжественное освящение храма Спаса Преображения.

Изборск был важным центром псковского влияния на соседей и вторым городом псковской земли. Псковичи и изборяне совместно защищались от немецких захватчиков, помогали друг другу и в прочих, городских делах. Поэтому взаимные поездки в дружеские и близко расположенные города были делом обычным, и Юрий Витовтович выехал в Изборск с небольшой дружиной, боярами и священниками. В городе его встретили с большим почетом, песнями и цветами.

Храм, подготовленный к освящению, был окружен со всех сторон народом. Священники города и псковские гости сразу же приступили к торжественному обряду. Главный городской священник отец Илларион в блиставшем золотом одеянии, окруженный одетыми в добротные греческие платья певчими, произнес красивую речь по поводу славного события. После него выступил, стоя рядом с ним, псковский священник, отец Иоанн, который с радостью передал изборянам слова поздравления от «псковских бояр, святой церкви и черного люда». – Сюда приехал даже наш князь, – говорил он, – чтобы поддержать вас, славные изборяне, в такой радостный день! Ведь известно, что мы всегда с вами и в радости, и в горе!

В этот момент раздался какой-то шум, и толпа, плотно обтекавшая святой храм, внезапно расступилась. – Что там случилось? – спросил на неплохом, лишь с небольшим акцентом, русском, князь Юрий Витовтович.

Через образовавшийся в толпе проход к нему приближался тяжелой, но быстрой походкой окольчуженный городской стражник. Задыхаясь от волнения и жары, он снял с себя на бегу тяжелый железный шлем и, добравшись до князя, не обращая внимания на рассерженных священников, громко сказал: – Немцы, славный князь! Они нагло ворвались в недалекую деревню! Там идет беспощадный грабеж! Они привыкли безнаказанно разорять наши волости! Скоро и до нас доберутся!

– И много врагов? – спросил, волнуясь и краснея от мысли о возможном сражении, молодой князь.

– Сотни три, княже! – кивнул головой изборский стражник. – Все едут конно! Скорей всего, они хотят захватить пленников, разорить деревни и быстро умчаться восвояси!

– Зачем ты портишь нам святой праздник?! – возмутился отец Илларион. – Неужели вы сами не можете отогнать этих разбойников? А князь, как ты видишь, занят! Вот кончится праздник…

– Сколько у вас воинов на страже? – поднял брови князь Юрий, сделав знак священникам не сердиться. – Неужели не будет три сотни?

– Три сотни будет, – пробормотал изборский воин. – Но ведь не пошлешь всех сразу, оголив город?!

– Ладно, славный воин, – улыбнулся разгорячившийся князь. – Иди к своим стражникам и подготовь две сотни бойцов! Передай мои слова воеводе! А я сейчас же подведу к воротам больше полусотни моих людей. Но смотри, чтобы все были на лошадях! Мы преподадим этим немцам достойный урок!

– А может, пойдете после освящения, княже? – буркнул мрачный, раздраженный отец Иоанн. – Мы тем временем соберем ополчение и подготовим лучников. И нечего идти в сражение без должной разведки!

– Это будет только легкая прогулка, святой отец! – усмехнулся Юрий Витовтович. – Мне не терпится немедленно покарать тех злодеев! Вы сами, без меня, освятите этот дивный храм, а наша победа увенчает общую радость!

– Ну, тогда иди, княже, – улыбнулся отец Иоанн, – но смотри, не лезь в опасность, очертя голову! И попридержи свою молодую горячность! Нечего подвергать угрозе свою жизнь! Будь осторожен!

– А ты, Хвалец, – обратился к изборскому стражнику отец Илларион, – беги к нашему тысяцкому, Олеху Твердиславичу, и пусть он сам ведет своих воинов! Надо беречь нашего князя! А вы хорошо знаете все повадки бесстыжих немцев!

Князь быстро вскочил на подведенного к нему слугами коня и поскакал к городским воротам. За ним едва поспевала неготовая к походу дружина. А стражник Хвалец, с трудом втиснувшись в седло своей такой же здоровенной, как и он, лошади, совсем отстал.

У ворот псковского князя встретил сам воевода, он же изборский тысяцкий Олех Твердиславович. Рослый, широкоплечий, седовласый военачальник не спешил. – Погоди, славный князь, – весело сказал он высокому, но худенькому и румяному Юрию Витовтовичу. – Надо степенно, по-мудрому, созывать воинство, чтобы не упустить ничего важного!

– Нам нельзя медлить! – рассердился князь. – Ты сам – в одной сорочке и легких штанах! А где твои доспехи? Тем временем немцы выжгут все посевы и уведут наших смердов в тяжелую неволю!

Пока они разговаривали, к ним приблизился прискакавший, наконец, грузный воин Хвалец. – Я готов идти на врагов! – пробормотал он из-за княжеской спины. – Но не хочу слезать с лошади! Еле взобрался!

– Ну, тогда ладно! – кивнул головой изборский воевода. – Собирайтесь, ребята, и надевайте боевые доспехи!

Воины, стоявшие подле закрытых на засов огромных, обитых железом городских ворот, засуетились. Одни побежали в башню за доспехами, другие – звать остальных воинов. Лишь через час перед городскими воротами столпились пешие, одетые в броню или кольчуги изборские воины. Еще с полчаса ожидали прибытия коней, на которых прискакали из военных конюшен слуги-конюхи. Наконец, ополчение было готово к выезду. Поход возглавил молодой псковский князь Юрий Витовтович со своим отрядом в полсотни копий. Рядом с ним ехал изборский разведчик, сообщивший в свое время о появлении в окрестностях Изборска немцев.

Князь, выехав за ворота, глянул вперед. С одной стороны он видел отдаленный лес, с другой – скалы, многочисленные валуны и небольшой дымок, стлавшийся откуда-то из-за нагромождения камней. – Что-то не видно этих немцев? – задумчиво сказал он. – Неужели ускакали? Далеко еше?

– Надо пройти версты четыре, княже! – сказал молодой разведчик. – Они вон там, где стелется дымок, – он вытянул руку. – За теми валунами, где стоит убогая деревня! Мы предупреждали смердов о немецкой угрозе, но эта белоглазая чудь не верит словам! А сейчас там хозяйничают немцы и жгут их избы!

– Тогда вперед! – вскричал с горячностью князь Юрий. – Мы покажем этим злобным немцам, как грабить несчастный люд! Пусть же наши лютые враги найдут беспощадную смерть на этих черных камнях! – И все воинство, повинуясь словам своего князя, быстро устремилось вперед на врага.

Немцы тем временем безжалостно грабили избы нещастных туземцев. Их военачальник, молодой рыцарь, сидел на мягком походном стуле и спокойно наблюдал, как солдаты, одетые в длинные белые льняные платья с большими черными крестами на груди сновали взад-вперед, вынося из изб мешки с зерном, домотканое полотно и даже деревянную утварь: посуду, скамьи, столы. Все это складывалось на большие походные телеги, предназначенные для перевозки военной добычи. Неподалеку, у огромного валуна стояли, охраняемые слугами, немецкие лошади, числом до полутораста.

– Небогатая добыча, – думал, глядя перед собой немецкий рыцарь, – и мы напрасно сюда нагрянули! Я зря прислушивался к советам бывалых воинов! Зачем мы надели на себя эти тяжелые доспехи? В Изборске нет достаточных сил, чтобы сопротивляться нашему отряду. – Он снял с белокурой головы свой большой черный шлем, увенчанный длинными орлиными перьями и положил его на землю у ног. В это время послышались крики: женские причитания, визг и плач. Из-за валуна выходила большая толпа плененных немцами поселенцев, сопровождаемых солдатами, державшими в руках тяжелые мечи. – А это неплохо! – улыбнулся немецкий военачальник. – Пусть невелико имущество, зато предостаточно пленников!

– Господин барон! – к нему подошел рослый молодой воин. – Здесь будет больше трех сотен бестолковых русов! И все хороши: и мужи, и женки! Нам повезло с пленниками!

– А их дома подожгли? – сдвинул брови военачальник. – Не забыли?

– Подожгли, мой славный господин, – ответил белокурый воин. – Мы не оставили там, за камнем, ни одного дома в целости!

– Хорошо, – кивнул головой молодой барон. – Надо и эти избы, – он махнул перед собой рукой, – также поджечь, как только наши люди вынесут весь скарб. А потом загонишь всех пленников на телеги! А есть там красивые девки?

– Есть, господин барон! – пробормотал солдат. – Их немало, а одна – совсем хороша!

– Веди-ка ее сюда, – заволновался знатный немец. – Я сам ее прямо сейчас спознаю!

Услужливый вояка побежал выполнять приказ и под громкие крики напуганной толпы вытащил за руку, подводя к своему командиру, рослую, белокурую и голубоглазую девушку.

– О, какая фройлейн! – засмеялся немецкий барон. – Ну, уж не обессудь! – И он, проворно соскочив со своего стула, стремительно бросился на девушку, срывая с нее длинное белое платье, под которым ничего, кроме юного тела, не было.

Девушка пронзительно закричала, пытаясь вырваться из цепких объятий обезумевшего от похоти немца. – Крак! – платье несчастной разорвалось пополам, обнажив перед насильником прекрасную полную грудь девушки. – Ратуйте! – закричала изо всех сил несчастная. – Я не дамся тебе, жестокий мучитель! – И она закрыла обнаженную грудь руками.

– А, русише швайн! – буркнул знатный немец. – Мне не нужна твоя грудь! – Он сорвал с девушки остатки разорванного платья, отбросил тряпицу в сторону и, спустив свои короткие кожаные штаны, навалился на свою жертву всей тяжестью сильного молодого тела, пытаясь раздвинуть ей ноги.

В это время толпа пленников заволновалась. Здоровенные мужики, стоявшие до этого в покорном молчании, увидев сцену насилия, дружно закричали и попытались вырваться из вражеского оцепления. Но немецкие копейщики быстро выскочили откуда-то из-за ограбленного ими дома и, выставив перед собой копья, прижали их острые наконечники к телам возможных бунтовщиков. Шум и гам от этого не прекратились, но наоборот усилились. Как раз в это время немецкий барон, преодолев сопротивление девушки, овладел ею. – А-а-а!!! – пронзительно вскрикнула та, ощутив острую боль. Ее крик смешался с дружными воплями пленников и хохотом наблюдавших за насилием немецких солдат, и враги не услышали из-за шума цокота копыт литовско-русской конницы.

– Ох, шайзе! – взвыл зазевавшийся немецкий дозорный, увидев приближавшегося к нему русского окольчуженного всадника. – Веттер унд доннер!

– Получай же, рыжий скот! – крикнул изборский воин, взмахнув мечом. Голова незадачливого часового с брызгами крови отлетела в кусты.

В это же время князь со своей дружиной ворвался в самую середину горевшей деревни и, подскакав к онемевшему от страха и неожиданности насильнику, лежавшему на своей жертве, молниеносно снес ему белокурую голову. Вражеская кровь обагрила обнаженное тело лежавшей в беспамятстве девушки. Она очнулась и завизжала, отбрасывая от себя дергавшееся в агонии тело барона, а затем, схватив разорванное платье, прижала его к груди и, подпрыгнув, устремилась в кустарник.

Между тем в разоренное село прискакали изборские воины, которые принялись безжалостно расправляться с остальными немцами, пытавшимися в панике убежать.

Часть вражеских солдат успели вскочить на коней, а другие, захваченные врасплох, сразу же полегли под мечами и копьями русско-литовского отряда. Но и сидевшие на конях враги не смогли спастись от возмездия: к их ужасу, пути отступления были перекрыты со всех сторон выскочившей из-за камней тяжелой изборской конницей.

Жалобные крики убиваемых, стоны, проклятья слышались далеко за селом!

Только сотня конных немцев оказалась способной сражаться в окружении, но, постепенно, под ударами врага все больше и больше редела. Звон мечей, стук копий о щиты, треск ломаемых древков слились с общим шумом…

Князь Юрий Витовтович сражался в первых рядах своих воинов и поразил уже не одного врага, когда вдруг резко ощутил усталость: сказались молодость, телесная хрупкость и отсутствие большого боевого опыта.

– Выходи из битвы, княже! – крикнул ему, замечая, как медленно поднимался и опускался княжеский меч, изборский тысяцкий Олех. – Мы сами добьем этих злодеев!

Но упрямый князь не послушался слов опытного военачальника и за это был жестоко наказан: рослый седовласый немец неожиданно, воспользовавшись его медлительностью, вонзил князю в незащищенное кольчугой место у самого горла смертоносный кинжал. Князь рванулся, подскочил и рухнул, как подкошенный, обливаясь кровью.

– Ах вы, лютые враги! – дико вскричал воевода Олех. – Смерть вам! Беспощадная смерть!

Разъяренные воины с удвоенной силой набросились на немецких захватчиков и в короткий срок безжалостно их перебили. Освобожденные из плена обозлившиеся сельчане бросились добивать раненых и умиравших врагов.

Тело убитого князя Юрия, покоившееся на походной телеге, везли в мрачной тишине в Изборск. Праздник освящения церкви превратился в скорбное отпевание несчастного князя. Весь город в мгновение погрузился в «страдание и печаль». Ни слова не говорили о разгроме захватчиков, все в один голос проклинали этот день, унесший в могилу молодого, всем полюбившегося князя.

На другой день тело несчастного Юрия Витовтовича отвезли в Псков, где также стояли «стон и превеликий плач».

Так нелепо лишился Псков своего очередного князя. Вдова покойного с малыми детьми уехала, похоронив супруга, назад в Литву. А псковичи вновь прибыли к князю Андрею Ольгердовичу с просьбой прислать еще одного князя в их город.

– Я же дал вам молодого и доброго господина?! – возмутился князь Андрей. – Это был мой наместник! Но вы не сумели уберечь его от вражеского меча! Теперь никто не захочет идти к вам! Остался только я один – ваш верный защитник! И если на вас пойдут немцы, вы сразу же присылайте гонца ко мне, в Литву. Тогда я приду к вам на помощь!

Пришлось псковичам возвращаться назад, «не солоно хлебавши».

Но тут неожиданно вновь возникла угроза со стороны немцев: в Псков поступили сведения, что сам магистр немецкого Ордена принял решение пойти на Псков! Напуганные псковичи опять послали своих людей к князю Андрею с решением псковских бояр: «если ты не будешь жить в нашем городе, мы откажемся признавать тебя своим князем»!

К счастью, тревога о походе немцев оказалась ложной и военная помощь князя Андрея не понадобилась, но, тем не менее, литовцы были сильно обижены низложением князя Андрея Ольгердовича. Сам великий князь Ольгерд, разгневавшись, приказал осуществить блокаду псковской земли: все псковские купцы, пребывавшие в это время в Литве, были задержаны, а южные торговые пути пресечены. Пскову остался лишь единственный путь – в сторону Великого Новгорода, товары которого были очень дороги.

Но псковичи, привыкшие к трудностям, не унывали.

Вот и собрали они боярский совет для того, чтобы найти выход из создавшегося положения. Они долго молчали, ожидая, что кто-нибудь из них окажется посмелей: ведь, порой, даже мудрый совет, не принесший пользы, был опасен для жизни советчика!

Наконец, один из самых старых бояр, Оницифор Жирославович, встал и, откашлявшись, погладив свою длинную седую бороду, произнес хриплым старческим голосом: – Мы недавно узнали о великой «замятне» и крамоле в брянском уделе! Тяжела жизнь тамошнего князя Дмитрия Романыча! Он когда-то по молодости ходил в походы на злобных немцев и беспощадно их громил! А почему бы не позвать этого Дмитрия в наш славный Псков? Пусть бы он передал свой город со злобной чернью другому князю, а сам приехал сюда!

– Но князь Дмитрий уже не молод! – засомневался кто-то из бояр. – И согласится ли он с нашей слезной просьбой?

– Старый петух неплохо топчет кур! – буркнул боярин Оницифор. – Никто нас не покарает за слезы и душевную просьбу! Пошлем людей в Брянск, а там увидим! У нас сейчас нет другого выхода…А если наш замысел не удастся, тогда вновь придется идти в Литву к самому Ольгерду с богатыми подарками и униженными поклонами!

 

ГЛАВА 22

УХОД СТАРОГО ЛЕКАРЯ

Беспорядки, подавленные «железной рукой» князя Дмитрия, прекратились сразу, но ропот недовольных жестокой расправой горожан еще долго раздавался по всему городу и доходил до князя. – Откуда эти тати приходят? – не раз вопрошал он на боярском совете. – Мы только что перебили всех зачинщиков и смутьянов, но крикуны все еще объявляются! Надо бы провести доброе расследование и переловить всех злодеев!

К декабрю 1350 года все темницы брянского острога были переполнены. Князь не простил бунтовщикам их последней «крамолы». Под копьями и мечами княжеской дружины пали все пришлые «смутьяны» и «голь перекатная». А уцелевшие, израненные зачинщики попали в княжеский плен. Их главарь погиб в сражении с княжеской дружиной, а прочие мятежные «головы» после того, как отлежались в темнице, предстали перед княжеским судом.

Княжеский мечник Сотко Злоткович долго тянул расследование преступлений мятежников и лишь к концу осени доложил князю о том, что «теперь все заводилы и их сообщники сидят в темнице!»

Сам князь судил лишь «превеликих злодеев», а остальные дела доверил своим боярам.

Первым перед ним предстал крепкий, здоровенный, черноволосый и кареглазый бунтовщик, выглядевший не старше сорока лет. – Как твое имя? – спросил князь, оглядывая гневным взором грязного, лохматого мужика.

– Я – Порей, сын Хвалича! – ответил, не поднимая головы, без малейших признаков страха, мятежник.

– А, так это ты убил моего знатного лекаря Третьяка?! – вскричал побагровевший от ярости князь. – Ты же пришлый человек! Вот твоя плата за наше гостеприимство! Ты – мерзкий злодей и крамольник! Отвечай же!

– Да, это я убил его, княже! – громко сказал, подняв голову, черномазый мужик. – Мне нечего скрывать правду: Я сам беспощадно отсек голову тому колдуну! И предал жаркому огню все то бесовское сонмище!

– Ах, ты, скот! – прохрипел князь. – Ты решил вершить свой суд за меня, православного князя?!

– Так и решил, княже, – спокойно молвил мятежник, переставляя отекшие ноги и звеня тяжелыми цепями, – потому что ты укрываешь волхвов и язычников!

– И где ты находишь такие злобные слова?! – нахмурился, теряя терпение, князь Дмитрий.

– Об этом говорят все горожане и даже наш святой отец Петр! – усмехнулся наглый преступник.

– Отец Петр? – буркнул князь, глянув на сидевшего с ним рядом в большом, как и княжеское, судном кресле епископа Иоанна. – Я знаю отца Петра! Надо разобраться с ним, владыка! Неужели люди святой церкви поощряли мятежников?

– Кто еще вовлекал тебя в преступления? – строго спросил владыка. – Назови нам других зачинщиков!

– Только один Вулк Твердилич, ныне покойный, был нашим зачинщиком! А больше никто! А прочие люди случайно примкнули к «замятне»!

– Это так, Сотко? – обратился князь к своему мечнику. – Неужели не было других главарей?

– Не так, мой господин! – сказал, вставая из середины боярского собрания Сотко Злоткович. – Этот нечестивый злодей покрывает своих сообщников. Он скрывал их имена и во время расследования! Мы изрядно его потрепали…Но смрадный злодей молчит! Если бы не твоя милость и праведный суд, мы бы не дали ему и дня на поправку! Смотрите, какой он здоровый и крепкий! И это после таких пыток! Лучше бы ходил в боевые походы со своим князем, чем ковал крамолу в нашем славном городе! А мы встретили этого нищего козла со всей нашей добротой! Дали ему кров и хлеб! Вот тебе благодарность, пресветлый князь!

– Откуда ты, злыдень? – бросил брянский князь. – Давай же, говори!

– Из самого Киева, княже! – ответил мятежник. – Мы очень плохо жили, и я ушел сюда, чтобы найти лучшую долю…Что теперь Киев? Одни развалины!

– Да, я вижу, какую лучшую долю ты себе нашел! – усмехнулся князь. – И почему ты скрывал правду от моих людей?

– Я не хочу ничего говорить, княже! – решительно сказал, вновь подняв голову и глядя прямо в глаза князю, черномазый мужик. – Я вижу, что у тебя нет правды! Ты сам не хочешь праведно жить и честно соблюдать христианские заповеди! Ты привечаешь вокруг себя ведунов, знахарей и разных волхвов!

– Ах ты, тать! – вскипел Дмитрий Романович. – Ты осмеливаешься судить меня, своего князя?! Эй, бояре, слово за вами! Как будем судить, по правде или по нашей воле?

– Если будем судить по «Правде» Ярослава, то он легко отделается! – буркнул княжеский мечник. – Там за такие дела полагается пеня, серебряными гривнами!

– Тогда судите по своей воле! – махнул рукой раздраженный князь. – Откуда у этого татя серебро? И присудите ему самую справедливую кару по обычаям нашего удела!

– Тогда он заслуживает лютую смерть! – громко сказал княжеский огнищанин Полель Бермятович. – И нечего даже думать о денежном возмещении! За лютую крамолу и непотребные слова против своего князя может быть только смерть! Ему следует отсечь голову!

– Правильно! – закричали сидевшие на одной скамье, рядом с огнищанином, бояре. – Смерть этому злодею!

– А может сжечь его живьем на костре? – предложил воевода Супоня Борисович. – И позабавить наших горожан?

Мятежник, услышав последние слова, упал на колени, звеня цепями и горько плача. – Я – не колдун, княже, чтобы гореть в жарком пламени! – простонал он. – Пощади меня, славный князь!

– Ладно, – смягчился Дмитрий Романович. – Тогда уведите этого бесстыжего смерда и посадите его в темницу, до завтра. А утром на Красной площади свершите праведную казнь через отсечение головы!

– О, благодарю тебя, справедливый князь! – завыл, целуя деревянный пол, мятежник. – Да благословит тебя наш Господь!

– Уведите! – приказал князь стражникам, подняв руку. – И давайте сюда другого разбойника!

В судебную светлицу вошел, звеня цепями, рослый, худющий, светловолосый, с большими голубыми глазами, мужик, лет тридцати.

– Твое имя, крамольник?! – вопросил брянский князь.

– Я – Хлуд, сын кузнеца Прокини, – жалобно пробормотал грязный, изможденный преступник.

– Назови же, Хлуд, всех своих сообщников! – молвил пришедший в себя, успокоившийся, князь.

– Главными зачинщиками, батюшка, были Вулк и Порей, – простонал напуганный преступник, – а также Бова, известный плотник, сын старого Рудко! Я все рассказал твоим праведным людям, не утаив ни слова! А я примкнул к тем крамольникам не по велению души, а по наваждению вездесущего беса! Прости же меня, мудрейший из князей!

– Может, простим его, люди мои? – задумчиво спросил князь Дмитрий. – Он ведь раскаялся и выдал всех своих сообщников! Да и зла от него было немного…

– Это не так, мой господин! – решительно возразил княжеский мечник. – Он не такой тихий и добрый, как тут прикинулся! Он кричал тогда, во время «замятни», непотребные слова о тебе, княже, и восхвалял Литву! И мы выпытали у него правду с огромным трудом только после того, как отрезали его мерзкий уд!

– Вы в самом деле отрезали ему дрын? – весело молвил князь. – Зачем же тогда его казнить? Пусть себе живет с позором без дрына! Как вы, бояре?

– Ты прав, батюшка, – кивнул головой Кручина Миркович, – но ведь он – зачинщик! Я думаю, что не стоит жалеть этого татя за его никчемный уд! Как раз вот, надо каждому главарю отсечь его плоть еще до настоящего наказания! Это следовало бы сделать и бесстыжему Порею, еще до суда!

– За это можешь не беспокоиться! – усмехнулся Сотко Злоткович. – Мы о том позаботились! Сюда не зайдет ни один злодей с целым удом! Неужели вы не догадались, почему мы затягивали наш праведный суд? Мы ждали, когда все злодеи оклемаются!

– Ну, тогда ладно, – ухмыльнулся боярин Кручина. – Твои люди и ты сам, Злотко – настоящие праведники! Что же касается этого хитрого Хлуда, то я предлагаю удавить его! Зачем ему такая жизнь без дрына?

– Удавить! Удавить! – прогудели остальные бояре.

– Ну, что ж, – сказал повеселевший от слов своего мечника князь Дмитрий, – тогда уведите и его в темницу! А утром мы его повесим на радость народу!

– Славный князь! – заорал, катаясь по полу, несчастный Хлуд. – Пощади меня, красное солнышко!

– Уведите! – распорядился Дмитрий Романович.

Следующим, и последним, зачинщиком был седовласый, низкорослый, но широкоплечий брянский плотник Бова Рудкович. Введенный в судную светлицу, он сразу же рухнул на пол и, звеня цепями, стал барахтаться на полу, горько плача. – Меня попутал бес, мой господин, могучий князь! – причитал он. – Я по глупости попал в эту позорную крамолу! Прости меня, княже, я до самой смерти буду молиться за тебя нашему Господу!

– Какой смысл щадить тебя, глумного дурачка? – усмехнулся князь. – Разве тебе не отрезали твой дрын?

– Отрезали, отрезали, премудрый князь! – прокричал, что есть мочи, старик. – Я так благодарен тебе за эту милость! Зачем мне, старику, тот бесполезный уд?

– Вот потешный человек! – рассмеялся князь. – Даже за такое благодарит! Мы хорошо знаем о мудрости наших брянских людей! Вы будете довольны, даже если вам на головы справят нужду! Зачем же тогда бунтовать?

Сидевшие в светлице бояре дружно расхохотались. Только один брянский епископ сидел мрачный и сердитый, не произнеся ни слова.

– Ладно, – сказал, смягчившись, князь Дмитрий и вытер ладонью набежавшие на глаза слезы, вызванные веселым смехом, – если ты нас так рассмешил…Мы назначим тебе легкую смерть…

– Правильно, правильно, – пробурчали бояре.

– Зачем же казнить этого глупца? – покачал головой епископ Иоанн. – Вы же видите, что этот бестолковый человек искренне раскаялся?

– У тебя слишком доброе сердце, святой отец! – покачал головой брянский князь. – Однако если мы сохраним жизнь последнему зачинщику, наш город постигнет новое горе! Я не верю этому татю…Как его там? – князь глянул на своего мечника.

– Бова, сын Рудко, известный плотник! – сказал Сотко Злоткович.

– Бова, – пробормотал князь. – Да, это видный человек. Он доставлял моей казне доход, пусть и небольшой…Однако его следует казнить!

– Премудрый государь! – вскричал несчастный преступник. – Я вижу всю подлость своих поступков и полностью раскаиваюсь! Я готов заплатить за твой ущерб…пять гривен серебра!

– Мне не надо твое серебро! – буркнул князь.

– Тогда забери мою красавицу дочь, славный князь! Пусть пойдет к тебе в услужение! Во всем городе нет такой красавицы! Да и в твоем тереме, я думаю, нет женки красивей ее!

– Дочь, говоришь? – заинтересовался брянский князь. – Неужели такая красавица? А ты не брешешь, как мерзкий пес?!

– Не слушай этого несчастного глупца, сын мой! – сказал, нахмурившись, брянский епископ. – У него помутилась голова от пыток и твоего строгого суда! Тебе не нужен такой позорный выкуп! Лучше отпусти его, этого дурачка, случайно примкнувшего к мятежникам!

Но князь, привставший от волнения в кресле, думал о другом.

– Наш князь-батюшка еще в силе! – тихо, с радостью, прошептал своему соседу по скамье боярин Жирята Михайлович.

– Это так, – ответил ему Воислав Борисович. – Наш славный князь еще жалует красивых девиц!

– Значит, ты не врешь, Бова? – громко спросил князь, забыв о суде. – Неужели твоя дочь настолько хороша, что подходит для моей службы? Как ее зовут?

– Она в самом деле хороша, батюшка, – поднял голову, ощутив надежду, несчастный плотник. – Такой нет на всем белом свете! Я говорю правду и если ошибусь, тогда безжалостно секи мою голову! Ее имя – Дубрава! Ей шестнадцать, и она еще не познала ни одного мужа…

– Дубрава? – удивился князь. – Красивое имя! Ладно, если так…Тогда иди к себе домой и сегодня же приведи свою дочь в мой охотничий терем! Но так, чтобы я тебя больше не видел! Но если обманешь…

– Не обману, мой господин! – завопил, не помня себя от радости, вскочивший на ноги плотник. Однако он тут же зашатался и скривился от боли.

– Что, худо? – усмехнулся князь. – Ты сам в этом виноват! Эй, люди мои! – он хлопнул в ладоши, и в судную светлицу вбежали два здоровенных пристава. – Снимите цепи с этого бестолкового Бовы! – распорядился князь. – И пусть он идет к себе на усадьбу!

– Он сам не дойдет до своего дома, княже! – возразил Сотко Злоткович. – Мои люди хорошо его обработали!

– Тогда подайте ему телегу, Сотко – кивнул головой князь. – И пусть поедет с твоими людьми, – он указал рукой на стоявших в отдалении приставов. – Они заберут его дочь и посадят на ту телегу…Нечего ему, больному, сюда возвращаться! А ту Дубраву доставьте в мой охотничий терем, ну, вы знаете куда.

– Слушаемся, княже! – крикнули в один голос молодцы и, подхватив под руки изможденного старика, потащили его во двор.

– А теперь нам пора отдохнуть! – сказал князь Дмитрий, потирая ладони. – Мы всех наказали?

– Только главарей, батюшка, – ответил княжеский мечник. – А прочих злодеев бояре осудили еще раньше. Они сейчас сидят в темнице и ждут справедливой кары…

– А много предстоит казнить? – буркнул, зевая, князь.

– Немного, – кивнул головой боярин Сотко. – Двоих следует удавить, а одному – отсечь голову!

– Это помимо сегодняшних злодеев? – улыбнулся князь.

– Именно так, батюшка, – пробормотал мечник. – И еще осталось четыре с небольшим сотни крамольников, которые осуждены к тяжелым работам! Теперь у нас достаточно рук для рубки леса и прочих надобностей!

– Ладно, – весело сказал князь. – Тогда готовьтесь к завтрашней утренней казни. А теперь идите по домам!

На следующее утро, как и было решено на княжеском суде, при большом стечении народа на главной, Красной площади Брянска, состоялись казни мятежников. Сам князь, окруженный боярами и дружиной, восседал в своем кресле, принесенном из его терема слугами, и наблюдал за исполнением приговоров. Но ни отчаянные крики убиваемых, ни радостные вопли черни, увлеченной милым для их глаз зрелищем, ни льющаяся кровь обезглавленных жертв его не трогали. Перед глазами князя стояла его новая любовь – красавица Дубрава. Белокурая стройная девушка с большими голубыми глазами ждала князя вечером после суда в его охотничьем тереме. – Неужели ты, молодая красавица, – сказал, остановившись перед ней охваченный волнением князь, – готова разделить ложе со мной, стариком?

– Да, княже, – ответила своим тихим нежным голосом девушка. – На то воля моего батюшки!

– Но тебе не помеха мои седины и старость? – улыбнулся князь Дмитрий.

– Не помеха, батюшка, – пробормотала девушка, робко глянув на князя. – Я слышала о твоих мужской силе и любовном искусстве! И ты очень красив!

– Ну, тогда, – прохрипел, тяжело дыша и хватая своими цепкими руками девушку, князь, – пошли в мою опочивальню! – И он быстро понес свою бесценную ношу наверх по ступенькам.

– Ах, этот Бова! – вздыхал князь, вспоминая прошедшую ночь. – Вот ведь, не обманул меня и дал мне такую прелестную девицу! Какая же она сладкая, эта Дубравушка! А я уже думал, что состарился и мои желания притупились…Оказывается, нет! Я вновь почувствовал себя молодым и сильным! Но хочу только одну прелестницу – мою Дубравушку!

– Батюшка-князь, нам пора возвращаться домой! – сказал, подойдя к задумавшемуся князю, воевода Супоня Борисович. – Наши каты уже давно казнили всех преступников, а бестолковая толпа смотрит только на тебя! Нечего поощрять скопище этих дурачков!

– Ты прав, Супоня! – кивнул головой очнувшийся князь. – Тогда уходим, мои верные люди, в наш детинец! Подайте же мне коня!

Прошло немного времени, но, как показали события, жестокая расправа князя над бунтовщиками не принесла желаемых результатов. Город по-прежнему был неспокоен. Ропот недовольных княжеским правлением не ослабевал.

Обеспокоенный князь созвал в один из декабрьских холодных дней боярский совет, на который пригласил настоятелей всех городских храмов и сразу же, не успев усесться в свое кресло, спросил: – Неужели люди нашей святой церкви не в силах унять городскую смуту? Разве православная церковь не была надежной опорой княжеской власти?

Но священники на это ничего не ответили, скромно отсидевшись и отмолчавшись. Даже отец Петр, настоятель Горне-Никольской церкви, на слова которого ссылались бунтовщики, сидел, «уставив бороду в пол».

– Тогда просто дайте нам совет, – сказал раздраженный их молчанием князь. – Что у нас неправедного в городе? Почему у нас случаются беспорядки едва ли не каждый год?

Опять установилась мертвая тишина, но вдруг с передней скамьи встал сидевший рядом с владыкой отец Петр и, откашлявшись, промолвил своим густым звучным басом: – Тебе, княже, нужно самому соблюдать христианские заповеди!

– Как это?! – оторопел князь, а бояре дружно загудели.

– А так, княже, – продолжал отец Петр. – Взять хотя бы наших брянских знахарей и ведунов…Почему лихие люди занимаются врачеванием? Разве у нас нет святой церкви и православных монастырей?

– Но святая церковь не имеет лекарей, – пробормотал князь, – и люди лечатся у вольных знахарей!

– Прогони, княже, всех этих поганых знахарей из нашего города! – поднял руку отец Петр. – И своего Овсеня, и других волхвов! Тогда святая церковь найдет тебе не одного врачевателя!

– Мы обсудим это дело, – пробормотал озадаченный князь, потирая ладонью покрывшийся каплями пота лоб.

– Прогони, прогони, княже, волхвов, – заворчали остальные священники, сидевшие рядом с владыкой.

– Может, в самом деле, прогнать? – подумал князь Дмитрий, глядя на собрание. – Ладно, что не обвинили меня в других грехах!

Вечером князь беседовал с брянским епископом Иоанном. Последний рассказал обо всех случившихся на Руси событиях этого года, сведения о которых дошли до него через странствующих монахов или приезжавших в город посланников митрополита.

– Когда случилась великая буря в Духов день, – говорил, качая головой, владыка, – пострадали многие дома и даже крыша на Покровской церкви…Я тогда подумал, что в этом году нам будет нелегко! В самом деле, сколько было смертей! Умер рязанский князь Иван Александрыч. Скончался очередной малолетний сын великого князя Семена Московского! У него выживают только дочери, и совсем нет наследников! Вон, в Рязани, тишина и покой! После смерти князя Ивана остался крепкий, цветущий молодец – Олег Иваныч! Говорят, что он – очень умен и храбр! А в Москве царят уныние и печаль…Правда, брат великого князя, твой бывший зять Иван Красивый, плодовит! А недавно, в октябре у него родился сын Дмитрий. Видно, ему и быть наследником великого московского князя!

– Этот сын Ивана мог быть моим внуком, – пробормотал князь Дмитрий. – Но Господь не дал нам этого! Видно, за грехи…

– А ты почаще прислушивайся к советам своих верных людей, – тихо сказал епископ. – Ты же слышал, что недавно говорили о знахарях? Пора бы их прогнать из города!

– Мне жаль расставаться с Овсенем и его умелыми людьми, – пробормотал брянский князь. – Они не один год берегли здоровье людей нашего города!

– Не они берегли, – покачал головой епископ Иоанн, – а только наш Господь! Он всегда защитит наш город, если ты избавишь нас от этих язычников!

– Ладно, – согласился, скрепя сердце, князь, – если сам Господь подаст нам помощь, тогда пусть так и будет!

На следующее утро князь вызвал к себе в светлицу своего верного лекаря Овсеня. Седой, как лунь, старик с величественным видом подошел к княжескому креслу и, низко поклонившись, легко распрямил свою стройную, как у юноши, спину.

– Благодарю тебя, Овсень Велемилич, за твою службу и заботу о моем здоровье, – тихо сказал князь, чувствуя, как из его глаз неудержимо потекли горячие слезы. – Но вот по воле наших попов и городской черни тебе нужно отсюда уходить! Я очень хотел удержать тебя и уберечь от людской злобы, но вижу, что это не приносит пользы! Мне не удалось защитить твоего брата, славного Третьяка, и я не смогу помочь тебе, добрый старик! Ты прости меня за эти злые слова! Я дам тебе столько серебра, имущества и лошадей, сколько ты пожелаешь! Уходи, куда хочешь, и живи зажиточно! И не противься воле людей святой церкви: в их руках огромная сила!

Старик лекарь поднял голову и ласково, с улыбкой, посмотрел на князя. Его большие синие глаза подернулись легким туманом. – Тогда прощай, славный князь! – сказал он. – И нечего даже думать о какой-то обиде! Ты всегда был добр ко мне и расстаешься со мной по-хорошему! Ладно, мы пойдем в другую землю, туда, куда глаза глядят! Я желаю тебе, княже, и твоим людям крепкого здоровья! Да хранят тебя древние боги и сам наш Господь Иисус Христос!

 

ГЛАВА 23

СЛОВА НОВГОРОДСКОГО КУПЦА

Великий смоленский князь Иван Александрович негодовал: литовцы опять, без согласования с ним, прошли смоленскую землю и вторглись в пределы Московского княжества! – Нам мало ссоры с ордынским царем! – сказал он на боярском совете. – Так теперь еще разгневаем и молодого Семена? Что же теперь делать?

– А ты, великий князь, – молвил боярин Прибина Бакунович, – пошли людей к Ольгерду и попроси его не злить Москву! Семен – достаточно силен! Кроме того, он совсем недавно был в дружбе с Литвой!

– Мне совсем непонятны поступки Ольгерда, – покачал головой князь Иван. – Его отношения с Москвой были такими теплыми, что мы даже испугались. Я до сих пор не доверяю Ольгерду! Он может заключить союз с Семеном, а мы станем как бы их холопами! Разве я не посылал людей к Ольгерду? Он всегда отвечает одно и то же: в московские земли вторгаются литовские князья самовольно, без его разрешения! Будто мы здесь такие глупцы и ничего не понимаем!

– Я думаю, что нам надо искать дружбу с Москвой, – сказал сидевший рядом с князем Иваном, в таком же большом черном кресле, смоленский епископ. – Неужели вы не видите, что Семен Иваныч хорошо относится к русским князьям? Это вам не покойный Иван Данилыч! Лучше дружить с Москвой, чем знаться с нечестивым язычником Ольгердом, обижающим праведных христиан!

– Тогда надо ладить с Ордой и самому возить туда «выход»! – нахмурился сгорбленный и поседевший князь Иван.

– А разве наши люди не возят сарайский «выход»? И уже который год? – усмехнулся владыка. – Тебя никто не зовет в Орду! Вон, смотри, Дмитрий Брянский также, как и ты, туда не ездит! Нынче в Сарае сидит добрый царь Джанибек. Он и не думает угрожать нашей земле…Плати себе серебро и привози со своими людьми меха – и тебя никто не побеспокоит! А если бы ты подружился с Москвой, то наше серебро стали бы отвозить москвичи, может даже, сам великий князь Семен! И ты бы совсем отгородился от Орды!

– Так мы станем Москве не друзьями, а холопами! – покачал головой князь Иван. – Разве ты не знаешь, что удельные князья молодого Семена уже не один раз бунтовали против него и ездили в Орду, добиваясь права самостоятельно выплачивать свой «выход»? Неужели это не основание для опасений?

– Все это говорит лишь о том, – грустно молвил епископ, – что удельные князья Владимирской земли хотят быть свободными государями и даже не думают о единстве святой Руси! Вот поэтому у нас нет ни мира, ни порядка!

– Значит, ты советуешь связаться с Москвой, ради единства Руси? – поднял голову князь Иван. – И отойти от Литвы?

– Да, сын мой, – кивнул головой епископ. – Ты должен увидеть в Ольгерде не друга, а коварного врага! Разве не он преследует литовских христиан? Неужели ты забыл, как четыре года тому назад он казнил своих праведных бояр? Тогда сложили головы за православную веру Антоний, Иоанн и даже бывший любимец Ольгерда Круглец, нареченный Евстафием! Даже татарский царь не причинил столько зла христианам! Вот этим летом в Орде побывали наши бояре и поговорили с самим царем…Так он еще и похвалил нашу православную веру!

– Неужели?! – встрепенулся князь Иван. – Эй, Милюта! Почему ты мне не рассказал об этом?

– Мы поведали все, касательно нашей веры, владыке, – пробасил вставший с передней скамьи боярин Милюта Добрятович, – а тебе сообщили о делах…Мы не хотели беспокоить тебя лишними разговорами!

– Лишними разговорами! – покачал головой князь Иван. – Если дело касается нашей веры, то здесь нет ничего лишнего! Давай, рассказывай!

– Ну, царь принял наши подарки, – пробормотал Милюта, – и попросил привозить побольше серебра…А мы ответили, что и сами рады бы привозить побольше, но негде взять…

– Я слышал об этом, – поморщился князь Иван. – А вот что он говорил о вере?

– Ну, э-э-э, я тогда сказал царю, что нынешнее серебро мы взяли в долг у нашей святой церкви, чтобы расплатиться за свой очередной «выход» и, если он увеличит нашу дань, то нам придется совсем разорить наши Божьи храмы и осквернить православную веру…Тогда царь перемолвился со своими знатными людьми и вдруг, к моему изумлению, молвил: – Это нам совсем не надо! Мы не будем гневить праведного Ису! Я не хочу брать на свою душу такой тяжелый грех и держать ответ перед грозным судьей после своей смерти!

– Неужели он испугался нашего Господа?! – воскликнул, радуясь, Иван Смоленский.

– Да, сын мой, – кивнул головой владыка. – В их бусурманской книге, называемой «Алькоран», наш славный спаситель Иисус Христос записан как судья Страшного Суда для душ умерших! Бусурмане называют нашего Господа Исой и почитают как великого пророка!

– Удивительно, – весело сказал князь Иван, – что татары уважают нашу веру! Тогда я не сомневаюсь в лицемерии Ольгерда!

– Москва – это середина православной земли! – продолжал смоленский епископ. – И святейший митрополит теперь редко бывает во Владимире, а больше – в Москве! Там теперь все чаще случаются разные чудеса! Вот, к примеру, недавно одна девица, имевшая большой телесный изъян – она родилась с приросшими к груди руками – побывала в Москве и прикоснулась к гробу святого митрополита Петра…И что ты думаешь? Она немедленно исцелилась!

– А в этом году, во время моей поездки в Москву, – пробасил боярин Гордей Славович, – там случилось еще одно чудо. Одна греховная женка, у которой отнялись ноги, была принесена к гробу того же чудотворца Петра и как только прикоснулась к святому месту – сразу же встала на ноги и пошла домой, как ни в чем не бывало!

– Много чудес и славных дел бывает в Москве! – сказал, улыбаясь, смоленский епископ. – Значит, этот город и вся земля угодны Господу! А славный Семен совершенно безгрешен! Он всегда прислушивается к советам праведных бояр и православных священников! Вот поэтому ты должен подружиться с этим Семеном!

В это время в думную светлицу княжеского терема вбежал взволнованный, взъерошенный слуга. – Великий князь! – крикнул он. – К тебе пришел человек с вестью! Новгородский гость! Просится к тебе! Ты примешь его?

– Пусть идет сюда! – кивнул головой князь Иван. – Что ему нужно? Неужели этот беспокойный город опять не поладил с Москвой? Я не буду влезать в их бесконечные ссоры!

Новгородский купец, одетый в богатый, обшитый куньим мехом темно-коричневый кафтан иноземного покроя, в большие сафьяновые сапоги, из которых торчали плотные теплые серые штаны, сняв длинную, из бобрового меха шапку, низко поклонился князю и епископу. Последний перекрестил склоненную перед ним голову неожиданного гостя. – Здравствуйте, великий князь, славный владыка и смоленские бояре! – сказал густым приятным басом новгородец. – Я пришел сюда по совету наших старых купцов, чтобы поведать вам о московском войске!

– О войске?! – вскричал князь. – И куда же оно направляется? Неужели на мой удел?

– Да, мой господин, – кивнул головой новгородский купец. – Мы шли караваном из далекой Орды и по пути встретили огромное московское войско! Его ведет сам великий князь Семен!

– Надо поднимать тревогу! – встал со своего кресла Иван Александрович. – Далеко ли они отсюда?

– Мы встретили их у Вышегорода, что на Поротьве, – ответил новгородец. – Там были литовские послы! Московские люди говорили нам, что литовцы просили мира у их господина, Семена Гордого…

– Ну, и добились они мира? – вопросил, хмурясь, смоленский епископ.

– Сказали, что добились, – кивнул головой новгородский купец, – и отговорили великого князя Семена, с мольбами и слезами, от похода на Литву…Но москвичи были сильно разгневаны на Смоленск и угрожали расправиться с тобой, славный князь. Сейчас они движутся на Югру и пытаются напугать наш славный Новгород…

– Мы знаем о ваших вечных ссорах с Москвой, – покачал головой князь Иван, – и совсем не хотим лезть в ваши дела! Так ты говоришь, они пошли на Югру?

– На Югру, батюшка, – кивнул головой купец. – А потом хотят идти на Смоленск!

– Ладно, – задумчиво сказал великий смоленский князь. – Тогда собирайтеся-ка, мои люди, славный Милюта и премудрый Гордей, и поезжайте на Югру, к великому князю Семену! Вам не привыкать к посольским делам! И прихватите с собой серебра, с десяток гривен. И куниц, тоже две сороковки…Чтобы тот Семен Гордый не обижался! Поняли?

– Поняли! – пробормотали бояре, вставая. – Прямо сейчас выезжать?

– Да, – кивнул головой князь Иван. – А пока идите домой и готовьтесь в путь! Поедете вместе с новгородским гостем!

– Ну, а теперь поведай нам, славный купец, последние новости – сказал Иван Смоленский, когда его бояре-посланники ушли. – Как твое имя?

– Твердило Яруныч, – ответил, посветлев лицом, новгородский купец. – Мы с нашими новгородцами прошли пол-света и видели немало чудес! И богатства и чужеземные порядки!

– А вы далеко ходили, Твердило Яруныч? – спросил князь Иван, с интересом глядя на стоявшего перед ним купца. – Садись на переднюю скамью и не спеши!

Купец уселся на скамью, рядом с боярами, и, расправив свою большую окладистую бороду, начал повествование.

Они выехали из Новгорода еще в прошлом году, весной. Путь до ордынского Сарая был недолог, наезжен и нетруден. Но на тамошних базарах их торг не был прибыльным. – Сарайская торговля сейчас в упадке, – пояснил купец, – из-за той давней болезни, унесшей многие жизни! И мы поехали далеко за могучую Волгу, в пустынные края… – И он рассказал, с какими превеликими трудами они шли через заволжские степи и пески, как добрались до Хорезма, как торговали на знаменитых рынках Бухары и Хивы.

– Там была настоящая торговля! – сказал он, качая головой. – И мы видели множество самых разных людей! И черных лицами арапов, и желтых китайцев, и смуглых индусов!

– Мы слышали о тех бусурманах, – буркнул князь Иван, – но говорили, что там встречаются совсем необычные люди со звериными мордами!

– Мы таких не видели, батюшка-князь, – поднял брови новгородец. – Я думаю, что все это – выдумки пустых болтунов! Я побывал во многих землях, но нигде не видел звериных лиц…Таковыми обычно называют просто неправедных и злых людей! Поэтому и приписывают им ужасное обличье! У нас привыкли называть бусурман злодеями! Но если присмотреться к их порядкам, можно увидеть много полезного!

– Как же это? – усмехнулся князь. – Неужели у бусурман бывают правильные порядки?

– Именно так, мой господин, – кивнул головой купец. – Там, к примеру, так же, как и у нас, бывают усобицы. Я не один раз видел, как войска разных князей и царей шли друг на друга, но никто из них не обижал купцов! Все понимают, что купцы приносят доходы не только себе, но и бусурманской казне! Вот поэтому они уважают купцов!

– А разве ты не слышал о татарских разбоях? – весело сказал князь Иван. – Не раз бывали случаи, когда наши смоленские купцы не возвращались домой! И вот совсем недавно наш торговый человек вернулся от бусурман едва живым и начисто ограбленным!

– Значит, на него напали не татарские воины, а злые разбойники, – промолвил купец. – А может, и наши, русские, тати…Царь очень сердится, когда к нему приходят с жалобами купцы! Он сразу же казнит любого разбойника, на кого не укажи! Но нас, слава Господу, эта беда миновала! Мы на сей раз шли через рязанские земли…Сейчас там тишь и благодать: на переяславльском «столе» теперь сидит праведный князь, Олег Иваныч!

– Удивительно слышать такое! – пробормотал князь Иван. – Купцы обычно спокойно ездили через брянскую землю! Я слышал, что когда-то туда нагрянули московские разбойники и пограбили купцов, но князь Дмитрий дал им достойный отпор!

– Сейчас нет покоя на брянской земле! – покачал головой новгородец. – А раньше и сам я охотно проезжал через удел славного князя Дмитрия. Но вот в прошлом году прошли слухи о беспорядках в Брянске и о разбоях на брянских дорогах, и я решил изменить свой путь…

– Но мы слышали, – бросил смоленский князь, – что князь Дмитрий искоренил городскую крамолу, а зачинщиков беспорядков строго осудил…

– Да, он победил городских крамольников, – кивнул головой новгородец, – но многие злодеи ушли в окрестные леса и занялись дорожным разбоем!

– И что им не сидится?! – возмутился Иван Смоленский. – Ведь всем известно, что Дмитрий Брянский – добрый и справедливый! Он не обижает своих людей!

– Хоть он и раздавил своей твердой рукой вечевых мятежников, – ответил новгородский купец, – но, видимо, «корень зла» не удалил…Ходят слухи, батюшка, – купец прищурился, – что вся брянская крамола идет из Литвы! Там в народе только и говорят, что «надо бы передать Брянск в руки Ольгерда»! И брянцы просто восхваляют некого Романа Молодого и прочат его себе в князи! Известно, что князь Дмитрий уже старик! Пусть он еще силен и держит вокруг себя красивых женок, но возраст у него уже не юный! А если этот славный князь умрет, городом овладеют вечевики! Тогда нет сомнения в том, что брянским князем станет тот Роман Молодой!

– Зачем ты так говоришь? – возмутился князь Иван. – Вы же ехали по рязанской дороге! Откуда ты узнал такие печальные вести о брянских смутах?

– Там, по дороге, к нам прибились наши новгородские купцы, которые ездили на Волынь, – ответил новгородец. – Они вот и побывали на брянской дороге! Там на них напали дорожные тати! Слава Господу, что им удалось откупиться половиной своего серебра! Они так ругали нынешние брянские порядки! Мы узнали именно от них о Романе Молодом…Оказывается, этот князь прибыл из Литвы и нынче имеет удел в карачевской земле! А там, видимо, и овладеет Карачевом! Еще говорили, что он – верный христианин и очень добр к черному люду!

– Ты – хороший рассказчик, купец, – задумчиво сказал великий смоленский князь, – но твои новости печальны! Мы тогда не дали Дмитрию нужного наследника и тем самым обрекли его удел на долгую смуту! Значит, надо хорошо подумать и уговорить моего Василия! Пусть он станет наследником Дмитрию Брянскому! А я пошлю своих людей в Брянск по тайным дорогам. Надо известить князя Дмитрия о разбоях на торговых путях. Я думаю, что он ничего об этом не знает! И пора изменить свое отношение к Литве. Ты прав, владыка! Теперь я вижу литовскую угрозу не только лесному Брянску, но и нашему славному Смоленску! Значит, надо подружиться с Москвой и быть осторожными с Литвой! Этот хитрый Ольгерд очень опасен! Вот как распростер свои длинные руки! А поэтому следует прибавить серебра к подаркам для Семена Гордого! И надо еще поговорить с нашими посланниками!

– Да благословит тебя Господь, великий князь Иван! – улыбнулся смоленский епископ. – Я слушаю твои мудрые слова и радуюсь: наконец-то ты вышел на праведный путь!

 

ГЛАВА 24

БОЖЬЯ КАРА

Гони! Гони! – кричали брянские охотники, ударяя железными пестами в висевшие на груди медные пластины. Звон металла и крики здоровенных бородатых мужиков разносились по всему лесу, медленно приближаясь к стоявшим на поляне князю и его верным дружинникам, которые с нетерпением ждали загоняемых зверей.

Князь Дмитрий совсем недавно перенял этот способ охоты у татар и к нынешней осени 1351 года только два раза испытал его. Оказалось довольно добычливо. В прошлую зиму, когда состоялся первый загон, брянские охотники выгнали на своего князя полдесятка кабанов и крупного лося, которых успешно перебили, а вот совсем недавно, летом, князь и его люди едва справились с загнанными животными.

Князю так понравился «татарский загон», что он, едва дождавшись осени, приказал своим людям вновь провести «добычливую облаву».

Пока загонщики приближались к поляне, князь смотрел перед собой на темные могучие ели и сосны, размышляя. Последние годы его правления были особенно тяжелы. Избалованные «вечевой вольницей» брянцы, несмотря на жестокие меры, предпринятые князем, все еще не смирились. То тут, то там продолжались запрещенные князем сборища черни, где, уцелевшие после подавленного мятежа недовольные горожане обсуждали «городскую жизнь и княжеское правление». Городская темница была переполнена и, порой, заключенные под стражу «злые крамольники» сидели праздно, поскольку у князя не хватало людей для охраны посылаемых на работы преступников. Однажды, когда потребовался ремонт княжеского моста, называемого в народе «Черным», Дмитрий Брянский повелел направить туда «всех татей», чтобы «не ели даром княжеский хлеб». Около трех сотен «татей» были приведены под конвоем к Десне, но во время работ почти полсотни из них, воспользовавшись малочисленностью стражи, сумели переплыть реку и убежать в окрестные леса. Там они объединились в большой разбойничий отряд, который не давал прохода по брянским дорогам ни купцам, ни простым «честным людям». О таком положении дел князь узнал едва ли не самым последним да еще от людей великого смоленского князя Ивана Александровича. Князю Дмитрию было стыдно слышать об этом, и когда он упрекнул бояр на очередном совете за умолчание, те вынуждены были признаться, что «сами хотели переловить разбойников, а пресветлого князя не беспокоить…»

Но Сотко Злоткович и его сподручные в этом деле не преуспели, и вот о брянских разбойниках узнали «во всей Руси». – Какой позор! – негодовал тогда Дмитрий Романович. – Вы ославили наш город на весь свет! – И он захотел сам «совершить поход на бесстыжих татей», но его бояре воспротивились.

– Хватит тебе, батюшка, марать свои руки кровью крамольников! – сказал Сбыслав Михайлович. – Достаточно тебе той смуты и погрома! От этого до сих пор нет покоя в городе! Пусть черный люд винит нас, твоих бояр, в расправе над разбойниками!

Но лишь увещевания епископа подействовали на разгневанного князя. – Нечего тебе ссориться с чернью, сын мой! – сказал владыка. – Невелика радость от такой победы! У тебя немало служилых людей: они сами справятся с лесными татями!

Пришлось с этим смириться. Князь собрал свою дружину, поговорил с воинами и выделил самых лучших из них на подкрепление полусотенному отряду приставов, возглавляемому княжеским мечником Сотко Злотковичем. Последний уже на следующий день после прибытия смоленских посланников выехал на поиски разбойников и уже через два дня сумел, обеспечив надежную разведку, найти стоянку непримиримых «крамольников». Окружив «лютых татей», брянские воины и приставы беспощадно их перебили, закопав тела убитых в наскоро вырытой общей могиле, чтобы «не волновать злую чернь» и вернулись к своему князю с отобранными у разбойников «пожитками и серебром». Князь разделил захваченную его людьми добычу между участвовавшими в походе победителями и настрого приказал им никому о своем успехе не рассказывать. Одновременно он усилил свои «летучие дозоры», добавив в них самых лучших дружинников и, обеспечив ежедневный бдительный объезд окрестностей города, добился восстановления порядка на дорогах.

Но в городе все еще было неспокойно. Даже до княжеской крепости, порой, доносились крики беспокойных горожан, поносивших брянских бояр и призывавших к вечу. – Слава могучей Литве! – кричали по вечерам даже на Красной площади. – Смерть проклятым боярам!

Но когда княжеские приставы кидались туда, откуда доносились крики, злоумышленники, поддерживаемые многими горожанами, успевали убежать, а затем кричали вновь и вновь уже в других концах города.

– На всяк роток не накинешь платок! – решил князь и махнул на это рукой.

И, тем не менее, однажды княжеские приставы сумели поймать злоумышленника, который, не взирая на шедшую по площади стражу, осмелился выкрикивать здравицу Литве и «славному князю Ольгерду». Оказалось, что это был местный дурачок, кормившийся у Спасской церкви. Когда его привели к князю и поставили «перед грозными княжескими очами», дурачок лишь пел отрывочные молитвенные песни и корчил рожи.

Князь посмеялся и повелел «прогнать этого стручка вон, без побоев» и, как ни удивительно, крики, нарушавшие тишину города, прекратились.

Но на смену городским беспорядкам пришла другая беда. Княжеские ключницы Ярина и Тешана возненавидели свою соперницу – красавицу Дубраву! Больше всех возмущалась Ярина. Пылкая, сильная молодая женщина требовала от князя убрать молодую девушку из охотничьего терема! – Зачем тебе эта нечестивая девка? – возмущалась Ярина на ложе. – Она – дочь подлого мятежника и смерда! Если ты не прогонишь эту мерзкую суку, княже, я сама ее порешу!

Тешана же, несмотря на то, что не говорила «грозных слов», тоже не раз хулила Дубраву, пытаясь очернить ее перед князем. – У нее ведь нет ни таких жарких глаз, как у Ярины, – бормотала она, порой, на ухо обнимавшему ее князю, – ни моих красивых грудей! За что ты привечаешь эту девицу, неужели только за ее дебрю? Но ведь это добро есть у каждой женки!

Но слова княжеских любовниц не только не охлаждали пыл брянского князя, но лишь наоборот, усиливали его влечение к молоденькой Дубраве. Опасаясь за жизнь девушки, он постарался оградить ее от общения со своими ключницами, которые теперь проживали вместе в охотничьем тереме, и перевел «дивную Дубравушку» в терем покойной княгини, где установил за ней «надежный присмотр из верных людей». Теперь князь все реже ночевал в своем «охочем тереме» и почти все свободное время пребывал у новой любовницы. Ярина и Тешана от этого еще больше разозлились, и когда он приходил к ним в опочивальню, буквально набрасывались на князя, ублажая его вдвоем.

Стареющий князь от этого только выиграл. – Какими жаркими и сладкими стали мои красивые женки! – радовался он. – Они так умело ублажают мою плоть! – Однако он не поддался «на чары горячих женок» и не изменил своим привычкам.

Неожиданно забеременела Ярина! Вот этого никто не мог себе представить! Князь позабыл, что у него уже не было верного Овсеня-лекаря, и некому было заботиться о здоровье его любовниц. Пока старый знахарь поил «красных женок» «зельями», ни одна из них «не понесла», но вот теперь, как только не стало «умельца-врачевателя», вся мужская сила Дмитрия Романовича «выплыла наружу».

Сама Ярина вначале ничего не заподозрила и лишь жаловалась князю на «маету душевную и частую тошноту», но вскоре истина проявилась, и к поздней осени княжеская ключница уже с гордостью ходила по терему, обнимая обеими руками свой растущий живот.

Тешана, знавшая от своей бабушки «травы и зелья от лютых хворей», вовремя успела спохватиться и предотвратила беду. Теперь у нее оставалась лишь одна соперница, поскольку по тогдашним обычаям мужчина не должен был приближаться к беременной.

Однако и эта «бесстыдница» вскоре стала жаловаться на недомогание, радуя возможной перспективой лесную «раскрасавицу».

Все это не прошло мимо брянских бояр и священников, которые часто с укоризной пытались увещевать князя. – Надо бы тебе, сын мой, заиметь новую супругу, – говорил, выражая общее мнение, брянский епископ. – Тогда ты, наконец, успокоишься и обратишь свой жаркий пыл на законную жену! К тому же, тебе нужен наследник! Разве плохо иметь законных детей от венчанной супруги, чем плодить ублюдков от тех блядей?

Но князь не хотел никого слушать. Несмотря на то, что имел много любовниц, он считал, что не изменял своей покойной супруге, которую по-своему, горячо любил. Смерть его доброй, невзыскательной жены, случившаяся внезапно, потрясла его и заставила долго горевать. Своим отказом от дальнейшей женитьбы он как бы сохранял верность покойнице!

– Вот уйду от вас в Псков! – пригрозил он своим боярам и владыке. – Я недавно отказал псковским посланникам, но вот возьму и передумаю! Там куда как спокойней! Нет ни крамолы от городской черни, ни поучений от премудрых бояр! Запомните это!

Услышав эти слова, «лучшие люди» на время замолчали, но князь знал, что скоро все возобновится…

Так он стоял под густой разлапистой елью, как вдруг прямо на него выскочил огромный, задыхавшийся от бега, лось.

– Ну, и хорош же ты, лютый зверь! – вскричал, ликуя и забыв о своих тяжелых думах, князь, поднимая рогатину. – Сейчас я тебя! – И он с силой вонзил в грудь лесного красавца тяжелое орудие. Лось рухнул на колени и, взмахнув своими большими рогами, как бы уронил голову на рогатину. Раздался треск, и длинное древко сломалось пополам.

– Даже так! – усмехнулся князь, выхватывая меч. – Тогда я тебя…

Но мечом воспользоваться не пришлось: прямо на князя выскочил здоровенный заяц. – Ох, уж какой отменный косой! – буркнул князь, на мгновение отрываясь от своей первой жертвы. – Не хотелось бы упустить!

Тут же из кустов выбежали подоспевшие охотники. Раздался свист тетивы, и заяц, пораженный меткой стрелой, упал к ногам князя. – Славно, мои верные люди! – похвалил он охотников. – А сейчас давайте-ка добьем этого сохатого!

Но лось уже издыхал: меткий удар княжеской рогатины пришелся ему прямо в сердце!

– А теперь, княже, пошли на жирных вепрей! – сказал княжеский егерь Безсон Коржевич. – Там, на прогалине, затаилось целое стадо! – И князь, довольный охотой, устремился вперед, в середину поляны, где столпились окружившие крупных кабанов брянские охотники.

К вечеру князь вернулся в свой терем в хорошем настроении: охота удалась.

Лежа в объятиях молоденькой Дубравы, он не один раз поведал ей об охотничьих успехах, хвастаясь своими меткими, с одного раза поражавшими зверя, ударами.

– Ты у меня умелый во всех делах, княже, – говорила ему своим нежным голосом девушка, целуя и лаская сильное тело своего старого возлюбленного. – Разве может кто-нибудь устоять против тебя? Да еще глупый зверь! – Вдруг она провела ладонью по княжеской спине и вздрогнула. – Что это там у тебя, мой любимый? Неужели чирей?

– Ничего, – усмехнулся князь, но почувствовав боль от касания руки любовницы, привстал. – А может, в самом деле, вскочил чирей? – спокойно сказал он. – Надо зажечь свечу!

Дубрава соскочила с кровати на пол, быстро подбежала к столу, на котором стоял серебряный подсвечник со свечой, схватила кресало и, чиркнув по кремню, выбила целый сноп искр, воспламенивших трут. Поднеся огонь к свече, она подняла подсвечник и приблизилась к князю. Опочивальня сразу же осветилась, и по бревенчатым стенам забегали большие, таинственные тени.

– Повернись ко мне спиной, – попросила молодая женщина. – Я пока ничего не вижу.

Князь повернулся спиной к свету.

– Батюшка мой! – вскричала Дубрава. – Да у тебя под лопаткой засел большущий клещ!

– Вот напасть! – заскрежетал зубами князь. – Только этого мне не хватало! Зачем я стоял под елью? Нынче, осенью, клещи кусают очень больно! Однако, это пустяк! Возьми же эту гадину и оторви своими ноготками!

– Он глубоко засел в твоей плоти, батюшка! – пробормотала девушка. – Я сейчас полью его лампадным маслом. Так всегда делают! – И она устремилась к иконе Божьей Матери, висевшей в самом углу, быстро снимая небольшую серебряную лампаду.

Вылив на спину лежавшего на постели князя немного лампадного масла, Дубрава, дождавшись, как только задохнувшийся клещ выберется из распухшей багровой ранки и ослабит хватку, ловко выхватила двумя пальчиками паразита и бросила его в пламя свечи.

– Ну, а теперь – все! – весело сказала она, вытерев тряпичным лоскутом спину князя и задув свечу. – Ранка сама высохнет, без всякого сомнения…

Однако рана, к удивлению князя, не «высохла» ни к утру, ни даже на следующий день. Он так и остался в тереме своей покойной супруги, где разболелся не на шутку: уже наутро у него начался жар, и сильно разболелась голова. – Плохо дело, – подумал несчастный князь. – Я слышал, что укусы клещей очень опасны! Надо бы послать за владыкой!

Брянский епископ вошел в княжескую спальню в сопровождении нестарого, но уже поседевшего монаха. – Я говорил тебе, сын мой, когда ты прогонял поганых волхвов, – молвил после приветствия и благословения князя владыка, – что наша святая церковь всегда подаст нужную врачебную помощь. Вот перед тобой человек нашей церкви, славный Прокопий! Он хорошо знает лекарское дело! И не одного спас от лютых болезней! Сейчас увидишь!

Монах Прокопий подошел к сидевшему в постели князю Дмитрию и внимательно его осмотрел: потрогал лоб, ощупал на спине ранку. – Это пустяк! – весело сказал он. – Тебе нужно попить доброй травки и святой воды!

Однако от предложенного лечения князю лучше не стало. Наоборот, на следующий день он так ослабел, пылая от жара, что не мог встать с постели. – Потерпи дней пять и пойдешь на поправку! – успокаивал его монах-лекарь.

Тем временем пребывавшие в охотничьем тереме княжеские ключницы Ярина и Тешана, не видя уже три дня князя, пришли в гнев.

– Вот какая бесстыжая эта Дубрава! – возмущалась Ярина. – Совсем прибрала к рукам нашего князя! Ладно бы уже мне, тяжелой, княжеская немилость! А ты же совсем невиновата! Почему он забыл тебя?

– Не знаю, – буркнула Тешана. – Уже давно подошла моя очередь! А князь-то не идет! Значит, залежался с той молодкой! Да ладно бы только одну ночь, а тут уже столько дней!

Молоденький сын брянского боярина Избора Жирятовича Влад в это время поднимался по ступенькам вверх: шел в думную светлицу, чтобы позвать своего отца по делам семьи. Столкнувшись с княжеской любовницей, он перекрестился и хотел уже идти дальше, как вдруг Тешана, слегка толкнув его, спросила: – Ты не знаешь, ладный молодец, куда подевался наш славный князь? Неужели ушел на войну, или на дальнюю охоту?

В простенке было темно: лишь в середине длинного коридора горела свеча, и отрок едва видел лицо княжеской любовницы, зато она заметила, как он покраснел.

– Никуда наш князь не уходил, – пробормотал мальчик. – Он пребывает в том старом тереме! Его покусал лесной клещ, и он тяжело болеет! Об этом знает уже весь город, а ты – как будто только сейчас проснулась! Известно: курица не птица, а женка – не человек!

– И петух – тоже не человек! – возмутилась, озадаченная услышанным, Тешана. – Иди себе побыстрей, пока я не оторвала твой жалкий дрын! – И она побежала назад в свою опочивальню. – Вот какая эта Дубрава! – крикнула она сидевшей на небольшом татарском диванчике Ярине. – Не сумела вытащить у князя мерзкого клеща!

– Как? Неужели?! – вскричала Ярина.

– А вот так! – кивнула головой Тешана. – Теперь мы знаем причину княжеской немилости! Он – больной и беспомощный! Разогнал, вот, славных врачевателей, поверив своему глупому попу! Это большая беда! Еще день-другой и наш славный господин умрет! Я знаю, как лечить от этой лесной беды! Не каждый страдает от клещей, но если кто заболел, его нужно срочно спасать!

– Что же теперь делать? – простонала Ярина. – Нам нет жизни без нашего любимого князя! Мы тогда пропадем!

– Не думай о нас, Ярина! – буркнула Тешана. – Надо выручать нашего господина! – Она села на диван, обхватив обеими руками голову.

– Тогда постарайся, моя добрая Тешанушка, – заплакала Ярина. – Ты хорошо знаешь лекарское дело и не раз меня саму пользовала!

– Это правда, – кивнула головой лесная красавица. – Я знаю травы от той тяжелой болезни. Сейчас вот соберу все нужное и приготовлю добрый настой! – И она полезла в свой мешочек, хранившийся в изголовье кровати, под подушкой.

Вечером Тешана пришла в старый княжеский терем, где пребывал больной князь. Вначале стражники, стоявшие у входа, сердито осмотрев княжескую любовницу, грубо отказались ее впустить.

– Не велено! – сказал самый старший из двоих, дружинник Туча. – Сиди там, в своем тереме! Там с князем – другая девица, как бы не случилось обиды!

– Пусти же, Туча Гудилич! – сердито молвила Тешана. – Мне не нужна та девица! Я знаю, как нужно лечить князя и пришла его спасать! Но если ты меня не пустишь, наш славный князь умрет! Тогда это будет твой грех!

– Неужели ты, веселая женка, знаешь лекарское дело? – поднял брови княжеский дружинник. – Однако нам теперь не до смеха! – Он махнул рукой своему молодому товарищу. – Пусть себе идет, Тороп! Князю нынче совсем плохо! Может она, в самом деле, облегчит его муки! – И они расступились.

Князь лежал на своем ложе и уже не надеялся на спасение. Его лицо, багровое и сухое, покрылось темными пятнами, а глаза потускнели. Рядом с ним сидела на низенькой деревянной колоде плакавшая навзрыд Дубрава, а в углу – истово молился монах Прокопий.

– Мой любимый князь! – вскричала, вбегая в спальню, взволнованная, рассерженная Тешана. – Вот какую беду сотворили недобрые люди! И ничем тебе не помогли!

– Что ты, Тешанушка, – простонал сразу же состарившийся князь Дмитрий. – Нет мне спасения за мои тяжелые грехи!

– Есть спасение, славный князь, – улыбнулась Тешана, радуясь, что больной узнал ее. – Если ты меня видишь, значит, не все потеряно! На-ка вот, выпей это зелье! – И она протянула князю извлеченный из небольшого холщового мешочка, взятого с собой, красивый, красной глины, кувшинчик.

– Не пей, мой господин! – вскричал выбежавший из темного угла монах. – Это колдовское пойло! Лучше спасай свою душу от лукавого: твоя болезнь – это Божья кара!

– Шел бы ты, святой человек, подальше! – буркнул князь, протянув руку к прохладному, покрытому каплями воды сосуду, крышку с которого Тешана поспешно сняла, поднес кувшинчик к губам и быстро, жадно проглотил его содержимое.

– Господи, помилуй! – взвизгнул монах. – Это зелье! Дьявольское зелье!

– Убирайся вон, святой Прокопий! – громко сказал, откинувшись на подушки, князь. – В лекарском зелье нет колдовства! Не бывает излечения без воли нашего Господа! Я не раз видел врачебные умения моей Тешаны!

– Да простит тебя Господь! – пробормотал рассерженный монах, глядя со злобой на Тешану. – А тебя, злую ведьму – да покарает! – И он, перекрестившись, удалился.

Князь же, проведя рукой по волосам и почувствовав испарину, улыбнулся. – Благодарю тебя, моя дивная Тешанушка, – тихо сказал он, погружаясь в спасительный сон. – Только ты одна позаботилась о моем здоровье! Я уже сейчас чувствую себя лучше и питаю верную надежду, что к завтрашнему дню оклемаюсь!

 

ГЛАВА 25

УЖАС ИВАНА СМОЛЕНСКОГО

Великий смоленский князь Иван Александрович возвращался с охоты. В последнее время он совсем потерял интерес к этому излюбленному для князей развлечению. С одной стороны, ему было уже нелегко, ввиду преклонного возраста, манипулировать тяжелыми орудиями охоты. Он предпочитал даже не слезать с коня. Охотой руководили его сыновья – Святослав и Василий. Они оставляли своих коней слугам и вместе с княжескими дружинниками залезали в густую чащобу. Сам же великий князь ждал результатов охоты на лесной дороге или просеке, имевшей свободный выход на дорогу, и, порой, проезжал взад-вперед верхом на своем коне, чтобы «кровушка не застоялась». С другой же стороны, он был так погружен в заботы «об отеческом уделе», что даже во время своих нечастых поездок за город, сидя на коне, думал о происходивших вокруг княжества событиях, мысленно выискивая выход из трудных ситуаций.

Вот и теперь он, даже не взглянув на убитых его сыновьями медведей, вытащенных охотниками с помощью новгородских пеньковых веревок из чащобы, дождавшись, когда довольные успешным походом охотники погрузят туши двух матерых зверей на телегу, подстегнул коня и поехал вперед.

Старому князю было о чем подумать! Два дня назад, в самом начале августа 1352 года в Смоленск прибыли литовские послы от великого князя Ольгерда. Последний был недоволен тем, что князь Иван Александрович заключил мир с Москвой, возобновил отправку серебра в Орду и, наконец, отказал Литве в денежной помощи. Но князь Иван знал о том, что литовцы сами примирились с Симеоном Московским!

– Зачем нам ссориться с Москвой, – сказал он литовским послам, – если вы сами теперь в дружбе с Семеном? Мы научились у вас и действуем по вашему примеру! Разве славный Ольгерд советовал нам что-нибудь иное? И почему вы сердитесь?

На это знатные литовцы ничего ответить не смогли: они не надеялись, что князь Иван проведает об их «мире» с Москвой!

И, наконец, по ордынскому вопросу Иван Смоленский сказал, что «у нас пока нет силушки враждовать с Ордой и негде искать достойной помощи»!

Князь Иван хорошо помнил слова своих бояр, побывавших весной в Сарае. Хан Джанибек принял их сразу же в первый день привоза дани и был доволен, что серебра хватило, чтобы покрыть двухлетнюю задолженность. Он пожурил смоленских посланцев за задержку «выхода», но те отговорились «лютым поветрием», которого на самом деле не было. – Ладно, – ответил на это Джанибек. – Своей доброй волей вы предотвратили огромную беду! Мы только что обсуждали с моими эмирами жестокий поход на ваш Смулэнэ!

Это была не просто угроза! Еще по зиме великий смоленский князь проведал от приезжих купцов о намерении ордынского хана совершить набег на его земли. Вот почему он поспешил с отправкой своих людей с серебром в далекие степи! Этим же объяснялся и отказ Ивана Смоленского от помощи великому литовскому князю Ольгерду.

– У меня сейчас нет серебра, – сказал он литовским послам. – Все ушло в Орду, на царский «выход»!

Все дни литовских посланников прошли в беспрерывных пирушках, охотах и прочих развлечениях. Не желая ссориться с Ольгердом, князь Иван не знал, как ему лучше их ублажить: княжеские люди даже «подкладывали веселых женок на ложа непутевых литовцев»! Ольгердовы люди уезжали из Смоленска, ничего не добившись, но, тем не менее, не обиженные. – Пусть хотя бы послы останутся довольными, – решил смоленский князь. – Может, они успокоят там Ольгерда и отвратят его гнев от Смоленска!

– Вот тебе, сынок, – обратился он к ехавшему рядом с ним старшему сыну Святославу, – еще один полезный пример: ни в коем случае не ищи себе врагов! И привечай посланников опасных соседей с любовью и дружбой…Лучше плохой мир, чем славная, но кровавая война!

Когда князь Иван вернулся в свой терем, там его уже поджидали «думные бояре».

– К тебе посланники, княже, из Пскова, – сказали они, – и надо идти на совет, в думную светлицу!

Великий смоленский князь даже не пошел на свою привычную обеденную трапезу. – Что понадобилось от нас Пскову? – удивился он. – Неужели помощь против немцев? – И он медленно пошел, сопровождаемый боярами, на совет.

Псковские посланники – два рослых бородатых, одетых в богатые парчевые платья боярина – дождавшись, когда князь Иван усядется рядом со смоленским епископом в свое большое черное кресло, низко поклонились и произнесли привычные слова здравицы.

– Я уже не первый раз вижу вас, бояре! – улыбнулся смоленский князь, ответив на приветствие. – Ты – Вершила, а ты – Сила! С чем нынче пожаловали? Может, опять ищете себе князя?

– Именно так, мой господин, – кивнул головой старший боярин Вершила. – Мы обошли многие земли, но пока так и не нашли себе князя! Мы не хотим литовца, хоть убейте! Они очень коварны и корыстны…Хотят захватить себе всю нашу псковскую землю! А немца совсем не бьют! Мы сами ходим на войну! Пожалей нас, великий князь, и пришли к нам на княжение кого-нибудь из своих сыновей! Твоему сыну будет сытно и вольно в нашем богатом городе! Мы не обидим своего князя!

– Вы же ездили к Дмитрию Брянскому? – усмехнулся князь Иван. – Что ж не уговорили его?

– А как его уговоришь, мой господин? – покачал головой боярин Сила. – Дмитрий Красивый сейчас очень занят! Нет покоя в его земле, и он не хочет покидать свой удел в это тяжелое время! Это – сильный, могучий князь! Мы помним его славные походы в молодые годы на защиту новгородской земли! Князь Дмитрий не боится трудностей и войн! Однако он не захотел придти к нам на помощь против крестоносцев!

– Я знаю о силе крестоносцев! – задумчиво сказал Иван Александрович. – Сам Ольгерд уже который год сражается с ними. И никак не справится! Значит, они могучи и опасны! Я, конечно, понимаю, что русский князь не должен избегать жарких битв, но не хочу посылать своих сыновей на верную смерть! Да еще в такую даль! Я знаю о том, как из вашего Пскова увозили тела убитых молодых князей! И хорошо помню о судьбе Юрия Литовского!

– Сейчас нет такой опасности! – воскликнул боярин Вершила. – Нынче немец утихомирился: там, в немецкой земле, бушует «черная смерть»!

– «Черная смерть»? – вздрогнул князь Иван. – А как же тогда Псков? Неужели нет угрозы вашему городу? Я знаю о той страшной и заразной болезни! Эта «черная смерть» идет по воздуху! Ее потому и называют – «поветрие»!

– Нынче уже нет угрозы, – пробормотал боярин Сила. – Болезнь у нас, конечно, побывала, но смертность была невелика…Эту «черную смерть» отвел от нас новгородский владыка Василий…Когда началось жестокое поветрие, мы сразу же послали за ним в Великий Новгород! И он немедленно прибыл в наш несчастный город! А когда помолился в храме Троицы и благословил наших больных горожан, «черная смерть» отступила от Пскова! После этого святой и праведный владыка Василий уехал назад и третьего июля скончался по дороге на берегу реки Узи! Он, как говорят святые люди, «смертью попрал смерть», вызвав на себя ту жестокую болезнь! Вот как поступают праведные люди в дни народной скорби и не прячутся за крепкими стенами!

– Значит, новгородский владыка Василий умер от «черной смерти»?! – воскликнул, краснея и меняясь в лице, смоленский епископ. – А ведь ты сказал, что у вас была небольшая смертность? Уж если умер сам владыка…Зачем же вы принесли эту беду сюда, в наш славный город? Неужели вам мало своего горя?

– И еще зовете к себе, в заразный Псков, моих сыновей! – возмутился князь Иван. – Неужели вы думаете, что я пошлю на такую ужасную смерть своих дорогих детей?

– У нас уже нет этой болезни, великий князь! – испугался болтливости своего товарища боярин Вершила. – Мы же сказали тебе, что владыка Василий унес с собой в могилу ту страшную болезнь!

– Уходите же! – замахал руками князь Иван, вскакивая со своего «стола». – Вы несете с собой несчастье!

– Это совсем не так, великий князь, – пробормотал боярин Вершила. – Мы вот рассказали тебе всю правду и не выполнили требований своих знатных горожан! Помоги нам с князем, мой господин!

– Поезжайте в Смядынь! – буркнул раздраженный смоленский князь. – И попробуйте уговорить князя Ивана! Этот Иван, сын славного Василия, не захотел быть наследником брянского князя, так может быть он согласится на ваше предложение! Он очень храбрый и, если захочет, сможет достойно защищать ваш город!

– А ты не возражаешь, если мы сошлемся на твою волю? – обрадовался боярин Сила.

– Можете ссылаться, бояре, – кивнул головой седобородый Иван Александрович, – однако надо, чтобы сам Иван согласился…Вот и отправляйтесь в Смядынь!

И псковские бояре, довольные последними словами великого смоленского князя, поехали в Смядынь.

Как только они удалились, владыка сразу же послал за своими людьми. Прибежавшие по его зову церковные служки окурили всю думную залу дымившимися можжевеловыми ветками, а сам владыка долго махал своим массивным серебряным кадилом, заглушая удушливый можжевеловый дым густым ладанным ароматом. – Сгинь, чужеземная зараза, – бормотал он, прохаживаясь по светлице, – и храни нас, всемогущий Господь!

– Господи, помилуй! Господи, помилуй! – твердили хором напуганные смоленские бояре, не произнесшие, помимо этих молитв, ни единого слова.

Прошло несколько дней. Псковичи побывали в Смядыни, повстречались с князем Иваном Васильевичем и, как тот сообщил потом своему смоленскому «стрыю», сумели уговорить его на отъезд в Псков. Иван Смядынский, отправив послов назад, оставил у себя лишь знавшего дорогу незнатного псковича и стал готовиться к дальней поездке. Но совсем неожиданно он вдруг занемог, и отъезд пришлось отложить.

– Он простудился во время охоты, – сообщили Ивану Смоленскому слуги смядынского князя, – и как только поправится, сразу же уедет со своей семьей, боярами и дружиной в тот славный Псков!

Князь Иван Александрович сначала встревожился, но потом, по прошествии недели, успокоился. – Мы знаем о слабом здоровье этого Ивана, – сказал он боярам на очередном совете. – Он уже не раз отлеживался при очередной болезни! Нынешняя молодежь – слабая и телом, и духом! Не нам чета: совсем изнежились!

Но как-то в середине августа, вечером, в Смоленск прискакал смядынский гонец.

Князь только что потрапезовал и хотел уже идти в опочивальню, как вдруг к нему прибежал молодой слуга, взволнованный, трясущийся. – Великий князь! – закричал он. – К тебе примчался дружинник от князя Ивана Василича!

Великий князь немедленно вышел к нежданному гостю. Тревога, страх слуги передались ему, и он задрожал, спускаясь вниз по ступенькам.

– Могучий князь! – громко сказал, забыв о приветствии, какой-то серый, взволнованный, осыпанный дорожной пылью, воин. – Я несу тебе тяжелую и скорбную весть: только что скончался от ужасной болезни наш добрый, несчастный князь!

– Что ты говоришь, безумец?! – схватился рукой за грудь, задыхаясь от ужаса, смоленский князь. – Неужели от той самой чужеземной заразы?!

– Именно от нее! – пробормотал растерявшийся гонец. – Наш князь пылал таким жаром, как будто горел в адском огне! А перед смертью он стал плеваться кровью, и все его лицо покрылось багровыми пятнами!

– Это – смерть, «черная смерть»! – вскричал старый князь, выпучив глаза. – Бегите же, мои верные слуги, за владыкой и зовите его сюда, в мой терем! Я уже слишком стар и совсем потерял силы от этой грозной вести! Значит, злое поветрие добралось и до нашей земли! Ох, не к добру приезжали сюда те псковичи!

 

ГЛАВА 26

«ЧЕРНАЯ СМЕРТЬ»

К осени 1352 года страшная болезнь добралась до Брянска. Ее принес караван смоленских купцов, тяжело заболевших в пути и приехавших в город уже не торговать, но умирать: они скончались в первые дни своего пребывания в Брянске, и горожанам ничего не оставалось, как только похоронить несчастных. Правда, в самом городе и на городском кладбище им места не нашлось. Князь, узнав о смерти смоленских купцов, приказал своим приставам отвезти их тела в Успенский монастырь на Свини, где местные монахи отпели их и погребли на своем монастырском кладбище.

От умиравших купцов в Брянск пришли сведения о смерти князя Ивана Смядынского и о «тяжком поветрии», случившемся в Смоленске.

Похоронив несчастных смолян и оставив их имущество в Успенском монастыре «на помин души», брянцы надеялись, что беда, постигшая Смоленск, их города не коснется. Однако вскоре заболели княжеские приставы, а за ними – их родственники и домочадцы. В короткий срок эпидемия охватила весь город, и уже к сентябрю не было семьи, не понесшей ужасных потерь. Болезнь косила и старых, и молодых, и, казалось, находила свои жертвы повсюду. Умирали и торговцы, заразившись на базаре от покупателей, и покупатели, приходившие за товарами с видом цветущих, здоровых людей, возвращались домой с тяжелыми ногами, неся в свою семью смерть.

В первые же дни вымерли все «калики перехожие», нищие и бездомные. Их трупы валялись неубранными во всех концах города, источая невыносимый смрад. Люди умирали, порой, прямо на улицах, на виду у всех, вызывая всеобщий страх и ужас. Неведомая болезнь, называемая «черной смертью или «моровой язвой» проявлялась по-разному. Одни заболевшие внезапно ощущали сильную головную боль, страшный, испепеляющий жар, быстро теряли силы и падали там, где их застигла болезнь. Другие же чувствовали тошноту, теряли зрение, способность быстро передвигаться и, едва добравшись до дома, падали на ложе, сгорая от внутреннего огня. Большинство страдальцев уже через три-четыре дня начинали плеваться кровью или исходить кровавой рвотой и вскоре умирали. Тела умерших быстро коченели и становились черными, а перед смертью покрывались крупными, ромбовидными пятнами, так называемыми «бубонами».

Некоторые заболевшие почти непрерывно кашляли и чихали, распространяя по воздуху смертоносную заразу. Но были и такие люди, которые, пребывая в самом очаге «черной смерти», совершенно не заболевали. Таких было подавляющее меньшинство, но горожане их видели, знали и верили, что их-то «минует эта Божья кара»!

О том, что «тяжкая хворь» поражает не всех, знал и брянский князь Дмитрий, который, услышав об эпидемии, вначале сильно испугался и потерял все нити управления городом. Князь, его бояре и дружина, «затворившись в своем детинце», надеялись отсидеться и дождаться конца «злого поветрия».

Священники же города во главе с самим епископом, казалось, не боялись смерти. Они смело шли в церкви и дома, где лежали умиравшие, совершали по ним все необходимые обряды, а где и помогали умиравшим, чем могли.

Монахи Петропавловского и Успенского монастырей, не дожидаясь «княжеской воли», сами брали на себя роль санитаров, вывозя из чумных домов трупы и, совершив по ним погребальные обряды, хоронили тела умерших на ближайших кладбищах. Но их сил было недостаточно для того, чтобы убрать все трупы и очистить воздух в городе «от ужасного смрада». Наконец, и князь Дмитрий, пришедший в себя после первого потрясения и получивший известия о том, что были случаи, когда даже заболевшие выживали, принял решение послать «своих верных приставов» на помощь священникам и монахам. К тому времени уже вымерла почти половина города, большинство священников и монахов. Княжеские люди совместно «с людьми святой церкви» ходили по улицам и площадям города, сопровождаемые большими телегами, на которые укладывали трупы умерших, вторгались в усадьбы горожан и требовали «выносить своих покойников». Часто они заходили в дома горожан и находили там только одни трупы. Тогда им самим приходилось выносить страшные, обезображенные болезнью тела и укладывать их на телеги.

По распоряжению князя за городом был вырыт большой ров, куда мужественные брянцы сбрасывали тела несчастных.

Первое время сам князь не участвовал в этих делах и ограничивался лишь выслушиванием донесений от своих бояр и приставов об обстановке в городе.

К тому времени он совершенно утратил интерес к своим любовницам и проводил ночи лишь с одной Тешаной, которую не только любил, но и уважал. Ярину, родившую ему дочь и кормившую ребенка грудью, он отправил к беременной на последнем месяце Дубраве в терем своей покойной супруги. Тешана совершенно не боялась охватившей город болезни. Еще с самого начала она советовала князю «приготовить нужное зелье и напоить всех хворых», но тот, узнав от лесной красавицы, что напиток представлял собой отвар не только трав, но и «зеленой плесени», не захотел даже слушать это. – Если церковные люди узнают о плесени, – сказал он Тешане, – они обвинят тебя в колдовстве!

Сам же князь не брезговал ежедневно принимать приготовленные Тешаной настойки и чувствовал себя прекрасно. Он боялся за свою любимую женщину и не хотел ею рисковать, зная о том, с какой ненавистью относятся к ней горожане, какие слухи и сплетни, распространяемые в церквях и на площадях, носятся по городу. – У тебя не хватит сил, Тешанушка, – говорил ей князь, – чтобы напоить весь город целебным зельем! Да и горожане не примут твою помощь! Я говорил своим боярам, чтобы они взяли твое славное зелье. Но даже они не захотели! Только крестятся и произносят страшные молитвы! Что уже говорить о «черном люде»? Мы их только озлобим! Вот и я сижу в нашей крепости и не оказываю никакой помощи своим людям! Стыд и позор – сидеть в такое время без дела! Я хотел бы выехать в город на боевом коне и приободрить «черный люд» своим видом!

– А ты поезжай, княже, в город без опасений, – ответила на это, улыбаясь, Тешана, – и поддержи своих горожан! Пусть все видят, что ты не прячешься за дубовыми стенами и сочувствуешь их горю! Лютая болезнь не коснется тебя, благодаря моему зелью, и я уберегу твое здоровье в это тяжелое время!

Успокоенный князь в тот же день выехал из крепости в сопровождении дружины и, в первую очередь, посетил Красную площадь. К тому времени на улицах уже не валялись трупы умерших от заразы, и «тяжкий дух» едва ощущался. На площади, где обычно толпилось множество народа, князь увидел лишь небольшие группы горожан, стоявших то тут, то там и возбужденно между собой говоривших. Увидев князя, люди заулыбались и замахали руками. – Слава Дмитрию, брянскому князю! – закричали они. – Долгих тебе лет и здоровья, наш славный князь!

Неожиданно от одной из людских кучек отбежал рослый, здоровенный бородач и, приблизившись к остановившему своего коня князю, упал перед ним на колени. – Наш славный князь и заступник! – заорал он. – Спаси наш город от моровой язвы и укрепи нашу православную веру! Мы знаем о причине этой страшной болезни! Разве ты не наш защитник и последняя надежда?!

– Говори же, как мне следует поступить, чтобы спасти город и укрепить веру! – приказал суровым голосом князь, глядя вниз на лежавшего в грязи мужика.

– Убери от себя поганую ведьму и колдунью, могучий князь! – зарыдал во весь голос мужик. Он поднял голову, и князь встретился с выпученными, красными от ярости и безумия глазами. – Все наши беды пошли от той злобной Тешаны! Она опоила тебя колдовским зельем и лишила княжеской силы! Лучше бы ты казнил ее, ту опасную колдунью, и бросил ее в жаркий огонь!

– Зачем ты врешь, подлый смерд?! – возмутился князь Дмитрий. – Разве ты не знаешь, что ту заразу принести к нам смоленские купцы? Тешана не виновата! И она не готовит никаких колдовских зелий!

– Как это не готовит?! – вскричал озлобленный горожанин. – Разве не она опоила тебя в прошлом году колдовским зельем, когда ты заболел от укуса клеща?! Та ведьма помешала людям святой церкви! Не позволила им тебя вылечить! Об этом не раз говорил нам покойный отец Петр! Вот и он умер от «черной смерти» по воле злой колдуньи! Опомнись, княже! Неужели тебе не жалко своих верных людей?!

– Ах ты, пес! – вскипел, багровея лицом, князь, хватаясь за рукоять свисавшей с его золоченого пояса плети. – Ты будешь судить своего князя?!

– Славный князь! – вскричал сидевший рядом с ним в седле своего могучего серого коня воевода Супоня Борисович. – Не трогай этого вздорного смерда! Этот дурак потерял голову от страха и горя! Зачем его наказывать? Разве ты не видишь его воспаленных глаз?

– Это правда! – буркнул князь, опуская руку с плетью и натягивая повод. Конь медленно пошел вперед. – Я вижу на его лице все признаки безумия! – И он со своей свитой поскакал дальше, не обращая внимания на крики озлобленных горожан, требовавших расправы над красавицей Тешаной.

Так князь объехал весь город, побывав даже на самых отдаленных окраинах. И везде, где бы он ни появился, горожане славили его и в то же время поносили «проклятую колдунью». – Вот беда, – думал князь, приближаясь к детинцу. – Опять у нас разгорается злобная крамола! Что же делать?

Вечером он собрал в думной светлице охотничьего терема всех своих бояр и подробно рассказал им о своем выезде в город. – А теперь скажите, как вы понимаете происходящее! – приказал он в заключении. – Стоит ли ждать, когда крамола полностью разгорится или дать сейчас же отпор всем крикунам!

Бояре, выслушав своего князя, долго молчали, «уставив свои бороды в пол». Стояла зловещая тишина.

– Что же вы молчите, мои лучшие люди?! – вскричал князь. – Неужели вы лишились языка? Или не хотите дать мне полезный совет?!

– Что тебе, княже, сказать, если ты не слушаешь советов ни горожан, ни людей святой церкви? – молвил, вставая, самый старый боярин Борил Миркович, тряся своей седой окладистой бородой. Его большие голубые глаза подернулись туманом.

– Говори же, – потребовал князь. – Не бойся сказать правду!

– Мне не хочется говорить недобрых слов, – пробормотал старик, – но скажу то, что думаю…Избавляйся, княже, от своей зазнобы Тешаны! Пусть она никакая не ведьма, но так хочет весь город! Мы знаем, что заразу принесли смоленские купцы, а та лесная женка невиновна…Но у нас нет сил идти против всех! Против этой красивой женки исполчились даже все попы! И сам владыка недоволен ею!

– Все это вздор, славный Борил! – возразил князь. – Владыка ничего не говорил мне о Тешане! Он сейчас в городе и готовит крестный ход…У владыки сейчас нет времени на пустую болтовню!

– Выслушай нас, мой господин, – встал другой боярин, младший брат седовласого Борила, Кручина. – Мы с молодости служим тебе! А я и по сей день каждый год выезжаю в татарскую Орду с «выходом»! Я тоже не верю в тот поклеп о прекрасной Тешане и жалею эту женку! Она хорошая и добрая! – Бояре заворчали. – Нечего бормотать! – поднял руку, глядя на бояр, Кручина Миркович. – Вы все прекрасно знаете, что Тешана невиновна ни перед городом, ни перед больными людьми! Однако она невольно обидела святую церковь своим безверием и неприятием православного закона! Она совсем не ходит в церковь и не почитает нашего Господа! А это – угроза церковной власти! Мы знаем, что в Брянске еще немало горожан, которые почитают древних идолов! Но все они – простолюдины…Остальные же, в том числе мы, живущие в твоем детинце, молимся нашему Господу, Христу! Значит, здесь нельзя проживать язычнице! Это – великий грех! Подумай же об этом, княже! Я не хочу обижать ту женку и, тем более, казнить ее, но могу сказать только одно: иногда необходимо лишиться малого, чтобы не потерять большего!

– Что же ты хочешь? – поморщился князь.

– Не я хочу, а так надо! – покачал головой Кручина. – Отправь, княже, эту Тешану куда-нибудь подальше от города, от людских глаз. Пусть хотя бы в ее лесную сторожку. И объяви в городе об ее позорном изгнании! А там поступай, как сам считаешь! Сейчас нелегкое время, и нам не до ссор с горожанами…Неужели ты забыл о той давней крамоле и убийстве несчастного князя Глеба?!

– Неужели это так нужно? – грустно молвил князь Дмитрий. – Я бы не хотел потерять эту Тешану! Она не один раз спасала меня от тяжелых болезней, и я пропаду без ее искусных рук и добрых глаз!

– Не пропадешь, не пропадешь, княже! – дружно закричали бояре. – Наш Кручина прав! Спрячь эту Тешану куда-нибудь для видимости! Ей нельзя оставаться в нашем озлобленном городе!

– Ладно, – кивнул головой князь, – тогда я поговорю с владыкой. За ним остается последнее слово!

– Слава нашему Господу! – радостно прогудели бояре. – Ну, уж владыка тебя вразумит!

На другой день, сразу же после крестного хода, брянский епископ прибыл в княжеский терем и остался в княжеской светлице с князем наедине. Они долго беседовали о сложившейся в городе обстановке, обсуждали последние новости, пришедшие из других земель Руси.

– «Черная смерть» пошла на юг, сын мой, – говорил, качая головой, епископ, – и добралась до последних черниговских городов! Напрочь вымерли Новосиль и несчастный Глухов! «Моровая язва» косит Карачев и Козельск, достигла Москвы! Я уже не говорю о русском севере, о Пскове, Великом Новгороде и Смоленске…Там все это случилось раньше…Вот тебе, сын мой, Божья кара! И все – за наши грехи!

– В этом нет сомнения, святой отец, – кивнул головой брянский князь. – Однако же мы не всегда находим истинных греховников!

– Нам всем нужно молиться! – сказал, блеснув глазами, епископ. – И доводить до Господа свои искренние просьбы! Но если в городе проживают язычники и сеют смуту, от всех наших молитв нет никакой пользы!

– Я знаю, что в нашем городе немало язычников и даже безбожных людей, – молвил князь Дмитрий, – однако раньше Господь не карал нас за это!

– Зато вот теперь покарал! – развел руки епископ. – Кто знает Божью волю? Она проявилась именно сейчас! Поэтому тебе, сын мой, нужно думать, как спасти людей!

– Как же? – поднял голову князь. – Мне вчера бояре посоветовали изгнать мою Тешану из города! Но я не знаю, правильно ли это? Эта Тешана не раз спасала меня самого от тяжелых болезней…Вот прогоню я эту славную женку, и сам тут же заболею! И приму лютую смерть!

– Твои бояре правы, – сказал, пристально вглядываясь в большие синие глаза князя, брянский епископ. – Ты должен прогнать эту поганую Тешану! Нечего тебе беспокоиться о своих телесных потребностях: мы всегда найдем тебе не только красивую женку, но и законную супругу! А «черной смерти» не бойся: на то Божья воля! Неужели ты думаешь, что тебя спас не Господь, а та язычница Тешана? В твоем детинце еще не было ни одной смерти! И все – по воле Господа! Разве ты не видишь, что я жив и здоров, хотя не один раз ходил к умиравшим и благословлял их? Гони же спокойно ту бесстыдницу: твоей жизни ничто не угрожает!

Князь кивнул головой и, подняв руку к лицу, смахнул набежавшую слезу. – Пусть будет так! – сказал он, сдерживая рыдания. – Я завтра же вышлю Тешану из города!

– Да благословит тебя Господь! – весело сказал владыка и перекрестил опущенную княжескую голову. – Тогда иди себе спокойно и положись во всем на волю нашего Господа!

Дмитрий Романович направился в свою опочивальню и, подозвав к себе слугу, потребовал от него немедленно доставить туда красавицу Тешану.

Молодая женщина в это время сидела в своей небольшой светлице, наматывая пряжу на красивое греческое веретено. Выслушав княжеского слугу, ворвавшегося к ней без стука, она встала и, заплакав, пошла к своему князю.

– Почему ты плачешь, моя дивная лада? – сказал князь, увидев вошедшую, одетую в простой домотканый сарафан Тешану. – Неужели ты предчувствуешь какое-то горе?

– Я плачу по тому, милый князь, – отвечала красавица, – что чувствую наше горькое расставание!

Князь посмотрел на свою ключницу. – Какая же она красивая! – подумал он: молодая женщина была так прелестна в своем тихом, искреннем горе, что он не мог сказать ей ни слова и растерялся, бормоча какую-то нелепицу.

– Можешь ничего не говорить, мой любимый князь! – сказала Тешана, качая головой. – Разве я не вижу, что делают твои бояре? Я ведь не глуха и не слепа к людской ненависти! Я чувствую зло, исходящее от твоих бояр и слуг! Для меня теперь нет места ни в твоем тереме, ни в городе! Я все понимаю и, как только стемнеет, уйду далеко отсюда!

– Зачем же, моя радость? – сказал, теряя голову, князь. – Я ведь не гоню тебя и готов прожить с тобой до самой смерти! Я теперь понял, что не смогу без тебя жить и не буду слушать наветы черни и злобных попов!

– Это ни к чему! – покачала головой Тешана. – Я сказала, что сегодня же ночью уйду из города!

– И как же ты одна пойдешь в темную ночь?! – воскликнул, краснея, князь. – Я дам тебе телегу с возницей и охрану! Они отвезут тебя, куда пожелаешь…

– Мне ничего не надо, княже! – подняла голову и пристально посмотрела князю в лицо красавица. От этого ее взгляда князя прошиб пот, и его голова пошла кругом. – Благодарю тебя за сладкую любовь и заботу! Я также хочу, чтобы ты был здоров и счастлив, но не в силах остановить судьбу…Прощай же, мой любимый князь и единственный супруг! Я буду любить тебя одного до конца своей жизни и думать только о тебе! А теперь я ухожу! Еще раз прощай, но берегись! – И она, склонив голову, медленно пошла к двери.

– Прощай же, любовь моя! – пробормотал потрясенный, окаменевший от горя, князь.

Наутро княжеский терем огласился веселым говором бояр и пришедших к князю на совет городских священников.

– Наконец-то наш пресветлый князь прогнал ту коварную ведьму! – радовались они. – Об этом надо немедленно сообщить всему городу! Значит, наступает конец нашим тяжелым испытаниям, и скоро сам Господь спасет нашу землю за такую праведность!

Но через три дня болезнь пришла и в княжеский детинец. Совершенно неожиданно заболел и слег от жара самый старый боярин Борил Миркович. Вслед за ним захворали его жена и слуги. Они, измученные недугом, лежали в своем тереме и даже не узнавали пришедшего к ним епископа. – Надо помочь этим больным, – сказал владыка и послал за монахами в Петропавловский монастырь. – Пусть рядом с ними побудут сиделки!

Но сиделки не помогли и престарелый боярин Борил, его жена со всеми домочадцами вскоре умерли. А затем смерть посетила и остальные терема брянских бояр.

Князь, узнававший каждый день о все новых и новых жертвах беспощадной болезни, совершенно растерялся. А когда к нему прибежали слуги из терема его покойной жены и доложили о болезни Ярины, ее маленькой дочери и беременной Дубравы, он, забыв обо всем, кинулся к ним, надеясь на чудо. Но чуда не произошло. В одной светлице, лежа рядом на большой княжеской постели, стонали его прелестные возлюбленные, сгорая от жара и страшно мучаясь.

– Вот и кровь пошла! – бормотал князь, глядя, как монахи отирают большими холщовыми тряпицами лица умиравших. – Значит, нет им спасения! Вот чего стоило изгнание Тешаны! Теперь некому спасать нас, несчастных!

– Ох, батюшка, любимый мой князь! – крикнула вдруг, широко раскрыв рот, изуродованная болезнью, багровая Ярина. – Прощай! У меня больше нет сил против этой ужасной хвори! Нет нашей Тешанушки! – Она выпучила глаза, высунула желтый, как яичный желток, язык и, дернувшись всем телом, окаменела. В мгновение лицо молодой женщины почернело и превратилось в жуткий сгусток страдания.

– Господи, спаси меня! – завопила, извиваясь в агонии и исходя кровавой пеной Дубрава. – Какие невыносимые страдания! – Она оскалила зубы и тоже окаменела, почернев лицом.

– Уходи же отсюда, славный князь! – сказал один из монахов, накрывший лица умерших платками. – Нечего тебе смотреть на эти страшные лица и вдыхать смрадный воздух!

Князь вернулся в свой охотничий терем и сразу же, не задумываясь, прошел в опочивальню. От увиденного у него кружилась голова, а перед глазами стояли оскаленные лютой смертью лица его покойных возлюбленных. – Я не хочу жить после всего этого! – подумал он и, повернувшись к бревенчатой стене лицом, забылся тяжелым, мучительным сном.

Наутро князь уже не мог встать со своего одра: его руки и ноги не действовали! Он безучастно лежал, глядя печально вверх и не видя метавшихся вокруг него слуг, бояр и монахов. – Сын мой, сын мой, очнись! – говорил сидевший рядом с ним, горевшим от жара, брянский епископ. – Твоей жизни ничто не угрожает! Многие наши больные выздоравливают! Мы отмолим тебя у нашего Господа!

– Не надо! – вдруг громко сказал, как бы проснувшийся на мгновение, Дмитрий Романович. – Я уже слишком стар, чтобы держаться за свою жизнь! У меня теперь нет ни сил, ни желаний…Я лучше уйду к своей верной супруге Аксиньюшке! Я вижу ее ангельское лицо и славлю Господа! Я чувствую благодать и освобождение от моей тяжелой жизни! – Он замолчал и вытянулся на своем смертном одре. Глаза умиравшего закрылись, лицо окаменело и почернело.

– Наш князь, славный Дмитрий Романович, скончался! – зарыдал, падая на колени перед покойным, верный княжеский боярин Кручина Миркович.

– Прости же, Господи, грехи раба твоего, – пропел, роняя слезы, брянский епископ, – и унеси его добрую душу в райские кущи! А нам, несчастным сиротам, дай свою защиту и нового надежного князя!