ГЛАВА 1

ГИБЕЛЬ БОЛЬШОГО ГОРОДА

Морозным мартовским утром 1238 года лесник Ермила обходил ловушки, устроенные им накануне на звериных тропах невдалеке от своей сторожки. Снегу навалило пропасть, и сугробы были огромные, но бывалый охотник без труда добрался на лыжах до Святого озера. Легко скользил он по сверкавшему снегу, радуясь редкостной для этого времени солнечной погоде.

На берегу озера Ермила опростал первый силок: в тенета попался большущий заяц-русак.

Прикончив напуганного косого и уложив добычу на узкие охотничьи санки, которые он тащил на лямках через плечи, лесник развернулся, чтобы двинуться дальше к другой западне, но вдруг остановился и прислушался. С южной стороны, из залесья, где располагался большой город, накатывался какой-то неясный, но все возраставший гул. Трудно было понять что это: слышались и треск, и грохот, и свистящий визг.

Ермила покачал головой, пожал плечами и быстро поехал вдоль берега озера. Собрав добычу – а почти во все силки попали крупные, жирные зайцы – он направился к сторожке, своему лесному домику, где его ждали жена, молодая розовощекая красавица Аграфена, и трое малолетних детей.

Увидев мужа с крыльца, сразу же, как только он въехал на опушку, Аграфена радостно вскрикнула: – Ермилушка, слава Господу, что ты так скоро вернулся! Мы тут очень напугались! Слышишь: идет какой-то шум со стороны Города?

– Вот потому-то я и пришел сюда так спешно, – поморщился от непонятного волнения ее муж. – На вот, вынимай: зайчишек вам притащил…Вот только переменю лыжи и сразу же махну проведать, что приключилось в Городе!

– Не ходи туда, Ермилушка! – схватила его за рукав Аграфена. – Душа моя чует беду: какая-то напасть нашла на наш славный город! Мой покойный дедушка, чур меня, сказывал, что когда была великая война с северским князем Святославом, осадившим тогда наш Вщиж, шум был слышен аж за сотню верст! Неужели снова война? – Тут она замолчала и повела носом: – Батюшки, вот и гарью потянуло?!

Действительно, юго-западный ветер донес до сторожки со стороны Вщижа не просто угарный дух, но запах небывалого пожарища и смерти!

– Надо ехать, голубушка! – заторопился Ермила и, несмотря на протесты жены, ринулся к ближайшему сараю. – Здесь нельзя рассусоливать! Вот проведаю, что там за дела, тогда и поговорим!

Молодой лесник быстро переоделся и снарядился в недалекий поход: город лежал всего в шести верстах от его дома.

По мере продвижения вперед запах гари и шум все усиливались.

– Что же я делаю?! – вдруг опомнился Ермила, проехав версты три и приблизившись к заснеженному лугу. – А если жестокие враги напали на наш славный Город? Так я приведу их по лыжне к своей сторожке?

Немного подумав, он несколько изменил направление своего пути, двинувшись к кустарнику, обильно росшему на берегу старого, замерзшего русла Десны – озера Бечино.

Со стороны города был виден густой черный дым, доносились пронзительные крики, визг, грохот, слившиеся вместе и напоминавшие жуткий, проникавший в душу, вой. Теперь уже было ясно: горит город, гибнут люди.

Мороз пробежал по коже лесника, но он не испугался, снял лыжи и спрятал их в кусты.

Спустив с плеч котомку, он извлек оттуда замысловатые сапоги собственного изобретения с подошвами, напоминавшими звериный след, и стал переодевать обувь. Валенки он спрятал рядом с лыжами.

Наконец, постояв и немного подумав, Ермила перекрестился и трижды произнеся «Чур меня!», медленно, петляя, пошел по снежному простору в сторону города. Перейдя по заснеженному льду озеро и приблизившись к реке, лесник остановился. Шум уже стоял такой, что можно было оглохнуть! Горевший Вщиж был виден, как на ладони. Со всех его сторон валил густыми клубами дым. Видимо, враг уже овладел всем городом.

Деревянные домишки, раскиданные по берегу Десны, ярко пылали. Неожиданно за дубовой городской стеной раздался треск, и пламя охватило большой златоверхий княжеский терем. Как-то разом потускнела сверкавшая медная кровля: сначала покраснела, потом потемнела и приобрела голубовато-серый оттенок… Крики о помощи разносились повсюду. Одновременно слышались какие-то гортанные, хриплые звуки, напоминавшие жуткое карканье.

– Половцы! – осенило лесника. – Неужели до нас добрались?!

О половцах он слышал только рассказы древних стариков, да и те утверждали, что уж сто лет, как русские князья усмирили их…

Дым шел верхом, но вокруг стоял душный и полупрозрачный туман. Снег посерел от насыпавшегося пепла. Ермила подошел к самой Десне и глянул на заснеженную реку. Грязный снег был истоптан множеством конских копыт без отпечатков привычных для русского глаза подков. Повсюду желтели пятна конской мочи и виднелись какие-то темно-красные полосы. Присмотревшись внимательнее, лесник вздрогнул: на льду во множестве лежали черные, раскинувшие руки трупы, от которых и тянулись кровавые следы.

– Так вот откуда нагрянули! – догадался Ермила. – Прошли по замерзшей реке! Да тут же тысячи вражьих следов!

Шум и вопли доносились теперь из деревянной крепости. Лесник слышал и какой-то непонятный его слуху стук, как будто что-то тяжелое глухо ударяло по камню. При этом величественная, одноглавая, златокупольная церковь с каждым ударом качалась и вздрагивала. Внезапно раздался грохот, слившийся с ужасным, звериным воплем, хрустом и скрежетом, и святой храм рухнул, как подкошенный. Ермиле показалось, что зашаталась земля. От страха он упал на колени и скрылся в зарослях кустарника. В этот же миг запылали деревянные стены: дубовые бревна, дымившиеся и кипевшие пеной, вдруг, как по команде, словно утонули в ярко-красном пламени. Шум в городе стал постепенно стихать и сменяться свистом и треском пожарища. Небо потемнело, и солнце, едва пробиваясь сквозь черный дым, напоминало зловещую и тревожную луну, словно осуждавшую кровопролитие.

Вдруг напротив куста, где сидел оцепеневший от ужаса и отчаяния лесник, у ручья, впадавшего в Десну, промелькнуло что-то белое. Это выбежали из города к реке две женщины, одетые в простые домотканные сарафаны. Озираясь по сторонам, отчаянно размахивая руками, они побежали по льду, намереваясь пересечь реку. Но им не удалось достичь и середины Десны, как из-за поворота со стороны моста неожиданно выскочили трое всадников. Женщины пронзительно закричали. Передний конник, поднявшись в седле, с силой метнул аркан. Одна из беглянок сразу же упала: петля захлестнула ей шею. Другая же продолжала бежать и уже была близка к спасительным кустам, когда раздался свист стрелы, и вторая жертва рухнула на лед реки, обливаясь кровью. Всадники засмеялись каким-то необычным, булькающим смехом, и подскакали к запутавшейся в аркане женщине. Она встала на ноги и закрыла лицо руками. Владелец аркана что-то ей прокричал и показал рукой на мост. Женщина поняла и пошла за всадниками. Те в полном молчании поехали впереди, таща свою жертву за веревку.

Глядя на это злодейство, Ермила скрежетал зубами, но сделать ничего не мог. Со слезами от удушливого дыма, который валил от горевших стен крепости, и от собственного бессилия, он медленно пополз к лежавшей невдалеке от него женщине. Та была мертва: из шеи несчастной торчала большая оперенная стрела. Перевернув труп, лесник бросил тревожный взгляд на искаженное предсмертной мукой и страхом лицо. Оно оказалось незнакомым. При виде убитой Ермила, расстроенный и дрожавший, неожиданно успокоился и огляделся. Дым пошел низом и скрыл от него город и таинственных врагов. Пора было уходить. Ермила в последний раз глянул на труп и остолбенел: наконечник стрелы, торчавший из шеи убитой, был совсем необычный – тупой, трапециевидный. Такого он еще никогда не видел! Лесник осторожно сломал древко, взял в руку наконечник, покачал головой и спрятал его в карман. После этого он попятился, отполз к кустам и медленно поплелся через заснеженный луг к тому месту, где оставил валенки и лыжи.

Всю дорогу перед его глазами стояли чужеземные всадники. Их вид был страшным, необычным. Казалось, что враги прибыли из какого-то таинственного, неведомого мира. На их головах были надеты то ли треухи, то ли колпаки из звериной шерсти, напоминавшей рысью. За спиной у каждого висели колчан со стрелами и большой лук, а на поясе болтались то ли мечи, то ли длинные, кривые ножи. Из вытянутых рук торчали длинные пики с пучком конских волос у острия.

Лица врагов Ермила видел плохо, но заметил, что они были плоские с раскосыми глазами. Да и лошади у них были совсем другие: низкорослые, головастые…

– Какие-то чудные половцы, – заключил лесник, приближаясь к родимой сторожке. – Старики нам ничего подобного о них не говорили…

– Ну, что, батюшка?! – кинулась к нему прямо с крыльца раскрасневшаяся от волнения жена. – Что же там случилось в Городе?

– Нет больше Города, Аграфенушка! Половцы…, – пробормотал Ермила и заплакал: все ужасы, увиденные им на реке, снова встали перед глазами.

Отчаянно заголосила ему вслед жена, закричали перепуганные дети. Это отрезвило лесника.

– Успокойся, женушка, некогда плакать! Собирайся: одевай детей и тащи припасы. Уезжаем подальше без промедления! – приказал он. – Покойников не воротишь, а себя спасать надо!

И часа не прошло, как удобные, вместительные сани, запряженные двумя сытыми лошадьми, уносили семью свидетеля жестокого вщижского погрома и их нехитрый скарб в сторону сельца Брянска – усадьбы черниговского князя Михаила.

 

ГЛАВА 2

КАК ЭТО БЫЛО

Два больших конных тумена монголов уверенно следовали на юго-запад. Во главе передового – самого прославленного и поредевшего в боях – стоял молодой, но знаменитый военачальник Урянх-Кадан. Второй, почти полностью сохранивший свой состав, вел не менее известный, но более расчетливый и осторожный Бури. Оба полководца со своими воинами не сходили с коней уже сутки: их набег по снежным русским просторам пока не принес никаких весомых результатов. Степным воинам удалось разграбить и сжечь лишь несколько небольших сел и погостов. Но укрытые непроходимыми лесами деревеньки спаслись: монголы избегали чащоб, испытывая суеверный страх перед могучими деревьями, считая их живыми существами, способными причинить вред незваным гостям.

Дальний набег был совершен сразу же после разгрома войска русского князя Юрия Всеволодовича 4 марта 1238 года на реке Сити. После этой победы уже ничто не сдерживало врагов: русские земли оказались беззащитными, неспособными к сопротивлению. Степные хищники задолго опередили молву о страшном разгроме Рязанского и Владимиро-Суздальского княжеств, поэтому никто и не ждал их на обширном пространстве чернигово-северских земель. Лишь суровая русская зима мешала беспощадным врагам. И особенно снег. Морозов монголы не боялись: жестокие холода были им привычны и в родных степях. А вот сугробы были настоящим бедствием! Приходилось долго обходить снежные заносы, искать еле проходимые тропы, утомляя часто проваливавшихся в глубокие ямы коней. Конечно, если на пути воинства встречались реки, то по заснеженному льду захватчики передвигались быстрее. Но, к неудаче, им попадались лишь небольшие ручейки или озера, поэтому всадники постоянно плутали по бескрайним просторам, проклиная в душе своих военачальников, устроивших этот набег.

Урянх-Кадан со своими воинами проскакал верст на пять вперед от отряда Бури. Он ехал в самой середине тумена и почти не испытывал тех трудностей, которые выпали простым воинам, утопавшим в снегу. Слегка покачиваясь в седле, полководец дремал, вспоминая свою родную Монголию. Неожиданно к нему подскакал связной разведывательного отряда.

– Мой славный полководец! – крикнул он и разбудил темника. – Отважный Эргэ-нойон говорит: он увидел неподалеку от нас реку!

– Так! – буркнул Урянх-Кадан. – Это – добрый знак: где-то поблизости урусы! Надо готовиться к бою!

Немедленно во все концы отряда и к темнику Бури были направлены гонцы. Затем Урянх-Кадан, остановив движение своего войска, подозвал через вестового командиров каждой тысячи. После короткого совещания он отослал их в свои подразделения для беседы с сотниками и десятниками. Вскоре подъехал и посланец от Бури. Тот сообщил, что обнаружил в шести верстах от ближнего леса большую дорогу, достаточно хорошо утоптанную и ведшую, судя по всему, к какому-то крупному поселению.

Выслушав гонца, Урянх-Кадан приказал передать Бури, что сам вышел к реке и выслал вперед разведку.

Рассвело. Черное звездное небо в мгновение посерело, порозовело и, наконец, стало прозрачно-синим, жадно впитывая яркие солнечные лучи. Снег засветился, засверкал тысячами и миллионами искорок, вселяя в сердца жестоких степных воинов бодрость, веселье и жажду предстоявшей охоты. Конница монголов помчалась по присыпанному снегом льду Десны, закалившемуся во время жестоких морозов, как по удобной проезжей дороге. Воины рвались в бой, спешили, однако прошел час, другой, третий, а перед усталыми конями все еще маячили необъятные снежные просторы с необитаемыми лугами и синевшими с обеих сторон реки лесами. Степные хищники несколько приуныли и стали постепенно впадать в полусонное, апатичное состояние. Они медленно покачивались в седлах, покорно следуя за своими боевыми товарищами.

Вдруг возникло оживление: из разведки возвратился посланный еще на рассвете летучий отряд. Воины, не прекращая движения, слегка расступились, пропустив посланцев к полководцу. Урянх-Кадан внимательно выслушал донесение. Итак, его предположение подтвердилось! Впереди лежал большой цветущий город, жители которого и не подозревали о приближении врага.

Темник прищурился, улыбнувшись своей хищной, волчьей улыбкой. Ну, вот! Наконец-то далекий путь монгольских воинов будет оправдан: здесь наверняка есть, чем поживиться!

После очередного быстрого совещания с командирами Урянх-Кадан отправил гонца к Бури с подробным сообщением о противнике и своем плане действий, предлагая тому внезапно атаковать город со стороны лесостепи, в то время как он сам обрушится на беспечных русских со стороны реки.

Ответ Бури пришел очень быстро: план молодого полководца одобрен!

В воскресный солнечный день жители Вщижа занимались своими обычными делами. Самые достойные из них пребывали в церкви – большом каменном храме, построенном еще в прошлом веке греческими умельцами по заказу покойного, умершего бездетным, удельного князя Святослава Владимировича. Вел службу священник Прокопий, грек, приглашенный в город нынешним князем Олегом. На хорах стояла княгиня Мария со своими служанками, внизу толпились видные люди города: купцы, ремесленники, старшие дружинники.

Старый бездетный князь Олег остался дома по нездоровью. Он лежал на широкой теплой постели в большой спальне своего златоверхого терема и грезил. Князю вспоминалось далекое детство, молодой и красивый отец, нежная и ласковая мать…

Вдруг он проснулся. Со стороны теремного двора доносился быстро приближавшийся конский топот, сначала напоминавший сильный дождь, но постепенно превратившийся в цокот множества копыт. Внезапно раздался чей-то отчаянный, дикий вопль, и в одно мгновение княжеский терем буквально затрясся от ужасного шума, какой издают многие тысячи людей, закричав едва ли не одновременно. Князь вздрогнул, с усилием приподнялся и стал медленно слезать на пол. С большим трудом он доковылял до окна и раздвинул ставни: в глаза ударил солнечный свет, в потоках которого по всему двору метались растерянные люди, преследуемые вооруженными всадниками.

– Неужели это сон?! – подумал князь Олег и ущипнул себя за щеку. Но это был не сон. С треском ворвалась в окно большая оперенная стрела, рассыпая вокруг себя снопы искр и едва не задев ему голову. Ударившись в стену, стрела воткнулась в податливое дерево и, ярко вспыхнув, подожгла окрашенные бревна. Князь не успел опомниться, как вся его спальня запылала и наполнилась удушливым дымом.

– Вот и смерть моя наступила! – подумал он и склонил свое измученное болезнями тело в сторону иконостаса, невидимого из-за пожарища. Некому было помочь последнему удельному владыке: в тереме не было ни души! Стоя на коленях, князь Олег громко и истово молился. Постепенно его голос затихал: подошла беспощадная смерть от угарного удушья…

В мгновение ока город был захвачен врагами и подожжен. Несчастные жители даже не успели опомниться, как были почти поголовно перебиты. Даже детей степные хищники умерщвляли с невероятной жестокостью, словно избавляясь от свидетелей своих злодейств. Снег по всему городу почернел и покраснел от крови.

Часть вщижан попытались спастись в ближайшем лесу на пути к княжеской усадьбе-пасеке. Но когда они выбежали на опушку, где стоял дом пасечника, управлявшего здешним княжеским хозяйством, их со всех сторон окружили монгольские всадники. Они не щадили никого. Вопли и стоны умиравших были слышны за несколько верст. Кровавую лужайку так и назвали потом «Рудня» в память о безжалостной массовой резне.

В это же время захватчики, овладев всей городской крепостью, окружили каменную церковь и попытались ворваться в нее. Но прихожане накрепко затворили железные ворота и решили не сдавать свой последний оплот.

Священник и дьякон в праздничных ризах продолжали торжественное воскресное богослужение.

– Молитесь, мои дети, – спокойным уверенным басом промолвил отец Прокопий. – С нами Господь! Да услышит Он наши молитвы и воздаст нам!

– Господи, помилуй! – троекратно пропел церковный хор, и прихожане стали громко славить Бога, вымаливая спасение от неведомых, ужасных врагов.

Монголы подкатили к церкви особые осадные тараны, которые они везли на всякий случай с собой. С первых же ударов церковь закачалась и дрогнула, обдав нападавших кирпичной пылью и камнепадом. Враги настойчиво продолжали сокрушать прекрасное здание. Они еще больше ожесточились, услышав пение молившихся в храме. Наконец, после особенно сильного удара, церковь покосилась и с шумом рухнула, задавив своими сводами всех, кто находился внутри. Пострадали и захватчики. Каменные балки обрушились и на стенобитные машины, придавив своей тяжестью около двух десятков монголов! Их товарищи, услышав шум и вопли, кинулись расчищать завал, но помочь не смогли ничем: из-под обломков боевых таранов удалось извлечь только одни трупы. Их сложили на открытую повозку и отправили к усадьбе-пасеке покойного князя, где в большом доме управляющего расположились главари монгольского войска.

Уничтожив всех, кто мог оказать сопротивление, степные воины разбрелись по всему городу. Одни обирали и грабили трупы, другие поджигали уцелевшие дома и постройки, подливали горючую смесь на бревенчатые стены крепости. Особый отряд воинов с большими глиняными горшками обходил разбросанные по всем улицам трупы. Монголы вскрывали брюшину покойников и извлекали оттуда белый нутряной жир – их знаменитое горючее зелье! В плен были захвачены только женщины. Из них отобрали два десятка самых молодых и красивых и повели к лесной княжеской усадьбе. Остальных же на глазах уводимых безжалостно перебили своими кривыми мечами, побросав трупы в пропитавшийся пеплом и кровью снег. Напуганные женщины, крепко связанные монгольскими веревками, быстро следовали за всадниками, тащившими их своими длинными волосяными арканами.

Среди несчастных, плакавших, потерявших всякую надежду на спасение вщижанок, шла и молодая красивая купчиха Василиса, муж и сыновья которой были в отъезде на далекой чужбине. Она всячески подбадривала отчаявшихся баб, стараясь их успокоить.

– Не плачьте бабоньки, – говорила она. – С нами Господь, если мы еще не испили из смертной чаши!

– Куда же волокут нас эти лютые враги? – спросила ее, размазывая слезы на грязном лице, белокурая четырнадцатилетняя красавица Влада, невеста княжеского управляющего пасекой.

– Не знаю, – ответила Василиса, – наверное, в свой плен. Но помолимся Господу, чтобы отвратил от нас жестокую напасть!

Наконец конвоиры подвели измученных пленниц к крыльцу усадебного дома. Здесь они оставили их ненадолго под охраной здоровенных, зверского вида воинов, а сами отправились на дележ награбленного добра.

В большой просторной избе за столом сидели монгольские полководцы и слушали отчет своего «денежника» – китайца Цзян Сяоцына. Тот быстро перелистывал пергаментные страницы толстой книги, исписанной мелкими иероглифами.

– Серебра…четыре мешка, да меди…пятнадцать мешков…, – он остановился и посмотрел на военачальников. – А вот куда же девать этот мелкий хлам? – Китаец опустил руку, достал из-под скамьи мешочек и высыпал на стол целую кучу розовато-серых шиферных пряслиц. Из другого же мешка он извлек груду стеклянных браслетов и показал их темникам.

– Что это такое? – спросил Урянх-Кадан.

– Судя по словам этих бестолковых урусов, это – их мелкие деньги! – улыбнулся «денежник».

– На кой шайтан они нам? – пробормотал Бури. – Выбрось этот мусор подальше!

– Подожди-ка, – остановил его Урянх-Кадан. – Заберем стекляшки: еще пригодятся. Но кругляки эти никому не нужны!

– Ну, что ж, – усмехнулся ученый китаец, – тогда я вычеркиваю этот мусор из свитков денежной книги!

– Вычеркивай! – кивнул головой Бури и засмеялся. – Хватит нам тут белого серебра и красной меди!

И довольные полководцы, похлопав по плечу своего финансиста и вызвав охрану, отправили его с захваченным добром в обоз.

Вдруг за окнами раздались громкие женские голоса, плач и причитания.

– О, славное дело! – обрадовался Бури. – Молодцы наши верные воины: добыли нам на потеху баб-урусок!

Он засмеялся и вышел на крыльцо. Урянх-Кадан остался сидеть на скамье и о чем-то напряженно думал.

– Эй, вы! – крикнул Бури стоявшим около связанных женщин охранникам. – Ведите-ка, молодцы, сюда этих красоток! – Он указал ладонью правой руки на жену убитого гончара Руту, стоявшую в обнимку с тринадцатилетней дочерью, и, возвращаясь назад в избу, добавил. – Да кликните-ка сюда всех начальников тысяч и сотен!

Как только все военачальники собрались в усадебном доме, темники приступили к своему излюбленному и обязательному после взятия каждого крупного населенного пункта обряду: общему надругательству над пленными женщинами. Сначала сами Урянх-Кадан и Бури при всех, прямо на столе, под восхищенные крики своих подчиненных жестоко изнасиловали мать и дочь, а затем таким же образом поступили и тысячники. Когда же оскверненные и замученные женщины потеряли сознание, верные рабы, крепко державшие их за руки и ноги, раскачав, бросили бездыханные тела в угол, а сами отправились за другими жертвами. Постепенно на смену военачальникам подходили все новые и новые монгольские воины, попеременно насилуя несчастных вщижанок.

Груда сваленных друг на друга обнаженных тел все росла… А на улице выстроилась целая очередь желавших проявить свою мужскую силу злодеев.

Неожиданно дверь в избу широко распахнулась, и в светлицу, растолкав толпу, ворвался не по-монгольски высокий и стройный воин, одетый в необычно богатый тулуп из хорошо выделанной и раскрашенной коричневой краской овчины. Он с достоинством подошел к столу и, не глядя на лежавших беспомощных жертв оргии, слегка поклонился отдыхавшим полусонным темникам.

– Мир тебе и слава, Болху-Тучигэн! – крикнули те в один голос и подскочили со скамьи. – Жизнь, процветание и власть повелителю сотен туменов!

– К счастью своих рабов, великий полководец жив и здоров! – усмехнулся посланец Бату, глянув на стол: здоровенный монгол, напуганный властным видом нежданного гостя, стоял в растерянности без штанов у ног своей жертвы, являя собой жалкий и беспомощный вид…

Вся изба задрожала от громкого и хриплого хохота. В углу зашевелились очнувшиеся несчастные.

– Ладно. Теперь к делу! – произнес, уняв смех, гонец. – Вот вам приказ непобедимого повелителя: нынче же, без промедления, идти на север! Ни одного полета птицы на задержку! Следуйте за мной!

– Повиновение и молчание! – крикнул Урянх-Кадан.

Все монголы, кроме главных военачальников, встали и выбежали на улицу. Уже с крыльца зазвучал призывный сигнал походного рожка, и, как по мановению волшебной палочки, конные воины построились в правильные колонны.

– Что же делать с этими бабами? – указал рукой на копошившихся женщин Бури.

– Я сам о них позабочусь! – бросил в ответ Урянх-Кадан. – Иди же на общий сход!

По приказу своего темника монголы загнали остальных, не подвергшихся насилию женщин, в избу, а вслед за ними туда же занесли и трупы погибших при падении церкви воинов. Дверь избы наглухо заколотили большими деревянными брусками.

– Принесем же жертву священную душам наших братьев! – прокричал Урянх-Кадан и первым бросил зажженный факел в солому, которой обложили весь дом.

– Слава павшим за величие нашего повелителя!!! – закричали стоявшие вокруг всадники и стали швырять в избу горящие дротики.

В мгновение ока усадьба ярко запылала, источая едкий дым и освещая быстро опустевшую лесную поляну. Две длинные черные колонны из степных хищников быстро продвигались на север в сторону города Козельска на соединение с основными силами Бату.

 

ГЛАВА 3

В СТОЛЬНОМ ЧЕРНИГОВЕ

Княжич Роман сидел в своей светлице за большим дубовым столом и писал. Ох, и много же задал ему на этот раз ученый грек Феофан! Нужно было подробно изложить содержание прочитанных десяти страниц греческого «Номоканона»! А саму книгу учитель унес с собой…Будто неясно, что написать по памяти на русском языке греческие премудрости не так просто!

Но будущий князь не только в силах справиться с этой задачей, но и обязан! Так сказал иноземный наставник. Спорить бесполезно! Учебу благословил отец Романа – великий черниговский князь Михаил, которому заморский учитель обходился недешево.

Роман пытался протестовать, спорил с отцом: ведь ему уже скоро тринадцать! Старший всего на два года брат Ростислав уже ходит в военные походы! Его даже в шестилетнем возрасте отец оставлял княжить за себя в Великом Новгороде! Да и ныне батюшка ушел с братцем Ростиславом в Галич, а Чернигов доверил своему двоюродному брату Мстиславу Глебовичу!

Княжич отложил в сторону гусиное перо и задумался…

В памяти всплыли события недалекого детства – лето 1229 года в Великом Новгороде. Ярко горят свечи в молитвенном зале собора святой Софии. Светло как днем. Пахнет ладаном и горячим воском. Лики святых сурово и укоризненно смотрят на людей. Сверху с хоров тянется громкое, торжественное, ангельское пение во славу Господа. Храм битком набит людьми, душно, хочется пить… Вот откуда-то сверху спускаются и подходят к княгине Агафье, державшей за руку четырехлетнего княжича Романа, отец Михаил Всеволодович со старшим сыном Ростиславом.

– Иди, сынок, тяни жребий…, – говорит в мгновенно установившейся тишине торжественным басом князь Михаил.

– Возьми вон там, в алтаре, в белой серебряной чаше, два свитка, сынок, – уточняет мать. – Смотри, вытащи только два, один должен остаться…

К ним подходит высокий длиннобородый монах, берет кудрявого, белокурого Ростислава за руку и ведет к алтарю…Вот мальчик опускает руку в чашу, нащупывает там какие-то плотные трубки и быстро достает две из них. Какое разочарование: всего-навсего свернутые в рулон бумажки!

Монах на глазах у всех выхватывает их и несет к князю Михаилу. В это время хор вновь затягивает торжественную церковную песнь, а княгиня-мать обнимает и целует растерянных Романа и Ростислава. В алтарь с величественным видом входит одетый в роскошные золотые ризы священник. Он поднимает серебряную чашу и несет ее над головой. Князь и знатные люди города с нетерпением ждут. Остановившись перед ними, священник, троекратно перекрестившись, извлекает из сосуда свернутый и перевязанный красной лентой пергамент.

– Во имя отца, сына и святого духа…аминь! – громко произносит в полной тишине, как бы пропев, батюшка. – Новым владыкой Господина Великого Новгорода избирается наш глубокочтимый и преданный Господу отец Спиридон…дьякон!

Радостная улыбка освещает лицо князя Михаила Всеволодовича: как бы смягчаются суровые черты, исчезают морщинки со лба и отец становится другим…Смеется довольный братец Ростислав, трижды крестится мать. Молча, без признаков волнения, стоят в углу монахи, попы, «лучшие люди». Вновь запевает хор, из толпы выходит вперед на всеобщее обозрение одетый в праздничные ризы новый архиепископ Великого Новгорода и всем низко кланяется…

Острый запах ладана и чего-то сладкого, таинственного ударил в ноздри Романа. Что-то теплое коснулось его щеки. Матушка! Перед ним стояла княгиня Агафья, высокая, стройная, голубоглазая. Дочь волынского князя Романа Мстиславовича, она впитала в себя всю красоту и прелесть своих родителей в сочетании с силой, строгостью, необычайной женственностью и добротой, свойственной русской матери.

– Заснул, мой сладкий! – проворковала княгиня, гладя кудрявого мальчика по головке. – Вижу, что забавно тебе все это, – лукаво улыбнулась она и прижала его к себе. – Старайся же, милый мой отрок, не гневить батюшку…Знания за плечами не носить!

– Ох, как же утомила меня эта муть, маменька! – нахмурился, готовясь заплакать, княжич. – Зачем мне эти греческие свитки? Вот, смотри, Ростислав с батюшкой побывали в Киеве и Галиче! Говорят, что они уже не раз сражались в Галичине! Только я тут один сижу за ерундой!

– Это не так, дитя мое жалкое! Не думай, что напрасно батюшка принуждает тебя к учебе. Вот чему учит этот свиток…, – княгиня взяла в руки увесистый рулон. – Как надо домом да уделом управлять. Если будешь умело держать в своих руках семью, значит, и с княжеским уделом справишься! Тут обязательно нужна грамота! Не сможешь этому научиться – жизнь пойдет не так, как надо! От князей нужны не только ратные подвиги…Нужно уметь управлять своими людьми! Вот, к примеру, «Поучение» князя Владимира Мономаха…Там сказано…

Вдруг хлопнула дверь, и в светлицу вбежал княжеский дворецкий. Пожилой, широкоплечий, грузный, с огромной рыжей бородой, он проявил неожиданное проворство и поясно поклонился княгине.

– Княгиня-матушка! – громко крикнул он. – Прибыл какой-то поп, говорит, будто из-под Владимира! Страшен он своим диким видом, ведет безумные речи! Уж не знаю, как тебе об этом рассказать!

– Успокойся, Федор, – молвила с невозмутимым видом княгиня, скрывая тревогу. – Пойдем же к тому темному гостю и узнаем о его жалкой нужде.

Роман почувствовал какое-то непонятное волнение и устремился вслед за ними.

Они спустились по лестнице вниз в большой зал, где на скамье у входа, охраняемого двумя преданными слугами, сидел укутанный в суконный армяк сгорбленный старик. Увидев княгиню, странник встал и обнажил свою облысевшую седую голову.

– Отец Василий! – громко, пронзительно крикнула княгиня Агафья и бросилась к неожиданному гостю. Обняв ее, старик отстранился и заплакал.

– Что с моей падчерицей, батюшка?! – еле проговорила, дрожа от волнения, напуганная женщина.

– Марьюшка жива, княгинюшка, – пробормотал священник. – А вот ее супруг, славный князь Василий Константиныч и великий князь Юрий Всеволодыч…

– Неужели умерли?!

– Да…умерли…Жестоко убиты!..

– Как…, – Агафья ухватилась за скамью, перед ее глазами все поплыло, потемнело… Слуги бросились к госпоже, удержали ее от падения, усадили. Федор побежал за водой.

Когда все немного успокоились, отец Василий начал свое медленное, сбивчивое повествование.

Добирался он до Чернигова почти целую неделю «с трудом превеликим» – по заснеженным тропам, через леса и болота. Сначала ехали на телеге втроем. Однако, не пройдя и половины пути, лошадь так утомилась, что пришлось ее вместе с возчиком оставить в одном лесном монастыре. После этого уже передвигались пешком вдвоем до Рыльска, а оттуда он шел один: заболел попутчик и остался в городе. Сколько бед пришлось претерпеть в дороге, холод, голод! А все случилось из-за нашествия неведомого иноземного воинства на восточную Русь. Одни называли врагов монголами, другие – татарами…Но дело не в названии…Враги пришли несметными полчищами, сначала разорили рязанскую землю, а затем взялись и за владимиро-суздальскую. Когда рязанцы прислали к Юрию Всеволодовичу своих людей с просьбой о помощи, великий владимирский князь даже не стал их слушать. Страшные степные захватчики окружили и сожгли Переяславль-Рязанский, а потом пошли грабить и жечь все русские земли.

Запылали и владимирские города.

Опомнившись, князь Юрий стал поспешно, лихорадочно собирать войско для отпора. Один из конных отрядов великого князя возглавил его племянник – ростовский князь Василий Константинович, муж Марии, дочери князя Михаила Черниговского. Но было уже поздно.

Накануне злополучной битвы княгиня Мария и отец Василий, ее наставник с детства, вместе с малыми детьми укрылись у ростовского епископа Кирилла под Белоозером в небольшом лесном монастыре.

5 марта в их убежище прибежали отправленные на разведку монахи и сообщили, что татары разбили войско князя Юрия, перебили всех русских воинов и лишь немногих взяли в плен. Епископ Кирилл, бросив свое убежище и презрев страх, сразу же выехал со своими людьми на двух повозках к месту кровавой битвы. Там, среди множества трупов, им удалось отыскать изуродованное, обезглавленное тело великого князя…Да и то только благодаря княжескому одеянию, какое почему-то не сняли жестоко обобравшие остальных покойников поганые.

Останки несчастного Юрия Всеволодовича доставили в ростовский храм Богоматери. А на другой день туда же привезли и тело князя Василия Константиновича, найденное сыном одного сельского священника в Шеренском лесу.

Как потом рассказали, израненный ростовский князь попал в плен к татарам и был притащен на аркане к их военачальнику Бурундаю. Тот, восхищенный мужеством удалого воина, предложил ему служить новому господину – татарскому царю. Но князь Василий с гневом и возмущением отверг предложение врага и был сразу же беспощадно убит…

Вдовствующая княгиня Мария, епископ и народ со слезами встретили останки отважного воина. Тела Василия Константиновича и Юрия Всеволодовича поместили в одном гробу и торжественно похоронили. Накануне похорон отец Василий и был послан своей воспитанницей Марией к отцу и мачехе в Чернигов…

Когда усталый гость закончил свое повествование, в тереме стало тихо. Но стоило лишь княгине Агафье вздохнуть и всхлипнуть, как покои княжеского дома охватили плач, стоны и стенания. Со всех сторон сбежались слуги, горничные девушки и стали каждый по-своему выражать свое сочувствие семье князя.

В это время со стороны улицы послышались стук и топот копыт, входная дверь распахнулась, и в терем вошел запыхавшийся княжеский телохранитель.

– Князь Мстислав Глебыч вернулся с охоты! – громко выкрикнул он.

– Так пусть же идет сюда, – сказала, вытирая слезы, Агафья Романовна, – и посылает человека к моему супругу в Галич. Авось вернется мой Михайлушка, наш надежный защитник!

 

ГЛАВА 4

В КНЯЖЕСКОЙ УСАДЬБЕ

Лесник Ермила гнал лошадей что есть мочи. Сперва по заснеженной просеке, какую сам прорубал в густой чащобе с помощью слуг князя Олега. Последний удельный князь Вщижа был скуп и рачителен, требовал от людей бережливого отношения к лесу, который и кормил, и поил вщижан. Для наблюдения за порядком в лесу князь сам иногда выезжал на места, поэтому он позаботился о лесных просеках, которые были одновременно и удобными для проезда в телеге дорогами. Вот благодаря такой княжеской заботливости и сумел лесник со своей семьей незаметно для врага проехать через лес до деснинских лугов.

Как только Ермила добрался до болотистой местности, где дорога поворачивала к Десне, он сбавил скорость, ослабив вожжи, и стал пристально вглядываться в снежную даль. Нигде не было видно ни души: местность хорошо просматривалась. Лошади спокойно шли вперед, несмотря на снежные заносы. Привычные к поездкам лесника в любую погоду, они как бы понимали, что хозяин их не подведет. Наконец, беглецы вплотную подъехали к Десне. Лесник остановил лошадей, вышел из повозки и приблизился к заснеженному льду реки. На снегу виднелись только заячьи и волчьи следы. А ведь снег выпадал в последний раз вчера утром! Значит, проклятые кочевники еще не прошли по этой дороге! Ермила перекрестился и глянул в сторону родного Вщижа. Верстах в десяти от него в северо-восточном направлении ползла снизу вверх огромная черная дымовая туча.

Вернувшись к повозке, лесник уселся на свое место и натянул вожжи: лошади быстро пошли по речному берегу.

– Ну, что там, батюшка? – спросила его Аграфена. – Не видно врагов или какой угрозы?

– Только клубится далекий дым, Аграфенушка, но вражьих следов на снегу нет. Нужно погонять лошадей, пока я не въеду на лед.

Они двинулись дальше в полной тишине. Дети, укутанные теплыми платками, мрачно молчали, прижавшись к матери.

Еще через пару верст Ермила нашел удобный въезд на реку, и вскоре сани потянулись по речному, покрытому снегом, льду. Неожиданно из-за излучины Десны навстречу беглецам выскочили два всадника. Лесник вздрогнул и схватился за рогатину. Аграфена вскрикнула и стала громко, плачущим голосом молиться. К счастью, всадники оказались своими. Это были вооруженные тяжелыми копьями городецкие мужики в грубых овчинных полушубках.

– Кто ты такой и куда путь держишь? – спросил густым басом Ермилу рослый, плечистый, бородатый всадник. Лесник посмотрел на него и успокоился: – Слава Господу, что не половцы!

– Ох, дяденька, – заголосила Аграфена, – уж так мы напугались, думали, что вы – проклятые половцы!

– Что ты, красная девица! – засмеялся второй мужик, совсем еще молодой, с небольшой русой бородкой. – Откуда тут взяться половцам: до наших лесов они не добираются! Вот там, в степях…

– Как это не добираются!? – возмутился Ермила. – А кто же тогда город Вщиж разорил? – И он махнул рукой в сторону черной тучи.

– Да что ты такое говоришь?! – изумился старший всадник. – Как же это случилось?! Или ты смеешься над нами?!

– Какое там смеяться! – буркнул лесник и коротко рассказал о том, что сам видел. Слушая его, мужики все более и более мрачнели.

– У меня там сестра во Вщиже! – сказал старший городчанин, когда Ермила замолчал и поморщился, сдерживая чувства.

– А у меня – невеста! – вскрикнул молодой и засуетился в седле. – Гнать туда на выручку нам надо!

– Не горячитесь! – остановил его лесник. – Не одолеть вам одним несметные полчища поганых! Если бы вы глянули тогда на лед Десны…Да там их, едва ли не тьма тьмущая! Скачите-ка лучше в Городец да княжьему управляющему обо всем расскажите, чтобы поганые не застали его врасплох. Да усадьбу надо укрепить!

– Что ж, твоя правда! – крикнул молодой всадник, поворачивая коня. – Погнали тогда к управляющему, нечего зря тратить время!

И они быстро поскакали в сторону своего села.

Ермила продолжил путь и уже без препятствий и остановок еще засветло подъехал к большой княжеской усадьбе, называемой Брянск и расположенной в пятидесяти верстах от Вщижа вниз по Десне.

Он въехал на большую крутую гору по хорошо утоптанной, извивавшейся между двумя холмами, постепенно поднимавшейся вверх дороге.

Небольшая крепость, стены которой окружали княжескую усадьбу, хорошо охранялась. Ворота, правда, были открыты, но прямо перед ними стояли двое вооруженных, одетых в добротные бараньи тулупы, княжеских слуг.

– Кто ты такой и зачем сюда приехал?! – громко, неприветливо крикнул ближайший стражник.

– Лесник Ермила из Вщижа. Еду к управляющему, чтобы рассказать о набеге половцев! Они начисто сожгли Вщиж!

– О, Господи! – выпучили глаза оба воина. – Заезжай тогда побыстрей да иди к воеводе. Вот уж беда-то!

Лесник с семьей проехали по внутреннему городку и остановились у большого двухэтажного бревенчатого дома княжеского управляющего. Там уже их ждали: от ворот поступил невидимый для гостей, но известный в крепости, свой особый сигнал.

Ефим Добрыневич, брянский управляющий усадьбой Михаила Черниговского, приветливо встретил семью лесника. Усадил за дубовый стол, обогрел, накормил.

Выпив чашу крепкого меда, Ермила начал свой рассказ. Гостеприимный хозяин со своей женой Варварой внимательно его слушали и лишь периодически обменивались тревожными взглядами.

Не успел лесник рассказать и половину того, что хотел, как Добрыневич, дождавшись паузы, кликнул своего домашнего слугу и потребовал немедленно созвать всех старших дружинников. Все было сделано очень быстро. Собрав воинов и челядь, управитель стал отдавать срочные распоряжения.

– Так, Домаслав пойдет к западным воротам, Рудак – к восточным, а Преслав и Онфим – к северным и южным! Облейте водой все дубовые стены, пока еще морозно! Варите смолу, отоприте склады, чтобы воины разобрали дротики и стрелы! Внимательно осмотрите все луки и камнеметы! А на ночь учредим караул! Будем почаще менять стражников!

Он еще долго давал команды и наставления, и Ермила с женой, слушая все это, понимали: перед ними настоящий военачальник, который так просто не сдаст свой маленький детинец.

– Эх, если бы стоял тогда такой воин во главе вщижской стражи! – подумал Ермила.

Но вот Ефим Добрыневич сделал все необходимое и вернулся к гостям. – Что ж, теперь рассказывай, – молвил он и приветливо улыбнулся. – Стал я стар, шестой уже мне десяток, не так поворотлив, как в молодые годы, а говорить и делать нужно много: увы, непонятливы наши люди!

Ермила подробно изложил остальную часть своего рассказа. Когда он дошел до эпизода с необычной стрелой, Добрыневич вздрогнул и едва не перебил его.

– Так где же она, стрела эта? – спросил, наконец, он, когда лесник замолчал.

– Вот! – ответил Ермила и протянул ему извлеченный из кармана железный предмет.

– Матушки мои! – вскричал Добрыневич. – Да какие же это половцы, голубчик ты мой!? Это же монголы, татары!!! – Он долго не мог успокоиться и все ощупывал наконечник вражеской стрелы. – Выходит, что они постреливают из луков в морозец? Научились, значит, гады ползучие!

Лесник с недоумением посмотрел на собеседника.

– Видишь ли, – стал объяснять ему Добрыневич, – я сам встречался с этими татарами, которых по-разному называют…И не просто встречался, вот, полюбуйся! – Он задрал штанину и показал огромный белый рубец на икре левой ноги: как будто целый кусок плоти был вырван жестоким и неведомым зверем. – Это – след такой игрушки! – И он бросил железку на стол. – Вот так!

– Так, значит, то не половцы?! – вскрикнула испуганно Аграфена.

– Истинно, что они – татары! Лет тому пятнадцать назад я столкнулся с ними! – кивнул головой управитель. – О, то рать была прежестокая!

И он рассказал гостям о событиях, пережитых им в те недалекие годы.

Ефим Добрыневич был тогда одним из старших дружинников в войске нынешнего черниговского князя Михаила и вместе с ним приехал на княжеский Совет, который проходил тогда в Киеве. К русским князьям обратились за помощью бывшие лютые недруги – половцы – на которых напали неведомые и жестокие враги, пришедшие с юга, со стороны Хазарских гор. Князья долго спорили, многие из них не хотели помогать разорителям русской земли. Но победило «слово златое» князя Михаила Всеволодовича, поддержанного Даниилом Романовичем Волынским. Они рвались в бой, желая испытать свои силы. И русские войска пошли в половецкие степи!

На Днепре у города Заруба в русский стан прибыли послы от татар, их было десять человек. Они предлагали князьям мир и союз против половцев. Но Михаил Всеволодович, проявив вспыльчивость, неожиданно для всех приказал перебить татар. С ним пытались спорить – послы ведь люди неприкосновенные – но он и слушать не захотел!

Когда же русские подошли к Олешью, к ним вновь явились посланники от врагов и смело, невзирая на угрозу их жизни, заявили: – Если вы такие безбожные, что убиваете послов, то мы не будем с вами больше говорить. Бог один для всех, да пусть он тогда рассудит, кто прав между нами теперь. Пусть же будет жестокое сражение, берегитесь!

Услышав эти слова, князья сильно опечалились, понимая, что не только правы, но смелы и отважны степные воины. Этих послов не тронули и беспрепятственно отпустили.

И вот на реке Калке состоялась ужасная битва! Ее трудно описать словами. Степь окуталась пылью и туманом. Татары так быстро напали на половцев, стоявших впереди, действовали так слаженно и умело, что и часа не прошло, как они разбили их и погнали прямо на русские рати. Половцы метались, как зайцы, по всему полю и вносили смятение в ряды русских. Битва закончилась печально. Разгневанные враги перебили большую часть княжеских отрядов, погибли многие русские князья, в том числе и черниговский Мстислав Святославович со своим сыном. Михаилу Всеволодовичу и Даниилу Галицкому с превеликим трудом удалось спастись, добравшись до своих ладей на реке. Сам Ефим Добрыневич, раненый стрелой в ногу, истекая кровью, сумел лишь с помощью верного друга и быстрого коня уйти от погони.

– Вот как завершилась наша первая с татарами встреча! Князь Михаил Всеволодыч княжение черниговское заполучил, а я, хромой и раненый, тут засел! – заключил управляющий и задумался.

– А вот ты сказывал про морозец, – промолвил Ермила. – Не стреляют-де тогда вражеские луки?

– Как бы это объяснить? Вот мы тогда добыли не один татарский лук и стрелы к ним. Такие, надо бы прибавить, тугие и дальнобойные! Бьют они едва не за версту и без промаха! А вот зимой луки эти не сгибаются!

– Да я сам видел, как поганый выпустил каленую стрелу! – не унимался лесник. – Значит, морозец им не помеха!

– Кто их знает, – засомневался Добрыневич, – нынче, в марте, слабы морозы и едва не течет…Да, ладно уж, оставим мы эти татарские луки. Иное дело, как тут эти степные хищники объявились? Правда, я слышал, что еще в начале зимы они вторглись в рязанскую землю. Князь Михаил присылал сюда гонца из Чернигова, когда об этом узнал и наказал укрепить усадьбу. Вот я исполнил княжескую волю и построил здесь крепость!

– Да, тут врагу не развернуться! – воскликнул Ермила. – Крепость невелика, но устоять может! Не знаю, смог ли бы кто взять эту неприступную гору! Однако ж, во Вщиже была защита премощная! Какие были стены! Не зря этот город назвали «Вщижем» еще во времена Владимира Красное Солнышко!

– Так что же это слово значит? – вмешалась в разговор молчавшая до сих пор Варвара. – Какое-то чириканье: чиж, учиж!

– Жители называют так колючий озерный орех, – улыбнулась Аграфена. – Бывало в детстве мы частенько ходили с девками до озерца недалекого да вщижи там собирали!

– Так ведь этот колючий орех называется «чилим»! – засмеялся Добрыневич. – Так мы всегда говорили, но чтобы «вщиж»…

– Но это не так! – возразил лесник. – Чилим…значит вся трава ореховая с корнями, а сам плод – вщиж! Выщиж, выползок, понимаешь?

– Понимаю, – кивнула головой Варвара. – Значит, назвали город из-за ореха, крепкий, мол, такой и колючий!

– А оказалось, что пал ваш «орешек» в одночасье! – сказал с грустью управляющий. – А я все-таки думаю, что название этого города пришло не от ореха. Тут все просто. Крепостца всегда называлась «вежищей». Вот вам и название! Со временем переделали – и все! А я ведь посылал гонца к князю Олега, сразу как узнал о рязанской напасти, и подал ему тогда совет, чтобы укрепили город и крепость!

– Он был стар, болен, и совсем запустил дела, – пробормотал Ермила. – А его ратная дружина совсем не готовилась к битвам и осаде. Все ударились в пьянство и гульбу!

– Это так, – кивнул головой Добрыневич. – Князь этот Олег, если говорить правду, был нашему Михаилу Всеволодычу как кость в горле! Почитал себя таким великим правителем! И совсем не слушал великого черниговского князя! Однако же, царствие ему небесное! Вряд ли этот несчастный уцелел в поганском погроме!

Поговорив еще немного и напоив гостей горячим брусничным взваром, Ефим Добрыневич подозвал слугу и распорядился устроить лесника с семьей в большой теплой комнате своей избы.

– Утро вечера мудренее! – сказала ласково Варвара, провожая гостей в спальню. – Отдохните, а завтра уж придумаем, как с вами быть.

Плохо спалось Ермиле с женой в эту ночь. Беспокойно ворочались и кряхтели на большой постели дети. До утра со всех концов крепости доносились глухие, протяжные крики часовых: – Большая башня! Все тихо! Малая башня! Не спи там!

 

ГЛАВА 5

СПАСЕНИЕ

Купчиха Василиса лежала на столе, широко раскрыв от отвращения и ужаса глаза. Над ней склонился, медленно покачиваясь, насильник, распространяя вокруг себя отвратительный запах немытого тела, пота и прогоркшего бараньего сала.

Вдруг что-то произошло. Как-будто в избу ворвался свежий ветер. Монгол как-то обмяк и отвалился от своей жертвы. Несчастная женщина поняла, что он почему-то утратил свою мужественность. Раздался громкий хриплый каркающий смех. И тут, казалось, захохотали даже стены! Затем кто-то спереди у окна, где сидели на скамье вражеские главари, быстро заговорил на гортанном, непонятном русской женщине, языке.

Василиса скосила глаза и увидела говорившего: это был посланник Бату, довольно красивый, по сравнению с толпившимися вокруг монгольскими воинами, мужчина.

Купчиха отметила про себя, что у этого человека и голос, и манеры были особенными. На груди у него висела небольшая серебристого цвета пластина, отражавшая свет и мерцавшая при разговоре и движении властного гостя. Неожиданно ей показалось, что с этим неведомым, уверенным в себе, сильным человеком придет ее спасение от неминуемой гибели! Василиса тяжело задышала: ее молодое и здоровое тело не хотело умирать! Мысленно она обратилась к милосердному Богу, умоляя его сохранить ей жизнь.

И видимо молитвы жалкой и измученной страдалицы дошли до Господа. После нескольких слов красивого монгола раздался шум шагов уходивших воинов, и вскоре изба опустела. Вслед за тем вся комната вдруг наполнилась кричавшими, плакавшими женщинами. Они обступили со всех сторон голую Василису, всплескивая руками и истерически дрожа. Некоторые уже выплакали все слезы и только визжали, не веря, что счастливо избежали насилия.

Снова хлопнула дверь, и монголы стали заносить и укладывать на пол какие-то тюки. Женщины при этом заголосили громче. Со двора донесся стук забиваемых в стены дома гвоздей, а потом все затихло. Но буквально через мгновение послышался громкий протяжный крик чужеземного воина, и вдруг вся изба задрожала от дикого, оглушавшего, общего вопля злодеев!

Этот шум привел в такой испуг несчастных вщижанок, что все они, не выдержав, рухнули, как подкошенные, на пол, ожидая смерти.

С улицы теперь уже шли другие звуки: мощный тысячекопытный топот удалявшихся врагов, редкие хриплые крики монгольских командиров да какой-то непонятный гул и треск. Под этот шум Василиса приподнялась и стала медленно слезать со стола. Наконец она встала на ноги и, пошатываясь, осторожно пошла, обходя лежавших, стонавших женщин, к черной куче, громоздившейся у входа.

– О, Господи, да тут же одни покойники! – вскрикнула купчиха. – И тела – вражьи! Значит, Господь и их наказал! – Она потянула входную дверь, но та не поддалась. – Заколотили намертво, супостаты окаянные!

Вдруг запахло гарью, и густой едкий дым стал быстро заполнять избу. Теперь уже все было ясно: враги решили их просто-напросто сжечь! Ужас охватил несчастную Василису. Она схватилась руками за грудь и громко застонала: выходит, напрасны были ее молитвы: спасения от ужасной смерти нет! Рядом голосили лежавшие на полу бабы. Глядя на них, жалких и отчаявшихся, купчиха стала постепенно приходить в себя.

– Однако же, я совсем нагая! – опомнилась она, наконец, и огляделась. В углу у самой двери валялись какие-то тряпки. – Да вот же наша одежда, злодеями теми сорванная! – догадалась Василиса. Она подошла к бесформенной куче и стала быстро выбирать свои вещи. В это время сзади к ней приблизилась другая женщина и тоже стала рыться в тряпье. Купчиха посмотрела на подругу по несчастью. Это была Влада, бывшая невеста пасечника.

– Что же, Владушка, надо одеваться, – всхлипнула Василиса. – Уж хоть смерть примем, но в одежде, без срама!

– Твоя правда, Василисушка, – прохрипела сорвавшая голос девушка, – стыдно-то больно в сраме таком перед Господом встать!

Довольно скоро к ним присоединились и другие женщины, выискивая свои платья и сарафаны. У четверых нашлись даже полушубки: вражьи всадники захватили их прямо на улицах.

Дым в избе уже так сгустился, что только благодаря свечам, оставленным врагами, еще хоть что-то можно было разобрать. Одни женщины уже кашляли, хватались за грудь и задыхались. Другие бегали по избе, стучали в заколоченные дверь и окна, бились о стены.

– Послушай-ка меня, Влада! – промолвила вдруг купчиха. – Ты же была невестой здешнего пасечника! Неужели ты не ходила к нему в гости?… Ну, как бы тебе сказать, на…любовные свидания?

– Ну, ты скажешь! Разве такое дозволено? – возразила девушка. – Ну, если только…, – вдруг она вздрогнула и схватила за руку Василису. – Ох, Василисушка, хаживала и помню!..

Тут она вскочила и, уже одетая, побежала к другой стене избы, где в углу все еще лежали в полуобморочном состоянии изнасилованные женщины.

– Подымайтесь! – крикнула им Влада. – И живо одевайтесь! Я знаю, как спастись! Здесь есть выход!

Уже одевшиеся бабы кинулись приводить в чувство лежавших.

Влада просунула руку в большую щель бревенчатой стены в углу у самого пола и стала что-то быстро тянуть. Сначала ей удалось выдвинуть и высунуть большое короткое бревно, а вслед за тем уже длинные сухие сосновые жерди, и перед обезумевшими от радости бабами открылся довольно большой, как раз по ширине человеческого тела, лаз. Наконец, находчивая девушка пролезла внутрь и стала с шумом возиться в глубине простенка. Вскоре в избе похолодало и потянуло свежим морозным воздухом. Однако дыма не только не убавилось, но стало еще более душно и даже темно. Гудение и треск снаружи усилились: видимо пламя неумолимо приближалось.

– Давайте, женушки! – крикнула с каким-то визгом вернувшаяся в дымную комнату Влада. – Лезьте туда каждая! Но без ссор, не давитесь!

Бабы начали спорить, кто первый полезет в спасительное отверстие, но Василиса немедленно прекратила раздор. – А ну-ка! – толкнула она стоявшую впереди женщину, супругу княжеского дворецкого Забаву. – Лезь! И поживей!

Та не стала себя упрашивать, и вскоре в избе остались лишь едва пришедшие в чувства жертвы насилия. Они копались в куче тряпок, не находя своих вещей.

– Какие же вы дурищи! – крикнула купчиха. – Что возитесь там как тараканы в кадке! Ну-ка, бегом к лазу!

– Да мы же нагие! Стыдно такими вылезать на Божий свет! – пробормотала одна из несчастных.

– Вот уж бестолковые! – рассердилась Василиса. – Хватайте же свои жалкие тряпицы и – вон наружу! Там оденетесь! О жизни надо думать, а не о суетном сраме!

Она схватила в охапку первую попавшуюся под руки женщину и потащила ее к отверстию в стене. Та стала сопротивляться.

– Лезь, сука! – заорала купчиха, потеряв терпение. – Что мне, помирать теперь из-за тебя глумной!?

Баба беспрекословно полезла в темный провал. Вслед за ней устремились и остальные. Василиса выбралась последней и едва успела вытащить ноги, как в избе что-то загудело, зашипело, и дом весь вспыхнул, как сухой тростник. Мгновение, и вся постройка зашаталась, крыша поползла как-то неуклюже вглубь, и, наконец, рухнула внутрь здания с грохотом и треском.

– Отойди, матушка! – закричала стоявшая в десяти шагах от Василисы Влада. – Вон балка, балка падает!

Купчиха подпрыгнула и вовремя: огромный огненный столб рухнул прямо у ее ног, осыпав женщину целым снопом горячих искр.

– Ух, ты, Господи! – перевела дух Василиса. – Еле от напасти избавилась!

– Родная ты наша, спасительница! – заголосили стоявшие рядом бабы. – Как бы мы без тебя тут справились!?

– Хвалите не меня, но девицу эту! – показала рукой купчиха на Владу. – Это она нас освободила! Если бы не ее пасечник…

Тут она осеклась и замолчала.

Тем временем женщины стали приходить в себя. Одни из них внешне спокойно и безучастно сидели на разбросанных вокруг бревнах и смотрели на догоравший дом, другие плакали, вспоминая недавние события.

Вдруг Елица, дочь известного городского скорняка Синко, вспомнила о доме.

– Батюшки! – завопила она. – Там же мамочку мою злодеи до смерти убили! Я сама видела, как зарубил ее косоглазый ирод! Ох, горе, горе-то какое!!!

Бабы громко заплакали, запричитали.

– А ну-ка, замолчите, дуры! – крикнула решительно Василиса. – Или вы хотите, чтобы на ваши крики вернулись супостаты?! И себя и нас загубите! – Плачь тут же прекратился. – Давайте-ка думать, женушки, что нам делать дальше. Ведь уж сумерки, близка ночь, а нам некуда головушки преклонить!

Но думать пришлось только одной купчихе, остальные все никак не могли очнуться от пережитого.

– Так вот что, подруженьки, надо нам сделать, – размышляла Василиса. – Сначала нужно найти какой-нибудь приют. Может где изба уцелела…И надо нас всех посчитать!

Когда посчитали, удивились. Оказывается, ни одна захваченная в плен врагами женщина не погибла.

– Восемнадцать! – крикнула Влада. – Слава Господу: все живы!

– Ну, так пойдем тогда в Город за пристанищем! – подвела итог купчиха. – А там уж надумаем, что дальше делать.

И толпа измученных, едва сохранивших силы вщижанок, медленно двинулась по истоптанной, забрызганной кровью дороге.

Шли молча, каждый думал о своем, радость недавнего спасения прошла едва ли не с первыми мыслями о доме. А по мере приближения к городу путницы все больше начинали впадать в отчаяние от безысходности: по дороге встречались лишь изуродованные трупы и догоравшие нижние части жилищ.

– Что же перед нами?! – вскрикнула неожиданно горшечница Рута, как только процессия вышла из леса. – Неужели это наш жалкий Город!?

Перед ними предстала зловещая темно-серая пустыня. Города не было. Несколько холмов, окутанных дымом, четко вырисовывались на сумеречном фоне ближайших лесов. Куда-то исчезли стены некогда грозной крепости. В прах превратились прекрасные терема знати и зажиточных горожан. Со стороны церкви серела какая-то бесформенная, напоминавшая небольшую горку, кирпично-каменная куча.

Как завороженные, молча, глядели бабы на это страшное зрелище и все никак не могли оторвать глаз.

Понимая, что сейчас нельзя дать им вновь придти в отчаяние, Василиса решила их отвлечь. В этом ей помогли недавняя спасительница Влада и скорнячиха Елица, пришедшая, наконец, в себя.

– Давайте-ка, женушки, к Десне спускайтесь! – громко сказала купчиха. – Тут нам уж делать нечего! Отойдем от города и тогда подумаем!

Но все оказалось не так просто! Почти целый час ушел на уговаривание нежелавших уходить вщижанок. Лишь с превеликим трудом, когда, казалось, терпение уже лопалось, три мужественных женщины сумели отвести несчастных от руин своего родного города.

Когда они вышли на лед, уже было довольно темно. Мороз усилился, и одетые в домотканые сарафаны женщины стали замерзать. Полушубки были у немногих.

– Вот что, женушки, – сказала вдруг до этого времени молчавшая княжеская птичница Добрава, – давайте-ка надевайте на себя тряпицы, какие есть, без промедления! – она протянула большой узел. – Я их прихватила, когда услышала крики. Валил же дым! Думала, приключился пожар…Да хоть бы тряпье вынести…Как видите, не напрасно!

Бабы безучастно стояли на другом берегу Десны и безмолвно смотрели на дымившиеся развалины.

– Ну-ка, одевайтесь, хватит так стоять, дуры бестолковые! – рассердилась Василиса. С помощью пришедших в себя женщин она стала извлекать из мешка птичницы одежду и натягивать ее на стоявших, как жерди, страдалиц.

– Нет, женушки, так не пойдет! – крикнула Елица. – Или замерзнуть вы тут захотели?! А ну-ка одевайтесь!

В это время со стороны города донесся длинный, протяжный волчий вой! За ним последовал какой-то отчаянный звериный вопль со стороны леса, и скоро уже все окрестности огласились ужасными, наводящими страх и тоску звуками…В мертвом городе появились новые, ночные хозяева!

Женщины вздрогнули, сбились в кучу и прижались друг к другу.

– Ну, образумились, глупые? – молвила с гневом Василиса. – Зачем вы стоите, как каменные столбы? Волчьей сытью захотели стать?

– Ох, Василисушка! – запричитали, почувствовав новую страшную угрозу, бабы. – Спасай же нас, выводи отсюда, матушка!

– Одевайте же на себя тряпицы, вам данные, – вмешалась Добрава. – Уж до смерти бы не замерзнуть!

– А путь нам еще предстоит тягостный, – добавила купчиха. – До лесной Ермилиной сторожки. Я думаю, что проклятые супостаты ничего не знали об этой сторожке! Там мы и найдем себе укрытие! Идти, правда, пять или шесть верст, но некуда деваться! А значит, спасутся те, кто потеплей оденутся!

Теперь с ней никто не спорил. Быстро натянув на себя предложенную одежду, закутавшись тряпками, смирившиеся бабы кучно пошли за Василисой в сторону большого леса. Сначала шли через снежные сугробы, путаясь ногами в ямах и рытвинах, спотыкаясь и падая. В кромешной тьме вела купчиха своих подруг по несчастью через кусты, окружавшие реку и озеро, а потом и по усыпанному снегом льду. Постепенно женщины выстроились в правильную колонну, в которой самые сильные шли впереди, вытаптывая снег, а самые слабые и измученные – сзади.

Неожиданно Василиса и Влада наткнулись на две параллельные, плотно укатанные дорожки.

– Вот уж какое чудо! – воскликнула купчиха. – Неужели лыжня?

– Да, лыжня, матушка! – обрадовалась Влада. – Давайте же только по ней идти! Не приведи, Господи, собьемся с этой удачливой тропинки!

И они, повеселев, направились по лыжне лесника Ермилы, который, сам того не ведая, явился истинным спасителем немногих чудом уцелевших жительниц Вщижа.

 

ГЛАВА 6

В ВЕЛИКОМ КИЕВЕ

Солнце вставало над Десной, озаряя своими лучами проснувшийся Чернигов. Многочисленный народ толпился на берегу реки около двух больших гребных княжеских судов, стоявших у пристани. Семья князя Михаила Черниговского уезжала в Киев. Одетые в сверкавшие доспехи дружинники стояли в почетном карауле, пропуская на суда только известных им княжеских людей. Те быстро сновали взад и вперед, перенося и укладывая всевозможные тюки с княжеским имуществом. Наконец, все было готово, и любопытный народ зашумел, заволновался: к пристани подъехала княжеская повозка, сопровождаемая конной охраной. Из большого открытого возка вышла высокая стройная светловолосая женщина – княгиня Агафья – а за ней устремились дети: падчерица Феодулия, двадцатипятилетняя белокурая красавица, второй по старшинству сын Роман, которому шел тринадцатый год, одиннадцатилетний Мстислав, девятилетний Симеон и семилетний Юрий. Поскольку княжич Роман был здесь старшим в семье мужчиной, он с гордостью и решимостью первым взошел на борт огромной лодки, украшенной яркими красно-сине-желтыми парусами и, дождавшись, когда вся семья заполнит середину судна, где слуги приготовили для высоких путешественников удобные с мягкими пуховыми подушками сидения, отдал приказ двинуться в путь.

Заиграл походный рожок, слуги спустили ненужные из-за безветрия паруса, и гребцы дружно, в лад, ударили веслами о воду.

Небольшая флотилия быстро отошла от пристани и, оказавшись на середине реки, отдалась воле течения, понесшего суда на юг в сторону Киева.

Путь был недолог. Каких-нибудь полтораста верст отделяли стольный Чернигов от «матери градов русских» – великого Киева.

Княжич Роман, сидевший на передней скамье, недолго смотрел в прозрачные воды реки да на поросшие лиственными деревьями берега. Он думал о будущем, о том, что ожидает его в Киеве. Ведь теперь его отец – великий киевский князь! Сбылась мечта черниговского потомка Рюриковичей – он достиг прижизненной вершины славы!

Все случилось так неожиданно и скоро. Без войны, без изнурительных походов. Прежний великий киевский князь Ярослав Всеволодович, получив известие о гибели своего старшего брата Юрия в битве с татарами, сразу же уехал из столицы принимать под свое правление владимиро-суздальские земли. Правда, перед этим он отвез свою семью в Великий Новгород, не тронутый степными завоевателями, а уже потом устремился в разгромленный край. Но Михаил, отец Романа, не стал дожидаться дальнейших событий, и, оставив в Галиче сына Ростислава, вошел со своей дружиной в древнюю столицу Руси.

Киевляне встретили нового князя сдержанно: не было торжественных церемоний и изъявлений верности, а киевский митрополит даже попытался увещевать его не спешить объявлять себя великим киевским князем.

Однако Михаил сумел убедить лучших людей и священников в законности своих действий, поскольку он по старшинству имел полное право на самый почетный на Руси «стол»: Ярослав был моложе его на двенадцать лет…

– Не за благо земных сокровищ, но за воинскую славу беру Киев! – говорил знати новый киевский князь. Мнение же князя Ярослава, который в свое время отнял у него Великий Новгород, его совершенно не интересовало.

Как будто не было угрозы со стороны жестоких, беспощадных татар! Князья продолжали свои междоусобицы и споры по-прежнему!

Вот и теперь для обострения отношений с другими Рюриковичами Михаилу остался только один шаг – венчание на великое киевское княжение. И черниговский князь, пренебрегая опасностью, его сделал. Поспешно, чтобы никто не помешал ему осуществить свой замысел, он вызвал из Чернигова свою семью, договорился с высшими духовными пастырями и решил венчаться до начала лета 1238 года.

Княжич Роман, несмотря на свой отроческий возраст, понимал, что впереди их ожидают многие трудности. Он боялся за отца, мать, вспоминая рассказы своего учителя и «калик перехожих» о княжеских междоусобицах и кровопролитиях. Много говорили за последние дни и о неведомых, страшных врагах – татарах – за одну зиму разоривших самые богатые и цветущие земли северо-восточной Руси.

Страшные вещи рассказывали недавно и люди брянского управляющего Ефима Добрыневича о расправе степных хищников над жителями города Вщижа. Оказывается, злодеи даже разрезали животы покойникам и так уродовали трупы, что их нельзя было потом опознать! Отец, князь Михаил, правда, успокаивал, говорил, что это Божья кара и что черниговские земли в силах сами отбиться от новых врагов.

– Разогнали хазар, печенегов и половцев. И татар одолеем! – утверждал он. – У нас, слава Господу, есть могучее войско и верные люди. Мы не суздальцы!

Великий князь оправдал вщижский погром как справедливое Божье наказание и святой промысел.

– Олег Вщижский был постарше меня, – объяснял князь Михаил. – Он считал себя равным мне и совсем не признавал власти Чернигова. Из-за этого я не ездил во Вщиж, да и князь Олег также не был нашим гостем, не проявляя ко мне своего почтения! Что ж, царствие ему небесное, а нам – богатую землю!

Отец вскоре послал людей в Брянск с наказом – забрать все Олеговы владения, навести там порядок, побыстрей срубить избы для новых поселенцев и посадить на местах своих, преданных Чернигову, управляющих.

Тревожные мысли не давали покоя княжичу Роману, уверенность отца почему-то не успокаивала. С грустным лицом сидела на своей скамье и княгиня Агафья. Молчали, глядя на все расширявшуюся Десну, младшие княжичи.

– Матушка, – обратился, обернувшись к княгине, Роман, – как ты думаешь, удержит ли наш батюшка Киев?

– Не знаю, сынок, что тебе сказать, – улыбнулась, смахнув слезу, мать. – Батюшке виднее, что нужно делать. Боюсь я только за Ростислава. Батюшка оставил в Галиче моего отрока! А это – земля моего брата и вашего дяди Даниила! Зачем нужно было отнимать у него этот город? Братец ведь рассердится!

– Не горюй, матушка, – промолвил Роман. – Ведь ты сама говорила, что батюшка знает, что надо делать. Дядюшка Даниил не будет гневаться! Я думаю, что они объединят свои силы и укроют нашу землю надежным щитом!

– Дай-то, Господи, чтобы так! – перекрестилась княгиня. – Мы тогда спокойно заживем и не будем знать горя! Так вот, сынок, твой дядя Даниил очень силен! Еще отроком он поборол немало знатных молодцев! А какой он умный!

– Матушка княгиня! – закричал вдруг с кормы старший дружинник. – Вот уж Днепр перед нами! Совсем недалеко до Киева! Верст шесть, не более!

Путешественники с интересом смотрели, как их суда быстро и плавно входят в великую реку. В том месте Днепр, принимая в себя Десну, становится широким и полноводным. Таким могучим, как его видели древние греки, назвав Борисфеном.

Солнце уже было высоко, когда княжеская семья прибыла, наконец, в древнюю столицу Руси. Красота большого города, ошеломившая путешественников, когда они любовались Киевом со стороны реки, сразу же померкла, как только они пристали к большому речному причалу. Здесь стояли всевозможные суда. От огромных купеческих ладей, привезших товары из далекой Византии, до мельчайших рыбачьих лодок! Весь Днепр был покрыт дощатыми плотами и однопарусными стругами! Пристань буквально кипела суетившимися, кричавшими людьми. Одни тащили корзины с рыбой, другие – какие-то бочонки. А с большого, видимо, иноземного корабля грузчики выносили и укладывали на телеги длинные разноцветные тюки со многими товарами.

Занятые своими делами люди, казалось, не замечали высоких гостей. Но княжескую семью встречали. Когда их маленькая флотилия пристала к берегу, княжич Роман увидел небольшой отряд одетых в блестящие латы воинов, сопровождавших богато одетых горожан и священников. Они махали руками, улыбались, что-то кричали. Как только княгиня Агафья и ее дети выбрались на берег, к ним сразу же подошел высокий, с длинной седой бородой, старик. Он приветливо улыбнулся и как бы осветил своим ласковым взглядом княжескую семью.

– Хлеб-соль и здоровье, матушка княгиня! – громко сказал киевлянин. – Рады видеть тебя и ваше семейство! Добро пожаловать!

Обменявшись несколькими приветственными фразами со встречавшими, княгиня с детьми быстро направилась в сторону большой, богато украшенной повозки с четырьмя черными, как смоль, лошадьми.

В это время князь Михаил сидел на скамье в знаменитой светлице святого Владимира. Окруженный своими боярами и городской знатью, он, хмурый и раздраженный, напряженно думал. Князь был чрезвычайно разгневан только что вышедшим от него посланцем владимиро-суздальского князя Ярослава. Тот так грубо и бесцеремонно передал послание своего повелителя, что испортил настроение всему собранию! – Ярослав рассердился, когда я занял славный Киев! – возмущался про себя князь Михаил. – Мало Ярославу такой богатой земли, как его великое суздальское княжение! Вот уж скупец! А когда я стал князем Новгорода Великого, так Ярослав влез и туда! Отнял у меня тогда тот богатый северный город! Теперь он об этом забыл и не видит моего нынешнего старшинства! Ну, ничего, у Ярослава уже не та сила! Да и наглый посол заявил, что я не должен венчаться на великое киевское княжение! Еще грозился местью Ярослава! Какое бесстыдство! – Михаил ударил кулаком по столу: – Эй, мои верные бояре! А не казнить ли нам этого хама лютой смертью? Разве можно так позорить княжеское имя?!

– Что ты, господин наш великий князь! – молвил ближайший к нему боярин. – Посланец тут не повинен! Твой давний недруг, князь Ярослав, говорил его губами. Княжеский слуга покорен своему господину! Хвалить надо княжеских слуг за такое усердие. А поэтому, вот тебе мой верный совет: не горячись, князь, и прости этого холопа. А Господь тебя сторицей вознаградит!

– Ладно, Акинф, – успокоился князь Михаил, – бес с ним, с этим посланцем! Давай-ка думу думать по нынешнему делу. Надо ли приглашать на венчанье смоленских князей?

– Великий князь! – ответствовал воевода Благомир. – Я думаю, что не надо теперь созывать князей. Пошли им весть о твоем старшинстве и венчании!

– А может, отложим это венчание? – вмешался митрополит. – Пошлем гонцов в Суздаль к князю Ярославу, на Волынь, к князю Даниилу, да в Смоленск? А уж как тогда решат все князья, так пусть и будет…Больно тревожно нынешнее время! Не нужно бы ссориться!

– Ну, уж нет! – возразил ему великий князь. – От затяжки будет только вред! И если собрать всех князей на совет, ничего хорошего не выйдет! Теперь мой славный Киев! Не отдам его, как тогда Великий Новгород! Вот уже весна кончается, а у нас вместо дел только одна говорильня?! Завтра же будет венчание!

На следующее утро главный и самый большой православный храм Руси – киевская София – до отказа наполнился народом. Торжественная служба проходила пышно, с множеством свечей и ангельскими песнопениями. Князь Михаил не пожалел ни сил, ни средств на церемонию своего вознесения к вершине земной власти.

Княжеские дети, стоявшие на хорах в окружении своих наставников и старших дружинников, с умилением смотрели, как митрополит одевал на головы князя Михаила и княгини Агафьи сверкавшие драгоценными камнями венцы.

– Слава Михаилу, великому киевскому князю! – громко крикнул стоявший рядом с митрополитом церковный служка. – Много лет господину нашему!

– Слава!!! – закричали стоявшие в храме горожане. Гул многих голосов далеко вышел за пределы храма. Не сумевшие попасть на службу киевляне истово крестились, узнав о свершившемся. Благовестный колокольный звон разнесся по всему великому городу. Торжественная процессия величественно и плавно двинулась от собора святой Софии к княжескому терему.

Когда все гости вошли в пиршественную залу и уселись за богато уставленные яствами столы, митрополит произнес хвалебное слово новому великому князю и благословил предстоявшую трапезу.

В это время в залу неожиданно вбежал княжеский охранник. – Милостивый князь! – крикнул он. – К тебе посланник от Даниила Волынского! Просит твоего срочного приема!

– От князя Данилы? – удивился и нахмурился Михаил Всеволодович. – Ну, что ж, он вовремя решил меня поздравить! Пусти же его сюда…

В полной тишине к княжескому креслу приблизился, обойдя стол, высокий, чернобородый и чернобровый воин в богатой, подбитой темной куницей, одежде, густо покрытой дорожной пылью. Сняв с головы отороченную куньим мехом шапку, посланник поясно поклонился князю и быстро, глядя ему прямо в глаза, произнес: – По воле Господа и великого галицкого князя Даниила, говорю тебе, Михаил Черниговский! Не в добрый час ты взял город Киев, не по Божьей воле ты отнял у меня Галич! Зачем ты послал своего сына Ростислава на мои города и вотчины? Господь все видит и знает: не будет тебе счастья на несчастье брата! От себя же и галицкой земли я шлю тебе жестокое проклятье и беспощадную вражду до конца моих дней!

 

ГЛАВА 7

ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Стучали топоры, валились великаны-сосны. Мужики быстро ошкуривали стволы, оттаскивали с помощью лошадей бревна, а затем, измерив их своим нехитрым инструментом, укладывали готовый строительный материал в правильные стопки. В полдень на поляну, где работали дровосеки, приезжали длинные повозки с тремя лошадьми, на которые погружали массивные столбы и отправляли их к только что восстановленному свайному мосту через Десну. Там бревна выгружали, а телеги отсылали назад в лес. Тем временем с другого берега реки прибывали верхом на конях новые мужики и, привязав толстыми пеньковыми веревками бревна к упряжи своих лошадей, волокли их через мост к месту большой стройки.

Избы рубились под зорким глазом городецкого управляющего Насвета Калиновича, который, в свою очередь, выполнял распоряжение Ефима Добрыневича из Брянска.

К лету 1238 года все земли бывшего вщижского удела отошли к великому киевскому и черниговскому князю Михаилу Всеволодовичу. Не было ни споров, ни борьбы. Все управляющие покойного князя Олега Вщижского беспрекословно подчинились воле Михаила, перешли к нему на службу и явились в Брянск с подробными отчетами о доходах и расходах с поселений Речицы, Городца, Княжичей и Жирятина. Так исчез прежде беспокойный, но процветавший удел.

Брянский управляющий уже на следующий день после получения известия о вражеском набеге направил на место сожженного Вщижа своих людей. Отряд возглавил лесник Ермила, оставивший семью под сенью гостеприимного дома Ефима Добрыневича. Как и следовало ожидать, прибывшие обнаружили лишь догоравшие на пустынном месте угли и пепел. Здесь уже пребывали городецкие мужики, которые собирали по всему городищу трупы и укладывали их на телеги. Невдалеке, на месте бывшего городского кладбища, городчане рыли огромную яму, готовя братское погребение погибшим. В отдельных гробах не хоронили – трупы были настолько истерзаны и изуродованы, что узнать кого-либо было просто невозможно.

Здесь же суетился и городецкий поп Поликарп, который, обходя трупы и махая кадилом, читал над останками несчастных убиенных слова заупокойной молитвы.

Больше недели убирали мужики тела горожан, а когда с этим справились и предали их земле, наступил черед плотников: из Брянска пришел приказ срубить три-четыре десятка изб.

– Город вы теперь не возродите, – сказал Ефим Добрыневич, – но пусть хоть тут будет село. Не надо оставлять безлюдным такое богатое и славное место!

Ермила сразу же после осмотра пепелища отправился с двумя брянскими дружинниками на своей повозке в сторожку. Он очень боялся, что враги сожгли его лесной дом и уничтожили все имущество, ведь во время бегства они мало что сумели увезти.

Каково же было изумление лесника, когда, приблизившись к сторожке, он увидел дым, струившийся вверх из печной трубы! Осторожно подойдя к крыльцу, лесник тихонько поднялся по ступенькам вверх и толкнул дверь. Он едва не оглох, когда услышал пронзительные женские крики и визг. Лишь когда все успокоилось, Ермила узнал, кто были его гости, и несказанно обрадовался.

С купчихой Василисой он был знаком еще с отроческих лет. Они долго водили дружбу и даже любили друг друга. И если бы не богатый молодой купец Илья, кто знает, может быть Василиса вышла бы замуж за Ермилу…

Женщины рассказали о своем счастливом спасении, утаив лишь самую неприятную часть их испытаний – позорное насилие от монгольских воинов, о котором они договорились раз и навсегда забыть. Спали они вповалку, едва поместившись, в большой и малой комнатах избы. Пищи у них было достаточно, поскольку Ермила был хорошим хозяином и заготовил на зиму немало снеди.

По прибытии в сторожку бабы быстро, по очереди, помылись в баньке лесника и привели себя в порядок, починив порванные платья и сарафаны и даже, отобрав в чулане Ермилы заячьи шкурки, которых там было превеликое множество, собирались шить себе полушубки…

Лесник рассказал бедным женщинам о том, что он увидел на пепелище, о мужиках, которые убирали трупы и о счастливом спасении всех остальных русских поселений, до которых не дошли злодеи.

После столь неожиданной и радостной встречи Ермила отправился назад в Брянск сообщить обо всем местному управляющему.

Ефим Добрыневич был приятно удивлен его рассказом о мужественных вщижанках и выразил свою готовность принять их всех у себя, обещая устроить дальнейшую жизнь несчастных.

Сразу же на следующий день Ермила пригнал к своей лесной сторожке целую вереницу повозок, забрал всех спасшихся от верной смерти женщин и привез их к управляющему, который с помощью своей жены быстро разместил их по избам. Сам лесник вскоре уехал выполнять новое распоряжение Ефима – помогать городецким мужикам в вырубке леса для строительства изб будущего села на пепелище. Вот Ермила и метался по лесным опушкам, выбирая зрелые, пригодные для рубки деревья, выискивая наиболее короткие пути доставки бревен и стараясь так организовать работу, чтобы не нанести ущерба богатому, густому лесу.

Наступило лето, а лесник все еще скитался по делянкам, ругал мужиков, учил их как правильно и безопасно заготавливать лес. Нелегко ему было одному успевать и тут и там. Мужики менялись каждую неделю, и новоприбывших нужно было учить заново.

Как-то Ермила присел на бревно передохнуть и задумался.

– Вот еще неделя-другая и завершится эта проклятая пора! Уж так, десятка два изб срубили. Да леса еще немало заготовили. Даже о дровах на будущую зиму позаботились! Скоро поеду к семье и заберу их сюда, а там уж заживем по-прежнему! – решил он.

Неожиданно его мысли прервались топотом копыт приближавшегося всадника и зычным, протяжным криком: – Эй! Где же лесник Ермила обретается?!

Мужики приостановили работу и уставились на кричавшего. На коне сидел высокий, бородатый, одетый в богатую одежду, незнакомец. Его длинный иноземный кафтан цвета спелой вишни весь сиял серебряными нашивками и галунами.

– Илья Всемилич! – подскочил лесник. – Какими судьбами?! Издалека ли ты?!

Всадник соскочил с коня, бросив поводья стоявшему в оцепенении лесорубу, и подбежал к Ермиле.

– Будь здоров, славный Ермила Милешич! – воскликнул он, обняв и троекратно поцеловав лесника. – Не томи, мой детский друг, но скажи, что уж тут приключилось! Где же моя матушка и Василиса? Живы ли они?

– Василиса жива, Илья Всемилич…Тут она…неподалеку, в Брянске, у Ефима Добрынича, воеводы…Твоя супруга счастливо спаслась, а дело было так…

Купец Илья уселся на бревно рядом с лесником и внимательно выслушал всю историю от сожжения города до спасения и отъезда женщин в Брянск.

Когда Ермила завершил свое повествование, Илья долго и мрачно молчал, глядя невидящими, как-то сразу помутневшими глазами на стоявших рядом остолбеневших мужиков.

– Ну, что стали, окаменели, чай?! – крикнул лесник. – Ну-ка, за квасом сбегайте! Или не видите: не по себе человеку!

Купец выпил целую корчагу кислого бодрящего напитка и только тогда вышел из состояния полного отупения.

– А как же моя матушка? – простонал он. – Неужели ее убили?!

– Да, убили, – кивнул головой Ермила. – Лишь те женки уцелели!

Илья захрипел и горько зарыдал. Лесник не мешал ему изливать свои чувства и терпеливо ждал.

Наконец купец выплакал все слезы и, казалось, успокоился.

– Слава Господу, хоть Василисушка жива, – пробормотал он. – А что теперь делать? Я всегда могу срубить себе дом, но есть ли смысл его тут ставить? Города-то уж нет!

– Осели бы пока в Брянске, – кивнул головой Ермила. – А там надумаете, как дальше жить!

– Так и сделаю. Вот, право, я не знал, что моя Василисушка там осталась. Я проплывал возле Брянска на своем струге. Да лишь помахал рукой тамошним людям. Все сюда спешил! Я еду от греков: побывал в самом Царьграде! Как только мы добрались до Киева, сразу же продали наш товар. Я узнал, что на киевском престоле нынче князь Михаил! Князь ведь великий киевский! Высоко поднялась звезда Михаила Всеволодыча! Вот позвал меня к себе этот пресветлый князь и расспросил о греках, удивлялся моим рассказам. А когда я воссел за княжеский стол и отведал с его лучшими людьми хмельного меда, мне показалось, что нет на земле красивее места, нежели наш Киев, мать русских городов!

– А каков же он, князь Михаил?

– О, воин этот велик! Славный как делами своими ратными, так и управлением. Красив, высок и статен! Голос его громкий, как иерихонская труба, однако к своим людям он ласковый и заботливый, очень добрый!

– Ну, уж так не говори! Этот князь суров! Вот мне рассказывали, как он с татарскими послами расправился, как был страшен в битвах…

– Так на то он князь, чтобы быть суровым с врагами! А к своим подданным он ласков и добр! Когда я прибыл ко двору князя, он был не в духе: пришел посол от княжича Ростислава. Бежал этот княжич из волынской земли к венгерскому королю: просить помощи! Князь Даниил вернул себе Галич и укрепил свою власть во всей Галичине. Богатые земли отпали от Михаила! Однако же, зная о таком поражении своего старшего сына и тяжелых потерях, князь сохранял внешнее спокойствие и милостиво со мной беседовал! О вщижской беде я проведал уже на хмельном пиру…Там один княжеский советник обмолвился. Но сам князь Михаил не сказал мне об этом ни слова, хотя знал, что я купец из Вщижа! Смотри же, какой князь Михаил справедливый и заботливый!

– А как же твои дети, Илья Всемилич?

– Мои дети молодцы! Лепко моему уже двенадцать! Он мне теперь первый помощник. Очень смышленый отрок! Не один раз оставлял я ему дорогой товар. Так он сумел не только его уберечь, но даже самолично торговал! Да выгодно так! А Избору, младшему, только вот десятый год исполнился! Но уж смекалист он! Слава Господу, что сыновья мне на радость даны: опора да утешение! Ни крика, ни слез они не исторгли, когда узнали от меня о сожжении нашего города…злыми погаными! Только утешали меня и подбадривали во время пути: – Не горюй, тять, матушка-то наша жива! Не такова она, чтобы погибнуть от беспутных татар…Спасется матушка, мы в это верим! – Вот только их вера да утешение силушки мне придали, чтобы все товары быстро и без суеты распродать. Так сюда и приплыли. А сейчас наш кораблишко стоит у того моста, что срубили недавно вместо погоревшего…Там на пепелище остались мои отроки и верные слуги. Я спрашивал у мужиков, которые рубили избы, не знают ли они, кто из горожан уцелел. Но они только отводили в сторону свои глаза и говорили всякое пустословие. Слава Господу, что городецкий управляющий пожаловал! Как только он меня узнал, так сразу же подал мне свою кобылу и послал сюда к тебе, в этот дремучий лес. А уж добраться сюда по протоптанной и усыпанной сосновой корой дороге было нетрудно. Скакал что есть мочи, чуть сердце не разорвалось. Благодарю тебя за правду и доброе слово о Василисе! Одна тяжесть на сердце осталась: матушка!

– Эх, Илья Всемилич, мы тоже с Аграфеной потеряли всех городских родных! Когда же ты отстоишь в православной церкви заупокойную службу да поставишь свечи за душу своей дорогой покойницы, тогда, я думаю, примет наш милосердный Господь твою сердечную молитву, и спадет тогда камень с твоей души!

– Благодарю тебя, Ермилушка! – вновь прослезился купец. – Вот видишь, как жизнь складывается. Сиднем просидел столько лет да лишь слуг своих верных с товарами посылал в далекий путь…А когда сам поехал, небывалая беда приключилась!

 

ГЛАВА 8

НЕТ БОЛЬШЕ ЧЕРНИГОВА

Княжич Роман ехал верхом по Торговой улице Киева в сопровождении двух десятков княжеских дружинников. Отец поручил ему осмотреть крепостные стены, башни, проверить готовность городской стражи и усиленных охранительных отрядов из городского ополчения к отражению первого нападения возможного врага до подхода основных сил.

Октябрь 1239 года был тревожным. Не оправдались надежды великого князя Михаила на счастливое избавление от кары господней – монголо-татар.

После разгрома северо-восточной Руси степные завоеватели только на небольшое время отложили поход на южные русские земли. Они наводили свои порядки в Поволжье, великой степи, громя там племена и целые государственные образования. Но уже зимой 1239 года их большие отряды появились в разных частях Руси. Это было тяжелое бедствие: русские князья разучились сражаться с многочисленным врагом зимой. Обычно военные действия проходили весной, летом, иногда осенью. А зимой воины отдыхали. Готовились к будущим сражениям, приводили в порядок воинское снаряжение. Но это – в лучшем случае. Ибо порядки Владимира Мономаха, когда князь не сходил с коня и зимой и летом, давно ушли в прошлое. На смену строгости, практичности, готовности в любой момент отразить врага, пришли лень, праздность, бесхозяйственность. Воины совершенно отвыкли от зимнего ратного труда. Даже на охоту с князьями выезжали, как на пытку!

Вот и сейчас княжеские дружинники, совершая объезд, горько сетовали на свою несчастную судьбу, вспоминая лучшие времена.

– Раньше, бывало, встанешь, примешь кружечку хмельного меда – и отдыхай себе заново! – говорил старший дружинник Ратибор своему товарищу, лучнику Мезене, медленно покачиваясь в седле за спиной Романа.

– Да, умели жить в старину русские люди! – ответствовал его собеседник. – Они были и поздоровей и повеселей, а нынче уж не то! Как встанешь поутру, так болит голова, словно с похмелья, а в глазах темно! Вот уж поясница стала подводить. Согнешься порой, да уж невмочь разогнуться! А ноги! – И они стали громко и нудно обсуждать свои старые болячки, проклиная недоброе нынешнее время.

Княжичу это надоело, и он обернулся к дружинникам.

– Что вы все ноете да так противно! – возмутился он. – Какие же вы защитники города?! Распустил вас батюшка! Я расскажу ему о вас по возвращении! Хватит лежнями лежать, пора и совесть знать! Княжеские дружинники в былые годы ночами не спали, а если имели отдых, то ложились на сырую землю! Даже сам великий князь Святослав Игоревич! А вы как же?!

Оскорбленные воины замолчали. В полной тишине отряд продолжил путь по определенному великим князем маршруту. Ездили долго, княжич все тщательно осматривал. Придирался, казалось, к мелочам. И дружинники, и стражники были очень недовольны!

– Вот уж, смотри, четырнадцать лет только стукнуло, а какой строгий! – пробурчал грузный краснолицый стрелок, охранявший с товарищами южные ворота.

– Да, далеко пойдет этот княжич! – вторил ему товарищ, вчерашний кузнец. – Жизнь нам тогда будет не очень сладкая! Загоняет!

Особенно долго распекал Роман охрану крепостной стены города со стороны леса.

– Вот где язва нашей обороны! – сделал вывод он. – Если бы я был неприятелем, непременно бы сюда ударил!

– Да что ты, молодой господин молодой! – возразил с ехидной улыбкой многоопытный Ратибор. – Да какой же олух полезет на наш город со стороны леса?! Здесь же скверный подступ и стены, пусть не самые лучшие, но вражеский натиск выдержат!

– Я тоже так считаю, – кивнул головой его приятель Мезеня. – Сколько было войн и вражеских набегов, но никто не додумался напасть на город с этого конца!

Роман покачал головой и задумался.

– Да, стену надо серьезно крепить, – подытожил он, наконец, свои мысли. – Доложу батюшке, что не все тут ладно. Вызывает тревогу и выправка охранников да ополченцев. Непригодны они для осады. Совсем не знают, как сражаться при неожиданном нападении! Надо бы учения с лучниками провести: отвратительно стреляют!

Однако князь Михаил Всеволодович не сразу принял сына: заседал на совете со своими боярами и вечевыми людьми. Прошел слух, что огромное татарское войско двинулось на черниговские земли.

– Что будем делать? – спрашивал великий князь лучших людей. – Какой дадите мне совет? Как помочь Чернигову?

– А зачем, княже? – молвил боярин Федор. – Неужели сами черниговцы не отгонят тех нечестивых? Это, чай, не Владимир и не Рязань! Не пошли же татары на Великий Новгород! Чуют силу его стен и воинства! А Чернигов, неужели хуже? Сломают зубы степные хищники об его каменные стены!

– Да и князь Мстислав Глебыч – отменный вояка! – поддакнул княжеский конюший Злотко. – Он не зря сейчас княжит в Чернигове: без нас отобьется! Не впервой ему громить врагов, пусть не татар, так половцев! Нет, не по зубам татарам славный Чернигов!

– Знаю, что мой двоюродный брат Мстислав – храбрый воин! – кивнул головой князь Михаил. – Но татары умеют сражаться! Они же в марте, поди, в одночасье, взяли Переяславль-Южный! Почитай, прямо с седла! А уж там была превеликая крепость и надежные городские стены! Дуб, аж в три ряда!

– Да это все наша беспечность, – вставил слово митрополит. – Небось, прохлопали врага и не успели подготовиться! Вот и взяли татары город с наскока! Так не получится с Черниговом! Этот город стоит на холме, да и река у его стен. До него неожиданно и хитро не подступишься!

– Незачем туда людей посылать! Сами управятся! – зашумели со всех сторон собравшиеся. – Надо, конечно, присматривать, как там дела…Если же будет заваруха, тогда и поможем…

В это время в палату быстро вбежал княжеский охранник: – Великий князь! Человек из Чернигова!

Вслед за ним вошел высокий, немолодой, измученный долгой дорогой, насквозь промокший, монах. Поясно поклонившись Михаилу Всеволодовичу и собранию, он, без всяких предисловий и приветствий, начал свою речь.

– Великий князь! Я приехал из Чернигова, но не княжеским посланником, а по своей воле! А посланцы князя Мстислава к вам не добрались. Сегодня, восемнадцатого октября, рано утром, несметные полчища врагов напали на наш славный Чернигов. Я плыл в это время по Десне на лодке. Было так холодно, и я совсем не думал, что мне придется в такую скверную погоду, под дождем и ветром, плыть до самого Киева! Сам же я черниговский, монастырский…Тут вдруг до меня донесся шум, знаете, как-будто идет лавина с высоких гор…Я прислушался: словно бы конский топот или град так бьет по воде? Но вижу только мелкий дождь на реченьке! Да и он скоро унялся. Небо посветлело…Я уже стал подплывать к городу, а тут неожиданно – громкие крики, какой-то грохот, ржание коней и мычание волов! Светопреставление да и только! Вдруг прямо на меня мчит быстроходный княжеский челн, а в нем сидят воины, числом трое.

– Куда путь держите?! – возопил я с тревогой.

– Спешим в Киев! – быстро ответил передний гребец. А в это время другой гребец ставил парус… – Татары осадили Чернигов! Силушка у них несметная! И вот князь Мстислав послал нас за подмогой! Садись сюда, в нашу лодку, поедем все вместе! – Тогда я зараз пересел. И помчалась их лодка по течению…Но вдруг на обеих берегах Десны объявились всадники! Там было так много воинов, что показалось, будто обросла вся река в одно мгновенье каким-то необычным лесом, живым и перекатывавшимся! И стали кричать татары: аман, мол, вам, урусы злосчастные! Давайте-де, к берегу! Да обратно поворачивайте! Но гребцы только шибче от этого на весла налегали. Тогда со всех сторон черной тучей полетели стрелы! Я вздохнуть не успел, как весь челн покрылся ими до самой воды, будто еж ужасными иглами! Тут упал передний княжеский гребец: в его шею вонзилась стрела! А затем и другой гребец, весь утыканный стрелами, рухнул на дно лодки, обронив весло. Ну, а третий, также унизанный со всех сторон стрелами, пал на меня да ко дну прижал. Вокруг стояли такие крики и шум, что я едва не умер от страха! Так лежал я на дне челна да о смерти жестокой думал, возносясь мыслями к милосердному Господу. Уж не чаял доподлинно уцелеть! Однако ж чудо свершилось! Потихоньку стал пропадать тот страшный шум, а там уж и совсем перестал. А когда я высунулся из-под убитого: берега уже были пустынны! Я уложил тела несчастных княжеских воинов на дно, в общую кучу, а сам сел за руль…Ну, по течению, да при попутном ветре, хоть и без парусов, сбитых татарами, я добрался до вас засветло!

В княжеской светлице стояла полная тишина. Слышно было лишь, как сопел и кряхтел, вытирая слезы, нечаянный посланник.

– Так что теперь скажете? – прервал мрачное молчание великий князь. – Ну, пойдем на помощь Чернигову?

– Пойдем, княже!! – закивали головами советники. – Надо только хорошо подготовиться!

– Когда выступаем? – спросил князь Михаил. – Сколько вам надо времени, чтобы снарядить войско?

– Ну, думаю, это можно сделать за десять дней! – ответствовал боярин Федор.

– За десять дней! – вскипел князь. – Да сдурел ты чай, Федор?! Уж и камня не останется от Чернигова за это время!

– Тогда за неделю, княже! – бросил вечевой горожанин Горяй. – Уж мы сумеем собрать городское ополчение!

– Три дня! – ударил кулаком по столу великий князь. – И не больше. Еще день на дорогу туда потребуется! Готовьтесь же с этого часа! Ну, а думу я распускаю!

Только после этого озабоченный и встревоженный Михаил Всеволодович, оставшись один, принял своего сына Романа. Княжич без долгих оговорок и обиняков выложил все, что узнал при осмотре боевой готовности города.

– Плохо дело, батюшка, – завершил он свой отчет. – Особенно с лесной стороны! Наш город не выдержит правильной осады!

Великий князь покачал головой и улыбнулся: – Учись, сынок, ратному делу серьезно! Я, конечно, вижу, как ты старателен к моему поручению! Но ты еще молод, чтобы учить моих воинов ратному делу! Они ведь с тобой не соглашались, не правда ли? Тебе следует знать, что Ратибор и Мезеня – славные воины, хорошо знающие ратное дело. Уж если они не пожелали укреплять стены, значит, это не нужно!

– Да какие же они воины! – перебил его разгорячившийся княжич. – То у одного поясница побаливает, то у другого – шея! Так бы и лежали себе на печке! Слушать их жалобы – одна мука!

– Ты стал непочтителен! – рассердился отец. – Прервал мои отеческие слова! Не зря ты «Домострой» недолюбливал! А ведь мог бы там доподлинно ума-разума набраться, а не старших поучать! Я тебя посылал не людей моих ругать, но только ради порядка! Какой же тогда князь из тебя получится?!

Роман стоял раздосадованный, раскрасневшийся, опустив голову. Великий князь еще долго отчитывал его и лишь, когда устал от собственных словоизлияний, решил подвести итог: – Иди, сынок, да к рати готовься! Дня через три…мы пойдем на помощь Чернигову. Окружили поганые тот город осадой! Возьму тебя с собой в этот поход! Пора тебе становиться славным воином. Жалко только, что нет нынче в Киеве Ростислава: засиделся у венгерского короля!

Услышав это, княжич сразу забыл обидные слова отца. Вот так да! В поход! Теперь он покажет, на что способен в сражении!

На следующее утро княжеская семья в полном сборе встретилась в трапезной за большим дубовым, устланным белоснежными скатертями, столом. В молчании после непродолжительной молитвы и благословения пищи семейным священником князь и княгиня с детьми стали завтракать. Ели спокойно, не давясь, уставясь только в пищу. Князь не любил шума и разговоров в такое время. Даже на пирах он препятствовал болтовне и славословию.

Лишь только когда князь дал знак слугам уносить последние блюда и объедки со стола, что означало завершение трапезы, княгиня Агафья встала и подошла к мужу.

– Княже, – сказала она тихонько, – тут у меня состоялся один разговор с твоей дочерью Феодулией!

– Что? – вопросил великий князь. – Разве сейчас это так важно?

– Важно, батюшка. Феодулия захотела уехать к сестре Марии в Ростов или Суздаль…

– Это еще зачем? – удивился Михаил Всеволодович. – Не сидится ей в нашем тереме! Да еще в такое время!

– Пойми, батюшка. Засиделась в девках Феодулия, поздно ей теперь замуж! Вот и захотелось твоей дочери уехать в суздальскую землю и послужить там Господу!

– Послужить Господу? Монахиней? Зачем это? – вздрогнул великий князь. – Она еще молода и красива! Ну, так не беда, если в девках засиделась…Еще найдем ей супруга!

– Нет, батюшка, она меня даже слушать не захотела, только одно твердит: – Поеду в святые места!

Вдруг послышались чьи-то быстрые, громкие шаги. В трапезную вбежал княжеский слуга, а за ним – грязный, промокший, дрожавший от холода незнакомец.

– Великий князь! – крикнул слуга. – Посланник из Чернигова, от князя Мстислава!

Князь Михаил вздрогнул и привстал со своей скамьи: – Ну, не томи, говори быстрее! Как там Чернигов? Держится?

– Нет уже больше Чернигова, великий князь! – сказал громким, но полным скорби голосом, беглец.

– Как?! Горе нам! – вскрикнули все в один голос.

– Еще вчера вечером…проклятые язычники проломили городские стены и ворвались в город!

– Так ведь они вчера же поутру на вас напали?… – пробормотал князь Михаил.

– Они беспощадно и упорно осаждали наш город…Целый день! Гибли язычники как мухи, но все шли и шли. Многие горожане были убиты татарскими стрелами. Они только и падали со стен! Но вот когда враги приставили к стенам пороки и сокрушили их, началась жестокая битва уже в самом городе! Наш князь Мстислав отчаянно сражался! Да не хватало силенок против татар! Лишь вечером, когда поганые захватили весь город, мы с князем и четырьмя дружинниками вышли через подземный ход к реке Десне. Да вынесли на руках небольшой челн, благо, тьма не выдала, и поплыли к Киеву…Горько было видеть…пожарище великое! Весь город пылал как один огонь! Сердце мое кровью обливалось! Ну, вот…Князь Мстислав не доплыл до Киева и сразу же, как только мы увидели Днепр, выбрался со своими людьми на берег. Он послал меня сюда, а сам пошел добывать коней, чтобы скакать в Венгрию к великому королю…

– К венгерскому королю! – сказал с горечью князь Михаил. – Значит, нет у него веры в наш Киев! А это дело прескверное!

Прошло еще несколько дней. В Киеве царила настоящая паника. Гибель Чернигова расценивалась горожанами как прелюдия к падению Киева.

Однако время неутомимо шло вперед, усиленная стража пристально всматривалась с городских стен в даль, но врага все не было.

Постепенно жители города стали успокаиваться.

– Известно, что дорого достался поганым Чернигов! – говорили киевляне. – Сказывают, что тысячи язычников нашли там свою смерть!

Но, оказалось, радовались они преждевременно.

Как-то в самом конце октября в Киев хлынули толпы беженцев. Не в пример Чернигову, откуда прибыло только два десятка уцелевших от резни горожан. Теперь шли настоящие толпы с известием: вновь наступают жестокие монголы! Их уже видели на Трубеже, Роси, Стугне…Но вот враги подошли к Песочному городку, лежавшему на левом берегу Днепра прямо напротив Киева. Говорили, что тьма-тьмущая татар идет из степи из стана самого царя Батыя, и ведет ее великий полководец Мэнгу-хан!

Слухи эти доходили и до княжеского дворца, обрастая все новыми и новыми подробностями. Великий князь по несколько раз в день заседал со своими верными людьми и «думал думу»: как спасти стольный город Киев от разорения! Вот и сейчас в княжеском тереме кипели жаркие споры, советники князя высказывали одно мнение за другим, но Михаил Всеволодович так и не находил ответа на свои вопросы.

– А может, затеять переговоры с погаными? – неожиданно спросил старый ветеран княжеской дружины Судислав. – Хоть они и язычники, но все же смертные люди! Авось, договоримся с ними да откупимся?

– Да что ты говоришь! – возмутился боярин Федор. – Разве можно нечестивых упрашивать?

– Ну, а я, хоть человек духовный, – вмешался митрополит, – но с этими словами соглашусь! Надо бы сделать мирную попытку. Господь один для всех! Лучше плохой мир, чем славная, но кровавая война!

Княжич Роман, сидевший в собрании на равных, как взрослый, поскольку после падения Чернигова отец стал посвящать его в большую политику, смотрел с недоумением на споривших. Молодость и горячность толкали его к сторонникам военных действий. Разум звал к мирным переговорам. К тому же он хорошо помнил то, что видел и слышал при недавнем объезде города: Киев не был готов к обороне!

– Батюшка! – не выдержал он, нарушив вдруг ненадолго установившуюся тишину. – Позволь мне сказать!

– Говори, сынок, – кивнул головой князь Михаил.

– Я так думаю, что нам не следует бросать вызов этим татарам. Они очень сильны! Чтобы воевать с ними нужно много сил: не один десяток тысяч! А такое было бы возможно, если бы все русские земли заодно объединились! А до той поры надо договориться с врагами и долго выжидать! Своими силами нам с татарами не справиться!

– Молод ты еще! – начал увещевать его с раздражением отец, но вдруг замолчал. В светлицу вбежал слуга и приблизился к князю.

– Что еще такое? Говори мне на ухо! – сказал Михаил Всеволодович. Умудренный горьким опытом предыдущих пугавших собрание известий, он решил сначала выслушать все сам.

– Княже, – прошептал слуга, – только что сюда приходили вечевые горожане. Они рассказали, что в город прибыли татарские посланцы…человек, так, десять…Они там на рынке, с горожанами разговаривают. Да с ними русский толмач: он учит подлый народ, чтобы покорились татарской власти!

– Ох, уж псы, – прохрипел побагровевший от гнева князь Михаил, – добрались-таки до нас… – Он обернулся к собранию. – Вот вам новость: татарские послы уже в городе! Как же нам поступить?

Советники зашумели и вновь заспорили, перебивая друг друга.

Великий князь посмотрел на них и покачал головой.

– Ладно, тогда я сам решу, что надо делать! – сказал он и, поднявшись с кресла, вышел в коридор. Слуга последовал за ним.

– Вот так, Ждан, – прошептал князь Михаил, когда остался один на один со своим верным холопом, – иди к Ратибору и передай ему мою волю, чтобы он порешил тех поганых татар! Ну, только так все сделайте, чтобы подумали на недовольных горожан…Пусть знают все, что сам народ не захотел искать позорной дружбы с погаными! Киев еще силен, это им не Чернигов!

 

ГЛАВА 9

НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

Купчиха Василиса ехала в запряженном двумя сытыми каурыми лошадьми возке. Было прохладно, дул сильный ветер, принося, порой, со стороны Днепра редкий, моросящий дождь.

Купец Илья позаботился о своей супруге и пристроил к возку большой деревянный тент, защищавший от мокроты и ветра. Впереди на облучке сидел извозчик Радомил, а по бокам шли пешком с каждой стороны по два, вооруженных длинными ножами и с дубинками на поясах, охранника, готовых в любой момент защитить и свою хозяйку, и ценный груз. Охранники были свои, вщижские, преданные купцу Илье люди. Они тоже потеряли всех своих родных и близких в разоренном Вщиже и теперь были как бы младшими членами большой патриархальной семьи.

Илья Всемилович был богатым, уважаемым во многих городах Руси купцом. В свое время он унаследовал от умершего во время «поветрия» отца довольно большую лавку и многочисленные склады разнообразных товаров во Вщиже. Но поскольку его отец скончался, когда Илье было всего десять лет, он сам с товарами в дальние края не ездил. Этим занимались приказчики, как оказалось, честные и деловые люди, из года в год приумножавшие богатства молодого купца. Торговали в основном пушниной. Зверя в ту пору в лесах было великое множество. За один сезон вщижские охотники сдавали в купеческую контору до трех тысяч только куньих шкурок, а белок было и не счесть! Хорошо продавались в крупных городах – Великом Новгороде, Чернигове и Киеве – и волчьи шкуры. Это был там очень ходкий товар! А волками буквально кишели леса Подесенья!

Продавали также и шкурки зайцев. Они, правда, были недороги. За одну серебряную арабскую монетку, по форме напоминавшую чешуйку большой рыбы, или куну, как ее называли, в былые времена можно было купить до 15 заячьих шкурок. Белка стоила в пять раз дороже, а куница – в пятнадцать! Хорошая волчья шкура могла быть продана в Великом Новгороде тоже по цене куны, а вот на юге был высокий спрос в основном на дешевые меха для простонародья. Правда, в последние годы, арабские монеты стали редкостью, вместо них цену куны имели либо какие-то необходимые и недорогие товары, либо меха и шкурки животных. У купца Ильи было немало серебряных монет, и он использовал их в качестве подарков слугам или для подкупа наделенных властью людей.

Одно время купеческая контора Ильи Всемиловича вывозила и сбывала на юг продовольственные товары: соленую и сушеную рыбу, икру, овощи и зерно. Но из-за того, что на Руси эти товары были достаточно распространены и цены на них не всегда располагали к выгодной торговле, постепенно от них отказались и стали заниматься только мехами.

Когда купец Илья возмужал и достиг двадцатилетнего возраста, он стал сам совершать дальние поездки на своих больших четырнадцативесельных судах и за полтора десятка лет увеличил свои богатства в четыре раза! К тому времени он уже был женат, имел двух сыновей, которые учились у него торговым навыкам и были достойными ему помощниками.

Когда монголы сожгли и разграбили Вщиж, молодой купец не был разорен. Весь товар он успел вывезти и выгодно продать. Сгорели лишь хозяйственные постройки, пустые склады и большой, немногим уступавший княжескому, терем.

Душевная боль и отчаяние были вызваны лишь смертью матери – верного друга и наставника – воспитавшей в Илье трудолюбие, практичность и неуемную жажду жизни. С этой потерей он не мог смириться и каждый раз в церкви со слезами на глазах поминал свою любимую матушку.

Однако жизнь продолжалась, и надо было искать новое место для постоянного пристанища: не век ведь странствовать! Вот и решил Илья Всемилович уехать навсегда из родного края на юг в полюбившийся ему город великого князя Михаила – Киев. Здесь ему повезло. В самых удобных центральных торговых рядах киевского рынка продавалась лавка погибшего в Переяславле-Южном купца. Его вдова долго не торговалась и за пять серебряных слитков – гривен – Илья стал хозяином выгодного места. С его умением вести дела, ладить с соседними торговцами и простым людом, доходы неуклонно возрастали, и к осени 1239 года вщижанин достиг высокого положения в городе.

Теперь он уже мог позволить себе построить огромный для всей своей семьи и челяди дом и взять на службу целый штат прислуги – от домоуправа до хорошо вооруженных и обученных охранников. Всех своих вщижских слуг он поставил над вновь нанятыми киевлянами, чтобы земляки следили за их работой. А в охрану принимались только самые преданные, соотечественники, им можно было доверять все! Купец так организовал свое хозяйство, что все в нем были обязательно чем-нибудь заняты, поэтому в семье не было праздных и бестолковых. Даже свою любимую Василису он загрузил делами. С первого взгляда, нетрудными и приятными. С утра она привозила в лавку дополнительные товары со складов. После обеда отвозила домой все, что не находило долгого сбыта. Купчиха, кроме того, ездила и по всему рынку: узнавала цены на товары у других торговцев, получала сведения о приезде новых купцов, о ценах на товары в разных городах и даже о политических событиях! В ту пору рынок был источником всех новостей!

Таким образом, у Василисы была интересная и разнообразная работа. Не умея читать и писать, простая вщижская женщина вбирала в свою память все, что узнавала, и рассказывала потом мужу по вечерам, не забывая ни малейшей подробности. А уж Илья Всемилович умел выгодно использовать получаемые сведения! Так, в мае, накануне приезда в город византийского купца Деметрия, он уже знал, что греки собирались сбыть дешевые, но яркие ткани, не нашедшие покупателей на берегах Дуная, по довольно скромной цене. Поэтому он, не дожидаясь, пока корабль разгрузят, в первый же день проник на его палубу и договорился об оптовой покупке всего товара. Затем, наняв грузчиков и дополнительную охрану, он перевез на свои склады ткани и стал ими выгодно торговать. К осени греческая материя была продана, и доходы превзошли все ожидания! Вщижский купец открыл для себя с помощью находчивой супруги один интересный закон: большие доходы получаются не от сбыта дорогих товаров богачам, а от продажи самых употребительных, доступных каждому простому человеку! Конечно, это не значило, что Илья Всемилович не торговал и товарами для знати. У него была своя небольшая ювелирная лавка, где часто толпились не только богатые горожане, но даже иноземцы, изысканные вкусы которых тоже находили удовлетворение в торговом ряду предприимчивого купца.

Итак, купчиха Василиса везла в лавку мужа целую телегу небольших глиняных горшков, скупленных сразу после гибели Переяславля-Южного у киевских гончаров. Купчиха проведала, что эти сосуды потребуются горожанам для припрятывания своих богатств на случай осады города врагами. Пусть и не Бог весть какой доход, а все же деньги!

Правда, горшки пролежали без толку больше полугода, и только вот сегодня, как стало известно о падении Чернигова, всю их первую партию раскупили с молотка! Илья послал к жене слугу с просьбой прислать еще глиняных изделий. И вот Василиса везла ему товар на тряской телеге, боясь гнать лошадей, чтобы не разбить посуду. Охранники, сопровождавшие купчиху, радовались: не нужно было бежать. Они спокойным шагом шествовали в сторону рынка, перебрасываясь иногда между собой короткими фразами. Прислуга любила Василису. Та была доброй и щедрой женщиной. Каждый день охранники получали от нее достаточные деньги и на прокорм, и на пропой. И сегодня утром Василиса выдала каждому из них по две стеклянных бусины – хватит и на пирожок, и на кружку хмельной браги. А на праздничные дни, каких в ту пору на Руси было немало, Василиса выдавала каждому слуге по целому стеклянному браслету, а то и по пригоршне шиферных пряслиц, чтобы достойно отпраздновать святой день! В большие же православные праздники им делал подарки сам хозяин – Илья Всемилович! Каждый слуга получал из его щедрых рук по целой куне – серебряной арабской монетке, которую многие предприимчивые подручные не тратили: берегли на черный день. И это все давалось сверх обычной платы! Словом, хорошо жилось слугам у заботливого купца!

Когда Василиса прибыла в лавку, она обратила внимание на необычное оживление. Толпы горожан бегали взад-вперед по рынку и буквально расхватывали товары. За какой-нибудь час разошлись все горшки, привезенные купчихой, опустели забитые тканями полки, исчезли даже товары для знати: золотые и серебряные украшения, сосуды, драгоценные камни.

– Что же сегодня творится? – хмурился купец Илья. Такая живость покупателей уже не радовала его, а тревожила.

– Сходи-ка, Василисушка, в дальний конец, – задумчиво сказал он, – да порасспроси-ка там людей, что такое приключилось? Неужто враги идут к нашему славному Киеву? А может, мор у Греков или в Великом Новгороде?

Василиса понимающе кивнула мужу головой и кликнула охрану.

– Да возок-то с собой прихвати! – посоветовал Илья Всемилович. – Кто знает, вдруг будет нужен! Не надо тогда обходить людские толпы. Даже праздные зеваки уступят тебе дорогу.

Василиса покорно села в возок, с которого сняли верх, и, сопровождаемая верными людьми, медленно двинулась в сторону рыночной площади. Вдоль рядов она ехать не могла, ввиду их узости, и направилась по главной дороге, тоже переполненной людьми. Вознице приходилось постоянно останавливаться, кричать на прохожих, а то и расчищать дорогу кнутом. Не однажды охранники выбегали вперед и оттаскивали в стороны лежавших то тут, то там пьяниц: их в этот день было так много, что бедные телохранители просто измучились и истекли потом.

Наконец показалась рыночная площадь, и Василиса услышала какие-то непонятные, резкие звуки. Это была чужеземная речь, сопровождаемая криками на русском языке. Купчиха вздрогнула, когда звуки стали слышны отчетливее.

– Господи, да это же татарская речь! – подумала она. Страх сковал ей душу. Первой мыслью было бежать отсюда подальше, хоть на край света. Но вместо этого, Василиса прижалась ко дну возка и оцепенела.

Между тем, повозка приблизилась к источнику шума, и перед глазами испуганной женщины предстало неожиданное зрелище.

В самом центре торговой площади стояли, сгрудившись, татарские всадники. Василиса насчитала одиннадцать воинов. Все в той самой одежде, в тех же рысьих шапках, но без луков, сабель и копий. Всадники были безоружными! Купчиха, глядя на них, тряслась, как в лихорадке. Охранники, видя испуг своей хозяйки, склонились перед ней и стали ее успокаивать.

– Не бойся, матушка, – громко промолвил бывший вщижский пастух Ставр, – враги-то неопасны! Они сюда приехали, как ты видишь, матушка, не ради войны, но ради покоя. Слышишь, как их толмач говорит по-русски?

– Вонючий бродник, изменник! – буркнул другой охранник, бывший грузчик Волод. – Смотри: чешет по-русски, как по-писанному!

– Да уж не плети ты, Волька! – махнул рукой с другого конца возка охранник Милюта. – Все ты ищешь изменников! А если бы ты попал в поганский плен, как бы тогда говорил? Ну, а если есть жена и малые дети? Молчишь, так не мели тогда чушь!

– Плен, – подумала Василиса, перед ее глазами встали страшные сцены насилия в избе вщижского пасечника. – Ну, уж тогда лучше смерть!

С площади все еще доносились крики татарских всадников, и переводчик уже в который раз повторял все те же фразы. Наконец, до купчихи стал доходить смысл вражеских слов.

– Так они хотят, в самом деле, по-доброму заключить договор! Значит, тогда не будет войны! И Киев наш навеки спасется! – громко сказала она, широко раскрыв глаза.

– Известно, матушка, что войны не будет! – поддержал ее Ставр. – Договорится наш князь с татарами. Слава Господу, что поганые не хотят войны!

Вдруг раздался звон. Высокий, стройный монгол, стоявший спиной к Василисе, с силой ударил по большой металлической пластине, висевшей на шесте, который торчал из-под его седла. Воцарилось молчание, и тут тишину нарушил властный и громкий голос татарина. Переводчик вслед за ним сказал: – От имени Бату-хана, великого полководца, Гуюк-хана, Мэнгу-хана, Байдар-хана, их славных темников и многих-многих воинов, покоривших весь мир, говорю вам, жители знатного города: наш повелитель посылает вам свое мудрое слово!

Переводчик замолчал и вновь заговорил знатный татарин. Василиса прислушалась и вздрогнула: да это же он! Не помня себя, она встала, спустилась с повозки на землю и пошла к группе татарских всадников.

– Куда же ты, матушка! – крикнули охранники и бросились за ней. Но купчиха не слышала ничего и никого, кроме знакомого всадника. Она обошла татар и глянула в лицо говорившего. Да, это был тот самый татарин, который тогда, во Вщиже, остановил жестоких насильников и увел их полчища из разоренного города. На нем был тот же самый коричнево-красный богатый тулуп, но на груди не поблескивала серебряная пластинка. Шапка была не рысья, а соболья, украшенная блестящими, видимо золотыми и серебряными, подвесками. Татарин замолчал, и переводчик вновь обратился к народу.

– Знайте же, урусы, что великий полководец не хочет сжигать ваш город! Неужели вы не знаете, как он разрушил и погрузил во мрак забвения тысячи ваших городов? Те города проявили свое упрямство воле нашего государя! Если же и вы будете противиться воле великого государя, то и вас постигнет жестокая участь!

– Что же вам от нас надо? – закричал вдруг кто-то из толпы. – Мы совсем не хотим кровавой войны, но вот не знаем, как с вами договориться!

Переводчик обернулся к властному татарину и что-то сказал ему на гортанном языке. Глава татарского отряда выслушал его, кивнул головой и быстро произнес несколько слов.

– Вот что вам говорит Болху-Тучигэн, великий господин, – повернулся к киевлянам толмач. – Не шибко дорого вам мир и покой обойдутся: каждый год по куне от дома!

Толпа зашумела.

– Да, по куне, по одной! Но не больше! Однако если не смиритесь и не станете данниками непобедимого полководца Бату, тогда да покарает вас Господь беспощадным мечом!

– Ишь ты, как не богато: по куне от дома! – раздался вдруг зычный, гневный окрик.

Василиса оглянулась и увидела подъезжавшего к татарам всадника. Тот был одет в платье простого киевского горожанина, но дорогой конь, посеребренные ножны меча и кинжал в богатой оправе выдавали в нем знатного человека.

– Постойте-ка, я уже видела этого молодца! – вскрикнула Василиса. – Ну-ка, ребятки, поглядите, неужели не признали?

– Да это же – княжеский дружинник, матушка! – молвил Волод. – Смотри, их тут немало собралось! Зачем же они вырядились по-простому!?

В это время заговорил главный татарин, и опять установилась тишина.

– Чего же вы сомневаетесь? – перевел толмач. – Всего куна – это не такая уж высокая плата! Князю да в городскую казну больше платите да еще церкви десятину!

– Ах, так вы хулить святую церковь!! – выкрикнули переодетые княжеские люди. – Мало вам, что осквернили и пожгли Господни храмы?! Так вы пришли теперь и кощунствовать! Бей же их, молодцы, без пощады!

Но толпа стояла неподвижно, и, казалось, не слышала призывного клича.

– Бейте же нечестивых, горожане! – закричал старший дружинник. – Да хватайте их безжалостно!

Глава татарского посольства выехал вперед и громко произнес, обращаясь к провокаторам: – Мы – посланцы великого хана! И доведем все условия до вашего князя! Вы не имеете права убивать посланников! Сам Бог не простит вам такого злодейства! А Бог один для всех!

Толмач быстро перевел его слова, и вновь стало тихо.

Но уже буквально через минуту вооруженные русские всадники с яростью набросились на маленький татарский отряд.

– Бей их! Рази гадов! – истошно заорали нападавшие.

Этот дикий, протяжный вопль «завел» толпу, которая сначала зашевелилась, заволновалась и, наконец, разъярилась. Люди закричали, засуетились. Кто выхватил дубину, кто поднял камень…Надменные татары, как подкошенные, попадали со своих лошадей. Обезумевшие люди бросились со всех сторон, каждый пытался ударить ненавистного язычника.

Глядя на это, Василиса стала выходить из состояния оцепенения.

– Молодцы! – крикнула она своим охранникам, которые плотным кольцом окружили ее, защищая от возможной опасности. – Вы видели татарина в красноватом тулупе?

– Видели, матушка! – ответствовали парни.

– Так вот, ребятушки, надо его спасти!

– Да как же, матушка? – изумился Волод. – Разве это правильно? Это же враг, лютый и безжалостный!

– Каждому – по куне за это! Или по десяти, ребятушки, если вызволите того жалкого татарина! Именно он спас меня тогда случайно во Вщиже! Быть бы мне покойницей, если бы не он!

– Ну, если так! – крикнул Ставр. – За тебя мы готовы в огонь и воду!

И охранники, забыв обо всем на свете, как угорелые, помчались к разъяренной толпе. Не прошло и минуты, как они, побитые, растерзанные и грязные, вылезли из общей кучи, таща по земле большой бесформенный красноватый тюк.

– Вот он, тут, матушка! – воскликнул с радостью Волод, вытирая пот со лба. – Это твой татарин!

– О, Господи! – пробормотала Василиса, глядя на неузнаваемый, обезображенный труп. – Что ж они сделали с этим несчастным! Давайте же, тащите убитого на воз!

Толпа в это время продолжала терзать останки ненавистных татарских послов и не обращала внимания на купчиху и ее спутников.

Тело знатного монгола удалось без помех погрузить на повозку, и телега медленно поехала в сторону купеческого дома. Василиса сидела рядом с прикрытым армяком трупом и думала горькую думу.

– Так что же теперь делать? – рассуждала она про себя. – Татары не простят такого злодеяния! Вот ведь какой несправедливый князь Михаил!

Ей стало до боли жалко знатного татарского посланца. Она вспомнила, как он внес свежую струю воздуха в ту избу, где над ней издевался насильник. Как он разогнал это злодейское сонмище. И заплакала…

Вдруг неожиданно из-под армяка раздался хриплый, протяжный стон. Василиса вздрогнула и приподняла закрывавшую голову трупа ткань. На нее с любопытством смотрели живые темно-карие глаза. Никаких признаков страдания не было видно на разбитом вкровь лице отважного татарина, но только презрительная улыбка.

– Жив! – вскрикнула купчиха и перекрестилась. – Ну, слава Господу! Значит, такова уж его судьба!

 

ГЛАВА 10

СЛОВО ОТЦА ИГНАТИЯ

Лесник Ермила ехал на вщижское пепелище по делу. Он хотел договориться с городецкими мужиками о новых вырубках в лесу. Ефим Добрыневич прислал из Брянска людей с сообщением о том, что он собирается расширять княжескую укрепленную усадьбу, чтобы превратить ее в настоящую боевую крепость.

Несмотря на наличие густого и годного для строительства леса в окрестностях самого Брянска, местный управляющий не хотел уничтожать защитную полосу усадьбы. Он знал, что во время первого нашествия на Русь монголы избегали нападений на окруженные лесами поселения, и те счастливо уцелели. Поэтому опытный воин и хороший хозяин решил добывать лес в пятидесяти верстах от вверенной ему усадьбы. Стволы деревьев можно было без труда сплавить вниз по Десне и использовать на стройку.

Ермила уже больше года прожил с семьей в своем лесном домике. Постепенно затягивались душевные раны, жизнь входила в обычную колею, только вот дети больше не спрашивали по вечерам отца, когда же они снова наведаются в гости к своим дедушкам и бабушкам. Малыши как-то сразу повзрослели и посерьезнели и, хотя родители старались избегать с ними разговоров о случившемся несчастье, все же дети поняли и осознали по-своему, по детски, весь ужас вщижской трагедии. В ту пору было не принято много говаривать и, тем более, задавать назойливые вопросы взрослым: малыши довольствовались тем, что случайно слышали и видели…

Ермила довольно быстро преодолел на своем откормленном коренастом жеребце лесную полосу, проскакал вдоль озера Бечино и приблизился к берегам Десны.

Первые дни декабря 1239 года были снежными и морозными. Лишь только небольшая санная колея, тянувшаяся со стороны Городца по замерзшему руслу совершенно засыпанной снегом реки, свидетельствовала об обитаемости поселения.

Лесник выехал на лед с удобной стороны и осмотрелся. Справа невдалеке виднелся небольшой свайный мост, построенный прошлой весной для доставки бревен. А от него шагов за триста в сторону Городца тянулись как бы впившиеся в берега, почерневшие и полузасыпанные песком, обломки уничтоженных монголами вщижских судов. Их было так много, что мужики, начавшие собирать обгоревшие корабельные доски сразу же после погребения тел несчастных жертв набега, скоро устали и отказались от этого. Да и распоряжений по очищению берегов от мусора никто из управляющих не давал. Без того было много дел, и люди понадеялись, что со временем течение реки само уберет жалкие остатки речного флота.

Ермила подъехал к огромному, наполовину обгоревшему, но все еще величественному, выдолбленному из одного тысячелетнего дубового ствола, челну, возвышавшемуся над всей кучей корабельного праха. Этот замечательный корабль принадлежал самому князю Олегу Вщижскому! Не раз выходил на нем властный вщижанин в походы по водным просторам Десны. За версту был виден огромный красный парус с изображением лучистого солнца…И вот теперь, пробитый татарскими топорами, почерневший от копоти, торчал этот челн, обреченный на погребение в тине и песке, из замерзшей береговой грязи, являя собой грустное и жалкое зрелище.

– Господи, прости же грехи несчастного князя Олега! – пробормотал Ермила и натянул узду. – Царствие ему небесное!

Жеребец вздрогнул и быстро поскакал через реку в сторону нового поселения, наскоро отстроенного на пепелище.

Когда лесник подъехал к избе нынешнего вщижского старосты Вершилы, того самого городецкого мужика, с которым он встретился еще в марте 1238 года на деснинском льду во время бегства с семьей от татарского погрома, его, как оказалось, с нетерпением ждали.

В большой светлой комнате за столом, уставленным снедью, сидели, попивая хмельную брагу, Вершила и два неместных мужика.

– О, Ермила Милешич! – крикнул один из них, увидев лесника. – А мы только что о тебе говорили! Это хорошо, что ты тут объявился!

Ермила без труда узнал княжеских вояк, охранявших в прошлом году брянскую усадьбу.

– А что тут приключилось? Зачем вы пожаловали? Неужто по мою душу? – встревожился лесник. – Неужели опять беда пришла?!

– Садись, Милешич! – улыбнулся самый молодой из воинов, лучник Крайко. – Откушай-ка с нами бражки, а там и поговорим!

– Вот это дело! – поддакнул его старший товарищ, копейщик Путило. – Испей-ка с дорожки, а там все обсудим. Слава Господу, что ничего прескверного не случилось!

Ермила сел за стол, и молодая хозяйка сразу же поднесла ему полную чашу…

– Тут, Ермила Милешич, есть до тебя такое дело, – начал Путило после приема еще двух чаш. – Захотел наш Ефим Добрынич, чтобы ты сегодня же с семьей приехал в Брянск. Премного дел у нас там накопилось!

– А как же тогда лес и сторожка? – пробормотал лесник, но Крайко перебил его: – Некогда тут, Милешич, думать! Тяжкие времена для землицы нашей наступили. Теперь, после разгрома Чернигова, подходит черед Киева! Князь Михаил уже давно присылал гонца: готовить ополчение для защиты Киева! Но это не для тебя! Это для нас, знатных воинов! – Он ударил себя кулаком в грудь и с гордостью посмотрел на собеседников. – Мы еще раньше послали в Киев один отряд. Теперь нужно много воинов! Уж найдем выход! Однако же нам потребны и стражники для княжеского имения!

– Но я же только лесник…, – пробормотал Ермила.

– Но мужик ты крепкий! – хлопнул его по плечу староста Вершила. – Разве не сумеешь оборонить крепость?

– А как же супруга и дети? – вздохнул лесник.

– Да в Брянске будете все вместе жить. Хватит там углов и харчей. Вот поезжай туда и увидишь, каким стал Брянск за этот год! Велики перемены! Теперь это могучий город! – ответствовал Путило. – Добрая половина Чернигова туда перебежала!

– А за сторожку свою не горюй! – добавил Крайко. – Мы вот тут с Вершилой Силычем посоветовались…Он скоро найдет лесника…А там уж все образуется…Вот одолеем поганых, и тогда ты вернешься восвояси, если тебе так мил этот лес…

На следующее утро Ермила, собрав свои пожитки, отправился с семьей на видавшем виды возке по хорошо известному маршруту в Брянск. Всю дорогу он, недовольный, ворчал о несвоевременной поездке, о суровой зиме, о требовательности брянского управляющего и даже о проклятых татарах!

Аграфена покорно молчала и тихо ждала, когда успокоится муж.

– Смирись, Ермилушка, – сказала она, когда лесник перевел дух и затих. – На то они власть, чтобы жизнями простых людей ведать! Ты же слышал, что будешь сидеть тут в Брянске и охранять княжескую усадьбу. А это не так уж плохо. Да все мы тут с тобой рядышком! Подружилась я с Варварой Деяновной. Веселее нам тут будет!

Дети слушали разговор родителей и молчали. Они были по-своему рады отъезду из лесной сторожки. Брянск мыслился ими как интересное, многолюдное место. Да и сверстники там для них были! У многих воинов имелись семьи. Кроме того, они еще в прошлом году познакомились с детьми Ефима Добрыневича. Вот уж наигрались! Что им теперь дремучий лес!

Брянский управляющий встретил гостей с распростертыми объятиями: Ермила, практичный и трудолюбивый, хороший собеседник, полюбился ему с первой встречи. Во время застолья Ефим Добрыневич рассказал леснику об известных ему событиях в Киеве. Оказывается, великий князь Михаил покинул стольный город со всем семейством: уехал в Венгрию к тамошнему королю за помощью.

– Великий князь не надеется на свои силы в деле обороны нашей древней столицы! – подытожил он свой рассказ и уныло покачал головой. – Но мне не верится, что венгры окажут нам помощь! Когда беда на Руси случается, иноземцы идут с огнем и мечом по нашей землице, чтобы то, что другие еще не взяли, прихватить! Нужно надеяться только на свою силу!

– Кто знает, что надо? – возразил Ермила. – Князь-то есть князь…Он больше нас знает, что для нашей земли надо! Может так и должно быть?!

– Прескверное дело! – поморщился Ефим Добрыневич. – Если он увез свою семью, значит, нескоро мы увидим своего князя! Один мой славный соратник, княжеский посланник, поведал, что даже его старшая дочь Феодулия, недовольная отцовским отъездом, ушла из княжеской семьи и одна подалась в суздальскую землю, в какой-то монастырь!

– Вот как! – кивнул головой лесник. – Значит, беда грозит Киеву!

– Да они еще послов татарских перебили! – бросил управляющий. – Правда, поговаривают, что сами киевляне это сделали…Но я-то знаю всю правду! Ох, уж горяч и нетерпим наш пресветлый князь!

– А что, Ефим Добрынич, – переменил тему разговора Ермила, – ты хочешь, как я вижу, превратить эту усадьбу в большой город? Я тут подъезжал к имению и видел множество землянок и шалашей…Далеко окрест работный люд суетится!

– Так и есть, Ермилушка, – улыбнулся княжеский управитель. – Сюда, в лесной край, бегут со всех концов русской земли. Из одного только Чернигова почти семьсот человек приехали! А что я могу? Вот помог им срубить времянки. Да ведь холодно теперь! Однако верю: сумеют русские люди пережить это тяжкое время…Послал я также сотню человек в городки и села по реке Десне. А по весне надо еще избы вокруг княжеской усадьбы рубить. Тогда и крепость расширим. Княжеский гонец мне говорил, что сам великий князь сюда пожалует! Не век же ему на чужбине скитаться! И возродится древний Брянск, руины которого в прахе лежат в трех верстах отсюда, вверх по Десне.

В это время хлопнула дверь, и в трапезную вошел местный священник, настоятель Покровской церкви отец Игнатий.

– Доброго здоровья и благословение Господне на вашу трапезу! – громко сказал он, перекрестившись на иконы.

– Будь здоров и ты, святой отец! – ответили, вставая, Ермила и Ефим Добрыневич с женами. Поп перекрестил их и присел к столу на свободную скамью.

– Вкусите, отец, – засуетилась хозяйка Варвара. – Вот дичина жареная, и тут же – брусничка! Примите же меда чарочку на доброе здоровье!

– Благодарю, хозяюшка, – промолвил густым приятным басом отец Игнатий. – Приму с превеликим удовольствием! – Он опрокинул чарку меда и причмокнул губами. – А напиток этот весьма крепок! Вижу отменную хозяйку!

Варвара порозовела от удовольствия.

– Ну, так о чем вы нынче говорите? – спросил священник, прожевав кусок кабаньей ветчины. – Видно, о нашей русской земле и нежданных бедах?

– Уж так, отец, – промолвил Ефим Добрыневич. – Заодно мы обсудили дело возрождения древнего Брянска! Хочу, чтобы здесь был большой город…Разве мы зря назвали так нашу усадьбу – «Брянск»? Это значит, что наш город грозный и бранный!

– Неужели ты захотел возродить тот город, который стоял на Чашином кургане? – улыбнулся отец Игнатий. – Это – доброе дело! Пусть же будет славный город с таким именем! А знаете ли вы, какая судьба постигла этот город в давние времена?

– Расскажи нам, святой отец! – попросила хозяйка. – Ты ведь человек превеликой учености! Читал древние книжицы! Мы все тут темные люди и едва знаем грамоту! Ходят разные слухи о том Чашином кургане! Говорят, что не прошло еще и ста лет от тех дел!

– Ладно, расскажу, – кивнул головой священник. – Дело это нехлопотное.

И, пригубив еще чарку крепкого меда, он начал свое повествование.

– Еще при великом киевском князе Владимире Красное Солнышко, в год святого Крещения Руси, началось обширное строительство крепостей. Великий князь решил создать мощную засечную полосу по всем рекам, чтобы защитить свою землю от степных хищников. Они всегда досаждали русской земле. От них никогда не было покоя! И вот княжеские люди начали рубить малые крепости…А одна из них была воздвигнута на месте старого вятичского поселения как раз напротив того места, где речка Болва впадает в Десну. Ты прав, – кивнул он головой Ефиму. – Слово «Брянск» тогда понималось как «грозный», «бранный»! Тогда думали, что городская крепость будет твердым орехом для врагов! Сам славный княжеский воевода Волчий Хвост воздвиг там большой терем! Это и есть та «чаша», давшая имя кургану. Многие славные киевские воеводы там побывали. Они взимали дань с местных язычников для своего славного князя! Все леса в ту пору были переполнены язычниками! Бывало, что язычники прибегали к православному кресту! Была здесь и церковь, пусть деревянная, но достаточно большая, чтобы вмещать всех верующих во Христа! Как вы знаете, я воздвиг там, года два тому назад, на месте старой церкви часовенку! Землица-то эта священна! Ну, вот, русские люди, прибежавшие со всех концов нашей земли, начали собираться вокруг той крепости или терема. Кого там только не было! Даже воры и разбойники объявились! Здесь осели и славные умельцы, гончары и плотники, бежавшие тогда от своих жестоких правителей!

Знаете ли вы, какие страшные усобицы приключились после смерти Владимира Святого?! Из рук в руки переходили тогда многие города и крепости! А Брянск занимали то северские, то черниговские князья…

Так уж случилось, что этот город перешел под власть новгород-северского князя Святослава Олеговича, брата князя Всеволода, прадеда нашего князя Михаила. Ну, а когда началась война Святослава с самим великим князем Изяславом Мстиславичем Киевским, Святослав прятался в здешних городках от своих врагов. Сначала Святослав Олегович ушел в Карачев, город еще более древний, чем Брянск, и нещадно его опустошил! Затем он, гонимый врагами, засел в Брянске. Но и там ему не дали покоя. За ним по пятам шли черниговские князья, объявившие Подесенье своей землей. Да и сами брянцы не захотели, чтобы их городу угрожала осада. Они возмутились и потребовали, чтобы князь Святослав немедленно покинул Брянск. Олегович страшно обиделся за это и ушел к своему другу – князю Юрию Владимирычу, по прозвищу «Долгорукий». Вот соединили они все свои силы и пошли на черниговские земли. Зная о движении разгневанного Святослава Олеговича, брянцы бежали из города на место древнего языческого капища, какое называлось «Бежичами». Здесь под сенью дубовой рощи несчастные прятались. Князь Святослав узнал об этом, но преследовать беглецов не решился: побоялся гнева языческих богов! А Брянск, покинутый жителями, подвергся суровой каре: разгневанный князь Святослав сжег опустевший город!

Лишь серый пепел и обуглившиеся бревна остались от старого Брянска! А брянцы не захотели здесь больше жить и забросили это несчастное место. Одни ушли по Десне во Вщиж, другие подались до Карачева, а кое-кто сгинул, где неведомо…Вот как это было!

Священник замолчал и склонил в раздумье свою седую голову.

– Святой отец, – нарушил вдруг тишину Ермила, – вот ты говорил, что Карачев древней нашего Брянска! Поведай нам о том недалеком городе! Там сестра моя живет, замужем за хорошим кузнецом! Как-то я побывал в том Карачеве. Город тот известен своими дубовыми стенами. Да дремучими лесами отменно прикрыт! А вот прозвище его неведомое…

– Да, сын мой, – встрепенулся отец Игнатий, – его название очень темное! Оно идет от древних хазаров, покоривших эти земли пять сотен лет тому назад! Ну, а если вы хотите об этом знать, скажу, что хазары тогда силой покорили славян, наших предков, и наложили на них дань, которую и платили древние вятичи в хазарскую казну каждый год!

– Да ну! – удивилась Аграфена. – Неужели хазары здесь властвовали?

– Это так, дочь моя, – кивнул головой священник. – Они брали дань мехами! Летописи сказывают, что вятичи платили по куне от каждой семьи, но вот наш славный князь Святослав Игоревич Киевский положил этому конец. Он разбил тех врагов и рассеял их по всему свету! Он даже память о них уничтожил, когда занял и сравнял с землей хазарскую столицу Саркел!

– А как же понимать слово «карачев», святой отец? – не выдержала любопытная Варвара.

– А вот как. Слово «корачи» понималось у хазар, как важный, назначенный их каганом человек! Их хазарский наместник сидел в древнем вятичском селении и собирал со всех окрестных славян дань. Он также судил, приказывал, казнил или миловал. Это была власть! Отсюда и слово «корачев» – как бы место того корачи. Понимаете?

– Понимаю, святой отец! – воскликнула Аграфена. – Какой же ты ученый человек!

Отец Игнатий засмеялся.

– Ученый? Что такое ученость, дочь моя? – сказал он. – Наши нынешние ученые не могут читать старинные книги и летописи! Однако же они в почете и уважении! Князья же не признают настоящих книжников! Знаете ли вы, как я тут, в этой глуши, оказался? Я был важным духовным лицом у нашего князя Михаила Всеволодыча! Он назначил меня наставником к своему старшему сыну Ростиславу. А сюда меня прислал черниговский епископ Порфирий для того, чтобы, якобы нести язычникам Божье слово. Но дикие славяне не покорились и бежали в глухие места. На самом же деле, владыка от меня просто избавился! Когда великий князь нуждался в совете или родословных сведениях, он всегда посылал за мной! Вот потому и обиделся на меня епископ! Да простит ему Господь! Не знаю, что татары с ним сделали после взятия Чернигова! Жив ли этот несчастный? Однако известно, что ни жаркий огонь таких не берет, ни холодная вода их не топит!

– Святой отец, – перебила вдруг священника нетерпеливая хозяйка, – ты сказал, что есть такие ученые, которые не умеют читать старинные книги! За что же их называют учеными? Откуда же они набрались ума?

– Так уж получилось, – кивнул головой отец Игнатий, – что нынешние грамотеи умеют читать только иноземные книги! Например, греческие. А вот русские летописи они так небрежно читают, что даже смысла не понимают! Вот они и назвали наш древний Брянск непристойным «Дебрянском»! Получается, что наши предки повели название города от ругательного слова «дебря»! Это глупость да и только!

– Благодарю тебя, отец, за твои мудрые слова! Велика твоя ученость! – громко сказал Ефим Добрыневич и встал. – Выпьем-ка за тебя, святой отец, чтобы твои ученость и мудрость принесли нашему городу пользу и благополучие!

 

ГЛАВА 11

ПЛЕННИКИ В КАМЕНЦЕ

Княжич Роман в сопровождении знатных людей своего отца совершал объезд укреплений Каменца. После того осмотра киевских стен, когда великий князь Михаил пожурил сына, он, как ни странно, стал все больше доверять юному Роману. Строгость к дружинникам и охране, требовательность к соблюдению распоряжений великого князя, которые проявлял Роман, вызывали уважение и со стороны бояр. Вот почему теперь в отсутствие отца княжич принимался как старший, и, несмотря на видимую опеку наставника-грека, приближенных великого князя и священников, он был свободен в своих воинских делах: часть княжеских дружинников оставалась в Каменце в его подчинении. Сам великий князь уехал в Венгрию к королю Беле и своему сыну Ростиславу, который добивался руки дочери венгерского монарха, за помощью для отражения татарского нашествия.

Каменец – хорошо укрепленный город на самой окраине Киевской земли – был подготовлен князем Михаилом Всеволодовичем сразу же по занятии им Киева, как место, где можно было «отсидеться» при возникшей опасности. Город не зря назывался «Каменцем». Опоясанный мощными белокаменными стенами, стоявший на высоком холме, он, казалось, был совершенно неприступен. Поэтому великий князь Михаил и оставил здесь свою семью – княгиню Агафью с четырьмя сыновьями. Отряд из сотни отборных княжеских дружинников вместе с довольно многочисленным городским гарнизоном представляли собой значительную силу для обороны города при междоусобицах. Но вот смогли бы они защитить город и княжескую семью от нападения татар? Княжич Роман в этом очень сомневался. Ему удалось в свое время послушать рассказы спасшихся от черниговской бойни беглецов, сражавшихся с монголами, и он мысленно представлял себе, как степные завоеватели штурмуют крепостные стены.

– Вряд ли Каменец остановит такую лавину, – с грустью думал он. – А это верный знак: быть нам легкой добычей, если враги возьмут великий Киев!

Объезжая крепость и городские стены, он все больше убеждался в этом.

У городских ворот Роман со своей свитой остановился. К нему поспешно подбежал начальник городской стражи.

– Молодой господин! – громко сказал он. – Твои верные воины стоят на страже города!

Княжич посмотрел на воина. Невысокий, но крепкий, коренастый. Одет в простой домотканый кафтан с большим, несоразмерным по виду, железным шлемом-шишаком на голове. Борода всклокочена. Лицо красное, морщинистое. Похоже, что главный страж пьян.

– В чем же есть твоя служба? – вопросил возмущенный Роман. – Ворота совсем настежь распахнуты! Не видно других стражников…Где же они?

– Ну, как бы тут сказать…, – замялся вояка. – Помянули мы тут…праздник, как бы сказать…святого…там Марка!

– Какого еще святого Марка? – удивился княжич. – Что-то не слышал я о таком святом дне!

– Есть, есть, господин, – кивнул головой стоявший по левую руку от Романа боярин Лучезар. – Такой день мы знаем!

– Тогда почему же наш отец Алексей ничего об этом не говорил? Батюшка пока не забывал ни одного святого дня! Каждое утро говорил! Неужели запамятовал?

Свита безмолвствовала.

– Ладно, пойдем тогда к башне да посмотрим на службу наших городских воинов! – молвил княжич и стал слезать с лошади.

– Ох, великий князь! – вскричал испуганный начальник охраны. – Не надо тебе туда идти! Грязно там и сыро: замараешь свои благородные ноги!

Но Роман уже направился к комнатке охраны. Вслед за ним пошли, спешившись, черниговские бояре. Когда княжич со свитой вошел в полутемное, сыроватое помещение башни, им в ноздри ударил неприятный запах сырости, плесени и немытых тел.

Спустившись по ступеням в маленькую комнату, высокие посетители увидели большой прямоугольный, залитый чем-то желтым, стол. На нем стояла мерцавшая свеча, а по углам лежали, казалось, бездыханно, городские стражники.

– О, Господи?! – вскрикнул княжич. – Неужели умерли?!

Никто ему не ответил. Бояре в страхе переглянулись.

Вдруг со стороны земляного пола донеслись шорохи и легкий шум ползущего тела.

– Эх, как-вот плыли мы по Днепру-реке! – противно прогнусавил кто-то.

Из-под стола вылез здоровенный чумазый мужик. Видя знатных людей, он, казалось, испугался, попытался встать на ноги, но не смог!

Вопль пьяницы оживил лежавшие по углам мнимые трупы. Пьяные охранники зашевелились и начали приподниматься. Ближайший из них, лежавший у входа, схватился за скамью и стал подтягиваться на руках, но у него ничего не получилось: скамья оторвалась от стены, рухнула и придавила воина.

– Ох, грехи наши тяжкие! – вскричал охранник. – Что же такое происходит? Неужели враги город наш полонили?!

– Пусть идут они к бесу назойливому! – грубо выругался другой очнувшийся воин. – Пей да гуляй, пока ты жив! Нам и так тут всем концы настанут, если татары поганые придут!

И он, подняв голову с невидящими глазами, заорал: – Шла девица, девка красная!!!

Княжич, потрясенный увиденным, молча стоял и прижимал к груди руки. Он, казалось, лишился дара речи. Бояре подбежали к нему, окружили.

– Пойдем отсюда, Роман Михалыч, – умоляющим голосом произнес боярин Годин. – На воздухе решим, как дальше быть! Тут какое-то недоразумение! Это – не охранники! Видать, смерды пьяные в башню сторожевую залезли!

Роман, покачав головой, повернулся к выходу и медленно поднялся по ступенькам вверх. Выйдя наружу, он приблизился к старшему охраннику и пристально заглянул ему в глаза.

– Вот как вы город и семью князя великого храните! – громко сказал княжич и обернулся к воинам. – Взять за приставы весь этот сброд! Да в темницу их сразу же! А там уж покараю их суровым княжеским судом! А башню эту пока сами посторожите! Замените без промедления всю стражу!

И он вскочил на коня. Процессия двинулась дальше, к следующей крепостной башне.

В общем, обход не порадовал ни княжича, ни бояр. Из шестидесяти стражников, которых они встретили при этом, только пятеро смогли сказать что-нибудь вразумительное. Остальные были или дурачки или мертвецки пьяные.

Разгневанный Роман вернулся в свой терем и собрал общий совет. На думу пригласили и городскую знать. Но и здесь, к великому огорчению княжича, ему не удалось добиться единодушной поддержки.

– Оно, конечно, твоя правда, молодой господин, – сказал ему отец Алексей. – Прескверно бражничать, да еще на страже! Однако же, с другой стороны, если воины почитают память святых…

– Каких святых? – перебил его Роман. – Ты, отец, сегодня поутру ничего об этом празднике не говорил? Нет сегодня такого святого дня!

– Ну, значит, вчера! – буркнул священник. – Они еще со вчерашнего дня хмельны!

– Неужели ты выгораживаешь этих пьяниц? – возмутился княжич. – Разве есть у стражников право бражничать? А вдруг придут враги и на город наш злосчастный обрушатся?

– Конечно, всегда нужно воздерживаться от пьянства, – ответствовал поп. – А потому, нужно строго пожурить проказников за такие дела! Чтобы больше не делали такого! Но вот судить их, я думаю, не надо!

– Да и как судить таких молодцев? – вторил ему торговый человек Акинф. – Старший у этих стражей – …Боровин, сын богатого купца Важина Истомича!

– Уж не горячись, молодой господин! – поддакнул черниговский боярин Лучезар. – Оставь нам, боярам, это дело на думу и правеж. Мы сами обсудим это и накажем бестолковых бражников!

– Ну, уж этому не бывать! – вскипел Роман. – Я не оставлю случившегося без внимания! Вот так сдали Переяславль-Южный, Чернигов и суздальские города! Я видел и прескверную киевскую стражу…Но такого как здесь безобразия я и представить себе не мог! Головы за такое нужно рубить! Уж до зимы дожили, не ровен час, придут татары, а наши воины неспособны сражаться!

Он все больше приходил в гнев, чувствуя не только свою правоту, но и свое бессилие. Стоявшие рядом бояре вовсе не собирались помогать ему в наведении порядка! Их больше беспокоило, как бы ни поссориться с городской верхушкой и с каким-то там Важином Истомичем!

Потеряв терпение и обругав всех выступавших защитников, сдержавшись только по отношению к отцу Алексею, княжич распустил собрание и удалился в свою светлицу, где сел за стол и в отчаянии обхватил руками голову…

Когда княгиня Агафья вошла в покои княжича, он все еще сидел в глубокой задумчивости.

– Сынок, – погладила его по белокурой голове мать, – не печалься! В жизни случается и не такое! Твой батюшка немало пережил всяких бед и горестей!

– Батюшка! – пробормотал Роман и нахмурился. – Там, в Киеве, он нещадно распекал меня за мое желание навести порядок! Да сам такую беду натворил! Его дружинники – одни пьяницы! Нет у них старания к ратному делу! Только что живы пока! Разве это правильно? Зачем казнили татарским послов? В чем же теперь спасение Киева? Сам Господь против тех, кто нарушил Его заповеди!

– Что ты, сынок! – испугалась княгиня. – Зачем ты судишь родного отца? Да еще великого князя!

– Можно, если он неправ! Вспомни хотя бы моего дядюшку и твоего брата, галицкого князя Даниила! Как-то ты мне рассказывала, что он добр и умен! Зачем же батюшка ему козни всякие непрестанно строит? Да еще в такое время! Не пора ли бы примириться да всем вместе сразиться с татарами?

– Да, дитя мое, здесь наш батюшка неправ! Князь Даниил и умом велик и силой славен! Те князья, какие в дружбе с Даниилом, переживут нынешнее лихолетье! Что теперь поделать, если наш батюшка, великий князь, так горяч? Не вправе мы с тобой его судить! Надо нам быть послушными его воле!

– Однако я не согласен с такими словами, матушка! Когда батюшка вернется, я выскажу ему всю правду об его делах! Пускай тогда казнит или милует! Надоело это безвластие! Затягивает оно землицу нашу, как топь или болотная жижа!

– Успокойся, дитя мое любимое! Впереди у тебя еще длинная жизнь! Надо иметь терпенье: без этого не станешь правителем!

Наутро княжич Роман устроил в совещательной комнате показательный суд над вчерашними пьяницами. Сам он сидел в большом, княжеском кресле, на которое взошел по ступенькам. Перед ним на полу слуги расстелили огромный ярко-красный ковер. По бокам, с обеих сторон, на лавках сидели бояре, знатные горожане, священники. Женщин в зале не было: дело считалось слишком серьезным.

Вот раздались шаги княжеских слуг, которые быстро ввели в залу всех семерых вчерашних нарушителей. Те уже хорошо проспались, были приведены в порядок: вымыты и опрятно одеты.

Не успели они приблизиться к ковру, как главный стражник Боровин, громко простонав, бросился на колени перед сидевшим в кресле княжичем Романом. Все остальные виновники последовали его примеру.

– О, мудрейший из мудрых! О, самый великий среди самых великих! – заплакал Боровин. – Хоть ты и молод, но уже превзошел умом самого царя Соломона!

– Зачем это славословие? – резко бросил княжич. – Не для этого мы сегодня здесь собрались! Рассказывай, как так позорно получилось на вашей службе?

– Князь-батюшка…, – простонал главный стражник. – Попутал меня бес, дурачка глумного! Да принесли нам бражки хмельной да винца грецкого к святому празднику… Ну, не устояли мы перед соблазном! Ох, уж горе горькое!

– Как же давно вы храните городские ворота? – спросил Роман.

– Да уж лет, пожалуй, с десяток, мой господин… Ни разу не было беды! Только вчера так неладно получилось…

– Только вчера? – улыбнулся княжич. – Да все видно по вашим пухлым рожам, бражники вы закоренелые! Поспились как грязные свиньи! Опозорили городскую стражу! За такие дела есть только одно искупление – смерть!

– Помилуй, премудрый князь!!! – завопили во весь голос напуганные стражники. – Не лишай нас жизни! Позволь нам исправиться!

– Ну, ладно. Коли вы прозвали меня со всей лестью Соломоном, тогда будет вам справедливый суд! – усмехнулся Роман. – Жизни я вас не лишу, не сомневайтесь. Пока город еще не в осаде…Да врагов еще не видно…Но стражниками городских ворот вам уже не быть! Сделаем вам замену из непьющих людей…А по тому делу, что вы вчера натворили…Эй, слуги! – он хлопнул в ладоши. В залу вбежали вооруженные дружинники. – Посадите-ка этих злосчастных негодяев в городскую темницу…дней, так, на десять! Да кормить их только хлебом и водой! После же – вон из стражи! Дурачкам и бражникам нет места среди воинства!

В полной тишине расходились по своим домам свидетели столь сурового, но справедливого суда.

– Да, крутешенек наш молодой князь! – пробурчал богатый купец Могута своему товарищу, торговцу Давило. – Даже самого Важина Истомича обидел! Нипочем не уговоришь этого князя!

– Ох-хо-хо! – кивал головой Давило. – Конец придет нашему покою, когда этот княжич заменит своего батюшку!

– Скорее бес скончается, если заменит! – громко сказал подошедший к ним, багровый, как кумач, Важин Истомич. – Не таких мы видели! Ишь, молод да удал! Скоро узнаем, что будет дальше!

За день весь город уже знал о состоявшемся княжеском суде. Горожане, каждый по-своему, обсуждали произошедшее. Особенно много говорили о княжиче Романе на городском рынке. И почему-то почти все сочувствовали попавшим в темницу пьяницам.

– Вот ведь каков он княжич-то! – возмущались купцы. – Усадил в темницу воинов за святой день да за чарку браги!

– Он так всех нас тут пересажает! – говорили их приказчики и мелкие слуги.

– Больно зол да жесток молодой князь! – считали холопы.

Страсти подогревали ходившие по всему городу люди купца Важина Истомича. Они открыто осуждали решение княжича Романа и настраивали жителей против молодого правителя. И вскоре весь город воспылал ненавистью к семье великого князя Михаила…

Прошло несколько дней. История с наказанными пьяницами все еще будоражила умы беспокойных горожан. Однако самые толковые и рассудительные постепенно стали понимать правоту действий княжича Романа. Со временем, может быть, образумились бы и остальные. Но вот неожиданные события все изменили.

Как-то городские стражники, напуганные Романом и зорко смотревшие теперь с крепостных стен в даль, увидели, как из-за горизонта сначала заклубилась в туманной дымке пыль, а затем показались вооруженные всадники…Войско было, правда, небольшое, копей в триста, но все же тревогу следовало поднять. Первый стражник быстро спустился со стены и побежал в башню доложить начальнику охраны. Им был теперь почтенный горожанин Деян, сменивший волей княжича Романа опозорившегося Боровина. Деян внимательно выслушал донесение стражника, но решил не сообщать о возможной опасности княжичу и его боярам.

– Не страшен этот враг нашему городу, – рассудил он. – Пусть же доскачет мой верный человек до этих воинов и узнает, кто они такие. А там увидим.

Конный отряд уже подошел к стенам города, когда посланник вернулся назад.

– Подождите и не пускайте пока сюда этих всадников да ворота закройте! – распорядился Деян.

– Это идет сюда князь Ярослав Всеволодыч Суздальский! – доложил посланник. – Он ищет нашего князя Михаила для беспощадной расправы! Князь просит, чтобы мы отворили городские ворота перед его славным воинством!

– Ну, эта ссора между князьями нам известна! – обрадовался Деян и широко улыбнулся. – Пусть так и будет! Отворяйте-ка, ворота, молодцы! – крикнул он стражникам. – Это – свои, русские!

Заскрипели двери, и конное воинство, как речной поток, стремительно влилось в город.

Услышав необычный шум на улице, княжич Роман выглянул в окно. Около княжеского терема толпилось множество народа. Люди шумели, махали руками и как будто кого-то ждали…

– Сынок! – в светлицу быстро вошла княгиня Агафья. – Неужели наш батюшка возвращается? Да больно скоро! Слава Господу, если он добился помощи от венгерского короля!

На улице показались вооруженные всадники. Да, свои, русские! Неужели отец?

Послышался стук в дверь, и в светлицу вбежал княжеский слуга.

– Княгиня матушка, молодой господин! – крикнул он. – Сюда идут какие-то неизвестные люди!

– А если это князь Даниил?! – вскрикнула княгиня. – Вот радость была бы!

Но это был не князь Даниил. В горницу вдруг вошел высокий, длиннобородый, красивый воин. Его кудрявую белокурую голову венчала богатая, подбитая соболем шапка. Голубые, пронзительные глаза незнакомца пристально уставились на княгиню и Романа.

– Будь здорова, княгиня Агафья! – улыбнулся он и поясно поклонился испуганной женщине. – Я ваш лютый недруг – Ярослав Суздальский! Я долго гнал коней, чтобы достать твоего супруга. И вот случайно, или по Божьей воле, поймал его семью! Теперь вы – мои пленники, княгинюшка!

 

ГЛАВА 12

СПАСЕНИЕ ТАТАРИНА

Около двух месяцев выхаживала купчиха Василиса несчастного татарского посланника. Раненого поместили в гостевой, самой лучшей комнате купеческого дома. Когда купец Илья вернулся к вечеру домой, супруга ему все подробно рассказала. Сначала Илья Всемилович здорово перетрусил: ну-ка, держать в своем доме вражеского посла! Да еще спасать его от смерти! Это было очень опасно! Ведь ненароком могли узнать великокняжеские люди! Да и киевляне никогда бы не простили купцу и его семье этого поступка. Получается, как бы помогаешь врагу! К тому же, купеческая семья проживала в Киеве всего какой-нибудь год! И дела шли хорошо: росли доходы, горожане относились к ним дружественно…Вот построили настоящую усадьбу…А тут такая плата за гостеприимство!

Покряхтел, побурчал озадаченный купец, но что делать: жена была ему дороже всего!

Пришлось принимать все возможные меры по сохранению опасной тайны. В комнату, куда поместили раненого, допускались только особо преданные купцу люди. Чужаки и недавно нанятые слуги-киевляне не должны были ничего знать, поэтому дом Ильи Всемиловича теперь особенно тщательно охранялся и, по сути, превратился в маленькую крепость.

За знатным татарином ухаживали сама Василиса и вщижский лекарь Радобуд, который уже долгие годы торговал в лавке Ильи Всемиловича лекарственными травами, вывозимыми из родного Вщижа, а также из других мест Руси, и торговал весьма успешно…

Радобуд знал лекарственные травы еще от своего деда – древнего старика – который, в свою очередь, научился искусству врачевания у своего отца, известного знахаря и волхва.

Татарина избили настолько жестоко, что жизнь едва теплилась в его теле. В двух местах у него была переломана правая нога, вывихнута левая ступня. Обе сломанные руки висели, как крючья. К счастью, оказался не поврежден позвоночник, но все тело вдоль хребта было покрыто синими пятнами от множества ушибов. Лицо казалось словно расплющенным и превращенным в один сплошной черно-багровый синяк. Дышал несчастный посланник прерывисто и хрипло. Когда Василиса увидела его в возке презрительно улыбавшимся, он, находясь в полубессознательном состоянии, представлял себя пребывавшим в ином, загробном мире…

Лекарь Радобуд пришел в ужас, когда увидел, кого ему предстоит лечить. Это был первый в его жизни случай, когда больной пребывал в таком ужасном состоянии! Но умелый знахарь не растерялся, а сразу же, засучив рукава, приступил к делу. Прежде всего, он стал аккуратно снимать пропитанную кровью одежду. Это было непросто. Полушубок задубенел, шаровары и сапоги словно приросли к телу. Пришлось пользоваться остро отточенным ножом. Осторожно, чтобы не причинить боль несчастному и не усугубить его тяжелого положения, Радобуд терпеливо снимал и срезал одежду по частям.

Во время этой кропотливой работы он периодически вливал в рот больному через трубку специальный отвар из лекарственных трав, чтобы облегчить боль и поддержать его тело в состоянии покоя. Наконец, лекарю удалось снять всю одежду. Теперь требовалось тщательно обмыть избитое тело, смазать лекарственными жидкостями и мазями ушибы и синяки. Сделав и это, Радобуд занялся вправлением вывихнутых костей и наложением лубков на переломы. Имея большой опыт, он справился с этим быстрее, чем со сниманием одежды.

Уже глубокой ночью, когда все в доме спали, кроме Василисы, которая, несмотря на уговоры мужа, не отходила от больного и помогала Радобуду, лекарь закончил свой нелегкий труд и присел на скамью, стоявшую возле постели раненого татарина, рядом с купчихой.

– Ну, теперь все, матушка, – вздохнул он. – Шла бы ты спать! Я сам посижу возле больного…Не один день придется так сидеть! Нельзя оставлять этого раненого одного! А если очнется и упадет с кровати?

– Я боюсь уходить, Радбудушка. А если помрет? Уж шибко жалко мне его, болезного!

– Ну, от того, что ты, усталая, тут просидишь, татарин не выздоровит. Лучше отдохни, успеешь еще оказать помощь. Или людей каких там пришли!

– Что ты, Радбудушка, разве можно присылать сюда других людей? А если кто выдаст? Позарез надо вылечить этого татарина! Он спас мою жизнь от неминуемой смерти!

– Я знаю об этом…Если он спас твою жизнь, то все правильно: долг платежом красен! Ну, иди, матушка, я сам посижу эту ночь возле несчастного.

Василиса встала и медленно пошла к двери, но вдруг что-то вспомнила и остановилась, обернувшись к лекарю.

– Я тут положила разной снеди возле окна, на этом столике, Радбудушка. Если захочешь поесть или пригубить чарку заморского винца, иди к столу. Небось, весь день голодный?

– Хорошо, матушка! – улыбнулся лекарь. – С радостью поем твои харчи. Благодарю тебя за помощь и заботу!

Почти неделю пролежал раненый в полубессознательном состоянии. Однако уже через два дня после принятых лекарем Радобудом необходимых мер его дыхание успокоилось, исчезли стоны и хрипы.

Лекарь вливал в рот больному через трубку питательные отвары: бульоны из курицы, фруктовые кисели, приготовленные Василисой, лекарственные настойки.

Наконец, в один из мрачных ноябрьских дней, когда небольшое оконце едва излучало слабый свет, раненый открыл глаза и с изумлением посмотрел на сидевшую рядом с ним Василису. Та сначала ничего не заметила, перематывая на скамье клубок ниток. Но потом, как бы почувствовав на себе взгляд больного, подняла голову и тихонько вскрикнула: – Слава тебе, Господи! Пришел в себя, голубчик!

Татарин все смотрел и смотрел, а затем попытался пошевелиться…

– Подожди, болезный мой, не суетись! – подбежала к его постели Василиса. – Нельзя тебе сейчас этого!

Больной, видимо, по-своему понял ее слова и замер.

Купчиха выбежала в коридор и хлопнула в ладоши. На звук сразу же примчался верный слуга: – Чего надобно, матушка?

– Беги-ка к Радобуду, Обрад, и пусть бежит сюда побыстрей. Очнулся наш хворый!

Вскоре явился лекарь. Осмотрев раненого, он остался доволен: – Посылай-ка, матушка, за медами хмельными! Теперь будет жить! Воистину мы спасли твоего татарина!

Василиса расцвела улыбкой радости: – Слава тебе, Господи! Значит, вправду ты жив, мой Большой Тучегон!

Услышав эти звуки, татарин вновь зашевелился, как бы узнав свое имя. На губах у него показалась слабая улыбка, зрачки его глаз от волнения расширились…

– Ну, уж, матушка, так ты его совсем растормошишь! – рассердился Радобуд. – Зачем ты беспокоишь больного! Да ты лучше прикажи, чтобы твои люди помогали нам хоть бы кормлением! А у меня самого сейчас немало дел и некогда сидеть возле молодца, кому уже не грозит неминуемая смерть! Мне надо идти в лавку, чтобы не развалить свою привычную торговлю! А вечером я сменю все повязки и осмотрю раны! Сами теперь управитесь!

– Ладно, батюшка, – вздохнула Василиса, – иди с Господом. Да дела свои верши. Ты лучше знаешь, как надо лечить!

После ухода Радобуда купчиха позвала своих сыновей и поручила им ухаживать за раненым. А по ночам у постели больного сидела их горничная Чернава, взятая в свое время еще во Вщиже, сиротой, в дом купца Ильи, и преданно служившая его семье.

Шли дни, татарин поправлялся все быстрее и быстрее. Он уже пытался говорить. Но гортанные фразы, произносимые на незнакомом языке, никто понять не мог. Объяснялись с больным жестами. Простейшие вещи, такие как, например, прием пищи или лекарств, больной прекрасно понимал и выполнял все, что требовалось. Одно только вызвало в начале затруднение. Когда раненому требовалось справить нужду, он не терпел, чтобы кто-либо присутствовал при этом и старался объяснить свое неприятное положение гримасами и громкими выкриками. Слава Богу, лекарь Радобуд догадался, в чем дело, и объяснил Василисе и остальным, что все это означает. И уже потом, когда больной повторял свои кривляния, все посторонние сразу же покидали комнату, и оставался лишь один слуга, подставлявший раненому, как тому учил лекарь, судно, облегчая его состояние.

Только через месяц мужественный татарский посланник смог, наконец, встать на ноги и впервые пройтись по горнице до окна. Лекарь Радобуд, по этому случаю явившийся к больному, поддерживал его. Татарин глянул в окно и вскрикнул. Он долго не мог успокоиться и что-то все говорил на своем непонятном языке.

Радобуд прижал руку к своему сердцу и погладил его по голове.

– Не пугайся, – ласково сказал он. – Я тебе – настоящий друг! Тут все мы твои друзья!

– Трук? – казалось, засомневался татарин, но, увидев руку лекаря, прижатую к сердцу, улыбнулся. – Якши, трук!

В это время в комнату вошла Василиса и, увидев неожиданное зрелище, захлопала в ладоши, рассмеявшись: – Ну, теперь я вижу: ты выздоравливаешь! Якши, якши, Большой Тучегон!

Татарин широко улыбнулся. Лицо его, суровое и мужественное, внезапно стало ласковым и нежным, как у девушки. Он что-то быстро произнес, снова улыбнулся и попытался поднять руку.

Но лекарь был тут как тут! – Э, нет, голубчик, уж не дергай пока руками! – крикнул он. – Еще пару недель ими нельзя шевелить!

Похоже, Болху-Тучигэн понял слова своего врача и, медленно повернувшись, направился к кровати. С помощью Радобуда он вновь улегся и, выпрямившись, с благодарностью на него посмотрел.

– Вот ведь, понимает человек, если добро ему делают! – пробурчал лекарь. – Да не на меня смотри так ласково, но на Василису нашу матушку! Это она спасла тебя беспутного!

Татарин, казалось, все понял и с улыбкой посмотрел на хозяйку.

– Василиса! – громко, почти без акцента, сказал он.

– Ну, вот, слава нашему Господу! – засмеялась купчиха. – Понял, кажется, наш молодец, как меня зовут!

Теперь дело пошло на лад. Каждый день больной все больше ходил по комнате, а затем и по всему дому. Ему сшили новую одежду из лучших купеческих тканей, подогнав ее под рост одного из своих слуг, имевшего такое же, как и у татарина, телосложение. Купец Илья позаботился и об удобных кожаных сапогах и полушубке, отобрав для этого свои лучшие овечьи шкуры. И вскоре бывший татарский посланник смог прогуливаться по огороженному высоким забором двору, вдыхая свежий воздух и набираясь сил. Еще через некоторое время необычный гость уже стал как бы членом купеческой семьи и даже разделял за одним столом бесхитростную, но достаточно питательную трапезу. Он охотно ел почти все, что ни подавали на стол, но, как ни странно, категорически отказывался от хмельных напитков, предпочитая им молоко и воду. К недоумению русских, он также не употреблял в пищу рыбу. Даже осетрину больной татарин отказался вкушать, показывая рукой на грудь и на окно.

– Душа, мол, вылетит! – догадалась Василиса. – Вижу, что есть у них какое-то поверье!

Мужественный татарин стал довольно хорошо воспринимать русскую речь: мог часами сидеть в горнице и слушать рассказы Василисы. За все это время купчиха ни словом не обмолвилась о событиях во Вщиже, да и татарин, вел себя так, что было ясно: Василису он раньше, до своего ранения, не знал…

К сожалению, купчихе не удавалось поговорить со своим татарским гостем так, как хотелось! Тот все никак не мог научиться говорить по-русски…И хотя некоторые фразы он освоил, для того, чтобы общаться, нужно было время. А, как оказалось, его-то и не хватило…

В Киеве в это время произошли довольно неприятные события. Несмотря на то, что горожане убили татарских послов, а их тела побросали в Днепр, мгновенная месть степных завоевателей не последовала. Видимо, монголы посчитали Киев достаточно трудным для осады и не решились пойти на город сразу. Тем не менее, князь Михаил, помня о несчастной судьбе рязанских и владимирских земель, пострадавших именно зимой, решил не испытывать судьбу и покинул со своей семьей великий город.

К ноябрю 1239 года Киев оказался без князя. Правда, ненадолго. Вскоре в город прибыл еще один претендент на великокняжеский стол – смоленский князь Ростислав Мстиславович. Но воевода, оставленный Михаилом Всеволодовичем, не пожелал подчиниться Ростиславу. А последний со своей дружиной засел в городе, заняв выжидательную позицию и надеясь, что рано или поздно киевляне устанут от неурядиц и призовут его на княжеский «стол». Власть в городе, по сути, захватили «лучшие люди» – «градские старцы», зажиточные купцы, ремесленники, старшины городского ополчения. Эта верхушка созвала городское вече и объявила о создании Совета господ, который не подчинялся ни воеводе великого князя Михаила, ни Ростиславу Мстиславовичу.

От этого жизнь в городе не улучшилась. Нарушилось привычное равновесие властей. А поскольку Совет, занятый бесконечными спорами, ссорами и дрязгами, совершенно не вникал в городские дела и даже не принимал жалобщиков, в городе начались беспорядки…

Купец же Илья должен был целыми днями сидеть в Совете, или, как его иначе называли, Раде, и слушать пустую болтовню. Домой он приходил только вечером, сердитый и раздраженный…

В то же самое время затосковал и выздоровевший татарин. Он часто, прогуливаясь по двору, показывал рукой в сторону далеких степей и что-то говорил…

Однажды после прогулки с татарином по двору лекарь Радобуд дождался прихода хозяина и постучал к нему в дверь.

– Входи же, Радбудушка, – промолвил Илья Всемилович. – Неужто беда какая приключилась?

– Да так вот, батюшка, пришел я поговорить о Большом Тучегоне…Захотел наш случайный гость уйти в свои привольные степи! Уж долго он мне об этом толковал, показывал рукой на сердце, а потом – в даль! Пора бы ему уходить! Так от беды подальше…

– Что ты, Радбудушка, – улыбнулся купец. – Пусть хоть до весны тут поживет. А там и Днепр станет судоходным – отвезем его в ладье в степи! Не сможет сам татарин без помощи добраться до своих! Ему надо коня и людей для защиты в дороге. Уж если он спас мою Василису, так теперь настал наш черед!

Но на следующий день купец вернулся в свой дом взволнованный и возбужденный.

– Василиса! – позвал он жену. – Иди же ко мне немедленно!

– Что, батюшка, или беда какая приключилась?! – вскрикнула купчиха. – Ты как не свой!

– Слушай, жена, нам грозит суровая беда! Только что, когда завершилась пустая болтовня в Раде, ко мне подошел княжеский дружинник Никита из Брянска, которого мы с тобой видели у Ефима Добрынича, и по секрету сказал, что какой-то наш враг донес воеводе о татарском лазутчике…Будто он у нас обретается! Воевода не поверил этому на слово, однако поручил дружине назавтра идти к нам и провести обыск. Он послал того Никиту в городскую Думу, чтобы рассказать там об этом подозрении, но узнав, какой там царит беспорядок, решил сам во всем этом деле разобраться…Вот, матушка, уж не знаю, как из этой паутины выпутаться! А времени теперь мало: только до утра!

Василиса, услышав мужа, не растерялась. Она повела себя решительно и сразу же созвала всех преданных слуг. Быстро поговорив с ними и сделав необходимые распоряжения, она направилась к Болху-Тучигэну и спокойно, стараясь не обидеть гостя, объяснила ему, как можно короче, необходимость немедленного отъезда.

Умный татарин сразу же все понял. Внимательно выслушав Василису, он приложил руку к сердцу и поклонился.

– Ну, слава Господу! – обрадовалась купчиха. – Смекалист ты, Большой Тучегон! Вижу, что толковый человек!

Все необходимое на дорогу собрали быстро. Купец Илья отправился на конюшню и выбрал пять самых лучших, откормленных лошадей. С татарином он послал всех четверых Василисыных охранников. Двое сидели на повозке, нагруженной пищей и фуражом и запряженной двумя лошадьми. А остальные вместе с татарином ехали верхом.

Смеркалось. Падал снег. Декабрь 1239 года был ветреным, но не очень морозным.

У городских ворот, закрытых на засов, стояли вооруженные стражники. Купец Илья, сопровождавший беглецов, спешился и подошел к воинам.

– Добрый вечер, молодцы! – громко сказал он.

– И тебе также, господин! – ответил старший стражник. – Что тебя несет в такой мрак? Ветер и тьма! Уж не тронулся ли ты головой?

– Я – купец, – быстро ответил, волнуясь, Илья. – Посылаю своих людей за город. Не вернулись мои приказчики из Березняков…Пусть их мои люди поищут… Боюсь, что завтра уже будет поздно!

– Ишь, какой ты жадный! – засмеялся стражник. – Даже в ночь и холод терзаешь своих людей! Нет у тебя к людям жалости! Неужели ты думаешь, что мы откроем тебе ворота в такую темноту? За это нужна плата!

– Какова же будет цена? – спросил купец.

– По куне на каждого! – буркнул стражник. – А тут, как ты видишь, десяток молодцев!

– Значит, десять кун? – обрадовался Илья Всемилович, но сдержался. – А не больно ли многовато?

– Ну, если тебе жалко, тогда жди до утра! – рассердился стражник и отвернулся. – Нечего тут говорить без нужды!

– Ладно! – кивнул головой купец. – Пусть так будет!

Он достал свой толстый кошель, отсчитал одиннадцать дирхемов, на один больше, чем просил вояка, и протянул их ему.

– О, так это серебро! – алчно проворчал тот, несколько раз пересчитал деньги, с недоумением посмотрел на купца, а затем повернулся к своим воинам.

– Отворяйте же ворота, долбозвоны, да шибче! – крикнул он. – Уж не мучайте почтенного купчину! Шевелитесь!

Ворота заскрипели и стали медленно раздвигаться.

Купец Илья подошел к сидевшему в седле с обвязанным для неузнаваемости лицом татарину. – Прощай, дорогой наш Василисын спаситель! – сказал он тихо. – Вот мы с тобой и расплатились! Помоги же тебе Господь добраться до своих! Пусть же будет между нами дружба до скончания веков!

Болху-Тучигэн едва заметно прижал свою правую руку сначала к глазам, а затем к сердцу, и быстро растворился со своим маленьким отрядом в черной, необъятной мгле.

 

ГЛАВА 13

ОСВОБОЖДЕНИЕ

Князь Ярослав, занявший Каменец в декабре 1239 года, не смог тихо и спокойно усидеть в этом городе, как того хотели знатные горожане. Осмотрев укрепления – крепостные стены, башни, ворота – он остался недоволен: город был совершенно не готов к отражению такого опасного, как монголы, врага. Особенно его огорчила слабость городского гарнизона. Воинство, составленное из наиболее крепких и рослых горожан, совсем не думало об осаде. Многие не умели хорошо стрелять из лука, не владели в достаточной степени ни палицей, ни копьем…А вот пьянствовать они были горазды!

Сразу же после взятия под домашний арест семьи князя Михаила Всеволодовича, знатные горожане кинулись к Ярославу Суздальскому с жалобами на молодого Романа Михайловича: жесток был, дескать, княжич к городским стражникам, обидел знатных людей своими чрезмерными требованиями и несправедливостью. Выслушав жалобщиков и хорошо разобравшись в сути дела, Ярослав Всеволодович, неожиданно, полностью одобрил поступки Романа и, более того, добавил незадачливым стражникам еще месяц заключения в темнице! Он также хотел всыпать плетей или батогов глупым горожанам и особенно купцу Важину Истомичу, но, поразмыслив, ограничился лишь словесными угрозами, напугав местную верхушку до смерти.

Довольно скоро радость горожан по поводу ареста молодого княжича прошла. Празднества в связи со сменой власти в Каменце так и не состоялись. Новый князь начал наводить здесь свои, еще более строгие порядки.

Что же касается семьи великого князя Михаила, то она не особенно пострадала от произошедших перемен. И княгиня, и ее дети продолжали занимать те же комнаты княжеского терема, в которых жили и до князя Ярослава. В коридорах, правда, несли охрану воины суздальского правителя, но они не вмешивались в жизнь пребывавшей под арестом семьи. Княгиня Агафья и княжич Роман с малолетними братьями свободно ходили по терему и общались между собой. Иногда они выходили во двор подышать свежим воздухом, но уже за забор, в город, стражники князя Ярослава их не выпускали…

Однако горожане свободно приходили к домочадцам Михаила Всеволодовича.

Как-то раз, еще до занятия города Ярославом Суздальским, двенадцатилетний княжич Мстислав затеял во дворе игру в «ножички». Его младшие братья Симеон и Юрий с радостью присоединились и начали азартно метать ножи в очерченный на земле круг. Дети весело кричали, оживляя мрак и серость княжеского подворья. Княжич Роман постоял около них, посмотрел на игру, и, не долго думая, вернулся в терем: ему было скучно среди малых детей!

Зайдя в свою комнату, он занялся просмотром старинных книг, которые оставил ему перед отъездом отец, и очень увлекся, читая о подвигах великих греков и особенно царя Александра из Македонии.

Неожиданно открылась дверь, и в комнату вошла, покачиваясь, горничная Любава, красивая молодая девушка девятнадцати лет. Княжич сам уже был довольно рослым и стройным молодцем. Он иногда заглядывался на хорошеньких женщин, особенно, когда проезжал со свитой по городу. Местные жительницы отличались необычной для Руси красотой. Невысокие ростом, смуглые, с большими карими глазами, пышными черными волосами, но в то же время стройные и гибкие, они не могли не нравиться мужчинам.

Роман был достаточно хорошо воспитан и прекрасно знал о сути взаимоотношений между мужчинами и женщинами. Правда, отец почти не уделял ему внимания и ничего об этом не говорил. Зато наставников в этом деле у княжича было предостаточно!

Как ни удивительно, но именно ученый грек Феофан способствовал развитию интереса княжича к женскому полу. Заморский учитель постоянно говорил на своих занятиях о злокозненности женщин, об их бесстыдстве и стремлении вовлечь в грех несчастных мужчин. – Бойся бабского отродья, княжич! – внушал Феофан. – От них все зло! Вспомни Еву, недобрую праматерь всех женок! Если бы не ее козни, люди бы поныне в пресветлом раю пребывали!

Но эти слова имели прямо-таки противоположный результат. Роман стал все чаще задумываться, а что же такое дают женщины, если далекий предок из-за них отказался даже от рая! Постепенно ему удалось узнать значительно больше от простых наставников – дядьки Веремея и дружинника Святослава – которые, по-своему, по-простецки, просветили любопытного юношу. И когда Роман понял, в чем заключалась суть дела, он стал с интересом поглядывать на девушек.

И вот теперь, увидев Любаву, княжич весь вспыхнул, смутился и оробел…

Горничная была веселой, видавшей виды девушкой, да и в городе нравы были вольные. Девчата выходили замуж, познав все основы супружеской жизни, девственность от них и не требовалась. У Любы уже был жених, купеческий сын, который отбил ее у отпрыска местного стражника и жил с ней, как с женой, уже почти целый год. Она никогда не отказывалась от любовных похождений, благо, ее мать, княжеская птичница, часто говорила: – Гуляй, доченька, пока молодая! Будет хоть что-то вспомнить, если скоро выйдешь замуж!

Увидев волнение княжича, Любава несколько смутилась. Все же сын великого князя! Но это только усилило ее желание стать ближе к столь благородному человеку.

Подойдя к столу, за которым сидел Роман, горничная стала аккуратно протирать влажной тряпицей, висевшие на стене над столом полки с книжными коробками, задевая при этом своим телом, как бы невзначай, княжича. Затем, согнувшись и повернувшись задом к юноше, она начала тереть тряпкой и без того чистый пол.

Роман, украдкой поглядывавший на девушку, буквально окаменел, когда увидел вдруг перед собой ее обнаженные прелести. От волнения его прошиб пот!

Горничная, догадавшись о чувствах княжича, повернулась к нему и приветливо улыбнулась. Роман часто замигал, не выдержав взгляда насмешницы, и ощутил как бы комок в горле…

– Княже, – тихонько, умоляюще промолвила девушка, – давай-ка пойдем в чулан!

Роман подскочил, но тут же снова присел. Голова у него затуманилась, ноги словно окаменели.

Любава с пониманием отнеслась к его состоянию, но уходить не собиралась. Она продолжала стоять и спокойно ждала решения княжича. Наконец, тот успокоился и встал. Девушка взяла его под руку и повела в потайной уголок комнаты, где лежали на небольшом топчане теплые одежды…

Так молодой отпрыск великого князя Михаила впервые познакомился с кознями женщины, о которых предупреждал его отец Феофан. И, увы, он не пошел по пути, указанному учителем, а впал в долгий и тяжкий грех.

Сначала Роман не ощутил особой радости от произошедшего, его увлекли только новизна, любопытство и необычность чувств. Но постепенно девушка, имея большой опыт общения с мужчинами, научила его самым разнообразным приемам, и княжичу стало жить намного интересней! Вскоре Любава вовлекла в близкие отношения с княжичем и других девушек, своих подруг, рассказав им о необычных достоинствах рослого юноши, и Роман едва находил время для чтения своих любимых книг, встречаясь в чулане с молодыми и красивыми горожанками…Это продолжалось и при князе Ярославе.

Слухи о любовных похождениях княжича довольно скоро дошли и до жителей Каменца. Особенно усилились разговоры, когда вдруг неожиданно забеременела одна молодая купчиха, у которой, состоявшей в браке уже три года, детей все не было. Ее считали безнадежно бездетной, а тут что оказалось! Горожане злословили, что та понесла не случайно, посетив княжеский терем! Впрочем, дело не считалось греховным: нечто подобное прошли почти все местные женщины…А вот уважение к сыну Михаила Черниговского со стороны каменчан от этого только возросло!

Как это часто бывает, в последнюю очередь узнала о похождениях своего сына княгиня Агафья. В первые дни она не придала значения слухам и россказням, о которых ей сообщали преданные служанки, но через некоторое время ей все же пришлось об этом задуматься…

Как-то сразу же после полуденной трапезы княгиня пожаловала в светлицу к сыну. Она с шумом открыла дверь и вошла, громко ступая по скрипучим половицам. Вдруг откуда-то из глубины комнаты ей навстречу выбежала смуглая, стройная девушка и, поклонившись княгине, выскочила в коридор. Вслед за ней вышел румяный, смущенный княжич.

– Садись-ка, сынок! – начала мать и опустилась на скамью у дубового стола. – Надо с тобой потолковать!

– А что случилось, матушка? – спросил Роман, усевшись рядом.

– Уж больно я о тебе беспокоюсь, сынок! – пробормотала мать, не находя слов. – Здесь в городе говорят, что ты начал погуливать, Роман…Да я сама только что увидела девицу…Такое не скроешь, сынок!

– А, так это же дочь известного ремесленника, Мила, – тихо ответил княжич. – Она часто приходит ко мне в гости…Я думаю, что нет на всем свете девицы красивей!

Княгиня вся нахохлилась и потемнела лицом. Глянув на нее, княжич испугался.

– Маменька, или ты рассердилась? – воскликнул он. – Я не совершил ничего дурного! Ну, бывают тут у меня, порой, разные девицы…, – вздохнул он. – Однако, что поделаешь?

– Да, хорошо тебя наставили твои славные учителя! – рассердилась мать. – Да еще этот грек Феофан! Бесстыжий сластолюбец! Испортили моего отрока! Что же теперь осталось? Надо тебя женить!

– Тогда жени меня, матушка, хоть бы на этой Миле! Уж больно хороша эта девица! Такая даже великому князю…, – тут он осекся и замолчал.

– Князья не женятся на дурах, сынок! – ледяным тоном ответила Агафья. Доброта, женственность и нежность в мгновение ока исчезли. Перед Романом сидела как-то сразу состарившаяся, исхудавшая, измученная тревогой женщина. – Если ты князь и правитель, то у тебя судьба княжеская! Оставь эти глупости! – Агафья кивнула головой в сторону двери. – Да, теперь я вижу, что пришла пора тебя женить! Тебе ведь пятнадцать! Видно, уже созрел! Я женю тебя, сынок, – добавила она после недолгой паузы, – сразу же, как только избавимся от этого злокозненного плена. Я найду я тебе пару, достойную нашего славного рода, настоящую княжну!

В это время хлопнула дверь, и в светлицу вошел князь Ярослав Всеволодович. Увидев беседовавших, он улыбнулся: – Похвально, княгиня, что учишь своего сына уму-разуму! Это дело нужное! Но только славный воин может правильно наставить молодого отрока!

Княгиня встала, слегка поклонилась и медленно пошла к выходу…

– Вот что я тебе скажу, княжич Роман, – начал свою речь суздальский князь, усевшись на скамью. Увидев, что Роман почтительно стоит, князь Ярослав махнул рукой. – Садись запросто. Я слышал о тебе много разных слухов! Что только не говорят! Из этого я себе уяснил: ты не пошел в своего батюшку!

Княжич подскочил, покраснев, как рак. Было видно, что он едва сдерживает ярость.

– Однако же вспыльчивость твоя тут не к месту! – усмехнулся великий суздальский князь. – Это, если говорить правду, от твоего батюшки! Сядь-ка да выслушай полезные слова! Ты еще молод ершиться! Когда ко мне пришли жители этого города с жалобами на тебя, я понял их слова так: быть тебе славным князем и правителем, если Господь благословит твою жизнь! Ты не покинешь в тяжкое время свой стольный город, как это сделал твой батюшка!

Роман молчал, склонив голову.

– Я не хотел говорить ничего плохого о твоем батюшке, – продолжил суздальский князь, – но лишь такое, что все знают. Вот намедни один монах, какой-то там странник, предрек мне, будто меня и твоего батюшку ожидает общая печальная судьба: мы якобы умрем не только в один год, но и в один день и даже час от одного врага! И это будет нам Божьей карой за наши ненужные ссоры! Но я не приемлю такую чепуху и не вижу своей вины в этой усобице! По сути, я – самый старший в княжеской роде от Рюрика! И мой владимиро-суздальский удел – искони главный на святой Руси! Одно только имя осталось от славного Киева! Я не убегал от татар, когда наступило суровое время…Сразу же, как только я узнал о гибели брата Юрия, я выехал без промедления в его разоренные земли. Уж не думал я, что батюшка твой Михаил захватит Киев! Да если бы он пришел тогда ко мне с просьбой и не спешил с венчанием на великое княжение, я бы не возражал против занятия им этого великого города…Наше законное право – назначать князей в прочие города! Но если они чтут нашу высшую, суздальскую, власть! Что ты об этом думаешь?

– Не надо об этом говорить, великий князь, – пробормотал Роман. – И батюшка мой считает себя вправе назначать в другие города князей, если они – его друзья! Вижу, что ты прав, но и батюшка мой получается правым, по тому, как он старше тебя годами…Однако от этого на Руси только погромы и усобицы! Да вот и татары объявились! Разве сунулись бы они сюда, если бы вы жили в дружбе?

– Достоин похвалы твой ответ за хитрость, – кивнул головой суздальский князь. – Ты не говоришь хулу на своего батюшку, как его достойный сын! Это я вижу. Однако неужели в этот несчастный год для русской земли твой батюшка захотел иметь союз против лютых врагов? Вот и Киев он отнял в такое тяжелое время! Скажу только, что он воспользовался бедой суздальской земли! А что он дал Киеву? Или Чернигову? Что ж он не пришел на выручку своему родовому городу, когда его осадили татары? Молчишь? А как он защищал другие города? Сидел себе в Киеве и слушал новости, а тут вдруг грянул безжалостный гром! Небось, и Киев также собирался защищать…Я слышал, что стоило мне отъехать, сразу же перестали укреплять обветшалые стены в великом городе! Знаешь ли ты, где слабость в киевской защите?

– Знаю, княже! – кивнул головой Роман. – У Лятских ворот! С той стороны город очень плохо защищен! Говорили, что лес-де помешает врагу добраться до городской стены…Но я не верю этому нисколько! Как-то послал меня батюшка осмотреть всю крепость, но, когда я сказал ему об этом, так он не только меня похвалил, но жестоко обругал, считая, что я напрасно обидел его людей!

Князь Ярослав был чрезвычайно удивлен.

– Да ты, как я вижу, ладный молодец! – вскричал он. – Позавидуешь твоему батюшке! Да и рассуждаешь ты по-моему! Однако же поддержки у батюшки своего не добился! Какой же ты славный! И еще, – Ярослав улыбнулся, – я наслышан о твоих прочих делах! Ты, оказывается, угодник для красных девиц! Поладил здесь с городскими красавицами!

Роман снова опустил голову: – Это только сплетни, князь-батюшка. Я не был таким «угодником»! Правда, полюбил одну девицу… Да зачем об этом говорить?

– Одну девицу! – засмеялся Ярослав. – Уж лучше: сто одну! Говорят, что есть тут женки, которые, благодаря тебе, излечили свое мнимое бесплодие! Я только не пойму, как сын такого грубого человека сумел завлечь красных девиц? Может, ты их золотом или серебром заманиваешь?

– Что ты, батюшка Ярослав Всеволодыч, где же я найду серебро и золото? Я подарил серебряное колечко лишь одной Любаве…Но только на память, а не как плату…Девицы у меня ничего не просили!

– Значит, ты привлек их как славный муж! Твоя жена будет счастлива! Это тоже очень похвально! Поскорее женись и вовремя обзаведись детьми, чтобы они на тебя походили, чем растрачивать свои силы на пустых ветренниц!

– Тут вот, княже, матушка мне сказала, что сразу же меня женит, как только мы избавимся от твоего плена…

– От плена? – улыбнулся князь Ярослав. – Ну, это – сущий пустяк. Это, считай, дело конченое. Ты чтишь своего дядю, Даниила Волынского?

– О, дядя Даниил, как я знаю, весьма умный и славный воин! Из-за него я не согласен со своим батюшкой! Мой батюшка и братец Ростислав его жестоко обидели! Они часто совершают набеги на его земли! Уж лучше бы дружили с дядей да с тобой, великий князь! Эх, если бы вы соединили в один кулак все свои силы против врагов, это стало бы спасением для русской земли!

– В этом ты прав, славный мой родственник! – кивнул головой великий суздальский князь. – Князь Даниил знает, сколь дорога русская земля! Ты не еще не слышал, что он занял теперь Киев! Но сам там не остался, однако укрепил славный город. Там сейчас его храбрый воевода Дмитрий, старый и умный воин…Этот воевода так просто не сдаст врагу город!

– Так, значит, дядя Даниил теперь – великий киевский князь?! – вскричал княжич.

– Это не так! Даниил не венчался на великое киевское княжение, – ответствовал Ярослав, – и даже не имел такого замысла! Как я понимаю, князь Даниил захотел защищать Киев, и это похвально! Однако ж! – встрепенулся князь. – Я пришел к тебе по просьбе Даниила. Он прислал ко мне своих людей. И они мне сегодня передали от него такие слова: – Отпусти ко мне мою сестру, потому как Михаил на нас обоих зло замышляет, но его жена и дети неповинны! – Вот я и решил так поступить, чтобы Даниил на меня не обижался. Потому я и побеседовал с тобой, вторым, однако, по уму старшим, сыном Михаила! Думаю, что не будет ошибкой, если я отпущу ваше семейство в Галич, к твоему славному дяде!

– Неужели отпустите?! Князь-батюшка! – обрадовался Роман. – Вот уж радость-то какая! Значит, мы поедем к моему дядюшке? Я давно хотел его увидеть!

– Что ж, – кивнул головой Ярослав Всеволодович. – Теперь с этого времени, вы не мои пленники! Великие суздальские князья не воюют с детьми и женками! Так что поезжайте в Галич с людьми славного Даниила! А если вам будет что-нибудь надо, ты мне скажешь, и вы все получите! Я питаю надежду, – он пристально посмотрел в глаза юноши, – что мы будем с тобой в дружбе и не повторим ошибок твоего гордого батюшки! Как ты на это смотришь, княжич?

– Пусть так и будет, великий князь! – горячо воскликнул Роман. – Благодарю тебя за доброе слово и душевный совет! До конца моих дней я буду помнить твои теплые слова и стараться ничем тебя не обидеть!

 

ГЛАВА 14

ОПАСНАЯ ОХОТА

Зима 1239 года, обильная снегами, принесла брянцам надежду и покой: огромные сугробы, завалившие все окрестные дороги, как бы укрыли небольшой городок защитным от опасной степи снежным покровом. А это вселяло в сердца беженцев, поселившихся в незащищенных стенами крепости местах, уверенность в будущем: и урожай будет богатый и враги, разорившие их родные земли, до Брянска не доберутся.

Беженцы из сожженных татарами Чернигова, Новгорода-Северского, Глухова и многих других городков, сел и деревень расселились вдоль берега Десны, заняв под свои избы и огороды длинную полосу земли. А вокруг укрепленной княжеской усадьбы рос настоящий посад – ремесленный городок.

Управляющий брянским имением Ефим Добрыневич не только не препятствовал строительству изб вокруг крепостцы, но даже помогал жителям постепенно росшего городка: сплавлял по лету и осени вниз по реке из наиболее богатых лесом мест сосновые бревна, присылал плотников и печных мастеров для скорейшего благоустройства вновь прибывших.

Имея большой военный опыт и зная, как располагать оборону на случай возможной осады, Ефим решил расширить свою маленькую крепость. Сначала он огородил большую территорию, примыкавшую к деревянным стенам усадьбы, простым забором, чтобы беженцы не рубили изб близко к стенам крепости, ведь при пожаре стены могли сгореть и оголить княжескую усадьбу! Да и к тому же, чтобы воплотить в жизнь его план по созданию мощной оборонительной стены, нужно было время. Ефим Добрыневич хотел постепенно, год за годом, расширять крепость и усиливать толщиной стен ее боеспособность, поскольку средств и людей для решения этой задачи быстро, в один год, у него не было.

Большие работы велись и в самой усадьбе. Еще в прошлом году по просьбе отца Игнатия, настоятеля маленькой Покровской церкви, скорей напоминавшей часовенку, чем храм, в самом центре крепостцы заложили большую деревянную церковь, которую под Новый год – 1 марта – и освятили, назвав Покровской, а старую – разобрали, и на ее месте воздвигли княжеский терем. Управляющий Ефим не сомневался, что в скором времени в Брянск пожалует и сам великий князь.

На другой горе, расположенной к северу от укрепленной усадьбы, беженцы, которые уже успели справить новоселье в новых избах, занялись возведением еще одной деревянной церковки, поскольку Покровская церковь не могла вместить всех прихожан, а священников среди новых горожан было немало. Здесь строительные работы закончили только к зиме, и новый храм посвятили апостолам Петру и Павлу. Вскоре безымянные горы, на которых расположился Брянск, получили названия по воздвигнутым на них храмам. Когда горожане шли в крепость, они говорили, что идут на Покровскую гору, а когда отправлялись по делам в сторону новой церкви – на Петровскую.

Вдоль дороги, отделявшей поселения беженцев от княжеского детинца, расположился большой рынок. Довольно быстро здесь выросли купеческие лавки, торговые ряды, склады и сараи.

Лесник Ермила уже стал своим человеком в Брянске. В короткий срок он вырос от простого стражника до смотрителя всех строительных работ. Еще нынешней осенью Ефим Добрыневич отправил отряд из шестидесяти хорошо вооруженных и обученных дружинников на помощь Киеву. А для сохранения боевой готовности и способности защитить на случай военной угрозы Брянск нужны были новые воины. И вот брянский управляющий провел набор среди мужиков подесенских городков и селений. К декабрю в Брянске уже был собран большой для княжеской усадьбы военный отряд в двести мечей!

В первые дни новобранцы старательно изучали военное искусство. Надо сказать, что многие из них уже умели довольно хорошо стрелять из луков, научившись в своих семьях у охотников, поскольку охота была выгодным и обычным делом для жителей лесной полосы.

А вот копьем и мечом новые воины владели плохо. С непривычки все это казалось тяжелым и неудобным даже сильным и рослым мужикам. Сам Ефим Добрыневич помогал им осваивать это оружие!

И здесь Ермила порадовал брянского управляющего. Он так ловко и быстро сбивал мишени, так метко бросал копье, что вскоре стал надежным помощником опытного воина.

А однажды боевые навыки, полученные Ермилой, пригодились.

Как-то раз в конце декабря, когда снежный покров не достиг еще полной непроходимости, княжеский управляющий, собрав своих лучших воинов, отправился с ними на охоту. Ефим Добрыневич был заядлым охотником и частенько выезжал в лес добыть то кабана, то лося, а то и самого батюшку-медведя. Вот и теперь, узнав, что в Соловьином лесу мужики заприметили здоровенных кабанов, Ефим не сдержался: очень уж ему хотелось добыть крупного вепря!

К охоте подготовились со всей старательностью: вычистили и наточили особые охотничьи копья-рогатины, достали из запасников тугие луки, способные пробить крепкую кабанью щетину, поднатаскали собак.

Поскольку Соловьиный лес находился неподалеку, отряд из десяти всадников с санями для погрузки добычи довольно скоро добрался до большой лесной поляны, где охотники собирались оставить лошадей, чтобы пешком углубиться в заросли.

Однако неожиданное событие не позволило им осуществить свой замысел. Как только конники приблизились к кустарнику, оттуда, прямо из-под сугробов, к ним навстречу стремительно выбежали полосатые поросята. Увидев людей, кабанчики пронзительно завизжали и заметались, окруженные разъяренными собаками. Сбившись в кучку, они отчаянно пищали.

– Вот так дела! – крикнул Ефим. – Значит, поблизости зверь! Готовьтесь, молодцы!

В этот миг раздался дикий, хриплый визг, скорее напоминавший рев, и вслед за поросятами на поляну выскочил огромный свирепый вепрь. Охотникам показалось, что перед ними настоящий бык! Страшный зверь остановился, увидев людей, и завертелся на месте. Огромная, оскаленная длинными клыками, щетинистая голова наклонилась к земле. Блеснули красные, выпученные глазки. Вепрь, не долго думая, разъярившись от лая собак, ринулся на врагов.

– Осторожно, ребятушки! – крикнул Ефим. – Это чудище – зверь прехитрый! Берегитесь! Рогатины сюда подавайте!

Но кабан не дал охотникам опомниться. Не обращая внимания на кинувшихся к нему собак, он с хриплым визгом бросился на ближайшего всадника и в одно мгновение сбил лошадь с ног. Дико заржав, лошадь отлетела в кусты, а молодой дружинник Крайко, ударившись оземь, вскрикнул, роняя и рогатину и топор.

Однако вепрь не пошел на беспомощного Крайко. Развернувшись, он неожиданно подпрыгнул и с ревом атаковал Ефима Добрыневича, как бы чувствуя в нем главного врага, несшего смерть поросячьему семейству. Брянский управляющий не успел даже вздохнуть, как свалился с лошади, которая, отчаянно заржав, умчалась куда-то вдаль.

Вепрь остановился, наклонил голову и стал в ярости рыть снег перед лежавшим Ефимом. Тот все-таки успел вытянуть рогатину и быстро встать на ноги. Стремительный рывок и рогатина впилась в брюхо свирепого зверя! Раздался новый истошный визг, и черная кровь обильно оросила истоптанный снег. Но вепрь еще не сдался! Рогатина, торчавшая из раны, казалось, только придала ему еще больше силы! Резко развернувшись, зверь дернулся и, зацепившись за огромный куст, вырвал смертоносное острие из своего тела. Кровь еще сильнее хлынула на землю. Вепрь задрожал и заревел изо всех сил. Вопль был таким ужасным, что охотники, и без того не готовые к жестокому нападению, просто оцепенели…

Ефим Добрыневич, выпустив рогатину из рук, стоял теперь почти безоружным: большой засапожный нож, который он вытащил, вряд ли помог бы ему защититься от умиравшего, обезумевшего от ярости животного…

Не растерялся лишь один Ермила. Опытный лесник, не раз сталкивавшийся на лесных тропах со зверьем, быстро оценил обстановку. Соскочив с лошади и подбежав к телеге, он вытащил огромный, подготовленный к разрубке туш, топор. Пока кабан разворачивался, готовясь нанести смертельный удар, Ермила успел подбежать поближе к зверю и с размаху обрушить свой топор ему на спину.

Раздался хруст, хриплый вой, но кабан устоял на ногах и резко повернулся к обидчику. Лесник не успел снова поднять топор, как страшная сила отбросила его в сторону. Ощутив боль в груди, Ермила на мгновение замер и потерял равновесие. Этим воспользовался зверь. Новый удар! Лесник почувствовал, как его плечо словно охватило пламя. Левая рука хрустнула и обмякла. В глазах потемнело…И мгла со всех сторон окутала упавшего Ермилу…

…Лесник очнулся от холодного прикосновения: кто-то положил ему на лоб мокрую тряпицу. Открыв глаза, Ермила увидел вокруг себя беспокойные, хмурые лица охотников. Особенно волновался Ефим Добрыневич: у бедного управляющего даже выступили слезы на глазах!

– Не надо этого, Добрынич! – простонал Ермила. – Не огорчайся: я жив!

– Жив?! – вскричал воевода и улыбнулся. – Ну, слава тогда Господу! Чего мы тут не передумали…, – он поглядел на раненого. – Ладно, что зверь не задел брюшину…Давай-ка тебя осмотрим!

Вояки стали осторожно приподнимать тело лесника, щупая ему спину.

– Как хребет? Болит? – вопрошал Ефим.

– Не болит, батюшка, – ответил Ермила. – Ладонь вот только и плечо!

– Слава Господу, что хребтина цела! – вздохнул Ефим Добрыневич. – Осмотрите-ка теперь ноги.

Ноги тоже уцелели, хотя были сплошь синие и в кровоподтеках. Обезумевший вепрь, как оказалось, сумел только пробить клыком плечо Ермилы и сломать ему руку.

– Подавайте тряпицы! – крикнул управляющий своим воинам. – Да дайте-ка мой лекарственный мешок, чтобы хоть на время успокоить боль!

Когда охотники принесли лекарский мешочек, Ефим Добрыневич быстро высыпал на ладонь серый травяной порошок и приложил его к кровоточившей на плече ране. Затем он аккуратно перевязал ее разорванной рубашкой, которую снял с себя Крайко, стоявший с виноватым видом рядом и кутавшийся в тяжелую овчинную шубу.

– Да лубок сюда тащите! – скомандовал управляющий. – Наложу повязку на перелом!

Ермила мужественно перенес и эту тяготу, и когда его рука была перевязана и подвешена так, чтобы не причинять боль, он стал медленно с помощью товарищей вставать, глядя по сторонам.

Вся поляна вокруг была словно расплющена, а снег почернел. Местами виднелась сырая, как-будто взрытая бороной, земля, на которой лежали раздавленные трупы всех четырех собак.

– А где же зверь? – едва успел спросить лесник и, обернувшись, замер. В двух шагах от него на земле лежала огромная черная туша вепря!

– Значит, прибили его, молодцы! – засмеялся, морщась от боли, Ермила. – Благодарю за мое спасение! Ну-ка ж, какого лютого зверя зашибили!

– Это не мы! – громко сказал Ефим Добрыневич. – Это ты его, братец, до смерти зарубил!

– Да как же я, если лежал тут без памяти? – пробормотал в недоумении лесник.

– А вот хочешь верь, а хочешь не верь! – ответствовал Крайко.

– Когда ты ударил это чудище топором по хребтине, – молвил здоровенный мужик Блажен, – тогда и смерть ему пришла! Кинулся на тебя этот зверь, уже издыхая! Вот, смотри!

Ермила подошел к туше чудовища. Действительно, позвоночник вепря был перебит в самом крестце! – Это приключилось от удара топора! – пробормотал он. – Вот уж чудо! Как же он ухитрился напасть с разрубленным хребтом?

– Такое случается! – кивнул головой Ефим Добрыневич. – Сумел, видимо, окаянный зверь собрать последние силы! А может, ему сам бес помог?

Тут все охотники истово перекрестились. – Чур меня! – вскрикнул самый молодой воин, городецкий мужичок Порун.

– Чур меня! Чур меня! – пробормотали остальные.

– Ну, а что же сделаем с этой тушей? – спросил после недолгой паузы Ермила. – Очень жаль разрубать такое невиданное чудище! Хотелось бы показать эту тушу нашим брянцам!

– Покажем, – улыбнулся Ефим. – Я уже послал своих молодцев за большими санями и лебедкой! На наши сани этот вепрь не вместится! Взвалим тогда кабана и поедем. Отсюда недалеко…

И действительно, не прошло и часа, как на поляну, где сидели на срубленных сосновых стволах, обсуждая охоту, брянские воины, с шумом въехали большие сани, запряженные тремя лошадьми. Их сопровождали вооруженные всадники.

– Эй, молодцы! – крикнул довольный Ефим Добрыневич. – Давайте-ка взваливать это чудище!

И работа закипела.

…Вечером брянский воевода принимал в своем большом хлебосольном доме многих гостей. За столом сидели, помимо самого управляющего и его жены Варвары, Ермила со своей Аграфеной, отец Игнатий с дьячком Платоном и два киевских вояки, только что приехавшие в Брянск.

– Ну, выпьем же с радостью за счастливое спасение Ефима Добрынича! – произнес отец Игнатий. – Слава нашему Господу за такое чудо!

– Да также за спасителя моего, – добавил управляющий, – друга и помощника Ермилу! Он тогда вовремя опомнился и пришел ко мне на помощь! Я буду это помнить до конца своей жизни!

Все встали и опустошили большие медовые чаши.

Затем гости стали есть, и за столом воцарилась тишина, нарушаемая только похрустыванием и причмокиванием проголодавшихся.

Когда же все насытились, и гостеприимная Варвара подала на стол сладкие меды и взвары, гости начали спокойно беседовать, обсуждая последние события. Больше говорили приехавшие из Киева. Оба они были брянскими дружинниками и еще осенью посылались на защиту великого города.

Старший из них, Никита, подробно рассказал о том, что случилось в Киеве за последнее время. После бегства князя Михаила из города там долгое время царили хаос и безвластие. Совет господ, в который вошли все знатные жители города, не смог навести порядок. А приехавший вскоре в Киев князь Ростислав Мстиславович Смоленский не пришелся ко двору. И хотя он, тихо просидев со своей небольшой дружиной на купеческом подворье, неожиданно в начале зимы объявил себя великим князем, венчаться в Софийском соборе ему не довелось: вскоре в город приехал князь Даниил Романович Галицкий с довольно большим войском – в полторы тысячи копий. Киевляне охотно впустили его в город, ведь всем была известна сила великого воина!

Но князь Даниил не долго усидел в Киеве и, оставив здесь свое войско под командой воеводы Дмитрия, уехал назад в Галич, забрав с собой князя Ростислава.

Вслед за тем из Каменца, где проживала семья великого князя Михаила, прибыли в Киев купцы с товарами, и в городе узнали, что владимиро-суздальский князь Ярослав пленил княгиню Агафью и ее детей. Судя по всему, это тоже было одной из причин отъезда князя Даниила, потому как князь Ярослав вскоре же и отпустил княгиню с семьей в Галич. Возможно, по просьбе князя Даниила. Хотя, кто знает?

Новый княжеский воевода Дмитрий сразу же стал наводить в городе свои порядки… Пришлось черниговским дружинникам подчиниться воеводе Даниила… Кто не согласился, уехал из Киева…

– Значит, вы не захотели послужить князю Даниилу? – перебил Никиту Ефим Добрыневич.

– Да, не захотели, – кивнул тот головой. – Уж больно строг тот Дмитрий! У него совсем нет поблажек! Только одни учения и караулы!

– Ишь ты, какой молодец! – возмутился брянский управляющий. – Испугался воинской строгости! Какой же тогда из тебя воин?!

– Да не строгости мы там испугались! – пробормотал другой беглец, Воята. – Просто захотели домой! Зачем нам этот далекий Киев? Там нет нашего князя! Кого же тогда защищать?

– А русскую землю, а мать наших городов? – вспыхнул управляющий и побагровел. – Неужели вы не понимаете, глупцы, что если этот город падет, то неминуемо придет наша очередь?!

– Не падет, батюшка! – с уверенностью промолвил Никита. – Тут такие леса и болота, что поганые никогда сюда не сунутся!

– Так не проговаривай! – отрезал Ефим Добрыневич. – Зимой не спасают ни леса, ни болота! Да и дорог сюда немало! Забыли о Вщиже?

Воины опустили головы.

– Тогда буду думать, как помочь Киеву, – сказал при общем молчании брянский управляющий. – Соберу новое ополчение, а если нужно, то сам поеду в Киев и буду защищать этот славный город!

 

ГЛАВА 15

СВАДЬБА

Княжич Роман ехал в окружении своей младшей дружины из пятидесяти хорошо вооруженных сверстников. С этими молодцами четырнадцати-пятнадцати лет от роду он проходил военное обучение под началом Святослава, старшего дружинника князя Михаила, и дядьки Веремея, с раннего детства. Младшие дружинники – дети лучших людей черниговского князя – были оторваны от своих родителей уже с шести лет и служили по мере своих сил княжичу Роману. Несмотря на ярко выраженную подчиненность, отношения между будущим князем и сверстниками носили скорее дружеский, товарищеский характер. Юноши, взрослевшие вместе со своим княжичем, с детства приучались быть верными и преданными своему повелителю, идти за ним в огонь и в воду и, если надо, погибать за него.

Все время, отведенное на ратную подготовку, Роман проводил со своей младшей дружиной, и только в период вынужденного «сидения» в Каменце, когда члены княжеской семьи стали пленниками великого суздальского князя, военные занятия не проводились, и молодые люди бездействовали, предоставленные самим себе. В отличие от княжича и его братьев, молодые дружинники болтались по городу, посещали веселые места и, порой, безобразничали. Теперь все это кончилось, и они, суровые и серьезные, чувствуя всю важность своей охранительной миссии, ехали в Галич.

Княгиня Агафья сидела с двумя младшими сыновьями в легкой, удобной для княжеского семейства, телеге. А вот княжич Мстислав, наотрез отказавшийся разделить компанию с детьми, следовал за материнской повозкой верхом на старой, хорошо обученной лошади, в сопровождении двух десятков своих младших дружинников – мальчишек двенадцати лет – и гордо поглядывал на мать и младших братьев: теперь и он уже был их защитником! Замыкали шествие взрослые княжеские воины – отряд из сорока копий. С такой силой княжеская семья могла спокойно следовать по недалекому маршруту. Остановки делали редко, только, чтобы наскоро перекусить. Провизия, запас одежды и посуда громоздились на четырех больших телегах, запряженных крупными, сытыми лошадьми. Вокруг повозок ехали верхом многочисленные слуги мужского пола, а женщины сидели, окруженные княжеским добром, на телегах и с интересом смотрели по сторонам.

Декабрь 1239 года был теплым и солнечным, почти не отличаясь от октября на Черниговщине. Видимо, сказывался юг. Здесь зима запаздывала едва ли не на два месяца и была не такой морозной и суровой, как в средней Руси.

Дело уже шло к вечеру, солнце садилось, озаряя алыми бликами южнорусские степи. Розовато-желтые воды Днестра, по берегу которого ехала княжеская семья со свитой, местами покрытые тонкой коркой льда, отражали солнечный блеск и вселяли в странников уверенность в скором достижении цели пути. Неожиданно передовые воины младшей дружины княжича Романа приостановились и с радостью закричали, показывая руками вперед: вдали виднелся большой укрепленный город.

– Галич! – вскрикнул обрадованный Роман. – Матушка, Галич!

Уже серые сумерки спускались на землю, когда усталые путешественники приблизились к городу князя Даниила. Княжич Роман и его сверстники были несколько разочарованы: увы, перед ними был и не Киев, и не Чернигов! Разве что только Каменец казался поменьше в сравнении с Галичем…Стены города являли собой довольно печальное зрелище. Сбитые, видимо, из дубовых бревен, они местами подгнили, обветшали. Башни, правда, были сложены из крупных кусков, вероятно, местного белого камня, но грубо, неопрятно, один на один. Казалось, что стоит лишь слегка по ним ударить, все камни разлетятся, как карточный домик…

Тут вдруг разом зазвонили церковные колокола, заиграли со стен города многочисленные трубы, и навстречу путникам выехал на белом коне высокий белокурый всадник.

– Князь! – закричал молодой дружинник княжича Романа Дарко. – Сам князь Даниил нас встречает!

Вслед за Даниилом Галицким из больших городских ворот вышли пешими его лучшие люди. Князь сидел верхом на коне перед боярской свитой и ждал приближения сестры и ее семейства.

Подъехав к воротам Галича, младшие дружинники расступились, и княжич Роман выехал вперед. Князь Даниил спешился и направился к племяннику. Роман тоже соскочил с коня и устремился к дяде.

– Так вот ты какой, Роман! – воскликнул Даниил Галицкий, целуя и обнимая его. – Истинный воин! – он оглядел княжича с головы до ног. – Да, наслышан я о тебе от многих людей и даже от великого князя Ярослава! Быть тебе славным воителем! Не посрамишь нашего воинства! Мы еще поговорим с тобой об этом! – он быстро пробежал глазами обоз и, остановив свой взор на повозке княгини Агафьи, замер. – Сестрица, – вырвалось у князя, – как же давно я тебя не видел!

– Да, мой брат, – сказала, слезая с телеги, княгиня Агафья, – прошло немало лет! – Она подошла к высокому Даниилу, обняла его и, плача, проговорила: – Какой ты стал красивый! Совсем молодой, а я уже – немощная старуха!

– Ну, успокойся же, Агафьюшка, – погладил князь сестру по плечу. – Ты еще не старуха! Ты выглядишь на двадцать лет моложе! Даже моя супруга не годится в сравнение…

– Ладно, братец, – улыбнулась сквозь слезы Агафья, – не надо меня утешать! Я старше тебя на шесть лет! И выглядеть я должна по своим годам.

– Ладно, душенька, мы еще с тобой перемолвимся ласковым словом, – улыбнулся Даниил и его большие голубые глаза засветились искренней радостью. – А теперь подари свое внимание моим боярам!

– Пусть же тогда подойдет к ним первым княжич Роман, – кивнула головой княгиня. – Он тут самый старший в роде и наш защитник! Ему и принимать почетные знаки!

С важным видом подошел Роман к разодетым в бархат и шелка рослым бородатым вельможам. Впереди городской делегации стоял градской старец Доброслав Судьич, держа на расписном рушнике хлебный каравай с вправленной в аккуратно вырезанный уголок солонкой. – Хлеб-соль, дорогие гости! – хором пробасили бояре. – Рады видеть вас в нашем славном городе!

– Господи, благослови! – пропел красивым голосом стоявший в передних рядах священник с кадилом. – Господь наш вседержитель, избавь нас от лукавого! – Он замахал кадилом и стал обходить обоз, обдавая ароматным дымом прибывших гостей.

Роман отломил кусочек хлеба от каравая, обмакнул его в соль и стал быстро жевать. То же сделала вслед за ним и княгиня Агафья.

– Благодарю вас, галичане! – громко сказал княжич и поясно поклонился встречавшим. Те тут же склонили головы, прижав к груди руки. Лишь один седой боярин Доброслав, с насмешливой улыбкой на устах державший хлеб, не поклонился, а лишь чуть дрогнул головой.

– Что ж, входим тогда в город! – крикнул князь Даниил. – Пора бы отдохнуть в тереме!

Наутро после обильной трапезы в большой княжеской палате, которая, несмотря на невзрачный внешний вид, по роскоши и внутреннему убранству не многим уступала киевскому великокняжескому терему, князь Даниил пригласил юного Романа к себе на беседу.

– Ну, вот, мой дорогой племянник, – начал он, усевшись в свое роскошное княжеское кресло и кивнув головой Роману на ближайшую скамью, – я хотел поговорить с тобой о наших делах…Мой посланник, которого я посылал в Каменец, рассказал мне много лестного о тебе со слов великого князя Ярослава. Он восхищен тобой как толковым воином. Но и был смущен, когда ты указал ему без промедления на слабейшее место в киевской защите! Неужели ты считаешь, что враги ударят из-за непроходимого леса?

– Так и считаю, дядюшка! – быстро ответил Роман. – Нет у меня нисколечки сомнения, что Лятские ворота – самое ненадежное место! Однако же с уверенностью сказать не могу, найдут ли враги это слабое место…Но чую, что найдут! Татары – великие воины! Они знают, как брать города! Если они Чернигов захватили за один день, то Киев возьмут дней за десять!

– А как же тогда Козельск? – бросил с улыбкой Даниил. – Семь недель они провозились с тем городком! И тысячи воинов там потеряли! Что тогда Киев против того славного Козельска?

– Я не знаю, как там сражались козельцы, – кивнул головой княжич. – Семь недель! Да, так говорили…Хотя, ты зря считаешь Козельск небольшим городом…Пусть у него были дубовые стены…Но не так просто сжечь зимой крепость, облитую водой и замерзшую! Да, там были отчаянные люди! Но откуда мы знаем, сколько там было татар? Мы вообще ничего об этом не знаем…Одно я могу сказать с уверенностью: козельцы были хорошо подготовлены к безжалостной осаде! А будет ли так готов Киев?

И он рассказал о своих ссорах с дружинниками отца, об их плохой боевой выучке, изнеженности, пьянстве, о гневе князя Михаила на него за обличение болтунов и пьяниц…

Даниил слушал и улыбался. – Да, ты достоин хвалебных слов великого князя Ярослава, – сказал он, когда Роман замолчал. – Отрадно, что ты любишь порядок! Но, увы, мой дорогой племянник, это сделать не так просто! Даже мне, познавшему измену своих бояр и родственников, привыкшему водить полки чуть ли не с колыбели, так и не удалось навести порядок в своей земле! Видел стены моего Галича?

– Да, – кивнул головой Роман, – их вид тягостный! Мне думается, что даже Каменец посильнее!

– Ну, я не думаю, что Каменец покрепче, – промолвил тихо Даниил, – но наши дела не ладны! Ждут мои бояре беду! Им жалко потрясти свои кошельки ради городских стен! Верят, что наш город не по зубам татарам: дескать, место для защитников удобное, а врагу нет доступа! Оно, конечно, если вспомнить княжеские усобицы. Еще никто не занимал с боя Галич! Добивались своего только уговором! Так, к примеру, добился Галича твой старший брат Ростислав. Он хитрый и лукавый, несмотря на молодость! Надо же, замыслил зло на своего дядю, брата матери! Так вот, он занял мой город, договорившись с мятежными боярами. Но я вскоре вернул себе Галич! – махнул рукой князь. – Также…миром. Тогда бояре покаялись в ошибках и открыли мне ворота города.

– Я знаю об этом, дядюшка, – покачал головой княжич. – Я считаю, что мой батюшка и брат Ростислав очень виноваты перед тобой…Но не хочу быть судьей! Это ни к чему! Я бы никогда так не поступил! Я по-своему понимаю родство и долг перед родными! Для меня очень важно, что ты – мой родной дядя!

– Эти слова меня очень радуют! – воскликнул князь Даниил. – У меня есть надежда, что мы еще крепче подружимся. Я слышал о твоих сердечных делах в Каменце…И за это тебя хвалил Ярослав Всеволодыч!

– Ну, так получилось, батюшка князь, – пробормотал смущенный Роман. – Но никаких сердечных дел там не было…Ну, приголубил там… девицу – другую, так что же теперь делать?

В это время постучали в дверь, и в светлицу вбежал княжеский слуга. – Великий князь! – крикнул он. – К тебе посол от черниговского князя Михаила!

– Впусти-ка его, голубчик, – приказал Даниил. – Вот уж какие дела! – обратился он к княжичу. – Вот немного поговорили о твоих старших, а тут, гляди: их посланец!

В светлицу вошел высокий, стройный воин. Роман сразу же узнал в нем молодого дружинника его отца.

Прибывший низко поклонился великому князю и произнес здравицу.

– И ты будь здоров! – ответствовал Даниил. – Говори же, с чем пожаловал?

– Великий наш князь Михаил, – начал посланник, – шлет тебе заздравное слово и благодарит тебя за спасение его семьи и приют в твоей земле!

– Откуда же об этом узнал твой князь Михаил? – удивился Даниил Романович. – Ведь я ничего ему не сообщал? Да я и не знаю, где он теперь!

– Наш великий князь Михаил Всеволодыч пребывает сейчас у своего дяди Кондрата, куявского и мазовецкого князя, – ответствовал посол. – Вот уже с месяц, как он там. А узнали мы обо всем от купеческого сына, который привез товары к полякам из Каменца. Правда, он еще не знал, что семья великого князя в Галиче, однако поведал, что его супруга и дети освобождены и собираются к тебе. Слухи быстро разошлись по Каменцу. Как только каменчане узнали, что твой посланник прибыл к великому князю Ярославу, так все сразу поняли, что он отпустит твою сестру…

– Да, народ все знает! – промолвил как бы про себя князь Даниил. – Полнится земля слухами! Вести летят как птицы, опережая гонцов!

– Ты прав, великий князь! – кивнул головой посланник. – Но я пришел и с другой вестью. Мой великий князь Михаил шлет тебе не только поклон, но и слезную просьбу: забудь прежние обиды! Великий князь обещает тебе навсегда покончить с враждой!

– А, значит, плохи дела твоего князя, – усмехнулся с легкой грустью Даниил. – Теперь ему не до сражений! Поперли его, видно, из Венгрии?

– Пришлось оттуда уходить, – кивнул угрюмо головой посланец. – Король Бела не отдал свою девку за княжича Ростислава! Король посчитал, что если наш великий князь потерял славный город Киев, значит, остался без владения! Вот и ушел тогда Михаил Всеволодыч с обидой, видя, что венгерский король ищет лишь выгоду в этом браке…

– А что еще надо искать? – рассмеялся Даниил. – На то мы и князья, чтобы прежде всего находить во всем выгоду…А какая тут разница, князь или король? Боится этот Бела за свою дочь, чтобы не выдать ее за безземельного князя! Вот если бы у твоего князя Михаила был Киев…Что значат одни только слова: великий киевский князь!

– И тогда наш князь Михаил со славным княжичем Ростиславом ушли к полякам, – продолжал черниговский воин. – Они теперь сидят у Кондрата и очень скучают о Руси. Тянет моего великого князя на родину: надоела ему чужбина!

– Значит, он просит прощения? – воскликнул Даниил. – Искренне ли?

– Уж так, великий князь! – кивнул головой посланник. – Великий князь Михаил уверяет, что он теперь будет с тобой заодно. И он также просит отослать его семью в Польшу, если это возможно.

– Ладно, иди, отдыхай! – махнул рукой Даниил Романович. – Я подумаю об этом…Подожди, поговорю с княгиней Агафьей.

– Слушаюсь, великий князь! – склонился в поклоне черниговский дружинник. – Жду тогда твоего решения!

– Ну, что ты на этот счет скажешь? – обратился к Роману после ухода посланника князь Даниил. – Как тебе вести, сынок?

– Вести не радуют, дядюшка, – пробормотал княжич. – Значит, в беде батюшка, если кается в своих пагубных делах! А может, все к лучшему? Ведь обещает же он заодно с тобой быть, а чего мне больше желать? Вот и будем мы не только родственниками, но и верными друзьями!

– Ну, тогда приступим к главному! – кивнул одобрительно головой князь Даниил и хлопнул в ладоши. В горницу вбежал верный слуга. – Беги-ка, Еремей, за княгиней Агафьей и моей супругой, – распорядился Даниил Романович. – Да зови-ка их сюда побыстрей!

Княгини вошли в светлицу не одни. С ними рядом шла красивая рослая девушка с большой косой, сверкавшей драгоценными камнями застежки. Агафья вела ее под руку осторожно, как бы боясь напугать робкую красавицу. Роман быстро бросил взгляд на вошедших и смутился, залившись краской: такой красивой девушки ему не приходилось видеть! Белокурая, голубоглазая, она, казалось, освещала своей прелестью княжеские покои.

– Добрый день, батюшка! – сказала она мягким грудным голосом и поклонилась отцу. – Добрый день, княжич! – Девушка остановилась прямо напротив Романа и, быстро поклонившись, с любопытством на него посмотрела. Ее большие глаза излучали доброту и тепло.

– Добрый день! – ответил дрожавшим от непонятного волнения голосом княжич, поклонившись в ответ, и не зная, куда девать свои, ставшие вдруг большими и неуклюжими, руки.

– Ну-ка, племянник! – засмеялся князь Даниил. – Смотри же, приятна ли тебе эта девица?

– Да,…уж приятна, – пробормотал отяжелевшим языком Роман. – Еще как! Очень!

– Это моя дочь! – кивнул головой довольный князь Даниил. – Мы тут посоветовались с вашими матерями и моими сыновьями, Романом и Львом, и решили, что быть вам женихом и невестой! Как тебе наше решение, сынок?

– Батюшка Данила Романыч! – вскрикнул княжич. – Как я считаю? Да ничего лучше я…, – он замялся. – Уж не думал я, что может быть такая красота! Господи, как же она прекрасна!

От таких слов девушка сильно покраснела, но промолчала.

– Что ты скажешь об этом, доченька? – обратился к ней отец. – Как тебе жених? Хочешь ты взять его в супруги?

– Да, батюшка, люб мне княжич Роман, – ответствовала дочь. – Согласна я с твоей волей!

– Ну, что ж, будь по-вашему! – вздохнул Даниил. – Тогда я оглашаю, что ты, моя дочь Аннушка, и мой племянник Роман теперь невеста и жених!

На следующий день княгиня Агафья вместе с посланником Михаила Черниговского и большим конным отрядом, снаряженным князем Даниилом сопровождать их в пути, выехала к своему мужу, оставив в Галиче сыновей на попечение гостеприимного брата.

…В конце января в Галиче игралась свадьба. Даниил Романович пышно праздновал это событие, не жалея ни сил, ни средств. Невеста и жених больше месяца не виделись после помолвки и только в церкви в день венчания при большом стечении народа вновь сошлись рука об руку. После произнесения подобающих слов священник одел на жениха и невесту венчальные короны и под громогласные славословия объявил их мужем и женой. – Слава! – кричали толпившиеся вокруг родственники, дружинники, городская знать. Под шум и гам молодые вышли из церкви и сели в небольшую, запряженную двумя черными, как смоль, лошадьми, повозку. Кони тронулись, и молодожены, осыпаемые со всех сторон цветами, быстро поехали по центральной улице города к княжескому терему.

Вслед за ними прибыли князь Даниил со своими красавицей женой, сыновьями Романом и Львом, молодыми рослыми удальцами, братом князем Василием, князь Михаил Черниговский с супругой, княжичами Ростиславом, Мстиславом, Симеоном и Юрием. Два последних сопровождались дядьками, которые внимательно следили за поведением подопечных. При входе в терем жениха и невесту ожидала целая толпа княжеской челяди. Осыпав молодых серебряными монетами из большой, сверкавшей на солнце, чаши, дворецкий Даниила Радим раскрыл настежь двери в пиршественный зал. Заиграли трубы, заныли гудки, жених и невеста под музыку заняли свои места во главе огромного стола, уставленного множеством самых изысканных блюд.

– Слава молодым! – громко крикнул княжеский дворецкий, когда все приглашенные уселись за стол. – Счастья им и многих лет! Пусть же господь наш Бог подарит им здоровых и удачливых детей!

– Слава! – подхватили все сидевшие и встали, подняв перед собой полные пенного меда бокалы.

Следующую здравицу произнес сам князь Даниил, сидевший рядом с супругой и сыновьями по правую руку от жениха напротив князя Михаила с семейством. Он с радостью отметил, что, наконец, под крышей его дома собрались желанные родственники и князь Михаил со старшим сыном Ростиславом теперь ему дорогие гости и друзья.

– Я рад видеть здесь всех вас и в связи с этим даю вам твердое обещание, – подчеркнул великий галицкий князь, – что дружба со мной вам в тягость не будет! Все мы видим, что настали тяжелые времена для русской земли. Надо подождать, пока Господь не снимет проклятия со всей земли. Однако не оставлю вас в это тяжелое время. Я дарую княжичу Ростиславу мой богатый город Луцк, а князю Михаилу – обещаю вскоре вернуть Киев! Ты, князь Михаил, сядешь на своем киевском столе сразу же как только мои верные воины отразят нечестивых татар! Ну, а теперь выпьем же снова за здоровье молодых! Живите же в согласии и любви, дорогие мои дети! Да народите нам достойных внуков, чтобы мы имели в старости отдых и покой!

– Слава! – вновь закричали пировавшие и опрокинули свои бокалы.

 

ГЛАВА 16

ПОДАРОК ТАТАРИНА

На следующее утро сразу же после отъезда татарина, в ворота купеческой усадьбы постучали. Псы яростно залаяли, почуяв незнакомых людей.

Купец Илья уже ожидал незваных гостей, поэтому слуги распахнули ворота настежь и встретили пятерых вооруженных дружинников князя Михаила. Возглавлял прибывших сам воевода Ратибор. Последний оделся и вооружился, как будто для битвы. На голове у него был большой железный шлем со свисавшими до плеч кольчужными кольцами, а под полушубком позвякивали стальные пластины панциря. Ноги воеводы были укрыты металлическими пластинками так, что он едва ступал из-за их тяжести. Четверо других воинов тоже были готовы к сражению: они, по-видимому, решили, что в доме купца засел целый вражеский отряд.

Привратник беспрекословно пропустил дружинников, потрясавших мечами и палицами, в терем, где их у входа ожидал встревоженный Илья Всемилович.

– Будь здоров, купец! – грозным, повелительным голосом промолвил Ратибор и огляделся: неплохо устроился богатый купчина!

– Будь здоров и ты, славный воин! – ответствовал купец. – Заходи же, отведаешь наших хлеба-соли!

– Не надо мне ни хлеба твоего ни соли! – буркнул воевода. – Я пришел я сюда по очень важному делу!

– Какое же ко мне дело, славный воитель? – удивился Илья. – Я – человек простой и торговый! Как же я смогу быть полезным тебе, такому известному воину? Я не владею военным искусством!

Ратибор надулся от важности и с презрением посмотрел на богача. – Мы пришли сюда не по ратным делам, – сказал он, откашлявшись, – а по такому делу. На тебя поступил донос от почтенного горожанина, что ты, предерзкий купец, скрываешь в своем доме татарского лазутчика! Надо проверить: неужели это правда!

– Да Господь с вами! – всплеснул руками купец. – Чепуха-то какая! Разве я стану, да еще в своем доме, держать поганых?! Я сам сюда приехал из сожженного нечистыми города! Эти татары убили мою матушку! Эй, Василиса! – крикнул он. – Иди-ка быстрей сюда!

Купчиха слышала весь разговор и сразу же подошла ближе. – Уж не смеешься ли ты над нами, воевода? – воскликнула она. – Зачем же нам помогать лютому врагу? Мы сами пострадали от этих татар! Я тогда едва выбежала из горевшей избы! Они заколотили нас, несчастных вщижских баб, и живыми хотели сжечь! За что же их после этого любить?

Ратибор пристально посмотрел на Василису и ее мужа: похоже, что они говорят правду! Да и наведенные справки о купце Илье подтверждали только что услышанное.

– Ну, не знаю, – заколебался он, – и не имею на этот счет уверенности… Но, однако же, надо осмотреть весь ваш дом с постройками и опросить всех твоих слуг…

– Милости просим! – улыбнулась хозяйка. – Заходите же и смотрите все, что надо! Мы очень рады, что такие славные воины нас проведали!

Воевода махнул рукой и вместе с дружинниками устремился в глубь дома. Они обошли все помещения купеческого терема и внимательно оглядели каждую мелочь. Затем они пошли с обыском по всему двору, перерыв сверху донизу все закутки и сараи. Однако никаких улик против купца им обнаружить не удалось.

Вернувшись в дом и усадив на скамью всех своих дружинников в гостиной комнате, воевода, расположившись рядом с ними в большом, устланным мягким ковром кресле, которое принесли для него слуги, начал вызывать всех проживавших у купца по одному на допрос. Он тщательно допытывался, рассчитывая поймать хоть кого-нибудь на оговорке. Но и здесь ничего не вышло. Те из слуг, которые были достаточно умны, говорили то, чему учила их Василиса, а глупые лишь бормотали всякую ерунду и тряслись от страха. Это льстило княжеским воинам: боятся, значит, уважают! В конце концов, Ратибору надоела говорильня, и он позвал в комнату хозяина.

– Слушай меня тогда, купчина! – грозным тоном сказал он. – Опросил я тут всех твоих людей, но от этого нисколько не доволен, э-э-э…вот так! Сдается мне, что твои люди знают о каких-то неправедных делах! Я начинаю сомневаться, а был ли ошибкой тот донос? Ну, пусть не вражий лазутчик у вас побывал, но там… какой-то татарин…раненный! – Купец побледнел. – Да, теперь я помню: там на рыночной площади мы не досчитались одного татарина…Тогда было немало убитых. Да еще своих загубили в давке, целую уймищу! Однако в тулупах и татарских одеждах было только десять трупов…Я еще тогда заподозрил неладное…Может, выкрали какого нечестивца или сбежал?

– Не знаю, батюшка! – смутился Илья. – Я там не был. Откуда же мне знать, сколько там было поганых?

– Однако же сомнительно, – пробормотал воевода, глядя с недоверием на купца. – У вас тут все шито-крыто! Неужели заранее подготовились к обыску?

– Что ты, могучий воевода! – испугался купец. – Да как бы я осмелился? Господи, помилуй меня!

– Вот, видишь, купчина, сколько мы растратили на тебя времени и вынуждены терпеть пустую болтовню…Однако за такие тяжелые труды и неблагодарный сыск мы ничего не имеем! А тут еще разные болезни! – Ратибор схватился за поясницу и застонал. – Ох, Господи, кара небесная!

В это время вошла Василиса и, приблизившись к воеводе, поясно ему поклонились.

– Прошу к столу, великий воевода! – с приветливой улыбкой обратилась она к Ратибору. – Заждались наши скромные хлеб-соль тебя и твоих отважных воителей!

– Ух, и хороша же твоя жена, купчина! – воскликнул в волнении, глядя на купчиху, воевода. – Да за такую, если знаешь, можно в огонь и воду пойти! Значит, из избы горевшей выбралась, голубушка? Да спаслась от поганых татар? Как же они не забрали с собой такую красавицу? Или попробовала татарских мужичков? Говорят, что они не цацкаются с нашими бабами! – И воевода с хрипом захохотал.

Василиса густо покраснела. Оцепенел от гнева и купец, потеряв на время язык.

Видя, что сболтнул лишнее, Ратибор смутился. – Тогда ладно, – пробурчал он. – Мы – ратные люди, говорим все, что взбредет в голову! Не обучены лести и обману! Не обижайтесь на такую мелочь!

– Да мы не обижаемся – выпалила быстро пришедшая в себя Василиса. – Тем более, я вижу, что ты это говоришь из дружбы! Иди же скорее в трапезную!

Купец с ватными ногами проследовал за ними.

За столом воевода разговорился. Опорожнив с полдюжины больших купеческих чарок хмельного меда он, опьянев, нес всякую околесицу. Младшие его товарищи по оружию не уступали своему военачальнику. В конце трапезы они уже не держали слова, и все выплескивалось наружу перед хитрыми хозяевами, только делавшими вид, что пьют с ними на равных.

– Я очень люблю, – вдруг пробормотал Ратибор, оглядывая помутневшим взором стол, – такие серебряные чарки! – Он поднял красивый, греческой работы, кубок. – Заморские вина и крепкие меды славно пенятся в этих чарках, тогда чуешь себя, как в небесном раю!

– Что ж, могучий воевода, дарю тебе этот сосуд! – улыбнулся купец. – Давай-ка выпьем за начало нашей дружбы! Для меня большая честь знаться с такими видными людьми!

Воевода проворно схватил обеими руками массивный подарок и засунул его за пазуху. – Вот так купец! – радовался он. – Да ты впрямь настоящий друг! Давай-ка выпьем!

– Выпьем, батюшка! – ответствовал Илья и в самом деле поднял бокал с греческим вином. – За нашу крепкую дружбу, отважный воитель!

Выпив еще чарку, Ратибор совершенно захмелел. Двое его товарищей уже дремали, положив головы на стол. Было видно, что и остальные приближались к такому же состоянию.

– Ну, так вот, Илья, купчина ты почтенный, – пробормотал заплетавшимся языком воевода, – если ты мне друг теперь…нет, даже…братец, пожалуй, то я расскажу тебе одну тайну…

Купец насторожился.

– Есть у тебя служанка…Чернава по имени…Как бы тебе сказать? Ну, скрутилась она…с одним моим дружинником…Ну, там…э-э-э…тот ее…, – Он грубо выругался. – Ну, понимаешь?

Илья кивнул головой.

– Ну, вот, наболтала тогда она ерунду о вас всякую, будто твоя красивая жена спасла одного татарина от известной расправы. Разве я считал всех убитых на площади? – засмеялся Ратибор. – Да на кой они мне ляд? Но я точно знаю: мы перебили там всех поганых! Разве можно уцелеть в таком погроме? Вот почему я сразу к вам не пошел, потому как не поверил: не убежит от таких, как мы, воинов, ни один враг!

Купец схватился за голову и простонал: – Ах, она, подлая! А я взял ее сиротой в свой несчастный дом!

– Вот тебе благодарность! – буркнул воевода. – У нас, русских, так: за сердечное добро платят лютым злом! А потому, убеди своих бестолковых слуг, чтобы впредь меня и моих людей чепухой не беспокоили!

Он еще долго говорил, пока не опрокинул очередной бокал с заморским вином. После этого отважный воин последовал за своими товарищами, положив голову на стол и захрапев. Купец кликнул слуг. Они быстро и аккуратно уложили достойных защитников города на особые вместительные носилки и вынесли их во двор, чтобы погрузить на большую телегу, запряженную ломовыми лошадьми. Сидевший на облучке извозчик купца Радомил натянул вожжи, гикнул, и повозка медленно покатила к центру города, где проживали вояки и их счастливые сожительницы.

Проводив незваных гостей, Илья вернулся в дом и, оставшись один на один с Василисой, горько заплакал. Его супруга тоже не удержалась от слез.

– Вот как бывает, Ильюшенька, – всхлипнула она. – Приютили девицу без роду и племени себе на погибель! Я была к ней как любящая мать, хотела выдать ее замуж за киевлянина и приданое ей подготовила!

– Так ты знала, что она встречалась с княжеским дружинником? – спросил вдруг купец.

– Что с дружинником не знала, – кивнула угрюмо головой Василиса, – но о возлюбленном догадывалась…

– Это едва не стоило нам жизней, – прошептал купец. – Вот уж падаль какая! Что же теперь делать, ведь слезами горю не поможешь?

– Надо с лекарем посоветоваться, – сказала после некоторого замешательства из-за неожиданно пришедшей ей в голову мысли купчиха. – Только он один в силе нас теперь выручить!

– Ты так думаешь? – вздрогнул Илья. – Надо ли Радобуда к этому привлекать? Может, отошлем ее куда подальше? Пусть же сам господь Бог ее судит!

– Это неправильно, батюшка, – решительно сказала Василиса. – Если мы не покончим с ней, она снова учинит нам беду! Она очень много о нас знает! Да и люди наши вскоре от татар вернутся! Тогда уже будет поздно! Если она нас выдаст, мы станем лазутчиками в глазах всех киевских жителей!

– Ну, если ты так считаешь, – перекрестился купец, – тогда делай так, как надо, Василисушка!

Как только Илья Всемилович ушел, купчиха послала слугу за Радобудом. Она с ним о чем-то пошепталась, и опытный знахарь удалился в свою аптекарскую каморку, где, усевшись, стал готовить из лекарственных растений только ему одному известное снадобье.

Наутро к хозяину дома прибежал обеспокоенный слуга. Купец только что приоделся и собирался к столу на утреннюю трапезу.

– Батюшка Илья Всемилич! – крикнул домоуправ. – Беда у нас тут приключилась! Скончалась твоя любимая Чернава!

– А ты не ошибаешься? – сделал встревоженный вид Илья. – Не может такого быть!

– Может, батюшка, может! Лежит та Чернава, вся какая-то синяя с пятнами на лице!

– О, Господи, неужели чума!? – вскрикнул купец. – Скорей же зовите попа! Надо без промедления хоронить покойницу! Не дай, Господи, по всему дому пойдет зараза!

Слуги забегали, выполняя поручение хозяина.

Купец перекрестился и уже направился к столу, как вдруг услышал стук, от которого затряслись усадебные ворота. – Кто это там лезет?! – крикнул он. – Эй, молодцы, бегите же скорей и калитку отворите!

Оказалось, что прибыли вчерашние гости. Все измятые и как будто побитые. Во главе снова шествовал отважный Ратибор, шатавшийся, как камыш при сильном ветре.

– Будь здоров, дружище! – крикнул он купцу. – Вот, принимай нас теперь! Мы пришли засветло похмелиться! Нам еще с утра плохо!

Пришлось опять сидеть Илье Всемиловичу с пьяной ватагой, угощать ее, выслушивать «примеры из жизни» и поучения. На этот раз дело, правда, не затянулось. Купец распорядился подать на стол самого крепкого, заморского вина, которое хранилось в особых дубовых бочках и подавалось к столу только в исключительных случаях. Уже через час опытные воины последовали вчерашней дорогой, оставив дом хлебосольного купца в покое.

Но на следующий день они пришли в гости снова, и опять купец был вынужден дать им стол и питье.

Горничную Чернаву похоронили тихо и без суеты. Местный священник, в обязанность которого входило освидетельствование смерти, услышав о чуме, не пожелал проведать покойницу в горнице, а ограничился лишь молитвенными песнопениями в сенях, так что обстоятельства смерти купеческой служанки не стали предметом обсуждения у болтливых горожан.

Воевода и его соратники продолжали чуть ли не каждый день навещать купеческий дом и досаждать семье вщижского богача. Последний уже был вынужден вставать с постели еще до рассвета и уходить в свою лавку, чтобы дела не пришли в упадок. Гостей принимала Василиса и так умело ублажала, что они, ничего не заподозрив, угощались до положения риз.

Так все это тянулось до середины декабря, когда вдруг неожиданные обстоятельства разом прекратили наезды надоевших вояк. Смоленский князь Ростислав, объявивший себя еще ранее великим киевским князем, но не венчавшийся на княжение и доселе спокойно проживавший в Киеве на правах гостя, неожиданно явился со своей дружиной в Совет господ и объявил о переходе в его подчинение всех воинов киевского гарнизона. Одновременно он потребовал от городской верхушки признать его великим киевским князем. Городская знать, которой, как и простым горожанам, уже давно надоели беспорядки и безвластие, была готова подчиниться. Но черниговская дружина с воеводой не пожелала покориться воле чужого князя, и завязалась борьба. В это время воеводе Ратибору было уже не до попоек в купеческом доме. Втянутый во внутригородские интриги, он со своими соратниками редко покидал городской центр, где и без того имел возможность ежедневно поддерживать свое пьяное состояние.

А тут, в самый разгар сумятицы и беспорядков, в Киев нагрянул князь Даниил Галицкий. Он-то и покончил со всеми пирушками и интригами в среде воинства! Поставив во главе городского гарнизона своего воеводу Дмитрия, строгого и нетерпимого к пьяницам, князь добился не только укрепления дисциплины, но и подъема боевого духа защитников города. Все пьяницы были строго наказаны или безжалостно изгнаны из Киева. Скрежеща зубами от ярости и возмущения, уезжал из «матери градов русских» бывший воевода Ратибор. По дороге в далекую Венгрию, где скрывался в это время князь Михаил, проследовали и все остальные, недовольные новыми властями, черниговские воины.

Ратибор не забыл своего друга, купца Илью, и в последний день перед отъездом навестил его в купеческом доме.

Илья, прослышав об отставке отважного воеводы, искренне обрадовался: накрыл богатый стол, за которым расхвалил своего назойливого друга и даже дал ему денег на дорогу.

Принимая тугой кошель с серебряными монетками, Ратибор прослезился от избытка чувств, а затем, троекратно поцеловавшись с хитрым вщижанином, навсегда исчез из его жизни.

Все опять наладилось у удачливого купца. Казалось, что после такой ужасной истории, из которой ему едва удалось выпутаться, наступит, наконец, тишь и благодать. Беспокоило лишь одно: что-то не было никаких известий от уехавших с татарином слуг. Вот прошли и зима, и весна, и лето, а о них – ничего! Неужели погибли? Или замерзли еще в дороге? Одна мысль за другой одолевали встревоженного купца: что-то будет?

Одна Василиса, казалось, не волновалась. – Не волнуйся, Ильюшенька, – говорила она, – не такие наши молодцы, чтобы затеряться в снежной степи или замерзнуть! Да и татарин наш не злодей! Он – добрый и праведный человек! Скорее наш брат предаст (Это уже мы только что на себе испытали), чем какой-нибудь озорник или даже лютый недруг! А Большой Тучегон – честный и добрый молодец! Я в это искренне верю!

Купец успокаивался, слушая ее слова, но через некоторое время начинал беспокоиться снова. Он пытался узнать что-нибудь о татарах от купцов, приплывших в город из-за моря, но они ничего не смогли рассказать.

Как-то разом в городе прекратились разговоры о возможном нападении татар. Торговля процветала, горожане жили в своем тихом, безразличном к другим концам Руси мире, и ничего тревожного не видели и не слышали…

Наконец, в один из солнечных сентябрьских дней, когда воздух, казалось, пропитался запахом яблок и блестел от летавших паутинок, в ворота купеческой усадьбы постучали. Слуга, выбежавший на стук, глянул в дверное оконце и оторопел.

– Батюшки! – закричал он. – Молодцы наши вернулись! Слава тебе, Господи, во веки веков!

По такому случаю послали за купцом Ильей. Он немедленно прибыл в дом и обнял всех четверых своих верных слуг, возвратившихся целыми и невредимыми.

– Ну, рассказывайте, мои верные люди! – с нетерпением промолвила Василиса, когда ее преданные охранники откушали лучшей купеческой пищи.

– Да, уж так, матушка, – начал самый старший, сорокалетний Ставр. – Мы благополучно добрались до Великого Поля! Ехали, правда, долго. А ночь коротали в телеге попеременно. Большой Тучегон научил нас, как спать в мороз без опасности. Мы все время его слушались. Он, матушка, великий воин! Он служил послом у самого их царя Бату не один год! И его батюшка, славный воин по имени Большак, был послом. Он принял лютую смерть от наших русских князей много лет тому назад. Вот и сын его продолжил отцовский путь, как это принято у татар… Ну, вот мы добрались до этой великой Орды…

– Нет, все было не так! – перебил его товарищ, Волод. – Мы не сразу попали в Орду! Сначала нас окружили конные татары. Да едва не поубивали из своих луков! Но Тучегон нас спас своим зычным голосом! Он выкрикнул что-то грозное по-татарски! Когда татары услышали его крик, они чуть не попадали со своих коней! Подбежали к нам пешими и так униженно стали виниться! Тогда мы поняли, какая великая власть есть у нашего Тучегонушки!

– Ну, а дальше, – продолжил другой охранник, Провид, – мы поехали в окружении этих татар в саму Орду, как они называют свое царство. И спустя полдня мы оказались в великом, необычном городе. Там повсюду раскинулись дивные дома: то круглые, то кочковидные! Как большие половецкие кибитки. Одни стоят на колесах…С великой радостью встретили нашего Тучегона. И нам досталось немало почета!

– Одного кумыса попили окиян-море! – вставил фразу нетерпеливый Милюта. – За день по ведру выходило!

– Кумыса? – вопросила, нахмурившись, Василиса. – А что это такое?

– О, это – питье, матушка, отменное! – ответствовал Ставр. – Такое вкусное пиво. Из кобыльего молока!

– Вот уж какие дела! – покачал головой купец. – Эти люди ухитрились делать пиво даже из молока! А у нас говорят, что эти татары ни к чему, кроме убийства, не способны!

– Это ложь! – вскричал Милюта. – Они толковые и очень ласковые! Они так любят своих людей! Они не покинут своих товарищей на поле брани, как это у нас водится! Они очень дружны между собой и даже, можно сказать, сплочены…Уж так они нас благодарили за спасение Тучегона!

– Ну, так нельзя говорить обо всех русских! – рассердился Илья. – Какую глупость вы болтаете! У нас тоже бывают злые и добрые! Вспомните хоть бы Ефима, брянского управляющего. Ведь спас же его друг и товарищ, когда он, раненный, потерял силушки! Попридержите поэтому свои языки!

– Ну, это, конечно, так, батюшка – согласился Волод. – Тут не надо перегибать палку! Но скажу тебе, батюшка, что больно мы поражены всем таким в татарской Орде, что сами увидели! Не хотелось бы воевать с такими прекрасными людьми!

– Оно, конечно, никому эта война не нужна! – кивнул головой купец. – Народы живут спокойно, если их правители не льют напрасно кровь! Как знать, может, не будет жестокой войны с татарами?

– Этому не бывать, батюшка Илья Всемилич, – вздрогнул посуровевший и даже в этот миг почерневший лицом Ставр. – Войны не избежать! Наш Тучегон передал тебе такую весть: осенью сам великий царь Бату придет к нашему городу! А значит, наш город обречен на погром и разорение!

– Что ты мелешь такое неразумное? – возмутилась Василиса. – Да как они осмелятся воевать с таким великим и могучим городом? Это им не Чернигов!

– Нам сказал Большой Тучегон, что так решил их царь. И никто не в силах изменить его волю! И особенно потому, что киевляне повинны в казни татарских послов! А здесь возмездие неминуемо!

– Господи, что же нам теперь делать? – простонал купец. – Мы не успеем даже вывезти все товары! Нам некуда бежать!

– Тучегон тогда сказал, что тебя минует татарский гнев! Он послал тебе такой совет, чтобы все твои люди не выходили из усадьбы и в войне не участвовали. Татары уверены, что возьмут город! Вот что они тебе, батюшка, и Василисе-матушке передали, – Ставр полез рукой за пазуху и вытащил две большие, с ладошку величиной, сверкавшие серебром пластинки с непонятными письменами. Покачиваясь на серебряных цепочках, они, как зеркальца, отражали свет. – Каждая эта вещица называется у них пайцзой. Ни один татарин не осмелится обидеть владельца такой пластины. Вот какова плата татар за твое сердечное добро!

 

ГЛАВА 17

ПАДЕНИЕ КИЕВА

Ермила сидел у бойниц городской стены рядом с Греческими воротами и внимательно наблюдал за движением повозок и людей, входивших и выходивших из города. Вот уже десять дней как он прибыл в Киев с сотней отборных ополченцев, которых подготовил Ефим Добрыневич, ставший уже, на деле, воеводой Брянска. Последний сам желал возглавить отряд, чтобы «тряхнуть сединой» и вспомнить былую боевую славу, но Ермила, выздоровевший после ранения на охоте и набравшийся сил, отговорил его. Ефим Добрыневич был нужен зарождавшемуся городу как хороший руководитель с большим жизненным опытом и знанием хозяйственных дел. А для рати могли сгодиться и молодые, обученные военному делу, брянцы. Отряд для помощи киевлянам был уже давно готов, поскольку от желавших сразиться с лютым врагом добровольцев не было отбоя.

Ермила еще раньше хотел поехать вместе с земляками, но брянский воевода не сразу согласился с ним. Лишь когда Ефим поразмыслил и посоветовался со своими лучшими людьми, в том числе и со священниками, он принял решение направить Ермилу в Киев, но не рядовым ополченцем, а сотником, главой брянского отряда.

В начале ноября 1240 года воины, подготовившись к походу и простившись с семьями, не дожидаясь, когда Десна покроется льдом, выехали через наведенный еще летом мост на Киевскую дорогу.

У моста толпились многочисленные провожавшие: сам Ефим Добрыневич, священники, купцы, воины, оставшиеся в Брянске.

– Ну, с Господом! – промолвил брянский управляющий и троекратно поцеловался с Ермилой. – Не теряй, мой дорогой, голову в сражении, умей и побеждать и свою жизнь уберечь!

С благословением и добрым словом подошел отец Игнатий. Помолившись и перекрестив воинство, священник сказал Ермиле: – Вот, мой славный сын! Ты уходишь с воинами на святой и великий подвиг – оборонять нашу родную Русь! Поэтому ты должен знать, какой смысл заключается в слове «Русь»! Ушло много веков, и люди позабыли о значении этого слова! Только мы, старики, храним древние предания. Слово «Русь» значило «сокровище» или «богатство», а также «соль земли». Вот почему наши предки так назвали свою Отчизну! А если на людей обращать значение этого слова, то «рушаны», или русские люди понимались как знатные и благородные по отношению к другим народам! Это значит, что мы – лучшие люди на земле! Благословляю тебя и наше воинство на эту рать и выражаю свою твердую надежду, что ты со своими воинами сумеете достойно оправдать славу русского народа, как самого лучшего и смелого. Смело же сражайтесь, не бойтесь ни врагов, ни лютой смерти!! За Русь нашу святую, за веру православную! Господь да поможет вам воистину!

И вот на киевской стене Ермила вновь и вновь вспоминал ту прощальную речь отца Игнатия, его суровое лицо и горевшие, как свечи, глаза. Затем перед взором брянского сотника предстало заплаканное лицо жены Аграфены, красные, возбужденные лица малых детей…

Четыре дня продвигался отряд по большой, заросшей бурой пожухлой травой дороге. Пятнадцать телег, запряженных двумя лошадьми каждая, везли нехитрое имущество ополченцев, их оружие. В каждой повозке, кроме того, сидели четыре воина. Остальные – сорок один человек – ехали верхом. Остановок почти не делали, хотя иногда приходилось ненадолго заниматься расчисткой встречавшихся на пути завалов из древесных стволов или починкой поврежденных тележных колес. Конечно, если бы не эти трудности, ратники и за два дня смогли бы преодолеть не очень дальний путь…

В Киеве брянских воинов встретили с радостью. Воевода Дмитрий, несмотря на свой грозный и суровый вид, даже улыбнулся Ермиле.

– Вот что такое Киев для русских людей! – сказал он. – Даже вы пришли из такой глуши, чтобы добровольно его защищать. Я и не знал до этого времени, что есть такой город – Брянск!

– Есть, батюшка воевода! – ответствовал Ермила. – На моих глазах вырос этот городок из княжеской усадьбы. Туда прибежали люди со всех земель, разоренных жестокими татарами…Городку еще расти и расти! Он, конечно, не Киев, – Ермила огляделся, – но, думаю, через год-другой и с пол-Киева будет!

– Ну, пусть так, – кивнул головой воевода Дмитрий. – Дай, Господи, чтобы процветал ваш славный городок, не ведая ни горюшка, ни татарских набегов! Если мы остановим этого лютого врага, все поганское нашествие кончится! Здесь, в Киеве, последняя оборона русской земли!

– А что, батюшка воевода, неужели не избежать войны с татарами? – вопросил Ермила. – Может, ушли они далеко в степи и нас позабыли? Не так просто взять Киев! Это не Чернигов!

– Увы – нам, – грустно покачал головой Дмитрий. – Я получил верные известия от нашего купца, который два года проживает в Киеве. Он пришел сюда из города, разоренного погаными татарами, стоявшего на реке Десне…

– Ох, уж не Илья ли Всемилич?! – вскричал брянский сотник. – Вщижский, не так ли?!

– Вот уж так, – кивнул головой Дмитрий. – Илья…да будто вжический…Ну, он мне поведал, что посылал своих торговых людей весной «в греки», и они узнали по дороге, что осенью все татары пойдут сюда, на Киев. Осады не миновать! Так решил их безбожный царь! Дружинники и «старцы градские» не советовали мне верить словам торговых людей. Они уверены, что татары сюда не сунутся, но я ведь ратный человек…Для меня позор – не подготовиться к осаде! Вот я и думаю о том, как защищать город. Усилил строгость, что ни день веду ратные учения с дружинниками и стражниками, укрепляю стены. Однако же я вижу, что нам грозит тяжелая беда со стороны Лятских ворот, там, где лес! Я прилагаю все старания, чтобы это дело поправить, но если враг туда ударит, беда будет непоправимая!

– Так, может, пошлешь нас, брянцев, туда, в это тяжелое место? – спросил с надеждой в голосе Ермила. – Уж очень мне хочется достойно послужить нашей русской земле! Ведь мы пришли сюда не сидеть, но сражаться!

– Ну, уж нет! – усмехнулся Дмитрий. – У меня по всем местам уже подготовлены люди! Поэтому не обессудь! – он бросил взгляд на покрасневшего от досады брянского сотника. – Мы пошлем твоих людей к Грецким воротам, очень важному месту. Мы ждем именно отсюда главный удар татарского воинства! Враги всегда отсюда нападали! А если говорить о лесе, что, якобы, татары боятся древесных чащоб…Есть у них какое-то поверье… Однако мы должны готовиться к любому случаю. Да хотелось бы помощи от нашего господа Бога! – Он энергично перекрестился. То же сделали все стоявшие рядом воины и Ермила.

После этого разговора брянский сотник со своими воинами отправился в городскую баню, где, хорошо помывшись и отдохнув, сбросил со своего тела дорожную грязь и усталость.

На другой день, выспавшись в большом церковном здании, приспособленном киевским воинством под жилье, и откушав простой, но сытной воинской пищи, приготовленной по распоряжению киевского воеводы, брянцы разошлись по городу, чтобы познакомиться с великой русской столицей. Ермила отправился на рынок искать лавку купца Ильи Всемиловича. Это оказалось делом не трудным. Стоило ему только произнести имя купца у входа на рынок, как сразу же первый торговец указал правильный путь. Купец Илья как раз был при деле: отвешивал товар городским ремесленникам. Он был очень рад видеть земляка и сразу же поручил все торговые дела приказчику. Весь день провел Ермила в гостях в купеческом тереме в обществе Ильи Всемиловича и его супруги Василисы. Они вдоволь наговорились о своих приключениях за последнее время…Когда Ермила уходил, купец Илья, провожая дорогого гостя, сказал: – Смотри, Ермилушка, если тебе будет плохо, иди к нам без промедления! Мой дом велик: могу здесь поместить всех людей! Если мы и не втиснем сразу всю твою сотню, но непременно поможем!

– Не говори так, мой дорогой Илья Всемилич! – улыбнулся брянский сотник. – Не дай Господь, чтобы мы прятались в твоей усадьбе! Мы пришли сюда не отсиживаться и прятаться. Здесь мы для того, чтобы мать русских городов и Василису и твоих детей надежно защитить! Но если не удержим врага и поляжем костьми, тогда не взыщи… Храни нас Господь! – Он перекрестился. – Наша погибель – это ваша погибель! Что твоя усадьба для татар?

– Как знать, – улыбнулся купец, – Иногда дощечка лучше спасает, чем большой корабль! Тогда обещай мне, если настанет такое время, что тебе некуда будет деваться, тогда ты придешь в мою усадьбу! Я верю я, что всегда смогу тебе помочь!

– В этом обещаю! – кивнул головой Ермила, и они, троекратно поцеловавшись, расстались…

И вот теперь, в это холодное утро 19 ноября Ермила вспоминал на городской стене все прошедшие события и то улыбался, то грустил…

Неожиданно подул сильный ветер, повалил густой мокрый снег. Земля не успевала покрыться даже тонким слоем снега, как вновь теплело, и грязные лужи заполняли все низкие места, рытвины и ямы. Воины проваливались в липкую холодную грязь, ругались и проклинали погоду. Ермила, слыша их разговоры, обыденные и бесхитростные, стал потихоньку дремать. Ему приснилась мать, такая молодая и красивая, какой была в детстве. Она улыбнулась сыну и весело сказала: – Ну, уж готовься, Ермилушка! Тебе предстоит великое дело!

– Какое, матушка? – радостно спросил мальчик.

– Будешь сражаться за русскую землю! – громко сказала она и вдруг застонала, заплакала, расплылась перед ним, как облако.

– Господи! – очнулся Ермила. – Да что же это такое?

Откуда-то издалека до него донеслись какие-то непонятные, но густые, все приближавшиеся звуки. Они напоминали сначала блеяние то ли коз, то ли овец…Вдруг где-то замычал вол, а за ним еще один и еще и, наконец, заревело, застонало, заскрипело и затрещало все вокруг!

Ермила подскочил и крикнул вниз: – Вперед! Хватайте, молодцы, оружие!

Воины забегали. Сразу же был послан вестовой к воеводе Дмитрию. Шум между тем усиливался. Теперь было ясно, что ревут волы, и скрипят телеги.

– Вот так нашествие! – подумал Ермила. – Они раздавят наш город только одними повозками!

На стену к брянскому сотнику влезли его ближайшие помощники Никита и Воята, уже ранее служившие в Киеве.

– Что это, Ермила Милешич? – спросил Воята, дрожа от возбуждения. – Неужели татары?

– Смотрите вон туда, ребятушки, – Ермила показал рукой на юг. – Видите эту темную мгу?

– Да это туча, батюшка, – рассмеялся Никита. – Внимательно смотри, вот уж там облака!

– Тучи и облака на небе! – возразил Ермила. – А это на земле!

– Так и есть! – вздрогнул Воята. – Ну, и глаза у тебя!

Неожиданно снегопад прекратился. Ветер усилился. Небо очистилось от туч, и солнце ярко, но не радостно осветило жуткую картину: к Киеву двигались несметные полчища!

Ермила переглянулся со своими воинами и покачал головой: – Да, дело прескверное! – Веселая бодрость, доселе торжествовавшая в нем, куда-то исчезла. Остались безнадежность, тоска и отчаяние.

Грязная туча между тем все более увеличивалась и, расплываясь вокруг города, постепенно превращалась во вражеское воинство. Шум уже был такой, что было непросто между собой разговаривать: даже громкая речь растворялась в визге, грохоте и реве…

– Вот уж попали в мышеловку! – подумал Ермила. – А нам говорили, что не по зубам татарам Киев…Помолюсь-ка я нашему Господу! – решил он. Встав на колени и вперив взгляд в небо, Ермила прочитал «Отче наш», а затем и собственную, пришедшую на ум отчаянную молитву. Обращаясь душой и сердцем к Богу, он просил Его помочь киевлянам спасти город от невиданной напасти.

– Только ты, Господи…, – молился брянский сотник, – но не мы, слабые люди…

Молитва помогла Ермиле очнуться и придти в себя.

– Что ж, – сказал он про себя, – если у меня такая судьба, тогда не посрамлю русской земли! Эй, молодцы! – крикнул он и махнул рукой стоявшим рядом. Те едва услышали крик и обернулись, дрожа от смертельного страха. – Не бойтесь татар, их не так уж много, как кажется! Это они согнали со всех сторон скот, телеги и рабов! А их войско не больше нашего! Справимся! Идите к нашим людям и готовьтесь к осаде!

Уверенность сотника передалась его товарищам. Спустившись со стены, они побежали выполнять поручение Ермилы и объяснять молодым воинам, как защищать заранее выделенные каждому участки обороны. Поскольку все уже было предусмотрено, одни воины заняли свои места у бойниц, другие, готовые на замену выходившим из строя бойцам, засели внизу с запасом стрел и дротиков. У ворот запылал большой костер: в медном чане подогревались смола и деготь. Столпившиеся вокруг горожане держали в руках пустые ведра, чтобы подавать вверх защитникам стен горячую смолу.

Но татары сразу не бросились к стенам. Их передовые отряды объезжали город на расстоянии полета стрелы. Вражеские всадники махали руками и что-то кричали.

– Ишь, ругаются поганые! – пробурчал Никита, вновь поднявшийся на стену и усевшийся рядом с Ермилой. – Вот бы им преподать урок!

– А ты попробуй, – кивнул головой сотник, – может что-то получится!

Никита снял с плеча лук, извлек из колчана стрелу и, натянув тетиву, пустил смертоносный снаряд в сторону ближайшего всадника. Гарцевавший на стройном арабском скакуне татарин в этот миг остановился, превратившись в удобную мишень. Но стрела не причинила ему вреда: не долетев нескольких саженей до всадника, она воткнулась в землю.

Татарин замахал руками и засмеялся. Промелькнули его белоснежные зубы, четко выделившиеся на темном, скуластом лице. Неожиданно смеявшийся выхватил из-за плеча лук, быстро приладил стрелу и прицелился. – Ох! – вскрикнул стоявший слева от Ермилы Воята. – Господи! Лихо!

Крик был настолько громким и визгливым, что все, кто были на стене, услышали его и вздрогнули. Воята лежал между зубцами городской стены и судорожно бился. Ермила подбежал поближе и онемел: перед ним был уже не боевой товарищ, а изуродованный труп со снесенной половиной черепа! Стрела попала прямо в лоб несчастному, раздробила ему голову и, отлетев вместе с брызгами крови и мозга, ударилась о бойницу, застряв в замазанной глиной трещине!

Ермила, едва державшийся на ногах от потрясения, забыв об опасности, подал знак стоявшим внизу придти на помощь. Воины быстро влезли на стену и, увидев труп, остановились.

– Тащите его вниз! – заорал приходивший в себя Ермила. – Да в церковь несите!

Воины двигались, как в тумане. Слава Богу, что татары не догадались в этот миг выпустить еще несколько стрел: защитников города намного бы поубавилось! Но, к счастью, враги и не думали нападать в этот день на город. Они не спешили. И пока татары совершали объезд Киева, брянские ополченцы медленно приходили в себя. Ермила первым вышел из этого нелегкого положения. Он бегал взад и вперед, спускался вниз, опять влезал наверх, убеждал каждого защитника, что произошедшее – нелепость, случайность!

Он затратил почти час на эти разговоры, подходя вплотную к своим воинам и крича им прямо в ухо. С превеликим трудом ему удалось и вновь подготовить к обороне расстроенных, напуганных людей.

– Будьте теперь осторожней! – кричал Ермила. – Не суйте нос за бойницы! У татар дальнобойные луки и, как вы видели, они метко стреляют! Но наши стены, и мы в силе держать оборону! Мы победим этих супостатов! Пусть пойдут на приступ, тогда поймут, какие есть на деле русские воины!

Весь день и ночь прошли спокойно. Шум, поразивший в первый день защитников города, не стихал ни на минуту, однако и воины, и горожане, постепенно, придя в себя от первого потрясения, стали к нему привыкать. Ермила даже сумел немного поспать ночью в караулке, когда свежие защитники заменили первую смену.

Наутро к нему прибыл вестовой от воеводы, который сказал: – Город обложен со всех сторон, Ермила Милешич! Готовься, славный муж, к долгой осаде! Смотри, как сражаются враги и береги своих людей. Нам надолго хватит запасов, пищи и снаряжения! А врагам нужно спешить!

Брянский сотник прислушался к советам именитого воеводы, но на месте надо было приспосабливаться самому.

К полудню стало ясно, что татары замышляют приступ. На расстоянии полета стрелы перед городом сосредоточились конные воины, держа на изготовку луки. Их было так много, а двигались они так быстро, что, казалось, у врагов крылатые кони, способные перескочить городские стены! Вскоре их передовые отряды, как по команде, расступились, и вперед выскочили толпы пеших бойцов, тащивших огромные лестницы. Среди них, одетых в разношерстные одеяния, выделялись и какие-то странные люди, совсем не похожие на татар. Когда враги приблизились вплотную к городу, стало ясно, что среди бежавших преобладали женщины, старики, подростки. Кое-где виднелись и рослые русские мужики. – Не убивайте нас! – кричали в отчаянии пленники сидевшим на стенах воинам. – Мы – свои, русские!

– Пропустите женок и стариков! – крикнул Ермила, но его голос не был услышан. Первую лестницу, по которой полезли русские пленники, не тронули, и те свободно пробежали в пространство между бойницами. Но за ними ворвались татарские воины, и началась злая сеча!

Позиция защитников города оказалась непростой. Снизу на них напирали враги, а высунуться из-за бойниц и встать во весь рост было опасно. Конные татары выпускали тучи стрел и довольно часто попадали в цель. Вот и второй поток осаждавших полез на стены. Защитники схватились за верхние уступы лестниц и стали сообща, раскачивая тяжелые деревяшки, сбрасывать врагов. Но татарские всадники не дали им довершить дело. Все, кто нечаянно высунулись, пали, пронзенные вражескими стрелами. Лишь расплавленная смола помогала русским. С каждым вылитым вниз ведром безвозвратно падали все карабкавшиеся вверх враги. Но смолы не хватало. Уже к вечеру потребовался новый запас спасительного зелья – котел опустел. Пока русские бегали и таскали смолу, враги вновь оживились. Как муравьи, кинулись татары на стену и в мгновение ока заполонили все пространство между бойницами.

Ермила, собрав лучших воинов, кинулся на врагов, пытаясь выбить их со стены, но на смену погибавшим татарам влезали все новые и новые.

Если бы не воевода Дмитрий, татары бы уже на второй день осады заняли всю стену у Греческих ворот. Но мудрый военачальник предвидел такую беду. На смену усталым брянским ополченцам быстро и неожиданно прискакали отборные дружинники князя Даниила, вооруженные тяжелыми секирами. Быстро вскочив на стены, могучие воины жестоко и беспощадно изрубили уже присевших на отдых врагов. Ни татарские стрелы, ни их длинные копья с крючьями не смогли удержать свежих, полных ярости воинов. И четверти часа не прошло, как стены были очищены от врагов, и вновь брянские ополченцы заняли пространство между бойницами. Теперь, научившись у врага уму-разуму, они уже не допускали прежних ошибок и не позволяли татарам вскакивать на стены. Сражения не прекращались ни на минуту! На смену сбитым с лестниц врагам приходили все новые и новые. Защитники уставали, а враги наоборот все прибывали. С нетерпением ждали русские воины ночи, чтобы хоть немного отдохнуть. Однако уже наступили сумерки, а татары все лезли и лезли. За день брянский отряд потерял половину своих бойцов, из которых большая часть была убита, а изрубленные мечами и раненные стрелами надолго вышли из строя.

Наступила ночь, но натиск врагов не ослабевал. Лишь заполночь воевода прислал Ермиле смену, и брянские воины спустились в караулку на отдых. К шуму все уже привыкли и не обращали внимания ни на какие новые звуки. А их было немало. Со стороны Лятских ворот доносился такой ужасный стук и грохот, что от этого заглушались все визги, вопли, скрип и рев.

– Все, они добрались до лесной стены, – подумал Ермила. – Значит, догадались о нашей слабине! Видно, татары не люди, но адские черти!

Но он не испытывал страха. На смену растерянности и унынию вскоре пришли уверенность в своих силах, спокойствие и, как ни удивительно, привычка к непрерывному бою. И остальные воины стали приспосабливаться к врагу. Прошла ночь, за ней еще день… Враги продолжали штурмовать стены, а защитники – успешно отбивать несметные татарские полчища.

Вот уже остались позади две недели, а город все держался. Ермила с товарищами-земляками, которых оставалось всего восемь человек, вместе с присланным подкреплением, продолжали успешную оборону: Греческие ворота стали непреодолимым препятствием для врагов.

Наконец, 6 декабря в полдень, после отражения очередного татарского приступа, Ермила спустился со своей сменой вниз в караулку. На стене сражались другие воины. Уставшие брянцы и киевляне присели на скамьи и едва только приступили к трапезе, как вдруг с улицы, со стороны города, послышались воинственные татарские крики и застучали копыта множества коней. Даже через сильный шум было слышно, как эти звуки, ранее доносившиеся только снаружи города, заполонили, казалось, все пространство. Ермила и его воины повскакали со скамей и бросились к выходу из башни. Из города валил густой черный дым. На улице, несмотря на декабрьскую стужу, было душно. Нестерпимо хотелось пить.

Только оказавшись перед воротами, Ермила понял, что попал в окружение. На стенах сидели одни татары! А впереди маячили…тоже враги – татарские всадники!

– Пробивайтесь к середине города! – крикнул Ермила и показал товарищам руками. – Бегите же на этих всадников!

Они быстро помчались на врагов, держа в руках длинные, тяжелые пики. Татары, увидев уцелевших русских, от неожиданности оторопели и рассеялись по сторонам. Маленький отряд Ермилы проскочил в образовавшийся проход и выбежал на улицу.

– Бегом за мной! – крикнул брянский сотник. Но его просто не услышали. В возникшей давке, дыму, сече воины разбежались, кто куда мог…

Ермила пробежал через улицу и, наткнувшись на новый татарский отряд, мчавшийся ему наперерез, свернул в проулок. Здесь врагов еще не было, но все деревянные постройки буквально утопали в пламени. Увидев горевший сарай, Ермила подскочил к нему и спрятался за черную стену. Мимо медленно проехали верхом татары, о чем-то спокойно между собой разговаривая.

– Что же делать? – подумал брянский сотник и отбросил в сторону мешавшую ему пику. – Куда бежать? Как я вижу, враги захватили город…

Тут он вспомнил о своем друге купце и его последних словах.

– Может, пойти на усадьбу Ильи? – мелькнула мысль, но надежда мгновенно угасла. – Разве жив мой друг Илья Всемилич, – подумал он, – если мы, воины, не защитили этот несчастный город?

С этими мыслями он пробирался между стеной сарая и дымившимся соседним домом, когда вдруг неожиданно наткнулся на труп лежавшего в кровавой луже татарина.

– А что, если? – вздрогнул Ермила и стал быстро стаскивать с убитого врага шапку и полушубок. Облачившись в чужеземную одежду, пропитанную потом и кровью, спрятав часть бороды в полушубок, он огляделся. Врагов не было видно.

– Будь, что будет! – решил отважный брянец и быстро, как ни в чем не бывало, пошел вперед. По дороге его не раз окликали татарские воины, но он не останавливался и делал вид, что из-за шума ничего не слышит, а когда всадники показывали что-нибудь жестами, он лишь приветливо махал рукой. Враги, тем не менее, его не останавливали…

Так он прошел почти через весь город, объятый пламенем, и к вечеру, наконец, добрался до улицы, где располагался по его предположению дом вщижского купца.

– Ну, уж если нет Ильи Всемилича, тогда спета моя песня! – решил про себя Ермила, когда выходил из дымного проулка. И тут он был просто ошеломлен: купеческий дом, огороженный забором, стоял, цел и невредим, посреди серой, засыпанной пеплом пустыни!

Ермила потряс головой, подумав о наваждении. Но перед ним действительно был купеческий дом! Покачав головой, брянский сотник мысленно обратился с благодарностью к милосердному Богу и с трудом, волоча от усталости ноги, приблизился к усадебным воротам.

 

ГЛАВА 18

ВОЛЯ ТАТАРСКОГО ХАНА

Киев пылал. Из-за густого дыма, валившего со всех концов, трудно было дышать. Однако татарские воины не обращали на это внимания и сновали взад-вперед по большим улицам, вывозя из разрушенного города все, что попадало под руку. Особые отряды объезжали с факелами руины и подбирали трупы своих бойцов, погибших при штурме и сражениях на улицах. А трупов было немало! Несмотря на то, что великий город продержался немногим более двух недель, его защитники отчаянно сражались, понимая, что спасения не будет.

Целых три тумена потеряли захватчики в боях, а это было очень много! За весь свой первый зимний поход на северо-восточную Русь они не имели такого урона! Что касается киевских воинов – княжеских дружинников и ополченцев – то от их сорокатысячного войска осталось всего две сотни израненных, до смерти уставших людей. Весь изрубленный, едва стоявший на ногах воевода Дмитрий, был захвачен татарами в плен и, обвязанный со всех сторон арканами, доставлен в шатер великого полководца Бату, установленный в двухстах шагах от полуразрушенных киевских стен.

Швырнув воеводу Дмитрия, истекавшего кровью, перед своим повелителем, татары выскочили из шатра, оставив пленника лежавшим на полу.

Бату сидел неподвижно в окружении своих любимцев, лучших полководцев, толмача, первой жены и о чем-то про себя размышлял.

– Так вот какой этот злой воевода! – сказал вдруг громко он. – Лежит теперь в прахе… Почему же ты сразу не покорился моей силе?

Толмач подошел к пленному русскому и пнул его ногой. – Сказывай, собака, почему ты не покорился моему славному повелителю? – буркнул он.

– Никто мне об этом не говорил, – возразил, едва шевеля языком, Дмитрий. – Ведь ты, великий царь, не присылал ко мне людей и не говорил со мной о сдаче города…Однако же ты безжалостно обложил наш город и начал к нему приступать…У меня совсем не было выбора…А как бы ты сам, могучий государь, поступил на моем месте?

Толмач перевел.

– А разве можно посылать к вам послов? – возмутился Бату. – В прошлом году твой коназ Мыхаыл перебил моих посланцев! Нечего и говорить об этом!

– Так то ж был Михаил, – пробормотал киевский воевода. – А мы не друзья тому князю, но лютые враги! Мой князь – Даниил Галицкий! Он совсем недавно занял Киев и разогнал без жалости всех людей того Михаила, злодея и клятвопреступника! Вот если бы ты, великий царь, послал ко мне своих людей, я не стал бы с тобой сражаться… Невозможно одолеть такую великую силу!

– Ты – не глупый воевода! – улыбнулся Бату, встал и подошел к Дмитрию. – Эй, слуги! – крикнул он. – Поднимите-ка этого уруса!

Подбежавшие рабы быстро подхватили киевского воеводу под руки, поставили на ноги, но он едва не упал снова.

– Да, ты отважно сражался, – покачал головой Бату. – Весь избит и изранен…Вот так должен сражаться истинный воевода! Поддержите его! – крикнул он слугам. – А теперь говори,…Дэмитрэ, как ты думаешь, сможешь ты служить мне, повелителю сотен туменов?

– Будет, государь так, как угодно Господу…, – пробормотал отважный воин.

– Ну, это не совсем ясно, – усмехнулся татарский полководец. – А как твоему Господу угодно?

– Не бывают победы и поражения без воли Господа, – тихо ответил Дмитрий. – А это значит, что Господь вложил в твои руки карающий нас меч. Вижу, что мы прогневали Господа, если ты нас так беспощадно разгромил. Быть тебе по тому нашим высшим судьей. Значит, мы должны тебе покориться…Потому, я готов послужить твоей высшей силе, но не против русской земли! Я – не изменник!

– А тебе и не надо воевать против урусов! – кивнул головой Бату. – Их земли больше нет! Вот захватим последний улус твоего коназа Дэнилэ, а там пойдем дальше на закат Солнца, чтобы покорить другие земли! Пойдешь с моими воинами?

– Туда, на закат, пойду, великий царь! – ответствовал разбитыми губами киевский воевода. – Без пощады буду разить не только венгров, но и злобных поляков! Они нападали на нас как шакалы в годы княжеских междоусобиц. Покарай же их своей рукой, великий государь! Они уже давно заслужили жестокую кару!

– Ну, что ж! – засмеялся довольный татарский повелитель. – Тогда…Эй, мои верные слуги! – Он хлопнул в ладоши. – Несите-ка сюда кумыс! Вот мы и увидим, как примет этот урус и батур наше священное питье!

Дмитрий с жадностью схватил большую чашу с кобыльим молоком, протянутую ханским рабом, и быстро, одним махом, осушил ее до дна.

– Подайте еще! – приказал Бату.

Дмитрий выпил еще.

– Ну, как? – спросил великий полководец. – По душе тебе наше питье?

– Очень вкусное, государь! – воскликнул оживший русский военачальник. – А можно еще малость, славный повелитель?

– Вот так урус! – удивился Бату. – Такого мы еще не видели! Неужели у коназа Дэнилэ все воины такие? Налейте-ка ему еще и отведите его в черную юрту, чтобы отлежался! Теперь этот урус – мой воин…Да, вот еще! Всех пленников и воинов Дэмитрэ, тогда, оставьте живыми: они нам скоро понадобятся! Ну, а теперь, поведай-ка нам, мой верный Болху, как тебя спасла уруска!

Болху-Тучигэн, одетый в изящный овчинный тулуп, который сшили ему умельцы вщижского купца Ильи, приблизился к усевшемуся в свое мягкое, устланное коврами кресло, Бату.

– Мой славный повелитель! – поклонился он. – Я уже говорил тебе это не один раз!

Бату улыбнулся и покачал головой. Вельможи и советники великого полководца с тревогой переглянулись.

– Дерзок Болху, – прошептал Субудэй. – Говорит все, что хочет!

– Значит, он – любимец славного Саин-хана! – буркнул Орду. – Ему все дозволено!

– Ну, коли так…, – кивнул головой Болху-Тучигэн, – если тебе хочется… – И он вкратце рассказал еще раз о своем счастливом спасении.

Когда повествование закончилось, татарские сановники некоторое время молчали, обдумывая услышанное и смакуя изящную речь ученого Болху.

– Да, вот ведь случаются чудеса! – покачал головой Бату. – Только что удивил нас один урус, а вот теперь слышим о других…Видно, что бывают разные люди даже среди урусов…Это удивительно: мы всегда считали урусов дикарями!

– Да, так и считали! – усмехнулся Субудэй-батур. – Что они умеют? Сидят себе в деревянных юртах за глухими лесами…Не научены разводить ни овец, ни лошадей! Что такое их лошади? Это быки или коровы! Не могут вынести и дня в пути!

– Моются водой! – с презрением поддакнул Урянх-Кадан. – Смывают запах своих предков! Воистину дикари! Едят рыбу! Как презренные шакалы!

– Однако же нашлись среди них такие люди, которые почтили наш великий народ истинным уважением! – возразил Бату. – Разве вы не понимаете, как непросто им было спасать нашего Болху? А если бы люди Мыхаыла об этом узнали?

– Узнали, повелитель! – кивнул головой Болху-Тучигэн. – Вот почему они вывезли меня тогда ночью из города…Чтобы спасти от слуг того злого коназа!

– Так, значит, урусы спасли тебя дважды?! – вскричал Орду. – Тогда их заслуга велика! Это серьезное дело!

Вельможи возбужденно загудели, кивая головами.

– Да где же они теперь? – спросил вдруг известный полководец Мэнгу, доселе молчавший и с презрением слушавший все разговоры. Наконец, заинтересовался и он. – Живы ли они после взятия города? Знаешь ли ты об этом, Болху?

– Я тогда приказал, чтобы наши воины не трогали ни дом этого славного купца, ни его усадьбу! – бросил Бату. – А для этого я послал особый отряд, когда наши люди ворвались в город. Все сожжено и разграблено вокруг усадьбы. Мы также не стали убивать всех пленников: скоро будут полезны. Купец Илья и его люди сидят в своем доме, окруженные пустыней. Это им награда за спасение моего любимца!

Бату с улыбкой посмотрел на Болху-Тучигэна и продолжил: – Съездил бы ты, Болху, к своим спасителям и привез бы Илю с женой сюда, ко мне! Мне самому захотелось увидеть тех необычных урусов! Ну-ка, спасли нашего человека! Да еще против воли всех дикарей! Я совсем не верю: неужели они – настоящие урусы?

Советник великого полководца приложил руку к сердцу и немедленно вышел из шатра. Кликнув слугу и приказав привести лошадь, он поспешно вскочил в седло и помчался в сторону киевских развалин…

А в это время измученный брянский сотник Ермила, снявший с головы татарский треух, стучал в ворота купеческой усадьбы. Подбежавший к глазку слуга Ильи Всемиловича быстро глянул и, узнав земляка, впустил его внутрь. – Заходи же скорей, Ермила Милешич! – крикнул он. – Не то беда приключится!

В сопровождении слуги Ермила вошел в двери купеческого терема и только здесь спокойно вздохнул полной грудью. Хорошо запертый дом почти не пропускал уличного дыма. В полумраке, в большой гостиной комнате, собралась вся семья купца Ильи со слугами. Сам хозяин дома полулежал на скамье, прислонившись к стене. Рядом с ним сидела Василиса. Слуги разместились у другой стены, противоположной хозяину, и занимали три больших длинных скамьи. Они слышали шум, треск пламени, ужасные крики и ждали своей судьбы.

Увидев вошедшего Ермилу, купец радостно вскрикнул: – Ну, слава Господу, что ты жив, Ермила! Мы с Василисой только что о тебе говорили! И много говорили! А тут – стук в ворота! Сам Господь тебя спас от лютой погибели! Ну, садись, сердечный друг, а я прикажу накрыть стол…Небось, голоден?

– Нет, Илья Всемилич! – покачал головой Ермила. – Не до трапезы теперь…Я так бежал, что, проскочил весь город, от Грецких ворот…Уж не думал, что тебя увижу…А тут вон какое чудо! Поведай же, как вам удалось уцелеть. Кругом ведь одни татарские разъезды! А я добрался я к вам лишь благодаря этому странному одеянию!

Только теперь купец и его слуги заметили, во что одет брянский сотник.

– Господи преславный, да ты под татарина вырядился! – воскликнул Илья Всемилович. – Как же это тебе удалось?

– Да вот раздел одного поганца в темном закутке! – буркнул Ермила. – А что оставалось делать? В русской одежде я бы до вас не добрался…

– Ну, уж смекалист! – улыбнулась Василиса. – Ты всегда был смышленым молодцем, мой славный земляк. Не подвела тебя смекалка и теперь!

– Так как же вы уцелели? – вновь спросил Ермила. – Неужели сам господь Бог вас защитил?

– Такое невозможно без воли Господа! – улыбнулся Илья Всемилович. – Нам крепко повезло! Как-то прошлом году моя Василиса подобрала на рынке избитого и умиравшего татарина…Ну, моя милосердная жена его выходила…, а когда этот татарин выздоровел, мы выпустили его в широкую степь. Но он был большим человеком у татар и любимцем самого их царя! Вот нам и награда за его спасение! Татары нас не тронули!

– Неужели они такие благодарные? – изумился Ермила. – А я слышал, что они злые, беспощадные и безбожные!

– Видно, для кого как, – возразила Василиса. – Однако смотри: они бывают благодарными!

В это время раздался сильный стук в ворота.

– Господи, помилуй! – завопили перепуганные слуги. – Пришел и наш горестный черед! Мы теперь пропали!

– Перестаньте каркать, бестолковые! – громко крикнул купец, разом остановив панику. – Эй, Волод, отведи-ка ты Ермилу в светлицу и переодень его там. Пусть думают, что ты мой верный человек. А ты, Ставр, надень-ка это на шею, – он протянул слуге поблескивавшую серебром пластинку, – и беги отворять ворота. Неужели сам Тучегон к нам пожаловал?

Действительно, у ворот купеческой усадьбы стоял, улыбаясь своей белозубой улыбкой, смуглый, одетый в купеческий полушубок, недавний гость Ильи Всемиловича. Его сопровождал конный отряд татарских воинов, которые почтительно, на расстоянии, ожидали распоряжений. Дыма уже было меньше. Все деревянные постройки вокруг исчезли, как по мановению волшебной палочки. Потоки холодного воздуха заполонили мертвое пространство. Ветер беспрепятственно дул из степи, и выбежавший на улицу Ставр стал замерзать.

– Входи же, Тучегон! – сказал он дрожавшим от страха голосом. – Уж очень холодно!

– Ладно! – хлопнул его по плечу татарин. – Якши, Стэр, будем пойти до дому!

Когда Болху-Тучигэн вошел в купеческую гостиную, все в ожидании встали. Но татарин, как ни в чем не бывало, подошел к купцу Илье, прижал одну руку к глазам, а другую – к сердцу и низко, поясно, ему поклонился. Купец ответил на поклон и резко прижал его к себе, обнимая. – Ты жив, слава Господу, Тучегонушка, – пробормотал он. – Вот ведь каким стал молодцем!

– Якши, якши, купец Иля! – вторил ему татарин. – Ты мне содеял, так ладно, Иля, я твоя ладно…содею! – Оторвавшись от купца, он подошел к Василисе и тоже ей поясно поклонился…

– Ох, Тучегонушка, как мы по тебе соскучились! – всплакнула купчиха. – Все о тебе говорили…Вот ведь какой ты важный человек! Мы даже не думали об этом! Что же нам теперь ждать, Тучегонушка?

– Хорош, хорош, якши, хатун урус! – бормотал Болху-Тучигэн, гладя Василисе руки. – Хорошо тебе станет…Аман же врагам только! Ты…нету врага, а добрая, так…друк…Бату же…коназ великий есть. Он друк тебе также!

Татарин показал знаками, что хочет пойти в ту комнату, где он не так давно лежал израненный. Илья приблизился к гостю и сам повел его туда.

Болху-Тучигэн вошел и оглядел тускло освещенное свечой купеческого слуги помещение. Затем он подошел к большой опрятно застеленной кровати и встал перед ней на колени. Обхватив руками свое бывшее ложе, он долго что-то бормотал, покачиваясь.

– Благодарит постель за то, что ему служила, – прошептала Василиса мужу. – Видишь, какие у них поверья, почитают и хвалят даже рукотворное…А нам говорили, что они бессердечные люди…

– Хорошие люди есть везде, Василисушка, – ответил купец. – Их нужно только уметь находить. А в этом ты у меня такая славная и способная!

После монолога у своей бывшей постели татарский посланник вышел в коридор и обратился к купцу. – Иля, – сказал он, – меня прислал сюда мой великий повелитель, славный Бату, за тобой и Василисой. Он хочет вас видеть и сказать вам доброе слово!

Но купец ничего не понял. Болху-Тучигэн обратился к Василисе, но и она никак не могла разобраться, что хочет их татарский друг. Тогда посланник Бату, поколебавшись, прижал руку к сердцу и направился к воротам. Открыв их, он что-то крикнул татарским всадникам, стоявшим на улице. От них отделился один воин, спешился и вошел в усадьбу.

– Вот тут со мной толмач, – заговорил Болху-Тучигэн, вернувшись в дом. – Я думал, что сам все вам скажу, но теперь вижу, что плохо знаю ваш язык. Придется говорить через него.

Толмач быстро перевел слова посланника. Купец кивнул головой и прислушался.

Когда до него, Василисы и челяди дошло, что хотели татары, вся гостиная наполнилась криками и стонами.

– Не уходите, батюшка! – завопили слуги. – На погибель вас уводят нечестивые!

– Замолчите! – рассердился Илья. – Или вы совсем обезумели? Зачем такое говорите? Если великий царь пожелал нас увидеть, значит, на то царская воля! Пойдем же тогда с тобой, Василисушка?

– Куда же деваться, – пробормотала купчиха. – Как говорят: двум смертям не бывать, но одной не миновать!

Татарский толмач перевел их слова.

– Да не бойтесь! – засмеялся Болху-Тучигэн. – О какой смерти вы говорите? Думайте сейчас о почете от великого повелителя! Вас не смерть ожидает, но великая награда! Только вот…, – он обернулся к переводчику, – расскажи им все подробней! Как войдете в государеву юрту, так старайтесь не задеть ногами порога! Это у нас – великий грех! И низко, как только можете, поклонитесь великому полководцу…Или встаньте на колени…А там увидим, как у вас получится…

– Получится, – пробормотал Илья. – Не грех – встать перед царем на колени, если он – Божий ставленник! Хоть и разная у нас вера, но Бог для всех один!

Болху-Тучигэн улыбнулся: – Вот вы, какие смекалистые! Вам нечего сомневаться: великий полководец будет доволен!

– Оно конечно, Большой Тучегон, – кивнула головой Василиса, – мы все сделаем так, как нужно!

Они стали быстро собираться. Слуги выкатили во двор большую повозку и запрягли ее двумя сытыми сильными лошадьми. И вот, наконец, купец с супругой и двумя слугами в сопровождении конного татарского отряда выехали в сторону степи.

До глубокой ночи в купеческом доме царили тревога и смятение. Слуги едва сообразили накормить Ермилу, который после небольшого отдыха сидел на опустевшей скамье и с тревогой думал горькую думу.

– Что ж теперь делать? А если не вернутся купец с женой? Что же задумали там враги? – проносились в его голове мысли.

Спать не хотелось, несмотря на усталость: ведь более двух недель он толком и не отдыхал! Да и сколько всего пришлось пережить! Перед глазами брянского сотника проходили картины недавних сражений на стенах города, гибели боевых товарищей. – Где же мои соратники? – думал он. – Спаслись ли они? Как же так получилось, что они потерялись?

Где-то к рассвету в ворота постучали. Стук был свой, условный. Слуги подскочили, радостные: – Вернулись наши дорогие хозяева!

Действительно, в гостиную медленно и спокойно вошли купец Илья и его супруга. Сам Илья Всемилович выглядел обескураженным, удивленным. Василиса же радостно улыбалась.

– Ну, что там, батюшка? – подбежал к супругам знахарь Радобуд. – Все обошлось, во славу Господа?

– Обошлось, Радбудушка, – ответила Василиса. – Вот, смотри, идем с пожалованием! – И она остановилась посреди комнаты, показывая рукой на грудь: с шеи свисало огромное, испускавшее зеленые лучи, изумрудное ожерелье. – Это – царский подарок!

Ермила бросил взгляд на купца и оторопел: на шее Ильи Всемилича висел на массивной золотой цепи большущий крест-распятие, усыпанный драгоценными камнями! – Батюшки, – пробормотал конюх Савелий, – да это же поповский крест! Как же ты осмелился его взять?

– А куда мне было деваться? – отмахнулся Илья. – Это – царский дар! Разве он мне нужен? Мы тут подарки принимаем, а там льется русская кровушка! Что нам оставалось? Тучегон нам сказал, что с царем нельзя спорить…Бери царский дар и нахваливай!

– Ну, а какой лицом сам царь? – спросил потрясенный Ермила. – Страшен, небось, как лютый зверь?

– Какое там! – воскликнула Василиса. – Ну, вот мы вошли тогда в царский шатер при свете ярко горевших щеп. Шатер у них называется юртой…С осторожностью перешли порог: боялись его задеть! А как внутри остановились, так сразу же бухнулись в ноги грозному царю: сильно испугались! Тогда великий царь, сидевший на троне, громко молвил…

– Голос у него похож на Тучегонов…, – вмешался купец Илья. – Толмач же нам сказал: – Вставайте, почтенные люди! – Ну, мы встали, а царь…лицом такой, будто наш Тучегон ему родной брат! А может…так…Что мы знаем? Вот государь преподнес нам подарки. И пообещал по такому случаю не казнить пленных киевлян и больше не разрушать города! Однако, что тут еще можно разрушить? От города остались одни обломки!

– О! – вмешался Ставр, сопровождавший в поездке купца. – Мне тогда у царского шатра сказал наш славный Тучегон, что царь пожаловал вам великое благодеяние: он хотел оставить от города одну пустыню! И только ради вас он отказался от своей жестокой мести!

 

ГЛАВА 19

ПЕЧАЛЬНЫЕ НОВОСТИ

В Брянске отмечали радостное событие: в новый, только что построенный терем въехал черниговский епископ Порфирий. Как раз к декабрю, как будто воевода Ефим Добрыневич заранее обо всем знал. Но владыка нагрянул внезапно, как снег на голову, и местные священники даже не успели обрадовать городок благовестным звоном колоколов.

Утреннюю службу епископ проводил сам. На торжественное богослужение в просторной Покровской церкви собралось много народа. Высокий священник пел красивым басом слова молитвы, обращенные к Богу. Во время службы он не раз повторял: – Господи, помоги твоему городу Киеву и отврати смертельную угрозу!

Брянцы уже знали о начавшейся осаде великого города. И вот они с нетерпением и надеждой ожидали услышать, что Киев выстоял. Среди молившихся присутствовали и женщины-вщижанки, чудом уцелевшие во время захвата татарами их города. Четверо из них так и остались жить в Брянске, выйдя замуж за дружинников воеводы, остальные вернулись на родное пепелище, где и поселились в наскоро срубленных городецкими мужиками избах.

С грустью они слушали монотонные церковные песнопения и молитвы, вспоминая все ужасы вщижского погрома.

Брянский городок довольно основательно разросся. Воевода Ефим сумел расширить и свою маленькую крепость. Здесь уже можно было отсидеться при княжеских усобицах, даже отразить набеги отдельных отрядов кочевников. А вот как быть при татарском нашествии? В этом у опытного брянского воеводы не было сомнений: против монгольских полчищ городу не устоять! А для создания более мощной, занимающей два холма, крепости нужно было время. Только киевская оборона могла сдержать смертельного врага и предотвратить угрозу Брянску. Но кто знает, выдержит ли великий город осаду?

С тяжелыми думами сидел Ефим Добрыневич в своей светлице и ждал гостей. От постоянных забот и трудностей брянский воевода за последнее время сильно состарился: поседел и сгорбился. Супруга Варвара была намного моложе его, но и она как-то посуровела, пребывая в состоянии тоски и тревоги. Сейчас она хлопотала на кухне, готовя вместе со слугами трапезу для высоких гостей. Хлопнула дверь, и дом сразу же ожил от густого баса епископа Порфирия.

– Да благословит Господь ваш дом и подаст вам великую благодать! – пропел с порога владыка.

– Здравствовать вам на долгие годы! – произнес шедший вслед за ним отец Игнатий.

– Здравствуй же, славный владыка! – оживился выскочивший в сени Ефим Добрыневич. – Рад видеть и тебя в здравии, отец Игнатий!

Священники вошли в светлицу, перекрестились на иконы, благословили подошедшую к ним хозяйку и уселись на скамью перед большим, устланным белоснежными скатертями, столом.

– Эй, Груня! – крикнул воевода. Служанка быстро прибежала из кухни и поклонилась гостям. Епископ осенил ее крестом. – Беги-ка, Груня, за моими помощниками Воиславом да Бровко! Будет трапезовать! – распорядился Ефим. – Да побыстрей, чтобы не заставляли нас ждать!

Служанка помчалась выполнять приказ.

– Ну, а теперь, отведай-ка нашей особой медовухи, владыка! – сказала с улыбкой Варвара. – Сама ее готовила и сдобрила рябиной!

– С охотой, матушка! – кивнул головой епископ.

– Уж я-то давно знаю о твоем искусстве, хозяюшка! – весело промолвил отец Игнатий.

– Отменная медовуха, – оживился епископ Порфирий, осушив чашу ароматного напитка. – Да, ты – хорошая хозяйка!

Варвара радостно улыбнулась: – Это еще не все, батюшка. Отведай сперва закусок, а тогда и скажешь, достойна ли я твоей похвалы!

В это время в дверь с шумом ворвались брянские дружинники, за которыми посылал Ефим. Войдя с порога и перекрестившись на иконы, они поясно поклонились священникам и своему военачальнику. Владыка протянул руку и благословил вошедших.

– Садитесь, – указал рукой на скамью у стола Ефим Добрыневич, – пообедаем и думу подумаем.

Приняв еще несколько чаш с хмельными напитками и закусив, гости начали вести неторопливый разговор.

– Да, воевода, – промолвил черниговский епископ, – Ты хорошо обустроил свой город, все тут уместно! Нелегко было до тебя добраться, однако житье тут привольное. Мы поехали по Десне от Чернигова, как только замерзла река…Слава Господу, что декабрь нынешний морозный! Спешили, когда узнали об осаде Киева! Целые толпы киевлян прибежали в наш разоренный Чернигов! Они не верят в прочность киевских стен и ищут спасения в глухих лесах и лесных деревеньках…Что может им дать Чернигов: там только одни развалины! Лишь церкви сохранились, но все их богатства разграблены жестокими татарами! Даже золотые и серебряные ризы поганые посрывали с икон. Да утварь церковную – сосуды и священные кресты – забрали нехристи! С превеликим трудом ведем службы. На сердце горечь и уныние…

– Как же сам ты спасся, славный владыка? – вопросил воевода. – Я слышал, что ты побывал в татарском плену!

– Что ж, пришлось вынести и это, – кивнул головой епископ. – Когда те нехристи заняли наш город и стали разрушать храмы Господни, мы вышли, не ожидая спасения, с молитвами и церковными хоругвями к тем злодеям. Однако татары не стали нас убивать, как мы того ожидали, но столпились вокруг и с превеликим любопытством на нас смотрели. Вот обошли мы крестным ходом все наши церкви. Вокруг пылали дома, и стоял удушливый дым! До нас доносились вопли плененных горожан. А когда мы возвращались назад к нашей соборной церкви, нас встретили конные татары и приказали идти к их царю. С ними там был татарский толмач, который нам это объяснил. Ничего другого нам не оставалось…Мы вышли из города одетые в праздничные ризы, с пением церковных псалмов. Я все успокаивал наших Божьих слуг, чтобы они не печалились и вручили свою судьбу нашему Господу…Ну, вот пришли мы к шатру их царя, прозываемого Бату…Но они не зовут его царем, а лишь говорят, что он непобедимый полководец и повелитель сотен туменов…Настоящий же их царь, Угадай-хан, сидит далеко – в какой-то там великой Монголии. Поди, за много тысяч верст отсюда…Вот сколько земель захватили поганые! Это нам такая кара за грехи! Ну, полководец, так полководец! Хотя Бату этот, на самом деле, истинный царь!

– А каков он из себя, владыка? – воскликнула любопытная Варвара. – Страшен ли видом этот татарский царь?

– А вот и нет! – пробормотал с мрачным видом епископ. – Знатные татары весьма приятны своей внешностью! Даже хан Мэнгу, осаждавший наш город Чернигов, светел лицом и пригож…Глаза их немного раскосы, носят небольшие усы и редкие бородки. Видно бороды у них так густо, как у наших людей, не растут. Я не видел ни одной окладистой бороды! А сам Бату особенно приятен лицом! Он похож на стройного молодца, но лицо его, белое и слегка скуловатое, сурово и без румянца. Его глаза черны и пронзительны! И речь его приятна на слух, даже изящна, хоть и непонятна. Перед тем как мы вошли в огромный шатер, стоявший возле нашего разрушенного города, татарский толмач предупредил нас, чтобы мы не задели ногами порога. У них есть поверье, что порог задевают люди со злыми умыслами! За это татары могут даже убить! Было ясно, что если татары нас об этом предупредили, они нас убивать не собирались…Поэтому мы переходили тот порог со всем старанием…А когда вошли, сразу же поклонились тому царю Бату в пояс. Царь же сидел на своем престоле и с любопытством на нас смотрел. Ну, а затем он спросил меня: кто я такой, какая у нас вера и как мы понимаем их нашествие…Я не знал, что говорить! Сказал лишь коротко, что значит наша христианская вера и какова суть моего епископства. Ну, а вот их войну я назвал Божьей карой нам за грехи!

– О каких грехах идет речь? – вопросил татарский повелитель. Я же ответил, что наши люди нерадиво принимают православную веру: князья учиняют вражду между собой и совсем не щадят простой народ…А многие стали пьянствовать, или впадать в блуд…Да прочие грехи наделали…Дошли даже до непочитания старших! Вот и кару Божью за это заслужили! Удивительно, что эти слова не вызвали гнева у великого татарина! Бату-хан даже предложил мне испить кобыльего молока! Но я дал ему по такому случаю убедительный отказ: нам нельзя принимать ни пищу, ни питье во время богослужения или крестного хода, особенно при поминовении! Это – тяжелый грех…Тогда Бату спросил, на какое время у меня такой запрет. На это я пояснил, что должен воздержаться от пищи и питья на три дня в связи с тем, что я приношу жертву по душам убитых, которые иначе не увидят пресветлого рая…Тогда царь спросил, а что же такое есть рай…И я рассказал об этом…Это был для меня нелегкий день!

– А как же, владыка, вас простые татары приняли? – Вмешался в разговор дружинник Воислав. – Не грабили, не злословили?

– Нет, – покачал головой епископ. – они не причинили нам зла. Более того, как только мы вышли из шатра татарского царя, мы увидели только одно уважение от его жестоких воинов! Вот и чудо случилось, когда их повелитель принял нас хорошо! Он там еще спросил, какая судьба ожидает его погибших воинов. Рай, мол, им будет, или ад…Я не знал что по такому случаю говорить! Слава Господу, что тогда меня вразумил! – Порфирий перекрестился. – Вот я и сказал: – Иноземный государь! Если твои люди карают нашу землю за великие грехи, значит, они исполняют волю Господа. Надо нам самим смирять свою гордыню… Ну, а если твои люди вершат Божью волю, тогда не закрыта им дорога в небесный рай. Но только если они праведно жили на земле: беспрекословно слушались своих начальников или полководцев, не пьянствовали, не грешили и молились Богу…

На это Бату вдруг спросил, а не пьянство ли есть питье их кумыса, или кобыльего молока. На это было нетрудно ответить. – Это не так, – сказал я. – Не может быть позорного пьянства от молока! Это же – от Божьей твари, но не от людского грехопадения!

Ну, царь посмеялся и похвалил мою находчивость. Он мне показался довольным от нашего разговора и моих ответов. Бату тогда сказал, что видит большую пользу от нашей праведной веры и пообещал, что не будет нам чинить ни обид, ни помех в церковном деле. Однако же меня отпустил не сразу. Пришлось ехать со всем этим татарским воинством аж до Глухова и видеть, как злодеи разоряли тот несчастный город! А когда мы вернулись в свой Чернигов, когда увидели свои разграбленные церкви, то зарыдали во весь голос, сетуя на нашу горестную судьбу. Вот мы стали жить в разоренном городе. Людей почти не осталось. Когда татары ушли, назад вернулись немногие! Вот почему я езжу теперь по далям и весям в поисках черниговцев и зову их на родину, чтобы восстановить родной город. Но, к своему прискорбию, я вижу, что беглые не хотят возвращаться домой…А сюда я поехал не зная, сколь велик и славен стал ваш Брянск…

– Владыка, а пойдут на нас поганые? – спросил вдруг Ефим Добрыневич. – Хоть и крепок наш город, но их несметную силу не выдержит!

– Не знаю, сын мой, я замыслов поганых. Спросил у меня еще тогда их полководец или царь Бату, богаты ли земли моей епархии. Но я ему ответил, что нет у нас больших городов, кроме Чернигова и Новгород-Северского. А местные села тут бедны: не платят даже десятину…Засмеялся тогда Бату и сказал: – Если ты называешь те города богатыми, смешно тогда говорить о твоих селах! Зря мы растрачивали тут свои силы и людей! Не было поживы даже в Чернигове! Разве это полноценное серебро, какое наши воины добывали во времена моего отца! Если бы мы знали о такой вашей бедности, то вовек бы сюда не пришли! Исполнили только завет нашего великого предка…Вот захватим ваш Киев и пойдем подальше к последнему морю, где возьмем несметные богатства изнеженных франков!

– Значит, нам грозит великая беда! – покачал головой Ефим. – Сила-то у них неисчислимая! Вряд ли устоит Киев?

– С нами господь Бог! – перекрестился епископ. – Захочет – казнит, захочет – помилует! Положимся на волю Господню!

Все сидевшие перекрестились.

– Владыка-отец, а как же пострадали наши черниговские города по дороге? – спросил сидевший до этого в скорбном молчании отец Игнатий.

– Да нечему похвалиться, – ответил епископ, потупив голову. – Все подесенские города погорели. Только один Трубецк уцелел, но печален вид у этого города: обветшали его деревянные стены и ополчение там – из стариков. Одни молодые ушли на защиту Киева, другие – в Венгрию, в дружину князя Михаила Всеволодыча, другие же укрылись в лесах. Слава Господу, что татары не пожелали идти вверх по Десне! Тогда бы они нас совсем добили!

Хлопнула дверь, и в избу ворвался старший дружинник Далебор. Быстро поклонившись и приблизившись к епископу Порфирию под благословение, он неожиданно крикнул: – Ефим Добрынич! По Десне идут люди, великое множество! Конно, пеше и на повозках!

– Неужели татары?! – вскричал воевода. – Никак, прорвались?!

– Нет, не они, – махнул рукой дружинник. – Какие там татары? Это только беженцы. Но их число очень велико! Намного больше, чем черниговцев после их погрома! Наш город не выдержит такого наплыва! Это сущая беда!

– Откуда же они? – вздрогнул Ефим Добрыневич. – Значит, опять татары взяли какой-то город? Неужели…Киев?! – Он быстро выбежал в сени и набросил на плечи полушубок. За ним выскочили помощники Воислав и Бровко.

– Быстро закрывайте ворота! – кричал воевода. – Готовьтесь к осаде! Теперь все возможно!

Но ворота были на засове, а брянские воины в полной боевой готовности занимали все положенные им по такому случаю места.

– Этих супостатов нет, батюшка! – крикнул со стены здоровенный ратник Крайко. – Одни только беженцы! До нас им осталось с полверсты! Дозоры это заметили! Зорки наши молодцы: не упустят врага!

– Велик ли хвост? – спросил стражника Ефим. – Далеко ли тянется?

– Да, батюшка, вот пришли твои дозорные. Спроси их…

Дозорные только что отвели лошадей в конюшню и уже собирались в дом к воеводе, когда тот встретил их сам на полпути. – Ну, говорите, – с нетерпением вопросил Ефим, – что там, откуда беженцы объявились?

– Бегут они, батюшка, – ответил Верен, старший дозорный, – прямиком от Киева! Взяли, поди, татары, тот великий город!

– Ох, Господи, – перекрестился Ефим Добрыневич, – вот напасть! Несладко нам из-за этого будет! Ладно, – кивнул он головой дозорным, – идите же на покой. А вы, – обратился он к стражникам, – внимательно следите за беженцами. Когда они прибудут в город, пришлите ко мне самых опрятных, чтобы могли обо всем рассказать! А там уже решим. Ворота же пока для всех не открывайте. Крепость не для беженцев! Мы тут подумаем, как с ними поступить. Поняли?

Вернувшись в дом, Ефим рассказал священникам о том, что узнал, и успокоил их.

– Подождем пока все не прояснится, – молвил он. – Рано, я думаю, хоронить наш Киев. Беглецы бывают и перед осадой…Напугались несметной силы и убежали…У нас сейчас одна задача: как разместить тех несчастных!

– А я предчувствую беду, славный воевода, – пробормотал покрасневший и осунувшийся отец Порфирий. – Видно, поганые заняли наш великий город!

– Одна надежда на Господа, владыка, – покачал головой отец Игнатий. – Я не верю, что пал наш великий Киев. Этот город весьма крепок!

В это время вошел верный слуга воеводы, которого посылали к беженцам, и поклонился сидевшим. – Батюшка Ефим Добрынич, – сказал он – вот я тут привел к тебе киевского «старца градского» Боеслава, который добрался до нас первым.

– Впусти же его! – приказал Ефим.

В светлицу вошел высокий худой старик с большой седой бородой. Он был богато одет: в хорошо выделанный, украшенный разноцветными узорами, темно-коричневый полушубок, добротные темно-серые штаны, тонкие, изящные сапоги синеватого цвета и большую бобровую шапку. Низко поклонившись сидевшим, он подошел к епископу под благословение.

– Господи, благослови! – сказал владыка и пристально посмотрел на гостя. – Так это ты, Боеслав! Рад тебя видеть! Давно я не видел твоего славного лица!

– Да, владыка, давненько мы не виделись, – кивнул головой киевский боярин. – Беда меня сюда привела! Пришлось спасаться от лютой погибели! Поганые теперь – хозяева нашего города!

– Не может этого быть! – вскричала Варвара. – Что же ты говоришь, опомнись!

– Садись-ка! – кивнул головой пришедший в себя воевода. – Неужели ты веришь в это? Как мы знаем, там еще осада…

– Нет уже осады, батюшка! – ответил присевший на скамью боярин. – Все это закончилось! Враги вели беспрерывную осаду две недели, днем и ночью! А шестого декабря, в полдень, они ворвались в наш город со стороны леса…Если бы не мои верные люди, я бы не стоял тут перед вами! Едва вырвались от наседавших татар! Спасло только то, что мы побросали свои пожитки: «не до жиру, быть бы живу»! Ну, вот кинулись поганые делить наше добро, и мы, воспользовавшись этим, бежали тогда с людьми через ворота, насквозь пробитые погаными…

– А как же там наши воины? – всполошился Ефим. – Наши брянские ополченцы? Живы ли они, спаслись ли?

– Об этом не знаю, – покачал головой боярин. – Я только знаю, что они отлично сражались, однако больше ничего сказать не могу!

 

ГЛАВА 20

КНЯЖЕСКИЙ СОВЕТ

В трапезной великого галицкого князя царило веселье: праздновали крестины недавно родившейся у него внучки – дочери молодого Романа Михайловича.

Молодые супруги сидели на скамье рядышком, по правую руку от великого князя Даниила. Здесь были все те же гости, что и на свадьбе нынешних молодых родителей.

Князь Михаил Всеволодович с супругой и сыновьями тоже присутствовал на празднестве. Почти год он ездил по всей галицкой земле, как родственник и друг Даниила Романовича, и кормился дарами местных жителей, которые надавали ему много пшеницы, меда, быков и овец.

Пиршество, связанное с крестинами, прошло должным образом и завершилось далеко за полночь. Гости разошлись лишь тогда, когда почувствовали, что их едва держат ноги…

Наутро князь Даниил встал со своей кровати в невеселом настроении.

– Что-то неможется мне нынче, – думал он, когда слуга помогал ему одеваться. – Неужели это от скверной погоды? Видно, я старею…

В это время в дверь постучали, и вошел слуга.

– Великий князь! – сказал он. – Прости меня за утреннее вторжение! Тебя ожидает посланец!

– Ладно, – буркнул князь Даниил. – Давай его сюда…Видно, там есть важное известие, если ты пришел в мою спальню так поспешно…Однако же подожди: отведи-ка его лучше в гостиную! Я разом спущусь.

Как только князь сошел вниз по лестнице, перед его взором предстал высокий бородатый мужик, одетый в воинские доспехи.

– Кто ты такой, молодец? – бросил князь Даниил. – Зачем потревожил меня в такую рань?

– Я – киевский ополченец, великий князь, по имени Ермила, – поясно поклонился неожиданный гость. – Прибыл к тебе с вестью…

– Ну, что ж, – перебил его князь, – судя по твоему опрятному виду, ты прибыл сюда с доброй вестью: порадовать меня победой. Значит, поведаешь всем нам это за трапезой! У меня не было сомнения, что мой славный Димитрий отобьется от поганых татар! Не по зубам татарам этот город!

– Прости меня, великий князь, – еще раз поклонился Ермила и опустил голову, – но я пришел сюда не победой хвастать! Весть моя печальная, если не ужасная! Наш Киев, мать русских городов, пал в шестой день декабря! Мы сражались, не щадя сил, до последнего. Но все наши люди или полегли, или попали в плен. От славного города остались одни руины!

После утренней трапезы в княжеской светлице собрались все знатные гости и лучшие люди князя Даниила Романовича. По правую руку от сидевшего в большом кресле галицкого князя располагались Михаил Черниговский с сыновьями Ростиславом и Романом, брат князя Даниила Василий Волынский, смоленский князь Ростислав Мстиславович, живший на правах гостя в почетном плену, и сыновья Даниила Роман и Лев. По левую руку – на другой скамье – поместились «старцы градские» и старшие дружинники галицкого и черниговского князей.

Не успели собравшиеся занять свои места, как князь Даниил встал и, обведя собрание хмурым взглядом, промолвил: – Сегодня у нас тяжелый день, друзья мои. И собрал я всех вас тут, чтобы поведать о большой беде: пал наш великий и славный Киев!

Сидевшие возбужденно загудели. – Здесь у меня киевский ополченец, который воевал против поганых…Он нам все подробно расскажет, – продолжал галицкий князь, хлопнув в ладоши. – Давай-ка, зови сюда этого воина! – скомандовал он слуге. – Послушаем его слова!

Ермила вышел на середину светлицы, встал между скамей перед креслом великого галицкого князя и сначала отвесил низкий поклон князю Даниилу, а затем поклонился направо и налево.

– Рассказывай, Ермила, ничего не утаивай. Мы должны все знать об осаде Киева! – приказал галицкий князь.

Ермила вновь поклонился и стал спокойно, не спеша, рассказывать. Он сообщил о своей первой встрече с воеводой Дмитрием, о подготовке к обороне города, о появлении татарского войска у городских стен, не утаил даже истории с неожиданной гибелью своего боевого товарища Вояты от первой же татарской стрелы…В светлице царила полная тишина. Никто не перебивал говорившего, все внимательно его слушали. Наконец, Ермила дошел до своего счастливого спасения и вкратце сообщил, как укрылся в купеческом доме.

– Что же не разорили татары усадьбу того купца? – сразу же спросил князь Даниил, как только брянский ополченец умолк.

– Да вот жена того купца спасла жизнь одного раненого татарина, подобрав его на рыночной площади. А татарин этот оказался послом самого поганского царя! – ответствовал Ермила. – И он тогда упросил своего царя не сжигать дом той купчихи, и они оставили ее дом и усадьбу нетронутыми.

– Какового еще посла? – вмешался в разговор князь Михаил Всеволодович. – Откуда он там мог взяться? Разве татары посылали еще послов после моего отъезда?

– Этого не знаю, княже, – поклонился ему брянский ополченец. – Но говорили, что татарин этот был в том посольстве, какое, по воле великого князя Михаила, жестоко истребили!

– Не было такого моего приказа! – смутился Михаил Всеволодович. – Не я перебил тех поганских посланцев, но сам киевский народ! Люди не пожелали быть татарскими данниками!

– Я говорю то, что слышал от других людей, – пробормотал озадаченный Ермила, не знавший в лицо черниговского князя. – Ходили слухи по городу еще до этой татарской осады, будто ты, великий князь, приказал порешить татарских послов и послал туда, на рыночную площадь, своих дружинников, переодетых под простой люд…Говорили также, что твоих людей опознали по дорогому оружию и породистым лошадям. Еще раньше люди видели лица многих твоих воинов, потому-то легко их узнали…Это говорили мне горожане и дружинники самого воеводы Димитрия!

– Шила в мешке не утаить! – кивнул головой Даниил Романович. – Что теперь, князь Михаил, скрывать правду? Если весь Киев об этом говорил…А может и татары об этом узнали!

– Что ж ты, Михаил Всеволодыч, – грустно промолвил Василий Волынский, – неужели забыл о разгроме на Калке? Еще тогда, по твоему наущению, были перебиты татарские послы! А какой конец тогда получился? Разве можно было убивать послов, особенно от таких сильных и беспощадных врагов?

– Ну, если вспомнить про те дела, – бросил Михаил Черниговский, – то и брат мой Даниил был тогда со мной заодно! Мы оба погубили поганских послов!

– Тогда это было правильно, – покачал головой галицкий князь. – По тому, как половцы рассказали нам о поганских хитростях. Тогда татары послали к половцам своих людей со щедрыми дарами, чтобы те отказались от союза с ясами. Татары не могли их всех победить. Половцы поверили татарам и приняли их богатые подарки…Татары им также обещали дружбу и союз. А когда половцы откололись от ясов, татары сначала разгромили их бывших несчастных союзников, а затем взялись и за половцев! Вот как лукавили татарские послы…За это мы их и покарали!

– Татарские послы не служат ни миру, ни правде, – сказал князь Михаил, – и только лукавят, чтобы ввести в заблуждение своих врагов. Мне известны доподлинно все их хитрости, и поэтому я их казнил, чтобы горожане не поддались на лживые поганские обещания! Они давно замыслили захватить наш славный город Киев и лишь морочили мне голову!

– Смотри же, брат, – промолвил Даниил Романович. – Тогда татары были не такими, как сейчас. Мы ничего о них не знали…Думали, что то лишь временное и случайное зло…Да к половцам тем привыкли…А некоторые князья с ними и породнились…Мы надеялись, что татары уйдут на века. Сначала так и получилось. Десяток или полтора лет мы ничего о них не слышали…А вот когда они разорили рязанские и суздальские земли, а затем захватили Чернигов, тут уже не надо было подавать им законный повод к войне! А убийство послов – для этого самый выгодный случай! Вот и не стали татары присылать своих людей к моему Дмитрию…Накопили силушку и безжалостно раздавили наш город!

– Я еще пытался спасти тот город и для того ушел в Венгрию! – сказал угрюмо Михаил Черниговский. – Но король Бела не захотел со мной говорить! Он верит, что татары не пойдут на его земли, а до нас ему нет никакого дела! Как вы знаете, я не получил от венгров помощи, а своими силами не мог защищать Киев…

– Да я сам недавно ходил к тому королю, – кивнул головой Даниил Галицкий и встал, – сватал своего сына Льва за его дочь, Констанцию. Однако получилось также как и у тебя, брат мой Михаил: Бела мне отказал! Вот так, остались мы теперь одни перед татарскими полчищами, имея лишь скудные силы!

Неожиданно разговор прервал вбежавший в светлицу слуга. – Великий князь! – крикнул он. – К нам пришли люди из Каменца! Выслушаешь их?

– Пускай идут сюда! – приказал Даниил Романович и уселся в кресло.

В совещательную комнату вошли три «старца градских» из Каменца. Они поклонились князю Даниилу и собранию. Княжич Роман, пристально вглядевшись, узнал знакомые лица. – Вот и прибежали за помощью, – с грустью подумал он.

– Великие князья Даниил и Михаил! – произнес дрожавшим голосом самый старший из них, худой седобородый боярин. – Плохо наше дело! Татары взяли Киев!

– Знаем, знаем! – едва ли не хором ответствовали собравшиеся. – Для нас теперь это не новость!

– А мы узнали об этом горе лишь тогда, – бросил второй, чернобородый посланник, – когда толпы несчастных киевских беженцев дошли до наших городских стен! Они заполонили все дороги и тропинки! Мы едва до вас доехали!

– Так они сюда бегут? – спросил с тревогой в голосе галицкий князь.

– Да, батюшка! – кивнул головой третий посланник, городской ополченец. – Уже завтра эти толпы доберутся до Галича!

– Вот так чудо! – пробормотал боярин князя Михаила Федор. – Как же татары отпустили такую уймищу народа? Говорили, что они беспощадно избивают всех жителей взятого города! Чего же они киевлян пощадили?

– Видимо, там столько беглецов, что их всех невозможно перебить! А может, татары не захотели тратить свои силы на такое злодеяние? Думают, что потом их всех пленят. Здесь, на Галичине, – подумал вслух третий посланник.

– Что за вздор ты мелешь! – возмутился княжич Лев. – Разве сунутся сюда поганые? У нас достаточно сил, чтобы разгромить врагов!

– Не горячись, сынок! – махнул рукой Даниил Галицкий. – Мы еще потолкуем! Решим, что с самого начала делать. Спросим же каменчан, что им сейчас нужно?

– Дайте нам князя и воинов! – громко сказал старший каменецкий посланник. – Пока у нас только вечевое правление. А князь суздальский Ярослав уехал в свои земли. Не устоять городу без воеводы или славного полководца!

– Ну, это мы решим! – бросил князь Михаил и знаком подозвал боярина Федора. – Подготовь-ка, Федор, письмецо мое до нашего родича, князя Изяслава Владимирыча. Он еще раньше просил у меня Каменец…Вот и увидим, сумеет ли он защитить этот город…

– Батюшка! – перебил его княжич Ростислав. – А может, я пойду в Каменец, если надо? Не впервой мне идти на войну. Я сам справлюсь с лютыми врагами!

– Подожди-ка, сынок, – остановил его Михаил Всеволодович. – Мы еще с тобой об этом поговорим. А нынче, Федор, подбери небольшой отряд из моей дружины и опытных воинов для помощи Каменцу. Да пошли человека к князю Изяславу. Пусть возьмет в свои руки дело обороны города!

– Довольны вы таким решением, знатные люди? – спросил каменчан Даниил Галицкий. – Люб вам князь Изяслав?

– Люб, батюшка! – почти одновременно ответили посланцы. – Мы очень довольны! Да благословит Господь нашего великого князя Михаила за такое праведное дело!

– Ну, а теперь идите на отдых с тяжелой дороги и собирайтесь в обратный путь! – кивнул им головой Даниил Романович.

«Старцы градские», низко поклонившись сидевшим, вышли из светлицы.

– А теперь давайте-ка потолкуем о других делах! – промолвил Даниил. – Нет у нас времени на пустые разговоры. Скоро и до нас доберутся поганые татары. Они не оставят в покое наши богатые земли!

– А может, спасет нас Господь от этой беды? – пробормотал кто-то из галицких бояр. – Зачем мы нужны этим татарам? Галич – не Киев и поживы им тут не видать!

– Нет сомнения, что враги сюда скоро придут, – бросил сын великого черниговского князя Роман. – Такие уж их повадки, чтобы быстротой и неожиданностью добиваться побед! Такой случай они не упустят…Потому и не тронули татары тех беженцев, чтобы они усилили тут панику! Пока мы будем обустраивать весь этот разношерстный люд, татары и пожалуют сюда за их спинами!

– Ты хорошо сказал по этому случаю, Роман! – улыбнулся Даниил Галицкий. – И ты правильно все понимаешь! Даже я не додумался до этих татарских замыслов! А тут тебе вот и правильный ответ! Ну-ка, поведай нам тогда, Ермила, – обратился он к брянскому ополченцу, который так и стоял посреди светлицы всеми забытый, – разве поганые ворвались в город не со стороны Лятских ворот?

– Так и есть, княже, – кивнул головой Ермила. – Еще когда они начали долбить своими таранами стену и ворота с лесной стороны, мы поняли, что поганые нашли слабину в защите славного города! Трудно было поверить, что наши люди удержат ту стену. Как видите, доподлинно не удержали…

– Помнишь, Роман, – сказал громко, чтобы все хорошо слышали, князь Даниил, – как ты говорил о слабости тех Лятских ворот? Ты оказался прав, не так ли? Вот, князь Михаил, как твой сын возмужал и набрался ума! Надо было его послушать! Что же ты теперь скажешь, славный мой зять и племянник? Какой нам дашь сегодня совет?

– Уж не знаю! – вздрогнул княжич Роман. – Тут собрались мудрые и многоопытные люди, какой я вам советчик? Я еще молод, чтобы давать вам советы!

– Ну, уж не скромничай, а лучше скажи, какие дела бы ты первоначально сделал? – настаивал Даниил Романович.

– Если говорить честно, то не надо здесь долго думать, – пробормотал Роман. – Нужно собрать дружину и поговорить с людьми…Да подготовить городское ополчение…Да послать своих людей в другие города…Надо укрепить городские стены и разместить воинов и ополченцев по разным городским частям. Надо спешить с подготовкой к осаде. Запасать смолу, деготь и камни, чтобы можно было все это сбрасывать со стен на врагов…А женок и малых детей надо куда-нибудь подальше отвезти. Я не верю, что наши города выдержат осаду поганых! Если это будет долгая осада, понадобиться много припасов…Да надо подальше отослать также и наши семьи…Может, к венграм…

– К венграм не годится! – бросил князь Михаил. – Не будет там помощи нашим людям! Я думаю послать наши семьи к полякам, к нашему родственнику Кондрату Мазовецкому. Там они пока отсидятся. А мы уже здесь, как будет Господу угодно! Тогда будем биться!

– Вот что, князь Михаил, – кивнул головой Даниил Галицкий. – Я думаю, что тебе нужно уходить с семьей и домочадцами…Это будет лучше для всех. И своих сыновей, и Романа с моей дочерью туда уведешь. Ты хорошо знаешь дорогу на Мазовию, потому как уже не раз там бывал. Одни твои домочадцы и дети не найдут это место и сами туда не доберутся! Там дороги неспокойные!

– Я туда не пойду! – отрезал вспыхнувший княжич Роман. – Разве мы беженцы, а не воины? Встретим врагов так, как надо, а если не повезет, все погибнем в жестокой битве!

– Погибнуть всегда успеете! – возразил Даниил Романович. – Разве ты не знаешь, что наша русская земля только тогда есть, когда мы, русские князья, живы? Что же тогда без нас будет? Нынче надо спасать свои жизни и жизни наших детей, а там…будет видно.

– А как же русские люди? Ведь татары их всех перебьют – от стариков до жалких младенцев? – вырвалось у Ермилы. – Разве правильно оставлять их на произвол судьбы?

– Все в руках Божьих! – вздохнул князь Даниил. – Если захочет Господь спасти русскую землю и подлый люд, тогда спасет…Надо положиться в этом на волю Божью! Известно, что это татарское вторжение есть не что иное как кара нам за грехи! Значит, это – неизбежное зло! И мы, князья, не имеем права отменять эту Божью кару. Но мы сами обязаны спасаться! Тогда вернемся после этого страшного нашествия и возродим нашу Русь!

Ермила молчал, слова князя Даниила казались ему непонятными и жестокими.

– Однако же не стоило бы покидать Галич! – возразил вдруг Михаил Черниговский.

– Господь Бог и дружина защитят наш Галич, – ответил Даниил. – Но об этом я еще подумаю…Может, оставить здесь кого? – обратился он к собранию.

– Князь Даниил! – громко сказал вдруг сидевший доселе безучастным князь Ростислав Смоленский. – Я останусь в Галиче и буду этот город оборонять! Сам решай теперь, что тебе надо делать! Я – старый воин и этот город врагу не сдам без жестокой борьбы!

– Ну, что ж, – кивнул головой Даниил Галицкий, – не имею ничего против этого! Пусть так и будет: оставайся в городе! Но если сомневаешься, тогда уходи к себе в Смоленск. Больше я тебя не держу: теперь ты не пленник!

– Тогда договорились! – кивнул головой Ростислав Мстиславович. – Я остаюсь тут и беру в свои руки защиту славного Галича!

– По остальным делам поступим так, – продолжал Даниил Романович. – Доведем сегодня до конца праздник в честь крещения моей внучки. Понятно, что нам не добавит радости киевское несчастье. Однако на то есть обычай. А завтра, поутру, пошлем свои семьи подальше от татарской беды! Пусть же и мой брат Василько едет во Владимир: надо и ему спасать свою семью. А я пока останусь с дружиной здесь, на своей земле, да пошлю своих людей проследить за татарами: не мешает разведать их замыслы. Может, остановим беду или дадим врагам достойный отпор!

После того как совет завершился и все разошлись, княжич Роман, сын Михаила Черниговского, подошел к брянскому ополченцу Ермиле.

– Поведай же мне, славный воин, – обратился он к растерявшемуся мужику, – ты сам киевский или еще откуда?

– Я из Брянска, княжич, – пробормотал Ермила. – Есть такой городок вверх по Десне…

– Я ничего не слышал об этом городке, – покачал головой Роман. – Однако говорили, что есть какое-то сельцо, называемое Брянском…Там сидит управляющий моего батюшки, некий Ефим…Я смутно помню дядьку Ефима: он был наставником моего старшего брата…Когда-то давно мой батюшка отослал его в неведомые края…Я был тогда еще мал, однако же слышал батюшкины слова про Ефима, как славного дружинника, но очень прямодушного…Многие старшие дружинники его невзлюбили: он тогда требовал строгой и суровой службы…Неужели он построил целый город?

– Городок возник, княже, сам собой, – кивнул головой брянский ополченец. – Я сам все видел…Да народу туда пришло пропасть, когда татары пожгли все черниговские города и села. А Ефим Добрынич сумел разместить всех тех несчастных людей. Там рубили избы и укрепляли стены крепости…Вот и образовался большой город!

– А город бы выдержал татарскую осаду? – вопросил вдруг княжич. – Если бы лютые враги туда нагрянули?

– Не могу сейчас ответить на это, – пробормотал Ермила. – Брянск не Киев и не Галич. Однако городок имеет немалые преимущества. Со всех сторон окружен Брянск лесами, болотами и крутыми оврагами. Два большущих яра отделяют брянскую крепость от южной дороги…С западной стороны город защищен широкой и полноводной рекой Десной. А с севера и востока колышутся густые леса. Там же тянутся местами непроходимые болота. А крепость возвышается на двух холмах! Значит, если будет правильная оборона, этот городок станет неприступным для врагов! Обычным смертным овладеть им не под силу!

– А может, перенести черниговскую столицу в этот Брянск? – подумал вслух Роман. – Да получше укрепить этот городок? Тогда он будет татарам не по зубам!

– Однако это не моего ума дело, княжич, – ответствовал Ермила. – Это уже вам, князьям, решать. Я многое не понимаю…Особенно слова великого князя Даниила! Как же оставить наши земли поганым на поругание? Великий князь говорил о Божьем наказании…Однако же на этот счет есть народная поговорка: надейся на Господа, но сам не плошай!

– Видно ты не понял слова князя Даниила, – ответил Роман, смутившись. – Он любит русскую землю и не боится врага! Он не собирается пока покидать Галичину. Разве ты не видишь, как он готовит оборону Галича? Князь Даниил Романыч – умелый правитель. Он придумает, что нужно…Ладно об этом, скажи же, как ты сумел так быстро сюда приехать, сохранив не просто опрятный, но и праздничный вид? Посмотри на тех каменецких бояр…Они сюда прибыли запыленными, грязными и растерянными, проживая неподалеку!

– Я уже говорил, как спасся в разоренном Киеве и добрался до купеческого дома, – ответствовал Ермила. – Там меня накормили и приодели. А потом, когда купец со своей женой побывали у татарского царя Батыя…

– Значит, они встречались с тем злодеем?! – вскричал Роман. – Уж не друзья ли они поганым? Не соглядатаи ли? Не они ли поведали врагам о слабости Лятских ворот?

– Это не так, княжич, – покачал головой брянский ополченец. – Я рассказал на княжеском совете всю правду. Та купчиха Василиса спасла в прошлом году знатного татарина…Так уж получилось, что тот татарин спас ей жизнь еще раньше!

– Разве это не сказка? – удивился Роман.

– Это не сказка, но подлинная правда! – ответил Ермила и подробно изложил суть вщижской трагедии так, как узнал ее из уст Василисы.

– Тогда это – великое чудо! – взялся за голову Роман, выслушав брянца. – Значит, тут не обошлось без воли Господа!

– Тут ничего не поделаешь, – кивнул головой Ермила. – Жизнь за жизнь! Если спас тот татарин Василису, значит, долг платежом красен!

– Чудо, однако, не в этом, – сказал, задумавшись, княжич. – Говорят, что эти татары коварные и лукавые…А тут, оказывается, они бывают благодарными!

– Так бывает, княжич, – поддакнул брянский ополченец. – Везде люди разные! Добрые и злые…Говорят, что их царь Батый – человек мудрый и щедрый! Он пообещал тому купцу Илье не разрушать город Киев до самой земли и не убивать киевских пленников…Татарский царь пожалел и воеводу Дмитрия: оставил его жить в плену…А там и отпустит его…Об этом мне поведала та славная купчиха Василиса.

– Что же ты не сказал об этом князю Даниилу? – оживился Роман. – Это же его любимый воевода! Он бы тогда порадовался!

– Я говорил лишь то, что у меня спрашивали, – ответствовал Ермила. – Я знаю порядок на совете: говорить нужно только необходимое!

– Ладно, я сам расскажу князю Даниилу, – кивнул головой Роман. – А тебя я нынче приглашаю к столу: праздновать крещение моей дочери. Ты сядешь тогда на одну скамью с моей дружиной! Да поживешь пока тут…Как ты на это смотришь, славный воин?

– Премного тебе благодарен, княжич! – улыбнулся Ермила. – Отведаю твоих яств за твое и твоей дочери здоровье! Радостно мне тебя видеть, славный сын великого князя! Вот если бы ты пришел к нам в Брянск на княжение! Тогда бы не прогадал! Да нам, брянцам, была бы от этого великая радость!

– Ладно, Ермила, тогда иди! – хлопнул его по плечу княжич. – Пора нам садиться за пиршественный стол!

– А он, в самом деле, стал бы отменным дружинником! – подумал вдруг Роман, когда увидел широкую спину выходившего Ермилы. – Надо бы ему это предложить…Мне не помешает этот воин, смышленый и могучий!

 

ГЛАВА 21

В СОЖЖЕННОМ ГОРОДЕ

Купец Илья ехал верхом по разоренному Киеву в сопровождении своего татарского друга. Болху-Тучигэн сидел на крепком, но значительно меньшем, чем у купца, коне. Его коренастый жеребец, покорный воле хозяина, управлялся движением колен всадника, который так ловко совершал незаметные действия, что, казалось, лошадь и седок – одно неразрывное целое. Илья же выглядел по сравнению с татарином грубым и неуклюжим наездником. Он тоже являл собой гармонию, но другую. Рослый, грузный купец сидел на сытой и тоже казавшейся угловатой лошади. Но это была только видимость. Русский купец с детства был приучен ездить верхом. Только в сравнении со степным всадником, привыкшим бороздить бескрайние просторы, он выглядел так. При совместной же поездке внешняя разница не влияла на скорость движения, и оба всадника быстро объезжали покоренный татарами город.

Илья не мог без содрогания смотреть на развалины древней столицы. От деревянных строений не осталось и следа. Полностью сгорели бревенчатые дома, постройки, некогда огромные, тянувшиеся на большое расстояние, рыночные ряды.

Лишь около десятка каменных домов, местами значительно поврежденных, сохранивших только стены без крыш, сиротливо маячили в центре города. Одни серые руины остались от прежде величественных, златоглавых церквей. Софийский собор стоял мрачный, почерневший. Все двери в храм были выбиты, и ветер гулял по разграбленным внутренним помещениям главного святилища города. Сильно пострадала и Печерская лавра. Правда, монахи были живы и сновали по знаменитому монастырю взад-вперед, наводя порядок: выносили щебень, куски кирпича, камни и прочий мусор, оставшийся от грабителей.

У входа в разоренную лавру Илья остановился и спешился. Его татарский друг остался в седле и безмолвно ждал, когда купец осмотрит развалины. В этот момент один из монахов остановился и подошел к Илье.

– Батюшка Анастас! – удивился купец. – Неужели ты теперь при монастыре? И, как я вижу, надел монашескую одежду?

– Так уже получилось, – пробормотал священник. – Я сюда прибежал сразу же, когда поганые ворвались в город…Хоть бы спасти святую лавру. Потому и одежду сменил на монашескую. Однако татары разорили нашу обитель. Слава Господу, что им нужны были только золото и серебро. Они сорвали со святых икон драгоценные ризы и забрали все бесценные подарки, принесенные в дар нашей лавре знатными людьми…

– А как монахи, неужели и они жестоко пострадали? – воскликнул купец Илья. – Я вижу, что здесь у вас немало церковных людей, значит, они уцелели? Только здесь можно видеть живых русских людей. Больше нигде их нет! Повсюду лишь одни трупы…

– Слава Господу, все монахи живы. Уцелели также все священники и дьячки. Как не удивительно, но поганые татары нас не тронули. Они забрали церковные сокровища, обшарили все закоулки и ушли «в Бозе». Да двери все также повыбили. А как же ты сам спасся?

– Да это – длинная повесть! – махнул рукой купец. – Если кратко говорить, я давно знаю одного знатного татарина…Он и спас меня с семьей, и не позволил разорить мою усадьбу! Все окрест выгорело, и стоит лишь один мой дом…Жутко там: будто в пустыне живу!

– Непросто теперь наладить новую жизнь! – покачал головой отец Анастас. – Вряд ли уже будет наш несчастный Киев прежним славным городом…Для этого понадобится сто лет! Да и некому, увы, возрождать разоренный город! Горожане или погибли, или уведены в плен!

– Как же вам теперь вести службу? – покачал головой купец. – Ведь без прихожан это не служба, а одно горе…

– Станем как-нибудь служить. Места здесь святые! Будем молиться старательно, всей душой Господу, чтобы сжалился над нами и отвратил от русской земли погибель…

Вернувшись к своей лошади, Илья продолжил поездку по городу. Но ничто не радовало его взор. Повсюду, среди золы и пепла, обломков каменных сооружений, кирпичных развалин, оставшихся от некогда величественных теремов знати, в изобилии валялись трупы. Почти все тела погибших были страшно изуродованы. Особенно бросались в глаза тела с растерзанными животами, как будто разорванными бродячими собаками, стаи которых метались по пепелищу.

Возвратившись в свою усадьбу, Илья спросил у Болху, что такое случилось с телами убитых. Татарин позвал толмача, и они разговорились.

– А, разодранные брюшины! – улыбнулся Болху. – Это наши люди так порезали покойников! Как только наши воины заняли город, они сразу же стали добывать белый нутряной жир…

– Какой еще там жир? – вздрогнул купец. – Неужели человечий?

– А какой же еще? – засмеялись татары. – Мы собираем этот нутряной жир, потому как это – отменное горючее зелье! Если облить им даже мокрое дерево, оно горит тогда неугасимо! Этот человечий жир наши люди всегда собирают после сражения. Это не простое, но кропотливое дело. Надо вовремя поспеть, чтобы тело покойника не окоченело. В ином случае жир будет совсем непригоден…Требуется только свежий, какой нетяжело растапливать. Эта растопленная влага помогает нам надежно сжигать вражеские города!

Илья Всемилович содрогнулся от отвращения. Побелела и стоявшая рядом Василиса. Перед ее глазами встали страшные, изувеченные трупы, оставшиеся после разорения татарами Вщижа. – Теперь я понимаю почему были разодраны брюшины тех покойников! – подумала купчиха. – А мы тогда свалили это на волков! Но это – дело людских рук! Господи, Боже!

Она схватилась за голову.

Болху глянул на вытянувшиеся лица своих русских друзей и смутился. – Что поделать? – тихо сказал он. – Не мной это придумано…Это делали задолго до славного Тэмучина!

– А кто это такой? – спросил купец, чтобы хоть как-то перевести разговор в другое русло. – Это ваш царь или князь?

– Тэмучин – это создатель нашего великого государства! – ответил Болху. – Он начал славные военные походы. Однако он уже давно умер. Нынче у нас великим ханом его сын Угэдэй…

– А как же тогда славный царь Бату? – воскликнула Василиса, придя в себя после приступа тошноты и удушья. – Разве он тут не самый важный татарин?

– Бату – великий воин и полководец нашего непобедимого войска! – кивнул головой Болху. – Здесь в бескрайней степи он для нас не только хан, но как бы бессмертный Бог! Нет никого, кто осмелился бы его ослушаться. Его слово для нас закон!

– Неужели он такое поощряет? – покачала головой Василиса. – Я думала, что этот Бату мудрый и справедливый повелитель. Однако, выходит, что он весьма жесток и беспощаден!

– Это неправда! Бату не только справедлив, но также ласков, – возразил Болху. – Один только он не добивается побед жестокостью, как прочие полководцы нашего государя Угэдэя! Из-за этого он поссорился с сыном самого Угэдэя Гуюком, который был особенно свиреп с урусами! Гуюк хотел истребить весь ваш народ! Он даже требовал казнить всех пленных урусов! Однако повелитель многих туменов с ним не согласился. Наш славный Бату не просто полководец, но и великий правитель! Ну, а настоящий правитель вершит дела не только жестокостью…

– Тогда зачем же он разрешает уродовать тела покойников? – возмутилась Василиса. – Это же дикость, зверство!

– Я сам, – кивнул головой татарин, – давно против этого. Если говорить правду, не все татары готовы это делать. Только низкие, подлые или рабы собирают жир…Это дело шкуродеров. Но если прикажет военачальник…Тогда мы обязаны повиноваться без лишних слов!

– И ты тоже? – выдохнул Илья.

– И я, – тихо ответил Болху. – Мы все равны перед волей старшего. Но между всеми нами есть разделение обязанностей. Каждый занят своим делом. Мой род древний и ученый. Давным-давно мои предки познали книжную премудрость. Славный Тэмучин ценил ученых людей. Мои предки сначала служили предшественникам великого хана, а затем и самому покойному ныне государю. Потому мы, грамотные люди, освобождены от грязной работы. Для этого есть рабы или младшие воины, когда рабов мало…

– Послушай, славный Тучегон, – спросила Василиса, – ты ведь ведаешь государственными делами. И не раз был посланником. Неужели тебе по сердцу этот труд? Ведь это очень опасно!

– Нелегко быть посланником! – кивнул головой татарин. – С этим по опасности не сравнится ни одна битва! Мы, татары, считаем послов скорее смертниками, чем воинами. Однако каждый монгол – настоящий воин!

– А почему вы так считаете? – удивился купец. – У нас лишь самые степенные и уважаемые люди бывают послами…Таких не посылают на неизбежную смерть…Конечно, есть угроза для их жизней, но она невелика…Так уж принято, что убийство посланников – недопустимое дело!

– Но ведь ваши коназы убивают послов! Вот они убили когда-то моего батюшку! Теперь я – посол по наследству…Великий Бату хотел освободить меня от этого бремени, но я сам решил продолжать дело моего батюшки! Я своими делами мщу злодеям за его пролитую кровь!

– Об этом не слышал, – пробормотал Илья. – А вот тогда с вашими послами случилась какая-то нелепость…Русские люди всегда уважали послов…Возможно, ваши послы повели себя грубо и оскорбительно перед князьями? Наши князья горды и надменны: их нельзя обижать! И вы тогда не сразу пошли к князю, но стали уговаривать горожан, чтобы те сдали город! Кому же такое понравится?

– Возможно и так, – кивнул головой Болху, – но, я думаю, там все было иначе… Пойми только одно: послов отправляют к врагам не только говорить о делах и мире…Посланец должен отвлекать врагов и лукавить, чтобы показать себя не лютым врагом, а ласковым другом. И если враг поверит этому, у наших воинов не будет жарких дел! Наши послы, порой, добиваются славных побед без кровавых сражений!

– Ну, а если ваши враги не поверят этим послам? – покачала головой Василиса.

– Но все равно будет польза для нашего войска! – улыбнулся Болху-Тучигэн. – Можно задержать врага, если твои люди оказались в тяжелом положении: затянуть, к примеру, переговоры, а ослабевшее войско тем временем отвести. Бывает и такое…

– Но это же настоящее лукавство! – вздрогнул Илья. – А если такой замысел выяснится, то беда не минует несчастных послов!

– Ну, тогда уже ничего не поделать! – бросил Болху. – Останется только умереть! Но монгол сыздетства этого не боится! Мы всегда готовы к смерти!

Потрясенные услышанным, купец с женой молчали.

– А почему ты называешь себя монголом? – спросила, нарушив установившуюся тишину, Василиса. – Мы говорили пока только о татарах…Неужели татары и монголы – один народ?

– Весь наш народ называется монголами, – кивнул головой Болху, – потому как мы все – потомки великого предка. Однако татары сейчас – самое главное и благородное племя среди всех монголов. Издавно мы составляли костяк всего войска Тэмучина как самые сильные и храбрые! Да и сам Тэмучин, которого потом нарекли Чингиз-ханом, вышел из татарского племени!

– Значит, татары, как бы царское племя среди прочих монголов или ваши лучшие люди? – кивнул головой купец.

– Да, именно так, – с гордостью ответил его татарский друг. – Мы – лучшие среди равных!

После этого разговора купец пригласил Болху-Тучигэна и толмача к обеденному столу. Пищу готовил купеческий повар по совету Василисыных охранников, побывавших в гостях у татар. Те научились искусству варить баранину так, как любили степные воины. Гости остались довольны.

После трапезы татары отправились в ставку своего повелителя, а купец с Василисой уселись в своей светлице и стали думать, как жить дальше.

– Вот, Василисушка, потеряли мы нынче свое второе пристанище, – мрачно промолвил Илья. – Думали, что навеки в Киеве обосновались, а вон как все обернулось!

– Неужели ты не веришь, что город будет скоро восстановлен? – возразила жена. – Киев, это тебе не Вщиж, здесь лежит слава русской земли! Вот вернутся беженцы, и все тогда образуется…

– Где там, матушка! – промолвил с горечью купец. – Разве ты не видела сегодня наш город? Остались только одни руины…Враги разграбили даже святые церкви…А именитая Десятинная церковь до основания разрушена! Там лежит только битый кирпич! Раскопано и разрушено все княжеское кладбище! Разграблена дочиста Печерская лавра!

– А как же священники? – всплеснула руками Василиса. – Неужели убиты?

– Слава Господу, все церковные люди живы, – ответил Илья. – Я встретил нынче нашего батюшку. Жив и здоров! Однако одет в монашескую сутану. Они не убивают попов. Слава Господу хоть за это!

– Я думаю, что не все киевские люди погибли, – сказала Василиса. – А живые скоро вернутся и возродят Киев.

– Такого не будет, женушка, – покачал головой купец. – Этот город теперь не поднять! Сгорел весь рынок…Теперь торговля не возродится! А купцу без этого не жить! Значит, надо нам отсюда уходить!

– Куда же, Ильюшенька? – вскрикнула Василиса. – Где же мы теперь укроемся? Вот отдохнут татары и пойдут на галицкую Русь, как говорил нам Тучегон. Начнут громить земли князя Даниила…Не до нас будет татарам, и несчастные беглецы вернутся в город!

– Ладно хоть послали тогда вовремя Ермилу! – кивнул головой купец. – Наверняка он уже в Галиче и все поведает князю Даниилу! Дай, Господи, чтобы наш Ермила не попал в поганский плен!

– Уж не попадет, потому как я повесила ему на шею табличку или пайцзу, как говорили наши молодцы, – сказала Василиса. – Татары не задержат владельца этой таблички! Это их священный пропуск!

– Так-то оно так, – согласился Илья. – Однако никто не знает, что еще может случиться!

– У нас есть и другая беда, Ильюшенька, – тихо сказала Василиса. – Кончаются продовольствие и корм для скота…Хватит только до весны…Наши запасы иссякают как вода. Надо серьезно об этом подумать…

– Весной и уедем, – кивнул головой Илья. – Вот только Днепр станет судоходным…

– А разве наши ладьи уцелели? – промолвила Василиса. – Этому я совсем не верю!

– Я не подумал об этом, матушка, – покачал головой купец. – Конец настал нашим корабликам! Татары сожгли все деревянное. Значит, придется выбираться на телегах. Благо, хоть они у нас есть. Сложим свой скарб на повозки и поедем до Брянска. А там увидим, стоит ли остановиться. Если надо, подадимся на Смоленск или Великий Новгород…Тяжело покидать свое дело, но нам не привыкать к разным там переездам!

В это время со двора послышались громкие крики. Купец выскочил наружу и окаменел. Слуги заносили в широко раскрытые ворота одного из Василисыных охранников, Милюту, который громко, отчаянно кричал.

– Запирайте же скорее ворота! – замахал руками купец. – Что тут приключилось?

Слуги быстро выполнили приказ хозяина, закрыв вход в усадьбу, и потащили в дом полумертвого Милюту.

– Убили его, батюшка, – хныкал молоденький паренек, купеческий сторож. – Вышел Милюта за калитку, а там поганые ехали. Ну, вот они из лука и стрельнули!

– Ох, Господи! – вскричал Илья. – Я же вам не разрешал выходить из усадьбы! Разве вы не знаете, кто у нас теперь хозяева? Почему меня не послушались?

– Батюшка наш, Илья Всемилич, – пробормотал сторож. – Он сам пошел, говоря, что ему скучно сидеть дома…Да вот вышел там на улочку…

– Ладно, – кивнул головой купец. – Что теперь делать?

Когда он вернулся в дом, над бедным Милютой уже хлопотал знахарь Радобуд.

– Ну что, – спросил его купец, – тяжелая рана?

– Рана-то тяжелая, – ответил лекарь. – У него в боку – татарская стрела! Но, думаю, будет жив! Хотя работа предстоит нелегкая: татарскую стрелу так просто не вытянешь…

– А ты, голубчик, постарайся, – Илья потрепал по плечу лекаря. – Не таких на ноги ставил!

– Вот и сидим мы, Ильюшенька, в осаде, – промолвила подошедшая к ним Василиса, – и нет возможности куда-нибудь выйти. Особенно без татарского сопровождения. Разве это жизнь? Теперь я согласна, что нам надо уезжать отсюда. На всю жизнь не спрячешься за спину Тучегона? А если он погибнет? Такова правда войны! Разве ты не слышал слова Тучегона? Там, среди татар, есть ненавистники русских людей! Если бы наша судьба от них зависела, мы бы тут живыми не сидели!

Однако на следующее утро купеческий слуга, следивший за порядком в усадебном дворе, пришел к хозяину с радостной улыбкой. – Батюшка Илья Всемилич! – промолвил он, поздоровавшись и почтительно поклонившись. – Татары ушли из города!

– Да как же такое случилось? – удивился купец. – А мы ничего не знаем! Даже славный Тучегон с нами не простился! Неладно тут что-то…Не верю, что они ушли…

– Только десять дней хозяйничали, – бормотал слуга, – да вот ушли по другим делам или опять на войну!

– Откуда ты об этом узнал? – рассердился Илья. – Неужели выходил из усадьбы без моего дозволения? Я не раз говорил об этом!

– Да не выходил я, батюшка…Теперь мы во всем тебя слушаем, – ответствовал слуга. – Тихо же кругом стало…Или не слышишь?

– Да, уж доподлинно, – кивнул головой купец. – Я этого не заметил. Думал же, что как-то сегодня необычно…А тихо-то уж! Мы привыкли к татарскому шуму. Никто и не надеялся на такую тишину! – И он отправился к Василисе.

– Ну, что, матушка, ничего не заметила? – спросил купец жену, когда вошел в кладовку, где Василиса разговаривала с горничной.

– А почему ты это спрашиваешь, Ильюшенька? – удивилась такому вопросу жена. – Я ничего нынче не приметила…

– А ты вслушайся! – кивнул головой купец. – Что слышно?

– Да уж ничего, – покачала головой Василиса и вдруг вздрогнула. – Тихо, батюшка, тихо! Ушли, значит, поганые!

– Да, видимо, ушли, – согласился Илья. – Значит, мы спаслись от напасти!

В это время в ворота усадьбы постучали. Стук оказался таким звучным, как будто кто-то бил по забору изо всей силы.

– Ох, видно, пришел Тучегон, чтобы напоследок попрощаться! – воскликнула Василиса. – Беги-ка, Волод, отпирай побыстрей ворота!

Однако это был поп Анастас, тот самый, которого недавно встретил купец Илья в Печерской лавре.

– Будьте же здоровы, люди добрые! – пробасил священник и перекрестил усадьбу. – Ну, слава Господу, купец: защитил тебя наш всемогущий Спаситель!

Илья подошел под благословение.

– Ну, что, батюшка? – спросил он. – Уехали поганые? Мы тут сидим и не знаем, в городе ли они еще?

– Уехали, Илья Всемилич, слава Господу, – кивнул головой священник. – Одни только мы горемычные тут остались! Хвала Господу, что вы целы-невредимы!

– Да, только Божьим промыслом, батюшка, – пробормотал купец, приглашая отца Анастаса в дом. – Входи и откушай с нами то, что нам послал Господь!

– Да, уж не думал я, что мы с тобой свидимся, – сказал за столом батюшка, вкусив Василисыной наливки. – А когда я увидел тебя намедни возле славной Печерской лавры, так подумал, что мне померещилось. Каким же чудом ты спасся от напасти? Да еще и дом в целости сохранился! Удивительно все это!

– Нет здесь ничего удивительного, – ответил купец. – Так уж получилась, что по Божьей воле моя Василиса спасла жизнь одному знатному татарину…

– Жизнь? Татарину? – нахмурился поп Анастас. – Да еще знатному? За что же тогда?

– Да спас меня этот татарин, когда поганые разорили мой родной город Вщиж, – улыбнулась Василиса. – Там тогда уцелела по воле того славного татарина только горстка беззащитных женок…

– Ты говоришь о каком-то чуде! – пробормотал священник. – Похоже на сказку или волшебную былину! Ни за что бы в это не поверил, если бы своими глазами не увидел нетронутыми ваши дом и усадьбу…

– Так уж получилось, – кивнул головой Илья. – Видимо, это было угодно господу Богу. Моя Василисушка такая жалостливая!

– Все в руках Божьих, – буркнул отец Анастас. – Ничего без Его воли не бывает! Вижу, что вы заслужили Господню милость, если вам так повезло!

Илья вздрогнул и встретился глазами со священником. Он заметил тяжелый, подозрительный взгляд и ощутил смутную, нараставшую откуда-то из глубины души тревогу.

 

ГЛАВА 22

ДЕРЗКИЙ БЕЖЕНЕЦ

Наплыв многочисленных беженцев превратился для маленького Брянска в настоящее бедствие. Ефим Добрыневич не знал, что делать. Поселить всех страждущих в немногочисленных избах городского посада было просто невозможно. Да и остальные подесенские поселения, принадлежавшие бывшему Вщижскому княжеству, были переполнены людьми.

Приходилось повсеместно валить лес и наскоро строить барачные поселки. Даже в большом тереме, который воевода построил на случай приезда князя Михаила Черниговского, поселились гости: два киевских боярина, чудом уцелевших после взятия татарами великого города, и епископ Порфирий со своими секретарями-монахами.

Понимая, что в крепости нужно иметь еще больше жилых домов, воевода Ефим серьезно занялся строительством. Рядом с Покровской церковью заложили еще один терем. Постепенно удлинялась и крепостная стена. К концу 1240 года вся Покровская гора была превращена в мощный крепостной бастион. Прибывавшие беженцы заселили всю западную сторону от Покровской горы до огромного оврага. Поскольку на всей примыкавшей к крепостной стене площади места не хватало – а воевода вообще запретил кому бы то ни было строиться на расстоянии ближе пятидесяти шагов от крепостной стены – люди стали поселяться в оврагах и по берегу Десны. Вскоре временные избы, шалаши и землянки раскинулись и к югу, обогнув большущий овраг.

В конце декабря Ефим Добрыневич решил объехать со своим конным отрядом все поселение, чтобы прикинуть, какую же общую площадь заняли беженцы.

В одно морозное утро всадники выехали из крепости и, спустившись по хорошо утоптанной дороге вниз к берегу Десны, двинулись на юг, огибая Покровскую гору и овраг, поросший густым лесом и кустарником.

Повсюду, куда бы ни бросили взгляды всадники, виднелись либо землянки, либо шалаши, из которых поднимались вверх синеватые струйки дыма. Дымок струился и из оврага, где также поселились беженцы.

Доехав до другого оврага и не обнаружив в нем поселений, Ефим махнул рукой в сторону противоположную реке Десне. На площадке между двумя оврагами виднелось несколько землянок. Всадники направились туда, но лошади стали спотыкаться, пятиться, чувствуя подъем, и пришлось остановиться.

Привязав лошадей у ближайших деревьев и оставив охрану, воевода с десятком своих дружинников полез вверх. Подъем был не крутой, но достаточно долгий, и когда Ефим со своими людьми достиг, наконец, ровной местности, они уже изрядно устали и едва переставляли тяжелые от налипшего снега сапоги.

Отряхнув снег и немного постояв, Ефим направился к ближайшей землянке, покрытой большим бело-голубым сугробом, из которой торчала длинная черная труба.

– Подождите, – сказал он своим спутникам. – Я войду один и посмотрю, как здесь живут беженцы.

Воевода подошел к небольшому утоптанному в снегу спуску и медленно приблизился к маленькой, в пол роста взрослого человека дверце, открыв которую он отшатнулся. В ноздри ударил кислый запах неухоженного, грязного жилья и немытых человеческих тел. Войдя в помещение и закрыв за собой дверь, Ефим некоторое время стоял у самого входа в большую яму, привыкая к темноте. Было тихо, но присутствие людей явственно чувствовалось: откуда-то доносились сопение, храп, тихий разговор. Присмотревшись, воевода увидел в глубине земляного подвала большой, грубо сколоченный из досок, стол и сидевшую за ним женщину. Она держала в руке ткацкое веретено и со страхом смотрела на незнакомца. Невдалеке у небольшой печурки, труба которой виднелась снаружи, сидел невысокий широкоплечий мужчина средних лет с густой окладистой бородой и подбрасывал в открытую дверку, из которой поблескивало, освещая мрачное помещение, пламя, небольшие поленья. Он тоже замер, увидев незваного гостя, и с удивлением на него уставился.

– Будьте здоровы, хозяева! – громко сказал Ефим и слегка поклонился.

– Будь здоров и ты! – ответил мужик. – Откуда ты к нам пришел и зачем?

– Я – здешний воевода, – кивнул головой Ефим. – Решил посмотреть, как вы тут живете, чтобы узнать о ваших трудностях…

Услышав эти слова, мужик быстро встал и поясно поклонился Ефиму.

– Тогда добро пожаловать, – сказал он. – Садись же сюда, на скамью, у этого стола. А ты, Мирина, – обратился он к жене, – поищи-ка харчей, чтобы угостить нашего гостя!

– Уж не знаю, Милорад, – покачала головой женщина, – захочет ли такой знатный человек вкусить наших скромных харчей…

– Я пришел не «вкушать», но лишь на вас посмотреть! – возразил воевода, присев на скамью. – Я знаю о вашей бедности…Оно понятно, что вам пришлось бежать в такой холод без одежды и пожитков да еще неведомо куда…

– Да, славный господин, вся наша одежда на нас, – кивнула головой женщина. – Да еще с нами дети: лежат втроем на одной постели. Слава Господу, что хоть смогли утеплить наше жалкое жилище! Не знаю, доживем ли мы до весны?

– Вы бежали из Киева? – спросил Ефим Добрыневич.

– Нет, мы бежали из Глухова, – покачал головой Милорад. – Убежали сразу же, как только узнали, что татары осадили Киев…А наш город они сожгли еще раньше, вслед за Черниговом. Тогда мы укрылись в лесу, а когда поганые ушли, вернулись назад на пепелище. Но не успели мы начать рубить избу и обзаводиться утварью, как снова наехали поганые. Тогда через Глухов проезжал князь Андрей Всеволодыч, брат Михаила Черниговского – он шел из Стародуба – ну, и мы узнали от его людей об осаде Киева и новом набеге татар на черниговскую землю. Пришлось из-за этого бежать…Слава Господу, что хоть добрались сюда на своей телеге…Здесь, неподалеку от города, пала наша лошадь. Съели уже половину ее туши, а другую…

– А другую – пожрали серые волки, – прибавила с грустью хозяйка. – Мы оставили ночью часть туши возле шалаша. Сначала тут у нас был шалаш. Да стоял лютый холод! А наутро вышли…и увидели лишь одни обглоданные кости! Значит, у нас побывали серые разбойники!

– Где же вы теперь добываете харчи? – удивился Ефим. – Одними словами детей не прокормишь! Да еще лютой зимой!

– Где Бог даст! – покачал головой хозяин. – Едим все съестное! Да еще лес тут рядом. Волки часто приходят или прочие звери. Вчера вот пристрелил матерого волчищу. Добыл мясо…Это, конечно не говядина и не свинина. Но что поделаешь? А шкуру того волка я славно отделал…Вот подсушу ее теперь да после продам. А там и хлебца можно раздобыть! Только бы не заболеть, тогда будет совсем плохо. Мы живы, пока есть руки и ноги!

– Ну, если вам тут совсем станет невмоготу, тогда подавайтесь ко мне в крепость, – промолвил воевода. – Я помогу вам чем-нибудь!

– Этого не надо, батюшка, – улыбнулся Милорад. – Благодарю тебя за добро: Но мы не жалкие нищие! Нет у нас привычки ходить с протянутой рукой. А свои беды мы ни на кого не перекладываем! Дотянуть бы только до весны, а там уже надежно встанем на ноги!

Ефиму понравилось такое высказывание беженца. Гордость и сила воли, которые проявил незнакомый мужичок, возвышали его в глазах брянского воеводы.

– А сам ты кто? – спросил Ефим. – Уж не охотник ли?

– Нет, я – кожемяка, – кивнул головой Милорад. – Немало я выделал кож на своем веку! Так изловчился, что даже не пользуюсь особыми снадобьями, чтобы в целости сохранить кожу и меха! Вот, смотри! – Он протянул воеводе большую, натянутую на деревянные колышки, волчью шкуру. – Ни одного иссечения, ни одной язвочки! Шей хоть сейчас шубу!

– Ого-го! – воскликнул воевода. – Ну и матерого волчищу ты задрал! Да это – целый теленок! Как же тебе это удалось?

– Стрелой и рогатиной, батюшка, – улыбнулся мужичок. – Надо умело владеть оружием при нашей жизни! Я, слава Господу, не только кожемяка…Не одни волки сломали об меня свои зубы! Я показал поганым, какие бывают русские люди! Если бы тогда хватило стрел…Ни одна бы мимо не пролетела!

Ефим Добрынич с восхищением посмотрел на собеседника. Милорад ему нравился все больше и больше.

– Слушай, мужичок, – промолвил задумчиво воевода, – а может, ты на службу ко мне пойдешь? Дам тебе жилье и харчи в крепости. Сначала поживешь в моем служебном доме, где обретаются мои холостые дружинники. Я найду тебе там место. Уж в тепле да не в обиде! А там дальше решим…Я бы не хотел, чтобы такой полезный человек погиб в лютом холоде!

– Ну, не так уж тут холодно! – пробормотал Милорад, но Мирина толкнула его в спину. – Молчи, дурень! – возмутилась она. – Добрый человек протягивает тебе руку помощи, а ты еще споришь!

– Ну, тогда соберетесь? – вопросил воевода.

– Разве прямо сейчас?! – вскрикнули одновременно и муж, и жена.

– Да, именно сейчас! – подтвердил Ефим. – Поднимайте детей! Одевайтесь и быстрей выходите из своей жалкой хижины!

– В один миг, батюшка! – засуетилась обрадованная Мирина. – Эй, дети! Быстро собирайтесь!

Из глубины земляной комнаты донеслась возня.

– Я выйду наружу, – сказал воевода. – А вы тут пока собирайтесь, до крепости недалеко. Пойдете с нами!

Дружинники уже стали замерзать в ожидании своего военачальника и вынуждены были быстро ходить взад-вперед, потирая коченевшие даже в шерстяных рукавицах ладони.

– Ну, слава Господу, что ты, наконец, вышел! – весело крикнул здоровенный мужик Одинец, увидев поднимавшегося из земляной дыры воеводу. – Мы тут думали, что ты, Добрынич, встретил там смазливую бабенку и приголубил ее? Тогда бы мы тут померли от лютого холода!

– Ладно уж, неженка! – буркнул Ефим Добрыневич. – Не можешь постоять на морозе самую малость! И это воин! Чай, не нагой! Стыд и срам!

– Уж не бранись, батюшка, я просто пошутил, – улыбнулся детина. – Какой тут морозец? Ну, что ты там увидел?

– Подождите, – промолвил воевода. – Я встретил там очень хороших людей! Говорят, что из Глухова. Решил взять их с собой в крепость. Уж очень мне понравился мужичок. Он будет отменным воином! Ермилушке на смену…Царствие ему, небесное!

Воины дружно перекрестились.

– А может, тебе женушка его приглянулась? – засмеялся другой богатырь, Удал. – Ты, Ефим Добрынич, хоть и в летах, но мужик знатный: не упустишь красную девицу!

– Да будет вам, молодцы! – порозовел довольный воевода. – Я ничего там такого не заметил. Баба у него, вроде бы, обыкновенная…Правда, там в темноте было плохо видно, однако я ничего особенного по женскому голосу не приметил…

В это время послышались возбужденные голоса, и из землянки стали вылезать дети. Сначала вышла высокая, худенькая девочка с большими золотистыми косами и пронзительными голубыми глазами.

– Как Божий ангел! – пробормотал, протирая глаза, копейщик Егор. – Какая красавица!

За ней один за другим выбрались двое мальчишек лет шести-семи, тоже златокудрых и голубоглазых. Все дети были опрятно и со вкусом одеты в добротные овчинные полушубки и красивые меховые шапочки.

За своими отпрысками следовал невысокий коренастый мужичок. Поднявшись наверх, он почтительно, поясно поклонился брянским дружинникам. Те таким же образом ответили на приветствие, ибо внешний вид одетого в красивую волчью шубу беженца, сохранившего свое мужское и просто человеческое достоинство в таком нелегком положении, внушал глубокое уважение.

– А где твоя супруга, мужичок? – спросил с насмешкой Удал. – Заставляет нас ждать?

– Женки, молодцы, есть женки! – оправдывался Милорад. – Им бы только принарядиться! Боятся показать себя дурнушками!

– Не для Добрынича ли прихорашивается! – съязвил Егор. – Еще бы, такой славный воевода!

– Ладно, попридержи свой язык! – буркнул Ефим. – Нечего болтать всякий вздор!

Тут он осекся. Из землянки медленно выходила ослепительная красавица. Одетая в хорошо сшитую беличью шубку с небольшой, изящной куньей шапочкой на голове, обитательница дымной землянки, казалось, просто осветила собой и без того белоснежное пространство!

– Ну, вот, господин и славный воевода, – промолвила она мягким, приятным голосом, – перед тобой вся наша семья…Мы готовы идти за твоими воинами!

– Конечно, матушка, – пробормотал потрясенный Ефим Добрыневич. – Спустимся же…к нашим лошадкам…Да пойдем туда…в крепость!

– Как в воду глядели! – бросил Егор товарищам. – Уж не промах наш воевода!

Когда Ефим привез в крепость семью скорняка, Варвара сразу же почувствовала беду. Особенно не понравилась ей красавица Мирина. Сердцем ощутила она непонятную тревогу, а когда за столом поймала восторженный взгляд Ефима в сторону гостьи, то и совсем потеряла голову. Если бы не жена Ермилы Аграфена, ставшая ей верной и надежной подругой, Варвара натворила бы в этот день немало бед.

– Успокойся, Варварушка, – сказала она ей. – Разве позволит себе твой Ефим Добрынич какие-то вольности? Весь он любит тебя! Да и нискольно ты не хуже этой Мирины! Такая молодая и красивая! Где ему найти лучше! А если он и внимателен к этой женке, так уж это – ради гостеприимства!

– А что, Аграфенушка, не шалил твой Ермила? – спросила хозяйка. – Ну, хоть бы раз, после того как вы поженились?

– Не знаю, – смутилась Аграфена. – Он, правда, куда-то ездил по делам…В Брянск, Карачев, да во Вщиж к родственникам…Кто об этом знает? За мужиком не уследишь! Это мы, женки, всегда на виду. Потому и надо нам беречь свою честь!

– А как бы ты себя повела, если бы проведала, что твой Ермила тебе изменяет? – покачала головой Варвара. – Небось, шум бы подняла превеликий!

– Я бы не стала этого делать! – усмехнулась Аграфена. – Наоборот, сделала бы вид, что ничего не изменилось! Пусть бы думал, что его измена мне безразлична…У меня есть на этот счет своя гордость! Был бы только жив мой Ермилушка, – нахмурилась она и всхлипнула. – Как он там, спасся ли из разоренного Киева? Говорят, что татары перебили всех киевских воинов или до смерти замучили! Был бы только жив мой ясный сокол, а там пусть хоть со всем Брянском гуляет!

– Твоя правда, – кивнула головой Варвара. – Были бы наши мужья живы и здоровы, а там пусть любят, кого хотят! Рано или поздно вернутся к своему очагу!

Так они тихонько беседовали в уголке за обеденным столом, не обращая внимания на мужские разговоры. Ефим Добрыневич же в это время рассказывал владыке Порфирию последние новости.

– Так вот, татары пошли на земли князя Даниила, – уныло пробормотал воевода. – Они, видать, решили покончить с последним могучим княжеством. Так они разорили рязанские, суздальские, черниговские и киевские земли…И как мы только уцелели?

– Не захотели поганые идти на русский север. Посчитали те земли бедными, – покачал головой Порфирий. – Я вам раньше говорил, что татары выпытывали у меня, богаты ли тамошние края…На то я сказал, что там леса и болота да непроходимые зимой снежные пустыни. Устают и гибнут кони, люди, а добыча скудная. Однако не знаю, почему татары не пошли на Великий Новгород? Ведь там несметные богатства!

– Сам Господь защитил северную землю, владыка, – вмешался отец Игнатий. Видно, славные новгородцы не прогневали нашего Господа, потому им так повезло…К тому же, дело шло к весне и болотные хляби разверзлись…Да не нашлось, слава Богу, проводников…Словом, хранил Господь новгородскую землю!

– А может, помогли глухие леса, – пробормотал Ефим Добрыневич. – Однако же леса не спасли Глухов?

– Глухов – не лесной город, – возразил кожемяка Милорад. – Все леса вокруг него давным-давно повыжгли. Когда мы уходили от татарской погони, то едва успели доскакать до дремучего леса…

– Как же ты справился с татарами? – удивился отец Игнатий. – Говорят, что они – неудержимые всадники. Как же вы тогда избавились от этой напасти?

– А вот как, батюшка, – ответствовал Милорад. – Как только татары ворвались в Глухов, мы с женой уже подготовились к бегству из города. Князь же Андрей Всеволодыч с дружиной вел жестокий бой, отступая к северным воротам. А моя Мирина с детьми сидели в телеге, хорошо укрытые от татарских стрел армяками. А когда княжеский отряд быстро выскочил из города, на него накинулись бесчисленные татары! Но русские отчаянно сражались, пробили брешь в рядах поганых и вырвались на свободу! А мои дети с Мириной ехали за ними на телеге. А я с моими двумя отважными братьями замыкали этот побег. Злобные татары кинулись за нами вдогонку, а до леса оставалось версты три. Тогда мы с братьями остановились и стали стрелять из луков. Остановились и татары. Было их около двух десятков. Потом погоня возобновилась. Мы то скакали, то снова задерживали врагов. А тут вдруг упала, по злой судьбе, моя лошадь, споткнувшись о придорожное бревно! Ну, залег я за это бревно и громко крикнул братьям: – Спасайтесь! Скачите быстрее! Я вас прикрою!

Но куда там! Они остановились, поймали моего вставшего на ноги коня, а тут и поганые подоспели. На нас обрушилась целая туча каленых стрел! Мои братья были утыканы этими стрелами, как еж иголками! Тогда я, в отчаянии, наладил стрелу и, натянув тетиву лука, выпустил ее в поганых. Стрела со свистом вонзилась в шею какого-то рослого, дородного татарина! Злодей дернулся, завертелся и, выпустив поводья, свалился тяжелым камнем на сырую землю! Я же спрятался за бревно и затаился…Вдруг слышу со стороны татар дикие крики, можно сказать, вопли…Я глянул туда и не поверил своим глазам: плачут они вовсю, причитают, размахивая руками! Словно забыли обо мне и смертельной угрозе! Соскочили со своих коней и подхватили на руки несчастного покойника. Рыдали по нем и выли как волки! Потом они посадили покойника в седло, крепко его привязали и, вскочив на коней быстро помчались в сторону объятого пламенем Глухова! Так я уцелел по случайности…А потом подошел к телам своих братьев и перекрестился…Достал свою походную лопатку, выкопал им могилу у той дороги…Ну, а там поскакал на своей уцелевшей лошади в сторону дремучего леса…

– Так вот, как вы, несчастные, спаслись, – покачал головой черниговский епископ. – Я сам видел, как отступал со своей дружиной князь Андрей. Мы с черниговскими священниками тогда стояли возле шатра татарского государя. Тот важный татарин наблюдал за осадой города. Ну, выскочили из города в туче пыли русские дружинники, а за ними – повозка и самая малость всадников-горожан…Сначала татары расступились, а потом кинулись на наших воинов темной тучей, и завязалась жестокая битва! Однако нам ничего не было видно из-за пыли и дыма от горевшего города…Я тогда с печалью подумал, что татары одолели наших русских людей…

– Не одолели, владыка, – громко сказал Милорад. – Сам господь Бог помогает смелым и отчаянным! Мы скоро научимся воевать с татарами! Это – дело нехитрое. Наступит время, и они узнают, как сильны наши воины в правильном сражении! Дай, Господи, дожить до этого времени! Хорошо бы нам еще иметь умелых воевод! Чтобы не боялись поганых!

– Ты хочешь сказать, что у нас плохие военачальники? – сурово вопросил отец Игнатий. – Неужели наши князья разучились воевать?

– Именно так, батюшка, – кивнул головой Милорад. – Грех, конечно, так говорить о наших князьях, но они не сумели дать достойный отпор татарам! Разве вам не пример судьба несчастного Глухова? Не успели враги подойти к городским стенам, как в городе началась великая сумятица! Князь же Андрей, вместо того, чтобы вселить в души людей покой и веру в свои силы, собрался убегать. А тут еще наши попы! Прожужжали всем людям уши о какой-то небесной каре от татар, о каком-то треклятом Гоге-Магоге…Якобы бы Господь выпустил это чудище против русского народа! Лучше бы готовили людей к защите своей родной земли! Вот почему мы уже заранее были обречены на татарский погром!

– Да как ты смеешь такое говорить?! – возмутился епископ. – Мы стараемся, поди, сил своих не жалея, чтобы умолить Господа и спасти русскую землю!

– На Господа надейся, а сам не плошай! – громко промолвил Милорад. – Это вам, попам, нужна молитва, а нам, русским людям, нужны только вера в свои силы и надежда на скорую победу!

– Да это же богохульство! – вскричал Порфирий. – Да за такие слова…

– Успокойся, владыка, – улыбнулся брянский воевода. Ему понравилась смелость Милорада. – Нечего тебе волноваться в нашем городе! Мы, слава Господу, вместе с отцом Игнатием, не внушаем нашим людям смирение и покорность татарам…Я думаю, что Божий гнев не вечен. А если мы не будем плакать и предаваться отчаянию, извлечем правильные уроки из всех поражений да станем собирать сильные войска против татар, тогда и наш могучий Господь будет к нам милосердней!

Раскрасневшийся черниговский епископ хотел еще поспорить, но в это время к нему подошла Варвара.

– Отведай-ка, владыка, медовухи моей рябиновой, – промолвила она. – Для тебя одного ее приготовила. Я знаю, какой ты славный ценитель моих напитков. Ничего лучше я пока не варила!

– Да ну! – обрадовался Порфирий и сразу же забыл о предмете спора. – Давай-ка скорей своей медовухи, с радостью откушаю! – И он протянул руку к большой серебряной чаше.

 

ГЛАВА 23

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Княжич Роман с отцом, семейством и своими дружинами объездили ранней весной 1241 года едва ли не всю Польшу, передвигаясь от города к городу. Как только князь Михаил Черниговский узнавал о появлении в опасной близости татар, он тут же срывался с места и вместе с семьей уезжал подальше, в глубь чужих земель. Глубоко религиозный, слепо веривший православным священникам, князь Михаил полностью предался своему духовнику отцу Питириму и прислушивался только к его советам. Отец Питирим внушил великому князю, что нашествие татар есть не что иное, как небесная кара русскому народу за безверие, сохранение языческих обычаев и нежелание полностью соблюдать православные обряды.

– Погрязли в грехах русские люди, – говорил священник. – Устраивают нечестивые игры на радость бесов, не ходят в Божью церковь, подвержены суевериям…Плохо молятся Господу и больше верят в назойливых бесов, домовых, леших и перунов!

Напрасно князь Михаил и его домочадцы пытались вначале возражать.

– Вся моя семья и прислуга ходят в святую церковь и молятся по православной вере…Присматриваем и за простонародьем, – говорил великий черниговский князь. – А значит, наши люди не нарушают церковных правил…

– А как же тогда Иванов день? – спрашивал Питирим. – Разве подлый народ не собирается в лесах «в ночь на Купалу»? Разве не устраивают ваши люди бесовские игры с бесстыдным «умыканием» женщин? И совокупляются там как скот, вповалку, кто с кем не захочет?

Против таких слов великий князь не находил ответа. Да, грешный обычай есть! А за одним обычаем тянутся еще и еще привычки и суеверия…Значит, грешен русский народ!

Побывав в Царьграде, многие русские священники набрались там такой книжной мудрости, что стали проповедовать в церквях во время богослужения близкий конец света. Оттуда, из Византии, почерпнул свою мудрость и отец Питирим. Он рассказал великому князю о неких священных книгах, где предсказывался Страшный суд на русской земле. Истекает, якобы, предопределенный Богом день, когда разверзнутся железные ворота далеких Хазарских гор, запечатанные еще Александром Македонским, выйдет из них страшный видом, многочисленный и непобедимый народ Гог-Магог и пройдется карающей десницей по русской земле.

– Беги, князь, спасай свою семью, своих детей и собственную жизнь, – говорил духовник. – Тебе самому не грозит небесная кара, потому как ты благочестив и набожен. Отсидишься, пока не иссякнет сила того чужеземного народа, а там приедешь назад, и все вернется «на круги своя»!

Вот почему и бежал Михаил Черниговский от татар, уклоняясь от любых с ними столкновений.

– Если эти враги непобедимы, ибо исполняют волю Господню, – рассуждал про себя великий князь, – какой смысл сражаться с ними! Бесславно погибнешь, сражаясь против воли Бога, и семью свою погубишь!

Так и получилось, что смелый воитель, не боявшийся жара самых жестоких битв, стал, к ужасу и отчаянию своих подданных, беглецом! Даже многие дружинники князя Михаила не хотели странствовать с ним по просторам заснеженной Польши.

– Уж лучше бы «костьми полечь» на родной земле, чем ходить с таким позором перед русским народом! – возмущались они.

Уже и князь Даниил Романович с братом Василием отъехали в свою Галицию, а Михаил Черниговский все не решался повернуть свои отряды на Русь.

Княжич Роман был тоже очень недоволен поведением своего отца. Ему надоела чужбина, молчаливые, но достаточно хорошо зримые укоры своих младших дружинников.

– Ну, что, батюшка, когда же мы вернемся домой? – спросил он как-то на одной из остановок. – Уже давно ничего не слышно о татарах. Говорят, что они ушли в поход на тщеславных венгров и всю свою силу с собой увели. Разве не пора нам в Чернигов и Киев? Может, эти татары сломают свои волчьи клыки в Венгрии и бесследно рассеются по всему свету? А мы тогда возродим свои несчастные земли!

– Погоди, сынок, – отмахнулся Михаил Всеволодович. – Нет пока надежды на избавление от этих врагов. Мне только что сообщили из Венгрии, что татары разбили их короля! Бежал этот Бела далеко на запад! Как я вижу, не одни мы грешны перед Господом! А если татары вернутся в наши земли? Они нас раздавят как жалких мух!

– Однако же лучше погибнуть с земным почетом, как это сделал в Галиче славный князь Ростислав, чем скитаться по всему миру как трусливые женки! – возразил Роман. – Ведь мы – воины, защитники русской земли!

– Да, мы – защитники, но против обычных врагов! – покачал головой князь Михаил. – Но сражаться, вопреки Божьей воле…Я никогда не пойду на такое!

– Так разве эти татары встали против нас вместе с Богом? – возмутился Роман. – Да татары есть презренные безбожники! Неужели бы Господь возложил свой карающий меч в руки язычников? Это идет не от праведного ума!

– Молод ты еще, княжич, – вмешался в разговор вездесущий поп Питирим, – чтобы судить дела нашей православной церкви! Если сказано, что татары карают русский народ за тяжкие грехи, значит, так и есть! Прав твой батюшка, если следует советам нашей православной церкви. Нельзя лишать себя праведности на грешной земле! Запомни: не всем уготован небесный рай!

Роман склонил голову в угрюмом молчании. Ему уже давно надоели доводы отца Питирима, да и не верил он в них. Хитрые глаза ученого грека, не выдерживавшие прямого взгляда княжича, вызывали у него раздражение и досаду.

– Да, пока этот поп с нами, – думал расстроенный Роман, – мы будем бесславно разъезжать по всему свету, как неприкаянные странники, на всеобщее посмешище!

И княжеский караван продолжал свой путь. Впереди во главе полутораста всадников ехал верхом князь Михаил рядом с сыном Ростиславом. За ними следовал на телеге поп Питирим со своим дьячком и церковным имуществом, которое священник сумел своевременно вывезти из Чернигова и Киева. В теплой повозке священника ехала и кормилица с младенцем – дочерью княжича Романа. Рядом катили повозки с имуществом князя Михаила и его семьи: одеждой, книгами, столовым серебром. Княжич Роман отстал на полторы-две версты от отца и со своими младшими дружинниками охранял телегу, на которой сидела княгиня Агафья с невесткой Анной и младшими сыновьями Симеоном и Юрием. Замыкал шествие отряд княжича Мстислава со своими младшими дружинниками, которые, в свою очередь, окружали большой обоз с продовольствием.

Неожиданно, когда великокняжеский поезд приближался к Серадзи, до Романа вдруг донесся какой-то шум, крики, звон металла…Княжич дал знак своему отряду остановиться и стал всматриваться в даль.

– Неужели татары? – громко спросил он юных дружинников. – Как же они тут оказались?

– Поскочу-ка я вперед, княжич! – ответил сидевший на крупном сытом жеребце Ермила. – Я знаю татар и не ошибусь. А ты пока не горячись и не покидай женок с детьми. Защити их, если понадобится. Да молодцев мне своих дай, десятка два. Мы быстро все узнаем и окажем помощь, если будет нужно!

– Поезжай, Ермила! – кивнул головой Роман. – Но если будет нужна помощь, немедленно присылай ко мне людей! Мои молодцы готовы сражаться хоть сейчас!

Ермила без долгих слов выбрал самых рослых ребят, и не успел княжич Роман опомниться, как они скрылись из виду.

– А может, пора и мне, матушка, скакать на помощь отцу? – спросил княжич Роман княгиню, которая, укутанная в кунью шубу, сидела на телеге и спокойно, безучастно, смотрела в даль. – Ведь там моя дочь с кормилицей!

– Этого не надо, сынок, – возразила княгиня. – Разве ты забыл приказ отца: охранять нас? А если на нас нападут татары с тыла? Кто нас защитит? У твоего батюшки достаточно воинов! Да там еще и твой Ермила…Положись на него! Сам ведь взял его на службу…А он – человек бывалый! Такой не подведет! Вот и жди его возвращения!

Пришлось бездействовать почти целый час. Роман с тревогой смотрел в сторону умчавшегося отряда. Но кустарник и редкие деревья, росшие вдоль извилистой дороги, мешали разглядеть, что происходило в отдалении.

Наконец, от небольшой серой кучи, видимой издалека, которая, вероятно, представляла собой княжеский обоз, отделился какой-то ком и стал быстро расти, на глазах превращаясь в Романовых дружинников. Первым стремительно мчался Ермила, махая руками и возбужденно крича.

– Поехали вперед, княжич! – донеслось до Романа. – Там все успокоилось!

Роман махнул рукой, и его отряд с повозками медленно двинулся в сторону видневшегося на горизонте небольшого города Серадзи. Тем временем Ермила подскочил к Роману и стал быстро, задыхаясь от спешки, рассказывать. – Там случилась беда, княжич! – крикнул он. – Нечестивые воры напали на княжеский поезд! Еле отбились!

– Кто такие? – удивился Роман. – Неужели поганые?

– Поганые, да не те! – ответил Ермила. – Как сказали, то были немцы…Большой отряд! Они выскочили из леса нежданно-негаданно! Не успел наш князь опомниться, как они посбивали его дружинников на землю и захватили обоз! Ладно, что мы подоспели, а то бы не миновать большой беды! Даже великий князь пострадал: слегка ранен…Слава Господу, хоть жив! Я хотел учинить погоню за лихими злодеями, но они так ловко умчались в ближайший лес, что мы махнули руками и стали помогать нашему князю. Да какая там погоня? Тех немцев было больше двух сотен! Все – в железных латах, с арбалетами, как говорят поляки…Перебили бы нас и только…Вот если бы с ними столкнуться в ближнем бою…А так мы для них словно бы жалкие цапли…

Тем временем отряд княжича Романа приблизился к великокняжескому обозу. Вернее, уже не к обозу, а к тому, что от него осталось. Все телеги с добром были угнаны разбойниками. Дружинники князя Михаила, спешившись, стояли у большого развесистого дуба, у подножия которого на расстеленных плащах сидели великий князь Михаил с перевязанной головой и его любимец боярин Федор с окровавленными лицом и руками.

– Вот, отрубили большой палец, каты! – стонал Федор, держа вытянутую правую руку, из которой струилась кровь. – Чтоб им неладно было, рыжим дьяволам и треклятым козлам!

– А где же наш славный Ратибор, батюшка? – спросил растерянный Роман. – Куда же он подевался?

– Нет теперь, сынок, нашего верного Ратибора! – покачал головой князь Михаил. – Его застрелили те проклятые злодеи!

Только теперь Роман увидел лежавший слева от великого князя труп его верного слуги. Из шеи несчастного воеводы торчала короткая черная стрела.

– А куда же подевались отец Питирим и его дьячок? – спросила сошедшая с телеги княгиня Агафья. – Я не слышу его громкого голоса?

Княжеские дружинники расступились. На земле, укрытые плащами, лежали тела княжеского духовника и двух его верных слуг. Возле трупа священника стоял на коленях дьячок и тихо плакал.

– Господи! – вскрикнула княгиня. – Да что же тут у вас приключилось? Мы ведь совсем ничего не слышали…Только глухие отдаленные крики да какой-то стук…А тут было целое сражение!

– Да вот, Агафьюшка, мы спокойно ехали и ни о чем таком не думали, – промолвил князь Михаил, – как вдруг на нас из леса обрушилась целая лавина всадников, – он показал рукой на видневшиеся в полуверсте большие черные деревья. – Мы едва успели выхватить оружие! Сначала они ринулись на меня, желая оставить моих людей без военачальника. Но верный Ратибор заслонил меня своим телом и принял лютую смерть! Тут и Федор выхватил меч, отбивая от меня врагов…Он отогнал двух злодеев, но тут к нему подскочил третий разбойник и рубанул по руке моего славного Федора…Тогда я разгневался и безжалостно рассек своим мечом того наглеца. Да тут вдруг потемнело у меня в глазах…Очнулся, а врагов уже нет…И я лежу на сырой земле…А надо мной стоит тот киевский ополченец, как его…Ермила…Вовремя он подоспел…

– А где же наша дочь?! – завопила вдруг выпрыгнувшая из повозки молодая супруга княжича Романа. – Здесь нет кормилицы!

Все засуетились, забегали: за меньшим не заметили большего!

– Эй, Ермила! – закричал княжич Роман. – Скачи-ка к тем кустам. – Он показал рукой в сторону темной массы. – Там что-то белеется!

Ермила быстро помчался в указанном направлении, на виду у всех спешился и вошел в кустарник. Вдруг оттуда донесся дикий, едва ли человеческий, вопль. Княжич Роман вскочил на коня и, махнув рукой, помчался туда же. За ним устремились и его дружинники.

– Да что же там такое? – заволновалась княжна Анна. – Неужели убили мою кормилицу? А как же моя дочь?

Князь Михаил, забыв про рану, встал и устремил свой взгляд на приближавшихся людей.

Впереди шел Ермила, неся на руках тело молодой кормилицы, одетое в белый овчинный полушубок. За ним с плачем и стенаниями плелся княжич Роман, державший в руках окровавленный сверток.

– Чадо мое горькое! – завопила, царапая ногтями лицо, несчастная Анна Данииловна. – Вот и потеряли мы свое дитя в чужой земле!

– Неужели их убили? – спросил сына, глотая слезы, великий князь Михаил.

– Да, убили, батюшка! – прохрипел в отчаянии княжич Роман. – Они, подлые, подстрелили нашу кормилицу! Их тяжелая стрела пробила наше дитя насквозь через тело убитой кормилицы! Ох, как же это горько и как тяжело на сердце!

– Доченька моя ты сладкая! – убивалась молодая мать, княжна Анна, разворачивая кровавые пеленки. – Вот, в младенчестве, приняла ты смертную муку!

– Успокойся же, моя бедная дочь, – сказала княгиня Агафья и подошла к невестке. – Да отдай-ка тело несчастного дитя! – Она обняла плакавшую женщину и сделала знак своим девушкам подойти. – Возьмите-ка, девицы, это безгрешное дитя и похороните ее по нашему обряду.

Княжна Анна подчинилась, отдала мертвое тельце служанкам, а сама встала и пошла, шатаясь, к ближайшей повозке. К ней направился молодой супруг. Они долго сидели вдвоем, обнявшись и горестно рыдая.

Наконец, княгиня Агафья опомнилась.

– Перевяжите раненых! – приказала она своим дворовым девушкам. – Да побыстрей! Да обрызгайте раны настоем целебных трав!

Девушки заметались, выполняя волю своей госпожи.

– А как погиб святой отец? – спросила расстроенная княгиня Агафья княжича Ростислава, стоявшего до этого в молчании подле отца. – За что же его-то убили?

– Ну, тут так получилось, что мы схватились с немецкими всадниками, – ответил Ростислав. – Это был довольно тяжелый бой! На каждого из нас пришлось по два-три врага! Думали, что уже конец нам настал. Тем более, что эти враги были одеты в железные доспехи! Бьешь по ним мечом, а от этого только звон один!..Но, видимо, они не собирались нас убивать и только отвлекали наше внимание от обоза! Вдруг их главный вояка как крикнет: – Хальт! Цурюк! – Ну, они тогда разом от нас отвалились и быстро ускакали. А тут и Ермила с Романовыми молодцами подоспели…

– Мы подумали сначала, что злодеи испугались нашего Ермилу, – добавил дружинник великого князя, Любор, – но проклятые немцы угнали княжеские телеги с добром! Ясно, что они напали на нас из-за княжеского богатства! И как только им удалось захватить добро, они сразу же умчались в лес!

– Отважен был наш отец Питирим! – рыдал рыженький дьячок. – Он с крестом пошел на врага! Думал так остановить нечестивых…Однако эти проклятые немцы отбросили его в сторону и кинулись к телегам. Они проделали это так быстро, что мы не успели и глазом моргнуть, как повозки с добром помчались к лесу, окруженные со всех сторон злобными врагами. Наш отец Питирим хотел помешать этим нечистым врагам, но один из разбойников выхватил небывалый по виду лук с длинной палкой…Я вижу: лежит славный отец на земле, а из его груди торчит чужеземная стрела! Вот уж горюшко нам какое!

– А как ты, Михайлушка? – ласково молвила Агафья, склонившись перед мужем. – Сильно пострадал? Как ты себя чувствуешь?

– Да не так уж сильно, – пробормотал великий князь. – Жаль, что выбили меня из седла эти злодеи, а то бы я им тогда…Ох, какой позор! Ограблен, да еще возле самой Серадзи, как жалкий простолюдин! Да остались без добра! И внучку нелепо потеряли!

– Добро – это дело наживное! – кивнула головой княгиня. – Надо бы сберечь муку и зерно. Слава Господу, что все припасы были на наших телегах! Серебро и тряпки – это еще не все! Вот только дитя не вернешь!

– Срам и позор! – качал головой Михаил Всеволодович. – Да еще возле города у всех на глазах!

– Да никто этого не видел, великий князь, – сказал стоявший около своего привязанного к дереву коня Ермила. – Даже мы, твои верные слуги, ничего сначала не разобрали. А город еще дальше от нас и едва заметен!

– Что ж, – вздохнул великий князь, – придется нам тогда менять свой путь! Пройдем вот Польшу и повернем домой! Татары завязнут в Венгрии, надолго…Не победить им в одном сражении короля Белу!

– Так его же побили татары? – грустно усмехнулся княжич Ростислав. – Разве не сообщил тебе об этом посланник князя Даниила?

– Ну, у Белы еще немало воинов, – отмахнулся князь Михаил. – Хватит их для татар. И если там затянется жестокая война, мы сумеем поправить свои нелегкие дела!

– Не знаю, батюшка, может, мне уйти в мой Луцк? – пробормотал Ростислав. – В город, подаренный мне князем Даниилом…Небось, этот Даниил думает, что стал как бы благодетелем за свой скромный дар…На деле же, разве не Даниил отнял у меня мой законный Галич? Пусть бы сидел у себя на Волыни!

– Да что ты, братец! – вдруг сказал подошедший, едва унявший слезы, княжич Роман. – Неужели ты забыл свои клятвы и обещание мира князю Даниилу? Ведь он твой родной дядька!

– Какой он мне дядька? – возразил Ростислав. – Покойный отец Питирим говорил мне об этом и разъяснил мне подробно историю нашего рода. Это наш отец ему дядька! Наш батюшка в пятом колене от Святослава Ярославича, а Даниил – в шестом колене от Всеволода Ярославича, который был младшим братом нашего пращура!

– Что за ересь?! – вскричал Роман. – Или ты не знаешь, что наша матушка – родная сестра Даниила Романыча? Значит, он наш подлинный дядька!

– Успокойся, Романушка! – раздался вдруг мягкий, повелительный голос и ласковая теплая рука обняла Романа. К нему сзади тихонько подошла заплаканная красавица жена. – Не слушай ты вздорные слова! Не от сердца они, но от горячности! Этот Ростислав чрезмерно нетерпелив!

– А ты терпеливая! – вспыхнул Ростислав. – Неспособна даже в горе отринуть суету! Не успеют от мамки оторваться, а уже бегут замуж! Молодые еще, но наглые! Начали старшего, бесстыдники, учить! Чего же вам не хвалить Даниила: одному – тесть, а другой – батька!

– Попридержи язык, Ростислав! – бросила княгиня Агафья. – Не тебе судить моего брата! Уж если клялся в верности и осудил свои ошибки, то держи свое слово, не позорься! Всемогущий Господь все видит и слышит!

– Отпевайте же покойников! – прервал неуместный спор великий князь. – Эй, дьячок, теперь ты за священника! Покажи нам свои церковные знания! Если справишься с этими делами как следует, тогда я упрошу владыку, чтобы сделал тебя попом! Думаю, что ты достоин этого и набрался достаточно ума-разума от покойного отца Питирима.

И вскоре княжеский караван, похоронив погибших и отдохнув после случившейся беды, медленно тронулся дальше, обходя чужеземный город.

Со многими трудами и лишениями пробирались через чужие земли черниговские воины. Наконец, уставший от бесплодных скитаний великий князь отдал приказ повернуть назад на родную землю.

Уже растаял снег, земля покрылась ярко-зеленым травяным ковром. Апрельское солнце приветливо согревало степь и холмы, которые встречались на пути княжеской семьи.

Не доезжая Днепра, княжич Ростислав простился с родными. – Поеду в Чернигов, – сказал он отцу, – а тогда увижу, что надо делать дальше!

– Ну, что ж, сынок, благослови тебя Господь! – кивнул на прощание головой великий князь. – Старайся же возродить этот наш родовой город!

– Хорошо, батюшка, – улыбнулся Ростислав. – Как только доберусь до Чернигова, сразу же займусь устройством города! Не думаю, что татары совсем разрушили город!

– Ну, сынок, с Богом! – промолвил Михаил Всеволодович. – Теперь ты уже великий черниговский князь! Вот только женись…Думаю, что татары, если даст Господь, не вернутся на наши русские земли! А если и вернутся, то в свои края!

Через пару дней перед княжеской семьей показался Днепр, разлившийся от весеннего паводка, бурный и могучий.

Сидя верхом на коне на берегу полноводной реки, черниговский князь размышлял. – Подойди ко мне, Роман! – громко сказал он после долгого раздумья. Княжич подъехал и остановился, склонившись в седле перед отцом.

– Вот что, сынок, – промолвил Михаил Всеволодович. – Немного нам осталось ехать по берегу к Киеву. А когда туда доберемся, будем решать как жить дальше. Сам я останусь в Киеве. А тебе пора иметь свой удел, благо ты теперь женат, а значит, ты уже князь, но не княжич!

– Как скажешь, батюшка, – кивнул головой молодой князь. – Я всегда готов, если надо, пойти по твоей воле на княжение!

 

ГЛАВА 24

К НОВОЙ ЖИЗНИ

Весна 1241 года была холодной. Мартовский снег разбух и почернел, растекаясь грязными лужами по серым пустырям, оставшимся от некогда цветущего и богатого города. То тут, то там обнаруживались трупы погибших во время осады и уличных боев киевлян. Покойников сразу же хоронили созванные православными священниками уцелевшие жители, которые до погрома сумели укрыться в ближайших лесах, и монахи, еще с декабря занимавшиеся отпеванием убитых и их погребением. Трупов было настолько много, что новые находки изуродованных тел уже ни у кого не вызывали чувств страха, отвращения и отчаяния. Ко всему этому относились спокойно. Однако сил и средств на быстрое погребение останков несчастных жертв было явно недостаточно. Печальной миссией занимались две с половиной сотни человек, а их нужно было кормить…Правда, помогали соседние, уцелевшие монастыри. Кто зерном, кто овощами. Купчиха Василиса тоже участвовала со своими людьми в уборке городских улиц. Вместе с четырьмя верными слугами она разъезжала по городу, подбирала в телегу трупы горожан и отвозила к большому церковному кладбищу, где, близ развалин нескольких храмов, священники отпевали покойников, погребаемых в большую братскую могилу, вырытую общими усилиями…

Купец Илья пожертвовал на нужды голодных жителей больше ста пудов отборной пшеницы, ржи, овса и проса. Но у него самого было большое хозяйство, многочисленная челядь, скот и рабочие лошади. Постепенно и его запасы подходили к концу, а возобновлять их было нечем: окрестные села и деревни, поставлявшие в Киев продовольствие, были начисто уничтожены татарами. А товары, которые купец сберег в своих складах, и бочки с серебром, нажитые во время торговли в Киеве, лежали мертвым грузом. К несчастью, татары сожгли и все киевские корабли, зимовавшие на пристани. От купеческих ладей остались на днепровском льду лишь почерневшие остовы и каркасы. И вот купец оказался в очень трудном положении. Имея богатства и товары, он не мог ими воспользоваться. Путь по реке был ему заказан: на строительство новых судов нужны были умелые плотники, а их в городе не осталось. Можно было, правда, выехать из Киева на лошадях. У Ильи Всемиловича было достаточно и коней и повозок. Но отъезду по суше мешали весенняя распутица и многочисленные завалы из мусора, битого кирпича, полуобгоревших бревен…Купец все никак не мог решиться на выезд из города и ежедневно отправлялся верхом на разведку со своими людьми. Он уже принял решение выехать из Киева по направлению к Брянску, а там уже определиться, где основать свою новую факторию. Его жена Василиса, пожив в разоренном городе, в конце концов, тоже поняла, что необходимо уезжать. Она советовала мужу отправиться в путь, как только подсохнут дороги, на север, в Смоленск или, если там не понравится, в Великий Новгород, где у Ильи Всемиловича имелись старые друзья и хорошие деловые связи. Так и решили. Осталось только дождаться середины апреля – начала мая. А пока приходилось отсиживаться в своем большом, ставшим скучным и мрачным, доме, и помогать, чем можно, несчастным горожанам…

По вечерам купеческий дом несколько оживлялся, когда в гости приходили киевские священники. Почти ежедневно они были желанными гостями за столом купца Ильи и с интересом расспрашивали его о счастливом спасении и о благодарном татарине. Как-то в гости к купцу нагрянул сам игумен Печерской лавры отец Паисий.

Илья Всемилович был одновременно и обрадован и встревожен. С одной стороны, было приятно внимание высокого духовного лица, но с другой – беспокоили расспросы о надоевшей истории с Болху-Тучигэном. Вот и на этот раз не успел седобородый старец отведать вкусных блюд, приготовленных кухаркой Елицей, как сразу же вопросил: – Это правда, почтенный Илья, что ты спас знатного татарина от гибели?

– Да, – кивнул головой купец, – это так! Мы с женой спасли раненого татарского посла.

– Крепко странно, – прищурился старец. – Мне же говорили совсем другое! Дескать, вы спасли не татарского посланца, но…другого человека…

– Вот тебе крест, отец игумен, – купец перекрестился, – именно посланца! Его тогда на рынке так избили! Думали, что покойник, однако же он ожил в моем доме! Лечили его, чем могли…

– Люди говорят, купец, что тот татарин был не посланец, – сурово промолвил печерский настоятель, – но татарский лазутчик! Он жил в вашем тереме и высматривал, а когда узнал все нужное татарам, ушел в свои степи…Не зря-де поганые ударили всеми своими силами по Лятским воротам со стороны леса! Они знали эту киевскую слабину!

– Да что ты, батюшка! – вскрикнула Василиса. – Это – прямая ложь! Какой из него был лазутчик, если он даже на ногах не стоял! Да долго лежал, словно покойник! Спроси моего лекаря, если не веришь моим словам! Вот он здесь! Поведай же об этом, Радобуд, ничего не утаивая!

– Да, отец, – встал из-за стола сидевший в отдалении знахарь. – Тогда Василиса-матушка привезла с нашего рынка избитого татарина. Он был очень плох! Даже я, видевший и не такое, не думал, что тот татарский молодец выживет. Однако так было угодно нашему Господу…Если же люди говорят иное…То – злые языки, отец! Не стали бы хорошие люди хулить нашего Илью Всемилича! Он ласковый и щедрый человек! Он помог многим людям! А татарина спас не он сам, а его жена – Василиса-матушка. Когда Илья Всемилич узнал об этом, он сначала очень опечалился. Но Василиса-матушка поведала ему о своем чудесном спасении. Как тот татарин спас ее от гибели!

– Да ну! удивился игумен. – Неужели, правда? Когда же он успел это сделать? Ведь татары нагрянули на Русь совсем неожиданно!

Василиса с нежеланием рассказала о своем случайном знакомстве с Болху-Тучигэном. Она подробно описала все злодеяния татар в ее родном Вщиже, которые ей удалось увидеть, пленение несчастных вщижанок и их привод татарами на княжескую пасеку. – Эти татары хотели нас обесчестить, – грустно промолвила купчиха, – но вдруг неожиданно пришел тот знатный татарин, Большой Тучегон, и что-то им сказал…Тогда все их дикие воины вдруг засуетились, поспешно покинули нашу пасеку и оставили нас, не веривших в счастье спасения, живыми и невредимыми!

– Чего же они испугались? – усмехнулся седобородый старец. – Они же сожгли город и убили всех воинов? Почему же они убежали?

– Только один Господь это знает, – с грустью сказала Василиса. – А мы молились Господу и верили. Вот и спас нас Господь! Руками Большого Тучегона! А когда я увидела его на нашем базаре, так сразу же узнала. Ну, а когда разъяренные горожане кинулись на него и стали жестоко избивать, я позвала своих верных людей…Они здесь все четверо! Посулила им щедрую награду! Однако они у меня и без награды надежные люди! Вот и спасли этого татарина!

– Твоя правда, матушка: мы готовы по твоему приказу в огонь и воду! – громко промолвил сидевший тут же за столом охранник Ставр.

– Мы бы вытащили из той свалки не только татарина, но даже самого беса, если бы то было угодно нашей хозяюшке! – бросил его товарищ Волод.

– Ишь ты, нашлись-таки злодеи, что порочат имя нашей матушки-кормилицы! – возмутился другой охранник, Милюта, который сидел весь перевязанный после недавнего ранения. – Такое придумать! Укрывали-де лазутчика! Да за такую бесстыдную ложь нужно голову отсечь!

– А вы бы попридержали свои языки! – рассердился отец игумен. – Ваши слова неправедны! Вы даже лукавого готовы спасать!

– Ну, батюшка, мой человек погорячился, – покачал головой Илья Всемилович. – Не было в его душе и мысли о лукавом. Вымолвил он неразумное слово…

– Так ты говоришь, что это был татарский посланник? – вновь спросил печерский настоятель. – Значит, меня обманули?

– Да, отец игумен, так и получилось, – улыбнулся купец. – Обманули тебя мои недруги! Этот татарин не ходил по всему городу и не был нигде, кроме рынка и южных ворот…Еще задолго до той осады он прислал мне весточку, что татарское войско пойдет на Киев! Мы сообщили об этом воеводе Дмитрию, и он стал серьезно готовиться к обороне!

– Так, значит, ты получал от татарина вести! – грустно усмехнулся игумен. – А говоришь…

– Ну, ведь я, как ты знаешь, отец, купец. Ко мне часто приезжают гости, в том числе, чужеземные. Я часто получаю от них разные сведения. Среди них был и человек Тучегона…Не вижу тут ничего подозрительного. На то мы и купцы, чтобы иметь дела с чужеземцами!

– Что касается торговли, я это понимаю, – покачал головой игумен. – Но вот когда узнаешь, что ты имел дело с врагами, накануне их осады, поневоле задумаешься…Однако же я не готов сегодня с тобой спорить. А повесть твоей супруги странная и удивительная! Хотя вы правильно сказали, что Господь не покидает своих рабов, если в их сердцах есть искренняя вера и упование на Господа…Дай Господи, чтобы все было так, как вы рассказали! – И после этих слов важный духовный чин встал из-за стола и, перекрестив купца с его челядью, направился к выходу.

– Не нравится мне этот разговор, Ильюшенька, – сказала Василиса мужу, когда они остались одни. – На душе у меня тревога…

– Не печалься, душенька, – прижал ее к себе купец, – на то они и люди, чтобы спрашивать и сомневаться…И тем более игумен…Этот человек не прост! Узнал кое-что и решил проверить. Надо благодарить его за то, что он сообщил нам о слухах…Что ж, будем теперь знать! Я думаю, это донес отец Анастас! Не зря он все так подозрительно выспрашивал! Это его рук дело!

– Не рук, а языка! – кивнула головой Василиса. – Я тоже подозреваю этого недоброго человека…Мне страшно: что же нас теперь ожидает? Неужели неведомые недруги готовят нам беду?

– Не бойся, Василисушка, – улыбнулся Илья. – Ничего они нам не сделают! Здесь нет князя Михаила и его воеводы Ратибора…Хотя тот не стал бы нам вредить…Вот если подучат уцелевших и озлобленных горожан…Кто знает, надо об этом подумать… – Он хлопнул в ладоши, и в комнату сразу же вбежал слуга. – Слушай меня, молодец, – обратился к нему купец. – Беги-ка к нашему сторожу и скажи ему, чтобы внимательно слушал любой шум у нашего забора! Всякое может быть! Вокруг случаются грабежи…Время нынче лютое! Могут и на нас напасть!

– Слушаю, батюшка, так ему и передам! – поклонился слуга. – Я знаю, какое нынче время!

Купец не ограничился этим распоряжением и вызвал к себе всех трех охранников Василисы. – Смотрите же, молодцы, – сказал он им. – Вы слышали сегодняшний разговор. Есть злые люди, готовые нам навредить! Соберите-ка всех слуг и серьезно с ними поговорите. Да оружие им дайте, чтобы могли защититься на худой конец от супостатов. Уж если сам святой старец Паисий сюда пришел, чтобы обвинять меня в дружбе с погаными, то можно ожидать всего…Людям же скажите, чтобы готовились к защите нашего дома и усадьбы!

– Слушаем! – закричали верные слуги. – Так все и сделаем, как ты говоришь, батюшка!

С этого дня ни купец, ни его жена в город больше не выезжали. Оставшись в своем большом доме, они занялись подготовкой к предстоявшему отъезду. Илья отправился к дальнему складу пересматривать товары, а Василиса, собрав служанок, отдавала им приказы, как вести себя в дальней поездке. К обеду они уже проделали большую работу. Илья Всемилович точно подсчитал, сколько потребуется телег для перевозки товаров, а Василиса уже знала, как разложить одежду, продовольствие, домашнюю утварь.

– Ничего не забыли, Ильюшенька! – радовалась она. – Все, как надо, подсчитали. За полдня соберемся!

Но не успел купец с домочадцами усесться за свой большой гостеприимный стол, как неожиданно в трапезную вбежал привратник, охранявший днем усадебные ворота.

– Батюшка Илья Всемилич! – закричал он. – Сюда идет большая толпа! Я услышал отдаленный шум и глянул в дверную щель: там уймища народа! У них в руках колья и дубины! Уж не по наши ли души они собрались?!

– Это ничего, молодцы! – крикнул купец. – Быстро хватайте оружие и идите к забору! Будем защищаться! Нелегко нам придется! Значит, натравили на нас городскую чернь!

Со стороны ворот доносились стук и треск.

Слуги, хорошо вооруженные и заранее подготовленные к налету, разбежались по всему двору и заняли свои позиции у забора.

Илья Всемилович подошел к воротам и заглянул в глазок. Действительно, у забора собралась довольно большая толпа, человек около двухсот!

– Отворяй же! – раздался чей-то громкий крик снаружи. – Нечего теперь прятаться! Мы пришли сюда, чтобы отомстить тебе за все твои враждебные дела!

– Сейчас отворю! – громко сказал купец и дал знак слугам отпереть ворота. Привратник подошел и отодвинул засов. Тут же к Илье подбежали трое охранников с топорами наперевес. Ворота быстро распахнулись, и Илья Всемилович оказался прямо перед разъяренными киевлянами. Стало тихо.

– Что вам нужно? – спокойно спросил купец. – Вот я перед вами! Если вы пришли с добрыми намерениями, то я всегда готов быть вашим другом, но если…

– Ты еще будешь нам угрожать?! – крикнул вдруг высокий худой рыжебородый мужик. – Ишь, ты, какой гордый, словно бы святой! Да ты – татарский соглядатай!

– Это бесстыдная ложь! – возмутился Илья Всемилович. – Вы наслушались одной клеветы! Я всегда был преданным Киеву человеком! Мы никогда не обижали горожан и не один раз оказывали им помощь!

– Да что там, молодцы! – крикнул все тот же рыжий горожанин. – Никто себя сам не выдаст! Хватайте его! Да жгите усадьбу без пощады!

– Э, нет! – крикнул вдруг охранник Ставр. – Нечего смуту поднимать! Наш батюшка Илья Всемилич никогда не служил татарам! За такую клевету…Знайте же, горожане, мы сумеем покарать каждого! Только суньтесь!

– А ну-ка тише, киевляне! – поддержал товарища зычным голосом Провид. – Мы хорошо вооружены и людей у нас не меньше вашего! Если полезете на нас, вам будет плохо! Успокойтесь же и идите себе восвояси по добру-поздорову!

– Только людей погубите! – громко сказал пришедший в себя после недолгого замешательства купец. – Нам не нужно вашей крови…Но если нападете, пеняйте на себя!

– Ах, так! – закричал рыжий мужик и кинулся на Илью. – Погнала, ребята, бей их!

Но купеческая охрана ожидала подобных событий. Ворота усадьбы вновь закрылись, и слуги быстро задвинули засов.

С полчаса разгневанная толпа стучала и ломилась в ворота, но пробить тяжелые дубовые бревна не смогла. Тогда киевляне стали швырять через забор кирпичи и большущие камни. Один из снарядов попал в плечо слуге Добродуму, и тот громко вскрикнул.

– Отойдите-ка к дому! – приказал Илья Всемилович. – Пусть только попробуют перелезть забор! Слава Господу: не так просто до нас добраться! И поджечь они нас не сумеют! Мы еще поутру полили забор водой со всех сторон. Это не татары, они не умеют так жечь дерево! А там увидим…

Действительно, толпа, наткнувшись на крепкий забор, даже не пыталась его поджечь. Перелезать тоже не стали. Потолкавшись и настучавшись, обозленные горожане несколько успокоились. Вскоре шум за воротами купеческого двора затих, и раздался громкий, но уже не требовательный стук. Купец подошел к воротам. – Что вам теперь нужно? – громко спросил он.

– Вот что, купчина! – послышался уже знакомый всем голос. – Мы тут посоветовались и решили. Выдай нам жита, пудов сотню, на прокорм, да бочонок серебра на церковные нужды, тогда мы уйдем без спора! Нам не нужны ваши жизни!

– Где же я найду вам сотню пудов? – ответствовал через ворота купец. – Самим едва хватает корма! Убирайтесь! А если будете драться, мы тогда вам покажем, где раки раскоратые зимуют!

– Слушай, купец, не пугай нас! – ответил со злобой главарь отчаявшихся горожан. – Мы держали совет и договорились перебить всех вас, если не дашь нам корма! Нам нечего терять: мы умираем от лютого голода! А ты живешь, как у Христа за пазухой! Да, мало того, еще и татарам прислуживаешь!

– Не говори такую чепуху! – крикнул Илья Всемилович. – Если вам нечего есть, так и говори. Но напраслину на меня, честного человека, нечего возводить! Я всегда готов помочь грешным людям, но вас не боюсь! Давайте договариваться по-хорошему!

Опять установилась тишина, после чего вновь в ворота постучали, и уже примирительный голос сказал: – Ну, ладно, купец, дай нам тогда жита, и мы уйдем восвояси!

– Раньше бы так! – улыбнулся купец. – Помогу вам без сожаления…Но не шалите! Я отворю ворота и впущу сюда только четырех человек, не больше. Сначала поговорим. Согласны?

– Согласны! – дружно крикнули снаружи.

Купец дал знак слугам, и те вновь отодвинули засов. В ворота вошли четверо оборванцев вместе с рыжим заводилой. Купеческие люди вновь задвинули засов. Впрочем, толпа и не пыталась ворваться в усадьбу. Устрашенные видом вооруженных купеческих охранников, киевляне, вероятно, согласились с мирными предложениями купца.

– Ну, вот, – сказал Илья Всемилович вожакам горожан, – теперь говорите, что вам нужно…

– На жизнь и прокорм хоть бы до зелени, – промолвил дрожавшим голосом рыжебородый. Оказавшись за закрытыми воротами, он сразу же утратил свой боевой вид и напоминал теперь мокрую курицу.

– Сколько у вас людей? – спросил Илья. – Я должен точно это знать, чтобы подсчитать, сколько вам надо зерна. У меня есть только рожь и просо…Возьмете это?

– Да что ты, батюшка купец, – заголосил невысокий коренастый мужичок с большой окладистой бородой. – Рожь и просо – это наше спасение! Хоть бы по мешку на десяток человек. Это будет…десятка полтора мешков!

– Нет, этого будет мало, – покачал головой высокий, худой, чернобородый киевлянин, – хоть бы два десятка мешков…Тогда, может, хватит…

– Дам вам полтора десятка мешков ржи, пуда по три в каждом, да десяток мешков черного проса, – ответил на это купец. – И также дам вам еще десяток мешков отборного гороха! Это все…Самим на жизнь едва остается…

– Батюшка купец! – закричал четвертый горожанин, красивый, рослый монах. – Да за такую щедрость…Прости нас за обиду неправедную! Мы не знали, какой ты добрый и щедрый!

– Ладно! – кивнул головой Илья Всемилович. – Толковые люди всегда договорятся миром. Даже плохой мир лучше любой войны! Так бы и вели себя изначально!

По знаку купца слуги стали выносить к воротам мешки с зерном. И за полчаса у забора выросла целая мешочная куча.

– Ну, вот, – промолвил Илья, дождавшись, когда его люди отопрут ворота, – а теперь выносите все зерно!

Охранники купца и прочие вооруженные слуги внимательно следили за поведением толпы. В любой момент они были готовы защищаться и вновь закрыть ворота. Но горожане больше не свирепствовали. Удовольствовавшись тем, что купец им пожаловал, голодные люди быстро вытащили мешки за ворота и начали делить добычу. Сначала они стали между собой спорить, ругаться, но рыжебородый вожак довольно быстро их успокоил, объяснив, что дележ будет равный и справедливый.

Взвалив на плечи полученное добро, самые сильные из горожан потащили мешки в сторону видневшейся неподалеку церкви.

– Ну, что, они пока успокоились, – пробормотал, вытирая пот со лба, усталый купец. – Пойдемте теперь, ребятушки, пообедаем. А ты останься, – кивнул он головой сторожу, – и поглядывай, не собираются ли злодеи возвращаться! Кто их знает, что они еще придумают!

После обеда и кратковременного отдыха купец с женой, созвав всю челядь, неожиданно объявил о немедленном сборе и отъезде из города.

– Так дело же идет к ночи, батюшка! – удивился лекарь Радобуд. – Спускаются сумерки!

– Эх, Радбудушка, – вздохнула Василиса, – если бы мы знали, что будет завтра! А вдруг супостаты снова нагрянут? Где же мы найдем им пищу? Для самих нет запасов!

– Не зря мы с Василисой ходили по городу! – сказал Илья Всемилович. – Высматривали удобную дорогу. Видели все развалины и тропинки…Теперь нам ночь не помеха! Жаль, конечно, покидать свой дом! Но делать нечего…Жизнь все-таки дороже! А потому, давайте-ка побыстрей, мои верные люди, выводите лошадей и выкатывайте телеги. Взваливайте наш скарб на повозки: пойдем в дальний путь!

Светила луна, мрачно выглядывая из-за черных облаков, быстро плывших под холодным северным ветром, когда купеческий караван медленно, почти бесшумно, двинулся по пустынной, покрытой грязными лужами, дороге.

Ни одного путника, ни единой живой души не встретили странники, пересекая разрушенный город. Но только выехав на большую проезжую дорогу, купец Илья успокоился и задумался, сидя рядом с женой в большой передней телеге. Василиса, укутавшись в теплую беличью шубу и прижавшись к мужу, вскоре задремала. Двое сыновей уже давно спали, растянувшись на дне телеги за спинами родителей. Впереди их ждала новая, полная тревог и опасностей, жизнь.

 

ГЛАВА 25

ВОЛЯ МОЛОДОГО КНЯЗЯ

Князь Михаил со своими воинами медленно приближался к Киеву. Приветливо светило апрельское солнце. Со стороны Днепра дул легкий теплый ветерок.

Княжич Роман ехал верхом рядом с отцом. Они возглавляли свои дружинные отряды. Молодые дружинники княжича за время странствий по чужбине подросли и окрепли. Теперь только безбородые и безусые лица отличали их от отцов, дядей и старших братьев из числа воинов Михаила Черниговского. Молодые воины могли уже всерьез владеть оружием: их отряд был теперь достаточной силой, чтобы защитить княжича и княжескую семью от разбойников, наводнивших в ту пору леса и удаленные от больших поселений дороги.

Обоз с последними мешками зерна и овощей замыкал княжескую процессию. Здесь в одной из телег сидела княгиня Агафья с невесткой Анной и двумя младшими сыновьями. Их охранял, как и раньше на польских дорогах, подросший и повзрослевший княжич Мстислав со своими сверстниками – будущими дружинниками, вооруженными так же, как и взрослые воины.

Неожиданно издали раздался цокот копыт, и великий князь дал знак своим людям остановиться. Из-за больших только что распустившихся тополей на дорогу выскочил всадник и помчался к великокняжескому отряду. Он быстро приближался и вскоре оказался в поле зрения князя Михаила.

– Это же твой дружинник! – великий князь повернулся к сыну. – Как же его…киевский ополченец…

– Ермила, – подсказал княжич.

– Да, Ермила, – кивнул головой Михаил Всеволодович. – И когда он успел отъехать? Разве ты посылал его на разведку?

– Да, батюшка, – промолвил Роман. – Я подумал, а не надо ли узнать, есть ли поганые на подступе к Киеву? А вдруг они там собрались? Что может наша малая дружина? Придется тогда объезжать…

– Ну, что ж, ты правильно поступил, – сказал Михаил Черниговский. – Я сам хотел послать людей на разведку. Но я знаю, что татары в Венгрии и опасности сейчас нет. Однако еще увидим. Известно, что береженого Бог бережет!

Ермила тем временем приблизился к великому князю и спрыгнул на землю, держа на поводу уставшую лошадь. – Великий князь! – обратился он к Михаилу Всеволодовичу, поясно ему поклонившись. – Я сейчас из Киева! Поганых там нет! Но весь наш город лежит в развалинах. И людей там мало. Я встретил лишь одних оборванных бродяг на городских пустырях…Только православные храмы уцелели, но не все, и несколько каменных домов. Я не видел никого по всей дороге. От лютых врагов не осталось и следа. Значит, говорили правду, что враги ушли на запад! Может, помилует нас Господь, и вся поганская сила там выдохнется!

– Если бы так, – покачал головой великий князь, – и Господь перестал бы нас жестоко карать. Уж мы немало натерпелись! А простому люду к суровым испытаниям не привыкать! Всегда хватит народа русского! Пройдет татарская гроза, и людишки во множестве расплодятся. Вот только бы город поскорее восстановить! – И он подал знак отряду ехать дальше. Ермила вновь вскочил на коня.

Когда же вдали показался разрушенный Киев, князь Михаил не удержался от горестного восклицания. – Как! – крикнул он, указывая рукой на серые руины. – Неужели это то, что осталось от стольного города русской земли?! Я даже и подумать не мог о таком жестоком погроме!

– Видимо, русские люди отчаянно сражались, батюшка, – пробормотал потрясенный увиденным Роман, – если злодеи так сокрушили Киев! Стены пробиты во многих местах! Значит, враги ворвались не только с лесной стороны!

– Только со стороны Лятских ворот! – сказал ехавший рядом с княжичем Ермила. – Татары разрушили все стены после того, как взяли город. Чтобы снова не пришлось его осаждать. Поганые все продумали…

– Ну, за год-другой я надеюсь починить городские стены, – сказал задумчиво Михаил Черниговский, – если, конечно, татары снова сюда не придут. А иначе поганые не позволят, чтобы Киев восстал из пепла!

– И людей там нет, – покачал головой Роман. – Слышишь, батюшка, что Ермила говорил? Одни бродяги там слоняются…

– Людей хватит! – бросил великий князь. – Надо только молиться Господу, чтобы простил наши прегрешения и отвратил от нас беды…Неужели так пустынно во всем городе? – обратился он к Ермиле. – Разве татары перебили всех людей?

– Кто знает, великий князь? – ответствовал брянский ополченец. – Кого убили, а кто убежал. Я ездил на то место, где стоял дом купца, моего славного земляка…Это он спрятал меня тогда от врагов и послал к вам в Галич…Но этого терема я не нашел. Он как сквозь землю провалился! Остались лишь пепел и обугленная земля! Нет даже забора! Что там приключилось, ума не приложу! Может, плохо искал? А что говорить обо всем Киеве? Там лишь одни пустыри! Деревянных домов совсем нет! Гложет меня тоска: неужели татары убили моих спасителей? Вернулись и передумали?

– Ты же говорил нам тогда, что твой купец якобы спас татарского посла, – промолвил вдруг великий князь. – А за это татары пощадили их усадьбу и имущество…Но я не верю, что смог уцелеть хоть один из тех посланцев…Может, этот купец помогал татарам или был их тайным соглядатаем?

– Это не так, великий князь! – громко сказал Ермила. – Я хорошо знаю эту купеческую семью еще по Вщижу! Татары поубивали их родных в том городе! Я не знаю всех подробностей, но это правда, что они спасли жизнь умиравшему татарину…А тот оказался знатным человеком, едва ли не родственником их царя! А потому татары не тронули ни купеческий дом, ни его имущество. И еще подарили ему вот это! – Ермила расстегнул рубашку и показал блестящую серебряную пластину, размером с детскую ладошку, продетую в серебряную цепочку, висевшую на его шее рядом с медным нательным крестом.

– Что это такое? – вздрогнул князь. – Ну-ка, сними и покажи мне!

Не останавливаясь, брянский ополченец снял с шеи пластину и протянул ее вместе с цепочкой великому князю.

– Ишь, ты, какая интересная штуковина! – пробормотал Михаил Всеволодович, осматривая татарский пропуск. – На ней странные и непонятные знаки! Это их охранная грамота?

– Так и есть, великий князь, – кивнул головой Ермила. – Тот купец Илья мне тогда говорил, что эта пластина называется у татар пайцзой. Можно спокойно ездить с этой пластиной по всем татарским землям. Однако надо, чтобы эта пластина была видна, а не спрятана за пазухой. Тогда ни один татарин не осмелится задержать обладателя такой пластины!

– Неужели у них такие строгие порядки? – воскликнул в изумлении Роман. – Ну, а если какой-нибудь татарин ослушается и убьет владельца такой таблички?

– Не знаю, княжич, – покачал головой Ермила. – Говорят, что такое у татар недопустимо! Только сам их царь выдает эту пайцзу! Татары обязаны исполнять его волю! Я же проехал беспрепятственно их заслоны! Они не раз меня останавливали! Но когда видели эту табличку, даже робели! Не задали ни одного вопроса!

– Послушай, Ермила, – перебил вдруг его князь Михаил, – а нужна ли тебе эта пайцза? Я вот подумал, а не оставить ли себе эту пластину? Кто знает, как дальше сложится жизнь? Может, и пригодится мне эта пайцза?

– Оно конечно, великий князь, – кивнул головой брянский воин. – Я сам хотел отдать тебе этот пропуск! Зачем мне, незнатному человеку, такая дорогая вещь? Я и так беспрепятственно проехал до Галича, а теперь мне эта пластина не нужна. Может, я уже больше не увижу этих беспутных татар…

– Я вижу, что ты – достойный человек и верный слуга, – улыбнулся великий князь, пряча пайцзу в боковой карман своего камзола. – Надеюсь, ты не раз послужишь на благо Романа. Он умеет находить верных людей!

Ермила поклонился не сходя с коня и промолчал.

Наконец великокняжеский отряд приблизился к городским руинам. Копыта лошадей громко цокали при въезде в полуразрушенные ворота.

– Горе нам! Горе нам! – восклицал князь Михаил, глядя по сторонам.

Со скорбью и грустью ехал рядом молчавший княжич Роман. Лишь приблизившись к Печерской лавре, Михаил Всеволодович успокоился, увидев столпившихся у входа в монастырь людей – монахов и прихожан. Значит, жизнь здесь не прекратилась!

Увидев князя и его свиту, люди засуетились, и не успел Михаил Всеволодович подъехать к воротам лавры, как к нему навстречу поспешно вышел сам игумен и благословил князя.

– Здравствуй, великий князь Михаил! – пробасил седобородый старец. – Слава Господу, что ты возвратился на свою землю! Великий город осиротел без князя! Пусть у нас горе и беда, но с князем-то спокойнее…Теперь заживем. Добро пожаловать в свой стольный город!

– Благодарю тебя за доброе слово, отец игумен! – промолвил Михаил Всеволодович. – Не вовремя я отсюда ушел, наслушавшись моего духовника! Что ж теперь,… да будет ему земля мягким пухом!

– Так разве отец Питирим почил? – поднял брови настоятель Печерской лавры. – Что же такое с ним приключилось?

– Так нелепо и случайно, отец, – ответил князь Михаил, – под городом Серадзем, что в Польше…На нас напали беспощадные немцы. Вот и пал от их безбожных рук отец Питирим. Почил, как воин, в жестокой схватке!

– Господи, всемогущий, – покачал головой игумен, – и еще называют себя христианами! Не гнушаются убивать священников! Вот что такое эта римская церковь! Даже безбожные татары не трогают наших попов! Грабят имущество, но жизни не лишают! Очевидно, что поганые нехристи даже лучше, чем эти католики! – И отец игумен впал в долгое рассуждение об еретической сути Рима, об отказе Римского папы от службы истинному Богу…

В это время княжеский отряд спешился. Воины стали быстро устанавливать походные палатки и шалаши. Запылали костры, над которыми слуги поспешно подвесили походные котлы для варки супа и каши.

– Ну, что ж, великий князь, – очнулся, наконец, от рассуждений печерский старец, – прошу тебя с семьей и лучшими людьми пожаловать в мою трапезную и отведать наших скромных харчей, посланных нам Господом!

Князь Михаил дал знак своим людям последовать за ним. Сам он спешился как-то неохотно, задумчиво и, отдав поводья коня слуге, пошел за настоятелем монастыря через мрачные длинные коридоры лавры.

Монастырская трапезная представляла собой большой темный зал, тускло освещавшийся немногочисленными лампадами.

– Плохо со свечами, – сказал отец игумен, повернувшись к князю. – Татары пожгли все наши села и пасеки. Почти нет воска. Приходится жечь сальные свечи и лампадное масло. А от этого только копоть и чад! Но делать нечего!

Богатый стол, уставленный многими блюдами, удивил Михаила Всеволодовича.

– Значит, тебе удалось спасти харчи? – воскликнул он весело, потирая руки. – Давненько так не трапезовали!

– Слава Господу, что татары не едят нашу пищу, – улыбнулся игумен. – Рыба у них несъедобна! Они отняли у нас просо, рожь и всю пшеницу! Остался только горох…Слава Господу, что помог местный купец Илья! Пожертвовал зерна нашей обители…А то бы пришлось остаться без просвирок!

– Купец Илья! – воскликнул сидевший рядом с княжичем Романом Ермила. – Так где же он теперь, святой отец? Я проезжал тогда через пустырь, но купеческого дома не нашел!

– Как же ты найдешь этот дом, – усмехнулся игумен, – если горожане его сожгли? А купец перед этим сбежал!

– Сбежал? – удивился Ермила. – От кого же? От татар? Но они ведь не тронули ни его, ни усадьбу! Что же тут у вас случилось?

– Ну, это дело прошлое, – пробормотал седой старец. – Местные жители узнали об их дружбе с татарами и разом напали на усадьбу купца! Ты же знаешь, как наши люди пострадали от татар? Им стало обидно, что иные русские люди водят дружбу с лютыми врагами…

– Кто же из них пострадал, отец? – спросил вдруг княжич Роман. – Жив ли тот купец?

– Я же сказал, что он сбежал! А покойники ведь не бегают! – усмехнулся настоятель лавры. – Смылся со всем своими домочадчами и добром. Не оставил даже куны для православной церкви! Когда наши городские жители осадили его с семьей в усадьбе, купец вышел к ним, голодным, и пообещал им зерна. Ну, те и согласились. Тогда слуги купца дали им несколько мешков с зерном, а ночью, когда никто ничего не подозревал, они уехали далеко на север…Погрузили свое имущество и несметные богатства на тяжелые телеги да укатили…Купцы есть люди лукавые! Не оставили даже зернышка! А когда киевляне утром опомнились и собрались сделать новый налет на купеческий дом, было уже поздно: от хитрого купца простыл и след! Тогда наши люди разгневались на его постыдный поступок и сожгли его дом с усадьбой. Мы, Божьи слуги, пытались это зло отвратить…Уж больно хорош был тот дом! Он бы пригодился теперь для нашего князя! А иначе придется искать подходящее место!

– Ничего, отец, – кивнул головой Михаил Всеволодович. – Можно и в монастыре остановиться. Пусть же будет нам святая обитель кровом и защитой!

– Нет, великий князь! – возразил лаврский настоятель. – Здесь нет места для твоей семьи! Тут холодно и очень сыро…Это нам, Божьим людям, не пристало жить в холе и неге. А тебе…

– Пока будете жить на острове, – вмешался в разговор сидевший рядом с игуменом монастырский казначей. – Там сохранился большой каменный терем, прямо напротив городских развалин. Когда-то наш митрополит сдавал его в наем богатым купцам…Там на крыше есть святой крест, такой же как над Божьей церковью. Этот крест и спас большой терем от поганых татар. Они разграбили имущество, но дом не тронули…

– Вот тебе и жилье! – обрадовался игумен. – А там отстроим город и возродим терем святого Владимира! Ничего, все наладится. Вот простит Господь наши грехи и заживем по-прежнему! Надо только чтить нашего Господа и соблюдать заветы святой православной церкви!

Когда Ермила, следуя за княжичем Романом, вышел на улицу, он почувствовал облегчение. Ему едва удалось усидеть в душном монастырском здании. Да и отец игумен не понравился брянскому ополченцу. Особенно его отношение к семье вщижского купца. – Ишь, записали Илью Всемилича в татарские соглядатаи! – думал Ермила. – Чего только не бывает от людской злобы и зависти! Уж какой был добрый и щедрый тот купец к простым людям! Ни одного он не обидел, а тут – такая ненависть!

Прошло около месяца. Князь Михаил Всеволодович с семьей недолго пожил в сырых монашеских кельях. Тем временем монахи вместе с уцелевшими, чудом спасшимися от татар мужиками, привели в порядок каменный дом, о котором говорил монастырский казначей, и князь со своими домочадцами перебрался туда. Но не успели они прожить и дня на новом месте, как вдруг неожиданно к ним приехал из Чернигова княжич Ростислав.

Затворившись в великокняжеской светлице, князь Михаил долго беседовал со своим старшим сыном.

– Я решил, батюшка, насмотревшись на развалины Чернигова, – сказал Ростислав, – поехать в мой Луцк! А там увижу, как устроить свои дела!

– Ну, что ж, сынок, благослови тебя Господь! – согласился с ним отец. – Тогда сбереги все то, что тебе подарил этот глупый князь Даниил! А если получится, так и приумножь…

– Я знаю, батюшка, – улыбнулся Ростислав. – Плохи дела нынче у Даниила! Как я узнал, ему уже не повинуются ни Галич, ни Перемышль! Я думаю, что смогу договориться с галицкими боярами! А когда я стану великим галицким князем, венгерский король, без сомнения, отдаст за меня свою дочь! Что мне тогда этот Луцк?

– Тогда старайся, сынок, – промолвил на прощание великий князь. – Я не думаю, что мы совершаем великий грех из-за этого Даниила! Да и кто он такой? Мой дальний племянник! И годами я постарше его! Поэтому, поступай так, как знаешь!

Когда Ростислав Михайлович уехал, великий князь Михаил позвал к себе второго своего сына Романа.

– Слушай же меня, сынок, – сказал старый князь. – Ростислав вернулся из Чернигова! Теперь он уезжает в Луцк. Значит, в Чернигов придется ехать тебе! Не следует оставлять наше родовое гнездо без князя! Надо навести там порядок! Тебе предстоит возродить разрушенный город! Это будет тебе по плечу, сынок.

– Хорошо, батюшка! – кивнул головой княжич. – Тогда я поеду в Чернигов. Однако у меня нет права на обладание этим городом! Если ты восседаешь в Киеве, значит, Чернигов становится вторым по значению городом. А после тебя мой дядя Андрей – старший в роде, или, на худой конец, мой брат Ростислав! Почему же ты не пригласишь дядю Андрея в Чернигов, или зачем тогда отпустил Ростислава в Луцк?

– Ты прав на этот счет, сынок, – покачал головой князь Михаил. – Но разве ты не видел по дороге, что стало с южными городами? Одни развалины и покойники! Из-за этого мы не заходили в те сожженные города, встречавшиеся на нашем пути…От трупного смрада кружилась голова! В Чернигове же Ростислав увидел огромное пепелище…Вот он и не захотел пребывать в нашей разоренной земле…Он захотел поискать удачи в венгерской земле…Ну, а если говорить о князе Андрее, то тебе следует знать, что он не из нашей семьи, так сказать, «отрезанный ломоть»!

– Так, значит, Ростислав уезжает в Венгрию? – удивился княжич Роман. – А я думал, что он будет княжить в Луцке! А в Венгрии идет жестокая война! Там татары безжалостно разоряют их землю! Говорят, что они сожгли Пешт и разрушили другие города! Там хватает своих развалин и смрадных трупов!

– Но наш Ростислав так не считает и верит в силу венгерского короля, – покачал головой Михаил Черниговский. – А теперь он войдет в Галич…Его зовут туда местные бояре. Они не приняли князя Даниила и обиделись, что тот покинул свой город накануне татарского вторжения. Ну, тогда Ростислав отстроит сожженный татарами Галич и станет великим галичским князем. А там и король Бела одолеет поганых…Вот и сумеет тогда наш Ростислав жениться на королевской дочери. Он мечтает о ней не один год…

– Но не такой же ценой, батюшка! – воскликнул Роман. – Это же – клятвопреступление, великий грех! Разве можно так поступать с князем Даниилом?

– Это не грех, сынок, – нахмурился Михаил Всеволодович, – но поступок мудрого человека! Я старше этого Даниила и по возрасту, и по положению! Значит не я его, а он меня должен слушать! И я рассудил, что Галич должен принадлежать нашему Ростиславу по праву! Ты поменьше думай о том, чего не понимаешь, а лучше выполняй мой приказ и поезжай в наш славный Чернигов! Теперь ты не княжич, но князь!

Молодой князь Роман, выйдя из отцовской светлицы, устремился вниз по каменным ступеням и, выбежав во двор, увидел стоявшего около большого, обгоревшего дерева, покрытого, к всеобщему изумлению, пышной, ярко-зеленой листвой, Ермилу.

– Ну, что теперь будем делать, Ермила? – громко сказал он вдруг, подозвав мановением руки рослого мужика. – Батюшка приказал мне ехать в Чернигов на княжение! Может, поедем туда прямо сейчас? Пусть будем целый день в пути, но не хочется откладывать поездку…

– Не знаю, княжич, – пожал плечами Ермила. – Наш Чернигов пострадал еще больше, чем Киев! Там, говорят, не уцелело ни одного дома, одни только церкви стоят! Где же тогда жить со всеми людьми?

– Однако же батюшка меня туда посылает…, – пробормотал княжич. – Теперь я буду черниговским князем! Давно уже пора! Ростислав в мои годы уже покняжил не только в Великом Новгороде, но даже в Галиче!

– Что ж, княжич, слово твоего батюшки – закон! – кивнул головой Ермила. – Если он так решил, значит, так тому быть! Но я советую тебе не спешить. Да уведоми свою молодую супругу, чтобы готовилась к отъезду…Твоя прекрасная жена сильно исхудала. Такая молодая, красивая, а уже немало натерпелась горя в тяжелых странствиях!

– Моя супруга, кажется, опять отяжелела, Ермила, – улыбнулся Роман, – потому она так пострашнела…Что ж, такая у всех женок судьба…Думаю, что к зиме она разрешится. Не стоит об этом беспокоиться. Моя маменька, как я помню, ходила последним Юрием до самых родов, не отлеживалась…И ничего…Значит, так и должно быть!

– Я не вправе тебя учить, княже, – покачал головой Ермила. – Ты нынче для меня как бы великий князь, а твое слово, стало быть, закон! Сейчас мое дело – дать тебе полезный совет, а уже сам тогда решай, слушать меня или нет!

– Значит, ты советуешь не спешить с отъездом?

– Воистину, так, княже!

– Ну, что ж, – кивнул головой Роман и направился к своей лошади, – пусть так и будет!

Через несколько дней ранним утром молодой князь Роман со своими сверстниками-дружинниками, женой Анной и Ермилой, попрощавшись с Михаилом Всеволодовичем и матерью, отправился в Чернигов. Ехали верхом по большой, хорошо просохшей после таяния снегов, дороге. Было тепло, солнечно. Сначала следовали берегом Днепра, затем Десны, а потом резко повернули на север и поскакали прямо через большие лиственные леса по заросшим молодой травой лесным тропам, местами заваленным большими и малыми древесными стволами.

– Вот, княже, тебе причина, почему татары не пошли на Великий Новгород, – сказал как-то Ермила, вскочив на коня после очередной очистки завала. – Не крепко-то наездишься с нашими дорогами и болотами! А татарам нужен стремительный набег! А какая тут быстрота с нашими лесами? Успевай лишь слезать да деревья оттаскивать!

– Да, татары немало повоевали еще до Чернигова, – добавил, подумав, молодой князь. – Ну-ка же, разорили все рязанские и суздальские земли! Да народу уймищу поубивали! Их проклятые мечи затупились от людской крови!

– Да, княже, они хорошо воюют! Мы были неготовые к этому татарскому вторжению. Это могучие воины! – промолвил Ермила. – Ну, ничего, мы, русские люди, скоро научимся их побеждать. Научились же громить поганых печенегов и половцев, как говорил славный отец Игнатий!

– Я помню отца Игнатия! – воскликнул Роман Михайлович. – Он был когда-то наставником моего брата Ростислава. Ласковый такой и очень грамотный священник! Он еще был не старым, когда черниговский владыка отослал его в отдаленную лесную усадьбу, Брянск, как ты мне как-то напомнил. Да вот усадьба эта в город превратилась…Не знаю, отчего тогда владыка обиделся на отца Игнатия…Говорили, что того мудрого Игнатия уважали больше, чем самого владыку. Вот и позавидовал якобы епископ его заслуженной славе…

– А как же тогда великий князь? – удивился Ермила. – Что же он не оставил при себе отца Игнатия? Хороший наставник и советник – это очень важное дело!

– Что тебе сказать? – пробормотал молодой князь. – Мой батюшка очень набожный и верит каждому слову старшего священника. Он особенно верил своему духовнику, тому покойному греку! Из-за него мой батюшка покинул Киев перед нашествием татар, прислушавшись к словам премудрого грека о конце света и Божьей каре от татар…Думаю, что отец Игнатий не стал бы проповедовать непротивление поганым!

– Вот и сидит он сейчас в Брянске, – кивнул головой Ермила, – пребывая в почете и уважении. Сам Ефим Добрынич, воевода и управляющий, с ним советуется!

– Воевода и управляющий, – повторил Роман Михайлович. – Думаю, что он заслужил эти громкие звания! Ну-ка, возвел новый город!

– Да, княже, и как возвел! – улыбнулся Ермила. – Теперь, я думаю, что Брянск будет позначительней, чем Киев и Чернигов! Пусть невелик город, но богат и многолюден! Вот куда бы тебе пойти княжить, а не на это страшное пепелище! – С этими словами разговор внезапно прервался. Лес кончился, и перед взором молодого князя предстал в сумерках и речном тумане большой, черный, лежавший в руинах город. Зрелище было такое печальное, что князь Роман взялся рукой за грудь в том месте, где билось сердце, и с горечью произнес: – Вот какое у меня теперь княжение! Да еще стольный город!

На огромной серой поляне, окруженной лишь черными следами от некогда возвышавшихся крепостных стен, стояли большие, потемневшие и посуровевшие, одинокие без изб горожан, православные церкви. Даже травы, которая в изобилии произрастала по берегам протекавшей рядом Десны, не было видно на пепелище.

– Вот уже прошло два года после татарского погрома, – подумал Роман Михайлович, – однако зрелище такое, как-будто город был сожжен только вчера!

– Увы, княже, – громко сказал ехавший рядом Ермила, когда отряд вошел в город, – не радостно твое назначение!

– Послушай, Ермила, – приостановил ход своего коня Роман Михайлович. – А может, мне лучше пойти отсюда на славный Брянск? Тут, как я вижу, делать нечего. Батюшка насмеялся надо мной!

– Не спеши, княже, – молвил с озабоченным видом Ермила. – Сначала исполни волю своего батюшки, а потом уже поступишь так, как посчитаешь нужным. Оно конечно, разве это княжение, когда твой стольный город лежит в руинах? А вот Брянск…Он достоин быть столицей всей черниговской земли!

– Ох, уж эта воля батюшки! – махнул рукой рассерженный князь. – Разве он даст мне хорошее назначение? А там я еще виновным во всех делах стану! Этому не быть: я здесь не останусь и, без лишних слов, пойду в Брянск!

– Погоди, княже, – заволновался Ермила. – Не думай, что это я посоветовал тебе перечить отцу! Отцовская воля – закон!

В это время неподалеку раздалось пение, и из большой краснокирпичной церкви навстречу всадникам вышли священники, монахи и немногочисленные прихожане.

– Слава вам, русские воины! – громко произнес, как пропел, красивым звонким голосом высокий молодой священник. – Кто вы и куда путь держите?

– Славный князь Роман Михалыч, сын великого князя Михаила, со своей супругой идут в стольный город…, – начал говорить выехавший вперед Ермила, но молодой князь перебил его. – Брянск! – сказал он вдруг громко и сам изумился своей решимости и твердости.

– Да благословит вас Господь! – промолвил священник. – Просим в наш святой храм и на скромную трапезу!

Вечером, сидя за столом в небольшом, только что построенном домике отца Аристарха, Роман наставлял своего дружинника.

– Завтра поутру, Дарко, поедешь с посланием к моему батюшке! – говорил молодой князь. – Поведаешь ему, что мы благополучно добрались до Чернигова, но нашли здесь одни развалины…Ну, а потом, – Роман немного подумал и с улыбкой посмотрел на Ермилу, – скажешь батюшке, что я поехал оттуда дальше вверх по Десне, к Брянску. Там, скажешь, я и буду княжить! Пусть невелик город, но зато настоящий! Понимаешь?

– Понимаю, княже, и скажу все так, как ты мне велишь, не упущу ни одного слова! – с готовностью ответил Дарко.

– Ну, а теперь иди, готовься к поездке. А потом приедешь ко мне уже в Брянск…Однако же, подожди, – Роман о чем-то вновь подумал. – Да возьмешь с собой еще трех молодцев. Одному в дороге опасно. А вчетвером вы спокойно доберетесь до Киева или до руин того славного города…Ну, а потом…сами найдете Брянск. Он там подальше, вверх по Десне!

– Слушаюсь, княже!

В это время в избу вошла своей плавной походкой княгиня Анна. Молодой супруг уже сообщил ей о своем решении, и она пришла поддержать его в трудный момент.

– Какой же ты у меня умница, Романушка! – сказала она ласково, обнимая мужа. – Так похож на моего батюшку! Такой же сильный и…красивый!