ГЛАВА 1

СМЕРТЬ ОЛЬГЕРДА ЛИТОВСКОГО

Зима 1377 года была суровой. Снег шел еще с ноября, но оттепели случались редко. Жестокие морозы держались до самой весны. В это время неожиданно заболел великий литовский князь Ольгерд Гедиминович. Как это часто бывает с сильными и здоровыми людьми, их, возможно единственная за всю жизнь болезнь, становится роковой. Придворные великого князя не придали значения тому, что однажды, вернувшись с охоты, князь Ольгерд едва слез с коня и только с помощью слуг добрался до своей постели. Они думали, что это просто недомогание. Но Ольгерд Гедиминович наутро уже не встал и, чувствуя приближение смерти, послал за своим братом Кейстутом и сыновьями. Кейстут, озабоченный состоянием здоровья любимого брата, немедленно, не взирая на холод и едва проходимые дороги, прибыл в Вильно. Там же находился и последний, двадцатисемилетний сын великого князя – Ягайло. Всего же у Ольгерда было двенадцать сыновей. От первой жены – литовки – пять: Андрей, Дмитрий, Константин, Владимир и Федор. От второй – тверской княжны Ульяны – семь: Корибут, Скиригайло, Ягайло, Свидригайло, Коригайло, Минигайло и Лугвений. Имелись еще и дочери, но все они были в свое время отданы замуж за литовских и русских князей и в расчет не принимались.

Великий князь Ольгерд понимал, что его многочисленное потомство может стать причиной многих бед после его смерти, поэтому он решил поговорить об этом с Кейстутом и выяснить, можно ли предотвратить беспорядки и распад созданной им и их отцом великой Литвы.

Когда Кейстут Гедиминович вошел в спальню брата, он понял, что дни великого князя сочтены. На большой постели, покрытой дорогим византийским бельем и теплым персидским одеялом, лежал дряхлый, измученный старик, потерявший желание жить.

Кейстут, еще крепкий и бодрый, совсем не узнал своего брата! – Альгирдас! – сказал он, склонившись к смертному одру и едва сдерживая рыдания. – Почему ты слег, как древний старик? Зачем ты поддался этой вовсе неопасной болезни? Неужели ты не знаешь, что у нас так много дел? Вставай же, возьми себя в руки и возроди свою прежнюю силу духа! Нечего думать о болезнях!

– Благодарю тебя, брат, за твою любовь и совет! – попытался улыбнуться Ольгерд, сморщившись и оскалив свои крепкие, но пожелтевшие от времени и страдания зубы. – Мы всегда были вместе с тобой и вершили многие дела…Но сейчас нет времени на лишние слова…Я чувствую приближение неминуемой смерти и хочу передать тебе на словах мою волю…Хорошо, что ты успел к моему одру…Мое завещание давно написано, там есть почти все…Я назначаю великим князем любимого сына Ягайлу, а другим сыновьям оставляю богатые уделы!

С трудом выдохнув эти слова, Ольгерд откинулся на подушки и затих. Кейстут, потрясенный услышанным, сидел перед братом на скамье, выпучив глаза и тяжело дыша.

– Брат, – сказал он, наконец, вытирая тряпицей пот, – но Ягайла – совсем молод! Он – восьмой по старшинству! И почему ты не предпочел сына от литовской супруги? Получается, что ты любишь детей от той Ульяны, а свою кровь не признаешь? Неужели ты забыл несчастного Евнутаса? Зачем тебе обижать старших сыновей?

– Я думал об этом, брат, – поднял худую потную руку Ольгерд Гедиминович, – и вот что скажу тебе. Ульяна была моей верной супругой! И хоть она – русская – ее дети намного лучше! Ее сыновья уважают наши обычаи! А та, моя первая жена, литовка, ничего не оставила сыновьям, кроме христианских имен, рано уйдя из жизни! Сам посмотри, кого из них я могу сравнить с моим Ягайлой?! Послушай же! Вот мой старший, Андрей – отменный воин, но глупец! Он вечно мрачен или зол…Всегда бычится, никогда не скажет ласкового слова…Я дал ему Полоцк…Пусть радуется: и этого для него много! А Дмитрий получил богатый Брянск…Он – христианин, покорный воле московского митрополита! Не послушался моей воли и посадил в Брянске московского епископа! Он, правда, славный воин…Но князь и должен быть таким! Здесь нет ничего особенного! Я же понял одно: мой Дмитрий не хочет враждовать с Москвой, а наоборот ищет с ней дружбу! Значит, не бывать ему великим князем в славной Литве! Пусть он добрей душой, чем суровый Андрей, но я вижу в нем не литовца а христианина-москаля! Константин – совсем никакой! Ему бы только стоять в церкви и слушать молитвенные песнопения! Какой правитель с этого святоши? Владимир же сидит в Киеве и рад тому…Этот бедный город, сохранивший лишь славное имя, подходит ему по уму…А Федор – совсем не удел…Безвольный и слабый человек…Видишь, какие из них наследники? А вот сыновья от Ульяны неглупы и даже если почитают христианскую веру, уважительны к нашим обычаям! Ты же видишь, что православная вера здесь, в Литве, не мешает нам управлять страной! Там же, в Москве, церковь заправляет всеми делами князя Дмитрия Иваныча и сует свой нос в любые дела! Зачем нам, в родной Литве, две власти? Попробуй, покажи московской церкви только пальчик, так она и всю руку отхватит! А народ учится у этой церкви только одним глупостям: придуманным мошенниками чудесам и бесчисленным слезам на иконах! Как-то мне рассказали об одном чуде, якобы случившемся в Москве у гроба какого-то святого-москаля…Там исцелился один странник, страдавший уродством – у него была приросшая к телу рука…И вот он прикоснулся к гробу чудотворца, и рука сразу же отделилась! Неужели можно верить подобной ерунде? Нет сомнения, что тот калека был совершенно здоров и лишь обманывал простолюдинов! Кроме того, они преклоняются костям покойников, веря в их целительные способности! Почему же тогда те святые сами себя не исцелили и ушли в землю, как прочий люд? Оно, конечно, любому правителю, добывшему власть неправдой, выгодно держать простой народ в глупости и темноте! С дурачками проще! В этом церковь москалей преуспела! Ты думаешь, я против митрополита Алексия? Вовсе нет! Я против стремления православных попов к безграничной власти, их вмешательства в светские дела…Я вижу, что на самом деле, попам-москалям не до Бога! Им нужны только деньги и власть! Вот почему я не хочу благословлять тех моих сыновей, которые почитают церковь москалей! Пусть будут благодарны за то, что имеют! В свое время я хотел направить православную церковь по пути служения Богу! Я вот поддержал тогда митрополита Романа, настоящего святителя, и тайно принял от него святое крещение…Мое христианское имя – «Александр«…А нынче поощрил в православные митрополиты Киприана…Бог один для всех! И вот намедни я постригся в Божьи чернецы, приняв имя «Алексий«…Может и простит мне Господь хулу о церкви москалей…

– Ты очень умен, брат, и говоришь правильные слова! – пробормотал, смахнув слезу, Кейстут. – Однако от этого нам не легче! Неужели твои сыновья признают такое завещание? Я опять вспоминаю Евнутаса! Мы же сами прогнали его!

– Вот потому я и прошу тебя, брат – великий князь приподнялся, опершись на локти, – чтобы ты защитил моего Ягайлу! Этот сын рос у меня на глазах и перенял все мои советы…У него нет горячности Корибута и медлительности Скиригайлы…Кроме того, я подозреваю, что Корибут – тайный сторонник Москвы! Он не зря получил имя «Дмитрий», в крещении! Только один Ягайло – вне подозрений! Поклянись мне, брат, что ты поддержишь Ягайлу и будешь ему верным другом! Я хотел передать престол тебе или твоему сыну, но боюсь причинить вам зло! Я не желаю, чтобы все мои сыновья объединились против тебя!

– Это не надо, брат! – поднял правую руку князь Кейстут. – Я готов поклясться тебе хоть сейчас, чтобы твоя душа успокоилась…Пусть же Ягайла будет великим князем, согласно твоей воле! Однако ты еще должен пожить и порадоваться!

– Тогда зови сюда Ягайлу и моих верных людей! Пусть они дадут мне клятву на верность моему наследнику! – пробормотал умиравший.

Кейстут встал и, открыв дверь, сделал слугам распоряжение. В короткий срок у постели больного Ольгерда собралось почти два десятка человек. Из сыновей пришли лишь Ягайло и Дмитрий Брянский, только что прибывший в Вильно.

– Итак, мой славный брат Кейстутас, племянник Витовтас, сыновья Ягайло и Дмитрий, мои лучшие люди! – сказал великий князь хриплым, но громким голосом. – Наступила пора объявить вам мою последнюю волю! Мы с вами не один раз бывали в жарких сражениях и сидели за пиршественными столами! Вы должны внимательно выслушать мою волю и дать клятву верности ей…Мои слова я уже не изменю! А теперь слушайте! После моей смерти и по моему завещанию, написанному в здравом уме и трезвом рассудке, мой трон унаследует любимый и славный Ягайло! Ему быть великим литовским князем и русским королем! Клянитесь же в верности ему! – Он откинулся на подушки.

– Клянусь, брат! – громко сказал Кейстут, оглядывая пристальным взором всех собравшихся. – Клянусь! – повторил его сын Витовт, блеснув очами. – Клянусь! Клянусь – поспешно забормотали «литовские лучшие люди», глядя с тревогой на багровое, искаженное гневом лицо Дмитрия Ольгердовича.

– Клянись же, мой сын Ягайло, что будешь справедливо править славной Литвой, уважать своих братьев и родных и умножать силу вверенной тебе державы! – с трудом проговорил, лежа на подушках и не в силах больше встать, чтобы вглядеться в лица своих подданных, великий князь Ольгерд.

– Клянусь, батюшка! – сказал, волнуясь, стоявший у изголовья отца, бледный, но гордый сознанием своего величия Ягайло. Его красивое округлое лицо с орлиным носом и серыми отцовскими глазами выражало торжество. – Я всегда буду думать о нашей Литве и умножать славу твоих подвигов! Я буду беречь и почитать своих братьев, но никому не позволю ослабить нашу Литву: ни лютому врагу, ни кровному родственнику!

– А ты, Дмитрий, почему молчишь?! – воскликнул князь Витовт, глядя на поникшего, не скрывавшего своего раздражения, Дмитрия Брянского. – Неужели ты не чтишь воли своего батюшки? Ну-ка же, клянись!

– Клянусь! – буркнул в сердцах Дмитрий Ольгердович, опустив голову, но про себя подумал: – Нет силы у этой клятвы без крестного целования! Надо встретиться с братом Андреем и обсудить это дело! А там увидим…

– Ну, тогда все в порядке, – тихо сказал Ольгерд Гедиминович. – А потом ты, брат, сообщишь моим остальным сыновьям суть этого завещания и поддержишь, когда надо, Ягайлу…

– Все так и будет, брат! – молвил Кейстут, прижав ладонь правой руки к сердцу.

Великий князь Ольгерд Литовский тяжело вздохнул, его руки, сжимавшие края одеяла, упали, а по лицу пробежала судорога.

– Прощай же, мой любимый брат! – прорыдал князь Кейстут, из глаз которого неудержимым потоком хлынули слезы. – Слава великому князю и королю Ягайле!

– Слава великому князю…Ягайле! – как эхо прокричали княжеские слуги.

Дмитрий Ольгердович стоял, опустив голову, и молчал, но никто не заметил этого в общем хоре рыданий и славословий.

 

ГЛАВА 2

СЛОВО РОМАНА МОЛОДОГО

– Ты принес печальные вести! – с гневом сказал великий князь Дмитрий Иванович, качая головой и глядя на князя Романа Брянского. – Почему вы не поставили нужные заставы? Разве я тебя оставил в Нижнем не для этого? Как ты мог понадеяться на Дмитрия Константиныча?!

– Так получилось, – пробормотал расстроенный князь Роман, стоя перед креслом великого князя, – что Дмитрий Константиныч не пустил меня в поход и не прислушался к моим словам о татарской угрозе! Я просил его проявить бдительность и отправить меня к войску, но он был неумолим…

– Ладно, садись на свое место! – буркнул раздраженный Дмитрий Иванович. – Все ваша беспечность! Стоило мне только отъехать, и никому ничего не стало нужно! Давайте же, мои славные бояре, думать, как нам поправить случившуюся беду!

В думной светлице стояла мертвая тишина. Бояре, ошеломленные полученными известиями, просто онемели. Молчал и вспоминавший случившееся князь Роман, усевшийся на переднюю скамью.

Весной 1377 года в Нижний Новгород пришли вести о нашествии некого «царевича Арапши», прибывшего из Синей Орды к Мамаю и посланного им на русские земли. Приехавшие из Сарая купцы говорили о бесстрашии «татарского царевича», его «свирепости» и былых воинских подвигах. Это встревожило великого князя Дмитрия Константиновича Нижегородского и он послал к Дмитрию Московскому людей с просьбой о помощи. Последний, обеспокоенный активностью татар в Верхнем Поволжье, решил не просто послать войско на помощь своему тестю, но сам отправился в поход. Он чувствовал, что именно в нижегородской земле татары попытаются нанести тяжелый удар по русским. И не ошибся! Однако ни он, ни его тесть, уверенные в решительных действиях татар, не предполагали, что враг проявит коварство и хитрость.

Судя по всему, татары узнали о большом войске русских, прибывших защищать нижегородскую землю и, укрывшись в мордовских землях, затаились. Русские войска, долгое время не встречая врагов, не имея никаких вестей об Араб-шахе, утратили бдительность. Сам великий московский князь, простоявший с войсками без дела в жестокую летнюю жару, посчитал слухи о татарской угрозе ложными и вернулся с частью своего войска в Москву, оставив под Нижним лишь «малых воевод» с отрядами из Владимира, Переяславля, Юрьева, Мурома и Ярославля. Когда же вновь прошел слух о «царевиче Арапше», великий князь Дмитрий Константинович не посчитал даже нужным самолично принять участие в походе, а послал со своим и московским войском сына Ивана и служилого князя Симеона Михайловича. Последние не столько управляли войском, сколько мешали это делать московским воеводам. В конечном счете, нарушился «нужный порядок» и объединенная рать оказалась неуправляемой. Когда же войска перешли реку Пьяну, и пришел ложный слух, что «царевич далеко отсюда, на Волчьих Водах», русские откровенно обрадовались. Они «распоясались», стали пьянствовать, грабить местное население и приставать к женщинам. Когда же разведка, отправленная еще раньше из Нижнего, получив сведения от населения о действительном пребывании большого татарского войска неподалеку, доложила об этом воеводам, те не поверили.

– Никто не осмелится воевать с нами! – уверенно говорили они. Тогда воины из «заставы» поскакали в Нижний сообщить об угрозе своему воеводе, князю Роману Молодому. Тот обратился к великому князю Дмитрию Константиновичу с просьбой отпустить его к войску. Но нижегородский князь, которому надоели противоречивые слухи, не принял к сведению слова разведки и запретил какие бы то ни было выезды «ратных людей» из города.

Тем временем в объединенном войске, одуревшем от бездействия и жары, началось полное разложение. Дурной пример подали воеводы с князьями и боярами, которые, устроили пирушку и, распив «превеликое множество» хмельных напитков, занялись охотой. Прочие воины «поснимали ратные доспехи, сложили их на телеги, не подготовили копья и рогатины, многие из которых были даже без древков, а шлемы и щиты совсем убрали». Большинство воинов разделись до пояса, а некоторые даже «до полной наготы» и так ходили «конно и пеше». Наконец, не чувствуя за собой «воеводского ока», они достали «хмельные напитки», «набрались до положения риз» и стали, пьяные, разъезжать по окрестностям, похваляясь своей силой и осмеивая «поганых».

Татары Мамая немедленно воспользовались этим. Проведенные мордовскими вождями по «неизведанным тропам», они, разделившись на пять полков, неожиданно появились 2 августа в тылу у русских и стали нещадно убивать не способных к сопротивлению безоружных воинов. Последние, не думая даже о собственной защите, в смятении устремились к реке Пьяне. Татары гнались за ними, стреляя в неприкрытые доспехами спины. Так они перебили большую часть русского войска, многих бояр и воевод. Во время бегства погиб и князь Симеон Михайлович, а сын великого князя Дмитрия Константиновича Иван утонул в давке в реке Пьяне. Слух о разгроме объединенного войска дошел до Нижнего Новгорода в тот же день. Великий князь Дмитрий Константинович был так напуган, что даже не попытался обеспечить оборону города. Он поспешно собрал «свои людей», имущество и, не слушая воевод, умчался с позором в Суздаль. Вместе с ним уехали и воины Запасного полка во главе с князем Романом Молодым. Из города сбежали и богатые горожане: одни уплыли по Волге на север, другие ушли в Городец. Лишь одна беднота осталась защищать свой город.

5 августа татары подошли к Нижнему Новгороду и, воспользовавшись малочисленностью его защитников, сожгли город, разорили церкви и окрестные монастыри, захватив в плен уцелевших от погрома горожан. Но не успели уйти отягченные награбленным добром «мамаевы татары», как им на смену явились степные хищники «царевича» Араб-шаха, которые выжгли остальные, непострадавшие доселе, земли Нижегородчины, включая Засурье. Об этом великий князь Дмитрий Константинович узнал уже в Суздале. Он стал готовить новое войско и послал в Москву с вестями о случившейся беде и просьбой о помощи князя Романа Брянского.

Великий князь Дмитрий Иванович уже знал о поражении русских. Но когда он получил подробное разъяснение из уст князя Романа, его гневу не было границ! Однако проявлять свое возмущение он, по своему правилу, не стал, ожидая боярских советов.

Наконец, те после долгой паузы заговорили. Первым нарушил тишину Федор Андреевич Свибл. Он встал и, откашлявшись, молвил: – Что теперь плакать о том горе? Налицо глупость и беспечность наших людей! Конечно, жаль несчастных владимирцев, переяславцев, юрьевцев и других! Они сами себя погубили! Надо же, пьянствовали во время похода! Их покарал сам Господь! Очень плохо поступил и брянский князь Роман! Неужели он не знал об опасности? И почему сам не проверил заставы? Он ведь выполнял приказ не Дмитрия Константиныча, но нашего великого князя Дмитрия Иваныча! Надо было не пьянствовать в Нижнем, а ехать с войском на Пьяну! Если бы меня туда послали, я бы без труда одолел тех бестолковых татар! А за бессовестное пьянство я бы оторвал нашим людям их дурацкие головы!

Он сел на свою скамью, а бояре одобрительно загудели.

– Будет тебе, Федор, обличать князя Романа! – встал рассерженный Иван Родионович Квашня. – Если бы ты сам там побывал, тогда бы и говорил! А так бы мы все одолели татар, сидя здесь на скамьях!

Бояре дружно рассмеялись.

– Роман Брянский совершенно не виноват! – продолжал между тем Иван Родионович. – Будто вы не знаете Дмитрия Константиныча?! Да если он что задумает, вам ни за что его не переубедить! Я бы посмотрел, как бы ты, Федор, поучил славного Дмитрия Константиныча! Он полностью виноват в случившемся! Зачем он разделил войско и запутал воевод? Почему он послал туда князей, не умеющих управлять людьми? Что, он сам не мог выйти в «чистое поле»? А наш князь Роман – сторона в том деле! Если бы наш великий князь Дмитрий Иваныч поставил его во главе войска, тогда бы говорили…Впрочем, хватит об этом! Вот только внесу свое предложение. Если наш премудрый Федор захотел проучить поганых татар, то почему бы не послать его к Нижнему Новгороду с войском? Вот пусть он там и покажет свои военные достоинства и силу московской рати! А здесь в думной палате мы все – славные воеводы!

Бояре одобрительно загудели.

– Это правильно! – молвил, прищурившись, великий князь. – Пошлем-ка мы тогда к Дмитрию Константинычу нашего мудрого Федора Андреича! Он сам и напросился!

– С радостью! – буркнул из середины собрания Федор Свибл.

– А сейчас я хочу еще раз послушать Романа Михалыча, но по другому поводу! – продолжал Дмитрий Иванович. – Я слышал, что его люди часто ездят в Брянск и устраивают там свои дела! (Бояре возбужденно загудели. А князь Роман привстал со своей скамьи.) Они даже умыкают там себе женок по древнему нехристианскому обычаю! А это – срам и позор! Ладно, хоть потом венчаются в святой церкви…И еще говорили, что брянский князь Дмитрий, сын покойного Ольгерда, принимает участие в свадьбах Романовых людей и преподносит им богатые подарки! А теперь поведай нам, Роман, неужели наши купцы рассказали правду?

– Что ж, великий князь, – громко сказал, вставая, Роман Молодой, – я могу подтвердить, что мои молодые люди в самом деле ездили в Брянск и добывали себе невест по древнему обычаю! Они еще неопытные воины. Их зовут Пересвет и Ослябя! Они – сыновья моего славного воеводы Ивана Будимирыча, который добросовестно служит на благо московской земли! Я не препятствовал названным мной дружинникам, потому как не увидел в их поступке ничего опасного! Почему я должен мешать молодым в делах любви? Они уже давно созрели для супружеской жизни! А если здесь, в Москве, у них нет возможности найти невест, почему бы им не поехать в землю своих предков? Я также слышал, что князь Дмитрий Ольгердыч преподнес им богатые свадебные подарки…Я думаю, что это – его дело! Он, правда, уговаривал моих молодых дружинников остаться в Брянске и перейти к нему на службу! Но Пересвет и Ослябя не приняли его предложения, ибо никто не отменял крестную клятву их батюшки!

– Ладно, Роман! – поднял руку Дмитрий Иванович, улыбнувшись. – Я вижу, что в этом деле нет ни вреда, ни лжи! Пусть твои люди добывают себе невест, где им заблагорассудится, если ты не против! Главное – чтобы добросовестно несли свою службу! Тут другое дело! После смерти Ольгерда в Литве начались беспорядки! Многие князья не признали Ягайлу великим князем! Они объединяются против него! И во главе мятежников стоят князь Дмитрий Ольгердыч и его старший брат Андрей! И у того Андрея больше прав, чем у Ягайлы! Однако пока он не побеждает…Мало того, знатные литовцы отняли у него Полоцк! Теперь князь Андрей засел в Пскове…Говорят, что он собирается приехать к нам в Москву! Почему бы нам не оказать ему и его брату Дмитрию военную помощь? Сейчас Дмитрий Ольгердыч пребывает в Любутске, где собирает войска. А если мы пошлем туда твоих воинов? И, в первую очередь, знаменитых брянских лучников? А наших известных москвичей я послать не могу: еще неизвестно, как обернутся дела в безбожной Литве! А вот твои брянцы как раз подойдут! Что ты об этом думаешь, Роман?

Князь Роман покачал головой, усмехнулся и, поглядев на суровые лица московских бояр, сказал: – Как прикажешь, великий князь! Тогда я поговорю со своими людьми! Пусть идут на войну, если от этого будет польза русской земле! Я и сам охотно поведу свою дружину, если будет твоя воля!

 

ГЛАВА 3

СБОР В ЛЮБУТСКЕ

Ранняя весна 1378 года была морозной. Зима опоздала и вот теперь уходить не собиралась. Накопившийся снег местами превращался в твердый, покрытый ледовой коркой наст. Дороги, утоптанные во время бесснежия, леденели и становились труднопроходимыми. Однако люди шли и ехали в город Любутск, окраину литовской земли, не взирая на дорожные неудобства. Кто только не откликнулся на клич брянского князя Дмитрия Ольгердовича, устроившего там сборный пункт для всех «охочих людей», готовых сражаться против молодого великого литовского князя Ягайло! Были здесь и литовские бояре со своими дружинниками, и смоленские воины, присланные великим князем Святославом Ивановичем, и рязанские дружинники великого князя Олега Ивановича, и многие добровольцы со всех земель Северо-Восточной Руси.

Князь Дмитрий Ольгердович такого не ожидал! Он надеялся только отсидеться в Любутске до прибытия псковских дружин брата Андрея Ольгердовича, а затем пойти со всем войском на Вильно. Он, правда, послал своих людей в соседние уделы русских князей и, в первую очередь, в Москву с просьбой о военной помощи против брата, но надеялся, в лучшем случае, на невмешательство соседей в разгоравшуюся распрю. Оказалось, что ему посочувствовали! Правда, сами князья открыто не решились поддержать литовского мятежника, но, чувствуя, что он, или его брат Андрей вполне могут добиться великокняжеского «стола», не хотели терять возможного ценного союзника! После того как князь Кейстут поддержал волю своего брата Ольгерда и выступил в защиту великого князя Ягайло, одним из главных претендентов на великокняжеский «стол» теперь стал князь Андрей Ольгердович, как старший сын покойного великого литовского князя. Кейстут, зная о настроениях Андрея Ольгердовича, отказавшегося присягнуть на верность Ягайло, решил опередить события. Он не стал ждать вооруженного столкновения и сразу же после смерти Ольгерда направил свое войско к Полоцку. Андрею Ольгердовичу, не поддержанному местной знатью, ничего не оставалось, как только бежать. И он ушел на русский север, в Псков, бояре которого не один раз приглашали его на княжение и постоянное проживание. Но на этот раз псковская знать встретила князя Андрея не совсем радушно. Возможное участие в войне за литовский престол никак не устраивало псковских бояр, хотя сильный князь им был очень нужен. Псковичи помнили, каким славным защитником был для них беглый литовский князь Довмонт и чтили его, как святого! Поэтому они колебались. Вот если бы их поддержал Великий Новгород или Москва, они бы немедленно венчали Андрея Ольгердовича на княжение. Вот почему, получив совет от псковской знати, князь Андрей отправился на поклон к Дмитрию Московскому. Дела же последнего тоже были непростыми. Совсем недавно московско-нижегородское войско потерпело жестокое, нелепое поражение в битве у реки Пьяны, и тогда, осенью, великий князь Дмитрий Иванович готовился нанести ответный удар по врагу, собирая полки и назначив воеводой Федора Андреевича Свибла. С другой же стороны, он опасался очередной татарской хитрости и не мог послать в нижегородскую землю все свое войско, чтобы не оголить свои южные границы.

В это нелегкое время он вовсе не хотел войны с Литвой, поскольку не знал еще силы молодого великого князя Ягайло, а рисковать не желал. Дмитрий Московский был очень осмотрительным человеком, к тому же у него был прекрасный наставник – выдающийся мыслитель и государственный деятель того времени митрополит Алексий. Именно он воспитал и научил мудрости «управления государством» великого московского князя. Теперь же он тяжело болел, и его воспитанник остался один на один с появлявшимися «неведомо откуда» бесчисленными трудностями. Однако он не спасовал и действовал уверенно: «утвердил» Андрея Ольгердовича на псковское княжение и обещал псковичам свою защиту на случай вторжения на Псковщину «лютых врагов». Так, ничего существенного, кроме добрых слов, великий князь Дмитрий Иванович им не дал, потому как Псковская земля его владением не являлась, однако приобрел себе верного союзника в лице князя Андрея Ольгердовича и положил начало делу присоединения Пскова к Московской Руси. Андрей же Ольгердович, получив Псков, не добился от псковичей поддержки его вражды с Ягайло. Но, зная о том, что его ждет брат Дмитрий в Любутске, он все еще уговаривал псковскую знать на сбор ополчения, надеясь отвоевать для себя «стол» великого литовского князя.

Тем временем, зимой, объединенное московско-нижегородское войско совершило карательный поход на мордовские земли, отомстив местному населению за грабежи и поддержку татарского набега, нанесшего огромный урон Руси. Татар к тому времени «и след простыл», а беззащитное население осталось на произвол озлобленных русских воинов. Последние сожгли и разграбили мордовские поселения, захватили множество пленников, а мордовских вождей беспощадно и прилюдно казнили у Нижнего Новгорода, потравив псами и волоча по льду. Но этой победы Дмитрию Московскому показалось недостаточно, чтобы чувствовать себя уверенней перед лицом готовившихся к вторжению в его землю татар. Кроме того, 12 февраля, скончался митрополит Алексий, а сидевшего в Литве утвержденного константинопольским патриархом митрополита Киприана великий московский князь, боявшийся влияния Литвы, признавать не хотел. Он стал лихорадочно искать выход из создавшегося положения, и поэтому, когда в Москву приехали люди князя Дмитрия Ольгердовича с очередной просьбой о поддержке, они получили лишь словесные обещания.

Брянский князь уже не надеялся на московскую помощь, когда вдруг неожиданно в Любутск прибыли две сотни конных воинов князя Романа Молодого. В это время Дмитрий Ольгердович находился в тереме литовского наместника, покинувшего город, и обсуждал со своими приближенными предстоявшие дела. Сначала он выслушал воеводу Пригоду Уличевича, который сообщил, что под знаменами брянского князя собралось почти две тысячи воинов, а потом княжеский огнищанин Олег Коротевич поведал о собранных им запасах продовольствия.

Беседа с «лучшими людьми» проходила спокойно, и князь уже собирался подводить итоги совету, как вдруг его боярин, седобородый Тихомир Борилевич, неожиданно встал и, откашлявшись, задал тревоживший всех вопрос: – Когда же мы выступим в поход? Зачем томить людей бездельем и долгим ожиданием? От этого наши воины утратят боевой дух!

– Осталось недолго ждать, славный боярин! – ответил на это Дмитрий Ольгердович. – Как только прибудет мой старший брат, мы сразу же пойдем на Вильно! А может, и Москва пришлет небольшое войско…

– Какое там – Москва! – усмехнулся другой боярин, Плоскиня Ясеневич. – Они сами увязли в войне с татарами! Где им взять войско для помощи нам?!

Сидевшие в светлице брянские и любутские бояре заворчали, загудели.

В это время хлопнула дверь, и в думную светлицу вбежал мальчик-слуга.

– Батюшка князь! – крикнул он своим чистым звонком голосом. – Пришло войско из Москвы! Сюда идут их воеводы, боярские сыновья! Впустить?

– Впусти же, Ходота! – весело молвил князь, оглядывая бояр. – Вот вам, бояре, и нужная помощь!

Вновь открылась дверь, и порог пересекли двое рослых, широкоплечих, одетых в длинные бараньи тулупы, юношей, державших в руках богатые бобровые шапки. У самого статного из них едва пробивались русые бородка и усы, второй же – ниже ростом – совсем был безбород и безус. У него на лице лишь пробивался пушок.

– Совсем юноши! – выкрикнул кто-то из бояр. – Какие же они воеводы?!

Собравшиеся дружно рассмеялись.

Князь нахмурился, но, вглядевшись в лица молодых воинов, повеселел. – Это – ты, Пересвет! Старый знакомец! А ты – Ослябя! Тоже не чужак! – молвил он. – Я рад вас видеть в нашем Любутске! Неужели вы приняли мое предложение и пришли ко мне на службу?

– Мы прибыли к тебе на помощь, славный князь! – сказал с серьезным видом, покрасневший из-за боярского смеха Пересвет. – Нас прислал сюда пресветлый князь Роман Михалыч по приказу великого князя Дмитрия Иваныча! Мы пришли воевать на твоей стороне против Ягайлы! И привели с собой две сотни отборных лучников и копейщиков!

– Хорошо, – кивнул головой Дмитрий Ольгердович. – Но кто возглавляет ваш отряд? Неужели вы сами – воеводы?

– Да, княже! – буркнул, насупившись, Ослябя. – Мы сами – воеводы, а наш отряд состоит из сыновей и внуков княжеских дружинников! Среди нас совсем немного стариков, но дружина не слабая! Мы всегда готовы поразить твоего врага!

– Грозилась птаха море сжечь! – рассмеялся Тихомир Борилевич, вытягивая перед собой свой толстый, украшенный резьбой дубовый посох. – Мы все, когда были молоды, были готовы победить любого врага! Однако же батюшки не пускали нас на войну! Вот тебе, Пересвет, эта дубинка! Так покажи нам хотя бы свою силушку! Сломай ее! Тогда мы увидим, какой из тебя воин!

Бояре вновь дружно рассмеялись.

– Ну, что ж, смотри, почтенный! – вскричал, рассердившись, Пересвет и с яростью вырвал из рук брянского боярина дубовый посох. – Крак! – затрещала толстая деревяшка, и к ногам онемевших от изумления бояр упали две искореженные изломом деревянные части некогда красивого изделия.

– Эх, жаль моего посоха! – буркнул растерянный Тихомир Борилевич, разведя руки. – И зачем я так пошутил?

– Молодец, Пересвет! – сказал, улыбаясь, Дмитрий Ольгердович. – Мы видим, что ты наделен превеликой силой! Во всем городе нет такого молодца! Вот вам и юноши!

Бояре все еще растерянно смотрели на раскрасневшихся московских дружинников.

– Так! – сказал, качая головой, воевода Пригода. – Вот каков этот московский ратник! Он наших, брянских кровей, сынок Ивана Будимирыча!

– А если выйдем на воздух, – сказал, нарушая сложившуюся тишину, Ослябя, – мы покажем вам наш боевой строй и лучную выучку! Пошли же!

– Пошли! – сказал, вставая со своего кресла, князь. – Пусть славные бояре увидят силу молодой Романовой дружины!

Выскочившие во двор брянские и любутские бояре с интересом смотрели, как перемещаются по команде молодых воевод их такие же молодые бойцы. Среди них они обнаружили совсем немного седовласых воинов: десятка три! Но особое удивление вызвала меткая стрельба прибывшей молодежи по установленным у крепостной стены целям. Стрелы со свистом вонзались в середину даже самых отдаленных дощечек!

Только теперь князь Дмитрий и его знать поняли, что из Москвы прибыл отряд из прекрасных, обученных всем приемам боя, воинов.

– Да, – сказал он вслух, вздохнув, – каковы же тогда опытные воины Романа? Вот если бы он прислал сюда тысячу таких бойцов, мы бы, без сомнения, одолели Ягайлу!

– Все это – одна показуха! – пробурчал боярин Тихомир Борилевич. – Увидим их на поле брани!

– Увидите! – усмехнулся раскрасневшийся на морозе Пересвет, вкладывая собранные слугами стрелы в колчан. – Нет ничего легче настоящей битвы! А теперь сами постреляйте!

Через три дня слова боярского сына Пересвета получили свое подтверждение.

Как раз во время очередного осмотра воинства, в середине дня, князь и его люди вдруг услышали громкие крики со стороны сторожевой башни. – Княже, сюда идет большое войско! – вопил, размахивая руками, подбежавший к Дмитрию Брянскому стражник. – Целая тьма! Черная туча!

Князь вскочил в седло подведенного к нему коня и, несмотря на недальнее расстояние до стены, поскакал вперед. Приблизившись к крепостной стене, он спрыгнул на землю и полез по приставной лестнице вверх. Немного постояв там у бойниц и внимательно всмотревшись вдаль, он кивнул головой и быстро спустился на землю.

– Около двух тысяч! – сказал он, вернувшись, обступившим его боярам. – Думаю, что это возвращается любутский наместник с людьми Ягайлы! А у нас будет почти две с половиной тысячи! Что вы скажете? Сможем мы достойно встретить их?

– Встретим! – весело крикнул боярский сын Пересвет. – Нам и часа не потребуется, чтобы одолеть их! А далеко они?

– Верстах в двух, только что перешли Оку! – сказал Дмитрий Ольгердович. – Тогда ты, Пересвет, пойдешь со своими людьми в хвосте моего войска, а когда будет нелегко, поддашь врагам жару!

– Поддам, княже! – кивнул головой Пересвет и пошел к своему отряду. – Давай же, Ослябя! – крикнул он. – Выводи наших людей!

Без долгих слов войско Дмитрия Брянского вышло за стены города и выстроилось в двухстах шагах от крепостной стены. Предусмотрительный князь подумал и о возможном поражении: город был хорошо укреплен на такой случай.

Почти двухтысячный отряд Дмитрия Ольгердовича разделился на три части. Впереди выстроились пехотинцы-копейщики, за ними – конница с короткими копьями-сулицами, а замыкал строй стоявший в полусотне шагов от основных войск брянский отряд.

Литовцы к тому времени заметили брянское войско, и, быстро построившись в три полка, пошли навстречу врагу. Когда их лица стали отчетливо видны, Дмитрий Брянский убедился, что был прав: впереди шествовал любутский воевода Ердвил с каким-то знатным литовцем. – А! – вскричал Дмитрий Ольгердович. – Старый знакомец! Это воевода моего дядьки Кейстутаса, Гимбутас! Мы сейчас покажем ему райские кущи!

Тем временем литовцы остановились в ста шагах от врага. От них отделился всадник в железном, с орлиным пером шлеме. Он, единственный, носил немецкий крестоносный доспех. Приблизившись к войску князя Дмитрия, он поднял забрало и громко сказал по-литовски: – Сдавайся, Дмитрий, сын Ольгерда, со своими воинами! Зачем тебе биться с нашим сильным войском? Разве ты не видишь наших отборных воинов? Никто не устоит против них!

– Да, я вижу ваших людей, старый воин! – ответил Дмитрий Ольгердович, сидевший в седле своего боевого коня перед войском, рядом с воеводой Пригодой. – И тебя я помню как славного воина князя Кейстутаса! Мы вместе сражались против немцев! А теперь ты пошел против меня! Иди же к войску и скажи Ердвиласу и Гимбутасу, чтобы они сдались на почетных условиях и перешли на мою сторону! Мы вместе пойдем на бесстыжего Ягайлу и посадим на великокняжеский «стол» старшего брата Андрея!

Старый литовский воин молча поклонился и повернул коня в сторону своего войска. Еще совсем немного и литовская рать решительно и спокойно, как на учении, пошла вперед. – За Литву! За великого князя Ягайлу! За могучего Кейстутаса! – крикнул литовский воевода. И войска встретились в мощном едином ударе! Некоторое время раздавался только стук копий о щиты, лязг железа и проклятия сражавшихся. Но ни одна из сторон не подалась назад. Неожиданно в шлем литовского полководца ударила красная оперенная стрела, и он рухнул, оглушенный, на землю под радостные крики союзных пехотинцев. Литовские ратники попытались помочь своему воеводе и поставить его на ноги, но воины Дмитрия Ольгердовича, воодушевленные успехом, набросились на них, повалив самых рослых вояк на землю. Началась давка. С обеих сторон падали убитые и раненые, а из-за спин брянских воинов со свистом вылетали стрелы, нанося врагу серьезный ущерб. – Позови сюда лучников! – выкрикнул возглавлявший литовское войско любутский наместник Ердвил. Его услышал трубач. По полю понесся резкий звук боевого рога. Из-за спин литовцев полетели черные стрелы. Но меткость литовских стрелков была невелика. Лишь один рязанский ополченец отошел в тыл: стрела вонзилась ему в ладонь. Остальные успешно закрылись щитами и, сделав удачный выпад, поразили с десяток литовцев. От этого те подались слегка назад, но отступать не собирались. В этот напряженный момент князь Дмитрий Ольгердович, отошедший сразу же перед сражением за спины своих пехотинцев, поднял вверх руку. – Слава Брянску! – зычно крикнул он. – Смерть лютым врагам!

– Слава Брянску! Слава Дмитрию! – дружно закричали все его воины. Передняя шеренга брянских пехотинцев резко отступила назад, конница князя Дмитрия расступилась, выпустив в образовавшийся проем пехоту, и ошеломленные пешие литовцы, не успев понять, что происходит, оказались под ударами брянской конницы, рванувшейся вперед.

– Увы, горе нам! – кричали безоружные перед пиками конников литовские пехотинцы. В короткий срок брянские воины повалили на землю всех тех, кто не успел выставить перед собой щиты. Однако до победы еще было далеко. Ердвил, увидев совершенную его воинами ошибку, попытался предпринять ответное наступление, пустив на врагов свою конницу. Удар последней был так силен, что на землю попадали даже собственные литовские пехотинцы, не успевшие скрыться за спинами своих конников. Выпали, обливаясь кровью, из седел и передние брянские воины. Сам князь Дмитрий Ольгердович отчаянно отражал этот жестокий выпад литовцев. Его тяжелый меч беспощадно выбивал из вражеских рядов все новых и новых воинов, но на смену им приходили свежие силы… – Сколько же их? – подумал, чувствуя усталость, брянский князь. – Неужели я просчитался?

Но в этот миг неожиданно вся масса литовских всадников остановилась и, подавшись назад, медленно попятилась: прямо в левый фланг, понесший наибольшие потери, ударили молодые московские всадники. – Руби! Секи! – кричал скакавший впереди своих воинов Пересвет, размахивая своим тяжелым мечом. – Слава Москве! Слава Брянску! – вопил охваченный азартом битвы Ослябя. В одно мгновение они повалили на землю остатки левого полка литовского войска и устремились врагу в тыл. Вот тут литовские конники, почувствовав угрозу полного окружения, стали поспешно разворачиваться и, неся большие потери, показали врагу спину. Они так резво скакали, оглашая своими воплями окрестности, что их преследователи остановились. Над полем битвы прогудел рог брянского горниста. – Пусть бегут! – весело сказал Дмитрий Ольгердович, вытирая тряпицей со лба кровь и пот. – Будет только лучше, если они узнают о нашей силе! Зауважают!

К вечеру уже были известны потери. Брянцы вместе с ополченцами утратили убитыми около сотни человек, но литовцев полегло в три раза больше. Оказав помощь раненым врагам, брянцы увели их за городские стены. Около трех сотен литовцев, в их числе раненый воевода Гимбут и любутский наместник Ердвил, попали в плен. Остальные враги разбежались.

Вечером, празднуя победу, Дмитрий Ольгердович восхвалил «московскую рать».

– Молоды, но отважны! – весело сказал он, поднимая бокал с густым греческим вином. – Пью же за здоровье боярских сыновей Пересвета и Осляби! Счастья им и ратных подвигов!

– Не боярских сыновей, – вскричал, вставая, любутский боярин Симеон Резанович, – а любутских бояр! Мы постановили дать им любутское боярство! А если они останутся у нас, мы наделим их землями и построим для них достойные терема!

– Слава! Слава любутским боярам Пересвету и Ослябе! – вскричали обрадованные сказанным московские воины.

На следующее утро князь Дмитрий Ольгердович с боярами и лучшими воинами подвергли допросу пленных литовских военачальников. Те чувствовали себя неловко: они были уверены в легкой победе, а тут – такой разгром!

– Мы не ждали такого позора! – сказал, качая головой, багровый мрачный Гимбут, сидевший на передней скамье напротив княжеского кресла. – Хоть мы и знали о твоих силах, Дмитрий, но на это совсем не рассчитывали!

– Да, хороши твои брянские воины, славный Дмитрий, – пробормотал, не чувствуя страха, Ердвил, – особенно молодые дружинники! Те самые, широкоплечие и безбородые! Если бы не их молодость, мы бы приняли этих богатырей за литовцев!

– Что ж вы полезли на рожон?! – возмутился Дмитрий Ольгердович. – Зачем было губить столько людей? Я же предлагал вам перейти на мою сторону!

– Мы не можем так поступить, княже, – покачал головой Гимбут. – Сейчас у Ягайлы очень много сил! С ним и сам Кейстутас! Тебе не устоять против них! Ты погубишь и себя, и своих людей! Поэтому я советую тебе помириться с братом и дядькой!

– Подожди, вот только подойдет ко мне мой старший брат Андрей с большим войском, – усмехнулся князь Дмитрий, – и тогда мы справимся и с Ягайлой, и с Кейстутасом!

– Твой старший брат не придет, княже, – мрачно молвил Ердвил. – Он заключил «вечный мир» с Кейстутасом и обещал не выходить из своего Пскова! Я недавно узнал об этом и готов подтвердить свои слова сердечной клятвой от имени всех наших богов и даже Христа! Клянусь!

– Что же тогда уготовил мне жестокий дядька Кейстутас?! – буркнул Дмитрий Ольгердович, поверив сердечной клятве пленника. – Неужели он хочет бросить меня в сырую темницу? А может, желает моей смерти?

– Нет! – горько усмехнулся Гимбут. – Он послал меня не лишать тебя жизни, не брать в плен, а лишь примерно наказать. Твой дядька Кейстутас и великий князь Ягайла хотят, чтобы ты отказался от своих пагубных замыслов и уехал со своими людьми в городок Трубчевск. Великий князь отнимает у тебя твой непутевый Брянск и временно передает его князю Корибутасу. А пока, княже, уезжай с миром в свой Трубчевск и сиди там тихо до лучших времен!

 

ГЛАВА 4

БИТВА НА ВОЖЕ

Князь Роман, сидевший в седле своего вороного коня, пристально смотрел в сторону речного кустарника, облепившего противоположный берег Вожи. Густой туман стелился по реке, поднимался вверх и скрывал от его взора стоявших неподалеку татар. Но ржание коней и звуки татарской речи доносились до его слуха.

Татары проявляли поразительную беспечность. Обычно они вели себя тихо и появлялись внезапно, а уже тогда, врезавшись во вражеские ряды или начиная надежную атаку, позволяли себе крики и прочий устрашающий шум. Но чем объяснялось их нынешнее поведение?

– Может, возгордились разгромом нижегородцев, – подумал князь, – и надеются взять нас на испуг?

В самом деле, войско татарского временщика Мамая совсем недавно, в июле 1378 года, побывало у стен Нижнего Новгорода. Великого князя Дмитрия Константиновича не было в городе, а его воеводы и горожане оказались неспособными обеспечить надежную оборону городских стен. Татары же не стали сразу осаждать город, а разорили весь удел и захватили большое число пленников. Тем временем из Городца прибыл Дмитрий Константинович, пославший в татарский стан киличея с предложением – принять выкуп и не губить его стольный город. Но татары ответили отказом. – Зачем мне твое серебро? – надменно сказал мурза Бегич. – Мне нужна лишь башка непокорного Дэмитрэ Мосикэ и твоя никчемная жизнь!

После этого татары сожгли дотла Нижний Новгород, не пощадив даже церквей! Такого злодеяния от них давно не ждали!

Великий князь Дмитрий Иванович, рассказывая на боярском совете «о татарском зле», показал принесенные из сокровищницы покойного митрополита ярлыки татарских ханов, освобождавших церковь от поборов и насилий со стороны самих татар. Только при покойном святителе Алексии ордынскими ханами было выдано два ярлыка. В них ханы решительно запрещали всем своим подданным покушаться на церковную собственность! Татарам не разрешалось становиться на постой в церковных домах, вторгаться в церкви и, тем более, разрушать святые храмы. Согласно ярлыкам, все, отнятое татарами у церкви, подлежало безусловному возвращению, а виновники грабежа должны были понести суровую кару. Эти ярлыки никто не отменял, их сроки действия не истекли! И вот Мамаевы полчища попрали собственные законы!

После сожжения Нижнего Новгорода мурза Бегич повел свое воинство к городку Березову, разграбил его и двинулся в сторону московских земель.

Великий князь Дмитрий понимал, что врага надо во что бы то ни стало остановить, не пустить в пределы княжества, а если удастся и разгромить, преподав «нужный урок» Мамаю. Но он не хотел продолжительной войны с многочисленным степным воинством, зная о силе единой Орды. Он понимал, что каждый год мирной жизни усиливает Московскую Русь и ослабляет татар, которые в мирной обстановке впадают в «тяжкие смуты» и устраивают междоусобицы в борьбе за ханский трон. А вот постоянные набеги, войны способствуют объединению татарской знати и, в свою очередь, усилению ордынской боевой мощи.

– Господь – судья, что я не хотел ссориться с татарами! – оправдывался великий князь Дмитрий Иванович перед своими боярами на совете. – Я даже отчеканил деньгу по татарскому образцу! – Он вытащил из кармана серебряную монетку, напоминавшую чешуйку крупной рыбы, и подбросил ее вверх. Монетка пролетела через два ряда боярских скамей и упала на кого-то из московских думцев. – Видите! Там даже есть татарская надпись! Здравица с именем татарского царя! Ее написал сам покойный Тютчи! Где же здесь вражда или непочтение?!

Князь Роман, сидевший на передней скамье на том же совете, достал из своей калиты серебряную монетку и внимательно ее рассмотрел. Действительно, на одной стороне он увидел арабские буквы, обозначавшие имя татарского хана, а на другой – уже русские слова – «печать великого князя Дмитрия» и поясное изображение воина, держащего в одной руке меч, а в другой – секиру. – Жаль мудрого Тютчи! – подумал он. – Умер совсем не старым! Какой нелегкий год!

– Мы должны, мои славные люди, – продолжал свою речь великий князь, – дать врагу достойный отпор! Поэтому, готовьтесь!

Дмитрий Московский в спешном порядке послал своих гонцов по городам удела и к соседям. В короткий срок было собрано довольно большое войско – около двадцати тысяч ратников – и послано к границам московской земли. На призыв Москвы откликнулись князья Андрей Ольгердович Псковский, приведший свою дружину издалека, и Даниил Пронский, младший брат удельного пронского князя Ивана Владимировича, который сам не пришел, опасаясь мести Мамая.

Все московское войско было разделено на три полка. Полк Левой Руки возглавил князь Даниил Пронский, полк Правой Руки, в состав которого входили дружины князей Андрея Ольгердовича и Романа Брянского – воевода Тимофей Васильевич Вельяминов, Большой полк – воевода, выходец из Смоленска, Дмитрий Александрович Монастырев. Сам великий князь Дмитрий Иванович пребывал в Большом полку и руководил всем войском.

Московская рать, опережая события, вторглась в Рязанский удел, перешла Оку и сосредоточилась в начале августа на берегу ее правого притока – речушки Вожи, как раз на привычном пути степных хищников.

Вскоре нагрянули татары. Они рассчитывали на беспечность русских, но, натолкнувшись на московское войско, были так огорошены, что несколько дней стояли в бездействии, не решаясь первыми начать сражение. Они понимали, что русские знали об их набеге и подготовились к битве, которая не будет легкой. Их также беспокоила решимость московского войска, не испугавшегося многочисленной татарской конницы. Обычно русские избегали столкновений с большим татарским войском и предпочитали отсиживаться за стенами своих городов, позволяя степным завоевателям безнаказанно грабить села и веси. Но на этот раз все было по-другому: московские полки стояли железной стеной и ждали.

– Что же задумали эти хитроумные татары? – размышлял про себя в это утро 11 августа князь Роман Брянский, вслушиваясь в татарскую речь. – И даже не пытаются скрыть своего присутствия! А может они хотят выманить наши полки на себя? Похоже на то! Но мы должны проявить терпение! Значительно легче встречать войско во время переправы, чем самим переходить реку перед глазами врагов! Я все понял! – И он поскакал к Андрею Ольгердовичу.

Последний в это время отдавал очередное распоряжение своим воинам и, увлекшись, не заметил в тумане подъехавшего к нему князя Романа.

– Слушай меня, брат, – громко сказал бывший брянский князь, подступая к Андрею Ольгердовичу, – я кое-что понял из поведения татар…

– А, татар, – рассеянно пробормотал князь Андрей, всматриваясь в туман. – Так что ты понял?

– Да вот, брат, – усмехнулся Роман Михайлович. – Татары хотят, чтобы мы первыми вступили в схватку! В этом случае они рассчитывают разбить нас во время переправы через реку! Вот почему они шумят и громко разговаривают! Им нужно выманить нас…

– Ты прав! – вскинул голову Андрей Псковский. – Я полностью с тобой согласен!

– А если мы сами выманим татар на себя? – молвил князь Роман. – Покажем им, что якобы испугались их шума и поспешно отходим! Тогда татары не выдержат и перейдут реку! Вот и будет встречное сражение! Они не сумеют все сразу перемахнуть реку, и мы нанесем по ним мощный удар! Тогда у них начнется общая свалка, и мы добьемся победы!

– Это – хорошая мысль! – весело сказал князь Андрей. – Надо бы доложить самому великому князю, а потом – воеводе! – И он, подстегнув коня, помчался в сторону Большого полка.

Прошло совсем немного времени, и вот неожиданно московские полки зашумели, зашевелились и стали медленно отходить. Князь Андрей уже вернулся в свой полк Правой Руки и вместе с воеводой Тимофеем Вельяминовым обсуждал создавшееся положение. Князь Роман сидел в седле своего коня рядом с конными военачальниками и молча слушал. – А нашему полку не надо отходить! – вдруг сказал князь Андрей, показывая рукой в сторону удалявшегося Большого полка. – Без того достаточно шума! Лучше тихо постоять и подождать татар! А когда они бросятся на Большой полк, мы разом ударим по ним и сбросим в реку!

– Твой замысел неплох! – кивнул головой московский воевода. – Ну, а вдруг великий князь разгневается? Он же приказал всем отходить!

– Не разгневается, славный воевода, – вмешался в разговор Роман Брянский. – Мысль Андрея Ольгердыча очень удачна! Если мы обманем татар, то спасем от гибели множество воинов! А это будет на радость нашему великому князю!

– Тогда подождем! – вздохнул Вельяминов. – Надо победить!

В это самое мгновение раздался сильный шум от топота многих сотен копыт татарских лошадей, плеск воды и, наконец, завизжали, засвистели татарские стрелы, а потом разом над всем полем битвы навис дикий протяжный вопль вскочивших на ближайшие холмы татарских всадников. – Аман вам, урусы! Аман тебе, Дэмитрэ! Аман Мосикэ! – кричали татары. И как только их полчища стремительно поползли с холмов вниз, князь Роман и стоявшие рядом с ним воины услышали лязг железа, глухие удары копий и вопли сражавшихся. – Значит, татары втянулись в кровавую битву! – весело сказал князь Андрей. – Ну, а теперь пора бы и нам наддать!

– Идите к своим людям, славные князья! – распорядился Тимофей Вельяминов. – Мы сейчас же начинаем!

И воины полка Правой руки, получив распоряжение своих воевод, быстро поскакали на помощь сражавшимся товарищам. И как раз вовремя. Татарская конница едва не смяла Большой полк, обрушившись на него всей своей мощью. В жестокой сече полегли многие лучшие воины, включая и самого воеводу Дмитрия Монастырева. Однако татарам не удалось с первого удара пробить весь строй русских: неожиданно на них напали воины, ведомые Тимофеем Вельяминовым.

– Слава Москве! Слава князю Дмитрию! – кричали псковские и московские дружинники, поражая своими сулицами не ожидавших их атаки татар.

– Слава Брянску! Слава князю Роману! – кричали брянские дружинники, размахивавшие направо и налево мечами: их «лучная стрельба» была бесполезна в густом тумане. Татары, оказавшись в трудном положении, отчаянно защищались. Вот один из них развернулся и с визгом набросился на князя Романа. – А, коназ-урус! – вскричал он, взмахнув мечом. – Аман тебе! Получай!

Князь Роман едва отбил его сильный удар, но вдруг почувствовал, как что-то острое прошло вдоль его ноги, и боль пронзила пятку. – Ох, ты, Господи! – простонал он, едва сохранив равновесие. – Неужели отсекли ногу?!

Татары между тем окружили его. Еще немного, и они бы выбили несчастного князя из седла. Но тут подоспели его верные дружинники. – Спасайте князя! Секите поганых! – кричали они, прорывая окружение. Сам князь Роман, забыв об ужасной боли, с силой размахивал мечом, не давая татарам добраться до незащищенных мест тела. Уже не один раз кривой татарский меч ударялся об его кольчугу, причиняя князю сильную боль, но он все еще сражался! Под дикие крики татар к нему подскочил воевода Иван Будимирович и прикрыл своего князя с тыла. – Держись, княже! – крикнул он. – Мы перебьем проклятых сыроядцев!

Но в этот миг татарская стрела попала ему прямо в глаз. – Ох, ты! – вскрикнул брянский воевода, умирая и падая на кровавую землю.

– Братья! Они убили нашего Ивана! – вскричал верный друг и спутник погибшего, славный Вадим Жданович. – Отомстим же за него!

Он, как птица, выскочил из-за спин своих воинов и беспощадно зарубил первого же бросившегося к нему татарского всадника. Но на смену убитому прискакали новые татары. – Аман, урус! – кричали они. – Аман тебе, злой батур!

Но Вадим Жданович не обращал внимания на численное превосходство татар и занес свой клинок, залитый вражеской кровью, над следующей жертвой, как вдруг зашатался и, выпустив изо рта струю густой темной крови, рухнул наземь: татарское копье, скользнув по его щиту, вонзилось ему прямо в горло!

– Смерть вам за батюшку! – заревел, выскакивая из кровавого тумана, молодой Пересвет, услышавший о гибели своего отца. Он, как смерч, ворвался в ряды татар и выбил из седел всех окруживших князя Романа врагов. Каждый удар его большого черного меча стоил врагам жизни. Неутомимый юноша успевал везде! Слышались только звон металла и хруст перерубаемых его мечом костей. – Вот какой удалец! – говорил, отбивая последнюю атаку врагов, Роман Молодой, видевший подвиги Пересвета.

Сражение, несмотря на жестокость и отчаянность, продолжалось недолго. Как только остальные молодые воины брянской дружины втянулись в битву, татары повернули своих коней и ударились в бегство. – Слава Москве! Смерть сыроядцам! – понеслось со всех сторон, и князь Роман понял, что московские полки перешли в наступление по всему полю. – А теперь, мои воины, – вскричал он, привстав в седле, – в погоню! Бейте всех, не зная пощады!

Он, забыв о своих ранах, устремился вперед, проскочил неглубокую речушку и, охлажденный водой, выскочил на другой берег. – Куда ты, княже?! – донеслись до него отдаленные крики брянских воинов, и только, проскакав еще немного, князь Роман понял, что слишком поспешил. – Ох, какая беда! – пробормотал он, увидев, как из тумана, прямо к нему навстречу выскочил татарский отряд. – Я один не отобьюсь!

Татары быстро окружили князя и хотели набросить на него аркан, но их военачальник помешал сделать это и, взмахнув мечом, выбил из его рук беспощадное оружие. – Айда, воины! – крикнул он хриплым голосом. – У нас нет времени! Надо отходить! Я сам зарублю этого коназа-уруса! – И он поднял свой кровавый кривой меч. Татарские воины попятились и поскакали вперед. А князь Роман закрыл глаза и молча ожидал страшного удара. Но его не последовало. – Коназ Ромэнэ? Это ты, славный урус? – спросил вдруг знакомый татарский голос. – Неужели ты теперь сражаешься за Дэмитрэ? Князь Роман открыл глаза и увидел перед собой раскачивавшегося в седле мурзу Бегича. – А это ты, могучий мурза?! – пробормотал он в ответ по-татарски. – Вот уж не думал, что доведется скрестить с тобой меч! Какая незадача! Что ж, руби мою голову, славный воин!

– Нет, коназ Ромэнэ, – тихо молвил мурза Бегич. – Я не буду убивать своего кунака! Живи себе и помни меня, старого Бегича! Прощай же!

И славный суровый воин, развернув коня, помчался в сторону дикой степи. Но не проскакал он и сотни шагов, как на него вдруг набросился огромный, дикого вида воин. – Аман тебе, безумный Бегич! – крикнул тот, взмахнув мечом. – Я сам видел, как ты отпустил того уруса! Получай же!

– Будь ты проклят, Темир-бей! – только и успел сказать падавший на землю татарский полководец.

Тем временем брянские дружинники выскочили на другой берег реки и обступили своего князя. – Слава Богу, что ты жив! – молвил заплаканный, залитый кровью и потом Пересвет. – А мы не знали, что делать! Чего только не передумали!

– Ах, княже, княже, – бормотали рыдавшие воины. – И зачем ты так рванулся через реку? А мы уже выплакали все слезы, думая, что ты погиб! И даже не надеялись тебя увидеть!

– Я жив только по воле Господа! – тихо сказал князь и тронул коня за холку. Покорное животное медленно двинулось вперед. Остановившись у трупа Бегича, Роман Михайлович покачал головой и сказал своим людям: – Это, братья, тело великого и мудрого полководца Бегича! Я встречался с ним еще в татарском Сарае и считал его своим другом! Если бы не он, вы бы не встретили меня живым! Но Господь спас меня его руками! Неведомы твои пути, Господи, если жестокий татарин, разбитый в сражении, дорожит своей честью и не жалеет жизни за данное когда-то слово!

 

ГЛАВА 5

ТВЕРСКИЕ ЗАБОТЫ

Великий тверской князь Михаил Александрович обсуждал со своими боярами последние события. Его очень беспокоило дальнейшее усиление Москвы. К осени 1379 года великий московский и владимирский князь Дмитрий Иванович, несмотря на молодость, пользовался заслуженной славой сильного хозяина и непобедимого полководца. Уже больше года по всей Руси обсуждали его замечательную победу в битве на реке Воже. Татары не только потерпели тяжелое поражение (погибли лучшие мурзы Мамая: Бегич, Хазибей, Ковергуй, Карабулак и Кострюк), но потеряли все свое имущество, жен и даже скот! Как только рассеялся туман, русские войска перешли Вожу и обнаружили брошенный татарами стан. Каких только богатств не захватили московские воины! Убежавшие в панике враги оставили «на произвол судьбы» даже свои телеги с разборными юртами и кибитками, а также все имуществом и награбленное раньше добро!

Тогда же в руки москвичей попал некий поп, пребывавший в татарском лагере, шедший из Орды от беглого Ивана Васильевича Вельяминова, и у него нашли мешок «злых лютых зелий», с помощью которых он якобы собирался «извести» великого князя Дмитрия. Когда слух об этом пришел в Тверь, великий князь Михаил особенно встревожился: ведь он, несмотря на мирный договор с Москвой, продолжал вести тайные переговоры с Мамаем и Иваном Вельяминовым! Вот если бы пойманный москвичами священник об этом рассказал, Тверь бы оказалась в непростом положении! Однако пленный поп после «извопрашания» и жестоких пыток лишь раскаялся в своей поддержке Ивана Вельяминова, но о тайных делах не рассказал ничего. Его, как духовное лицо, казнить не решились, а послали «в заточение на Лаче-озеро», где раньше пребывал знаменитый православный «златоуст» Даниил Заточник.

Почти через год в московскую темницу попал и сам Иван Васильевич Вельяминов, ушедший из Орды. Он со слугами направлялся в Тверь к своему покровителю, великому князю Михаилу, но по пути, в Серпухове, был схвачен московскими приставами и предстал «пред очами» самого великого князя Дмитрия Московского. И опять пришлось тверичам поволноваться: Иван Вельяминов знал так много о делах великого тверского князя, что если бы он заговорил, о мире с Москвой не могло быть и речи!

Но несчастный Иван Васильевич не выдал великого тверского князя. Он, конечно, «искренне раскаялся в своих злодеяниях», ибо после таких ужасных пыток, которым его подвергли, заговорили бы и камни, однако ни одной из тайн он своим палачам не открыл. 30 августа на Кучковом поле при большом стечении народа Иван Вельяминов был обезглавлен. Но мужество и «гордыня», проявленные казненным сыном покойного тысяцкого у плахи, вызвали лишь сочувствие к нему и «великую печаль» в народе. Тверские осведомители докладывали на боярском совете, что «московские простолюдины проливали горючие слезы из-за смерти Ивана».

Не радовали тверичей и действия ордынского временщика Мамая. Пытаясь напугать Москву и показать, что битва при Воже – досадная случайность – Мамай собрал осенью новое войско и вторгся в Рязанский удел. Нападение многочисленного врага было столь неожиданно, что великий князь Олег Иванович не успел обеспечить необходимую оборону и едва сумел сам спастись бегством на другую сторону Оки. Татары заняли столицу княжества – Переяславль-Рязанский – сожгли все то, что недавно успели рязанцы отстроить, подвергли разгрому также город Дубок, села и волости и с «богатой добычей», отягощенные вереницами пленников, вернулись назад в Орду.

Эта «победа» Мамая над Рязанью, враждебной Москве, лишь усилила положение Дмитрия Московского и убедила его в необходимости готовиться «к решительной битве с Мамаем». Одновременно татары потеряли возможного союзника – Олега Рязанского – который теперь ненавидел Мамая больше, чем Москву!

К тому же сам Мамай, погрязший в интригах, готовился объявить себя великим ханом. Слухи об этом не раз доходили до Твери, а тут еще внезапно умер ставленник Мамая, хан Тулунбек. – Скоро Мамай станет настоящим царем! – говорили тверские бояре на совете.

Неутешительные вести приходили и из Литвы. Там не поладили между собой виленская и трокская группировки знати. Ходили слухи, что великий литовский князь Ягайло поссорился со своим недавним покровителем и дядькой Кейстутом. Об этом много говорили тверские бояре. Великий князь Михаил долгое время размышлял об услышанном и, задумавшись, отрешился от боярских споров. Вывел его из этого состояния звонкий голос боярина Константина Михайловича. – Вот что, великий князь, – сказал он. – Ягайла Литовский – сомнительный союзник! Он далек не только от великого Ольгерда, но и от славного Кейстута! Молодой великий князь – ленив и празден! Кроме того, мы узнали, что он совсем потерял лицо, выдав свою сестру замуж за придворного холопа, некого Войтылу!

– За холопа?! – вскричал, очнувшись, Михаил Александрович. – А где же была моя сестра Ульяна, вдова Ольгерда? Как она могла позволить такое? Почему не посоветовалась со мной?

– Славной Ульяне это не под силу, – покачал головой боярин Константин. – Там все решает сам Ягайла! А он погряз в пьянстве и распутстве! Говорят, – пробормотал боярин, краснея, – что тот Ягайла замешан в содомском грехе! Да с холопом Войтылой!

– В таком страшном грехе?! – подскочил в своем кресле великий князь Михаил. – И еще отдал мою племянницу тому злодею! Какой ужас! Нам мало других бед…Теперь мы потеряли некогда надежного союзника!

– Не печалься, великий князь! – встал со своей скамьи другой боярин, седобородый Симеон Иванович. – Нет сомнения, что могучий Кейстут одолеет этого непутевого Ягайлу! Ходят слухи, что он сильно поссорился с Ягайлой из-за той нелепой женитьбы!

– Но ведь Кейстут еще недавно сражался за Ягайлу! – возразил Михаил Тверской. – Именно он перевел славного Дмитрия Ольгердыча в жалкий Трубчевск! А его Брянск передал бестолковому Корибуту, который по сей день там не объявился…Он обидел и старшего сына Ольгерда, Андрея! Зачем он отдал его Полоцк своему сыну? Несчастному Андрею пришлось не только уйти в Псков, но, что особенно плохо, явиться на поклон к Дмитрию Московскому! Тако что у этого Дмитрия появился еще один союзник – славный воин – Андрей Ольгердыч! Именно он побил татар на реке Вожже! Все отдают победу Дмитрию Московскому, а о подвигах Андрея забыли…А он – прекрасный полководец! Это – наша большая потеря! Молчат и о Романе Брянском! Он служит верой-правдой тому Дмитрию, но славы не видит! Все знают, как он сражался на Воже, плечом к плечу с Андреем Ольгердычем! Поговаривают, что это князь Роман поразил самого знаменитого темника Бегича! Однако его имя в Москве предано молчанию!

– Вот бы переманить этого Романа в нашу славную Тверь! – пробормотал кто-то из бояр. – А также Андрея Ольгердыча и Дмитрия Брянского…

– Кейстут сам оттолкнул этого Андрея! – покачал головой Михаил Александрович. – А вот с Романом Михалычем, скажу вам, ничего не получилось! Когда ныне покойный Иван Вельяминов уехал из Москвы и перешел ко мне на службу, он рассказал, что звал с собой Романа Брянского. Но славный князь не захотел нарушать свою крестную клятву! Он верен своему слову и служит «по чести, по совести». Однако надменная Москва не питает к нему достойного уважения!

– Но ведь говорят, что Дмитрий Московский хочет вернуть Брянск Роману Молодому! – вновь встал со скамьи Константин Михайлович. – И готовит нынче войско!

– Неужели? – встрепенулся Михаил Тверской. – Тогда Дмитрий Московский поссорится с братьями-Ольгердовичами! Разве обрадуется Дмитрий Брянский, если его город и удел перейдут к Роману Молодому? Будет недоволен и его старший брат Андрей…Да и другие…

В это время открылась дверь, и в думную светлицу вбежал юный слуга. – Великий князь! – крикнул он. – К тебе просится наш купец, Путило Силич. Он принес важную весть из Москвы!

– Зови же его, Богдан! – махнул рукой великий князь. – Любопытно, что он нам поведает? К нам сейчас редко приходят добрые вестники!

Бояре встревоженно загудели.

В светлицу вошел одетый в коричневый купеческий кафтан, с непокрытой седой головой, длиннобородый купец. Пройдя по проходу между боярских скамей к княжескому креслу, он, остановившись, низко поклонился самому великому князю, а затем, повернувшись к боярам и показав спину князю, поклонился им. – Здравствуй, великий князь! Славы тебе и великих побед! – сказал он, вновь повернувшись к Михаилу Тверскому. – Здоровья и всех благ также нашим знатным боярам! Я только что побывал в Москве, продал там свои товары и кое-что привез сюда…

– Не надо говорить о своих товарах! – буркнул Михаил Александрович. – Рассказывай мне лучше все серьезные новости! Нам некогда разбирать твои торговые дела!

– Что ж, великий князь, тогда слушай! – еще раз поклонился купец. – Я узнал, что московский князь Дмитрий послал рать на Литву! Об этом говорят на торгу, как о хорошо известном деле…Великий князь Дмитрий собрал очень большое войско и вывел его вчера за Москву…А воеводой в эту рать назначен его любимец – служилый князь Дмитрий Михалыч Волынский, по прозвищу «Боброк»! А если этот воевода посылается на войну, значит, дело серьезное! Берегись, Литва!

– Вот вам, бояре! – вскричал Михаил Тверской. – Ваши слова получили подтверждение! Значит, Дмитрий Московский решил вернуть Брянск Роману Молодому! Сейчас для этого самое удобное время! Ведь в Литве – смута и неурядицы! Небось, не стал посылать туда Андрея Ольгердыча! Это может привести к ссоре!

– Вовсе не так, великий князь! – замахал руками тверской купец. – Этот славный князь Андрей охотно отправился с войском! С ними и князь Роман Молодой! Они оба пребывают под началом того Боброка!

– Вот так чудо! – привстал в кресле Михаил Александрович. – Неужели Дмитрий Иваныч придумал какую-то хитрость? Оказывается, Дмитрий добился успехов не только советами премудрого святителя Алексия! Он и сам не промах! Значит, нас ждут новые беды от этой проклятой Москвы!

 

ГЛАВА 6

ВСТРЕЧА БРЯНСКИХ КНЯЗЕЙ

– Я готов служить тебе, великий князь, своей честью и жизнью! – сказал Дмитрий Ольгердович, склонив голову перед сидевшим в кресле Дмитрием Московским.

– Отрадно слышать твои искренние слова и дружеские заверения! – ответил великий князь, улыбаясь. – Мы всегда рады принять на службу славного князя! Возьми, к примеру, князя Романа Молодого, который владел до тебя Брянском! Он пребывает у нас в Москве во славе и благополучии! Я думаю, что мы не обидим и тебя! А пока садись с ним рядом на ту скамью! Надеюсь, что вы подружитесь! Мы сейчас с боярами обсудим последние новости и примем решение о тебе!

– Ты прав, великий князь! Я ничего не имею против дружбы со славным Романом Михалычем! Я знал его еще с детских лет и всегда уважал! – молвил на это Дмитрий Ольгердович, направляясь к передней скамье и усаживаясь рядом с князем Романом Брянским. Последний улыбнулся и тихо сказал князю Дмитрию: – Вот и тебя, брат, лишили славного Брянска! Значит, у нас общая судьба!

– Да, брат, – кивнул головой Дмитрий Ольгердович, – нам недоступны Божьи замыслы!

И он, слушая беседу Дмитрия Московского с боярами, задумался.

Этой зимой 1379 года произошло немало событий. В Литве разгоралась ссора между великим князем Ягайло и его дядей Кейстутом Гедиминовичем. Последний, будучи самым влиятельным литовским князем, имея большое войско, изначально вызывал серьезное беспокойство у Ягайло, который, несмотря на отсутствие воинских заслуг, какими обладал могучий Кейстут, не хотел делить власть ни с кем. Но бороться с дядей, не имея достаточных сил и поддержки большинства литовской знати, он боялся. Тогда, желая получить себе союзника, Ягайло пошел на прямое предательство государственных интересов, вступив в переговоры с Тевтонским Орденом, магистр которого пообещал ему помощь против родного дяди!

В свою очередь, Кейстут, получивший сведения о связях его племянника, великого литовского князя Ягайло, с немцами, стал готовиться к решительной борьбе. Однако, не имея доказательств предательских действий Ягайло, поскольку его переговоры с извечным врагом Литвы были тайными, он обратился ко многим литовским князьям и знати с предложением объединиться под его знаменами «во имя могучей Литвы». Этот призыв князя Кейстута был поддержан очень многими знатными литовцами. Посланец Кейстута прибыл и в Трубчевск, к Дмитрию Ольгердовичу. Но последний, помня об участии его дяди Кейстута в карательном походе против него на Любутск и еще раньше против его брата Андрея на Псков, решил не вмешиваться в литовскую «замятню». Он не мог простить отнятия Брянска ни Ягайло, ни Кейстуту! Вот уже второй год сидел он в Трубчевске, но все никак не мог привыкнуть к жизни в маленьком бедном городишке. Даже Стародуб, данный ему впридачу великим князем, не уравновесил потерю! Брянские бояре, приехавшие с князем Дмитрием в Трубчевск, успокаивали его, говорили, что «наступит время, и ты вернешься в Брянск»! Даже Корибут, получивший во владение Брянск, не поверил своей удаче и сам туда не поехал, ограничившись посылкой своего наместника, взимавшего весьма скромные налоги и отсылавшего серебро в Чернигов, наследный удел Корибута.

Тем временем великий князь Дмитрий Иванович Московский, прослышав о неурядицах в Литве, решил ослабить своего давнего врага и снарядил войско для похода на восточные окраины великого княжества Литовского. В начале зимы после недолгой подготовки эта рать, возглавляемая князем Владимиром Андреевичем Серпуховским, направилась в сторону Трубчевска. В составе московского войска пребывали князья Андрей Ольгердович Полоцкий и Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский со своими полками. Литовцы совершенно не готовились к отражению вражеского удара, и москвичи беспрепятственно прошли по северской земле, «пограбив села и волости». Вскоре они подошли к Трубчевску и осадили этот древний город. Дмитрий Ольгердович первоначально хотел обороняться и надеялся «отсидеться», но когда к нему пришел в качестве посланника от московского войска собственный брат Андрей и посоветовал перейти на службу Москве, он сразу же согласился. Однако брянские бояре колебались. Они знали, как живется их бывшему князю Роману Михайловичу, положение которого было скорей боярским, чем княжеским!

– Зачем тебе, княже, московское боярство? – сказал тогда княжеский воевода Пригода Уличевич. – Всем известно, что москвичи не любят брянцев!

– Дмитрий Московский не даст тебе ни клочка земли! – вторил ему огнищанин Олег Коротевич. – Ты будешь сидеть в этой Москве и пугать народ, как Роман Молодой! А мы, бояре, станем не княжескими людьми, а боярскими холопами!

– Это вовсе не так! – возразил пришедший на боярский совет князь Андрей Ольгердович. – Великий князь Дмитрий Иваныч не обидит моего брата! Я верю, что он получит в Москве достойный удел или богатый город!

Московские войска недолго стояли под Трубчевском. Пока братья Андрей и Дмитрий Ольгердовичи советовались, пал Стародуб. Стародубцы не захотели терпеть осаду и разорение окрестных сел и открыли городские ворота перед многочисленной ратью. Получив известие об этом, Дмитрий Ольгердович объявил своим боярам о переходе на сторону Москвы. Пришлось им последовать за своим князем и ехать вместе с московским войском в Белокаменную.

Сам Дмитрий Брянский прибыл в стан московских воевод со всей семьей – женой Ольгой, двумя дочерьми и пасынком Андреем – это означало, что он «полностью отдался на волю великого московского князя».

В Москве «знатные литовцы» были хорошо приняты великим московским князем и были размещены в просторных хоромах одного из великокняжеских теремов. И вот теперь, на боярском совете, принималось решение об их дальнейшей судьбе.

Князь Роман Михайлович слушал выступления московских бояр и не верил своим ушам. – Вот как они встречают Дмитрия Ольгердыча! – думал он, качая головой. – Как верного друга! Видно, пожалуют ему богатый удел!

– Надо даровать славному князю Дмитрию добрую землицу «в кормление»! – сказал, как бы вторя мыслям князя Романа, боярин Симеон Васильевич. – Зачем держать в «черном теле» такого достойного человека?

– Это так! – кивнул головой великий князь Дмитрий. – Ты прав, мой славный боярин!

– Может, дадим ему Коломну? – встал со своей скамьи Федор Андреевич Свибл. – Город достаточно богат и стоит недалеко от Рязани! Дмитрий Ольгердыч будет его надежно защищать!

– За что же такая милость?! – возмутился седобородый Иван Родионович Квашня. – Какие великие заслуги перед Москвой у этого Дмитрия Ольгердыча? Он пока только перешел к тебе на службу, великий князь! Пусть принесет московской земле благо и покроет себя боевой славой! У нас есть более достойные князья, которые не выходили дальше своего скромного терема! На них не обращают внимания, хотя их кровь обильно пропитала не одно поле битвы!

Все посмотрели на сидевшего впереди Романа Михайловича, а великий князь покраснел от досады. – Я понимаю твои слова, хитроумный Иван! – молвил он, глядя перед собой. – Ты переживаешь за своего родственника! И напрасно видишь обиду в моих поступках! Я вовсе не хочу умалять значения славного Романа Михалыча и поясняю, что не даю ему города только потому, что хочу видеть его здесь, в Москве, рядом со мной! Я знаю о его заслугах и всегда готов вручить ему награду! Но во всем свете нет богатств, достойных его подвигов! Я благодарю тебя, Роман, за верную службу и еще раз повторяю: нет такой награды, которой бы я пожалел для тебя! Только скажи, что бы ты хотел?

Князь Роман почувствовал, как заболела у него пораненная кривым татарским мечом пятка. – Мне не надо ничего, великий князь, – громко сказал он, вставая, – кроме твоей доброты и милости! Ты всегда был заботлив и внимателен к нам, брянским людям! Этого достаточно! А сам я и мои люди никогда не были тебе обузой! И мы не раз возвращались после сражений с богатой добычей! Мы живем не в бедности, а в достатке и почете!

И он сел, опустив голову.

– Благодарю тебе за теплые слова! – улыбнулся великий князь, успокоившись. – Я всегда верил тебе, славный Роман, и знаю, что на поле битвы нет лучше воина! Ты один побеждаешь целое войска и устрашаешь наших врагов! Да вот еще вспомнил! Недавно наш святой старец Сергий, из Радонежа, просил дать ему надежную охрану обители из лучших воинов! На дорогах появились разбойники, и возникла угроза святым местам…В связи с этим, пошли-ка в Радонеж десяток или больше своих людей. Пусть защищают святую Троицу. И лучше бы послать тех славных молодцев, которые тогда послужили Дмитрию Ольгердычу и отважно сражались на Воже… Ну, ты их помнишь…

– Помню, великий князь! – сказал, не вставая, Роман Молодой. – Это – молодые бояре Пересвет и Ослябя с дружиной! Тогда я пошлю их к славному отцу Сергию. Пусть они хранят покой в святой обители!

– А теперь, мои бояре, – великий князь посмотрел вперед, – я сам внесу предложение о пожаловании Дмитрию Ольгердычу! Я принимаю ваши советы. В самом деле, ему следует дать богатый городок! Я вот подумал и решил, что Коломна не совсем в этом случае подойдет! Мы лучше дадим ему наш богатый Переяславль!

Бояре, подняв голову, загудели.

– Вот так милость! – подумал Роман Молодой, краснея от обиды. – Пожаловать едва ли не самый богатый город только за одни слова, а не за заслуги! Это же второй город после Москвы! Вот какова цена литовского князя!

– Пусть же князь Дмитрий Ольгердыч заключает со мной договор и целует крест, – продолжал между тем великий князь, – а потом я передам ему Переяславль со всеми волостями и доходами!

 

ГЛАВА 7

СПОР СМОЛЕНСКИХ КНЯЗЕЙ

Великий князь Святослав Иванович Смоленский возвращался с охоты. Это лето 1380 года было теплым и дождливым. Но солнечных дней было также достаточно, и смоленские князья выбрали удачное время для поездки в лес. Им удалось очень успешно поохотиться: княжеские загонщики выгнали на поляну, где расположились князья, целое стадо кабанов. Дела хватило всем! Сам великий князь уложил рогатинами, поданными вовремя слугами, трех здоровенных вепрей! Его сыновья Юрий, Глеб и Василий сумели поразить каждый по два кабана, а вот племянник великого князя – Иван Васильевич добыл только одного! Последнему не везло не только на охоте. Как известно, в свое время он потерял богатый Брянск, доставшийся после смерти его отца Роману Молодому. Получив от великого князя богатое поместье в местечке Смядынь, бывшее когда-то постоянным местопребыванием великих смоленских князей, он едва ли не ежегодно был вынужден отстраивать все дома и постройки заново. Что не год, на Смоленщину вторгались литовцы! Они мстили смолянам за дружбу с Москвой. Сам Смоленск был литовцам не по зубам, но окрестности, села и небольшие крепостцы, вроде Смядыни, страдали! В довершение ко всему, у Ивана Васильевича скоропостижно умерла супруга. Теперь он пребывал еще и во вдовстве!

Святослав Иванович любил своего покорного, доброго в душе племянника и с жалостью смотрел на него, грустного и молчаливого, ехавшего с ним рядом.

Сыновья же великого князя, следовавшие за ними, были разговорчивы. Их голоса не умолкали ни на мгновение. Они радостно обсуждали охоту. Великий князь не мешал своим детям свободно разговаривать при нем. Все они уже были людьми солидными и имели право на собственные суждения. Сам же престарелый Святослав Иванович предпочитал слушать их разговоры. Каждый раз он с удивлением замечал, насколько отличаются его дети друг от друга «свойствами души». Вот, Юрий, почти пятидесятилетний широкоплечий мужчина, настоящий воин, особенно горяч! Он не терпит возражений, всегда готов резко ответить. А средний сын, Глеб, едва ли не на десяток лет моложе его, куда как спокойнее! Он не скажет лишнего! Сначала подумает, взвесит, а уже потом вымолвит слово…Василий же, самый младший, совсем лишен тщеславия, нежен, как девушка, и скромен. – Вот тебе и Божья воля! – думал, вслушиваясь в речь сыновей, великий князь. – Все – от одного батюшки – а как непохожи!

Разговор его сыновей между тем превратился в спор. Как только они добрались до «суетных дел» – обсуждения последних вестей и слухов о событиях на Руси – оживились все собеседники. До этого больше говорил князь Юрий Святославович. Пользуясь своим старшинством, он требовал общего внимания. Но младшие братья недолго терпели его крайне резкие высказывания, и когда князь Юрий осудил действия Москвы против Мамая, стали дружно возражать.

– Если бы мы имели теплые отношения с Литвой, а Москву не признавали, – пробормотал недовольный их суждениями князь Юрий, – тогда литовцы перестали бы разорять наши земли!

– Ну, тогда бы нас беспокоили набегами москвичи! – весело молвил Глеб Святославович. – Неужели вы забыли, как они разгромили наше войско, ведомое славным Иваном?

– Нашему Ивану не следовало тогда убегать! – бросил князь Юрий. – Лучше бы дождался сумерек! Еще неизвестно, устояли бы москвичи при больших потерях!

– Тебе легко говорить! – вмешался в спор Василий Святославович. – Там, как рассказали очевидцы, собралась такая сила, что никто бы не устоял! Даже Роман Брянский со своим железным полком бился против нас!

– Надо было порешить хоть бы того Романа! – буркнул Юрий Святославович, рассерженный вмешательством в спор самого младшего брата. – Он всегда влезает в наши дела! Хорошо бы его отучить от этого! Вон, отнял даже Брянск у нашего Ивана в былые годы! Эх, мне бы сразиться с ним! Тогда никакие железные полки не спасли бы злобного Романа!

– Зачем ты ругаешь этого Романа, брат? – повернулся к спорившим Иван Васильевич. – Его судьба и без того не сладкая! Разве он – не правнук Романа Старого? Почему бы ему не владеть Брянском? Но и ему литовцы не дали жить! А теперь он на службе у Дмитрия Московского и далеко не процветает! За столько лет не заработал себе ни городка, ни удела! Мы слышали, что даже Дмитрий Ольгердыч, который также потерял свой Брянск, не имея заслуг перед Москвой, сразу же получил во владение богатый Переяславль! Вот тебе цена Романовой службы! Есть ли смысл завидовать ему?

– Это ты у нас такой добрый, Иван! – с горячностью возразил князь Юрий. – Готов хвалить даже своего врага! А я бы…, – он сжал обеими руками конскую узду, – задушил его своими руками! Ладно, все еще впереди! Мне бы только столкнуться где-нибудь с этим Романом! А тебе, Иван, лучше быть благочестивым монахом, чем князем! Вот и прощал бы всех! Почему бы тебе не посвататься к тому Роману? Говорят, что у него есть дочери на выданье, но никто не зовет их замуж!

– Хорошая мысль! – молвил, улыбаясь, великий князь. – Я знаю о дочерях Романа. Они уже в годах! Его старшая, Авдотья, будет моложе нашего Ивана лет на десять…Алена же моложе, но тоже уже старая дева…Ей где-то около трех десятков…Подумай, племянник, может, и выберешь себе по душе? Кроме того, я не согласен со словами Юрия, что никто к ним не сватался! Говорят, что многие московские бояре просили руки каждой из них для своих сыновей! Но этот гордый Роман не хочет выдавать своих дочерей за людей низкого рода! Вот и увядают несчастные девки, которым светит только монашество!

– А как они обликом? Хороши ли? – заинтересовался Иван Васильевич. – И неужели еще девицы?

– Я не видел их! – пробормотал Святослав Иванович. – Однако говорят, что они некрасивы и лицами больше похожи на грубых мужиков…Но словами девиц не описать! Может, они хороши телами, имеют большие груди, зады и приятны на супружеском ложе! Пока сам их не увидишь, ничего не поймешь! Ты лучше съезди в Москву и посмотри на Романовых дочек! Сейчас у нас хорошие отношения с Москвой…Но союза пока не заключали…Зачем раздражать злобную Литву? Пусть у них сейчас «замятня», но когда помирятся, мы можем пострадать!

– Досадно мне вас слушать! – желчно буркнул Юрий Святославович. – Неужели ты забыл о судьбе своего брата Василия, батюшка? Его же, еще молодого, погубил тот Роман?

– Это неправда, сын мой! – обернулся великий князь. – Ты же знаешь, что мой любимый брат имел больное сердце! И он умер не в чистом поле, как изгнанник, а на своем «столе»! Если бы все обстояло иначе, мы бы никогда не простили Романа Молодого! А что теперь ворошить старое?

– Кто старое помянет, тому – глаз вон! – засмеялся Глеб Святославович. – Разве вы об этом не знаете?

– Знаем, Глеб! – сказал в сердцах князь Юрий. – Однако я не хочу родства с этим Романом! И тебе, Иван, не советую! Видно, этот Роман мало тебе надрал зад! Надо еще больше опозориться!

– За что такие обидные слова? – пробормотал, краснея, Иван Васильевич. – Неужели вы не знаете, что та битва не была проиграна, и мы с честью отошли, сохранив жизни многих воинов! Мы немало пролили крови! Но ведь противник превосходил нас в численности! Мы ничем не опозорились! Это скорей москвичи потерпели поражение! Ну-ка, не сумели одолеть наше маленькое войско!

– А может, не захотели? – усмехнулся, довольный раздражением двоюродного брата, князь Юрий. – Просто пожалели вас и без того разбитых! Ведь ты сам говоришь, что не было вашего бегства…

– Перестань, сынок! – резко возразил, вновь обернувшись и глядя прямо в глаза старшему сыну, великий князь Святослав. – Зачем говорить чепуху и обижать славного родственника? Я хорошо знаю, как прошла та битва, и доволен нашим Иваном! Там не было ни позорного бегства, ни чьей-либо милости! Наша дружина отошла с потерями, но и врагу нанесла немалый урон! Пошли-ка в город! Нечего бесплодно спорить!

И они быстро въехали в открытые городские ворота.

Явившись же в свой терем, князь узнал от слуг о прибытии московского гонца. Но не поспешил с приемом. – Надо сначала пообедать! – сказал он сыновьям. – Я не жду ничего хорошего от Дмитрия Московского! Пусть его киличей немного потерпит!

Московский посол вошел в думную светлицу великого смоленского князя лишь к вечеру. Святослав Иванович еще долго отдыхал после сытного обеда. Он привык, также как и его отец-долгожитель, погружаться в послеобеденный сон и не собирался отменять этот порядок ни по какой причине.

Одетый в легкую летнюю рубаху и татарские штаны, с непокрытой головой, сын московского боярина Никита, поясно поклонившись князю, сидевшему в большом черном кресле, сказал: – Здравствуйте, великий князь и смоленские бояре! Я приехал, чтобы передать слова моего великого князя Дмитрия Иваныча!

– Здравствуй, московский посланник! – кивнул седой головой Святослав Иванович. – Ну, говори же, что передал тебе твой господин!

– Дмитрий Иваныч, великий князь московский и владимирский, государь многих богатых земель, попросил у тебя военной помощи! До него дошли слухи, что на Москву идет Мамай с огромным войском! И к нему присоединилась всякая нечисть! Если все русские князья не помогут Москве, татары расправятся и с ними! И опять набросят на всю Русь беспощадную петлю! В случае же нашей общей победы, мы навсегда избавимся от унизительного «выхода»! Словом, великий князь, нам нужна помощь…И быстрей решай: у нас совсем не осталось времени!

– Это все, славный киличей? – вопросил, сдвинув брови, великий князь. – Или, может, еще что-нибудь?

– Все, великий князь! – вновь поклонился московский посланник. – Жду твоего решения!

– Ладно, московский человек, – кивнул головой великий князь Святослав. – Иди пока в простенок и посиди там, а мы будем думать!

Как только москвич удалился, бояре, доселе сидевшие в молчании и, казалось, не внимавшие словам московского посланца, зашумели, заспорили. Одни предлагали помочь Москве и послать туда большое войско, другие – возражали, считая, что лучше «тихо отсидеться». Еще одна небольшая «кучка знатных смолян» требовала пригласить на совет епископа. – Дело слишком важное, княже, – говорили они. – Нельзя без владыки!

Но князь не внял их словам. – Зачем его беспокоить? – неожиданно спросил он собрание. – Разве вы не знаете его мнение? Владыка всегда стоит на стороне Москвы и не будет возражать против нашего участия в общей битве! Однако я не хочу проливать смоленскую кровь и раздражать могучего Мамая! А если даже Дмитрий Московский одержит победу, что очень сомнительно, он потеряет столько воинов, что Москва ослабеет на долгие годы! Я не пошлю своих воинов в Москву против татар! У кого есть возражения?

– У меня, мой славный господин! – сказал, вставая с передней скамьи, князь Иван Васильевич. – Я сам поеду в Москву и буду до последней капли крови сражаться с татарами! Пусть испытает судьбу и моя славная дружина! Но если мы одержим общую победу, тогда нам будет что вспомнить! Мы прославимся на века!

 

ГЛАВА 8

НА КУЛИКОВОМ ПОЛЕ

Князь Роман сидел на поваленном его воинами стволе большой березы рядом с князьями Владимиром Андреевичем Серпуховским, расположившимся справа от него, и Василием Михайловичем Кашинским, устроившимся слева. Вокруг стояли воины Засадного полка, собранные из лучших дружинников. Неподалеку, в десяти шагах от князей, возвышался большой ветвистый дуб, в кроне которого затаился князь Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский. Он зорко всматривался в даль, туда, откуда доносился шум жестокой битвы. А под дубом прохаживался, с нетерпением вглядываясь вверх, князь Роман Симеонович Новосильский.

Князья молчали: в ушах стояли крики сражавшихся, слившиеся в бесконечный, тягучий вопль, глухой стук щитов и звон железа. – Вот уж незадача! – думал Роман Брянский, сжимая в кулаки свои большие жилистые ладони. – Там отчаянно сражаются наши славные люди, а мы тут сидим, как неприкаянные! И зачем я сказал тогда те ненадобные слова? Я бы сражался вместе со всеми, а не сидел здесь в засаде! Вот уж мой бестолковый язык!

Князь Роман, подавая воеводе Дмитрию Волынскому совет о необходимости устроить татарам засаду, и не предполагал, что ему самому придется в самое тяжкое для русских воинов время отсиживаться там без дела. Тогда на военном совете Дмитрий Волынский прямо сказал великому князю о предложении Романа Брянского, и тот охотно его принял. – Какой смысл держать в засаде лучших воинов? – рассуждал про себя Роман Михайлович. – Враг и без того дрогнет, получив удар в тыл! Значит, великий князь совсем не считается со мной, если отправил сюда, в глухой лес!

Однако, хорошо подумав, он пришел к другому выводу. – Пусть великий князь не любит меня, но его брат Владимир Андреич и Дмитрий Волынский – пребывают при дворе в славе и почете! Значит, в самом деле, Дмитрий Иваныч прислал сюда лучших воинов! Поэтому мое дело не так уж плохо!

И он успокоился.

Великий московский и владимирский князь Дмитрий Иванович уже в начале лета этого, 1380 года, знал о готовившемся нашествии Мамаевых татар. О сборе татарского войска говорили и многочисленные странники, которые, несмотря на закрытие Мамаем дорог, все-таки сумели пробраться в Москву, и чужеземные купцы, да и собственные бояре: слухами земля полнилась. Когда же в Москву прибыли посланцы Мамая с требованием дани, или «выхода», «как во времена Джанибека», стало ясно, что татары прислали их лишь для отвода глаз. Тем не менее, великий князь Дмитрий принял татарское посольство «ласково и учтиво», одарил всех знатных татар, но платить дань в большем размере вежливо отказался. – Я вскоре пришлю царю богатые подарки, но «выход» буду платить так, как мы раньше договорились со славным Мамаем! – сказал он им.

Затем в Орду, к Мамаю, был послан Захария Тютчев с двумя помощниками, знавшими татарский язык, и целым возом «золота и серебра». В ставке Мамая его приняли довольно любезно, там у Тютчи обнаружились старые знакомцы, бывшие друзья детства, которые рассказали ему о неизбежности похода разгневанного на Москву Мамая, о переговорах и возможном союзе татар с великим литовским князем Ягайло и…даже с великим рязанским князем Олегом! Кроме того, Захария и его спутники видели скопление татарских войск и смогли примерно подсчитать возможную их численность. Чувствуя свою силу и не сомневаясь в победе, Мамай проявил беспечность: Захария Тютчев сумел беспрепятственно отправить в Москву своего человека со всеми добытыми сведениями.

Великий князь Дмитрий Московский узнал о сложившемся положении дел, будучи на пиру у боярина Микулы Вельяминова. Он немедленно отдал распоряжение послать «сторожу» на реку Тихая Сосна из опытных разведчиков – Родиона Ржевского, Андрея Волосатого и Василия Тупика. Затем, несколько позднее, он, собрав боярский совет, объявил о необходимости послать «во все концы Руси» киличеев с призывом собираться с войсками у Коломны к 31 июля.

После этого Дмитрий Московский послал вторую «сторожу» – Климента Поленина, Ивана Святославова, Григория Судока «и иных с ними». По пути им встретился Василий Тупик с захваченным татарским пленником-«языком», сообщивший, что «царь непременно придет на Русь, но осенью, после соединения с Литвой». А вскоре прибыл и посланец Олега Рязанского с предупреждением о походе Мамая. Тогда великий князь Дмитрий принял решение идти к Коломне на сбор войск уже к 15 августа.

На призыв Москвы откликнулись многие князья. Со своими дружинами пришли белозерские князья Федор Романович с сыном Иваном, Василий Васильевич Ярославский с братом Романом, Федор Михайлович Моложский, Роман Симеонович Новосильский с сыном Степаном, престарелый Андрей Федорович Ростовский, Симеон Константинович Оболенский с братом Иваном, Андрей Федорович Стародубский, Василий Михайлович Кашинский, Федор и Мстислав Ивановичи Тарусские, с небольшими отрядами прибыли князья Иван Васильевич Смоленский и Иван Всеволодович Холмский. Оба последних явились на свой страх и риск, не получив поддержки от великих князей смоленского и тверского. Были на сборе и другие мелкие князья с дружинами. Великий князь также поснимал все «заставы» с монастырей, а воинов, прибывших оттуда, включил в общее войско. Когда же сбор закончился, 20 августа в Кремле состоялось торжественное богослужение. Сам великий князь с семьей молился в Архангельском соборе, а его воины – во всех остальных кремлевских церквах. Но церкви не могли вместить разом все воинство и тогда, по завершении служб, священники принимали тех, кто не смог побывать на молебне, давали воинам целовать крест и благославляли их на ратный подвиг. После этого воины выходили из Кремля через Никольские, Фроловские и Тимофеевские ворота тремя потоками. Перед выступлением великий князь Дмитрий Иванович поручил охрану Москвы и Кремля боярину Федору Андреевичу Свиблу. Войско отправилось в поход по трем дорогам. Один из отрядов, возглавляемый князем Владимиром Андреевичем Серпуховским, пошел по Брашевой дороге, другой, ведомый белозерскими князьями – по Болвановской, а сам великий князь повел главные силы дорогой на Котел. С собой в обозе он вез десять «сурожских купцов», надеясь использовать их как переводчиков для общения с возможными пленниками-наемниками Мамая, «фрязинами» из Кафы.

28 августа великий князь прибыл в Коломну, где был встречен епископом Герасимом, обеспечившим торжественную церковную службу. На следующее утро Дмитрий Московский, собрав всех бывших с ним князей и воевод, объявил: «всем выехать в поле в течение недели». Выйдя из Коломны, великий князь с войском устремились к Оке и остановились в месте впадения в нее реки Лопасни. Сюда подошел и московский воевода Тимофей Васильевич Вельяминов с большим отрядом воинов. Великий князь, посетовав на «нехватку пехоты», оставил его прикрывать войску тыл, а сам вместе с ратью перешел Оку. Переход длился весь день и вечер. За «два десятка поприщ», у местечка Березуй, к великокняжескому войску присоединились князья-литовцы Андрей и Дмитрий Ольгердовичи. Они пришли из Брянска, поспешно возвращенного брату Дмитрию великим литовским князем Ягайло. Последний испугался перехода его подданных на сторону Дмитрия Московского и таким способом решил с ними помириться, отняв брянский удел у другого брата – Корибута. Но верные крестоцелованию и благодарные Москве за поддержку в трудные для них годы, братья-литовцы решили принять участие в походе русских на Мамая. С присоединением их дружин, а потом и отряда князя Федора Елецкого, общее русское войско достигло сорока тысяч человек. Тогда великий московский князь послал в степь еще одну «сторожу» – Игнатия Креня, Фому Тынина, Петра Горского, Карпа Александровича и Петра Чирикова. Вскоре вернулись два «стража» – Петр Горский и Карп Александрович с пойманным «языком» «из царского двора». Последний поведал, что «царь стоит на Кузьминской гати и через три дня пойдет к Дону с бесчисленной ратью»! Тогда Дмитрий Иванович собрал военный совет, на котором задал вопрос: – Нужно ли нам переходить Дон?

В полной тишине раздался голос Дмитрия Ольгердовича Брянского. – Если мы останемся здесь, – сказал он, – наше войско будет слабым! Но если мы перейдем на ту сторону Дона, мы будем непобедимы: воины поймут, что их спасение будет только в победе!

– В этом случае все будут отчаянно сражаться, – поддержал брата Андрей Ольгердович, – и мы одолеем поганых татар, покрыв себя великой славой! А если враги одолеют нас, тогда мы примем общую смерть! И нечего бояться их большого войска: Господь с теми, кто прав! И если Он захочет, то явит нам свою милость!

Великий князь, выслушав их слова, помолился и молвил: – Что ж, братья, тогда будем переходить эту реку и готовиться отдать свои жизни, если будет угодно Господу, за нашу святую веру!

В это время в расположение русских войск прибыли брянские братья-бояре Пересвет и Ослябя с небольшим отрядом, охранявшим Троицкий монастырь в Радонеже. Они привезли с собой письмо-благословение от настоятеля монастыря старца Сергия.

Великий князь Дмитрий Иванович с благоговением принял и прочитал перед своими воеводами послание чтимого им святого человека, а воинов Пересвета и Ослябю включил в свой Большой полк.

После этого русские перешли Дон и расположились на большом поле, называемом Куликовом. Здесь великий князь, посоветовавшись со своими военачальниками, решил построить полки.

Впереди войска поставили Сторожевой полк, сведя в него все сторожевые отряды. Его командование великий князь поручил своему любимцу Симеону Мелику. В этот полк прибыли: тарусские князья, Симеон Оболенский, крещеный татарин Андрей, сын Серкиз-бея, воевода Михаил Акинфович и ряд мелких князей. За ними расположили Передовой полк во главе с воеводой Микулой Васильевичем и друцкими князьями. Замыкали же общее построение основные силы – полк Левой Руки, Большой полк и полк Правой руки.

Полк Левой Руки возглавили белозерские князья, в нем также пребывали князь Василий Ярославский и князь Федор Моложский. Командование полком Правой руки было поручено воеводе Федору Грунку, князьям Андрею Ростовскому и Андрею Стародубскому. Руководство всем войском и Большим полком сосредоточилось в руках самого великого князя Дмитрия Московского, помощниками же себе он назначил воевод Михаила Бренка, Ивана Квашню и князя Ивана Смоленского. К Большому полку примыкал и «ратный запас», в котором пребывали князья Андрей Ольгердович Полоцкий и Дмитрий Ольгердович Брянский.

Засадный же полк, возглавляемый князем Дмитрием Михайловичем Боброком-Волынским, ушел во время густого тумана, под утро 8 сентября, в зеленую рощу из дубов и берез.

Накануне сражения великий князь передал через слуг свои золоченые доспехи, алый плащ, шлем со стальным переносьем и наушниками Михаилу Бренку, своему незнатному приближенному и постоянному спутнику на охоте. Перед ним поставили конного слугу с великокняжеским стягом. Сам же князь облачился в железные доспехи и кольчугу простого дружинника. Затем он обскакал все свои полки и дал необходимые распоряжения, ободряя воинов.

Тем временем татары приближались, и как только рассеялся туман, перед взорами русских воинов предстала огромная серая масса, медленно двигавшаяся им навстречу. Еще немного – и последовал глухой удар! Тут же зазвенело железо, и раздались отчаянные крики сражавшихся – началась жестокая битва! Передовой отряд татар, возглавляемый рослым могучим богатырем Темир-беем, с яростью вонзился в Сторожевой полк русских и, безжалостно пройдя через плохо защищенных ополченцев «сермяжной рати», рассек его надвое. За татарской конницей следовали пешие копьеносцы, добивавшие уцелевших после удара конников русских пехотинцев и раненых. Но, несмотря на первоначальную быстроту наступления, татары несли большие потери: русские отчаянно сопротивлялись, дорого отдавая свои жизни! Уже после первого часа сражения, сокрушив превосходящими силами Передовой полк, татары заметно ослабили напор и, оставив на поле боя множество тел своих воинов, вгрызлись в Большой полк. Наибольший урон русским наносил сам Темир-бей, который, как ангел смерти, метался на своем коне по полю, поражая всех встречавшихся на его пути. Этого, «зверского вида» могучего любимца Мамая, казалось, никто не мог остановить. Выскочив перед своими воинами, Темир-бей, залитый вражеской кровью, приподнялся в седле и, выпучив глаза, дико захохотал, устрашая врагов. – Я вижу, брат, что моему сыну Якову придется придти на мою могилу сюда, на Куликово поле, и полежать на зеленой траве у речки Непрядвы! – сказал стоявший в первом ряду молодой брянский боярин Ослябя, скорчив на лице гримасу при виде татарского богатыря. – А теперь пойдем, брат, на этого лютого зверя и вместе расправимся с ним!

Сквозь шум битвы – часть татар столкнулись с левым краем Большого полка – Пересвет услышал голос своего брата и, повернувшись к нему, ответил: – Это позор, когда два брянских воина нападают на одного! Лучше броситься на собственный меч, чем так осрамиться!

И он, натянув узду, направил своего коня в сторону грозного татарского всадника. Тот же, увидев Пересвета и как бы почуяв приближавшуюся смерть, опустил голову.

– Аман тебе, урус-батур! – крикнул он, отделяя от седла доселе неиспользованное копье. – Айда же!

Всадники столкнулись, и, казалось, битва на мгновение остановилась. Но, к ужасу и тех и других, оба богатыря вместе с конями рухнули замертво, обрызгав окружавших их воинов горячими струями черно-красной крови.

– Брат! – вскричал, не помня себя Ослябя. – Я отомщу за тебя! – И он с яростью бросился в скопление врагов! За ним устремились другие конные воины Большого полка. Завязалась беспощадная сеча. Татары, ошеломленные ожесточенным отпором, на какое-то время остановились и, неожиданно стали отходить в сторону полка Левой Руки. Здесь они имели больший успех и значительно потеснили русских. Увидев заминку в бою, Мамай прислал на помощь своим воинам дополнительные силы. Выпустив тучу стрел, те помчались вперед и стали теснить Большой полк. Наконец им удалось ворваться в самую его середину, рассекая главные силы русских. В беспощадном сражении пал Михаил Бренок, и рухнуло великокняжеское знамя. В то же самое время другой отряд татар разгромил полк Левой Руки и вышел на соединение с основными силами. Но в одно мгновение на врагов выскочили воины братьев-литовцев Дмитрия Брянского и Андрея Полоцкого. Им удалось выбить татар из образовавшейся бреши и заставить их отступить на левый фланг. Но, будучи опытными, смелыми и достаточно хитроумными, татары придумали новую уловку. Они всей массой ударили по левому краю Большого полка и, буквально срезая всех, кто попал им под руки, стали выходить в тыл русским. – Умру, но не потеряю лица! – вскричал, размахивая своим мечом и поражая врагов, князь Андрей Полоцкий. Едва слыша из-за шума сражения голос брата, Дмитрий Брянский, залитый до самых колен вражеской кровью, громко засмеялся, напугав подскакавшего к нему вплотную рослого татарина и, сделав выпад мечом, отсек тому голову. – Вот так, брат! – весело ответил он, не зная, слышит тот его или нет. – Мы перебьем немало врагов!

Татары, между тем, несмотря на стойкое сопротивление русского воинства, медленно продвигались вперед и уже открыто угрожали русским сзади. Весь резервный отряд братьев-литовцев да и остатки Большого полка вынуждены были разворачиваться навстречу врагу. Возникла угроза лобового вражеского удара. Но Мамай все медлил. Он рассчитывал расправиться с русскими теми силами, которые уже сражались. Остальной «ратный запас» он хотел бросить на добивание окруженных.

Отчаянные крики сражавшихся, среди которых преобладали татарские голоса, были хорошо слышны в зеленой роще, где расположился Засадный полк.

Князь Роман уже давно бродил взад-вперед по небольшой поляне, обхватив обеими руками голову. Рядом с ним стонал молодой князь Василий Кашинский. – Там гибнут наши братья! – бормотал он. – А мы тут сидим, как проклятые! Лучше погибнуть в бою, чем слушать смертные крики своих товарищей и радостные вопли татар! Что мы ждем?!

– Мы так просидим здесь до самой смерти! – вторил ему вышедший из кустов Роман Новосильский.

– Пора, братья! – крикнул, наконец, князь Владимир Андреевич, глядя на засевшего в кроне дуба Дмитрия Михайловича Волынского. – Сколько ты можешь там сидеть?! Ты разве не слышишь крики наших несчастных воинов, зовущих на помощь!

В этот миг раздался такой громкий истошный вопль убиваемых, что все русские воины вскочили, хватаясь за рукояти мечей.

– Вот теперь пора! – возопил быстро слезавший с дерева воевода Дмитрий Волынский. – Ветер переменился! Мы безжалостно порубим врагов, как капусту! По коням! Но пока не кричите! Заорете, когда мы набросимся на них!

Князья, а вслед за ними и простые воины стремительно вскочили на спрятанных в лесных зарослях коней, и весь Запасной полк, как беспощадная лавина, выскочил на поле битвы и в короткое время преодолел отделявшее от врагов расстояние. Князь Роман Михайлович скакал сразу же за «набольшим воеводой» Дмитрием Волынским. Увидев, как тот взмахнул мечом, он с яростью обрушил свое безжалостное оружие на первого же конного татарина, едва успевшего повернуться к нему лицом. – Аман! – только и успел прокричать выбитый из седла враг, а в это время взмахнул мечом и князь Владимир Андреевич. – Слава! – дружно закричали набросившиеся на татар воины. – Слава Дмитрию Иванычу! Слава Брянску! Слава князю Владимиру!

Неготовые к атаке сзади, татары понесли тяжелый урон уже в первое мгновение жестокой стычки. Но, несмотря на это, они все еще пытались развернуться и остановить русских воинов. Однако им это все никак не удавалось. Князь Роман увидел, что татарский мурза, отчаянно сражавшийся неподалеку, подавал знаки своим воинам, как устоять. – Ах, злыдень! – вскипел брянский князь, бросаясь на вражеского военачальника и выбивая из седел окружавших его конных татар. – Аман твоей башке!

Татары, услышав его слова, кинулись на защиту своего полководца. – Аман! Аман, коназ-урус! – отчаянно вопили они. – Айда, коназ! – крикнул спокойно смотревший в глаза смерти знатный татарин и вдруг неожиданно выхватил из-за спины свой беспощадный лук.

– Господи, помоги! – пробормотал князь Роман, пряча голову за конскую шею. Но татарский мурза не успел выстрелить. – Вжик! – просвистела, рассекая воздух, стрела с красным опереньем и вонзилась прямо в шею отважного степного воина. Он успел лишь вздохнуть и рухнул, раскинув руки, на обагренную кровью землю.

– Это ты, Пригода! – сказал, улыбаясь, Роман Михайлович, видя, как его воевода налаживает новую стрелу. – Вот что такое брянский лучник!

В самом деле, это был день славы брянских лучников. Воспользовавшись замешательством татар, они применили их же излюбленное оружие в свою пользу! В это же время окончательно преодолели сопротивление врагов остальные князья Засадного полка. А брянские воины, не останавливаясь, продолжали посылать убийственные стрелы во всех попадавшихся им на пути татар. И враги, потеряв силы и уверенность в победе, поражаемые копьями, стрелами и мечами, наконец, повернулись к наступавшим русским спиной. – Аман вам, нехристи! – кричал, ликуя, князь Роман Молодой. – Вот это победа и великая слава!

Отступление татар превратилось в беспощадное избиение. Для многих из них бегство напоминало попытку убежать от сильного дождя, но только дождя смертельного и кровавого.

– Вот бы порешить самого Мамая! – думал князь Роман Молодой, взлетая на холм, где по его предположению находилась ставка татарского главаря. Его седеющая борода развевалась, глаза сияли грозной яростью. Однако на холме одиноко стоял только богатый, обитый зеленым шелком шатер, а вокруг валялись какие-то тряпицы, брошенные воинами боевые доспехи, прочий мусор. – Удрал! – крикнул, глядя вниз, князь Роман, видевший, как скачут вперед преследующие татар воины князя Владимира Андреевича. – Погнали же туда, мои верные люди! – он махнул рукой, управляя спускавшимся вниз конем. – Будем добивать этих сыроядцев! Надо бы успеть до сумерек и довершить нашу славную победу!

И весь брянский отряд, повинуясь своему князю, бодро поскакал вперед, догоняя остальных воинов.

 

ГЛАВА 9

ТВЕРСКИЕ СТРАХИ

Великий тверской князь Михаил Александрович молча слушал своих бояр. Они наперебой, спеша и волнуясь, рассказывали о Куликовской битве. Прошло больше полугода, но страсти по «Мамаеву разгрому» не утихали. Еще осенью, вскоре после этого знаменитого сражения, в Тверь прибыл князь Иван Всеволодович Холмский. Но он как-то неохотно рассказывал о битве, сообщил лишь о победе «да великих потерях», скромно упомянул о своем участии в сражении и вскоре отъехал в свой Холм. Однако и тех его слов было вполне достаточно, чтобы изумить тверичей! Никто не ожидал, что Дмитрий Московский одолеет самого Мамая! Теперь же, когда тверичи собрали все подробные сведения о случившемся, пришедшие как от их родственников, друзей и знакомых бояр-москвичей, участников битвы, так и от купцов, монахов, «калик перехожих», они выплеснули их на очередном боярском совете.

– Нам следовало тогда помочь Дмитрию всеми своими силами! – думал великий тверской князь. – Мы бы разделили его славу! А так вот остались в стороне…

Ошеломляли потери объединенного войска. Одни говорили, что на Куликовом поле погибло до тридцати тысяч человек русских, и от всей рати осталось лишь десять тысяч воинов! Другие – что полегло тридцать тысяч татар, а русских лишь десять тысяч…Но особенно потрясало упоминание имен убитых князей и бояр, хорошо известных тверичам. В сражении погибли: князь Федор Романович Белозерский и его сын Иван, братья-князья Федор и Мстислав Тарусские, много прочих мелких князей, видные люди и московские бояре Семен Михайлович, Микула Васильевич, Михаил и Иван Акинфовичи, Иван Александрович, Андрей Шуба, Андрей Серкизович, Тимофей Васильевич Волуй, Михаил Бренок, Лев Морозов, Тарас Шатнев, Семен Мелик, Дмитрий Минин и многие многие другие. Едва не погиб и сам великий князь Дмитрий Иванович. Его с трудом отыскали после битвы лежавшим без сознания под дубом. Когда же заговорили о подвиге брянского боярина Пересвета, поразившего татарского богатыря-полководца Темир-бея, Михаил Тверской, приподнявшись в своем кресле, оживился. – Я знал того Челибея! – громко сказал он. В светлице установилась полная тишина. – Я не раз встречал его в стане Мамая! И пил с ним кумыс! Он был настоящим, грозным на вид богатырем! В беседе со мной этот Челибей обещал расправиться с Дмитрием Московским! Но вот нашла коса на камень, и славный богатырь не устоял перед брянским молодцем! Правда, и могучий Пересвет отдал свою жизнь за такую великую славу! Брянцы – хорошие воины! Однако я не знаю, сражался ли там славный брянский князь Роман? О нем ничего не рассказывают!

– Еще как сражался! – встал со скамьи боярин Михаил Борисович. – Князь Роман Михалыч пребывал в Засадном полку, решившим исход битвы! Под его ударом татары побежали, как зайцы! Но в Москве об этом молчат! Значит, князь Роман – не в любимчиках у Дмитрия Московского! Но мы давно об этом знаем…Говорят, что Романа Брянского обделили и при раздаче военной добычи! Татары побросали там все свое имущество и несметные богатства! И почти все их добро досталось людям Дмитрия Иваныча! А брянцы получили лишь самую малость…

– Откуда же ты это знаешь? – удивился великий князь. – Может, сам придумал?

– Нет! – буркнул тверской боярин. – Разве ты не знаешь, великий князь, что моя дочь Алена замужем за сыном московского боярина Ивана Родионыча, родственника Романа Брянского?! Почему бы мне не знать все новости? Мне так и сказали, что у Романа Молодого нет там ни чести, ни славы, ни доброй земли! И даже не посчитались с заслугами его людей! Правда, Пересвета, боярина князя Романа, похоронили в Симоновом монастыре, с огромным почетом! Сам великий князь Дмитрий распорядился об этом! А всех остальных убитых – и бояр, и простых воинов – похоронили в одной братской могиле! Видишь, как почтили брянского богатыря! А вот князя Романа, который вырастил такого воина, совсем забыли! Но все мы знаем московские порядки! Когда москвичи хотят унизить кого-либо, они замалчивают все его дела и даже имя…А сам обиженный ими человек долго не может понять, почему все знатные люди сторонятся его и как будто не видят…Это в Москве – дело привычное!

– Ты прав, Михаил! – кивнул головой великий князь. – Славный Роман так до сих пор и не знает о кознях Дмитрия Московского! Вот почему он не захотел уйти ко мне на службу! Он был бы нам неплохим подспорьем! Тогда бы наше войско было совсем непобедимо…Но что теперь говорить? Надо только помнить, что для Романа Брянского всегда открыта дорога к нам в Тверь!

Дальше бояре рассказали великому князю, что разбитый Мамай бежал в свой степной стан и стал поспешно готовить войско для повторного похода на Москву. Он не смирился с поражением и жаждал мщения. Однако к тому времени у него возник сильный соперник – потомок самого Чингиз-хана, царевич Синей Орды Тохтамыш. Последний занял все города Нижнего и Среднего Поволжья, овладел столицей Белой Орды, Сараем-Берке, и объявил себя новым ханом. Воспользовавшись поражением Мамая в Куликовской битве, Тохтамыш двинул свое войско на его стан, обвиняя соперника в незаконном захвате ханского трона и требуя подчинения его власти. Мамай понимал, что принятие Тохтамышевых условий означало для него смерть. Поэтому он решил дать молодому хану решительный бой. Войска двух великих татар встретились на реке Калке, но, к ужасу Мамая, его мурзы отказались сражаться с воинами Тохтамыша и перешли на сторону законного, как они посчитали, хана. Схваченный Тохтамышем Мамай был немедленно казнен, а все богатства, принадлежавшие великому временщику, и его многочисленные жены достались новому повелителю Орды.

– Но есть люди, которые говорят, что не царь Тохтамыш казнил того глупого Мамая, – молвил в заключение боярин Иван Теребунович, – но якобы он бежал в какой-то фряжский город на Русском море, и там был убит коварными фрязинами, позарившимися на его богатство! Но это – досужая выдумка самих татар, которые захотели обелить царя Тохтамыша…

– Не стоит продолжать этот разговор! – кивнул головой великий тверской князь. – Будем считать, что это – неудачная выдумка пустых болтунов, но не татар! Разве вы не знаете, что татары считают справедливое убийство славным и почетным делом? Так что рассказывайте лучше другие новости!

Теперь выступил сам тверской епископ, сидевший до этого в скорбном молчании.

– Я узнал, что царь Тохтамыш уже прислал своих людей в Москву, чтобы уведомить великого князя Дмитрия о своем воцарении! В свою очередь, Дмитрий Иваныч отправил в Сарай своих киличеев с богатыми подарками и поздравлениями. И царь пожаловал ему грамотку на великое княжение, как это было в прежние времена! А еще раньше, в последний месяц осени, Дмитрий Иваныч собрал у себя всех русских князей и предложил им тесную дружбу…

– Я знаю об этом, – буркнул Михаил Тверской. – Меня тоже туда приглашали, но я был болен. Ясно, что после такой победы русские князья будут искать у него «любовь и дружбу»! Но стоит ему пошатнуться…Впрочем, только один Господь знает, что будет…

– Кроме того, в Москву приехал митрополит Киприан! – продолжал владыка. – Мы знаем, что когда-то Дмитрий Иваныч жестоко обидел его…Но славный Киприан – настоящий, набожный и праведный святитель, который служит не только Москве, но и всей православной Руси! Это – торжество православной церкви!

– Дал бы Господь! – улыбнулся Михаил Александрович. – Тогда никто не осмелиться несправедливо обижать нашу Тверь! Святитель сможет остановить Дмитрия Московского, если он нарушит христианский мир. Давно пора считаться с христианами не только в одной Москве! А ведь и в Литве немало православных! Даже сам Ольгерд задолго до своей смерти тайно принял христианство! Да и прочие литовские князья… Значит, нужно поддержать всех людей нашей веры!

– Так и будет! – кивнул головой тверской владыка. – Все знают, что тот Ольгерд поддерживал славного Киприана! Поэтому наш святитель относится с уважением к литовским князьям! Однако из Литвы приходят недобрые вести…Еще тогда говорили, что Ягайла готовился оказать помощь Мамаю против Москвы, но опоздал, а после битвы испугался…А нынче в Литве полный беспорядок, и князь Кейстут захватил великокняжеский «стол»! Он узнал от своих немецких людей, что Ягайла заключил против него тайный союз с немцами и посулил им богатые литовские земли! Старый Кейстут не стерпел такой подлости и, объединившись с другими литовскими князьями, повел войска на Вильно. Он без труда занял литовскую столицу, взял в плен Ягайлу и объявил себя великим князем…А схваченный им холоп Войтыла, любимец и зять Ягайлы, был немедленно повешен! Все думали, что Кейстут вскоре расправится со своим племянником, но тот пожалел его молодость…Ягайла получил во владение города Крево и Витебск с землями его покойного батюшки! Но думаю, как бы Кейстуту не пришлось раскаиваться в своей доброте! Правда, Ягайла пока еще соблюдает навязанную ему клятву…Но кто знает, что будет дальше? Кейстут уже стар, и его власть непрочна! Кроме того, многие князья его не поддерживают…К примеру, Дмитрий Ольгердыч Брянский! Он отказался признать Кейстута великим князем! И его брат Андрей, сидящий во Пскове, тоже не в ладах с Кейстутом. Видно, скоро там разгорится междоусобная война! И Кейстуту вряд ли удастся удержать великокняжеский «стол»!

– Да, горько это слышать! – молвил, нахмурившись, великий князь Михаил. – У Твери теперь нет надежного союзника! Некуда обратиться за защитой! Надо хотя бы задобрить нового ордынского царя Тохтамыша и побыстрей собрать для него серебро! Не дай Бог, разгневается, и тогда мы совсем пропадем…

 

ГЛАВА 10

ГОСТЬ РОМАНА МОЛОДОГО

– Салам тебе, славный мурза! – весело сказал князь Роман, встречая своего старого приятеля Серкиз-бея, пришедшего к нему в терем. – А почему ты без слуг и холопов? Неужели один?

– Салам тебе, Ромэнэ! – ответил седовласый татарин, улыбаясь. – Я, в самом деле, один! Мне стало скучно сидеть в своем тереме и горевать по любимому сыну! У меня, правда, есть и другие дети, но я не могу забыть моего Темира!

– У тебя был славный сын, брат мой! – кивнул головой Роман Михайлович, подавая знак гостю идти с ним наверх. – Я видел его силу и мужество! Славный Андрей отважно сражался в самом пекле! Царствие ему небесное! Теперь он обрел бессмертие и попал к самому Господу! Это благо, что он успел принять христианство!

– Но я решил не менять свою веру! – тихо молвил Серкиз-бей. – Я не хочу терять свое имя, данное батюшкой! Разве принесла эта вера счастье моему сыну? Вот назвали его Андреем…Но это имя не спасло его от жестокой смерти! Пусть он погиб на поле битвы, а не на теплом топчане, но все-таки очень рано…

– А я слышал, что ты крестился, – вскинул голову князь Роман, – и принял имя «Иван»! Неужели это неправда?

– Конечно, неправда! – усмехнулся Серкиз-бей. – Так меня называет только один Дэмитрэ, наш главный коназ! А что мне с того? Пусть себе называет, как ему нравится…

Так, разговаривая по-татарски, они поднялись по лестнице и подошли к первой двери освещенного настенными свечами простенка. За князем и его гостем шли «княжие люди», готовые в одно мгновение исполнить приказание своего господина.

Открыв дверь в просторную гостевую светлицу, где на крашеном полу не было ковров, а на стенах – никаких украшений, князь пригласил своего гостя сесть в большое черное кресло, стоявшее у окна, а сам повернулся лицом к слугам. – Вот что, Бобко, – обратился он к своему дворецкому, – сходи-ка к Живко, моему банному человеку, и передай ему срочный приказ. Пусть он подготовит баньку и жарко ее истопит! Надо привести туда и всех моих банных девиц, чтобы они доставили радость мне и моему знатному гостю! И принесите туда доброго пива, кваса и прочих напитков, чтобы мы могли утолить жажду! Понял?

– Слушаюсь, батюшка князь! – вскричал, сверкая очами, слуга. – Я все понял!

– А сейчас распорядись, чтобы сюда принесли стол, доброго греческого вина и хороших закусок! – прибавил, немного подумав, князь. – А когда банька будет готова, ты сразу же доложи, чтобы мы со славным князем могли достойно отдохнуть душой и телом! И пусть сюда придет наша прелестная татарочка Дарья. Но чтобы она была легко одета: в одном сарафане! И пригони сюда девок с татарскими гуслями, чтобы развлекали нашего гостя!

Слуга убежал. Князь подошел к своему гостю и уселся рядом с ним в такое же черное кресло. Довольно скоро в светлицу вошли двое слуг, несших небольшой, сделанный из дуба, стол. Поставив стол перед князем и Серкиз-беем, они низко поклонились и, повернувшись к двери, выбежали вон. Вслед за ними явился слуга с большим плотным свертком. Он также низко поклонился «преважным людям» и развернул перед ними большую белоснежную скатерть, вытканную из льна. Стоило ему только застелить ею стол, как в светлицу один за другим вбежали прочие слуги, несшие подносы с едой. Их было так много, что Серкиз-бей зажмурил глаза. – Вон сколько у тебя рабов, Ромэнэ! – сказал он, чувствуя аромат принесенных блюд и причмокивая от удовольствия губами. – Аж в глазах замелькало! Вот тебе, что значит скорая старость!

– Рановато тебе, славный Серкиз-бей, говорить о старости! – усмехнулся Роман Михайлович. – Ты же ровесник мне…Тебе ведь пять десятков или немного больше…Не так ли?

– Так, Ромэнэ, – кивнул головой Серкиз-бей, – однако и этого достаточно…Разве ты не чувствуешь по утрам тяжесть в ногах и какой-то комок в груди?

– Мы сейчас сходим в мою брянскую баньку, – махнул рукой князь Роман, – и ты увидишь, как с твоих плеч спадет великая тяжесть!

– Я ни разу не был в твоей банькэ, Ромэнэ! – развел руки знатный гость. – Неужели она может дать мне лекарство от старости? Любопытно…

– Еще как даст! – уверенно сказал князь. – Вот мы отведаем с тобой доброго винца, посидим немного в баньке, а потом хорошо пообедаем. И тогда ты увидишь пользу от этого! Что может быть лучше зимой кроме баньки и задушевных разговоров за хмельной чаркой?

Неожиданно из простенка донеслись звуки замысловатой восточной музыки, и в светлицу вошли три девушки восточной внешности. Все прочие слуги, выученные княжескими людьми, немедленно покинули помещение, захлопнув дверь. Одна из девушек, невысокая, с немного раскосыми глазами и густыми, длинными, едва ли не до пояса, волосами, сбросив с себя обыденный домотканый сарафан и теплые мягкие тапочки, оказалась в прозрачном коротком платьице, сквозь которое были видны ее небольшие, но твердые, округлые груди с ярко-алыми сосками, темный треугольник между ног и сами стройные, смуглые, маленькие босые ножки. – Кто эта кызым? – спросил часто задышавший Серкиз-бей. – Неужели татарка?

– Татарка, славный мурза! – кивнул головой Роман Михайлович. – Мои воины добыли ее в татарском обозе! Еще после битвы на Воже! Мы тогда взяли много красивых девиц! Есть и захваченные в обозе Мамая! Пока их не за что хвалить! Совсем не умеют правильно ублажать мужей и до сих пор не научились работать в баньке! Но ничего! Со временем все наладится!

– А ты познал эту девицу? – указал пальцем на стоявшую перед ними татарку Серкиз-бей. – Она такая красивая!

– Познал, славный мурза! – молвил князь Роман. – И не раз! Она – хорошая женка и любит сильного мужа! Она будет твоей, если пожелаешь!

– Ты всегда был хорошим кунаком, Ромэнэ! – радостно воскликнул Серкиз-бей. – Я с великим удовольствием возьму эту девицу! Благодарю тебя! Рахмат!

– Давай-ка, Дарья, танцуй! – приказал, бросив сердитый взгляд на девушку, бывший брянский князь. – Мы уже давно слышим звуки татарских гуслей, а ты стоишь, как будто познанная толпой всех моих воинов! Давай же!

Девушка, выслушав татарскую речь, бросила на князя гневный взгляд и, раздувая от возмущения ноздри, начала грациозно танцевать, прыгая, поднимая руки и кружась перед столом, уставленным богатыми яствами и кувшинами с винами.

– А теперь давай-ка, мой старый друг, выпьем винца за наше здоровье! – сказал, поднимая большой серебряный кубок с греческим вином, князь Роман. – Пусть же мы проживем долгие годы в покое и здоровье!

– За здоровье и благо наших детей! – поднял золоченый кубок знатный татарин. – Пусть же дети добьются ратной славы и несметных богатств!

Они опрокинули бокалы и принялись за еду.

– У тебя отменная баранина, Ромэнэ! От нее идет такой дивный дух! – молвил пожилой татарин, искоса поглядывая на танцующую девушку, стараясь увидеть самые сокровенные ее места. – И девица очень хороша!

– Она теперь – твоя, славный Серкиз! – пробормотал Роман Михайлович, поглощая копченую лебединую грудку. – Отведай же, славный мурза, печеной медвежатины! Это – лучшее брянское яство!

– Отведаю, Ромэнэ! – весело ответил Серкиз-бей, хватая ладонью правой руки хорошо прожаренный кусок мяса. – Как вкусно!

– Так, брат, всегда готовили медвежатину в моем Брянске! – гордо поднял голову князь Роман. – Мой сын Дмитрий очень любит это блюдо!

– Я знаю твоего сына! – улыбнулся Серкиз-бей. – Я не раз встречался с ним здесь, в Москве! Он хорошо держится в седле! Видна твоя наука! А почему твой Дэмитрэ не ходил на Куликэ? Он мог бы испытать свою силу в той жестокой битве?

– Великий князь назначил моего сына помощником боярина Федора Андреича, отвечавшего за порядок в Москве, – сказал Роман Михайлович, грустно улыбаясь. – Там ведь остался только один Запасной полк! Кому-то же надо было хранить столицу? Отряд моего Дмитрия состоял из одних безусых отроков…Время было суровое…Ведь все лучшие дружинники ушли на Мамая!

– А почему бы не позвать сюда твоего сына? – буркнул слегка захмелевший Серкиз-бей. – Пусть бы выпил с нами сладкого винца и пощупал красивых девиц!

– Нечего ему здесь делать, брат! – резко возразил Роман Молодой. – Такое вольное дело подходит только умудренным жизнью старцам, но не юношам! Разве ты водил своего сына Темира, или Андрея, в терем славного Тютчи? Я не хочу никакого стеснения, ибо молодым людям всегда скучно с почтенными людьми…Ну, а теперь пусть все девицы идут в свою светлицу, а мы пригубим еще винца и пойдем в баньку! Эй, девицы! – распорядился он, привстав в кресле. – Можете идти! А ты, Дарья, собирайся в баньку!

Как только девушки ушли, в гостевую светлицу вошел княжеский дворецкий. Низко поклонившись с самого порога, он произнес: – Славный князь! Банька ждет тебя! Мы приготовили все так, как ты приказал! Банька жарко натоплена, а все банные девицы готовы к работе!

– Ну, тогда с Господом! – весело сказал князь Роман, вставая. – Пошли же, славный Серкиз, ты, наконец, увидишь мою баньку! Тулупы нам не нужны: отсюда есть проход прямо в натопленное помещение!

Они прошли по простенку, спустились по ступенькам вниз, а потом двинулись через длинный темный коридор в сторону бани.

Впереди шел дворецкий Бобко, державший в руке толстую свечу. Подойдя к небольшой дубовой двери, он остановился и пропустил вперед князя с гостем. – Иди же, мой господин! – услужливо сказал он, толкая рукой дверь. – А я подожду тебя здесь!

Как только дверь распахнулась, в ноздри вошедших ударил густой терпкий запах березового и дубового листа. – Хорошо! – засмеялся князь, слыша, как слуга закрыл за ними дверь. – Ну, а теперь пошли раздеваться!

В этот миг из соседней, смежной с раздевалкой комнаты, откуда шел горячий пар, выбежали четыре раскрасневшихся обнаженных девушки. – Какая радость! – вскричал знатный татарин, жадно осматривая красивых рослых девиц. – Вот это зады! А груди у них небольшие! Это как раз по моему вкусу! Вот уж угодил ты мне, коназ Ромэнэ!

Девушки между тем, приблизившись к князю и его гостю, осторожно, стараясь не причинить им неудобств, сняли с них всю одежду. – Ох! Ах! – кряхтел Серкиз-бей, когда они касались своими жаркими телами его вспотевшего от волнения тела. – А теперь – идите же! – сказала светлая стройная девица. – Вам надо немного попариться!

– Ладно, Юлка, – усмехнулся князь, – еще успеем! А где же красавица Дарья?

– Там, в парилке! – буркнула белокурая Юлка. – Она пришла злая и все еще не отойдет!

– Нечего мне тут проявлять свой нрав! – громко сказал в сердцах князь. – Иди же и поговори с ней! Пусть немедленно ляжет под моего знатного гостя! – он указал рукой на Серкиз-бея. – А если покажет своеволие, тогда отведает моего длинника! Поняла?

– Поняла, батюшка князь! – вздохнула Юлка. – Не сердись, мы сейчас же уломаем строптивицу! Эй, Милка, Тайна и Чарка! – крикнула она, повернувшись к девушкам. – Пошли-ка ублажать наших дорогих и любимых людей! – И они устремились в другую комнату. Князь со своим гостем пошли за ними.

В следующем помещении они увидели стоявшие у бревенчатых стен бочки с водой и две длинные скамьи, на одной из которых сидела обнаженная татарка Дарья. Юлка, видимо старшая банщица, что-то ей сказала и та встала, разглядывая голых мужчин.

– Ох, Ромэнэ! – вскричал Серкиз-бей, глядя на черный треугольник внизу живота девушки. – Нет сил терпеть это! Вот так банька! Я хочу эту кызым, славный коназ, и ничего не могу поделать!

Светловолосые девушки, стоявшие напротив знатного татарина, весело засмеялись.

– Нечего упрямиться, Дарья! – буркнула Юлка, глядя на заветное место пожилого гостя. – Неужели тебе не нравится его дрын? Он достаточно большой! Это могучий муж! Иди же! Он ваших, татарских, кровей!

Дарья нехотя приблизилась к старому татарину, но увидев его желание и страстную готовность, смирилась. – Айда же, батур! – сказала она, прижимаясь к Серкиз-бею. – А теперь люби меня всей своей могучей силой!

– Рахмат тебе, славная кызым! – тяжело задышал татарский князь, хватая девушку и укладывая ее на скамью. – Ах, как приятно!

Глядя на это, не выдержал и князь Роман. – Ну-ка, Юлка, иди же ко мне! – крикнул он хриплым от возбуждения голосом, ложась на скамью. – Мне так хочется сегодня познать тебя!

После парилки и мытья князь с Серкиз-беем вернулись в гостевую светлицу и продолжили пир.

– Ну, как тебе, славный мурза, моя брянская банька? – спросил, отпивая из кубка, князь Роман, как только они уселись в свои кресла. – Ты чувствуешь легкость?

– Да, во всем моем теле – превеликая легкость! – ответил довольный Серкиз-бей. – Особенно в моих чреслах! Я еще никогда так не радовался! Твои люди хорошо знают свое дело! Значит, Брэнэ – славный город, если там живут такие достойные люди!

– Это правда, Серкиз, – грустно молвил князь Роман. – Но нас здесь не ценят ни московские бояре, ни сам великий князь Дмитрий. Обделяют во всем: и в подарках, и в жалованье, и даже в похвале! Если бы не наши боевые походы, у меня бы не было ни такой славной баньки, ни красных девиц, ни добрых яств…

– Эх, брат, на всей земле нет справедливости! – сочувственно пробормотал Серкиз-бей. – И повсюду шастают доносчики! Я хочу поведать тебе одну тайну. Как-то я побывал в тереме самого главного коназа Дэмитрэ и выпил с его людьми несколько чарок вина! А потому как я плохо говорю на языке урусов, они подумали, что я совсем не понимаю их речь и свободно обсуждали свои тайны. Так вот. Они сказали, что Дэмитрэ не должен тебе верить! Кто-то якобы видел, что Иванэ, сын покойного тысяцкэ, казненный за измену, приходил в твою юрту за советом. Потом он взбунтовался и убежал к Мамаю…Но Дэмитрэ, как показалось, не проявил к этим словам интереса и промолчал! Это, конечно хорошо, что он не разгневался на тебя, но ведь не было и добрых слов…Поэтому, Ромэнэ, будь осторожен и не привечай у себя беспокойных людей! И будь готов ответить на любой вопрос Дэмитрэ о твоих отношениях с Иванэ!

– Благодарю тебя, Серкиз! – кивнул головой князь Роман, чувствуя, как его грудь наливается тяжестью. – В самом деле, Москва переполнена доносчиками! Я вижу, что зря не стал сражаться за свою брянскую землю и легко примирился со своей злой участью! Лучше бы я сложил свою голову в жестокой битве, чем обрел бы на старости лет позор и бесчестье!

 

ГЛАВА 11

ЗАБОТЫ ДМИТРИЯ ОЛЬГЕРДОВИЧА

Князь Дмитрий Брянский только что вернулся с охоты. Несмотря на то, что брянцы не очень любили охотиться в конце весны, князь, желая как-то отвлечься от тягостных дум, приказал своим людям подготовиться и выехать в заповедный лес. За последние годы он редко ходил на охоту, не в пример прежним брянским князьям. Дмитрий Ольгердович настолько часто выезжал из Брянска, ходил в дальние военные походы, что уже позабыл, когда «когда бивал дикого зверя». Его супруга, княгиня Ольга, окруженная боярскими женами, тихо скучала в своем тереме, ожидая супруга из очередного похода. Однако она не роптала, воспитанная в уверенности, что «все ратные мужи ходят на сторону». В самом деле, Дмитрий Ольгердович имел немало возлюбленных и почти не уделял внимания своей супруге. В последние годы они встречались только за обеденным столом. Утром князь принимал пищу в обществе своей ключницы Шумки, родившей ему сына и двух дочерей, или очередной «банной девицы».

«Банными девицами» называли за глаза всех княжеских любовниц, обитавших в его «охотничьем тереме». Они достались князю как военная добыча во время походов или сами добровольно, по приглашению княжеских слуг, поселились у него.

Однако брянский князь любил больше всех немного располневшую, но все еще не утратившую привлекательность сорокапятилетнюю Шумку. В отличие от его супруги, оказавшейся бездетной, Шумка, доставшаяся ему от своего предшественника, неожиданно, уже в зрелом возрасте, первый раз забеременела и, наконец, родила рослого здорового мальчика. Княжеского сына назвали Андреем, но поскольку он родился вне брака, князь не мог назвать его своим законным сыном, однако, пренебрегая «наставительными словами» бояр и владыки, усыновил его, «как жалкого сиротку». Это очень уязвило тогда княгиню, она горько плакала в своем уединении, но ни слугам, ни боярыням своих чувств не открыла. Когда же Шумка последовательно родила и дочерей, обиженная женщина пожаловалась на супруга епископу Григорию. Последний был вынужден побеседовать с князем с глазу на глаз и посоветовал ему «не обижать свою добрую супругу и не привечать греховных девиц». Князь Дмитрий согласился со словами владыки и, к радости своей жены, пожил с ней вместе, «как в молодые годы». Но это продолжалось недолго. Вернувшись домой после битвы на Куликовом поле, брянский князь провел первую ночь в объятиях своей любимой Шумки, а княгиню посетил только через несколько дней. Опять последовала жалоба его супруги брянскому и черниговскому епископу, который вновь поучил князя «праведной жизни». Жалобы княгини и нравоучения владыки рассердили Дмитрия Ольгердовича, и он, создавая лишь видимость супружеского мира, тайно продолжал свою прежнюю связь с любовницами, однако пребывал в состоянии беспокойства. Его мучили совесть и чувство вины перед женой и церковью. В довершение ко всему, брянский князь поссорился со своим дядей Кейстутом, ставшим к тому времени великим литовским князем, из-за того, что не захотел участвовать в его военных походах. Еще изначально, когда Кейстут Гедиминович готовился к свержению племянника Ягайло и захвату Вильно, Дмитрий Брянский не поддержал его. Когда к нему в Брянск приехал посланец Кейстута с требованием присоединиться к его войску, Дмитрий Ольгердович решительно и твердо отказался. Он помнил сражение под Любутском, а потом – вынужденное «трубчевское сидение» – и не хотел новых неприятностей. – Там мой славный дядя помирится с Ягайлой, а я окажусь виноватым во всем! Нет, я на такое не пойду! – сказал он гонцу. Разгневанный Кейстут решил наказать своего племянника и объявил о подготовке похода на Брянск. Но Дмитрий Ольгердович не испугался. – Пусть только сунется! – сказал он на очередном боярском совете. – Тогда узнает, что такое осаждать неприступный город! Это ему не жалкий Любутск, а грозный, «бранный» город, названный так мудрыми людьми! И я – не Роман Молодой, страдающий совестью и набожностью, чтобы отдать свой город и удел без всякой борьбы! Если бы он тогда стал защищаться, никто бы его не одолел! Я недавно осмотрел городские стены, глубокие овраги, дремучие леса с болотами и с радостью подумал, что врагу к Брянску не подступиться!

Однако, несмотря на смелые слова и внешнюю беззаботность, князь Дмитрий все же опасался прихода большого литовского войска и не хотел урона своей земле.

Вот почему он отправился на охоту в такое неудобное время, не желая оставаться наедине со своими любопытными и болтливыми боярами, постоянно поднимавшими на обсуждение возможную литовскую угрозу. Охота, как и предполагали, оказалась не особенно добычливой: забили лишь одного лося. И хотя в заповедном лесу очень редко появлялись «злоумышленники» (княжеские лесники внимательно следили за порядком), зверя в это время было мало. Зайцы, правда, иногда перебегали через поляны и пролески, но их не трогали. Безуспешно проблуждав от одной опустевшей медвежьей берлоги до многих других, князь со своими охотниками уже собирался в обратный путь, как вдруг неожиданно прямо на него выскочил огромный лось. – Вот удача! – пробормотал князь и, выхватив из рук престарелого Безсона Коржевича рогатину, бросился вперед.

– Крак! – треснуло древко вонзившегося в тело зверя оружия, и лось, получив смертельный удар, рухнул набок. Еще мгновение – и один из охотников, подбежав к бившемуся в судорогах смерти сохатому, перерезал ему горло. Все было проделано так быстро и ловко, почти бесшумно, что «знатный охотник» Безсон Коржевич не мог не высказать своего восхищения. – Теперь я вижу, что ты, княже, не только великий воин, но и славный охотник! Значит, ратное дело приносит пользу и на охоте!

Польщенный таким славословием от скупого на похвалы, сурового старика, брянский князь весело выходил на лесную дорогу, где стояли охраняемые слугами кони и телеги и, улыбаясь, давал советы своим людям, протащившим через кустарник тушу убитого лося, как погружать добычу на телегу.

В крепость он въехал как победитель и сразу же спросил попавшегося ему на пути начальника стражи Белько Шульговича, «нет ли людей из далекой Литвы».

– Есть! Есть, князь батюшка! – весело ответил тот. – Там, в охотничьем тереме, засел литовский посланец! Он ждет тебя!

– Давно он тут пребывает? – спросил взволнованный князь выскочившего ему навстречу огнищанина Олега Коротевича. – Вы покормили его?

– Покормили, батюшка князь, – ответил огнищанин. – И он уже давно здесь. Не успел ты отъехать на охоту, как он тут же объявился! Ты лучше пообедай, а потом уже встретишься с ним.

– Ты прав, Олег, – пробормотал князь. – Пойду-ка я в терем княгини, где и приму пищу…Нечего спешить! Вести не будут радостными! Думаю, что надо ждать вражеское войско! Есть ли сведения от наших дозоров?

– Нет, княже! – громко сказал Олег Коротевич. – Поэтому не волнуйся и думай только о здоровье! Не обращай внимания на гнев литовского князя! Наши люди никого не боятся! Мы дадим отпор любому врагу!

Княгиня Ольга, сильно постаревшая за последние годы, очень обрадовалась, когда ее муж прибыл к их семейному столу как раз, когда она собиралась обедать.

– Садись, мой славный Дмитрий! – весело сказала она. – Я тебя совсем не ждала! Сейчас отдам нужные распоряжения!

Князь молча жевал, искоса поглядывая на улыбавшуюся супругу, и видел в ее глазах тревогу. Такое близкое некогда лицо княгини, нежные морщинки у глаз и седина в висках вызвали у него жалость. – Я мучаю супругу, и сам мучаюсь! – подумал он. – И нет конца этому!

– Только что приехал посланец от Кейстута, – пробормотал он, чувствуя неловкостью. – Видно, будет война!

– Я слышала о нем, мой милый супруг, – сказала своим нежным грудным голосом княгиня, и князь почувствовал, что он все-таки любит ее!

– Тогда я пошел к этому нежданному гостю, – пробормотал он, краснея и морщась.

– Иди же, мой любимый! – кивнула головой княгиня, и в уголках ее прекрасных голубых глаз показались слезы. – Мне ждать тебя к вечеру?

– Жди, матушка! – вздохнул князь Дмитрий. – Сегодня мы будем спать вместе!

Литовский гонец тем временем сидел на скамье в думной светлице «охотничьего» терема рядом с епископом Григорием и беседовал с ним. Они так увлеклись, что не заметили тихо вошедшего князя. Тот приблизился к владыке и подставил голову ему под благословение. – Да благословит тебя Господь! – невозмутимо сказал владыка, увидев князя, и перекрестил его. Молодой литовец, одетый в легкий, польского покроя, кафтан темно-серого цвета, резко подскочил и низко поклонился князю. – Здравствуй, славный князь! – сказал он на хорошем русском языке. – Великий князь Ягайло передает тебе привет и добрые пожелания!

– Это ты, Данутас! – буркнул, встревожась, Дмитрий Ольгердович. – Ты превратился в зрелого мужа! И почему от Ягайлы, как от великого князя? Неужели мой дядька Кейстутас возвратил ему «стол»?

– Больше нет великого князя Кейстутаса, княже! – тихо сказал молодой литовец. – Твой дядька убит!

– Где?! Как?! – вскричал брянский князь, подбегая к своему креслу и усаживаясь в него. – Говори же мне всю правду! Не скрывай ничего! Мы же с тобой старые знакомцы! Пусть ты еще молод, но все же честь у тебя есть!

– Я все расскажу, как на духу! – перекрестился литовский гонец. – Пусть мой господин Ягайло не гневается, но я ничего не буду утаивать!

И он подробно рассказал обо всем, что знал.

Оказывается, великий князь Кейстут собрал большое войско для похода на Дмитрия Ольгердовича, но Ягайло на его вызов не пришел. Вместо этого он, подстрекаемый вдовой покойного Ольгерда Ульяной и ее дочерью, потерявшей мужа Войтылу, повешенного Кейстутом, воспользовавшись отсутствием последнего в столице, занял своими войсками Вильно. Получив помощь от немцев, Ягайло пошел дальше и захватил Троки. Кейстут, узнав о действиях своего непостоянного племянника, выступил вместе с сыном Витовтом в поход и, окружив Троки, потребовал от местного воеводы сдачи или «жестокой брани». Вскоре Ягайло подошел со своими немецкими союзниками к городу, но воевать не решился. Он послал в стан Витовта брата-союзника Скиригайло, и тот предложил заключить мир на выгодных для Кейстута условиях, поклявшись от имени Ягайло, что если Кейстут с сыном явятся в его лагерь, им будет обеспечена полная безопасность. Те поверили словам своих родственников и доверчиво прибыли в стан Ягайло. Но тот, не долго думая, схватил их и объявил своими пленниками. Кейстута отвезли во враждебный ему городок Крево, поместили в темницу и через несколько дней удавили. А Витовта, пытавшегося сопротивляться, так избили, что он заболел и слег. Его также отвезли в Крево, но поместили в одном из домов под охраной. Выздоровев, Витовт продолжал притворяться больным, с трудом ходил и вынашивал план побега. В конечном счете, ему это удалось и, бросив во враждебном городе свою несчастную жену Анну, он, переодетый в платье служанки, бежал в Мазовию, а оттуда направился к немцам – просить военной помощи против Ягайло. – Надо же! До чего докатился Витовт! Он предает родную Литву! – сказал в заключение Данутас. – А Ягайло прислал меня сюда, чтобы уведомить тебя о гибели нашего общего врага Кейстутаса. Он также просил передать, чтобы ты не вмешивался в эти мятежные дела и спокойно проживал в своем законном уделе! Теперь у нас один господин – великий князь Ягайло! Ты должен подчиняться его воле и честно соблюдать отцовское завещание!

– Вот как, Данутас, – пробормотал потрясенный услышанным Дмитрий Ольгердович, – получается, как говорят мои брянцы, «с жару да в полымя»! Не успел ты сообщить мне, что исчезла угроза от Кейстутаса, как тут же говоришь «о воле» молодого Ягайлы! Нет нам покоя, да и не будет!

 

ГЛАВА 12

СОЖЖЕНИЕ МОСКВЫ

Князь Роман Михайлович с сыном Дмитрием молча объезжали страшные руины. В воздухе стоял едкий запах гари и гниющих трупов. От этого смрада кружилась голова, и даже не помогал свежий сентябрьский ветер. – Господи, помоги нам, твоим несчастным рабам, пережить такое горе! – думал князь Роман, искоса поглядывая на плакавшего сына. За спинами князей рыдали их дружинники. – Это что же происходит?! – бормотал, обхватив руками голову, княжеский воевода Светолик Владович. – За что нам такая жестокая кара?!

– Это случилось не по воле Господа! – повернулся к воинам князь Роман. – Господь так не наказывает! Все это идет от лукавого! Разве вы не знаете, как набожны и великий князь, и все москвичи? Наш Господь – добр и справедлив! Нет, нам не понять этого!

– Вот лютые звери! – простонал боярин Ослябя Иванович, глядя на изуродованные трупы москвичей, разбросанные по всему городу. – Не сумели показать свое мужество и правду в честном сражении, так отыгрались на беззащитных женках и детях!

Они подъехали к груде окровавленных, посиневших женских тел с разрубленными животами, отсеченными грудями, изодранными и изрезанными телами. Ужасное зрелище поразило даже воинов, видавших кровь и жестокость сражений. Многие закрывали глаза, отворачивались, прижимали к лицам извлеченные из-за пазухи тряпицы. Вот неподалеку лежал, раскинув ноги, распухший труп пятилетнего ребенка со вспоротым животом и выпученными от боли и ужаса глазами. Рядом с ним была обезглавленная, превращенная в кровавое месиво, по-видимому, его несчастная мать.

– Вот какие ироды, проклятые нелюди! – бормотал Роман Михайлович, оглядывая страшное пепелище. От Кремля остались только черные, закопченные стены из некогда белого камня, с обугленными местами бревнами да две-три почерневших от сажи и пепла церкви. Ни терема великого князя, некогда царственно возвышавшегося над городом, ни теремов прочих князей и бояр не было. Как будто они растаяли, как снежные глыбы!

Князья с дружиной подъехали к тому месту, где стояли дома их усадьбы, и увидели лишь кучи золы и пепла. – Ладно, хоть успел вывезти семью и челядь! – подумал вслух князь Роман. – Пусть пока сидят в Костроме! Нечего им видеть такую страшную беду!

– Что теперь делать, батюшка? – спросил князь Дмитрий, вытирая ладонью слезы. – Надо же собрать всю чернь, чтобы похоронить несчастных! И почему этого не сделали до сих пор? Не дай Бог, начнется поветрие из-за такого тления!

– Некому, сынок, погребать убитых, – грустно молвил князь Роман. – Здесь неподалеку стояли татары, и все, кто мог, разбежались…Теперь надо искать уцелевших москвичей и наводить порядок на этих руинах! Ты же видишь, нашей славной Москвы больше нет! Да, нелегка наша служба у славного Дмитрия! Видишь, какие у нас молодые бояре! Мои лучшие воины сложили головы в жестоких битвах во славу Москвы! Нет ни славного Ивана Будимирыча, ни Вадима Жданыча, ни молодого Пересвета! Сбылись слова святого и мудрого старца Сергия! Мы теряем и брата богатыря Пересвета, могучего Ослябю. Он уцелел в той жестокой битве, но так опечалился, что решил уйти в монахи! Я пока уговорил его остаться в дружине, но разве удержишь молодца? Тает моя дружина, погибают верные бояре…Скоро мы совсем осиротеем без лучших людей…Потребуется немало времени, чтобы наши молодые люди стали добрыми воинами и меткими лучниками…Однако будет! К чему эти горькие слова? Пора заниматься делами и возрождать мертвый город! Поехали же к славному Владимиру Андреичу! Будем что-то решать!

Князь Владимир Серпуховский сидел в это время на скамье в своем шатре, установленном его ловкими слугами прямо возле сожженных татарами кремлевских ворот, от которых остались только одни обгоревшие петли, и молча слушал стоявшего перед ним монаха в изорванной грязной рясе, который подробно рассказывал ему, как очевидец, о случившейся беде. Несчастный «Божий слуга» спасся только чудом. Когда татары ворвались в город, он упал, оглушенный ударом кривого татарского меча, но вражеский клинок скользнул по его черепу, и, содрав кожу со лба, застрял в рясе. Татарин вырвал из одежды монаха свое оружие и поскакал дальше, неся смерть. Так и пролежал почти без сознания старец Василий, а утром, когда увидел, что татар в городе нет, выполз из города и с трудом добрался до ближайшего леса.

Князь Роман с сыном вошли в шатер как раз в то время, когда монах, волнуясь и плача, рассказывал о начале жестокой осады. Князь Владимир, увидев их, сделал знак рукой, чтобы они молчали, и указал на свою скамью. Те, кивнув головами, тихо уселись рядом с ним и стали внимательно слушать.

Вряд ли кто мог представить, что татары после жестокого поражения в битве на Куликовом поле сумеют так легко оправиться и вновь разорить русскую землю! Да и сами они не очень-то верили в успех. Еще год тому назад хан Тохтамыш послал в Москву своих верных людей во главе с мурзой Акходжой. Но их отряд из семисот человек дошел лишь до Нижнего Новгорода и повернул назад, отправив в сторону Москвы нескольких посланцев. Но и они, пройдя немного, вернулись домой, «устрашившись гнева великого князя». Хан Тохтамыш, видя, что его воины боятся даже слова «Москва» и, понимая, что теряет «вечного данника», послал своих гонцов во все концы бескрайней степи, собирая огромное войско. Он знал, что только большое численное превосходство может привести к успеху и развеять страх у его воинов перед «непобедимым Дэмитрэ».

Однако великий князь Дмитрий Московский изначально проявил «добрую волю» по отношению к хану Тохтамышу, получил от него ярлык, выплатив «выход» в размере, установленном по договоренности еще с Мамаем, прислал в Сарай богатые дары и ничем не провинился перед ним. Начинать в это время военные действия с Москвой означало проявить вероломство! Но, как известно, в отношениях с русскими никто не выбирает средств! И Тохтамыш отдал приказ перебить русских купцов в ближайших городах. Особенно жестоко татары расправились с ними в Казани, перерезав поголовно всех и захватив купеческие товары.

В конце лета 1382 года полчища Тохтамыша тайно перешли Волгу и, стремительно двигаясь вперед, убивая на своем пути всех, кто мог бы сообщить об их набеге, ворвались в пределы рязанского удела. Здесь в стан Тохтамыша явились сыновья великого нижегородского князя Дмитрия Константиновича, Василий и Симеон, изъявившие свою преданность хану и готовность «служить ему до самой смерти». Вскоре туда прибыл и великий рязанский князь Олег Иванович с богатыми дарами, уверениями в своей преданности и просьбой «не разорять рязанскую землю». Тохтамыш ничего ему не пообещал, но лишь воспользовался его помощью: перейдя Оку через броды, показанные рязанцами, он вторгся в пределы Московской Руси.

Великий князь Дмитрий Иванович поздно узнал о вражеском нашествии. Первоначально он хотел собрать все имевшиеся под рукой силы и пойти навстречу татарам. Однако московские бояре и служилые князья отговорили его на совете от поспешных действий. – У нас нет сил и времени на достойное сопротивление! – выразил тогда общее мнение Иван Родионович Квашня. – Пока мы соберем даже небольшое войско, татары уже будут здесь, как «алчные волки»! А тогда ты, великий князь, потеряешь не только город и своих лучших людей, но и собственную жизнь! А это – гибель нашей земли! Что мы без тебя, великий князь? А простолюдинов всегда хватит! Нам надо уходить! И немедленно!

Великий князь, прислушавшись к боярским советам, немедленно выехал на север, оставив в городе и семью, и «богатую казну». Сначала он прибыл в Переяславль, а потом уехал в Кострому, откуда послал своих людей «по всем городам» – «собирать превеликое воинство». Вслед за ним из Москвы потянулись и «лучшие люди».

Между тем татары, сжигая на своем пути деревни и села, захватили и разорили Серпухов. Они были уже совсем близко от Москвы, когда там начались беспорядки. Горожане были возмущены уходом великого князя и бояр, считая, что те бросили свою столицу на произвол судьбы. Одни горожане хотели бежать из города, другие – защищаться. В конце концов, победили последние и, ограбив дома бежавшей знати, захватив оружие из складов великого князя, они решили «отсидеться за белокаменными стенами и отбить вражеский приступ». Решительные москвичи запретили всем выезжать из города, «чтобы встретить общую судьбу»! С «превеликим трудом» удалось покинуть город лишь митрополиту Киприану, жене великого князя Евдокии с детьми и некоторым боярам. В ответ на их уход разъяренные москвичи осыпали бранью митрополичий поезд и разграбили «церковный причт». Мятеж затих лишь тогда, когда в город прибыл служилый московский князь-литовец Остей, сын одного из давно умерших сыновей Ольгерда Литовского, поспешно присланный Дмитрием Ивановичем. Он, не обладавший ни собственным уделом, ни богатым имуществом, добровольно вызвался защищать брошенный на произвол судьбы город. С его приездом москвичи успокоились, почувствовали уверенность в своих силах и стали готовиться к обороне.

Тохтамыш появился под городом 23 августа. Его люди подскакали к кремлевским стенам и спросили: – Здесь ли коназ Дэмитрэ?

– Его нет! – выкрикнули со стен горожане. – Он ушел за большим войском и скоро вернется!

Озадаченные татары объехали переполненный горожанами Кремль, обстреляли со всех сторон стены, и, понадеявшись, что они достаточно устрашили москвичей, отошли, став лагерем. Многие горожане, в самом деле, сильно испугались татар. Они весь день и ночь слезно молились, прося Бога отвести от несчастного города угрозу и спасти их жизни. Но были и такие москвичи, которые, привыкнув к тяжелой жизни еще до вражеского нашествия, нашли радость в своем нынешнем положении. Они разграбили боярские терема, добыли из погребов знати бочонки с хмельными напитками и, напившись, стали «творить непотребство», выкрикивая с крепостных стен непристойные слова и громко распевая песни. Один из них так выразил свое отношение к происходившему: – Мы не боимся поганых татар, потому как наш город велик и крепок! У него – каменные стены и железные ворота! А враги долго не выдержат стоять под городом! Они знают, что внутри города – настоящие бойцы, а за его пределами – князья с большим войском!

Были и такие смельчаки, которые влезали на стены, выкрикивали в адрес татар оскорбительные слова, показывали им «свои срамные уды» и кидались во врагов нечистотами с криками: – Берите все это и несите своему царю!

Наутро враги попытались начать «жестокий приступ». Первоначально они осыпали крепость тучей стрел, а затем приблизились к стенам с длинными лестницами. Их лучники стреляли довольно метко, сбивая засевших на стенах защитников, но те отчаянно отбивались, и на смену погибавшим москвичам приходили новые люди, сражавшиеся все лучше и лучше. Защитники Москвы лили на головы врагов кипяток и расплавленную смолу, сбрасывали камни, стреляли из пушек, распугивая вражескую конницу. А некий суконщик Адам так метко выстрелил из лука со стороны Фроловских ворот, что поразил любимого ханского мурзу, по которому Тохтамыш потом долго сокрушался.

Три дня татары безуспешно метались у стен московского Кремля и уже отчаялись взять крепость, как вдруг ханскому мурзе Акходже, презиравшему русских, пришла в голову неожиданная мысль, которой он поделился с ханом. – Разве ты не знаешь, государь, – сказал он, – о глупости русских? Ты же видел, как они прилюдно обнажали свой срам и выкрикивали дурацкие слова? Эти люди – настоящие дурачки! И почему бы не обмануть их? Ты пообещай им жизнь и свободу за малый выкуп и скажи, что мы, получив их мзду, сразу же уйдем в Орду! Эти глупцы, конечно же, поверят твоим словам и отворят ворота! А дальше – дело нехитрое! Мы перебьем их всех без жалости!

Тохтамыш внял совету своего любимца. Утром 26 августа он собрал своих приближенных и приказал им послать людей к стенам Кремля «с предложением мира». Татарские мурзы вместе с русскими князьями Василием и Симеоном Дмитриевичами подъехали к кремлевским воротам и, приветливо махая руками, остановились у стен. Мурза Акходжа говорил по-татарски, а князья Василий и Симеон попеременно громко переводили его слова на русский язык. – Слушайте, мудрые русские люди! – кричали они. – Наш государь добр и щедр! Он знает, что вы, люди его улуса, невиновны перед ним! Он хочет наказать только одного князя Дмитрия! Вас же ожидает его милость! Если вы с вашим князем встретите царя с честью, подадите ему небольшие подарки, он полюбуется вашим городом, осмотрит его и отъедет домой! Это я, знатный мурза Акходжа, дал такой совет государю, чтобы он пожалел вас и не наказывал!

После перевода слов влиятельного татарина нижегородские князья поклялись от своего имени, что хан не причинит москвичам никакого зла.

Эти слова вызвали у горожан ликование. – Видите, как забздели поганые! – кричали одни. – Нынче в наших руках – сила! – радовались другие. – Нечего слушать этих сыроядцев и давать им подарки! Пусть возьмут себе дары силой!

Но большинство москвичей, обнадеженных «льстивыми татарскими словами», хотели побыстрей избавиться от страха тяжелой осады. – А почему бы не отделаться от царя «легкими подарками»? Разве нам жаль боярского серебра? Чай, не свое отдадим!

Это мнение возобладало, его поддержали «старцы градские» и сам князь Остей.

Вороты московского Кремля отворились, и к татарам вышла, возглавляемая самим князем, толпа знатных людей, несших богатые подарки. Враги пропустили в ханский стан московских посланников и неожиданно, прямо на глазах у ошеломленных москвичей, ворвались через распахнутые ворота в крепость. Пока они расправлялись с горожанами, стражники Тохтамыша, по его приказу, перебили всех пришедших к нему знатных москвичей, обезглавив, в первую очередь, князя Остея.

– Так они перебили великое множество людей, а немногих увели в свой бусурманский плен! – подвел итог своему рассказу монах Василий. – Они также без жалости погубили всех «церковных людей», разграбили церкви, княжескую казну и прочее имущество, после чего подожгли город и предали жадному огню бесценные книги!

– Мы видели следы их жестокости! – сказал, смахнув слезу, князь Владимир Андреевич. – Нет сомнения, что после этого Москва не скоро оправится! А теперь надо скорей похоронить несчастных горожан, ибо над городом витает тяжелый дух! К сожалению, мы пока не можем найти рабочих!

– Надо бы пообещать народу хотя бы скромную мзду, – покачал головой князь Роман, – и объявить об этом в окрестностях города!

– Правильно, княже, – пробормотал старец Василий, поглаживая свою седую длинную бороду. Его лучистые синие глаза осветились внутренним огнем. – Если вы не пожалеете серебра, я сам приведу сюда рабочих, и мы захороним тела несчастных!

– А сколько надо? – вопросил Владимир Андреевич. – У нас совсем немного серебра, ведь вся казна попала в руки поганых!

– Ну, хотя бы по рублю за восемь десятков покойников, – тихо сказал монах. – Но надо их пересчитать!

– Хорошо, – сказал, потупив взгляд, князь Владимир. – Собирай людей, святой старец! Эта цена нас устраивает! И пусть идут сюда как можно быстрей! Ничего не пожалею! Иди же за ними!

– Если бы не мы, Роман, – сказал князь Владимир, как только монах вышел, – татары бы стояли здесь до сих пор! Мы неплохо проучили их под Волоком!

– Разве это была битва, брат? – покачал головой князь Роман. – Мы не успели ударить по татарам, как они разбежались, словно зайцы! Нам следовало дать им бой здесь, у кремлевских стен! Тогда бы Москва уцелела!

– Иная малая победа стоит великой! – грустно усмехнулся князь Владимир. – Когда злобный Тохтамыш узнал о той скромной стычке, он сразу же бежал в свою мерзкую Орду! Я согласен, что мы должны были оставаться здесь и защищать город! Известно, что простонародье без мудрого князя и бояр неспособно ни к чему! Разве бы мы открыли врагу ворота? Для этого нужно быть глумными дурачками!

– Что теперь говорить? – пробормотал князь Роман и поглядел на сына. – Если наш народ слаб на голову…Впрочем, хорошо, что мой Дмитрий, наконец, испытал себя в той стычке с татарами под Волоком!

– Да, батюшка, я сам порешил двух здоровенных бусурман! – молвил покрасневший от волнения Дмитрий Романович. – Что поделаешь, если ты не пускаешь меня в войско? Это – мое первое сражение!

– Слушайся своего батюшку, Дмитрий! – наставительно сказал Владимир Андреевич. – Славный Роман не даст тебе плохой совет! Твоя служба – важна и почетна! Разве нам не нужны мир и порядок? Поэтому покорно исполняй волю великого князя и не ропщи на своего батюшку…

В это время в шатер вбежал рослый бородатый мужик, одетый в легкий кафтан княжеского слуги.

– Славный князь! – вскричал он, поднимая вверх руки. – Неужели это правда, что ты заплатишь целый рубль за каждые восемь десятков покойников?! Разве ты не знаешь, что их слишком много?!

– Сколько же их, Будан? – поднял голову князь Владимир, вперив взгляд в своего дворецкого. – Неужели посчитали?

– Посчитали, и тот Божий человек попросил три сотни рублей! – нахмурился Будан, взяв в кулак свою пышную окладистую бороду. – Значит, их – три сотни по восемь десятков…

– Это…два тумена и еще четыре сотни! – вскричал, хватаясь за голову, князь Роман. – Больше двух десятков тысяч! Да это же вся Москва! Страх Господень!

 

ГЛАВА 13

НЕЖДАННЫЕ ГОСТИ

– Я очень рад видеть вас в моем Брянске! – сказал, едва сдерживая тревогу, князь Дмитрий Ольгердович. – Как поживает ваш великий князь Дмитрий Иванович? Я слышал о вашей беде и скорблю вместе с вами!

– Да, славный князь, ему и не хорошо, и не плохо! – грустно молвил молодой московский боярин Федор Андреевич Старко, внук татарского мурзы Серкиз-бея. – Мы все никак не оправимся от царского погрома! Видишь, я привез с собой татарского посла Абдул-мурзу! Нам не до веселых слов!

Татарский мурза, сидевший рядом с московским боярином, небрежно кивнул головой и прищурился, вглядываясь своими маленькими хищными глазками в лицо брянского князя. Посол хана Тохтамыша объезжал русские уделы с небольшим татарским отрядом, требуя от князей, отвыкших за прежние годы смут в Орде от татарского «выхода», восстановления прежних даннических отношений. Татар сопровождали надежные люди великого московского князя во главе с боярином Федором. Последний сохранил татарские черты лица, унаследованные от отца, погибшего за Москву на Куликовом поле, прекрасно владел татарским языком и вполне годился для помощи «царским людям». После сожжения Москвы и возникновения угрозы нового татарского набега, великий князь Дмитрий Иванович не хотел раздражать ордынского хана и вынужден был повиноваться его требованиям. Татарские посланники и московские люди побывали в Твери, Смоленске и вот теперь, в конце мая 1383 года, прибыли в Брянск. Их появление было для Дмитрия Ольгердовича неприятной неожиданностью. Удел только что оправился от тяжелых расходов, связанных со снаряжением князя в поход еще против Мамая, выплатами великому литовскому князю Ягайло, и князю Дмитрию было жаль теперь отдавать последнее серебро татарам. Однако он, напуганный вестями о сожжении Москвы и гибели почти всех ее жителей, очень не хотел увидеть татарские полчища на своей земле. Поэтому брянский князь распорядился, чтобы его люди «с лаской и заботой» приняли татарский отряд из двух десятков воинов, разместили их по богатым избам, накормили, напоили и «не чинили им никаких обид».

Сам же князь Дмитрий Ольгердович принял татарина и московского боярина в своей думной светлице, где нежданных гостей усадили на отдельную скамью, поставленную напротив княжеского кресла и перед скамьями собравшихся, как на пожар, брянских бояр, с любопытством слушавших разговор их князя с посланниками.

Мурза Абдулла, одетый в подбитый мехом лисицы шелковый китайский халат, кожаные штаны степного всадника, с рысьей шапкой, напоминавшей треух, на голове, выставив перед собой легкие кожаные сапоги, московской работы с загнутыми вверх носками, надутый от важности своей посольской работы, вызывал злорадные улыбки брянских бояр. Они тихонько показывали на него руками и крутили указательными пальцами по вискам: им было невдомек, почему «царский посол» был так тепло одет и носил меховую шапку, не снимая ее даже перед князем! Боярин же Федор Андреевич, напротив, был одет в легкий московский кафтан, такие же, как и у брянских бояр, штаны и сидел с непокрытой головой. Говорили в основном брянский князь и московский боярин. Татарский мурза молча слушал их разговор на русском языке, и лишь когда Федор Андреевич переводил слова, важные для посланника, на татарский, слегка кивал головой, создавая видимость глубокого раздумья.

Дмитрий Ольгердович уже давно догадался о цели приезда татар, но не спешил с главным разговором и затягивал его, расспрашивая московского боярина о последних событиях. Тот охотно отвечал на все вопросы, и брянцы узнали во всех подробностях о нашествии Тохтамыша, который захватил и сжег не только Москву, но Владимир, Переяславль, Юрьев, Звенигород, Можайск, Коломну, разграбил все села и волости, а потом вторгся в Рязанскую землю и подверг ее жестокому погрому.

Великий тверской князь Михаил Александрович одним из немногих сумел уберечь свою землю от татарского набега, откупившись богатыми подарками и выплатив хану досрочный «выход».

Сразу же после погребения жертв «царского нашествия» Дмитрий Московский произвел тщательное расследование всех обстоятельств внезапного вторжения врагов, обсудил с боярами все сделанные ошибки, связанные с плохой разведкой и неподготовленностью к отражению татар, и предложил пересмотреть порядок охраны границ Московского удела. Он особенно был разгневан поведением великого рязанского князя Олега Ивановича, помогавшего татарам перейти Оку. За это москвичи жестоко наказали Рязань: с огнем и мечом прошлись по всей многострадальной рязанской земле, вынудив Олега Рязанского вновь покинуть свою столицу и скрываться в глухих лесах. Не оставил он без внимания и действия митрополита Киприана, бежавшего во время набега Тохтамыша в Тверь. Великий князь не любил нынешнего святителя, считая его, и не без оснований, ставленником Ольгерда. Среди московских бояр ходили слухи, что именно святейший Киприан помогал Ольгерду Литовскому писать в свое время письмо-жалобу на великого московского князя константинопольскому патриарху Филофею. Кроме того, отец Киприан был утвержден в Константинополе на московскую и «всея Руси» митрополию еще при жизни законного митрополита Алексия! Дмитрий Московский долго не признавал Киприана митрополитом, а однажды даже изгнал его, самовольно прибывшего в Москву, назад в Киев! Но обстоятельства сложились так, что Спасский архимандрит Михаил, посланный великим московским князем в Константинополь для утверждения на пост митрополита, скончался в дороге, и патриарх «с князьями греческой церкви» назначили на высшую церковную должность на Руси одного из сопровождавших покойного – епископа Пимена. Однако Дмитрий Московский посчитал нового митрополита, якобы самовольно вписавшего свое имя в «грамоту» – ходатайство Москвы перед патриархом – недостойным столь высокого поста и отправил его в «заточение» на окраину Московского удела. Пришлось признать митрополитом Киприана, который торжественно въехал в Москву за год с небольшим до нашествия Тохтамыша.

И вот митрополит, по мнению великого князя Дмитрия Ивановича, проявил во время суровых испытаний трусость, позорно покинув свою паству! Посоветовавшись с боярами, Дмитрий Московский послал за ним в Тверь бояр Симеона Тимофеевича Вельяминова и Михаила Ивановича Морозова. Митрополит прибыл в Москву в начале октября, предстал перед великим князем и в ответ на его обвинения сказал: – Когда вас гонят из города, вы переходите в другой…Это не грех, если ты убегаешь от бед и опасностей. А грех – в неискренней вере!

Эти слова не только не убедили, но еще больше рассердили великого московского князя, и он объявил об изгнании Киприана из Москвы. Пришлось святителю уезжать в Киев. А московские бояре посоветовали своему великому князю вернуть из заточения митрополита Пимена, что тот и сделал. Торжественно встреченный Дмитрием Московским и знатью, Пимен воссел в митрополичье кресло и за короткий срок «поставил» на епископство преданных ему людей: Савву – в Сарай, Даниила – в Переяславль, Матфея Гречина – в Ростов, Михаила – в Смоленск и Степана Храпа – в Пермь.

Весной же великий князь послал своего сына, одиннадцатитилетнего Василия, с боярами в Орду к хану Тохтамышу – тягаться за великокняжеский «стол» с Михаилом Тверским, который вновь поднял голову. Княжич с боярами поплыли в Сарай на судах: Клязьмой – в Оку, из Оки – в Волгу, а затем – на юг.

– Они отвезли татарскому царю очень большую дань! – завершил свое повествование боярин Федор Андреевич. – Говорят, что с каждой деревни собрали по полтине серебра! А были случаи, когда рассчитались даже золотом!

– Вот какая беда! – покачал головой Дмитрий Ольгердович, выслушав гостя. – А теперь пришли сюда, за моим серебром!

Московский боярин молча глянул на татарина и, видя, что тот не понял русских слов, сказал: – Не сердись, княже, но и тебе придется расплачиваться! Ни Дмитрий Иваныч, ни московские бояре в этом не виноваты! Такова воля самого царя! Хочешь мира – плати, а не хочешь – воюй! Но мой тебе совет – лучше уплати! Татарский царь пока силен, и нам нужно ждать лучших времен! Разве тебе не наука – московское горе? Наш великий князь – твой верный друг! Если он признал такую тяжелую дань, значит, так надо! – Я ничего не имею против твоих советов, славный боярин! – сказал, грустно улыбаясь, брянский князь. – Так и скажи этому важному татарину! Теперь мы будем каждый год отвозить «выход» в татарскую Орду так, как это было в прежнее время! А посланник получит от меня подарки!

Федор Андреевич, повернувшись лицом к татарскому мурзе, быстро перевел сказанное. Тот покачал головой, улыбнулся и, обнажив ослепительно белые зубы, выдавил из себя только одно слово: – Якши!

– Ну, тогда ладно, Федор Андреич, – громко сказал Дмитрий Брянский, – а теперь расскажи о себе. Я помню твое лицо! Неужели ты был в той битве на Куликовом поле?

– Нет, княже, – улыбнулся московский боярин, – я там не был! Там сражался мой батюшка, Андрей Серкизыч! Он тогда погиб во славу Москве!

– Так ты – сын Андрея Серкизыча?! – весело молвил князь Дмитрий. – А как там твой дедушка Серкиз? Я хорошо его помню! Мы тогда с Романом Молодым ходили в его терем, выпили немало доброго вина и перещупали там красивых девиц! Я был бы рад, если бы сам Серкиз навестил меня в Брянске и поглядел мою добрую баньку! У меня тоже немало девиц!

– Нет уже моего славного дедушки Серкиза! – опустил голову боярин Федор. – Он скончался нынешней зимой! Мы тяжело переживали!

– Соболезную! – покачал головой Дмитрий Ольгердович. – Жаль, что он так и не побывал в моем городе…

– Ничего, княже! – буркнул Федор Андреевич. – Мой дедушка увидел брянскую баньку, побывав в гостях у Романа Молодого! Он вдосталь пощупал добрых девиц и даже получил одну из них в подарок! А теперь эта девица служит мне и приносит немалую радость!

– А как там поживает Роман Молодой? – горько усмехнулся Дмитрий Брянский. – Как он пережил ту беду? Неужели и его терема погорели?

– Погорели, княже, – кивнул головой московский боярин. – Но сам князь совсем не пострадал. Спаслись и его домочадцы. Князь вовремя вывез из Москвы семью, слуг и «красных девиц»! Плохо только, что князю пришлось самому, за свое серебро, отстраивать хоромы и баньку…Великий князь не дал ему ни деньги! Так и сказал: – В казне ничего нет!

– Да, боярин, – поморщился брянский князь, – я сам видел, что Дмитрий Иваныч не жалует Романа Молодого, но помалкивал! Зачем терзать человеку сердце горькими словами? Дело ясное: нет удела, и ты никому не нужен!

– Это не так, княже, – замялся боярин Федор. – Наш великий князь очень ценит Романа…

– Будет об этом, внук славного воина! – громко сказал брянский князь, вставая. – А теперь пошли с моими боярами и вашими людьми за пиршественный стол! И зови с собой татар! Сейчас вы отведаете наших брянских яств и доброго вина!

 

ГЛАВА 14

КАЗНЬ В МОСКВЕ

Толпы москвичей собрались на Кучковом поле. Со всех сторон доносились радостные крики и веселые разговоры: горожане ждали казни пойманного недавно купца-сурожанина Некомата, или, как переводили его имя с греческого, Бреха, склонившего Ивана Вельяминова, по мнению московских бояр, к измене. Как известно, сам несчастный Иван был казнен задолго до этого. Его, молодого и красивого, несмотря на искреннее раскаяние, великий князь не пощадил. Какая же казнь ожидала неродовитого Некомата, главного подстрекателя изменника? Москвичи надеялись, что расправа «над лютым злодеем» будет крайне жестокая и рассчитывали на забавное зрелище. Казни в ту пору были излюбленным развлечением черни.

Да и сам великий князь Дмитрий Иванович хотел порадовать свой народ, еще не оправившийся от татарского набега. Несмотря на то, что плотники и мастеровые, прибывшие в Москву со всех концов Руси, уже успели за год отстроить великокняжеский терем и часть боярских домов, повсюду слышался стук молотков, топоров. Редели окрестные леса. Столица возрождалась на глазах, и уже к осени город вновь стал многолюден.

– Поистине наши черные люди неистребимы! – думал князь Роман Брянский, глядя со своего кресла вниз. – Сколько их гибнет от вражеских рук, от жестоких поветрий и смут, однако не проходит и года после очередного истребительного бедствия, а они вновь толпятся в городе и окрестностях! И плодятся, как тараканы!

Знатные москвичи сидели на небольшом холме, видимые всем горожанам, на трех длинных скамьях. На первой скамье, ближе к великому князю, по его правую руку, расположились Дмитрий Михайлович Волынский, Роман Михайлович Брянский, его сын, Дмитрий Романович, самые родовитые бояре. За ними сидели более молодые и менее знатные княжеские сановники. Все три скамьи как бы вытянулись в одну линию. По левую руку от великого князя, в кресле, сидел митрополит Пимен, а на двух скамьях, примыкавших друг к другу, слева от святителя, пребывали представители московского духовенства. За спиной великого князя стояли рынды с секирами в руках, одетые в богатые, красного цвета, кафтаны, в красные же штаны и сапоги из византийского сафьяна. Их головы с алыми легкими шапочками, изукрашенными причудливыми узорами, гордо возвышались над знатными москвичами. Площадь, где стоял деревянный помост, была оцеплена окольчуженными воинами Запасного полка, возглавляемыми воеводой князя Романа Светоликом Владевичем. На помосте возвышалась большая дубовая колода, в ней же торчал сверкавший начищенным железом топор. Там же стоял и засучивал рукава здоровенный мужик «зверского вида», одетый в длинную красную рубаху, подпоясанную черной кожаной полосой, со всклокоченными волосами и кудрявой густой бородой. Все ждали решения великого князя, который тихо разговаривал о чем-то с митрополитом. Дмитрий Иванович Московский не спешил. Ему было о чем побеседовать со святителем. В ордынском Сарае оставался, как пленник, его сын Василий, прибывший с данью. Ему удалось добиться от хана Тохтамыша ярлыка на великое московское и владимирское княжение, но сам он был задержан, и великий князь очень тревожился за жизнь сына. Уже давно возвратился домой главный «возмутитель спокойствия» – великий тверской князь Михаил Александрович, добывший «грамотку» только на собственную Тверь…Хан Тохтамыш, получив значительно больше серебра от Москвы, чем от Твери, сказал Михаилу Тверскому: – Я сам знаю, как идут дела в моих улусах! Каждый князь живет в своем отечестве, как в старину, и я этому не препятствую! Конечно, Дэмитрэ из Мосикэ очень провинился передо мной, но я его примерно наказал, и все стало на свое место! Поэтому я вновь пожаловал ему самый большой удел! А ты возвращайся к себе в Тферы и верно служи мне! Я и тебя жалую! Вскоре в Москву прибыл ханский посланник Корач с «государевой грамоткой». Его встретили с распростертыми объятиями и богатыми подарками. Этот знатный татарин был окружен невиданным почетом! Его восхваляли, кормили лучшими яствами за столом самого великого князя, водили на охоту и пиры. «Погостив всласть», довольный посол уехал в Сарай и, в свою очередь, «восславил» Дмитрия Московского перед своим ханом. В это же время заболел великий нижегородский князь Дмитрий Константинович. В последние годы он несколько отошел от Москвы и проводил самостоятельную политику, пытаясь избежать любых ссор с татарами. После многократных разорений от Мамаевых полчищ его удел так обезлюдел, что воевать с Тохтамышем он был не в силах. Пришлось посылать к ордынскому хану сыновей с богатыми дарами, чтобы обезопасить свою многострадальную землю. Сам же он так одряхлел от бед и потрясений, что уже не мог выезжать в Орду. И на этот раз он послал в Сарай с «выходом» и подарками своего сына Симеона. Ордынский хан Тохтамыш был очень доволен поведением Дмитрия Константиновича, и когда тот 5 июля скончался, «сильно скорбел по нему», передав великое суздальское и нижегородское княжение его брату Борису Константиновичу, который в это время пребывал с сыном Иваном в Орде.

Дмитрия Ивановича Московского беспокоили и церковные дела. Нынешний митрополит Пимен был человеком преклонных лет и не отличался крепким здоровьем. В то же время в Киеве сидел другой митрополит – Киприан – которого великий князь «не возлюбил». В случае смерти Пимена, его наследником на митрополию вновь становился Киприан. Этого не хотели допустить и церковные иерархи. 30 июня в Константинополь выехал суздальский архиепископ Дионисий, сопровождаемый духовником великого князя, игуменом Федором Симоновским. Он должен был «испросить совета у славного патриарха».

Слава Богу, что Литва, охваченная «смутой», пока не угрожала Москве. Там продолжалась ожесточенная война между Витовтом Кейстутовичем, мстившим за отца, и великим литовским князем Ягайло. Разгневанный Витовт заключил союз с великим магистром Тевтонского ордена Цольнером фон Ротенштайном, крестился в католичество и принял имя Виганд. Пребывая в Пруссии, он поддерживал связь со знатью литовской Жмуди. Это напугало Ягайло, и он решил искать путей примирения с Витовтом, предварительно отослав к нему супругу, его бывшую пленницу. Но Витовту было этого недостаточно. Теперь он хотел великого княжения! Его войска с немецкими союзниками, медленно, но решительно, продвигаясь по литовской земле, взяли Троки, оставив там большой немецкий отряд. С огромным трудом, стянув все войска, Ягайло с братом Скиргайло сумели вновь овладеть Троками и заставить немцев уйти. Но Витовт получил от своих союзников-немцев Мариенбург и объявил о сборе нового войска. Со всех концов Литвы стекались туда сторонники «сына Кейстутова». В конце концов, огромное войско Витовта с союзниками-немцами, которым была обещана Жмудь, вновь двинулось на Литву. На этот раз Ягайло оказался побежденным и, понимая свое тяжелое положение, стал посылать к Витовту одного гонца за другим, умоляя его помириться.

В то же время сам Витовт, оказавшись в зависимости от своих союзников, не хотел продолжения кровопролитной войны, не суливший ни ему, ни его двоюродному брату ничего, кроме подчинения немцам…

Эти события давали Москве передышку для восстановления сил и подготовки к обороне своих границ на случай примирения соперников и усиления Литвы.

– Мы ни за что не будем лезть в литовские дела, святой отец! – сказал великий князь Дмитрий, подводя итог беседе с митрополитом. – Литовцы не раз угрожали нашей земле после междоусобиц. Поэтому пусть сами разбираются в своих неурядицах!

– Ты прав, сын мой! – тихо молвил митрополит Пимен, крестя великого князя. – Да благословит тебя Господь!

Дмитрий Иванович поднял руку. – Тихо, горожане! – прокричали великокняжеские воины. – Наступило время для справедливой казни!

Толпа замерла. И тут же до всеобщего слуха донеслись сначала негромкие, но по мере приближения к помосту все более слышимые душераздирающие вопли: два здоровенных стражника тащили по земле рослого черномазого мужика, громко кричавшего и отбивавшегося от своих мучителей. – Я невиновен! – орал он. – Это Ивашка затащил меня, несчастного, в опасное дело! За что мне такие муки?! Это же тяжкий грех?!

Великий князь сделал знак рукой своим воинам, и один из них, как раз когда стражники проводили преступника перед скамьями знати, быстро подбежал к ним и с размаху ударил кричавшего Некомата кулаком по лицу. – Хрясь! – кулак с силой разбил несчастному губы и буквально вынес все передние зубы!

– А-а-а!!! – завопил преступник, теряя возможность говорить из-за прикушенного языка и исторгая из разбитого рта целую лужу крови.

– Вот так! – засмеялся довольный великий князь. – Славно ты его, добрый молодец!

– Вот так! Славно! – весело закричали радостные москвичи.

Князь Роман Брянский молча переглянулся с сыном. – Видишь, сынок, московские нравы? – тихо сказал он. – Им мало одной казни!

– Разве только московские, батюшка? – прошептал в ответ Дмитрий Романович. – Такие нравы – по всей Руси! Все бы только радовались, если бы и нас повели на мучительную казнь!

– Спаси, Господи! – перекрестился Роман Михайлович. – Только теперь я понимаю, что напрасно заключил договор на службу Дмитрию Донскому! Лучше бы поборолся за свой Брянск! Вот в какое болото я влез!

– Тише, батюшка! – буркнул, оглядываясь по сторонам, князь Дмитрий. – Не дай, Господь, услышат!

Тем временем стражники подтащили мычавшего, упиравшегося Некомата к помосту. Еще рывок – и они подняли по ступенькам, как тяжелый куль, бьющееся от смертельного страха тело. Несчастный уже не кричал, а только хрипел, выбрасывая изо рта потоки кровавой пены. Палач цепко схватил его своими огромными руками и поставил на ноги.

– Ишь, теперь запел по-другому! – крикнул кто-то из толпы. – Вот она, утренняя пташечка!

Толпа дико, исступленно захохотала. Заулыбались великий князь и бояре.

Вот Дмитрий Иванович опять поднял руку, и вновь установилась тишина.

Один из стражников, сопровождавших преступника, вышел вперед, оставив за спиной палача и жертву, вытащил из-за пазухи желтоватую бумагу, уставился в нее и громко произнес: – Великий и славный князь, мудрый святитель, знатные бояре, прочие князья и добрые горожане! Слушайте решение великого князя Дмитрия Иваныча и московских бояр! Все вы знаете, как пострадал наш славный город от нашествия диких бусурман! Нечестивые сыроядцы разорили нашу землю, сожгли наши дома и осквернили святыни! Они беспощадно разрушили наши православные храмы, убили множество люда, в том числе женщин, стариков, детей и служителей самого Господа! Нет слов, чтобы выразить нашу ненависть к этим злодеям! Но особенно виноваты перед нашей землей и народом предатели и подстрекатели, приведшие сюда поганых татар! Одним из них является недавно пойманный нами бусурманский холоп Некомат, или по-русски – подлый Брех! Это он виноват в гибели ваших детей, отцов и матерей! Это он – один из тех, кто помог татарам захватить и сжечь Москву! Теперь его ждет заслуженная лютая смерть! Поэтому мы, действуя по воле наших людей и опираясь на справедливую православную веру, постановили – рассечь на части тело этого Бреха здесь на Кучковом поле и бросить его мерзкие останки на съедение бродячим псам! Слава Господу! Во веки веков, аминь!

– А-а-а! – вновь заорал казнимый, пытаясь вырваться из рук палача. Но тот крепко держал свою жертву, сжимая ей руки и ноги. В это время великий князь поднял руку. Тогда палач оживился, быстро сорвал с несчастного армяк и, придушив его, бросил, казалось, онемевшее тело на дубовую колоду. Однако преступник неожиданно очнулся и резко подскочил, но в этот миг палач с силой взмахнул топором. – Хлоп! – беспощадное железо, скользнув по плечу Некомата, буквально оторвало ему руку по локоть. Поток черной крови залил помост, а казнимый упал и задергался от мучительной боли.

– Любо! Славно! – кричали из толпы. – А теперь отсеки ему ноженьку!

Тем временем, преступник, испытывая ужасные страдания, дико завыл.

Ответом ему были радостные крики и смех толпы.

Палач же не стал прикасаться к окровавленному телу, и вдруг, взмахнув топором, отсек несчастному правую ногу. Вновь хлынула кровь, и преступник, дернувшись всем телом, замолчал. Палач еще немного подождал, покачал головой и, видя, что его жертва не приходит в себя, последовательно отрубил ему ловкими взмахами руки еще одну руку, а затем – ногу.

В это время великий князь махнул рукой.

– Кончай же, Пятрович! – буркнул стоявший за спиной палача стражник. – Ты что не видишь знаки великого князя?!

– Щаса! Смойся! – крикнул к всеобщей радости палач и, схватив валявшийся неподалеку армяк казнимого, окутал им окровавленный обрубок, бывший раньше Некоматом, поднося его головой к дубовой колоде. В это мгновение изуродованное тело вдруг задергалось, забилось и вырвалось из его рук, упав в кровавую лужу.

– Ах, ты, скот! – взревел разгневанный палач и, схватив кровавое месиво, так ударил им по колоде, что изуродованное тело преступника окаменело, а опущенная голова оказалась прямо на плахе.

Ловкий взмах руки, хруст, и голова преступника с выпученными от ужаса и страданий глазами, высунутым окровавленным языком и беззубой ямой оскаленного рта упала на помост.

– Слава! Слава великому князю! Слава Дмитрию Донскому! – кричали москвичи, ликуя и наслаждаясь ужасным зрелищем.

Палач схватил отрубленную голову за волосы и быстро воткнул ее в протянутый одним из стражников толстый, длинный дубовый кол.

Еще мгновение и кол, прочно вставленный в отверстие помоста, предстал перед толпой. Установилась мертвая тишина, а потом вдруг все дико, протяжно закричали.

– Слава Москве! Смерть лютым врагам! Слава Господу! – неслось над полем, заглушая благовестный звон колоколов, приветствовавших казнь «нечестивого бусурманина».

Князь Роман с отвращением глянул на страшную, торчавшую на колу голову.

– Господи, прости! – перекрестился он. – Дай мне силы поскорей отсюда выбраться!

 

ГЛАВА 15

ВОЛЯ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ЯГАЙЛО

– Надо немного подождать, брат: звери скоро объявятся! – молвил великий литовский князь Ягайло, опершись на развесистую березу и глядя вперед. В лесу стояла тишина и, казалось, все его охотники ушли в неведомую глушь, туда, где, среди топких болот и густых зарослей, гасли любые звуки.

– Я знаю, брат, – кивнул головой стоявший рядом с ним князь Скиргайло, – что нужно набраться терпения! Загонная охота – долгая, но добычливая…Не зря русские князья переняли ее у хитроумных татар! Однако помолчим, мы можем спугнуть зверей! Тогда они уйдут в другую сторону…

И братья, замолчав, погрузились в раздумья.

Осень 1384 года была теплой. Казалось, что вернулось лето и витающий в воздухе запах хорошо просохшего сена, аромат спелых яблок призывают к радости, бодрости и беззаботной жизни. Но так только казалось. В душе Ягайло Ольгердовича царили беспокойство и тревога. Он думал о своем двоюродном брате Витовте, с которым совсем недавно помирился. – Неужели Витаутас будет соблюдать наш договор? – размышлял про себя Ягайло. – Или снова возмутится и приведет на Литву крестоносцев?

Ягайло забыл, как сам совсем недавно, при жизни воинственного дяди Кейстута Гедиминовича, искал дружбы с немцами и предавал родную Литву! Имея достойный пример, Витовт тоже обращался за помощью к ним и добился-таки своей цели: напугал Ягайлу и победил! Тогда великий литовский князь решил с ним помириться и тайно, через посланников, предложил Витовту богатые уделы Литвы с городами Брестом, Дрогичином, Мельником, Бельском, Суражом, Каменцем, Волковыском и Гродно. Это был щедрый дар! Несмотря на то, что наследственная вотчина Витовта Троки оставалась пока в руках верного союзника великого литовского князя, его брата Скиргайло, непокорный сын Кейстута был доволен и обязался «почитать Ягайлу, как отца».

Немцы же, союзники Витовта, ничего об этом не знали и продолжали считать его своим другом. Чтобы разорвать опостылевший ему союз с ними, Витовт проявил невероятное коварство! В июле он собрал все свое войско, состоявшее из верных ему русских и литовцев, и подвел его к немецкой крепости Юргенбург, где устроил богатый пир, на котором присутствовали все военачальники местного гарнизона во главе с комтуром фон Крусте. В самый разгар попойки в пиршественную залу ворвались литовские воины, ведомые родственником Витовта воеводой Судемундом, и беспощадно перебили всех немцев. После этого литовцы сожгли крепость и устремились дальше. Им удалось обманом овладеть еще рядом крепостей – Мариенбургом, Мариенвердером, Нейгаузом и другими – и сжечь их дотла.

Так Витовт выполнил условия тайного соглашения с Ягайло и разорвал отношения с рыцарями Тевтонского Ордена. За это Ягайло щедрой рукой вернул ему Троки. Вдохновленный милостью двоюродного брата, Витовт немедленно отрекся от католической веры, отказался от католического имени и перешел в православие, приняв имя «Александр». Именно так он назвал себя 23 августа в жалованной грамоте городу Троки, в которой «даровал горожанам свободы и великие права».

Все было бы хорошо для Ягайло, если бы он не узнал о попытках магистра ливонского Ордена Цольнера фон Ротенштайна вновь завязать дружеские отношения с Витовтом. Немецкие посланники не один раз приезжали в Троки, однако содержание переговоров лазутчики Ягайло не знали.

– И зачем я отдал ему Троки? – размышлял Ягайло. – А не захочет ли он и великого княжения?

Недавно в Вильно приезжали посланники польской знати с предложением Ягайло польской короны. Для этого он должен был выехать в древнюю столицу Польши Краков и принять там католичество. Только в этом случае поляки обещали ему руку законной наследницы польской короны красавицы Ядвиги. Последняя первоначально не горела желанием выходить замуж за «литовского варвара». У нее был жених – австрийский герцог Вильгельм – с которым она воспитывалась, однако польская знать не видела государственной выгоды в том браке. Кандидатура же Ягайло, великого князя богатейшей земли, как считали поляки, их вполне устраивала. Поэтому «ясновельможные паны», предложив Ягайло целый год на размышление, занялись убеждением будущей невесты.

– Может принять польскую корону? – думал, забыв об охоте, Ягайло. – Тогда придется оставить «стол» великого литовского князя! И кому его оставить? Неужели Витаутасу? – Он вздрогнул. – Но Витаутас – непокорный князь, как и его батюшка! Тогда в Литве опять начнется междоусобица! А если он снова заключит союз с тевтонами? Тогда я не найду покоя и у ляхов!

В это время до его ушей донесся отдаленный шум, и на поляну, прямо на Скиргайло, выскочил крупный, увенчанный пышной рогатой короной олень. – Давай же, брат! – приглушенно крикнул Ягайло, хватаясь за рогатину. Но Скиргайло не нуждался в поучении: ловко выскочив вперед, он вонзил свою рогатину прямо в грудь прекрасного животного. Олень зашатался и упал на передние ноги. В этот миг из кустов выскочили двое великокняжеских слуг. Один из них прыгнул на спину умиравшего животного, а другой, вытащив из-за пояса длинный нож, быстро перерезал оленю горло.

– Все, мой господин! – радостно доложил он, подбегая к Ягайло и вытирая вырванным из земли мхом окровавленный клинок. – Мы завалили отменного оленя!

– Хорошо! – весело сказал Ягайло, хлопнув своего охотника по плечу. – Я доволен тобой, Курдас, но где другие звери? Разве их больше нет в наших лесах? Неужели оскудели?

В это мгновение из-под огромной ели, возвышавшейся в десяти шагах от великого князя, раздался ужасный дикий рев и прямо на него выскочил здоровенный косматый медведь. Зверь, напуганный преследователями, был так разъярен, что бежал, не разбирая дороги и, натолкнувшись на ель, пришел в полное неистовство. Увидев стоявшего неподалеку человека, он посчитал его главным виновникам своих страхов и сразу же ринулся вперед.

– Какой ужас! Помогите мне, наши древние боги! – вскричал Ягайло, выставив перед собой рогатину и пытаясь отбиться от огромного зверя. Но тот, выпучив багровые глазки и брызжа слюной, буквально влез своим мохнатым животом на железное острие и, взревев от боли, замахав лапами, прыгнул на великого князя. Рогатина с треском сломалась, и Ягайло, потеряв равновесие, рухнул наземь. Если бы не подбежавший вовремя Скиргайло, дело было бы кончено, и медведь просто растоптал бы великого князя. Но тот не растерялся и, выхватив из рук бежавшего к нему охотника рогатину, с силой ударил ею медведя по голове. Этим он зверя не убил, но отвлек его внимание от лежавшего на земле венценосного брата. Медведь, взревев от новой боли, повернулся к Скиргайло. Встав на задние лапы, он медленно пошел на другого врага. Зрелище было престрашное. Дикий зверь, морда которого была залита кровью, а из брюха торчало обломанное древко рогатины, жаждал расправиться со своими мучителями. Но было видно, как тяжело ему давался каждый шаг. – Еще немного, – подумал невозмутимый, слегка подвыпивший, Скиргайло, – и медведь потеряет силу! Надобно выманить его на себя…

И он стал медленно отступать назад. Видя движения ненавистного ему человека, медведь ускорил ход, но в это мгновение к Скиргайло подбежали очнувшиеся от внезапного оцепенения охотники. Они, вытянув перед собой длинные рогатины, встали рядом с князем и ждали разъяренного зверя. Последний же, остановившись перед отчаянными литовцами, казалось, заколебался, но вдруг, резко дернулся и прыгнул. Рогатины с силой вонзились в его бока, но под тяжестью огромной туши, их древки обломались и зверь, словно бессмертный демон, полез на четвереньках на потрясенных людей, изрыгая из огромной пасти потоки густой черной крови. Было видно, что он издыхает, но даже случайный, косой удар могучей лапы мог убить любого попавшегося ему на пути.

– Хватайте бревно! – вскричал Скиргайло, наклоняясь и пытаясь поднять толстый ствол лежавшей под ногами березы. Слуги-охотники бросились к нему, и все они вместе с трудом оторвали от земли тяжелую деревяшку. И как раз вовремя: медведь, ткнувшись мордой в березу и схватив обеими лапами полусухие ветви, стал жадно их ломать, вгрызаясь зубами в мягкую кору. Еще мгновение и он, отшвырнув березовый ствол вместе с прилипшими к нему охотниками, как пушинку, встал на задние лапы и, простирая к небу страшную окровавленную голову, заревел. Его дикий протяжный вой, казалось, оживил окрестности. И тут до ушей лежавших на земле Ягайло, Скиргайло и их слуг-охотников донесся лай собак. – Только бы наши люди вовремя подоспели, – подумал Скиргайло, вскакивая на ноги и вытаскивая из ножен свой славный боевой меч. – Этого зверя мечом не одолеешь!

Однако медведь, ослабев после вопля, в который вложил свои последние силы, неожиданно, повернувшись изумленной мордой к охотникам, рухнул на землю, как куль.

– Кажется, этот зверюга издох, батюшка, – пробормотал один из охотников, лежавший на земле. – Я чувствую, что он уже не встанет!

– Иди же, Трабус, – кивнул головой Скиргайло, – и осмотри это чудовище!

В это время на поляну выскочили остальные охотники с целой сворой собак. Увидев лежавшего окровавленного медведя, псы яростно залаяли, пытаясь вырваться из ошейников, но охотники крепко держали их за поводки.

– А где же великий князь?! – крикнул самый старший охотник, седоволосый Довнар. – Куда он делся?

Скиргайло указал рукой в сторону березы, под которой молча сидел его венценосный брат.

– Поехали домой! – крикнул тот, как бы очнувшись от потрясения. – Наши люди сами разберутся с добычей!

– Да, брат, вот так охота! – сказал ему Скиргайло, когда они выехали на большую дорогу. – Мы сами чуть не стали пищей лютому зверю!

– Благодарю тебя, брат! – ответил Ягайло, покачиваясь в седле и морщась от боли: во время падения он ударился головой о березовый ствол и набил себе шишку. – Если бы не ты, я бы погиб! Ты – великий храбрец!

– Пустяки, брат! – усмехнулся Скиргайло. – Это крепкое вино помогло мне! Если бы не оно, придавшее мне смелости, нам бы не миновать беды! А ты попрекаешь меня пьянством! Разве можно жить без доброго вина?

– Теперь я это вижу, брат, – покачал головой Ягайло. – Но у меня сейчас много забот! Я до сих пор не знаю, кому передать великое княжение, если я стану польским королем! Витаутасу – боюсь! Он может опять сойтись с немцами! А старшего брата Андрея я не люблю…И Дмитрия – тоже! Почему он не пришел мне на помощь со своими брянскими людьми, когда я воевал с Кейстутасом и Витаутасом? Лучше бы мы оставили Брянск Роману Молодому! Он – прекрасный воин и человек слова! Я слышал, что он влачит жалкое существование и совсем забыт Дмитрием Москалем! Было бы неплохо заманить этого славного воина в нашу Литву и привлечь на ратную службу! Я подумаю об этом, когда мы разберемся с поляками! Как ты думаешь, стоит мне жениться на польской красавице Ядвиге?

– Может и стоит, – пробормотал Скиргайло, – но ведь всем известно, что она уже давно не девица! Говорят, что ее познают многие знатные люди едва ли не во все дыры! Я бы не связывался с такой непотребной девкой! Она станет гулять и будучи замужем! Ей, видимо, нужен дрын по самое колено!

– С дрыном у нас все в порядке! – усмехнулся Ягайло. – Слава богам, что мы не обделены телесной силой! Никакой австриец с нами не сравнится! Однако будет об этом! Надо думать о великокняжеском «столе»! Я вот считаю, что венец литовского государя больше всего подходит тебе! Пусть ты любишь крепкие вина и хмельные меды, зато отважен и храбр в сражении! Поэтому я предлагаю тебе, мой славный брат, свое место! Ты должен стать великим литовским князем!

 

ГЛАВА 16

НОВГОРОДСКИЕ ОБИДЫ

Князь Роман Михайлович Молодой скакал впереди Запасного полка рядом с сыном Дмитрием. – Нет покоя на старости лет! – думал он, покачиваясь в седле. – Из-за каких-то пустяков приходится ездить в такой холод!

Зима 1384 года была, в самом деле, суровой. Сразу же после обильных снегов, выпавших в конце ноября, ударили сильные морозы. По ночам было слышно, как трескался лед на Москве-реке, а розовые рассветы в белесой дымке обещали долгие холода…

В это суровое время великий князь Дмитрий Иванович послал своих людей – Федора Андреевича Свибла, Александра Белеута и Ивана Федоровича Уда – в Великий Новгород за «черным бором». Великому московскому князю не хватало серебра для выплаты ордынского «выхода». После ужасного разорения, которое нанесли татары Тохтамыша, московская земля не могла обеспечить достаточного поступления денег. Помощи ждать было неоткуда, и поэтому Москва опять прибегла к последнему средству – ограблению Великого Новгорода. Поскольку новгородцы уже выплатили свою часть ордынского «выхода» и «жалование» Москве, эти дополнительные, непредусмотренные договорными отношениями поборы, считались даже самими москвичами «неправедными», «черными» делами. Известно, что новгородская знать, как это искони было принято на Руси, стремилась переложить все тяготы и налоговое бремя на плечи простонародья. В свою очередь, «черный люд» воспринимал это как насилие и частенько бунтовал. Поэтому московские бояре очень неохотно отправлялись в поход: никто не хотел рисковать своей жизнью! На последнем боярском совете московская знать долго обсуждала возможные источники доходов, но ничего существенного предложить не смогла. Когда же кто-то посоветовал «пощупать богатых новгородцев», большинство бояр выступили против этого. – Новгородцы полностью расплатились с нами! – возмутился Иван Родионович Квашня. – Зачем нам тормошить беспокойный город и вызывать беспорядки?!

Тогда великий князь Дмитрий вспомнил о многочисленных походах новгородцев на юг, «по Волге», о «славном воине Прокопии», воеводе новгородских ватажников, которые не только грабили земли Нижегородчины, Булгарии, но даже волжские города ордынских ханов и окраины московского удела! – Разве не новгородцы разорили нашу Кострому?! – вопросил Дмитрий Иванович. – Неужели вы забыли о позоре воеводы Плещеева? Это же было совсем недавно! У новгородцев всегда есть серебро! Пусть не прячут свои богатства в тяжелые для нас годы! Они должны помочь русской земле! Разве они были на Куликовом поле и проливавли свою кровь в борьбе с бусурманами? Отсиживались и ждали, со всем своим бесстыдством, кто кого одолеет! За это нужно заплатить выкуп!

– Это правильно, великий князь! – вскочил со своей скамьи Федор Андреевич Свибл. Он всегда вставал и поддерживал любое мнение Дмитрия Московского. – Надо посылать наших людей в Новгород и требовать от новгородских бояр изрядную мзду!

Бояре с улыбками слушали его шепелявую речь и переглядывались. Они не сомневались, что косноязычный льстец будет послан за новгородской данью. Так и случилось. – Если наш мудрый Федор Андреич одобрил это дело, – подвел итог тогдашнему разговору великий московский князь, – тогда пусть сам с моими служилыми людьми едет в тот богатый город и взыщет в нашу казну «черный бор»!

Так московский боярин оказался в эту холодную зиму в Великом Новгороде и «наделал» там «превеликий шум»! Ни новгородская знать, ни тем более «черный люд» и слышать не хотели о дополнительной дани. Лишь только самые богатые купцы поддержали москвичей и выдали четверть необходимой суммы. Когда же Федор Свибл потребовал от новгородских бояр «собрать остальную мзду со всех горожан», те поехали «в Городище, чтобы тягаться с московскими людьми за правду».

Во время споров с боярами Федор Андреевич Свибл грубо оскорблял новгородцев, называл их «бесстыжими татями и ушкуйниками», вспоминал набег новгородской вольницы на Кострому и угрожал «московской карой». Те же в ответ обещали «превеликую смуту и безжалостную войну». Напуганный угрозами новгородцев, Федор Андреевич прервал переговоры и бежал «со своей челядью» в Москву. Но остальные москвичи проявили мужество и остались «добирать черный бор».

Для их поддержки великий князь Дмитрий Иванович и послал Запасной полк во главе с князем Романом Молодым. Последний, получив приказ, не взирая на лютые холода, выехал вместе с сыном на север. Он спешил, хотел поскорей добраться до великого города и защитить в случае бунта московских людей. Но из-за мороза приходилось часто останавливаться на постой в ближайших городках. Так они прошли Волок, Торжок, Вышний Волочек, Яжелбицы, задерживаясь в каждом из городков на день-два и, наконец, выехали на дорогу в сторону Сытино. Новгородцы довольно приветливо встречали москвичей, хорошо кормили и поили князя и его воинов, содержали в тепле и чистоте боевых коней, и князь Роман не чувствовал себя во враждебной земле. Тем не менее, он не воспользовался советом новгородцев – ехать в сторону Старой Русы.

– Уже недалеко до Сытино, – решил Роман Михайлович, – а там – рукой подать до Новгорода!

Однако этот путь оказался особенно трудным. Неожиданно, когда до Сытино оставалось всего десяток верст, подул сильный ветер, пошел крупный снег и московский отряд с огромным трудом, увязая в снегу, продвигался вперед. Мороз несколько ослаб, однако северный ветер только усугубил положение москвичей: снежная пурга окутала окрестности, сбивала с пути, а ледяные снежинки ударяли в лица, проникали за воротники, слепили глаза. – Слава Богу, что пока еще светло, и наши кони не устали, – думал князь Роман, – а то бы мы совсем пропали!

– Батюшка! – крикнул его сын Дмитрий. – Снег завалил все дороги! Как же нам найти правильный путь?

– Ничего, сынок, – успокоил его Роман Молодой, – мы пока идем по дороге. Разве ты не слышишь стук копыт наших коней? Значит, мы пока не сбились с дороги…

Однако спустя час стало ясно, что это не так. По предположению князя Романа они уже должны были подходить к Сытино. Кони брели, с трудом передвигая ноги, увязая в снежных сугробах, но городок, как сквозь землю провалился.

– Что же делать, батюшка, – пробормотал, оглядываясь на встревоженных воинов, Дмитрий Романович, – ведь уже не слышно стука копыт?

– Не волнуйся, сынок, – сказал с видимым спокойствием старый князь, чувствуя нараставшее в груди беспокойство, – ничего опасного нет! Городок уже недалеко, и мы вскоре до него доберемся! – Он обернулся к воинам. – У меня нет сомнения, люди мои, – крикнул князь, приподнимаясь на стременах, – что мы идем правильно! Нам просто мешают снег и буран! С такой дорогой придется повозиться…Однако потерпите: опасности нет, но нам предстоит нелегкий путь! Поэтому продолжайте идти вперед, не отходя в другую сторону! Сам Господь укажет нам верный путь!

Княжеские дружинники, выслушав речь своего военачальника, успокоились, и полк, кучно, но без крика и суеты, продолжал идти дальше.

Снегопад между тем прекратился, но стало темнеть. Князь чувствовал, что начинает замерзать и усиленно шевелил ногами, пытаясь предотвратить их онемение. – Не спи, сынок, – пробормотал он, поднимая вверх руку, – еще немного – и мы увидим город!

Но Дмитрий Романович не слышал слов отца: прижавшись к конской гриве, он дремал, сладко посапывая. Вдруг откуда-то издалека послышался слабый лай собак и до князя донесся легкий запах гари. – Вы чуете дым, люди мои?! – крикнул он, разбудив сына и оживив полусонное войско. – Вот и городок! Слава Богу, что добрались до него до темноты!

Но измученным людям и коням пришлось еще довольно долго пробираться по густому снегу, пока, наконец, они не выехали на прямую дорогу и не увидели неподалеку темную стену долгожданного городка.

В Сытино уже давно их ждали: новгородские купцы, отъехавшие из Яжелбиц еще вчера, сообщили местным жителям о московском войске. Горожане не особенно радовались возможности увидеть прожорливых вояк, поскольку были не так богаты, чтобы прокормить их без ущерба для себя. И когда до самых сумерек нежеланные гости не прибыли, они откровенно обрадовались. – Значит пошли на Старую Русу! – решили новгородцы – Слава тебе, Господи!

Но оказалось, что радость их была напрасной. В лютый холод и мрак в крепостные ворота постучали, и маленький городок в мгновение пришел в движение: москвичи явились, как снег на голову!

Князю Роману пришлось недолго ждать у стены: после небольшой суеты заскрипели петли городских ворот, и навстречу москвичам вышел сам наместник Савва Твердилович с блюдом, на котором стояли хлеб и соль. За ним толпились священники и напуганные горожане.

– Здравствуйте, славный князь и московские воины! Мы очень рады вас видеть! – сказал, низко кланяясь, новгородский наместник. – И всегда готовы помочь тебе и твоим людям!

– Благослови вас Господь! – перекрестил князя и войско местный священник.

– Здравствуй, славный новгородский воевода! – молвил, слезая с коня, князь Роман. – Отрадно слышать твои добрые слова! Мы заблудились на снежной дороге и сильно перемерзли! Нам надо посидеть в теплых избах, согреться и принять пищу!

Он взял с блюда хлебный каравай, отломил кусок, посыпал его солью и с жадностью проглотил. Затем, перекрестившись, князь поднял серебряную чарку, протянутую одним из слуг наместника, и быстро ее опрокинул.

– Входите же с Господом, – пробормотал Савва Твердилович, глядя с беспокойством на серую толпу воинов, стоявших за князем.

– Возьми, добрый воевода, – сказал князь, вытаскивая из-за пазухи серебряный брусок, – вот эту новгородскую гривну! Это тебе – плата за харчи и постой!

– Благодарю, могучий князь! – повеселел наместник, принимая двумя руками серебро. – Ты так добр и щедр! Мы ничего не пожалеем для тебя! Хочешь, мы подготовим для тебя и твоих людей жаркую баньку? Да приведем «красных девиц» для пущего веселья?

– На всех моих людей не хватит девиц, воевода! – усмехнулся князь Роман. – А вот баньку нам устройте! И разместите воинов по избам!

Наутро князь проснулся, ощущая на своей груди теплые ласковые женские руки.

– Как сладко я спал! – подумал он, вспоминая жаркие обьятия молоденькой девушки, прислуживавшей ему за столом в тереме новгородского наместника. – Эта девица так согрела мое старое тело! А как там мой сын, неужели мается один на постели?

В это время из-за ширмы донеслись стоны и приглушенные голоса. – Значит, мой сын не остался без внимания! – усмехнулся он, узнав голос князя Дмитрия. – Молодцы, новгородцы! Вот какие они гостеприимные! И зачем мы враждуем?

Тем временем пробудилась и «девица красная», почувствовав, как зашевелился седовласый князь. – Если ты меня хочешь, славный князь, – пробормотала она, – тогда взлезай без всяких сомнений! И давай сюда свой дивный дрын!

– Ах, как хорошо! – простонал князь, обхватывая девушку обеими руками. – Я давно уже не имел такой силы! Как тебя зовут?

– Я – Хмеляна, могучий князь! – простонала девица, почувствовав в себе мужчину. – Ох, какая превеликая сила! Я едва тебя выдерживаю и радуюсь твоей плоти!

К обеду в Сытино прибыли посланцы от московских сборщиков «черного бора».

Князь Роман хотел на следующий день выехать в Великий Новгород, но из-за них был вынужден оставаться на месте. – Посиди пока здесь, княже, и подожди наших знатных людей! – сказал один из посланников после здравицы и поясного поклона, войдя прямо в обеденную комнату, где сидели за столом князь Роман с сыном. – Когда в Новгороде узнали о твоем походе, упрямые бояре сразу же смягчились. Мы верим, что скоро соберем нужную мзду.

Через неделю в Сытино прибыли и великокняжеские слуги – Иван Уд и Александр Белеут. – Ты не зря добирался сюда в такой холод и снег, княже! – весело молвил за прощальным пиршественным столом, накрытым наместником Саввой, Иван Уд. – Новгородцы знают тебя и не хотят с тобой ссориться! Они тут же доставили все серебро!

– И не было никакой смуты! – усмехнулся Александр Белеут. – Все вспоминали великого князя Дмитрия и тебя только добрыми словами!

– А разве можно говорить без добрых слов об этот могучем князе? – привстал, располагавшийся на самом краю скамьи, сытинский наместник. – Мы очень рады, что такой мудрый и непобедимый полководец посетил наш скромный городок! Я хотел бы преподнести тебе, пресветлый князь, мой скромный подарок, но не знаю, что бы ты хотел! Может, серебра или чего-нибудь еще?

– Мне не надо, добрый человек, ни твоего серебра, ни каких-либо подарков! – улыбнулся возглавлявший стол князь Роман, глядя на сидевшего с ним рядом сына. – Ты лучше отпусти со мной в Москву «красную девицу» Хмеляну! Вот уж не думал, что здесь, в небольшом городе, я встречу, на старости лет, сердечную отраду!

– Я не имею ничего против этого, мудрый князь! – громко сказал, поднимая чашу с вином, наместник Савва. – Если эта девица не против, то пусть она едет с тобой в Москву! Отрадно, что наши девицы достойно встречают знатных господ и радуют их сердца горячей любовью! Я пью за твое здоровье, славный князь, и за благо великого князя Дмитрия Донского! Слава Москве и московским людям!

 

ГЛАВА 17

ТВЕРСКИЕ ДЕЛА

– Слава молодым! Долгих им лет! Слава великому князю Михаилу Александрычу! – кричали многочисленные гости, собравшиеся на свадебный пир. Михаил Тверской, сидевший рядом со своей супругой, с достоинством кивал головой, глядя на молодых – своего сына Василия и дочь великого киевского князя Владимира Ольгердовича, Елену.

Великокняжеский стол располагался перед прочими столами. За ним сидели только великий тверской князь с женой. К их столу примыкали два, стоявших напротив друг друга, длинных стола, образуя огромную букву «П», между которыми имелось широкое свободное пространство. В былые времена в этом месте размещались скоморохи – музыканты, певцы и танцоры – развлекавшие гостей. Но теперь, когда тверские князья стали проявлять набожность и «христианскую скромность», от увеселений отказались, ограничившись лишь «пребогатыми яствами и щедрыми возлияниями». За первым столом, по левую руку от великой княгини, сидели жених и невеста, одетые в белоснежные одежды, вышитые красными нитями. Княжич Василий, стройный голубоглазый юноша с белокурой непокрытой головой, едва пробивавшимися белесыми бородкой и усиками, румяный от смущения и волнения, буквально врос в скамью. Он едва прикасался к пище и пил только сладкий медовый отвар. Его невеста, прелестная сероглазая девушка с длинными светлыми волосами, струившимися по плечам, в белоснежной, сверкавшей мелкими алмазами шапочке, сидела, опустив свои пушистые, накрашенные тертым углем ресницы, вниз и глядела в стол. Шум свадебного пира, казалось, утомлял ее. За невестой, вдоль скамьи, располагались литовские гости – бояре великого князя Владимира. Сам Владимир Ольгердович восседал напротив молодых за тем же столом, возглавляя скамью; за ним разместились его лучшие воины, старшие дружинники.

За другим столом, по правую руку от великого князя Михаила, пребывали смоленские гости – князь Юрий Святославович, сын великого смоленского князя, его брат Глеб Святославович и за ними – смоленские бояре. Напротив них сидели тверские бояре и священники.

Но, несмотря на веселые речи, множество тостов, славословий и обильный прием бесчисленных хмельных напитков, великому тверскому князю Михаилу было невесело.

– Ладно, хоть эта девица миловидна личиком! – думал он, поглядывая на литовскую княжну. – Мой сын не засидится в скуке и телесном томлении! Однако, родство, увы, не знатное! Этот князь Владимир Ольгердыч небогат, а его Киев – полуразрушенный городок! И ходят слухи, что этот Владимир не в почете у Ягайлы, да и Витовт его не жалует! Однако посмотрим…

И он задумался.

Это уже была вторая свадьба в великокняжеской семье за последние три месяца: осенью он женил своего сына Бориса на дочери великого смоленского князя Святослава Ивановича. Тогда свадьба была намного веселей! Михаилу Тверскому была нужна дружба со Смоленском, как воздух! После победы Дмитрия Московского над полчищами Мамая на стороне Москвы оказались все удельные князья. Да и сам великий тверской князь был вынужден выказывать по отношению к Москве видимость дружбы. Один Святослав Смоленский сохранял гордую независимость и даже, воспользовавшись неурядицами в Литве, отошел от союза с ней. Его земли не пострадали от нашествия Тохтамыша, казна, несмотря на вынужденные выплаты ордынскому хану «выхода», не оскудела, да и смоленское воинство не утратило своей боевой мощи! Попробуй, сунься лютый враг на Смоленск: «железные полки Святослава» всегда готовы дать достойный отпор»!

А теперь Святослав Иванович не просто друг, но еще и родственник Михаила Тверского! Можно уже не бояться Москвы и смело просить у ордынского хана «грамотку» на великое владимирское княжение!

Великий тверской князь, проведав о поборах, которыми Дмитрий Московский обложил Великий Новгород, попытался осторожно вмешаться в их дела и послал к новгородским боярам своих людей с предложением «перейти под тверскую руку», но последние категорически отказались что-то менять. – Мы не хотим ссориться со славным Дмитрием! – ответили тогда новгородцы. – Конечно, мы с превеликим трудом собрали «черный бор«…Время покажет…Московские дела не так уж плохи, а наши собственные – никуда не годятся!

В это время в Новгороде начались беспорядки. Обозленные «черным бором» горожане обвиняли своих бояр в «нелюбви к великому городу» и нежелании «соблюдать новгородские свободы». Чтобы предотвратить смуту, новгородские посадники, посоветовавшись с богачами и знатью, собрали вече и постановили, что не признают прежних договоренностей с Москвой о праве московского митрополита судить новгородских «лучших людей». Теперь, по их постановлению, это будет делать новгородский архиепископ, «как было в старину». Эта смелость новгородской знати несколько успокоила толпу. Однако было ясно, что Москве такое их решение не понравится. – А если Дмитрий разгневается и пошлет войско на Новгород, тогда все может измениться, – решили в Твери, – и новгородцы поставят под сомнение свою дружбу с Москвой!

– Слава великому князю Михаилу! – раздался вдруг громкий звонкий голос Владимира Киевского, и Михаил Тверской очнулся от раздумий. Владимир Ольгердович встал, держа в ладони правой руки серебряный кубок с вином и, глядя на него, сказал: – Я давно хотел породниться с тобой, мой брат Михаил, и сейчас радуюсь от всей души! Теперь мы будем с тобой в союзе против Москвы! Пусть только Дмитрий Москаль осмелится напасть на тебя – он сразу же получит беспощадный отпор! У нас есть еще один верный и надежный друг – славный Олег Иваныч Рязанский, тесть моего могучего брата Корибута! Он тоже враждует с Москвой! Нам надо заключить с ним союз! А сейчас я пью это доброе вино за славу тверской земли и желаю тебе, брат, великой силы! Крепи дружбу с другими князьями и могучей Литвой, аминь!

Михаил Тверской нехотя встал из-за стола и отпил из своего бокала. – Слава тебе, мой добрый сват! – буркнул он. – Желаю тебе здоровья и всех благ!

После того как молодые удалились, а вслед за ними и великая княгиня, великий тверской князь объявил о завершении первого пиршественного дня. В светлице остались только князья и епископ, а все остальные гости ушли на покой. – Садитесь поближе! – распорядился Михаил Александрович. – Мы потолкуем в тишине о нашей жизни.

Великий князь Владимир Ольгердович перешел на другую скамью и уселся напротив смоленских князей, рядом с владыкой.

– Недавно ко мне приезжали рязанские люди, – начал Михаил Тверской, – и призывали к союзу против Москвы…Славный Олег Иваныч хочет начать войну с москвичами. Но у него мало сил! Однако он очень обижен на тогдашнее московское вторжение в его земли! Вы же помните, что сразу же после сожжения Москвы нынешним царем Дмитрий Московский пошел на Рязань! Это был несправедливый поход! Ну, и что из того, что рязанцы показали царю броды на Оке? Татары бы и без них перешли ту реку! Олег Рязанский вовсе не хотел зла Москве, а лишь пытался уберечь свои земли! А за это такая плата! Между прочим, Тохтамыш, отойдя от Москвы, безжалостно разорил рязанские земли! Это – доказательство того, что Олег Иваныч не заключал с ним союза! Поэтому действия Дмитрия Московского неоправданы! Я вот думаю, а может помочь славному Олегу?

– Помоги, брат! – кивнул головой Владимир Киевский. – И я подумаю об этом…Почему бы не поддержать отважного Олега?

– И мы бы помогли! – буркнул Юрий Смоленский. – Надо поговорить об этом с батюшкой…Вот только жаль, что у нас нет дружбы со славной Литвой! Ведь Литва заняла часть наших земель с городами и селами…Вот пойдем мы на войну с Москвой, помогая Рязани, а в спину нам ударит великий князь Скиригайла! Ведь именно он сейчас правит Литвой? Мы узнали, что могучий Ягайла отправился в Польшу за короной, не так ли?

– Так, – сказал, опустив глаза, Владимир Ольгердович. – Теперь вся власть в Литве в руках Скиригайлы! Однако я не верю, что он угрожает вашему Смоленску! Поэтому не стоит бояться войны с Москвой! Литва не будет мешать вашему союзу с Рязанью!

– Это не так! – тихо сказал тверской епископ. – Я не верю Скиригайле! Говорят, что он решил отречься от православной веры и перейти в католичество! Как можно верить язычнику и изменнику?! Ты же сам, князь Владимир, держишь в плену нашего святого человека Дионисия? Поговаривают, что он болен, а может уже и мертв!

– Тот Дионисий, получивший в Царьграде сан митрополита, сам прибыл в Киев, – пробормотал, покраснев, Владимир Ольгердович. – Но, как вы знаете, там уже давно сидит законный митрополит Киприан…Я тогда спросил этого Дионисия, зачем он ездил в Царьград к патриарху без согласия святителя Киприана? Да еще с такой целью! У нас есть один митрополит для всей Руси! Но Дионисий не захотел дать нам вразумительный ответ! Вот и пришлось оставить его в Киеве! А насилия над ним не было…Что же касается его болезни, то в этом – воля Господа!

– Если бы ты, великий князь не задержал его, – укоризненно покачал головой владыка, – славный Дионисий был бы здоров! В связи с этим я должен тебе сказать: перестань мучить человека православной церкви! Я напишу и самому святителю Киприану. Он не смог ужиться с Дмитрием Московским и бежал во время татарского нашествия! Это – великий грех! Вот почему в Москве теперь сидит митрополит Пимен! Он тоже был «поставлен» на митрополию царьградским патриархом! Но не наше дело судить людей Господа, на это Его воля! Значит, так надо! А вот что касается войны с Москвой, то я могу посоветовать и смолянам, и тебе, сын мой Михаил, ни в коем случае не идти против своих единоверцев! Рядом с нами – более опасный враг! А Москва – русская земля! С ней всегда можно миром договориться…Зачем идти на брата? А враги, воспользовавшись нашими междоусобицами, будут приходить со всех сторон на русскую землю и побеждать нас! Влезть в войну легко, но как из нее выйти? Разве вы забыли, как Дмитрий Московский с другими князьями осаждали нашу Тверь? Где же тогда были наши друзья и союзники? То же самое будет и сейчас! Берите пример с Романа Брянского! Разве ты не звал его сюда, в Тверь, накануне этой свадьбы? Почему же Роман не приехал? Он же знатный человек, имеющий большие права! А все потому, что он – служилый князь и связан крестным целованием…А может, не захотел обижать своего великого князя…Значит, Роман Молодой – верный своим словам и клятве человек! А если бы он прибыл сюда, как свободный князь, ему бы пришлось перейти на твою службу! Вот, смотри на его пример, сын мой, и строго соблюдай мирный договор с Москвой!

– Зачем ты ставишь в пример этого Романа?! – возмутился, привстав со скамьи, князь Юрий Святославович. – Он – не свободный князь, а холоп Дмитрия! Поэтому нечего показывать на него нам, благородным князьям! Этот Роман и так принес нам много зла! Разве не он тогда отнял богатый Брянск у моего дядьки Василия? Он был замечен и в битве против смоленского войска! Так вот, я клянусь, о чем говорил даже у гроба деда, что если мне удастся встретиться с этим Романом, я без всякой пощады отрублю его злую голову! Что касается Литвы, то я согласен с твоими словами, святой отец. Мы должны быть готовы всегда получить в свою спину удар оттуда! Зачем же литовцы удерживают наши земли? Им наплевать на наши обиды! От таких дел недалеко до войны! Какой смысл говорить о дружбе и союзе, если нет взаимного согласия!

– Видишь, брат, – покачал головой хмурый Владимир Ольгердович, глядя прямо в глаза Михаилу Тверскому, – как мы далеки от союза против Москвы и не можем поладить даже между собой? Зачем же тогда говорить о поддержке Олега Рязанского?!

 

ГЛАВА 18

РЯЗАНСКИЙ ПОХОД

Осенью 1385 года, когда деревья сбрасывали обильные разноцветные листья и опустели сжатые крестьянами нивы, московские полки вышли в поход на давнего недруга Москвы – великого князя Олега Рязанского. Войско возглавлял еще молодой, но славный князь Владимир Андреевич Серпуховский. Рядом с ним ехал на своем боевом, уже постаревшем коне, князь Роман Брянский. Князь Владимир сидел, покачиваясь в седле, мрачный, молчаливый. Он едва перемолвился словом с Романом Молодым, спросив перед походом: – Зачем ты, брат, взял старого коня? Разве он сможет вынести тебя с поля битвы? Неужели ты думаешь о «вечной славе»?

– Думаю, брат, – ответил тогда князь Роман. – Я еще ни разу не опозорился в сражении! И мне не нужна прыть молодого коня! Мне некуда убегать и даже смешно это представить! Если враг одолеет, так пусть безжалостно рубит мою голову!

На это князь Владимир ответил лишь покачиванием головы. Больше ни слова не услышал от него Роман Михайлович за весь путь до поля битвы. Как ему не хватало в дороге веселого, разговорчивого князя Дмитрия Михайловича Волынского! Великий московский князь хотел послать на брань во главе своей рати именно его, но тут случилось непредвиденное несчастье: бессмысленно, нелепо погиб пятнадцатилетний сын Дмитрия Михайловича, Василий! Поехал объезжать молодого жеребца и нечаянно, во время скачки, выпал из седла, сломав шею! Эта «жестокая беда» потрясла москвичей. Узнав о таком горе, князь Роман немедленно выехал на подворье Дмитрия Волынского, где стояли стоны и плач. Прибыл туда и сам великий князь Дмитрий Иванович, который, несмотря на свою мужественность и суровость, не мог скрыть обильных слез. Рыдала, держась обеими руками за голову, и мать погибшего, сестра великого князя Анна Ивановна. С огромным трудом собравшиеся со всех концов Москвы священники уговорили ее держаться «принародно» с достоинством. Сам же Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский с мрачным багровым лицом сидел у изголовья сыновнего гроба и, казалось, ничего не видел и не слышал. И в церкви при отпевании дорогого покойника он стоял с отрешенным видом, следуя за гробом в немом оцепенении. Лишь сразу же после погребения, входя в трапезную на поминальный обед в сопровождении князя Романа, он тихо сказал ему: – В моей душе что-то оборвалось, и я больше ничего хорошего не жду! Видно, пора подумать о другой жизни и уйти в монахи…Нет никакого смысла тянуть тяжелую лямку…Что такое земная слава? Господь дал, Господь и взял!

Видя подавленность и тоску своего зятя, великий князь Дмитрий Московский не решился отпускать его на «славную брань». Поход рассматривался как карательный, все были уверены в неминуемой победе, и поэтому Дмитрий Волынский был оставлен в Москве залечивать тяжелую душевную рану.

Набег на рязанские земли был вынужденной мерой великого московского князя Дмитрия. Это был ответ на действия великого рязанского князя Олега. Последний долго готовился к войне с Москвой, собирал по всей Руси силы, сумел объединить под «своей рукой» всех князей рязанского княжества – пронского и муромского. Его посланники побывали в Твери и Смоленске, добрались даже до литовских князей. Но помощи извне не получили. В Литве сложилась довольно непростая обстановка. Бывший великий литовский князь Ягайло, «по закону» еще сохранявший власть над Литвой, готовился к женитьбе на польской принцессе Ядвиге, перешел в католичество, и был близок к тому, чтобы стать польским королем. Его брат Скиргайло, тоже перешедший в новую веру, был провозглашен великим литовским князем, а Витовт, помирившийся с ними и тоже принявший католичество, получив лишь несколько городов «в кормление», остался не у дел. Зная о влиянии Витовта Кейстутовича на литовскую знать, воинской славе его отца, наследники великого Ольгерда ожидали «грозы»: никто не сомневался, что Витовта надолго не хватит, и он вступит в борьбу со своими братьями за великокняжеский «стол». Поэтому посланники Олега Рязанского получили лишь словесные одобрения его действий против Москвы, но существенной помощи не последовало. Также поступили и в Твери. А великий смоленский князь Святослав категорически отказался помогать Рязани, ссылаясь «на великую дружбу с Москвой и вражду с бесстыжей Литвой». Мало того, вскоре после отъезда рязанского «киличея» из Смоленска, в Москву отправился посланец Святослава Ивановича с просьбой о помощи против «злобной Литвы» и сведениями о враждебных Москве действиях Олега Рязанского. Но в Москве отнеслись к этому равнодушно. – У нас пока нет ни сил, ни серебра на войну с Литвой, – ответил смоленскому гонцу великий московский князь, – и мы не видим серьезного врага в бестолковом князе Олеге Рязанском! Пусть себе грозит нам и ездит по всему свету с жалобами! От этого мы только узнаем, кто нам друг, а кто – враг! А если тот Олег сунется на нашу землю, тогда мы беспощадно покараем его!

Как оказалось, великий князь Олег, не получив нужной ему помощи от соседей, решил все-таки «сунуться» в московские пределы. По весне он совершил внезапный набег на Коломну, взял и разграбил город, пленив московского воеводу Александра Андреевича.

Узнав об этом, Дмитрий Московский был сильно разгневан. Он хотел сразу же послать войско на Рязань, но обстановка в это время сложилась неблагоприятная. Бунтовал Великий Новгород, не желая покоряться суду московского митрополита, в «сарайском сидении» пребывал, как заложник, сын великого московского князя Василий, и было неясно, как воспримет ордынский хан карательный поход на Рязань. Когда же страсти немного улеглись и, казалось, поступки Олега Рязанского забылись, Москва решилась, наконец, на военные действия.

– У нас было так много временя, чтобы подготовиться к походу, – грустно размышлял, трясясь в седле, князь Роман, – однако сборы войск были суетливыми и поспешными…Неужели хитроумный Олег не сумел использовать это время для усиления своего войска? В этом я сомневаюсь! Я видел рязанцев в бою и знаю, что они очень сильны!

Он оглянулся: сзади ехали лучшие московские воеводы-бояре, среди которых выделялся сын князя Андрея Ольгердовича Псковского, молодой Михаил Полоцкий. Последний был «в чести» у Дмитрия Московского, часто сопровождал великого князя в походах, выездах на охоту и увеселениях, и ему прочили большое будущее. Вот и теперь он весело скакал, рассчитывая на «великие подвиги и бранную славу».

– Князь Андрей не пожалел своего сына, – подумал Роман Молодой. – Он совсем не верит в силу Олега! А я не взял с собой своего Дмитрия…Пусть сидит дома и наводит порядок в городе со своим Запасным полком! Еще неизвестно, какая у нас будет битва…Мое сердце чует беду…

В это время к князю Владимиру подскакал недавно посланный на разведку «заставный человек». «Набольший» воевода поднял руку и остановил войско.

– Славный князь! – громко сказал разведчик, едва сдерживая скакавшую до этого во всю прыть лошадь. – К нам приближаются враги! У них огромное войско! Я думаю, что его ведет сам злобный Олег!

– Ладно, Вольга, – кивнул головой Владимир Андреевич. – Значит, князь Олег не захотел, чтобы мы свободно дошли до его Переяславля! Что ж, – вздохнул он, – тогда мы встретим его здесь, в чистом поле, на границе нашей земли! Нечего жалеть этих беспортошных рязанцев! – Он повернулся лицом к московским боярам и воеводам. – Становитесь в боевой строй! А ты, Михаил, – он махнул рукой в сторону сына Андрея Ольгердовича, – иди в Большой полк и заправляй его делами! Напомни нам своего батюшку и завоюй добрую славу!

– Так и будет, славный князь! – весело крикнул Михаил Андреевич, устремляясь к войску. – За меня не беспокойся: я беспощадно разобью этих глупцов!

Тем временем из-за ближайшего холма навстречу московскому войску вышли рязанцы. Впереди их многочисленной рати шел конный полк во главе с самим великим князем Олегом. Князь Роман в это время стоял на левом краю построившегося в боевой порядок войска, возглавляя полк Левой Руки. Полк Правой руки, под водительством Романа Новосильского, вместе с дружинами тарусских князей, несколько выдвинулся вперед, чтобы первым принять удар рязанского воинства.

Роман Брянский видел, как конница рязанцев, не останавливаясь ни на мгновение, вгрызлась в их ряды. – Слава Москве! Слава Дмитрию! – вскричали москвичи, отбиваясь от врага, но их крики быстро утонули в воплях сражавшихся. Великий князь Олег в последнее мгновение развернулся и, обогнув наступавших, зашел к ним в тыл, руководя боем сзади. Неожиданно полк Правой Руки подался назад, не выдержав напора рязанцев, и стал отходить.

– Куда вы?! Почему отступаете?! – истошно закричал Михаил Полоцкий, выхватывая меч и устремляясь на подмогу. За ним ринулся в битву Большой полк, пытаясь выровнять положение и спасти соседей от разгрома. Но Олег Рязанский неожиданно выдвинул вперед пехоту, воины которой, выставив перед собой длинные копья, буквально нанизали на них московских всадников. Раздался дикий вопль, от которого у москвичей, невольно наблюдавших со стороны за сражавшимися, дрогнули сердца. – Эх, зря наш Михаил полез на их пехоту! – простонал Роман Брянский. – Какая нелепая ошибка! – Он поднял вверх свой тяжелый меч и повернулся лицом к своим воинам. – В бой, мои славные люди! – зычно крикнул он, прорезав на мгновение вопли битвы и стук оружия. – За славного Михаила! Смерть Рязани! Лютая месть!

Полк Левой Руки, следуя за своим военачальником, с силой обрушился на рязанскую пехоту. Последние, израсходовав длинные копья, встречали московских воинов сулицами, но не всегда успешно. Князь Роман Молодой не стал прятаться за спины своих воинов и первым напал на рослого седобородого рязанца, одетого в длинную кольчужную рубаху. Тот вытянул перед собой сулицу, но выхваченное из седла длинное копье князя Романа с силой ударило ему в живот. – Ох, Господи! – только и успел пробормотать, падая на окровавленную землю, несчастный старик. Потеряв копье, завязшее во внутренностях врага, Роман Брянский взялся за меч, быстро перебросив его из левой руки в правую. – Удар! – и еще один рязанский воин, захлебнувшись кровью, рухнул в кровавую грязь. – Ах, так! – закричали рязанцы. – Вперед же, на этого жестокого князя! Смерть ему!

– Не дождетесь! – поднял меч брянский князь. – Я покажу вам, как надо сражаться! – И он, забыв обо всем и даже о своем воинстве, бросился, очертя голову, на рязанских пехотинцев. – Крак! Хлоп! – его меч беспощадно разил врагов, пробивая в их рядах широкий проход, в который устремлялись его воины. Еще совсем немного и пехотный вражеский полк будет рассечен надвое. – Надо немного потерпеть, – думал про себя Роман Михайлович, чувствуя сильную усталость, задыхаясь от терпкого, сладковатого запаха крови, но продолжая махать своим тяжелым оружием. Вдруг он почувствовал, что рязанцы разом, быстро отошли от него, и он оказался в большом круге, окруженный со всех сторон врагами.

– Куда же делись мои люди? – удивился, останавливаясь в самой середине круга, князь Роман. – Неужели погибли?!

В это время неожиданно прозвучал незнакомый князю Роману сигнал боевого рога, и на поле битвы установилась тишина. – Что случилось? Почему остановилась битва? – лихорадочно думал он, глядя на вновь ощетинившихся копьями, окруживших его со всех сторон рязанцев. Вдруг стоявшие перед ним пехотинцы расступились, и в круг въехал на красивом вороном коне стройный, весело улыбавшийся, седовласый всадник. – Олег Рязанский! – подумал онемевший от изумления князь. – Неужели наши войска разбежались?!

Великий рязанский князь между тем приблизился к Роману Молодому, кивнул головой, глядя на его окровавленные доспехи, и приветливо сказал: – Здравствуй, Роман, вот мы и встретили! Так получилось, что ты стал моим пленником!

– Неужели ты одолел нас, Олег? – вздохнул князь Роман, опуская меч. – Я уже второй раз сражаюсь с тобой! Тогда мы победили! Но сегодня – не дал Господь!

– Это правда, брат, – кивнул головой Олег Иванович. – Господь нынче на моей стороне, потому как дела Дмитрия несправедливы! Неужели московский князь думает, что наша Рязань, постоянно истекающая кровью, потерпит его злодеяния? В давние времена москвичи отняли нашу Коломну, а теперь пришли карать меня за попытку возвращения моих земель! Вот Господь и наказал! Пусть еще благодарит меня, что я не стал добивать остатки его жалкой рати и позволил им уйти! Я не преследовал и твой полк! Это – моя благодарность тебе, Роман, и твоим людям за спасение моей жизни во время набега Мамаевых татар! А теперь ты, оказавшись в плену, будешь не жалким узником, а моим гостем! Поехали ко мне в Переяславль. Там ты достойно отдохнешь и если захочешь, сможешь перейти ко мне на службу! А потом перевезешь и свою семью! А если не пожелаешь – скатертью дорога, но не сразу! Мне нужно готовить большое и сильное войско для войны с Москвой! Я хочу к зиме добить этого Дмитрия!

– А если не справишься? – возразил Роман Михайлович, хмурясь. – У Дмитрия Иваныча – несметная сила! И Москва – большой, богатый город! Если бы не глупость и предательство, татары бы ни за что ее не взяли!

– Ладно, Роман, – усмехнулся Олег Рязанский, – там увидим! Дмитрий и сегодня прислал большое войско, но не вовремя! Я перебил его лучших людей! И взял в плен больше полутора сотен воинов Большого полка! Погиб даже молодой князь Михаил, внук самого Ольгерда…А убитых московских бояр и воевод – не счесть! Однако не буду хвастаться…Пора ехать в мой добрый город и вкусить моего рязанского хлеба!

На следующий день рязанское войско вступило под ликующие крики горожан в обгоревший, почерневший Переяславль. Ехавший рядом с победителем князь Роман с горечью смотрел на обугленные стены рязанской крепости, на многочисленные руины некогда каменных церквей и боярских теремов. – Вот так, брат, бедствует наша славная Рязань! – с горечью сказал Олег Иванович. – А тут еще и Москва поддает немало жара! За что мне любить этого Дмитрия Московского?

Через несколько дней в Рязань приехали московские послы. Роман Молодой в это время пребывал в тереме рязанского боярина Славуты Кривовича и узнавал все новости именно от него. Встречаться с москвичами он не хотел: ему было стыдно рязанского плена. Как-то вечером великий князь Олег, доселе своего пленника не беспокоивший и готовивший поход на Москву, пригласил его к себе в терем. Князь Роман вошел в великокняжеские хоромы и был немедленно проведен в гостевую светлицу. Рослый слуга, стоявший в простенке, увидев его, поясно поклонился и широко распахнул перед ним двери.

В просторной светлице стоял большой стол, за которым сидел в кресле великий князь Олег, напротив него, ближе к двери, с другой стороны стола стояло пустое кресло. На стенах висели многочисленные восковые свечи, вставленные в серебряные подсвечники, свечи стояли и на столе, ярко его освещая. В светлице было жарко и пахло, вероятно, от горевшего воска, как в церкви. – Садись, брат! – молвил, устало покачав седой головой, Олег Иванович, указывая рукой на пустое кресло. – Здравствуй!

– Здравствуй! – тихо ответил, усаживаясь, князь Роман.

– Я позвал тебя, брат, – пробормотал, глядя прямо в глаза своего гостя, великий князь Олег, – чтобы рассказать о моей службе! Я говорил тебе об этом еще на поле брани…Я слышал, что тебе плохо живется у Дмитрия Донского, который не дает тебе ни достойного жалованья, ни почета! Поэтому я зову тебя с семьей на мою службу, где ты получишь все, что заслуживаешь! Приму, без всякого сомнения, и всех твоих бояр! Конечно, наша рязанская жизнь нелегка, зато ты сможешь обрести здесь еще большую боевую славу! Моя земля не скудна, наши люди добры, а женки – красивы! Если хочешь, я сегодня же ночью пришлю тебе добрую женку или «красну девицу»!

– Хочу, брат! – искренне признался Роман Брянский. – Я так соскучился по любви!

– Хорошо! – улыбнулся Олег Иванович. – А как насчет моей службы?

– На это я не пойду! – покачал головой князь Роман. – Не хочу тебе лгать! Ведь я поклялся в верности великому князю Дмитрию и целовал ему крест…Пусть он не любит меня и не жалует, но я не хочу нарушать клятву! Только сам Дмитрий Иваныч может отрешить меня от моего долга! А там увидим…На все надо время…А сейчас я не готов к переменам!

– Что ж, брат, твои слова обидны, но правдивы! – нахмурился Олег Рязанский. – Тогда давай отведаем с тобой доброго вина и моих яств! А дня через три я поведу свои войска на Москву! Здесь были московские посланники и просили мира, но я не стал их слушать и отослал прочь! Зачем мне с ними мириться, если они всегда нарушают крестные клятвы? Эй, Годун! – Он хлопнул в ладоши, и в светлицу вбежал молоденький слуга. – Подай-ка нам, Годун, – приказал великий князь, – доброго вина и лучших яств!

– Слушаюсь, великий князь! – бодро ответил юноша и выбежал в простенок.

Наутро князь Роман очнулся в объятиях прелестной рязанской девицы. Он совершенно не помнил, что происходило за столом у великого рязанского князя, что они ели и пили, и даже девушка, лежавшая рядом с ним, ни о чем ему не напоминала.

– Так я любил тебя, дивная красавица? – тихо, недоуменно, спросил он ее. – Я совсем ничего не помню…

– Этого не было! – засмеялась белокурая прелестница, обнажая свои острые белоснежные зубки. – Вы с нашим могучим господином просидели до глубокой ночи и отведали премного вина да хмельных медов…Вот почему наш славный Олег Иваныч оставил тебя в своем тереме и позвал меня, чтобы я приласкала и приголубила тебя… А ты так устал от застолья, что сразу же уснул сладким сном… Иди же ко мне, могучий князь!

– С радостью! – пробормотал, загоревшись желанием, Роман Брянский, приподнимаясь и буквально набрасываясь на девушку.

– Ох, не спеши! – простонала рязанка, принимая в себя сильного, дрожавшего от возбуждения мужчину. – Ты меня совсем разорвешь, славный князь!

Прошло еще три дня. Как ни удивительно, но полки великого рязанского князя так и не вышли в поход на Москву. Роман Брянский все это время пребывал в тереме боярина Славуты и томился скукой. Рязанский боярин рассказал ему, что у великого князя пребывал в гостях знаменитый старец Сергий из Радонежа, пытавшийся убедить его помириться с Дмитрием Московским. Но Олег Иванович был неумолим. – Так, – подумал князь Роман, услышав про славного старца, – значит, войны не будет!

Прошло еще несколько дней, князь Роман был серьезно обеспокоен тем, что Олег Рязанский совсем забыл о нем. Он, правда, увлекся красивыми рязанскими девушками и был очень рад, что великий князь каждую ночь присылал к нему новую прелестницу, но скучал по дому. Олег Иванович ни разу не звал его с собой на охоту или на какие прочие развлечения, потому как сам занимался делами удела, «не зная отдыха». В конце концов, князь Роман совершенно «истомился» от безделья и впал в тоску. Он уже стал подумывать о возможном бегстве из гостеприимной Рязани, с раздражением глядя на покорных, исполнительных слуг, следовавших за ним «по пятам». И вот вдруг неожиданно, когда он совсем потерял надежду на избавление от надоевшего плена, к нему явился слуга великого князя и позвал с собой.

Когда Роман Брянский с волнением переступил порог уже знакомой ему светлицы, он увидел там старца Сергия, который скромно располагался на небольшой деревянной скамье напротив великого князя, рядом с пустовавшим креслом.

– Здравствуйте, великий князь и святой отец! – сказал князь Роман, склонив перед седобородым стариком голову.

– Благослови тебя Господь, сын мой! – ответил отец Сергий, вставая и крестя голову князя. – Я рад и счастлив видеть тебя живым и здоровым! Но я знаю, что тебе не грозит смерть на поле брани и на московской службе…

– Садись! – великий рязанский князь указал Роману Брянскому на кресло. – Вот мы обсудили со святым человеком вражду с Москвой, и он посоветовал мне отказаться от похода…Что ты на это скажешь, Роман? У тебя есть какое-нибудь предложение?

– Я ничего не могу сказать против слов святого старца! – горячо молвил князь Роман. – Я советую тебе прислушаться к его совету и помириться с Москвой…Слово этого человека – это Божье слово!

– Так нельзя говорить, сын мой! – возразил отец Сергий. – Ни один человек не имеет права говорить от имени Господа! Мы узнаем истину только через молитвы и горячую веру по милости Бога!

– Что ж! – привстал в своем кресле Олег Иванович, краснея от волнения. – Тогда я согласен с твоими словами, святой отец и готов заключить вечный мир с Дмитрием Иванычем! А если он хочет породниться со мной и упрочить наш будущий мир, то пусть выдаст свою дочь за моего сына Федора!

– Значит, ты готов принять московских послов и послать своих сватов в Москву? – спросил, словно улыбаясь своими большими голубыми глазами, Сергий Радонежский. – Ты не передумаешь, сын мой?

– Не передумаю, святой отец! – весело ответил Олег Рязанский. – Если сам святой человек пришел ко мне с просьбой о мире, то зачем мне противиться?

– Ну, тогда я пойду в Москву, сын мой, – сказал Сергий Радонежский, вставая и благословляя великого рязанского князя. – Господь вознаградит тебя! И пусть этот славный князь, Роман Михалыч, отправится со мной! Отпусти же и всех московских пленников!

– Хорошо, отец Сергий! Так и будет! – Олег Рязанский поднял правую руку, прижимая ее к сердцу. – Я знаю о силе и весомости твоих святых слов! Иди же с миром в Москву и передай великому князю Дмитрию мои теплые слова!

 

ГЛАВА 19

КАРАЗА «СМОЛЕНСКОЕ ЗЛО»

Литовские полки стремительно двигались к Мстиславлю. Шел апрель 1386 года. Было солнечно, но еще местами лежал снег. Зима долго не хотела в этот год сдавать свои суровые права. Но свежий здоровый воздух не препятствовал разгневанным литовцам: еще бы, смоляне, некогда друзья и союзники, напали на их земли! Правда, «коварные литовцы» забывали главное: земли, на которые пришли смоленские войска, были еще недавно в составе Смоленского княжества и достались Литве «обманом» в трудные для Руси времена. Теперь великий князь Святослав Иванович решил восстановить справедливость и отнять у литовцев «исконно смоленскую вотчину». На решимость смолян оказала влияние победа великого рязанского князя Олега над московской ратью. – Рязанцам не понадобилась сторонняя помощь, – решил великий князь Святослав, – и они сами одолели могучего врага! Почему бы и нам с нашими «железными» полками не отнять у литовцев город Мстислав и волости? Сейчас удобное время: в Литве царят беспорядки!

И смоленская рать, ведомая великим князем Святославом, с сыновьями Юрием и Глебом, а также с племянником Иваном Васильевичем, без объявления войны вторглась в пределы Литвы. По пути к Мстиславлю смоляне «учинили много зла», сжигая деревни и села и безжалостно расправляясь с мирными жителями. Их жестокость поразила современников. Смоленские воины врывались в деревни, захватывали в плен несчастных крестьян и чудовищными пытками добивались от них сведений о спрятанных ценностях, а потом, после всех мучений, убивали. Особенно свирепствовали они там, где проживали бедняки: не удовольствовавшись их скудными «пожитками», они загоняли несчастных крестьян в собственные избы, запирали их там, а потом – сжигали живьем, наслаждаясь дикими воплями несчастных. Иногда, поощряемые своими князьями, воины привязывали свои жертвы к стенам изб, а затем поджигали эти избы и со смехом наблюдали, как несчастные пленники мучаются, корчась в огненном мареве. В качестве развлечения смоленские «освободители» подвергали ужасным издевательствам женщин и детей. Они беспощадно, прилюдно, насиловали всех приглянувшихся им «литовских блудниц», а затем их зверски убивали. На глазах у матерей они протыкали младенцев копьями, сажали их на кол, бросали в горящие избы. Слухи об этих ужасах достигли Литвы, и великий князь Скиргайло, собрав войско, немедленно двинулся в поход. По дороге к нему примкнули полки Корибута Ольгердовича, Лугвения Ольгердовича и Витовта Кейстутовича. Тем временем смоленская рать дошла 18 апреля до Мстиславля, в котором «сидел» литовский князь Коригайло Ольгердович и попыталась сходу взять город. Однако литовцы и русские, прослышавшие о зверствах смолян по отношению к мирному населению, не желали испытывать на себе «смоленского зла» и отчаянно сражались. Им удалось отбить первый вражеский приступ, а затем и последующие. Одиннадцать дней простояли у городских стен, теряя людей, смоленские полки, но добиться успеха не могли.

Литовцы же быстро шли вперед, гонимые не только яростью, но и любопытством: они никак не могли поверить слухам, что «добрые смоляне» так жестоко расправлялись со своими соотечественниками, русскими! Однако страшная действительность предстала перед их глазами. Как только Скиргайло со своим полком подошел к некогда большой деревне, где литовцы не раз останавливались во время похода на Москву, литовские воины сразу же почувствовали запах смерти. – Зачем заходить туда, великий князь? – сказал подскакавший к Скиргайло конный разведчик. – Ты увидишь такой ужас! Лучше поедем мимо этой деревни прямо к Мстиславлю и снимем вражескую осаду! Если они узнают о нашем войске, то сразу же убегут!

– Подожди, Менгайло, – возразил великий князь, – мы и так слишком спешим. Надо чтобы мои воины посмотрели на дела смолян и наполнились яростью к этим негодяям! Пусть входят в деревню и увидят все собственными глазами!

И полк Скиргайло двинулся в сторону опустошенной деревни. Сам великий князь брезгливо смотрел на обугленные избы, деревья и быстро скакал вперед. Он только краем глаза видел страшное зрелище. Вот у одной пепельной кучи, оставшейся от жилища, лежал скорчившийся от страданий женский труп с распоротым животом, а рядом с убитой, на колу, торчал окровавленный младенец, воздевший свои обугленные пухлые ручонки к небу, как бы умоляя Бога скорей прекратить его ужасные муки. Неподалеку же в луже крови валялся обезглавленный изуродованный труп крестьянина, облепленный зелеными мухами. Задохнувшись от трупного смрада, Скиргайло схватился рукой за рот и, натянув удила, резко проскочил страшное пепелище. Но тут же он наткнулся на распятый на обгоревшей рябине труп совсем юной девушки, обнаженной и изрезанной так, что из ее живота свисали до земли синие кишки. Лицо несчастной было настолько искажено смертной мукой, что видавший виды литовский полководец перекрестился. – Какой кошмар! – буркнул он, едва сдерживая рвоту. – Зря я не послушал своего разведчика и явился в это адское место!

В это мгновение он, почувствовав еще более сильный смрад, глянул в сторону дороги и оцепенел: на длинной толстой жерди, прибитой к врытым в землю столбам, висели обнаженные тела едва ли не десятка крестьян, среди которых были женщины и…даже дети! Глядя на их избитые, посиневшие тела, на исколотые до крови руки, ноги и лица, на вылезшие от немыслимой боли из орбит глаза и искаженные мученическими оскалами рты, великий князь покрылся обильным потом и, лишившись языка, судорожно махнул рукой, выводя свое войско из деревни. Ехавшие за ним воины рыдали навзрыд. Многие из них молча, вытирая скупые слезы, качали головами. Но были и такие, которые терпеливо, мужественно выносили увиденное и лишь с ненавистью сжимали пальцы в кулак. Особенно возмущались поляки, большой отряд которых примкнул к полку великого князя. – Пся крев! – говорили они о смолянах и плевались. – Такого зла не творили даже немецкие крестоносцы!

– Этим лютым врагам не будет пощады! – думал, едва пришедший в себя после объезда сожженной деревни, великий князь. – Значит, не напрасно я привел моих воинов туда! Теперь они будут безжалостно сражаться против этих нелюдей!

Литовцы больше не решались входить на страшные пепелища, встречавшиеся едва ли не через каждую версту. Они продолжили свое быстрое движение и в короткий срок приблизились к Мстиславлю. Разведка уже не была нужна: темные, словно тучи, смоленские войска были хорошо видны на большом расстоянии.

– Вот только бы не сбежали! – пробормотал подскакавший к Скиргайло его брат Корибут. – Пока мы на холме и почти невидимы, надо поспешить! Наши люди пребывают в страшной ярости! Они изрубят врагов! Пошли же!

– Если же враги убьют меня, брат, – буркнул багровый от гнева Скиргайло, – тогда ты сам возглавишь наше войско! И не щади врагов! Конечно, князей лучше бы взять в плен, но если не выйдет – убивайте и их! Будьте особенно безжалостны к злобному князю Ивану! Он побывал в плену нашего славного батюшки Альгирдаса и клятвенно обещал никогда не воевать против Литвы! Наш батюшка тогда говорил, отпуская того Ивана в Смоленск, что ему грозит лютая смерть от нашего меча…Вот и наступило это время!

– Ну, что ж, – улыбнулся Корибут. – Я готов к жестокой битве! А теперь поеду к славному Витаутасу и нашему доброму Лугвению, чтобы передать им твои слова!

– Хорошо, брат, – кивнул головой Скиргайло, подавая знак своим воинам спускаться с холма. – А я пошел на врага!

И литовское войско решительно двинулось на ощетинившихся копьями смолян. Последние уже знали о приближении врага, но об их численности имели противоречивые сведения. – Похоже, что идет один Скиригайла! – весело сказал великий смоленский князь Святослав Иванович сыновьям. – Мы знаем, что у них сейчас смуты и неурядицы. Значит, Скиригайла захотел умереть! Пусть же получит желаемое!

– Мы посадим его на кол срамным местом! – рассмеялся князь Юрий Святославович. – А остальных его людей предадим жестоким пыткам!

Но литовские войска бесконечной лавиной спускались с холма, и смоленским князьям стало не до смеха. – Неужели здесь собралась вся Литва? – пробормотал князь Глеб Святославович, видя приближавшихся врагов. – Как бы нам самим не попасть на литовский кол!

– Молчи, сынок! – буркнул Святослав Иванович, понимая правоту его слов. – Нечего сеять смуту! Теперь уже поздно перестраиваться и отходить! Но запомните мой приказ! Если горожане Мстиславля ударят нам в спину, сразу же скачите к той дубовой роще! – он махнул правой рукой в левую сторону. – А оттуда мы быстро уйдем через лес в свой Смоленск!

Литовское войско быстро приближалось. Слышался лишь цокот копыт и звон оружия. Воины молчали. Непривычная для начала боя тишина угнетала смоленских воинов, и великий князь Святослав, подняв вверх свой длинный меч, крикнул зычным голосом: – Слава Смоленску! Смерть лютым врагам!

– Слава Смоленску! Слава великому князю Святославу! – взревели его воины, поднимая свое грозное оружие.

Впереди смоленского войска стояли вооруженные длинными копьями пехотинцы. Видя, что на них идет литовская конница, они рассчитывали остановить ее и, смешав вражеский строй, пропустить для решительного удара через свои ряды главные, конные, смоленские силы. Однако литовцы, казалось, разгадали их замысел. Остановив свою конницу в сотне шагах от смолян, Скиргайло что-то крикнул и быстро поскакал, огибая войско, в тыл, чтобы управлять воинами сзади. Внезапно литовцы, пристально смотревшие на смолян, выхватили из-за спин луки и выпустили в сторону врагов целую тучу стрел. Так они обычно не сражались и поступили по-татарски. Передовые смоляне не успели опустить свои тяжелые копья и с криками заметались. Одни из них попадали, раненные, на землю, другие, уклонившись от стрел, опустили вниз копья, закрываясь щитами. Шум и крики заглушили голос великого князя Святослава, пытавшегося пресечь сумятицу. Видя беспорядок в рядах врагов, литовцы не стали ожидать приказа своего полководца и железной лавиной обрушились на них. – Слава Скиргайле! Слава Литве! – кричали они, беспощадно поражая смолян. Но те, отчаявшись, потеряв несколько рядов пехотинцев, сражались до конца. Скиргайло видел, как падали, сраженные смоленскими мечами литовцы и, скрипя зубами, проклинал врагов. – Так они перебьют моих лучших воинов! – бормотал он, вздевая руки к небу. – Я вижу, что злодеи не собираются сдаваться!

Битва тем временем становилась все более ожесточенной. С обеих сторон падали на обагренную кровью землю убитые и раненые. Последние, даже лишившись боевого оружия, продолжали неистово сражаться, сцепляясь с врагами руками и ногами. Неожиданно произошел перелом: здоровенный литовский воин, подскакав к рослому смолянину, стоявшему посредине пехотного строя и укрывшегося щитом, так ударил его своей тяжелой секирой, что несчастный рухнул на землю, рассеченный вместе со щитом, как тяжелый, жалкий куль. Кровь убитого ударила густой струей в лица смоленских воинов и они, потрясенные случившимся, обмякли. Тут уже литовцы не дали им спуска! Вслед за конницей вступила в бой тяжелая литовская пехота, одетая в железную немецкую броню, и довершила разгром. Все смоленские пехотинцы были беспощадно изрублены. В это же время со стороны Мстиславля вышел большой конный отряд, возглавляемый князем Коригайло. – Слава Литве! Смерть Смоленску! – кричали его воины, приближаясь к смоленской коннице.

– Спасайтесь, сыны мои! – возопил, поднимаясь в седле, великий князь Святослав Иванович. – У нас нет сил сражаться с таким врагом! Бегите в дубовую рощу!

Но этих слов, которые были едва слышны в создавшейся толчее, не потребовалось. Смоляне, забыв о прежней славе и «превеликой гордыне», кучно поскакали в сторону речки Вехри, пытаясь найти спасение в недалеком лиственном лесу.

Но литовский военачальник это предвидел. На такой случай у него был готов конный отряд польских рейтаров, который немедленно помчался вслед за врагами. Немногие смоленские воины все же успели добраться до рощи и скрылись в ней, а вот сам великий князь и его сыновья, застрявшие в общей давке, с трудом продвигались вперед. Они едва успели перейти речку, как на них набросились, размахивая узкими, легкими мечами, польские всадники. – Эй, пся крев! – вскричал их военачальник Владзимеж, увидевший великого князя. – Готовься к смерти!

Он бросился на отступавших смолян и с размаху обрушил свой меч на спину великого смоленского князя. Но кольчуга выдержала жестокий удар, а сам Святослав, ощутив сильную боль в позвоночнике, зашатался и попытался развернуться. – Хрясь! – меч польского военачальника, скользнув по кольчужной сетке, попал в незащищенное место на шее. – Вот и пришла моя кончина! – пробормотал, теряя сознание и падая на сырую землю, Святослав Иванович. – Нет, лютый враг! – вскричал, видя гибель великого князя, его племянник, Иван Васильевич, поворачивая коня и пытаясь сразиться с преследователями. Но в этот миг на него посыпались удары едва ли не десятка вражеских мечей, и разрубленное тело несчастного князя медленно выползло из залитого кровью седла. Еще немного, и польские рейтары с торжествующими криками окружили остатки смоленского войска, не успевшего отойти. – Нет им пощады, разите! – кричал, ликуя, воевода Владзимеж. – Отомстим же этим врагам за несчастных замученных крестьян! Смерть им!

Но в это время над полем битвы раздался трубный звук литовского горна.

– Вот досада! – буркнул Владзимеж, подавая знак своим воинам прекратить избиение. – Значит, Скиргайла решил пощадить их! Не будем спорить: иначе потеряем свои злотые за упрямство!

Вечером Скиргайло в своем походном шатре в окружении братьев-князей и воевод обсуждал будущую судьбу плененных смоленских князей Юрия и Глеба Святославовичей.

– Их всех нужно предать лютой казни! – предложил Корибут Ольгердович. – Зачем нам такие злодеи в Смоленске? Мы пока не сможем присоединить к нашей земле Смоленск, а вот было бы неплохо посадить туда дружественного нам русского князя, как наместника!

– Где же мы найдем такого верного нам князя? – усмехнулся Скиргайло. – Неужели вы не помните предательства смоленских князей? Для чего же мы теперь сражались? Мы не найдем среди русских князей достойного правителя!

– Это правда! – кивнул головой Витовт Кейстутович, сидевший на передней скамье между Корибутом и Лугвением, напротив кресла великого князя. – Трудно найти такого русского князя, которому можно было бы доверить богатый город или удел…Однако я помню князя Романа Молодого, который верно служил нашей Литве, но поддался на обман москалей! А теперь он, славный воин, живет в Москве в бедности и унижении. Я думаю, что неплохо бы позвать его к нам и назначить нашим смоленским наместником. А там, со временем, и совсем приберем Смоленск! Я слышал, что Роман – верен своему слову и никогда не нарушит данной им клятвы…

– Неужели ты забыл, брат мой, как тот Роман изменил клятве, данной моему батюшке? – усмехнулся Скиргайло, качая головой. – Вот он и пребывает в Москве в таком положении из-за своей вины! Забудь о нем! Я вот только что разговаривал с Юрием, сыном убитого нами злодея Святослава, и он обещал мне со слезами, что будет верно служить Литве! Пусть пока владеет Смоленском, как законный князь! Зачем обижать смолян без надобности? А если этот Юрий не оправдает наше доверие, тогда мы легко прогоним его и заберем себе город!

– Это неправильно, брат! – возразил Лугвений Ольгердович. – Разве мы не видели страшных злодейств, совершенных смоленскими князьями? Или не проливали горючих слез, глядя на изуродованные трупы невинных людей? Зачем оставлять в живых этого убийцу и лютого мучителя? Ему нужен не Смоленск, а острый меч в шею!

– Ты не понял всей моей хитрости, брат! – сказал, глядя в лица своих братьев, великий князь Скиргайло. – Мы же поставим в Смоленске этого злодея Юрия для нашей же пользы! Всем известны его жестокости и непотребства! Кроме того, он – страшный трус…Разве станет храбрый человек издеваться над беззащитными смердами и убивать безвинных детей? Нет сомнения, что этот Юрий – негодный правитель!

Знатные литовцы с недоумением переглянулись.

– А когда смоляне обнаружат, какой их князь негодяй, – весело продолжал Скиргайло, – и натерпятся от него горя, тогда они сами перейдут под нашу руку, как это сделал Брянск во времена нашего батюшки! Зачем нам какой-то верный русский князь, если Юрий сделает все, что нам нужно!

– Ты, брат, хитер, как старый лис! – сказал, поморщившись, Корибут, привстав в волнении со скамьи. – Я бы до этого не додумался! Как мудро!

Остальные же молчали.

– Пусть сюда приведут этого злодея Юрия! – распорядился Скиргайло, потирая руки. – Эй, мои верные слуги!

Князь Юрий Святославович вошел в шатер великого литовского князя в сопровождении двух могучих рослых литовских воинов. Обойдя скамьи знатных литовцев, он приблизился к креслу Скиргайло и рухнул перед ним на колени. – Прости меня, великий князь! – завопил он, рыдая. – Пощади мою непутевую жизнь! Я не хотел вторгаться в твои священные земли, но был вынужден послушаться своего престарелого батюшку! Наш отец совсем обезумел на старости лет и вынудил нас совершить великое зло! Прости нас, могучий князь!

– А если я, в самом деле, прощу тебя, Юрий, – расплылся в широкой улыбке Скиргайло, – и даже верну тебе отцовскую вотчину, ты будешь любить нашу славную Литву и верно служить ей?

– Буду! Буду, великий государь! Если надо, я отдам свою жизнь за тебя и славную Литву! – хрипло прокричал Юрий Святославович, катаясь на земле у ног Скиргайло и пытаясь поцеловать его сапоги. Наконец, он ухватился за сапог и с шумом его чмокнул.

Знатные литовцы с презрением переглянулись.

– Тогда слушай меня, Юрий, – наставительно молвил Скиргайло. – Если ты обманешь меня или придумаешь какую-нибудь злую хитрость, то тебе не видеть ни твоего города, ни белого света! Ты потеряешь свой удел, а мы передадим его славному москалю, Роману Молодому! Понял?

– Понял, – пробормотал, не веря своим ушам, князь Юрий.

– Тогда ты сегодня же войдешь в Смоленск с моими людьми, – сказал в заключении Скиргайло, подняв вверх правую руку, – и выплатишь нам большой выкуп за свой княжеский «стол»! Но не смей утаивать ни золото, ни серебро! Ты должен надолго запомнить, как опасно идти против нашей славной Литвы и нарушать наши священные границы! Смотри же и не забывай!

 

ГЛАВА 20

СОВЕТ МОСКОВСКИХ БОЯР

Поздней осенью 1386 года великий князь Дмитрий Московский собрал всех своих бояр, воевод и служилых князей на совет. Он хотел в это трудное для Руси время обсудить сложившуюся обстановку и принять надлежащие решения. Дмитрий Иванович, несмотря на грозный вид, был человеком осторожным и действовал только тогда, когда получал поддержку «премудрых людей». Обычно он сидел на советах и внимательно слушал споривших бояр, а когда находил верное решение, объявлял его боярам, но еще не раз выслушивал их доводы «за» или «против». В этот раз бояре спорили о сыне великого князя Василии, «застрявшем в Литве». Почти три года он пробыл в Сарае как заложник хана Тохтамыша, и все эти годы Москва была вынуждена выплачивать Орде огромный «выход». Помимо установленных еще во времена ханов Узбека и Джанибека платежей, приходилось присылать «царю и татарским князьям» богатые подарки, обеспечивать «щедрое кормление» бесчисленным ханским посланникам и частенько, по требованию хана, привозить дополнительную мзду на нужды ханского войска и прочие бесконечные ордынские расходы. К тому времени у великого князя Дмитрия Ивановича было пятеро сыновей: Василий, Юрий, Иван, Андрей и Петр. Старший сын Даниил давно умер, скончался и четвертый по счету мальчик – Симеон, и Василий Дмитриевич являлся законным наследником. Дмитрий Московский очень любил княжича Василия и, несмотря на то, что отправил его за себя к татарам, тяжело переживал сыновний плен, считая себя виновником случившегося. В конце концов, видя, что ордынский хан не собирается отпускать князя Василия домой, великий князь послал своих людей в Сарай, чтобы создать возможность для его побега. В Сарае в то время проживал и князь Василий Дмитриевич Суздальский. Он совершил неудачный побег и был пойман по дороге домой неким татарским посланником. Беглец был возвращен в Сарай, подвергнут «превеликим мукам» – побоям, словесным оскорблениям и унижениям – а затем брошен в ханскую темницу. Пример несчастного князя Василия Суздальского был достаточно нагляден, чтобы действовать таким же образом. Поэтому московские бояре, сопровождавшие Василия Московского, тщательно подготовили побег и, усыпив бдительность ханских надзирателей щедрыми подачками, выбрав благоприятный день, ушли поздней осенью 1385 года в литовскую Подолию. Тамошний воевода Петр радушно принял беглецов, но посоветовал им не возвращаться домой степью. Наследнику великого московского князя пришлось отправиться со своими боярами «в дальние и неведомые земли». Узнав об удачном побеге сына и его «сидении» в Валахии, Дмитрий Московский послал к нему «старейших бояр» с деньгами, которые помогли Василию Дмитриевичу благополучно добраться до Полоцкой земли. В конце концов, наследник великого московского князя оказался «гостем» Витовта Кейстутьевича, вынашивавшего тогда планы захвата великокняжеского литовского «стола», и последний предложил ему руку своей дочери Софьи. Красивая четырнадцатилетняя девочка понравилась княжичу, но для заключения брака нужно было получить согласие его отца. Поэтому князь Витовт послал в Москву своих людей, которые и рассказали великому князю о положении дел и о брачном предложении.

Вот об этом, в первую очередь, и говорили на боярском совете. Мнения были очень разные. – Я думаю, нам не следовало бы женить молодого Василия на той литовке! – сказал после глубокого раздумья Дмитрий Михайлович Волынский, вставая с передней скамьи, где он сидел рядом с Романом Брянским. – Но другого выхода нет! Наш любимый княжич, на деле, пребывает в литовском плену, и мы не знаем о его доброй воле…Пусть привозит невесту сюда, в Москву! А тогда мы сможем сказать, как следует поступить…Неизвестно, по сердцу ли молодому Василию та Софья? Мы также не знаем, здорова ли она, хороша ли станом и лицом!

– И я против этой женитьбы! – молвил, покраснев от волнения, вставший из середины залы Федор Андреевич Кошка. – Разве мы не знаем, что Витовт принял римскую веру? Он же отрекся от православия! Надо ли нам его дочь-язычница?!

– Однако в этой женитьбе есть и выгода! – сказал, вставая, Иван Родионович Квашня. – У Витовта – и сила, и власть! Ягайла ведь стал польским королем! Теперь Витовт – первый человек в Литве! Он может стать великим князем! Тогда нам будет выгодна дружба с ним! И та девица, без сомнения, перейдет в нашу веру! Главное, чтобы наш княжич полюбил ее! А если нет любви, тогда дело плохо! С постылой женкой нет жизни…Ее не захочет даже дрын!

– Зачем говорить такую чушь?! – возмутился Симеон Васильевич. – Наш княжич слишком молод, чтобы беспокоиться за его дрын! Все заладится, если наш великий князь прикажит! Как говорится: стерпится – слюбится! И нечего об этом говорить! Даже мы, глубокие старики, поглядываем на красивых женок! Вон вам, князь Роман Молодой! У него уже седая борода, а он, что не день, с охотой щупает «красных девиц»!

– Зачем говорить такую срамоту?! – возмутился князь Роман, вставая. – Неужели ты, боярин Семен, видел меня за непотребными делами?! Почему ты позволяешь себе прилюдно нести напраслину?!

– Ладно, Роман! – махнул рукой великий князь. – Все мы знаем о твоей супружеской верности, а другие дела нас не касаются! А вот что ты скажешь о возможной женитьбе моего сына?

– Я думаю, что его нужно женить! – кивнул головой Роман Михайлович. – Особенно если сам Василий не против этого. Надо узнать его волю…Я вот не препятствовал выбору своего сына и получил в невестки прекрасную девицу! Они так и живут в любви да согласии…

– Какое там согласие? – усмехнулся Иван Федорович. – Разве твоя невестка родила хоть одного ребенка? Так ты и остался без внуков…Даешь нам советы, а сам не научил своего сына, как нужно делать детей! Лучше бы сам ублажил невестку!

Бояре дружно рассмеялись.

– Зачем ты обижаешь нас, Иван?! – подскочил со скамьи Иван Родионович. – Разве ты не знаешь о воле нашего Господа?! Только Господь дает нам детей! И как ты смеешь унижать самого князя! Или ты ровня ему? Совсем потерял стыд и совесть!

– Говорите о деле, мои лучшие люди! – молвил, нахмурив брови, великий князь. – И больше ни слова о князе Романе! Это вам не боярин! Знайте меру! Если кто-либо из вас еще раз осмелится говорить непотребство о любом моем князе, я выдам нечестивца на расправу обиженному!

Бояре замолчали.

– Конечно, эта женитьба выгодна! – нарушил тишину Федор Андреевич Свибл. – Я верю в большое будущее Витовта! Скиригайло не удержит свой «стол», если того не захочет Витовт! И нам надо вступиться за нашего союзника – Андрея Ольгердыча! Скиригайло убил его сына во время нападения на Полоцк, а самого Андрея взял в плен! Мы же советовали Андрею не ходить на Полоцк и не воевать с Литвой! Он потерял уже второго сына! Если наш добрый Василий женится на той девице, тогда мы попросим Витовта за несчастного князя Андрея!

– Хорошо, – усмехнулся великий князь. – Я знаю, что девица Витовта по душе моему Василию! Значит, надо посылать в Литву сватов. Но не сейчас. Мы дадим согласие Витовту, но со свадьбой пока повременим! Надо хорошо изучить литовские дела и дождаться, когда Витовт станет великим князем. А ты пока подумай, Иван Родионыч, кого мы пошлем туда для встречи молодого Василия и его бояр. Пусть возвращаются домой через Псков и Великий Новгород! Там тихо и спокойно!

– Подумаю, батюшка, – бросил, не вставая, Иван Родионович, – но проезд через Новгород не одобряю! Там опять беспорядки и смута против твоей воли!

– Это так! – привстал в своем кресле великий князь. – Надо принять решение о Новгороде! Это – серьезное дело! Стоит нам пойти на уступки, и случится беда! Сегодня они против митрополичьего суда и хотят «древних свобод», а завтра – откажутся выплачивать договорное серебро! Пошлем-ка туда войско! Тогда готовься, брат Владимир, поведешь наших славных воинов на Новгород!

– Готовлюсь, брат! – громко сказал сидевший на самом краю передней скамьи, ближе к князю Роману, Владимир Андреевич. – Мне не впервой успокаивать этот беспокойный город! Я прихвачу с собой и Романа Молодого! Новгородцы уважают его и боятся!

– Добро! – кивнул головой великий князь. – Бери с собой славного Романа и поезжай к этим смутьянам! А после обеспечишь встречу моего сына. Пусть наш Роман будет защитой Василию и его боярам! Так, Роман?

– Так, великий князь! – радостно отозвался Роман Михайлович. – Я всегда готов сопровождать твоего сына! И благодарю тебя, государь, за добрые слова!

 

ГЛАВА 21

«ОБИДА» БРЯНСКОГО КУПЦА

– Тащите же невод, молодцы! – кричал в нетерпении Дмитрий Брянский, глядя, как его охотники хватаются за края большой рыболовной сети и пытаются ее расшевелить. – Сейчас, батюшка! – ответил седовласый глава охотников Безсон Коржевич. – Еще рано спешить! Так мы разорвем невод и упустим всю рыбу! Надо немного подождать!

В этот теплый майский день брянские охотники, вкупе с опытными рыболовами, отправились в Соловьиный лес на берег Десны, чтобы половить для княжеского стола рыбы. На реке были только княжеские люди: горожан, «черный люд», в заповедные места не пускали. Здесь, неподалеку от бобровых гонов, располагались удобные для ловли рыбы места. Почти целый год рыбаки не тревожили побережье Десны в этих местах и теперь рассчитывали на богатый улов. Сам князь Дмитрий Ольгердович обычно не принимал участие в рыбной ловле. Он очень любил охоту, «лучную стрельбу» по птицам, посещал бобровые гоны, но на рыбалку прибыл впервые. Как-то князь, беседуя со своим огнищанином Олегом Коротевичем, посетовал на скуку и «скудную охоту», и последний посоветовал ему сходить «с умелыми людьми» на рыбалку. – Ты развеешься, славный князь, и отведешь душу от своих забот! – сказал тогда огнищанин.

«Забот» у князя было предостаточно. И, в первую очередь, его беспокоили значительные расходы, связанные с уплатой дани Орде. В свое время в Брянск приезжал посланник татарского хана Тохтамыша и требовал возобновить прежние выплаты. Дмитрий Ольгердович связался с великим литовским князем Ягайло и получил наказ: платить Орде «выход»! В Литве в это время было неспокойно, татары, совершив разорительный набег на Москву, показали свою силу, и Ягайло не хотел с ними ссориться.

Пришлось брянскому князю расходовать запасы своей казны, накопившиеся за последние годы, на уплату и «литовского долга», и «ордынского выхода». Серебро пока имелось, но, ввиду оскудения пушных богатств удела, рассчитывать на постоянные доходы было трудно. К тому же в Орде требовали все больше и больше серебра. В прошлом году ордынский хан выразил свое недовольство брянскому посланнику боярину Поздняку Кручиновичу за «малый «выход» да скудные поминки» и пришлось увеличить сумму дани почти на одну треть. Была и другая беда. Брянские бояре наотрез отказывались ездить в Орду, угрожая князю «расторгнуть крестное целование и уйти к другому князю»! Под «другим князем» Дмитрий Брянский понимал Романа Молодого, на которого, как на пример добродетели, часто ссылались бояре. Приходилось уговаривать строптивцев. Но лишь только сын некогда именитого брянского боярина и посланника Кручины Мирковича Поздняк, знавший от отца татарский язык, скрепя сердце, согласился ездить с отрядом брянских воинов в Сарай. Совсем недавно, на боярском совете, он рассказывал о «царском гневе» и своем «превеликом страхе». Вот уже три года он возил брянский «выход» татарам, и никаких нареканий со стороны татарской знати и хана не было. Поздняк отправлялся к ханскому «денежнику», сдавал ему серебро, получал соответствующую бирку, подтверждавшую уплату дани, и, не спрашивая ханского разрешения, уезжал домой. Но в последний, четвертый раз, когда брянский боярин пришел к «денежнику», тот заявил, что сам ордынский хан «хочет тебя видеть, чтобы высказать слова мудрости». Не получив бирку-подтверждение, озадаченный Поздняк пошел в ханскую приемную залу и, помня советы своего покойного отца, осторожно перешел порог, упал на пушистый персидский ковер и подполз к трону Тохтамыша. К его удивлению, ордынский хан сидел в большом резном, вероятно слоновой кости, кресле и с важностью смотрел на него. – А где же золотой престол и драгоценные ступеньки? – подумал брянский боярин. – Неужели даже государев «стол» украли в смутное время?

Он не решился целовать ножки кресла и, опустив голову на ковер, терпеливо ждал.

– Салам галяйкюм! – сказал, наконец, нарушив тишину, хан Тохтамыш. – Становись на колени и подними свою башку!

– Вагаляйкюм ассалям, славный государь! – ответил дрожавшим голосом Поздняк, выполняя ханский приказ и со страхом глядя прямо в лицо хана. На него уставились пронзительные черные глаза красивого, с виду немного старше тридцати лет, рослого татарина с тонкими чертами лица, небольшой рыжеватой, довольно густой, бородкой, тонкими рыжими бровями и усами. Когда хан говорил, он обнажал безупречные белоснежные зубы, и брянскому боярину казалось, что перед ним «злой и хитрый человек», затаивший гнев. Ордынский хан был одет во все желтое: блестящий длинный китайский халат, подпоясанный расшитым золотом и драгоценными камнями ремешком, легкие штаны, низ которых едва выбивался из-под халата, сверкавшие драгоценными камнями туфли с загнутыми носками. На голове у него была одета летняя шапочка, напоминавшая тюбетейку «бусурманских купцов», отливавшая золотом. Во дворце было тепло, и хан не позаботился одеть что-либо под халат: Поздняк видел край обнаженной смуглой груди с выпиравшими мышцами. – Этот бусурманский царь обладает великой силой! – подумал боярин, с тревогой ожидая «царских слов».

– А почему сюда не приезжает сам коназ? – вдруг спросил озадаченный хорошей татарской речью, переглянувшись со своим вельможей, знавшим русский язык, Тохтамыш. – Неужели возгордился и не чтит своего повелителя?!

– Мой князь на войне, государь! – соврал, едва нашедший, что сказать, боярин. – Он каждый год отправляется в литовские походы и видит только горе!

– Разве война – горе для славного воина? – усмехнулся хан, приподнявшись в кресле. – И если он часто ходит на войну, то почему ваш «выход» так мал? А потому как он сам сюда не приезжает, пусть выплачивает и за это выкуп! Война всегда приносит большие доходы! Где же его ратная добыча? Хоть бы пленников прислал!

– Наши люди не добывают пленников, мудрый государь! – вновь соврал брянский боярин. – Зачем они нам? Их никто не покупает, а мы сами, проживая в бедности, не можем прокормить лишние рты! И война не приносит больших доходов: немцы – не богаты – и добыча состоит только из доспехов да оружия…

– Вы все воюете со своими нэмцэ! – покачал головой хан. – Значит, ваша война – лишь пустые слова! Зачем сражаться, если нет добычи? Это не ответ, а лишь глупость! Иди же, бестолковый урус, но знай: в следующем году твой «выход» должен быть больше! Пока хотя бы на треть…И не забывайте поминки! Я хочу видеть товары тех нэмцэ! Нечего забивать мне башку никчемными словами! Если идет война, одна из сторон всегда имеет добычу! Понял?

– Понял, могучий государь – пробормотал, вставая и пятясь к выходу, Поздняк Кручинович. – Я так и передам твои мудрые слова своему князю!

На другой день, получив от ханского «денежника» бронзовую бирку, знак уплаты «выхода», и, впервые за эти годы, ярлык Тохтамыша на право владения Брянским уделом, расстроенный боярин отправился с отрядом из двухсот конных воинов домой.

По возвращении он на первом же совете подробно рассказал князю и брянской знати о своей неудачной поездке, еще больше напугав и расстроив бояр.

Вот и думал брянский князь, глядя на мечущихся в воде у рыболовной сети слуг, о том, какие подарки отправить со своим боярином ордынскому хану. – Может, золоченый немецкий панцирь или серебряный самострел? – рассуждал он про себя. – Однако, это все-таки оружие! А может, серебряные немецкие чаши? Или золотые бусы с янтарными камнями? Зачем эта вещица пылится в моей казне? Хорошо, что не подарил ее супруге! Это же богатый подарок! Возможно, царь еще никогда не видел таких морских самоцветов и будет им рад! Тогда хорошо…

– Господи, помоги нам! – вдруг дружно закричали княжеские люди и вывели его из раздумья. Они с силой потянули, раскачав, сеть и медленно стали приближаться к берегу.

– У нас отменный улов, батюшка! – кричал пасынок князя Андрей, тринадцатилетний отрок, подбежавший к рыбакам. – Я вовек не видел такой рыбы!

Князь Дмитрий, стоявший неподалеку от своего вороного коня, привязанного слугами к небольшому дубу, с улыбкой посмотрел на мальчика. – Он даже лицом похож на свою матушку, прелестную Шумку! – подумал он, спускаясь к реке. – А ростом и силой пошел в меня! Надо бы сделать его моим наследником! Пусть это не принято у русских, но все в наших силах…Вот только женю его…Еще лето-другое…

Он приблизился к рыбакам, вытащившим сеть, и с интересом заглянул в сверкавшую живым серебром глубину. – Немало и белорыбицы! – весело сказал он, прицокивая по-татарски языком. – Есть и княжеские рыбы – осетры! Значит, в глубине сидела целая стая!

– Это – стерлядки, батюшка князь! – улыбнулся Безсон Коржевич. – А княжеская рыба у нас пока лишь одна! Зато – вон какая огромная! Она изрядно украсит твой пиршественный стол! У нас есть еще одна сеть неподалеку отсюда…Там мы ждем еще лучше улов! А теперь пошли дальше!

– Ладно, мои добрые люди! – весело молвил князь. – Тогда сами разбирайтесь с этой рыбой, а я поеду в город по делам! Пусть мой славный сын Андрей побудет с вами и посмотрит на остальной улов…

И князь, вскочив на своего верного коня, поскакал к стоявшим неподалеку дружинникам. Оставив с десяток воинов на охрану своих людей, он, в сопровождении другого десятка, устремился к Брянску.

В это время в охотничьем тереме бояре проводили очередной совет, связанный с подготовкой выезда брянского отряда в Орду. Они долго обсуждали все детали поездки, подсчитывали дорожные расходы, давали советы Поздняку Кручиновичу. Князь вошел в думную светлицу как раз в тот момент, когда они добрались до «царских поминок». Кивнув боярам головой и буркнув «здравицу», Дмитрий Ольгердович занял свое кресло и прислушался.

– Надо добавить серебра этому бусурманскому царю! – говорил, хмурясь, самый старший боярин, пятидесятипятилетний Тихомир Борилович. – Пять или шесть новгородских гривен. И может прибавить какой-нибудь кубок, работы хитроумных немцев…Или золотой перстень с бусурманскими жемчугами…

– Мы подарим ему немецкие бусы! – весело сказал Дмитрий Ольгердович. – Они оправлены в золото и тяжелы на вес! Зачем держать это добро в казне? А серебро лучше не возить «на поминки»! Этого достаточно к «выходу»!

– Жаль, батюшка, отдавать царю такое добро! – пробормотал княжеский огнищанин Олег Коротевич. – Те огненные камни так хороши! Лучше подари их своей супруге!

– Разве вы не знаете, мои славные бояре, – молвил, оглядывая светлицу, князь Дмитрий, – что тот янтарь – колдовской и проклятый камень! Он таится в недрах водяного царя среди нечистой силы! Вот почему этот камень излучает пламя! Это – адский огонь! Разве можно такое дарить супруге?! Пусть тот поганый царь смотрит на адские камни и ублажает своих бесчисленных женок! Может тогда наш Господь избавит нас от такого злодея! А если в Орде вновь начнется сумятица, мы заживем прежней жизнью! Нам не надо это колдовское сокровище!

– Правильно, славный князь! – громко сказал, не вставая с передней скамьи, княжеский воевода Пригода Уличевич. – Зачем нам держать адские камни в нашем славном городе?! Пусть сам царь пользуется «добром» от врага человеческого рода!

– Зачем вспоминать лукавого?! – возмутился возглавлявший переднюю скамью епископ Григорий. – Нечего словоблудить, когда наш князь уже принял правильное решение!

– Ты прав, святой отец, – кивнул головой князь. – Незачем говорить чепуху!

В это время хлопнула дверь, и в думную светлицу вбежал мальчик-слуга. – Батюшка князь! – крикнул он, волнуясь. – Тут к тебе просится наш знатный купец, Добр Олданич! И обливается горючими слезами! Примешь его?

– Добр Олданич? – поднял голову брянский князь. – Это – уважаемый, седовласый человек! Он – глава всего купеческого совета! Видно, важное дело! Надо выслушать его!

Купец, одетый в светлую льняную рубаху, вышитую красными нитями и подпоясанную алым, с серебряными галунами, пояском, синие штаны, втянутые в серые, козловой кожи сапожки, с непокрытой головой, буквально вбежал в светлицу и бросился перед князем на колени, с силой ударяясь головой об пол и горько плача. – Здравствуйте, славный князь и бояре! – пробормотал он сквозь слезы. – Я пришел к вам за защитой и правдой!

– Встань и расскажи о своем деле! – нахмурился Дмитрий Ольгердович, глядя на лохматую, непокрытую голову отчаявшегося старика. – Что там у тебя приключилось?!

Купец приподнялся и встал на колени. – Плохо дело, батюшка-князь! – с трудом прохрипел он. – Нас ограбили в Москве лихие люди и забрали все наши товары, серебро и золото, добытые честной торговлей!

И он сбивчиво, волнуясь и плача, рассказал, что брянские купцы выезжали, как обычно за последние годы, в Москву на торг. Им удалось успешно продать всю пушнину, выручить немало серебра «в московской деньге», но вот мед и воск продавался плохо. Тогда они решили прекратить торговлю и поехать на север, но как раз накануне отъезда на их обоз напали вооруженные люди и все отняли.

– Они нас жестоко избили, и мы вернулись в Брянск в синяках и кровавых ранах! Мы потеряли три десятка серебряных гривен! Эти лютые злодеи довели нас до бедности! – завершил он свое горькое повествование.

– Погоди, Олданич, – поднял правую руку Дмитрий Ольгердович, – а почему вы не обратились к великому князю и не потребовали справедливого расследования?!

– Мы ходили, батюшка, – пробормотал охрипший от плача купец, взяв в кулак свою седую окладистую бороду, – к людям великого князя с челобитной, но нам не хватило серебра на подарки всем его слугам…До великого князя нет доступа, если не заплатишь изрядную мзду! Там у них сейчас немало важных дел. Вернулся из плена старший сын великого князя Василий! Оказывается, он сосватал в Литве дочь какого-то знатного литовца Витовта! Но свадьбу пока не играют! Из-за этого во дворце одни хлопоты и суета! Куда им до нас? Нам удалось добраться только до очень важного книжного человека, Захарии Тютчева, а он послал нас к славному князю Роману Молодому…К тому самому, который когда-то был нашим, брянским, князем…Он принял нас без всякой мзды и выслушал нашу слезную жалобу. Однако от этого не было пользы. Тех злодеев так и не нашли, а мы вынуждены были вернуться в Брянск, чтобы не умереть от голода. Вот мы и решили пойти к тебе за помощью и добрыми словами. Потому я и стою теперь перед тобой!

– Слышите, мои славные бояре, о вашем хваленом Романе? – усмехнулся Дмитрий Ольгердович, оглядывая бояр. – Он даже не смог провести нужное расследование по жалобе моих людей! А может, не захотел? Что ты об этом думаешь, несчастный Добр?

– Именно так, могучий князь! – вновь заплакал купец. – Видно, нас ограбили важные московские люди! У нас есть на это подозрение, но что толку? Мы больше не поедем в Москву! Нас всегда там не любили и обижали! Навеки зарекаемся!

– Ладно, Олданич, – сказал брянский князь, раздумывая и поглаживая свою густую, короткую бородку. – Значит, у вас украли три десятка гривен?

– Да, славный князь! – кивнул головой Добр Олданович. – Именно столько!

– А если я тебе помогу и дам серебра? – спросил князь, пристально глядя прямо в мутные, покрасневшие от слез глаза расстроенного купца. – Три десятка гривен! А ты закупишь нужный товар, продашь его в других городах, и в следующем году вернешь мне долг с наваром! Согласен?

– Согласен, пресветлый князь! – ответил взбодрившийся, сразу же успокоившийся купец. – Я верну тебе в будущем году все три десятка гривен и добавлю еще пять! Ты не против, княже?

– Не против, жалкий купчина, – засмеялся Дмитрий Ольгердович. – Но теперь не езди в Москву! Не хватало еще, чтобы и мое серебро накрылось дебрей! Тогда уже не плачь: придется возвращать мои деньги! Эй, Олег Коротич! – он поднял голову, ища глазами огнищанина. Тот быстро встал из середины светлицы и прислушался. – Тогда выдай, мой добрый боярин, этому несчастному, – повелел князь, – нужное серебро и составь об этом договор! Но смотри, чтобы не было обмана, и наша казна не оскудела!

– Слушаюсь, славный князь! – склонил голову огнищанин.

 

ГЛАВА 22

НИЖЕГОДСКОЕ «СТОЯНИЕ»

Вот уже восьмой день стояли полки князей Василия Дмитриевича Городецкого и его брата Симеона Дмитриевича Суздальского у стен Нижнего Новгорода. Вместе с ними томились ожиданием и московские воины Звенигородского и Волоцкого полков, приведенных на помощь братьям-князьям Романом Брянским поздним летом 1387 года. Стояла удушающая жара, и воины изнемогали. Князь Роман восседал со всеми воеводами в шатре князя Василия рядом с ним и князем Симеоном на одной скамье за столом, уставленном всевозможными напитками и яствами.

Время тянулось в скучной беседе. Сначала говорил Василий Дмитриевич Городецкий, вдохновитель похода на Нижний Новгород. Он поведал сидевшим с ним сотрапезникам о своем плену у хана Тохтамыша, о неудачном побеге и «жестокой царской каре». – Так я сидел в холодной темнице и горевал! – подвел он итог своим злоключениям. – Вдруг меня вызвал царь и отпустил домой! Да впридачу дал мне Городец!

– За что же он тебя пожалел? – удивился Роман Михайлович. – Ведь все знают о его жестокости! Неужели подобрел?

– Царь не хотел убивать меня! – кивнул головой князь Василий. – Он просто решил меня напугать…Он любил нашего покойного батюшку Дмитрия Константиныча, который всегда был покорен его воле и был врагом Мамая, царского соперника!

– Неужели тебе так помогла его любовь к твоему батюшке? – усмехнулся Роман Брянский. – А я слышал, что за тебя собрали огромную мзду, и царь тому обрадовался!

– Было и так! – буркнул недовольный осведомленностью собеседника князь Василий. – Мой брат Семен собрал немало серебра…Он попросил помощи у самого Дмитрия Иваныча…А жадный дядька Борис не дал ни деньги! Так бы я и сидел по сей день в сырой темнице, если бы не мой брат и славный Дмитрий Иваныч! – И он продолжил «жалобиться» на «татарское зло».

Роман Михайлович, слушая городецкого князя, задумался. Этот год был для него очень разорительным. Еще осенью прошлого года князю пришлось истратить немалые суммы на свадебные подарки дочери великого князя Софье и ее жениху, княжичу Федору Рязанскому. Князь Роман подарил невесте жемчужное ожерелье, купленное у чужеземных купцов, а жениху – богатое оружие – меч с золоченой рукоятью и в золоченых ножнах. Для предстоящей свадьбы наследника великого князя нужны были еще более богатые подарки. К счастью, она не состоялась и была отложена на неопределенный срок. Ходили слухи, что польский король Ягайло не одобрил этого брака и не разрешил князю Витовту послать свою дочь в Москву, однако великий московский князь все еще надеялся на самостоятельность Витовта и не спешил с женитьбой сына Василия, который прибыл со своими боярами в январе в Псков.

По воле великого князя, навстречу наследнику вышел большой отряд московских воинов, возглавляемый боярами-воеводами и Романом Молодым. Последний, несмотря на более высокое происхождение, чем бояре, не был объявлен «набольшим воеводой» и ехал не столько для защиты «знатных людей», сколько «для почета». Уже из Пскова княжич Василий с боярами выехали, сопровождаемые целым войском, сначала в Великий Новгород, а потом уже в Москву.

Князь Роман помнил свою первую встречу с княжичем Василием. Это случилось по прибытии московской «славной рати» в Псков. Княжич в это время проживал в богатом тереме псковского посадника, а его бояре – в домах богатых купцов или псковских бояр. Москвичей никто не встречал. Они прибыли злые, усталые. Накануне своего отъезда в Псков москвичи с «превеликим трудом» добились от новгородцев «нужной покорности»: обязательств выплатить очередную мзду, сверх установленной, для отсылки ордынскому хану, и отказа от своих судебных вольностей. Все готовились к битве, рассчитывали жестоко покарать непокорных новгородцев и хорошо при этом поживиться, а тут вот приключился мир! И князь Роман, рассчитывавший поправить свои дела за счет грабежа новгородцев, был недоволен их сговорчивостью.

Вместо добычливой битвы ему предстоял тяжелый утомительный поход по снежным просторам Новгородчины и Псковщины.

Московские воины едва ли не целый час простояли у ворот псковской крепости, ожидая прибытия самого посадника, без разрешения которого стражники не хотели впускать их в город. Наконец, когда воины совершенно замерзли, ворота «гостеприимного» города распахнулись, и сам посадник, окруженный боярской свитой, вышел им навстречу. После недолгого разговора он отдал распоряжение своим людям о размещении воинов в теплых избах, об обеспечении их «нужным прокормом», и сам повел спешившегося князя Романа, передавшего своего коня слугам посадника, в гостевой терем, некогда принадлежавший князю Андрею Ольгердовичу, но пустовавший по причине его пребывания в плену у князя Скиргайло в Полоцке.

Лишь только на другой день князь Роман встретился с княжичем Василием. Это случилось в обеденное время. Роман Михайлович встал рано утром, как обычно, принял пищу и послал своих людей в терем посадника, чтобы узнать, когда просыпается княжич.

– Еще рано, – передал ему домоуправ спавшего посадника. – Княжич встанет после полудня и сразу же примет московских людей…Тогда мы пришлем за вами человека.

Роману Михайловичу ничего не оставалось, как сидеть в ожидании. Правда, его томление не было мучительным: предусмотрительный посадник еще вечером прислал князю «для телесной радости» красивых девушек, которые убирали княжеский терем, но в спальню уставшего князя тогда не входили. Теперь же князь сразу заметил, как красивые псковичанки украдкой прошли вглубь его покоев, и был удивлен их девичьей скромностью. Вместо того, чтобы быть поближе к князю, как это обычно делали горничные девушки в других местах, они старались ускользнуть от княжеского взора, стать незаметными. – Видно, я старо выгляжу, – подумал князь, – и уже не привлекаю красивых женок! А может добыть себе девицу добрыми словами и серебряными деньгами?

Он встал с кресла, прошел через светлицу, простенок и приблизился к своей спальне. Оттуда доносился какой-то легкий шум. Князь открыл дверь и увидел двух убиравших его постель девушек. Обе были невысокого роста, белокуры, но одна из них поразила его своей красотой. – Какой прекрасный зад! Какие тугие груди! – подумал князь, испытывая острое желание. – Вот бы познать эту девицу! Однако мне кажется, что она большая скромница!

Он вбежал в спальню и схватил понравившуюся ему девушку за плечи. К его удивлению и радости, красавица не сопротивлялась. Обе девушки восприняли княжеское вторжение, как само собою разумеющееся: не визжали, не пытались отбиваться, как это обычно делали «прелестницы» в Брянске или Москве. – Ты хочешь полежать со мной, славный князь? – спросила приятным грудным голосом удерживаемая им красавица. – Или тебе больше нравится Березка?

– Пусть пока эта Березка идет по своим делам! – пробормотал князь, прижимая к себе девушку, обнимая и целуя ее нежную шею. – А как твое имя?

Упомянутая Березка тем временем покинула спальню. – Я – Ирица, – ответила белокурая прелестница, освобождаясь от княжеских объятий и сбрасывая прямо на пол свое белоснежное льняное платье. – Иди же в постель, славный князь!

Князь не заставил себя долго ждать и через мгновения окунулся в аромат густых длинных волос очаровательной псковичанки. Он так увлекся девушкой, что не заметил, как пролетело время.

Неожиданно, в тот момент, когда князь прилег отдохнуть после жарких объятий, раздался громкий стук в дверь. – Что там случилось?! – крикнул он, накрывая свою возлюбленную одеялом. – Входи же, Пучко!

Верный, тридцатипятилетний слуга князя вошел в спальню и низко поклонился.

– Батюшка князь! – сказал он. – Там пришли псковские люди и зовут тебя на обед к славному княжичу Василию. – Надо побыстрей собираться, чтобы не обидеть знатного человека!

Пришлось князю подчиниться. Наспех одевшись, он вскоре уже скакал в сопровождении Пучко Шульговича к терему посадника.

Когда князь вошел в трапезную, за столом уже сидели псковские и московские бояре. Княжич Василий возглавлял стол, как хозяин. Увидев вошедшего князя Романа, он небрежно кивнул ему головой и подал знак рукой – садиться напротив него на пустовавшее место. Псковский посадник, занимавший правую скамью, ближе к княжичу, подскочив, резво подбежал к князю Роману и, улыбаясь, выдвинул перед ним кресло. – Ты будешь прямо напротив сына великого князя, славный полководец! – сказал он, улыбаясь. – Это самое почетное место!

Роман Михайлович сделал вид, что доволен «великой честью», но в душе понимал, что отдаление от главного лица – вовсе не почет…

Он спокойно жевал свою пищу, не чувствуя ее вкуса, опрокидывал каждый раз во время очередной здравицы серебряную чарку с вином и молча, украдкой, поглядывал на княжича. Молодому Василию Дмитриевичу было немногим больше шестнадцати лет. Но выглядел он года на два-три старше. У него уже виднелись довольно отчетливые пшеничные усы, небольшая бородка, а его взгляд был серьезен не по годам и, можно сказать, тяжел. Он мало говорил и лишь один раз произнес тост за здоровье отца. Голос княжича, несмотря на юношескую звонкость, был строг и несколько басовит. Он один сидел за трапезой с одетой на голове княжеской шапкой. Даже седовласый князь Роман отдал свою шапку вместе с медвежьей шубой слугам в простенке. Когда же трапеза закончилась, и бояре, низко кланяясь великокняжескому наследнику, стали расходиться, княжич поднял руку, дав знак Роману Молодому подождать. – Так вот, Роман, – сказал он, как только трапезная опустела, – я вижу, что ты не уважаешь меня, старшего сына великого князя! Ты даже опоздал на трапезу! Ты считаешь, что я не достоин твоего внимания?! – Он привстал из-за стола, покраснел и надулся от важности. От этого его большое продолговатое лицо вытянулось, густые брови, казалось, нависли над темными, с некоторой синевой, глазами.

– Не правда, славный княжич! – возразил, вставая, не чувствуя никакого страха, Роман Брянский. – Я просто задремал! Мне пришлось долго ждать человека от посадника, вот я и притомился! Но как только за мной пришли, я сразу же поспешил сюда!

– Я вижу, что ты совсем не боишься меня и вольно разговариваешь! – буркнул княжич. – Это плохо, славный князь!

– Я – служилый князь у твоего батюшки, княжич! – смело сказал, не садясь, Роман Михайлович. – И не вижу причины, чтобы боятся тебя! В этом ты прав! Но ничего плохого в этом не вижу! Великий князь приказал мне встретить тебя, и вот я здесь…Если будет нужно защищать тебя, я всегда готов! А остальное меня не касается!

– Ладно, Роман, – пробормотал княжич Василий, – видно ты в большом почете у моего батюшки, если так возгордился! Но запомни: я – наследник! Время все идет, а батюшка не вечен!

– А я не боюсь! – молвил, глядя прямо в глаза княжичу, Роман Брянский. – У меня крестный договор с твоим батюшкой! Если я стану в тягость, уйду в другое место! Я достаточно прожил на белом свете и не потерплю, чтобы «красны молодцы» унижали меня! Стыдись своих непочтительных слов, княжич, перед самим Господом! – И он склонил свою седую голову.

– Ладно, иди, Роман! – буркнул озадаченный княжич Василий, получив достойный отпор. – И готовь наших людей к завтрашнему дню. Мы отправимся в поход! Сначала – в Новгород, а потом – домой, в Москву!

Так и остался у князя Романа неприятный осадок от этого разговора. – Княжич молод, но крут! – подумал он тогда. – Хорошо, если бы Дмитрий Иваныч пережил меня! Я не буду гнуть колени перед этим Василием!

Вскоре после прибытия княжича Василия в Москву был созван богатый пир. Московская знать весело отмечала спасение великокняжеского наследника, бояре и служилые князья не жалели денег на подарки молодому Василию Дмитриевичу. Князь Роман к тому времени добыл достаточно денег, чтобы купить по этому случаю дорогие вещи и вручить их на пиру. Но его подарки мало чем отличались от прочих: пожилой князь не хотел искать для княжича Василия что-либо особенное.

Он помнил тот пир, радостные крики и здравицы бояр, сам произнес несколько скупых, но вежливых поздравительных слов, и ничем не обратил на себя высочайшего внимания. А как только пир завершился, князь Роман продолжил свою службу в Запасном полку, охраняя покой многолюдной Москвы. Когда же князья Василий и Симеон, сыновья покойного Дмитрия Константиновича, поссорились со своим дядькой Борисом Нижегородским, великий князь Дмитрий поручил Роману Михайловичу созвать Звенигородский и Волоцкий полки и выехать им на помощь. Причин возникшей вражды князь Роман не знал. Говорили, что Василий Дмитриевич Городецкий, вернувшись из Орды, сговорившись с братом, позарился на обширные земли своего дядьки, требуя раздела. Теперь же, когда князь Василий высказал мысль, что Борис Константинович не помог ему в выплате серебра Тохтамышу, князь Роман был удивлен. Он бы не вмешался в разговор братьев, если бы они часто не говорили о жадности своего дядьки. Когда же Симеон Дмитриевич, прихлебнув вина, заявил, что «в этой брани повинен жадный дядька Борис», князь Роман очнулся он раздумий и сказал: – А почему? Неужели он, в самом деле, не дал серебра?! Но люди говорят другое! Накануне твоего освобождения из царской темницы в Орду приехал сын Бориса Константиновича, Иван! Именно после его приезда царь «подобрел» и пожаловал тебя! Зачем обманывать меня? Неужели я – такой глупец или безусый отрок?!

Василий Городецкий, услышав эти слова, даже подскочил со своей скамьи от возмущения. – Так ты не веришь мне, Роман?! – вскричал он в гневе. – Зачем ты тогда привел сюда московские полки, если не хочешь сражаться?!

– Это не моя воля, Василий, – усмехнулся князь Роман, – а приказ великого князя! Если бы дело зависело от меня, я бы не помощь вам оказал, но жестоко вас бы покарал! Как можно идти на войну против своего родного дяди?! Бесстыжие! Лучше бы послали к нему своих людей и со слезами умоляли его о прощении! А своих людей я не поведу на смерть за ваше неправедное дело! И все расскажу великому князю!

В шатре установилась мертвая тишина, но вдруг открылся полог, и в мрачное присутствие вошел седовласый слуга Василия Городецкого. – Славный князь! – сказал он, удивляясь мертвой тишине. – К вам приехал важный боярин от великого князя Бориса! Впускать его?

– Впускай же, Еван, – буркнул багровый от злобы князь Василий, – и немедленно!

Боярин великого нижегородского князя вошел, одетый в легкий польский кафтан, снял правой рукой с головы обшитую куньим мехом шапку и низко поклонился всем присутствующим.

– Здравствуйте, добрые князья Василий, Дмитрий и ты, славный Роман! Здравствуйте и вы, знатные бояре и воеводы! – громко сказал он и, не ожидая ответных слов, добавил. – Наш великий князь Борис прислал меня к вам за миром и согласием! Он готов признать ваши просьбы и поделиться с вами, его племянниками, землей! Он не хочет бессмысленно проливать кровь русских людей! А ты, князь Василий, зря обижаешься на своего дядю! Борис Константиныч готов отдать тебе свой Нижний Новгород! И пусть вам будет судьей сам господь Бог!

– Вот вам и правда! – молвил князь Роман, вставая. – Хоть один из вас оказался мудрецом! Что такое уделы, земля и богатства, если льется кровь неповинных людей?! Да здравствует Борис Константиныч! Долгих ему лет и славы! А вам, братья – стыд и позор!

 

ГЛАВА 23

ПРИЕЗД СВЯТИТЕЛЯ

В Брянске звонили все колокола. Жители города собрались на торжественную встречу самого святителя – митрополита «московского и всея Руси» Пимена. Вдоль Большой Княжей дороги в жаркий июльский день 1388 года стояли толпы горожан, жаждавших увидеть главного человека православной церкви.

Наконец, откуда-то издалека донеслись радостные крики: – Вот он наш батюшка, славный святитель!

Крики нарастали, заглушая цокот копыт митрополичьих коней и небольшого отряда московской конницы, из двух десятков человек, сопровождавших знатного священника. Сам митрополит величественно стоял в большом открытом возке, одетый в черную монашескую рясу с белым клобуком на голове, расшитым золотыми нитями, изображавшими Богородицу, держал в руке большой золотой крест и осенял им возбужденную толпу. Рядом с ним стояли, одетые в черные рясы, служки, готовые в любой миг поддержать святителя. Митрополичий возок ехал очень медленно, и отец Пимен с доброй, покровительственной улыбкой смотрел на приветствовавших его брянцев. За ним следовал возок с архимандритом Федором Симоновским и епископом Михаилом Смоленским. Замыкали митрополичий поезд одетые в легкие летние кафтаны, совсем без доспехов, московские воины.

Вот святитель подъехал к многочисленным купеческим лавкам и дал знак вознице остановиться. – Добрые брянцы! – громко сказал он во внезапно установившейся мертвой тишине. – Я сам приехал в ваш город, чтобы поставить вам нового владыку! Вот и ушел к Господу ваш набожный и честный епископ Григорий, человек с горячим и преданным сердцем! А теперь пора украсить вашу осиротевшую церковь праведным главой и утвердить такого владыку, который бы проникся любовью и заботой ко всему вашему народу! И чтобы был набожен и строг, как истинный православный пастырь! Поэтому я обращаюсь к вам, мои брянские сыновья и дочери с призывом любить и почитать вашего будущего наставника! Я желаю всем вам добра, мира, смирения перед властью и любви к нашему Господу Вседержителю! Аминь!

– Слава! Слава мудрому святителю! Долгих тебе лет и здоровья! – закричали брянцы в ответ на речь митрополита.

Под крики мирной радостной толпы митрополит Пимен медленно въехал на крутой подъем, перекрестил проплывавший перед ним храм Горнего Николы и, наконец, приблизился к широко распахнутым крепостным воротам, возле которых его ждал князь Дмитрий Ольгердович с боярами и городскими священниками.

Митрополит спустился с помощью служек на землю, немного постоял, с улыбкой глядя перед собой, и пошел, не спеша, в сторону князя Дмитрия.

– Слава святителю! Слава князю Дмитрию! – кричали со всех сторон брянцы, радуясь необычному зрелищу.

Митрополит приблизился к встречавшим, перекрестил брянского князя и бояр, протянул руку к золоченому блюду с хлебом-солью и серебряным кувшином с золотой чаркой, которое держал княжеский огнищанин, перекрестил блюдо, отломил кусочек хлеба, обмакнул его в соль и прожевал. Затем он поднял правой рукой чарку с вином и быстро выпил ее содержимое.

– Здравствуй, славный святитель! – громко сказал князь Дмитрий. – Долгих тебе лет, наш дорогой пастырь! – прокричали бояре. – Да благословит тебя Господь! – пробасили священники. Митрополит что-то сказал брянскому князю, широко улыбнулся и пошел в его сопровождении внутрь крепости в княжеский гостевой терем, где принимались самые знатные гости. Высокие священники, прибывшие с митрополитом, пошли вместе с брянскими священниками в подготовленные для них помещения. Княжеский огнищанин Олег Коротевич со слугами тем временем занимались размещением московских воинов, прибывших с митрополитом. В княжеском «охотничьем» тереме были накрыты богатые столы со всеми яствами, которыми славился хлебосольный брянский князь. Князь и бояре надеялись, что святитель переменит дорожную одежду, а после этого примет пищу. К этому пиру тщательно готовились. Чего только не было за пиршественным столом! И мясные, и рыбные, и растительные блюда. На золоченых блюдцах лежали копченые, жареные и вареные отборные куски медвежатины, кабанины, оленины, зайчатины. Огромные блюда ломились под тяжестью отварных осетров, украшенных ломтиками всевозможных овощей – моркови, свеклы, репы. На середине стола красовались зажаренные целиком цапли и лебеди, жирные гуси и утки. Рядом в глиняных горшочках стояли бесчисленные соусы – от острых до сладких и соленых – подаваемые к мясным и рыбным блюдам. Возле каждого блюда стояли серебряные чаши с отборными грибами – жареными боровиками, солеными рыжиками и груздями. Оба противоположных стола были также уставлены серебряными и золочеными кубками для вин, медовухи и пива. На княжеском же столе, соединявшем столы знати, был виден только большой золотой кубок с вином, но еды на нем совсем не было. Княжеская пища готовилась отдельно от всех и подавалась слугами лишь только тогда, когда сам князь садился за стол. Слуги подносили гостям вина, наполняя их кубки, и стояли за их спинами, ожидая, когда очередной сосуд будет опустошен, чтобы вновь налить туда ароматный хмельной напиток.

Вот уже вся трапезная наполнилась людьми, а святителя все не было. Бояре и священники, усевшиеся за длинные столы, терпеливо ждали, глотая слюну. Наконец, появился и сам князь, занявший свое большое черное кресло. Тут же к нему подбежали слуги с дымившимися свежими блюдами, устанавливая их на небольшой княжеский стол. Дмитрий Ольгердович встал и оглядел собравшихся гостей. Он видел гримасы изголодавшихся бояр, которые, дожидаясь «княжего пира», ничего с утра не ели, надеясь вместить в себя больше изысканных яств.

– Сейчас будет и славный святитель! – весело сказал Дмитрий Ольгердович. – Он не хотел садиться за наш пиршественный стол, поскольку устал с дороги, но наш добрый местоблюститель Исакий уговорил его! Недолго осталось ждать!

Тут же отворилась дверь, и мальчик-слуга, выбежав вперед, громко крикнул: – Знатные люди! Сюда идет наш мудрый святитель!

Вслед за ним два рослых княжеских слуги, богато одетых в лучшие наряды – литовские кафтаны, обшитые серебряными галунами – схватившись каждый за створку двери, распахнули ее настежь и остановились у входа, держа в руках небольшие серебряные топорики, в подражание московским порядкам.

Митрополит, одетый в новые рясу и белоснежный клобук, вошел своей величественной спокойной походкой в пиршественную залу в сопровождении епископа Михаила Смоленского, архимандрита Федора Симоновского и двух служек, благословил сидевших за столами знатных людей и, обойдя столы, занял место на передней скамье, ближе к князю. К нему подсели знатные московские священники. Служки святителя помогли ему перешагнуть через скамью, поддержав старца и приподняв слегка полы его рясы. После этого они заняли последние места на той же скамье. Пир прошел без княжеских скоморохов-музыкантов, ибо принимали в гости высокого священника, однако все остались довольны. Было много тостов, здравиц, славословий в честь гостей-священников, брянского князя и великого князя Дмитрия Донского.

После трапезы все перешли в думную светлицу, где князь, в присутствии своих бояр, побеседовал с митрополитом. Прежде всего, он с интересом выслушал повествование митрополита о поездке в далекий Царьград, а затем узнал, что прибывший из Москвы святитель не собирается ничего изменять и готов утвердить на епископство архимандрита Петропавловского монастыря Исакия, который был назначен местоблюстителем по воле умиравшего епископа Григория. Ответ митрополита успокоил Дмитрия Ольгердовича, и он перешел к другому вопросу.

– Мы озабочены, святой отец, одним неприятным делом! – сказал брянский князь, восседая в своем большом кресле напротив передней скамьи, которую занимали митрополит, смоленский епископ и московский архимандрит. – В прошлом году в Москве ограбили наших купцов! А когда они обратились к властям, им не оказали никакой помощи. Так, Роман Молодой, который ведает порядком и сыском в Москве, ничего не сделал и не выявил преступников! Разве можно так обижать гостей из других уделов?

– Я слышал об этом, сын мой, – кивнул головой митрополит, – однако сам в это время пребывал в Царьграде, а потом уже было поздно принимать меры…Но я думаю, что если тот Роман Михалыч, набожный и честный человек, не сумел найти татей, значит, на то не было Божьей воли…

– Святой отец! Говорят, что в том постыдном деле были замешаны знатные московские люди! – буркнул недовольный брянский князь. – Они поделили всю добычу и вовлекли в преступный сговор того Романа Молодого!

– Этого не могло быть, сын мой! – перекрестился митрополит. – Роман Михалыч никогда не войдет в преступный сговор! Он не раз страдал за свою честность и правдивость! Злые люди всегда ищут пути, как оболгать порядочного и набожного человека! Даже сам великий князь Дмитрий таит в сердце недовольство славным Романом…Почему? – Не знаю! И сын великого князя, Василий, тоже не жалует Романа Молодого…Возможно, за его гордость…Князь Роман не хочет гнуть свою шею ни перед кем, кроме Господа!

– Да, если у тебя нет удела, нужно забыть о гордости! – кивнул головой брянский князь. – Этот князь Роман попал в Москву, как кур в ощип! А я уже думал, что он подружился с московской знатью и забыл свой Брянск!

– Тяжела жизнь у Романа Михалыча! Нет его душе покоя, – тихо сказал митрополит. – И с детьми у него не все ладно! У его сына, женатого на московской боярыне, до сих пор нет детей! А дочери Романа остались старыми девами…Гордый Роман не захотел выдавать их за боярских сыновей, а теперь уже поздно…Кому нужны старухи? К тому же они не были красавицами да и богатым приданым не могли похвастать! От дел праведных не нажить хором каменных!

– Расскажи нам, скромным брянцам, святой отец, как ты будешь утверждать нашего владыку, – улыбнулся князь Дмитрий.

– А что тут говорить, сын мой, – молвил митрополит, опустив свою длинную седую бороду. – Конечно, лучше бы устроить торжественное «поставление» в Спасском соборе. Но он мал и не вместит в себя простолюдинов!

– А зачем нам эта чернь, святой отец?! – вдруг выкрикнул боярин Тихомир Борилович, вскакивая с соседней с митрополитом скамьи и грозно возвышаясь над боярами своим тучным рослым телом. – Наши простолюдины не раз позорили город своими мятежами и крамолой! Когда-то брянские вечники убили даже несчастного князя Глеба! Зачем нам это надо?

– Я не заметил у брянцев мятежных намерений, – пробормотал, глядя на брянского князя, святитель. – Но о прежних смутах в вашем городе я слышал…Но это было давно!

– Кто их знает, святой отец! Наш народ не поймешь! Они до сих пор вершат свои дела в темных лесах и умыкают себе женок на реке! А некоторые даже молятся языческим богам! – поднялся со своей скамьи Поздняк Кручинович. – Зачем нам повторять старые ошибки? Уж если ты не против утверждения нашего Исакия, так сделай это в крепости, в Покровской церкви! А мы объявим об этом народу! Кроме того, на священный обряд будут приглашены все наши купцы и лучшие умельцы из простолюдинов, и они быстро разнесут по городу нужные нам сведения! А в остальных церквах пусть пройдет благодарственный молебен по случаю утверждения нового владыки!

– Ну, если так, – вздохнул митрополит, – тогда я не против этого! Пусть так и будет! Мы совершим нужное таинство в Покровской церкви и предотвратим возможные беспорядки! Слава Господу!

 

ГЛАВА 24

«ОБИДЫ» РОМАНА МОЛОДОГО

Зимним вечером князь Роман Брянский сидел в своей «книжной светлице», читая принесенный ему монахами Симонова монастыря летописный свиток. Он любил «книжное чтение» и в свободное от дел время частенько доставал из многочисленных коробок, расставленных по полкам, старинные пергаменты.

Вот он прочитал строки московской летописи и удивился полному отсутствию сведений о Брянском княжестве и Романе Старом, основавшем его.

– Здесь совсем ничего нет! Вот только несколько слов о походе с татарами на Литву и «смоленской ссоре! – удивился он. – Как будто и не было великих подвигов моего славного предка! Вот тебе, какая московская правда!

Он внимательно приглянулся к тексту рукописи и заметил выцарапанные, вымаранные куски. – Надо бы просмотреть мою черниговскую книжицу! – подумал князь и потянулся к верхней полке, где хранилась берестяная коробка со списком черниговской летописи, переписанной по его просьбе монахами еще в Брянске. При сличении с московским списком желтая рукопись показала, что вымаранные места летописи как раз повествуют о событиях, связанных с замечательными подвигами брянцев, с именем Романа Михайловича Старого. – Вот так чудеса! – воскликнул князь Роман, с удивлением разглядывая рукописи и хмурясь. – Зачем же московские князья совершали такие неправедные дела?! Я не верю, чтобы святые монахи стали бы уродовать рукописи без княжеской воли! – Он открыл еще одну летопись – Московский свод – и был поражен. При перечислении княжеских родословных было записано: – …князь великий Роман Черниговский бездетен и не родословился…

– Вот это да! – покачал он головой. – Значит, не было на свете ни моего батюшки, ни славного деда, ни других детей Романа Старого? Вот тебе и московская летопись! На что же мне тогда надеяться? Зачем рассчитывать на справедливость и любовь Дмитрия Иваныча? Неужели я, седовласый старик, не сумел раньше понять этих лживых москвичей? Стоило ли проливать кровь за эту неблагодарную Москву и целовать ей крест?! Не в добрый час я связался с Дмитрием и стал его служилым холопом!

В это время стукнула дверь, и княжеское уединение нарушил взволнованный, трясущийся от страха слуга. – Князь-батюшка! – пробормотал он, остановившись у порога. – Сюда пришел человек от великого князя! Он зовет тебя в государев терем!

– Почему ты дрожишь, мой славный Пучко! – усмехнулся Роман Михайлович. – Разве это первый зов от великого князя?

– Не первый, батюшка, – пробормотал княжеский слуга, переходя на шепот, – но сейчас ходят слухи, что даже славный князь Владимир Андреич пребывает в опале! И еще говорят, что великий князь задержал даже его бояр и разослал их с грозной стражей по разным городам!

– Очень странно это слышать! – задумался князь Роман. – Ведь Дмитрий Иваныч был очень привязан к своему двоюродному брату! Они даже сражались едва ли не в одном ряду! Вот каков великий князь! Обижает даже такого близкого человека! Ладно, пойду к нему и узнаю, зачем я понадобился!

И Роман Михайлович, одевшись в подобающий по такому случаю богатый кафтан, быстро спустился вниз и, сопровождаемый ожидавшим его великокняжеским посланцем, направился пешком к терему великого князя.

Дмитрий Иванович Донской с сыном Василием сидели в небольшой горнице и беседовали о последних событиях.

– Ты должен, сынок, знать все дела нашего славного княжества и быть готовым занять мое место! – сказал в ходе поучений великий князь. – Запомни, что у московского государя нет ни родных, ни друзей! Все люди только завидуют нам и желают зла! Вот тебе, к примеру, твой двоюродный дядька, Владимир Андреич! Он так зазнался, что ничего не видит дальше своего носа! Ему, видите ли, «не указ» слова великого князя! Пусть теперь побудет в суровой опале! И его бояре, бесстыжие советчики, тоже возгордились! Обнаглели и остальные князья! Может, их настраивает вездесущий бес? Поди, разберись!

– Неужели и Дмитрий Михалыч возгордился? – удивился княжич. – Он всегда встречал тебя с любовью и радостью! Да и другие…

– Нет, Дмитрий Волынец пока верен мне и живет тихо…Я имею ввиду Романа Брянского…Недавно наши верные люди поймали в Москве литовского посланца, который хотел тайно добраться до этого Романа! Они применили нужные пытки, и литовец проговорился, что его прислал сам Витовт, который хотел позвать нашего Романа к себе на службу! Вроде бы в этом нет ничего страшного, но я подозреваю, что Роман уже не раз принимал у себя литовцев! А это – измена Москве и мне, великому князю!

– Ах, этот Роман Молодой! – усмехнулся княжич Василий. – У меня нет к нему добрых слов! Он слишком горд, и давно пора называть его не «Молодым», а «Старым»! Посмотри, как он машет своей седой бородой! Ну, сущий козел! Он показал свою гордыню еще когда встречал меня в Пскове! У него совсем нет уважения ни к великому князю, ни ко мне, его наследнику! Стоило мне слегка пожурить его, так он сразу же высказал прямо мне в лицо свое порицание! Нет сомнения, что он связан с хитроумными литовцами! Хотя я не могу сказать ничего плохого о славном князе Витовте и его милой дочери…Я готов жениться на ней хоть сейчас!

– Разве ты не знаешь, что польский король Ягайло не утвердил твою помолвку с дочерью Витовта? – буркнул Дмитрий Иванович. – Но пусть особенно не радуется: зачем нам этот литовский брак? Неужели мы не найдем тебе достойную невесту? Если твой дрын желает познать красавицу, так выбери себе любую боярыню! Мы готовы хоть сейчас устроить смотрины!

– Не нужна мне никакая боярыня, – простонал, взявшись рукой за сердце, княжич Василий. – Мне люба только белокурая Софьюшка!

– Ладно, сынок, потерпи, – улыбнулся великий князь, – может мы и договоримся с ними…Не все еще потеряно…

В это время открылась дверь, и в горницу вошел мальчик-слуга. – Великий князь! – крикнул он своим звонким голосом. – К тебе пришел старый князь Роман! Пускать его?

– Пускай, Есько, – махнул рукой великий князь. – Мы сами за ним посылали!

Князь Роман вошел в горницу, низко, поясно поклонившись. – Здравствуйте, великий князь и славный княжич! – сказал он своим спокойным уверенным голосом. – Долгих вам лет и всяческого благополучия!

– Здравствуй, Роман! – тихо ответил Дмитрий Иванович, указывая рукой на скамью напротив него и сына. Княжич Василий промолчал.

– Я хочу поговорить с тобой, Роман и узнать всю правду, – осторожно начал великий князь. – Ты слышал об опале Владимира?

– Слышал, великий князь! – кивнул головой Роман Михайлович. – Об этом говорит вся Москва!

– Я обвинил своего брата в гордыне и неумении сдерживать свой язык, – продолжал Дмитрий Иванович. – Он возомнил себя великим князем и не захотел меня слушать! Мы знаем, что его супруга – литовка! Неужели он решил завязать дружбу с Литвой, не спросив на то моего согласия?

– Я ничего об этом не знаю! – покачал головой Роман Михайлович. – Могу только сказать, что князь Владимир верен тебе до конца жизни, и у меня нет ничего против него! Он отважно сражался со всеми твоими врагами и бусурманами! Его не зря называют «Храбрым»! Поэтому, я считаю, что его оклеветали!

– Да и сам ты, Роман, – повысил голос великий князь, – у меня в подозрении! Зачем ты встречаешься с литовцами? Это так ты несешь мою службу?! Было бы понятно, если бы ты был удельным князем. А теперь с какой стати?!

– Великий князь! – громко сказал Роман Михайлович, и его глаза заблестели. – Я не принимал у себя никаких литовцев с того времени, как прибыл в Москву! Это ложь!

– Неужели ты не привечал в своем тереме других моих врагов?! – почти закричал великий князь. – Или будешь и с этим спорить?!

– Буду! – горячо возразил бывший брянский князь. – Никаких твоих врагов не было в моем тереме! Могу поклясться, если надо!

– Не клянись, Роман, не бери тяжкий грех на душу! – усмехнулся Дмитрий Донской. – Неужели ты забыл об Иване Вельяминове? Ты принимал его у себя?

– Вот что я скажу об Иване! – встал со скамьи Роман Молодой. – Он, в самом деле, приходил ко мне в гости! Но не как твой враг! Он изменил тебе в другое время! А зачем он пришел, так это было его дело! Как пришел, так и ушел! Мы только выпили с ним греческого вина…И я не слышал от него ни одного непочтительного слова о наших знатных людях! Он тогда был уважаемым человеком, как сын твоего тысяцкого…Вот почему я принял его, почитая твое имя…

– Неужели там не было непочтительных слов? – насупился великий князь. – И этот смутьян пришел к тебе только для того, чтобы выпить с тобой вина?

– Именно так, великий князь! – кивнул головой Роман Михайлович. – Я сразу же сказал тому несчастному Ивану, что верен тебе, и он, видимо, побоялся говорить крамольные слова…

– Значит, у тебя были какие-то подозрения? – вмешался своим звонким юношеским голосом княжич Василий. – Почему же ты не доложил об этом государю?

– Сомнения были, княжич, – кивнул головой князь Роман, – потому как по всей Москве ходили слухи, что тот Иван недоволен решением великого князя об упразднении должности тысяцкого…Поэтому я и упредил его…А что я мог доложить? Свои подозрения?

– А ты хитер, Роман! – буркнул Дмитрий Иванович. – У тебя на все есть ответ! Однако недавно мы поймали здесь, в Москве, литовца, который приехал к тебе от Витовта с предложением – перейти к нему на службу! Что ты на это скажешь?

– Я целовал тебе крест, великий князь! – покраснел от возмущения Роман Брянский. – Зачем же я буду нарушать свою клятву? Я же обязался служить тебе до самой смерти и знаю, что такое слова чести!

– «Слова чести»! – засмеялся княжич Василий. – Почему же ты тогда такой гордый? Неужели мнишь себя великим князем?!

– Я уже стар, княжич! – сказал в сердцах князь Роман. – И поседел на службе у твоего батюшки! Поэтому считаю, что ты не имеешь права позорить мою княжескую честь! Я не княжеский холоп, а служилый человек! И целовал крест не тебе, а твоему батюшке! Я не приемлю ложь и грубость! Не тебе судить мою гордыню! Моя родословная не хуже твоей ни на каплю!

– Так ты намекаешь на мою бабушку-боярыню?! – вскричал, выпучив от гнева глаза, княжич Василий. – И смеешь оскорблять наш славный род?!

– Успокойся, сынок, – поднял руку Дмитрий Иванович. – В словах князя Романа нет оскорблений! Да, в самом деле, его предки – славные люди. Он ведь – потомок святого Михаила Черниговского! Его род, в самом деле, не хуже нашего…Впрочем, ладно! Я выслушал тебя, Роман, и не увидел твоей вины передо мной! Ты правдив, честен и не зря целовал святой крест! Иди к себе спокойно и по-прежнему добросовестно неси свою полезную нам службу! Да поможет тебе Господь!

 

ГЛАВА 25

ДЕЛА ЮРИЯ СМОЛЕНСКОГО

Апрель 1389 года был холодным. Снег долго лежал в полях, иногда возвращалась по-настоящему зимняя погода с ледяными ветрами и морозами. Смоленск едва пережил «тяжкое поветрие», охватившее город и его окрестности еще три года тому назад. Вымерла едва ли не половина города. Такова была «кара Господня» за злодеяния, учиненные смоленским войском над своими же соотечественниками во время похода на Мстиславль. Как известно, литовцы поставили тогда на великое смоленское княжение старшего сына убитого под Мстиславлем Святослава Смоленского, Юрия. При этом последний выплатил победителям огромную сумму выкупа за «отеческий стол». Такой его приход к власти не радовал горожан. И сразу же, как только литовское войско удалилось, в городе вспыхнул мятеж. Но князь Юрий беспощадно расправился с зачинщиками, а тут еще случилось и «лихое поветрие», унесшее жизни тысяч горожан. Сам Юрий Святославович засел в своем тереме и скрывался от общения даже со своими боярами, боясь заразиться от них. Порядок в городе был предоставлен «самому Господу», и если бы не смоленский епископ Михаил, обеспечивший силами церкви своевременное погребение умерших, страшная эпидемия погубила бы еще многих людей. Но вот эта напасть миновала, и великий князь Юрий начал устанавливать в городе собственные правила, основанные не на «Правде Ярослава», но его личной воле.

Горожане знали о жестокости, «крутости нрава» нового великого князя. Еще с детства он оставил о себе тяжелые воспоминания: сурово обращался со слугами и даже со своими одногодками-дружинниками, любил жестокие потехи. Бывало, когда он самолично резал скот и наслаждался мучениями животных. Однажды он, будучи еще отроком, услышал, как во дворе слуги забивали свинью. Жирное животное, обладавшее силой дикого вепря, долго сопротивлялось, и княжеские слуги никак не могли его заколоть. Услышав крики несчастной твари и раздраженных слуг, княжич Юрий выбежал во двор и, выхватив у здоровенного забойщика большой длинный нож, устремился к связанной пеньковыми веревками свинье. Он с размаху вонзил железное острие в пространство между передними лапами, уже окровавленное неудачными попытками, но свинья, дико взревев, неожиданно вырвалась и, разорвав путы, побежала по двору, истекая кровью. – Хватайте! Бейте эту бесовку! – орал возбужденный княжич, отняв у одного из слуг медвежью рогатину.

Слуги вновь повалили животное на землю и обвязали ее со всех сторон веревками. А разъяренный княжич с силой вонзал в бока непокорной свиньи тяжелое орудие, каждый раз вызывая сильное истечение крови, и смеялся. Наконец, измученное потерей крови животное затихло и прекратило сопротивляться. Однако когда княжеские слуги стали опаливать свиную тушу, изуродованная скотина, не имевшая уже сил на движения, но все еще живая, неожиданно тихо, но слышимо для окружавших, захрюкала! Даже видавшие виды княжеские слуги прикрыли руками лица: мучить живое существо расценивалось как грех! Но княжич Юрий безудержно хохотал, радуясь случившемуся и пугая их своей безжалостностью.

И в том, бесславном мстиславльском походе, князь Юрий был вдохновителем расправы над мирными сельскими людьми и, несмотря на это, литовцы, знавшие о его жестоком нраве, сохранили за ним наследственный великокняжеский «стол».

Были у него и другие пороки. Он любил «доброе вино» и «красных женок». Ходили слухи, что едва ли не все княжеские «дворовые девки» побывали в его объятиях. Юрий Святославович не гнушался ни ключниц, ни скотниц, ни «холопьих супружниц». И было совершенно невозможно избежать его «любви». Если какая-либо девица приглянулась князю, он сразу же посылал к ней своего верного холопа Силу с требованием «прийти на сеновал, к своему господину». Отказа обычно не было, потому как однажды княжич, совсем еще молоденький, зверски расправился с птичницей Радавой, попытавшейся «сохранить свое девичество» и не придти на известный сеновал.

Прождав несостоявшуюся возлюбленную, разгневавшись, взяв длинный кнут, княжич Юрий помчался прямо в жалкую хижину строптивой девушки и, не взирая на собравшуюся в это время за столом семью, прилюдно иссек кнутом несчастную столь нещадно, что она, до конца жизни изуродованная жестокими шрамами, стала совершенно непривлекательна, и ее, доселе красивую и нежную, не захотел «в супруги» ни один княжеский холоп.

Этот поступок раздосадовал самого великого князя Святослава, и он вскоре, поспешно, женил своего незадачливого наследника, рассчитывая, что брак образумит вспыльчивого юношу и «укротит телесные страсти».

Но и после свадьбы князь Юрий не утратил вкуса к «ладным женкам». Правда, постепенно он потерял интерес к простолюдинкам, покорность которых его уже не «зажигала», и обратился «к боярским женкам», где также преуспел. Здесь, однако, его поле деятельности было несколько сужено: бояре редко выпускали своих жен «на люди» и увидеть боярских красавиц можно было лишь на рынке, в рядах богатых купцов, продававших заморские ткани и самые разнообразные «диковинные вещицы».

Именно там молодой князь Юрий стал устраивать свои засады, договариваясь с купцами, не желавшими ссориться с наследником великого князя, и прячась со своим холопом Силой за тюками товаров, высматривая очередную жертву. Обычно красивая замужняя женщина входила в лавку или останавливалась у прилавка с товарами, внимательно осматривая приглянувшуюся ей вещь. Князь, в том случае, если красотка была ему по душе, делал знак рукой Силе, чтобы тот действовал, а сам тихонько выбирался наружу и вскакивал на коня, отправляясь на заветный сеновал.

Рослый княжеский холоп, обладавший каким-то магическим даром воздействия на женщин, подходил к избранной красавице, что-то ей говорил и она, оставляя служанок «дожидаться свою госпожу» у той же лавки или у входа на рынок, удалялась к крытому возку, стоявшему неподалеку, куда садилась и уезжала к молодому князю. Проведя определенное время на сеновале, она возвращалась в том же возке назад, на рынок, и уже со своими служанками шла домой. Так продолжалось довольно долго, и никто в городе ничего не знал. Ходили лишь слухи о невероятной мужской силе князя Юрия и, видимо по этой причине, приглашения холопа Силы имели такой магический успех: отказа от сближения с любвеобильным князем у боярынь, возможно, не было. Что говорили слугам приглянувшиеся князю Юрию и побывавшие в его объятиях боярыни, оставалось тайной, но вот однажды о похождениях наследника смоленского «стола» проведал владыка и, возмутившись его поведением, сообщил обо всем великому князю. Последний установил наблюдение за сыном, получил подтверждение «людских слов», и, забив до смерти палками на конюшне холопа Силу, обвиненного «в премерзких злодеяниях», добился того, что расстроенный Юрий Святославович на время затаился, ограничившись общением «с жалкими холопками».

После гибели отца и позорного поражения под Мстиславлем великий князь Юрий некоторое время старался не проявлять своих слабостей. К тому же у него теперь было мало времени на развлечения и утехи: при всей его безответственности пост великого князя требовал повседневных хлопот. Приходилось принимать посланников от соседних, русских князей, Литвы и даже немцев Тевтонского Ордена. Литовцы же с ним не церемонились. После того как в феврале 1387 года польский король Ягайло издал «привилей», по которому католикам был запрещен брак с православными, и началось принудительное «окатоличивание» Литвы, к русским стали относиться с пренебрежением. В следующем году, пытаясь наладить отношения с братом Ягайло, даже брянский князь Дмитрий Ольгердович был вынужден принять присягу на верность польской короне, порвав все связи с Москвой. А когда в том же году литовцы вторглись в Пруссию, не только Дмитрий Ольгердович, но и Юрий Святославович были вынуждены отправить своих воинов в далекий поход. Домой вернулись очень немногие. Это не прибавляло князьям, принявшим участия в походе, «любви» горожан. Князя Юрия очень тяготила зависимость от Литвы. Он, властный и самолюбивый, ненавидел любую власть над собой! Однако противовесом Литве могла быть только Москва и православная церковь. Поэтому Юрий Святославович был вынужден выжидать ослабления Литвы и Польши, надеясь на их недолгое объединение, и ждал, когда завяжется очередная борьба за великокняжеский «стол» Литвы. Не мог он не считаться и с мнением епископа Михаила, тесно связанного с высшим московским духовенством. Пока владыка пребывал в Смоленске, Юрий Святославович, был «тих и кроток», зная, что любое отклонение от требований сурового владыки может ослабить его власть и репутацию.

Но вот неожиданно из Москвы от митрополита Пимена пришел гонец, призывавший смоленского епископа выехать с ним и «со многими старцами да диаконами» в Константинополь к патриарху. Епископ Михаил немедленно собрался в дальний путь и, оставив вместо себя «местоблюстителя Василия», покинул Смоленск.

Теперь у Юрия Святославовича были развязаны руки. Никто не мог бы укорить его в «сердечных делах». И он опять решил развлечься на рынке. Князь устремился в лавку своего самого покорного купца Глушко Белояровича, договорившись о «любовной засаде». Вместо убитого когда-то холопа Силы обязанности сводника должен был выполнять другой «бестолковый раб» – Будило. Народу в лавке было немного, в связи с тем, что торговали дорогой «грецкой поволокой», и сидевший за мешком с тканями князь задремал. Ему снились далекие края, синие небеса и он, великий и могучий, скакавший впереди своих воинов на «сам Цареград». – Я превзойду славного Олега, – думал во сне Юрий Святославович, – и вновь прибью щит на царьградские ворота!

В самом деле, перед ним предстали тяжелые, мощные стены Константинополя, которые он доселе никогда не видел, и могучие «железные смоленские рати». – Ты будешь великим греческим царем, Юрий! – раздался вдруг громкий голос, и князь проснулся. – Господи! – сказал он про себя. – Вот если бы это была правда!

Он потер правой рукой потный лоб и неожиданно услышал приятную женскую речь. – Вот эта ткань подойдет! – молвила женщина купеческому приказчику, показывая рукой на прилавок. – Покажи-ка мне ее!

Князь бросил взгляд в сторону говорившей и был потрясен: у прилавка стояла женщина необычайной красоты! Он подумал, что это какая-то очередная смоленская боярыня и радостно вздохнул: теперь ему будет чем заняться на сеновале!

Он сделал привычный знак рукой своему холопу, тот кивнул головой: дело сладится! И довольный собой князь, сгорая от нетерпения, выбежал через запасной ход наружу. Вскочив на коня, он помчался в заветный сарай, предвкушая встречу с прекрасной незнакомкой. Но время шло, а красавицы все не было. – Так всегда бывает с красотками, – рассуждал про себя великий князь. – Надо набраться терпения и подождать…

Вдруг в разгар его рассуждений стукнула дверь, и на сеновал прибыл верный Будило, весь побитый и злой. – Прости меня, великий князь! – сказал он с горечью. – Там случилась неудача!

– Что ты сказал, бесстыжий холоп?! – крикнул, багровея от ярости, Юрий Святославович. – Неужели захотел на конюшню?!

– Я не хочу на конюшню, великий князь, но ничего не могу поделать! – буркнул слуга. – Там была боярыня служилого московского князя Романа Михалыча с огромной свитой! Она ехала в Литву к Витовту, которого ты уважаешь. Мы, твои верные холопы, не осмелились применить к ним силу! Правда, сначала мы попытались и видишь, теперь наши рожи в синяках и крови! Пощади меня, великий князь!

– Опять этот Роман оказался на моем пути! – молвил со злобой князь Юрий. – Не следовало жалеть ту боярыню! Но поздно! Они уже ушли! Эх, досада! Вот и просидел здесь полдня без толку! Ладно, Будило, что теперь поделать? Тогда тащи сюда ту телку, мою ключницу!

– Слава тебе, мудрый князь! – вскричал довольный таким исходом Будило. – Да я тебе, если надо, сейчас же приведу и свою супругу! А коли пожелаешь, так и дочь свою молодую отдам, лишь бы порадовался!

– Иди же, Будило, – усмехнулся успокоившийся великий князь, – я хорошо знаю, что вы, простые русские люди, всегда готовы вылизать зад своему господину! На этом стояла, стоит и стоять будет земля русская!

 

ГЛАВА 26

СМЕРТЬ ДМИТРИЯ ДОНСКОГО

Май 1389 года, сменивший холодный апрель, обещал хорошее, теплое лето. Сочная трава, пышная изумрудно-зеленая молодая листва деревьев, бездонная голубизна небес, синь рек и озер радовали глаз. Москвичи толпами бродили по лесам и полям, наслаждаясь теплом и ароматами поздней весны. Все надеялись, что с приходом благодатной поры растает, как дым, пришедшая неведомо откуда зараза. Правда, тяжелая болезнь на этот раз была не столь жестокой, она поразила лишь самых старых и хилых, но князь Роман Брянский со своими людьми были вынуждены нести напряженную службу, чтобы предотвратить беспорядки. «Поветрие» растянулось на три года и изо дня в день уносило жизни, в основном, полуголодного люда. Так, во время распространения неведомой болезни в Смоленске вымерло множество народа, но не пострадали ни члены великокняжеской семьи, ни бояре. Московская знать, имея перед собой такие примеры, не особенно горевала. – Эта болезнь пришла на головы простонародья за их грехи! – говорили московские бояре. Но вот неожиданно заболел князь Владимир Андреевич Серпуховский, и они прикусили языки. Благо, этот князь, участник славной Куликовской битвы, выжил! Это было воспринято, как чудо! Потом захворал и великий князь Дмитрий Иванович, но никто не придал его недугу серьезного значения: могучий вояка, кашляя и чихая, едва ли ни ежедневно выезжал за город со своими боярами и дружинниками либо на охоту, либо на проверку воинской выправки своих лучших воинов, либо просто «на свежий воздух».

Однако мужественный воитель чувствовал себя вовсе не так, как показывал ближайшему окружению. В последние дни его охватила тоска, мучительная скука и желание ничего не делать, просто лежать. Но он смирял такое свое состояние духа и заставлял себя двигаться, действовать. Дмитрий Московский очень не хотел отпускать митрополита Пимена в Константинополь: чувствовал вечное расставание. Однако святитель, несмотря на протесты великого князя, все-таки выехал 13 апреля в дальний путь с целой свитой. Со всей Руси съехались епископы, чтобы проводить его: Федор Ростовский, Ефросиний Суздальский, Еремей Рязанский, Исаакий Брянский, Даниил Звенигородский, архимандриты многих монастырей, игумены и простые монахи. На шестой день пути митрополита, уже в степи, его поезд был встречен князем Юрием Елецким с большим отрядом дружинников, присланным великим князем Олегом Рязанским. Это говорило о большом влиянии митрополита Пимена на дела Руси и торжестве московского «государева дела».

Князь Роман Михайлович присутствовал на прощании великого князя Дмитрия с митрополитом. Он видел слезы на щеках великого князя и его сердитое, посеревшее от недовольства лицо. – Он выглядит тяжело больным! – подумал тогда бывший брянский князь. – Его лицо такое болезненное и жалкое, как будто перед смертью! Неужели его дела так плохи?

Роман Молодой не раз видел смерть и, бросая взгляд на лицо Дмитрия Московского, гнал от себя страшные мысли. – А что, если он умрет? Разве я выдержу издевательства злобного Василия? Неужели надо уходить? – проносились в его мозгу, как огненные молнии, тревожные слова.

Вернувшись в тот же день в свой терем, он позвал к себе верных бояр и рассказал им о своем страшном предположении. Но те не поверили. – Дмитрий Иваныч еще силен и могуч! – молвил тогда Влад Изборович. – Он еще долго проживет на славу Москве!

– Все зависит от воли Господа, княже, – поддержал старшего товарища Буян Даркович. – Как Господь решит, так и будет! Зачем обсуждать Божьи дела? Все узнаем, когда будет надо!

– Тогда уже будет поздно, мои славные бояре! – возразил Роман Михайлович, качая своей седой головой. – Никто из нас не увидит добра, если придет к власти Василий Дмитрич! Я верю этому и хочу предупредить беду! Я хочу дать тебе поручение, мой славный Ослябя. Надо съездить в Литву к славному князю Витовту и спросить его от моего имени, возьмет ли он меня к себе на службу с боярами и дружиной? И даст ли мне земли, не в пример жадному Дмитрию Иванычу? Я знаю, Ослябя, о твоем желании послужить святой церкви…Тогда напоследок выполни мою просьбу, а там – поступишь так, как пожелаешь…Захочешь – останешься моим боярином, а нет – твоя воля!

Ослябя Иванович недолго думал и, низко поклонившись князю, сказал: – Твои слова, княже, для меня закон! Ты для меня – господин после самого Бога! Я повинуюсь твоему приказу! Но хочу поехать туда с дружиной, чтобы не позорить твоего имени. И возьму с собой супругу, Всемилу Олеговну, с сыном Яковом! Неизвестно, как оценит великий князь Дмитрий мою поездку к самому Витовту, поэтому я хочу уберечь свою семью от гонений. А назад я вернусь один с ответом Витовта!

– Можешь прислать сюда своего верного человека! А сам оставайся пока там! – улыбнулся князь Роман. – Я так благодарен Господу за моих верных людей! Они ни разу не подвели меня! Были мне надежной защитой и на поле брани, и на московской службе! Эти слова князь Роман вспомнил, когда выехал в самом начале мая на охоту в свите великого князя. Последний, весь пожелтевший и мрачный, за всю дорогу до заповедного леса не произнес ни одного слова, охотился «без страсти»: лишь наблюдал, как его люди забивали лося и поразили небольшого кабана. – Не зря я послал Ослябю к Витовту! – сказал тогда себе Роман Михайлович. – Надо с «великим нетерпением» ждать от него ответа: славный Дмитрий Иваныч уже не жилец!

Днем 18 мая в терем к князю Роману пришел его престарелый родственник – московский боярин Иван Родионович Квашня. – Плохо дело, Роман! – сказал он. – Наш великий князь слег и повелел срочно составить «духовную грамоту»!

– Но он уже не первый раз пишет завещание! Это – дело привычное! – возразил Роман Михайлович, усадив грузного, сопевшего от напряжения старика, в соседнее кресло.

– Тогда было другое время, – пробормотал боярин. – А теперь – все иначе! Как бы наш великий князь не помер! Вот он наказал передать великое княжение старшему сыну, Василию, а второму, Юрию – Звенигород со всеми доходами и Галич. Кроме того, он не обделил и остальных. Третьему сыну, Андрею, он завещал Можайск с доходами и Белоозеро с волостями и слободками…Четырехлетний сын Петр получил Дмитров с доходами и Углич с окрестностями. Дмитрий Иваныч позаботился и о великой княгине, обязав сыновей выделять на ее содержание часть своих доходов от полученных уделов. А в самом конце «духовной» он приказал «слушаться во всем» Василия и мать Евдокию…

– А что он выделил сыну Ивану? Ты же ничего о нем не сказал! Иван ведь не самый младший! Ему, пожалуй, лет двенадцать…Неужели он остался без удела? – воскликнул в изумлении Роман Брянский. – Ты забыл о нем, Иван Родионыч?

– Его сын Иван нынче болен! – кивнул головой седовласый боярин. – И князь решил не вносить его в «духовную». Он предложил своему старшему сыну самому выбрать для него удел, а потом, в случае его смерти, передать землю другим братьям или самой княгине, если она переживет Ивана!

– Кто же подписал эту «духовную»? – поднял голову князь Роман. – Кто теперь в его приближенных?

– Все самые знатные бояре принимали участие в обсуждении завещания! – кивнул головой Иван Родионович. – Там была и великая княгиня…Ей весьма тяжело! Она только что родила сына Константина, а тут – умирает ее супруг!

– Да, я слышал об этом, – нахмурился князь Роман. – Говорят, что не прошло и двух дней после родов, как занемог великий князь…Какое жестокое наказание! Пришлось поспешно крестить младенца…Так кто же из бояр, кроме тебя, принял участие в «духовной»?

– Первым подписался князь Дмитрий Михалыч Волынский, за ним – Тимофей Василич Вельяминов, а я уже был третьим…Дальше подошли Федор Андреич Кобыла, молодые братья – Федор Андреич Свибл, Иван Хромой и Александр Остей – а последним был, по-моему, молодой Иван Федорыч Собака!

– Только ты и князь Дмитрий Волынский – мои доброжелатели! – с горечью сказал Роман Михайлович. – Мне не будет жизни при этом Василии! Значит, надо отсюда уходить!

– Зачем, сват? – встревожился Иван Родионович. – Нечего беспокоиться из-за Василия! Он – неплохой молодец, и все наладится! Пусть он властен и вспыльчив…Еще исправится: жизнь заставит! И успокойся! Я не дам тебя в обиду! А сейчас я побегу в терем великого князя: нам предстоит тяжелая ночь! Может, сжалится Господь, и наш славный Дмитрий Иваныч выздоровит…

Всю ночь пролежал князь Роман без сна. Он не захотел даже «красну девицу»! В его голове проносились, одна за другой, невеселые мысли. Измученный тяжелыми переживаниями князь сомкнул веки только к утру. Но едва он погрузился в тяжелый беспокойный сон, как в простенке раздались крики, с улицы донесся шум многих голосов и топот тысяч ног. Наконец, в дверь княжеской спальни постучали, и у порога появился лохматый, плачущий слуга.

Вскочивший с постели князь Роман понял все.

– Не говори ничего, Пучко! – буркнул он. – Я знаю, что умер великий князь!

– Именно так! – прохрипел слуга. – Совсем недавно, в два часа ночи…

Роман Михайлович быстро встал, оделся с помощью слуг, и, не умываясь, не принимая пищи, побежал в великокняжеский терем, располагавшийся неподалеку от его небольшой усадьбы.

В Кремле царила невероятная сумятица. Взад-вперед бегали слуги великого князя, дружинники, вооруженные длинными топорами, суетились попы и монахи. Одни спешили во дворец, другие – из дворца. Князь Роман подбежал к терему великого князя и у его ступенек увидел стоявшего с обнаженным мечом сына Дмитрия. Он нес в этот день охрану Кремля. Худющий, с багровым лицом и текущими по щекам слезами, Дмитрий Романович стоял, как потерянный. Напротив него, у другого края лестницы расположился с бердышом на плече боярин Буян Даркович. Он хранил полное спокойствие, и его лицо совсем не выражало скорби.

– Возьми себя в руки! – крикнул сыну рассерженный князь Роман. – И лучше следи за порядком! Немедленно закройте кремлевские ворота, чтобы сюда не проникли враги! Здесь нечего делать злобной черни! Быстро собери сюда всех моих брянцев! А у входа в терем оставь пока Светолика!

И он побежал вверх по лестнице. В тереме царила относительная тишина. Самые знатные бояре толпились в простенке возле великокняжеской спальни и тихо между собой разговаривали. Неподалеку от них стояли вооруженные стражники, среди которых были брянцы. Они низко поклонились своему князю. Роман Михайлович кивнул им головой и устремился к боярам. Увидев Ивана Родионовича, стоявшего рядом с Дмитрием Волынским, он подозвал его к себе мановением руки. – Здравствуй, сват, – прошептал приблизившийся к князю боярин. – Вот тебе и сбылись мои слова! Нечего горевать! Умирая, великий князь сказал напоследок Василию: – Позаботься, сынок, о Романе Брянском! Дай ему земли…Не жалей! Этот Роман был верен мне до конца, но я его не отблагодарил…Вот Господь и напомнил мне этот грех…Клянись, сынок, что не обидишь славного Романа!

– И он поклялся?! – вскричал, сверкая очами, князь Роман. – Неужели я заслужил такую милость?!

– Не успел, Роман, – кивнул головой боярин Иван Родионович. – Дмитрий Иваныч уже почил…А зачем его клятва, если все слышали слова великого князя?