ГЛАВА 1

ВОЗВРАЩЕНИЕ КИПРИАНА

Зимой 1390 года, перед Великим Заговением, в Москву вернулся митрополит Киприан. Великий князь Василий «с боярами и лучшими воинами» на конях встречали большой поезд святителя на окраине Москвы. Среди встречавших был и князь Роман Михайлович, пристроившийся в самом конце великокняжеской свиты со своими конными брянцами.

Толпы москвичей стояли вдоль киевской дороги. Несмотря на лютый холод, они, кутаясь в бараньи тулупы, упорно ждали торжественной встречи. «Черные люди» с интересом поглядывали на великого князя и его знать, тихо между собой разговаривая, однако эти негромкие «толки» собравшихся со всего удела людей превращались в нудное, неприятное жужжание. Князь Роман Михайлович, одетый в кунью шубу, и его бояре, носившие медвежьи полушубки, смотрелись на общем фоне великокняжеской свиты, как белые вороны. Сам великий князь Василий Дмитриевич был одет в изящный овчинный тулуп, выкрашенный темно-коричневой краской, с золочеными пуговицами, темно-синие штаны и в ярко-красные длинные «козловые» сапоги. Его голову увенчивала теплая, красного цвета, шапка, обшитая по краю мехом черной куницы. На его боярах и дружинниках были такого же цвета тулупы, штаны, но сапоги имели темно-коричневый цвет. Шапки у бояр были высокие, «новгородские», сшитые из бобровых шкур. Воины, окружавшие великого князя и его бояр – их было всего два десятка – носили поверх теплых тулупов железные доспехи – кольчуги, панцири из цельного железного листа или из многих пластин, а на их головах возвышались высокие железные шлемы – «шишаки».

– Василию всего восемнадцать лет, – думал про себя Роман Брянский, – но он выглядит как взрослый! У него уже густая, клинышком, борода и усы «доброго мужа»!

Великий князь спокойно восседал в седле своего вороного коня и молча всматривался в даль. Прискакавшие дозорные только что доложили ему, что поезд митрополита уже в двух верстах от них.

– Скоро уже будет год его власти, – говорил сам себе князь Роман, – а я до сих пор не дал клятву с крестным целованием! И никто не принуждал к этому! Подожду еще немного, и если Васильевы люди не придут с напоминанием, я не буду спешить!

Великий князь Василий, вступивший на отцовский «стол», совершенно не вмешивался в дела бояр и служилых князей. Он, правда, сильно повздорил со своим дядькой, князем Владимиром Андреевичем и тот, опасаясь опалы, каковую совсем недавно пережил от его покойного отца, сначала ушел из Москвы в свой Серпухов, а затем, «обиды тая», забрав с собой всю семью, бояр и челядь, отправился в Торжок и долгое время пребывал в укрепленном селе Теребеньском, неподалеку от Торжка и литовской границы, выжидая.

Но обстановка не позволяла долго ссориться. Еще летом великий нижегородский князь Борис Константинович ходил в Орду к хану Тохтамышу. Золотоордынский повелитель в это время ввязался в войну с неким «царем Темир-Аксаком». Пришлось Борису Константиновичу сопровождать некоторое время хана в его походе. В конечном счете, Тохтамыш отослал нижегородского князя в Сарай, а сам, не найдя соперника и «разорив его далекий город», вернулся домой. Здесь он долго еще держал в неведении Бориса Константиновича насчет своей «воли», однако, наконец, после получения богатых даров вручил ему ярлык…на его прежние земли. Сказали свое слово московские «киличеи», привезшие в Сарай весь огромный «выход» и «поминки», в связи со сменой великого князя в Москве. Хан Тохтамыш был обрадован вестью о кончине Дмитрия Донского, имени которого боялись даже его лучшие воины. Поэтому он охотно принял московское серебро и дары и отослал в Москву своего посланника Шиахмата с ярлыком Василию Дмитриевичу на великое московское и владимирское княжение. Пришлось московской казне вновь проявлять щедрость и ублажать подарками ханского посла, который приехал в Москву чуть ли не на пепелище: Москва опять горела, пламя, распространившись от церкви святого Афанасия, едва не выжгло весь Кремль. Знатный татарин с насмешкой смотрел на обуглившиеся терема, однако очень удивлялся быстроте восстановительных работ: буквально на его глазах московские плотники возводили новые боярские хоромы и купеческие терема по всему городу.

Неспокойно было и в Великом Новгороде: там совсем недавно случился «превеликий мор» и знати едва удалось удержать чернь от очередного бунта. Летом же в город приехал литовский князь Лугвений Ольгердович, поссорившийся со своими братьями и искавший убежища. Новгородцы приняли его и отдали ему «в кормление» городки покойного князя Нариманта.

К концу осени пришла печальная весть из Константинополя: там 11 сентября, тяжело заболев, скончался митрополит Пимен. Другой же митрополит, Киприан, пребывавший в это время в Киеве, немедленно собрался в дальний путь и ушел в Константинополь к местному патриарху. Там он получил благословение на всю митрополию: и Литву, и Русь. В Константинополе к нему примкнули высшие церковные сановники, сопровождавшие покойного Пимена, и они вместе отправились сначала в Киев, а затем – в Москву. Накануне приезда святителя, великий князь Василий отправил своих бояр под Торжок к князю Владимиру Серпуховскому со словами примирения, и тот, «умилившись слезами радости», вернулся в свой Серпухов.

В самой же Москве было тихо и спокойно. Князь Роман и воеводы Запасного полка исправно несли службу по поддержанию порядка в городе и его окрестностях, а великий князь, не в пример своему отцу, не выезжал «проверять сторожу».

Лишь однажды Роману Брянскому удалось столкнуться лицом к лицу с молодым великим князем: на осенней охоте. Тогда московские охотники привели великого князя и бояр к большому торфяному болоту, где стреляли из луков в пролетавших птиц. Сам великий князь держал на руке, одетой в толстую кожаную рукавицу, крупного сокола. Соколиная охота была его любимым делом. Однако птиц, летавших над болотом, было так много, что княжеский сокол, взлетая над ними, исчезал, порой, из виду и в туманной дымке было плохо видно, сбивает ли он птиц или нет. Если бы не стаи охотничьих собак, ведомые великокняжескими псарями, охота была бы недобычлива. Однако собаки, выскакивая из болотных зарослей, периодически приносили то жирного, откормившегося за лето, гуся, то утку, а то и саму цаплю, особенно ценимую знатоками птичьего мяса. Но вот вернулся назад утомившийся охотой сокол великого князя. Он уселся на его руку и был немедленно передан слуге-сокольнику. Теперь наступила очередь стрелкам из луков. Засвистели стрелы – и птичьи стаи, разбуженные и напуганные великокняжеским соколом, значительно поредели. Особенно метко, как это обычно бывало, стреляли брянские воины.

Видя, как на его глазах падают пораженные красными стрелами крупные птицы, великий князь подозвал к себе через слуг Романа Брянского. Тот, не медля, забросив лук за спину, а стрелу – в колчан, подскакал к нему. – Я рад видеть тебя и твоих людей на нашей охоте! – сказал седовласому князю раскрасневшийся от охотничьего азарта Василий Дмитриевич. – Такая меткость нужна и на бранном поле! Тебя не зря называют «Молодым»! Я еще не видел такой искусной стрельбы, но о вас наслышан! Ну, а теперь покажи свое умение! Видишь там, в синем небе, крупного лебедя?

– Вижу, великий князь! – тихо ответил Роман Михайлович. – Я сейчас же его подстрелю!

– Не хвались, едучи на рать, – усмехнулся великий князь, – но хвались, едучи срать!

Поняв насмешку, князь Роман выхватил лук, быстро наладил стрелу, натянул тетиву и выпустил смертоносный снаряд в небо. Стрела, казалось, медленно летела и не успевала за стремительно мчавшейся птицей, однако несчастный лебедь вдруг развернулся и как бы сам насадил себя на княжеский снаряд. В полной тишине грузная птица свалилась, теряя перья, в самую середину болота. Не было слышно даже всплеска.

– На этот раз тебе помогла удача, Роман! – буркнул, разворачивая коня, Василий Дмитриевич. – Глупый лебедь сам себя погубил! А здесь не надо большого умения!

И он ускакал, увлекая за собой бояр и оставляя своих слуг подбирать добытую дичь.

– Да, этому Василию не угодишь! – подумал князь Роман, сидя в седле своего любимого коня и ежась от холодного ветра. – Он даже не похвалил меня, не в пример своему батюшке! Ладно, хоть не беспокоит пока! Жаль, что до сих пор нет весточки от моего славного Осляби! Неужели могучий Витовт задержал его или даже лишил жизни?! Но этого не может быть! Однако что-то долго нет его…

– Святитель! Святитель едет!!! – донеслись до него радостные крики толпы, и князь поднял голову. Прямо на них двигался митрополичий поезд. Впереди в большом, окрашенном в черный цвет возке, ехал сам святитель: рослый седобородый старик с живыми карими глазами. Он сидел сразу же за возницей, и его черная ряса, наброшенная на тяжелую волчью шубу, развевалась на ветру. На голове святителя возвышался белый клобук с вышитым на нем изображением Божьей Матери, а в руках он держал большой серебряный крест-распятие, отрывая время от времени от него правую ладонь и крестя толпу. За ним сидели служки – рослые сильные монахи, одетые в длинные утепленные рясы и черные клобуки. Весь поезд святителя не отличался яркостью красок: преобладали лишь черный, серый и белый цвета. – Я вижу много владык, сын мой! – вдруг сказал своим скрипучим, но довольно громким голосом симоновский архимандрит. – Вон Федор, ростовский епископ, Ефросин Суздальский, Еремей Рязанский, Исакий Брянский или Черниговский, Михаил Смоленский, Даниил Звенигородский…и еще два незнакомых мне митрополита, с виду – греки!

Князь Роман с интересом глядел во все глаза. – Вот и вернулся славный Киприан! – подумал он, улыбаясь. – А Москва получила патриаршее благословение!

Неожиданно он заметил какое-то знакомое лицо в конце священного поезда и, покачав головой, пристально в него вгляделся. – Господи, да это же мой славный Ослябя! – едва не вскричал он. – Да! И он едет вместе со своей супругой, челядью и сыном Яковом Волосатым! И одеты они как монахи или церковные люди: в рясы и черные хламиды! Слава тебе, Господи! Помоги же мне, твоему рабу!

Он не слышал ни приветственных слов великого князя, ни ответных слов митрополита. Перед глазами Романа Михайловича стояло лицо его верного боярина Осляби!

Вечером, когда князь Роман восседал в своем большом черном кресле и попивал со своим сыном Дмитрием, сидевшим напротив него через стол, греческое вино, в его думную светлицу постучали, и вошел слуга. – Пресветлый князь! – весело сказал он. – К тебе пожаловал твой могучий боярин, Ослябя Иваныч! Ты примешь его?

– Что ты спрашиваешь, мой верный Пучко? – буркнул в нетерпении Роман Михайлович. – Зови же скорей моего верного Ослябю!

В светлицу вошел, одетый во все черное, но не в церковное, долгожданный княжеский посланник. Сняв с головы бархатную, обшитую мехом хорька, шапку, Ослябя низко поклонился князю и его сыну. – Здравствуйте, мой любимый князь и славный Дмитрий! – сказал он, остановившись у порога. – Я ухитрился побывать в такой дали, аж в самом Царьграде! Вот хочу рассказать тебе обо всем!

– Садись-ка сюда, мой добрый посланник, на эту скамью, рядом с моим сыном, и поведай нам о своих приключениях! – молвил, роняя слезы, Роман Брянский. – Я уже не надеялся тебя увидеть, хотя ежечасно молил об этом Господа! Испей с нами доброго вина и рассказывай.

Растроганный словами своего князя, Ослябя, удобно усевшись рядом с княжеским сыном и отхлебнув из большой серебряной чаши добрый глоток вина, приступил к подробному повествованию.

Он не упустил и смешного приключения в Смоленске, когда к его жене пристал какой-то здоровенный мужик, представившийся великокняжеским слугой, с предложением посетить хоромы великого князя. Тогда дружинники Осляби сильно поколотили болтуна и сопровождавших его «разбойных людей», но после этого немедленно, опасаясь последствий драки, покинули город. Они долго скитались по окраинам литовской земли в поисках Витовта и едва не попали в руки его противников. Но «Господь помог», и они в конце 1389 года нашли Витовта, провозгласившего себя великим князем и королем, в Витебске. Известный полководец восстал против польского короля Ягайло и потребовал независимости Литвы от Польши. Сначала он хотел, под прикрытием свадьбы одной из княжон, занять Вильно, но об этом узнал от некого Судимонта князь Корибут Ольгердович и помешал осуществлению замысла. Тогда Витовт объявил центром восстания Витебск и призвал под его стены всех союзных ему князей с войсками. – Ему тогда было совсем не до нас, – сказал, вновь отхлебнув из чаши вина, Ослябя, – но он принял меня, выслушал и, улыбнувшись, кивнув головой, сказал: – Пусть славный Роман хоть сейчас приезжает ко мне, и я с радостью заключу с ним договор! Он получит от меня богатый город и доброе жалованье! Я не пожалею ему ни земли, ни золота, ни серебра! Жду его в Литве! – После этих слов он подержал меня в Витебске несколько дней, а потом отправил в Киев, чтобы я вернулся сюда привычной дорогой!

Но в Киеве Ослябя встретился с митрополитом Киприаном, с которым познакомился раньше в Москве, и тот предложил ему службу в качестве «митрополичьего боярина». Однако Ослябя, имея «пожизненный договор» с князем Романом, не мог дать согласия на это, отложив решение вопроса до возвращения в Москву. Но поехать в Константинополь со святителем не отказался. И они проследовали туда «с превеликой быстротой».

Ослябя с восторгом описал далекое путешествие, свое пребывание «в патриарших хоромах», восславил красоты «славного Цареграда» и тамошнюю жизнь. Потом он подробно поведал о своем обратном пути, прибытии в Киев и, наконец, возвращении в Москву.

– А теперь, славный князь, у меня к тебе есть одна сердечная просьба, – сказал он в заключение. – Освободи меня от моей «пожизненной клятвы и отпусти на службу митрополиту!

Он склонил голову и заплакал.

– Не плачь, мой славный Ослябя! – весело сказал князь Роман. – В этом нет никаких преград! Благодарю тебя за службу и верность! А если хочешь послужить мудрому Киприану – вот тебе мое благословение!

 

ГЛАВА 2

В ЛАГЕРЕ ВИТОВТА

Витовт Кейстутович, провозглашенный на сборе литовской знати великим литовским князем и «русским королем», восседал осенью 1390 года в шатре на военном совете со своими видными воеводами и немецкими полководцами. Он был доволен: наконец его войска осадили Вильно! Теперь ему хотелось побыстрей взять виленский замок и добиться добровольного подчинения горожан остального города. Для этого Витовт установил жестокие ограничения своим и немецким воинам: «не грабить и не обижать горожан»! Но его требование вызвало недовольство немецких рыцарей и воевод. На совете завязался ожесточенный спор. Витовт некоторое время внимательно слушал выступавших, но потом, видя однообразие взаимных противоречий, решил не мешать им спорить, а сам погрузился в раздумья.

Новоявленный великий князь давно жаждал войны со своим двоюродным братом, польским королем Ягайло. Последний, вместе со Скиргайло, своим родным братом, когда-то погубил отца Витовта Кейстута, неоднократно обманывал Витовта после многих мирных договоров и перемирий, не соблюдая их. Ягайло и его супруга Ядвига не раз пытались примирить ненавидевших друг друга Витовта и Скиргайло, но Витовт никогда не забывал о подлой роли Скиргайло в деле пленения его отца, а потом и убийства. Тем не менее, Витовт не мог не считаться с силой Ягайло, имевшего большую польскую армию и союзников-братьев, в числе которых был и объявленный великим литовским князем Скиргайло. Поэтому он временно «мирился» со Скиргайло и даже ходил с ним в военные походы, в том числе в 1386 году на Смоленск. Но самоуправство Ягайло, его вмешательство даже в личные дела Витовта, рано или поздно должны были привести к столкновению. Так, Ягайло многократно, несмотря на то, что сам же признал Скиргайло великим князем, передавал литовские города и земли, кому хотел, не считаясь с его «волей». Еще в 1385 году он отдал князю Федору, сыну умершего Любарта, Владимир-Волынский, в то время как имелось немало других желавших заполучить богатый город, включая Витовта и Скиргайло. Правда, впоследствии, в 1387 году, он же, пытаясь умиротворить обиженного его действиями Витовта, «подарил» ему часть Волыни с Луцком. Но этим «обидел» Скиргайло. Наконец, Ягайло, как «наместник отца перед Господом», отказался утвердить помолвку дочери Витовта Софьи с Василием Московским!

Но всего этого было еще недостаточно для того, чтобы добиться поддержки против Ягайло литовской знати, которой было наплевать на «обиды» братьев-князей. Но сам польский король совершил роковую ошибку, вмешавшись «в дела святой церкви». Желая укрепить свое положение в католической Польше и показать себя человеком «просвещенного» Запада, Ягайло объявил об обязательном крещении Литвы по «римской вере». Для этого он издал соответствующий «привилей», в котором устанавливал серьезные льготы католикам, и, лишая едва ли не всех прав православных христиан, даже запретил браки между католиками и «неверными»! Такие его действия получили одобрение в Риме, и папа Урбан VI в своей булле от 19 апреля 1389 года признал Литву католической страной. Но насильственное навязывание католичества встретило противодействие многих знатных литовцев, не желавших менять веру из-за самодурства польского короля и прихотей «вельможных ляхов». К тому же, Ягайло Ольгердовича не поддержал Тевтонский Орден, руководство которого не признало католического крещения Литвы, считая это, опять же из-за устоявшихся за длительное время жестокой вражды убеждений, лицемерием: в этом случае немцы теряли возможность оправдания и обоснования своих походов на Восток, ибо они шли с огнем и мечом на язычников, боролись за славу католического христианства!

Витовт воспользовался оплошностью короля Ягайло и немедленно объявил об отделении Литвы от Польши с отменой действия всех его указов. Он попытался занять хитростью Вильно, но ему помешал верный польскому королю брат Корибут. Тогда Витовт сделал Витебск «крамольной столицей», но и здесь ему помешали братья Корибут и Скиргайло, поспешно двинувшиеся туда со своими войсками.

При Витовте проживали, как почетные пленники, «знатные воины» – комтур крестоносцев Марквард Зальцбах и смоленский князь Глеб Святославович. Они подружились и частенько сидели вместе на пирах, распивая хмельные напитки. Когда же возникла угроза Витебску со стороны братьев Витовта, немецкий комтур посоветовал обратиться за помощью к рыцарям Тевтонского Ордена. Витовт долго колебался из-за того, что в свое время предавал своих немецких союзников, но Марквард Зальцбах, ссылаясь на собственные родственные и дружеские связи с немецкими полководцами, предложил личное посредничество. 19 января 1390 года, благодаря его помощи, Витовт заключил договор с Тевтонским Орденом о военном союзе и пообещал, как и в прежние времена, щедро расплатиться частью литовской земли.

В феврале объединенное войско поддержавшей Витовта литовской знати и Тевтонского Ордена вторглось в Литву. Однако первые бои показали, что сопротивление Скиргайло и Корибута, усиленных польскими воинами, не позволит добиться значительных успехов без хорошей подготовки. Пограбив литовские земли, князья которых не поддерживали Витовта, союзники отошли, готовясь к новому вторжению. На этот раз великий магистр объявил о сборе всех, способных носить оружие, а немецкие посланники отправились в Западную Европу, призывая «истинных рыцарей под Христово знамя». На их зов откликнулись многие желавшие не столько выступить под священными «хоругвями», сколько награбить языческого «добра». Под знаменами объединенного войска собрались рыцари со всего света, прибыл даже со своими тремя сотнями воинов английский граф Дерби, будущий король Генрих IV. В конце лета они выступили в поход. Большое войско, двигаясь вперед, постоянно пополнялось прибывавшими со всех сторон знатными литовцами, одобрявшими действия Витовта. В союзный стан прибыл и брянский князь Дмитрий Ольгердович со своими пятьюстами всадниками.

Им навстречу поспешно вышло большое войско под командованием Скиргайло, считавшего себя «законным» великим князем. Последний рассчитывал на стремительность действий и напал на врага во время переправы через речку Нярис. Еще перед сражением между немецкими и английскими рыцарями вспыхнул спор, кому же из них нести перед собой славное знамя христианской веры, но всех опередил Витовт, который не стал дожидаться окончания спора и со своим большим отрядом устремился к приближавшемуся к реке войску Скиргайло. Их столкновение было шумным, но ни одной из сторон успеха не принесло. Воины, завязнув в воде, беспощадно убивали друг друга, обагрив кровью погибавших и раненых воды небольшой реки. Но вот и крестоносцы, увидев серьезное положение их союзника, прекратив, наконец, пустые споры, стремительной, железной лавиной обрушились на врага. Слыша сзади крики немцев, Витовт подал знак горнисту, и тот, поднеся ко рту трубу, исторг звонкий, пронзительный звук. Воины Витовта расступились, и тяжелая рыцарская конница с силой врезалась в ряды воинов Скиргайло. В то же самое время по знаку князя Дмитрия Ольгердовича брянские воины, стоявшие на правом краю войска, выпустили целую тучу стрел во врага, воспрепятствовав конникам Скиргайло отразить натиск рыцарей. Разгром был полный! Лишь сам Скиргайло с небольшим отрядом сумел спастись бегством. На поле битвы полегло несколько сотен его сторонников. Многие попали в плен. Среди пленных оказался двоюродный брат польского короля Ягайло, Симеон, сын Евнутия, и племянник Глеб Константинович. Победителям досталась богатая добыча. Граф Дерби был рад, что совершил столь дальний поход: все его воины везли с собой тугие сумки, полные литовского серебра, а сам будущий король вез в обозе целый сундук, набитый серебряными и золотыми монетами.

Но, обогатившись и обнаружив, что сопротивление врагов, запершихся в городках с сильными гарнизонами, не ослабевает, да и выжженные литовские села уже ничего не дают, рыцари вскоре утратили желание к продолжению похода и решили уйти.

Великий князь Витовт, тем не менее, настаивал на войне и, получив в поддержку несколько отрядов из рыцарей Тевтонского Ордена, двинулся на Вильно. Он не стал сразу брать город и расположился лагерем у Виленского замка, рассчитывая, что князь Коригайло, засевший в нем с большим войском, сдастся ему на милость. Однако «знатные воеводы» немецких рыцарей не соглашались с таким положением дел. Они понимали, что, в случае мирной сдачи, богатой добычи не будет. Им хотелось разграбить неспособный к сопротивлению город. А великий князь Витовт это запрещал.

И вот они спорили, а Витовт дремал. Наконец, когда воеводы так раскричались, что уже не было возможности создавать видимость спокойного безразличия, Витовт открыл глаза и поднял руку, установив таким образом тишину. – Успокойтесь! – громко сказал он. – Будет так, как угодно Богу! Мы сегодня же выйдем со всем войском под стены замка и бросим клич! Коригайла пока не хочет братского мира! А если он решится на сражение, тогда пусть будет по-вашему: мы разорим город! А если согласится на мирную сдачу, тогда придется отказаться от грабежа…Но вы, славные рыцари, в любом случае получите обещанные вам деньги! Я награжу вас так же, как после битвы у Нярис! К чему сомнения?

Немецкие полководцы заулыбались.

– А теперь, мои славные воины и воеводы, я хочу посоветоваться с вами о другом деле! – продолжил великий князь. – Вы видели бояр-москалей, приехавших сватать мою дочь? Как их имена, Ейкшис?

– Их зовут, великий князь, – сказал выскочивший из-за кресла Витовта слуга, державший в руках пергамент, – Александр Поле, Александр Белеут и Селиван…

– Ладно, Ейкшис, иди на свое место! – кивнул головой великий князь и оглядел собрание. – Надо породниться с великим князем Василием! Для этого следует послать мою дочь Софью в Москву! Вот только не знаю, какой путь безопасней! Нас окружает множество врагов! Что вы можете посоветовать?

– Нет ничего легче! – усмехнулся, подскочив со скамьи, сидевший напротив великого князя его бывший пленник, а теперь верный союзник, комтур Зальцбах. – Пусть она едет с моими людьми в сторону Данцига, а потом, через Ливонию – на Псков и Новгород. Это, конечно, обходной путь, однако совсем безопасный…Лучшего не надо!

– Это правда, – задумчиво пробормотал Витовт, – но очень далеко! Хотя, на самом деле, довольно удобно…Они смогут благополучно добраться до места…

– Пусть так и едут! – бросил, улыбаясь, Дмитрий Ольгердович. – Зато твоя душа будет спокойна! Эта дорога совершенно безопасна…

– Надо поговорить и о судьбе моих братьев, Дмитрий, – вздохнул великий князь Витовт. – После победы мы отберем у них земли и распределим их среди своих людей. И переманим у моего будущего московского зятя его лучших служилых князей! У Корибута я заберу всю Северщину и, если поможет Господь, посажу там своего верного человека…

– Кого же? – улыбнулся Дмитрий Ольгердович, ненавидевший Корибута.

– А может, нашего брата Андрея…Вот только вызволю его из плена Ягайлы, – пробормотал Витовт. – А если хочешь, подарю тебе…

– Ни мне, ни брату Андрею не нужны земли Корибута! – покачал головой Дмитрий Брянский. – Я в свое время отказался от твоего предложения занять Трубчевск. Пусть там сидит сын Корибута Михаил! Он не опасен. А Северщину я, тем более, не возьму! Лучше отдай ее своему верному князю, если такой имеется!

– Да, имеется! – весело молвил Витовт. – Это – князь Роман Молодой, который служил покойному Дмитрию Донскому! Он надежный человек, верный своему слову! Ко мне недавно приезжали его люди и просили взять на службу как самого князя, так и их…Он нынче не в почете у Василия Москаля…

В это время в шатер вбежал рослый, багровый от волнения стражник. – Великий князь! – вскричал он. – Там открылись ворота замка, и на нас идет вся конница Коригайлы! Поспеши!

– Вот вам, братья, и нужный ответ! – вскричал, вскакивая с кресла, великий князь Витовт. – Значит, нам нечего ждать мира от Коригайлы! Вперед! Мы дадим ему достойное сражение! Слава Литве!

– Зиг хайль! – заорали обрадованные немцы, выбегая из лагеря. – Форвертс!

Коригайло сделал серьезную ошибку, совершив нелепую вылазку. Он, получив сведения от своих разведчиков, что Витовт с воеводами проводит военный совет, решил совершить внезапное нападение как раз тогда, когда они ожидали его ответа: мириться или воевать. Но войско осаждавших, несмотря на мирный со стороны крепостных стен вид, было готово к такому повороту событий. И летучий отряд Коригайло разбился о железные ряды выстроившейся пехоты. Князь Дмитрий Брянский со своим отрядом подскочил к сражавшимся, когда враги едва ли не в полном составе попали в окружение. – Эй, мои славные брянцы! – вскричал он, глядя, как окруженные отчаянно отбиваются от наседавших со всех сторон врагов. – Пускайте же в них свои каленые стрелы!

Его воины, остановившись на скаку, извлекли свои луки, и их меткие стрелы со свистом устремились в скопление бойцов Коригайло, поражая их, одетых в коричневые плащи. Еще немного, и все было кончено. Только маленький конный отряд, воевода которого не решился влезать в гущу Витовтова войска, уцелел и ускакал за стены виленского замка. Все остальные конники Коригайло сложили свои буйные головы или, раненные, попали в плен.

Слуги Витовта обходили поле боя. – Ищите этого мерзкого Коригайлу, живым или мертвым! – приказал им Витовт, сидевший на своем красивом белом коне. – Не хотелось бы, чтобы он сбежал!

– Ему не удалось уйти, славный князь! – вдруг громко крикнул его слуга Милишис, стоявший неподалеку. – Я сам видел, как он упал, пораженный красной стрелой!

– Несите же сюда тело этого лютого врага! – распорядился Витовт, гневно раздувая ноздри. – Злодей не послушал моего доброго совета, – он вгляделся в залитое кровью лицо двоюродного брата, лежавшего на окровавленных носилках, – и теперь лежит в прахе! Он даже мертвый не отринул свою гордыню! А как этот негодяй радовался смерти моего батюшки, какую сам и подстроил! Эй, мои верные слуги! – Витовт поднял вверх правую руку. Со всех сторон сбежались преданные ему люди. – Отрубите-ка эту непокорную голову Коригайлы и водрузите ее на острый кол! Пусть же наглые виленцы полюбуются на позор своего подлого воеводы и наполнятся страхом! Ни один мой враг больше не получит пощады!

 

ГЛАВА 3

СВАДЬБА ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ВАСИЛИЯ

9 января 1391 года в пиршественной светлице великокняжеского терема собралась вся московская знать – служилые князья, бояре, высшее духовенство. Они с шумом праздновали свадьбу своего великого князя Василия Дмитриевича Московского. Сам великий князь, рослый девятнадцатилетний красавец, одетый в белоснежную льняную одежду – рубаху с длинными рукавами, штаны, обтягивавшие ноги и выделявшие его стройную фигуру, легкие красные сапожки и обычную красную княжескую шапку, обшитую по краю мехом черной куницы – сидел за небольшим дубовым столом по правую руку от невесты – белокурой красавицы Софьи Витовтовны. Последняя, несмотря на совсем юный вид, держалась с серьезностью, гордостью и достоинством. Она была одета в длинное, до самого пола, белоснежное платье и маленькие, по ножке, белые же туфли, блиставшие, мелкими алмазами, когда невеста шла к свадебному столу. На голове литовской княжны возвышалась небольшая, серебристого цвета, шапочка, в ушах сверкали крупными бриллиантами золотые серьги работы венецианских ювелиров. Шею прелестной девушки украшало ожерелье из больших жемчужин, подаренное великому князю к свадьбе московскими купцами.

К столу новобрачных примыкали вплотную два длинных, стоявших напротив друг друга, стола, с обеих сторон которого восседали гости. Между этими большими столами оставалось свободное пространство, по которому сновали взад-вперед великокняжеские слуги, вносившие и выносившие блюда с яствами и напитки. За первым длинным столом, ближе к великому князю, с одной стороны сидели митрополит Киприан, несколько епископов и архимандритов ближайших монастырей, князь Дмитрий Михайлович Волынский, сгорбившийся и поседевший, Владимир Андреевич Серпуховский со своими боярами; с другой стороны – знатные московские бояре и, в самом конце, князь Роман Михайлович Брянский. За вторым столом, близ самой Софьи Витовтовны, расположились с одной стороны, первой, сама княгиня-мать Евдокия Дмитриевна, за ней – литовский князь Иван Ольгимантович, прибывший в Москву с невестой, и литовская знать; напротив, на другой стороне стола, сидели прочие московские бояре и воеводы.

Князь Роман, помещенный в отдалении от великого князя, ниже его самых родовитых бояр, несомненно, был этим унижен, но вида не подавал: почти напротив него сидели, тоже на достаточном от жениха расстоянии, князья Дмитрий и Владимир, которые были явно недовольны занимаемыми местами. Тем не менее, они располагались за духовенством, всегда чтимым в Москве, и это было не так позорно, как положение князя Романа.

– Вот тебе и новый великий князь! – думал Роман Михайлович, искоса поглядывая на жениха и невесту. – Покруче своего батюшки! Гневен, своенравен да еще и зол на меня! Вижу, что мне не будет здесь жизни!

Бывший брянский князь опустил голову и задумался. Прошлый год был для него временем долгих размышлений. С одной стороны, он был доволен ответом великого литовского князя Витовта его посланнику Ослябе, потому как имел теперь на худой конец убежище. С другой же стороны, укоренившиеся привычки, сложившийся уклад жизни и старость требовали покоя. Весной скончался его верный друг и родственник – боярин Иван Родионович Квашня, лишь на год переживший великого князя Дмитрия. Проживший долгую и славную жизнь – около девяти десятков лет – влиятельный боярин не один раз защищал Романа Брянского от великокняжеского гнева, связанного с боярскими оговорами. Даже перед самой смертью он вступился за бывшего брянского князя, когда Василий Московский, узнав о пребывании боярина Осляби в Литве, хотел устроить «надобный сыск». Но дело ограничилось лишь спором на боярском совете, где Иван Родионович заявил, что «брянский боярин Ослябя Иваныч ездил к славному святителю Киприану, которого давно знал, чтобы попроситься к нему на службу!» Когда же там, на совете, сам митрополит Киприан подтвердил эту мысль и хорошо отозвался о «набожном человеке Андрее Ослябе», как о своем верном слуге, подозрение у великого князя прошло, но доброжелательства по отношению к Роману Брянскому не прибавилось. Удручало и то, что великий московский князь перестал приглашать его и брянскую дружину на свою охоту. Все это говорило о приближавшейся опале. – Зачем я теперь этому молодому князю? – думал расстроенный Роман Михайлович, выпивая чашу за чашей крепкое заморское вино и не пьянея. – Я уже стар, и мои руки дрожат…Кому нужен слабый старик? Может, уйти в какой-нибудь дальний монастырь? Не сложилась у меня жизнь! По глупости, из-за дружбы с Москвой, я потерял свой законный удел! И вот теперь маюсь, как сирота или жалкий шпынь…

– Вставай же, Роман! – вдруг громко сказал, взмахнув рукой, князь Владимир Андреевич. И князь Роман, подняв голову, увидел, что все, сидевшие за его столом, пристально на него смотрят. – Ох, ты, Господи, – спохватился он и вскочил со скамьи, – надо же преподнести свои подарки!

– Видно ты захмелел, Роман Молодой! – сказал, улыбаясь, великий князь Василий. – Однако здесь нет ничего плохого: значит, тебе по душе моя свадьба!

– Именно так, великий князь! – кивнул головой Роман Михайлович, наклонившись к столу и извлекая из-под него две небольшие берестяные коробки. – Желаю тебе здоровья, великий князь и славный жених! Это – тебе! Золотой наручник с заморскими лалами! – Он передал свой дар боярам, а те, в свою очередь, через соседей, доставили его великому князю. – А это – жемчужные серьги из самой Индии – красавице невесте! Будьте счастливы, живите в любви, наплодите много здоровых и красивых детей, чтобы ваш славный род процветал на века и радовал русских людей!

Князь Роман сел и вновь опустил свою седовласую голову.

– Значит, ты хочешь, Роман, чтобы только русские радовались благополучию моего рода! – вдруг громко сказал князь Василий. – Однако у меня есть бояре не русского происхождения! Кроме того, при моем дворе бывают и чужеземцы…А вон за теми столами, – он махнул рукой, – собрались славные литовцы! Ты считаешь, что они не должны радоваться?

Бояре шумно загудели, выражая свою радость мудростью великого князя и унижению Романа Брянского. Однако последний не долго сидел, храня молчание.

– Я потому упомянул русских людей, – сказал он, вставая, – что твоя земля только на них и держится! Они нас и кормят, и защищают! А если ты хочешь, чтобы чужеземцы или язычники любили тебя как сына или родного отца, тогда я желаю тебе и этого от всей души!

Он вновь сел на свое место, и в пиршественной зале установилась мертвая тишина.

– Что ж, – пробурчал великий князь, заскрипев зубами так, что стало слышно даже тем, кто занимал самые отдаленные от жениха места, – ты, Роман, всегда любил правду, не взирая на время и место! – Он привстал из-за стола, но в этот миг красавица-невеста потянула его за рукав и что-то тихо сказала. Великий князь сразу же успокоился и, взяв себя в руки, улыбнулся. – Ладно, Роман, – сказал он, усаживаясь в свое кресло, – ты сказал, конечно, теплые слова, но неразумные…Может, такова твоя мудрость, и нам не постичь ее глубину…Однако пируй себе спокойно, а за твои скромные подарки – моя благодарность! Как говорят: от бесплодной ярки – хоть мяса кусок!

Бояре с хрипом, громко и яростно, захохотали.

Князь Роман вновь поднял голову, его лицо покраснело, глаза потемнели, он уже хотел встать и резко ответить великому князю, но, увидев, как митрополит Киприан сделал ему знак успокоиться, вынужденно улыбнулся и, протянув руку к серебряной чаше, только что вновь наполненной услужливым великокняжеским холопом, громко сказал: – Здоровья молодым! Долгих им лет!

– Здоровья! – подхватили его слова веселые от только что произошедшей сцены бояре. – Слава великому князю и его красавице невесте!

К вечеру, после того как молодые удалились в опочивальню, а гости стали расходиться по своим теремам, предвкушаю завтрашний пир, к брянскому князю Роману, вставшему из-за стола, подошел седовласый знатный литовец. – Здравствуй, Роман, – сказал он, улыбаясь. – Неужели ты не узнал меня, друга своей юности?

– Это ты, Ердвил? – вздрогнул от неожиданности Роман Брянский. – Клянусь честью, не узнал! Мы с тобой так состарились!

– Ты не забыл, Роман, как мы с тобой затащили на сеновал молодую девку и сыграли с ней смешную шутку?! – усмехнулся Ердвил. – Тогда мой батюшка так разукрасил мне зад, а твой – нещадно тебя обругал!

– Помню, славный Ердвил, друг моего детства, – пробормотал Роман Михайлович, роняя слезу. – Мне так не хватало здесь в Москве твоей дружбы и добрых слов…Я раскаиваюсь, что не пошел по пути своего отца и не остался в славной Литве…Здесь у меня нет ни душевного утешения, ни княжеской славы!

– Я слышал сегодня слова великого князя и хочу поговорить с тобой! – тихо сказал литовский боярин. – Однако нам нужно отсюда уйти, чтобы злые уши не слышали моих слов!

– Ладно, тогда пошли ко мне в терем, и мы побеседуем за чашей доброго вина! – сказал Роман Михайлович, оглядываясь. Но в пиршественной зале никому до него не было дела: одни бояре, наевшись и упившись, шли, поддерживаемые с двух сторон слугами, к выходу; другие сидели за столом и славословили по поводу свадьбы. На бывшего брянского князя никто не смотрел.

Они вышли в простенок, охраняемый великокняжескими стражниками, добрались до лестницы и спустились вниз. Там, в темном мраке, князя Романа ждали его верные слуги. – Пошли домой, княже, – сказал его любимец, Пучко Шульгович. – Мы уже за тебя беспокоимся. Здешние слуги говорили про тебя опасные слова!

Князь кивнул головой и пошел рядом с боярином Ердвилом.

Романов терем был неподалеку от великокняжеских хором, и вскоре они уже сидели в теплой светлице, попивая старое греческое вино.

Друзья детства долго говорили на литовском языке о своей прежней жизни, вспоминали многие смешные и, порой, нелепые вещи, пока, наконец, боярин Ердвил не перешел к делу.

– Послушай, Роман, – сказал он после очередной выпитой ими чаши. – Мне сегодня очень не понравились злые слова Василия Московита…Я вспомнил своего господина, славного Витаутаса. Он разговаривал со мной перед отъездом и просил, чтобы я пригласил тебя к нему на службу. Зачем тебе этот неблагодарный и самоуверенный Василий? У тебя ведь всегда есть место под сенью славного Витаутаса! Уходи отсюда, как можно скорей! Забирай свою семью, дружину, верных слуг и приезжай в Любутск! Ты получишь богатую землю или добрый удел! Витаутас очень нуждается в честных и знатных людях, чтобы защищать нашу Литву!

– Я рад твоим словам, мой детский друг, – улыбнулся захмелевший князь Роман, – но пока у меня нет удобного времени для отъезда. Повод, конечно, есть: я до сих пор не присягал на верность Василию! Поэтому я подожду, когда появится возможность для тихого и безболезненного ухода! Я обязательно приеду в Литву! Мне только жаль, что я напрасно потратил свои лучшие годы на службе неблагодарной Москве! Здесь нет и никогда не будет правды!

 

ГЛАВА 4

СОМНЕНИЯ МИХАИЛА ТВЕРСКОГО

Великий тверской князь Михаил Александрович заседал в жаркий летний день 1391 года со своими боярами на совете. Обсуждали набег татарских орд хана Тохтамыша на Вятку. Эти вести принесли тверские купцы, возвратившиеся из Москвы. Они же сообщили, что великий московский князь Василий Дмитриевич, потрясенный «ордынским разорением», срочно выехал в Сарай. – Неужели царь опять начал великую вражду с Москвой? – задал вопрос Михаил Александрович. – Может, он передаст нам грамотку на великое владимирское княжение?

– Вряд ли, великий князь! И трудно сказать, что Москва как-то пострадала! – возразил боярин Михаил Иванович. – Ведь Вятка – новгородская земля! А Василий Московский отправился в Орду, чтобы заступиться за Новгород! Москве же никто не угрожает. Василий Дмитрич нынче в дружбе с царем: платит ему большой «выход» и каждый год отсылает в Сарай богатые подарки! Он не жалеет серебра ни самому царю, ни его приближенным! Поэтому не следует искать вражды к Москве из-за какого-то набега на Вятку! Впрочем, и нам не нужна эта вражда!

– Не нужна! Не нужна! – закричали прочие бояре. – Нам нужен только мир! У нас своих бед предостаточно!

– В самом деле, – подумал великий князь Михаил, – бед у нас хватает!

И он, поглощенный тяжелыми думами о происходящем, не обращая внимания на возникшие между боярами ссоры, мысленно вернулся к последним событиям тверской жизни. Из Твери только что уехал митрополит Киприан, приглашенный самим великим князем, чтобы «судить владыку Евфимия».

Отношения великого князя Михаила Тверского с епископом Евфимием не сложились с первых дней его «поставления». Последний считал себя вправе свободно высказывать свои суждения на действия Михаила Александровича, часто порицал его «за превеликие ошибки» и, порой, унижал в присутствии тверских бояр «наставлениями и поучениями». Такое поведение епископа было неприемлемым для великих тверских князей, которые в былые времена сами назначали владык и лишь утверждали свое решение московским митрополитом. Но в недалекие времена тверские князья были значительно сильней, обладали большим влиянием на удельных князей Руси и, порой, владели ханским ярлыком на великое владимирское княжение. Однако после известной осады, которой подверглась Тверь при Дмитрии Ивановиче Московском, сумевшем привлечь к борьбе с Михаилом Александровичем почти всех удельных князей Руси, могущество Тверской земли пошатнулось, и это сказалось даже на церковных делах. Имея в своем уделе непокорного епископа, Михаил Тверской не мог в полной мере проявлять свою власть и решил любой ценой от него избавиться. Сделать это было не так трудно потому, что епископ Евфимий изначально проявил чрезмерную строгость и даже суровость по отношению к местным священникам и церковным служкам, обижая их мелочными придирками и «жестокой хулой». Разгневанный на свой клир, епископ частенько отпускал затрещины и оплеухи подчиненным ему попам и дьяконам, назначал им всякие церковные наказания и не терпел ничьих советов или возражений. Он довольно строго вел церковный суд, вмешивался в семейные дела паствы и многократно выносил «суровые решения о супружеской измене», запрещал «женатым людям посещать веселые дома», следил за нравственностью своей паствы, соблюдением постов, не терпел мздоимства, словом, вел себя так, как и следовало поступать «по законам православной церкви». Даже советы, даваемые им великому князю, преследовали благую цель. Но «закон» – одно дело, а жизнь – другое. Великий князь Михаил умело использовал противоречие между добрыми намерениями епископа и возможностями их осуществления. Ему удалось натравить на «сурового» владыку своих преданных бояр, церковный клир и даже паству. Он охотно принимал в своей думной палате всех жалобщиков на самоуправство отца Евфимия, собирал на него по крупицам любые, порочившие епископа сведения, оглашал эти сведения перед боярами, даже не считая нужным проверить их достоверность, и готовил основу для свержения ненавистного владыки.

Наконец, когда, по мнению Михаила Александровича и его бояр, было собрано достаточно сведений для низложения несчастного епископа, на боярском совете было принято единодушное решение: обратиться к митрополиту Киприану в Москву «со слезным прошением, чтобы святитель отстранил его от епископии».

Митрополит московский и «всея Руси» достаточно серьезно отнесся к тверскому посланию и лично с огромной свитой церковных иерархов выехал в Тверь. Его сопровождали: два митрополита-грека, гостивших в Москве (Матфей Адрианопольский, Никандр Ганский), епископы Михаил Смоленский, Стефан Пермский и Исакий Брянский, прибывший немного позднее. Митрополичий поезд был торжественно встречен. За тридцать верст от Твери его ожидал внук великого князя Александр «со многими боярами». На другой день, «за двенадцать верст», к митрополиту на благословение прибыл старший сын великого князя Михаила, Иван, и, наконец, «в субботу по вечерне» «за пять верст от города» к святителю приехал сам великий князь. – И славный митрополит вышел к нашему великому князю из своего шатра, и благословил Михаила Александровича, и поцеловал его, и они долго сидели, душевно беседуя об общей пользе! – провозгласил на Красной площади Твери при массовом стечении народа великокняжеский глашатай.

Наутро же великий князь Михаил с боярами, слугами и «градскими старцами» встречали митрополита у городских ворот. Войдя в Тверь, святитель Киприан облачился в праздничные одеяния и сам отслужил литургию в церкви Спаса при большом стечении народа. После проведения службы великий князь, окруженный детьми и племянниками, упросил святителя, «чтобы он принимал пищу в его тереме» и вручил ему богатые подарки. На четвертый день его пребывания в Твери великий князь Михаил Александрович, собрав у себя «людей православной церкви», бояр и «градских старцев», отправил их с жалобами на суд митрополита.

Чего только не наговорили жалобщики на ненавистного им отца Евфимия! Каких только «клевет» не обрушилось на него!

Сам же великий князь Михаил просил у святителя и прочих иерархов отстранить владыку Евфимия от епископства «всем священным собором» и назначить на его место тверского протодьякона Арсения, «умного и добродетельного человека». Митрополит Киприан, выслушав великого князя, предложил пригласить «на очи» епископа Евфимия и выслушать его самого. Когда же несчастный владыка, одетый в скромную монашескую рясу, явился перед священным синклитом и спокойно, убедительно рассказал о своей позиции, отведя от себя бездоказательную клевету, многие высокие священники, видя нелепость обвинений, попытались примирить его с великим князем. Но что тут тогда началось! Жалобщики, которые, казалось, притихли после ответов владыки Евфимия, совершенно обезумели. Они так раскричались, вновь повторяя все свои прежние обвинения, что «была жестокая ругань и злая вражда». Митрополит Киприан так растерялся, что потерял дар речи! Тем временем разделились и мнения высших священников, приехавших с митрополитом. Одни считали, что Евфимий обвинен несправедливо. Их убеждение выразил брянский и черниговский епископ Исакий, сказавший, что «в делах славного Евфимия не было ничего преступного, он только строго соблюдал христианские законы, и его просто оклеветали»!

Иноземные же иерархи, не сказав ничего «худого» против Евфимия, предложили отстранить его не за «хулительные дела», а просто за неумение управлять паствой. – Евфимий не совершил никаких церковных преступлений, – сказал митрополит Матфей Адрианопольский, – но по его вине возникли беспорядки и раздор во всей епархии! Этот пастырь не сумел утешить добрым словом раздраженных людей и добиться порядка…Он только разжег страсти! Поэтому я считаю, что он должен быть отправлен в Москву и подвергнут церковному покаянию!

Святитель Киприан поддержал последнюю точку зрения. – Нам не нужны ссоры и беспорядки! – решил он. – Пусть тогда Евфимий едет с нами в Москву, а на владычное место мы поставим славного Арсения!

Однако протодьякон Арсений не захотел столь высокого назначения: наслушавшись «превеликой хулы», он просто испугался!

Пришлось святителю увозить с собой в Москву и отца Евфимия, который был помещен в Чудов монастырь, и отца Арсения, чтобы он поразмыслил в другой обстановке о возможности занятия епископской кафедры.

Вот почему великий тверской князь Михаил оказался в полной зависимости от Москвы: с одной стороны, митрополит Киприан удовлетворил его просьбу об отстранении отца Евфимия, с другой же стороны, было неизвестно, захочет ли он «уговорить почтенного Арсения». Это понимали и бояре. – Вот возьмет наш мудрый святитель и назначит какого-нибудь злобного пастыря! – громко сказал боярин Симеон Теребунович. – А мы тут еще мечтаем о великом владимирском княжении! И тем только вызываем на свои головы вражду с Москвой! Ты бы лучше, великий князь, женил своего сына на москвичке!

Великий князь очнулся от раздумий. – Так ведь молодой Василий еще не обзавелся дочерьми! – возмутился он, привстав в своем тяжелом черном кресле. – Зачем говорить ерунду?! За кого моему сыну свататься?

– Да хотя бы за родовитую московскую боярыню! – встал с передней скамьи Михаил Иванович. – Нынче московские бояре повыше служилых князей! И многие из них ведут свои корни от княжеских родов! Вон, смотри, князь Роман Брянский состарился на московской службе, а чести и славы не добился! Его теперь даже не приглашают на боярские советы…А княжеские дочери так и состарились в девках, потому как Роман Молодой погнушался породниться с боярами! А что тебе еще надо, великий князь, кроме здорового и крепкого потомства? А добрая боярыня может все это дать! Главное – чтобы на нее стоял дрын! А может, породнишься с Романом Молодым? Но тогда не видать тебе внуков: какие дети от старух?!

Бояре дружно засмеялись. Усмехнулся и сам великий князь.

– Ладно вам, люди мои, – сказал он, улыбаясь. – У кого же из московских бояр есть красивые дочери?

– Да хотя бы у моего родича, Федора Кошки, сына Андрея Кобылы! У него такая красивая дочь! – подскочил со своей скамьи Позвизд Симеонович. – А какой зад, какие большие груди! Почему бы не посвататься?

– Так-то оно так, – пробормотал великий князь, – но надо бы самим посмотреть на эту девицу: а вдруг сынку не приглянется…

В это время стукнула дверь, и в думную светлицу вбежал рослый молодой слуга.

– Великий князь! – вскричал он. – Тут к тебе прибыл московский боярин! Примешь его?

– Пусть входит! – кивнул головой великий князь. – Мы как раз говорили о московском боярине!

В думную светлицу быстро вошел полный седовласый мужчина, одетый в богатый, литовского покроя, кафтан. Сняв с головы легкую, обшитую мехом хорька шапочку, он низко поклонился Михаилу Тверскому, а затем, повернувшись к нему задом, и боярам.

– Здравствуйте, великий князь и бояре! – сказал он. – Я еду из Москвы от моего князя Романа Михалыча Брянского! Он скоро будет у вас в Твери со всеми своими людьми и домочадцами! Наш славный князь ушел со службы Василия Дмитрича и решил найти себе другое место!

– Роман Брянский? – пробормотал, растерявшись, Михаил Тверской. – Неужели он покинул Василия? Вот тебе незадача? Как же твое имя, боярин?

– Я – Влад, сын славного брянского боярина Избора! – громко, басовито, ответил рослый боярин. – Наш древний род всегда служил брянским князьям!

– А почему вы решили приехать в Тверь? – сказал дрожавшим, неуверенным голосом Михаил Александрович. – Неужели князь Роман не заключил «ряд» с молодым Василием? Разве он не целовал ему крест? И почему он не уехал раньше, до отъезда Василия в Орду?

Тверские бояре заворчали, зашумели.

– Мы только что говорили о дружбе с Москвой! – крикнул престарелый Окатий Теребунович. – А если примем здесь Романа Брянского, тогда поссоримся с великим князем Василием!

– У нашего князя нет ни договора, ни крестоцелования с Василием Дмитричем! – молвил, не обращая внимания на крики знатных тверичей, брянский боярин. – До этого так и не додумались после смерти Дмитрия Донского! И мы потому не уехали раньше, что боялись гнева великого князя…Разве поймешь этого Василия? Сам наш князь, конечно, его не боится, но он не хочет подвергать опасности своих людей и семью…Кроме того, он не хочет отдавать москвичам свое имущество, добытое за долгие годы тяжелой унизительной службы. Вот почему мы ушли сразу же после того, как Василий Дмитрич отправился на поклон к татарскому царю, чтобы больше не терпеть обид и горестей…А здесь мы проездом. Мы недолго у вас будем. Так что никакие неприятности в отношениях с Москвой вам не грозят! Мы оказались не нужны московскому князю, вот и уходим на службу к другому, более достойному господину! Все сделано по закону! Так ты примешь нас, великий князь?

– Ну, если все по закону, – кивнул головой успокоившийся Михаил Тверской, – тогда пусть въезжает в наш город и получает временное пристанище! Я сам хочу увидеть славного Романа и посидеть с ним за чаркой доброго вина. Так что спокойно иди за своим князем!

 

ГЛАВА 5

БИТВА У ДОКУДОВА

Князь Роман Михайлович стоял во главе своего отряда из двухсот конников и молча ждал приказа великого князя Витовта. Неподалеку от него, с левой стороны, расположилось полутысячное конное войско брянского князя Дмитрия Ольгердовича. А дальше стояли полки самого Витовта Кейстутовича и немецких рыцарей Тевтонского Ордена. – Вот какая сила собралась! – думал князь Роман, глядя в сторону одетых в сверкавшую на февральском солнце броню немцев. – Никому не одолеть эту рать!

Князь Роман недолго пробыл у гостеприимного Михаила Тверского. Как только в Тверь пришли вести о возвращении великого князя Василия Дмитриевича в Москву, бывший брянский князь, собрав бояр и челядь, объявил о своем решении «податься в славную Литву». Он не неволил своих людей и предложил им выбор: или оставаться в Твери, или продолжать службу своему князю.

– Если вам надо, мои верные люди, – сказал он тогда, – я готов сейчас же «сложить ваше крестоцелование» и предоставить вам полную свободу! Я недавно отпустил моего верного Ослябю на службу митрополиту Киприану и не хочу никого принуждать!

Однако ни один из княжеских бояр не захотел уходить от него. – Мы были с тобой в самые трудные годы, княже – и в жестоких боях, и на тяжелой московской службе – и, если будет надо, умрем вместе с тобой! – выразил общее мнение самый старый его боярин Влад Изборович.

Лишь несколько человек княжеских слуг, воспользовавшись «отпущением» князя, не поехали с ним в Литву и остались в Твери. Все княжеские дружинники присоединились к боярам, и его небольшое конное войско в полном составе выступило в поход. Впереди ехали князь Роман с сыном Дмитрием, за ними – две повозки, в которых сидели княгиня Мария Титовна, супруга князя Дмитрия Евдокия, дочери князя Авдотья и Елена. Дальше двигался конный отряд, и замыкали шествие многочисленные телеги, охраняемые слугами, с княжеским и боярским добром. На телегах сидели дети и жены бояр, воинов, слуг. Сами же слуги, вооруженные копьями, с луками за плечами, шли возле телег пешком. Поэтому княжеский поезд не спешил: было опасно оставлять имущество без воинского прикрытия.

В дорогу собрались довольно быстро, ибо помнили о московском отъезде. Тогда нужно было спешить. Неожиданно скончался главный московский воевода князь Дмитрий Михайлович Волынский, и Роман Михайлович со своими боярами опасались препятствий к их отъезду со стороны московских бояр. Но все обошлось. Бояре Василия Московского, отученные за последние годы от самостоятельных действий, да еще занятые похоронами Дмитрия Волынского, не придали значения отъезду служилого князя, а когда спохватились, уже было поздно.

Вернувшийся из Орды Василий Дмитриевич, погруженный в нелегкие повседневные дела, не обратил внимания на отъезд Романа Молодого, и вспомнил о нем лишь в разговоре с митрополитом Киприаном. Но святитель не только не осудил отъезд уважаемого им князя Романа, но даже наоборот сказал, что «нет большого греха в отъезде знатного человека, не имеющего «ряда» со своим господином! Он – вольная птица, а значит, так было угодно самому Господу»!

Усадьбу князя Романа с постройками и теремами великий князь передал своим боярам, проживавшим за пределами Кремля, а их строения, в свою очередь, достались перешедшим на его службу трем знатным татарам, бывшим «царевым постельникам» – Бахты-ходже, Кыдыр-ходже и Мамат-ходже – принявшим крещение и христианские имена: Анания, Азария и Мисаил.

Великий же тверской князь Михаил Александрович с облегчением вздохнул, когда князь Роман Молодой покинул пределы его земли и, узнав, что Василий Московский не питает к нему недобрых чувств, отправил своего сына в Москву – знакомиться с будущей невестой-боярыней – и, после его возвращения, стал готовиться к свадьбе.

Князь Роман долго добирался до великого князя Витовта, который в это время вел жестокую войну с польским королем Ягайло и двоюродными братьями Ольгердовичами. Лишь один Ольгердович – Дмитрий Брянский – поддержал его и сражался в объединенном литовско-немецком войске. Литва оказалась разделенной на сторонников и врагов Витовта. Князю Роману приходилось проводить тщательную разведку, прежде чем продолжать путь после очередного ночлега. Было опасно натолкнуться не только на противников Витовта, но и его союзников – немцев – которые могли неожиданно оказаться в любой части Литвы и, не разобравшись, расправиться с маленьким отрядом бывшего брянского князя. Если бы не хорошее знание литовского языка и местных обычаев, князь Роман и его бояре не раз могли оказаться в трудном положении.

Так, в самом конце лета местные жители, бежавшие из-под Каунаса, предупредили русских, что неподалеку стоит войско самого великого магистра Конрада Валленрода, и князь Роман изменил маршрут. А уже осенью литовские крестьяне рассказали, что великий князь Витовт взял Мяркине и движется на восток. Благодаря их сведениям, Роман Молодой нашел-таки стоянку Витовта и встретился с самим великим князем. Это случилось поздним ноябрьским вечером. Было сыро и холодно, валил мокрый густой снег.

Роман Михайлович, не надеявшийся на теплый ночлег и обеспокоенный за здоровье жены и дочерей, был тепло принят великим литовским князем, который немедленно распорядился разбить для своих новых союзников палатки и шатры, напоминавшие татарские юрты и кибитки, способные обеспечить отдых и уют в дороге.

– Я так рад, Роман, что ты приехал ко мне по своей доброй воле и привез с собой, пусть небольшое, но превосходное войско! – сказал Витовт Кейстутович при первой их встрече. – Сейчас для меня каждый воин на вес золота! Придется тебе повоевать за меня на старости лет!

– Это – дело привычное! – ответил Роман Михайлович. – Меня еще не покинули силы, и моя рука твердо держит меч! Я не боюсь опасности! Мне вот только нужно на время поместить куда-нибудь сына Дмитрия, семью и наших слуг…А там, когда ты дашь мне землю, я сам сумею обустроиться…

– Я дам тебе землю, Роман, а твою семью пока размещу в хорошо укрепленном немецком замке, – улыбнулся великий литовский князь. – Только немного подожди. Мне очень нужны хорошие воины и правители. Я передам тебе один богатый город сразу же, как только покараю своих братьев, сыновей Альгирдаса! Я отниму у них уделы, а их самих прогоню из Литвы!

Тогда же князь Роман встретился и с Дмитрием Ольгердовичем Брянским. Последний узнал его не сразу. Приглашенный в шатер Витовта, он долго всматривался в лицо князя Романа, прежде чем с сомнением произнес: – Неужели это ты, Роман?

– Это я, брат, – ответствовал огорченный Роман Михайлович. – Видно я так изменился, что ты даже не помнишь, как мы с тобой громили Мамаевых татар!

– Я все помню, брат! – кивнул головой Дмитрий Ольгердович. – Просто ты так постарел, похудел и даже почернел лицом на неблагодарной московской службе! А я, как только увидел в первый раз Дмитрия Москаля, сразу же решил не идти к нему на службу! У того князя, великого воина, не было ни души, ни сердца! Только одна корысть! А какие у него были бояре? Некого даже похвалить! Тот славный покойник слепо верил их злобным словам! Благо, что у меня есть свой удел и не надо преклонять колени перед лицемерной Москвой! Я очень сочувствую тебе за напрасно растраченные долгие годы честной службы неблагодарным! Если хочешь, можешь приехать ко мне в Брянск и жить там, как почетный гость…А если мы победим наших врагов, ты сможешь получить любой богатый удел…И даже вернуть себе Брянск! Твое имя до сих пор не забыто брянцами! Мои бояре часто говорят о тебе, когда приводят добрые примеры!

– Что теперь говорить о Брянске, брат? – грустно улыбнулся Роман Михайлович. – Я отдал тебе в свое время и город и удел без сопротивления! Мне не хотелось проливать братскую кровь! Я всегда почитал своими братьями многих знатных литовцев! Мы ведь вместе росли! Я очень переживаю и за твоего брата Андрея, который томится в темнице злобного Ягайлы!

– Славный Витаутас сейчас хлопочет о нем! – тихо сказал Дмитрий Ольгердович. – И я надеюсь на его скорое освобождение!

Так в разговорах за чашей вина прошла встреча князя Романа с великим литовским князем и его воеводами. С немецкими рыцарями, сидевшими там же, в шатре Витовта, он не разговаривал. Да и они, мрачные, усталые от бесконечных переходов, не стремились к общению и лишь кивали своими белокурыми головами, поглощая выставленную перед ними в мисках еду и наливаемое слугами, стоявшими за их спинами, в оловянные чаши крепкое вино.

Свой очередной поход Витовт начал зимой. Как только спали жестокие январские морозы, и пошел снег, его войска, соединившись с крестоносцами, отправились к некогда столичному литовскому городу – Новогродку. Как известно, Витовт так и не сумел в свое время взять нынешнюю столицу Вильно, несмотря на то, что жестоко расправился с защищавшим виленский замок князем Коригайло. Возможно, эта жестокая расправа так ожесточила сердца его противников, что они, увидев выставленную на колу голову Коригайло, не только отказались сдавать крепость, но сопротивлялись, как перед концом света, стреляя по осаждавшим врагам из пушек и арбалетов и нанося им невосполнимый урон.

И вот теперь Витовт хотел отыграться за ту неудачу под Вильно и занять крупный Новогродок. В этом случае он добился бы стратегического преимущества перед врагами и перерезал бы их связи, торговые и военные дороги. Наконец, взятие Новогродка добавило бы ему военной славы и ослабило бы враждебную ему коалицию знати, большинство из которой выжидали, к кому выгоднее перебежать.

Зная о значении Новогродка, ему навстречу вышел с большим войском князь Корибут Ольгердович, славный своими многими победами над немецкими рыцарями и даже над самим Витовтом. Войско, ведомое Витовтом, подошло к старинному местечку Докудово, где и остановилось, ожидая врага.

– Так мы простоим до самой ночи, – думал, глядя по сторонам, седовласый Роман Михайлович, – но врага не дождемся! Неужели хитроумный Корибут захотел утомить нас холодом, а потом нанести свой коварный удар? Однако я не думаю, что ему удастся перехитрить Витаутаса! Значит, скоро будет битва!

Неожиданно, откуда-то из-за оврага до ушей русского князя донесся звук боевого рога, и весь снежный простор перед его глазами как бы зашевелился: на них надвигалось большое конное войско, вооруженное длинными копьями. – Так, – прошептал князь Роман, – а за ними идет тяжелая пехота! Это большая ошибка Корибута! Ему грозит полный разгром! – Он поднял свой тяжелый меч и громко сказал: – Готовьтесь к брани, мои славные люди! Мы все вместе пойдем на врага! Сначала выпустим тучу стрел, а потом – пойдем вперед!

В это время прозвучал сигнал Витовтова горниста, и союзная конница с дикими криками устремилась на приближавшихся врагов. За пару сотен шагов до столкновения воины князя Романа и Дмитрия Ольгедовича выпустили во врагов по стреле, после чего, не останавливаясь ни на мгновение, выставив перед собой копья, обрушились на конницу Корибута, заметно поредевшую после обстрела и совсем не ожидавшую стремительной встречной атаки. Удар! Треск копий и вопли убиваемых заглушили все прочие звуки. Князь Роман успел проскочить между двумя вражескими копейщиками и нанести одному из них мощный удар мечом по голове. Литовский воин рухнул, но ему на смену пришел еще один рослый разъяренный всадник. – Ах, ты, русский князь! – крикнул он по-литовски. – Ну, теперь берегись!

Однако и его копье счастливо миновало князя Романа. Мало того, нападавший был буквально надет на копья подскакавших к своему князю воинов. – Не спеши, славный князь! – кричал воевода Влад Изборович, отбрасывая завязшее в теле врага копье и выхватывая меч. – Это тебе не татары, а тяжелые воины! Им некуда отступать!

Князь Роман, услышав своего боярина, сбавил скорость и стал отчаянно отбиваться от наседавших со всех сторон врагов. А тут как раз подоспел и князь Дмитрий Ольгердович. Два русских отряда, поддержав друг друга, остановили продвижение вражеской конницы. Сражение становилось все более яростным. С обеих сторон падали убитые и раненые, которые, даже упав на землю, хватали друг друга и отчаянно пытались своими телами остановить продвижение лошадей. В этом месиве сцепившихся в смертельной схватке врагов было трудно нанести прицельный удар и приходилось, порой, напрасно махать руками: меч либо скользил по железной броне, либо застревал в дереве и коже щитов, либо вовсе отскакивал от надежно защищенных воинов, как от каменного изваяния. От этого махания тяжелым мечом князь Роман начал уставать. Он понял, что еще час, и его рука не выдержит напряжения боя. А это значило одно: он не сможет не только нападать, но даже защищаться. Враги почувствовали его усталость и стали все сильнее напирать. Однако, князь Роман, закусив до боли губы, продолжал упорно сражаться, беспощадно выбивая из седел вражеских воинов. Неожиданно раздался страшный грохот, и передние ряды вражеской конницы рассеялись, словно сметенные кровавым ураганом. Князь Роман оглянулся и не поверил своим глазам. Прямо на него надвигалась тяжелая немецкая конница. – Расступитесь! – крикнул он своим воинам так громко, что они услышали и быстро разъехались в разные стороны. Немецкие рыцари железным клином вошли в образовавшийся проход и буквально вонзились в остатки Корибутовой конницы. – А где же сам Корибутас? – подумал князь Роман, вглядываясь в сражавшихся и делая знак своим воинам доставать луки. Как только немецкие рыцари завязали сражение, воины Романа Молодого и Дмитрия Ольгердовича соединились и, поняв, что хотел от них князь Роман, выхватили луки. Их беспощадные стрелы помешали врагам защититься от нападавших немецких рыцарей. Треск немецких копий и стук тяжелых мечей сопровождались такими дикими воплями умиравших и рассеченных врагов, что вся долина, казалось, загудела.

Наконец, железные рыцари довершили разгром и опрокинули конницу врага, которая, неуклюже разворачиваясь, столкнулась с собственной пехотой. А тут подошли основные силы, ведомые самим Витовтом.

Видя окровавленного князя Романа, медленно скачущего за отступавшими врагами, великий князь Витовт подал ему знак остановиться.

– Хватит тебе, князь Роман, махать своим могучим мечом! – сказал он, подъехав к нему, раскрасневшемуся от боевого возбуждения. – Разве ты не видишь, что мы одержали полную победу? Я уже послал в Новогродок свою летучую конницу! Думаю, что вскоре мы войдем в нашу старую столицу! Это не Вильно, я не пойду на уступки! А ты отдохни и побереги свою жизнь. Я тебе не князь-московит, чтобы не жалеть своих лучших людей! Пусть простые воины добивают врага! Подождем немного!

Они недолго стояли, глядя, как их воины преследуют отступавших врагов.

– А что там за шум случился, такой громкий и необычный?! – спросил князь Роман великого литовского князя. – Тогда весь вражеский ряд, как косой скосило! И мы получили такую нужную помощь! Вот здорово!

– А, это пушки немецких рыцарей! – усмехнулся Витовт. – Я не хотел, чтобы немцы тащили за войском эти тяжелые тюфяки! Они сильно замедляли ход! Но рыцари на этом настояли! И вижу, не зря! Только один их залп принес такую пользу!

В это время к великому князю подскакал один из воинов умчавшейся к Новогродку конницы. Судя по веселому лицу, он возвратился с радостной вестью.

– Город уже в твоих руках, великий князь! – громко сказал он, и все поняли по установившейся тишине, что битва успешно завершилась. – Славные горожане не захотели сопротивляться и, открыв ворота, впустили твою конницу в город! Так что тебя ждут их знатные люди с хлебом-солью!

– Ну, что ж, Алгимантас, – улыбнулся Витовт Кейстутович, – благодарю тебе за добрую весть! А вас, мои верные люди, – он глянул на князя Романа, – ждут слава и достойная награда!

 

ГЛАВА 6

СОВЕТ МИТРОПОЛИТА КИПРИАНА

– Настали тяжелые времена, святой отец, – молвил великий князь Василий Дмитриевич, усаживаясь на скамью напротив святителя. – Нам грозит большая ссора с Литвой…Я надеялся на дружбу с моим славным тестем Витовтом, но он набирает силу и захватывает русские земли…Посоветуй, стоит ли мне начинать с ним войну? Или закрыть глаза на его смоленские дела?

– Пока мы не видим никаких враждебных действий Литвы против тебя, сын мой, – ответил, улыбаясь, митрополит Киприан, глядя на суровые лики святых, взиравших на собеседников из ярко освещенного серебряной лампадой угла святительской кельи, – наоборот, Витовт дружен с тобой! Я же недавно ездил туда, в Полоцк, где поставил на владычество славного Феодосия…Все знатные вельможи Витовта принимали меня с должным почтением и даже любовью…Никто не сказал ни одного недоброго слова о нашей могучей Москве! Поэтому нет причины для беспокойства…А смоленские дела надо обсудить…От спешки никогда не бывает пользы! Вон мы тогда поспешили с тверским владыкой Евфимием и помогли Михаилу Тверскому…А нужно ли это было? Тот несчастный Евфимий вскоре заболел и умер в Чудовом монастыре! Его сердце не выдержало такой горькой обиды! А если бы я не отставил его, тогда в Твери начались бы беспорядки, и на наши головы пали бы стыд и позор за паству…Все знают о набожности тверичей, но вот попутал их лукавый! А также покарал Господь, лишив их разума! Тут еще в этот год скончалась великая праведница – славная Ульяна, вдова Ольгерда и сестра Михаила Тверского. Она приняла смерть в монашестве с именем Марина и погребена в Киеве, в святой Печерской обители. Кроме того, умерли коломенский владыка Павел, греческий митрополит Матфей и наш святой старец Сергий Радонежский…Это были великие люди, гордость православной церкви!

И святитель стал подробно рассказывать о добрых делах скончавшихся церковных пастырей. Великий князь Василий, слушая его, постепенно успокаивался и даже не заметил, как углубился в собственные размышления.

В самом деле, нынешний, 1392 год, был очень тяжелым для великого московского князя. Совершенно неожиданно он проведал от одного из нижегородских бояр о высказываниях великого князя Бориса Константиновича, допущенных им на боярском совете, по поводу молодости Василия Московского. – Надо бы нам подумать о царской грамотке на великое владимирское княжение, – якобы сказал тогда великий нижегородский князь Борис, – и поехать к царю в Орду! У Василия нет ни жизненного опыта, ни ума, чтобы быть главным князем!

Великий московский князь, услышав об этом, пришел в страшный гнев и немедленно выехал в Сарай, стараясь опередить Бориса Нижегородского. Он прибыл в Орду в тяжелое для хана Тохтамыша время: совсем недавно ордынского хана разбил неведомый доселе полководец – Тимур-Аксак. Тохтамыша спасло лишь чудо: то ли произошло восстание в тылу его врага, то ли победитель получил какую-то неожиданную весть, но он внезапно остановился, а потом ушел восвояси. Усидев на сарайском троне, хан Тохтамыш остро нуждался в деньгах. А тут как раз Василий Московский привез ему и «выход», и богатые подарки! Обрадованный хан немедленно удовлетворил все просьбы великого московского князя и не только выдал ему ярлык на великое владимирское княжение, но также отдал ему во владение Нижний Новгород, однако посоветовал прежде добиться покорности от великого князя Бориса Константиновича.

Выехав из Орды вместе с татарским посланником, великий князь добрался до Коломны и отбыл в Москву, знатный же татарин, по его просьбе, проследовал с небольшим конным отрядом в Нижний Новгород, где уведомил великого князя Бориса Константиновича о воле своего хана. Последний так растерялся, узнав о случившемся, что «залился слезами» на боярском совете. Тогда его старейший боярин Василий Румянец сказал: – Не печалься, мой господин, мы все за тебя и готовы умереть, защищая твою власть!

Его поддержали на словах и другие бояре, но на деле они постоянно связывались с Москвой и предлагали через своих посланников великому князю Василию ввести в Нижний Новгород московские войска. Когда же тот прислушался к их советам и прислал под Нижний большой отряд из москвичей и татар, бояре уговорили своего великого князя впустить «дружественную рать» в город, чтобы «не сердить великого князя Василия и не вызывать его на военные действия». Но как только московские бояре ввели в Нижний войска, Василий Румянец, выражая мнение нижегородских бояр, сказал своему князю: – Вот теперь мы уже не твои люди!

Выданный своей знатью Москве великий князь Борис был схвачен и помещен под надежную охрану. Вскоре в Нижний Новгород прибыл встреченный колокольным звоном великий князь Василий Дмитриевич Московский, посадил там своего наместника, а князя Бориса с женой, детьми и всеми его сторонниками приказал «развести» по разным городам, надеть на них «железные оковы и вериги» и поместить «под суровую стражу». После этого Василий Московский вновь отправился в Орду, где, преподнеся богатые подарки хану, добился ярлыка на Городец «со всеми селами», Тарусу, Мещеру и получил подтверждение на владение Нижним Новгородом.

Он надеялся по возвращении в Москву добиться покорности от мелких удельных князей и перевода их в разряд служилых «княжат», но далеко не все из них с этим согласились. Многие князья предпочли судьбе «бедных родственников» службу Литве. К Витовту отъехали сыновья старшего в роду тарусского князя Всеволода Андреевича – Андрей и Дмитрий. Великий литовский князь принял их с радостью, щедро раздав им городки бывших корачево-козельских и белевских земель, захваченных недавно Литвой: Дубровку, Жабынь, Котер, Лабодин, Мезецк, Немерзку, Огдырев, Орень и другие.

Такое поведение тестя-литовца возмутило Василия Московского.

В это же время встревоженный победами Витовта и крестоносцев Ягайло стал искать пути примирения со своим двоюродным братом. После победы объединенного войска над князем Корибутом у Докудова к Витовту прибыл эмиссар Ягайло – епископ Генрих – с предложением заключить мир. Витовту при этом обещалось Тракайское княжество и наместничество во всей Литве. Однако Витовт, выразив свое согласие на эти условия, продолжал военные действия. После целого ряда успешных для Витовта сражений Ягайло был вынужден заключить 5 августа 1392 года Островский договор, в котором письменно закрепил свои обещания.

Тем временем взбунтовался недовольный Островским договором князь Свидригайло Ольгердович, человек вспыльчивый и властный. Он повел свое войско к Витебску, самовольно занял город и казнил наместника Ягайло – Федора Весну. Разгневанный Ягайло направил к Витовту гонца с требованием послать войско на Витебск и «сурово наказать» Свидригайло.

Витовт не хотел выполнять волю польского короля, считая себя законным великим литовским князем, но пока решил с ним не ссориться, ограничившись получением договорного титула наместника Литвы, и, с целью проверить лояльность недавно разбитого им Корибута Ольгердовича, приказал ему выступить с войском на Витебск. Однако тот отказался подчиняться Витовту и остался в своем Новгороде-Северском. Пришлось отправлять на Витебск небольшое войско, в состав которого входили отряды князей Романа Молодого и Дмитрия Ольгердовича. Кроме того, великий князь Витовт послал «верного человека» к Юрию Смоленскому с требованием выступить против Свидригайло. Большое смоленское войско вышло в поход и, пользуясь внезапностью, вошло в Витебск, вынудив князя Свидригайло сдаться в плен. Когда же туда прибыли литовские полки, все уже было кончено. Казалось, Витовт должен был благодарить Юрия Смоленского, отославшего к нему плененного строптивца Свидригайло, за проявленную покорность и воинскую доблесть, однако все получилось иначе. Узнав о заносчивом, грубом поведении великого смоленского князя, оскорбившего Свидригайло и ограбившего витебскую казну, великий литовский князь принял решение передать великое смоленское княжение брату Юрия Святославовича князю Глебу. Пришлось Юрию Смоленскому бежать с жалобами сначала в Москву, к великому князю Василию, а потом – в Рязань, к своему тестю, великому князю Олегу Ивановичу. Хозяйничанье Витовта в Смоленске, смена великого смоленского князя вызвали серьезную озабоченность в Москве. Великий князь Василий Дмитриевич хотел объявить о сборе войск и восстановить на «столе» Юрия Смоленского. Но на совете его бояре, в большинстве своем, высказались против этого. – Не надо воевать со всеми! – сказал тогда Федор Андреевич Свибл. – Нам бы пока успокоить нижегородских князей! У Бориса Константиныча много наследников!

– Мы еще не знаем, к чему приведет война с Литвой! – молвил Иван Федорович Воронцов. – А если туда вмешаются ляхи и немецкие крестоносцы? Они иногда воюют между собой, но против русских всегда объединятся!

Вот почему великий князь устремился к святителю и теперь слушал его наставления. Наконец, мудрый Киприан, увидев, что его речи успокоили и едва не усыпили слушателя, перешел к сути дела. – Твои бояре правы, сын мой, – сказал он, глядя, как зевает, покачиваясь на скамье, великий князь, – что не хотят воевать против Витовта! Разве ты не знаешь о жестокостях бесстыжих смоленских князей? Сам Господь наказал их за злодеяния под Мстиславлем! Зачем защищать этого бессердечного Юрия? Пусть теперь там сидит его брат Глеб! Может, он будет лучше править Смоленском? А о делах Юрия я хорошо наслышан! От этого злодея не было проходу городским женкам! Мне говорили, что он умыкал даже замужних боярынь! Что же касается Глеба, то таких слухов о нем не было. Конечно, нельзя забывать о его участии в пагубном походе на Литву…И не стоит его защищать! Вот если бы на смоленский «стол» посадили доброго князя Романа Михалыча, ушедшего от нас в Литву! Вот это было бы дело! Он был бы верным другом Москве, как когда-то твоему батюшке! Этот человек набожен и благочестив!

– Как же! – усмехнулся Василий Дмитриевич. – Тот Роман Молодой очень любит «красных девиц»! Не зря его так прозвали! Он увез с собой в Литву целый воз красивых женок! Ни одной не оставил в Москве! Бояре просили его, чтобы не увозил хотя бы своих банных девок, но нет, не согласился! Вот тебе и праведник! А теперь служит в литовском войске! Говорят, что именно этот хитроумный Роман лишил Юрия Смоленска! А в давние годы он отнял у его брата Ивана Брянск! Мы еще не знаем, как он поступил бы в случае войны с нами! Я думаю, был бы лютым врагом!

– Это неправда, сын мой! – покачал головой митрополит. – Славный Роман не будет врагом Москве! И ничего он не отнимал у Юрия! То была воля самого Витовта! А сейчас он служит Литве, как его батюшка или он сам в юные годы…Здесь нет ни измены, ни злого умысла! Он не пришелся тебе ко двору, так и отправился искать лучшей жизни! А что касается любвеобилия этого Романа, так ведь он – не монах и не святой! У каждого своя судьба! Кому – кесарева шапка, а кому – рабское ярмо! Надо было удержать у себя верного человека, а не гнать его взашей! Ты лучше поучись жизни, сын мой, и сумей отделять верных людей от злых клеветников! И не стоит враждовать с Литвой! Могучий Витовт – не только великий государь, а твой тесть! Он как бы тебе за отца! А потому – смирись!

 

ГЛАВА 7

В СОЮЗЕ С НОВГОРОДЦАМИ

Литовские полки вместе с новгородским ополчением, возглавляемые Романом Михайловичем Молодым, шли на юг – на московские земли. Лето 1393 года было сухое и жаркое, и воины были одеты по-летнему: железные доспехи и кольчуги натягивались на легкие льняные рубахи. Некоторые воины вовсе были одеты в кожаные доспехи. Тем не менее, все тяжело мучились от зноя. Конница литовцев не спешила: подстраивалась под пешее новгородское ополчение. Сам князь Роман ехал верхом рядом с сыном Дмитрием и князем Константином Васильевичем Белозерским впереди войска и зорко всматривался в даль: не видно ли отправленного уже почти полдня тому назад конного дозора.

Литовский поход был связан с договором, который заключил великий князь Витовт с Великим Новгородом против Москвы. Все дело было в том, что Василий Московский, остро нуждавшийся в новгородском серебре для уплаты ордынского «выхода» и покупке новых земель, вновь установил внеочередные «тяготы» – так называемый «черный бор». Новгородцы посчитали требования Москвы непомерными и взбунтовались. В самом деле, дань, которую запросил великий московский князь, была так велика, что ложилась тяжелым бременем на плечи не только простых новгородцев, но даже боярства и купечества. Отдавать «исподнее» без борьбы новгородцы не захотели. Тогда великий князь Василий Дмитриевич послал на Торжок своих бояр, которые принялись взыскивать с местного населения непредусмотренные взаимными обязательствами налоги. В городе вспыхнул бунт, от которого пострадали многие москвичи, а любимец великого князя Василия боярин Максим был убит. Разгневанный Василий Московский послал в Торжок целое войско со своими мечниками, которые, проведя «праведный сыск с пристрастием», «поймали» семьдесят человек «крамольников» и, приведя их в Москву, жестоко казнили.

Такое поведение москвичей было расценено новгородцами как объявление войны. Они немедленно отправили в Литву к великому князю Витовту большую делегацию с дарами, уговаривая его заключить с ними союзный договор. Великий литовский князь был очень занят в это время: он только что вернулся из Кракова, где по инициативе королевы Ядвиги состоялось его очередное примирение с двоюродным братом Скиригайло Ольгердовичем. Под давлением царственной особы ненавидевшие друг друга соперники помирились, «скрепя сердце»! Скиригайло получил за свое согласие к примирению и отказ от поддержки князя Корибута несколько замков на Волыни, ему был также обещан Киев. Витовт же добавлял к своим владениям Северщину и Подолию, откуда ему разрешалось изгнать непокорных князей Корибута Ольгердовича и Федора Кориатовича. Вот он и размышлял, кого посадить в освободившихся от князей городках. В Новгород-Северский он решил поставить своим наместником князя Федора Любартовича, переместив его из Владимира-Волынского; Трубчевск, поскольку Дмитрий Ольгердович Брянский не захотел его брать, оставил за тихим и покорным сыном Корибута Михаилом, который, взяв в качестве отчества второе имя своего отца, прозывался Михаилом Дмитриевичем. Оставался Чернигов. Великий князь Витовт еще не успел принять по этому городу решения, когда к нему прибыли новгородцы. Их богатые дары и льстивые речи «пришлись ко двору». Ничего не оставалось, как отложить повседневные дела и заняться союзным договором. – Если великий князь Василий начнет войну с Великим Новгородом, вы должны оказать нам помощь! – просили новгородские бояре.

– Ладно, пусть будет так! – решил великий князь Витовт и подписал с новгородцами договор, по которому пообещал им военную помощь. – Иди же, славный Роман, – с новгородскими людьми, своей дружиной и полками моих воевод! – сказал он тогда проживавшему с ним в одном замке бывшему брянскому князю. – Ты возглавишь войско, возможно, в последний раз! У меня нет времени на ратные сборы, и поэтому я доверяю все новгородские дела тебе! Ты сам поедешь туда и пощиплешь московитов! А я только разберусь с северскими делами и сразу же приду к тебе на помощь!

Вот и выехал князь Роман Михайлович на север. В Великом Новгороде он был встречен как освободитель, «хлебом-солью», при большом стечении народа. К его войску хотел присоединиться и князь Лугвений Ольгердович, «кормившийся» в новгородских городах, но Роман Молодой не захотел оголять город. – Пусть же славный Лугвений с дружиной и новгородским ополчением обороняют великий город! – сказал он тогда. – Еще неизвестно, а вдруг москвичи хитростью подойдут к стенам города? У них есть отменный полководец – князь Владимир Андреич! Тот всегда может доставить врагу большую неприятность…Поэтому нам не нужна помощь Лугвения!

Объединенное войско из литовцев и новгородцев медленно, но решительно, прошло по северной окраине московских земель, заняв почти без боев городок Кличень. Здесь они, выбив из несчастного населения «серебро и пожитки», отправились дальше. Тем временем «добровольческая новгородская рать» из местной вольницы или, так называемые ушкуйники, придя из Заволочья, захватили Устюг, пожгли, выжимая целый месяц из населения все соки, не только дома простых горожан и терема знати, но даже церкви. Затем с «пленниками и скотом» они пошли на Белоозеро, заняв и разграбив этот город.

Князь Роман не позволил своему войску свирепствовать на захваченных землях так, как это делали ушкуйники. – Мы не ночные тати, – говорил воинам Роман Михайлович, – но славные ратники! Поэтому мы должны добывать серебро и прочие богатства добрым словом и прибегать к мечу только в крайности, если враги не сдаются!

Но поскольку шла война, крайность частенько вступала в свои права…

– Ладно, хоть не сожгли тот городок Кличень и не обесчестили тамошних женок, – думал князь Роман, покачиваясь в седле. – Но добычу получили неплохую и взяли много пленников! Вот захватим еще один город, и будем сильно отягощены обильным грузом…Жалко вот, что не добыли добрых девиц или молодых женок…Давно пора поменять моих банных красавиц…Беда с этими долгими скитаниями! Славный Витовт пообещал мне хороший удел…И говорил, что этот поход будет для меня последним…А вдруг обманет? Неужели все будет так, как в Москве?

В это время зацокали копыта приближавшегося всадника, и к князю Роману подскакал дозорный. – Славный князь! – сказал он, не слезая с лошади. – Городок Устюжна совсем не готов к осаде! А московских войск не видно! Мы послали на все дороги дозоры…Поэтому спокойно идите к городку. Пусть отворяют свои ворота…

– А вам не отворили? – усмехнулся князь Роман. – Неужели побоялись, мой верный Радята?

– Побоялись, славный князь! – кивнул головой разведчик. – Я думаю, что они хотят увидеть твою силу и уже тогда решить, сдаваться ли на твою милость или засесть в осаду! Они не верят, что с нами настоящее войско, и боятся новгородских ушкуйников!

– Вот хитрецы! – буркнул князь Роман, поднимая правую руку и делая знак войску следовать дальше.

Городок Устюжна представлял собой довольно большое поселение, построенное целиком из бревен, окруженное бревенчатыми же деревянными стенами. Лесов вокруг городка было предостаточно, чтобы строить дома и укрепления.

Когда объединенное войско подошло к его стенам, и княжеский воевода Влад Изборович, выехавший вперед, приблизился к городским воротам, горожане, засевшие на стенах и со страхом глядевшие вниз, не произнесли ни слова.

– Открывайте ворота, глупые горожане! – крикнул своим зычным голосом боярин Влад. – Если вы хотите спасти свои дома, то встречайте нас как друзей, а не врагов!

– Мы боимся вас, славный воин! – ответил ему хриплым криком седой старичок, стоявший прямо над воротами. – Вот белозерцы отворили ворога ушкуйникам и остались теперь в одном исподнем! А их лучшие люди уведены в плен! Нам этого не надо! Мы лучше умрем, но не сдадим свой город!

– Значит, они разграбили мой город Белоозеро! – буркнул услышавший слова старика князь Константин Белозерский. – Мне теперь некуда идти! Вот какие злодеи! Не успела Москва захватить мои земли, как тут же нагрянули жадные новгородцы! Правильно, что мы ушли на литовскую службу! Хоть что-то получили! А теперь будем брать добычу в этой проклятой московской земле!

– Значит, вы не откроете ворота?! – крикнул Влад Изборович еще громче прежнего. – Тогда не ждите пощады!

– А что вы нам сделаете?! – ответствовал уже успокоившийся «старец градский». – У вас нет ни пороков, ни длинных лестниц! Вы даже не сможете влезть на наши стены!

– Ах, так! – поднял руку Влад Изборович. – Тогда мы сожжем ваш город, а всех вас пустим по ветру! Берегитесь!

– Сами берегитесь! – закричали со стен осмелевшие горожане. – Вот тебе!

На русского боярина полетели камни, палки, а кто-то спустил тетиву и большая черная стрела, ударив в боярский шлем, едва не свалила его с коня.

– Назад, славный Влад! – крикнул Роман Михайлович. – Мы без труда накажем этих злодеев! Давайте-ка, люди мои, грецкий огонь!

Княжеские дружинники засуетились, дружно поскакали в самый конец обоза, откуда вскоре прикатили ведомую тремя крупными лошадьми большую телегу, набитую сухим хворостом, пропитанным черной, пахнущей дегтем, жидкостью.

– Вы пригоните этих коней ближе к воротам, – распорядился князь Роман, – и распрягите у самых стен! Незачем губить несчастную скотину! А потом сами дотащите этот тяжелый воз до ворот! А вы, мои верные дружинники! – обратился он к брянскому отряду. – Снаряжайте каленые стрелы и не давайте тем бесстыжим горожанам даже высунуть голову! А если высунут – стреляйте! Поняли?

– Поняли, славный князь! – весело ответили воины.

В короткий срок черная телега была доставлена к городским воротам, распряжена, подставлена вплотную к тяжелым бревнам, и по мановению руки князя Романа один из его воинов послал в телегу зажигательную стрелу. Повозка мгновенно вспыхнула, и огонь стремительно пополз по городским воротам. Несчастные защитники старались воспрепятствовать сожжению ворот, некоторые из них пытались выстрелить в подходивших к стенам врагов из луков или вылить воду на разгоравшееся пламя, но меткие лучники, брянцы и литовцы, не позволили им этого сделать: со свистом летели безжалостные стрелы, поражая неосторожных горожан в незащищенные места и препятствуя им даже наблюдать через бойницы за действиями врагов.

Тем временем ворота, охваченные ярким пламенем и черной дымной тучей, накренились и медленно, с треском, рухнули внутрь города.

– Мои славные воины! – вскричал князь Роман, подняв вверх свой тяжелый меч. – Вперед же, в этот злокозненный, город! И берите себе все, что попадется под руку!

И трехтысячное войско, включая княжескую дружину, литовские полки и новгородское ополчение, стремительно ворвалось в непокорный город.

Сам князь Роман в город не поехал, а остался наблюдать за происходившим, сидя на коне рядом с сыном Дмитрием и князем Константином. В городе действовали княжеские воеводы из знатных литовцев и брянских бояр.

Пока они брали город, княжеские слуги установили большой шатер, в котором накрыли стол, и князья уселись за трапезу, обсуждая последние события.

Из города тем временем доносились дикие крики преследуемых горожан, треск пламени, плач детей и женщин.

К вечеру в княжеский шатер вошел воевода, седобородый Влад Изборович. Крики и шум к тому времени утихли. – Наша добыча велика, славный князь! – весело сказал он. – Одного только серебра у нас теперь целая телега! И каждому ратнику досталось по две серебряных деньги! А скота пригнали – не меряно! Некуда девать! И что делать с пленниками? У нас и тех предостаточно!

– Тогда не жалейте самых жирных коров и хорошо накормите моих людей свежим мясом! Надо бы угостить их и добрым вином! – усмехнулся князь Роман. – Но поставлю только две бочки, чтобы не упились!

– Двух бочек будет мало, батюшка, – пробормотал князь Дмитрий Романович. – Им не хватит и десятка…Там же новгородцы: их не упоишь…

– Зачем ублажать новгородцев? – буркнул князь Константин. – Дайте только нашим воинам! По чарке…А напиваться нечего! Возможно, неподалеку московские рати Опасно затуманивать свои головы! А новгородцы пусть себе бражничают в городе и пользуют женок!

– Женок? – вздрогнул князь Роман. – Неужели там есть красивые женки?

– Есть, славный князь, – кивнул головой боярин Влад. – Мы пригнали к тебе два десятка самых видных! Они здесь, у шатра! Выбирай, которые тебе по нраву!

Князь Роман, тряхнув седой бородой, встал со своего кресла и, забыв обо всем, быстро вышел наружу. Его сын, белокурый Дмитрий, горько усмехнулся. – Мой батюшка совсем потерял голову от этих женок, – пробормотал он, – и забыл мою матушку! В этом нет ничего хорошего!

– Но нет и плохого, Дмитрий! – успокоил его князь Константин. – Без этих женок у славного князя застоится кровь, и тогда подойдет нежданная смерть! Ты сам, пока молод, лучше бы щупал «красных» девиц, чем судить о грехах достойных людей! Пойду-ка я и тоже подыщу себе на ночь красотку!

И Константин Белозерский вышел из шатра.

Тем временем князь Роман осматривал взятых в плен женщин, столпившихся у его шатра, и улыбался. – Вот тебе, Влад, какая пышная девка! У нее такой большой зад, добрые груди и пронзительные глаза! Как тебе зовут, славная девица? – Он наклонился к невысокой, голубоглазой, хорошо сложенной девушке.

– Омела, – тихо ответила девушка.

Очарованный ее голосом князь поднял голову. – Ладно, Омелушка, – сказал он ласково, – я сегодня же с радостью познаю тебя в моем шатре!

Девушка заплакала, запричитала. – Что здесь такого!? – возмутился князь Роман. – Отчего нелепый плач? Неужели тебе обидно возлечь на княжеское ложе?!

– Нет, славный князь! – сказала нежным, но смелым голосом, стоявшая рядом с Омелой рослая чернобровая и черноволосая красавица. – Сегодня твои воины убили ее жениха! До свадьбы оставался один день!

– Значит, она еще девица! – усмехнулся князь Роман. – Тогда оставлю ее на потом! А нынче познаю тебя, смелая женка! Как твое имя? Ты не боишься меня?

– Я – Уна, славный князь! – весело молвила черноглазая прелестница. – Я была замужем за городским кузнецом! Однако твои воины порешили его на радость мне: это был мучитель и злодей! А тебя я не боюсь! Мне сыздетства хотелось полежать под славным князем!

– Похвально! – кивнул головой князь Роман и устремил взгляд на другую девушку. В это время к нему вдруг подскакал весь засыпанный дорожной пылью литовский воин. – Отведите пока этих девиц в мой обоз! – приказал слугам Роман Михайлович и повернулся лицом к гонцу.

– Здоровья тебе и славы, могучий Роман! – сказал по-литовски суровый воин, отряхивая пыль. – Мы скакали сюда без отдыха, чтобы передать тебе приказ нашего славного господина Витаутаса! Он только что заключил мир с Москвой и отзывает тебя домой! И теперь твоим домом будет Чернигов! Вот туда и уходи со своими воинами! А твою семью и домочадцев наш великий князь пришлет к тебе в Чернигов. Литовских же воинов оставь с князем Константином, чтобы он отвел их в славный Новгород…Пусть они добиваются от новгородцев заслуженной платы за этот славный поход.

– А как же быть с пленниками и имуществом? – рассеянно спросил подошедший к беседовавшим князь Константин, слышавший слова литовского посланника. – Неужели придется возвращать?

– Не придется! – махнул рукой князь Роман. – Все это добыто в жестоком бою еще до слов киличея…Правда, можно отпустить часть пленников…Но красных девиц я не отдам!

– Поделись со мной, брат, – пробормотал князь Константин. – Я тоже люблю женок! Дай мне пару девиц…

– Да хоть всех забирай, – засмеялся Роман Михайлович. – Я вот только отберу себе красоток для банных дел, а остальные достанутся тебе! Нынче мне не до красивых девиц: надо подумать о дальнем пути и о своем Чернигове! Я возвращаюсь на землю своих предков. Слава тебе, Господи! Да будет же здоров, могуч и славен наш великий князь и мудрый король Витаутас! Он сдержал свое слово! Я до сих пор не имел такого господина и готов служить ему, не щадя себя, до самой смерти!

 

ГЛАВА 8

ГОРЕ ДМИТРИЯ БРЯНСКОГО

Дмитрий Ольгердович только что вернулся в Брянск в невеселом расположении духа. Он ездил со своей дружиной в Подолию на помощь великому князю Витовту, изгнавшему оттуда князя Федора Кориатовича. В холодный декабрь 1393 года литовские войска шли по заснеженным степям лишь только для того, чтобы «напугать» непокорного князя. Никаких битв не случилось, и Федор Кориатович сбежал со своим двором в Венгрию, только прослышав об идущих на него войсках. Пришлось брянцам возвращаться домой в эту суровую зиму без добычи. Благо, хватило съестных припасов для воинов и сена для лошадей до самого Киева.

В Киеве же брянский полк Дмитрия Ольгердовича был встречен довольно приветливо его братом, местным князем Владимиром Ольгердовичем. Последний целых три дня устраивал богатые пиры, угощая изголодавшихся, намерзшихся брянцев.

– Меня пугает дружба Витаутаса со Скиргайлой! – жаловался за пиршественным столом князь Владимир. – Они оба – великие князья – и несмотря на то, что Скиргайла отказался от престола, еще неизвестно, смирится ли он со своим унижением? Говорят, что Скиргайла хочет быть великим киевским князем! И это не за горами! А куда деваться мне? Воевать со своим братом?

– Я ничего об этом не слышал, брат, – покачал головой Дмитрий Брянский. – И Витаутас не говорил о тебе недобрых слов! Зачем ему угождать Скиргайле? Он же – его соперник!

– Однако же Витаутас остался с ляхами в Подолии и сюда не пожаловал! – буркнул князь Владимир. – Значит, он не хочет видеть меня на этом «столе»!

– Витаутас не ездил в Подолию, – усмехнулся Дмитрий Ольгердович. – Он только заставил меня присоединиться к его польским и литовским воеводам! С каждым годом становится все трудней! Я почти не бываю у себя в Брянске…И знаю только битвы и походы…Ладно, если бы ходили на крестоносцев! А то, порой, мы избиваем своих литовцев в союзе с немцами!

– А я никуда не хожу, – пробормотал Владимир Ольгердович. – У меня нет ни войска, ни денег. Город совсем обеднел. Мы по сей день выплачиваем дань татарам и кое-что отсылаем Витаутасу. Не успели мы немного вздохнуть во время ордынской смуты, как пришел нынешний царь Тохтамыш и возобновил прежнюю дань, что поддержал и сам Ягайла…А теперь и Витаутас задабривает этого Тохтамыша…И приходится платить туда да сюда! За что же мне снаряжать войска?

– Может, славный Витаутас недоволен тобой из-за этого? – молвил с мрачным лицом Дмитрий Ольгердович. – Ты же не сражаешься за него! Не думай, что татарская дань обошла меня стороной! Я тоже каждый год плачу «выход»! И Витаутаса не обижаю, отправляя ему немало брянского серебра! Сейчас трудное время…Наши леса оскудели пушным зверем, а земля неплодородна…Доходы невелики…Однако Брянск, конечно, богаче твоего Киева, брат! И домов у нас намного больше! Мои горожане – хорошие хозяева! Не истощились ремесла и промыслы…И хоромы моих бояр, купцов богаче и красивей киевских. Приезжай ко мне в Брянск! Посмотришь на мои владения, побываешь на моей охоте и узнаешь, какая славная у нас банька…А там и сам подумаешь да построишь у себя добрую крепость! Что сидеть за одним забором? Так любой враг сумеет тебя одолеть и прогнать из города!

– Эх, брат! – с горечью ответил Владимир Ольгердович. – У меня нет ни людей, ни серебра, чтобы воздвигнуть достойную Киева крепость! Разве я боялся бы гнева Витаутаса, если бы имел надежную защиту? За крепкими стенами всегда можно отсидеться!

Так и выехал из Киева Дмитрий Брянский, расстроенный бедами своего набожного брата, который с превеликим трудом собрал ему на дорогу двухдневный запас пищи и сена. Но когда он прибыл в Чернигов, где уже обосновался князь Роман Молодой, он не узнал некогда разрушенного города. Вместо длинного забора, ограждавшего город от вторжения зверья из окрестных лесов, он увидел небольшую, срубленную из добротных дубовых городен крепость, большой княжеский терем с пиршественной залой и думной светлицей, просторные, широкие избы бояр. – Ты неплохо обустроил свой город за столь короткое время! – сказал Дмитрий Брянский князю Роману при встрече. – Когда же ты все это успел? Вот бы поучиться у тебя моему брату Владимиру! Я вижу возрождающийся город!

– Здесь нет моей заслуги, – улыбнулся седовласый Роман Михайлович. – Я просто пристроил к делу своих людей и, не жалея собственных запасов серебра, хорошо заплатил наемным рабочим…И все зашевелились! У нас всегда хватало умельцев. Стоило мне только поднять клич и посулить рабочим людям хорошее жалованье – за каждых пять дней работы серебряную деньгу – и сразу же нашлись многие желающие заработать! Чего им не стараться? А если бы я владел славным Киевом, как твой брат Владимир, я бы возродил его прежнюю красоту и величие даже без серебра! Мои люди всегда готовы честно трудиться, и мы бы справились без чужой помощи, но у меня нет времени, чтобы помогать другим…Я вот хочу окружить мой город каменной стеной. Здесь поблизости есть дикий камень…Но на это надо много времени и терпения, а я уже стар и смотрю в могилу! Успеть бы возвести добротные терема моим боярам, а их просторные избы отдать дружине…Пора бы моим людям пожить в мире, покое и благополучии. Они столько пережили, слоняясь со мной по белому свету, но так и не испытали настоящей радости…

В Чернигове пробыли еще четыре дня. Дмитрий Ольгердович и его люди хорошо отдохнули в тепле и сытости под гостеприимным кровом Романа Молодого. Побывали они однажды и на охоте: повалили крупного медведя. А честь заколоть свирепого косолапого досталась брянскому гостю: пока охотники князя Романа удерживали разъяренного зверя рогатинами, князь Дмитрий одним ударом поразил хищника в самое сердце. Побывал Дмитрий Ольгердович и в большой, совсем недавно срубленной бане князя Романа. Он долго не мог успокоиться, вспоминая с благодарностью за пиршественным столом прекрасных «банных девиц», ублажавших князей во время мытья.

– У меня самого есть красные девицы, – говорил он, качая головой, – но им далеко до твоих! Здесь собрались такие молодые красавицы, богатые телами! У тебя есть чему поучиться, Роман! Надо чтобы к тебе приехал мой брат Владимир и посмотрел, как надо управлять своим уделом! Я думаю, что следовало бы отдать Киев тебе, а брату Владимиру – Чернигов! Может, поговорить со славным Витаутасом?

– Не надо, брат! – махнул рукой князь Роман. – Я – не кровный родственник могучему Витаутасу, а служилый князь! И здесь я всего-навсего – наместник великого князя! Если бы он поручил мне восстанавливать Киев, я бы просто потерял свое здоровье…А тут, пусть я наместник, но на земле моих предков! Это не позорно, брат…

Дмитрия Брянского и его воинов вышли провожать князь Роман с сыном Дмитрием, двумя уже преклонного возраста незамужними дочерьми и супругой Марией.

Они долго стояли у ворот еще пахнущей древесной щепой крепости, глядя вслед отъезжавшим.

– Вот так получилось – думал, покачиваясь в седле, Дмитрий Ольгердович, – что прославленный могучий воин остался без своего удела…Если бы он был молод, я бы оставил ему свой Брянск, но кто знает, когда наступит его смертный час?

Он вспомнил детей князя Романа и помрачнел. – Вот и дочери Романа, пусть не молоды, но приятны видом, – сказал он себе, – однако остались в девичестве…Плохо женке жить без милого супруга! Их участь незавидна, хоть они добры и улыбчивы…Они внешне веселы, пока их батюшка жив! А что их ждет? Мрачные монастырские кельи? Да и сын Романа, Дмитрий, не выглядит счастливым…Он худ, морщинист, а его голова поблескивает седыми волосами…Может, посулить ему Брянск? Мне не верится, что мой пасынок Андрей сможет получить брянский удел…Витаутас этого не одобрит!

В Брянске князь был встречен торжественным колокольным звоном и сразу же окунулся в повседневные дела. Не забыл он и про охоту: на следующий же день выехал в заповедный лес с пасынком Андреем, остававшимся в городе наместником на время его отсутствия. Однако косолапого добыть не удалось и пришлось довольствоваться лишь крупными кабанами.

После охоты князь принял баньку и, довольный своими «банными девицами», отправился в спальню, где почивал до вечера, а затем собрал боярский совет, на который пригласил епископа Исакия.

Он рассказал на совете о своем походе в Подолию, о посещении Киева и Чернигова, похвалив князя Романа Молодого. Его повествование вызвало много разговоров. – Теперь князь Роман Молодой обосновался в земле своих предков, – сказал боярин Юрко Кручинович, – и это справедливо! Он ничего не добился в этой жадной Москве! Только одни обиды за свои раны и подвиги! Да и нам эта Москва не нужна! Даже купцы перестали туда ездить…И хорошо…А вот и славный Роман ушел оттуда! Это сам Господь сподобил его к правильному решению!

– Трудно сказать о Москве что-то хорошее! – поддержал его Шумак Борилович. – Вот опять повели войска на Великий Новгород! Все надеялись, что Василий Московский будет соблюдать договор, заключенный с Витовтом! Но нет!

– Это не так! – возразил епископ Исакий. – Нечего ругать Москву! Там сидит наш славный святитель! Он бы не допустил несправедливости! Новгородцы сами во всем виноваты! Разве не они убили московского боярина Максима и натравили на земли великого князя Василия Романа Литовского?! У Василия Дмитрича не было договора с Витовтом о новгородских делах! Витовт лишь обязался прекратить войну с Москвой и вывести войско Романа в Литву…Так и было. А уже потом великий князь Василий Дмитрич послал на Новгород своих воевод Федора Андреича, по прозвищу «Кошка», Ивана Уда и Селивана. Они заняли некоторые новгородские города и собрали весь «черный бор«…А где было взять денег на ордынский «выход»?!

– Надо бы поговорить о нашем «выходе» и сначала выслушать славного боярина Поздняка, – сказал, поморщившись, князь Дмитрий. Ему, как и его боярам, не понравилось, что епископ назвал князя Романа «Литовским» и оправдывал дела великого московского князя. – Поведай нам, Поздняк Кручинич, как ты съездил в Орду!

– Да так, славный князь, – молвил своим громким басистым голосом вставший с передней скамьи, где он сидел рядом с брянским владыкой, Поздняк Кручинович. Он подробно рассказал о том, как приехал в Сарай, сдал ханскому денежнику все привезенное из Брянска серебро и подарки, как принял его хан Тохтамыш и, выдав тут же ярлык для брянского князя, отпустил домой. – В тот раз царь был совсем невесел. Куда подевалась его былая надменность! – сказал в завершение боярин Поздняк. – Его уже не раз громил славный Темир-Аксак! И до сих пор над ним висит великая угроза! Возможно, тот грозный царь вновь нагрянет на Волгу и отберет его Сарай! Имя того царя – «Темир» – что по-монгольски значит – «железо»! Вот он и есть железный воин!

– Да, тогда нас ждет беда, если этот могучий полководец приберет к своим рукам Орду! – вздохнул Дмитрий Брянский. – Однако же мы исправно платим и «выход» и бакшиш…Чего нам бояться? Ты вот, Поздняк, лучше расскажи нам о других делах. Что ты слышал об удельных князьях?

– Особых вестей не было, – вздохнул Поздняк Кручинович. – Правда, я видел в Сарае престарелого князя Святослава Титыча Карачевского…Он недавно похоронил своего сына Мстислава…Тому было всего пять десятков с небольшим…И умер Федор Козельский…

– Да, – покачал головой брянский князь. – Незавидна судьба этого Святослава! Тяжело хоронить своего сына! Витовт вот-вот заберет Карачев, как только дождется смерти Святослава! К Литве уже отошли почти все козельские земли…Не устоит и Козельск! Иван Титыч вряд ли удержит свой город!

– Удержит! – кивнул головой боярин Поздняк. – Он же – зять самого Олега Рязанского! А Олег Иваныч сейчас очень силен! Он ведь – родственник Василия Московского! Его сын Федор женат на дочери покойного Дмитрия Донского! Если кто сунется на Козельск – сразу же столкнется со многими сильными врагами! Пойдет Витовт – тогда Ивану помогут Олег и Москва, а полезет Москва – вмешается Витовт! Вот так и сидят сейчас мелкие удельные князья, как между молотом и наковальней!

Хлопнула дверь, и в думную светлицу вбежал княжеский слуга, остановившись у порога.

– Что за шум?! – возмутился Дмитрий Ольгердович, привстав в кресле. – Неужели приключилась беда?! Отвечай же, дерзкий Лычко!

– У нас великое горе, батюшка князь! – заплакал мальчик-слуга. – Только что скончалась наша матушка, пресветлая княгиня!

– Как?! – подскочил с кресла князь. – Ольгушка моя?! Она же только что, утром, была жива и здорова?!

– Да вот вышла, батюшка, на теремное крылечко, – всхлипнул слуга, – и разом замертво повалилась! Что мы только не делали! Даже посылали за Божьим человеком Павлом! Но он сказал, что нашу матушку забрал Господь!

 

ГЛАВА 9

ЧЕРНИГОВСКИЕ ДЕЛА

Май 1394 года был теплым и солнечным. Благодатная черниговская земля, вспаханная местными крестьянами, уже покрылась зеленым ковром восходящей ржи. Сразу же за крепостной стеной раскинулись житные поля и огороды. Некогда великий город, лежавший уже почти сто шестьдесят лет в руинах, начал возрождаться. Со всех концов Руси шли в Чернигов «работные люди» и землепашцы. Князь Роман посылал во многие уделы своих людей с призывом «идти на древнюю русскую землю» и обещанием «не взимать тяжелые налоги». Он самолично выехал в Сарай к ордынскому хану Тохтамышу со «знатным выходом» и добился ярлыка на черниговское княжение. Несмотря на то, что Чернигов уже давно принадлежал Литве, ордынские ханы считали его своей собственностью. Одно время там пребывали татарские воины, и разоренный город не выплачивал хану дань. Но затем в Орде началась «замятня», и татары, вовлеченные в борьбу за власть между различными группировками знати, покинули город. Долгое время в Чернигове не было князя, и там сидел сначала киевский наместник, а когда после смерти великого литовского князя Ольгерда его сын Корибут получил в наследство Северщину, Чернигов был присоединен к его уделу, и туда был направлен наместник Корибута. Сам же удельный князь лишь периодически появлялся в Чернигове, считая город «бедным захолустьем» и ничего не делал для того, чтобы хотя бы поднять его из руин. В результате Чернигов почти не приносил доходов и уплачивал ордынский «выход» чисто символически. «Нагубник» Корибута отвозил в Орду скромную дань с того времени, как в Сарае воцарился хан Тохтамыш. С приходом в Чернигов Романа Молодого, имевшего солидный запас серебра, добытого им во время военных походов на службе великого московского князя и при разграблении московских городков по заданию Витовта Литовского, жизнь в городе заметно оживилась. Князь Роман умело использовал свои деньги. Часть из них ушла на выплаты «работным людям» за строительство небольшой, но надежной крепости, домов бояр и дружинников, на жалование «верным людям», но большее количество серебра князь передал местным купцам для «прибыльной торговли и доходного сбережения». Оставив себе некоторый запас драгоценного металла «на черный день», Роман Михайлович, выяснив сумму прежнего «выхода», утроил ее, и лично, с сотней своих преданных дружинников, выехал в Орду. Он не забыл татарского языка, ибо частенько общался с татарами, перешедшими на московскую службу, и приятно удивил Тохтамыша, когда вдруг в ответ на ханское приветствие произнес татарские слова.

– Я смотрю на тебя, седовласого коназа, – пробормотал тогда в изумлении ордынский хан, – и не верю своим глазам! Я никогда не видел такого толкового человека! Да еще уруса! А почему ты не приезжал сюда раньше и не радовал мои глаза? В последнее время коназы-урусы совсем не приезжают в Сарай, а присылают своих доверенных людей…Это очень плохо! Надо поправить это дело или увеличить им дань!

– Я был на службе у московского князя, государь, – ответил князь Роман, – да вот состарился и стал негоден молодому Василию…Пришлось уезжать к славному Витовту, а он послал меня в Чернигов…Но я не хочу такого наместничества без твоего разрешения, государь! Вот поэтому я привез тебе полновесный «выход» за все нынешние черниговские доходы, чтобы не обидеть тебя. Я прошу у тебя грамотку на Чернигов и одобрение моего правления!

– Волей Аллаха даже старый конь не покинет своего друга в сражении и всегда подаст достойный пример молодым! – насупил брови хан Тохтамыш. – Значит, у того Вэсилэ из Мосикэ нет разума…А это неплохо! Вот его батюшка, Дэмитрэ, был умен и хитер: держал вокруг себя могучих и достойных людей! Вижу, что теперь все по-другому…А Витэвэ, коназ Лэтвэ, теперь мой друг…Поэтому я доволен! Владей же своим Черныгы и вовремя плати хороший «выход»! Эй, Бурахай! – вдруг крикнул он, хлопнув в ладоши. Из темного дворцового угла вышел ханский денежник. – Скажи мне, Бурахай, сколько серебра привез нам этот коназ Ромэнэ? – буркнул хан.

– Много, государь! – весело сказал ханский придворный. – В несколько раз больше, чем во время того презренного Корэбутэ! И даже больше, чем присылает жалкий Кыев! А ведь тот Кыев больше Черныгы раз в пять! Значит, этот Ромэнэ – хороший коназ! Если бы каждый город твоего улуса приносил такой доход, мы бы не знали горя и уже давно смогли бы разгромить того Хромого Тимура!

– Якши! – улыбнулся ордынский хан, и стоявший перед ним на коленях князь Роман только сейчас огляделся, обнаружив, как обеднел ханский дворец. Сам Тохтамыш сидел в стоявшем на прежнем возвышении кресле белого цвета, по-видимому, из слоновой кости, но ни золотого трона, ни золотых ступенек к его царственному возвышению уже не было. На стенах не сверкали золотом и серебром массивные подсвечники, а толстые свечи были просто вставлены в медные кольца, прибитые к стенам. Обветшали и потускнели некогда богатые и толстые персидские ковры. В приемной ханской зале сидели на корточках немногочисленные приближенные – не больше десятка человек. Среди них выделялся одетый в белоснежные одежды духовный глава сарайских мусульман – имам. Все они располагались в некотором отдалении от хана и приближались к трону лишь по мановению руки своего повелителя. Подле же самого трона стоял, по левую руку хана, советник, имени которого князь Роман не знал, но его живые глаза, седые волосы и доброжелательная, гордая улыбка говорили об остром уме и большом жизненном опыте; по правую же руку повелителя стоял, словно статуя, великий визирь, взгляд которого выражал лишь тупое недоумение, которое так и не исчезло с его лица до самого ухода русского князя из дворца. Ордынский хан выглядел болезненным то ли от забот, то ли от внутреннего недомогания. Его лицо, слегка округлое, пожелтевшее, увенчанное желтой шелковой монгольской шапочкой, обшитой снизу мехом рыси, периодически подергивалось, а жидкие длинные усы, свисавшие до подбородка, небольшая рыжеватая бородка слегка тряслись. Ордынский повелитель держал правую руку, торчавшую из желтого шелкового халата, на золоченом поясе и, казалось, был готов в одно мгновение выхватить из сверкавших драгоценными камнями ножен длинный кинжал. Левая же его рука покоилась на подлокотнике кресла. Ханские ноги, одетые в белые, судя по всему, льняные штаны, и золоченые, усыпанные драгоценными камнями туфли с загнутыми вверх носками, были вытянуты вперед и свободно покоились на толстой мягкой подушке.

– Можешь идти, Ромэнэ, в свою юрту и ждать там мой ярлык! – продолжал между тем Тохтамыш, сверкая своими умными черными глазами. – Я не буду тебя долго задерживать, чтобы не мешать твоему толковому правлению! Главное – своевременно доставляй нам свой «выход» и в не меньшем числе!

Князь Роман вернулся в свою гостевую юрту и, приняв пищу, улегся на уютный татарский диван, рассчитывая отдохнуть. – Вот как изменилась Орда! – думал он, предвкушая крепкий сон. – И обеднела, и ослабела…Но царское войско еще очень велико! – Он вспомнил многочисленных татарских конников, встречавшихся ему на пути, и большие отряды татар, проезжавших по улицам Сарая. – Да, если бы не царские враги, наше дело было бы совсем плохо!

Неожиданно в дверь его опочивальни постучали, и тихонько, стараясь не волновать князя, вошел его дворецкий Бобко Ярович, который добровольно поехал сопровождать своего князя в Сарай. – Славный князь! – сказал он своим спокойным, уверенным голосом. – Там тебя ждет красивая девица, татарочка! Она ни слова не знает по-русски! Я не хотел тебя тревожить, но подумал, что ты вряд ли откажешься познать ее…Тебе нужно как-то успокоиться после встречи с грозным царем и достойно провести время…

– Веди сюда эту девицу, славный Бобко! – улыбнулся князь. – Если она хороша собой, я, несомненно, ее пощупаю!

– Салам тебе, коназ-урус! – сказала вошедшая в княжескую спальню девушка, одетая в длинный, до пола, зеленый халат. – Я пришла к тебе, чтобы принести радость!

– Салам, татарская девица! – оживился князь Роман, впиваясь глазами в ее красивое, цвета спелого персика, лицо со слегка раскосыми глазами. – Кто же твой хозяин? Кто тебя прислал?

– Мой господин – Абдуррахман! – улыбнулась девушка. – Он – врачеватель самого государя! Вот и прислал меня для твоего блага…

– Сколько же ты берешь серебра за добрую ночь? – спросил, качая своей седой головой, Роман Михайлович. – Или, может, тебе достаточно одной любви?

– Мне хватит и любви! – весело сказала девушка. – А вот моему господину нужны деньги! Такова его воля…Хватит и десяти государевых денег!

– Десяти денег?! – нахмурился старый князь, приподнимаясь с дивана. Но в этот миг девушка сбросила с себя халат и предстала перед его взором во всем великолепии молодой красавицы. Оглядев ее невысокую, но стройную фигуру с небольшими округлыми грудями и вишневыми, торчавшими в напряжении сосками, плоским загорелым животом, под которым темнел небольшой серый треугольник курчавых волос, князь, забыв обо всем на свете, промолвил дрожавшим голосом: – Иди же ко мне, дивная лада и утешение моей души! Я очень рад твоей любви и не пожалею тебе серебряных денег!

Наутро в гостевую юрту Романа Молодого прибыл ханский посланец с заветным ярлыком. Князь к тому времени уже встал, оделся с помощью своего дворецкого и готовился принять пищу.

Татарский воин вошел, низко поклонился князю и, кратко его поприветствовав, протянул ханскую грамоту. – Мой государь жалует тебе Черныгы с окрестными землями, – сказал он, – и разрешает возвратиться домой! Собирайся!

Поездка князя Романа в Орду имела одно важное последствие: он приобрел уважение татар, кочевавших в недалеких степях, и обезопасил свой город от их набегов и наездов, которые раньше были делом обычным и отпугивали от Чернигова люд окрестных земель. Теперь же «татарская беда» миновала Чернигов, и князь Роман с радостью смотрел на идущих из разных концов Руси с котомками за плечами странников, находивших приют в его городе.

Вот и сегодня, в ласковый майский день, он вышел из своего терема и направился к крепостной стене, надеясь полюбоваться на бескрайние зеленые поля и недалекие густые леса. Однако не успел он подойти к лестнице, ведущей на стену, как заиграл сторожевой рожок, и воины, стоявшие на стене, забегали, засуетились.

– Славный князь! – крикнул спускавшийся по лестнице воевода. – Сюда идет огромное войско! Возможно, это лютые враги!

– Готовьтесь к обороне, Влад Изборович! – ответил своим зычным голосом князь Роман. – А я сейчас залезу на стену и сам посмотрю на врагов!

Он недолго вглядывался в даль: примерно в двух верстах, со стороны Киева, по берегу Десны, скакали вооруженные всадники. – Так это – литовцы! – прищурился Роман Молодой. – Я вижу литовские доспехи и…Неужели мои глаза затуманились и помутнели? Да там сам Витовт, наш славный господин! Эй, мои люди! – крикнул он, улыбаясь. – У нас великая радость! Сам могучий Витовт…с каким-то князем приближаются к нашей крепости! Трубите во все трубы и пошире открывайте ворота! И бегите скорей, мои верные люди, к Бобко Яричу, чтобы он как можно быстрей накрыл пиршественные столы! Да выкатывайте бочонки с добрым вином, пивом и медовухой! Слава могучему Витовту!

Великий литовский князь Витовт медленно ехал, гордо держа свою красивую голову, увенчанную богатой, подбитой черной куницей шапкой. Рядом с ним скакал другой литовский князь: рослый, мрачный и совершенно седой. Витовт, со своими седоватыми волосами, казался намного моложе его. Встречавший неожиданных гостей князь Роман не удержался от возгласа изумления. – Это ты, Андрей Ольгердыч! – крикнул он, ликуя. – Слава тебе, Господи, что ты жив и свободен!

Витовт слез с коня и отдал его поводья слуге. – Прими же хлеб-соль, наш славный господин! – весело сказал по-литовски князь Роман, подталкивая перед собой бояр, державших два подноса, на одном из которых стоял хлебный каравай с солонкой, а на другом – серебряные графин и чаша с вином.

Отведав хлеба-соли и отпив из чаши немного вина, Витовт передал сосуд с крепким напитком князю Андрею, а сам подошел к своему черниговскому наместнику, обнял его и, по русскому обычаю, трижды поцеловал.

– Я вижу, Роман, – весело сказал он, – полный порядок в твоей земле и хорошее правление! Я знаю и о твоей поездке к мудрому царю Тохтамышу! Ты правильно поступил! А я еще зимой вызволил из плена нашего славного Андреаса. Я не один год уговаривал Ягайлу, чтобы он выпустил нашего общего друга. Но польский король согласился с моими просьбами только после того как меня поддержали другие князья! Потом я пожаловал Андреасу грамоту на владение Псковом. Но он там долго не задержался, потому как псковичи слезно упросили оставить у них князем его сына Ивана…И вот наш Андреус у тебя в гостях…

– Мы только что прогнали из Киева моего брата Владимира! – буркнул недовольный князь Андрей. – И объявили великим киевским князем Скиргайлу!

– Это надо было сделать, брат! – кивнул головой Витовт. – Сам Ягайла принял решение насчет Киева…И мне не хотелось с ним ссориться. Тогда ты просидел бы в его плену до конца жизни…Но нам не пришлось прогонять Владимира из Киева. Как только мы взяли Овруч и Житомир, он бежал, словно заяц! А к чему было бежать? Разве я не дал бы ему какой-нибудь удел?

– А как там Подолия? – спросил князь Роман. – Там еще стоят польские полки Ягайлы?

– Они ушли оттуда совсем недавно, весной, – улыбнулся великий литовский князь, – но оставилм там своих наместников, чтобы не вернулся Федор Кориатыч. Пусть теперь он сам едет к Ягайле и просит его милости!

– А теперь, славные господа, прошу в мой терем! – сказал, разведя руки, Роман Михайлович. – У меня уже накрыты для вас пиршественные столы!

Два дня прожили в Чернигове великий князь Витовт с Андреем Ольгердовичем. Они и их полутысячный конный отряд хорошо отдохнули от дальней дороги. Князь Роман пригласил своих высоких гостей на медвежью охоту, которой славился древний город, и Витовт с радостью лично поразил рогатиной крупного зверя.

– Хорошо у тебя, Роман, – сказал великий литовский князь на прощание, – но мне пора в Вильно. Нам предстоит жестокая война с немецкими крестоносцами! А вот Андреас поедет в Брянск, чтобы встретиться с братом Дмитрием и поговорить о предстоящей войне!

– А как же я, мой господин? – молвил князь Роман. – Неужели тебе не нужны мои воины?

– Тебе надо заниматься городскими делами, Роман, – улыбнулся великий князь, – и я обещал, что больше не вызову твоих людей на войну! Ты уже немолод, чтобы сражаться с жестокими врагами! Для этого у меня есть молодые князья и воины! А ты и здесь приносишь огромную пользу! Да хранит тебя Господь!

 

ГЛАВА 10

ГНЕВ ВАСИЛИЯ МОСКОВСКОГО

– Вот какие полезные ваши советы! – молвил рассерженный Василий Дмитриевич Московский, открывая очередной боярский совет. – Еще тогда следовало задержать всех недобрых братьев! Зачем мы пожалели этих лютых врагов?

– Разве кто знал, что так получится? – пробормотал, вставая, боярин Симеон Васильевич. – Хотелось все решить без насилия…

Бояре загудели, заволновались, заспорили.

Великий князь, багровый от ярости, сидел в своем большом кресле и, опустив голову, слушал их речи.

6 мая 1394 года скончался бывший великий нижегородский и суздальский князь Борис Константинович, находившийся, на самом деле, в заключении. Его скромно похоронили в Суздале, и великий князь Василий Московский рассчитывал на покорность сыновей покойного, Василия и Симеона. Однако те, выждав удобное время, неожиданно сбежали в Орду к хану Тохтамышу – просить для себя «вотчин», захваченных Москвой.

Василий Московский был возмущен, узнав об их бегстве, снарядил погоню, но было уже поздно. Теперь он лихорадочно думал о том, как поступит ордынский хан.

– Неужели эти непокорные злодеи сумеют уговорить хитроумного царя? – рассуждал он про себя. – Тогда опять придется растрачивать серебро…Совсем меня разорят! Только что понесли такие расходы на свадьбу, а теперь новая беда…

Совсем недавно, 14 июня, великий князь отдал свою сестру Марию за вдового литовского князя Лугвения. Последний прибыл из Новгорода с весьма скромными дарами, упрашивая великого князя Василия разрешить этот брак. Посоветовавшись с боярами, поговорив с сестрой, Василий Дмитриевич согласился. – Зачем отказывать этому Лугвению? – рассудили бояре. – Он – достаточно родовитый князь, сын самого покойного Ольгерда и, к тому же, православный христианин! Нам неизвестна воля Господа, а может он станет великим князем или каким-нибудь важным вельможей? И вы будете родственниками!

Свадьба игралась пышно, богато. Великий князь не хотел «ударить лицом в грязь» и ничего не пожалел для своей сестры, которая с радостью выходила замуж за красивого стройного литовца. Сама же она сидела, одетая в белоснежную льняную тунику, обшитую жемчугами, счастливая, раскрасневшаяся. Великий князь глядел на нее, полноватую, некрасивую, светившуюся радостью, и улыбался. – Теперь моя добрая Мария не засидится в девках! – думал он. – Зачем лишать ее нужного счастья? Пусть жених – не юноша, а зрелый муж, зато всю свою страстную любовь отдаст моей сестрице!

Когда же он, по завершении свадьбы, узнал о случившихся расходах, веселое настроение надолго покинуло его. Накануне свадьбы в Москве побывал епископ Михаил, посланник самого константинопольского патриарха Антония, привезший две «грамоты» с «наставлениями о вере» для Великого Новгорода, чтобы «смирить новгородскую гордыню». За это тоже пришлось заплатить полновесным серебром!

– Где же мне найти серебра для кремлевских работ? – размышлял, держась обеими руками за голову, великий князь Василий. – Вот и Михаил Тверской начал менять ветхие стены города! К добру ли? Неужели готовится к новой вражде? А мне совсем не хватает серебра!

– Нам нет причины горевать, великий князь! – вдруг громко сказал боярин Иван Федорович Воронцов, выводя Василия Дмитриевича из глубоких раздумий. – Из Литвы и Орды приходят добрые вести! Твой могучий тесть, славный Витовт, увяз в войне с крестоносцами! Немцы разбили войско Витовта под Рудаминой и пошли со всеми силами на Вильно! И там полегло великое множество воинов! Говорят, что Витовт потерял половину войска! Но немцы – не меньше! Осенью они с позором ушли в свою Неметчину, потеряв лучших воевод!

– Однако же это не помешало литовцам лезть в новгородские дела! – привстал в своем кресле великий князь Василий. – Зачем они ходили на Псков? Кто знает об этом?

– Я наслышан о случившемся! – поднялся со скамьи Иван Андреевич Хромой. – В тот раз псковичи поссорились с новгородцами! Это было при новгородском посаднике Осифе Захарыче. Новгородцы хотели жестоко покарать Псков, но сил у них было недостаточно. Тогда они послали своих людей к Витовту с просьбой о помощи! И вот Витовт оказался в весьма трудном положении. С одной стороны, в Пскове сидел литовский князь, Иван Андреич, а его батюшка, Андрей Ольгердыч, воевал за Литву против немцев. С другой – у Витовта был договор с Новгородом о военной помощи! Как тут быть? Отказать Новгороду – значит, потерять немалые деньги, а пойти на Псков – поссориться с литовскими князьями…

– Я об этом и говорил! – перебил своего боярина великий князь. – Мой тесть, несмотря на войну с немцами, успевает протянуть руки к Новгороду! Это тревожит меня! Я не знаю, что будет делать Витовт, когда помирится с немцами! Но, думаю, он пойдет на наши, русские земли!

– А в том случае Витовт поступил как иудейский царь Соломон! – продолжал, выслушав великого князя, боярин Иван. – Он послал в Новгород своего человека, Романа Литовского! А тот объединился с князем Константином Белозерским, и они пошли на Псков…

– Это случилось опять по вашей вине, бояре! – великий князь вновь перебил рассказчика. – Зачем вы выжили отсюда Романа? Вы прожужжали мне все уши о его негодности к ратной службе и ненадобности! Однако же этот Роман Молодой доствил нам немало хлопот! Однажды он пожег и разграбил наши северные земли, а теперь добывает себе славу в Новгороде! Вот какой он старый и немощный! Говорят, что этот Роман – и отменный правитель! Он заново возродил несчастный Чернигов и приносит немалые доходы в литовскую казну! Что же вы не послали его в свое время в какой-нибудь разоренный город нашей земли, как завещал мой покойный батюшка? Пожалели ему земли? И вот мы теперь пожинаем плоды ваших бестолковых советов! Продолжай, Иван! Я слышал, что новгородцы не особенно преуспели у псковских стен…Так ли это?

– Так, батюшка, – кивнул головой Иван Андреевич. – Войско Романа и Константина подошло к Пскову, чтобы принудить псковичей к миру…Литовцы не хотели сражаться с псковичами, но злобные новгородские ополченцы не послушались князей и устроили у самых стен Пскова целое побоище! В той битве сложили головы князья Иван Копорский и Василий Федорыч, а также многие знатные новгородцы…А псковичи закрылись в городе и решили обороняться…Пришлось новгородцам со своими именитыми князьями с позором возвращаться домой! Вскоре в Новгороде начались беспорядки, и народ прогнал посадника Осифа. Вместо него сел Богдан Аввакумович! Псковичи попытались помириться с новыми новгородскими властями и послали в Новгород самого Андрея Ольгердыча. Но новгородцы так разгневались, потеряв столько «лучших людей», что даже не захотели разговаривать с князем Андреем и прогнали его прочь!

– Ты зря, великий князь, попрекаешь нас Романом Молодым! – встал седовласый Федор Андреевич Свибл. – Этот Роман ничего не добился от Пскова! Так и ушел в свой Чернигов, «не солоно хлебавши»! Откуда у него будут почет и слава? Он больше не нужен новгородцам, как полководец! Если бы он умело сражался, то не потерпел бы позорного поражения у Пскова! Значит, мы давали тебе правильные советы против этого Романа!

– Я не ожидал от тебя таких слов, почтенный Федор! – возмутился великий князь Василий. – Зачем ты морочишь мне голову? Тебе мало ошибок с нижегородскими князьями?! Или ты не слушал слова Ивана Андреича?! Если бы тот хитроумный Роман захотел сражаться с псковичами, он бы, без сомнения, победил! Ведь сами новгородские ополченцы, не взирая на волю Романа, полезли в бой и понесли жестокие потери! Лучше бы этот мудрый Роман сидел у меня на совете и приносил весомую пользу! У нас бы не было нижегородской беды! Может послать наших людей в Чернигов и позвать Романа Молодого назад, в Москву? Или слезно попросить его? И дать ему достойное жалованье? От одного Романа больше пользы, чем от таких говорливых бояр, как ты, косоязычный Свибл!

Бояре возмущенно загудели, а Федор Свибл едва не упал на скамью, побагровев и закрыв лицо руками.

– Твои слова правдивы, великий князь, – сказал, вставая, вкрадчивым голосом Илья Иванович, сын покойного боярина Квашни, – и твой суд, насчет наших советов, справедлив! Однако же не надо посылать людей к Романа Михалычу! Я это говорю, несмотря на то, что мой батюшка был сватом князя Романа… Пусть он хороший воин и правитель, но сейчас он на службе у Витовта! И старается там по настоящему, а не так, как здесь! И он – глубокий старик, хотя зовется «Молодым»! Удивительно еще, как у него хватает сил на ратные походы?

– Ты не прав, Илейка! – возразил Василий Дмитриевич. – Ходят слухи о том, что этот Роман – сильный любовник! Он познает множество женок и ни одной не пропускает! И еще говорят, что сами женки охотно идут к нему в объятия и даже просятся на его греховное ложе! Разве это не доказывает, что Роман еще силен? Неужели дряхлый старик может проделывать такие вещи?!

– Может, и еще как! – подскочил со скамьи Константин Дмитриевич Шея. – Разве мы не знаем наших славных бояр? Они тоже не пропускают мимо себя красных девиц! Вспомните покойного Ивана Родионыча! Он не раз ходил в баньку к тому Роману Молодому и так хвалил его «банных девиц»!

– Зачем очернять память моего батюшки?! – возмутился, подпрыгнув со скамьи, Илья Иванович. – Он был скромным и набожным! Стыд и позор тебе, Константин, за такие бесстыдные слова! Еще ладно, что здесь нет святителя, а то не знал бы, куда девать глаза от такого позора!

– Не сердись, добрый Илья! – возразил, вставая, Константин Дмитриевич. – Что же позорного в мужской силе? Зачем обижаться?

– Будет об этом! – махнул рукой великий князь. – Я сам не хочу возвращения Романа Молодого и только пошутил! А вы уже разворчались! Можете только спорить и пердеть! Где ваши советы о нижегородских князьях? Где найти серебро для царя?

– Так мы ведь уже отправили царю и «выход» и «поминки» за этот год! – решительно сказал Иван Андреевич. – И я не верю, что царь Тохтамыш поддержит жадных нижегородцев! Этого не случится! А «выход» за будущий год мы постепенно соберем.

– А если поддержит? – прищурился Василий Дмитриевич. – Где же нам искать серебро? Пойти по миру?

– Тогда вновь придется взяться за новгородцев! – молвил Иван Андреевич. – Куда же еще идти? Новгородцы – народ богатый! Если мы подкрепим свои слова большим войском, тогда они не пожалеют серебра! Нам нечего бояться! Великий Новгород всегда был нашей житницей!

 

ГЛАВА 11

ВСТРЕЧА С ВЕЛИКИМ ТИМУРОМ

Князь Роман с двумя сотнями всадников скакал вперед, вглядываясь в даль. Было тепло и туманно. Неожиданно прошел дождь и степь, пожелтевшая под лучами августовского солнца, как-то посвежела, наполнилась ароматами плодородной земли и ожила криками бесчисленных птиц. Но на душе у черниговского наместника было невесело. Еще зимой этого, 1395 года, пришли тревожные вести из Орды: там вновь объявился «неведомый царь Темир-Аксак», угрожавший власти ордынского хана Тохтамыша. Сведения о нашествии загадочного полководца принесли купцы, ехавшие из далеких восточных стран в Великий Новгород. В Чернигов они не приезжали, но побывали в Киеве и рассказали о «погроме Тохтамышевом». Первые сведения, пришедшие в Чернигов от третьих лиц, странствующих монахов, не вызвали у князя Романа и его бояр серьезных опасений, все посчитали, что победу одержал «ордынский царь» и приняли это как должное, но когда пришли известия, что все обстояло совсем наоборот, приуныли. Оказывается, «царь» Тимур наголову разгромил многочисленное войско ордынского хана в Закавказье, нещадно преследовал бежавших от него врагов, устилая их трупами, «за двести верст», степи, а затем, невзирая на лютую стужу, взял, перейдя Волгу, хорошо укрепленный, подготовленный к осаде ордынский город Хаджи-Тархан, которому не помогли даже покрытые ледяной коркой стены. Поговаривали, что непобедимый Тимур занял Сарай, перебил всех ордынских мурз и даже пленил самого хана Тохтамыша! Затем новые странники принесли другие сведения, что Тимур в самом деле разграбил «кыпчакскую или Белую Орду», но хан Тохтамыш отошел в степи, где кочует и поныне. Постепенно противоречивые сведения настолько надоели, что к ним перестали прислушиваться. – У нас уже не раз рассказывали о том страшном царе Темир-Аксаке, – говорили бояре князя Романа на очередном совете, – однако царь Тохтамыш как сидел, так и сидит в своем Сарае! Эти слухи по сто раз передумывают и разносят по всему свету! Нечего верить глупым словам и предаваться страху! Пока мы своими глазами не увидим ордынский погром, ничего правдивого до нас не дойдет…

Однако вскоре в Чернигов прибыл посланник от Витовта с предупреждением о возможном нашествии загадочного «Темира-Аксака» и советом «как можно надежней укрепить город». А потом пришли известия, что великий князь Витовт готовит большое войско для похода в степь на Тимура. Но прошли зима, весна, приближалась осень, а из далеких степей не было больше никаких известий. Наконец, в первых числах августа князь Роман, собрав боярский совет, принял решение выехать в Орду. – Мы еще не отвезли нынешний ордынский «выход»! – сказал он тогда. – И можем вызвать на себя царский гнев! Пусть там царь Тохтамыш хоть до скончания веков воюет с неведомым Темиром, но нам от этого ни тепло, ни холодно…Как говорится: милые бранятся – только тешатся! Надо выезжать в Сарай с нашим серебром!

Бояре долго не соглашались со своим князем, спорили. – В каждом слухе есть доля истины! – выразил их общее мнение поседевший на княжеской службе Влад Изборович. – Еще нарвемся на великую белу! Зачем тебе самому, не жалея себя, ехать в тот поганый Сарай? Разве у тебя нет верных людей и надежных бояр? Давай-ка я сам с небольшой дружиной отправлюсь туда и доставлю царю наше серебро! И скажу ему, что ты стар и болен. А царю ничего от нас больше не нужно, кроме дани!

Но князь Роман, внутренне соглашавшийся со своими боярами, испытывал чувство острого любопытства. Он был очень смелым человеком, не боялся смерти и хотел сам посмотреть на Сарай, вернее на то, что от него осталось. Несмотря на неверие в победу Тимура над Тохтамышем, у него все же оставалось какое-то сомнение. Иногда он даже думал о том, что в Сарае «восседает Темир-Аксак», и, порой, мысленно представлял себе величественный образ великого восточного воина.

Особенно была недовольна отъездом князя его супруга Мария Титовна. – Зачем ты, Роман, подставляешь свою седую голову под острый меч лютого врага?! – говорила она со слезами. – Ты уже не молод, чтобы ходить в дальние и опасные походы!

– Лучше отпусти меня к царю, батюшка! – молвил перед самым отъездом отца худощавый, болезненный сын Дмитрий. – Я еще ни разу не был в Сарае! Я испытываю превеликое любопытство…Мы сами управимся: твои бояре и верные слуги хорошо знают дорогу туда!

– Нет, сынок! – возразил Роман Михайлович. – Пусть я стар, но чувствую себя в силе! Я сам отправлюсь в Орду и проведаю старого или нового царя! Нам нельзя питаться лживыми слухами, но следует самим добывать правду! А ты останешься здесь за меня наместником Витовта и покажешь все свои умения. Вот я вернусь и увижу, какой из тебя правитель! А это поважней моего ордынского похода!

И князь Роман выехал со своими людьми в Орду. – Вот послал бы я своего сына в Сарай, – рассуждал он, покачиваясь в седле, – а там бы оказался Темир-Аксак! Он бы не стал жалеть молодого князя…Зачем губить моего Дмитрия? А если я погибну, Дмитрию будет нелегко! Он захирел под моей властью и не научился самостоятельно действовать…И детей у него нет…Может найти ему новую супругу, которая могла бы народить добрых наследников? Но ведь он не хочет! Я же не раз ему об этом говорил! Отказывается даже от любовниц! Тогда бы узнал, кто виноват в бесплодии! Дмитрий так прилепился к своей супруге-боярыне! Всем сердцем! Насилием тут ничего не добьешься! Ох, дела твои, Господи! – князь Роман вздохнул и глянул перед собой. Откуда-то издалека на них надвигался летучий татарский отряд. – Надо было послать вперед заставу и предупредить опасность! – сказал он себе, но тут же успокоился. – Это – обычный татарский разъезд на подступах к Сараю!

Это, в самом деле, был татарский разъезд, но не хана Тохтамыша!

– Стойте! – вдруг раздался вместо привычного «салям» окрик рослого чернобрового воина, лицом татарина, подъехавшего со своим отрядом к русским и говорившего на едва понятном, ломаном татарском языке. – Куда и зачем вы едете? Говорите!

Князь Роман поднял руку, изобразив на лице недоумение от необычного татарского говора, и остановил свою дружину. Выехав вперед, он приблизился к незнакомому татарскому военачальнику. – Салям галяйкюм! – сказал он, вглядываясь в мрачное смуглое лицо татарского воина. – Я – черниговский князь Роман! Мы везем ордынскому государю обычную дань! Пропусти нас, славный воин! Мы не враги, а друзья!

– Вагаляйкюм ассалям! – небрежно кивнул головой суровый военачальник. – Судя по говору, ты неплохо знаешь язык татар Белой Орды! Так ты едешь к хану Тохтамышу?

– Да, к нему! – кивнул головой князь Роман. – Мне надо доставить ему «выход» за нынешний год! Я едва не опоздал…Государь будет недоволен!

– Это хорошо, что ты везешь свою дань! – улыбнулся, наконец, знатный татарин. – Это добро пригодится моему повелителю Тимуру, величайшему полководцу и хану над всеми ханами! Что там у тебя за товар? Серебро ли? Золото?

– Серебро и мягкая рухлядь! – сказал, с трудом сдерживая волнение, князь Роман.

– Тогда собирайся и скажи своим людям, что мы поедем к нашему славному государю Тимуру! – молвил татарский военачальник, подняв перед собой ладонь правой руки. – Теперь вы – мои пленники! И не вздумайте сопротивляться! Вы не справитесь с нашими могучими воинами, а только зря потеряете жизни!

– Я и не думал сражаться с вами, могучий воин! – сказал, чувствуя в груди какой-то холод, князь Роман. – Я сам не один раз хотел увидеть славного царя Темир-Аксака!

– Темир-Аксака? – усмехнулся знатный татарин. – Это так вы называете нашего повелителя? Что ж, имя неплохое, почетное…Тогда пошли, если ты такой смелый! Скоро ты увидишь повелителя!

Роман Михайлович поднял руку и подал знак своим людям следовать за татарами.

– Чьи же эти татары, княже? – спросил подъехавший к нему воевода-боярин Влад Изборович. – Я почуял неладное в его речи…Ты заметил, что он говорит как-то по-другому?

– Заметил, Влад, – кивнул головой князь Роман. – Это не Тохтамышевы татары, а другие – самого Темира-Аксака! Теперь я вижу, что слухи подтверждаются! Нет сомнения, что теперь наш «выход» достанется новому царю – Темиру…Пошли же!

Целых два дня, без отдыха и пищи, черниговцы, окруженные со всех сторон степными воинами, ехали на восток. Иногда они меняли курс и следовали немного северней.

– Орда же теперь в другой стороне? – думал измученный долгой тряской князь Роман. – Неужели мы идем на рязанскую землю?!

Он уже не смотрел по сторонам и не слушал разговоры своих бояр, ехавших рядом. Перед его глазами проплывали бесчисленные воинские отряды легкой и тяжелой конницы, сновавшей взад-вперед по пути, в ушах стояли бесконечные выкрики «салям», которыми обменивался с другими военачальниками пленивший его чернобровый татарин.

Даже когда в ноздри усталого, обессилевшего и постаревшего князя ударил острый запах гари, он даже не пошевелился.

– Смотрите, это горит рязанский Елец! – вскричал, оживив дремавших дружинников, Влад Изборович. – Вот и добрался могучий царь до рязанской земли! Горе несчастному Олегу Иванычу!

В самом деле, вскоре перед глазами князя Романа и его дружины предстал пылавший со всех сторон, источавший густой черный дым, небольшой русский город. Удивительно было, что треск пламени слышался почти за версту, но к этому шуму не примешивались крики несчастных горожан… – Значит, царские воины перебили всех русских людей, – с горечью подумал Роман Михайлович, качая седой головой.

В этот миг татарский военачальник остановился и, развернувшись, подскакал к русскому князю. – Я вижу, потешный урус, – весело сказал он, – что ты уже не в силах сегодня идти к моему повелителю! Вы – слабые, урусы! Совсем исхудали без отдыха…Ладно, я пошлю вас в юрты моих людей, чтобы вы покормились и отоспались. Но завтра – берегись – пойдешь к самому государю! И если тебе дорога жизнь, тогда встань перед ним на колени и соблюдай должное почтение! И еще скажу тебе, коназ-урус, – татарин улыбнулся, – что я совсем не хочу тебе зла! Я вижу, что ты – добрый человек! Поэтому я дам тебе дружеский совет: говори государю только правду! Пусть лучше это будет грубость или неприятная правда, но только не ложь! Повелитель не прощает лжи, но правду всегда терпит! Понял?

– Понял! – пробормотал не веривший своим ушам Роман Михайлович. – Я так хочу увидеть славного государя, что ничего не боюсь! Я уже стар, чтобы дрожать за свою жизнь…Мне жаль только моих верных людей…Среди них есть и молодые. Но скажи мне свое имя, славный воин.

– Я – Ахмат, нукер государя! – весело сказал татарский военачальник. – А зачем тебе мое имя?

– Вот почему, славный Ахмат, – тихо сказал князь Роман. – Я хотел попросить у тебя разрешения, чтобы мои люди могли поставить наши походные палатки и приготовить еду из наших скудных припасов! И незачем беспокоить ваших людей, отнимая их еду, если у нас есть все необходимое? А завтра, после отдыха, я приду, как ты сказал, в шатер вашего повелителя…

– Но смотри, чтобы не пытались бежать! – задумчиво промолвил Ахмат-мурза. – Я поставлю возле вас охрану. Также не прячьте никуда серебро и мягкую рухлядь! И никому ничего не давайте! Теперь это – имущество нашего государя! Понял?

– Понял, могучий Ахмат, – сказал, посветлев лицом, князь – Я очень благодарен тебе! – Он оглянулся и поднял руку, подзывая к себе воеводу, а когда тот подъехал, тихо сказал: – Сходи-ка, Влад, к Бобко Яричу и пусть он быстро принесет мою красную калиту!

– Что ты приказал своему слуге? – буркнул Ахмат-мурза, глядя с подозрением на русского князя.

– Сейчас ты все увидишь! – ответил Роман Михайлович. – А вот и мой человек! – Он оглянулся, видя, как Бобко Ярович нахлестывает своего коня, приближаясь к нему. – Давай-ка, мой верный Бобко! – князь широко зевнул, протягивая руку за небольшой сумкой, которую держал в руке его дворецкий. – Вот тебе, славный мурза, этот подарок! – князь достал из калиты тяжелый золотой браслет византийской работы. – Я хотел подарить эту вещь своему верному другу, но вижу, что только ты достоин этой красоты за свою доброту! Носи этот золотой наручник и вспоминай меня! Он сохранит твое здоровье на долгие годы и отведет от тебя злобу твоих врагов!

– Рахмат тебе за такой чудесный дар! – вскричал, блеснув очами, довольный татарин. – Я вижу, что не зря полюбил тебя по дороге! Ты добр и щедр, коназ-урус! И не горюй за потерянное золото! Теперь у тебя есть надежный друг! Отныне ты мне не враг, а славный кунак!

Князь Роман очнулся в своем шатре лишь утром, не помня, что с ним происходило в предшествующий вечер. В его сознании лишь смутно остались образы его верных слуг, стянувших князя с коня, занесших его в шатер и, уложив на мягкий дорожный топчан, напоивших его сытным мясным отваром.

– Хочется есть, – подумал он и хлопнул в ладоши. В шатер немедленно вбежал мальчик-слуга. – Так, Румянко, – распорядился посвежевший и отдохнувший князь, – тащи-ка сюда воду для умывания и будем одеваться!

Не успел Роман Михайлович привести себя в порядок и усесться на освобожденный от мягкого льняного белья топчан, как в шатер прибежал Бобко Ярович, держа перед собой блюдо с копченой олениной и кувшином греческого вина. – Поешь, княже, – сказал он, ставя блюдо на небольшой столик и доставая из-за пазухи серебряный кубок. – Сегодня тебя ждут непростые дела! Надо быть сытым и спокойным!

Князь, кивнув в знак благодарности головой, быстро взял с серебряного блюда большой кусок ароматного мяса и с жадностью стал его поглощать.

Едва он только покончил с пищей и запил ее сладким греческим вином, как в шатер вбежал его юный слуга и, выпучив глаза, закричал: – Славный князь! К тебе пришел здоровенный воин! Знатный татарин! Он зовет тебя к самому царю!

– Ладно, Румянко, – усмехнулся князь. – Ты лучше снаряди моего доброго коня, и я сразу же поеду!

– Твой конь уже готов, княже! – сказал, плача, побагровевший от страха мальчик. – И все ждут тебя!

Князь Роман вышел из шатра и едва не столкнулся нос к носу с огромным татарином, толстым и неуклюжим, стоявшим у самого входа. – Салям тебе, урус! – буркнул он, одетый в железную броню и увенчанный тяжелым остроконечным шлемом, напоминавшим русский. – Скорей иди к государю!

– Салям тебе, славный воин! – улыбнулся Роман Михайлович, услышав хорошую татарскую речь. – Уже бегу!

Он подал знак своим людям садиться на коней, сам вскочил в седло и быстро помчался вслед за посланцем Тимура. За ним поскакали два десятка его бояр и дружинников, а замыкали шествие две телеги с мешками, полными серебряных слитков, мехов и подарков, предназначенных ордынскому хану.

Ехали они недолго. Приходилось постоянно объезжать стоявшие то тут, то там кибитки и шатры бесчисленных воинов, раскинувшиеся далеко, куда только хватало глаз, по всему большому полю. Запах гари все еще стоял в воздухе, но дыма уже не было. Подъезжая к огромному, обшитому блестящим зеленым шелком шатру, князь Роман скосил глаза в сторону Ельца и вздрогнул: на месте города был виден лишь серый от пепла холм. – Господи! – перекрестился князь. – Какое несчастье! Спаси меня и помилуй!

– Слезай же, коназ-урус! – буркнул, нахмурив брови, посланник великого полководца, внезапно остановившийся у зеленого шатра. – И заходи туда один, без слуг и оружия!

Князь спрыгнул на землю, вытащил из ножен меч и кинжал и протянул их своему верному Бобко Яровичу. – Да хранит тебя Господь и простит! – громко сказал тот, принимая оружие и кланяясь князю.

– Простите же меня, мои славные люди, – молвил, склонив голову перед своими боярами и слугами, князь Роман, – и не поминайте недобрым словом!

– У нас нет времени, коназ-урус! – бросил раздраженный татарин-толстяк, привезший русских. – Наш государь и без тебя занят! Входи же!

У входа в шатер стояли два рослых воина, одетых в роскошные зеленые халаты из китайского шелка и конусовидные монгольские шапочки, на золоченых поясах которых висели тяжелые кривые мечи. Они низко поклонились толстому татарину и с интересом посмотрели на русского князя. – Идите же! – сказал один из них, седовласый и, видимо, старший. – Государь давно вас ждет!

Князь Роман наклонил голову и вошел вслед за толстяком внутрь большого, устланного тяжелыми персидскими коврами шатра. – Повелитель, я привел к тебе того самого коназа-уруса, который был пойман славным Ахматом! – доложил кому-то толстый татарин и, низко поклонившись, отошел в сторону. Тут русский князь увидел перед собой, шагах в десяти, сидевшего на небольшом возвышении, напоминавшем белоснежное кресло, крепкого старика, и рухнул, звучно ударившись головой о пол.

– Встань же и подойди ко мне! – громко, басисто, сказал Тимур на хорошем татарском, вытягивая вперед правую руку и подав знак толстому татарину покинуть помещение. – Нечего валяться в пыли! Я не презренный Тохтамыш и не люблю бесстыжее раболепие! Если ты храбрый воин, то не надо позорить свою седую голову! Иди же!

Князь Роман встал и медленно, слегка хромая, подошел к креслу Тимура. Сначала он видел только черные, казалось, заполнившие все пространство, глаза великого полководца. – Горят, как свечи, – подумал русский князь, – однако без молодого блеска!

– Значит, ты вез дань и подарки моему глупому врагу Тохтамышу? – усмехнулся, разглядывая неожиданного гостя, Тимур. – Почему ты почитаешь того дурачка, а меня не жалуешь?

– Я слышал о тебе, государь, одни только слухи, – смело сказал князь Роман, – но самого тебя никогда не видел! Говорили, что ты не раз побеждал царя Тохтамыша, но власть у него не отнимал! И в этот раз я подумал, что ты разбил его и скоро уйдешь в свои далекие владения! А дань, или «выход», мы платим давно, и установился определенный порядок. Вот я его и соблюдаю! Если надо платить царю, мы с готовностью платим! Ведь в этом нет ничего преступного? Что ж, поскольку ты победил того царя Тохтамыша и стал великим государем, мы будем платить нашу дань тебе!

– Твои слова искренни, – покачал головой Тимур, – и это – хорошо! Ты так смешно называешь хана – «царем»! Где же твои подарки и серебро?

– Они у входа в твой шатер, государь! – молвил Роман Михайлович. – Мои слуги прикатили две арбы!

– Эй, Абдулла! – вдруг крикнул Тимур. Его громкий властный голос раскатился по всему шатру. Князь Роман вздрогнул. Из темного угла выскочил рослый чернокожий раб. – Беги же, Абдулла, туда, – Тимур вытянул перед собой руку, – и принеси подарки этого уруса!

В молчании стоял князь Роман перед известным на Руси, как Темир-Аксак, полководцем, с любопытством, без тени страха, рассматривая его. Это был рослый, лишь немногим ниже самого князя, но намного выше русских воинов, широкоплечий, с большой величественной головой человек. У него были густые коричневато-рыжие брови, большая, такого же цвета борода и длинные усы, рыжеватые волоски которых западали на изящные красивые губы. Полководец был одет в синий гладкий шелковый халат без всяких рисунков и драгоценностей. Длину его волос, густых, темно-рыжеватых и, судя по пробивавшейся на высокий лоб пряди, совсем без проседи, нельзя было разглядеть из-за высокой белой шапки, увенчивавшей голову, на верхней части которой сверкал крупный рубин, окруженный жемчугом и другими драгоценными камнями. Русский князь, увидев блеск драгоценностей, только теперь обратил внимание на то, что свет в шатре падал из большого отверстия в потолке, открытого и для освещения и для доступа свежего воздуха. – Вот какой мудрый этот славный человек! – подумал он, уставившись на длинные, вытянутые вперед из-под халата ноги Тимура, одетые в легкие, тоже синего шелка, штаны и черные матерчатые китайские туфли, усыпанные драгоценными камнями.

Тем временем чернокожий раб сновал взад вперед, складывая перед своим повелителем многочисленные мешки и тюки. Наконец, он, тяжело вздохнув, остановился рядом с русским князем и сказал: – Все, государь, я принес подарки этого белого человека! Больше ничего нет!

– Ладно, Абдулла, – кивнул головой Тимур, – иди на свое место!

Он встал, прищурился, и, пройдя мимо русского князя, приблизился, хромая, к сложенной неподалеку куче. – Вот теперь я узнаю великого воина! – подумал Роман Михайлович, увидев изуродованную шрамами ладонь полководца, его вытянутую, не сгибавшуюся правую руку и тяжелую поступь. – Он получил немало ран в жестоких битвах! Я теперь ни за что не поверю в ту ложь, которую о нем распускают! Он – благородный человек!

Между тем Тимур пощупал тяжелые мешки, достал из одного большой серебряный слиток, извлек из тюка шкурку черной куницы, осмотрел все это, поцокал языком и, повернувшись лицом к князю Роману сказал: – Ладно, коназ-урус, твоя дань хоть и не обильна, но добротна! Твое серебро – полновесное, а меха – дорогие! Но я слышал, что другие коназы-урусы привозили Тохтамышу очень большую дань! Больше твоей! Разве не так?

– Так, государь! – ответил Роман Михайлович. – Но я же доставляю дань только от одного города, Чернигова! А у них – богатые уделы и множество городов!

– Неужели? – улыбнулся Тимур, и маска жестокости на его лице сразу же сменилась доброжелательной улыбкой. – Тогда у меня нет к тебе других слов, кроме похвалы! Послушай же, коназ-урус, Ромэнэ! Я правильно назвал твое имя?

– Правильно, государь! – громко сказал русский князь.

– Тогда продолжай каждый год отвозить свою дань или «выход» в Сарай! – на лице Тимура вновь отобразилась суровость. – Пока я не знаю кому, но, видимо, другому царю, моему ставленнику! А там не за горами то время, когда я покорю своим острым мечом всю землю, и мы снова увидимся! А сейчас я отпускаю тебя домой с миром и добрыми словами! Иди же, коназ Ромэнэ, и вспоминай меня, своего господина, повелителя всей земли! Я хотел лишить тебя жизни, а твоих людей обратить в рабство, но, поговорив с тобой, передумал! Это было бы несправедливо, ибо ты сказал только правду и не виноват ни в чем передо мной! Ступай же!

 

ГЛАВА 12

МОСКОВСКИЙ ПОСЛАННИК

Дмитрий Ольгердович восседал в своем большом черном кресле на совете бояр в хорошем настроении. Он только что вернулся с добычливой охоты по первому снегу. Шел декабрь, однако после снегопада сильно потеплело. Княжеские охотники подали совет – выехать в лес, чтобы пройти по первым звериным следам. Брянский князь так и сделал. В результате они выследили и добыли целый выводок кабанов, крупного лося и застрелили из луков нескольких зайцев. – На этот раз мы добыли немало дичины! – думал князь, глядя на споривших по местным делам бояр. – Значит, скоро отведаем вкусного мяса!

Он не слушал своих бояр, увлекшихся обсуждением строительства нового моста за Козьим болотом. Прежний обветшал, и уже не было смысла обновлять его. Учитывая многочисленные просьбы брянских горожан, князь предложил изыскать средства на возведение нового. Сам он не хотел тратить серебро из своей казны, но рассчитывал на помощь бояр и богатых купцов. Однако брянская знать тоже не хотела тратить свои деньги. Поэтому разгорелся спор. У князя Дмитрия уже созрело собственное решение вопроса, но он ждал, давая боярам возможность полностью высказаться.

Дмитрий Ольгердович недавно вернулся из Литвы, где пребывал по воле великого литовского князя Витовта. Последний призвал своего брянского подданного еще в августе, объявив о подготовке к походу на «превеликого царя Темир-Аксака». Витовт уже давно знал о поражении ордынского хана Тохтамыша от войск восточного полководца, о бегстве последнего в Крым и занятии Тимуром столицы Белой Орды – Сарая-Берке.

Гонец Витовта, прибывший в Брянск, потребовал, чтобы князь Дмитрий со своими воинами срочно выехали в Смоленск, где должен был состояться сбор всех литовских сил.

– А оттуда мы пойдем на страшного врага, чтобы вернуть на сарайский трон царя Тохтамыша! – сказал он, передавая слова великого князя Витовта.

– А зачем возвращать ему трон? – думал тогда недовольный Дмитрий Брянский. – Он ведь – наш лютый враг и злодей! Разве не он взял обманом Москву и перебил невинных людей?

Однако приказ Витовта был обязателен для исполнения особенно теперь, когда польский король Ягайло стал называть его во всех «грамотах» великим литовским князем. Ссориться с Витовтом означало потерять Брянск, а этого Дмитрий Ольгердович не хотел.

Поэтому он вскоре, собрав почти тысячное войско, выехал к Смоленску.

Здесь, в самом деле, собрался весь цвет литовского войска: князья со своими дружинами, воеводы и бояре, многочисленные ополченцы. Прибыли даже польские ратники от короля Ягайло. Не хватало только смоленских полков. Однако, стоя у стен Смоленска, Витовт вовсе не собирался приглашать русских в совместный поход. Это было весьма странно, потому как смоленские воины очень часто сражались под знаменем Витовта против немецких рыцарей. Вместе с тем, литовцы довольно долго «готовились» к походу на Тимура, наступил сентябрь, а они все еще устраивали смотры войск и бесконечные пирушки. Вот уже пришли известия о разгроме Тимуром южных окраин Рязанского княжества и его неожиданном уходе в степи. – Москву спасла святая икона! – говорили многочисленные странники, приходившие в Смоленск. Оказывается, великий князь Василий Московский держал большое войско во главе с воеводой, князем Владимиром Андреевичем Серпуховским, на Оке, ожидая вторжения Тимура. Тем временем митрополит Киприан отправил своих людей во Владимир за чудотворной иконой Божьей Матери, а по возвращении их в Москву устроил торжественный крестный ход с этой иконой. Примерно в это же время Тимур, получив известие о беспорядках в захваченных им землях и обнаружив, что осада и захват русских городов большой добычи не дают, но приносят ощутимые потери, отдал приказ уходить назад. В Москве это было воспринято как чудо, а день 26 августа великий князь Василий Дмитриевич объявил праздником «во славу Господа Бога и Его пречистой Матери Богородицы».

– Зачем же мы стоим здесь без дела? – думал тогда, глядя на недалекие стены Смоленска, князь Дмитрий Ольгердович. – Вот уж какая у Витовта досадная прихоть!

Однако вскоре все стало ясно. В Смоленске к тому времени случилась ссора между братьями князьями. Бывший великий князь Юрий Святославович, изгнанный Витовтом, пребывал в Рязани у своего тестя, великого князя Олега Ивановича. Новый же великий князь Глеб Святославович и его брат Василий с прочими родственниками, которые действовали под влиянием обиженного Юрия Святославовича, «не поделили между собой смоленские вотчины». Они продолжали ссориться, и слухи об этом дошли до великого князя Витовта. Он, видимо, рассчитывавший взять Смоленск силой, понял, что это можно сделать хитростью. К враждовавшим смоленским князьям прибыл его посланник, пригласивший в стан Витовта великого князя Глеба Святославовича, якобы для совета о разделе их наследственной собственности. Последний прибыл «с боярами и небольшой дружиной» в шатер великого литовского князя, был тепло им принят «со многими дарами» и получил предложение – пригласить к нему из города всех знатных смоленских людей, чтобы прилюдно разобраться в междукняжеском споре.

Смоленская знать, обрадованная обещанием посредничества со стороны Витовта, вышла за стены города. Кого здесь только не было! И князья, и бояре, и священники, и даже богатые купцы! Горожане беспечно открыли настежь городские ворота и «предались великому веселью». Между тем Витовт задержал великого князя Глеба Святославовича и, окружив его заранее подготовленными воинами, отправил в Литву, выделив ему в удел местечко Полонное. После этого, приняв подарки смоленской знати, он объявил о своем желании «посетить славный город» и отдал приказ войску войти в Смоленск. Литовцы «славно» похозяйничали в Смоленске: «сожгли посад, разграбили имущество горожан и многих из них увели в плен». Объявив перед городской знатью о низложении смоленских князей, Витовт прожил еще несколько месяцев в Смоленске, назначил своим наместником в городе князя Ямонта, а ему в помощники – чиновника Василия Борейкова – и, добившись от местных бояр клятвы верности ему, оставив там гарнизон из польских воинов, ушел в Литву.

Дмитрий Ольгердович был вынужден следовать с литовским войском до Вильно.

Лишь только поздней осенью, после переговоров Витовта с крестоносцами, он сумел вернуться в свой удельный Брянск. Здесь все было тихо и спокойно. Бояре и княжеские слуги ничем не нарушали сложившегося порядка. В княжескую казну по-прежнему поступали доходы, бояре, под председательством княжеского мечника, седовласого Белюты Сотковича, «праведно» выносили судебные решения, но вот ордынский «выход» в этом году не отвозили, узнав о поражении Тохтамыша от Тимура.

Город встречал своего князя торжественным колокольным звоном, но без «хлеба-соли»: приехал не гость, а хозяин. У ворот стояли бояре и священники. С грустью вспоминал Дмитрий Ольгердович покойную супругу, которая всегда ожидала его в своей светлице. Теперь же он встретился «не на людях» со своей любовницей, ключницей Шумкой. Постаревшая, пополневшая, но все еще сохранявшая часть прежней красоты женщина сразу же бросилась обнимать смущенного поседевшего князя.

– Здравствуй, милая Шумка! – только и сказал ей князь, целуя ключницу в обе щеки.

Он с радостью обнял и троекратно, по-русски, поцеловал своего пасынка, сына Шумки Андрея, которому уже исполнился двадцать один год. Князь горячо любил его и часто, когда уходил в очередной поход, оставлял вместо себя «брянским нагубником».

Любуясь вышедшим к нему навстречу рослым пасынком, Дмитрий не мог не замечать его довольно сильного с них сходства, которое, по мере взросления Андрея Дмитриевича, становилось все более очевидным.

Первую свою ночь брянский князь провел в объятиях своей новой возлюбленной – смоленской девушки Огняны, отнятой им у польских вояк под Смоленском. Красивая смолянка сразу же полюбила брянского князя и в полной мере оправдывала на ложе свое имя: была страстной и щедрой на ласки.

Не забыл Дмитрий Ольгердович и свою знаменитую баню, в которой появились новые «банные девицы», и сразу же по прибытии «славно с радостью попарился», похвалив за «порядок» своего огнищанина Олега Коротевича.

– Так бы и прожил до самой смерти в Брянске, без этих боевых походов! – думал, зевая и глядя на бояр, князь Дмитрий. – Значит, подошла старость! Мне же уже шестьдесят шесть, «число зверя»!

– Мы можем дать только по полугривне, славный князь! – вдруг громко сказал, подводя к концу боярские споры, седовласый Тихомир Борилович, вставая с передней скамьи, где он сидел рядом с епископом Исакием. – У нас больше нет денег! Только богатые купцы дали много серебра! Помилуй нас и поищи серебро в другом месте!

– Ладно, мои добрые бояре, – кивнул головой вышедший из раздумий князь. Он не ожидал от них и такой «жертвы», – тогда я покрою недостачу, без лишних слов, из собственных средств! Радуйтесь!

Довольные бояре заулыбались. – Слава нашему доброму князю! – закричал воевода Пригода Уличевич. – Слава Дмитрию Ольгердычу! – поддержали его стройным гулом голосов остальные бояре.

В это время вдруг открылась входная дверь, и в светлицу вбежал княжеский слуга. Остановившись у порога, он низко, поясно, поклонился князю. – Чего тебе, Ходота? – громко сказал князь Дмитрий. – Что там случилось?!

– Там, могучий князь, – пробормотал, тряся своей жидкой бородой, княжеский слуга, – объявился московский посланник с отрядом воинов! Просится к тебе, в думную светлицу!

– Зови его, Ходота, – махнул рукой брянский князь. – К нам не часто приезжают московские посланники! Очень любопытно…

В светлицу вошел одетый в теплый, зеленоватого цвета кафтан и такие же штаны, вправленные в дорогие черные сапоги, высокий седобородый боярин. Судя по всему, он оставил верхнюю одежду и головной убор у княжеских слуг в простенке. Подойдя поближе к князю он, сделав поясный поклон, сказал своим неровным, заикающимся голосом: – Здравствуйте, славный князь Дмитрий и бояре! Вам привет от Василия Дмитрича, великого московского и владимирского князя!

– Здравствуй, почтенный Федор Андреич! – с удивлением молвил брянский князь, щурясь от блеска серебряных и золотых нитей, которыми был расшит кафтан гостя, отражавших мерцание многих свечей, развешанных по стенам и под потолком. – Вот уж не ожидал к нам такого именитого человека! Садись же на переднюю скамью, рядом с самим владыкой, и поведай нам о своем деле! Передай и мой привет Василию Дмитричу с благодарностью за теплые слова!

– Благодарю, княже! – ответил Федор Свибл, приближаясь к брянскому епископу и подставляя ему голову под благословение.

– Да благословит тебя Господь! – сказал, перекрестив московского боярина, владыка Исакий. – Пусть же будет здоровье и мир тебе и твоим детям!

– Меня прислал к вам наш господин Василий Дмитрич по довольно непростому дело, пресветлый князь! – молвил, усевшись на скамью, боярин Федор. – И так срочно, что мы даже не успели найти еще нескольких бояр! Пришлось ограничиться скромной свитой из добрых воинов и ехать сюда, несмотря на мою старость. Так спешили…Нынче в Москве великая тревога! Великий князь Витовт занял Смоленск и теперь угрожает нам! Есть все основания ждать его вторжения в наши земли! Из-за этого многие удельные князья – Олег Рязанский, его зять Юрий Смоленский, Иван Титыч Козельский, Иван Владимирыч Пронский и другие – решили объединиться и объявить войну жестокому Витовту! Они пригласили в свой союз и нашего великого князя Василия! Однако он не хочет нарушать добрый мир и воевать со своим тестем…Но, несмотря на свое миролюбие, Василий Дмитрич, ищет оборонительного союза с другими князьями, на случай нападения Витовта! Как известно, великий литовский князь отнял у твоих братьев многие земли: Киев, Подолию, Витебск, Волынь, Полоцк…А вот теперь добрался до Смоленска… Не исключено, что он скоро пойдет на Брянск и уничтожит твой удел! А там придет очередь и нашей Москве! А если заранее предупредить такую беду и заключить с нами союз? Тогда Витовт смирит свою гордыню и откажется от своих притязаний! Разве не так?

Брянские бояре возмущенно загудели, а Дмитрий Ольгердович, оцепенев на мгновение, с удивлением посмотрел на московского гостя.

– Удивительно, Федор Андреич, – рассеянно сказал он. – Выходит, великий князь Василий хочет, чтобы я поссорился со славным Витовтом?

– Нет, мой господин не ставит такой цели! – подскочил со скамьи Федор Свибл, покраснев от волнения и заикаясь. – Он хочет только оборонительного союза! Если могучий Витовт нападет на твой Брянск и удел, Василий Дмитрич всегда сможет вам помочь…

– Помочь нам? – усмехнулся пришедший в себя брянский князь. – Мы уже об этом слышали! Неужели ты не помнишь, как еще покойный Дмитрий Иваныч Донской помог Роману Молодому во время моего похода?! Роман Михалыч подробно мне рассказывал об этом! Помимо этого, ваш великий князь обманом заманил его в Москву, поставив, на позор и унижение, городским мечником! И держал его при дворе ниже боярина, подвергая насмешкам! Мне такая судьба не нужна! Я знаю Романа Молодого, как верного и набожного человека, поэтому считаю, что те испытания, которые он претерпел – великий грех бессовестной Москвы! Я не хочу таких страданий!

– Но все не так, княже! – возмутился, багровый как вареный рак, боярин Федор. – Роман наговорил тебе одну клевету! Никто тогда не обещал Роману военной помощи! Это сплошной вымысел!

– Ладно, Федор Андреич! – весело сказал Дмитрий Ольгердович. – Мне нет смысла говорить тебе непотребные слова! Разве ты не знаешь, что я состою на службе у великого князя Витовта? Я согласен, что Смоленск не стоило занимать, вызывая тревогу в Москве…Однако это – не моя воля! И у меня нет никакого желания враждовать со славным Витовтом и прикрывать своим уделом вашу Москву! Витовт не угрожает Брянску! Более того, мы с ним пребываем в дружбе! Поэтому пойдем-ка мы, славный боярин, к пиршественному столу и достойно отметим добрым вином твой неожиданный, но радостный приезд! Но твои советы о союзе против Витовта забудем! Я уважаю и люблю вашего великого князя Василия, но хорошо помню судьбу Романа Молодого и не хочу повторять чужих ошибок! На этом – аминь!

 

ГЛАВА 13

ВЕСТЬ ОТ ТОХТАМЫША

Князь Роман обедал в кругу своей семьи. Он сидел рядом с женой Марией Титовной во главе небольшого стола, по бокам которого расположились, по правую руку князя – его сын Дмитрий с женой, по левую руку княгини – их две дочери, Авдотья, сорока пяти лет, и Елена, на два года моложе ее. Ели молча, глядя только на еду, лежавшую перед ними в мисках. За их спинами стояли трое слуг, по одному с каждой стороны стола. Они внимательно следили, как члены княжеской семьи поглощали пищу и, как только миска пустела, добавляли, если едок не возражал, кусок из большого блюда, или, в противном случае, подавали знак стоявшему у порога трапезной другому слуге приносить новое блюдо с другим лакомством. Князь Роман, не в пример прочим князьям, был очень бережлив и скромен. Только на пирах, куда приглашались бояре или приезжие гости, столы ломились от яств. В семейном же кругу на стол подавались лишь только те блюда, которые члены семьи могли съесть. На столе перед каждым стояли серебряный кувшин с вином, глиняный кувшин с пивом или медовухой и серебряная чаша со сладкой водой. В дело поглощения хмельных напитков слуги не вмешивались. Кто хотел пить вино или другой напиток, наливал его себе сам в пустую чашу, стоявшую возле миски с едой.

Роман Михайлович, пережевывая пищу, задумчиво смотрел на своих детей. – Мой сын уже не молод, – думал он, чувствуя, как щемит сердце, – а внуков мне не подарил! Да и сам не имеет ни удела, ни городка! У него уже засеребрились волосы, а все бегает у меня на побегушках! Вот отдал Москве всю жизнь, а детей обездолил…И управитель из него не получился! Ладно еще, что я вернулся живым от того жестокого царя Темира-Аксака! А так бы наш Чернигов опять пришел в упадок! Мои мастеровые ничего не сделали из того, что я поручил им до отъезда: не расширили стены крепостцы и не воздвигли новую башню! Мой Дмитрий прохлопал это дело! Но я сам во всем виноват! Мало учил своего сына и больше уделял времени службе у московского князя…А дядьки-мамки – ничего не сумели. – Князь глянул на своего худого болезненного сына и незаметно смахнул набежавшую слезу. – Да и дочери не устроены! – сказал он себе, глянув на другую сторону стола. – Так и остались старыми девами! Однако же вот не ропщут…А ведь моя ласковая Авдотья приятна голосом! Пусть не красавица, но могла бы выйти замуж за боярина…Да сама не захотела, а я не настоял! А Еленушка, приятней лицом, но строже речью…Тоже не захотела иметь мужа…Слишком набожна! Так и просидела всю жизнь среди святошь, боясь плотского греха! А я не сумел ее уломать! Теперь на моей душе тяжелый грех! Я не выполнил свой долг перед детьми! Что поделаешь, если сам начинал свою жизнь в сиротстве? А теперь, в старости, ничего не нужно! А может, не хватило ума, и не было добрых советчиков? Вон, Дмитрий Ольгердыч, сумел-таки удержать Брянск!

Он вспомнил о недавнем приезде в Чернигов посланника от брянского князя – боярина Поздняка Кручиновича. Последний рассказал ему о том, как великий московский князь Василий предлагал Дмитрию Ольгердовичу через своего боярина союз против Литвы, но брянский князь решительно, нисколько не колеблясь, отказался. – Мы тогда вспомнили тебя, княже, – сказал ему брянский боярин, – и наш славный Дмитрий Ольгердыч попрекнул тобой Василия Московского! – И он поведал ему суть состоявшегося в то время разговора.

– Да, все это не говорит о моем уме! – горько усмехнулся, наливая себе в чашу вино, князь Роман, и пристально посмотрел на сытую, ожидавшую его знака, жену. Княгиня Мария молча сидела, устремив взгляд куда-то в середину стола. По твердо заведенному порядку члены княжеской семьи не могли выйти из-за стола без воли своего главы. – Пора завершать трапезу! – решил про себя князь, однако, не успел он проглотить и глотка вина, как слуга, стоявший у открытой двери, отскочил в сторону, и в трапезную вбежал дворовый мальчик Румянко. – Славный князь! – вскричал он. – Меня прислал дозорный! Сюда идут татары!

– Татары? – поднял голову князь Роман. – Любопытно! И много их?

– Сотня или немного больше! – громко сказал Румянко.

– Ну, это ничего! – успокоился Роман Михайлович, и морщинистые складки его лба сгладились. – Придется самому принимать гостей-бусурман! Значит, конец нашему обеду!

– Это враги, батюшка? – пробормотала напуганная княгиня. – Неужели будет осада?!

– Успокойся, матушка, – улыбнулся князь Роман, вставая из-за стола. Слуга, подскочив к нему, протянул серебряный тазик с водой и полотенце. – Разве ты не видела татар? Нет тут никакой беды. Что нужно татарам? Серебро, пожитки и, на худой конец, мягкая рухлядь! А этого у нас достаточно! Я почти не трогал серебро, добытое в московском походе…Есть и меха! Неужели ты не знаешь о лесных богатствах Чернигова? За годы запустения здесь расплодилось множество зверя! И куниц у нас больше, чем в брянских лесах…Благо, что мои люди – отменные охотники!

В самом деле, прибывшим татарам нужны были деньги. Когда князь Роман встретил у широко раскрытых крепостных ворот татарского мурзу Бурахая, он все понял.

– Салям тебе, коназ-урус! – сказал денежник хана Тохтамыша. – Я приехал сюда по поручению нашего повелителя. Он хочет взять у тебя положенное ему серебро!

– Айда в мой терем, славный мурза, – молвил князь Роман, – и поговорим о делах в светлице. Будет тебе и серебро, и нужные дары! А может, отдохнешь с дороги?

– Это потом! – кивнул головой Бурахай. – А нынче надо заниматься делами! Нелегка ханская служба! Айда!

Роман Михайлович отдал распоряжение своему огнищанину Бобко Яровичу – разместить и накормить сотню татарских воинов – а сам отправился с татарским мурзой в свою думную светлицу. Не успели они усесться в мягкие кресла за небольшой столик, как княжеские слуги быстро, без суеты, внесли два серебряных кувшина с вином, серебряные чаши и блюдо с копченым мясом. – Отведай медвежатины, славный Бурахай! – сказал, улыбаясь, князь. – Я сам уложил этого лютого зверя! И выпей заморского вина! У меня отменное вино!

– Рахмат тебе, Ромэнэ! – повеселел ханский денежник, опрокинув чашу с густым греческим вином. – С радостью попробую медвежатины! Тогда ко мне перейдет великая сила хозяина тайги!

– Как поживает наш государь? – спросил как бы между прочим, пережевывая кусок розового окорока, Роман Михайлович. – Мы слышали о великой беде и сочувствуем славному царю! Неужели тот злой царь, Темир-Аксак, осмелился напасть на него?!

– Никакой беды нет, Ромэнэ! – покачал головой мурза Бурахай. – В самом деле, была жестокая битва! Однако наш могучий хан победил, и лютый враг, или как ты его называешь, «Темир-Аксак», ушел восвояси, разорив наши города по реке Итиль. И оставил немало врагов в степи! Тот Темир – никакой не царь и не хан, а просто ночной разбойник! Он собрал вокруг себя целую толпу преступников, разоряющих города! Они нанесли огромный ущерб нашей славной Орде! Многие города сожжены, разрушены наши дома! А наш славный хан Тохтамыш засел теперь в Крыму и отдыхает после тяжелых боев. Но не хватает средств на содержание войска. Тот злобный Хромец хитростью увел все наши стада…Воины голодают…Нам нужно серебро! Дай нам в этот раз двухгодичный «выход»! Тогда государю будет полегче…

– Я бы с радостью! – молвил, сохраняя на лице приветливую улыбку, Роман Михайлович. – Однако у меня совсем нет серебра! Тот Темир ограбил и меня без жалости! В прошлом году я поехал в Сарай с серебром и подарками, но люди того Темира поймали меня по дороге и увели в его стан! Они отняли всю мою казну без стыда, без совести! А тот злодей, ночной разбойник, затащил меня к себе в юрту и, сверкая своими грозными очами, угрожал жестокой казнью! Пришлось мне молчать и слушать эти страхи…Потом тот Темир, высказав свое недовольство нашим государем, приказал мне повиноваться только ему и каждый год отвозить в Сарай прежнюю дань…Он говорил, что поставит царем в Сарае своего человека и, как только завоюет всю землю, вернется назад!

– Это чепуха! – вскричал, выслушав князя, татарский мурза. – Тебе не следовало слушать его лживые речи! Этот злодей ушел в ночной мрак и больше сюда не вернется! Его следы давно простыли! Наш славный хан Тохтамыш никогда не отдаст свой престол!

– А что мне было делать? – развел руки Роман Михайлович. – Я бы просто потерял там свою голову и погубил людей! Зачем это нашему государю? Мы вот своевременно собрали весь наш «выход» за этот год! А за прошлый – тут мы бессильны! Все серебро ушло «в ночной мрак»!

– Это плохо, Ромэнэ, – нахмурился Бурахай, – мне нужно больше серебра! – Он налил еще вина в чашу и потряс опустевший кувшин. – Вот тебе серебро, славный коназ! Ты бы подарил нашему хану этот кумган! И эту чашу!

– Что это даст государю?! – буркнул возмущенный Роман Михайлович. – Здесь немного серебра! Однако же бери эти сосуды себе! Пусть это будет мой дар! Ты будешь пить из них вино и кумыс, вспоминая меня добрыми словами!

– Рахмат тебе, Ромэнэ! – улыбнулся татарский посланник, хватая цепкими руками серебряный кувшин и засовывая его себе за пазуху. – Я вижу, что ты – щедрый коназ! Я об этом расскажу нашему повелителю и похвалю твою верность! Тогда давай мне «выход» за один год! Что поделать, если злобный Темир отнял ханское добро? Это не твоя вина, а кара от Аллаха!

– А как же быть с «выходом» в следующем году? – спросил, с трудом скрывая радость, князь Роман. – Ты сам за ним приедешь, или мне отправляться в Сарай?

– Если ничего не случится, и я не приеду сюда весной, как нынче, – ответил захмелевший татарский посланник, – тогда сам поезжай в Сарай со всем «выходом»! Но я думаю, что государь скоро вернется в свою столицу. В этом нет сомнения!

 

ГЛАВА 14

ВСТРЕЧА ВЕЛИКИХ КНЯЗЕЙ

В теплый, но ветреный октябрь 1396 года войско великого литовского князя Витовта медленно продвигалось к Коломне. Брянский князь Дмитрий Ольгердович покачивался в седле своего могучего серого коня рядом с братом Андреем Полоцким, следуя за самим Витовтом, возглавлявшим войско. Они шли к Коломне после опустошительного похода на Рязань. Великий князь Витовт послал своих гонцов в Москву, чтобы уведомить о своем походе зятя, Василия Московского, и пригласить его на встречу. Великим князьям было о чем поговорить!

После захвата Смоленска многие русские князья, питавшие доселе дружеские чувства к Литве, испугались. Теперь, как они полагали, настал их черед! Пока Витовт вел переговоры с крестоносцами Тевтонского Ордена, против него объединились многие удельные русские князья, во главе которых встал великий рязанский князь Олег Иванович. Последний, подстрекаемый своим зятем, изгнанным из Смоленска князем Юрием Святославовичем, собрал большое войско, привлек в его ряды своего другого зятя, Ивана Козельского, Ивана Владимировича Пронского и муромского князя. Олег Рязанский вел переговоры и с Москвой, но великий князь Василий Дмитриевич ограничился лишь словесной поддержкой. – Если начнешь войну против Витовта, – сказал он рязанским посланникам, – тогда не бойся моего неодобрения! А я сам не хочу первым нарушить мир с Литвой, ведь Витовт – мой тесть! Кроме того, Дмитрий Брянский и другие князья отказались заключить со мной союз! А вот если литовцы сунутся в мою землю, тогда я с радостью пойду вместе с вами! Я не против в этом случае вступить в союз с Рязанью!

Сочувствие рязанцам высказал и великий тверской князь Михаил, однако он занял выжидательную позицию и послал своих людей в Москву, где они заключили, также как и великий рязанский князь Олег, оборонительный союз против Литвы. Но вести наступательную войну с Литвой ни Тверь, ни Москва не собирались.

Тогда Олег Рязанский не стал уговаривать их и прошлой зимой вторгся с союзными удельными князьями в литовские пределы. Великий князь Витовт, занятый переговорами с немецкими рыцарями, поздно узнал о нападении и не сумел предотвратить жестокого грабежа и «превеликого погрома» окраин Литвы. Он лишь обратился за помощью к литовскому князю Лугвению Ольгердовичу, который в то время «кормился» в ряде городов Великого Новгорода. Последний, желая примириться с великим литовским князем, собрав большое войско, в состав которого вошли новгородские ополченцы, отправился в поход на рязанские земли и тоже жестоко их «повоевал». Василий Московский имел возможность защитить рязанский удел, но сражаться против своего зятя Лугвения, женатого на его сестре, не пожелал. Пришлось Олегу Рязанскому идти назад, чтобы защищать собственный удел.

Тем временем Витовт после нескольких сражений, последним из которых была его успешная битва против недавнего пленника, а затем союзника и, наконец, врага, комтура Рогайне Маквальда Зальцбаха, добился перемирия с немцами. Таким образом он получил передышку и удачно этим воспользовался. Сначала он заключил союз с ордынским ханом Тохтамышем, который попытался вернуть себе Сарай, но был изгнан оттуда «свирепым царем Темирь-Кутлуем» и кочевал со своим войском на границе Литвы. Витовт пообещал Тохтамышу военную помощь сразу же, как только завершит «тяжкие дела», а потом решил провести переговоры со своим зятем Василием Московским, направив своих посланников в Москву к великому князю и митрополиту Киприану. Святитель одобрил предложение Витовта, и весной, «на Велик день» в Смоленске состоялась его встреча с зятем. Великий литовский князь ничего не пожалел для Василия Московского и его бояр, устраивал богатые пиры, дарил «драгоценные вещи», но дальше улыбок и устных обещаний дело не пошло. В ответ на требование – признать за Литвой Смоленск – великий князь Василий Дмитриевич объявил Великий Новгород «московским городом и уделом». Великие князья разъехались, тем не менее, в хорошем настроении. Витовт пообещал своему зятю «не тревожить московских земель», а тот, в свою очередь, заверил тестя в своем миролюбии. Когда же Олег Рязанский вновь пошел с войском на Литву и осадил Любутск, Василий Московский послал к нему «киличея» с требованием «уйти от литовского города».

Это развязало руки литовцам, и «той же осенью на Покров», большое войско Витовта пошло на рязанскую землю.

– Никого не щадите в этой вражеской земле, – говорил великий литовский князь своим воеводам, – чтобы навеки отучить их нападать на нашу славную Литву!

И литовцы, в самом деле, жестоко опустошили рязанский удел, выжгли все встретившиеся им по пути села и веси, беспощадно убивая несчастных мирных жителей «целыми улицами». Они совершенно разорили своего врага, однако, не желая иметь больших потерь, не осаждали крупные города и, ограничившись, как это было принято в те времена, расправой «над чернью», удалились.

Дмитрий Ольгердович с отвращением вспоминал, как литовские воины свирепствовали в рязанских деревнях. Сам же он со своим брянским войском оказался как бы в стороне. – Если к нам выйдут вражеские войска, – сказал он Витовту, – тогда мы пойдем в бой и будем достойно сражаться! Но я не буду убивать простолюдинов! На это есть палачи!

Витовту не понравились эти слова его двоюродного брата, но он сделал вид, что ничего не произошло. – Тогда готовься к битве с Олегом! – только и молвил он в ответ.

Брянский князь и его дружина отказались и от грабежа. За литовским войском следовали телеги, управляемые слугами, на которых целыми кучами громоздились жалкие пожитки убитых рязанцев. Телеги же брянского князя были наполнены лишь съестными припасами, запасным оружием и одеждой. Только на одной его телеге сидели три красивые девушки, отбитые князем Дмитрием у распоясавшейся солдатни. Поскольку по приказу Витовта пленников не брали, вольность Дмитрия Брянского вызывала раздражение как у самого великого князя, так и у его воевод.

Однако спасение белокурых красавиц произошло случайно. Брянский полк Дмитрия Ольгердовича шел мимо деревни Лесное, располагавшейся неподалеку от Переяславля-Рязанского среди лесов и топких болот. Отовсюду неслись вопли убиваемых крестьян, визг насилуемых женщин, в воздухе стоял едкий запах гари от пылавших изб. Дмитрий Ольгердович отвел своих воинов за деревню, где и остановился на большой лесной поляне, приказав дружине отдыхать и принимать пищу. Он уселся на сосновый пень и стал ждать, когда слуги приготовят ему обед. Неожиданно из-за ближайших кустов до княжеского слуха донеслись протяжные, визгливые стоны. Князь напряженно вслушался в эти звуки и вздрогнул. – Пожалейте хотя бы моих дочерей, ратные люди! – услышал он голос причитавшей, плакавшей женщины. – Они же еще нецелованные девицы! За что губить несчастных детей?!

В ответ на это последовало то ли рычание, то ли хрюканье.

– Что за шум?! – подумал брянский князь, вскакивая с пня. – Неужели возле моего полка собрались какие-то злодеи?

Он подал знак своим дружинникам последовать за ним, и с десятком воинов ринулся к кустарнику.

Продравшись через неглубокие заросли, брянцы выскочили на другую, но небольшую поляну, и были потрясены представшим перед ними зрелищем.

Под раскидистым дубом стояли три рослых литовских воина и спокойно, без слов, ожидали, когда насытится их товарищ, согнувшийся со спущенными штанами над совершенно раздетой, несмотря на осеннюю прохладу, женщиной. Один из них, толстый и уродливый, уже приготовился сменять насильника и стащил с себя штаны, обнажив свое возбужденное естество, другие же улыбались. Стоны, переходившие в вопли, исходили от насилуемой, и брянский князь понял, что это были именно те звуки, которые он услышал, сидя на пне. Урчал же от удовольствия насильник, медленно покачивавшийся над своей жертвой. Неподалеку от этой кучки воинов стояли, привязанные к толстой березе, три белокурые девушки, закрывавшие руками лица. Вся поляна была буквально завалена трупами убитых женщин, у многих из которых были отсечены головы, распороты животы, отрублены руки и ноги.

Глядя на эти окровавленные обрубки, князь Дмитрий пришел в страшную ярость.

– Это вы так бережете честь нашего славного Витовта, лютые злодеи?! – громко крикнул он, выхватив из ножен свой тяжелый черный меч. – Нашли себе утешение в этих несчастных женках?! Вот, получайте!

И брянский князь кинулся вперед.

– Славный князь! – услышал он за спиной крик своего воеводы Пригоды Уличевича. – Господом молю, остановись! И опусти свой могучий меч!

Князь опустил меч, но остановиться уже не смог. Он растолкал оцепеневших от страха насильников и, подбежав к лежавшему на женщине воину, с силой пнул его в бок носком тяжелого сапога. – А-а-а!!! – заорал, чувствуя острую боль, злодей, пытавшийся оторваться от своей жертвы. Однако несчастная так вцепилась в насильника, что он все никак не мог освободиться и заметался.

– Зачем вы творите такие мерзости?! – сказал, сверкая гневными очами, брянский князь по-литовски. – Неужели вы превратились в диких зверей?! Вы же носите православные кресты?!

– Мы их не носим, княже! – сказал, приходя в себя после испуга, тот самый, готовый сменить насильника, толстяк. Он уже натянул свои штаны и с тревогой смотрел на князя Дмитрия. – И по сей день молимся дедовским богам! Здесь нет никакого зла! Великий князь приказал, чтобы мы не брали пленников…Вот мы и убиваем всех рязанцев без жалости!

– Если наш славный господин Витаутас приказал не брать пленников, – возразил раздраженный брянский князь, – это не значит, что вы должны мучить несчастных женок! Убивайте мужей, а слабых женок не трогайте! Да что вам говорить, если вы – поганые язычники и нехристи! Убирайтесь! Вон отсюда!

Тем временем насильник, подняв вдруг с земли свой кинжал, с силой вонзил его в тело женщины. Та пронзительно закричала, дернулась и обмякла, раскинув руки. Убийца быстро подскочил и схватил обеими руками, выронив кинжал, лежавшие под деревом кожаные штаны.

Девушки, привязанные к березе, увидев, как литовский воин убил женщину, громко, надрывно заплакали. – Матушка, матушка родимая! – вопили они. – За что тебе такие страдания?!

– Убирайтесь же, лютые звери! – вновь вскричал князь Дмитрий.

– Уберемся, княже! – буркнул убийца, успевший надеть свои штаны и натянуть сапоги. Он пристально посмотрел в глаза князю, а его рыжее, покрытое веснушками лицо, осклабилось злобной улыбкой. – Мы вот только заберем этих красоток! – он указал рукой на рыдавших девушек. – И познаем их там всем скопом, вдали от твоих людей! Это наша законная добыча!

– Так ты еще будешь спорить с нашим князем?! – вскричал выскочивший из-за спины Дмитрия Ольгердовича его боярин Дарко Златанович. – Ты решил оставить здесь свою голову?! Вон отсюда, глумные безумцы!

– Эти девки, – молвил громким голосом Пригода Уличевич, стоявший рядом с князем, – теперь принадлежат князю! Посмотрим…Может мы сами с радостью познаем их вечером! Убирайтесь!

– Тебе мало моих слов, подлый тать?! – крикнул брянский князь, пришедший в себя от услышанной им наглости литовского воина. Он поднял свой меч и занес его над головой. В это мгновение из-за туч выглянуло солнце, и острое железо клинка отразило его яркий свет. – Прости же нас, княже, – пробормотали, подняв вверх руки, остальные испуганные насильники. – Он совсем потерял разум и не знал, что говорил! Эти девки нам совсем не нужны! Нам и без них хватает женок!

И они, вымученно кланяясь и пятясь, схватив за руку своего строптивого товарища, медленно прошли через поляну, скрываясь в кустах.

Князь огляделся и подал знак своим людям развязать несчастных пленниц. Боярин Буян Белютович быстро подошел к березе и одним ударом меча перерубил веревки, связывавшие девушек. – Идите к нашему князю и благодарите его за милость! – громко сказал он. – И молитесь, чтобы наш господин взял вас на службу!

– Отнимите руки от лиц! Я хочу на вас посмотреть! – приказал князь Дмитрий. – Если будете некрасивы, я оставлю вас здесь! Мне не нужны уродины, ну-ка!

Девушки опустили руки и подняли головы. На князя уставились три пары ярко-голубых, почти небесного цвета, глаз. – Хороши! – весело сказал Дмитрий Ольгердович. – Хоть и светлы волосом, но приятны лицами! Видно и груди у них есть – вон как выпирают! И зады неплохие! Сколько вам лет, красные девицы?

– Мне – пятнадцать, батюшка! – сказала самая рослая, видимо, старшая девушка. – А те – мои родные сестры! Они моложе меня на два или три года!

– Ладно, – усмехнулся князь. – Но смешно, что ты не знаешь точного возраста родных сестер! Видимо, ты – дочь смерда! Однако какая мне разница: женка все же! Я сегодня же познаю тебя в телеге! А если понравишься мне, возьму себе в ключницы…А других девиц…Немного подрастут – и отправлю в баньку…Пригодятся для банных услуг. Собирайтесь! Поедете со мной!

Однако девушки не хотели уходить. – Нам надо похоронить матушку! – решительно сказала самая старшая из них. – И мы никуда не пойдем, княже, хоть убейте!

– Ах, ты, песья кровь! – вскричал воевода Пригода Уличевич. – Разве можно так дерзить князю?!

Но Дмитрий Ольгердович, улыбнувшись, поднял руку. – Нечего кричать на мою ключницу! – тихо сказал он. – Пришли-ка сюда, мой славный Пригода, наших работных людей! Пусть они выроют могилу этой несчастной женке!

История с пленными девушками стала «притчей во языцех» в литовском лагере. Однако сам великий князь, узнав об этом, пока никаких мер не принял.

Его молчание беспокоило брянского князя. – Видно, мой знатный брат затаил обиду! – думал он, покачиваясь в седле, и глядя на широкую спину великого князя.

Неожиданно Витовт поднял руку, подавая знак своим воеводам остановиться. Откуда-то из-за холма к нему стремительно скакал бородатый всадник, одетый в коричневый литовский кафтан с шапочкой-литовкой на голове.

– Надо бы послать вперед стражу! – буркнул из-за спины Витовта Андрей Ольгердович. – А может это какой-нибудь разбойник?

Великий князь повернулся в седле и с усмешкой посмотрел на братьев-князей. – Разве я – не воин? – громко сказал он. – Зачем мне прятаться от одного человека? Я могу сам защищаться!

Всадник между тем приблизился к великому князю и хотел спрыгнуть на землю. Но Витовт жестом руки подал ему знак, что этого не требуется. Тогда незнакомец, выпрямившись в седле и уставившись своими большими голубыми глазами на великого князя, сказал на хорошем литовском: – Здоровья тебе и вечной славы, великий, могучий и непобедимый князь! Мой господин, славный Роман Михалыч, шлет тебе недобрую весть!

– Что еще за весть? – нахмурился Витовт. – Говори же скорей!

– Я – служилый человек, Пучко Шульгич…На днях в Чернигов приехал гонец из Киева и принес плохую новость…

– Говори же! Говори! – буркнул в нетерпении Витовт. – Что там приключилось?!

– Там, государь, – поднял голову и перекрестился черниговский посланец, – убили великого князя Скиргайлу!

– Неужели убили? – спокойно вопросил Витовт. – А может сам умер?

– Одни именно так говорят, – пробормотал гонец, – но весь Киев – иначе! Ходят слухи, что архимандрит Печерской обители пригласил к себе в гости Скиргайлу и отравил его своим вином! Так считают многие горожане! Что еще надо?

– Все это – только слухи, Пучко! – усмехнулся великий князь. – Наш брат Скиргайла болел, вот и умер. А случай с печерским вином – просто совпадение! Так и скажешь Роману Молодому. И нечего болтать лишнее! Иди в мой обоз и следуй пока за войском. Тебе надо отдохнуть и принять пищу! А может, подать ему девицу? – Великий князь повернулся к Дмитрию Ольгердовичу. – Как ты на этот счет, Дмитрий?

– Эти девицы, государь, – пробормотал покрасневший брянский князь, – нужны мне для баньки, как добрые слуги! Их познаю я сам или мои гости, другие князья! Но служилым людям нечего цапать моих женок!

– Ладно, Дмитрий, я ничего здесь плохого не вижу! – весело сказал Витовт, не придавая значения трагической вести. – Ублажай, на здоровье, свою плоть! Ты слышал о смерти нашего брата Скиргайлы?

– Слышал, – кивнул головой мрачный Дмитрий Ольгердович, – и скорблю об этом!

– Что поделаешь? – пожал плечами Витовт. – Надо теперь уничтожить киевский удел и послать туда своего наместника…Пусть это будет…князь Иван Ольшанский…Там нужен порядок! – Он повернулся к черниговскому посланнику. – Иди же, Пучко, в обоз и отдохни! – Витовт поднял вверх руку и громко сказал: – А теперь, мои люди, пошли в Коломну! Отсюда уже недалеко! Там и встретим моего зятя, Василия Москаля.

И литовское войско вновь медленно двинулось вперед.

Но только к вечеру уставшие от долгого пути литовцы подошли к Коломне. У ворот большой, срубленной из дубовых тесин, крепости стояли великий князь Василий Дмитриевич с боярами. Торжественно звонили все городские колокола. Дав знак своим воеводам разбивать палаточный лагерь, Витовт в сопровождении Андрея и Дмитрия Ольгердовичей подъехал к своему зятю. Все дружно спрыгнули на землю, отдав уздечки подбежавшим к ним московским слугам.

– Здравствуй, сын мой! – сказал Витовт, обнимая и троекратно целуя в щеки Василия Московского. – Я рад видеть тебя, такого молодого и красивого!

– Здравствуй, батюшка! – ответил Василий Дмитриевич. – Прими мои хлеб-соль и доброе вино! – Он подал знак боярам, и двое из них поднесли по большому серебряному блюду, на одном из которых стоял хлебный каравай с золотой солонкой, а на другом – золотой кувшин с заморским вином и большая золотая чарка.

Витовт отломил кусок хлеба, обмакнул его в соль, прожевал, а потом отпил из чарки вина, причмокнув губами от удовольствия. – Доброе винцо! – весело сказал он. – Благодарю за торжественную встречу, сынок!

– А теперь пойдем в мой терем! – сказал весь светившийся радостью Василий Дмитриевич. – Там ты хорошо отдохнешь, и мы славно побеседуем! И увидишь свою прелестную дочь, мою милую супругу!

И великие князья, сопровождаемые московскими боярами, вошли в городские ворота.

Витовт недолго пожил в гостях у своего зятя. Три дня они пировали в большой теремной трапезной. Но за пиршественным столом сидели от литовской стороны, помимо великого князя, только братья Ольгердовичи – Андрей и Дмитрий. Недоверчивый Витовт оставил всех своих прочих воевод за стенами города. Там у них было достаточно и еды, и напитков. Вино же не разрешалось употреблять во время боевых походов.

Великие князья, умеренно потреблявшие хмельные напитки, уходили в конце пира в отдельную светлицу, где подолгу беседовали о текущих делах.

Наконец, они о чем-то договорились, и, достаточно отдохнув, литовское войско вскоре отправилось в обратный путь.

Сам же Витовт, довольный богатыми подарками, полученными от зятя, ехал, как обычно, впереди своих воинов. Он долго молчал дорогой, о чем-то про себя размышляя.

– Все молчит о своей встрече с Василием! – буркнул как-то при подходе к Любутску князь Андрей. – Мы проделали такой путь, а для чего – не знаем!

То ли Витовт услышал, то ли догадался о сказанном, но он вдруг повернулся к братьям Ольгердовичам и, подняв вверх ладонь правой руки, молвил: – Нет ничего тайного в нашей важной встрече! Мы обсудили трудности и военные дела…Надо было предупредить возможную ссору и установить прочный мир! Негоже тестю враждовать с зятем! Мы договорились, чтобы Смоленск со всей землей навеки отошел к Литве, а Василий заберет себе Великий Новгород, если, конечно, справится с местной вольницей! И мы больше не полезем в новгородские дела! А там – как знать! – И он загадочно улыбнулся.

 

ГЛАВА 15

НОВГОРОДСКИЕ СТРАСТИ

– Нам мало бед! – сказал Василий Дмитриевич Московский, гневно сверкая очами и приподнимаясь в своем тяжелом кресле. – Только ведь недавно говорили с Витовтом о мире, а вот теперь – новая угроза! Что нам еще ждать?

В думной светлице стояла полная тишина. Бояре, хмурые и злые, молча слушали своего великого князя, качая головами.

– Вот она, правда Витовта о мире! И как он понимает нашу договоренность! – продолжал между тем великий князь Василий. – Литовцы опять заняли русские земли! Войска Витовта вошли в Карачев! И я слышал, что все карачевские уделы присягнули ему на верность! Разве не так?

– Так, государь! – встал со своей скамьи Иван Федорович Воронцов. – Литовцы, в самом деле, взяли Карачев! Это случилось еще в прошлом году, когда умер Святослав Титыч Карачевский! Конечно, если бы был жив его внук, Иван Мстиславич, тогда бы они не осмелились так поступить…Но тот Иван скончался за два года до смерти своего деда…

– Но ведь наследник все равно есть! – возмутился великий князь. – Михаил Иваныч! Пусть ему всего семнадцать – но нет никакого препятствия для занятия карачевского «стола»! И без него есть много других наследников!

– Значит, литовцы воспользовались молодостью Михаила, – пробормотал Иван Федорович, – и отняли его землю! А потом и остальные уделы попросились в Литву – Мценский, Козельский, Серпейский, Мосальский и прочие!

Бояре возбужденно загудели.

– Особенно плохо, что под руку Витовта перешел Иван Козельский, зять Олега Рязанского! – молвил в раздражении великий князь. – Так Литва и до нас доберется! Слова Витовта были сладкими, но его дела, увы, прегорькие!

– Надо было не зевать, – прищурился седовласый Иван Федорович, – и присоединить ту карачевскую землю к Москве! Литовцы не церемонились! Сначала, потихоньку, заняли все земли вокруг Карачева, а потом и овладели столицей удела! Но все удельные карачевские князья только на словах признали власть Витовта! Я не верю клятве Ивана Козельского! Говорят, что стоит только Олегу Рязанскому поднять голову, и его зять выступит против Литвы! Хорошо бы переманить тех удельных князей на нашу службу! Пусть бы стали нашими воеводами или сидели в наших городках!

– Те князья не пойдут к нам на службу! – буркнул, вставая, Александр Андреевич Остей. – Сейчас ходят недобрые слухи о Романе Молодом! Будто бы мы, твои верные бояре, и ты сам, великий князь, притесняли того Романа, и он был сильно обижен при твоем дворе! Очевидно, что Роман Михалыч разъезжает по всей святой Руси и оговаривает наши московские порядки!

– Тот Роман не один раз водил новгородские войска в боевые походы! – подскочил другой боярин, брат Александра Андреевича, Иван Хромой. – И не надо доказательств, что он мстил нам за наши московские хлеб и соль! Мы знаем этого Романа, как опытного вояку, но не болтуна! Он нанес непоправимый ущерб нашей земле! Есть известная русская поговорка: не твори добра, тогда не наживешь врага!

– Это неправда, Иван, – покачал головой великий князь. – Надо уметь признавать свои ошибки! Мы плохо поступили с тем Романом и не сумели оценить его боевые подвиги! И без препятствий отпустили его на службу в Литву…Разве не вы, мои славные бояре, прохлопали Романа Молодого?

Бояре дружно недовольно загудели.

– Конечно, нет радости вспоминать свои глупые дела и признавать ошибки! – продолжал Василий Дмитриевич. – А надо! Не только добрыми словами нужно встречать приезжающих к нам знатных людей, но одарять их землей и окружать должным вниманием…Иначе у нас не будет ни нужных союзников, ни сильных друзей! Поэтому лучше подумайте, как нам привлечь к Москве тех карачевских князей. Вы же видите, как плохо развиваются наши отношения с Витовтом! Казалось, он признал за нами Великий Новгород, но, как я недавно узнал, продолжает тайные переговоры с новгородцами! Тогда в Коломне Витовт говорил, что он непротив, чтобы мы владели Новгородом, но только если мы справимся с их вольницей! Я тогда не придал значения этим его словам, но теперь понимаю, что он хочет втянуть нас в войну с Новгородом! Мне также сообщили, что новгородцы узнали о моей встрече с Витовтом и тайной договоренности! Кто же их об этом уведомил? Думаю, что это сделали люди Витовта по его желанию! Вспомните недавний новгородский мятеж из-за нашего Заволоцкого похода! Раньше бы они не придали этому значения…А нынче вот собрали вече и проклинали нашу Москву! Может не надо было воевать?

Бояре зашумели, заспорили, а великий князь, слушая их противоречивые разговоры, задумался.

Три года Великий Новгород выплачивал Москве положенные по договору деньги и даже давал «черный бор». Все, казалось, шло тихо и спокойно. Но вот после переговоров Василия Московского с Витовтом в Коломне, отношения с новгородцами ухудшились. По просьбе Витовта великий князь Василий Дмитриевич направил в Новгород своих людей вместе с литовскими посланниками, чтобы предложить новгородцам расторгнуть мир с немцами. Но те неожиданно отказались от «воли Васильевой» и передали его посланникам такие слова: – Нам, господин, с тобой одни дела, а с Витовтом и немцами – другие!

Разгневанный великий князь Василий решил покарать «злых ослушников» и послал в Заволочье или Двинскую землю своих бояр с предложением местной знати присоединиться к Москве. Этот шаг был хорошо продуман. Двинские земли приносили Великому Новгороду большие доходы, прежде всего, мехами. На случай, если бы новгородская земля «отпала» от Москвы (перешла бы во власть Литвы или добилась бы полной самостоятельности, отказавшись от «услуг» великого московского князя) богатейшие земли остались бы за Москвой, и великокняжеская казна потеряла бы немного. Московские бояре обещали двинянам «защиту от злых новгородцев» и те, обиженные Новгородом за ежегодные поборы, поверили москвичам, что их жизнь станет лучше. Ведомые местной знатью, они присягнули на верность Москве – «целовали крест». Но Василий Московский не ограничился только присоединением Заволочья, вскоре он послал свои войска на старинные новгородские земли и захватил Волок Ламский, Торжок, Бежецкий Верх, Вологду. Одновременно с этим он объявил о расторжении мира с Великим Новгородом: «сложил крестное целование и порвал договорную грамоту»! Новгородцы поступили таким же образом, но воевать не хотели. Тем не менее, война была объявлена, и стороны выжидали: кто же первый не выдержит и сделает роковой шаг.

– Нам нужна беспощадная война! – вдруг громко сказал, вставая и выводя великого князя из размышлений, Иван Федорович Кошкин. – Новгородцы всегда бунтовали! Нет сомнения, что они неспособны самостоятельно управлять городом и такой обширной землей! Давно пора уничтожить этот удел и присоединить его к Москве! Чего нам бояться? Война, так война! Зачем нам ждать, когда этот мерзкий чирей созреет и обернется для нас еще большим злом?

– Правильно! – вскричал вскочивший со скамьи Иван Иванович Квашнин. – Не надо мириться с новгородцами! И нечего возвращать им занятые нами города! Пора устранить этот удел! Нечего бояться! Разве побоялся Витовт сделать из Киева наместничество или занять Карачев? Да и в Чернигове, если вспомнить, тот Роман Молодой сидит не как удельный князь, а наместник! Мы должны сделать то же самое с Новгородом! Хватит терпеть от него каждый год беды и мятежи!

В это время открылась дверь, и в думную светлицу вошел мальчик-слуга.

– Что тебе надо, Будан? – буркнул великий князь, уставившись на него.

– К тебе новгородцы, мой господин! – сказал чистым звонким голосом мальчик. – И сам владыка с большущим крестом! Просить их?

– Проси, проси! – усмехнулся Василий Дмитриевич, глядя на бояр. – Хотя мы сами уже все решили о Новгороде, но послушаем этих посланников! Может, услышим что-нибудь новое? Или они предложат нам выгодный мир? Посмотрим!

Новгородцы вошли в светлицу без тени робости или смирения. Только архиепископ Иоанн являл собой скромность, но и он высоко держал голову. Трое же бояр, шедших следом за ним, буквально раздувались от гордости и собственного величия: они, одетые, несмотря на теплую осень, в богатые, черной куницы, шубы едва ли не до пят и высокие бобровые «горловые» шапки, даже не посчитали нужным снять верхнюю одежду в простенке и теперь стояли, истекая потом. Новгородский же владыка, одетый в длинную темную рясу, подбитую заячьим мехом, и черный же клобук, чувствовал себя намного лучше. – Да благословит тебя Господь, сын мой! – сказал он, приближаясь к великокняжескому креслу и крестя Василия Московского. – Желаю здоровья тебе и твоим боярам! Мы пришли сюда с добрыми намерениями!

– Здравствуй, новгородский владыка! – пробормотал Василий Дмитриевич, не вставая для благословения. – Мы с боярами рады вас выслушать! Говорите!

– Чтобы получить мое благословение и добрые слова новгородцев, сын мой и великий князь, – молвил архиепископ Иоанн, – вам надо отказаться от вражды с Новгородом и нашими вольными людьми! Нельзя, сын мой, допустить, чтобы христиане проливали свою кровь в междоусобной войне! Нам всем нужны мир и покой! Верни же нам отнятые города Торжок, Волок, Вологду, Бежецкий Верх и новгородское Заволочье! Отступись от этих неправедных дел, возроди прежнее крестное целование! Пусть будет так, как в старину, и без общего суда на границе…

– Такие слова не приведут к доброму миру! – перебил его великий князь. – Я не хочу их слышать! Вам больше не о чем говорить? Может вы решили выплатить нам приличную мзду? И загладить тем самым свои проступки? Где же ваши смирение и покорность?!

Новгородцы молчали.

– Значит, вы приехали сюда не мирится! – привстал в своем кресле великий князь. – Зачем мне видеть ваши гордость и высокомерие? А теперь слушайте! Возвращайтесь назад в ваш жадный город и передайте своему посаднику, что между нами не будет мира и разгорится жестокая война! Я не прощу вам дружбу со лживыми литовцами и отказ от войны с крестоносными немцами! Убирайтесь!

Новгородцы выходили из думной светлицы мрачные, подавленные, под одобрительный гул московских бояр. Но не успели они обсудить произошедшее, как дверь собрания вновь открылась, и в светлицу вбежал молоденький Будан. – А теперь, великий князь, – сказал он, улыбаясь, – к нам пожаловал из Твери князь Иван Всеволодыч! Он просится сюда!

– Пусть войдет, Будан! – кивнул головой Василий Дмитриевич, улыбаясь. – Это хорошо, что к нам приехал племянник Михаила! А вы, мои славные бояре, – он поднял голову, – учитесь на прошлых ошибках! Чтобы не повторилась та беда, как с Романом Молодым! Нам нужны служилые князья и их земли! Поэтому приласкайте князя Ивана и окружите нужной заботой! А если захочет перейти к нам на службу – не жалейте ему земли и дайте богатый город!

 

ГЛАВА 16

ПОХОД НА ТАТАР

Князь Дмитрий Романович трясся в седле своего молодого норовистого коня и с досадой смотрел вперед. – Почему я не послушал тогда батюшку, – рассуждал он про себя, – и взял себе невыезженного коня? Когда еще Орлик привыкнет ко мне?

Поступил же он, однако, вопреки совету отца, из упрямства. Князю уже было сорок восемь лет, и он считал себя вправе принимать собственное решение, как теперь оказалось, ошибочное. Роман Михайлович тогда не настаивал и, покачав головой, отпустил сына в далекий поход. Это случилось осенью 1397 года. В Чернигов к князю Роману прибыл посланник великого князя Витовта с требованием – отправить в его войско две сотни отборных воинов. – Сам же ты, пресветлый князь, – сказал тогда посланник, – сиди себе в Чернигове! Пусть идут на войну молодые и горячие!

Но послать дружину без князя Роману Михайловичу не хотелось. Тогда Дмитрий Романович попросил отца отпустить его в Киев, где собиралось литовское войско, с черниговской дружиной. Князь Роман долго колебался, он даже первоначально решил пойти в поход сам, но его уже немолодой сын настоял на поездке. – Зачем мне, батюшка, сидеть здесь, как глупому отроку, и наживать на свою голову позор? Пора бы добыть боевую славу и стать опорой тебе! – молвил он тогда и, наконец, убедил отца.

– Что ж, поезжай, сынок, – сказал, понимая правоту князя Дмитрия, Роман Михайлович. – В самом деле, тебе надо стать настоящим князем, прославляя наш древний род! Однако не горячись в сражении и не теряй голову! Знай, что мы здесь в Чернигове будем думать о тебе и жестоко горевать, если ты погибнешь!

Навзрыд рыдала жена князя Дмитрия, провожая его на войну. – Возвращайся скорей назад, мой любимый супруг! – причитала она. – Нет мне жизни без тебя, мой ясный сокол!

Мать, княгиня Мария, несмотря на внешнее спокойствие, очень страдала душевно. Она понимала, что ее сын имел право на этот поход, и на словах смирилась с судьбой, но про себя думала иначе. – Возвращайся домой со славой и почетом, сынок! – сказала она отъезжавшему князю Дмитрию. – Мужи нашего рода всегда были славными воинами!

Только войдя в свою светлицу, она дала волю слезам и от всей души разрыдалась. Ее сын этого не видел и, гордый за свою мужественную мать, отправился в поход. В Киев он приехал как раз в тот день, когда там объявился сам великий князь Витовт.

Князь Дмитрий уже бывал в Киеве – отец однажды посылал его туда еще при князе Владимире Ольгердовиче – и был приятно удивлен произошедшими там переменами. Киевский наместник Витовта, князь Иван Ольгимантович, довольно быстро обновил городскую крепость, расширил ее, поставил бревенчатые дубовые стены вокруг небольшого городка, который буквально на глазах наполнился избами приходивших со всех сторон Руси и Литвы людей, желавших обосноваться в «матери русских городов».

Князь Иван приветливо встретил Дмитрия Романовича, приютил его в собственном тереме, согрел добрым словом. – Я помню твоего батюшку, – сказал он при встрече князю Дмитрию, – еще по юности! Его уважал, как славного воина, сам великий Альгирдас! А ты, Дмитрий, очень похож на своего батюшку. Значит, и в деле от него не отстанешь! Надо бы тебе пощупать наших добрых девок и познать их как можно больше! Сегодня же вечером…

Князь Дмитрий не был гулякой, но когда к нему в постель влезла молодая красивая девица, он словно обезумел: набросился на нее, как голодный на изысканные яства! А на следующий день к нему явилась уже другая красотка, и снова пришлось ее ублажать! Так продолжалось все пять дней пребывания Дмитрия Романовича в Киеве.

Великий князь Витовт тоже тепло его встретил. – Это хорошо, Дмитрий, что ты сам привел сюда ваш отряд! Ты как бы заменил своего батюшку! – сказал он во время смотра войск. – Нам надо разбить тех злобных татар и вернуть в Сарай законного царя Тохтамыша! Пора бы, наконец, Литве завоевать великую славу и затмить победами Дмитрия Донского!

Большое войско – почти двенадцать тысяч одетых в железные кольчуги или латы конников – двинулось из Киева в тот самый день, когда к нему подошло на соединение татарское войско, возглавляемое мурзой Корачем. Понимая, что киевскому наместнику не прокормить еще и татарский тумен, великий князь немедленно выступил в поход. Шли не спеша и каждую ночь устраивали ночлег, не обращая внимания на недовольных такой изнеженностью татар. Дважды в день останавливались на привал для отдыха и приема пищи.

Наконец, войско достигло низовьев Дона и перешло великую реку. Это была единственная дорожная трудность. Но татары, искони там кочевавшие, хорошо знали донские броды. Они первые вошли в реку и провели за собой непривычных к таким переходам литовских воинов.

Брянские воины, впереди которых ехал Дмитрий Романович, располагались в самом хвосте Витовтова войска. Они ничего не видели, кроме спин медленно двигавшихся литовцев, и недовольно бурчали, вдыхая поднимавшуюся вверх пыль.

– Мы идем не на жестокую войну, а на противную прогулку! – думал князь Дмитрий, слушая голоса своих раздраженных воинов. – Как же сам великий князь переносит такие трудности? Почему он не послал в поход своих воевод? Неужели самому захотелось добыть великую славу?

Неожиданно откуда-то спереди донесся сильный шум. Черниговским воинам показалось, что там низвергается мощный водный поток. – Готовься! – закричали как будто со всех сторон литовские воины. Один из них, в красном княжеском плаще, обернувшись к брянскому отряду, помахал рукой. – Это – Дмитрий Ольгердыч! – крикнул подъехавший к князю Дмитрию Романовичу его воевода Влад, стараясь преодолеть своим голосом возникший шум. – Он подает нам нужные знаки! Надо идти за ним!

– Я это понял, – сказал Дмитрий Романович. – А шум возник от копыт татарских коней! Значит, на нас идет несметная сила!

Однако воины не услышали его слов: одновременно раздался многоголосый вопль литовского войска: – Слава! Слава могучему Витовту!

– Слава! – закричали черниговцы по-литовски. Почти все они хорошо понимали литовский язык, многие умели по-литовски разговаривать и вот теперь ими был поддержан решительный общий боевой клич.

– Вперед, мои славные воины! – вскричал Дмитрий Романович, вставая в седле и поднимая вверх свой тяжелый черный меч. – Не посрамим славы моего храброго батюшки и черниговского войска! За мной, непобедимые воины!

Его резкий пронзительный голос был услышан и две сотни черниговских всадников стремительно поскакали за брянским полком князя Дмитрия Ольгердовича. Однако брянские воины почему-то скакали куда-то в сторону от битвы. – Неужели убегают?! – думал расстроенный Дмитрий Романович, пригнувшийся во время скачки к лошадиной холке. – Это же позор! Что скажет нам батюшка?

И он представил себе рассерженное лицо отца.

Брянский отряд неожиданно остановился, и черниговцы быстро приблизились к воинам Дмитрия Ольгердовича.

– Почему вы ускакали в степь?! – спросил, подъехав к брянскому князю, Дмитрий Романович. – Неужели испугались?!

Он заметил, что шум сражения, мешавший раньше говорить, едва доносился откуда-то издалека.

– Вовсе нет! – усмехнулся Дмитрий Ольгердович. – Это – наша засада! Мы здесь немного подождем, а потом – ударим по татарам с другой стороны! Есть такая военная хитрость!

Они стояли и спокойно разговаривали. Дмитрий Романович удивлялся мужеству седовласого брянского князя, который, весело, непринужденно шутил, подбадривая своих воинов. – Ничего, молодцы! – говорил он, улыбаясь. – Сейчас мы погоняем этих злобных татар, а вечером пощупаем их красных девиц! Всем хватит!

– Зачем нам эти татарки? – махнул рукой его воевода Пригода Уличевич. – Они же бусурманки! И лицами некрасивы! Кому они надо? На них и дрын-то не встанет!

– Не говори так, Пригода! – покачал головой Дмитрий Ольгердович. – Татарочки очень хороши собой! Пусть они худощавы и зады у них невелики, но дебря-то есть у каждой! А если будут некрасивы лицами, так их можно и мешками прикрыть!

Воины дружно рассмеялись. В это время вернулся посланный в разведку брянский воин. Подскакав к своему князю, он что-то тихо сказал.

– Ну, с Господом! – вскричал Дмитрий Ольгердович, поднимаясь в седле и вытаскивая из ножен меч. – Погнали же, мои славные люди! Вперед, Дмитрий! А луки пока не доставайте! Мы порубим сыроядцев мечом и копьем!

И тысячный полк брянского князя, словно птица, взлетел над пожелтевшей степью.

Шум битвы приближался, но, несмотря на большую скорость, воины скакали довольно долго.

– Вот тебе, как далеко мы отошли! – возмущался, едва поспевая за брянцами, Дмитрий Романович. – Мы так опоздаем к сражению и упустим боевую славу! Позор, да и только!

Но не успел он сказать себе последних слов, как перед ними, после того, как конница преодолела невысокий, но довольно широкий холм, предстали спины конных вражеских татар, стоявших в ожидании и готовых вот-вот вступить в бой. Невдалеке, с переменным успехом, шла битва, но крики воинов были настолько громкими, что не было слышно звона оружия. То тут, то там падали с лошадей окровавленные жертвы, однако уступать никто не собирался. – Слава Витову! Витовт с нами! – кричали литовские воины.

– Господи, помоги! – вопили, отчаянно рубясь, русские!

– Аллах! Аллах! – орали и визжали сражавшиеся и даже стоявшие в тылу «запасные» татары.

И в эту кричавшую, истекавшую потом массу с треском вломился спустившийся с холма брянский полк, в мгновение ока опрокинувший ошеломленных внезапностью татар. Сам Дмитрий Ольгердович первым занес меч над рослым сильным татарином, и тот с визгом, разбрызгивая во все стороны потоки крови, рухнул на окровавленную степную землю. – Получай и ты! – взревел брянский князь, обрушивая свой меч теперь уже на татарского мурзу, который пытался развернуться в жестокой давке и ускользнуть от безжалостного оружия. – Крак! – княжеский меч, скользнув по железному шлему знатного татарина, разрубив кожаные ремни нагрудного панциря, с силой вонзился в его шею.

– Алла! – прохрипел рыжебородый мурза, выпадая из седла.

Удача сопутствовала и остальным брянским воинам. Каждый из них, воспользовавшись неожиданностью, сбил с лошади не одного всадника. Но татары, оказавшись в окружении, отчаянно заметались, стараясь отбиться. Дмитрий Романович со своими воинами попали как раз под удар обезумевших от ярости врагов. Первый успех, когда татары сыпались на землю как горох, прошел. Теперь они сражались не на жизнь, а на смерть! Дмитрий Романович бился в окружении своих самых опытных дружинников, которые, получив особое указание его отца, старались защитить своего князя. Но тот, казалось, забыл осторожность и рвался вперед! Он успел зарубить едва ли не десяток вражеских воинов, когда вдруг на него стремительно налетел еще один, убеленный сединами, мурза. – Аман тебе, урус! – вскричал татарский военачальник, пытаясь достать его клинком своего кривого меча. – Аман твоей башке, коназ!

– Не пущу, тать! – заорал бросившийся на него Влад Изборович. – Я не выдам своего князя!

Но мурза смело принял вызов черниговского воеводы и, резко развернув коня, кинулся на него. Кони столкнулись с визгом и неистовым ржанием, а воевода Влад пошатнулся в седле, потеряв врага из виду. – Аллах! – вскричал обрадованный татарин, нанося ему беспощадный и коварный удар.

– Эх, Влад! – взвыл от ярости Дмитрий Романович, видя, как падает его воевода. – Ну, погоди, злобный татарин! – И он, размахивая своим огромным мечом направо и налево, зарубив на пути двух татарских наездников, повторяя маневр мурзы, на всем скаку столкнулся с его конем. Тут он только понял, как был прав, что сел именно на этого коня! Могучий молодой жеребец не только смял на своем пути татарского коня, но с каким-то диким визгом неистовой злобы вцепился зубами в его холку! Вражеский конь неожиданно упал на передние ноги, сбрасывая с себя наездника. – Получай же, злодей! – выдохнул Дмитрий Романович, опуская свой меч на падавшего врага. Багровый клинок его меча, казалось, почернел от крови злополучного мурзы, отсекая ему голову.

– Слава Дмитрию! – дружно заорали черниговские воины, видя успех своего князя и устремляясь к нему на выручку. Еще немного, и все было кончено. Лишь небольшой татарский отряд сумел вырваться из окружения. Остальные татары, уцелевшие от жестокой резни, в которую постепенно перешла битва, побросали оружие и, сбившись на своих лошадях в кучу, остановились, окруженные со всех сторон врагами, подняв вверх руки. В этот миг над полем прозвучал сигнал боевого рога, и наступила тишина.

Дмитрий Романович не видел, как бились брянские воины и все остальное литовское войско. Поглощенный сражением на своем участке, он замечал лишь своих дружинников и ближайших врагов. Князь очнулся лишь после вторичного зычного сигнала великокняжеского горниста.

– Все, одолели! – сказал он себе и похлопал по холке взволнованного от шума и запаха крови жеребца. – Ты спас меня, славный Орлик! – прошептал он ему на ухо. – Нынче я сам дам тебе самого лучшего овса!

– Ты жив, мой славный князь?! – услышал он вдруг знакомый голос и, не веря своим ушам, резко повернулся: к нему шел, пошатываясь, залитый кровью…воевода Влад!

– Слава тебе, Господи! – вскричал радостный Дмитрий Романович. – Значит, ты не погиб, Влад Изборыч?!

– Я жив, княже! – засмеялся тот. – Тот бусурман только оглушил меня, а вот мой конь убежал! Хорошо, что ты спасся! Я бы себе никогда не простил твоей гибели! Я кинулся к тебе на помощь, а оказалось, что ты меня спас! Благодарю тебя, княже! Я вижу, что ты стал могучим и удачливым воином!

– Это правда, брат! – вдруг громко сказал подскакавший к ним Дмитрий Ольгердович! – Надо же: ты сумел укротить ярость самых лютых татар! И один, с небольшим отрядом, задержал их бегство!

Вечером великий литовский князь Витовт принимал в своем богатом шатре всех участвовавших в битве князей и воевод, был здесь же и мурза Тохтамыша Корач.

– А где же сам Тохтамыш? – сказал татарскому воеводе недовольный Витовт. – Выходит, мы зря его ждали? Неужели этот премудрый царь думает, что мы сами преподнесем ему сарайский трон? Мы уже потеряли множество людей! А до Сарая еще далеко!

Знатный татарин промолчал.

– Тогда мы уйдем назад! – буркнул раздраженный Витовт. – Так мы потеряем своих лучших людей! И без того не хватает тысячи воинов! А этих пленных татар я отвезу в Вильно! Пусть послужат в моем войске против немцев! Я заселю ими целую улицу! Хочу также похвалить сына моего верного Романа – славного Дмитрия! Я обязательно расскажу твоему батюшке о том, как ты славно сражался! Он может гордиться таким сыном! Благодарю тебя за службу!

 

ГЛАВА 17

СОВЕТ МОСКОВСКИХ БОЯР

– Зря мы начали войну с Новгородом и не согласились с мирными предложениями новгородцев! – угрюмо молвил великий князь Василий Дмитриевич, глядя на своих бояр. – От этого у нас только одни беды. Надо нынче связаться с новгородскими боярами или с их владыкой и заключить долгожданный мир! Хватит воевать! Такие убытки! Новгород всегда найдет людей для войны, а у нас – тяжелые потери! Ладно, хоть мой славный тесть Витовт связался с татарами и не беспокоит русские земли…А когда Литва образумится, у нас снова будет опасный враг! Зачем растрачивать силы на новгородцев? Нам сейчас, как никогда, нужно серебро! Разве вы не знаете о цареградских бедах? Надо помочь греческому царю и патриарху против турок-бусурман!

– Уже помогли, сын мой, – сказал, не вставая с передней скамьи, митрополит Киприан. – Я недавно послал своего боярина Родиона или Ослябю, как его звали в прежней жизни, в Царьград с богатыми подарками. Благодарю тебя, сын мой, за добрую половину серебра, а остальное я добавил из своей казны! Так вот управились…

– Не следовало разорять свою казну, святой отец, – задумчиво пробормотал Василий Московский. – Мне жаль и моего серебра…Но чего не сделаешь для блага святой церкви…Вот неплохо бы взыскать наш ущерб с неблагодарных новгородцев…Но пока идет время, а вражда не прекращается…Значит, нужен мир! Что вы на это скажете, бояре?

– Ты прав, великий князь, но очень не хочется прощать новгородцев! – встал сидевший рядом с митрополитом князь Владимир Андреевич Серпуховский. – Я думаю, что нам следует послать большое войско на сам Новгород! Не стоит косится на Литву: у них хватает своих бед! Только недавно пришли вести, что царя Тохтамыша вновь прогнали из Сарая! Не успел он вернуться в свою столицу после победы Витовта над неким Бек-Булатом, как тут же нагрянул другой царь, Темир-Кутлуй, и снова побил его! И Тохтамыш бежал в Киев со всем своим двором, казной, царицами и детьми, надеясь на помощь Витовта! А сам Витовт, возомнив себя великим полководцем, решил уничтожить Орду и стать вторым Адександром из Македонии! Говорят, что он собирает войска и готовится к вторжению в Крым, чтобы посадить там беглеца Тохтамыша! К тому же, у него не так много средств, чтобы прокормить всех татар, осевших в Киеве! А пока Витовт занят татарами, мы можем окончательно покорить Новгород!

– Что ты думаешь по этому поводу, Иван Федорыч? – поднял голову великий князь. – Согласен?

– Не согласен, батюшка великий князь! – пробасил, вставая со средней скамьи, Иван Федорович Кошкин. – Зачем нам угрожать православному городу и набожным горожанам? Конечно, новгородцы наделами немало ошибок! Однако Новгород – это курица, несущая серебряные яйца! Зачем нам останавливать серебряный поток? Пусть новгородцы платят нам положенное серебро, как это было с древних пор, и живут себе в мире! Ты справедливо сказал, великий князь, что у новгородцев всегда хватит людей на долгую войну! А вот с воеводами у них всегда были затруднения…Но вот теперь там пребывают знатные полководцы – литовский князь Патрикей Наримантыч и Василий Смоленский! Зачем они там? Ясно, что для войны с нами! Не хватало там и других князей! Например, Романа Молодого и его сына Дмитрия…Говорят, что этот Дмитрий отважно сражался с татарами в прошлом году на Дону! Вот и его мы не заметили в свое время! Так и просидел славный полководец в нашей Москве без дела!

– Ты неправ, Иван! – вскочил сидевший неподалеку Александр Андреевич Остей. – Нам не следует бояться войны с новгородцами! Даже если среди них будет тот Роман Михалыч! Однако он уже не ходит в походы! Видно, совсем одряхлел! Зато вот привел в порядок город Чернигов! Наши купцы недавно побывали в Киеве и Чернигове и очень хвалили этого Романа! Еще год-другой, и Чернигов возродится, станет великим городом! А до того он совсем захирел! Нечего боятся и его сына Дмитрия! Слава Господу, что наши воеводы – самые лучшие на Руси! А новгородцев не надо прощать! Они совершили столько злых поступков! И с каждым днем становятся все наглей! Пора их обуздать!

Бояре зашумели, заспорили.

– Конечно, новгородцы достойны самой суровой кары! – нерешительно молвил великий князь. – Однако скоро наступит время их платежа по старинному обычаю…И если мы будем с ними воевать – нам не видать серебра!

Он задумался.

Новгородцы, получив в прошлом году отказ Москвы от мирных отношений, стали самым серьезным образом готовиться к войне. Они посчитали занятие московскими войсками их южных городов и Двинской земли грубым нарушением «ряда». В Новгороде вспыхнул очередной бунт, и горожане потребовали на вече от своих господ – защищать «новгородские вотчины и дедины». Чтобы избежать тяжелых последствий, верхушка новгородской знати приняла решение – начать вооруженную борьбу с Москвой. Для этого бояре назначили трех воевод, которые, благословленные самим архиепископом Иоанном, отправились в поход за Волок, на Двину, к городку Орлецу. По дороге они встречали бредущих в Новгород странников, которые рассказывали о жестоком поведении московских воевод и наместников в захваченных городках и Задвинье, о взимании ими несправедливых налогов, словом, об ограблении новгородских подданных. Особенно усердствовали против местных жителей бывшие новгородские наместники, перешедшие на сторону Москвы. Наслушавшись таких известий, новгородские воеводы пришли в ярость и двинули свои полки на окраины московской земли. Сначала они «взяли на щит» Белоозеро, нещадно пожгли «старый город», приступили и к «новому городу», но белозерские князья с воеводами «со слезами» вышли на поклон к новгородцам и выплатили им «выкуп» в шестьдесят рублей серебром. После этого новгородские войска прошли «огнем и мечом» около Вологды, сожгли Устюг, где пробыли две недели, нещадно грабя население, а затем, не встречая достойного отпора, отправились на Двинскую землю, осадили город Орлец, простояли у его стен две недели, требуя от горожан немедленной сдачи, а когда те отказались, подогнали к городу стенобитные машины, готовясь к решительному приступу. Только когда новгородские «пороки» ударили по обветшалым стенам и стали ломать подгнившие бревна, простые двиняне вышли из города, умоляя новгородских воевод пощадить их. Воеводы проявили милосердие. Заняв город, они пленили всех «заволоцких воевод». Часть из них казнили, других заковали в цепи и повезли в Великий Новгород. Князя Федора Ростовского, «сидевшего» в городе не удельным князем, а московским воеводой, «с товарищами», новгородцы пощадили, ограничившись лишь изъятием казны – «присуда и пошлин». Московские купцы, пребывавшие в городе, выплатили новгородцам за себя выкуп в сумме триста рублей. Что же касается самих горожан, сотрудничавших с московскими властями, то у них было изъято две тысячи рублей и три тысячи лошадей.

«Новгородская рать» вернулась в Новгород «с великой славой». За воинами тянулся огромный обоз из телег, наполненных «пожитками, мягкой рухлядью, серебром и узорочьем», шли толпы пленников, не сумевших своевременно внести за себя выкуп. Особенно радовались горожане, что из трехтысячного войска был потерян только один ополченец! После успешного похода новгородцы устроили «праведный суд» над «злыми изменниками». Главный «предатель», заволоцкий воевода Иван Никитин, после пыток, допросов и издевательств, был публично сброшен с моста в Волхов. Его братья, Герасим и Родион, «слезно упросили», искренне раскаявшись в содеянном, новгородскую знать сохранить им жизнь, при условии пострижения в монахи.

– Новгородцы нанесли нам несмываемое оскорбление! – раздался вдруг резкий, пронзительный голос Ивана Андреевича Хромого, выведший великого князя из раздумий. – И сам владыка благословил этих злодеев! Зачем нам мириться, если их враждебный нам дух проник даже в духовные дела?! Такое зло можно искоренить только силой! Посылай, мой господин, войско! Мы не должны забыть «заволоцкую обиду»!

– Что касается владыки Ивана, то пока не спешите с выводами! – молвил, сдвинув брови, митрополит. – Пока это только слухи, и мы не знаем истину! Подождем до победы над Новгородом. Тогда я вызову этого Ивана и узнаю всю правду. А если он сам приедет сюда на мирные переговоры, то все прояснится еще быстрей…

– Сегодня мы простим им Заволочье, – буркнул, вставая, седовласый Иван Федорович Воронцов, – а завтра потеряем и московскую землю!

В это время открылась дверь, и в думную светлицу тихо вошел мальчик-слуга.

– Что там случилось, Будан? – поднял голову раздраженный князь. Ему не хотелось продолжать войну с новгородцами, но доводы бояр были убедительными. – Неужели к нам пришли посланники с недобрыми вестями?

– Никаких посланников нет, государь-батюшка, – тихо сказал мальчик, вытирая рукавом своей льняной рубахи текущие по щекам слезы. – Ты же сам говорил мне, чтобы я сообщал тебе любые новости…

– Говори же! – вскричал встревоженный князь. – Что там такое? Неужели кто-нибудь умер?

– Да, государь, – кивнул своей кудрявой головой слуга. – В твой терем прибежала боярыня Мария и рассказала о беде…Там только что умер…Полиевкт Василич Вельяминов! Он случайно погиб!

– Как случайно?! Что там стряслось?! – закричали встревоженные бояре. – Неужели от руки подлого холопа?!

– Нет, славные бояре! – заплакал мальчик. – Он упал со святой церкви и разбился!

– Какое горе! – молвил, качая головой, великий князь. Ему стало не по себе: Полиевкт Вельяминов был добрым человеком, уважаемым всеми. Как он ухитрился упасть с церковной колокольни?

– Видно, род Вельяминовых совсем захиреет! – пробормотал, качая головой, Илья Иванович Квашнин. – Это – недобрый знак! Мы еще не знаем, сам ли он упал?

– Говори, Будан! – мрачно молвил великий князь. – Там были другие люди? Может его столкнули какие-то тати?!

– Надо послать туда приставов, – сказал Иван Андреевич Хромой, – и повести тайное расследование, чтобы чернь ничего не знала!

– Так и сделаем! – кивнул головой великий князь. – А теперь я принимаю решение о новгородцах. Будем продолжать войну! Согласны?

– Согласны! – дружно прокричали московские бояре. Им не терпелось поскорей пойти на подворье Вельяминовых и все подробно узнать о произошедшем.

– Ну, тогда идите, мои верные люди! – громко сказал великий князь, глядя на бояр. – А я еще поговорю со святителем. Надо будет вечером сходить в терем Вельяминова и почтить память несчастного покойника!

 

ГЛАВА 18

СРАЖЕНИЕ ЗА КРЫМ

Литовское войско медленно шло по сухим, пожелтевшим от осеннего солнца степям. Во главе одетой в железо конницы ехал сам великий князь Витовт. Рядом с ним, но за его спиной, следовали князья Андрей, Дмитрий, Лугвений Ольгердовичи и Дмитрий Романович, сын черниговского наместника. Последний, покачиваясь в седле, дремал. Он вспоминал, как в прошлом году был радостно встречен родными в Чернигове после своего первого похода на татар. Сам великий литовский князь Витовт прислал из Киева, где временно пребывал, своего посланника в Чернигов с благодарностью его отцу. Князь Роман Михайлович получил в подарок за подвиги сына тяжелый золотой перстень с указательного пальца Витовта и с гордостью любовался им, радуясь за князя Дмитрия. В этом же, 1398 году, князь Роман охотно отпустил сына в поход, веря в его ратные способности и удачу. На этот раз к литовскому войску примкнул сам изгнанный вновь из Сарая хан Тохтамыш, ведший почти полтора тумена воинов: все, что осталось от его рати после очередного разгрома. Тохтамыш некоторое время пребывал в Киеве, а его войско скиталось неподалеку: киевский воевода Иван Ольгимантович объявил о неспособности прокормить степных воинов и посоветовал им кочевать со своими табунами на зеленых просторах бескрайней степи. Сам же Витовт, узнав о желании хана Тохтамыша принять участие в походе, охотно прибыл в Киев, но долго там не задерживался. Князь Дмитрий Романович едва успел явиться в «матерь русских городов» и еще не вкусил гостеприимства местного воеводы, как поступил приказ выходить в степь.

На сей раз великий князь Витовт включил две черниговские сотни в конный полк Дмитрия Ольгердовича. Он помнил, как они совместно удачно сражались у Дона и решил объединить силы русских. Литовцы на этот раз вели значительно большее войско: под знаменами славного Витовта собрались жемайты. Их пехота, вооруженная длинными копьями, двигалась не спеша за конницей. Пешие воины, порой, подсаживались на телеги, где отдыхали. А телег, составлявших военный обоз, было «великое множество»! Татарская конница надолго опередила литовцев и русских. Татары не любили привалы, продвигались стремительно, и следовавшему за ними войску Витовта встречались лишь следы костров и конский навоз. Почти двадцатитысячное войско направлялось к югу. Там, между устьями Дона и Днепра, кочевали татары, признававшие власть захватившего Сарай Тимур-Кутлука, и Витовт надеялся, разгромив их, разместить татарского хана Тохтамыша с воинством в Крыму. Несмотря на значительные силы, великий литовский князь все же не надеялся окончательно победить засевшего в Сарае соперника Тохтамыша и решил действовать постепенно, чтобы в следующем году, накопив большие силы и опыт, окончательно разрешить ордынский вопрос, восстановив на сарайском престоле своего союзника. Погода нынче была не такая сухая, как в прошлом году, и кратковременные дожди позволяли хотя бы избавляться от удушливой пыли. Тем не менее, войско с трудом преодолевало изрытую конскими копытами степь, и воины, злые за прошлогодний, «пребедный» поход, роптали. Но князья и воеводы, зная своих людей, не обращали на них никакого внимания. Как правило, самые злые и недовольные хорошо сражались и на их болтовню закрывали глаза. – До ближайшего городка еще много верст! – думал про себя князь Дмитрий Романович, ехавший уже больше трех недель по бескрайней степи. – Хорошо бы устроить ночлег! На душе так тоскливо! Может выпить воды?

Он потянулся к медной фляге, притороченной к седлу, однако не успел приложить ее к губам, как вдруг, неожиданно, раздался зычный сигнал боевого литовского рога, и вокруг него все словно бы зашевелилось. – У-лю-лю!!! – завыли, завизжали возникшие, как из кошмарного сна, многотысячные полчища конных татар.

Черная тяжелая стрела, выскочив из этой мрачной тьмы, ударилась своим железным наконечником в фляжку князя Дмитрия, вырвав ее из рук и швырнув на землю. Дмитрий Романович быстро поднял свой щит и, укрывшись за ним, глянул под копыта коня. Там валялась с пробитым в боку отверстием фляжка, из которой сочилась на землю драгоценная влага. – Эй, Дмитрий! – крикнул подскакавший к тезке князь Дмитрий Ольгердович. – Что ты там возишься?! Разве ты не видишь татар?! Я сам вынужден поворачивать всех наших людей! Очнись!

Зычный голос брянского князя прорезал шум сражения, и Дмитрий Романович опустил утыканный множеством тяжелых стрел щит. – Так я растеряю все свои силы! – подумал он, извлекая из ножен острый меч. – Надо скакать на врага! Иначе будет еще хуже!

Он, развернув коня, забыв о потерянной фляжке, резво поскакал к сражавшимся воинам. Сам великий князь Витовт, как только увидел угрожавшую его войску опасность, сделал знак горнисту подать сигнал и устремился в тыл, чтобы руководить битвой сзади. Он знал, что его воеводы сумеют оказать должное сопротивление врагу на месте и теперь, стоя за их спинами, размышлял, как найти лучший путь к победе.

Князь Дмитрий Романович тем временем врезался в массу своих, сражавшихся с татарами воинов, и довольно быстро сумел потеснить врагов. Как ни странно, местные татары не искали счастья в сражении с русским князем и постоянно уклонялись от стычки. Их это не спасало от ударов мечей черниговских и брянских воинов. – Что за досада! – ругался сам с собой Дмитрий Романович, нанося очередной удар и вновь промахиваясь. – Неужели бусурмане придумали какую-то хитрость?!

Он опять занес над головой свой меч и, наконец, почувствовал откуда-то сбоку тяжелый удар кривого татарского клинка, скользнувшего по лезвию его меча. – Слава Господу! – вскричал он, разворачиваясь и сталкиваясь с чернобородым, зверского вида, татарином, смуглое лицо которого источало ярость. – Аман тебе, коназ-урус! – крикнул тот. – Аман твоей жалкой башке!

– Ах, ты, бусурман! – буркнул Дмитрий Романович, вновь поднимая меч, но татарин, легко уклонившись от его удара, неожиданно выхватил из-под седла железную рукавицу и швырнул ее в лицо русского князя. – Э-э-эх! – вздохнул несчастный князь, теряя сознание и падая на землю. Его конь со звонким ржание поскакал в степь. – Аллах, аллах! – радостно взвизгнул татарин, занося над ним меч, но в этот миг сам неожиданно зашатался, затрясся и дико завыл, хватаясь за голову: красная оперенная стрела попала ему прямо в глаз.

– Получай же, сыроядец! – крикнул выскочивший из-за спины черниговского лучника боярин Буян Даркович. Он с силой вонзил острие своей тяжелой сулицы в шею умиравшего татарского мурзы, исторгнув его из седла и обрушив на окровавленную землю. Сражение тем временем удалялось все дальше. Но Буян, проехав две сотни шагов и сделав знак рукой своим воинам идти за воеводой Владом, быстро соскочил с коня на землю и, передав его узду молодому дружиннику, на ходу остановленному им, устремился назад, к лежавшему на земле князю. – Княже, княже! – кричал он, махая руками и отчаянно плача. – Как же ты наскочил на такого могучего сыроядца?! Разве мы не берегли тебя, отбивая всех лютых врагов?! За что такая Божья немилость?!

Шум битвы все удалялся, и горькие слова черниговского боярина, казалось, эхом отражались в огромной степи.

– Так это вы ограждали меня от врагов?! – буркнул вдруг открывший глаза Дмитрий Романович. – Вот почему я не мог поразить ни одного татарина! Оказывается, вы гарцевали вокруг и отваживали от меня всех врагов?! Выходит, моя неудача случилась по вашей милости!

Он попытался встать, но закряхтел и опять опустился на землю, простонав: – Неужели я сломал хребет или что еще? У меня такая дикая боль!

Буян Даркович с ужасом выпучил глаза, и начал отчаянно щупать княжеское тело.

– Нет, княже, – вздохнул он, наконец, с облегчением. – Хребет твой цел! Я не нащупал ни одного перелома! А это – отрадно! Дай-ка я подниму тебя кверху, а там увидим…

Он схватил князя за плечи и стал тянуть его вверх. – Ох! – Дмитрий Романович, кряхтя и выпучивая глаза, встал на обе ноги и попробовал сделать шаг. – Я могу ходить, мой славный Буян, – пробормотал он, улыбаясь. – Значит, мне удалось пережить того злобного татарина! Отчего же у меня такая боль?

Только теперь Буян Даркович, вглядевшись в лицо своего князя, снявшего железный шлем, ужаснулся: княжеский нос был так разбит, что напоминал кровавое месиво, под обоими его глазами черно-синим цветом отливали здоровенные кровоподтеки, а губы, сочившиеся кровью, были покрыты множеством резаных ран.

– Еще хорошо, что не выбил глаза! – пробормотал Буян, качая головой. – Чем же он тебя так обидел, славный князь?

– Железной рукавицей, Буян! – пробормотал князь Дмитрий. – И слава Богу, что целы зубы! Но спина совсем не разгибается и ужасно болит!

– Сними-ка штаны княже, я посмотрю, что тебя беспокоит! – покачал головой боярин, с тревогой глядя на князя.

– На, смотри! – бросил Дмитрий Романович, морщась от боли, и спуская свои кожаные, залитые кровью штаны, на землю.

– Теперь мне все ясно, княже! – весело сказал, осматривая спину князя, боярин. – У тебя на заду – большущий синяк! Это след от конского копыта! Хорошо, что не насквозь! Теперь ты нескоро сядешь в седло!

– Стыд и позор! – бормотал, натягивая штаны с гримасой боли на разбитом лице, Дмитрий Романович. – Вот какой он был злодей, этот могучий татарин!

– А вот и его железная рукавица! – воскликнул, с трудом поднимая тяжелый предмет, боярин Буян. – Вот какая штука! Твое счастье, что так обошлось! Он мог тебя убить! Ты же видел этого богатыря! Настоящий великан! Ему в глаз попала стрела нашего лучшего воина Бовки, но сразу не убила злодея! Пришлось добивать его сулицей! Какая у него здоровенная башка! Ну, прямо-таки целая башня! – Он прицокнул по-татарски языком. – Никто бы не одолел этого молодца в поединке!

– Мой батюшка победил бы его без труда! – раздраженно буркнул князь. – Однако, что у этого батура за пузырь на могучей груди? Неужели тяжелая броня?!

Буян наклонился к безжизненному телу врага, потянул его простую конопляную рубаху, надетую на легкий камышовый панцирь, содрал этот доспех и перед их глазами предстал довольно плотный кожаный мешочек. – Что там в этой калите? – молвил распухшими губами князь Дмитрий. – Неужели серебро?

– Сейчас узнаем, – усмехнулся Буян Даркович, потянув мешочную тесьму и развязывая таким образом кошель татарского мурзы. – Господи! – вскричал он. – Да тут много золота и серебра!

– Вот так да! – покачал головой князь Дмитрий, глядя на груду золотых монет, блестящих разноцветных камешков, слитков золота и серебра. – Здесь и дорогие каменья: яхонты, измарагды и адаманты! И целая россыпь лалов! Это большое богатство! Вот и подал Господь моему батюшке такое счастье!

Он поднял голову, огляделся по сторонам и сказал: – Надо спрятать все это, Буян! Хорошо, что нас никто не видит! На эти богатства можно безбедно прожить не одну жизнь! Отвезем наше сокровище в Чернигов!

– Да, княже, – ответил на это преданный боярин, – давай-ка завернем эту находку в плащ! Нельзя допустить, чтобы кто-нибудь узнал о таком богатстве!

– Ладно, Буян, – кивнул головой Дмитрий Романович, снимая свой красный, залитый кровью плащ, – на-ка вот тебе эту тряпицу и скорей спрячь сокровище! А дома мы разберемся!

Буян Даркович завязал тесемки на татарском мешочке, окутал его княжеским плащом и взвалил драгоценную ношу на спину. – Тяжелая штука, княже! – весело сказал он. – Вот как наградил тебя Господь: и жизнь твою спас, и богатством одарил! Радуйся, княже!

Как раз в это время к ним подскакал брянский князь Дмитрий Ольгердович. – Мы победили, брат, – весело молвил он, – и сокрушили самого Ахмата! Теперь будем ждать нашего царя Тохтамыша! Надо бы…, – он осекся, глянув на лицо своего тезки и, схватившись за бока, громко, хрипло захохотал. – Вот это красота! – бормотал он, покачиваясь от смеха. – Какой желанный молодец для наших пленных татарочек!

На его смех сбежались все прочие князья и воеводы. Они дружно, не обращая внимания на разгневанных Дмитрия Романовича и его боярина, затряслись от безудержного хохота. Услышав веселый шум, к ним подскакал и великий князь Витовт. Но смеяться он не стал. – Чего регочете? Стыдно вам, могучие воины, осмеивать боевые раны! – с укоризной сказал он. – Зачем вы обижаете нашего славного Дмитрия?! Вам бы так…Тогда было бы не до смеха! Я сочувствую твоим ранам, Дмитрий! Молодец, что одолел такого страшного великана! – Он внимательно оглядел огромный труп. – Если бы не ты и твои славные воины, этот могучий воин перебил бы многих людей! Значит, твои раны были не напрасны! Благодарю тебя, Дмитрий, за верную службу!

Смех быстро прекратился, и знатные воины с уважением и любовью посмотрели на согнувшегося, багрового от стыда, русского князя.

– Пошли же, Буян, к нашему обозу! – сказал, сгорбившись и уныло качая головой, Дмитрий Романович. – Там мы выпьем доброго вина, а этим насмешникам не дадим и собачьего дрына!

И они медленно поплелись туда, где виднелся разбитый воинами лагерь.

Наутро в стан литовцев прискакали посланники хана Тохтамыша. Войдя в шатер великого князя Витовта, они долго о чем-то говорили. Но об этих разговорах Витовт ничего войску не сообщил.

– Ходят слухи, княже, что завтра мы уйдем восвояси, – сказал вечером Дмитрию Романовичу, лежавшему на мягкой камышовой кровати, боярин-воевода Влад Изборович. – Татары сами заняли Крым и разместили там свое войско и семьи. Еще говорят, что царь Тохтамыш разгромил своего соперника и вернул себе все поволжские города! Он якобы передал благодарность Витовту и уговорил его на новый поход, в следующем году!

Вскоре эти слухи подтвердились.

Еще три дня простояло в степи литовско-русское войско, празднуя победу над татарами «Синей Орды», а князь Дмитрий безвыходно пролежал под присмотром своих дружинников, испытывая жажду и горя от лихорадки.

– Хотелось бы скорей вернуться домой, – бормотал он как-то вечером, томясь от тоски и жара, – и, дай Бог, пережить эти муки!

– Зачем вспоминать Господа без надобности?! – раздался вдруг звонкий веселый голос князя Дмитрия Ольгердовича, нависшего над своим страдавшим тезкой. – Чего ты печалишься? Уж не по супруге ли скучаешь?

– Сейчас мне не до супруги, брат! – буркнул Дмитрий Романович. – Слава Господу, что не повредил хотя бы дрын! Тогда бы мне не понадобилась ни супруга, ни какая другая девица! Хотелось бы скорей домой, чтобы лекари моего батюшки поправили мое изуродованное лицо! Стыдно выходить на люди!

– Это – не горе, брат! – кивнул головой Дмитрий Брянский. – Твое лицо само по себе поправится…И все раны затянутся…За это не бойся! Знай, что от этого тебе только прибавилось почета и уважения! Сам великий князь не успевает тебя нахваливать! А насчет дома не переживай: мы завтра же отправляемся назад! Такова воля Витаутаса! Пора, скоро начнутся дожди!

– Вот беда-то! – простонал Дмитрий Романович. – Придется ехать в телеге! Видишь, во что я превратился, брат? В бессильную женку!

 

ГЛАВА 19

ПРИМИРЕНИЕ С НОВГОРОДЦАМИ

Очередной боярский совет, созванный великим московским князем Василием в жаркий день июля 1399 года, был шумным и беспокойным. Опять бояре не хотели мириться с новгородцами и требовали, большинством, продолжения войны. Однако, поскольку «новгородская брань» была убыточна для московской казны, Василий Дмитриевич предлагал заключить мир. Но бояре долго не соглашались с этим. Конечно, великий князь мог приказать и потребовать исполнения своей воли, однако ему хотелось, чтобы бремя ответственности за государственные решения лежало на всех…Поэтому он не мешал боярам спорить и ждал удобного случая для своевременного вмешательства в разговор, чтобы направить его в нужное ему русло.

Как раз в это время великий литовский князь Витовт готовился пойти «войной» на засевшего в Сарае хана Тимур-Кутлука, и московские бояре рассчитывали использовать благоприятный момент, чтобы совершенно разгромить Великий Новгород. Но Василий Московский опасался увязнуть в войне с богатым Новгородом, который обладал и значительным населением. Кроме того, он еще не знал, каким будет исход войны Витовта с Сараем. Все помнили два последних успешных похода литовского войска против татар. Было также известно, что великий князь стремился вернуть на ханский трон Тохтамыша, которого хорошо помнили и смертельно ненавидели пострадавшие от него семнадцать лет назад москвичи. Москва уже давно, со времени изгнания Тохтамыша великим Тимуром, не платила ордынский «выход». Возвращение Тохтамыша означало возобновление тяжелой дани. А этого великий князь Василий не хотел.

– Лучше посылать скромный «выход» и подарки царю Темир-Кутлую, чем терпеть тяжелые поборы Тохтамыша! – говорили московские бояре.

Василий Дмитриевич помнил те годы, когда он проживал, как заложник, в Сарае, не мог выкинуть из памяти и встречи с ордынским ханом, когда тот был, порой, зол на молодого княжича, если ему не угождали подарками из Москвы или, по мнению хана, не вовремя их присылали. Унижения, насмешки, которым подвергался в Орде будущий наследник великого московского князя, оставили в его душе «превеликую нелюбовь к царю Тохтамышу». Вот почему он не поехал в Смоленск по приглашению Витовта «с железными полками» и, прямо не отказываясь, уклонился от совместного похода в далекие степи. Василий Дмитриевич прислал вместо себя свою жену Софью с боярами и богатыми дарами. вский стремился вернуть на ханский трон Тохтамыша, которого хорошо помнили и смертельно ненавиУспокоенный московскими боярами, что великий князь Василий увяз в войне с новгородцами и не имеет возможности помочь ему войском, Витовт, уверенный в своей будущей победе, «обласкал» свою дочь Софью, подарил ей множество икон, на которых были отображены «страсти Господни», и отпустил назад в Москву.

Смоленск стал местом сбора войск для похода на татар. Как раз, когда в Москве заседал боярский совет, Витовт уже вел свою объединенную рать в степь, с нетерпением ожидая «великой победы».

Между тем новгородцы продолжали свои набеги на московские окраины. Их воевода Яков Прокофьев разгромил большой отряд сторонников Москвы на реке Сухоне, недалеко от Устюга. Но основные силы новгородцев к решительным действиям не приступали. Они боялись столкновения с сильным московским войском, несмотря на то, что Великий Новгород очень сильно страдал от блокады, созданной великим московским князем. Прекратился подвоз зерна с юга, прервались купеческие пути через московские земли, и новгородцам приходилось устанавливать более тесные связи с Литвой и Западом, хотя среди их бояр были люди, не желавшие зависеть от Запада и предпочитавшие мир с Москвой. Конечно, если бы новгородцы наладили прочные отношения с Западом и предпочли союзу с Москвой дружбу с соседними Литвой и Тевтонским Орденом, если бы в среде их знати не было разногласий по способам защиты своей, пускай боярской, но республики, их потомков, возможно, не постигла бы впоследствии печальная судьба, и Великий Новгород, не поглощенный безжалостной Москвой, смог бы явить Руси пример иной, более человечной, государственности…

Но вот на этот раз одолела «знатная кучка» из сторонников Москвы, и к великому князю Василию Дмитриевичу была послана «превеликая толпа лучших людей».

В нее входили: архимандрит одного из новгородских монастырей Парфений, посадник Иосиф Захарьевич, тысяцкий Ананья Константинович, «житейские люди» Григорий и Давыд.

Великий князь Василий Дмитриевич вместе с митрополитом Киприаном сразу же приняли новгородцев, прибывших в Москву, но своих бояр на встречу не пригласили. Они «порешили» тогда вынести вопрос о мире с Новгородом на обсуждение боярского совета, и новгородцы оставались в Москве, ожидая, когда великий князь созовет свою знать.

– Нам следовало бы послушать тех новгородцев! – сказал, прерывая мысли великого князя, Иван Федорович Воронцов. – Ты уже поговорил с ними, великий князь, но нам ничего не сообщаешь! Позови сюда новгородских посланников!

– Ты прав! – кивнул головой великий князь. – Пусть сюда придет их славный архимандрит Парфений, который уполномочен вести переговоры! Эй, Будан! – великий князь хлопнул в ладоши. В светлицу вбежал мальчик-слуга. – Беги, Будан, – распорядился Василий Дмитриевич, – к отцу Парфению, который сидит в простенке со всеми новгородцами. Зови его сюда!

Отец Парфений, одетый в черные монашескую рясу и клобук вошел в думную светлицу, перекрестил великого князя с боярами и сказал: – Да благословит вас Господь, великий князь и славные бояре! Мы пришли сюда с миром и подарками, чтобы добиться прекращения бессмысленной войны! Мы все ждем мира с Москвой, как «манны небесной»!

Он остановился возле великокняжеского кресла и, несмотря на жест Василия Дмитриевича сесть на переднюю скамью, на место отсутствовавшего митрополита, остался стоять по правую руку от великого князя, лицом к боярам.

– Мы не хотели мириться с Новгородом, святой отец! – встал со своей скамьи Иван Федорович Кошкин, – потому что это вы начали войну против Москвы! Не получится ли так, что мы заключим с вами мир, а вы опять начнете свои грязные игры? Что ты на это скажешь?

– Нет, славный боярин, – с грустью сказал новгородский архимандрит. – Знатные новгородцы не хотели ссориться с Москвой! Но в дела нашего правления часто вмешивается чернь, мелкие купцы и работный люд! Они хотят иметь большие права! И вот из-за них у нас часто происходят беспорядки! Благодарите нас, славные бояре, что мы, новгородские власти и люди святой церкви, пока еще держим в узде весь этот разношерстный сброд! Но нам не всегда удается вовремя наводить порядок!

– Так зачем тогда вам такое правление, – усмехнулся вставший со своего места Александр Андреевич Остей, – если вы не можете успокоить свою чернь? Почему бы вам не присоединиться к нашей славной Москве и не оставить решение ваших задач на суд нашего великого князя и мудрого святителя? Разве мы не справились бы с вашей чернью?!

Отец Парфений, понимая, что неудачно высказался, постарался, наморщив лоб, исправить свою ошибку. – Никто не сомневается, – вкрадчиво сказал он, погладив висевший на толстой серебряной цепи большой серебряный крест и устремив взгляд своих пронзительно голубых глаз на бояр, – что правление великого и славного князя Василия Дмитрича – благо – однако наша жизнь основана, по воле Господа, на старинных, дедовских, порядках! В Новгороде всегда была вольница, которую укрощали привычными мерами…Так продолжается по сей день. Стоило всем нам – посаднику, тысяцкому, владыке – строго пригрозить простолюдинам, чтобы они успокоились, и беспорядок прекратился. Все устали от взаимной вражды! Нам хочется мира!

– А как же тогда ваша дружба с коварной Литвой? – подскочил Константин Даниилович. – Говорят, что вы послали ополчение в литовское войско, чтобы поддержать злобного царя Тохтамыша и вернуть ему Сарай? Вы забыли, сколько он принес горя московской земле? И не вы ли приглашали к себе на княжение литовского князя Романа и его сына Дмитрия? Как же все это сочетается с вашими мирными предложениями? Да и себя вы не жалеете! Неужели непонятно, что если царь Тохтамыш вернется, вам опять придется раскошеливаться и давать очередной «черный бор»?!

– Мы не посылали своих людей в литовское войско, славный боярин! – резко возразил отец Парфений. – Мы обсуждали этот вопрос на боярском совете и единодушно решили: новгородцы не пойдут против нового ордынского царя! Нам не нужен этот злобный царь Тохтамыш и «черный бор»! Зачем говорить неправду? И о князе Романе Михалыче ты передал только слухи! Никто не звал его в Новгород, как, впрочем, и его сына! Об этом высказался на нашем совете только один боярин, но остальные не только не поддержали это предложение, но даже не захотели его слушать! Мы знаем князя Романа, как прекрасного воина, умелого правителя и набожного христианина! Но он слишком стар! А его сын Дмитрий так был изранен в прошлогодней битве с татарами, что до сих пор не годен к боевой службе…Говорят, что Витовт даже не взял его в свой нынешний поход! А нам зачем жалкий калека? Кроме того, мы не верим в силу самого Витовта и считаем, что новый царь разобьет его! Литовцы сильно возгордились своими прежними победами над татарами! А господь всегда наказывает за гордыню! Вот почему мы стоим в стороне от этого нелепого похода и не поддерживаем Литву!

– Что ж, все ясно! – встал Илья Иванович Квашнин. – С Литвой мы разобрались! Похвально, что вы решили не связываться с Витовтом и признаете нашу московскую справедливость! Но как быть с казной? Вы будете вовремя выплачивать Москве серебро, определенное старыми договорами? А за прошлые годы? Это очень важно!

– В этом не сомневайтесь! – кивнул головой отец Парфений. – Мы доставим вам все договорное серебро и за прошлый, и за нынешний год! И приложим богатые подарки великому князю! Только восстановите прежний мир!

– Какой прежний? «По правде» или «по старине»? – буркнул, поднявшись со скамьи, Иван Федорович Кошкин.

– Лучше бы «по старине»! – сказал, почувствовав надежду, новгородский посланник. – И дали бы нам и Пскову князей! Мы потеряли веру в беглых литовских князей! Не успеют приехать в Новгород и получить жалованье, как тут же мирятся со своим Витовтом и возвращаются в свою Литву, оставляя нас «с носом»!

– Ладно, разберемся – поднял правую руку великий князь. – Если мои бояре готовы заключить мир с Новгородом, я не против! И я не возражаю на ваше желание «жить по старине», если вы снова не начнете ссоры! И мы поищем для вас нужных князей! Я могу послать к вам моего брата, князя Андрея. Пусть ему еще семнадцать, но, я думаю, он справится…Вы сами дадите ему нужный совет, когда это потребуется!

– Андрея Дмитрича?! – вскричал в радости отец Парфений. – Так это же для нас – радость и счастье! Благодарю, сын мой!

– Погоди еще и не перебивай! – поморщился великий князь. – А в далекий Псков я пошлю моего зятя, Ивана Всеволодича! Пусть он там проживает и защищает псковскую землю на славу нашей великой Москве! А теперь, святой отец, зови своих людей для крестоцелования! Надо заключить мир как положено: по совести и Господней воле!

 

ГЛАВА 20

БИТВА У ВОРСКЛЫ

Летом 1399 года большое войско великого литовского князя Витовта вышло в приволжские степи. На этот раз в его составе пребывали почти пятьдесят русских, литовских и польских князей. Сам римский папа Бонифатий IX благословил этот поход на «нечестивых агарян», объявив его крестовым. Польский король Ягайло прислал своих лучших воевод с отборными воинами: Спитка Краковского, Сандивогия Острожского, Доброгостия Самотульского, Иоанна Мазовецкого, известного рыцаря и острослова пана Щуковского и многих других. Был здесь и целый полк в 1600 закованных в железные латы немецких рыцарей Тевтонского Ордена, ведомых Марквальдом Зальцбахом, и орда хана Тохтамыша с сыновьями. Русские и литовцы были представлены князьями Глебом Святославовичем Смоленским, Иваном Бельским, Иваном Киевским, Сигизмундом, младшим братом Витовта, братьями Ольгердовичами – Дмитрием Брянским, Андреем Полоцким, Свидригайло – и другими.

Это разношерстное воинство, имевшее огромный боевой опыт, сплоченное в сражениях, шло на войну как на праздник. Утром огромный лагерь просыпался под звуки труб, барабанов и литавров: польские ратники везли за собой несколько телег с музыкантами, рассчитывая устроить пышное веселье после одержанной победы. Войско имело большой обоз с многочисленными слугами, обильными съестными припасами, пустыми телегами, подготовленными для вывоза будущей богатой добычи.

Впереди на могучем сером коне скакал сам великий князь Витовт, а за его спиной следовали прочие князья и воеводы. Немецкие рыцари располагались между русско-литовско-польским войском и татарами, которые, вопреки их издавно сложившемуся порядку, медленно продвигались в хвосте. Замыкал шествие растянувшийся на несколько верст обоз, охраняемый конными воинами. Войско не спешило из-за пехоты, составлявшей почти третью его часть. Казалось, что союзная армия шла на легкую прогулку: волей великого князя Витовта, воины дважды в день останавливались на привал, отдыхая и принимая пищу, а каждую ночь – спокойно спали в теплой сухой степи.

К счастью, наступило время, когда почти не было дождей, но трава еще не настолько засохла и пожухла, чтобы воины страдали от клубов удушливой пыли, хотя, после прохода войска, за ними оставалась серая земля, истоптанная конскими копытами и следами ног множества людей. Особенно были подвижны польские воеводы. Они гарцевали за спиной великого князя Витовта и совершали объезды войска, перебрасываясь веселыми словами с прочими воеводами и простыми воинами. А пан Щуковский успевал на ходу выкрикивать свои знаменитые шутки, анекдоты, распевал смешные песни.

Дмитрий Ольгердович, глядя на известного шутника, удивлялся: как он ухитрялся так быстро проскакивать между рядами движущихся воинов, проезжать вокруг них и вновь возвращаться на свое прежнее место, размахивая руками и смеясь?

Как-то, когда по общим подсчетам, до границ Белой Орды оставался лишь один день перехода, пан Щуковский подскакал к Дмитрию Брянскому и, улыбаясь, весело сказал: – Мы быстро к Орде подходим и большое богатство находим! Смело на битву пойдем и славных красавиц найдем!

На это Дмитрий Ольгердович с грустью ответил: – Рано, брат, ты говоришь о богатстве и красавицах! У царя Темир-Кутлуя – бесчисленное войско! Неужели ты забыл, как он разгромил полчища самого царя Тохтамыша? Кроме того, как ты знаешь, мой ясновельможный пан, королева Ядвига предсказала нам позорное поражение!

Пан Щуковский нахмурился: в самом деле, польская королева, погадав, посоветовала своему супругу, королю Ягайло, не посылать польских воевод в поход, поскольку предсказание было неблагоприятное. Однако он быстро нашелся и, улыбнувшись, молвил: – Это было неправильное гадание, пресветлый князь! С нами подлинное благословение самого римского папы! Что против него гадание? И сам рассуди: разве можно устоять против нашей силы? Мы не успеем дойти до того Сарая, или лучше Засрая, как увидим только одни сверкающие татарские дупы! Они побоятся вступить с нами в бой! Нас невозможно одолеть!

И он опять помчался едва ли не в самый конец войска, корча рожи, выкрикивая грубые шутки и вызывая тем всеобщий смех.

Дмитрий Ольгердович перекинулся взглядом с братом Андреем, ехавшим справа от него. – А я не испытываю радости! – сказал он ему. – Ты знаешь, что наш лютый враг Темир недавно присылал послов к великому князю?

– Не знаю, брат! – как всегда мрачно ответил, без тени любопытства на лице, Андрей Ольгердович.

– А что они говорили? – с интересом спросил ехавший слева от брянского князя его другой брат, Свидригайло Ольгердович. – Ты помнишь их слова?

– Помню, брат, – кивнул головой Дмитрий Ольгердович. – Люди Темир-Кутлуя сказали так: – Выдай мне моего врага Тохтамыша, некогда великого хана, а нынче – презренного беглеца! Наша судьба непостоянна!

– Значит, этот царь Темир чует свою силу! – поморщился Свидригайло, покусывая свой длинный пшеничный ус, и его серые глаза потускнели. – Он не зря сказал о судьбе…Видимо, этот воин не хочет хвастаться своей силой и показывать гордыню!

– Это так, брат, – нахмурился без того суровый Андрей Ольгердович. – Надо бы остановить эту громкую музыку и прекратить скоморошьи шутки! Нас ждет жестокая битва! Как бы мы не «полегли костьми»!

– Типун тебе на язык, брат! – сплюнул под конские копыта Свидригайло. – Надо помолиться Господу и попросить небесной помощи!

И он склонился, соединив обе ладони, в горячей, искренней молитве.

Неожиданно Витовт остановил своего коня и, обернувшись к князьям и воеводам, сказал, подняв руку: – Возвращается наш дозор! Постоим и подождем нужных сведений!

Войско остановилось. Трое легко одетых, без доспехов, всадников подскакали к Витовту. Ехавший впереди, самый старший дозорный, резко остановился и, не слезая с седла, склонив свою седую голову, сказал: – Славный князь и великий король! Неподалеку, на речном берегу, стоят несметные полчища татар! Эта река, называемая Ворсклой, пролегла между нами, как граница! Надо подойти к воде, но не терять бдительности!

– Что будем делать, братья? – Витовт вновь обернулся к князьям и воеводам. – Перед нами – враги!

– Пусть себе стоят! – молвил Андрей Ольгердович. – А мы спокойно подойдем к Ворскле и дадим врагам знать, чтобы они отказались от битвы и признали законным царем славного Тохтамыша!

– А может быстро перестроить наши ряды и подготовиться к битве? – спросил Дмитрий Ольгердович. – Или перейти реку вброд? Татары Тохтамыша знают все броды! Мы сразу же ударим по врагам, как это делали раньше, не давая им времени на раздумье! Если к ним подойдет подмога, наше дело усложнится!

– Зачем переходить реку?! – испуганно вскричал Свидригайло Ольгердович. – Мы же не знаем их численности! Может у них двести тысяч?! Надо подойти к реке и посмотреть на них!

– Ладно, братья! – кивнул головой Витовт, весело глядя на князя Сигизмунда, сидевшего в седле рядом с князем Свидригайло. – Нет смысла перестраивать войско. Мы уже это обсуждали. Если татары перейдут реку, тогда я подам знак горнисту, и мы развернем все наши полки в боевой порядок…А теперь – пошли!

Они миновали небольшую возвышенность, приблизились к неширокой реке, и перед их глазами предстали черные татарские полчища, стоявшие стеной на другом берегу Ворсклы. Татары спокойно смотрели на выползавшее из-за холма вражеское войско и, сидя на своих низкорослых лошадях, молчали. Стояла полная тишина. Вдруг от татар отделился небольшой отряд, быстро вошел в реку и едва ли не в мгновение ее пересек.

– Они скачут к тебе, великий князь! – громко сказал Свидригайло Ольгердович так, что его услышали даже в передних полках. – Надо выслушать этих сыроядцев!

Из польского полка быстро выскочили рослые конные копейщики. Они, вытянув перед собой длинные копья, подскакали к великому князю и, вытянувшись в линию, закрыли его от татар. Вражеский отряд из пяти человек приблизился к Витовту и по знаку рыжебородого мурзы резко остановился у самых сверкавших на солнце, остро отточенных наконечников литовских копий.

– Не бойся, коназ лэтвэ! – сказал, мешая русские и татарские слова, старший татарин. – У нас нет ни ни мечей, ни копий! Нас прислал к тебе великий хан и могучий воин, славный Тимур-Кутлук!

– Говори же! – буркнул, выглядывая из-за спин своих копейщиков, Витовт. – Вы пришли за миром? Тогда вас следует похвалить за проявленную мудрость!

– Пока о войне не идет речь! – молвил, сверкая гневными очами, татарин. – Но наш премудрый хан сказал так: – Зачем ты идешь на меня, славный лэтвэ? Я же не нападал на твою землю!

Витовт усмехнулся и, покачав головой, ответил: – Сам Господь готовит мое владычество над всей землей! Поэтому передай своему хану такие слова: – Будь же моим сыном и данником, иначе станешь рабом!

Знатный татарин нахмурился и вновь, зыркнув очами, промолвил: – Я передам твои слова, коназ лэтвэ, великому хану! Однако скажу тебе одну истину! Есть в степи один ничтожный, но опасный зверь, называемый шакалом. Он часто питается объедками, остающимися от серого волка! Но мнит себя государем бескрайней степи! Мир тебе!

И старший татарский посланец, взмахнув рукой, быстро развернул своего коня, увлекая остальных воинов за собой, в татарский стан.

– Что будем делать, государь?! – пробормотал, приближаясь к Витовту, князь Свидригайло. – Нам не надо переходить реку!

– Ничего, брат, – весело сказал Витовт, поворачивая коня к своим воеводам, – если первая встреча с татарами обернулась болтовней, будем ждать общих переговоров. Нам нет смысла переходить реку и рисковать людьми! Надо проявить терпение! А пока разобьем укрепленный лагерь! И если татары на нас нападут, мы дадим достойный отпор!

Началось нудное, раздражавшее всех, «стояние». Посланники Тимур-Кутлука ездили взад-вперед к шатру Витовта и вели безуспешные переговоры.

– Я чувствую, что татары затягивают время! – сказал, наконец, на очередном военном совете польский рыцарь Спитко из Мельштына. – Видно, они ждут подкрепления! Это – татарская хитрость! Давайте же ночью перейдем реку вслед за татарами Тохтамыша и всей силой ударим по коварному врагу!

– Правильно! – поддержал его Дмитрий Брянский. – Мы сразу же опрокинем этих татар и пойдем на Сарай! Но если к этому Темиру подойдут новые воины, мы не устоим!

– Куда нам спешить? – усмехнулся Витовт. – Не стоит переходить реку! Скоро вы увидите, как татары признают мою силу! Сегодня посланцы Темира обещали, что готовятся стать моими вечными данниками и даже чеканить монету в Сарае с моим именем и печатью! Они просили три дня на раздумье!

– Три дня?! – вскричал, покраснев, Андрей Ольгердович. – За это время они хорошо подготовятся к битве! Мы будем обречены! Опомнись, государь!

– Не будь так дерзок, Андреас! – громко сказал, рассердившись, Витовт. – Нечего со мной спорить! Если я решил ждать от татар ответа, значит, так и будет! Уже ничего не изменить! Я дал им твердое обещание!

– Это обещание несет нам гибель! – пробормотал расстроенный воевода Спитко. Однако вскочившие со своих мест князья и воеводы заглушили его слова, так и не дошедшие до великого князя.

– Что вы так переживаете, пресветлые князья? – сказал со смехом пан Щуковский, подходя к вышедшим из шатра Дмитрию Брянскому и Спитко Краковскому. – За эти три дня мы выпьем немало доброго вина и пощупаем моих ласковых паненок! Пошли же в мой шатер, добрые друзья!

Прошло три дня. Но посланника от татар все не было. Лишь наутро, 12 августа, на берегу Ворсклы, противоположном литовскому лагерю, показалась группа всадников. Впереди сидел на огромном, черном, как воронье перо, скакуне рослый седоватый татарин. – Эй! – крикнул он через реку по-татарски. – Кто знает наш язык?! Есть предложение вашему коназу!

Витовту быстро об этом сообщили, и он прислал к берегу реки татарского переводчика. – Говори! – крикнул тот по-татарски. – Я переведу твои слова!

– Тогда слушай! – знатный татарин приставил ко рту ладони. – Я, Идигу, бекляребек великого хана, пришел сюда со многими людьми! Вот что я скажу тебе, чужеземец. Мой государь, мудрый хан, хотел признать тебя своим отцом, потому как ты старше его! Однако я – старше тебя! Поэтому ты должен покориться моей воле, заплатить мне дань и в дальнейшем чеканить монету в Лэтвэ с моим именем и печатью!

Сказав это, ханский военачальник взмахнул плетью и также быстро исчез, как и появился.

Услышав слова переводчика, великий князь Витовт пришел в бешенство. Он созвал в своем шатре воевод и объявил им о немедленном начале битвы. – Мы переходим реку! – вскричал он.

Однако Спитко Краковский снова попытался переубедить великого князя. – Сейчас у врага собрались очень многие воины, могучий князь! – сказал он. – Нам надо искать мира, а не сражаться!

– И опасно переходить на тот берег! – вторил ему Дмитрий Брянский. – Пусть они сами нападут на наш укрепленный стан! Тогда мы отобьемся и перейдем в наступление!

Но молодые литовские воеводы, рвавшиеся из горячности в бой, закричали: – Пошли же на неверных! Мы легко их одолеем!

Пан Щуковский с ехидством посмотрел на Спитко и сказал: – Если ты боишься смерти из-за любви к роскоши и наслаждениям, тогда не отбивай у других охоту завоевать боевую славу!

Спитко кивнул головой, горько усмехнулся, предчувствуя беду, и, прижав правую руку к сердцу, промолвил: – Что ты говоришь, несчастный? Я чувствую, что погибну в этой битве, а ты – бесстыдно спасешься бегством!

Воины объединенной рати, услышав призывный сигнал великокняжеского рога и клич своих военачальников, решительно бросились к реке и, войдя в воду, медленно, спокойно двинулись через брод к другому, татарскому берегу.

Князь Дмитрий Ольгердович шел в первых рядах со своим, в тысячу человек, полком. Он быстро выскочил, погоняя коня, на другой берег и, махнув рукой своим брянским воинам, повел их вперед. Вдруг раздался резкий свист множества летящих стрел, а затем – и визг, вопли огромного татарского войска. Полчища Едигея, оскорбившего великого князя Витовта, тяжелой лавиной обрушились на брянцев.

Дмитрий Ольгердович схватился с первым же рослым татарином и, взмахнул мечом. Но широкоплечий мурза увернулся, и на брянского князя посыпался целый град стрел. Первые татарские стрелы не задели брянцев, они полетели на другие полки. Но теперь на сырую землю упали впереди идущие брянские воины. – Идите вплотную, люди мои! – вскричал Дмитрий Ольгердович, пытаясь перекричать дикие татарские вопли. – И закрывайтесь самими татарами!

Наконец, ему удалось достать концом своего меча шлем татарского мурзы. Тот закачался в седле, откинулся назад, но был беспощадно сражен сулицей подступившего к нему воеводы Пригоды Уличевича. Татары, увидев, что пал их мурза, не только не испугались, но пришли в большую ярость, бросаясь на убийцу. – Сюда, нечестивые! – крикнул боярин Пригода, пытаясь отбить нападение сразу нескольких наездников.

– Жди меня, брат! – крикнул ему Дмитрий Ольгердович, стремясь пробиться через столпившихся татарских конников. Но те уступать не собирались. Брянский князь сбил с коней уже трех здоровенных татар, и ему оставалось совсем немного, чтобы добраться до своего воеводы, но в это время он ощутил страшный удар сзади, и в его глазах вспыхнуло ослепительное пламя. – Значит, окружили! – мелькнула у него последняя мысль. – Теперь уже поздно…

И он рухнул, умирая, на обагренную кровью землю.

– Батюшка! – закричал его пасынок Андрей, увидев страшное зрелище. – Как же это?! Почему ты не увернулся?!

Он, подстегнув своего коня, с яростью устремился к месту, где еще мгновение тому назад сражался его отец. За ним помчались все остальные бойцы, пока еще не принявшие участие в сражении. Но все было напрасно. Татары не только не собирались отступать, даже теряя своих лучших воинов, но продолжали давить на потрясенных русских. К ним прибывали все новые и новые подкрепления. Тем временем основная масса объединенного войска продолжала наступать, пытаясь придти на помощь окруженному брянскому полку. – Брат! – кричал Андрей Ольгердович, размахивая мечом и поражая многих врагов. – Я помогу тебе! Подожди немного!

Однако в это время на его полк налетел сам татарский хан Тимур-Кутлук. Он как грозная птица мчался на литовского князя, выпучив глаза и дико крича: – Аман, Аман тебе, лживый лэтвэ!

Князь Андрей, перебросив меч из правой руки в левую, достал прикрепленное к седлу копье и, не задумываясь, с силой метнул его в незадачливого хана, которого он никогда доселе не видел и просто принял за важного мурзу. Будучи уверенным в метком попадании, он, даже не глянув в сторону врага, вновь взял в правую руку меч и устремился вперед.

– Аллах! Аллах! – закричали татары, видя угрозу своему хану. Копье князя Андрея попало в обитый железом ханский щит и едва не выбило хана из седла. Пока он пытался сохранить равновесие, Андрей Ольгердович подскакал ближе и изо всех сил нанес хану страшный удар мечом. – Трах! – меч опытного воина пришелся в правое плечо Тимур-Кутлука, тот вздрогнул, выпустил из рук свой длинный кривой меч и рухнул, потеряв дар речи, на степную землю.

– Аман, аман славному хану! – в ужасе завопили остановившиеся татары.

Услышав слово «хан», князь Андрей замер, утратив на мгновение боевое чувство.

В это время Тимур-Кутлук, получивший тяжелую рану, вдруг зашевелился и попытался встать на ноги.

– Аллах! Всемогущий Аллах! – вновь заорали ободренные увиденным татары, устремляясь на князя Андрея и его воинов. – Наш славный государь жив! Аман вам, коварные лэтвэ!

Еще долго продолжалась ожесточенная битва. Но утомленные, не имеющие поддержки русские и литовские воины погибали буквально на глазах. Они сражались с превосходящими силами противника почти в темноте: их лица были залиты потом и кровью, застилавшими глаза. В воздухе стоял нестерпимый смрад от льющихся крови, мочи, испарений, исходивших из рассеченных животов! В месиве битвы воины не заметили как пал славный князь Андрей Ольгердович.

Другие литовские воины, видя, что им не удастся прорваться на помощь окруженным брянцам, прекратили попытки наступать и только отбивались. Брянский полк был теперь обречен. Не помогли сражению и тяжелые немецкие пушки, выпустившие несколько залпов в сторону скопления татарских всадников. Но те разъезжались почти без урона, после чего вновь с яростью нападали на противника. Стрелять же в общую кучу не было никакого смысла: можно было перебить и своих воинов…Постепенно сражение перешло в избиение и в тот самый решающий миг, когда еще можно было что-то спасти, неожиданно раздался звучный сигнал литовского рога. Это означало одно: общее отступление! Великий князь Витовт с остатками своего отряда, князья Свидригайло Ольгердович и Сигизмунд Кейстутович, стали быстро выходить из опасного, достигаемого стрелами, пространства. За ними в строгом, уставном порядке отступали немецкие рыцари, которых татары не преследовали из-за суеверного страха перед железными доспехами немцев, напоминавших им языческих идолов. Но впереди, обгоняя всех, мчался, спасая свою жизнь, пан Щуковский, воспользовавшийся тем, что основная масса татар увязла в сражении с отчаянно сопротивлявшимися окруженными воинами. Его едва догонял бывший хан Тохтамыш со своими двумя сыновьями. Они намного опередили великого князя Витовта и немецкий отряд.

Только к концу дня татары Тимур-Кутлука сломили последнее сопротивление окруженных и добили оставшихся на поле боя раненых врагов.

– Мы разгромили этих наглых лэтвэ! – сказал седовласый Едигей, медленно объезжая поле битвы и разглядывая трупы своих и вражеских воинов. – Однако и наши потери чрезвычайно велики…

– И тяжело ранен мой батюшка! – сказал старший сын Тимур-Кутлука Шадибек. – Он едва жив! Долго не протянет…Как нам быть, славный Идигу?

– Что поделаешь? – пробормотал, мрачно улыбаясь, Едигей. – Такова судьба воина…А теперь нужно дать отдых нашим людям…Завтра пойдем на Лэтвэ! Пора нам пощипать их тучные земли и добыть себе богатых данников! А пока обойдем поле битвы…Пусть наши люди обдерут покойных воинов и сложат в общую кучу боевые доспехи, серебро и пожитки! Я сам потом разделю нашу добычу между всеми!

 

ГЛАВА 21

СМОЛЕНСКИЙ НАМЕСТНИК

Князь Роман Михайлович объезжал окрестности Брянска. Май 1400 года был благодатным временем: цвели луга, зеленели, наливаясь соком, посевы в огородах брянских горожан. Пахло близкой Десной, только недавно вошедшей в свои берега.

Князь и бояре, окружавшие его, с наслаждением вдыхали воздух их родного города и с видимой радостью оглядывали знакомые места.

– Там была кузня одного доброго человека, княже. Он ковал предивные доспехи! – сказал сидевший в седле своего серого коня боярин Влад Изборович. – Но вот завистливые враги выжили его отсюда! И он ушел неведомо куда! Ведь известно, княже, что одаренному человеку нет места на Руси: все его травят! Только ты один привечаешь славных людей!

– Благодарю, мой верный Влад! – улыбнулся Роман Михайлович, приветливо кивая склонившимся перед ним в поклонах местным кузнецам, выбежавшим поглядеть на князя. – Что теперь говорить обо мне? Так уже сложилась моя жизнь, что ни одного моего доброго начинания не удалось завершить! Взять хотя бы Чернигов…Мне так хотелось возродить его былое величие! Однако наш господин, великий князь Витовт, этого не позволил! Ох, незримы твои замыслы, Господи!

– Тебе хватит дел и в Брянске, батюшка! – сказал Тихомир Борилович. – Надо навести порядок и в городе, и в уделе! Это хорошо, что ты сразу же начал объезды всей земли! Ведь в каждый дом брянского горожанина пришло горе! Поехали в сторону Козьего болота, надо осмотреть одну бедную избу!

Князь и его свита повернули коней и медленно поскакали по Большой Княжей Дороге, обходя возвышавшуюся на холме крепость.

Путь был короток, но князь, погрузившись в свои мысли, ушел в недалекое прошлое.

Как он был благодарен Богу за то, что его сын Дмитрий, несмотря на свое горячее желание, не был взят Витовтом в прошлогодний поход на Орду!

Дмитрий Романович уже собирался ехать с воинами в Смоленск, но Витовт прислал в Чернигов гонца с приказом: – Раненому Дмитрию оставаться в Чернигове и ждать особого распоряжения!

После тяжелого ранения, сильно изуродовавшего лицо Дмитрия Романовича, Витовт посчитал, что тому еще нужно восстановить свои силы.

– Однако мое лицо уже не такое страшное! – возмущался, слушая разъяснения великокняжеского гонца, князь Дмитрий. – А глаза совсем не пострадали!

В самом деле, глаза Дмитрия Романовича сохранили зоркость, однако татарская железная рукавица сильно повредила ему нос, рассекла нижнюю губу и разорвала левое ухо. Когда князь Дмитрий вернулся домой, весь опухший и иссеченный, его жена долго рыдала, глядя на такое чужое, одутловатое лицо. Не скрывала слез и мать, княгиня Мария. – В твоем теле едва теплится жизнь, сынок! – говорила она, глотая, слезы. – Я больше не пущу тебя на войну!

Отец, же, князь Роман, только покачал своей седой головой, но остался доволен: – Твои раны, сынок – высокая награда славному воину! – сказал он, едва не повторив слова великого князя Витовта.

Когда же сын, махнув рукой, призвал боярина Буяна Дарковича, притащившего с собой заветную калиту убитого в сражении татарина, который так жестоко изуродовал лицо князю Дмитрию, и боярин, войдя в княжескую светлицу, высыпал перед князем Романом на его небольшой дубовый стол добытые сокровища, черниговский наместник не скрывал своей радости.

– За такие богатства, Дмитрий, – весело сказал он, перебирая золотые и серебряные монеты, слитки серебра, драгоценные камни, – можно поцарапать рожу! Здесь целое состояние! Очевидно, тот татарин славно поохотился! Теперь у тебя, твоих сестриц и матушки всегда будет серебро! После такой добычи нам не нужны чужие милости! Здесь будет сокровищ…на тысячу новгородских гривен, если не больше! Этого нам хватит до конца жизни!

И он спрятал привезенное сокровище в свой особый сундук, ключ от которого хранился только у него.

Они не сказали ни слова о драгоценностях ни княгине, ни дочерям, ни тем более боярам, взяв клятву у Буяна Дарковича хранить об этом молчание.

Роман Михайлович очень не хотел, чтобы его сын Дмитрий вновь отправился в далекий поход на татар.

– Теперь у нас такое богатство, – сказал он тогда сыну, – что нет смысла подставлять свою голову под кривой татарский меч!

Когда же приехал гонец от Витовта с известным приказом, князь Роман лукаво улыбнулся, покручивая свой седой ус, а его сын сказал потом отцу: – Видно, ты сам послал человека к Витовту и задобрил великого князя богатыми подарками! Вот он и не взял меня в поход! Стыд и позор!

Однако когда пришли известия о разгроме Витовтова войска на Ворскле, Дмитрий Романович перестал обижаться на отца. – Старший всегда мудрей! – сказал он себе.

Потери объединенного войска были более чем ужасные. Погибли князья: Андрей Ольгердович Полоцкий, Дмитрий Ольгердович Брянский с пасынком Андреем, Глеб Святославович Смоленский, Михаил Евнутьевич, Иван Киевский, Ямонт Тулунович Смоленский, Лев Кориатович, Михаил Подберезский с братом Александром, Михаил и Семен Васильевичи, Михаил и Дмитрий Данииловичи, Федор Патрикеевич Волынский, Иван Юрьевич Бельский, Спитко Краковский. Пало десять видных рыцарей-тевтонов, в том числе знаменитый Фома Сурвила.

Полегло почти две трети считавшейся непобедимой рати, не уцелел ни один воин из всего тысячного брянского полка. Именно мужественное сопротивление окруженных брянцев позволило спастись бегством великому князю Витовту и жалкой трети его войска. Но татары тоже понесли значительный потери, не меньшие, чем их враги. В битве был смертельно ранен хан Тимур-Кутлук, который вскоре скончался на руках своего сына Шадибека.

Ханский воевода (беклярибек) Едигей на следующий день после битвы возглавил вторжение в литовские пределы. Его войска дошли до Киева и лишь огромный выкуп в три тысячи рублей спас киевлян от гибели. Даже монахи Печерской Лавры выплатили татарам значительную по тем временам сумму в тридцать рублей, чтобы спасти свою обитель.

Татары, как неудержимый водный поток, прошли по Литве, сжигая и разрушая деревни и села, захватывая в плен многие тысячи несчастных, не ожидавших нашествия, крестьян. Один довольно большой татарский отряд подошел и к Чернигову.

Князь Роман уже знал о разгроме Витовта и был готов к жестокой осаде. Но татары, не имея осадных орудий, видя высокие прочные стены Чернигова и особенно крепости, лишь совершили стремительный объезд и послали в Чернигов гонца, требуя дани. Но хитрый князь Роман ограничился только подарками посланнику (преподнес ему слиток серебра) и десятком серебряных гривен для главы татарского отряда, посетовав на свою бедность и поборы, которые ему пришлось якобы претерпеть от «жестокого Витовта и злобного царя Тохтамыша».

Не ожидая и этого, татарский мурза сделал вид, что удовлетворился «малой данью» и отдал приказ уходить в степь.

В октябре в Чернигов прибыл посланник Витовта с «грамотой», в которой Роман Михайлович освобождался от черниговского наместничества и назначался «воеводой и полномочным наместником» в Брянск.

– А позднее, после недолгого наместничества, – добавил уже устно посланец великого литовского князя, – ты получишь Брянск в свой удел!

– Где там! – подумал тогда князь Роман. – Теперь и Киев, и Чернигов и даже Смоленск – не уделы! А после гибели славного Дмитрия Ольгердыча и Брянск стал частью владений великого князя! Ясно, что Витовт назначил меня брянским наместником только для того, чтобы «приручить» брянцев!

Но он охотно выехал с семьей в Брянск. Это было как бы его возвращение в город своих предков. Да и брянцы приняли князя Романа доброжелательно. Город в это время переживал «претяжкое» горе: очень многие семьи бояр, дружинников, знатных горожан лишились родных, погибших в далеких степях. Без кормильцев остались тысячи детей и почти тысяча вдов: едва ли не все убитые татарами дружинники имели семьи.

Романа Михайловича встречали без «малинового» колокольного звона, как когда-то, в далекой молодости, лишь немногочисленные, не ходившие на татар бояре, и епископ Исакий, перекрестивший князя. – С Господом, сын мой! – сказал он. – Благословляю твое возвращение в свой удел! Долгих тебе лет и доброго княжения!

– Не княжения, а наместничества! – пробормотал тогда князь Роман, но владыка на это ответил однозначно: – Название нам ни о чем не говорит! Это одни слова! Что княжение, что наместничество – все равно высшая власть в уделе! Нет никакой существенной разницы!

С приездом князя начались обычные будни: советы бояр, беседы с владыкой, поездки по городу и редкие выезды на охоту. Покойный князь Дмитрий Ольгердович оставил довольно значительную казну: несмотря на регулярные выплаты, которые он производил как великому князю Витовту, так и его союзнику, хану Тохтамышу, доходы с купцов и ремесленников, пушного промысла, превышали расходы.

Князю оставалось только обеспечить сытую жизнь вдовам и детям погибших брянских дружинников, для чего он и собрал в первый же день своего приезда боярский совет, на котором объединил оставшихся немногочисленных брянских бояр со своими черниговскими, которые тоже имели брянское происхождение и были с радостью встречены местной знатью.

Роман Михайлович не хотел ссориться с брянским боярством. Он оставил на своем посту прежнего огнищанина, Олега Коротевича, а своего дворецкого, Бобко Яровича, назначил мечником на место погибшего у Ворсклы Буяна Белютовича.

Поскольку там же был убит и брянский воевода Пригода Уличевич, его пост занял Влад Изборович.

Только в одном князь Роман проявил решительность и строгость: он удалил из бани всех «банных девиц» князя Дмитрия Ольгердовича. Самых видных красоток выдал замуж за дружинников, прочих же поручил «славному огнищанину», чтобы тот обеспечил им «постоянный кусок хлеба».

В бане «воцарились» его собственные, привычные «красные девицы», привезенные из Чернигова.

На боярском совете было сразу же решено «обеспечить нужную помощь вдовам и детям, как в серебре, так и пищевых припасах», имевшихся в княжеских кладовых. Такое «жалование» полагалось выдавать «по древнему закону» до достижения старшим сыном вдовы возраста «княжего дружинника», получавшего княжеское «довольствие» за службу. Если же не было сыновей, князь был обязан выдать замуж дочерей погибшего дружинника и вдову, если та пожелает вновь обрести мужа. В противном случае обычай вынуждал его «кормить несчастных женок и девиц до самой смерти».

К важным княжеским делам относились и судебные «тяготы». Несмотря на то, что во время отсутствия брянского князя немногочисленные бояре сами решали судебные дела, к князю, «пред очи», стремились попасть многочисленные жалобщики, недовольные боярскими постановлениями.

Князю приходилось заниматься и этим. Одновременно он рассматривал просьбы горожан о выделении им денег из казны или рабочих рук для «починки» жилых домов, рубки и доставки леса, прочих нужд. Конечно, князь не всегда вникал в такие дела, на это у него был огнищанин, но в первые месяцы своего пребывания в Брянске Роман Михайлович сам выезжал на места. Вот и на этот раз, осмотрев кузнечный ряд, который, по жалобе горожан, совершено не убирался, и, не обнаружив грязи, князь поскакал к «Белому колодцу», где располагалась покосившаяся изба бывшего княжеского слуги-вдовца, больного старика, нуждавшегося в помощи.

Князь как раз вышел из раздумий, когда его конь приблизился к упомянутой в челобитной избе.

– Вот здесь, княже, проживает престарелый Белько Шульгич! – буркнул боярин Тихомир Борилович, ткнув острием своего меча в ветхие бревна.

Князь окинул взглядом избу и покачал головой.

– Это плохо, что верные княжеские слуги имеют такую старость! – сердито сказал он. – Надо войти внутрь и посмотреть на жалкого старика!

Княжеский воевода Влад Изборович, соскочив с коня и отдав поводья своему сыну Светолику, который тоже спешился, вошел в бревенчатую «развалюху».

Вскоре он вышел оттуда с лохматым, одетым в длинную, сотканную из конопли, рубаху и такие же, сероватого цвета штаны, стариком, босые ноги которого, выглядывавшие из штанов, были покрыты багровыми язвами.

– Так это ты – Белько Шульгич? – спросил, нахмурившись, князь Роман. – Ты писал челобитную?

– Не я, славный князь! – пробормотал напуганный мужик, падая на колени прямо перед копытами княжеского коня. – Это написала или моя сестрица или ее супруг, известный купец! Они мне раньше грозились этим! А я бы не осмелился…Прости меня, княже!

– За что же прощать? – усмехнулся князь. – Я вижу, что твоя изба, в самом деле, никуда не годится! А теперь скажи мне, это правда, что ты – бывший княжеский человек?

– Правда, батюшка, – пробормотал мужик. – Я был постельничим у славного князя Василия Иваныча! А когда тот князь умер, будучи еще молодым, меня сразу же прогнали со двора…Пока я был молод, я еще кое-как перебивался. Но вот умерла супруга, а я состарился…И ничего у меня не осталось на жизнь…Летом я ходил в лесок…Собирал грибы и добывал дичину…А вот теперь заболел и совсем потерял силы. Прошу смерти у Господа, но ее все нет!

– Видно, ты давно был на княжеской службе, – покачал головой князь Роман Михайлович, – потому как я ничего о тебе не слышал! А как ты служил? Верой и правдой?

– Верой и правдой, славный князь, – тихо сказал больной старик, – и никогда не имел от князя нареканий, а только добрые слова…

– А если я возьму тебя в дружинный терем, почтенный Белько? – молвил, зевая, Роман Молодой. – Там мои люди приютят тебя и отмоют в баньке…Может ты еще мне послужишь?

– Я был бы рад! – поднял голову, вставая на ноги, старик.

– А что это у тебя за такие страшные язвы? – князь показал рукой на ноги несчастного.

– А это, славный князь, укусы блох! – пробормотал старик, качая головой.

– Ну, что ж! – усмехнулся князь Роман. – Сегодня же я пришлю за тобой телегу и заберу тебя в детинец! Я не оставлю тебя, верного княжеского слугу, на лютую смерть от голода и укусов мерзких тварей! Слышали, люди мои? – князь повернулся лицом к боярам.

– Слышали, княже! – хором ответили те.

Неожиданно раздался цокот копыт, и из-за поворота выскочил княжеский дружинник.

Подскакав к князю, он спешился и низко поклонился.

– Что тебе, Туча? – спросил с удивлением князь – Неужели опять что-нибудь случилось?

– Меня прислал сюда твой сын, княже, – молвил раскрасневшийся от быстрой езды воин, – чтобы передать срочную весть.

– Говори! – бросил резко князь. – Что за весть?

– К нам приехал посланец самого великого князя Витовта с какой-то важной грамотой!

– С грамотой? – вскинул голову Роман Михайлович. – Ну, что ж…Тогда надо ехать. – Он посмотрел на своего огнищанина. – А этого дедка ты сам отвезешь в детинец! Понял, мой славный Олег?

– Понял, княже! – ответил Олег Коротевич.

Князь быстро развернул коня и, не слушая горячих благодарностей лохматого мужика, как птица, помчался вперед – к крепости.

В думной светлице в это время пребывали князь Дмитрий Романович и литовский посланник, которые сидели на передней скамье и тихо беседовали.

Роман Михайлович быстро вошел и, не говоря ни слова, уселся в свое черное кресло.

– Здравствуй, пресветлый князь! – сказал по-литовски гонец, вставая и низко кланяясь.

– Здравствуй, Радивил! – улыбнулся князь Роман. – Как давно я тебя не видел! Ну, сначала покажи мне грамотку от нашего славного государя!

– Вот она, княже, – Радивил достал из-за пазухи свернутый в рулон свиток. – Прочитай и подумай!

Роман Михайлович сорвал свинцовую печать, развернул грамоту и быстро пробежал ее глазами. – Так, – сказал он, покраснев и сверкнув очами. – Наш славный господин Витаутас назначает меня наместником…самого Смоленска! И пока не отнимает Брянск…Он также пишет, что если я смогу усмирить смолян и подчинить власти Витаутаса, он отдаст мне в удел Брянск или Смоленск! Вот тебе незадача! Я еще не успел закрепиться здесь, в Брянске, а тут – надо ехать в беспокойный Смоленск! Мне следует подумать…

– А что тут думать? – бросил Витовтов посланник. – Это приказ! Ему надо повиноваться!

– Ладно, Радивил, – кивнул головой князь Роман. – А сейчас ты пойдешь с моим дворецким…Я его вызову! – Он хлопнул в ладоши. В светлицу вбежал мальчик-слуга. – Беги же, Хлопко, за Олегом Коротичем! И побыстрей!

Как только княжеский огнищанин переступил порог думной светлицы, Роман Михайлович резко сказал: – Бери, мой славный Олег, этого знатного человека, литовского посланника, хорошо накорми его, дай ему достойный отдых и пришли к нему на ложе миловидную девицу…

– Слушаюсь, княже!

Как только они удалились, Роман Михайлович сказал, пристально глядя на сына: – Ты слышал приказ Витовта? Что ты об этом думаешь?

– Я думаю, батюшка, что это – высокое назначение! – весело сказал князь Дмитрий. – Значит, славный Витовт очень уважает тебя!

– Уважать-то уважает, сынок! – усмехнулся князь Роман. – Но не забывает и своей выгоды! Он очень хитер! Ведь литовцы взяли Смоленск не силой, а хитростью, и теперь не могут его удержать! Это нелегко! Еще живы законные смоленские князья! Вот он и хочет, чтобы я приручил смолян и привел под ярмо Литвы. Однако я не вижу в этом ничего хорошего для себя! Я окажусь как бы между молотом и наковальней! И останусь ли жив? Я знаю, что смоляне – жестокие и коварные люди! Мое сердце чует беду!

– Это не так, батюшка! – рассмеялся Дмитрий Романович. – Тебе оказали такую честь!

– Ладно, сынок, – нахмурился Роман Михайлович, – пусть так и будет. Но мне кажется, я не дождусь удела ни в Брянске, ни в Смоленске! Конечно, я обязан исполнить приказ Витовта, но надо подумать и о тебе! Я считаю, что ты должен уехать в Тверь к великому князю Михаилу! С собой возьмешь с полсотни отборных дружинников! Я дам тебе достаточно серебра из моей казны.

– Зачем, батюшка? – сдвинул брови Дмитрий Романович. – Я не хочу уезжать в Тверь и встречаться с князем Михаилом! Да еще с казной! Что ты придумал?

– Не встречаться, сынок, а служить! – громко сказал князь Роман. – Этот славный Михаил давно звал меня к себе! А я, по своей глупости, не послушал…А ты теперь исправишь мою ошибку и будешь служить Твери! Я не хочу тебе такой жизни, которую сулил мне Витовт! Неужели ты не понимаешь, что он подставляет меня на гибель?

– А ты не ошибаешься, батюшка? – покачал головой князь Дмитрий. – Может, будет лучше, если я останусь здесь, в Брянске?

– Не надо, сынок! – решительно молвил Роман Михайлович. – Бери с собой супругу и богатую казну! Я дам тебе достаточно серебра и драгоценных камней! Пусть твоя казна хранится в Твери. А я сам поеду с боярами в Смоленск и если продержусь там три года, тогда увидим. Но если мне там будет плохо, тогда я приеду к тебе в Тверь! Понял?

– Понял, батюшка, – сказал, едва не плача, Дмитрий Романович. – Но лучше бы ты ошибался!

 

ГЛАВА 22

СМЕРТЬ МИХАИЛА ТВЕРСКОГО

Великий князь Михаил Александрович занемог. Он был рослым, сильным, довольно полным человеком, достаточно жизнерадостным и веселым. Несмотря на житейские неудачи, политическое и военное поражение от великого московского князя Дмитрия Донского, Михаил Александрович не терял присутствия духа и сохранял веру в былую славу своего великого княжества. Однако, из-за многочисленного потомства, которое оставил его отец, бесчисленных отпрысков его дядей, братьев, племянников, жаждавших земельных уделов, великое Тверское княжество медленно приходило в упадок. Михаилу Александровичу удалось на короткое время обуздать своих многочисленных родичей, которые затихли сразу после смерти Дмитрия Донского, поощрявшего раздоры в тверском семействе, и выжидали, присматриваясь к великому московскому князю Василию Дмитриевичу. Но вот первым не выдержал Иван Всеволодович Холмский, племянник великого тверского князя. Он, несмотря на «ласку» и «любовь», которые проявлял по отношению к нему Михаил Александрович, неожиданно покинул свой удел и «отъехал» на службу в Москву, стремясь показать свою «волю» и независимость.

Великий князь Василий Дмитриевич, который, казалось, совершенно не вмешивался в дела Твери, «с превеликой радостью» встретил мятежного тверича и оказал ему «немалую честь»: женил на своей сестре Анастасии, дал в наместничество Торжок, а затем и послал в Псков, на твердое псковское жалованье.

Михаил Александрович Тверской неоднократно посылал своих людей к племяннику, призывая его вернуться в свой удельный Холм, обещал дополнительные земельные пожалования, но все было бесполезно.

Как-то великий князь Михаил встал поутру и почувствовал сильную слабость. Он с трудом, с помощью слуг оделся, добрался до трапезной, но, к ужасу княгини и родичей, совершенно не притронулся к пище, потеряв к ней вкус.

Вернувшись назад в опочивальню и ощутив сильную головную боль, тошноту и раздражение, великий князь понял, что его дни сочтены.

Имея шестьдесят шесть лет отроду, он стал «таять» буквально на глазах окружавших его лекарей и родственников пока, наконец, не превратился в желтый, обтянутый сухой кожей скелет. Тверской епископ, призванный на совет к умиравшему великому князю, написал под его диктовку «духовную» – завещание Михаила Александровича.

В этой «грамоте» великий князь отдавал старшему сыну Ивану Тверь, Вертязин, Вобрын, Зубцов, Новый Городок, Опоки, Радилов, Ржев и многие села. Другому сыну, Василию, он «записал» Кашин и Коснятин, а младшему, Федору, оставил Микулин с прилегавшими землями. Не обделил он и внука, Ивана Борисовича. В этом же завещании великий князь обязывал младших сыновей «во всем повиноваться» воле его старшего сына Ивана, который должен был стать для них «вместо отца».

Как раз после того как владыка покинул великокняжескую опочивальню, в Тверь прибыли послы из Константинополя, отвозившие туда «милостыню» великого князя Михаила. В ответ константинопольский патриарх прислал бесценный дар – икону Страшного суда. Услышав об этом, великий князь, забыв о болях и слабостях, встал со своего ложа, оделся и, надеясь получить исцеление «от святого писания», устремился во двор, где стояли с иконой его посланники – тверской протопоп Даниил со священниками. Увидев исхудавшего, измученного болезнью князя, они со слезами на глазах перекрестили его. Великий князь «с усердием» целовал священную икону, истово молился, но «небесная помощь» не пришла.

Тогда Михаил Александрович объявил о назначении «прощального пира», на который пригласил через своих слуг всех священников, тверских бояр и даже нищих, «кого не встретят у двора».

На пиру он сам обносил гостей «прощальной чашей» вина и просил их, чтобы они молились за него. Но и опять не случилось чуда.

Несмотря на обилие слез, тяжкие рыдания и молитвы, которые произносили гости на пиру, великому князю легче не стало.

Теперь он понял, что пора готовиться к смерти. Но, имея еще силы, великий князь, поцеловав детей, бояр, слуг, самолично пошел в соборную церковь, где, при скоплении множества людей, поклонился гробам отца и деда, указал священникам на место своей будущей могилы и горестно, горячо помолился.

Глядя на кроткого, исхудавшего и бледного старика, некогда величественного и гордого красавца, простые тверичи молчали и лишь роняли слезы.

Когда же великий князь, покидая церковь, поклонился «всему народу», прося его благословения, церковь затряслась от горьких рыданий.

– Прощай, батюшка-князь! – вопили, страдая душой, тверичи. – Да благословит тебя Господь, наш добрый господин!

Великий князь вышел во двор и, отказавшись следовать во дворец, приказал отвезти его в лавру святого Афанасия.

– Зачем, батюшка?! – вскричал его старший сын Иван. – Неужели ты захотел постричься в монахи?! Не рано ли? Ты же сам можешь ходить без чьей-либо помощи? Еще отлежишься, батюшка родной! Не спеши умирать! У тебя еще много земных дел!

– Нет, сынок, – покачал головой великий князь. – Я чую конец своему здоровью и неминуемую смерть! У меня отнимаются руки и ноги, а в голове стоит густой туман!

– Как же теперь быть, могучий князь? – простонал, держась обеими руками за голову, Дмитрий Романович Брянский. – У меня была надежда только на тебя! Ведь мой батюшка прислал меня сюда на службу! А теперь такое горе! Не уходи от нас, великий князь!

– Не обессудь, славный Дмитрий! – тихо сказал Михаил Александрович. – Теперь ты послужишь моему сыну Ивану! Какая разница? Я любил твоего батюшку, Романа Михалыча, и не раз звал к себе на службу! Однако не получилось. Прощай, Дмитрий, отважный воин! Теперь встретимся на том свете!

И великий князь, поддерживаемый сыновьями, уселся на подогнанную к нему телегу, а возница-монах, сидевший на облучке, медленно повез его к святой обители.

Сам епископ Арсений следовал за телегой, произнося слова молитвы и крестя великого князя. Когда же они вошли в лавру, он, остановив сопровождавших, сказал: – Пострижение – великое таинство! На это могут смотреть только монахи и священники! Остальные должны ждать у входа!

Обряд пострижения не занял много времени, по истечении которого владыка вышел к великокняжеским сыновьям, боярам и прочей городской знати со словами: – Теперь у нас нет великого князя Михаила Александрыча, но вместо него есть славный инок Матфей! Благослови же Господь этого великомученика и дай ему нужное облегчение!

После этого епископ, перекрестив толпу, вновь вернулся к новоиспеченному монаху.

Толпа, стоявшая у ворот лавры, не собиралась уходить, напротив, туда прибывали все новые и новые люди.

Гул их голосов обеспокоил епископа Арсения, и он вновь вышел из кельи, направлялась к рыдавшим, взволнованным людям.

– Люди добрые! – сказал он, вновь осеняя толпу крестом. – Пора идти домой! Нашему славному старцу нужны тишина и покой. После пострижения ему стало легче. Может, еще немного поживет! Уходите же!

Только после этих слов расстроенные тверичи, знать и родственники великого князя стали расходиться.

– Наш великий князь был прославлен своими добрыми делами! – говорили друг другу простые люди. – Он не потакал своим боярам, был справедливым судьей, покончил с разбоями и пресек доносительство!

– Кроме того, он отменил тяжелые торговые налоги, – бормотали, истекая слезами, дородные тверские купцы, – укрепил города и успокоил села! На нашей земле царили мир и тишина!

На седьмой день своего пребывания в лавре, больной неожиданно почувствовал себя совсем плохо и, обратившись к настоятелю, попросил призвать к нему старшего сына Ивана.

Тот довольно быстро прискакал и предстал перед умиравшим отцом.

– Слушай меня, сынок, – сказал инок Матфей. – Напоследок я хочу дать тебе добрые советы…Не ищи ссоры с Василием Московским! От этого нет ничего, кроме горя! Но и не спеши проявлять к нему свою дружбу! Тогда злобная Москва поглотит нашу Тверь! Старайся не обижать своих братьев и племянников! Если внутри нашей Твери начнутся неурядицы, тогда настанет конец нашему славному и великому уделу! И привлекай к себе других могучих, известных своими доблестями князей! Следи за Москвой и учись хитростям у Василия Дмитрича!

– Я понял батюшка, – склонил голову заплаканный Иван Михайлович, – и всегда буду следовать твоим наставлениям!

– И еще, сынок, – бывший великий князь слегка приподнялся на подушке. – Люби и жалуй князя Дмитрия Романыча! А если удастся, перемани его батюшку из Смоленска к нам в Тверь! Я предвижу печальную участь этого Романа Михалыча…Но не вздумай воевать с Витовтом!

Это были его последние слова. Измученный страданиями старик упал на свое ложе, вытянулся и, закрыв глаза, затих. – Лежит, как святой! – зарыдал Иван Михайлович. – А на родном лице – лишь ангельская улыбка! Спи спокойно, любимый батюшка, да будет мир твоей душе и покой у Господа, в райских кущах!

 

ГЛАВА 23

ЗАМЫСЕЛ ЮРИЯ СМОЛЕНСКОГО

– Мы неплохо наказали этих татар, сынок! – весело сказал на совете бояр великий рязанский князь Олег Иванович своему зятю Юрию Смоленскому, сидевшему на передней скамье, напротив его кресла, рядом с рязанским епископом. – Теперь они надолго запомнят наш урок и оставят в покое мои земли!

– Ты, батюшка, лучше бы послушал моих людей! – пробормотал багровый от волнения Юрий Святославович. – Они только что прибыли из Смоленска со слезной просьбой!

Олег Рязанский задумался. Последние годы его правления осложнились войной с Литвой, потому как великий литовский князь Витовт хитростью захватил Смоленск, изгнав оттуда его законных князей. Теперь Юрий Святославович Смоленский, нашедший убежище в Переяславле-Рязанском, постоянно досаждал своему тестю, уговаривая его совершать набеги на Литву и готовиться к походу на Смоленск. Особенно он усилил свои просьбы после разгрома войск Витовта у Ворсклы.

– Теперь у литовцев нет сил, – говорил тогда князь Юрий, – и он не сможет удержать Смоленск! Надо решительно собрать войско и пойти туда!

Однако великий князь Олег не внял тогдашней просьбе зятя. – Ты сам виноват в потере Смоленска, Юрий! – сказал он. – Ты плохо управлял своей землей, обижал и знать и простонародье! Ты не жаловал любовью свою супругу и мою милую дочь, а лишь щупал непотребных девок и совращал чужих жен! Из-за этого возникли недобрые слухи, и ты нажил себе в городе множество врагов! Нет надежды, что смоленские бояре возвратят тебе славный город…А приступом его не взять! Пока подожди. Вот накопим достаточно сил, а смоляне забудут о твоем печальном правлении и намучаются под литовским ярмом, тогда посмотрим…

Тем временем в рязанские пределы вновь вторглись татарские полчища. На сей раз их вел некий «царевич Мамат-Салтан». Благо, что хорошо «сработали» рязанские «заставы», и великий князь Олег своевременно узнал о набеге врагов. Те же, убаюканные победами над литовцами, не спешили: вопреки своим обычным воровским набегам, делали ежедневные привалы, ночевали после дневных переходов, словом, надеялись на легкую добычу и страх, который они посеяли в литовской земле. Однако великий рязанский князь не был трусом! Он немало натерпелся от татарских погромов и имел огромный опыт сражений со степными хищниками.

Татары этого не учли.

Великий князь Олег Иванович сразу же, как только узнал о татарах, послал своих срочных гонцов к князьям Ивану Козельскому, Ивану Пронскому и Федору Муромскому, призывая их в свое войско. Те немедленно явились и как раз вовремя. Татарское войско в это время засело у Черленого Яра, урочища неподалеку от Переяславля-Рязанского.

Объединенное войско русских князей, воспользовавшись беспечностью татар, быстро двинулось в их сторону и с ходу вступило в бой. Сам великий князь Олег Иванович, рискуя жизнью, в первых рядах врубился в дозорный татарский отряд и, разгромив его, не давая врагу опомниться, ринулся на основные вражеские силы.

Мамат-Салтан едва успел построить свое войско, но достойно встретить врага не смог. Отступавшие дозорные воины выскочили на его передний край, создав «великую смуту». Когда же татарский военачальник попытался успокоить своих воинов и отразить нападение рязанского войска, к нему в тыл вышли козельский и пронский князья. Однако и теперь, оказавшись в отчаянном положении, татары не собирались сдаваться. Сам Мамет-Салтан, увидев седовласого, раскрасневшегося от боевого пыла великого князя Олега, мчавшегося на его воинство, выскочил вперед, надеясь остановить разъяренного старика. Но Олег Иванович довольно легко одолел татарского полководца. Взмахнув для видимости мечом и увидев, как знатный татарин накрылся щитом, он неожиданно поднял кистень, висевший на его левой руке, ударил им татарина по щиту и с силой выбил его из седла. – Берите в плен этого глупого мурзу! – крикнул он своим зычным голосом. И его воины, спешившись, подхватили под руки упавшего, одуревшего от удара об землю «царевича» и, быстро скрутив ему руки за спиной, связали его веревкой. Тем временем сражение шло к концу, хотя татары все еще отчаянно отбивались. Потеря полководца привело его войско к полному разгрому. Прочие татарские мурзы могли управлять лишь своими небольшими отрядами, но действовать совокупно не могли. В конце концов, татары, потеряв почти половину своих воинов убитыми и ранеными, отчаянно, скопом, ударили в полк Ивана Пронского, пробили его ряды и выскочили в степь. Они мчались, сломя голову, к Дону, опасаясь преследования, но великий князь Олег еще до сражения послал в степь довольно большой «караул», который и встретил отступавших татар возле Хопоря на Дону. Случилось настоящее избиение. В руки рязанских воинов попали все вражеские мурзы «с богатыми пожитками», а в Орду сумели убежать лишь немногие. Вот почему Олег Иванович Рязанский часто вспоминал недавнюю битву и смаковал решительную, беспощадную победу. Он сам задумывался о возвращении зятю Смоленска, но все никак не мог решиться на поход.

– Значит, ты опять не слушаешь меня, батюшка?! – громко сказал Юрий Святославович, стремясь увлечь своего тестя новым замыслом.

– Погоди, сынок! – покачал головой очнувшийся от размышлений Олег Иванович. – Надо еще обсудить все полученные известия!

– А когда ты примешь смоленских людей? – настаивал Юрий Святославович. – Мои бояре устали ждать…

– Потом! – недовольно буркнул великий князь рязанский. – Рассказывайте же, бояре мои, что там нового на русской земле!

– Есть вести из Твери, батюшка, – встал из середины светлицы боярин Иван Симеонович. – Там родичи заключили между собой мир! Из Пскова приехали Иван Всеволодыч со своим сыном. Они целовали крест Ивану Михалычу и признали волю покойного Михаила Александрыча. А осенью Иван Тверской послал в Сарай, к царю Темир-Кутлую, своих киличеев, Федора Гусленя и Константина, однако царь уже скончался от литовских ран. Теперь там сидит его сын Шадибек. Вот он, получив подарки от тверских посланников, и выдал им грамотку на Тверь для великого князя Ивана. А потом в Тверь, вместе с тверскими киличеями, отправился и ордынский посланец Сафряк…

– Надо бы и нам послать в Сарай своих людей, чтобы задобрить этого Шадибека! – пробормотал Олег Иванович. – Пусть мы победили Мамат-Салтана, а вдруг он – приближенный нового царя? Зачем нам вызывать на свои головы гнев всей Орды? И что нам делать с этим Маматкой? Он пока сидит на подворье Михаила. Может, казнить его?

– Не надо, великий князь! – вскочил со своего места тот самый боярин Михаил Александрович, у которого проживал охраняемый знатный пленник. – Он – кровный родич этого царя Шадибека. Сам мне сегодня сказал! А я не знал, что есть такой царь Шадибек! А когда услышал сейчас на совете его имя от Ивана Семеныча, так сразу же смекнул: наш пленник сказал правду! Было бы лучше, батюшка, не предавать его и прочих татар смерти, а послать с подарками к царю Шадибеку! Может, будет от этого какая-то польза, а ты получишь царскую грамоту-оберег!

– Это правильно! – кивнул головой великий князь. – Так и поступим! Есть еще новости, Иван?

– Я хотел бы рассказать еще немного о Твери, – продолжал Иван Симеонович. – Там могут начаться беспорядки. Дело в том, что многие бояре удельных князей стали перебегать на службу к великому князю Ивану. А это не нравится мелким князьям! Они приезжали в Тверь и просили Ивана Михалыча не принимать беглецов, но тот с ними не согласился! Рассказывают также, что Витовт Литовский ездил осенью к польскому королю Ягайле и клятвенно подтвердил ему свою верность. Кроме того, этот Витовт заключил «вечный мир» с Великим Новгородом, Псковом, Москвой и Тверью!

– Значит, Витовт теперь усилится, если сумел помириться с сильными уделами! – громко сказал Олег Иванович, глядя на своего зятя. – А ты просишь отвоевать у него Смоленск! Пусть татары разбили Витовта в своих степях, и он понес жестокий урон…А разве татары не потеряли многих людей? Им тоже досталось от Витовта! Рано его хоронить! Там – несметная сила!

– Ты хотя бы выслушай смоленских бояр, батюшка! – простонал Юрий Святославович. – Они скажут много полезных слов! Может ты тогда примешь другое решение…

– Ладно, Юрий! – кивнул головой великий князь Олег. – Сейчас, я дослушаю боярина…Говори же, Иван, что там еще на Руси приключилось!

– Скажу теперь о Смоленске, если этого хочет князь Юрий, – сказал Иван Симеонович. – Недавно Витовт прислал туда нового наместника – Романа Молодого! Того самого, батюшка, который сидел здесь, в Переяславле, в твоем плену! Это известный на Руси человек!

– Неужели?! – встрепенулся Олег Рязанский. – Это не выдумка?

– Это правда, батюшка! – вскричал багровый от ярости Юрий Святославович. – Об этом мне рассказали приехавшие сюда бояре! Я до сих пор не могу успокоиться от гнева! Нет мне спасения от того бесстыжего Романа! Он в свое время отнял Брянск у моего брата и не раз покушался на Смоленск! И литовцы часто грозили мне этим Романом! О, как бы я хотел отомстить злодею и вернуть мой Смоленск!

– Ладно, Юрий, – кивнул головой Олег Иванович. – Веди сюда кого-нибудь одного из смоленских бояр! Мне не нужна пустая болтовня или разнобой!

В думную светлицу вошел седовласый, рослый, широкоплечий боярин, одетый в богатый, расшитый золотыми и серебряными галунами литовского покроя кафтан. Его синие, блестевшие шелком штаны были вправлены в серые козловые сапожки. Пояс боярина, расшитый золотыми и серебряными нитями, искрился драгоценными камнями.

Низко склонившись в поясном поклоне перед великим князем Олегом, смоленский боярин сказал, тряся своей окладистой седой бородой: – Здравствуй, великий князь! Мы, трое смоленских бояр, пришли к тебе за помощью против литовцев! У нас совсем нет жизни от них! Они совершенно нас ограбили! Теперь мы платим огромный «выход» не в Орду, а Литве! Они установили неведомые и тяжелые налоги! А недавно хитрый Витовт прислал к нам своего человека – Романа Молодого! Он совсем не молод, несмотря на прозвище, хитер и коварен! И многие наши бояре поддались на «лесть» нового наместника: стали хвалить его и подчиняться указаниям литовцев! Если этот Роман проживет у нас хотя бы год-два, он сумеет приручить весь смоленский люд к литовской власти! А мы хотим возвращения нашего законного князя Юрия Святославича! Помоги нам, великий князь! Мы все слезно просим тебя!!

И смоленский боярин, упав на колени, громко, хрипло зарыдал.

– Ты слышишь, батюшка?! – возопил, прерывая горестные стенания смоленского боярина, Юрий Святославович. – Неужели ты не сжалишься над нами и не поможешь?!

– Конечно, сынок, – молвил, глядя на своих бояр, великий князь Олег, – я приму меры! Но у меня пока нет столько сил, чтобы осаждать этот неприступный город!

– Этого не понадобится, батюшка! – буркнул Юрий Смоленский. – Нам бы только дойти до Смоленска с войском, а там мои бояре откроют ночью ворота, и мы вступим в город!

– Так будет, боярин? Как твое имя? – нахмурил брови Олег Иванович.

– Мое имя – Михаил Глебыч, – вновь заплакал затихший на время смоленский посланник. – Помоги нам, великий князь! Мы сами отворим тебе нужные ворота! А вы потом покараете врагов-литовцев и Романа Молодого!

– Именно так, великий князь! – молвил, горя очами, Юрий Святославович. – Мы подведем наше войско к городским воротам, а я свяжусь со своими людьми…Нашим врагам не устоять! И я сам беспощадно зарублю этого Романа Молодого! А бояр, которые переметнулись к Витовту, мы вместе покараем! И пусть злобный Витовт попробует вернуть себе Смоленск! Ничего у него не выйдет!

– Хорошо, сын мой, тогда мы пойдем на Смоленск летом, когда станет тепло и сухо! – кивнул головой Олег Рязанский. – Пока еще холодно, а весной – сыро! Летом удобней! Но запомни, сынок! Ты потерял свой удел из-за собственных неправедных поступков! Поэтому нечего угрожать расправой своим боярам! А Роману Молодому ты вовсе не судья! Обещай же проявить должную скромность, милосердие и что ни один волос не упадет с головы князя Романа!

– Обещаю! – сказал, скрепя сердце, Юрий Святославович. – Мне бы только вернуть славный Смоленск!

 

ГЛАВА 24

ГИБЕЛЬ РОМАНА МОЛОДОГО

– Зачем ты к нам приехал, княже?! – крикнул, вставая со своей скамьи, смоленский боярин Михаил Глебович. – Исполнять волю Витовта, но не служить русскому городу?! Разве ты не знаешь, что еще жив наш законный князь Юрий Святославич?!

– Я знаю об этом, славный боярин, – кивнул головой Роман Михайлович. – Но Витовт прислал меня, чтобы я навел порядок в городе и улучшил вашу жизнь! Не скрываю: я, в самом деле, исполняю его волю! Я сказал вам всю правду еще в прошлом году, сразу же по прибытии в Смоленск! У меня не было замысла овладеть вашим городом и отнять законные права у славного князя Юрия! Но он ведь сам покинул город и сбежал в Рязань! Что же теперь болтать? Неужели вы стали хуже жить после моего прибытия? Разве я кого-нибудь обидел? Может я опозорил чью-нибудь супругу или убил простолюдина? Вы живете, как свободные люди, имея право высказывать любое мнение! Хотя бы здесь, на совете! Разве не так?

– Так, так, княже! – прогудели многие бояре.

– Однако же, княже, – встал со своей скамьи другой боярин, Иван Симеонович, – почему ты в свое время бросил Москву и ушел к Витовту? Ты считаешь, что лучше служить поганому литовцу, чем великому русскому князю?!

– Лучше, Иван, – грустно улыбнулся князь Роман. – Служба у Витовта не так тяжела, хотя бы потому, что он – справедлив! Конечно, великие князья стоят выше по своему положению, чем служилые, но они – не господь Бог! Ты можешь сказать Витовту любую правду, и он тебя только похвалит! А если будет недоволен твоими словами, ограничится только устным порицанием, а потом забудет обиду! В Москве же все по-другому! Там вы – не друзья, а государевы холопы! И не имеете права говорить великому князю ничего, кроме похвалы или грубой лести! Но сказать правду, особенно, если она нелицеприятна – не смей! Лишь один святитель может что-то подсказать великому князю! А остальные должны лишь молчать, хвалить его или поддакивать!

– Как у нас было при Юрии Святославиче! – буркнул кто-то из смоленских бояр.

– И ты никогда не добьешься в Москве справедливой награды, хоть бейся головой или совершай великие подвиги! – продолжал Роман Михайлович. – Особенно если ты небогат и приехал издалека! Там самые знатные бояре так «обкрутили» великого князя, что он признает, как правду, только их слова…Бывает, что они сговорятся против кого-либо и тогда совместно безжалостно оговаривают невинного человека! Я не раз терпел их подлые выходки! Вот придешь по вызову великого князя, пусть хоть покойного Дмитрия Иваныча или его сына Василия, и никак не поймешь, отчего он сердит на тебя! Знаешь только одно: снова оговорили! А если какой-нибудь боярин попадет в опалу великому князю, ему никто, даже прежний друг, не подаст руку помощи! Они – друзья только тогда, когда надо кого-нибудь скопом затравить, как это делают злые волки, а в одиночку – беспомощны!

– А как же тогда Дмитрий Волынский? Он ведь жил во славе и почете? И тоже был «пришлый» князь?! – вновь подскочил со своего места Михаил Глебович. – И его любили московские бояре!

– Тому славному Дмитрию просто повезло! – ответил Роман Михайлович. – Он сразу же женился на сестрице Дмитрия Донского и стал его родичем! Тогда бояре стали принимать его, как своего! Других примеров я не знаю…Может вы их назовете?

– Что вы напустились на нашего князя Романа Михалыча, славные бояре?! – возмутился, вставая, Влад Изборович, приехавший с князем из Брянска. – Неужели вам было лучше при злобном Юрии?! Я слышал о нем столько недобрых слов! Он обижал даже вас, своих именитых бояр! И даже щупал ваших супруг! Стыдитесь!

– Почему ты оскорбляешь имя нашего законного князя?! – закричал, чувствуя, что нашел повод для общего возмущения, главный недоброжелатель смоленского наместника Михаил Глебович. – Мы сюда не звали вашего князя! Сами можем во всем разобраться без Витовта!

Его сторонники загудели, забурчали.

– Вы бы так покричали на своего Юрия! – возмутился, вставая, брянский боярин Поздняк Кручинович. – Это вам не наш кроткий князь Роман, который всегда уважал бояр и сейчас терпит ваши злые слова! Что вам неймется? Зачем вы толкаете городскую чернь на беспорядки?

– Тогда, если вы хотите Юрия, а я вам опостылел, – привстал в своем кресле Роман Михайлович, – выносите на этот счет свое общее решение, и я с радостью уеду в свой славный Брянск! Я не хочу сидеть в вашем беспокойном городе и слушать несправедливые слова! Я уже старик, а не юноша! Решайте же!

Смоленские бояре в возбуждении загудели. Одни, услышав слова князя Романа, согласились с ними и поддержали его, другие же, ведомые Михаилом Глебовичем, требовали возвращения Юрия Святославовича.

Роман Михайлович с грустным лицом смотрел на разгоравшийся спор и думал о минувшем. Его приезд в Смоленск не был торжественным. Как только конный брянский отряд с сотней дружинников подошел к городским воротам, они с визгом и шумом распахнулись, и князь Роман со своими людьми въехал в город. Неподалеку, в ста шагах от ворот, стояли польские и литовские воины. Они с любопытством смотрели на Романа Михайловича и его людей, и, казалось, не знали о его назначении наместником. Лишь только открытие городских ворот свидетельствовало о том, что князя Романа ждали.

– А почему здесь нет смолян и русской дружины? – спросил князь Роман одетого в добротный овчинный тулуп знатного литовца, на голове которого возвышалась подбитая куницей шапка-литовка, свидетельствовавшая о знатности происхождения.

– Здравствуй, князь Роман! – усмехнулся тот. – Я – Василий Борейков, городской казначей! Мы управляли городом вместе с князем Ямонтасом Тулунычем! Но этот славный воин, к несчастью, погиб в жестокой битве! Мы с нетерпением ждали тебя, но видим, что твоя дружина невелика! Всего сотня воинов или даже меньше! Этим ты не усмиришь мятежных смолян!

– А зачем их усмирять, почтенный Василий? – вскинул брови Роман Михайлович. – Неужели в городе беспорядки?

– Именно так, княже, – кивнул головой литовский чиновник. – Смоляне не хотят платить налоги в казну Витаутаса! Вначале они думали, что наша власть – это только благо! Но когда дело коснулось платежей – началась смута! Мы еще при славном Ямонтасе только силой выбивали из них серебро и товары! А смоленскую дружину, стоявшую на стороне горожан, мы были вынуждены распустить…Одни из них ушли из города и подались на службу другим князьям…Когда же смоляне узнали о победе татар над войском Витаутаса, они сразу же осмелели и стали требовать возвращения города князю Юрию! До сих пор никто не платит налогов, и славный Витаутас разгневался на нас! Ты должен, княже, принять самые жестокие меры и превзойти хитроумного Ямонтаса! Здесь есть бояре, которые устраивают беспорядки и толкают городскую чернь на мятеж! Надо бы задержать этих подстрекателей и без жалости казнить! Они боялись славного Ямонтаса, а вот теперь подняли свои мерзкие головы!

– А может привлечь к нам тех бояр добрыми словами? – молвил Роман Михайлович. – Не хотелось бы марать свои руки боярской кровью! Великий грех – казнить человека за его ошибочные суждения! Надо сначала убедить его добрым словом! Тебе нужна грамота Витаутаса о моем назначении?

– Не нужна! – махнул рукой Василий Борейков. – Великий князь прислал мне приказ еще раньше! Я вижу, что ты добрый и справедливый человек…Такому человеку нелегко управлять мятежным городом! Но я дал свой совет. Однако тебе самому придется принимать непростые решения. На то ты и наместник!

И началась у Романа Михайловича непростая «смоленская служба». Вопреки советам литовского казначея, он собрал в думной светлице смоленских бояр, посадил там же прибывших с ним брянских и черниговских бояр и провел беседу, в которой попытался «переманить смолян на свою сторону». Некоторое время смоленские бояре молча сидели, глядя с мрачным видом перед собой. Но, слушая Романа Михайловича, они постепенно успокаивались, и, казалось, с ним соглашались. Споров первоначально не было. Никто не возражал против очередного сбора налогов. Однако когда слова перешли в дело, горожане отказались платить в казну установленные суммы. Пришлось самому смоленскому наместнику ходить на купеческие подворья и уговаривать местных толстосумов «нести в казну серебро, как это было в старину». Доброжелательность князя Романа, уважительное отношение к купечеству с первых дней его правления принесли благодатные плоды и, к изумлению литовского казначея, смоляне собрали к концу года необходимое серебро. Прошло однако совсем немного времени, великому князю Витовту вновь понадобились деньги для воссоздания большого войска, и в Смоленск прибыл его посланник с требованием «нового серебра».

Действительно, налоги в городе собирали к осени, однако обстановка была не та, чтобы легко восстановить прежние порядки. Вновь появились недовольные, и смоленские бояре стали открыто выступать на советах при князе с осуждением его пролитовских действий. Под воздействием бояр зашевелилась всегда готовая к беспорядкам чернь, озлобились купцы и ремесленники.

Как раз в это время в Смоленск прибыл из Твери Дмитрий Романович. Там у него неожиданно заболела и скоропостижно скончалась любимая супруга, и он решил найти утешение в кругу отцовской семьи, поселившись в бывшем тереме великих смоленских князей рядом со своими матерью и сестрами.

Князь Роман был очень раздосадован приездом сына. Он, конечно, сочувствовал его горю, но покойную невестку не любил. – Вот и оставила тебя Евдокия без детей и семьи! – сказал князь Роман сыну при первой же встрече в Смоленске. – Это, конечно, великое горе, но тебе надо смириться с волей Господа и найти себе новую супругу! А может, у тебя еще будут дети, мои внуки? Тогда наш род не угаснет! Не теряй же времени! А если сам не сможешь найти себе знатную жену, тогда я помогу тебе! Только скажи! Я найду тебе не только боярыню, но именитую княжну! И зачем ты покинул тверскую службу? Не хочешь выполнять мой наказ? Здесь в Смоленске совсем нет жизни! Одни беспорядки! А если начнется мятеж, можно потерять даже голову! Неужели ты обидел своим отъездом славного князя Ивана Михалыча?!

Услышав эти слова, уже немолодой отпрыск князя Романа, неожиданно возмутился. – Не надо мне, батюшка, никакой другой супруги, кроме милой Дуни! – вскричал он. – И откуда у меня быть детям?! Теперь я старик, потерявший мужскую силу! Мне совсем ни к чему брачные хлопоты! А сюда я приехал только для утешения души! И покинул великого князя Ивана Михалыча лишь на недолгое время. Я скоро вернусь! За что же ему обижаться? Кроме того, я не вижу никакого мятежа в Смоленске. Здесь тихо и спокойно!

– Вот бы ему побывать в боярской думе, – сказал себе, глядя на разбушевавшихся бояр, Роман Михайлович, – но мне не хочется позора! Он вернется в Тверь и расскажет там о моих унижениях! Тихо в городе – и ладно! Буря разгорается в боярском совете…Эх, предотвратить бы мятеж!

Он привстал в своем кресле и поднял руку. В думной светлице установилась мертвая тишина.

– Вот что я вам скажу, славные бояре! – громко заявил, вглядываясь в раскрасневшиеся, возбужденные боярские лица, князь Роман. – Мы должны исполнить волю Витовта и собрать серебро к началу осени! Вот уже подошел август, а я все еще не хотел вас тревожить…А теперь настало время! Хватит нам вести несерьезные споры! Нам надо собрать не так уже много серебра! Зачем ссылаться на ордынский «выход»? Витовт требует в три раза меньше!

– Надо хранить в нашем городе тишину и покой, быть истинными христианами! – молвил сидевший рядом с Романом Михайловичем в своем, таком же как и княжеское, кресле смоленский епископ. – Кто принесет нам мир, если не вы – лучшие люди города? Неужели вы не видите, как добр и справедлив наш набожный Роман Михалыч? Зачем вы спорите с ним, если ничего нельзя изменить? Идите лучше по домам и призывайте к покорности простолюдинов!

Смоленские бояре, бурча и негодуя, медленно выходили из думной светлицы.

– Скоро, может уже сегодня, – прошептал сквозь зубы своему товарищу боярин Михаил Глебович, – устроятся наши дела! Пошли же! Будем ждать нашего законного князя!

Как только бояре удалились, смоленский владыка, мрачно качая головой, сказал князю Роману: – Плохо дело, сын мой! Говорят, что к Смоленску подходит рязанское войско во главе с великим князем Олегом Иванычем и его зятем Юрием! Я думаю, что наш город будет непросто оборонять! Особенно против законного князя! Горожане могут открыть им городские ворота! Тогда не миновать беды!

– Благодарю тебе, святой отец! – грустно улыбнулся князь Роман. – Но это – только слухи! Я не верю, что великий князь Олег Рязанский поведет свое войско на Смоленск! А если такое случится, тогда отдадимся на волю Господа! Ничего не бывает без Божьей воли! А городские ворота надежно защищены поляками и литовцами…Они не пустят к нам Юрия!

– Это не совсем так, сын мой, – пробормотал епископ, – есть еще ворота, охраняемые горожанами! Они могут послушать мятежных бояр…

– Доверимся Господу! – решительно молвил Роман Михайлович! – Я верю в силу Господа и уже не раз был спасен Его волей! Сейчас позднее время, и я только зря просидел на боярском совете! Завтра снова придется уговаривать этих строптивцев! Утро вечера мудреней!

– Благослови тебя Господь, сын мой! – владыка перекрестил смоленского наместника. – Желаю тебе доброго здоровья и скорейшего решения этого вопроса!

Но князь Роман не дожил до следующего утра. Вернувшись поздно вечером в свой терем, он даже не успел присесть на последнюю трапезу, как вдруг откуда-то, сначала издалека, раздался шум и отчаянные крики, а потом княжеский терем затрясся от ужасного, необъяснимого шума.

– Что случилось?! – крикнул князь Роман, спускаясь вниз по лестнице. Там уже стояли все его слуги. – Неужели вспыхнул мятеж?

Дверь княжеского терема между тем буквально закачалась под мощными, жестокими ударами.

– Что там, батюшка?! Неужели крамола?! – выскочил из простенка Дмитрий Романович.

– Спасайтесь, сынок! – приказал князь Роман, чувствуя беду. – Бери-ка свою матушку, сестриц и бегите в простенок, к тайному проходу! Может, мятежники еще не перекрыли этот путь!

– А как же ты, батюшка? – заплакал Дмитрий Романович. – Неужели ты будешь встречать злодеев?!

– Беги же, сынок и спасай наших родных! – махнул рукой князь Роман. – Я скоро догоню вас!

– Слушаюсь, батюшка! – решительно сказал Дмитрий Романович. – Тогда прощай! До скорой встречи!

И он скрылся в темноте теремного простенка. Прошло еще немного времени, и ужасный стук, не прекращавшийся ни на мгновение, перешел в треск.

– Все, княже! Они сломали дверь! – буркнул боярин Влад Изборович, случайно не успевший уйти на свое подворье. – Беги же в простенок, а я задержу злобных мятежников! – Он выхватил из ножен свой славный боевой клинок. – Уходи, княже!

– Нет, Влад, – горько усмехнулся Роман Михайлович. – Мне некуда бежать! Я даже не буду защищаться…Пусть сам Господь спасет меня!

– Господи, помоги! Господи, защити! – стонали стоявшие рядом на коленях сбежавшиеся со всего терема слуги.

В это мгновение с грохотом и тучей пыли упала на пол тяжелая дубовая дверь, оглушив стоявшего неподалеку Бобко Яровича, который с воплем ужаса отлетел в угол.

В терем ворвались вооруженные, окольчуженные воины, впереди которых, улыбаясь во весь свой огромный рот, шел законный смоленский князь Юрий Святославович.

– Вот и свиделись мы с тобой, наконец, Роман! – весело сказал он, горя очами. – Значит, наш справедливый Господь сейчас не с тобой! Он отворил перед нами городские ворота и выдал тебя на расправу, мерзкий Роман!

– Нечего ссылаться на волю Господа, Юрий! – сказал, не шелохнувшись, князь Роман. – Это, скорей, воля лукавого!

– Ах, так! – вскипел багровый от ярости Юрий Святославович. – Ну, тогда получай, мой лютый враг! – И он, выхватив из ножен свой боевой меч, изо всех сил обрушил его на литовского наместника.

Тело несчастного Романа Михайловича, лишившись отлетевшей в угол окровавленной головы, еще продолжало стоять на ногах, когда верный боярин Влад Изборович бросился с обнаженным мечом на жестокого убийцу. Но его удар пришелся по кольчуге злодея и все стоявшие за спиной князя Юрия воины, как хищные птицы, навалились на отчаянного Влада, не оставив на его теле ни одного живого места.

– Умираю, но не выдаю своего князя! – прошептал, обливаясь кровью и падая на тело князя Романа, славный боярин Влад.

– А теперь, мои воины! – возопил, ликуя, Юрий Святославович. – Хватайте всех бояр и людей этого Романа! И задержите всю его семью! А слуг и домочадцев рубите без жалости! Не щадите и наглых литовцев! И поспешите, пока не пришел Олег Иванович! Он может помешать справедливой расправе! Убивайте всех, кто бы ни встретился на вашем пути! Нет спасения моим лютым врагам!

 

ЭПИЛОГ

Великий князь Юрий Святославович Смоленский, вернув себе свой удел, не был удовлетворен местью. Ему хотелось уничтожить всю семью Романа Молодого и перебить всех его бояр. Но этому воспрепятствовал великий рязанский князь Олег Иванович. Осудив своего зятя за убийство Романа Михайловича и нескольких бояр, он потребовал немедленно отпустить «восвояси» невинных людей, а убитых достойно похоронить. Но как только Олег Рязанский ушел из Смоленска, не желая разделять радость обретения удела со своим лживым зятем, Юрий Святославович приказал похоронить останки князя Романа, его несчастных бояр и знатных литовцев в безымянной братской могиле.

Князь Дмитрий Романович с матерью, сестрами и уцелевшими во время резни боярами уехал в Тверь для продолжения службы у великого князя Ивана Михайловича. Но вскоре он заболел и, внеся солидный денежный вклад в местный мужской Отрочев монастырь, постригся там в монахи. Проведя остаток жизни в святой обители под именем Прокопия, он скончался 12 октября 1414 года. Его мать и сестры сразу же после пострижения князя Дмитрия уехали в Суздаль, в местный женский монастырь, где приняли монашество и прожили до самой смерти.

Олега Ивановича Рязанского вскоре постигло великое горе. Его сын Родослав, посланный в 1401 году на Брянск, был разбит литовцами под Любутском и попал к ним в плен. Литовцы потребовали от Олега Рязанского такую баснословную сумму выкупа, что тот не смог ее сразу выплатить, и его сын долго сидел на «хлебе и воде» в сырой литовской темнице. Великий князь Олег так и умер в 1402 году, не дождавшись возвращения любимого сына, а когда его наследник Федор Олегович накопил достаточно денег и выкупил брата, последний, утратив рассудок, вернулся домой, чтобы умереть в страданиях!

Не остался без «Божьей кары» и Юрий Святославович Смоленский. Он сумел усидеть еще некоторое время на великокняжеском «столе» в Смоленске и даже не без успеха отбил первую осаду Витовтова войска. Но его злой нрав и жестокость отвратили от него даже тех бояр, которые помогли ему вернуть Смоленск. Бояре на его счет говорили: – Иноплеменник Витовт мирно правил у нас, а русский князь вернулся, чтобы проливать нашу кровь!

В 1404 году великий литовский князь Витовт вновь подступился к Смоленску с большим войском, но взять город не смог и отошел. А когда Юрий Смоленский выехал в Москву, чтобы просить помощи у Василия Московского, смоленские бояре дружно решили «позвать Витовта и передать ему славный город». Так Литва на долгие годы стала обладать одним из самых сильных русских княжеств.

Скрипя зубами, уходил на службу в Великий Новгород Юрий Святославович. С ним вместе отправились его сын Федор и верный ему служилый князь Симеон Мстиславович Вяземский. Здесь бывший великий смоленский князь «целовал крест новгородцам» и обязался «оборонять город от врагов», получив «в кормление» тринадцать городов. Но и там Юрий Святославович, проявив свою «лютую злобу», долго не усидел. Зимой 1407 года он «отъехал» в Москву, где упросил великого князя Василия Дмитриевича дать ему «в кормление богатый городок». Тогда Василий Московский послал его своим наместником в Торжок. Здесь и совершил свое наиболее жестокое злодеяние князь Юрий Смоленский.

Продолжая свою развратную жизнь, он, не довольствуясь простолюдинками, стал приставать к супруге своего служилого князя Симеона Вяземского, Ульяне, требуя от нее близости. Но верная своему мужу княгиня сказала ему: – О, княже, что ты говоришь? Как я могу бросить живого мужа и уйти к тебе?

Тогда жестокий развратник набросился на женщину, пытаясь насильственно овладеть ею. Отбиваясь, несчастная женщина выхватила нож и, ударив им князя, нанесла ему рану. Разъяренный Юрий Святославович приказал своим холопам связать княгиню Ульяну, а сам побежал искать ее мужа, а когда нашел, собственноручно зарубил его. После этого он, насладившись слезами и горем княгини Ульяны, приказал отрубить ей руки и ноги, а изуродованное, превращенное в кровавый обрубок тело, бросить в реку. Когда же злодей опомнился, было уже поздно. Опасаясь «грозного суда» со стороны великого князя Василия Московского, он бежал сначала в Орду, но, будучи изгнанным и оттуда, стал скитаться «по всему свету». В конечном счете он обосновался в рязанской земле, где и умер 14 сентября 1407 года «пребывая в пустыне у некого христолюбивого старца, игумена Петра…»

Смерть князя Романа Михайловича Молодого положила конец существованию некогда могущественного Брянского княжества. Великий литовский князь Витовт, назначая Романа Михайловича «брянским наместником», вовсе не собирался возвращать ему удел, хотя это обещал. А когда тот погиб, в Брянск был прислан «в кормление» литовский князь Свидригайло Ольгердович. Последний мечтал стать удельным князем и возродить под своим правлением былое величие Брянска. Однако Витовт не только не дал ему удельных прав, но вскоре прислал в Брянск литовских чиновников, обложивших местное население жестокими поборами. Обнаружив себя лишь «винтиком» в огромном государстве – Великом княжестве Литовском – князь Свидригайло принял решение уйти на службу в Москву. 26 июля 1408 года Свидригайло Ольгердович вместе с брянским епископом Исакием и целой группой удельных князей из чернигово-северских земель, захваченных Литвой, прибыл к великому князю Василию Дмитриевичу, был «обласкан» и получил «в кормление» «город Владимир со всеми волостями, пошлинами, селами и хлебными полями, а также Переяславль со всеми доходами…»

Волей Василия Московского в сентябре этого же года на Брянск были посланы конные отряды служилых московских татар, которые нанесли городу и бывшему уделу «превеликий урон». После этого Брянск утратил значение крупного центра и остался в составе Литвы лишь как один из пограничных городков, будучи еще почти столетие предметом спора между Литвой и Московской Русью.