ГЛАВА 8
НЕУДАЧНЫЙ ПОХОД
Князь Роман Михайлович Брянский, окруженный советниками, сидел в своем княжеском кресле и думал тяжелую думу. Еще в прошлом году князь Лев Даниилович Галицкий присылал послов в Брянск с просьбой о помощи против литовского князя Тройдена. Последний неожиданно захватил городок князя Льва Дрогичин. Тогда князь Роман, посоветовавшись со своими боярами и отцом Игнатием, дал галичским послам неопределенный ответ.
– В следующем году придется идти на войну к Ногаю, – сказал Роман Михайлович. – Но мы поможем вам против Литвы, если с этим согласится Ногай.
Однако весной 1275 года в Чернигов прибыли люди от хана Мэнгу-Тимура из Сарая и потребовали от князя Романа пойти в поход на Литву. Татары не поехали в Брянск, где пребывал великий черниговский князь Роман, а ограничились лишь тем, что сообщили о требовании ордынского хана черниговскому епископу Митрофану. Тот немедленно отправил гонцов в Брянск, и вот Роман Брянский оказался перед нелегким выбором.
– Вот уж думай, как поступить, – сказал он горько советникам. – Пойдешь на Литву по воле сарайского царя, обидишь воеводу Ногая, пойдешь к Ногаю, как мы уже привыкли, обидишь Мэнгу-Тимура…И все из-за этого непутевого Льва Данилыча! Опять он морочит мне голову, без того забитую делами! Чего, казалось бы, понесло его в Орду жаловаться царю Мэнгу? Сам не только породил этого литовца Тройдена, но еще его и раззадорил! Едва помирились с Литвой, так на тебе: убил того жалкого Войшелка…И ни о чем не советовался с покойным Василько Романычем…Все хотел жить своим умом…А как приперло, так, давай, выручай его, князь Роман! Ох, и наглец!
– А что, если послать к царю Ногаю твоего человека, великий князь? – спросил, нарушив размышления брянского князя, огнищанин Ермила Мелешевич. – Сообщи этому царю, что уж так получилось: от другого царя, Мэнгу-Тимура, пришел человек с приказом – идти на войну с поганой Литвой!
– Так ты думаешь, что Ногай будет этим доволен? – горько усмехнулся князь Роман. – Он уже давно себя считает ордынским царем, а того Мэнгу-Тимура совсем не слушает. Он только обидится на меня и, не дай, Господь, изольет на нас свой гнев! Надо бы поговорить об этом с отцом Игнатием…Но вот жаль, что этот славный старик приболел…Боюсь, что старость начинает брать над ним верх. Только бы он, мой верный советник и Божий наставник, оклемался! Как там его дела, отец Арсений?
– Да не так уж хороши, великий князь, – ответствовал сидевший напротив князя на длинной думной скамье молодой священник. – Там у него, в старческой келье, пребывает известный врачеватель купца Лепко Ильича…Если уже он не поможет, значит, Господь призывает душу нашего отца Игнатия…
– Господи, помилуй! – перекрестился князь Роман. – Лучше бы еще пожил отец Игнатий…Так непросто без его мудрых советов управляться с нашими делами. Но положимся на волю Господню! А ты, отец Арсений, что думаешь об этом татарском деле?
– Я полагаю, великий князь, – ответил отец Арсений, – что Ермила Милешич прав и надо посылать человека к Ногаю…
– А когда его посылать? Ведь приказано идти на войну с Литвой? Пока наш человек доберется до Ногая, пройдет немало времени! Тогда не успеем ни на Литву, ни к Ногаю. И вызовем двойную беду на свои несчастные головы. Так, сын мой Олег?
– Так, батюшка, – кивнул головой княжич, сидевший на скамье по правую от отца руку. – Однако можно послать человека к царю Ногаю, а после пойти на войну. Надо обязать гонца, чтобы он быстро добрался до Ногая, а потом с его ответом поспешил к тебе…А ты с дружиной подойдешь тем временем к Чернигову и подождешь там известий от своего гонца.
– О, так уже лучше! – улыбнулся князь Роман. – Твой совет, сынок, очень полезный! Что вы скажете, мои славные бояре?
– Это очень толково, великий князь! – сказал, откашлявшись, Добр Ефимович. – Так и поступай!
– Добро, великий князь! – зашумели остальные бояре. – Посылай гонца!
– Тогда сходи-ка, Ермила, – распорядился Роман Михайлович, – к нашим людям и сразу же, прямо в этот час, высылай гонца к Ногаю. И пусть прихватит с собой подарки. Да подбери ему надежную охрану, чтобы могли беспрепятственно добраться до царского кочевья…А ты, Добр, – князь повернулся и пристально вгляделся в глаза своего воеводы, – готовь мою дружину и прочих людей. Мы же пойдем вслед за гонцом к нашему стольному Чернигову дней через десять.
Когда княжеские люди разошлись, и в светлице остались только князь со священником Арсением, Роман Михайлович спросил: – Ну что, отец, я тут не хотел при всех говорить с тобой об одном деле, ну, а теперь послушай меня. Я очень обеспокоен здоровьем отца Игнатия! Еще два дня тому назад он приходил сюда ко мне и говорил, что ему уже пора уходить к Господу! У него пошаливает сердце. То заболит, а то как бы вовсе обрывается. Тогда же он мне сказал, что очень хотел бы видеть тебя настоятелем Покровской и соборной, Спасской, церквей. Что ты об этом скажешь?
– Я, конечно, не против его воли, великий князь! – перекрестился отец Арсений. – Но мне хотелось бы, об этом я молю Господа, чтобы отец Игнатий еще пожил! Этот мой наставник очень умен, добр душой, горяч сердцем! Он большой радетель святой церкви и всей русской земли. Он так тебя любит, великий князь, от всей своей славной души! Он – очень нужный нашей земле человек!
– Ты до конца не ответил на мой вопрос, святой отец, – покачал головой князь Роман. – Ты примешь место отца Игнатия?
– Если ты не будешь против, великий князь, – сказал задумчиво молодой священник, – то со всей готовностью…Но если у тебя на примете есть другой священник, более праведный, тогда все пусть будет по твоей воле…
– Ну, ладно, – улыбнулся Роман Брянский, – тогда, считай, все решили.
В это время послышались шаги, и в княжескую светлицу вошел купеческий знахарь Радобуд. Приблизившись к княжескому столу, он низко поклонился.
– Ну, говори, славный Радобуд, как там дела у нашего больного? – спросил князь Роман, рассматривая седого, сгорбленного старика, одетого в новый, хорошо выделанный овчинный тулуп, поверх опрятного холщового платья.
– Наш добрый старик Игнатий, государь, – ответствовал негромким, но приятным бархатным голосом лекарь, – болен не обычной болезнью, а старческой немощью…Немало пережил и претерпел этот мудрый человек в нашем грешном мире! Вот и устало его сердце да притомилась душа…
– Что ж, совсем нет надежды? – расстроился князь.
– Нет, батюшка, – кивнул головой Радобуд. – Уж если бы это была болезнь или какое поветрие, я бы непременно оказал ему помощь. А тут уж подступила неизбежная старость. Рад бы помочь, но уже поздно. Не захотел отец Игнатий послать за мной еще в самом начале, когда сердце стало болеть. Тогда я бы укрепил его силы нужным травяным снадобьем. А теперь уже поздно. Могу лишь продлить жизнь этого праведника так, как мне позволит Господь.
– Насколько же ты можешь продлить его жизнь? – спросил с удивлением князь.
– Ну, если будет принимать мои травы, – тихо сказал Радобуд, – то тогда отец Игнатий продержится год, а может, и два. Надо, чтобы он побольше лежал во дворе и понемногу похаживал по лесу…Но если он будет сидеть в твоем тереме, государь, от зари до заката, то я совсем не ручаюсь за жизнь этого праведного попа!
– Господи, слава тебе! – перекрестился князь Роман, а с ним и молодой священник. – Ну, тогда так и сделаем: пусть отец Игнатий слушает твои врачебные указания. А когда мне будет нужен его совет, я сам до него доберусь. Пусть же даст отдых своему горячему сердцу. Ступай, Радобуд, с Господом! Будь так же здоров и невредим! Да передай своему купцу, Лепко Ильичу, мою благодарность за твою помощь!
– Будь здоров, государь, да хранит тебя Господь! – поклонился знаменитый лекарь и медленно, повернувшись спиной к князю, пошел к выходу.
Ночью, лежа рядом со своей возлюбленной Ариной, князь Роман впервые за столько лет долго не мог заснуть и все думал о минувшем.
Ему вспомнилась жена Анна, когда она, совсем молоденькой девицей, вошла вместе с матерью в светлицу своего отца, князя Даниила.
– Какая же была красавица, – размышлял про себя князь Роман, – а вот теперь? Седовласая старуха! А что же приключилось с теми девицами из Каменца? Живы ли они после татарской резни? А может, пребывают нынче в татарском плену? Или стали верными татарскими женами? Но что теперь рассуждать, если они, пусть и живые, уже жалкие старухи? Одна лишь моя Аринушка не стареет! И детей, отнимающих у женки молодость, не приносит! – Он повернулся на бок и обнял женщину. Та затрепетала. – Так ты не спишь, моя душа, Аринушка? – тихо сказал князь, прильнув губами к плечу своей возлюбленной. – Что тебя тревожит?
– Как же я усну, мой любимый Роман, – отвечала своим нежным, чарующим голосом, Арина, – если тебе не спится? Я чувствую твое душевное беспокойство и не могу сомкнуть глаз! В голову приходят грустные мысли. Может, ты недоволен мной, мой славный Роман, или ты предчувствуешь какую-то беду?
– Да так, Аринушка, – пробормотал князь, – нет у меня никаких предчувствий беды. Мне привычно идти на войну, да хранит нас Господь! Другое дело – наступает неизбежная старость. Вот и отец Игнатий едва живой лишь волей Господа да искусством знахаря. И моя княгиня очень состарилась. Пусть она теперь не болеет, но подурнела лицом и стала совсем нежеланной! Одна ты, моя лебедушка, не стареешь и такая же красивая, как была в юные годы!
– Благодарю тебя за это, мой сердечный друг, Романушка, – молвила Арина, смахнув невольно набежавшую слезу, – однако же не моя молодость держит тебя возле меня, а моя горячая любовь! А я тоже, что ни год, становлюсь все старше, любимый…Это неизбежно, да и зачем пытаться задержать? Придет время, и я стану для тебя жалкой старухой. Это не радостно для женки, а наоборот, навевает горечь и смертельный страх…
– Что ты, Аринушка! – вздрогнул Роман Михайлович. – О какой старости ты говоришь? Ты еще дитя, если сравнить со мной!
– Ты ведь муж, Романушка, – возразила Арина. – А мужу всегда хочется познавать молодых женок!
– Это не так, моя лада, – тихо сказал князь. – Моя душа не лежит ни к кому, кроме тебя! Хоть у меня и были другие женки в поганской Орде, у царя Ногая…Но это было не по зову души, а по воле этого государя.
– Да благословит Господь этого царя, – улыбнулась Арина, – что укрепил таким делом твое мужество! Эти татары – мудрый народ, они никогда не оставляют мужей без женок! Я не раз хотела ехать с тобой в военные походы, чтобы ублажать по дороге твою плоть, как это делают татарские женки своим знатным мужам. Да ты все отмахиваешься и наносишь вред своему здоровью!
– Что ты, Аринушка, – усмехнулся князь, – да как же можно брать с собой женку в далекий поход? А что на это скажут мои воины, дружина и простые люди? Они же засмеют своего князя!
– Ну, тогда ублажай свое тело с другими девицами-красавицами, – пробормотала Арина, – но никогда не отказывайся от этого, особенно, если советует сам царь!
– Не советует, а приказывает, душа моя, – сказал князь Роман. – А здесь не поспоришь! Разве можно пререкаться с Божьим ставленником? Это не осудят даже наши попы!
– Послушай, княже, – сказала вдруг каким-то отчужденно-холодным голосом Арина. – Меня еще беспокоит то, что ты не смотришь ни на какую женку, кроме меня, в нашем городе…Неужели здесь нет девиц красивее?
– Ты говоришь, Аринушка, непонятные слова! – воскликнул, приподнимаясь на локтях, князь Роман. – Ни одна женка не сказала бы такого! Моя душа верна только тебе одной, а ты еще недовольна!
– Я чувствую, княже, – тихо сказала Арина, вытирая набежавшие слезы, – что нам предстоит скорое расставание…А поэтому у меня ноет и болит сердце! Я боюсь, что ты останешься без сердечного друга, мой сладкий Роман! Ни одному мужу не по плечу такое испытание!
– Что ты сказала, моя славная женушка? – впервые так назвал свою Арину князь Роман. – Да тебе еще жить и жить…А может, ты предчувствуешь мою кончину, любовь моя сладкая? Или ждешь какую-то беду?
– Этого нет, Роман, – вздохнула Арина, глотая слезы. – Я чувствую…свою скорую смерть. Мне снятся такие вещие сны. Очень тяжело, когда ты уходишь на войну! Твои люди сразу же становятся суровыми ко мне, а иногда даже злыми. Бывает, что сюда, в твой охотничий терем, заходит та купчиха Лесана…
– И что же эта Лесана говорит? – встревожился князь. – Чего ей от тебя надо?
– Да так, – тихо сказала Арина, – только словом со мной перемолвится. Я вижу, что она осуждает меня за нашу любовь и за то, что ты забыл, ради меня, свою княгиню…Но прямо она это не говорит…
– Я скажу слугам об этой Лесане! – вскричал в гневе князь Роман. – Вот уж стали совать свои мерзкие носы в мои дела! Ох, уж я им! Ладно, подождем до утра…А там…
– Нет, Романушка, – улыбнулась, обнимая и целуя князя, Арина. – Есть только один способ, как их успокоить. Надо тебе завести еще зазнобу и, может, не одну!
– Да ты что, Аринушка?!
– Послушай же меня, Романушка, и не перебивай. Тут, как я заметила, из Смоленска к знатному купцу Лепко приехали очень красивые женки. Я свела с ними близкое знакомство. Они все оказались не только приезжими, но даже не русскими! У них такие забавные имена! Они как бы для тебя, княже, предназначены! И главное – их целых три! И не молодые девицы, а бесценные женки! Имели даже детей от этого купца. Зато не бестолковые девицы! Они сильно скучают по сильному и благородному мужу. Ну, я поговорила с теми женками, а не хотели бы они побывать в твоем, Романушка, любовном тереме и познать твою силу крепкого мужа. Так они для вида засмущались, хотя на деле аж покраснели от желания иметь с тобой близость…
– Это мне ни к чему, Аринушка, – запротестовал князь Роман. – Неужели ты хочешь уйти от меня?
– Нет, Романушка, – улыбнулась Арина, – но зато сразу же успокоятся княгиня и ее женки, особенно та Лесана! А если что случится, ты всегда будешь желанным в любви для других женок, и тебе не придется лежать в холодной постели. Там есть на что посмотреть!
– Ну, Аринушка, – возразил князь Роман, – нынче мне не до женок. Мне и моим людям надо собираться в поход. Мы выступим уже через десять дней.
– А я завтра же сведу тебя с теми кралями, Романушка, – улыбнулась Арина, – и ты на них посмотришь. А тогда скажешь, какая тебе пришлась по душе. А может, и все зараз? И попробуешь их, если Господь позволит…
Прошло ровно двадцать дней, и полутысячное конное войско великого черниговского и брянского князя Романа двинулось по известной военной дороге на юг.
Роман Михайлович, ехавший впереди своего воинства верхом на сытом вороном коне бок о бок с сыном Олегом, который прочно сидел в седле на своем сером норовистом жеребце, полудремал, думая о прошлом.
– Вот если бы Ногай увидел тех женок, – размышлял он про себя, – так бы на них и набросился!
Перед глазами князя вставали поочередно то высокая стройная Зося, то худенькая, зеленоглазая Ева, то кругленькая, черненькая Жужа.
Уже на другой день эти женщины, приглашенные в княжеский терем Ариной, предстали перед князем Романом и произвели на него самое благоприятное впечатление. Да и купеческие любовницы остались довольны знакомством.
– Если у князя заветная вещица такая же могучая, как его тело, – сказала княжеской ключнице после встречи с князем веселая Зося, – то уж лучше не придумать!
– Не беспокойся, – заверила ее Арина, – это у князя в порядке!
В этот же день Роман Михайлович пригласил, по совету Арины, купца Лепко и сообщил ему о своем знакомстве с недавно приехавшими смолянками.
– Да ради Господа, великий князь! – весело сказал по таковому случаю Лепко Ильич. – Лишь бы тебе была польза и душевная радость!
И все две недели накануне дальнего похода князь Роман провел в объятиях трех девушек, поочередно приглашая их в свой заветный терем.
– Так хорошо отдохнул и душой и телом, – думал он, подъезжая к своему стольному городу.
Чернигов принял своего князя тихо, без суеты. Славное брянское воинство разместилось в больших просторных избах, построенных еще покойным великим князем Андреем для такого случая. Сам князь Роман поселился в небольшом домике, подальше от терема своего покойного дяди. Сын же его Олег не побрезговал княжеским теремом и остановился там.
В первый же день приезда брянцев великого князя посетил владыка Митрофан, с которым Роман Михайлович долго о чем-то беседовал. Затем черниговский епископ отправился в главный городской собор, где сам отслужил вечерню в честь приезда хозяина удела.
Великий князь выстоял всю эту службу, но на заутреню уже не пошел: он так устал дорогой, да еще пришлось ублажать приведенную бывшим дворецким князя Андрея к нему в постель девицу, что проспал допоздна. А вот княжич Олег все время проводил в церкви или в обществе священников. И заутреню, и обедню, и вечерню он не просто выстаивал: горячо, от всей души, молился! А когда запевал церковный хор, охотно и старательно подпевал своим басистым, приятным голосом, радуя и священников, и прихожан.
– Гордись, великий князь, таким сыном, – говорил Роману Брянскому владыка. – Набожен, ласков – истинный христианин! Так смирен, что лучше его нет даже праведников!
– Да вот, святой отец, – возразил тогда князь Роман, – он не желает выполнять свой сыновний долг! Не хочет ни жениться, ни свататься к знатным девицам! Так и живет один, как бирюк!
– Это не грех, великий князь, – ответил на это епископ, – но истинная праведность! Кто не познал этих греховных женок, тот не только настоящий христианин, но и великий мудрец! Только умный человек может спастись от козней этих дочерей Евы! Даже царь Соломон, которого мы славим за глубокую мудрость, не мог устоять перед ними! Значит, княжич Олег мудрее того славного Соломона!
На другой день в Чернигов прибыл и князь Глеб Ростиславович Смоленский со своей дружиной и сыном Романом.
Будучи хозяином, князь Роман Михайлович встречал своих свата и тезку с хлебом-солью и распростертыми объятиями.
Великий смоленский князь с сыном разместились в великокняжеском тереме, и уже на следующий день все князья собрались в теремной светлице на совет. Чтобы не обижать гостя, князь Роман Брянский велел поставить рядом со своим «столом» кресло для высокого гостя. Княжеские сыновья и старшие дружинники уселись на скамьи напротив своих князей.
– Ну, что, брат, – начал княжеский совет Глеб Ростиславович, – не засидимся ли мы тут? Так и война без нас закончится!
– За это, сват, не волнуйся, – улыбнулся Роман Михайлович. – Я уже выяснил, что татары еще не вторглись в Литву и пока не возвратился мой посланец от Ногая. А сам ты как узнал о предстоящей войне?
– Ко мне пришли гонцы от татарского царя, – угрюмо ответил Глеб Смоленский, – Мэнгу-Тимура. И позвали меня на войну с Литвой. И хотя мне очень не хотелось, их царь был настойчив…Вот почему я теперь здесь…
Хлопнула дверь, и в светлицу вбежал усталый, покрытый пылью воин. Приблизившись к князьям, он низко, до земли, им поклонился.
– Ну, вот и ты, Додон, вернулся, – громко сказал князь Роман Брянский. – Что ж, рассказывай!
– Так вот, великий князь, – ответствовал гонец. – Я побывал у царя Ногая и сообщил ему о твоем походе на литовцев. Ну, на это царь сказал, что пусть-де князь Роман идет на ту мерзкую Литву, а к нему в этот год может не приходить. Он с радостью принял твои подарки и сразу же отдал твой браслет молодой царице. А царица так обрадовалась, что тут же, при мне и важных татарах, сбросила с себя всю одежду, не зная стыда! А царь схватил ее и быстро поволок в угол своего шатра…Я от этого остолбенел и стоял без движений, как дерево! А там – крики да стоны! Но все знатные татары даже не шелохнулись: дело привычное! После этого татарский царь вышел из угла и сказал, что я могу ехать или идти на отдых. И даже предложил мне какую-то там бусурманскую девицу! Ну, а я отказался: надо было спешить к тебе…
– Теперь ясно, что Ногай не против моего похода на Литву! – кивнул головой Роман Михайлович. – Вот бы знать, объявились ли в Литве сарайские татары…
– Объявились, великий князь, – ответил посланец. – Я встретил по пути, отсюда в одном дне, сарайских татар. Там не войско, а какой-то их сброд! Едут не только воины, но катят кибитки, которых, едва ли, не больше. Там и татарские жены, и дети, и рабы. Вот уж прожорливая саранча! Не позавидуешь тем землям, где прошли эти бусурмане. Даже всю траву обожрали. Их ведет воевода, по имени Ягурчин. Они задержали меня и наших людей. Но я сказал, что мы идем к тебе от самого Ногая. Тогда татары повели меня к тому Ягурчину. Он – такой жирный татарин, но еще не старый с небольшой жидкой бородой. Я сказал и ему, что еду к тебе от Ногая. Он же удивился и молвил, что шел к тебе навстречу, надеясь, что ты уже давно в Литве…Ну, я не стал говорить ему всей правды, а только пояснил, что ты в самом деле пошел на Литву, но вот, пока мне не встретился. На это их воевода сказал, что хорошо, если ты уже в Литве, но если еще не там, надо поспешить к нему на соединение, чтобы не рассердить их царя Мэнгу-Тимура. Вот я и помчался сюда побыстрей!
– Что ж, сват, – покачал головой князь Глеб Ростиславович, – пора нам, как я вижу, в дальний поход!
– Но, я думаю, нам нечего спешить! – возразил Роман Михайлович. – Кто такой этот Ягурчей? Так себе, татарин, и вовсе не знатный! Я о нем ничего не слышал! Не успели сюда придти, так уже выступать? Отдохни хоть с дороги. Повоевать всегда успеем.
– А может, батюшка, я пойду вперед? – сказал вдруг всегда покорный и молчаливый княжич Олег. – Встречу там этого татарина, как его, Ягурчея…И скажу, что ты идешь следом, чтобы не гневить татарского царя!
– И я тоже хочу туда пойти! – вскричал пылкий юноша Роман Глебович. – Вместе с княжичем Олегом!
– Пусть идут, – улыбнулся Глеб Ростиславович. – Так будет спокойней! Заодно посмотрят на татар и будут их знать не понаслышке.
– Ну, что ж, – кивнул головой князь Роман, – тогда собирай, Олег, свое воинство и выходи. Прихвати с собой заодно Милорадичей и лучников. Так мне спокойней на душе.
– Слушаюсь, батюшка, – ответил Олег и направился вместе с юным княжичем Романом к выходу.
Лишь на следующее утро три сотни князя Романа Брянского с двумястами смоленскими дружинниками князя Глеба выехали конно на встречу с союзниками. Вскоре они перешли Днепр и долго ехали по следам копыт конницы своих сыновей. Но только на другой день после ночевки в поле, обнаружив следы большого войска и повернув на северо-запад, они, наконец, заметили отдаленные клубы дыма.
– Неужели это горит Новогродок?! – с тревогой сказал ехавшему рядом с ним князю Глебу Роман Михайлович. – Значит, обошлись без нас татары и русские князья…
Однако, подойдя ближе, они увидели нерадостную картину.
По всему полю, куда только ни глянь, стояли многочисленные грязные татарские кибитки и арбы. Вокруг них бродили стада овец, метались с лаем собаки, мычали волы. Навстречу русским дружинникам выехали конные татары, которые, казалось, вели себя вовсе не воинственно.
– Десятка два, сват, – сказал с усмешкой Глеб Ростиславович. – Едут, как будто у себя дома, в Орде, даже не закрываются.
Первым подскакал к русским князьям высокий худой татарин, одетый в рваный бараний тулуп и большую рысью шапку, из-под которой выглядывали маленькие черные глазки.
– Есть ли тут коназ Ромэнэ? – вопросил татарский всадник.
– Я и есть князь Роман, – последовал ответ.
– Якши, – ответил татарин и бесцеремонно уставился на смоленского князя. – А это кто?
– А это – князь Глеб Смоленский, пришедший вам на помощь, – ответил по-татарски Роман Михайлович.
Князь Глеб Ростиславович, не понимая татарской речи, тем не менее, догадался о смысле сказанного.
– Поедем тогда к моему воеводе, – сказал, наконец, после недолгого раздумья татарин. – Мы все ждем вас и не начинаем приступ города…
– А что же там тогда дымится? – спросил князь Роман татарина, проезжая между кибиток. – Неужели вы подожгли литовский город?
– Только самую малость, – усмехнулся татарин, – да завязли там пока…Вот, заходите, – он показал рукой на вход в большой серый шатер.
– Эй, Добр! – крикнул князь Роман своему воеводе. – Поищи-ка тут место для стоянки наших людей, чтобы можно было развернуться. И расставь вокруг рогатки!
В мрачном помещении, куда вошли князья, освещенном лишь небольшим, прорезанным вверху оконцем, в самой середине восседал в большом плетеном кресле татарский военачальник.
Вокруг него на циновках сидели на корточках скромно одетые в сине-серые халаты приближенные и богато одетые русские воины. Присмотревшись, князь Роман узнал своего зятя, Владимира Васильевича Волынского, а также сыновей покойного Даниила Галицкого, князей Льва и Мстислава. Мурза Ягурчи полностью отвечал описанию Романова гонца. Небрежно кивнув головой вновь прибывшим князьям на их далекие от раболепия поклоны, он, хитро улыбнувшись, сказал: – Ну, что, коназы урусы, побьем мы этих жалких лэтвэ?
– Побьем, воевода, – усмехнулся Роман Михайлович, – но дай мне сначала поздороваться с моими родственниками.
– Ну, что ж, здоровайся, – кивнул головой мурза.
К Роману Брянскому подбежал зять, князь Владимир. Они троекратно поцеловались.
– Как там моя дочь, сынок? – спросил князь Роман, улыбаясь.
– Все хорошо, батюшка, – ответил опрятный, аккуратно подстриженный князь Владимир. – Съездим потом ко мне, и сам ее увидишь.
– Здравствуй, брат! – сказал князь Лев Даниилович, раскрывая объятья и целуя Романа Брянского.
– Здравствуй! – ответил князь Роман. Он также обнял и поцеловал князя Мстислава Данииловича.
Затем князья подошли и по русскому обычаю поцеловались с князем Глебом Смоленским.
– Ну, а теперь будем держать совет, – сказал воевода Ягурчи. – Садитесь, коназы, сейчас решим, что нужно делать.
– А где наши сыновья, Олег и Роман? – спросил князь Глеб Ростиславович.
– А они там, поехали к тому поганому Новогродку, – ответил Владимир Васильевич, – с пинскими и туровскими князьями. Скоро уже вернутся. Разведают, что да как, и здесь будут!
– А что там дымится, воевода? – спросил, усевшись по-татарски на корточки, князь Роман Брянский. – Неужели вы осадили город?
– Это не мы, а коназ Лэвэ, – ответствовал Ягурчи. – Он решил нас не ждать и разграбил окольный город, но все лэтвэ убежали за крепостные стены. Вот мы стоим и думаем, а можно ли взять эту крепость приступом?
– Опять ты, Лев Данилыч! – рассердился князь Роман Михайлович. – Как же это тебя угораздило?! Разве ты не понимаешь, что если сжег их посад, теперь ни за что не возьмешь их крепость! Литовцы, несомненно, теперь разозлились и будут беспощадно сражаться! Зачем спешил? Теперь нам не взять этот город!
– Я сам хотел захватить весь Новогродок! – оправдывался князь Лев Галицкий. – Вам бы было легче…Тогда пошли бы дальше. Литва велика и богата…Всем бы хватило!
– Хватило! – возмутился Роман Брянский. – Теперь они подготовились к осаде. Глухо закрылись, попробуй, приступи: получишь и смолы, и огненного зелья! Конечно, если у татар есть стенобитные пороки…Как, есть они, воевода?
– Нет, коназ Ромэнэ, – покачал головой Ягурчи. – Мое воинство невелико. А государь Мэнгу-Тимур не дал мне ни пороков, ни повозок для них, ни лучших воинов. Здесь только один мой кочевой стан с женами и домочадцами…
– Но разве это войско? – усмехнулся Роман Михайлович. – С такими силами нам не взять этот Новогродок! Сколько у вас воинов? – он повернулся к князьям.
– У меня четыре сотни, – сказал Мстислав Даниилович.
– А у меня пять сотен, – пробормотал в раздражении его брат Лев Галицкий.
– Смешно, – покачал головой Роман Брянский. – Значит, мы зря ехали в такую даль!
В это время в шатер с шумом и треском вбежали княжичи Олег и Роман.
– Батюшка! – закричал, увидев отца, Олег. – Мы обошли весь литовский город и поняли, что он неприступен!
– Это правда! – подтвердил молоденький княжич Роман. – Но можно попытаться начать приступ!
– Не горячись, сынок, – усмехнулся Глеб Ростиславович. – Судя по всему, никакого приступа не будет!
– Это так, брат, – громко сказал Роман Михайлович. – Вижу, что пора отсюда уходить без промедления, пусть без толка, но, слава Господу, и без позора!
– Мой господин, батюшка, – молвил вставший с циновки и подошедший к тестю князь Владимир Волынский, – поедем с нами, побудешь в своем доме и увидишь любимую дочь!
– Сын мой, Владимир, – сказал на это князь Роман, – я не могу покинуть свое войско…Кто же приведет домой мою дружину? Это только мое дело! Пусть с тобой поедет мой сын Олег!
– Ну, что ж, батюшка, ты знаешь, что нужно делать, – грустно улыбнулся князь Владимир и поцеловался с тестем на прощание.
– Так вот, воевода, – громко сказал князь Роман и насмешливо посмотрел на толстого татарина, – видно, не судьба: не довелось нам с тобой повоевать!
– Ну, если так, Ромэнэ, – спокойно ответил знатный татарин, – то спокойно отъезжай. Не мы провалили эту войну, а Лэвэ, ваш глупый коназ, – он указал рукой на багрового от гнева галицкого князя. – А нам, слава Аллаху, и без того хватит добычи. Мы еще по дороге, через эти заречные земли, прихватим немало и добра, и пленников!
– Видишь, Лев, – укоризненно сказал князь Роман по-русски, чтобы не понял татарский мурза. – Дружба с погаными не лучше войны! Позвал на свою голову этих нечестивцев, вот они и разоряют русские земли!