ГЛАВА 1

СВАДЬБА В КАРАЧЕВЕ

Далеко, за несколько верст в окрест, слышался малиновый звон карачевских колоколов, чтобы не только жители удела, но и бредущие в город Карачев путники знали о торжественном событии в семье удельного князя: сам шестидесятитрехлетний, вдовый доселе, Мстислав Михайлович женился!

Престарелый карачевский князь удивил не только своих придворных и жителей города, но и собственного сына – сорокашестилетнего Святослава Мстиславовича – которого звали еще и другим именем – Пантелеем. Последний расположился за свадебным столом по правую руку от седовласого отца рядом с супругой Марией и с укоризной смотрел на сидевшего напротив, по левую руку от отцовой невесты, своего веселого сына Василия, радость которого раздражала наследника.

Двадцатидевятилетний княжич Василий одобрительно поглядывал на деда и его молодую невесту, и, казалось, не разделял недовольства своего отца. – Молодец, мой славный дедушка! – думал он, потирая руки. – Надо же, какую красивую девицу сосватал в одночасье! Заткнул-таки за пояс моего батюшку и своих надменных бояр! Эта красавица – настоящая прелесть! Такой нет ни у татарского царя, ни у греческого!

В самом деле, молодая невеста, дочь карачевского боярина Вершилы, выглядела как диковинный цветок среди дикой степной травы: высокая, белокурая и голубоглазая девушка буквально дышала обаянием! Ее огромные белоснежные косы свисали из-под серебристой невестиной шапочки едва ли не до самого пола, глаза излучали яркий свет и напоминали скорее драгоценные камни, нежели очи смертной женщины. А естественный румянец щек, цвета зрелого персика, совершенно сбивал с толку и со спокойных мыслей любого, кто только мог ее видеть! Ко всему этому, молодая шестнадцатилетняя красавица обладала невероятно приятным, нежным, чарующим голосом, и когда она что-либо говорила своему седовласому, но счастливому, судя по веселому лицу, жениху, гости, сидевшие за свадебными столами, замолкали, стараясь уловить чудесные звуки!

Но были и такие гости на свадебном княжеском застолье, которые не видели красоты и прелести невесты и лишь только качали неодобрительно головами: к ним относились немногочисленные верные князю Святославу люди, сам Святослав Мстиславович и его супруга.

– Не боится батюшка гнева Господа! – размышлял про себя наследник Святослав-Пантелей. – Неужели не мог дойти до могилы без греха? Зачем позорит свои седины? Пора уже на погост, а он надумал жениться! Думаю, мне не добиться карачевского наследства! – И он с горечью почесал седеющий затылок.

– Я пью, князь-батюшка, за красоту твоей славной невесты! – громко сказал вдруг вставший из-за стола, сидевший где-то в середине, карачевский поп Илларион. – Да будет вам счастье-удача в супружеской жизни! Да нарожает тебе княгиня Аленушка здоровых, умных, храбрых сердцем детей! Слава мудрому князю и прекрасной княгине!

– Слава!!! – заорали гости на всю княжескую трапезу, повскакав из-за стола. – Долгих лет и здоровых детей!

– О, Господи, – вздрогнул князь Святослав-Пантелей, – зачем же детей? Этого не надо!

Однако он быстро встал и огляделся, не прочитал ли кто его такие, неподобающие мысли, но, увидев безмятежные лица соседей по столу, поднял свой тяжелый серебряный бокал и опрокинул его в лад пировавшим.

– Красивая девица, – пробормотала, так и не вставшая ни разу со своей скамьи, сидевшая рядом с мужем, жена княжича Василия Анастасия. – Вот и завладеет она твоим дедом до самой его могилы, мой славный муженек! Нашему князю теперь не выкарабкаться из этой хитрой ловушки, поставленной нам врагом человеческого рода!

– Не надо так говорить! – сказал ей на ухо присевший после очередной здравицы княжич Василий Святославович. – Мой славный дедушка очень мудр! На эту чудесную красавицу посмотришь – и даже очи испускают душевные слезы! За такую девицу не грех отдать не только власть, но и саму жизнь! Одна ночь с этой Поляной, или Аленой во Христе – и больше жизнь не нужна!

– Ты бы лучше помолчал, чем поганить нашу трапезу непотребными словами! – возмутилась оскорбленная жена. – Нашли раскрасавицу! К тому же, она не княжна, а жалкая боярыня!

– Слава! Слава молодым и красивым! – заорали княжеские дружинники и бояре. – Жить вам до ста лет в любви и согласии!

– Слава! – весело крикнул княжич Василий и вновь поднял свой бокал с пенным медом. – Долгие года моему любимому дедушке!

Князь же Мстислав Михайлович, несмотря на бодрый и веселый вид, сидел и, глядя на свою красавицу-невесту, думал грустную думу.

– Вот и добилась-таки красавица Поляна венчания! – размышлял он про себя. – Но станет ли она теперь любимой супругой? Она так радовалась своему новому имени и клялась мне в любви во время венчания…Ох, моя сладкая Аленушка, какую ты мне ночь подаришь нынче?

Князь вспомнил, как познакомился со своей невестой почти год тому назад в карачевских лесах. К тому времени князь Мстислав уже почти пять лет прожил во вдовстве и давно свыкся со старостью и одиночеством. Дворовые девки, разделявшие каждую ночь его постель, не доставляли князю радости: ни одна из них не пришлась ему по душе. А в последний год перед встречей с красавицей Поляной они так надоели князю, что он их вовсе прогнал и спал один на холодной постели, напоминавшей скорее смертное ложе, нежели место отдохновения. Так бы и дожил свои последние старческие годы в тоске и печали карачевский князь, если бы не совет его духовника – попа Иллариона.

Как-то после исповеди, в которой князь Мстислав признался священнику в «душевной кручине» и «тягости смерти», последний, неожиданно для своего сана, предложил князю «не кручиниться» и обновить свою плотскую жизнь…

– Ты еще не так стар, княже, – сказал, качая головой, отец Илларион, – чтобы предаваться тоске при Божьем свете. Собрал бы своих бояр и посоветовался бы с ними! Вот и нашли бы мудрое решение!

Князь Мстислав последовал его совету и на следующее утро созвал своих знатных людей. А княжеские бояре были умными советниками! Достаточно сказать, что в отличие от бояр княжеского брата Романа Михайловича, великого черниговского и брянского князя, которые беспрекословно подчинялись своему повелителю, карачевские бояре были более сильные, знатные и влиятельные. Князь Роман Михайлович сам создал своих приближенных, назначив бояр из своих преданных слуг и старших дружинников. Князь же Мстислав прибыл в Карачев с молодой женой и двухлетним сыном накануне гибели его отца Михаила Черниговского в Орде и был встречен местной знатью – «старцами градскими» – с настороженностью.

Вышедшие из древних родов вятичского племени бывшие вожди и их потомки с тревогой ожидали от юного князя Мстислава покушения на их власть. Местные воеводы, периодически назначаемые в Карачев великим черниговским князем, уже давно свыклись с карачевскими порядками и умели с ними ладить. А вот как поведет себя князь Мстислав?

Но последний вовсе не собирался враждовать с местной знатью. Умный и хитрый Мстислав Михайлович сразу же понял, что такая вражда не к добру. Однако и уступать местным «старцам градским» все позиции он не хотел. С помощью своего духовника, а нынче высшего священника удела Иллариона, князь Мстислав так повел дело, что создал вокруг себя боярский совет, в котором поровну поделил места между местной вятичской знатью и своими преданными людьми (дружинниками и челядью). В результате у него возник пусть и противоречивый, но все-таки невраждебный совет городской знати – своеобразная боярская Дума. Со временем карачевские бояре все больше и больше привыкали к своему князю и хотя, порой, позволяли себе не всегда почтительные суждения и «правду-матку», по основным делам полностью поддерживали его. Конечно, Мстислав Михайлович умел иногда быть и суровым к черни или к отдельным, зарвавшимся боярам, но таковое лишь все больше укрепляло доверие к нему со стороны знати, которой была нужна твердая и мудрая единая власть, лишь ненамного ограниченная ее волей. Видя поддержку своих бояр, сам князь Мстислав также все больше им доверял и часто обращался к ним за советами. Вот и на этот раз он решил воспользоваться словами духовника, отца Иллариона, и обратился к ним «со словом душевным».

– Это хорошо, княже, – сказал тогда престарелый боярин Златовлас Лесовинович, – что ты пришел к нам за советом о своем здоровье! Это – очень важное дело! Мы уже давно заметили твою душевную тоску и беспокоимся за это! От нас, княже, ты всегда получишь помощь! А мой тебе совет такой: поскорей женись, княже, и возьми себе красивую и молодую девицу! И пусть тебя не мучает совесть: молодое тело тебя сразу излечит!

– Мне нелегко это сделать, мои славные бояре, – пробормотал седовласый князь, – да еще взять молодую княжну! К тому же, нет такой девицы на примете у соседних князей…Или коровищи, или уже в почтенных годах…А душа хочет красавицу!

– Зачем тебе княжеские дочери? – улыбнулся молодой боярин Святогор, унаследовавший свое место после смерти скоропостижно скончавшегося от неведомой болезни отца. – Разве наши дети тебе не по нраву? Неужели ты не знаешь, какие красивые наши карачевские девицы?

– Я не видел ваших дочерей, мои верные люди, – тихо сказал Мстислав Михайлович, – откуда же я буду знать об их красоте? Хотелось бы и душевной доброты…Для совместной жизни нужно не только тело…

– Это не трудная задача, славный князь, – весело сказал боярин Вершила Силович, один из самых уважаемых «старцев градских», и его красивое лицо тридцатилетнего здорового мужчины буквально осветилось улыбкой. – У нас немало дочерей…Они хороши и лицами, и телами! Ну, а если тебе кто-нибудь из них понравится, то тогда и душа будет ласковой!

– Да как же я посмотрю на красоту ваших дочерей?! – воскликнул в изумлении князь Мстислав. – И как я узнаю об их телесной благодати? Этого же не увидишь до супружеской постели! Такое не разрешает православная церковь!

– Церковь – это еще не все! – сказал, откашлявшись, боярин Травоглот Вуятович. – У нас есть древние вятичские обычаи! Этого нельзя забывать! Зачем говорить о православной церкви, если есть дедовский обычай! Мы соберем всех девиц, боярских дочерей, и ты увидишь, княже, их телесную красоту. И если ты не против этого, тогда и выберешь себе ладу по душе…

Однако князю Мстиславу не пришлось устраивать смотрины «красных девиц».

Как-то в одну из ночей карачевский князь, ведомый боярином Вершилой, забрел на народный праздник Купалы и прямо на лесную полянку, где собралась знатная карачевская молодежь. Там, освещенные большими кострами и ярким светом горевших факелов, стояли обнаженные прекрасные девушки, ожидая своих будущих суженых. Парни еще не подошли, и престарелый князь Мстислав с жадностью смотрел на прекрасные, полные страсти и неги, тела красавиц. Неожиданно его взгляд привлекла высокая и стройная, не по годам пышнотелая, белокурая девушка…

– О, Господи, – пробормотал одеревеневшим языком князь, – какая чудесная прелестница!

Отблески пламени костра отражались на белоснежной коже девушки, усиливая ее обаяние и красоту. Пышная грудь с торчавшими сосками, тонкий стан, небольшой светловолосый треугольник внизу живота воспламенили князя.

– О, девица-красавица! – вскричал он, выскочив из кустов. – О, моя сладкая чаровница!

Девушки, собравшиеся на поляне, с громкими криками разбежались в разные стороны. Лес зашумел, зашевелился, и князю показалось, что кто-то неведомый с треском и грохотом пронесся через поляну…

Лишь прелестная девушка не убежала, а стояла одна среди пылавших костров, прикрывая раскрасневшееся лицо обеими руками.

– Это моя дочь, Полянушка, княже, – прошептал приблизившийся к Мстиславу Михайловичу боярин Вершила. – Нравится тебе она или нет?

– Очень нравится, славный мой боярин, – пробормотал карачевский князь. – На всем Божьем свете нет красивее девицы!

Так князь Мстислав влюбился в пятнадцатилетнюю девушку и через год, выполняя ее требование, обвенчался с ней.

И вот он сидел за свадебным столом, вспоминая прошедшие дни. Присутствие молодой красивой девушки, запахи ее прекрасного стройного тела волновали князя. Соблюдая условия, выдвинутые невестой, князь Мстислав ни разу не дотронулся до нее до свадьбы!

– Какая же она будет на супружеском ложе? – думал Мстислав Михайлович. – Оправдает ли она мои старческие потуги, станет ли покорной женой и верной подругой, как тогда обещала? За это пришлось заплатить княжеской честью! На свадьбу не прибыл ни один князь и даже ни один знатный гость! Да и мой сын недоволен этой свадьбой…

Однако сразу же после первого дня свадьбы молодая княгиня оказалась на ложе именно такой, какой мечтал ее видеть князь Мстислав. Как только княжеские слуги, охранявшие брачную постель, покинули княжескую спальню, красавица Елена, оправдывая славу страстных вятичских женщин, буквально набросилась на своего опытного в делах любви жениха и быстро сняла с него длинную белую рубаху, красные княжеские сапоги и штаны с синими полосками.

– А теперь люби меня, княже! – простонала она, обнимая своего мужа.

– Ах, лебедушка моя сладкая! – затрепетал седоволосый князь, вспомнив молодость. – Я так тебя хочу, как еще никого не хотел доселе! – И он, охваченный неудержимой страстью, всем телом прижался к своей молодой жене, ощущая прилив сил, радость и гордость за свою мужскую силу.

…Лишь к середине следующего дня молодые муж и жена встали со своего жаркого ложа, чтобы продолжить свадебное торжество.

– Мне так радостно, моя дивная ладушка, – сказал заметно помолодевший князь, – однако пора нам пойти к гостям! Там вовсю идет славный пир…

– Иди к гостям, мой сердечный друг, – мягко сказала румяная красавица-жена, – а я вскоре к тебе приду.

Князь накинул на себя рубаху, натянул штаны и сапоги, вышел в простенок и направился к лестнице. Прямо навстречу ему выскочил дворецкий, протягивая богатую княжескую мантию.

– Сними, княже, женихову рубаху, – сказал он невесело. – Теперь ты уже не жених, а славный муж!

– А что ты такой грустный?! – возмутился, глядя на кислое лицо слуги, князь Мстислав.

– Не хотелось тебе это говорить, княже, – сказал, морщась, дворецкий, – однако известно, что шила в мешке не утаишь! Только что прибыл гонец от брянского князя Олега Романыча…, – Князь Мстислав вздрогнул. – Его отец и твой брат, славный великий князь Роман Михалыч прибыл в свой Брянск…не живым, но в гробу! От поганого царя Ногая!

 

ГЛАВА 2

У ОРДЫНСКОГО ХАНА

Ордынский хан Тохтэ сидел на своем золоченом престоле в сарайском дворце и напряженно думал. К сентябрю 1290 года ему удалось полностью восстановить прежние порядки в Золотом Ханстве, рассадить по всем, даже удаленным уголкам Джучиева улуса своих преданных людей. Лишь на западе, в недалеких ногайских степях, сохранялась власть всесильного темника Ногая. Последний, считая себя самым старшим среди потомков Джучи-хана, перестал теперь платить Сараю положенную долю дани от покоренных земель, прилегавших к его кочевью. Постепенно число данников Ногая росло, а Тохтэ – уменьшалось. Даже срединные русские земли медленно переходили на сторону Ногая. Жадность и требовательность старого темника перешли все границы, когда он объявил своего зятя – князя Федора Ростиславовича Черного – великим смоленским и черниговским князем, не считаясь с мнением ордынского хана Тохтэ. А ведь в Смоленске уже давно сидел на княжении князь Александр Глебович, племянник Ногаева зятя, а черниговские земли унаследовал сын умершего в стане Ногая великого черниговского князя Романа Михайловича Олег! Первоначально Ногай согласился, получив богатые дары от Романа Брянского за год до его смерти, что черниговские земли унаследует сын князя Романа, однако, побеседовав со своим тогдашним советником Угэчи, оговорил, что переход Чернигова к князю Олегу возможен только при согласии сарайского хана. И вот теперь неожиданно, согласившись с просьбой своего новоиспеченного зятя, решил дело в его пользу, даже не сообщая об этом в Сарай. Гонцы темника Ногая, которого на Руси называли царем, побывали в Смоленске и Брянске и уведомили местных князей о его решении. Князь Олег Романович, получив известие об утрате Чернигова, не на шутку встревожился. – Мы же правильно, из года в год, платили дань Ногаю, – сказал он своему посланнику купцу Стойко Лепковичу, – почему же татарский царь отнял у нас стольный город? Конечно, Чернигов трудно назвать даже городом, однако это не добрый знак: сегодня царь Ногай отбирает Чернигов, а завтра и до моего Брянска доберется… – И он послал Стойко Лепковича в Ногаеву Орду с богатыми дарами. Брянский купец не ударил лицом в грязь и сумел уговорить Ногая отложить передачу Чернигова зятю на неопределенное время. – Наш славный князь Олег хочет стать Божьим человеком, – говорил купец Стойко великому темнику, помня данный ему перед отъездом совет престарелого отца, – так уж помилуй его, государь, и не отнимай пока его стольный город, ибо это – позор для князя! А когда наш князь уйдет в монастырь, Божью обитель, тогда и возьмешь не нужный ему Чернигов…

Купец Стойко лукавил, говоря такие слова. Он знал, сколь переменчивы порядки в Орде и что жизнь человеческая не вечна. – Еще неизвестно, что будет дальше с Ногаем, – думал он. – Пусть себе летит время, а там вдруг этот нечестивый царь умрет…Или молодой Тохтэ войдет в силу и покорит Ногаевы степи…Известно, что двум медведям не бывать в одной берлоге!

Заодно купец Лепко одарил и Ногаева зятя – князя Федора Черного. Пусть не так щедро, но все-таки не обидел. И остался пока Чернигов во владении Олега Брянского.

Смоленский же князь Александр Глебович не пожелал пойти на поклон к Ногаю. – Зачем мне встречаться с дядькой Федором у Ногая? – рассудил он. – В татарской Орде есть один царь – Тохтэ. Пусть он и решает, кому владеть Смоленском!

И князь Александр, взяв с собой сыновей Василия и Ивана, а также братьев Романа и Святослава, выехал в Сарай. Лишь сотня отборных княжеских дружинников сопровождала князей в дороге. – Поганые не осмелятся напасть на обоз царских данников, – решил князь Александр, – а потому и нечего гнать в Орду большое войско!

В начале сентября 1290 года смоленские князья прибыли в Сарай и поселились в большой гостевой юрте, ожидая ханского приглашения. В день прибытия они сдали в руки ханских казначеев две повозки, груженные подарками и годовой данью – «выходом».

Хан Тохтэ не сразу принял своих смоленских данников: у него и без них было немало дел! Однако и откладывать прием верных ему русских он не собирался и, посоветовавшись со своим тайным советником Угэчи, назначил им придти в ханский дворец на третий день после прибытия в Сарай.

И вот Тохтэ размышлял, ожидая своих смоленских гостей, и, казалось, дремал, изредка приоткрывая глаза и бросая взгляд то в сторону своих рабынь, сидевших на корточках перед входом в приемную залу, то на вооруженных короткими кривыми саблями охранников, стоявших у самого входа. Наконец, молодой повелитель как бы очнулся от своих раздумий и поднял голову. – Мой верный Угэчи, – сказал он стоявшему слева от золоченого трона советнику, – как мы теперь поступим с коназами-урусами? Неужели придется одобрить решение Ногая и передать все земли Смулэнэ коназу Фэдэрэ? Будет ли это выгодно нашему Золотому Ханству или принесет нам беду?

– Думаю, что здесь надо хорошо подумать, – уверенно ответил Угэчи. – Нельзя ссориться с Ногаем…Я ему всегда говорил, чтобы он не отнимал данников у нашего славного Сарая…Тогда Ногай прислушивался к моим советам и таких поступков не совершал…

– Однако же он забрал все земли Волынэ и Черныгы? – возразил ордынский хан. – Разве Ромэнэ из Брэнэ не платил ему «выход»?

– Ну, государь, это случилось во время безумства неправедных временщиков здесь, в Сарае, – с горечью промолвил Угэчи. – Тогда у всех на уме были беспорядки и мятежи…В Сарае было неспокойно, и едва ли не все данники разбежались…

– Так что теперь делать? – нахмурился Тохтэ. – Разве мы сейчас справляемся со своими расходами? Серебра не хватает даже войску! Особенно после отпадения Брэнэ! Нет серебра и от Ногаевых боевых походов! Как же жить при такой бедности? А теперь-вот захотел отнять Смулэнэ! Так совсем останемся без серебра!?

– Это не годится, государь, – твердо сказал Угэчи, – и серебро Смулэнэ должно быть здесь, в Сарае. Надо бы и Брэнэ заставить вновь платить нам дань. Я посылал человека к славному темнику Ногаю и просил его воздержаться от ошибочных поступков…

– И что же Ногай? – вопросил нетерпеливо Тохтэ. – Неужели согласился с тобой?

– Пока согласился только на словах, – покачал головой Угэчи, – но на деле еще ничего не видно! Мой человек узнал у Ногаевых людей, что нам мешает его своевольная супруга Чапай! Она влезает во все дела темника Ногая и подает непотребные советы! Вот и возникли трудности…

– Может, послать этой Чапай щедрые подарки? – бросил, недолго думая, Тохтэ. – Надо же как-то отвратить от нашего ханства большую беду?

– Мы уже посылали много подарков, – грустно усмехнулся Угэчи, – однако от них пока не было пользы…Только зря растрачиваем твою казну! Здесь надо долго думать, чтобы не наделать серьезных ошибок…Хочется не только вернуть твоих данников, но и сохранить дружбу со старым Ногаем. Пока в нашей Орде царят мир и согласие, государь, все наши данники покорны и почтительны!

– Однако, у нас много бед от этого Ногая! – покачал головой молодой хан. – Он совсем не считается ни со мной, ни со стольным Сараем! Перестал даже отчитываться о своих делах! Стыд и позор! Не хватало, чтобы мы навеки потеряли Смулэнэ! Тогда совсем обеднеем! Что мы скажем коназам Смулэнэ? Они ждут моего решения…

– А ты сначала выслушай, государь, своих верных рабов, а потом и решишь…А может, сам Аллах подскажет тебе нужные слова…Без Бога дела не делаются…

– Ты мудр, Угэчи, – усмехнулся Тохтэ и пристально посмотрел на своего советника, – однако истинную веру не постиг…Если хочешь получить поддержку от великой силы, обращайся к своим отеческим богам! Неужели ты не знаешь завещания нашего великого предка Чингиз-хана? Разве он обращался в своих делах к Аллаху? А его дела были славными! Значит, ему помогали наши отеческие боги! Разве не так, славный Угэчи?

– Так, – смутился Угэчи и покраснел, – однако то было другое время…

– Когда дело касается богов, – засмеялся хан Тохтэ, почувствовав замешательство своего советника, – никакого времени нет! Тьма лет для богов, как один день для человека! Однако же оставим на время этот разговор…Пусть же войдут сюда коназы-урусы! – И он махнул рукой своему верному рабу.

Русские князья быстро вошли в приемную ордынского хана. Осторожно перейдя порог, они встали на колени и медленно поползли по ковровой дорожке в сторону ханского трона. Впереди всех продвигался высокий седовласый князь Александр, за ним следовали братья князья Роман и Святослав, а шествие замыкали сыновья Александра Глебовича Василий и Иван.

Вот князь Александр остановился у золоченой ступеньки ханского возвышения, поцеловал ее, приподнялся, снял с головы княжескую шапку и вновь как бы упал, унизительно ударившись головой о пышный персидский ковер. Остальные русские неподвижно лежали за старшим князем, не поднимая голов.

– Салам, коназ Алэсандэ! – весело сказал хан Тохтэ.

– Салам, государь! – ответил, немного привстав, все еще не поднимая головы, князь Александр Глебович.

– Тогда встаньте и сядьте здесь, как принято по нашему обычаю! – громко сказал Угэчи.

Князья привстали и уселись на корточки у подножья трона.

– А теперь скажите, – приказал решительным громким голосом хан Тохтэ, – зачем пришли ко мне и что надумали?

– Государь, – сказал на хорошем татарском языке князь Александр, – мы пришли к тебе за защитой от угроз со стороны великого князя Федора! Как известно, государь, этот злодей погубил моего славного родственника, князя Романа Брянского в Ногаевом кочевье! И не только по своему желанию, но и по согласию твоего грозного воеводы Ногая!

– Об этом я ничего не слышал! – удивился ордынский хан. – Неужели это так, мой славный Угэчи?

– Нет, не так, государь, – покачал головой Угэчи. – Никто не убивал Ромэнэ из Брэнэ, его лишил жизни сам Аллах…Мои люди мне давно и подробно об этом сообщили…

– Зачем же вы оговариваете невиновных? – возмутился Тохтэ, глядя прямо в глаза князя Александра. Однако тот выдержал ханский взгляд и смело сказал: – Ни ты, государь, ни славный Угэчи не знаете настоящей правды! Это Федор Черный еще раньше пытался отравить князя Романа! Мне об этом рассказывали люди покойного брянского князя…И если бы не лекарь славного князя Романа, этот великий воин уже давно бы отправился в иной мир! А когда Роман Михалыч скончался в кочевье Ногая, мы сразу же поняли, какую лютую смерть принял там мой родственник! Прошу справедливости, государь! Надо покарать этого князя Федора Черного лютой смертью! А также строго предупредить твоего воеводу Ногая, чтобы он не поощрял злых дел!

– Ты хочешь очень многого, коназ Алэсандэ, – усмехнулся Тохтэ. – Неужели ты думаешь, что мы будем враждовать с моим верным темником Ногаем?

– Мы исправно платим тебе, государь, весь наш «выход», как верные данники, – смело возразил князь Александр. – И поэтому мы просим, чтобы ты защитил нас, твоих верных слуг! Разве ты не знаешь, что этот злосчастный князь Федор решил вернуть себе Смоленск? И платить теперь дань только Ногаю? Неужели тебе не нужно наше серебро? Вон, смотри, государь, даже Брянск теперь отвозит меха и серебро в кочевье Ногая! Разве это правильно?

– Такое всегда неправильно! – с горечью молвил Тохтэ. – Я им не отдам Смулэнэ! Но и ссориться с Ногаем не следует…

– А ты не ссорься, государь, – посоветовал Угэчи, – и не ругай его.

– Но как же быть? – задумался Тохтэ. – Надо и сохранить за собой Смулэнэ, и не ссориться с Ногаем!

– А ты, государь, и не ссорься с Ногаем, – сказал, не моргнув глазом, князь Александр. – Ты лишь не одобряй словами его дел и не давай ему войско. Пусть сам Федор узнает силу моих полков! Я не отдам ему Смоленск!

– Я не буду поддерживать против тебя ни Фэдэрэ, ни Ногая, – сказал, кивнув головой, хан Тохтэ. – Но разве ты устоишь против войска Фэдэрэ? А справишься, если сам Ногай даст ему воинов?

– Справлюсь, государь, если ты не выступишь против меня! – решительно молвил князь Александр. – А если будешь воевать с Ногаем, то и тебе, государь, помогу!

– Даже так? – вздрогнул Тохтэ. – Неужели ты думаешь, что Ногай осмелится воевать со мной?

– Об этом знает только Господь, – громко ответил князь Александр, – но я чувствую: быть войне!

– Спаси, Аллах! – вскричал Угэчи. – Что ты мелешь, глупый урус? Разве ты не понимаешь, что никому не устоять против славного Ногая?

– Еще как устоим! – вдруг кто-то громко сказал по-татарски за спиной князя Александра. – Неужели мы, такие молодцы, не защитим Смоленск и своего царя?

– Кто это молвил? – сдвинул брови хан Тохтэ. – Ну-ка же, подойди ко мне, самоуверенный урус!

Из-за спины князя Александра встал и медленно пошел к золотому трону молодой рослый княжич Василий.

– Это я, государь, молвил такое непотребное слово! – громко сказал он и присел на корточки рядом со своим отцом. – Если ты недоволен, государь, тогда вели казнить меня!

– Ишь ты, какой храбрый! – усмехнулся, оглядев с ног до головы молодого русоголового князя, Тохтэ-хан. – Неужели ты готов воевать с самим отважным Ногаем? Как твое имя, урус?

– Это мой сын, государь, – сказал с дрожью в голосе князь Александр, – старшенький, Василий. Прости же его за юную глупость!

– Ладно, прощаю твоего Вэсилэ, – весело сказал ордынский хан. – Он еще молод и горяч…Однако любит меня, своего государя. Готов за меня сражаться! И это хорошо!

– Я всегда готов, государь, отдать за тебя свою жизнь! – выкрикнул с горячностью княжич Василий. – Только позови! Я всегда готов к войне, если тебе будет нужно! Я очень хочу отомстить этому бесстыжему старику Федору за своего деда Романа.

– Будет об этом! – усмехнулся хан Тохтэ. – Тогда я оставляю за тобой, Алэсандэ, твой Смулэнэ, а темника Ногая против тебя не поддержу! Защищай же свою землю так, как можешь! Ну, а твоему сыну Вэсилэ, – он поднял вверх руку, – я дарю еще одно, славное имя – «Храбрый» – за его преданность и бесстрашие! Пусть его теперь зовут «Вэсилэ-Храбрый»! А там и удел ему подберем…Может, подарить ему Брэнэ?

– Там сейчас сидит князем славный Олег Романыч, Божий, праведный человек! – сказал со смущением в голосе князь Александр.

– Ну, тогда подождем, – улыбнулся хан Тохтэ. – Может, и прогоним того Олэгэ! Пусть себе молится своему распятому Богу! Какой из него коназ, если он не ходит на войну, а только молится Богу?

– Спаси нас, Господи! – громко сказал князь Александр и перекрестился. Также поступили и остальные князья, храня молчание.

– Ну, а теперь – идите себе с миром! – сказал Тохтэ и поднял руку. – Но если случится война, то будьте мне, своему государю, верны! Поняли?

– Поняли, наш славный государь! – ответили хором русские князья.

 

ГЛАВА 3

КРОТКИЙ ПРАВИТЕЛЬ

Декабрь 1290 года был суровый. Холода стояли такие лютые, что трескался на Десне лед. Даже обильные снега не смягчали жестокой стужи. Снежные сугробы, завалившие большие дороги и лесные тропы, стали непроходимым препятствием даже для охотников, пользовавшихся лыжами: снежные завалы под воздействием сильных холодных ветров покрывались сверху ледяной коркой.

Однако жители Брянска, лишенные возможности охотиться в такое ненастье, не испытывали серьезных трудностей ни в пище, ни в занятости. Созданный покойным князем Романом в городе и уделе порядок обеспечивал горожан на такой случай всем необходимым: княжеские склады ломились от изобилия зерна, сушеного и копченого мяса, рыбы, кож, шкур и даже привозных иноземных товаров.

Не бедствовала и местная брянская знать, имевшая, также как и князь, изобилие в запасах продовольствия, кормах скоту и необходимых для повседневной жизни вещах.

Что касается бедноты, не умевшей вести собственные дела и жившей, «как Господь подаст», не задумываясь о завтрашнем дне, то и о ней позаботился брянский князь: все, кто хотел заработать себе на пропитание, получали поддержку от князя и его людей.

Даже снежные завалы, вьюги и метели были источником пропитания городской бедноты: все желавшие заработать на хлеб ежедневно, едва забрезжит рассвет, охотно принимались княжеским казначеем в особом работном доме, построенном неподалеку от центральных крепостных ворот, и назначались на работы по очистке улиц и городских площадей от снега. За эту работу труженики получали не только хлеб, мясо и рыбу, но даже определенную денежную плату, выдаваемую ежедневно после выполненных княжеских работ. Горожане, желавшие хорошо заработать, принимали живое участие и в более трудоемких делах – в строительстве изб, мостов, православных храмов. Князь расплачивался с наемными тружениками щедро, однако никогда не выдавал им на руки серебро: ценный металл, хранимый в больших дубовых бочках в слитках-гривнах, предназначался для других целей.

Часть княжеского серебра уходила на выплату ордынского «выхода», немало драгоценного металла шло на церковные нужды, но основное богатство тщательно хранилось про запас, на непредвиденный случай (то ли на возможные военные походы, то ли на подкуп влиятельных ордынских людей, подарки дружественным князьям и нужды церкви).

Во время правления князя Романа Михайловича княжеская казна процветала: серебряных и золотых слитков, постоянно обновляемых связок мехов скопилось больше, чем у князей соседних уделов, вместе взятых, поскольку они вели между собой бесконечные войны, привлекали на свою сторону татар, и тем самым нещадно расточали свои богатства.

С простым людом княжеские чиновники расплачивались своеобразной мелкой монетой: стеклянными бусинами, кусочками стеклянных или медных браслетов, кусками медной или оловянной проволоки, пряслицами. Когда требовалось уплатить большую сумму, выдавали на руки куны или мортки – небольшие кожаные треугольники, ранее вырезавшиеся из звериных морд, а затем и из прочих кож – с особым на них княжеским знаком, подделать какой в ту пору было непросто.

За такую мортку целая семья из шести-семи человек могла безбедно прожить два-три дня. Сытно жилось брянцам под рукой хорошего хозяина – князя Романа!

– Только не забывай о труде, работай, не покладая рук, и голод никогда не посетит твою избу, – как бы завещал горожанам славный брянский князь. Его сын Олег ничего не изменил в созданных отцом порядках. Даже слуги у нового великого черниговского князя остались прежние. В простенке княжеского терема с утра до самой ночи сидел верный слуга Злотко, возмужавший, с большой русой бородой, княжеским домом управлял Милко Ермилич, которому уже пошел семидесятый год, княжеское воинство возглавлял тоже престарелый соратник князя Романа – воевода Добр Ефимович.

Мягок и добр был князь Олег Романович, во всем доверял верным слугам своего отца и боярам, и не желал ничего менять. Он был терпим и к простому люду, стараясь ничем не обидеть даже совершивших проступки слуг. – Не судите и судимы не будете, – любил повторять евангельскую мудрость князь Олег и, порой, прощал даже настоящих злодеев. Однажды, во время княжеского суда, когда перед князем Олегом и его боярами предстал знаменитый разбойник Посвист, кроткий князь едва не простил злодея, поверив его слезам и покаянным речам. Лишь усилиями огнищанина Милко Ермиловича и владыки Арсения удалось уговорить князя поместить опасного преступника-грабителя в княжескую темницу, где он вскоре и скончался, наложив на себя руки. Князь Олег еще долго вспоминал этот случай и во всем обвинял себя. – Надо было отпустить того мученика на волю, – каялся он.

Князь не хотел ничего менять после смерти отца и не отправлял в отставку своих престарелых слуг даже тогда, когда они сами умоляли его об этом и предлагали на свои места собственных, как это было принято, сыновей. – Потерпите немного, мои верные люди, – говорил он им, – скоро все устроится…Я не вижу без вас спокойной жизни, а так кажется, что еще жив батюшка, и все идет по заведенному им порядку…

Большую часть своего времени князь Олег проводил в церквях – соборной Спасской, Петровской или Горне-Никольской. Он любил молиться и в собственной часовне, сколоченной своими руками и напоминавшей пещеру.

Глядя на суровые лики святых с икон, которые плотно располагались на стенах его тихого убежища, князь, одетый по такому случаю в скромную черную рясу, всем сердцем обращался к Богу и просил его только об одном: поскорее принять его в лоно святой церкви.

Собственная княжеская часовня располагалась неподалеку от Спасского собора в Петропавловском монастыре, основанном князем Олегом еще при жизни отца. Почти ежедневно новый великий черниговский и брянский князь посещал это любимое им место, забывая, порой, о земных делах. Несмотря на то, что верные княжеские слуги старательно поддерживали сложившийся порядок и добросовестно вели все дела княжеского дома и удела, присутствие самого князя часто было необходимо. Только князь мог решать все самые важные вопросы: принимать знатных гостей, отправлять обоз с «выходом» в Орду, определять текущие казенные расходы, беседовать со своими боярами и, наконец, судить преступников и тяжущихся.

Князь Олег с большой неохотой занимался такими делами, не желая нарушать волю покойного отца, однако с каждым днем ему становилось все труднее и труднее это переносить. Вот и сегодня утром он встал со своей постели с тяжелой головой и мрачными мыслями: опять предстоит нелегкий труд удельного правителя!

Княжеский постельничий и одновременно дворецкий Злотко, терпеливо сидевший в простенке у двери княжеской опочивальни, сразу же услышал первые княжеские шаги и, выполняя свои обязанности, ворвался в княжеский покой с целой охапкой одежды. – Одевайся, великий князь! – весело сказал он. – Пора готовиться к трапезе. А там – примешься за важные дела!

– Это так, – пробормотал, насупившись, князь Олег, – пора идти к столу…А как там моя матушка, Злотко?

– Твоя матушка хворает, княже, – ответил, грустно покачав головой, постельничий. – Она как тогда, после похорон твоего батюшки, заболела, так все и страдает…

– А что говорит об этом славный лекарь Велемил? – сказал, смахнув слезу, князь. – Тяжела ли ее болезнь или это признак старости?

– Велемил говорил, – тихо молвил Злотко, – что болезнь твоей матушки – это тоска по умершему великому князю Роману Михалычу…Это не излечить ни травами, ни добрым словом…Ее душа стремится к своему славному супругу в небесное царство…

Злотко истово перекрестился.

– Храни ее, Господи! – сказал князь Олег. – Я сам сегодня к ней зайду…Рановато еще моей матушке в райские кущи… – И он быстро, перекрестившись, стал одевать протягиваемую верным слугой одежду.

После трапезы князь Олег поднялся в свою светлицу и принял у себя владыку Арсения. Последний вошел, перекрестился на иконы, благословил князя и сразу же, без лишних слов, перешел к делу. – Сын мой, сегодня же надо решить, – сказал он мягким, но решительным голосом, – с делом того престарелого купца Житоеда Людича! Пора бы отдать его землицу святой церкви!

– Так мы уже давно вынесли о нем решение, святой отец? – удивился князь Олег. – Зачем опять ворошить все это?

– Да, решили, сын мой, – улыбнулся епископ Арсений. – Однако тот почтенный купец наотрез отказался отдавать нам свою землю! Не захотел убирать свои огороды…

– Как это не захотел? – воскликнул князь Олег, склонив свою седую голову. – Это был мой приказ! И бояре также приговорили! Разве можно это оспаривать? Неужели ничего не дали купцу взамен?

– Дали, сын мой, – кивнул головой владыка, – но купцу не понравилась та пойменная земля…Он жалуется, что эта землица якобы заливается водой реки Десны!

– Так ли это? – покачал головой князь. – Тогда не надо обижать славного Житоеда! А может подыскать другую землю под святую церковь?

– Не надо, княже! – замахал руками отец Арсений. – Бесстыжий купец на этот счет дурит! Ну, и что из того, если его земля заливается весной речной водой? Это не помеха для будущего урожая! Земля только удобрится! Надо, сын мой, не отменять своего решения, а поступать так, как твой славный батюшка. Святая церковь не стала бы обращаться к тому купцу с просьбой, если бы не видела в том месте особой святости. Не везде можно ставить православную церковь! И если все решили так поступить – то конец делу! Если отменим наше постановление, тогда другие прибегут к тебе с жалобами…Зачем нам такая беда?

– Это правда, святой отец, – улыбнулся князь Олег. – Пусть тогда все будет, как при моем батюшке! Нечего этому почтенному купцу морочить нам голову! Без того немало дел!

– Тогда подпиши, сын мой, эту грамотку, – улыбнулся отец Арсений, вставший со скамьи, располагавшейся напротив княжеского кресла, и протянул князю небольшой лист пергамента. – И покончим с этим делом!

– Хорошо, святой отец, – кивнул головой князь Олег и, вытащив из ящика стола длинное гусиное перо, обмакнул его тонкий заостренный кончик в склянку с чернилами.

– А теперь, владыка – сказал князь, когда епископ спрятал в рукав подписанную грамоту, – я хочу поговорить с тобой о городских делах. Ко мне приходила та славная красавица Домена Вырвидубовна и просила себе земли под избу…И я решил отдать ей охотничий терем покойного батюшки с землей. Пусть она там живет как вольная хозяйка со своими сыновьями…Я не обижу зазнобу моего батюшки и ее детей! Надо бы также послать славных наставников-дядек к тем непотребным сыновьям моего батюшки, чтобы они учились боевому искусству и книжному знанию…

– Ты очень добр, сын мой, как Божий голубь! – сказал с улыбкой черниговский епископ. – Как справедливо решил это непростое дело! Береги семя своего батюшки, потому как оно упало на благодатную землю! Та славная женка Домена пусть и была невенчанной зазнобой твоего батюшки, однако эта красавица очень любила нашего князя Романа Михалыча и принесла ему радость-утешение…Домена набожна, почтительна к священникам и православной вере, бывает, как подобает, на исповеди, приносит нашей святой церкви жертвенные подарки. И ее родственники – тоже почтенные люди! А ее братец, еще только стал отроком, но уже подает большие надежды! У него такое славное имя! Нафанаил! Он может в будущем стать православным священником и сохранит это имя при получении сана! Конечно, если это благословит наш Господь!

– Неужели? – воскликнул, почувствовав живой интерес, князь Олег. – Значит, этот младенец любит нашего Господа и православную веру?

– Именно так, сын мой! – весело ответил отец Арсений. – Он всем сердцем привязан к Господу и нашей святой вере! Я приставил к нему наставником отца Михаила, которого назначил этой весной настоятелем Покровской церкви…Отец Михаил тоже его очень хвалит при каждой со мной встрече и прочит в Божьи слуги…Однако я тут заговорился, великий князь, и забыл рассказать еще об одном деле. Пришла весть, что смоленские князья ходили в поганый Сарай к самому царю Тохтэ. И татарский царь пожаловал князю Александру Глебычу Смоленск, как законную вотчину! А его сыну Василию дал прозвище «Храбрый»!

– За что же он оказал моему племяннику такую честь? – удивился князь Олег. – Неужели этот молодой княжич сумел отличиться перед великим царем?

– Этот Василий высказал, как мне по секрету сообщил один сарайский человек тамошнего владыки, много гневных слов о царе Ногае и прилюдно просил жестоко его наказать за смерть твоего батюшки Романа Михалыча! Для этого надо немало храбрости!

– Вот молодец славный княжич Василий! – сказал, не скрывая радости, князь Олег. – Вот кого надо звать сюда в Брянск на княженье! Есть, слава Господу, моя замена на этом бренном «столе»! Я не один раз говорил об этом с батюшкой!

– Что ты, сын мой! – испугался владыка. – Этого не надо! Сам посиди на своем «столе»! Это место – только для тебя! Разве ты не знаешь, что ни один твой дядька не пожелал черниговский «стол»? Ни Мстислав Карачевский, ни Симеон Глуховский! Все отказались от такой чести, приятной на словах, но тягостной в делах! Великокняжеская доля – не сладкий мед, но тяжелое бремя! В этом тоже заключается служба нашему господу Богу!

– Ох, святой отец, лучше бы Господь освободил меня от этого бремени и привел в лоно нашей святой церкви! – сказал с грустью князь Олег. – Тяжела для меня эта княжеская шапка! Лучше лечь в святую землю! Даже покойнику в гробу лучше, чем мне на княжеском «столе»! Вот уже почти ничего не решили, а мне от этих слов стало плохо! А вечером еще сидеть на суде…Лучше бы отслужить в святости вечерню или провести время в благостных молитвах…А может, освободишь меня, владыка, от этого суда? Разве вы сами с боярами не справитесь?

– Ну, если так, великий князь, и ты хочешь помолиться Господу, – улыбнулся отец Арсений, – тогда не томи свое жаркое сердце! Нам не впервой вести твой княжеский суд! Тогда пойду к твоим боярам и посоветуюсь с ними, как нам без тебя судить, чтобы не было ущерба ни правде, ни совести перед нашим Господом!

 

ГЛАВА 4

ЛЮБИМЫЙ ЗЯТЬ НОГАЯ

– Уху-ху!!! – кричали татары, ударяя колотушками по звонким медным пластинам, подвешенным к лошадиным шеям. Степь гудела и гремела от криков Ногаевых воинов и звона металла: великий темник развлекался облавной охотой.

Сам Ногай, постаревший и ожиревший, медленно ехал в окружении верных людей и телохранителей. В последнее время татарский воевода сильно обленился: в военные походы не ходил, поскольку уже давно «замирил» соседние народы, платившие ему дань, на прогулки в родные степи почти не выезжал и больше пребывал в своей большой зеленой юрте, где возлежал среди жен и наложниц.

Вопреки своим собственным правилам вести подвижную и трезвую жизнь, Ногай сразу же после свадьбы своей любимой дочери с ярославским князем Федором Ростиславовичем ударился в пьянство, пристрастившись к сладким греческим винам. В ежедневных застольях, которые устраивал татарский военачальник, его сотрапезником был новоиспеченный зять, который ни в чем не уступал своему тестю: явившись в Ногаев шатер сразу же после полудня, князь Федор лишь поздно ночью возвращался в свою богатую юрту да и то с помощью верных слуг – крепкие греческие вина ослабляли ноги уже немолодого русского князя.

Пребывая в сильном подпитии, Ногай со своим зятем забыли о времени и не спешили выполнять принятые ими решения о введении князя Федора во владение Черниговом и Смоленском. Напрасно полагали ордынский хан Тохтэ и его советник Угэчи, что Ногаевы войска не идут в поход на Смоленск по причине богатых сарайских подарков. Все было значительно проще: уверенный в своих силах и убаюканный долгим миром Ногай просто «загулял». Такое положение дел не устраивало первую жену Ногая Чапай, которая до недавнего времени управляла своим супругом: оглушаемый винными парами Ногай стал раздражителен и даже, порой, злым. Однажды, во время очередной попойки, когда Чапай попыталась вразумить своего супруга прекратить оргию, последний пригрозил ей, что если она не успокоится и не перестанет влезать в его жизнь, он сделает своей первой женой Яйлак-хатун!

Обиженная Чапай на время оставила своего буйного супруга в покое, однако тишина в Ногаевом семействе не установилась. На смену матери пришла дочь. Молодая жена князя Федора Кончэ тоже была недовольна застольями отца, поскольку ее супруг почти все свободное время проводил в пирах, домой возвращался едва живым и совсем не уделял внимания жене. Некоторое время дочь ходила жаловаться к матери, а потом – к отцу, но ничего от них не добилась. Так бы и продолжалось «веселье», если бы не приближенные и военачальники татарского полководца. У татар не было принято чрезмерное пьянство, к винам они прибегали крайне редко и в качестве напитка предпочитали кумыс. Беспробудное пьянство их повелителя стало поводом для ропота и беспокойства среди многочисленного воинства Ногая и даже челяди.

Наконец, верный Ногаев советник Хутула попытался каким-то образом повлиять на своего повелителя и отвратить знаменитого полководца от пьянства. Не раз и не два заводил он разговор с Ногаем о необходимости прекратить разгульную жизнь и вернуться к прежним занятиям. Но на его советы Ногай лишь смеялся и говорил: – Мне нет смысла менять свою жизнь, Хутула! Зачем возвращаться на прежний путь? Ничто не дает моей душе утешения, кроме заморского вина…Да и в походы некуда ходить…Разве что только на нашего родственника Абаку-хана? Но нам не одолеть этого славного воина! Среди нас нет таких воинов, кто бы смог сражаться с сыном отважного Хулагу! Даже славный коназ-урус Ромэнэ умер! Это тоже невосполнимая для нас утрата! Никто не заменит того отважного воина! А его сын Олэгэ – не воин, а человек его распятого Бога…Ох, Хутула, мне так скучно и муторно на душе, что только вино помогает!

Наслушавшись таких слов, верный Хутула решил обратиться за помощью к ханской супруге Чапай. Совместно с ее дочерью и Ногаевыми эмирами им удалось, наконец, придумать, как отвлечь своего повелителя от беспутной жизни.

– Надо бы пойти на облавную охоту, – сказал один из эмиров. – Наш государь Ногай это очень любит! Да побольше привлечь народа, да поднять громкий шум, веселый крик, как в праздничный день. Может, наш государь развеселится и воспрянет духом…

– Сомневаюсь, – покачала головой властолюбивая Чапай. – Чего мы только не пробовали! Не верится, что мой царственный муж одумается из-за какой-то охоты.

– Все-таки надо попробовать, – сказал неуверенно Хутула. – А может, и будет толк…

На самом же деле затяжное пьянство уже давно надоело темнику Ногаю. В последние дни весны 1291 года он сам, без помощи своих подданнных, стал медленно приходить в прежнее состояние. Совет Хутулы насчет облавной охоты пришелся ему по душе.

– Давай-ка собирать людей на охоту, – сказал, зевнув Ногай, – пока степь зеленеет сочной травой. Пусть же мои люди начинают шевелиться!

Обрадованный Хутула быстро выскочил из шатра своего славного воеводы.

Целый день провели Ногаевы слуги, эмиры и военачальники, собирая людей, обсуждая предстоявшую охоту и выдумывая всевозможные развлечения для своего повелителя.

– Если наш славный государь захочет пить, – советовала эмирам Чапай, – тогда подавайте ему только один кумыс! Да припрячьте это вино грэкэ подальше от нашего Ногая…Пусть думает, что это злокозненное питье закончилось!

Вечером же первая супруга Ногая провела долгую душещипательную беседу с наложницами своего супруга, среди которых по ее же воле появилось несколько новых молодых красавиц.

– Смотрите же, прелестницы! – указывала Чапай. – Чтобы хорошо ублажили нашего славного господина Ногая после облавной охоты! И чтобы не ленились, не лежали, как бревна, но радовали бы всласть тело моего мужа! Пусть забывает непристойную жизнь и подает хороший пример своим людям и воинам!

Усилия верных подданных Ногая и его жены не прошли даром. Охота удалась! И в погожее майское утро Ногай, воодушевленный своими людьми, выехал, наконец, в степь. Как раз за день до охоты прошли дожди, и степь, покрытая густым травяным ковром, благоухала всеми своими ароматами. Ярко светило солнце. Дул легкий ветерок. Разбежавшиеся во все стороны отряды загонщиков медленно, с шумом и гамом, приближались к середине. То тут, то там выскакивали и мчались вперед всевозможные животные: легкие джейраны, тяжелые дикие кони, степные волки и лисы.

Воевода Ногай, ехавший на крупном сытом коне со своей свитой, остановился у большого кургана, на вершине которого возвышалась серая каменная статуя – «баба».

– Здесь – могила какого-то славного воина, – сказал, вдыхая полной грудью аромат степных трав, темник Ногай. – Но мы ничего о нем не знаем! Летит время! А тот воин был далеко известен своими славными подвигами…

– Твои слова, наш премудрый государь, – молвил сидевший рядом в седле небольшой, но крепкой татарской лошади, князь Федор Ростиславович, – проникают в глубь веков! Здесь побывало немало великих народов и славных воинов! Разве бы поставили напрасно такой огромный камень с рисунками и лицом неведомого человека? Здесь похоронен или какой-то царь, или знаменитый князь! Человек слаб, пусть он хоть отважный воин…Перед нашим взором остались от них лишь курганы и каменные бабы…Так же вот ушел из жизни и князь Роман Брянский! Я уже не думал, что доживу до этого и сам увижу его покойником! Но получилось именно так! Один лишь ты, государь, будешь жить всегда в своих делах и великой славе!

– Твои слова, мой любезный зять, полностью правдивы, – улыбнулся Ногай. – Мои дела, в самом деле, не будут забыты! Куда этому древнему воину и его серому камню до моей славы! Мои дела переживут века!

– О, мудрейший из мудрых! – заголосили стоявшие вокруг Ногаевы эмиры и военачальники. – Только ты один, государь, смотришь в бессмертие и покоряешь нас, бестолковых, своей мудростью!

От этих слов Ногай пришел в состояние полного веселья. – Эй, мои верные слуги! – крикнул он. Откуда ни возьмись, перед ним предстали его покорные рабы, соскочившие с коней за несколько шагов до своего повелителя и буквально рухнувшие в истоптанную траву прямо под ноги Ногаева скакуна. – Тащите же сюда урюк и лакомства грэкэ, – распорядился воевода, глядя с величием вниз, – и щедро угостите моих славных эмиров и почтенных родственников!

В мгновение ока ханские рабы, пятясь на корточках, подбежали к своим лошадям, вскочили на них и быстро помчались к большой арбе, уставленной всевозможными мешками и коробками. Прошло еще немного времени и они, вернувшись, не слезая с лошадей, приблизились к Ногаевым приближенным и набили им рты иноземными сладостями. Князь Федор, зная о таких порядках, установленных Ногаем, не противился, открыл на весь размах свой большой рот и принял солидную порцию ароматного урюка, душистой халвы и прочих восточных лакомств.

– Не обижу своего любимого зятя! – улыбнулся Ногай, единственный, кого не угостили вышколенные рабы, глядя как, выпучив глаза и задыхаясь, пережевывал насильственное лакомство князь Федор. – Я вижу твое счастливое лицо и радуюсь! Вскоре тебя ждет другое счастье! Ты, наконец, получишь свои города! Этого осталось недолго ждать! Не так ли, сынок?

– У-у-у! – пробурчал, багровый от напряжения, Федор Ростиславович, пережевывая урюк. – Ужже…т…так…

– Ко мне недавно приходили люди, – продолжал, улыбаясь, Ногай, – из славного города Сарая. Они говорили, что в Сарай приезжал твой племянник Алэсандэ из Смулэнэ и просил оставить за ним твой город…Однако хан Тохтэ не посмел перечить моей воле. Но он ласково принял того Алэсандэ и его сына Вэсилэ…Не знаю, о чем они там разговаривали с Тохтэ, но люди Тохтэ сказали мне, что этот Тохтэ просит меня, своего неродного отца, пока воздержаться от похода на Смулэнэ. Пусть-де посидит тот Алэсандэ в покое, пока Тохтэ, мой сын, не подыщет ему подходящий город или удел…

– Тогда пусть будет моим хоть Чернигов! – пробормотал, проглотивший, наконец, свое тяжкое лакомство князь Федор. – Этот город не нужен Олегу, сыну покойного Романа Брянского…

– Подожди немного и этот город, мой славный зять, – усмехнулся Ногай. – Недолго осталось ждать! Коназ Олэгэ скоро уйдет в Божьи люди…Поэтому нет необходимости брать эти города силой…

– Я вижу, государь, – грустно улыбнулся Федор Ростиславович, – что это дело не кончится миром, ибо и молодой князь Александр, и благочестивый Олег лишь тянут время. Они надеются на какой-нибудь случай или твою забывчивость, государь. Разве не было так, что ты менял свое мнение? У Олега и Александра немало серебра! Они сумеют уговорить и молодого царя Тохтэ и тебя самого…Вот ты и передумаешь…

– Не передумаю, сынок, – сказал, тряхнув головой, Ногай. – Нет, этому не быть! Сарайские люди, которые пришли ко мне после послов молодого Тохтэ, говорили, что сын коназа Алэсандэ, Вэсилэ, сказал обо мне непочтительные слова…

– Неужели он, негодный щенок, осмелился на такое?! – сдвинул брови князь Федор.

– Якобы осмелился, – усмехнулся Ногай, прищурив свой единственный глаз, – и сказал также, что считает тебя убийцей коназа Ромэнэ. И просил наказать тебя…

– Упаси, Господь! – перекрестился Федор Ростиславович. – Ты же знаешь, что я непричастен к смерти Романа!

– Знаю, сынок, – сказал, продолжая улыбаться, Ногай, – однако все урусы думают иначе…Хотя тебе это ничем не грозит! Эти урусы и сам молодой хан Тохтэ слабоваты на ноги. Плохо лишь то, что Тохтэ не наказал того бестолкового коназа Вэсилэ и не отрезал его язвительный язык! Мало того, отпустил их всех с миром и добрыми словами! Также поговаривают, что он назвал этого Вэсилэ «Храбрым» за его непотребство! Но я этому не верю! Это уже похоже на наглость, если не измену Тохтэ-хана…Нет, я не верю им!

– В это трудно поверить, – согласился князь Федор. – Никого не называют храбрым за безумные и нескромные слова! Может еще чего сболтнул тот глупый щенок?

– Поэтому я и не верю словам тех рабов, – задумчиво пробормотал Ногай, – что они сказали это со слов других людей, а сами этого не слышали…

– А что те царские люди говорили о словах Василия? – спросил с удивлением князь Федор.

– Якобы этот глупый Вэсилэ угрожал мне войной и обещал всегда придти на помощь Тохтэ, если будет у него война со мной! Он нагло пророчил нам жестокую междоусобную войну!

– Даже так?

– Не знаю, сынок, однако сарайские люди уже не раз морочили мне голову! Но ни люди молодого Тохтэ, ни люди моего верного человека, ханского советника Угэчи, ничего подобного не сообщали. Я не верю, что этот Угэчи, которому я совсем недавно давал кров и защиту, предаст меня! Это невозможно! Меня скорей предадут эти люди, принесшие дурные вести, чем мой Угэчи!

– Кто знает, государь, что бывает с людьми? – буркнул, прищурив глаза, князь Федор. – Иной раз бывает, что лук без стрелы стреляет!

– Ну, если без стрелы, – улыбнулся Ногай, но в это время раздались громкие, отчаянные крики и целый табун диких лошадей промчался мимо него и его свиты, едва не сбив сидевшего позади Ногая на большом сытом коне чернокожего бритоголового раба. Ногаевы люди быстро выхватили луки.

– Не стреляйте! – крикнул Ногай. – Там есть хорошие жеребцы! Не надо их убивать! Нам хватит джейранов, зайцев и прочей дичи для славного пиршества!

Знатные татары опустили луки.

Вдруг лошадь самого темника, стоявшая доселе спокойно и не обратившая внимания на промчавшийся рядом лошадиный табун, неожиданно вытянула шею и пронзительно заржала. Рабы, сидевшие верхом за спиной Ногая, вскрикнули и попадали со своих лошадей. Их кони всхрапнули и, почувствовав свободу, резко рванулись тяжелым галопом в сторону незанятой людьми степи. Со всех сторон доносились крики загонщиков, приближавшихся к Ногаю. Сам Ногай, почувствовав, как задрожала и подскочила его лошадь, резко сдавил ее бока ногами, пытаясь остановить и успокоить напуганное животное.

– Держись за узду, государь! – закричал князь Федор. – Сзади тебя – опасность!

Огромный черный волк изогнутой тенью бросился к лошади знаменитого темника. Последняя, не обращая внимания на своего всадника и его усилия, взвилась на дыбы и, словно птица, как бы полетела в сторону открытой степи.

– Ату! Ату! – заорали знатные татары, пытаясь обуздать собственных коней, но те суетились, рвались вперед и едва слушали своих всадников.

Князь Федор был отличным наездником и его, выученная в долгих походах, лошадь осталась ему верной.

– Держись же, мой надежный Орлик! – быстро сказал русский князь. – Гони вперед, за нашим государем! – И он стремительно поскакал, пытаясь настичь Ногая, за лошадью которого гнался степной хищник. Но это была нелегкая скачка!

Обезумевшая от страха лошадь княжеского тестя почти скрылась из виду, когда князь Федор стал медленно ее догонять. В довершение ко всему, русскому князю, мчавшемуся вперед, мешала возникшая вдруг прямо перед его глазами песчаная пыль.

– Откуда же эта беда? – подумал он. – Неужели так много сбежалось зверья?

В самом деле, пыль образовалась от многочисленных стад и стай диких животных, согнанных с огромных степных пространств. Растоптав в панике травяной покров, звери подняли целую тучу, в которой как бы растворились и люди, и кони, и дикие животные.

Князь продолжал скакать в прежнем направлении, однако скорость значительно уменьшил.

– Еще попаду в ямку али рытвину, – думал он, – и сверну себе шею!

Неожиданно, поблизости от себя, он услышал то ли хрип, то ли сдавленный стон.

– Сынок! – донесся до князя Федора крик Ногая. – Спасай же меня от этого шайтана!

Перед глазами русского всадника предстала в туче густой пыли какая-то серая масса. Вот она потемнела и быстро превратилась в раздувшегося черного всадника…

– Господи, – пробормотал, не веря своим глазам, князь Федор, – неужели наш славный Ногай погиб?

Зрелище было не из веселых. Сжавшийся татарский темник сидел на вертевшемся, как в речном водовороте, коне и дергался, словно в смертельной агонии, а на нем, сзади, лежал, вцепившись когтями в кольчужные кольца, степной волк, пытаясь с силой вырвать всадника из седла или добраться до закрытого железными кольцами горла…

– Ах, ты, подлая нечисть! – вскричал Федор Черный и, выхватив свой огромный меч, подскакал к лютому зверю. Удар! И черная массивная туша хищника, рассеченная пополам, отделилась от напуганного Ногая, падая на землю. Лошадь темника остановилась, как вкопанная.

– Как ты, жив, батюшка?! – закричал, не помня себя, князь Федор, спрыгивая с коня и хватаясь за татарского темника.

– Жив, сынок, – тихо сказал багровый от пота Ногай, сползая вместе с русским князем в пыльную грязь, – но тот шайтан едва меня не загрыз! Если бы не ты…Я никак не мог увернуться от этого лютого зверя! Этот злодей так крепко меня держал, прямо-таки железной хваткой!

– Покусал ли тебя этот проклятый волк? – с тревогой спросил вскочивший на ноги князь Федор, глядя на усталого Ногая.

– Нет ни раны, ни царапины, сынок, – улыбнулся, вставая с помощью русского князя, Ногай. – Он только меня малость придушил. До глотки добирался…Вот какая получилась охота! Если бы не ты, мой любимый зять, мне бы не жить! Этого я тебе никогда не забуду, сынок! Все тебе подарю, ничего не пожалею! А слуг и рабов, которые оставили меня наедине с диким зверем, я строго и безжалостно накажу!

 

ГЛАВА 5

ГОСТЬ КАРАЧЕВСКОГО КНЯЗЯ

Карачевский князь Мстислав возвращался с охоты, улыбаясь от удовольствия: наконец-то его славные дружинники затравили матерого медведя! Едва ли не целый год охотился князь со своими людьми за лютым зверем, повадившимся похищать скот у крестьян окрестных сел. Последние сами не могли выследить хищника и не раз обращались к княжеским людям с просьбами о помощи.

Князь Мстислав Михайлович был заядлым охотником. Узнав о бедствиях своих удельных крестьян, он принял все меры, чтобы найти и убить опасного хищника. Однако его опытные охотники все никак не могли выследить медведя. Помогли крестьянские девушки, ходившие в лес по малину. Там, в зарослях малинника, они натолкнулись на огромного бурого зверя. Занятый поеданием малины, медведь даже не обратил внимания на напуганных девушек, и они благополучно убежали в свою деревню. Крестьяне сначала хотели сами пойти на медведя, но деревенский староста запретил им охоту и отправился к князю Мстиславу. – Нельзя обижать пресветлого князя, – говорил он. – Еще раньше княжеские люди предупреждали, что наш славный господин хочет сам добыть этого медведя и приказал сразу же сообщить ему, если удастся узнать, где этот зверь обретается.

Князь лично принял деревенского старосту Серпилу Ямовича, с радостью его выслушал и даже преподнес старику через своего слугу целый десяток морток! – Если это подтвердится, – весело сказал князь, – тогда награжу тебя более щедро! – И он стал быстро собираться на охоту.

– Береги себя, княже, – говорил ему встревоженный тесть, боярин Вершила Силович. – Эта охота не баловство, но дело опасное: медведь – не зайчишка и даже не вепрь! Вспомни покойного князя Андрея Всеволодыча: он принял смерть от проклятого медведя! А у тебя молодая жена, моя любимая дочь, того и гляди, родит тебе дитя: уже на сносях! Зачем так пугать свою супругу?

– Не бойся, Вершила Силич, – весело сказал князь Мстислав, – я хорошо помню историю с моим черниговским дядюшкой. Этого не случится! Я не полезу на рожон! У меня есть опытные медвежатники. Я буду только управлять ими и смотреть на их охоту!

– Но ведь не удержишься, батюшка, – пробормотал, прижав руку к сердцу, боярин Вершила. – Я знаю, какой ты страстный охотник!

Однако князь Мстислав поступил разумно. Когда его люди окружили в малиннике матерого зверя, он не стал сам нападать на хищника, но позволил им не только выманить разъяренного медведя на полянку, но и уложить его на землю рогатинами. Княжеские охотники так ловко прижали ревущего зверя, что Мстиславу Михайловичу оставалось только довершить успешную охоту точным ударом. Карачевский князь не заставил себя долго ждать, приблизился к медведю, поднял рогатину и вонзил ее острие прямо в сердце огромного зверя.

Медведь дико взвыл, рванулся, но тут же обмяк и забился в агонии.

– Катите сюда телегу! – крикнул, ликуя, князь Мстислав. – И скорее кладите на нее этого медведя! Да так, чтобы все видели это чудище и радовались! Пусть знают крестьяне-смерды о такой удаче: я враз избавил их от скотской напасти! Надо дополнительно наградить старосту Серпилу, чтобы и впредь сообщали мне в Карачев, если узнают о новом звере!

Княжеские дружинники-охотники вошли в Карачев, как победители. Горожане сбегались со всех сторон, разглядывая убитого зверя. – Вот какой наш князь! – восхищались они. – Уложил такого престрашного зверя! Слава князю Мстиславу!

– Слава! Слава! – неслось по всему городу. Гордый карачевский князь в сопровождении своего сына Святослава-Пантелея, который тоже принимал участие в охоте и даже держал лютого зверя своей рогатиной, въехал в княжеский терем.

– Радуйся, славный князь! – встретил его тесть. – Тебе привалило счастье!

– Благодарю, Вершила Силич! – весело сказал князь Мстислав. – Смотри же на мое счастье: такого медведя завалили! За всю жизнь не было такой удачи!

– Это одно счастье, княже, – рассмеялся карачевский боярин, – но тебя уже ждет другое: моя дочь и твоя молодая супруга, благодаря нашим молитвам и благословению отца Иллариона, только что родила тебе хорошего, крепкого сына! Радуйся, князь, своему славному и красивому сыну!

– Вот это радость! – вскричал Мстислав Михайлович. – Какое мне утешение на старости! Да еще сын! Вот порадовала меня супруга моя сладкая! Где же она, моя любимая? Пойду и погляжу на нее!

– Наша молодая матушка еще отдыхает, – сказал князю стоявший у дверей княжеской опочивальни дворецкий. – Не надо ее беспокоить…

– Ну, тогда пусть себе почивает моя славная ладушка, – весело сказал князь и хлопнул в ладоши. – Эй, слуги! Готовьте же быстрей великий пир! И тащите мои лучшие меды из моих погребов! Ставьте на столы и греческие вина! Чтобы всем моим верным людям хватило яств: и боярам, и дружинникам, и служителям нашей святой церкви!

– Все так и сделаем, славный князь! – громко сказал прибежавший на княжеский окрик огнищанин Яромир Твердилович. – Пусть же сначала будет веселый пир для одних знатных людей. А завтра мы тебя, как надо, порадуем, и всех твоих людей, и дружинников повеселим да попотчуем отборными яствами!

– Пусть так и будет! – кивнул головой князь Мстислав. – А малое застолье готово?

– Готово, славный князь, – сказал с уверенностью огнищанин. – Не беспокойся, иди в трапезную. Мы давно тебя ждем с медвежьей охоты и не сомневаемся, что ты будешь, как всегда, удачлив! Не было такого, чтобы ты, пресветлый князь, пришел с пустыми руками!

– Тогда позаботься, Яромир, – молвил довольный князь Мстислав, – чтобы этого огромного медведя подали к завтрашнему столу. Пусть наши люди разделают эту тушу и хорошо приготовят лучшие куски! Мой пиршественный стол славится далеко вокруг! Не забудь об этом! Понял?

– Понял, князь батюшка. Все сделаю для достойного пира! Лишь бы хватило времени…

– Ну, тогда иди, Яромир, с Господом!

На следующий день в большой трапезной князя Мстислава состоялся богатый пир. Как было принято у карачевского князя, пиршественные столы установили так, что за длинным большим столом, стоявшим вдоль стены, сидели, в пространстве между столом и стеной, самые знатные лица: князь с супругой, по правую руку от князя – его сын Святослав-Пантелей со своим сыном Василием и дружинниками, по левую руку молодой княгини – ее отец, боярин Вершила Силович, и старшие дружинники князя Мстислава. К самым краям княжеского стола вертикально примыкали два таких же по величине стола для остальных гостей – бояр, дружинников, православных священников.

Князь Мстислав, несмотря на то, что постоянно советовался со своим духовником и главным пастырем православных храмов Карачева Илларионом, за пиршественным столом несколько отдалялся от него, чувствуя во время хмельной пирушки некоторую скованность и укоризненные взгляды священника.

Молодая княгиня, которую «перекрестили» еще накануне свадьбы, дав ей новое имя – Елена – недолго пребывала на застолье. Отдав дань уважения мужу и его приближенным, отпив лишь для видимости из большой винной братины глоток сладкого хмельного меда, она удалилась в свои покои, сославшись на слабость. С уходом княгини пировавшие оживились. Теперь за столами совсем не было женщин.

– Слава! – кричали княжеские дружинники, когда большая серебряная братина опустела, и они начали пить хмельные меды из бокалов, которые стояли перед каждым гостем. После того, как бокалы пустели, молодые княжеские слуги бойко подбегали к столам и вновь наливали из кувшинов очередную порцию напитка. То тут, то там клонились на столы буйные головы княжеских дружинников. Бояре же вели себя скромнее: опорожнив два-три бокала, они степенно пережевывали большие куски жареного и тушеного мяса, соленые овощи или грибы.

– Как же ты назовешь своего сына, великий князь? – неожиданно спросил после очередной здравицы громко, на всю трапезную, княжеский тесть Вершила. – Может, в честь святых или каких-нибудь славных воинов?

– Хотелось бы в честь славных воинов! – ответил громким голосом князь Мстислав. – Пусть мой сын растет великим воином на славу карачевской земли!

– Это неверно, сын мой! – возмутился вставший из-за стола священник Илларион. – Славных воинов немало на русской земле, а вот святых, особенно на нашей карачевской земле, почти нет. Надо бы заглянуть в святцы и подыскать хорошее имя!

– Пусть твой сын носит имя славного царя Александра, покорившего весь Божий мир своими победами! – возразил княжеский воевода Микула Славович. – Тогда мы будем знать, что твой прекрасный сын станет защитником карачевской земли!

– Это слишком известное имя! – поморщился князь Мстислав. – Так часто называют суздальских князей. Но от этого не изменился Божий свет. Мало того, все мы видим, что суздальские земли постоянно подвергаются набегам татар, обидам и унижениям. Зачем нам такая позорная и порочная судьба? И я не вижу славы в именах греческих царей, которые уже не одно столетие пребывают в позоре и бедности! Нам надо имя какого-нибудь прославленного победителя греков…Но мы таких имен не знаем…

– Как это не знаем, славный князь?! – неожиданно вскричал молодой священник Феофан, сидевший в самом конце пиршественного стола, за княжескими боярами. – Всем известно, что те греки были побиты славными римлянами! И были ими покорены: вошли на века в состав Римской империи! Пусть же будет имя твоему сыну – «Август» или «Тит» или славный «Адриан»!

– Вот это – настоящие имена! – улыбнулся Мстислав Михайлович. – Пусть же так и будет! Как-то некрасиво «Августом», но вот «Титом«…Это – хорошее имя! Такое как бы тихое, но грозное! Надо назвать моего сына «Титом», чтобы не гремел на весь мир как греческий царь Александр, или его покойный суздальский тезка, а на деле прославлял и защищал наш Карачев и удельные земли!

Княжеский сын Святослав-Пантелей опустил голову. Отцовские слова поразили его в самое сердце. – Батюшка уже не видит во мне наследника! – подумал он. – Полюбил эту презренную боярскую дочь и совсем забыл мою покойную матушку! Однако же Господь не даст ему так много лет! – Он почесал свой седеющий затылок. – Если не я, так мой сын Василий добьется города и удела. Так не получится, чтобы сын славной княгини уступил свой «стол» сыну боярской дочери. – И он успокоился.

Сын же его, княжич Василий Святославович, только радовался. – Вот так дед! – весело говорил он. – Какой он крепкий и мудрый! Заимел сына от прекрасной девицы! Слава моему великому дедушке! – закричал он, подскочив из-за стола. – Многих ему лет и еще сыновей!

– Слава! – дружно подхватили пировавшие.

В это время в пиршественную залу быстро вошел княжеский слуга, стоявший все время пира в простенке и остро завидовавший княжеским сотрапезникам. Пройдя между столами через обширное пространство, предназначенное для приема князем гостей, а также для размещения музыкантов и танцев со специально обученными для увеселения князя девушками, он поклонился Мстиславу Михайловичу и попросил «слово молвить».

– Говори же, мой верный слуга, – сказал слегка захмелевший хозяин пира. – Что там случилось?

– Батюшка князь, – быстро промолвил слуга, – только что сюда приехал посланник великого князя Александра Смоленского, его сын Василий, с двумя десятками воинов!

– Это – добрый знак! – улыбнулся князь Мстислав. – Как хорошо получилось! Как-будто молодой княжич Василий знал о нашем достойном празднестве! Пусть же идет сюда и с нами порадуется моему счастью! Было бы неплохо, если бы смоленские князья стали нашими верными друзьями. Проси же сюда княжича Василия с его лучшими людьми, а прочим подай меду, вина и кушаний во дворе, с простыми людьми.

Слуга побежал в простенок. Вслед за ним в трапезную вошел высокий, одетый в легкую красную мантию с летней, подбитой мехом светлой куницы шапкой на голове, молодой мужчина. Его пронзительные темно-синие глаза смотрели весело и приветливо, но богатая одежда и небольшая, аккуратно подстриженная русая бородка, выдавали в нем князя. Вслед за ним шли два рослых, но на голову уступавших князю, богато одетых дружинника в кольчугах.

Князь Василий прошел между скамьями и приблизился к князю Мстиславу. – Здравствуй, славный князь Мстислав Михалыч! – сказал он. – Поздравляю тебя с рождением сына! Желаю тебе и твоему сыну крепкого здоровья и счастья!

– Благодарю, сынок, за теплые слова! – улыбнулся князь Мстислав. – Рад тебя видеть! И еще больше был бы рад, если бы ты приехал со своим батюшкой, Александром Глебычем! Ты уже князь или пока еще княжич?

– Я уже давно князь…С того времени, как меня батюшка женил! Прошло уже полтора десятка лет…Вот только мой удел невелик. Одна Смядынь с княжеским двором под Смоленском. Когда мой батюшка сел в Смоленске, он отдал мне свое смядынское поместье, чтобы я был князем не только по женитьбе, но и по земле!

– Ну, что ж, и это неплохо, молодой князь! – весело сказал карачевский князь. – А теперь садись за пиршественный стол под мою левую руку. А потом и поговорим о деле и жизни…И посади своих людей среди моих бояр. Пусть снимут свои тяжелые кольчуги: сейчас такая жара!

Князь Василий со своими людьми вышел из межстольного пространства, и все уселись на предложенные места. Пришлось карачевской знати немного потесниться. С неохотой подвинулся на шаг ниже боярин Вершила.

Еще не один тост произнесли княжеские бояре, дружинники и смоленские гости. Когда же все вдоволь наелись и напились, князь завел неторопливый разговор со смоленским посланником, который, поддерживая беседу и поддавшись обаянию гостеприимного хозяина, некоторое время покачивал головой, выслушивая слова житейской мудрости, а потом неожиданно быстро перешел к делу.

– Меня прислал к тебе батюшка, князь Мстислав, – молвил князь Василий, воспользовавшись недолгой речевой паузой хозяина, – по очень важному делу! Наши дела очень плохи…Теперь ведь в Сарае сидит новый царь Тохтэ…

– Неужели? – встрепенулся Мстислав Карачевский.

– Да, батюшка, – тихо сказал, стараясь как можно ближе придвинуться к старому князю, Василий Александрович. Поняв движение гостя, князь Мстислав быстро пересел на пустевшее место молодой княгини и приблизил к нему свою голову. Молодой князь подробно пересказал ему все последние события, известные ему, и сообщил о своей поездке в Орду.

– Неужели ты осмелился сказать такое о царе Ногае? – перебил его с восхищением карачевский князь. – Как же себя повел молодой царь Тохтэ? Небось, рассердился?

– Не только не рассердился, – улыбнулся князь Василий, – но даже назвал меня «Храбрым»! Это значит, что молодой царь недоволен дружбой с жестоким Ногаем! Неужели в Орде будет новая смута?

– Вот так беда! – воскликнул, подняв вверх руки, князь Мстислав. – Не готовится ли татарский набег на наши земли?

– Чтобы этого не случилось, – кивнул головой князь Василий, – нам всем, русским князьям, надо оказать бескорыстную помощь молодому царю Тохтэ! Нам будет очень плохо, если злобный Ногай одолеет Тохтэ!

– Однако мы исправно платим «выход» этому Ногаю, – покачал головой князь Мстислав, – еще со времен моего покойного брата Романа. И теперь люди князя Олега продолжают возить наше серебро и меха в Ногаево кочевье. Зачем Ногаю на нас гневаться?

– На это не надейся, славный князь, – усмехнулся Василий Смоленский. – Он отдает стольный Чернигов своему зятю Федору Черному, злобному дяде моего батюшки! Разве ты не знаешь об этом? Неужели ты хочешь подставить свой удел под каблук этого злодея, полутатарина?

– Не хотелось бы этого, – пробормотал князь Мстислав. – Мне известно, как этот князь Федор водил свои полки вместе с татарами на русские и суздальские земли. Он не пожалеет моего славного Карачева! Я против того, чтобы князь Федор владел Черниговом! Но разве нас поддержит в этом молодой царь Тохтэ? А не получится, что придется воевать с двумя царями?

– Нет, батюшка, – решительно сказал Василий Александрович. – Царь Тохтэ прямо дал нам понять, что он не будет поддерживать Ногая против моего батюшки и великого черниговского князя Олега Романыча.

– Тогда все ясно, – склонил голову в думе князь Мстислав. – Двум смертям не бывать, а одной не миновать! Вот тебе моя рука, держи ее крепко: если тебе или твоему батюшке будет нужна моя помощь, мои славные полки всегда готовы! Костьми ляжем, но Смоленска не предадим! Договорись об этом и с моим племянником, Олегом Брянским!

– Благодарю, славный князь! – весело сказал князь Василий и встал из-за стола. – За дружбу и вечную любовь между великим Смоленском и славным Карачевом! – Он поднял бокал и взмахнул рукой. – Слава единству Смоленска и Карачева!

– Слава! – заорали изо всех сил захмелевшие гости. – Слава великим князьям Александру и Мстиславу!

Сразу же после этого тоста по знаку князя Мстислава в пространство между пиршественными столами вбежали княжеские музыканты.

Забренчали гусли, цимбалы, загудели дудки и гудки. Звуки веселой музыки заполонили трапезную, вызывая улыбки и прилив сил у пировавших и тут же, как по мановению волшебной палочки, перед мужской публикой предстали прекрасные, одетые в пестрые сарафаны, девушки.

– Прощай же, княже! – сказал своим густым басом вставший из-за стола священник Илларион. – Благословляю твою трапезу, но бесовские игры смотреть не буду!

Тут же встали и прочие священники, пировавшие вместе со всеми. Перекрестив застолье, они удалились со скорбью во взглядах.

– Пусть себе уходят! – усмехнулся князь Мстислав, приблизившись к уху смоленского гостя. – Ну, как тебе мои прелестницы, сынок? Хороши?

– Хороши твои красавицы, княже, – сказал, потупив взор, князь Василий. – Однако же они, увы, не для нас!

– Это еще почему? – сдвинул брови князь Мстислав. – Ты хранишь верность своей супруге, сынок? Боишься разрушить любимую семью, обидеть детей?

– Нет, княже, – покачал головой Василий Александрович. – Моя супруга меня не устраивает: мои дети рождаются хилыми и каждый год умирают! Поэтому у меня нет ни детей, ни любимой жены! Моя супруга очень сварлива и неласкова! Зачем хранить ей верность? Вот если бы меня полюбила хотя бы одна из твоих славных прелестниц!

– Ну, это дело нетрудное! – улыбнулся довольный князь Мстислав. – Это мы запросто решим! Выбирай, какая из красавиц тебе больше всех по душе!

– Да вон та, богатая телом, – показал рукой на девушку князь Василий. – Да, да, она самая! Какая красота: какие пышные груди, а зад, ну, словно бы у моей кобылы! Вот бы с такой полежать!

– Это Зорька, – пробормотал про себя Мстислав Карачевский, – зазноба моего сына Святослава…Однако, что поделаешь, если уже пообещал…Ладно, сынок, – сказал он громко своему смоленскому гостю. – Эта девица будет твоей на столько дней, сколько пожелаешь. Поживи у меня подольше и познай, как надо, эту сдобную девицу!

Князь Василий улыбнулся, опрокинул еще один серебряный кубок, на сей раз с греческим вином, и вскоре забыл слова гостеприимного карачевского князя.

Много еще было сказано добрых слов в адрес хозяина пиршества, его наследника и молодой супруги. И каждый раз пировавшие опрокидывали бокал за бокалом…

Когда князь Василий добрался с помощью слуг карачевского князя до опочивальни, он едва уже держался на ногах.

– Милый князь, – услышал он вдруг рядом мягкий и теплый женский голос, исходивший из глубины большой пуховой постели и очнулся от пьяного забытья: возле него лежала теплая и такая желанная карачевская девушка. – Ты не хотел бы меня познать?

– Ты – Зорька – вскричал, задрожав от волнения, смоленский князь, – или обманчивое видение?!

– Я – Зорька, славный князь, – тихо сказала девушка. – Иди же ко мне, мой сердечный друг!

– Лада моя сладкая! – зашептал, потеряв голос, князь и быстро, не ожидая больше слов карачевской красавицы, буквально набросился на нее, сгорая от страсти.

В это же время наследник карачевского князя Святослав-Пантелей лежал один в своей большой постели. Он не спал со своей женой уже несколько лет, с того самого времени, как она родила ему сына и заболела какой-то женской болезнью, отвергнув супруга.

– Даже Зорьку у меня отняли, ироды, – думал, скрипя зубами, князь Святослав. – Нет моей душе утешения! Тогда супруга от меня отреклась с поповского благословения…А вот теперь мой батюшка отдал мою усладу тому удачливому молодому князю…Я так теперь ненавижу этого князя Василия Смоленского! Вот только умрет мой батюшка…, – с этими словами седовласый князь Святослав затих на своем мягком одиноком ложе, погрузившись в тяжелый неутешительный сон.

 

ГЛАВА 6

ГОНЕЦ СМОЛЕНСКОГО КНЯЗЯ

Великий князь Дмитрий Александрович возвращался домой, в столицу своей суздальской земли – Владимир. Его путь из Великого Новгорода занял почти две недели. Из-за сильных холодов в конце 1291 года приходилось часто останавливаться и отдыхать в городах, встречавшихся на заснеженном тракте. Закутавшись в медвежью шубу, князь размышлял о своей жизни. Нелегкое досталось ему правление, нерадостное. Князь вспомнил своего могучего смелого отца Александра Ярославовича в последние годы. – Вот уже скоро, сынок, – говорил ему князь Александр, – и ты, юноша, станешь великим князем. Старайся тогда ладить со своими братьями! Чтобы не получилось так, как со мной…Дружи с татарами, но на свои земли их не води!

Великий князь Александр Ярославович говорил такие слова и другим своим сыновьям, завещая им жить в мире и дружбе, помогать друг другу.

– Однако братья не послушали этих слов, – рассуждал про себя князь. – Никто из них не считается с моим старшинством: ни Андрей Городецкий, затевающий бесконечные ссоры, ни даже младший братец Даниил Московский! Последний не раз приезжал ко мне со слезными просьбами, выпрашивая себе города…Оно, конечно, что ему эта жалкая Москва? Городок не просто беден, а даже нищ…И сгорает едва ли не каждый год. Я говорил Даниилу, чтобы он покинул этот непотребный городок и ушел жить ко мне: я найду ему какой-нибудь город в своем уделе. Нетрудно подыскать замену, если останется совсем без города. Но Даниил не захотел уезжать из своей Москвы! Что он там нашел? Это ведь бывшее загородное поместье…Просто нашим дедам иногда хотелось пожить в тишине и покое среди лесных чащоб…Там нет ни хороших дорог, ни судоходных рек. Ни торговые люди, ни славные бояре там жить не будут. Это ни Великий Новгород, стоящий на удобном месте среди рек и озер, ни славный Смоленск, ни даже грозный Брянск. Ах, этот Брянск, – вздрогнул князь и даже привстал в седле, – он до сих пор силен! Даже после смерти этого великого князя Романа…Вот уж был славный витязь! Какой мощный город построил! Эх, если бы мне сидеть в этом Брянске…Я тогда держал бы эти суздальские земли в железном кулаке! Этот город стоит в середине русских земель на большой реке, удобной для быстрых судов. Там можно жить припеваючи и славным воинам, и богатым купцам! Хорошо, что этот князь Роман, мой недруг, не позарился на наши суздальские земли. Ни мои города, ни все мои воины не устояли бы против полков этого отважного князя…Слава Господу, – князь перекрестился, – что пока не нашлось достойного наследника грозному Роману Брянскому…Что этот набожный Олег? Однако же вот, сидит в таком богатом и сильном городе! Эх, если бы посадить туда моего Даниила…Но это может быть опасно! – вздрогнул он и покачал головой. – А если мой младшенький братец Даниил возгордится? Войдет в силу, и тогда я не удержусь на своем «столе»! Пусть уж лучше сидит в своей убогой Москве, если так любит эту вотчину…

Князь вспомнил татарские набеги на суздальские земли, пожары и гибель беззащитных русских людей. И все по вине его алчного брата Андрея! Он знал, что князь Андрей не успокоится и после дележа суздальских земель: он только и ждет своего часа, чтобы вновь заявить свои права на великокняжеский «стол»! И все по воле богатого и коварного Великого Новгорода! Князь не забывал, как новгородцы, поссорившись с ним, привлекли на свою сторону его брата Андрея. Это едва не стоило князю Дмитрию владимирского «стола», если не самой жизни!

– Попробуй-ка, расшевели сейчас этих злобных новгородцев, – подумал князь Дмитрий, – тогда опять начнется война с братцем Андреем! Уж лучше не перечить воле новгородских бояр, чем с ними ссориться…

Перед глазами великого князя Дмитрия встали льстивые, улыбающиеся лица новгородской знати. Вот стоит веселый, добродушный новгородский посадник, блестящие, масляные глазки которого источают притворную любовь к своему князю. А вот и взоры тысяцкого, архимандрита, архиепископа…

– В глазах этих знатных и Божьих людей, – размышлял князь, – нет любви ни ко мне, ни к суздальцам. Все эти новгородцы, до последнего смерда, наши враги! Они сильны своим единством и несметными богатствами! Им нужен князь только для видимости…Сами, без князя, стали совершать даже набеги на крестовых или свейских немцев…Сами и мятежи в своем городе без труда подавляют!

Напрасно ездил туда князь в эту позднюю осень, проведав о беспорядках в Великом Новгороде, возникших из-за дороговизны хлеба и повседневных товаров. Чтобы платить дань Орде и не раздражать своего великого князя, пока он не перечит воле новгородской знати, городские власти решили возложить бремя расходов на простонародье. Но новгородская беднота не пожелала ухудшения своих жизненных условий и восстала. Узнав об этом, князь Дмитрий Александрович поспешил на север – на помощь новгородским боярам. Однако уже в Торжке к нему пришли посланцы новгородской знати и сообщили о подавлении мятежа собственными силами. Но чтобы не обижать великого суздальского князя, новгородцы прислали ему целую бочку серебра. – Уезжай, великий князь, в свой стольный Владимир, – говорили они, вручая князю подарки. – Мы благодарим тебя за заботу, но просим не ехать сейчас в наш город!

Услышав такие слова, князь не почувствовал себя униженным (поскольку он уже привык к такому), а лишь испытал легкую досаду. – Не надо пачкать руки христианской кровью, – подумал он. – Как говорится: «баба пеше, коню легше»!

Так, в воспоминаниях и размышлениях, въехал князь Дмитрий Александрович в свой стольный город Владимир и, сразу же отдав слугам и воинству необходимые распоряжения, отправился в опочивальню.

Наутро князь Дмитрий Суздальский принимал в своей светлице гонца великого смоленского князя Александра. Еще весной, узнав что его брат и соперник князь Андрей Александрович вновь сколачивает подозрительный союз с пребывавшим в Ногаевой Орде князем Федором Черным, братьями-князьями Дмитрием Ростовским и Константином Угличским, великий князь Дмитрий послал своих людей в Смоленск, чтобы привлечь тамошнего князя на свою сторону. Но ничего в то время у него не получилось, поскольку князь Александр Глебович опасался ввязываться в суздальские дела и уклонился от переговоров. Приезд во Владимир смоленского посланника случился как нельзя кстати. – Может князь Александр передумал? – мысленно предположил Дмитрий Александрович. – Или в Смоленске что-нибудь случилось?

Смоленский гонец, рослый темноволосый воин с большими серыми глазами, быстро вошел в княжескую светлицу и, перекрестившись на иконы, низко склонился перед великим суздальским князем.

– Здравствуй, великий и славный князь! – громко сказал он. – Поклон тебе от моего великого князя Александра, его могучего брата Романа Глебыча и храбрых княжеских сыновей!

– Пусть будут здоровы эти грозные воины и их славные сыновья, почтенный посланец! – ответил, величественно восседая в своем княжеском кресле, князь Дмитрий. – Садись же на эту скамью! – Он кивнул головой в сторону стоявшей прямо перед ним скамейки. Смоленский гонец быстро уселся на предложенное место и поднял голову.

– А теперь говори, мой славный гость, – сказал Дмитрий Суздальский, встретившись взглядом с посланцем.

Суровый чернобородый воин не сморгнул и, глядя в глаза великому князю, сказал: – Я пришел к тебе, великий князь, не только для того, чтобы сказать заздравные слова. У нашего князя сейчас нелегкое время! Он узнал, что татарский царь Ногай готовит против него большое войско! Этот злобный царь хочет прогнать нашего князя с его отцовского «стола»! А несчастный город Смоленск вернуть своему зятю – Федору Ростиславичу…Наш князь один не в силах сражаться с татарским войском!

– Вы уверены в этих сведениях? – удивился Дмитрий Александрович. – Или только опасаетесь набега?

– Да, уверены, – кивнул головой смоленский воин. – Об этом сообщил нашему молодому князю Василию, сыну великого князя Александра, князь Олег Романыч Брянский! Князь Василий ездил в этом году в Карачев, но обратной дорогой заглянул в Брянск, где встретился с князем Олегом. А тот поведал ему со слов своего ордынского посланца, именитого купца, который каждый год возит татарскую дань, что злобный царь Ногай готовит набег на наши смоленские и твои суздальские земли. Он просто жаждет передать наш город Смоленск своему зятю, ярославскому князю Федору, а заодно прихватить и прочие земли…Вот и решил великий князь Александр искать у тебя помощи и союза против этой беды…

– А почему сам молодой князь Василий не приехал сюда? – перебил посланника взволнованный князь Дмитрий. – Мне хотелось бы с ним поговорить…

– Его сейчас нет в Смоленске, – улыбнулся смоленский гость. – Василий Храбрый ушел в поганскую Орду, чтобы просить помощи у молодого царя Тохтэ…

– А разве этот царь имеет силу? – удивился Дмитрий Суздальский. – Неужели он осмелится воевать против великого Ногая?

– А если не осмелится, – покачал головой смоленский воин, – тогда пусть хотя бы не помогает царю Ногаю и бесстыжему князю Федору. У одного Ногая нет такой большой силы! Он не добьется успеха без войска молодого царя Тохтэ!

– А если царь Тохтэ, который занял в этот год царский трон не без помощи старого Ногая, как я недавно узнал, окажет помощь этому злодею? – пробормотал князь Дмитрий.

– Он занял царское место в прошлом году, великий князь, – сказал, улыбнувшись, смоленский гость. – Мы сами видели тогда в Сарае этого царя Тохтэ…Правда, в самом деле, он стал царем с помощью Ногая…

– Разве? – удивился Дмитрий Александрович. – А я слышал, что это было нынешней весной…

– Я не шучу, – покачал головой посланец. – Наши князья приходили к нему во дворец, и он даже дал молодому князю Василию прозвище «Храбрый» за его смелые слова, сказанные царю Тохтэ! Да я и сам видел, как молодой царь выезжал на охоту!

– Вот как, славный воин! – пожал плечами князь Дмитрий. – Как же твое имя?

– Мое имя – Вран, великий князь, – кивнул головой сероглазый воин, – я – воин молодого князя Василия и часто пребываю в свите наших смоленских князей…

– А как же имя твоего батюшки, славный Вран?

– А батюшку моего звали Любом, великий князь. Он сложил свою голову во время похода на литовцев не один год тому назад. Наш великий князь Александр и его батюшка Глеб Ростиславич очень любили моего отца…

– Ну, что ж, царствие небесное этому храброму воину! – перекрестился князь Дмитрий. – Тогда расскажи мне, Вран Любич, о том, как молодой царь Тохтэ принимал твоих князей и за что он назвал князя Василия таким почетным словом.

Смоленский посланец подробно рассказал о случившемся.

Князь с интересом слушал его повествование и долго молчал, задумавшись над словами смоленского гонца после того, как тот изложил все, что знал.

– Я вижу, – сказал, наконец, князь Дмитрий, – что дела в Орде непростые и близится великая смута! Не хотелось бы лезть в этот жар без особого смысла! Здесь можно не только потерять власть и землю, но саму жизнь!

– Однако в противном случае на твою землю придут татары Ногая с его зятем Федором Ростиславичем, нашим лютым врагом, – возразил смоленский посланец. – Тогда пострадает не только смоленская земля!

– Ну, что ж, ладно, – пробормотал покрасневший лицом князь. – Мне ничего другого не остается…Придется вступить в союз с твоим великим князем против этих злодеев! Там сейчас в Сарае мой сын Александр…Может он встретится с молодым князем Василием, и они вместе уговорят нового царя Тохтэ? А своему великому князю Александру Глебычу тогда передай, – Дмитрий Александрович встал и поднял вверх руки, – что я всегда готов воевать вместе с ним против наших общих врагов! Пусть отныне знает, что если ему будет нужна моя помощь, я всегда приду к нему со своим войском!

 

ГЛАВА 7

СЛОВО ОРДЫНСКОГО ХАНА

– Стойте же, мои верные люди! – кричал купец Стойко Лепкович, осаждая коня. – Прячьтесь за повозками! Здесь вас не достанут вражеские стрелы! Вот какая напасть впервые приключилась!

Купеческие слуги сбежались внутрь окруженного телегами пространства и выхватили свои боевые луки.

Татарский отряд из двух десятков всадников гарцевал вокруг телег, выпуская в защитников купеческого обоза одну стрелу за другой.

– Стреляйте, молодцы! – громко крикнул купец Стойко, видя, как упал сраженный татарской стрелой его верный слуга. – Нечего жалеть беспощадных врагов!

Стрелы купеческих слуг вмиг полетели навстречу нападавшим. Вот рухнул, пораженный стрелой, высокий чернобровый татарин, неосмотрительно подскакавший близко к самому купцу, а за ним еще и еще…

– Получите же, лютые враги! – закричал изо всех сил русский купец по-татарски. – Почему нападаете на своих данников и царских друзей? Вот, смотрите, у меня царская пайцза! Или не видите?! – Он распахнул на груди рубаху, сорвал с шеи серебряную пластинку на цепочке и замахал ею над головой.

Но татары не остановились! – Аман! Аман вам, урусы! – кричали они. – Мы не боимся твоей пайцзы! И хан нам тоже не указ! Оставляйте свои арбы со всем добром, а сами уходите по добру по здорову! Можете уходить с лошадьми: они нам не нужны! Но ваши арбы…

– Этого не будет! – крикнул купец Стойко. – Нам не нужны жизни, если мы потеряем царское добро! Здесь – государевы подарки! Вам не поздоровится, бесстыжие злодеи!

Вражеские всадники отошли от купеческих повозок шагов на сто, столпились и о чем-то между собой поговорили. Затем от них отделился худой рыжебородый татарин и, подняв руку, медленно приблизился к тому месту, где сидел седовласый русский купец.

– Слушай меня, урус! – сказал громким голосом разбойник. – Мы не ханские люди, а вольные! Мы не признаем ни молодого хана Тохтэ, ни славного темника Ногая! Мы сами для себя великие ханы! Если хочешь еще пожить, тогда оставь нам половину ханских подарков. Но если меня не послушаешь, тогда непременно встретишь свою смерть!

– Ты ничего не получишь! – закричал разгневанный купец и махнул рукой. – Стреляйте, мои верные люди!

Зажужжали спущенные тетивы луков и стрелы градом посыпались на рыжебородого разбойника, но только одна из них, скользнув по железной броне шлема, достигла цели, вонзившись в шею наглеца. Татарин покачнулся, зашатался и, наконец, выпал из седла закрутившейся на месте лошади, раскинув на примятой степной траве руки и выпучив остекленевшие глаза. Его товарищи, не ожидавшие такого развития событий, что-то между собой прокричали, погарцевали кучкой неподалеку от купеческого каравана и вдруг, засвистев и загикав, поскакали прочь в глубину бескрайней степи.

– Значит, уложили главаря, братцы! – радостно прокричал русский купец. – Так ему и надо, если занялся такими делами! А теперь осмотрите его, мои верные люди!

Купеческие слуги подбежали к телу мертвого татарина. Довольно быстро они сорвали с него железные доспехи и шлем и обнажили худую, поросшую редким рыжим волосом грудь, на которой лежал большой тяжелый сверток.

– Вот и богатства этого злодея! – весело сказал купец. – Несите же мне скорей эту сумку или что там у него!

Стойко Лепкович развязал бечевку, скреплявшую концы кожаного кулька, и высыпал на телегу, стоявшую перед ним, целую кучу серебряных слитков и персидских монет.

– Ого-го! – воскликнул он, любуясь блеском серебра. – Эти разбойники – не простые татары! Вот ведь разорили каких-то богатых купцов! Скорее всего, чужеземцев! Как это они осмелились? Неужели это люди государя Тохтэ? Ну-ка, молодцы, отодвиньте-ка телегу и освободите для меня проход! Я сам посмотрю на этого разбойника!

Подойдя же к телу убитого разбойничьего главаря, купец Стойко помрачнел и опустил голову.

– Наше дело плохо, мои верные люди, – сказал он удрученно. – Этот рыжебородый татарин не только разбойник! Я видел его в Ногаевом кочевье и не просто как воина или слугу, но как человека самого царя Ногая! Этот непотребный молодец пребывал в царской свите! А если это так, то нам надо спешить и без задержек идти до самого Сарая…Если будем тут сидеть, не успеем добраться до темноты. А вдруг поганые на нас ночью набросятся? В дорогу, молодцы!

И купеческий караван, быстро вытянувшись в одну длинную линию, уложив на повозку труп убитого в стычке купеческого слуги, двинулся в сторону татарской столицы.

Купец Стойко сидел на передней телеге и глядел по сторонам. Он мог бы и полежать, зная своих опытных бдительных слуг, но предпочел видеть все, что происходит вокруг, сам. Окидывая взором бескрайние зеленые просторы, он думал о жизни, мысленно обращаясь к прошлому. Непростое задание дал ему князь Олег Брянский! Стойко Лепкович, привыкший возить дань в Ногаеву Орду, вез теперь серебро и меха хану Тохтэ. – Попытай счастья в татарском Сарае, мой славный Стойко, – говорил ему в один жаркий июньский вечер князь Олег Романович. – А осенью повезешь дань царю Ногаю, если ничего не приключится!

Нелегко пришлось князю Олегу в сложившейся ситуации. С одной стороны, его беспокоил татарский воевода Ногай, называемый на Руси царем, который готовился передать Чернигов своему зятю Федору Ростиславовичу…С другой – настораживали слухи из Сарая, переданные ему племянником, князем Василием, во время его последнего приезда в Брянск, что молодой хан Тохтэ также недоволен им по причине уплаты дани не ему, но Ногаю. – Как между двух огней, – размышлял князь Олег, остававшийся еще пока великим черниговским князем. – Угодишь Ногаю – обидишь молодого царя Тохтэ, а угодишь Тохтэ – Ногай рассердится…

Во время своих тяжких раздумий князь Олег Романович вдруг вспомнил, что его именитый купец Стойко Лепкович хорошо знаком с тайным ханским советником Угэчи, другом его отца. – Поговори с этим славным Угэчи, – сказал, наставляя купца в поход, князь Олег, – и спроси, что нам делать…Может совсем отойти от этого Ногая и поддержать молодого царя Тохтэ? И дань возить только в Сарай? Что толку отдавать Ногаю серебро и меха, если он отдает Чернигов, кому попало? Где же его защита? Вот если бы мы не платили дань…

Так перед купцом Стойко возникла нелегкая задача: разобраться во всей ордынской сумятице, поговорить с Угэчи и, если можно, с самим ордынским ханом Тохтэ, чтобы получить ответ, кому из сильных людей Орды покориться: Тохтэ или Ногаю.

– Уж ладно, – задумчиво сказал сам себе Стойко Лепкович, сидя на телеге, – там увидим, как обстоят дела в Орде. Важно только, чтобы тот знатный татарин Угэчи, сын Болху-Тучигэна, не забыл меня…Вот уж сколько лет прошло с того времени, как мой покойный дед Илья подружился со славным Болху, а теперь его сын Угэчи – первый человек в Орде после самого царя! Летит время! Старые родственники и друзья уходят к предкам. Вот и схоронили в прошлом году дядюшку Избора, младшего брата батюшки…А в этом году скончался огнищанин князя Романа Михалыча, славный Ермила Милешич! – И он смахнул рукой непрошеную набежавшую слезу.

Похороны Избора Ильича были богатыми: сам владыка Арсений пришел проститься с именитым купцом. Горько плакали купеческие дети, родственники, слуги: смерть еще бодрого старика пришла так неожиданно! Даже сгорбленный старостью знахарь Радобуд не смог сдержать слез. – Не выдержало сердце за час пребывания в жаркой бане! – сказал грустно он.

Но особенно много людей явилось на погребение славного Ермилы Милешевича.

Сам князь Олег Романович не только поцеловал в лоб усопшего любимца своего отца, но даже отслужил по нему самолично заупокойную! Все священники, возглавляемые епископом Арсением, побывали на погребении. Каждый из них сказал немало лестных слов о покойном. Богаты были и поминки по умершим! Двери домов именитых покойников были широко раскрыты для всех…

– Батюшка Стойко! – раздался вдруг крик подъехавшего к купеческой телеге вернувшегося из разъезда слуги. – Сарай уже близко! За тем большим холмом!

– Слава Господу! – вскричал подпрыгнувший в телеге купец. – Давайте мне скорей лошадь: сяду-ка я лучше в седло для пущей важности!

Вечером купец Стойко Лепкович, разместив своих людей и обоз в гостевых юртах, построенных специально для купцов, отправился к дому ханского советника Угэчи. В руке он держал небольшой мешок с дарами для своего ордынского знакомца.

У двери юрты, обитой зеленым китайским шелком, стояли два вооруженных охранника. – Салам, отважные воины! – сказал им купец. – Скажите вашему хозяину, что к нему пришел кунак-урус из Брянска, по имени Стойко!

Один из охранников, самый молодой, услышав хорошую татарскую речь русского купца, быстро согнулся и вбежал в юрту доложить об услышанном. Едва ли не сразу он выскочил наружу и, низко кланяясь, указал руками на вход: – Входи же, почтенный урус!

Стойко Лепкович наклонился и не спеша переступил порог юрты.

– Салям галяйкюм, верный кунак! – донесся до него голос Угэчи.

– Вагаляйкюм ассалям! – улыбнулся в ответ русский купец, прижал к себе, обнял и троекратно, по-русски, поцеловал худого седовласого татарина. – А ты постарел, дядя Угэчи!

– А ты все так же молод, сынок, – весело сказал ханский советник. – Как там твой батюшка?

– Пока жив, – ответил с грустью в голосе Стойко, – а вот его младший брат, Избор, вот уже год, как умер!

– Все в руках Аллаха, – склонил голову Угэчи. – Только один Аллах знает, что будет с нашими жизнями…Мы не в силах остановить ход времени…

После преподнесения богатых даров Угэчи и трем его женам, которых ханский советник показал своему другу, русский гость уселся на скамью, принесенную по знаку Угэчи его слугами, напротив кресла знатного татарина, и старые знакомцы завели неторопливый разговор.

– Пока не ходи к нашему славному царю, – сказал во время беседы Угэчи. – Он очень расстроен. У нас в Сарае только что скончался сын великого коназа Суждалэ, молодой Алэсандэ! Все случилось так неожиданно…Был все время здоров и вдруг, без видимых причин, умер!

– Неужели?! – вскричал потрясенный купец. – Он же был любимцем великого суздальского князя! Вот горе-то какое!

– Этот коназ Алэсандэ был верным слугой государя Тохтэ, – грустно кивнул головой Угэчи, – и его батюшка во всем почитал моего молодого господина! Так мы и не знаем, откуда пришла смерть: может, от неведомой болезни, а может, его отравили… Поговаривают, – прошептал Угэчи, наклонившись к уху купца Стойко, – что это – козни старого Ногая! Или его зловредной супруги Чапай…

– Вот старая ведьма! – выругался русский купец. – Зачем мужняя женка лезет в такие темные дела? И что же тогда наш славный государь Ногай хлопает глазами? Разве он не именитый муж?

– Наш старый государь Ногай сильно изменился за эти два года, – грустно покачал головой Угэчи. – Подпал под влияние злых людей! А от этого недалеко до войны…

– Ой, ли? – вздрогнул купец Стойко. – Неужели близится смута?

– Да, сынок, – Угэчи поднял голову и посмотрел прямо в глаза русскому купцу. – Если не сейчас, то лет через пять точно будет большая война. Если, конечно, будет жив старый Ногай…Однако же, сынок, я расскажу тебе одну, пока тайную, правду, – ханский советник понизил голос. – Наш государь Тохтэ, Аллах ему судья, принял решение отстранить от власти твоего коназа Олэгэ…Пусть, сказал великий хан, этот коназ Олэгэ уходит на службу своему распятому Богу…Не годится, чтобы место коназа занимал Божий слуга…

– А как же тогда дань? – растерялся русский купец. – Кому ее отвозить? Старому Ногаю или молодому царю? И кого тогда назначит молодой царь Тохтэ великим черниговским князем?

– Не знаю, сынок, – грустно сказал ханский советник. – Могу только сказать, что об этом знают только сам государь Тохтэ и сын коназа Алэсандэ из Смулэнэ, молодой Вэсилэ…

– Неужели князь Василий, племянник моего князя Олега, сейчас пребывает в Сарае? – спросил, не думая, потрясенный услышанным купец.

– Сейчас его здесь нет: он повез тело покойного Алэсандэ в Уладэмэр, к его батюшке! – ответствовал Угэчи. – Наш молодой хан сильно полюбил этого Вэсилэ! Три дня назад он даже отослал меня домой и долго разговаривал после этого с коназом-урусом…

– Очень жаль, – покачал головой купец Стойко, – что я приехал в Сарай так поздно! Тогда придется идти к самому государю Тохтэ и уговаривать его не прогонять моего князя!

– Подожди немного, сынок, – кивнул головой Угэчи. – А там, дня через два, и предстанешь перед очами нашего государя…А теперь я познакомлю тебя с моими детьми, чтобы они не забывали ни тебя, ни остальных потомков славного купца Или, спасшего жизнь моему батюшке в тяжелые годы…Вот мои дочери, смотри, какие красивые! Их, Стэкэ, у меня шесть! И все молодые! А старших я уже давно выдал замуж за знатных людей.

– В самом деле, они очень хороши собой! – восхищался, прицокивая языком и вытаскивая из мешочка то золотые, то серебряные браслеты, предусмотрительный купец. Девушки буквально взвизгивали от радости, принимая подарки русского гостя.

– А это – мой единственный сын, Субуди! – сказал с теплотой в голосе Угэчи, подводя к Стойко рослого, красивого юношу. – Будет моим заместителем, когда подойдет время! Вот, смотри, сынок, – Угэчи указал рукой на русского купца. – Это – Стэкэ, мой любезный кунак, внук славного Или!

– Того самого Или, который спас нашего деда?! – промолвил румяный молодец, в лице которого едва были заметны монгольские черты.

– Да, сынок, того самого! – ответил Угэчи.

И юноша с восхищением посмотрел на седовласого купца Стойко. – Я буду тебе верным кунаком, Стэкэ, – сказал он, – и твоим сыновьям, и твоим внукам до самой смерти! Пусть всегда приезжают к нам в гости, в Сарай!

Ровно через два дня купец Стойко, как и советовал Угэчи, прибыл во дворец к хану Тохтэ.

Молодой ордынский повелитель сразу же поутру, без задержки, принял его, сидя на своем большом золоченом троне.

Русский купец быстро прошел по богатым персидским коврам и опустился, склонив голову, на колени перед троном сарайского повелителя.

– Хвалю тебя, купец-урус, – улыбнулся молодой хан. – Подними-ка свою голову! – Купец повиновался. – У тебя приятное лицо и честные глаза, – весело сказал Тохтэ. – Мне сказал мой верный Угэчи о твоем приезде, – хан посмотрел на своего, стоявшего справа от его трона, тайного советника, – и я сразу же принял решение о твоем коназе Олэгэ, сыне славного Ромэнэ, зная что ему это будет приятно…Пусть же он спокойно уходит на Божью службу! Олэгэ очень хотел этого, всей душой! А на его место я назначил коназа Вэсилэ, сына Алэсандэ из Смулэнэ, который, как мой верный слуга, достоин этого лесного удела!

 

ГЛАВА 8

НЕОЖИДАННОЕ СПАСЕНИЕ

Князь Василий Александрович быстро скакал вперед, сидя на своем стройном породистом жеребце. Выносливый молодой конь, подарок отца – великого смоленского князя Александра – несмотря на горячий нрав, был покорен своему седоку.

Князь Василий ласково обходился с красивым животным, сам, порой, приходил в конюшню и чистил своего любимца. Он угощал коня и сладкими пирожками и солеными хлебцами. Статное животное ценило заботы и ласку, и князю ни разу не приходилось прибегать к кнуту или шпорам. Подобно татарским воинам, он управлял конем лишь движением колен и рук.

Княжеские дружинники – отряд из сотни молодых бородатых наездников в кольчугах – дружно следовали за своим князем. Замыкал шествие княжеский обоз из пяти телег, в одной из которых стоял массивный дубовый гроб с телом покойного князя Александра Дмитриевича, недавно умершего в Сарае.

В остальных телегах попеременно отдыхали князь и княжеские дружинники, спешившие во Владимир на похороны молодого князя.

Люди сарайского епископа, знавшие лекарское дело и лекарственные травы набальзамировали тело покойника и поэтому, несмотря на жару, оно вполне могло выдержать два десятка дней, не распространяя тлетворного запаха.

Князь Василий задумчиво смотрел вперед в бескрайнее степное пространство, размышляя о предстоявших делах. – Как тяжело везти дорогого покойника к его несчастному батюшке, великому князю! – рассуждал он про себя. – Вот ведь какая приключилась беда! И все из-за подлого царя Ногая! Князь Александр принял приглашение недавно пришедших в Сарай Ногаевых людей, пошел к ним в гости и выпил в их шатре чашу с греческим вином…А вечером он скончался в жестоких мучениях…

Князь Василий мысленно благодарил Бога за то, что сам не пожелал принять участие в пиршестве и ускакал на облавную охоту, которую устраивал в степи хан Тохтэ. Уж очень ему хотелось быть поближе к татарскому хану, угодить ему и добиться скорого приема. А молодой наследник великого суздальского князя Александр не захотел обижать пригласивших его на пир Ногаевых людей. К тому же он уже побывал во дворце Тохтэ-хана, получил ханский ответ с нужными ему сведениями и готовился к отъезду домой. Поэтому княжич Александр, ждавший разрешения Тохтэ на отъезд, томился и скучал от безделья в ханской гостевой юрте. Туда пришел боярин князя Федора Ростиславовича Сладкоглас Журинович, пребывавший в компании Ногаевых людей, и позвал его на застолье. Зная о плохих отношениях, сложившихся у его отца, великого князя Дмитрия, с князем Федором, добродушный и веселый князь Александр, к тому же, рассчитывал примирить старых недругов через знакомство с влиятельным боярином Сладкогласом. Об этом он говорил недоверчивому князю Василию, с которым подружился во время пребывания в Сарае. Но князь Василий не поддержал его и пытался отговорить, чтобы он не шел в гости к ненадежным людям. – Эти люди всегда готовы на подлые дела, – говорил он своему новому знакомцу. – Особенно этот злобный князь Федор Ростиславич, которого татары не зря прозвали Черным или, по-татарски, Кара! Этот негодяй в свое время погубил моего славного деда, великого князя Романа Брянского! Зачем ты слушаешь их змеиные слова? И сам Ногай уже давно к нам немилостив! Берегись его, брат!

Но молодой князь Александр не прислушался к этим словам и поступил по-своему.

– Вот так бессмысленно потерял свою жизнь! – возмущался после этого князь Василий.

Правда, сарайский епископ имел свою версию причины смерти князя Александра. – Молодой князь был слаб сердцем, – сказал владыка, когда князь Василий обвинил в разговоре с ним Ногаевых людей, – и часто здесь болел татарской лихорадкой. Он сам мне говорил о нездоровье незадолго до своей смерти! Поэтому не надо говорить таких слов, сын мой Василий! Посмотри на лицо покойного: оно не потемнело и волосы на его голове не выпадают…Признаков отравления нет!

Однако князь Василий не согласился со словами владыки и, хотя тогда смолчал, так и остался при своем мнении: князь был отравлен!

И еще одна дума беспокоила Василия Александровича в дороге! Он никак не мог забыть слов молодого хана Тохтэ. Ведь последний, приласкав князя Василия, твердо пообещал ему княжеский «стол» в Брянске. Однако наследник великого смоленского князя Александра вовсе не просил ордынского хана об этом! Но спорить с Тохтэ, а тем более отказываться от его дара, князь Василий, помня советы своего отца, не решился.

– Время покажет, – решил он, – надо ли принимать этот Брянск или нет. А может и мой дядюшка Олег не откажется от своего княжеского «стола»…

– Княже! Враги! – раздался тревожный крик княжеского дружинника, и князь Василий глянул вперед. Из густой степной травы, в сотне шагов от княжеского отряда, выходили на вытоптанную лошадиными копытами дорогу черные татарские всадники. Их лица не были видны из-за железных кольчужных колец или пластин, прикрывавших уязвимые места. Лишь несколько всадников восседали на своих лошадях с незакрытыми лицами. Увидев приближавшийся княжеский отряд, передовые татары выхватили свои большие черные луки и стали останавливаться, загородив дорогу.

– Стойте, мои славные воины! – вскричал князь Василий и поднял руку. Отряд прекратил движение. – Эй! Удал! – князь подал знак своему старшему дружиннику. – Иди вперед и спроси, что нужно этим татарским воинам!

Удал, хорошо знавший татарский язык, быстро отделился от массы русских всадников и, подняв в знак мира руку, поехал в сторону татар.

От татар тоже отделился всадник и быстро приблизился к княжескому дружиннику. Они недолго разговаривали, но до отряда русского князя доносились только обрывки фраз. Наконец, Удал развернулся и быстро поскакал к своим.

– Это люди царя Ногая, княже, – сказал он, качая головой. – Они хотят, чтобы ты поехал к их могучему господину…Они долго скакали по степи, пока нас не настигли. Неясно, откуда они узнали, что мы возвращаемся домой!

– Но я не хочу сейчас ехать к царю Ногаю, – сказал, нахмурившись, князь Василий. – К тому же, мы везем тело моего несчастного друга к родному батюшке! Зачем мешать нашему пути и загораживать дорогу? У нас не было ссор с татарами, и мы всегда платили Орде «выход«…За что такая немилость? Подойди к этим воинам, Удал, и скажи им, что я не пойду с ними к Ногаю, а вернусь назад, в русскую землю. Пусть себе едут с миром!

Удал вновь развернулся и, подняв руку, поскакал к татарам. Те также выслали прежнего воина. После нескольких слов, сказанных Удалом татарину, тот вдруг неожиданно выхватил свой короткий кривой меч и с размаху обрушил его на дружинника. Но опытный русский воин, ожидавший коварства, увернулся и вражеский удар пришелся по его кольчуге и щиту. Раздались стук и треск, сноп искр разлетелся по сторонам, и, озадаченный ловкостью русского, татарин завертелся на коне, пытаясь вновь поднять свое смертоносное оружие. Но Удал опять не растерялся и с силой бросил ему в лицо свою тяжелую, обитую железными кольцами, перчатку.

– Х-ха! – выкрикнул татарин и взмахнул обеими руками, пытаясь сохранить равновесие в седле. Его конь заржал и взвился на дыбы. Еще мгновение и Удал вытащил из ножен свой тяжелый меч. Как молния, блеснул на солнце хорошо очищенный клинок! Вражеский всадник взвизгнул и отлетел в степные травяные заросли, а его лошадь, освободившись от своего всадника, сделав круг на широкой дороге, стремительно помчалась в густую траву, как бы спасаясь от грозного русского воина.

Удал, оправдывая свое имя, быстро развернулся и в мгновение ока приблизился к своему князю. Русские уже стояли в полной боевой готовности, поджидая врага.

Татары, однако, не спешили. Поединок между их посланником и княжеским дружинником был таким стремительным, что они тоже стояли в недоумении: сражаться или уйти.

– Аман вам, урусы! – послышался вдруг с их стороны голос, вероятно, военачальника, и на русских воинов тучей посыпались стрелы.

– Хорошо закрывайтесь, воины мои! – крикнул князь Василий. – Да коней, коней берегите! Если эти злодеи перебьют наших коней, тогда нам, в самом деле, настанет «аман»!

Первый залп татарских стрел не принес врагу успеха, тогда они быстро выстроились полумесяцем, примяв траву по краям дороги, готовясь охватить русских воинов с флангов.

– Ага, так наших врагов немного! – вскричал обрадованный Василий Александрович. – Они едва перешли дорогу и заняли не больше сотни шагов…Это не беда, но большое счастье! Врагов не больше, чем нас: выдюжим! Вперед, мои славные воины! Руби лютых врагов! Смерть злобным язычникам! Смерть сыроядцам! Слава Смоленску! Слава великому князю Александру!

– Слава! – подхватили клич своего князя верные дружинники и железной лавиной обрушились на татар.

Но степные наездники, опомнившись после первых неудачных попыток напугать русских, все еще не потеряли надежды добиться победы. Вся масса татарского конного отряда бесстрашно ринулась навстречу русским. Глухой удар, дикие крики сражавшихся и погибавших в одно мгновение оживили молчавшую своим мертвым покоем степь. Над травой взмыли сотни птиц, которые запищали, зачирикали, закаркали.

Сначала русские воины немного потеснили татарский отряд, но затем, когда к Ногаеву воинству подошли свежие силы, татары стали одолевать. Русские, видя, что спасения нет и что враг неодолим из-за своей многочисленности, отчаянно сражались. То тут, то там падали на землю смертельно раненные с обеих сторон всадники, но и на земле они, умирая, продолжали бороться. Кровь и пот потоками стекали с доспехов и тех и других воинов.

Князь Василий едва успевал отбиваться от наседавших со всех сторон врагов, махая своим тяжелым мечом то вправо, то влево. Прямо перед ним сражался его любимец Удал, закрывая своим телом князя. Неожиданно он резко осадил коня и выставил перед собой щит: из правой руки, в которую вонзилась татарская стрела, нашедшая единственное незащищенное броней место, выпал красный от вражеской крови меч.

– Прощай, мой храбрый воин! – крикнул ему князь Василий, безуспешно пытаясь пробиться через подскочивших к нему новых татарских всадников.

Вдруг татары, уже ликовавшие и жаждавшие добить последних еще сражавшихся русских, резко, в самый разгар своего торжества, остановились и стали медленно, пятясь, отходить в степь. – Аман! Аман вам, песья кровь! – закричали из зарослей степной травы, возникшие, как во сне, другие татарские всадники.

– Господи, слава Тебе! – крикнул князь Василий и перекрестился. – Татары режут татар! Неужели мрак превратился в свет?

В самом деле, большой татарский отряд, выскочивший на дорогу и вытеснивший ногайцев в траву, со всей яростью и силой ударил по ним, не давая врагу опомниться!

– Аллах! Аллах! – кричал татарский мурза, размахивая своим красным бунчуком, конские волоса которого развевались по ветру. – Слава великому хану Тохтэ!

– Неужели это тысячник? – спросил князь Василий, беспокойно глядя на сражавшихся татар.

– Да, это тысячник, славный князь, – сказал, улыбаясь и морщась от боли, дружинник Удал. Воспользовавшись затишьем, он ловко обломал вражескую стрелу и вытащил из кровоточащей раны древко.

– Зовите лекаря! – крикнул князь Василий так громко, что даже перекричал шум удалявшегося сражения.

– Я здесь, княже, – сказал быстро прибежавший знахарь, прятавшийся во время боя под княжеской обозной телегой. – Я уже готов, – кашлянул он в смущении, – осмотреть ваши раны!

– Взгляни на руку моего воина, Позвизд, – сказал уже спокойным голосом молодой князь, поскольку вдруг стало тихо, и лишь отдаленные крики из глубины степи говорили о продолжавшемся сражении.

– Непростая рана, – покачал головой княжеский лекарь. – Придется повозиться. Пусть же мой сын займется другими ранеными!

Двадцатипятилетний лекарский сын Бермята, услышав слова отца, направился к лежавшим тут и там телам княжеских дружинников.

Сам же Позвизд уселся перед Удалом, сидевшим на помятой степной траве, и быстро обработал его рану. Сначала он присыпал ее особым травяным порошком, чтобы обезболить место будущего лечения, а затем принес и дал выпить Удалу какой-то травяной отвар.

– Так легче переносить боль, – сказал он и, подождав немного, достал длинный, блестевший на солнце, нож. – Ну, с Господом, – кивнул он головой и стал быстро резать поврежденную руку.

– Терпи, брат, – одобрительно сказал князь Василий и отошел в сторону, ища глазами уцелевших после боя дружинников.

– Все, княже, – сказал, подойдя к нему, другой старший дружинник, Извек. – Мы собрали тела всех убитых. Три десятка и еще двое ратников сложили свои буйные головы от татарского железа!

– Больше трех десятков?! – вскричал, не скрывая слез, князь Василий. – О, мои верные люди! О, мои ратные друзья! Как же мне горько вас терять, мои сердечные! Некому будет защищать меня и устрашать наших лютых врагов! Горе мне, горе!

– Не печалься, славный князь, – сказал помрачневший и поникший головой Извек. – Наши славные воины ушли к Господу, победив жестоких врагов. Это огромная честь, что они отдали свои жизни за тебя, княже. Смерть настоящего воина на поле битвы, много лучше, чем смерть на старческом одре!

– Сколько раненых? – спросил его очнувшийся от мучительных переживаний князь. – Есть ли тяжелые? Хватит ли телег для их перевозки?

– Всего раненых четыре десятка, княже, – сказал Извек. – Вряд ли больше. А кто из них тяжелый, я сказать не могу. Если татарская стрела попала в тело, она всегда наносит тяжелую рану. Спроси об этом знахаря.

Седовласый Позвизд в это время быстро зашивал рану лежавшего в забытьи Удала. Вот он ловко вытащил в последний раз иглу, завязал узелок и обрезал нить.

– Все, княже, – тихо сказал он, подойдя к своему господину. – Пусть же Удал радуется: через два десятка дней он вновь станет отменным воином!

В это время откуда-то издалека донесся лошадиный топот, который все нарастал, и, наконец, к спешившемуся князю и его дружинникам с шумом и гиканьем подскакали победители – татарские воины хана Тохтэ.

– Салям тебе, коназ Вэсилэ! – громко сказал приблизившийся к русскому предводителю татарский мурза.

– Салям и тебе! – ответил, улыбаясь, на хорошем татарском князь Василий. – Благодарю тебя за наше спасение, великий воин! Как твое имя и почему ты пришел так вовремя ко мне на помощь?

– Меня зовут Угэн-батур, – ответил знатный татарин. – Разве ты не понял по моему бунчуку, что я – тысячник?

– Понял, отважный воин, – кивнул головой князь Василий. – Твой славный бунчук мы сразу же увидели!

– То-то же, коназ-урус! – засмеялся Угэн-батур. – Благодари за свое спасение не меня, а славного государя Тохтэ! Он узнал, что в степи появились разбойничьи отряды и приказал мне пойти за тобой и твоими людьми. И едва успели!

– Тогда прими от меня этот душевный подарок, – сказал князь Василий и сделал знак своему дружиннику принести его кожаный мешок. Дружинник Извек быстро подбежал к телеге, схватил в охапку княжескую суму и подал ее князю. Князь Василий извлек из мешка большую золотую чашу, украшенную драгоценными камнями и кинжал дамасской стали с серебряной рукояткой. – Я хочу, чтобы ты стал моим вечным другом и даже названным братом, Угэн-батур, – сказал русский князь, улыбаясь. – Я не забуду твоего подвига до конца жизни! Выпей со мной греческого вина, непобедимый воин!

– Пусть будет так, коназ-урус, – улыбнулся татарский мурза, принимая дорогие подарки. – Моя душа радуется, имея такого кунака. Всегда открыт полог моей юрты для тебя, щедрый коназ! – И татарский тысячник, взяв обеими руками протянутую ему княжескими слугами чашу с вином, стал жадно пить.

– Как же ты осмелился, могучий Угэн-батур, – спросил спустя некоторое время князь Василий, – сражаться с воинами самого беспощадного Ногая? Ты не боишься его мести?

– Не боюсь, брат, – решительно сказал, вытирая усы, татарский полководец. – Да и кто теперь расскажет об этой стычке Ногаю? Не такие мои люди, чтобы упустить врагов живыми! Там, в степи, – он махнул рукой в сторону минувшего сражения, – лежат их непотребные кости! Ни один из них не уцелел в жестокой схватке, а раненых – сразу же добили! Разве сможет жалкий воробей сражаться с грозным коршуном? Каждый, кто пойдет против моего повелителя, узнает силу моего тяжелого меча!

 

ГЛАВА 9

В КНЯЖЕСКОЙ СВЕТЛИЦЕ

– Не торопись, княже, отказываться от своей власти, данной батюшкой и Господом, – говорил черниговский епископ Арсений, сидя на скамье напротив восседавшего в своем княжеском кресле Олега Брянского.

– Уж не знаю, святой отец, – тихо сказал седовласый князь. – Мне нынче было такое знамение, что у меня теперь нет на этот счет сомнений! Разве ты не помнишь, владыка, как в год смерти моего батюшки на небе стояла кровавая луна, а потом вдруг ушла в бездонную тьму…А вот вчера, в полдень и полночь, на небе стоял словно бы полк из воинов! А это предвещает беду! Будет или жестокая война, или чья-то безвременная смерть! Я и подумал, а может Господь хочет от меня праведной жертвы? Вот я и решил оставить свой княжеский «стол», чтобы с миром уйти в монахи…

Епископ улыбнулся и с любовью, душевной теплотой на лице сказал: – Нет сомнения, сын мой, что это знамение – знак Господень! Я это понимаю, как предсказание большой войны! Но это еще не значит, что война случится на черниговской или брянской земле! Я считаю, что война, скорее всего, произойдет в суздальском уделе!

– А почему тогда знамение стояло над нами?

– А потому, сын мой, что Господь велик, – епископ перекрестился, то же сделал и князь Олег, – и охватывает своими знаками если не всю землю, то хотя бы ее православную часть! Зачем же тебе спешить в свой славный монастырь? Сидел бы себе на своем «столе» и ходил бы в монастырь, когда тебе надо. На то есть мы, люди святой церкви, чтобы помогать тебе молитвами…И слуги у тебя отменные: хорошо справляются с делами удела. Позавчера опять заседали в суде без тебя, но все сделали как надо, по «Правде» Ярослава. Молись себе и живи, как хочешь, сохраняя при этом свой княжеский «стол»!

В это время в княжескую светлицу вбежал верный Злотко.

– Великий князь! – крикнул он без церемоний. – Вернулся из Орды наш славный купец Стойко!

– Скорей проси, Злотко, моего Стойко Лепковича, – сказал, подскочив со своего кресла, князь Олег. – Вот уже осень настала, а он только вернулся! Пусть же идет сюда!

Купец Стойко бодрым шагом вошел в светлицу, перекрестился на иконы, подставил свою голову под епископское благословение и, обойдя скамью, на которой сидел владыка, остановился напротив князя так, чтобы не оказаться спиной к священнику, и низко, поясно, поклонился.

– Здоровья тебе и счастья, великий князь! – сказал он.

– Того же и тебе, мой почтенный Стойко! – ответил князь. – Чего ты так долго пребывал в поганской Орде?

– Меня там задержал молодой царь Тохтэ и торговые дела…

И купец рассказал со всеми подробностями о том, что происходило в Орде, о смерти князя Александра Дмитриевича Суздальского, о поездке в Орду молодого смоленского князя Василия. Не упустил он и случая нападения на купеческий караван Ногаевых людей, поведав о сражении и бегстве врагов.

– Мы спаслись лишь Божьим промыслом, – грустно сказал он, качая головой. – Но потеряли, к несчастью, моего верного человека…

– Царствие ему небесное! – перекрестился князь Олег. – Пусть ему будет земля мягким пухом! Как же дети и супруга убитого? Они не остались в нужде и бедности?

– Этого не будет! – сказал, подняв голову, купец. – Я позабочусь о детях и супруге покойного…Только вот послал к ним своих людей, а вечером сам с ними поговорю! Я только вот приехал в наш славный Брянск, переоделся с дальней дороги и сразу же к тебе, великий князь…

– Ну, если больше нет плохих известий, – покачал головой князь Олег, – тогда иди домой, мой славный купец и верный посланник!

– Я пойду, великий князь, – сказал, колеблясь, Стойко Лепкович, – но вот осталось сказать тебе несколько непотребных слов…Но не знаю, как такое говорить…

– А ты не скромничай, сын мой, и выкладывай нам тут всю правду! – молвил, встав со скамьи и подойдя к купцу, епископ Арсений.

– Хорошо, мой господин, – тихо сказал купец. – Молодой царь Тохтэ приказал передать тебе, что он…как бы…отнял у тебя княжеский «стол»! И передал его твоему племяннику, князю Василию! – Он с трудом договорил последние слова и густо покраснел, сдерживая волнение.

– Слава тебе, Господи! – вскричал обрадованный Олег Романович и встал со своего «стола». – Вот и решилась моя судьба волей Господа и моими просьбами! Не зря я так сердечно молился! Да еще и царской волей! Значит, у меня не будет греха!

– Однако же почему было принято такое скоропалительное решение? – спросил, потемнев лицом, епископ. – Неужели молодой князь Василий упросил ордынского царя?

– Нет, владыка, – ответил купец Стойко. – Молодой князь не упрашивал царя Тохтэ, но сам государь придумал это. Может из-за Ногая…Как ты знаешь, Ногай еще раньше хотел отдать стольный Чернигов своему зятю, Федору Ростиславичу…Так и будет в следующем году! Царь Тохтэ не хочет ссориться со славным Ногаем. Ему тяжело быть обязанным Ногаю за свой престол…Но и отдавать Чернигов, пока на великом княжении сидит сын славного Романа Михалыча, не менее позорно! Вот почему царь Тохтэ захотел сместить нашего великого князя, а в Брянске посадить молодого Василия Смоленского! Еще царь Тохтэ говорил, что знает о желании нашего князя уйти в Божьи люди! Поэтому татарский царь посчитал, что он этим не нанес обиды нашему великому князю!

– О какой обиде ты говоришь, сын мой? – весело сказал князь Олег. – Сбываются мои мечты, благодаря молитвам к нашему милосердному Господу! Но сказал ли татарский царь, когда мне ждать моего племянника Василия? Скоро ли это будет?

– В следующем году, великий князь, – сказал с грустью купец, – а точнее, не знаю. Это уже вам, праведным людям, видно будущее!

– Ну, что ж, тогда иди, мой верный Стойко и отдохни с дальней дороги! Благодарю тебя за праведный труд и честную службу во славу нашего Брянска и удела! – радостно улыбнулся князь Олег.

– Вот тебе, владыка, и Божье знамение! – весело сказал князь, когда купец покинул светлицу. – Может и отведет Господь беду от русских земель за эту мою жертву, спасая Русь от жестокого кровопролития…

– Вот беда! – с горечью пробормотал епископ. – Теперь у меня печаль на сердце…

В это время в княжескую светлицу вбежал взлохмаченный растерянный княжеский слуга. – Батюшка великий князь! – закричал он, забыв обо всем на свете. – Горюшко-то, горе какое у нас приключилось!

– Говори же, сын мой, и успокойся! – прикрикнул раздраженный священник. – Что еще там такое?

– Там еще…, батюшка князь…и славный владыка, – пробормотал, заикаясь и давясь слезами, Злотко, – только что скончалась наша славная матушка княгинюшка!

– Матушка! – князь Олег схватился за сердце и упал в свое кресло, обхватив руками голову.

– Так же…царствие небесное великой княгине Анне-Анастасии и землица ей мягким одром! – пробормотал потрясенный епископ.

 

ГЛАВА 10

ВОЛЯ ОРДЫНСКОГО ХАНА

Весна 1293 года была дождливой. Дули противные пронизывающие ветры. Дороги стали непроходимыми. Поэтому русские князья, собравшиеся на свой съезд в Городце, с нетерпением ждали, когда, наконец, улучшится погода.

Городецкий князь Андрей Александрович созвал в своей родовой вотчине союзников. Здесь были князья Дмитрий Борисович Ростовский с братом Константином Угличским и сыном Михаилом, Михаил Глебович Белозерский с тестем Федором Ростиславовичем Ярославским и другие мелкие удельные князья.

Князь Андрей Александрович давно вынашивал замысел свержения своего брата с великокняжеского «стола» во Владимире. Однако, в свое время, ни всесильный Ногай, ни сарайский хан Тула-Бука его не поддержали. Мало того, великий князь Дмитрий съездил в далекие степи к Ногаю, попросил его защиты от брата Андрея и добился «великой милости». Хотя Ногай по совету великого черниговского и брянского князя Романа не послал на суздальские земли большое войско, но даже его малочисленный отряд заставил князя Андрея примириться с братом. Но Андрей Александрович, несмотря на то, что получил от брата целый ряд городов суздальской земли, лишь временно успокоился. Узнав же о том, что великий суздальский князь Дмитрий наладил отношения со Смоленском, с князем Александром Глебовичем, князь Андрей, пригласив к себе в Городец Федора Ростиславовича Ярославского, зятя Ногая, поведал ему о якобы готовящемся союзе. – Мой братец Дмитрий, – сказал князь Андрей Федору Черному при встрече, – хочет создать большое и непобедимое войско! Он посылал своих людей к твоему племяннику, князю Александру, чтобы упрочить свою власть и покорить наши города…

– Им мало, злодеям, своих уделов?! – вскричал разгневанный князь Федор. – Ну, и наглец этот молодой князь Александр! Отнял у меня с помощью своего всесильного тестя Романа Брянского мой законный город Смоленск! Но славный Ногай не поддержал его и вскоре передаст славный Смоленск мне! Я уже в этом году выгоню своего племянника Александра и верну себе Смоленск!

Князь Федор откуда-то узнал, что сын Александра Глебовича Василий побывал в Брянске и Карачеве, и сообщил об этом Андрею Городецкому. Последний был еще больше возмущен. – Тут уже совсем нет сомнения! – вскричал он. – Против нас заключили союз! Видишь, брат, нам никак не устоять, если войска черниговских и смоленских князей вместе пойдут против нас! Я также слышал, что княжич Василий, сын Александра Смоленского, ходил в Орду к царю Тохтэ и был там обласкан! Якобы он добился дружбы с молодым царем! Что нам теперь делать?

Князь Федор, недолго думая, посоветовал созвать в Городец дружественных им и всех недовольных Дмитрием суздальским князей, чтобы уговорить их действовать заодно.

– Однако же эти дружественные нам князья, – задумчиво сказал князь Андрей, – слабоваты и не смогут устоять против союзного войска моего братца!

– Тогда пойдем за помощью к царю Ногаю! – посоветовал князь Федор Ярославский. – Мой тесть не откажет нам и даст могучее войско! А если надо, он строго прикажет молодому царю Тохтэ, чтобы тот не помогал нашим лютым врагам! А может даже заставит сарайского слабосильного царя участвовать в нашем походе!

Прибывшие в Городец союзные князья единодушно одобрили решение князей Андрея и Федора и вот после долгого совещания и нудного ожидания улучшения погоды, выехали, наконец, в середине мая, направляясь в ногайскую степь.

Путь их был нелегким и долгим – лишь к началу июня измученные люди и кони пробрались через поросшие густой зеленой травой дороги и поля к стану татарского полководца.

Первым увидел отдаленные кибитки ростовский епископ Тарасий, бодрствовавший на передовой телеге. – Татары! – крикнул он, разбудив спящих в телегах князей и ехавших верхом, но дремавших, всадников: несмотря на небольшой отряд всего в сотню мечей, князья не посчитали нужным назначить охранение. И вот теперь во мгле раннего утра они оживились, пристально вглядываясь в даль.

Когда татарский летучий отряд подскакал к русским воинам, солнце уже всходило.

– А, это ты, коназ Фэдэрэ! – крикнул, узнавший Ногаева зятя татарский военачальник. – Хорошо, что приехал к нам! Салам!

– Салам, славный Мэндэ! – весело ответил князь Федор Ростиславович, спустившись с телеги и быстро вскочив в седло своего черного, как воронье крыло, коня. – Где же мой могучий батюшка, наш государь Ногай?

– Он здесь, коназ Фэдэрэ! – поднял вверх руку с хлыстом старший татарин. – Айда до государевой юрты! – И он, ударив хлыстом свою крепкую низкорослую лошадь, помчался вместе со своим отрядом вперед, в сторону приближавшихся кибиток.

Ногай, сидевший в большой зеленой юрте в своем обычном плетеном кресле, с нетерпением ожидал русских князей. Ему уже доложили о том, что к кочевью приближается его зять Федор с людьми.

Федор Ростиславович вошел в юрту первым. Низко поклонившись Ногаю, он приблизился к его креслу и встал на колени. Остальные князья, тщательно перейдя порог и добравшись до князя Федора, пали ниц перед грозным татарским полководцем.

– Говори, сынок, – потребовал Ногай после того, как обменялся со своим зятем приветствиями, – как там моя дочь в твоем Ярэславэ?

– С ней все в порядке! – весело ответил князь Федор. – Она не обижена! Я ничего для нее не жалею…Она у меня – госпожа, а не гостья! Вот и подарки тебе прислала…

– А как с твоей верой? – насупился Ногай. – Небось, окрестили мою дочь?

– Окрестили, батюшка, – улыбнулся князь Федор. – Моя славная жена с радостью приняла христианскую веру и новое имя!

– Что ж, если у вас, урусов, так принято, – вздохнул Ногай. – Пускай тогда моя дочь молится этому распятому Богу! Это неплохо! Жена должна повиноваться своему мужу и принимать его веру! Однако, нужна ли тебе, Фэдэрэ, эта вера грэкэ? Я недавно узнал, что вы, урусы, переняли эту веру у слабосильных грэкэ. И прежние сарайские ханы постигли свою веру в Аллаха у чужеземцев! Вот, смотри на меня, сынок, я ведь почитаю только веру своих предков…У нас не надо ни молитв, ни каких-либо подарков, ни богатых храмов! Благо, что и молодой Тохтэ признает эту веру! Он отвернулся от Аллаха и воскресил в Сарае веру великого Темучина! Однако тем, кто верит в Аллаха или Христа, не препятствует: пусть себе молятся, как им угодно! Известно, что главный Бог – один для всех! Пусть Он понимается как огонь, дерево или река…Все мы, глядя на Небо, чувствуем один взгляд и питаем на Него надежду! Однако же, зачем вы сюда пришли с такой толпой мелких князей?

Князь Федор Ростиславович подробно рассказал о сути дела, о споре князей-братьев за власть в суздальской земле и попросил тестя оказать ему и союзникам военную помощь. – Скажи, батюшка, – закончил свою речь Федор Ростиславович, – своим людям, чтобы они пошли к нам на помощь против князя Дмитрия Суздальского. И распорядись, чтобы молодой хан Тохтэ не поддерживал наших врагов!

Русские князья лежали в это время на персидском ковре, не поднимая голов.

– А где тут главный спорщик? – спросил вдруг, выслушав зятя, Ногай. – Где же беспокойный коназ Андрэ? Встань же, первый виновник!

Князь Андрей быстро подскочил, встал на ноги и спокойно посмотрел на Ногая.

– Вставайте и другие коназы! – приказал Ногай. – И сядьте по нашему обычаю!

Русские князья быстро уселись на корточки.

– А теперь слушайте меня! – усмехнулся Ногай, пристально глядя на князя Андрея Городецкого. – Когда-то я вас защищал и мирил старшего коназа Дэмитрэ с младшим коназом Андрэ! Однако от этого нет ни покоя, ни радости…Уж если вы и ваши люди, бестолковые урусы, между собой не ладите, надо собирать войска…(Русские князья заулыбались). Я же не хочу посылать своих людей на ваши земли! (Русские князья нахмурились) Но, если молодой Тохтэ меня не послушает, я буду вынужден сам пойти на Залесскую Орду! А сейчас я пошлю своих людей к Тохтэ-хану и прикажу ему начать войну с вашим глупым народом! Понимаешь, сынок? – он повернулся лицом к стоявшему у кресла князю Федору.

– Понимаю, батюшка, – ответил последний, – но послушает ли тебя молодой царь Тохтэ?

– А почему не послушает, сынок? – нахмурился Ногай. – Еще три года тому назад он обещал мне повиноваться, как родному отцу…Такие слова зря не говорят…Поезжай, сынок, с моими людьми, которых я тебе дам, и своими коназами в Сарай…Но не забудь: займешь и Черныгы, и Смулэнэ! А тот коназ Алэсандэ, который засел в Смулэнэ, пусть уходит, куда глаза глядят. Но если он не послушает тебя или моих людей, тогда поведешь на них войско молодого хана Тохтэ! Понимаешь, сынок?

– Понимаю, батюшка, – поклонился мрачный Федор Ростиславович, – тогда пойду готовиться к походу в Сарай…

– Отдохните денька три, а там и пойдете, – кивнул головой Ногай.

Только через десяток дней русские князья, перейдя Волгу, вошли в татарскую столицу. Сарай встретил их величественно и спокойно: среди пестрых кибиток и юрт не было ни шума, ни суеты. Татары, привычные к визитам чужеземцев, казалось, не обращали никакого внимания на шествовавших по их широким улицам русских и ногайских всадников.

Хан Тохтэ на этот раз не заставил новоявленных гостей долго ждать приема. Как только перед ним предстали Ногаевы посланники и изложили суть дела, он, посоветовавшись со своим верным Угэчи, потребовал к себе князей Андрея Городецкого и Федора Ярославского.

Русские князья вошли во дворец молодого хана, упали на колени и медленно поползли к трону. Добравшись до ступенек и поцеловав первую из них, они замерли, соблюдая установившийся ритуал. Тохтэ приказал им встать и, глядя на князей, сказал: – Салам вам, коназы-урусы! Я уже видел вас здесь в Сарае до того как стал ханом! И знаю, зачем вы ко мне пришли…Неужели вы с пустыми руками?

– Это невозможно, государь! – сказал, отводя глаза в сторону, князь Андрей. – Мы не ездим к своему государю без подарков! Мы привезли тебе две арбы серебра и отменных мехов…

– Ну, что ж, неплохо, – улыбнулся Тохтэ. – Тогда я скажу вам о своем решении. Верные Ногаевы люди поведали мне о просьбе славного темника, чтобы я помог вам проучить глупого старого коназа Дэмитрэ…Я сам хотел вызвать этого коназа сюда в Сарай и пожурить его…Однако недавно ко мне приезжал коназ Мыхаыл из Тфэры и жаловался на Дэмитрэ…Из-за всего этого у меня накопилось много гнева на бестолкового уруса Дэмитрэ…И я решил послать на него большое и беспощадное войско! А во главе моих бесчисленных воинов я поставлю, – ордынский хан повернулся к стоявшему справа от его трона Угэчи и поднял руку, – моего брата, отважного и славного Дюденя!

 

ГЛАВА 11

НАШЕСТВИЕ

Половина муромских горожан оказалась в этот жаркий июльский день на берегу красавицы Оки. Да и как усидеть дома в такое пекло? Даже купцы и лавочники, позакрывав свои торговые места, устремились к прохладным водам. Городские ворота были раскрыты настежь, из них выходили пешие люди, выезжали телеги и всадники. Торговцы установили свои сборные лавчонки, укрытые сверху плотной парусиной от лучей жаркого солнца и, бойко выкрикивая, расхваливали свой товар.

– Кислый квас! – кричал здоровенный краснорожий детина, подзывая купавшихся.

– А тут хмельные, несладкие меды! – вопил без остановки молодой рыжебородый торговец, сидевший в палатке за легким столиком, уставленным небольшими бочонками с напитками. – Покупайте и нахваливайте! Разом снимает жажду!

– Медовуха, новгородская медовуха! – голосила толстая разбитная бабенка, одетая в легкий белый, с красными полосками, сарафан. – Берите, горожане! Как рукой снимает весь жар!

Купавшиеся горожане спокойно, с достоинством, подходили к торговцам, выбирали тот или иной напиток и, опрокинув кружку или бокал, почмокав для значимости губами, расплачивались.

– На-ка бусину, – сказал, рассчитываясь с торговцем квасом, муромский кузнец Светан.

– Прими сдачу, – улыбнулся хозяин квасной бочки, протягивая кузнецу кусочек оловянной проволоки.

– Налей-ка и мне квасу, – сказал вдруг громко вышедший из-за спины кузнеца муромский боярин Милолик Жирославович. – Какая неладная жара! Это не к добру!

Торговец быстро взял опорожненную кружку, оставленную кузнецом на прилавке, зачерпнул в бочке квас и протянул ее боярину: – Пей на здоровье, славный боярин!

– Благодарю! – ответил знатный муромец, выпив квас. – Да, квасок у тебя отменный! Налей-ка еще кружечку!

Выпив еще, богатый посетитель крякнул, потянулся рукой к висевшей на поясе сумке с деньгами и извлек небольшой кожаный треугольник.

– На-ка тебе куну, – сказал он весело. – Ищи же сдачу!

– Это большие деньги, господин, – пробормотал квасник. – Непросто собрать тебе сдачу, – и он стал извлекать из берестяного короба небольшие предметы. – Всю мелочь забираешь!

Боярин протянул руку, взял у торговца целую пригоршню бусин и кусочков проволоки, подумал и повернулся к своим людям, стоявшим за его спиной.

– А теперь напои моих верных слуг и челядь, – приказал он лавочнику, вернув ему назад мелочь. – А значит, сдачи мне не надо!

– Благодарю тебя за щедрость, мудрый боярин! – сказал, кланяясь, лавочник и наполнил опустевшую кружку квасом. Один за другим все боярские люди опорожнили по большой липовой кружке и последовали за своим господином. Тот же, пройдя вдоль берега и полюбовавшись купавшимися мужиками, выбрал место на песке, где не было простолюдинов, и с важностью указал, куда нужно положить покрывало. Слуги бойко вытащили из сумы пеструю ткань и растянули ее на песчаном берегу.

– Как хорошо, – сказал боярин, усевшись поудобней, и глянул на реку. – Нынче довольно людно! Тут даже есть женки! Хоть они и не купаются, желая избежать позора, но одеты очень вольно на грех мужским очам!

Действительно, горожанки, вопреки обычаю и запретам церкви, оделись в такие легкие сарафаны, что все их женские прелести хоть и не были наглядно видны, но смущали представителей другого пола. Замужние женщины скрывали волосы легкими летними кокошниками так, что из-под них непристойно выбивались целые пряди. А что уже было говорить про незамужних нескромных девиц! Одетые в пестрые сарафаны, они бегали неподалеку от купца, издавая пронзительные крики радости: визжали, пищали, кряхтели. Девицы играли в салки. С непокрытыми головами, размахивая длинными косами или вовсе незаплетенными пышными волосами, они носились взад-вперед по берегу, привлекая к себе жадные взоры муромских мужчин.

– Хороши девицы, – пробормотал, любуясь на игравших, боярин Милолик. – Еще совсем молоды, а уже созрели, как сдобные хлеба: хоть сейчас укладывай на ложе!

– Давай, Чернава! – крикнула высокая светловолосая девушка, коснувшись рукой подружки. – Теперь твоя очередь!

– Ладно, Горыня, – засмеялась подруга. – Еще увидим, как ты сможешь от меня убежать! – И она погналась за ловкой быстрой девушкой.

– Хватай же! Лови! – кричали другие девицы, смеясь и хлопая в ладоши.

Неожиданно Чернава развернулась и побежала к ним. – Ого, поймала! – закричала она весело. – Теперь ты лови, Милана.

– Вроде какой-то туман стелется с рязанской стороны, – сказал вдруг рослый слуга, стоявший над боярином Милоликом и отгонявший от него мух. – Смотри же, мой господин.

– Зачем ты меня беспокоишь, Зимолюб? – буркнул недовольно боярин и неохотно отвел взгляд от стройных прелестниц. – Туман или дым, – тут он осекся и приподнялся на руках. – Однако что же там, в самом деле, со стороны рязанской дороги?

Действительно, издалека был виден какой-то все расширявшийся или раздувавшийся туман, как будто от дороги ползло вверх и во все стороны большое дождевое облако.

– Может это идет смерч или песчаная буря? – пробормотал вопросительно боярин, глядя на юг.

– Меня это беспокоит, батюшка, – пробормотал боярский слуга Зимолюб. – Мне рассказывал дед, что такую пыль поднимали поганые, когда шли на Русь…Сначала стелилась, подобно густому облаку, пыль, а потом уж целая туча вражеских воинов вылетала! Мне страшно, батюшка!

– Но я никаких татар не вижу, глупый холоп, – усмехнулся боярин. – Это сомнительное облако еще очень далеко…Поди, с десяток верст…, – он встал и потянулся в томлении. – Все же надо бы отсюда уходить подобру-поздорову. За городскими стенами спокойней! – И он пошел, позевывая, в сторону городских ворот. Боярские слуги свернули в рулон пестрый лоскут иноземной ткани, уложили его в суму и быстро побежали за своим господином.

– Может на всякий случай подать тревогу, батюшка? – спросил, подбегая к боярину, верный слуга. – А вдруг это, в самом деле, татары?

– Не надо, Зимолюб, – усмехнулся боярин. – Еще засмеют и посчитают нас дурачками! Пусть себе люди развлекаются: татары не сунутся сюда в такую жару!

Муромчане же, как ни в чем не бывало, продолжали свои игры и купание. Девушки играли в салки и весело, заливисто хохотали.

Вдруг неожиданно откуда-то с юга подул легкий ветер, несший таинственные, давно забытые запахи то ли пожара, то ли коптящегося мяса…

– Такой запах, будто сюда везут копченую рыбу…, – пробормотал выходивший из вод Оки муромский купец. – Да вот и пыль какая-то необычная!

Пыль валила все гуще и гуще и, наконец, до ушей муромчан дошли звуки, напоминавшие сильный дождевой ливень.

– Неужели идет гроза? – крикнул быстро одевавший на себя длинные холщовые порты седовласый горшечник. – Надо бежать домой! Эй, девицы! – махнул он рукой в сторону игравших. – Возвращайтесь в город!

И горожане медленно, неохотно поползли в клубах все сгущавшейся пыли и усиливавшегося как бы дождевого шума в сторону городских ворот. Девушки же продолжали играть, не замечая ничего в веселой возне. Вдруг буквально в сотне шагов от них из-за ближайших кустов донесся цокот конских копыт, быстро превратившийся в сильный гул и топот.

– Девицы, это же враги! – закричала во весь голос красавица Милана, забыв об игре. – Бегите!!!

Девушки пронзительно закричали, завизжали и стремительно побежали к городу. Но было уже поздно. Лавина татарских конников черной тучей окутала их со всех сторон, заставив остановиться и сбиться в кучку. Восемь напуганных девушек прижались друг к другу и стояли, глядя, как на них надвигаются страшные степные хищники: они замерли, лишившись от ужаса голоса.

Татарские всадники, плотно окружившие со всех сторон девушек, казалось, не обращали на них никакого внимания. Они стремительно, обходя напуганных муромчанок, скакали в сторону города, не причиняя им ни малейшего вреда.

Стоявшие в непрерывно движущемся окружении девушки оцепенели, ощущая непривычный запах конского и людского пота, мочи и какого-то дымного угара, усиливавших их ужас и страх. Внезапно запах дыма стал совершенно невыносим, со стороны города донесся страшный шум: крики воинов, вопли убиваемых горожан, треск и гул. Казалось, что сами небеса обрушились на несчастный мирный город.

Так продолжалось около часа. Наконец, шум и грохот постепенно затихли. Уменьшился запах дыма и гари, и перед одеревеневшими от долгого стояния и страха девушками неожиданно открылся вид на реку, сплошь усыпанную грязью и пеплом: татарские всадники расступились, оставив несчастных муромчанок на берегу, и медленно вошли в захваченный город.

Лишь небольшой татарский отряд оставался неподалеку: степные воины спешились, устанавливая шатры и сборные кибитки. Кое-где уже раскладывались костры, готовилась бесхитростная походная еда.

– Неужели мы спасены? – спросила первая, пришедшая в себя девушка Чернава. – Разве татары нас пощадили?

– Нет, подруженька, – заплакала дрожавшая, покрытая грязью и потом, красавица Милана. – Вон они сидят за нашими спинами. – Она указала рукой на трех здоровенных татарских воинов, расположившихся неподалеку у костра, улыбавшихся и махавших им руками.

– Пойдем же, девицы, в наш город! – сказала, размазывая слезы, белокурая Горыня. – Чего мы тут сидит?

Девушки осмотрелись и медленно поплелись по речному, истоптанному конскими копытами, песку, обходя холм, загораживавший вид города, из которого валил густой черный дым. Если бы не ветер, дувший в другую сторону, они бы просто задохнулись.

– Эй, кызым! – крикнул вдруг один из трех татар, сидевших у костра и наблюдавших за ними. – Аман вашему городу! Зачем идете туда? На месте твоя оставайся! Аман…башке будет!

– Что он говорит? – спросила Милана подруг. – Угрожает нам смертью?

– Я вижу, девицы, что мы попали в татарский плен, – тихо и как-то спокойно молвила Чернава. – Этот татарин сказал, чтобы мы сидели на месте и никуда не уходили. А наш город сожжен дотла! Только ветер спас нас от угарного дыма! – И отчаявшиеся девушки дружно заплакали.

Татары что-то закричали, замахали руками, а один из них, рыжебородый, встал и пошел к девушкам. – Уруски, – сказал он, приблизившись и показывая руками, что нужно идти с ним, – айда со мной!

Девушки пошли вместе с татарином вперед, обходя холм. Еще несколько шагов и они вышли на дорогу, невдалеке от которой чернела какая-то нелепая огромная то ли куча, то ли гора, источавшая дым.

– Милые девицы, это же наш славный Муром! – закричала в ужасе Чернава, закрывая руками глаза.

– Нет уже нашего города, мои жалкие! – взвизгнула Милана и зарыдала.

Остальные девушки громко закричали, заплакали, запричитали.

– Чего вы плачете, красные девицы? – сказал вдруг кто-то весело и громко. Девушки замолчали и устремили взоры в направлении приятных звуков – прямо перед ними сидел верхом на большом черном коне красивый всадник, одетый по-княжески: в длинную красную мантию с большими золотыми пуговицами и с красной же, обшитой куньим мехом, шапкой на голове. Его большие синие глаза излучали доброту и покой.

– Славный князь! – закричали обрадованные девушки. – Неужели ты живой? Будь же нам заступником!

– А чего мне быть мертвым? – усмехнулся князь Федор Ростиславович Ярославский. – Я не боюсь татар: они мне не враги, а друзья! И вам советую быть с ними ласковыми!

– Так это ты, княже, привел этих врагов на наш город? – спросила вдруг помрачневшая лицом Милана. – Чем наш Муром перед тобой провинился?

– Не Муром, но ваш великий и бестолковый князь виноват в этом набеге! – усмехнулся Федор Ростиславович. – Этот Дмитрий Александрыч обидел ордынского царя! За это и наказаны его города! Нечего противиться воле нашего Господа, переданной через татарского царя!

Девушки молчали, склонив головы.

– Я же вам говорю, – буркнул князь Федор, – чтобы вы были покорны татарам и без шума приняли свою судьбу. Но если не прислушаетесь к моему доброму совету, примете жестокую смерть! Поняли?

Девушки ничего не ответили.

– Зачем тратишь свои драгоценные слова на жалких рабынь, коназ-урус? – сказал вдруг подъехавший к Ногаеву зятю знатный татарин, окруженный свитой из богато одетых татар. – Пора бы заняться делами!

– Да это просто так, царевич, – приветливо улыбнулся князь Федор. – Я вот увидел этих молодых девок и решил пошутить…

– Эй, люди, – обратился царевич Дюдень к своим военачальникам. – Вам нужны эти молодые уруски, или отдать их простым воинам?

– Нужны, нужны, – заговорили, улыбаясь, мурзы. – Их восемь, каждому из нас по одной!

– Зачем по одной? – засмеялся сидевший рядом с царевичем мурза Киндяк. – Мы их тут всех познаем прямо на берегу реки, а которые уцелеют, достанутся кому-нибудь из нас по жребию!

– Пусть же так и будет! – усмехнулся татарский царевич. – Берите этих девок, как вам хочется!

Знатные татары засмеялись и стали слезать с коней. Приближаясь к русским девушкам, они быстро снимали свои потные кожаные штаны…

Увидев возбужденных, багровых мужчин, девушки громко закричали, хватаясь друг за друга и стараясь спастись от чужеземных насильников…

– Карош кызым, – смеялись татары, оттаскивая девушек друг от друга и срывая с них одежду.

Сопротивление несчастных было легко сломано, и вот у холма на песчаном берегу реки татарские мурзы, оседлав своих пленниц, начали безжалостно их насиловать. Крики и стоны беспомощных девиц становились все тише и тише.

– Вот и успокоились красные девицы! – усмехнулся веселый князь Федор. – Видно они довольны вашими мужами. Пусть же познают их все, кому не лень!

– Ты прав, коназ-урус, – кивнул головой татарский царевич. – Однако, айда в мой шатер, будем держать совет!

На следующий день татарские полчища обрушились на стольный город князя Дмитрия Александровича – Владимир – и, пользуясь отсутствием крепких дубовых стен, начисто его разграбили. Пострадали даже церкви, которые, вопреки установленным ордынскими ханами правилам, жестоко разорили. А в соборной владимирской церкви они даже оторвали от пола медные резные плиты, гордость церкви, называемые «чудное дно медяное» и похитили все священные сосуды.

Страшная «Дюденева рать» превзошла по своим жестокостям и разрушениям даже первый поход Бату-хана на Русь! Участь Мурома постигла еще тринадцать городов, лежавших теперь в руинах и пепле.

Разграбив и сокрушив почти все города суздальского удела, принадлежавшие великому князю Дмитрию, татары пошли на север, угрожая Твери и Великому Новгороду. Никто не препятствовал их губительному набегу и разбою: напуганный великий князь Дмитрий бежал со своей семьей подальше, сначала в Волок, а затем – в Псков. Татары шли за ним по пятам, но, разоряя города и грабя население, не успевали. Когда же они вошли, подвергнув погрому Волок, князь Дмитрий уже был совсем далеко.

– Дальше нечего идти, царевич, – сказал князь Андрей татарскому военачальнику во время трапезы в княжеском тереме города Волока. – Мы так покарали этого злодея, что ему уже никогда не быть великим князем!

– А как же тогда богатые города Тфэры или Новэгэрэ? – вопросил, морщась от раздражения, татарин. – У нас почти нет серебра и пленников! Тогда зачем мы посылали большое войско? Задаром мучили людей неблагодарными трудами?

– Нельзя посылать наше войско на Тверь, славный царевич, – вмешался в разговор князь Федор Ростиславович. – Только что молодой князь Михаил вернулся туда с царским пожалованием! А значит, Тверь брать не следует…Вот если пойти на брянские или карачевские земли, а также припугнуть Смоленск, чтобы прогнать оттуда князя Александра…

– Я не пойду на Брэнэ, коназ-урус, – покачал головой татарский царевич. – Это земля Ромэнэ, славного коназа, и его сына! Мне не велено туда ходить, да, к тому же, неизвестно, иссякла ли сила воинов Ромэнэ…Зачем губить моих людей без всякого смысла? А Смоленск можешь сам напугать! Пошли же туда моих людей и потребуй сдачи города.

В это время послышался шум, и в княжескую трапезную вбежал молодой татарский воин.

– Мой славный полководец, затмевающий своими победами весь белый свет! – крикнул он. – Разреши мне сказать!

– Говори! – нахмурился Дюдень.

– Мой повелитель! Сюда прибыли знатные люди с большим обозом, нагруженным подарками! Говорят, что они из Новэгэрэ и все добро – для тебя!

– И сколько всего арб? – насторожился царевич. – Есть ли там серебро и меха?

– Десятка полтора арб, государь, – весело ответил молодой татарин. – И все с серебром и богатыми мехами! Примешь этих посланцев?

– Только после нашего пира! – кивнул головой царевич и, презрительно глянув на сидевших за столами знатных воинов, зевнул. – Я вижу, что нам пора возвращаться в Орду: серебра и прочего добра теперь будет достаточно и надо сберечь пленников! Ясно, что мы и так потеряем половину ясыря…Глупые урусы плохо переносят дальнюю дорогу: мрут, бестолковые, как мухи!

 

ГЛАВА 12

УХОД КНЯЗЯ ОЛЕГА

– Здравствуй, мой славный родственник, князь Александр! – весело говорил князь Олег Брянский, обнимая и целуя своего шурина. – Вот тебе хлеб-соль, великий воин!

Олег Романович принял из рук своего боярина, огнищанина Милко Ермиловича, стоявшего по левую руку, серебряное блюдо с круглым хлебным караваем и золотой солонкой, вставленной в хлебный разрез, и протянул его князю Александру. Последний взял в руки хлебный каравай, отломил кусочек, обмакнул его в солонку с солью и быстро отправил в рот, пережевывая.

Князь и брянские бояре терпеливо ждали. После того как князь Александр проглотил хлеб, Олег Брянский протянул руку и взял от своего воеводы, седовласого Добра Ефимовича, стоявшего справа от него, бокал с красным вином.

– А теперь, выпей-ка, князь Александр, мой желанный гость, этого греческого вина! – громко сказал он.

Александр Глебович взял обеими руками серебряный бокал и, поклонившись брянцам, выпил его до дна.

Как только опорожненный бокал вернулся в руки брянского воеводы, неожиданно загудели, заныли и, наконец, зазвенели «малиновым» звоном колокола брянских церквей.

– А теперь я обниму мою родную сестрицу, – сказал едва слышно из-за колокольного шума князь Олег, обхватив, троекратно целуя, вышедшую из-за спины мужа княгиню Агафью.

– Здравствуй мой любимый брат! – плакала, целуясь с поседевшим князем, смоленская княгиня. – Как же ты постарел, как похудел, родной мой Олег! Сколько лет я тебя не видела, мой славный и добрый брат! Еще с того похода нашего батюшки!

– А вот и мои красивые племянники, – смахнул слезу князь Олег, целуя молодых князей Василия, Ивана и их младшего брата, десятилетнего Мстислава. – А это ты, Мстислав! Ты еще был тогда совсем мал! Нам не удалось тебя повидать! Ты уже совсем взрослый, ну, истинный князь! Еще не женат?

– Не женат, дядя Олег, – громко сказал, чтобы было всем слышно, княжич Мстислав. – Жаль, что не довелось нам свидеться раньше, когда приходил к нам дедушка, великий князь Роман!

– Ему еще рано жениться, брат! – вставил слово князь Александр Глебович. – Он совсем мальчик!

– Однако же он выглядит зрелым молодцем, – улыбнулся князь Олег. – Его мужество уже не за горами!

Юный Мстислав поднял голову и с достоинством посмотрел по сторонам.

Внезапно смолк колокольный звон.

– Добро пожаловать, дорогие и желанные гости, в мой город! – громко сказал князь Олег, указывая правой рукой смолянам на вход в городскую крепость. – Теперь ты, мой брат Александр, будешь проживать с супругой в тереме батюшки. А потом и решим, что делать дальше…А твоих воинов, брат, разместим в гридницкой избе. Сколько с тобой воинов?

– Только одна сотня из отборных дружинников, – угрюмо сказал князь Александр. – Другие пока остались в Смоленске…

– Тогда они все не уместятся в гриднице, – поморщился, задумываясь, князь Олег, но тут же поднял голову. – Сходи-ка, мой Милко Ермилич, и разберись, как лучше разместить всех славных воинов. Понял?

– Понял, великий князь, – кивнул головой огнищанин. – Это я легко устрою, не волнуй свою душу, батюшка!

– Ну, тогда ладно, – улыбнулся князь Олег и, взяв под руку стоявшего рядом с ним князя Александра, повел его впереди всей толпы в брянскую крепость. Брянские бояре расступились, пропустив вперед своего князя с Александром Глебовичем, жену последнего, княгиню Агафью, следовавшую за спинами князей со своими сыновьями и их женами, бояр-приближенных князя Александра, а затем пошли за ними. Спешившиеся смоленские воины двинулись за брянскими боярами, а замыкали шествие слуги смоленского князя, ведшие в поводу коней и сопровождавшие телеги с оружием и княжеским добром.

На другой день, после того как смоленские гости отдохнули с дороги, князь Олег пригласил их всех в свою большую трапезную, где его славный отец Роман Михайлович устраивал богатые пиры. – Я помню, брат, – сказал князь Александр Глебович, как только уселся по правую руку от Олега Брянского за пиршественный стол, – это славное место! Тут игрались две свадьбы: моя и твоей младшей сестры Оленьки! Я помню все, как наяву!

– Время быстро летит: как сокол или ястреб, – грустно сказал князь Олег и с нежностью посмотрел на сидевшую по его левую руку сестру, княгиню Агафью. – Так ведь, Агафьюшка?

– Да, так, брат, – ответила, смахнув слезу, смоленская княгиня. – Нет уже ни нашего родного батюшки, ни ласковой матушки! Вот мы и осиротели!

– Царствие им небесное! – сказал, перекрестившись, черниговский епископ Арсений, сидевший в самом начале длинного стола, примыкавшего к княжескому. – Да будет им путь в райские врата легким и бесхитростным!

Все сидевшие встали и перекрестились.

Сразу же за владыкой на одной скамье сидели брянские бояре, а напротив них, на другой такой же скамье расположились, ближе к князю Александру, его сыновья Василий, Иван и Мстислав, а за ними – смоленские бояре и старшие дружинники.

Остальные воины и дворня обоих князей разместились в большом соседнем помещении, приспособленном для пиров менее значительных людей. Но, тем не менее, и в княжеской трапезной, и в простонародной пир шел горой: яства и напитки подавались одинаково изобильно и туда, и сюда.

Немало было выпито хмельных медов и греческих вин, не одну бочку пенного пива откупорили верные слуги брянского князя и опорожнили желанные гости!

Наконец, к вечеру, когда все захмелели, и слуги по знаку хозяина, князя Олега, развели гостей по своим комнатам, в трапезной остались лишь одни князья с владыкой Арсением. Княгиня Агафья, не желая вмешиваться в мужские разговоры, тоже ушла в свою опочивальню.

– А теперь поведайте мне, мои дорогие, – тихо сказал князь Олег, – что у вас там, в Смоленске, приключилось.

Князь Александр спокойно и обстоятельно сообщил о произошедшем.

В середине августа в Смоленск прискакали люди князя Федора с татарами, посланниками царевича Дюденя, из Волока, города новгородской земли. Они сообщили о нашествии татар на удел Дмитрия Суздальского, сожжении и разграблении всех городов этого, не угодившего ордынскому хану, князя. Они же решительно потребовали от князя Александра немедленного ухода из города вместе с женой и детьми. На сборы и уход дали лишь десять дней срока. – Если вы не покинете город, – говорили враги, – сказал, склонив голову, Александр Глебович, – тогда мы пойдем на твой Смоленск, сожжем весь удел, а людей перебьем или уведем в ордынский плен! Ну, а потом стали приходить горькие известия из суздальской земли с уцелевшими от погрома беженцами, и я понял, что нет иного выхода, как только уходить из Смоленска…Я поговорил с владыкой, и тот дал мне совет идти к тебе в Брянск, чтобы у тебя, мой брат, отсидеться…Настанет время жестокой мести, и Господь нам поможет! А владыка будет всегда рад моему возвращению в Смоленск…Горе мне, брат, когда некуда преклонить седую голову! – князь смахнул слезу.

– Зачем ты такое говоришь? – сдвинул брови князь Олег. – Здесь у тебя не только есть свой дом, но и весь удел моего славного великого батюшки! Моя душа радуется, что ты пришел со своими сыновьями! Теперь есть кому отдать мой удел! Все будет так, как хотел мой батюшка! Я побыл великим черниговским и брянским князем целых три года, и теперь пора уходить…

– Что ты, брат, зачем так говоришь? – встрепенулся озадаченный князь Александр. – Неужели ты хочешь добровольно покинуть княжеский «стол»?

– Уже давно хочу, брат, – улыбнулся князь Олег. – Об этом знает и молодой ордынский царь Тохтэ. Вот он и решил еще в прошлом году исполнить мое желание…Однако царь уже назначил сюда князем моего племянника и твоего сына Василия…Но мы не знали, что будет жестокий набег на суздальские земли и Смоленск, по воле царя Ногая, перейдет к его зятю, князю Федору…Никто и подумать не мог, что случится такая несправедливость! Но все в руках нашего Господа! Такое нам дано испытание…Быть же тебе, брат Александр, правителем моего брянского удела! Но Чернигов тебе не достанется! Я узнал, что этот стольный город, на деле – лишь жалкое село, царь Ногай тоже передал твоему дядьке Федору Ростиславичу! Пусть же этот Федор владеет им, как и Смоленском, если есть на то Божья воля! А тебе, мой брат, придется принимать мой удел и садиться на брянский «стол»! Что ты на это скажешь?

– Я еще не сошел с ума, – пробормотал князь Александр, потемнев лицом, – чтобы отнимать у своего сына Василия удел, отданный ему самим ордынским царем! Пусть он спокойно сидит на твоем «столе», если ты решил уходить от власти, а мы будем пока вашими гостями и нахлебниками…

– Сын не может быть выше своего отца! – вскричал привставший из-за стола княжич Василий. – Без колебания отдаю этот «стол»: я не хочу занимать твое место, добрый мой дядюшка! Я сам поеду в Сарай к славному царю Тохтэ и упрошу его отдать брянский удел моему батюшке!

– Вот это правильно, мой дорогой племянник! – сказал, радуясь, князь Олег, глаза которого засветились добротой и любовью. – Надо всегда жить в согласии со своим батюшкой! – И он смахнул рукой с глаз нечаянно набежавшие слезы.

– К прискорбию, не только старый царь Ногай обидел моего батюшку! – вмешался в разговор другой сын князя Александра, крепкий, коренастый, немного уступавший ростом брату Василию, Иван. – Говорят, что на суздальские земли приходило войско молодого царя Тохтэ во главе с его братом, царевичем Дюденем!

– Да, в самом деле, говорят, – кивнул головой князь Александр, – что не только одни Ногаевы люди с Федором Черным напали на те земли…Там было и войско царя Тохтэ…

– Разве это так? – покачал головой князь Олег. – Это плохая весть! А много было с татарами наших князей? Неужели и твои братья, славный князь Александр? И они пошли против тебя на сговор с Федором Ростиславичем?

– Нет, брат, – улыбнулся князь Александр. – Мои братья не пошли на союз с моим проклятым дядькой Федором…Один мой брат, Роман, уехал со своим молодым сыном Дмитрием на войну против крестоносцев и шведов! Его позвали на помощь новгородцы, поскольку из-за татарского нашествия и распри между братьями, великим суздальским князем Дмитрием и городецким князем Андреем, некому было защищать новгородские земли: войско есть, а князя нет! Вот и пришлось моему славному брату Роману идти на войну без возражений…А мой другой брат, Святослав, остался защищать свой удел и город Можайск от татар! Уж не знаю, жив ли он теперь…Ходили слухи, что татары и люди злосчастного князя Федора захватили и разграбили Можайск, но пока мы не слышали правдивого их подтверждения!

– Тогда, брат, садись здесь без колебаний, – кивнул головой князь Олег. – Мой Брянск – сильный город, способный себя защитить! И наш удел не беден: у нас достаточно мехов и серебра! А там и всех своих людей из Смоленска сюда переманишь! Жизнь еще не кончилась!

Сентябрь в этот год был теплым и солнечным. В воздухе летали легкие паутинки, пахло яблоками и душистым сеном.

В первый приветливый день начала осени постригался в монахи наследник покойного Романа Михайловича, великий черниговский и брянский князь Олег.

С самого утра в Брянске звонили колокола, множество народа толпилось у стен Петропавловского монастыря.

Вот пошел торжественный крестный ход, возглавляемый черниговским епископом Арсением. В скромной монашеской рясе вышел из соборной церкви бывший князь Олег, и вновь ударил колокол…

– Да благословит Господь своего верного слугу, скромного инока Василия, – сказал, вытирая рукой слезы, владыка Арсений, – бывшего нашего князя Олега-Леонтия…Будь же здоров, славный инок, а земной князь – прощай с миром! Да воздаст тебе Господь, сын мой, за такой подвиг во имя Господа! На колени же, чада, господу Богу помолимся!

И под пение псалмов, звуки которых растекались по всей Красной площади города, крестный ход медленно двинулся в сторону городской крепости.

Вечером в соборной Спасской церкви владыка благословил на княжение в Брянске Александра Глебовича Смоленского.

Князь Александр с княгиней Агафьей стояли прямо перед входом в алтарь. За ними столпились сыновья, бояре и дружинники.

– Да поможет вам Господь быть князем и княгиней в славном городе Брянске! – сказал густым басом вышедший из царских ворот епископ Арсений. Он держал в руке богатый, украшенный драгоценными камнями золотой венец для князя и небольшой, тоже золотой, но без камней, обруч для княгини. – Склоните же свои головы и примите знаки земного величия! – молвил владыка и надел на голову сначала князю, а потом княгине символы княжеской власти.

– Да будет славен наш новый брянский князь Александр Глебыч! – закричали собравшиеся в маленькой церкви люди.

– Слава новому князю! – донесся откуда-то сверху, с хоров, громкий бархатный голос.

– Словно Божий ангел! – подумал князь Василий Александрович и глянул вверх: там, рядом с певчими церковного хора, стоял, одетый в темную монашескую рясу, вчерашний хозяин брянского удела монах Василий.

– Слава! – закричал Василий Александрович, глядя на своего сгорбившегося, но улыбавшегося дядю.

– Слава! – подхватили брянцы. – Многие годы могучему князю Александру и его прекрасной княгине!

 

ГЛАВА 13

ДАР ОРДЫНСКОГО ХАНА

В мае 1294 года в столице великой Орды Сарае праздновалась пышная свадьба: юноша по имени Яйлаг, брат любимой жены хана Тохтэ Тукульче, женился на дочери самого Ногая, молодой пятнадцатилетней красавице Кабак-хатун.

Довольно давно не играли пышных свадеб в Сарае. Первые ордынские ханы относились к женитьбе, как к делу обычному и повседневному, выбирали себе жену по красоте и нраву, устраивали скромный пир среди близких родственников и знати, а затем соединялись с ней на ложе без прочих формальностей. Поскольку у них было много жен, не было необходимости закатывать частые дорогие пиры. Когда же Берке-хан принял ислам, каноны которого отличались строгостью, суровостью и простотой, о пирах и вовсе забыли.

Однако при новом молодом хане Тохтэ жизнь в Сарае оживилась, и все чаще и чаще из городских кварталов, где проживали зажиточные татары, доносились веселые крики, звуки бесхитростной музыки степных кочевников и протяжные заунывные песни…

Хан Тохтэ придавал большое значение свадьбе молодого воина Яйлаг, сына его тестя Салджидай-гургэна, очень знатного человека из племени кунгират.

Помимо всех достоинств, Салджидай-гургэн был женат на Келмиш-ака-хатун, происходившей из рода самого Чингиз-хана.

Свадьба его сына на дочери Ногая должна была упрочить дружбу молодого ордынского хана со старым темником и как бы привязать непокорного полководца к Сараю. Славное событие должно было, помимо этого, решить и другую задачу. – Хорошо бы выманить этого хитрого Ногая к нам в Сарай, – говорил хан Тохтэ наедине со своим советником Угэчи, – и посмотреть, не будет ли старый воин заявлять свои права на ханский трон или говорить крамольные речи…Мы бы узнали все о его замыслах! Известно, что в одном улусе нет места для двух ханов!

Угэчи, потрясенный хитроумием и коварством своего молодого повелителя, промолчал, но понял все без долгих размышлений. – Скоро в Орде не будет мира, – решил он про себя. – Тогда положимся на волю Аллаха! Если славный Ногай приедет в Сарай, есть надежда на долгий мир. Но если его не будет на свадьбе, тогда не за горами жестокая война! И у Ногая и у Тохтэ очень много воинов. Однако Ногай посильней, но от этого не легче: если он победит, в Орде вновь будут смуты! Впрочем, все в руках Аллаха, который и решит, кому из них – Ногаю или Тохтэ – праздновать победу.

Угэчи в последнее время все реже и реже подавал молодому хану советы. Ордынский повелитель, почувствовав в своих руках огромную власть, стал проявлять все большую самостоятельность и предпочитал не столько советоваться с верными людьми, сколько требовать от них выполнения своей воли. Особенно не нравилось Угэчи отношение Тохтэ к исламу.

– Славному воину, – сказал как-то молодой хан, – не надо ходить в мечеть! Эта вера не наша, а чужеземная. Пора возвращаться к вере нашего славного предка Чингиз-хана! Боги повсюду и не надо особого дома, вроде мечети, чтобы молить их о милости. Если хочешь излить душу светлому Небу или черной Земле, то выходи из юрты – вот боги и перед тобой!

Сначала такие слова воспринимались татарской знатью как шутка или веселое поучение молодого хана. Но когда последний решительно прекратил посещать мечеть, молиться, перестал приглашать к себе на совет или прием иноземцев не только мулл, как это всегда делали самые почтенные мусульманские ханы Берке и Мэнгу-Тимур, но даже имама, правоверные священники не на шутку встревожились.

Сам имам приходил в гости к Угэчи и просил тайного ханского советника сделать все возможное, чтобы переубедить хана в заблуждениях веры, но последний лишь развел руками: – Не могу, почтенный имам, ничего поделать! Ладно, что хан хотя бы не препятствует мне и знатным ордынским людям соблюдать нашу святую веру! Но я не знаю, что нас ждет дальше!

Все ордынские мусульмане боялись будущего и не видели в возможном конфликте между Тохтэ и Ногаем выхода из сложившейся ситуации: ни тот, ни другой не исповедовали ислам! Оставалось лишь гадать, кто же из них станет более веротерпимым или, на худой конец, будет представлять собой меньшее зло! Но от приезда Ногая в Сарай все ожидали каких-то перемен.

Ногай же, несмотря на то, что согласился отдать свою дочь за знатного молодого человека и даже прислал невесту с богатым эскортом из своих самых лучших людей, тем не менее, сам на свадьбу ехать не пожелал.

– Староват я стал, сынок мой Тохтэ, – передали его слова ордынскому хану воины из свиты Кабак-хатун, – и нет у меня силушки, чтобы ехать в твой славный Сарай! Пусть же эта свадьба будет без меня!

– Я не один раз посылал гонцов к Ногаю, – говорил Тохтэ Угэчи, морщась от неудовольствия, – и приглашал его к себе, обещая много разных благ! Но этот славный воин не захотел ко мне приехать и показать свою любовь! Это плохой знак!

С мрачным лицом сидел хан Тохтэ в своем большом золоченом кресле во главе пиршественного стола и думал. По обеим сторонам сгрудились, жадно поедая плов и куски бараньего мяса, ордынские вельможи и старшие военачальники, родственники хана и его жен. В конце стола, напротив Тохтэ, восседали новобрачные, одетые в легкие зеленые халаты жених и невеста, с зелеными же, сверкавшими золотом и серебром, шапочками на головах.

Мать и отец жениха сидели среди прочих знатных гостей и ничем особенным не выделялись. Пир проходил без большого шума, и гости лишь периодически вставали из-за стола, произнося хвалебные слова в адрес жениха, невесты и, обязательно, ордынского хана. Пировавшие ели до отвала, но пили вначале лишь один кумыс. Только когда хан Тохтэ, презиравший пьяниц, ушел, на стол были поданы по мановению руки Салджидай-гургэна хмельные греческие вина. Вот тогда и начался настоящий сабантуй с криками и песнями!

Ордынский хан, лишенный возможности лицезреть своего бывшего покровителя, а теперь и соперника, Ногая, с брезгливостью и раздражением смотрел на татарскую знать, с жадностью опустошавшую одно за другим большие блюда с едой, приносимые слугами.

– Могут только жрать и пить! – думал про себя молодой хан. – Нет у них ни светлого ума, ни воинской доблести! Давно уже не ходили в боевые походы, обленились и разбаловались! Научились лишь избивать глупых урусов…Пора бы их привлечь к серьезному делу!

Крики славословия в его адрес, раздававшиеся то тут, то там, ордынского хана не радовали. – Как бы мне отсюда уйти в мой золотой дворец? – думал он.

Неожиданно в пиршественную юрту вошел верный ханский слуга из дворца. Подойдя к повелителю и упав на колени, он ждал разрешения говорить.

– Зачем ты пришел сюда, Лэгдэн? Говори! – пробормотал, несколько оживившись, Тохтэ-хан.

– К тебе пришли урусы, государь, с богатыми подарками! – воскликнул ханский слуга так, что его голос был услышан всеми.

– Что за урусы? Неужели из Суждалэ? – вопросил Тохтэ.

– Нет, государь. Это молодой коназ Вэсилэ со своими людьми…Говорит, что пришел из Брэнэ!

– Мои верные люди! – сказал, вставая Тохтэ. – Пойду-ка я в свой золотой дворец на встречу с нужными мне урусами! Я думаю, что случилась беда в подвластных мне землях…А это очень опасное дело! Надо поскорей об этом узнать и принять нужные меры. – И не обращая внимания на переглянувшихся недобрыми взглядами знатных татар, ордынский хан, сопровождаемый вооруженными огромными мечами полуголыми черными рабами, поспешно вышел из шатра.

Князь Василий стоял у главного входа во дворец и терпеливо ждал. Несмотря на то, что он знал об участии хана Тохтэ в свадебном пире, князь все-таки надеялся, что хан, если и не примет его, то хотя бы передаст со своими слугами, когда русскому князю следует придти во дворец. Однако молодой ордынский хан, пройдя незаметно через другие ворота, усевшись на своем золотом престоле, подал знак рабам пригласить князя Василия в приемную залу. Последний быстро вошел и, обойдя порог, поступил точно так же, как было принято на приеме у ордынских ханов: прополз по ковру к ханскому трону и, не поднимая головы, поцеловал царственную ступень.

– Встань и говори! – сказал после обмена приветствиями Тохтэ и устремил свой взгляд прямо в большие голубые глаза русобородого князя.

Василий Александрович выдержал взгляд ордынского хана и стал медленно, на хорошем татарском языке, рассказывать. Он сообщил Тохтэ о бегстве Александра Глебовича с семьей из Смоленска, о прибытии беглецов со своей небольшой дружиной в Брянск, об уходе князя Олега Брянского в монастырь и о венчании его отца, князя Александра, на княжение в Брянске. – Славный государь, – завершил он свою речь, – шлет тебе мой батюшка подарки и весь годовой «выход», положенный за брянский удел, и просит от тебя грамоту на право княжения…

– Разве ты забыл, молодой коназ, – усмехнулся Тохтэ, выслушав князя Василия, – что этот удел Брэнэ я пожаловал тебе?

– Не забыл, государь, – смело ответил русский князь, – однако я пришел сюда просить твоего разрешения, чтобы ты отдал этот брянский удел моему батюшке! Я еще не заслужил такой великой чести от тебя, государь, и пока слишком молод. Не годится, чтобы младший занимал место старшего! Прошу тебя, великий государь, пожалей своих верных слуг и отдай эту землицу моему батюшке!

– А почему сам Алэсандэ не приехал? – нахмурился ордынский хан. – Неужели не захотел меня, своего хана, видеть?

– Нет, государь, – спокойно ответил князь Василий. – Сейчас в нашей земле царит тревога. Окаянный князь Федор сначала занял свой город Ярославль, который от него раньше отложился. Затем он добрался до нашего Смоленска и там обосновался. А потом мы узнали уже в Брянске, что он спустился по рекам Днепру и Десне к стольному Чернигову и захватил этот городок! Теперь недолго и до Брянска! Если мой батюшка не подготовится к обороне города и удела, то этот злодей захватит, вопреки твоей воле и по приказу Ногая, наши брянские земли!

– По приказу Ногая? – встрепенулся, широко раскрыв, блеснувшие недобрым огнем черные глаза, Тохтэ. – Значит, этот старый воин добился своей цели? Посадил своего непотребного зятя в моих городах! Что ж…Пусть тогда твой батюшка Алэсандэ владеет лесным Брэнэ! Однако будет ли он верен мне?

– В этом не сомневайся, государь, – весело сказал молодой князь. – Добавлю от себя: мы всегда готовы отдать за тебя свои жизни! А если будет война, мы оправдаем твои надежды боевыми делами!

– Якши, молодой коназ, – улыбнулся ордынский хан и хлопнул в ладоши. Сразу же перед ним предстали два его верных раба. – Эй, мои люди! – распорядился Тохтэ. – Приведите-ка сюда трех молодых урусок, пойманных недавно в Залесской Орде! И пусть они принесут нам кумыс в серебряных чашах! Да отзовите со свадебного пира Угэчи! Мне надо с ним поговорить. Эй, музыканты!

Из темного угла ханского приемного покоя донеслись звуки незамысловатой, но приятной восточной музыки.

Князь Василий, очарованный услышанным, словно окаменел, глядя перед собой и моргая глазами.

– Садись, славный коназ! – весело сказал Тохтэ. – Но не на пол, а на скамью, как это делал великий коназ Ромэнэ из Брэнэ!

По знаку ордынского хана бритоголовые рабы быстро вынесли и поставили перед троном небольшую, но тяжелую скамью. Князь Василий, повинуясь требовательному жесту ордынского хана, сел напротив него. В это время из темного угла вышли три красивые девушки, одетые лишь в прозрачные шелковые трусики. Обнаженные груди всех красавиц, большие и напряженные, буквально торчали, привлекая взоры всех, кто видел чарующее зрелище.

– Хороши девицы! – сказал, вытирая рукой со лба пот, князь Василий. Глядя на красавиц, он едва дышал, дрожа от волнения.

– А теперь пей со мной и славным Угэчи этот кумыс, – сказал ордынский хан, увидев быстро вошедшего и низко поклонившегося ему тайного советника. – Входи же, Угэчи, и прими свою чашу!

Князь Василий, все еще не пришедший в себя от обаяния полуобнаженных красавиц, машинально взял обеими руками чашу с кумысом, протянутую ему самой рослой белокурой девушкой. Хан Тохтэ уже пил свой кумыс.

– Крепкого тебе здоровья, славный государь! – сказал князь Василий, поднес серебряную чашу ко рту и медленно, с достоинством, стал пить напиток ханского гостеприимства.

– Ну, что ж, коназ-урус, – промолвил Тохтэ, протягивая пустую чашу бритоголовому рабу, стоявшему слева у трона, – отдай теперь этот сосуд моему верному человеку!

– А почему молодой царь не вернул пустые чаши этим красивым рабыням? – подумал про себя русский князь. – Благодарю тебя, государь, за этот чудесный напиток! – сказал он вслух, низко, до земли, поклонившись. – Царствуй без помех сотню лет!

– А почему у тебя такой хриплый голос, коназ-урус? – вопросил, усмехнувшись, Тохтэ. – Неужели ты пожелал этих урусок? Признавайся же, если это так!

– Да, государь, – потупил взор покрасневший, смущенный князь Василий. – Я очень захотел познать этих красавиц!

– А которая из них тебе больше по сердцу? – вновь спросил, придя в хорошее расположение духа, Тохтэ.

– Не могу сказать, государь, – вздохнул озадаченный князь. – Все эти девицы хороши и желанны!

– Ну, если так, – засмеялся ордынский хан, – тогда прими от меня в дар всех этих девиц! Но не вздумай ни одну из них обделить своей лаской! Сегодня же покрой их всех без промедления!

– Славься в веках, могучий государь! – с радостью вскричал князь Василий. – В этом не сомневайся: я покрою их в одночасье со всей жаркой и душевной любовью!

 

ГЛАВА 14

ВЕЛИКИЙ СУЗДАЛЬСКИЙ КНЯЗЬ

– Ох, владыка, от моего брата – только одни козни! – говорил, нахмурив брови, князь Андрей, сидевший в большом удобном кресле своего суздальского терема. – Не успели мы помириться, а люди уже говорят, что мой брат Дмитрий вынашивает дурные замыслы…

– Не все так плохо, княже, – покачал головой епископ Тарасий. – Это не козни твоего брата, а слухи, распускаемые злыми людьми. Великий князь Дмитрий очень сильно устал после нового передела суздальских земель. Он ведь отдал тебе все города, какие ты хотел? Разве Суздаль теперь не твой? – Привстал со скамьи владыка.

– Мой, святой отец, – кивнул головой князь Андрей, – однако это все не то: пора бы моему брату оставить владимирский «стол»! Побыл великим князем – пора и совесть знать! Я вижу, что мне не дожить до высокой власти…

– Не надо спешить с этим, – тихо сказал священник. – Все в руках нашего Господа! Разве ты не знаешь о болезни своего брата? Он сейчас совсем плох! Я послал к нему своих людей и жду со дня на день печальное известие! Недолго уже осталось…

– Мой братец не первый раз болеет, – усмехнулся князь Андрей Александрович, – однако же жив и здоров по сей день! Я вот думаю, что это очередная его уловка…

В это время стукнула дверь, и в светлицу вбежал княжеский слуга.

– Славный князь! – сказал он, не обращая внимания на беседовавших. – К тебе посланник от великой княгини!

– Пусть войдет, – распорядился князь Андрей, придя в волнение. – Я чувствую, владыка, беду и не пойму, почему у меня так забилось сердце?

В княжескую светлицу вошел седой широкоплечий воин, одетый по-осеннему, в легких доспехах на плаще.

– Здравствуй, великий князь! – сказал он, поясно поклонившись князю Андрею и подставляя голову под благословение владыке. Князь Андрей вздрогнул. – Я приехал сюда не от моего славного господина, но от его кроткой супруги: наш великий князь Дмитрий Александрыч, да примет Господь его душу, вчера, после недолгих страданий, тихо почил…

– Царствие небесное моему брату! – молвил, крестясь, князь Андрей, чувствуя не скорбь, но радость.

– Да упокоится в мире прах этого страдальца! – перекрестился епископ Тарасий.

– Как же это горе случилось? – спросил Андрей Александрович.

– Великий князь заболел еще в Твери, – сказал с грустью посланник, – однако же приказал идти к Волоку. А там ему стало совсем плохо: появились тяжелые боли в груди…Тогда великий князь решил постричься в чернецы и вскоре после этого скончался…

– Теперь все ясно, славный воин, – кивнул головой князь Андрей. – Где же решили его похоронить? Не в Переславле, как было раньше принято? Хотя этот славный город сильно пострадал от Федора Ростиславича Черного!

– Князь Федор совершил тяжелый грех, – мрачно пробормотал владыка Тарасий. – Вот не дали ему во владение Переяславль, который он занял с помощью татар, так он и разорил несчастный город, чтобы никому не достался! Где же теперь упокоится великому князю Дмитрию?

– Тогда сгорел не весь Переяславль! – сказал седовласый гонец. – Уцелели все церкви и каменные терема…Правда, деревянных домов осталось немного…

– Да, жаден князь Федор до земель и городов! – усмехнулся князь Андрей. – Ему мало Ярославля и Смоленска, вот и Чернигов прихватил! Подавай ему еще Переяславль! Это хорошо, что мы не дали ему этот несчастный город, но оставили его, общим решением, за покойным братцем Дмитрием…Придется нам, владыка, ехать в Переяславль на похороны!

– Это правильно, сын мой, – улыбнулся епископ Тарасий. – Ссора ссорой, но нельзя забывать свой христианский долг!

В этот же день Андрей Городецкий, а теперь уже фактически великий князь суздальский, выехал в Переяславль.

Многострадальный город встретил князя мрачно, неприветливо. Еще издали, видя черные, обгоревшие стены городской крепости и разоренный посад, князь Андрей наполнился скорбью и гневом.

– Вот уж какой мерзавец! – думал он о князе Федоре Ростиславовиче. – Так разорил мой город! Едва не спалил дотла!

Настежь распахнутые городские ворота никем не охранялись: князь и его свита из двух десятков дружинников ехали по мертвому городу. Далеко вокруг был слышен цокот конских копыт. Нигде не было видно ни одной живой души.

Новый великий князь, качая головой, подъехал к Спасской церкви.

– Слава Господу, что хоть уцелели святые храмы! – громко сказал он, спешился и вошел внутрь. Вслед за ним устремились верные дружинники.

В полутемном храме было немноголюдно. Свечи горели лишь в алтаре и вокруг него, освещая мрачные лики святых и небольшую людскую толпу, скопившуюся возле гроба, стоявшего на высоком медном столе прямо напротив входа в алтарь. Пахло горячим воском и восточным ладаном.

Князь Андрей подошел к стоявшей у изголовья покойника княгине, вдове умершего брата, и поясно ей поклонился. Княгиня едва склонила голову.

– Искренне соболезную вам и скорблю из-за преждевременной смерти моего любимого брата! – громко сказал князь Андрей, смахнув рукой выступившие на глазах притворные слезы. – Господи, да будет ему наша благодатная земля мягким пухом! Крепись, славная княгинюшка! Я с тобой в этот скорбный час!

Княгиня промолчала.

– Мы принимаем твои слова с благодарностью, великий князь, – сказал, соблюдая приличие, вышедший вперед сын умершего князя Иван Переяславльский. – Пусть же утешится душа моего батюшки, земного страдальца!

Князь Андрей подошел к открытому гробу и вгляделся в лицо умершего.

– Как Божий ангел, – тихо пробормотал владимирский епископ, ведший заупокойную службу. – Лицом – светел и добр! Это значит, что душа нашего страдальца, без сомнения, улетела в рай!

– Как же! – подумал про себя князь Андрей. – Пусть теперь оправдается перед Господом за свои грехи! Рано ему в рай…Однако же лицо умершего, в самом деле, чистое и светлое! – Упокойся же в мире, мой несчастный брат, – сказал он вслух, наклонился и поцеловал покойника в лоб. Его дружинники, следуя за своим князем, обходили по кругу гроб и кланялись покойнику.

Как близкий родственник и великий князь, Андрей Александрович воздал, хоть и с трудом, должное своему брату: полностью отстоял «у Спаса» всю погребальную службу и даже побывал на поминках в княжеском тереме. Но, чувствуя себя неловко и не желая общаться с вдовой и детьми умершего, он на следующее утро уехал в стольный город суздальской земли Владимир.

И здесь он, войдя в светлицу терема великого суздальского князя, наконец, познал, что значит бремя высокой власти.

Еще задолго до того, как воссел на владимирском «столе», князь Андрей мечтал навести порядок в суздальской земле и прогнать всех преданных его брату слуг, однако, заняв кресло покойного и выслушав речи дьяков и служилых людей по делам княжества, он совершенно растерялся…

– Тяжела шапка великого князя, – вздыхал он, слушая, но понимая очень немного…

– Еще, великий князь, нужно согласиться с просьбой новгородцев, – говорил ему седой боярин Звенислав Людич, бывший недоброжелатель князя Андрея. – В прошлом году они уговорили князя Романа Глебыча, проживавшего в Смоленске у брата Александра, чтобы он приехал к ним…Некому было защищать новгородские земли в тот беспокойный год! Тогда наш великий князь враждовал с тобой и не мог пойти в поход на жестоких шведов. А те, воспользовавшись нашими неурядицами, вошли в Карелию и заложили там крепость, совершая оттуда опустошительные набеги на окраины новгородской земли! Тогда князь Роман с дружиной прибыл в Великий Новгород, где и поныне сидит, ожидая решения великого князя. Его воины готовы идти на новгородских врагов. Ты согласен с этим или сам поедешь на войну?

– Нет у меня сейчас ни сил, ни времени, – пробормотал князь Андрей, – чтобы помочь новгородцам. Сообщи им, что я не против их желания и как бы посылаю князя Романа Глебыча с его войском на тех неугомонных шведов…

Звенислав Людович, а с ним и другие знатные владимирцы еще долго говорили, а князь все слушал и слушал, постепенно понимая, что без этих сведущих в делах земли людей ему не обойтись. – Придется пока оставить на своих местах всех дьяков и книжных людей моего брата, – решил он про себя.

Венчание князя в городском соборе прошло быстро, без особенных торжеств. Не желая показывать всем свою радость во время траура по старшему брату, князь Андрей поспешно и скромно принял благословение владыки и вместе со своими людьми устремился в великокняжеский трапезный терем, где прошел, сдержанно и тихо, венчальный пир.

Лишь однажды верные княжеские дружинники прокричали: – Слава великому князю Андрею! – но новый великий князь жестом руки дал понять, чтобы они унялись, и все затихло. В трапезной слышались лишь звон серебряных чаш и чавканье княжеских приближенных, с жадностью поедавших обильные яства.

– Самое скучное венчание, которое когда-либо было! – решили пировавшие.

И здесь князь Андрей не остался один со своими мыслями. И часа не просидел он за трапезой, как вдруг в пиршественную залу вошел его думный боярин Ростислав Браневич. – Батюшка, пришли плохие вести из Орды! – поклонился он.

– Что еще там приключилось? – насторожился князь, а бояре перестали жевать и прислушались.

– Да вот, только что в Орде побывал молодой князь Василий, сын Александра Смоленского!

– И что из этого? – усмехнулся Андрей Александрович.

– Он подружился с молодым ордынским царем Тохтэ! – прищурился, как бы превратившись в хищную птицу, боярин. – А тот утвердил за его батюшкой, изгнанным из Смоленска, богатый Брянск!

– Значит, все-таки Брянск остался за ними! – мрачно молвил князь Андрей. – Это недобрая весть! Опять этот грозный город попал в руки сильного и храброго воина! Ну, если князь Александр или его беспокойный сын Василий обоснуются в брянском уделе, будет еще один враг для нашей суздальской земли! Мы хотели извлечь пользу от изгнания князя Александра из Смоленска, но вместо этого получили только беду!

 

ГЛАВА 15

РАДОСТЬ КНЯЗЯ АЛЕКСАНДРА

Князь Александр Глебович, сопровождаемый четырьмя дружинниками, въехал в Кузнечную слободу, располагавшуюся неподалеку от брянской крепости между Большой Княжей дорогой и Десной. Было холодно, шел снег, лошади скользили по черной, слегка присыпанной снегом земле, храпели, приседали, и всадники чувствовали себя неловко.

– Какая премерзкая зима! – бормотал ехавший рядом с князем его верный огнищанин Радята Сулевич, назначенный на место ушедшего на покой пожилого Милко Ермиловича. – Падает снег, идут дожди, а кругом – одна грязь. А тут еще морозец! Мелкий снег покрыл лед, и стало скользко…И зачем тебе, батюшка князь, захотелось ехать в эту непотребную слободу при такой сырости и холоде?

– Проще было бы добраться сюда пешком, – кивнул головой брянский князь, – однако же это непристойно для князя. Без коня нельзя: уподобишься простолюдину!

– Это так, великий князь, – сказал, кряхтя, с трудом удерживая лошадь, огнищанин, – но погода прескверная! Хороший хозяин не выпустит своего пса в такую темень…

– Это не темень, Радята, – улыбнулся князь Александр. – Мы идем до кузни при свете. Так где же он, этот Крив?

Князь со свитой повернули в ближайший переулок и едва не наскочили на большую черную избу, стоявшую на самом берегу реки. Дверь избы была раскрыта настежь, из нее шел черный густой дым, а внутри избы, освещаемой только печным пламенем, метались темные человеческие фигурки, слышались удары тяжелого молота и звон металла.

– Вот эта кузня, великий князь, – громко сказал Радята Сулевич, – и сам Крив не сидит без дела: я вижу, как он кует меч со всей своей мужицкой силой…

Звон металла доносился едва ли не со всех сторон. Соседние избы и даже лачуги, казалось, шатались от тяжелых ударов. Повсюду на земле лежали куски шлака, обгоревшие камни, черепки глиняных сосудов.

– Кругом грязь не только от непогоды, Радята, – нахмурился князь, – но от людских рук! Такого не было в нашем Смоленске! Разве у нас нет людей, которые бы следили за чистотой улиц и не допускали такого беспорядка?

– Лес рубят – щепки летят! – улыбнулся огнищанин. – Это – кузня, княже, а не боярские хоромы! И эти люди не пустые лентяи, но великие труженики! Им не до порядка на улице, тут важно, чтобы в своей избе и кузне было удобно!

– Не говори так, Радята! – возмутился князь Александр. – Этого не должно быть! Если нет порядка вокруг избы, то чего ожидать в самой избе? У неряхи и в голове беспорядок! Зачем мы пошли к этому кузнецу Криву? Разве нет другого, опрятного умельца? Неужели он один такой знаток кольчуг и доспехов?

– Только он один, батюшка, – сказал с решимостью огнищанин. – Покойный князь Роман переманил его сюда еще молодым! Откуда – неведомо! Князь Роман Михалыч умел привечать знатных людей! Он болел душой не только за войско! Даже простолюдинов выслушивал, как знатных бояр! Поэтому он не нуждался в привозных доспехах и оружии: все делалось своими людьми!

– Однако покойный князь Роман, мой славный тесть, сильно запустил порядок в слободах простолюдинов: эти грязь и мусор позорят горожан! Да и глазам противно смотреть на такое! Надо бы тебе, Радята, присмотреть за здешним порядком и назначить людей, которые бы убирали уличный мусор!

– У нас мало людей, княже, – пробормотал недовольный огнищанин. – Нам хватает дел и по твоему дому…

– А почему бы не привлечь для этого разбойников и негодяев, сидящих в городской темнице? – усмехнулся князь. – Пусть отрабатывают княжеский хлеб тяжелым трудом!

– Наш благочестивый князь Олег, – буркнул верный княжеский слуга, – сильно распустил этих воров и разбойников! Совсем не посылал их на княжеские работы…Мне говорил бывший огнищанин Милко, что этот добрый князь отучил всех татей работать: он их все жалел и поощрял к молитвам! Брянские попы, даже сам владыка, ходили в темницу и вели благочестивые беседы с татями. А те и рады: лишь бы не работать!

– Ну, это мы поправим в одночасье! – усмехнулся Александр Глебович. – Пусть же злодеи работают и очищают себя от всех своих грехов! Надо восстановить порядок, созданный моим покойным тестем! Понял?

– Понял, княже, – кивнул головой княжеский огнищанин. – Я обдумаю твое указание и сделаю все, чтобы навести нужный порядок и искоренить бесстыжих лентяев!

– Здравствуй, славный князь! – раздался громкий неожиданный выкрик. Из избы выскочил здоровенный, с большой черной окладистой бородой, мужик. – Эй, молодцы, выходите же! Сам князь, наше красное солнце, сюда пожаловал!

Из кузни выбежали в смятении подручные кузнеца. Их было так много, что князь с изумлением подумал: – Как же они вместились в эту избу?

Мужики между тем попадали на колени прямо в грязь, под копыта лошадей князя и его слуг.

– Встаньте! – весело сказал князь. – Зачем валитесь в такую грязь?

– Мы так рады, князь батюшка, – сказал, широко улыбаясь белозубой улыбкой, тот самый чернобородый мужик, первым встретивший князя, – что не только в грязь, но в отхожую яму готовы провалиться!

– Ну, что ж, – усмехнулся польщенный князь, – меня радует такая твоя почтительность! Ты и есть, тот известный кузнец Крив?

– Именно так, пресветлый князь батюшка, – сказал рослый мужик, отряхивая с колен грязь. – Я – кузнец Крив, твой верный холоп!

– Ты, Крив, не холоп, а вольный человек, – возразил князь. – И я хочу с тобой поговорить…

– Тогда прошу, славный князь, в мою гостевую избу, – засуетился кузнец. – Не надо тебе видеть всю эту грязь!

– Я пришел не в гостевую избу, а в твою кузню, – говорил, слезая с коня, князь. – Пойдем-ка туда и посмотрим твою работу.

– Хватайте же коней, мои беспокойные люди! – крикнул кузнец Крив. – И ведите их быстрей в конюшню, чтобы добрые кони не мерзли в такой холод!

– Не стоит этого делать! – улыбнулся князь Александр, махнув рукой. – Пусть лучше твои люди подержат наших коней. У меня нет времени на долгое тут пребывание…Мне предстоит много дел по городу и уделу!

Тогда пошли сюда, княже, – грустно сказал кузнец, – посмотришь на мои изделия.

Когда князь со своими людьми вошел в кузницу, он удивился: в отличие от улочки, заваленной мусором, здесь было не только чисто, но даже удобно. Изба оказалась широкой, просторной, вмещавшей в себя не только полтора десятка человек, но все предметы кузнечного промысла: большую печь, наковальню из дубовой, обитой железом, колоды, несколько дубовых столов и скамей, стоявших вдоль трех стен избы. В кузнице, несмотря на горевшую печь, топившуюся по-черному (дым шел наружу не через трубу, а через дверь), было сумрачно.

– Как же вы все видите? – воскликнул с удивлением князь. – Разве можно ковать или плавить в такой темноте?

– Наши глаза привыкли к этому, – улыбнулся кузнец. – А если хочешь, мы зажжем щепу или свечу! Эй, люди! – крикнул он. – Зажгите-ка огонь! Да так, чтобы наш славный князь мог все видеть!

Подручные кузнеца быстро исполнили приказ своего хозяина, и вся кузня осветилась пламенем горевших факелов, укрепленных на стенах.

– Садись, пресветлый князь, на эти деревяшки, – кузнец указал рукой на сколоченную из дубовых, гладко обструганных досок, скамью.

– Сначала я посмотрю твою работу, – пробормотал князь и направился к стене, противоположной печи, где висели на крюках изделия кузнеца, ожидавшие своих заказчиков. – Хорош этот меч, – говорил он, сжимая тяжелые железки, осматривая и даже ощупывая их, – и рогатина – отменная! А какие прекрасные стрелы! А что это за такие мудреные изделия?

– Это – церковная ограда, великий князь, – сказал, улыбаясь, кузнец. – Выкована по заказу нашего славного владыки…Осталось только доделать…

– Я вижу, что ты большой умелец! – сказал, довольный увиденным, князь. – Я не зря пришел сюда. Теперь послушай меня, знатный кузнец! – Князь уселся на хозяйскую скамью. Кузнец и его люди стояли лицом к нему. Княжеские слуги сгрудились у входа и в молчании смотрели перед собой.

– Мне надо, Крив,…как тебя,…– замялся князь и махнул рукой, подзывая огнищанина. – Как зовут батюшку этого кузнеца?

– Истома, батюшка князь, – тихо сказал, приблизившись к князю и остановившись по его правую руку, Радята Сулевич.

– Вот что, Крив Истомич, – поправился князь, – у меня есть к тебе одно дело…

– Сделаю все, что в моих силах, батюшка! – склонился в поклоне кузнец.

– Мне надо, кузнец, – сказал решительно князь, – сделать немецкую броню и три десятка кольчуг для моих лучших дружинников, а если будет не слишком дорого, то и больше…

– Я ни разу не видел немецкую броню, батюшка князь, – сказал, грустно улыбнувшись, кузнец. – Мне попадались только греческие и литовские образцы.

– Тащи ту броню, Радята! – приказал князь. – Где же она?

– Здесь, великий князь, – бодро ответил огнищанин и подбежал к одному из княжеских дружинников, державшему в руках то ли сумку, то ли мешок.

– Полюбуйтесь на этот доспех! – весело сказал Радята, доставая из мешка тяжелый железный нагрудник с выбитым на нем и покрытым черной краской орлом.

– Вот так доспех! – сказал, прищелкнув языком, кузнец. – Какой тяжелый! Немало потратили железа! Но пользы от этого не будет! Не толщина нужна, княже, а хорошая закалка…А вот если убавить тяжести и немножко над ним поработать, доспех будет отменный.

– Разве такое возможно? – удивился князь. – Ведь тонкий доспех не защитит от стрелы или копья?

– Защитит, княже, – сказал с гордостью русский кузнец. – Я тебе такой сделаю доспех, что сам сможешь испытать его прочность! Я верю, что Господь мне в этом деле поможет!

– Тогда хорошо, – весело сказал князь. – Давай же теперь договоримся о цене. И в том числе на кольчуги.

– Мы сделаем кольчуги, княже, если ты дашь нам на это железо, – кивнул головой кузнец. – Но толька не кричного, а в слитках, привозимого купцами из Великого Новгорода…

– Запомни это, Радята, – сказал, обращаясь к своему огнищанину, князь Александр. – Надо закупить железа для доспехов! Теперь имей дело только с этим славным кузнецом! И сделай ему заказ для моих воинов! Тогда мы хорошо оснастим свое войско и сможем пойти на Смоленск. Пусть не радуется мой злобный дядька Федор: мы будем теперь ковать не плуги, а мечи и доспехи, да готовиться к делу возмездия!

Князь привстал со скамьи, но тут же уселся снова. – Жарко здесь у тебя, добрый кузнец! – сказал он, вытирая со лба пот. – Испить бы водицы!

– Эй, молодцы! – вскричал кузнец. – Бегите-ка домой и позовите мою дочь Липку! Пусть же принесет сюда моего кваса!

Князю не пришлось долго ждать. Подручный кузнеца, привыкший к таким делам, быстро сбегал в дом и привел за собой рослую, темноволосую девушку, одетую в плотный сарафан из домотканой материи.

– Испей же, батюшка князь, моего лучшего напитка! – весело сказал Крив и дал знак дочери протянуть князю большой, липового дерева, ковш. Подручный кузнеца наклонился и поставил на земляной пол бочонок, полный кваса.

Князь взял протянутый девушкой сосуд, отхлебнул из него, поднял голову, взглянул на девушку и вдруг окаменел… – Как тебя зовут, прелестная девица? – спросил он, задрожав от волнения.

– Липка, батюшка князь, – ответила девушка, покраснев. Ее нежный приятный голос еще больше обеспокоил князя.

– Ты очень хороша собой,…девица, – пробормотал князь, окидывая взглядом стройную девушку. – Я за всю жизнь не видел такой красавицы!

– Истинная правда, батюшка князь, – улыбнулся кузнец Крив. – Моя дочь красивая и послушная. Слава Господу, что уродилась такой!

– Послушай, Крив Истомич, ты отличный кузнец. Но твоей дочери не место в темной избе. Есть ли у нее жених?

– К ней сватались многие, княже, – ответил, насупившись, кузнец. – Но я свою дочь не неволю: она прогнала со своих глаз всех женихов!

– А почему, девица? – сказал князь Александр и поднял голову, буквально пожирая девушку взглядом. – Тебе не по душе брянские молодцы?

– Не по душе, пресветлый князь, – тихо сказала девушка. – Они противны и грязны! Я не хочу делить ложе с такими увальнями!

– А может, девица, – молвил князь, забыв, зачем он пришел в кузницу, – ты захочешь пойти в мой терем верной ключницей? Будешь, как хозяйка, править моим домом вместе с Радятой!

В кузнице установилась полная тишина. Молчал князь. Молчали кузнец, его люди и дочь кузнеца.

– Не хочешь этого? – тихо спросил, опустив голову, князь. – А может, испугалась меня?

– Нет, батюшка князь, – ответила вдруг громким решительным голосом девушка. – Я тебя не боюсь, но не могу решиться на это без воли моего батюшки!

– Что ты на это скажешь, Крив Истомич? – спросил, волнуясь, брянский князь. – Неужели не позволишь своей дочери пойти на мою службу?

– Пусть решает сама, – грустно улыбнулся кузнец. – Она – моя восьмая дочь и самая младшая. Я люблю ее больше всех! С малолетства ее баловал и желаю ей только счастья…Ты, княже, сам ее упроси, а меня – прости!

– Решай же, Липушка, – тихо сказал князь. – И скорей пришли мне весть в мой терем! – Он встал.

– Я уже все решила, великий князь, – молвила, опустив голову, взволнованная девушка, – и согласна тебе служить! Я готова прямо сейчас пойти в твой терем!

– Радостно это слышать! – вскричал князь, сверкая очами и ликуя. – Иди же сюда, красная девица, и садись ко мне в седло! А ты кузнец, – князь обернулся у выхода из кузни, – не сомневайся: я не обижу твою дочь и тебя самого не забуду до конца своей жизни!

Дул холодный, пронизывающий ветер. Кони князя и его слуг с трудом ковыляли по холмистой дороге, медленно поднимаясь вверх, к воротам городской крепости.

Но князь Александр не чувствовал холода и тягости дороги: за его спиной, на лошадином крупе, сидела молодая красавица, плотно обхватив его обеими руками.

– Эх, Липка, моя дивная лада! – повторял, забыв обо всем, брянский князь.

 

ГЛАВА 16

СМЕХ ТОХТЭ – ХАНА

– Что же вы без конца ссоритесь, коназ-урус? – сказал, нахмурив брови, ордынский хан Тохтэ, глядя на лежавшего у подножия его трона великого суздальского князя Андрея Александровича. – Как же мне все это надоело! Вы очень глупые, коназы урусы! Ты только недавно называл своего брата лютым врагом, а теперь и сам стал ненавистен другим князьям! Не знаю, что с вами делать!

– Так получилось, великий государь, – простонал, не поднимая головы, князь. – Сначала мой младший брат Даниил Московский не стал мне подчиняться, требуя себе городов из удела покойного Дмитрия! А потом и другие князья – Иван Переяславльский и Михаил Тверской – примкнули против меня к Даниилу!

– Я только в прошлом году пожаловал молодому коназу Мыхаылу город Тфэры, – усмехнулся ордынский хан, – а ты и с ним поссорился! Все это вызывает у меня беспокойство! Этот Мыхаыл такой кроткий и покорный…Неужели хотя бы с ним нельзя жить в мире?

– Это, государь, они здесь, в Сарае и твоем дворце, такие ласковые, – пробормотал князь Андрей, – а в своем княжении они словно ползучие змеи: так и норовят побольней ужалить!

– Подними голову, беспокойный князь, – приказал, глядя с презрением на лежавшего, Тохтэ-хан. Князь приподнялся и встал на колени. – Рассказывай дальше. Или у тебя все?

– Еще не все, государь, – ответил с притворной улыбкой князь Андрей. – У меня есть сомнение по другому делу. В прошлом году к тебе в Сарай приезжал молодой князь Василий из Брянска и оговорил меня перед тобой…

– Этого не было, – сказал задумчиво хан Тохтэ. – Этот молодой коназ о тебе даже не упоминал! Неужели ты и до него добрался со своими злыми замыслами?

– Я не держу на него зла, государь, – растянул в улыбке рот князь Андрей, – но меня беспокоит его лицемерие: не успел он отъехать из Сарая, как сразу же начал вести непотребные и хвастливые речи против тебя, великий царь!

– Неужели? – насторожился ордынский хан и глянул на стоявшего слева от его трона советника Угэчи. – Что же непотребного сказал коназ Вэсилэ? А может, ты лжешь, коназ Андрэ? Сказанные тобой слова весьма опасны для моего ханства, за это можно и голову потерять!

– Этот князь Василий говорил, – промолвил князь Андрей, задрожав от вида разгневанного хана, – что он заслужил твою великую любовь и почтение! Он также хвастал, что ты теперь его защитник! И что ты готов поддержать его во всех делах!

– И это все? – усмехнулся Тохтэ, чувствуя явный оговор. – Только хвастался моей дружбой?

– Да, он возгордился дружбой с тобой, государь, и ругал славного Ногая, а его зятя, князя Федора, обзывал непотребными словами! – пробормотал великий суздальский князь.

– Это не обвинение, – покачал головой Тохтэ, – а лишь твоя зависть к этому молодому коназу, моему верному слуге…И если ты ревнуешь его к моему почету, тогда сам уважай меня, твоего государя, должным образом. Почаще и побольше вози сюда серебро и меха. Да не забивай мне голову оговорами верных мне князей! Зачем мне слышать подобную чепуху? Что ты на это скажешь, мой славный Угэчи?

– Пусть же, государь, – сказал в раздумье Угэчи, – этот коназ подождет твоего решения в гостевой юрте! Не будем спешить с выводами! Этот коназ приехал сюда со своей женой…Вот пусть с ней тут развлекается или ходит на охоту с нашими людьми…А там и решишь!

– Тогда иди в гостевую юрту, коназ-урус, – сказал с усмешкой на лице ордынский хан, – и жди моего вызова.

Князь Андрей Суздальский встал и быстро попятился к выходу. Осторожно, обойдя порог, он скрылся из виду.

– Я понял, Угэчи, что ты не захотел говорить при этом коназе? – вопросил хан Тохтэ, глядя на своего советника.

– Именно так, государь, – почтительно наклонил голову Угэчи. – Нечего этому непутевому Андрэ слышать лишнее. Он глуп и очень зол на своих родственников!

– Может отобрать у него ярлык великого коназа? – поднял голову Тохтэ и махнул рукой. – Зачем держать этого злослова главой такой обширной земли?

– Пока он вносит в твою казну немалую мзду, государь, и привозит по каждому случаю подарки, – улыбнулся Угэчи, – нам не стоит его прогонять! И пусть говорит свои никчемные слова, если платит за них серебром и мехами…А твое дело – слушать его или гнать прочь…С другой же стороны, еще великие ханы, умело управлявшие до тебя нашей Ордой, давали мудрый совет, чтобы мы поощряли доносы коназов на своих родственников…Это хорошее дело! Лишь бы платили «выход»! Зачем мирить этих глупцов? Пусть себе ссорятся! Вот приехал этот коназ Андрэ с подарками и подал тебе жалобу…А ты вызови в Сарай этих коназов, обидчиков Андрэ, и потребуй от них дополнительную мзду! А решение на жалобу вынесем такое, какое нам выгодно…Будут они довольны или нет – какое нам дело? Лишь бы внесли в твою казну серебро и меха! И поддержим того, кто больше заплатит, чтобы и дальше поощрять подобное…А если понадобится, пошлем на любого из них наше славное войско…

– Мне по нраву твои слова, мудрый Угэчи, – улыбнулся Тохтэ. – Так и поступим! Но посылать войска на Залесскую Орду пока не будем! Мы уже так разорили земли урусов, что я удивляюсь: где эти коназы находят серебро и меха? Нельзя допустить, чтобы их богатства совсем иссякли! И пленники нам пока не нужны: упала нынче цена на рабов урусов!

– Твои слова, государь, в сто крат мудрей любой глубокой мудрости! – весело сказал Угэчи. – Я вижу, что ты стал великим правителем своего ханства! У тебя, что ни слово, так одна истина и величайшая мудрость! Ты полностью прав: нельзя разорять земли твоих данников без смысла! У этих глупцов есть попы. Вот пусть их и примиряют. Разве нет в Залесской Орде мэтрополэтэ? Ему и следует наводить там порядок. Можно послать к тем урусам твоих людей, чтобы они, за определенную плату, успокоили бестолковых коназов.

– Это правильно, Угэчи, – кивнул головой Тохтэ. – Будет лучше, если я пошлю людей в их главный город Уладэ. Но кого же мы отправим? Если военачальников, то они поведут за собой целое войско. А если родственников, то из-за подарков перессорятся…Пусть тогда едет один мой Неврюй с небольшим отрядом!

– Но он ведь воин, а не ученый человек, – сказал с сомнением в голосе Угэчи.

– Все наши люди – славные воины! – улыбнулся Тохтэ. – Разве ты не воин, Угэчи? Разве ты не владеешь мечом или луком?

– Владею, государь, – склонил голову ханский советник.

– Пусть же едет Неврюй, – молвил решительно хан. – Он тих и скромен, не будет перегибать палку.

– Прямо сейчас сообщить о твоей воле славному Неврюю? – встрепенулся Угэчи. – Пусть подготовится к этому важному делу!

– Не спеши, мой верный слуга, – улыбнулся ордынский хан. – Пусть урусы сами улаживают свои дела. А мы сбережем и людей, и серебро! Ну, а если в этом году не уладят свои ссоры, тогда пошлем Неврюя. Пусть так и будет! Есть что-нибудь еще, Угэчи?

– Да, государь, есть еще одно дело, – покачал головой ханский советник. – Там тебя ждет молодой коназ из Корачи с богатыми подарками. Дело у него не простое, но полезное для нашей казны: он приехал покупать у тебя ярлык на свою землю.

– Неужели скончался престарелый Мэстиславэ? – нахмурился хан.

Угэчи подробно рассказал о произошедшем.

Оказывается, князь Мстислав Михайлович Карачевский умер еще осенью прошлого года. После него остались три сына – пятидесятилетний Святослав, трехлетний Тит и совсем еще младенец, годовалый Адриан. Два последних сына родились от молодой жены престарелого князя и получили по княжескому завещанию города Козельск, Елец и Звенигород. Сам же стольный город удела Карачев достался князю Святославу-Пантелею. Однако такое наследство не устраивало старшего сына покойного князя. Он не хотел, чтобы его малолетние братья имели собственные уделы. – Эти ублюдки вырастут, – говорил он со злобой своим боярам, – и не будут мне повиноваться! Захотят большей власти! Пусть уж лучше сидят в моем Карачеве и сохраняют любовь-смирение!

Но карачевские бояре рассудили иначе. – Посмертное завещание князя Мстислава – закон! – говорили они. – Его надо соблюдать! – И, вдохновляемые княжеским тестем, боярином Вершилой Силовичем, они вынесли собственное решение: отправить молодую княгиню-вдову в Козельск с обоими сыновьями. – Пусть же княжичи подрастут, – постановили бояре, – а там и сядут в своих уделах…

Князь Святослав-Пантелей, выслушав решение бояр, был очень недоволен, но спорить не стал, побоялся. Он хотел вначале съездить в Брянск за советом и покровительством или послать туда своих верных людей, но, узнав, что татарский хан отдал Брянск князю Александру Смоленскому, а Чернигов достался зятю татарского полководца Ногая Федору Ростиславовичу, понял, что это только еще больше рассердит карачевских бояр. – Батюшка не советовал ссориться с боярами, – думал он. – У них большая сила! Даже мои дружинники – сыновья или родственники этих бояр…Вот если бы мне помогли решить это дело татары…Все равно нужно ехать в Орду за грамотой на Карачев…Тогда и попрошу о милости великого царя!

Теперь, после развала великого черниговского княжества и утраты брянским князем высокого титула, все уделы остались один на один с татарской Ордой. Только сейчас удельные князья поняли, какое благо исходило в свое время от Брянска: они знали лишь одну заботу – вовремя свозить свою долю ордынского «выхода» в Брянск. Нынче же следовало ездить в Сарай самим: и дань возить, и ярлыки на право владения собственным уделом выпрашивать!

Вот и сидел в пригожий майский день 1295 года грузный, седовласый князь Святослав у ханского дворца на большой деревянной скамье, врытой в землю, ожидая приема и мысленно подсчитывая все свои убытки от далекой поездки.

Неожиданно дворцовые двери широко распахнулись, и наружу вышел ханский слуга. – Тебя зовет государь! – весело сказал он. – Повезло тебе, глупому урусу! Входи же!

Князь Святослав, сопровождаемый татарином-переводчиком, которого дал ему в помощь, из-за плохого знания татарского языка, ханский советник Угэчи, осторожно переступил порог, рухнул на тяжелый ковер сразу же при входе в приемную ордынского хана и медленно пополз на четвереньках к трону. Переводчик, морщась и ругаясь про себя, вынужден был поступить также.

– Встаньте, – усмехнулся хан Тохтэ, видя, как неловко, неуклюже, подползли к нему толстяки, – и садитесь по нашему обычаю! Салям тебе, коназ-урус!

– Салям да пересалям тебе тоже, – ответил на полутатарском, полурусском князь Святослав, чем еще больше рассмешил татарского хана.

– Смотри, кого принесли к нам боги! Не злопыхателя, а сущего дурачка! – сказал Тохтэ, обращаясь к Угэчи и задыхаясь от смеха. – Хоть душой утешимся! Я давно так не веселился!

Угэчи тоже смеялся, но не так зримо и выразительно. – Я не зря тебе говорил, государь, чтобы ты принял этого глупца! – сказал он между приступами смеха. – Этот коназ тебя славно потешит!

Не понимая татарской речи, князь Святослав сидел на корточках, хлопая глазами, краснея и вытирая рукой выступивший на лбу пот.

– Ну, что ж, говори, смешной коназ, – сказал, наконец, успокоившийся Тохтэ, – зачем к нам пожаловал?

Переводчик быстро перевел ханские слова на русский.

– Дал бы ты мне, великий царь, грамотку на Карачев, – пробормотал отяжелевшим языком князь Святослав.

– А зачем тебе этот ярлык? – весело спросил ордынский хан. – Я слышал, что у тебя есть младшие братья? Твой батюшка был сильным мужем! Вот и подарил тебе к старости молодых братьев! А может им подарить мой ханский ярлык?

Выслушав слова переводчика, карачевский князь вдруг подскочил, забыв, где находился, выпучил глаза, схватился за голову и, с пеной на губах, закричал: – Не губи меня, славный государь, твоего верного холопа! Не отнимай у меня города и удела! Всей душой прошу: помилуй меня!

Еще не слыша слов переводчика, хан Тохтэ все хорошо понял и захохотал так громко, глядя на глупое лицо напуганного князя, что едва не свалился со своего трона. В ханской приемной смеялись все: и Угэчи, и переводчик, и даже верные ханские рабы.

– Не нужен толмач, чтобы понять этого потешного коназа! – сказал, стараясь хоть на мгновение успокоиться, хан Тохтэ. – Побольше бы таких коназов в Залесской Орде! Я подарю тебе все, что хочешь, бестолковый коназ, только попроси! Ничего не пожалею!

– Подари же мне, пресветлый государь, лишь одну грамотку на Карачев! – взмолился одуревший от страха Святослав-Пантелей. – Ничего больше не прошу, государь, только не лишай меня карачевского «стола»! Пощади же, славный государь!

– Пусть же так и будет! – сказал, хватаясь обеими руками за живот, ордынский хан, стараясь сдержаться. – Напиши же, Угэчи, ярлык этому бестолковому барану на его Корачи и пусть уходит отсюда с миром, если ему ничего больше не надо! Ох, я больше уже не могу терпеть! Пусть же поскорей уходит вон, а то я совсем задохнусь от смеха! – И хан вновь захохотал так громко, что задрожали дворцовые стены.

 

ГЛАВА 17

ГОСТЬ СМОЛЕНСКОГО ВЛАДЫКИ

– Славный владыка, – говорил смоленскому епископу брянский купец Мирко Стойкович, сидя на скамье напротив владычного кресла, – наш князь Александр передал тебе привет и добрые пожелания.

– Я рад получить весть от верного слуги нашего Господа, отважного князя Александра, – улыбнулся епископ. – Как он там поживает?

– Все хорошо, святой отец, – ответил брянский купец. – Прими же подарки от моего князя. Эй! Люди! – крикнул он.

В епископские покои быстро вошли, сгибаясь под тяжестью двух дубовых бочек, четыре рослых мужика: каждую из них несли вдвоем.

– Что это? – спросил смоленский епископ с изумлением. – Неужели ваши брянские товары?

– Нет, владыка, – улыбнулся Мирко Стойкович. – Это белое серебро!

– Серебро?! – воскликнул обрадованный епископ. – Ох, как много! – И он подбежал к поставленным на деревянный некрашеный пол бочкам. Купцовы люди быстро открыли бочки, сбив верхние кружки.

– Очень хорошо! – сказал, улыбаясь, епископ, осматривая дары. – В самом деле, серебряные слитки и новгородские гривны! Ох, как угодил мне Александр этим прекрасным подарком! Теперь я поправлю все дела нашей православной церкви! Занесите-ка, дети мои, эти тяжелые бочки сюда! – владыка указал рукой на затемненный, завешанный плотными тканями угол. – Да, так, ставьте и накройте этими тряпками…Нельзя чтобы посторонние увидели брянское серебро!

Епископ вернулся к своему креслу и уселся в него, весело глядя на купца Мирко, как бы приросшего к скамье. – Отошли же своих людей в сени, дорогой мой гость, – сказал он после недолгого раздумья. – Им не надо слышать наш тайный разговор!

– Идите, молодцы, и посидите в простенке, – купец повернулся лицом к епископу. – Не бойся, господин, за моих верных людей. Они – надежные молодцы! Готовы пойти за меня в огонь и воду! Они не подведут!

Купеческие слуги также быстро ушли, как и появились.

– Ну, а теперь, поведай, сын мой, как там дела у твоего славного князя, – кивнул головой епископ.

– Дела идут так, – начал купец и стал медленно, с достоинством, рассказывать о жизни нового брянского князя Александра в своем удельном Брянске. Купец сообщил о том, как постригся князь Олег Романович, как состоялись передача власти и последующее венчание князя Александра на княжение, как ездил молодой Василий Александрович в Орду и добился у хана утверждения его отца на брянское княжение. Владыка внимательно слушал и лишь изредка качал головой. Когда же купец дошел до хозяйственных дел князя и управления уделом, епископ перебил его.

– Я знаю о доброте князя Александра, – сказал он, – а также о его строгости! Отрадно, что он перенял наши смоленские правила и навел порядок в Брянске: очень хорошо, если в городе не будет шума и криков! И враг тайно не подберется к его стенам! Но как удалось славному князю добиться тишины в городе, силой или лаской?

– Только лаской, владыка, – улыбнулся купец, – и Божьим словом! Наши служители Господа стали поучать горожан в церквях во время службы, чтобы они не шумели на улицах города без необходимости! Каждому не заткнешь рот в светлый день, так хоть бы ночью надрывно не кричали, не пугали простой люд и городскую стражу! Если княжеские люди поймают нарушителей городской тишины, то им придется платить пеню в княжескую казну.

– Даже такую мелочь не забыл ваш князь! – пробормотал владыка. – Значит, заботится о городе! Вот это князь! Не зря я любил его, как родного сына! В Смоленске было хорошо при его правлении! А тут одна беда! – И епископ рассказал о тягостях нынешней смоленской жизни.

Оказывается, князь Федор Ростиславович, войдя в город со своей дружиной, попытался установить свои порядки и отомстить прежним сторонникам князя Александра. Однако их было настолько много, что он довольно скоро отказался от решительных действий.

– Ему удалось бросить в темницу только трех бояр и одного купца, – усмехнулся владыка. – Да и те недолго там просидели: отделались примерной мздой. Князю это так понравилось, что он решил, к смеху жалкой черни, обложить всех знатных людей поборами в серебре! Если кто из них верный друг или слуга Александра Глебыча – плати князю пеню без лишних слов! Смоляне очень этим недовольны! Одни из них безоговорочно уплатили серебро и еще обрадовались, что таким способом отделались от жадного князя! Другие лишь отсиживаются и ждут перемен! Князь Федор хоть и силен, имея зятем злобного царя Ногая, но Господь все видит! Скажу одно: по лицу князя Федора видно, что ему недолго осталось жить! Его лицо сильно потемнело, а глаза – тусклые! А это верный знак, что он протянет, в лучшем случае, пару-другую лет…

– Князь Александр и его славный сын Василий на хорошем счету у ордынского царя Тохтэ! – сказал, улыбаясь, купец Мирко. – Мне об этом говорил батюшка, который возит княжескую дань в Сарай!

– А как имя твоего батюшки? – спросил владыка. – Я вижу твое лицо и вспоминаю былые годы…

– Моего батюшку зовут Стойко Лепкович, владыка, – ответил брянский купец. – Но он давно, еще при старом владыке, уехал отсюда! Тебя еще не было тогда в Смоленске…

– А может я видел твоего батюшку в татарском Сарае, – сказал задумчиво епископ, – в те времена, когда Ордой правили бестолковые царевичи и там был полный беспорядок…Лет десять тому назад…

– Тогда не батюшка, а мой дед, Лепко Ильич, ездил в царский Сарай! – усмехнулся Мирко. – Мой батюшка очень похож на деда! У них разница была только в годах…

– Вот как? – покачал головой владыка и задумался.

В это время дверь в епископскую светлицу отворилась, и перед владыкой предстал его слуга, одетый в черную монашескую рясу. – Сюда идут княжеские люди, господин, – сказал он, поклонившись. – А твоих гостей, сидевших в простенке, я надежно спрятал от их глаз!

– Иди-ка, сын мой, в эту каморку, – сказал епископ и повел брянского купца в смежную потайную комнату, дверь которой была затянута длинной парчевой тканью с изображениями святых. – Посиди пока тут, – кивнул он головой на скамью. – Не нужно, чтобы княжеские люди видели тебя, брянского посланника.

Купец уселся на предложенное место, а владыка вернулся в свою приемную. Едва он успел усесться в свое большое черное кресло, как входная дверь с шумом распахнулась, и в светлицу ворвались три княжеских дружинника, ведомых седобородым боярином. Подойдя к епископскому креслу, боярин и дружинники, сняв с голов шапки, поклонились, подставив владыке головы.

– Благослови вас Господь! – сказал, крестя вошедших, епископ.

– Здравствуй, славный владыка! – громко произнес княжеский боярин.

– Здравствуй и ты! – ответил владыка. – С чем пожаловали?

– Мы ищем, владыка, одного брянского купца! – прищурился боярин. – Говорили, что он скрывается у тебя!

– А зачем тебе понадобился этот жалкий купец, Калин Звягович? – спросил с усмешкой владыка. – Неужели купцы перешли дорогу тебе и твоему князю? Теперь и за них взялись? Вам мало бояр и старых дружинников князя Александра?

– Наши люди узнали, – сказал раздраженный боярин, – что здесь объявился соглядатай Александра Брянского, лютого врага моего князя! Этот мнимый купец говорил на рынке непотребные слова! Будто брянский князь хороший, а наш господин, Федор Ростиславич, плохой! Теперь мы знаем, что этот князь замышляет зло против князя Федора! Ему неймется в своем богатом Брянске!

– Разве ты не знаешь, боярин, что мое жилище и Божьи храмы неприкосновенны? – рассердился епископ. – Или я лишился прав принимать у себя горожан и купцов? Неужели вы подозреваете, что я, удельный епископ, буду устраивать какие-либо заговоры?! Может вы, боярин, со своими людьми совсем обезумели?! Лучше бы вели себя тихо и скромно! И жили бы без всяких доносов и подозрений в дружбе с горожанами! Зачем раздражать народ злобой и недоверием?

– Прости меня, святой отец! – опустил голову боярин. – Мы пришли сюда не по своей воле, а по приказу нашего князя. Я понял, что у тебя нет того брянского купца, лазутчика князя Александра. Тогда я ухожу…

– А если бы у меня был тот жалкий купец? – вопросил, багровый от гнева, епископ. – И вы бы осмелились задержать моего гостя?

– А куда бы я делся, владыка? – сказал с грустью боярин. – Это приказ моего князя! Я не в силах ему противиться!

– Ох, уж стыд и позор! – возмутился владыка. – У вас нет любви ни к святой церкви, ни к Божьим людям! Какая грубость! Вы – бесстыжие люди, а не защитники города!

– Прости же меня, владыка, и сердись, – тихо сказал боярин Калин, низко поклонился и быстро, повернувшись к двери, пошел прочь.

– Ты слышал, сын мой, – спросил епископ купца Мирко, когда тот вернулся в светлицу и уселся на скамью перед ним, – что говорили люди князя Федора?

– Слышал, владыка! – грустно ответил брянский купец. – Плохо дело: княжеские псы напали на мой след!

– Не бойся, сын мой, – улыбнулся епископ. – Они ничего тебе не сделают! Ты продал свои товары?

– Продал, владыка, – кивнул головой Мирко Стойкович. – У меня были только одни меха. Я уже в первый день сбыл их без особых трудностей! Здешние купцы быстро все разобрали по договорной цене. Однако же, владыка, – купец улыбнулся, – этот товар был нужен только для отвода глаз! Неужели я не нашел бы рынка сбыта своих дорогих мехов с приличным барышом? Мне было нужно передать тебе княжеские слова и подарки. Холопы злого князя Федора все правильно поняли! Я, в самом деле, пришел к тебе посланником! Плохо только одно: княжеские люди распознали меня, и теперь придется посылать сюда другого человека…Мой князь Александр не забудет, владыка, твою любовь к нему! Он никогда не откажется от славного Смоленска! Наступит время, и наше брянское войско вернет князю Александру его стольный город!

– Он хочет вернуться, сын мой? – спросил с улыбкой епископ.

– Да, святой отец, – кивнул головой брянский купец. – Но он ничего не будет делать без твоего согласия…

– Разве ему понадобится для этого войско? – поднял голову владыка. – Передай же ему такие мои слова. Благодарю, сын мой, тебя за подарки и теплые слова! Я заверяю тебя, что весь наш Смоленск – горожане, купцы, Божьи люди, знатные бояре – молятся за тебя и только ждут часа, когда ты сюда вернешься! Не волнуйся и не собирай большое войско: здесь никто против тебя не пойдет! Храни лишь терпение до недолгого времени! Понял, сын мой, смысл моих слов?

– Понял, владыка!

– Ну, тогда поезжай в свой город, сынок, – улыбнулся епископ, – и ничего не бойся: княжеские люди тебя не обидят. У меня здесь везде верные слуги. Они помогут тебе тихо и спокойно покинуть город! Я сейчас позову их и тогда спокойно уезжай в свой славный Брянск! У тебя есть еще люди, помимо тех слуг?

– Есть, святой отец! Они сидят на подворье одного знакомого купца и ждут моего зова. А те люди, которые притащили сюда подарки, и, слава Господу, не попали на глаза княжеским приставам, пойдут к тому купцу и, как мы договорились, приведут сюда остальных…

– А кто этот купец и где он проживает? – спросил владыка.

Брянский купец ответил.

– Ну, тогда посылай, сын мой, этих людей на подворье своего друга и жди моих слуг! – весело сказал смоленский епископ. – Вот тебе мое благословение на дорогу и на здоровье! – И он, подняв руку, быстро перекрестил смышленого купца.

 

ГЛАВА 18

ОТЕЦ И СЫН

– Поговори, батюшка, с нашим сыночком Василием, – тихо сказала княгиня Агафья, сидевшая напротив князя Александра, в его светлице, – чтобы соблюдал приличие и достоинство…

– А что случилось, матушка? – спросил с улыбкой брянский князь, удобно расположившийся в своем кресле.

– Да вот мне жаловалась его жена Алена, что наш сын совсем перестал посещать супружеское ложе. Она теперь почивает одна, как вдова или брошенная супруга…

– А почему? – усмехнулся князь Александр. – Неужели наш сын Василий разлюбил свою жену? Зачем же она тогда жалуется? Если сама не может привлечь своего мужа, так чего же к тебе обращаться? Неужели мой сын нашел себе зазнобу? Разве тут есть девицы красивее его супруги?

– Как-будто ты сам не знаешь здешних девиц! – покачала головой княгиня. – Брянские женки всегда славились своей красотой! Даже мой покойный батюшка, князь Роман Михалыч, не устоял против этих красоток! Разве ты не видел ту Домену? Неужели не красавица? Мой батюшка знал толк в девичьей красоте!

– Я видел, матушка, ту Домену и не раз с похвалой вспоминал твоего батюшку, как знатока девичьей красоты! Это очень красивая женка, она даже во вдовстве не утратила своей прелести! Разве нельзя найти ей супруга из моих воинов?

– Из воинов? – усмехнулась княгиня. – Даже твой сын не раз домогался этой Домены! Наш молодой Василий еще в день нашего приезда сюда ходил в терем Домены и звал ее к себе в ключницы!

– Значит, наш сын связался с Доменой? – весело спросил князь-отец. – Тогда я не вижу причины твоего беспокойства! Эта Домена только красивая женка, но разумная и благородная…Говорят, что она не из брянских, а из смоленских земель…

– Тогда в первый раз, когда мой батюшка привез эту Домену под Смоленск и сидел с ней рядом за столом, как с данной Господом супругой, мы с тобой ее воочию увидели! Я тогда подумала, что мой батюшка стар и седоват, а эта девица годится ему не в любовницы, но во внучки, и, если батюшка умрет, она сразу же его забудет…Однако…

– Неужели я впервые увидел ту Домену там, за столом моего могучего тестя? – вздрогнул князь.

– Да, Александр, – кивнула головой княгиня, – именно там! Поэтому я хочу договорить…Я очень ошиблась в этой Домене…Она, в самом деле, любила моего батюшку всей душой!

– Почему ты так считаешь?

– А по тому, что она решительно отказала нашему сыну Василию с достоинством и гордостью не любовницы, но настоящей княгини! И сказала, что никогда не изменит своему покойному супругу, так и назвала моего батюшку, и будет до конца жизни одна: ей-де теперь забота, как вырастить и воспитать сыновей моего батюшки…Решила-де отдать своему возлюбленному всю свою жизнь! Не обесчещу ни тела, ни души! Так и сказала! Чтобы не было и пятен позора на его сыновьях!

– Вот уж какая гордая женка! – покачал головой князь Александр. – Это достойно похвалы! Пусть ее доброе поведение будет примером для остальных горожанок! Значит, не зря князь Олег, теперь Божий человек, пожаловал ей терем великого князя Романа! Такая добродетельная женка этого достойна! А как же ее дети, сыновья Романа Михайловича, не обижены ли? Есть ли у них дядьки-наставники?

– Они не обижены, батюшка, – тихо сказала княгиня. – К обоим приставлены дядьки…Об этом позаботился еще мой славный братец Олег. К старшему, Михаилу, уже давно, еще с шести лет, назначили старого дружинника батюшки. А Борису дали дядьку только недавно, в этом году, стараниями самой Домены…Она никогда не беспокоила нас назойливыми просьбами и все сама устроила! Да вот еще отвергла нашего сына Василия! Об этом мне рассказала одна верная мне женка…

– Я бы не смутился, если бы Домена не отвергла нашего сына Василия, – пробормотал князь. – Она очень хороша собой…Но ведь и Аленушка, его супруга, женка красивая и статная! Кто может сравниться с ней после Домены? Разве есть еще другая красавица, которая может увлечь моего сына?

– Есть, и не одна, батюшка! – развела руки полная седовласая княгиня Агафья. – Наш сынок привез из Орды трех смазливых женок, поместил их в большой купеческой избе и до настоящего дня ходит к ним на любовные встречи! Куда им до нашей невестушки Алены! Однако же пришлись по душе Василию! Поговорил бы ты, батюшка, с нашим сыночком и убедил бы его отказаться от этого неуместного и позорного блуда! Пусть вернется на свое супружеское ложе!

– Это не мое дело, матушка, – нахмурил брови князь Александр. – Пусть сама бестолковая Алена расхлебывает эту кашу и приманивает своего супруга лаской и любовью! Если она не сумела удержать супруга и была неласкова с ним, то ни я, матушка, ни ты не воротим к ней Василия! Мы же не встанем между молодыми супругами, поучая их любви и терпению? А может, ты посоветуешь мне направлять его дрын, куда надо? – Князь громко захохотал.

– Как тебе не стыдно говорить такие слова?! – возмутилась, краснея от смущения, княгиня. – Все твои шуточки-прибауточки! Стыда не знаешь!

– Будет тебе, матушка, – махнул рукой князь Александр. – Нечего из-за этого обижаться: слово не воробей, улетит – не воротишь! Сказал так сказал! Позови-ка лучше ко мне нашего Василия…Впрочем, я сам это сделаю! Эй, Злотко! – крикнул он, хлопнув в ладоши. Княжеский слуга в мгновение ока предстал перед князем. – Сходи-ка, Злотко, – распорядился князь, – и позови ко мне моего сынка Василия. Да погоди еще…Пришли сюда мою ключницу Липку, чтобы принесла с собой кваса: уж больно пить захотелось.

Красивая стройная девушка гордо вошла в княжескую светлицу, держа в руках большую серебряную чашу. Низко поклонившись сначала князю, а потом – княгине, девушка подала двумя руками князю сосуд с квасом. – На здоровье, батюшка князь! – сказала она своим нежным грудным голосом, улыбаясь и сверкая синими, как небеса, глазами.

– Благодарю тебя, Липушка! – молвил с нежностью в голосе князь и, взяв обеими руками чашу, стал с жадностью пить.

– Тогда я пойду в свою светлицу, – тихо сказала, окинув строгим взглядом молодую ключницу, княгиня. – Что толку, – подумала она, – если мой супруг послал за сыном? Он и сам такой! Голова уже побелела, как зимняя земля, а все никак не успокоится: так и подзуживает его вездесущий бес! Чего же ожидать от сыночка? – И она, вздохнув и сгорбившись, тихо пошла к выходу.

– Иди же ко мне, моя сладкая лада! – весело сказал князь Александр, дождавшись ухода супруги и вставая со своего «стола». – Ты так хороша и желанна! – Князь подошел к девушке, обнял ее и жадно поцеловал в губы. – Сегодня же ночью полежим с тобой в любви и ласке! – пробормотал он, улыбаясь. – Подготовь нам ложе в пристройке моего охотничьего терема!

– А как же твоя супруга, славный князь? – спросила, сдвинув брови, девушка. – Она не рассердится? Мы уже не одну ночь проводим с тобой в разных местах! А если княгинюшка об этом узнает?

– Будем теперь, моя ладушка, встречаться в этой пристройке. Я только что распорядился ее утеплить, – улыбнулся князь. – А там я отстрою большой терем, такой, какой был у великого князя Романа! А что касается княгини, скажу одно: она обо всем догадывается! Моя супруга – не дурочка! Однако тебе нечего из-за этого переживать: я уже не один год живу с ней без телесной любви, а бывает, что и сплю один в холодной постели! И ничего с моей супругой от этого не случилось! Видно, ей сейчас такое совсем не надо!

В это время в светлицу вбежал слуга Злотко. – Батюшка, сюда идет твой славный сын! – крикнул он. Липка быстро поклонилась князю и устремилась к выходу. Однако в дверях она столкнулась с князем Василием.

– Выходи же, красная девица: я уступаю тебе дорогу! – весело сказал молодой князь, пропуская девушку и окидывая ее с ног до головы пронизывающим взглядом.

– Благодарю, княже, – пролепетала девушка, выбегая.

– Иди, Злотко, нечего тебе тут стоять! – сказал князь Александр, указывая рукой на дверь. Злотко сразу же исчез. – А ты, сынок, – князь махнул рукой на скамью напротив его кресла, – садись!

– Здравствуй, батюшка! – сказал князь Василий, поясно кланяясь и садясь. – Зачем призвал меня в свою светлицу?

– Да так, сынок, – пробормотал старый князь, обдумывая предстоявший разговор. – Сначала я расскажу тебе об одном тайном деле. Но держи язык за зубами! – Княжич насторожился. – Сегодня ко мне приехал человек от смоленского владыки и поведал одну новость. Недалеко то время, когда я верну себе смоленский «стол» моего батюшки. Владыка и его люди уже почти все к тому подготовили…А ты станешь законным брянским князем, защитником города и удела…Это уже не за горами…Владыка говорил, что недолго осталось терпеть…

– Неужели сбудутся твои мечты? – спросил, качая головой, князь Василий. – Разве твой злобный дядька Федор теперь не в силе?

– Все имеет конец! – усмехнулся князь Александр. – На суздальской земле вновь начинается смута! Молодые князья стали бунтовать против Андрея Суздальского! Не успели получить нового великого князя, как опять на носу неурядицы! Добрались аж до самого ордынского царя! А если царь Тохтэ узнал об их распрях и крамолах, жди теперь татарский поход на суздальские земли!

– Я слышал об этом, – усмехнулся князь Василий. – Мне об этом говорил наш славный купец Стойко, который возит твое серебро в Сарай…

– Я сам ему говорил, чтобы он поведал тебе эти новости, – кивнул головой князь-отец, – и теперь не придется повторяться…А ему, этому купцу, говорил его друг, лучший царский советник, мудрый Угэчи, что великий суздальский князь Андрей пытался очернить тебя в Сарае перед царем! Но государь ему не поверил!

– Эти суздальские князья не могут жить без подлостей и мерзостей! – возмутился Василий Александрович, краснея. – Они и так приносят один вред земле своего батюшки…А теперь и до нас добрались! Ну, погодите! Мы отомстим! А не объединиться ли нам с князьями, враждебными тому Андрею?

– Упаси, Господь! – перекрестился князь Александр. – Этого не надо, сынок! Если бы я сидел в Смоленске…Тогда бы…Однако же Брянск всегда был несоюзным уделом! Великий князь Роман никогда не вмешивался в дела этих безумных князей! А вот если бы Федор Черный завяз в этой суздальской ссоре…Он ведь союзник этого подлого Андрея! Понял?

– Понял, батюшка! – весело сказал князь Василий. – Мы тогда немедленно отправимся в Смоленск! И вернем тебе твой город!

– То-то и оно, сынок, – кивнул головой князь. – Благо, что у нас есть и войско, и серебро…Да вот недавно мой кузнец Крив выковал добротные доспехи…А к будущему году подготовит еще два – три десятка! Вот только нет у нас верных друзей из удельных князей. Черниговская земля совсем развалилась! Таруса уже давно подпала под влияние Суздаля и Владимира, Новосиль совсем прекратил с нами связи, отгородившись своими лесами! Был один друг – старый князь Мстислав Карачевский – но он, к прискорбию, почил! А город и удел достался глупому и вздорному Святославу. Ты знаешь, что он получил грамоту на владение уделом от молодого хана Тохтэ?

– Знаю, батюшка, – грустно ответил князь Василий. – Мне и об этом говорил наш Стойко. Очень печально, что скончался славный Мстислав! Этот Святослав, или как его еще зовут карачевские горожане и попы, Пантелей – полный глупец! Он так рассмешил в Сарае ордынского государя, что тот долго не мог успокоиться и хохотал до слез! Глупости для нас не диковинка, а вот настоящее чудо – это хороший правитель! А куда деваться: законный наследник! С ним не будет порядка в карачевской земле…А получится двоевластие…Карачевские бояре не станут повиноваться этому глупцу Святославу…

– А может князь Святослав побоится боярской силы, – возразил князь-отец, – и образумится? Умел же его покойный батюшка ладить с карачевскими людьми…Если бы так…Пусть бы царил мир на этой лесной земле…Однако же, сынок, у меня еще одно к тебе дело. Твоя матушка просила меня поговорить с тобой, чтобы ты вернулся к своей супруге Алене! Почему ты ее оставил, сынок? Неужели она больше тебя не радует?

– Она мне надоела, батюшка, – насупился молодой князь. – Разве хорошо, что она не принесла мне крепких, здоровых детей и у меня нет наследников?…Посмотри на жену моего братца Ивана. Пусть у него всего один сын, зато есть еще три красивых дочери! К тому же, моя супруга стала такой злобной! Установила даже слежку за мной! Не успел я приехать из Карачева, где я проведал по твоей воле старого князя Мстислава, как моя злая супруга Алена обвинила меня в связях с карачевскими женками! Я тогда очень на нее рассердился! Что с того, любил ли я там девиц или нет?

– А как было на самом деле, сынок?

– Любил, батюшка, и еще как! Там была такая прелестница! Что грудь, что зад – сущая красота! Да еще зазноба этого глупца Святослава! Вот уж смех! Вот моя супруга и проведала! А зачем за мной следить? Разве я девица на выданье?

– Говоришь, что то была зазноба Святослава? – нахмурился князь Александр. – Так ты теперь стал врагом этого глупца?

– Пустяки, батюшка, – усмехнулся князь Василий. – Я не боюсь этого толстяка…А вот свою супругу теперь ненавижу! И как только я привез из Орды царский подарок – трех неплохих девиц – так сразу же перешел к ним жить…Я теперь там отдыхаю и каждый день познаю одну девицу за другой…Вот это, батюшка, и есть настоящая жизнь! Слава ордынскому царю и долгих ему лет!

– Где же ты поселил этих девиц? – весело сказал князь Александр. – Мне говорила княгиня о какой-то купеческой избе. А ты сам у меня не просил новых хором…

– Мне, батюшка, помог твой купец Стойко, – махнул рукой молодой князь, – и поселил тех девиц в терем со своими женками. Там у него есть усадьба, где проживают три знатные женки, которые уже в годах, но еще довольно прелестны…

– Я знаю, сынок, об этих красавицах, – покачал головой брянский князь. – Говорят, что еще великий князь Роман, до своего знакомства с Доменой, принимал этих прелестниц в своем тереме…Они якобы были его любовницами! А тебе хватает там места с теми ордынскими девицами?

– Места предостаточно, батюшка, и тебя к себе приглашаю, – сказал, широко улыбаясь, княжич. – Если хочешь познать какую-нибудь красотку, милости прошу! Любую тебе уступлю! Они очень хороши в любовных делах, батюшка, и готовы к любым ласкам! Приходи к нам и порадуйся!

– Я уже стар, сынок, для таких сдобных девиц…На всех меня не хватит! – грустно сказал князь Александр. – Тут бы хоть с одной справиться!

– Не говори так, батюшка, – засмеялся княжич. – Только что я увидел в твоей светлице такую красивую девицу! Я сразу понял, почему она здесь! Да за такую прелестницу, если бы она была не твоя, я отдал бы, не колеблясь, всех моих трех женок вместе с супругой!

 

ГЛАВА 19

КНЯЖЕСКИЙ СЪЕЗД

Лето 1296 года было жарким и засушливым. Русские князья, собравшиеся в душном княжеском тереме на свой съезд, изнемогали от необходимости сидеть и спорить. Во главе большого длинного стола сидел татарский посол, мурза Неврюй, со своим переводчиком-татарином, а по обеим сторонам стола расположились князья, их бояре и священники.

С правой стороны от татарского посланника сидели великий суздальский князь Андрей Александрович, за ним – Федор Ростиславович Смоленский, Константин Борисович Ростовский, епископы: владимиро-суздальский Симеон и сарайский Измаил.

Левую сторону занимали их противники: князь Даниил Александрович Московский, Михаил Ярославович Тверской, а за отсутствовавшего по причине отъезда в Орду князя Ивана Переяславльского, его бояре.

Суть спора заключалась в том, что удельные князья суздальской земли хотели от великого князя Андрея, в честь утверждения его на «столе» ордынским ханом, новых земель и полной от него же самостоятельности.

– Пусть Москва и небольшой город, – говорил князь Даниил Александрович, – однако сама собирает и возит дань в Орду! И грамоту мы сами получаем у ордынского царя! Зачем мне еще беспокойства и поборы от брата Андрея? Это за какие же заслуги? Только за грозные слова – «великий князь»? Пусть тогда ездит за нас в Сарай с общей данью! Разве не так?

– Это не тебе решать! – сказал, выслушав переводчика, важный, надутый, мурза Неврюй. – Так повелел наш государь, чтобы вы, мелкие коназы, сами возили в Сарай серебро и меха! А насчет дани коназу Андрэ – сами разбирайтесь!

– Неужели у меня такие большие поборы? – возмутился великий князь Андрей. – Нельзя так говорить! Ты очень жаден, братец, на серебро и вещи!

– Зачем ты попрекаешь меня жадностью? – сердито возразил князь Даниил. – Сама жизнь и господь Бог требуют от нас бережливости! – Он перекрестился. – Неужели ты не знаешь, что и черниговские удельные князья раньше возили дань только в свой стольный Брянск? Тогда великий князь Роман и его сын Олег собирали дань со всей земли…А теперь, как только князь Федор Ростиславич занял Чернигов, все удельные князья перестали возить дань в Брянск и сами стали ездить в Орду. А поэтому они теперь сами правят в своих уделах, а в Брянск – ни ногой! И земель у них предостаточно! Карачевский, тарусский и новосильский уделы очень велики! Это вам не Москва! А мой старший братец жалеет прибавить мне землицы!

– Откуда ты узнал о брянских делах, братец? – встревожился князь Андрей и встал из-за стола. – Неужели подружился с моими врагами? Хочешь получить против меня новых союзников в лице Брянска и других черниговских уделов?

– Это очень опасно, – бросил князь Федор Ростиславович, – если ты заводишь дружбу с моим племянником Александром! В этом случае у нас не будет мира и добрых отношений!

– Не бойтесь! – усмехнулся князь Даниил. – У меня пока нет ни дружбы, ни союза с черниговскими князьями…Однако это не значит, что я должен уклоняться от встреч с брянским князем…Если ты, мой брат, не одумаешься, – он поднял вверх руку со сжатым кулаком, – тогда не взыщи: войду в великую дружбу с Брянском, Карачевом и Тарусой! Впрочем, с Тарусой мы и так большие друзья…Ты сам, брат, не раз ездил в Тарусу и у себя многократно принимал тамошнего князя!

– Я ничего против Тарусы не имею, – сказал, успокоившись, князь Андрей. – Этот удел давно отошел от Чернигова и Брянска, сразу после смерти князя Романа…

– Не надо нас пугать этим Брянском! – возмутился князь Федор Смоленский. – Мой племянник Александр – жалкий беглец! Я прогнал его из Смоленска, а если будет нужно – прогоню также из Брянска! Мое войско сильное и многочисленное…Да мой тесть, царь Ногай всегда готов мне помочь! Я вот занял стольный город Чернигов, но пока не получил грамоту на великое черниговское княжение! Но я владею Смоленском, другим великокняжеским «столом«…Достаточно того, что я совершенно развалил зловредную черниговскую землю! Брянский князь потерял целых три удела! Теперь он не великий князь, а удельный. А будет нужно, так пойдет под мое правление, если я так захочу!

– А почему бы не захотеть?! – вскричал князь Михаил Тверской. – Тебе все мало, князь Федор! Однако для нас, своих родственников, у тебя нет землицы! Какая жадность!

– Да еще безжалостно сжег наш город Переяславль! – сказал со злобой в голосе сидевший напротив князя Федора переяславльский боярин. – За что такая немилость, пресветлый князь? Разве тебе не жаль несчастных и невинных горожан, погибших при пожаре и разорении?

– Зачем ты говоришь о невинных жертвах? – рассердился князь Федор. – Разве ты не знаешь, что я сжег этот город не из обиды на городскую чернь, а по вине наших безжалостных князей? Разве не они отняли у меня Переяславль? И передали его ныне покойному князю Дмитрию? Зачем же я сражался и ездил с подарками в Орду, если не заслужил никакой награды?

– Как тебе не стыдно такое говорить? – сказал, краснея лицом, молодой тверской князь. – Ты получил от татар Чернигов, Смоленск и Ярославль, но не по заслугам! Все хвалишься своим Ногаем! А я такого царя не знаю! В Орде только один царь – славный государь Тохтэ! Вот езжай к нему и проси милости!

– Это правда! – сказал татарский мурза, подняв вверх большой палец руки. – У нас только один царь – Тохтэ! Другого нет! А Ногай – лишь только известный государев полководец!

– Какая наглость с твоей стороны, князь Федор! – громко молвил Даниил Московский. – Тебе мало тех земель, так ты еще и чужие разоряешь! Чего ж тебе не поддерживать моего старшего брата, если оба нахватались, до жира, богатых земель! А еще ругаете брянского князя! Чем был плох тот великий князь Роман Михалыч? Вы завидовали ему при жизни, а теперь и после его смерти завидуете посмертной славе великого воина! Вы часто говорите, что князь Роман был-де в дружбе с татарами большей, чем со своими князьями! Однако же великий князь Роман не приводил татар на русские земли! (Мурза Неврюй, выслушав переводчика, нахмурился.) И он только раз водил свои полки на православного князя – на этого жадного Федора Ростиславича – но наказал его своими силами, не призывая татар! А вы совсем не жалеете даже собственных земель и готовы их безжалостно разорять при мелочных обидах! Стыд вам и позор, бессовестные!

– Так ты еще оскорблять?! – вскипел князь Федор, вскакивая и вытаскивая из ножен свой длинный тяжелый меч. – Ну, погоди, я сейчас покараю тебя, московский злодей! – И он, подняв меч, бросился прямо через стол на своего обидчика.

Князь Даниил был готов к такому выпаду озлобленного князя. Он знал крутой нрав и несдержанность Федора Ростиславовича! В одно мгновение московский князь выхватил свой меч и закрыл себя от удара. – Бац! – зазвенели клинки, и полутемное помещение осветилось целым снопом искр, вылетевших из-под столкнувшихся мечей. В душной светлице запахло горелым железом и чем-то кислым, противным.

– За князя Даниила! – закричали переяславльские бояре, выхватив мечи.

– Опомнитесь, безумцы! – взревел князь Михаил Тверской, хватаясь за рукоять меча. – Неужели захотели кровопролития?!

– Остановитесь! – бросил растерявшийся великий князь Андрей.

– Перестаньте! – воскликнул сарайский епископ Измаил и, перебежав на другую сторону стола, загородил собой князя Даниила.

– Не допущу! – поднял руку владимирский епископ Симеон и, загородив собой князя Федора, оттеснил его от стола.

Разгорячившиеся князья, натолкнувшись на возмущенных священников, вынуждены были угомониться.

– Еще погоди, подлый обидчик! – сказал, вкладывая в ножны меч, князь Федор Смоленский. – Если бы не владыка, тебе бы не сносить головы!

– Молись Господу, жалкий скупец! – ответил на это, убирая свой меч, князь Даниил. – Я бы порешил тебя здесь без жалости, если бы не Божьи люди и гнев Господа!

– Какой позор! – покачал головой татарский посланник, глядя с презрением на русских. – Зачем я к вам приехал? Не хотите меня слушать! Даже взялись за свои непотребные мечи! А еще ругаете покойного коназа Ромэнэ! Вы не только не годитесь в сравнение с ним, но даже не имеете права говорить о нем! Тот славный коназ из Брэнэ никогда не досаждал своими жалобами или просьбами ни государю, ни его эмирам, ни мурзам! Все решал сам и отважно сражался за государя! А вы тут не можете жить в мире и покое даже со своими соседями! И не трогайте Брэнэ-бузурга! Там и сейчас сидит достойный коназ, не чета вам. У нашего государя нет никаких бед от Брэнэ, но только доходы! Давайте же, решайте свои дела без промедления, чтобы договориться миром и прекратить споры! Но если не одумаетесь…

– Я готов, – пробормотал князь Андрей, – поделиться землей с братом…

– Дал бы земли и Переяславлю, – буркнул старший переяславльский боярин.

– Но вы должны подчиняться великому князю, – пробормотал князь Константин Ростовский, сидевший до этого безучастно и в споры не встревавший.

– Но славная Тверь не будет признавать главенство великого князя! – усмехнулся Михаил Ярославович. – И нам не надо его земли!

– Ну, если дашь земли и хотя бы малых городов, – сказал, раздумывая, Даниил Московский, – тогда я готов тебе подчиняться!

– Вот так, – усмехнулся татарский посланник. – Ради мира можно и землей поделиться…

– Мне не жаль земли, – сказал, улыбнувшись, князь Андрей и посмотрел на своего брата. – Но не забудь, мой брат, одного: никогда не подавай руку дружбы брянскому князю Александру или его сыну Василию Храброму! Всем известно, насколько опасны эти брянские князья для нашей суздальской земли! Они ничем не лучше того покойного Романа! Горды и неприступны! И смотрят на нашу землю со злобой и завистью!

 

ГЛАВА 20

НАКАНУНЕ ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ

– Говори же, коназ-урус, – приказал хан Тохтэ лежавшему у его ног переяславльскому князю Ивану Дмитриевичу, – и садись по нашему обычаю!

Князь Иван привстал, расправил плечи и уселся на корточки, по-татарски.

– Я приехал к тебе с жалобой, государь, – пробормотал он на хорошем татарском. – Нам совсем не стало житья от князя Федора, зятя Ногая! Он безжалостно сжег мой город, а теперь строит мне всяческие козни! От него нет никакого спасения, поэтому я прибегаю к твоей защите!

– Я слышал о своеволии этого злобного коназа, – покачал головой ордынский хан, – однако мне не хотелось обижать темника Ногая…Как ты знаешь, Иванэ, этот славный Ногай не просто мой полководец, но ордынский царевич, человек благородной крови! И мы еще с ним пока в дружбе…Но этот Ногай уже не молод…Конечно, только боги знают, когда он уйдет в вечное ханство…А пока придется потерпеть. Вот почему я послал моего человека, Неврюя, в Уладэ-бузург, чтобы помирить ваших коназов. Пусть поживут в покое до лучших времен…Понимаешь?

– Понимаю, великий государь, – склонил голову в поклоне князь Иван. – Я также прошу тебя, чтобы ты поддержал мое завещание и не отдавал мои переяславльские земли никому, кроме московского князя Даниила. Они ни в коем случае не должны достаться князьям Федору Смоленскому или Андрею Суздальскому!

– Неужели ты собрался умирать? – спросил с изумлением хан Тохтэ. – Ты чувствуешь неминуемую смерть?

– У меня, государь, нет наследника, – грустно промолвил Иван Дмитриевич, – и некому передать мой «стол«…Ну, а если думать о смерти, то к ней должен быть готов любой. Все мы в руках Господа! Однако не хотелось бы радовать тех злодеев…

– Якши, коназ Иванэ, – кивнул головой Тохтэ, – я это обещаю. Твои земли не достанутся ни глупому Андрэ, ни злобному Федору. Пусть же тогда перейдут к тому коназу Дэнилэ. Его Мосикэ-бузург, как говорили мои люди, мал и неказист, а сам Дэнилэ – глупый, но верный мне человек…Я не против твоего завещания…Однако же, Иванэ, скажи мне, за что ваши коназы так ненавидят Вэсилэ Храброго? Еще больше, чем его батюшку Алэсандэ?

– Эта ненависть, государь, идет с давних пор, еще со времен брянского князя Романа, – угрюмо пробормотал Иван Дмитриевич. – Этот брянский князь жил обособленно, не дружил с нашими суздальскими князьями и большую часть своей жизни провел в боевых походах в войсках царских воевод. О ратных подвигах князя Романа говорили все! Этот князь не знал поражений…Поэтому к нему возникла зависть…Мы также видим что князь Василий, сын Александра, он же внук того покойного Романа Брянского, унаследовал силу и мужество своего покойного деда…Да и брянское войско сейчас такое же грозное, как при великом князе Романе! Кроме того, брянские князья, что отец, что сын, ведут себя независимо от великого суздальского князя и даже почти не общаются! И от этого на них накопились злоба и зависть. Особенно на Василия, который, хоть и молод, но удал! Мы слышали, что даже ты, великий государь, удостоил его похвалы и внимания! Это нам нерадостно видеть и слышать! К тому же, брянские князья сами не возят к тебе дань, а это делают их холопы или какие-то купцы!

– Что ж, теперь я знаю, коназ Иванэ, почему вы не любите Брэнэ, – задумчиво сказал хан и посмотрел на советника. – Тогда запиши, Угэчи, – добавил он, – что мы пообещали этому коназу и пусть он с миром уезжает домой!

Русский князь низко поклонился и стал медленно, пятясь, чтобы не оказаться спиной к хану, удаляться в сторону двери.

– Вот как получается, – пробормотал Тохтэ. – Эти коназы не любят Вэсилэ из-за моей похвалы! Но он предан нам и всегда готов придти на защиту нашего Сарая, если будет война! Неужели он – второй Ромэнэ? Я слышал много лестных слов от наших людей о Ромэнэ…Пусть бы Вэсилэ унаследовал такие славные черты именитого уруса… Конечно, стоит подумать о тех правах, какие мы сохранили, на зависть прочим урусам, за коназами Брэнэ…Разве это хорошо, что их «выход» привозят сюда купцы? И мы не имеем возможности видеть здесь каждый год коназов Алэсандэ и Вэсилэ…Это не годится! Так коназы позабудут своего государя!

– Это не беда, – улыбнулся Угэчи. – Тот бестолковый Иванэ не знает, что не безвестные купцы привозят нам «выход» из Брэнэ, а потомок славного Или, которого в свое время удостоил похвалы сам великий Саин-хан!

– Неужели Стэкэ – потомок того известного Или?! – воскликнул Тохтэ. – Матушка не раз мне рассказывала о славных делах того покойного уруса!

– Он внук того самого Или! – весело сказал Угэчи. – Я знаю всех потомков купца Или! И когда его внук Стэкэ приезжает к нам в Сарай, я часто расспрашиваю его о тамошней жизни, запоминая нужные нам сведения. Меня не проведут хитрые и злые коназы Суждалэ! Я без труда постигаю все их козни против коназов из Брэнэ…

– Ну, тогда пусть этот Стэкэ возит сюда их «выход», но и коназы из Брэнэ не должны забывать к нам дорогу! Пусть же молодой коназ Вэсилэ приезжает сюда каждый год вместе с тем именитым купцом!

– Пусть же так и будет, государь, – кивнул головой Угэчи. – Как только сюда приедет купец Стэкэ, я сразу же передам твое указание, и молодой князь Вэсилэ будет здесь каждый год!

– Якши, Угэчи, – улыбнулся ордынский хан. – Но вот меня очень беспокоит поведение Ногая! Старый темник хочет со мной поссориться!

– А может теперь-то он успокоится, государь? – тихо сказал Угэчи. – Не следовало бы его раздражать!

– Мне неприятно слушать упреки этого Ногая! – возмутился Тохтэ. – Разве ты не слышал вчера нескромные слова его людей? Зачем эти ссоры? – ордынский хан задумался, и в дворцовой приемной стало тихо. Оба, хан и его советник, размышляли о минувшем.

Так получилось, что желанная женитьба ханского родича Яйлаг на дочери Ногая Кабак не стала основой прочного мира в Орде. Не прошло и года после замужества, как молодая жена Кабак, подпав под влияние сарайских мулл, стала мусульманкой. Молодой муж сначала ничего не знал, но когда Кабак начала осмеивать его религиозные убеждения – Яйлаг принадлежал к уйгурской общине, исповедовавшей шаманизм – между ними стали возникать ссоры и пререкания. В довершение ко всему, Кабак-хатун потребовала от мужа принятия ислама, угрожая отказать ему в близости. Разгневанный Яйлаг рассказал обо всем своему отцу – Салджидай-гургену. Последний посоветовал сыну прекратить посещение ложа молодой жены и довольствоваться многочисленными наложницами. Однако это не изменило поведения Кабак: она продолжала смеяться над мужем, делая вид, что ничего не произошло и ей безразлично равнодушие супруга.

В конце концов, равнодушие переросло в презрение, и все члены семьи Яйлаг, даже пожилой Салджидай, стали грубо обращаться с дочерью Ногая. Не выдержав этого, Кабак послала своего верного человека к отцу, жалуясь на плохое с ней обхождение. Ногай крайне разгневался и послал к Тохтэ в Сарай своих людей, которые, представ перед ханом, сказали от имени своего повелителя: – Все знают, сколько я испытал трудностей и неприятностей, выставив себя коварным и вероломным, чтобы добыть для тебя хитростью трон Саин-хана. А теперь на этом троне на деле сидит Салджидай-корачу! И если хочет мой сын Тохтэ, чтобы укрепились наши отношения, как отца и сына, пусть он тогда вышлет этого бестолкового Салджидая на родину, в его Хорезм!

Тохтэ ответил на это, почти не думая: – Зачем обижать Салджидая? Тебя обманули, что он занимает мой трон! Это ошибка! Зачем сваливать неурядицы в молодом семействе на старого отца? Пусть молодые сами улаживают свои дела!

Такой ответ не устроил Ногая, и он вновь прислал в Сарай своих людей уже не с просьбой, но требованием выдать ему в руки Салджидая, тестя Тохтэ. На это ордынский хан категорически ответил: – Почему я должен отдавать его на расправу и глумление за нелепую вину молодых? Он мне как родный отец и наставник! Этого не будет!

Сама Чапай, главная жена Ногая, приезжала в Сарай в числе посланников своего мужа. Сначала она не ходила во дворец, но в последний раз объявилась лично и проявила дерзость, лишь слегка кивнув головой молодому хану. У монголов к женщинам относились с уважением и снисходительностью, однако поведение Чапай возмутило Тохтэ, и лишь Угэчи, хорошо знавший Чапай, предотвратил необдуманный поступок своего повелителя. – Это же Чапай, государь, его славная супруга! – сказал он так, что ордынский хан услышал его и усидел на троне, сжав от гнева зубы. – Потерпи еще немного! Она привыкла дерзить и своему Ногаю!

Раздраженная нежеланием Тохтэ покарать свекра своей дочери, Чапай допустила еще большую грубость, сказав: – Тогда ты, молодой Тохтэ, не повелитель, а сосунок у этого Салджидая! Я увезу с собой дочь в родную юрту, подальше от этих злодеев, но берегись! – И она, резко повернувшись к хану спиной и дав знак своим людям следовать за ней, быстро вышла из дворца.

Тохтэ сидел, закрыв руками лицо от смущения и стыда.

Вот и теперь, вспомнив эту неприятную сцену, он вздрогнул. – Так что же теперь делать? – спросил он своего верного советника. – Неужели война?

– Не надо волноваться, – спокойно ответил Угэчи. – Пока еще нет войны! Но к ней надо готовиться, чтобы всегда иметь под рукой большое войско!

– Ты прав, мой верный Угэчи! – кивнул головой хан Тохтэ. – Надо копить силы, серебро, ковать прочные доспехи. Надо также послать к влиятельным людям надежного человека, который сумел бы всем объяснить, что не я, а Ногай готовит войну против меня, своего неродного сына! Как ты на это смотришь, мой верный Угэчи? Может, ты еще любишь и жалеешь Ногая? Говори мне все без утайки! И я отпущу тебя к нему, если ты не забыл его доброту!

– Этого не будет, государь, – сказал Угэчи, смахнув слезу, пробежавшую по щеке. – Я не забыл доброту Ногая, так же, как и ты! Сам славный темник нарушил свое обещание и по воле своей глупой жены от нас отказался! И если он невзлюбил тебя, то меня уж и подавно. У нас с тобой государь, теперь одна судьба! Верный слуга никогда не предаст своего господина! Сладок хлеб у хорошего хозяина, но еще слаже хлеб у моего повелителя, настоящего мудреца! Пусть будет так, как ты сам решишь, государь! Еще мой батюшка давал клятву на верность великим ханам Сарая!

– Якши, Угэчи, – улыбнулся Тохтэ. – Будет готовиться к войне. Как говорил мудрый Саин-хан, если хочешь мира и покоя – готовься к войне! И скажи тому купцу Стэкэ из Брэнэ, чтобы он передал коназу Алэсандэ и его сыну Вэсилэ, чтобы они серьезно готовили своих воинов к весеннему походу. И пусть им раскроет нашу тайну: мы готовимся к жестокой войне, и они смогут осуществить свою великую месть против старого Ногая!

 

ГЛАВА 21

ОПРАВДАНИЕ СТАРОГО ЛЕКАРЯ

Зима 1296 года была не очень холодная. Снег лег рано, периодически присыпал, но больших сугробов не было. Брянские охотники проторили длинные тропы во все окрестные леса. Больше всего охотились за Десной, за Посопными слободами, располагавшимися на другой, обратной крепости, стороне реки от Княжего моста, называемого еще в народе Черным, до устья реки Болвы, впадавшей в Десну. В Посопных слободах, Нижней, ближе к Болве, и Верхней, лежавшей близ места, где река Снежеть намывала в Десну песок, около «Княжего брода», проживали княжеские люди, которые запасали для нужд своего повелителя продовольствие, изготавливали для семьи князя посуду, бочки, рогожи. Здесь же проживали княжеские ткачи, обеспечивавшие князя льняной и прочей домотканной материей, а также помещались обширные склады со всевозможными предметами быта и обихода, как для нужд князя и его домочадцев, так и для продажи горожанам. Свое название слободы получили от складов, куда ссыпали на хранение зерно. Слободы тянулись на дальнее расстояние, но в ширину были невелики. Они как бы втискивались между Десной и густым лесом, изобиловавшим зверьем.

Княжеские люди, обслуживавшие хозяйство своего господина, очень хорошо знали окрестные леса. Они, пользуясь благоприятными временами года, ходили в лес по ягоды, грибы, за лекарственными травами. Грибы сушили, солили и помещали в огромные деревянные кадки до востребования. Наличие большого количества солений говорило о богатстве брянского князя: соль, доставляемая в город купцами из далеких краев, была чрезвычайно дорога!

Лекарственные травы собирали особые, обученные известными знахарями Радобудом и его сыном Велемилом, люди. Сам престарелый, почти столетний Радобуд теперь уже редко ходил в лес. Он проживал в пристройке дома старого купца Лепко Ильича, отошедшего от дел, и обслуживал только своего старого господина. Горожане лишь изредка могли видеть рослого, сгорбленного годами старика на городском рынке, куда иногда Радобуд хаживал. Его, тоже уже немолодой сын Велемил со своими двумя взрослыми сыновьями часто пребывали в Посопных слободах: учили княжеский люд находить и использовать полезные травы, проверяли найденные растения и, если какое не знали, проводили всевозможные испытания, выявляя или силу яда, или степень одурманивания, или же противоядовые свойства. Набравшись новых знаний и опыта, Велимил с сыновьями буквально творили чудеса, излечивая даже самых безнадежных больных. Казалось бы, горожане должны были благодарить своих лекарей, оказывавших им за весьма скромную плату, а то и вовсе бескорыстно, существенную помощь. Но куда там! – Эти лекари – колдуны и злодеи! – говорили брянцы. – Живут в сговоре с лютыми бесами!

Негодовали, порой, и священники, когда узнавали о той или иной стороне деятельности Велемила. Особенно возмущались они опытами, которые проводили знахари на животных.

Как ни старались Велемил с подручными скрыть свои испытания от горожан – и поселились на окраине Нижнего Посопа в отдельной, специально срубленной для хранения трав, избе, и окружили избу высоким забором – все равно брянцы узнавали об их опытах, приукрашивали эти сведения различными сказочными вымыслами и разносили слухи по всему городу. Чего только не говорили! Будто бы Велемил, связавшись с самим «лукавым», проводит в позднее время в лекарской избе встречи со своим бесом-покровителем, вовлекает в эти встречи несчастных, попавших в его тенета, брянцев, совершает богохульные языческие обряды и даже…пожирает младенцев.

Были и такие болтуны, которые рассказывали о том, что своими глазами видели, как из трубы лекарской избы – это был один из немногих домов с печной трубой – вылетали огненные призраки, пронзительно кричавшие и растворявшиеся в ночном небе. Особенно возмущали горожан слухи о посещении загадочной избы молодыми женщинами, вдовами, а также известными всем брянцам «веселыми женками», проживавшими в «веселых теремах» и отдававшимися толпе за известную плату.

– Эти непотребные знахари превращают там молодых женок и веселых баб в болотную нечисть! – говорили попы.

Особенно же неистовствовали те, кого в свое время Велемил или его люди спасли от тяжелой болезни или даже смерти.

– От черни не бывает благодарности, но только одни оговоры, – говорил знавший обо всех этих слухах Велемил.

Слухи и оговоры совпали по времени со строительством и открытием лекарского испытательного дома, созданного Велемилом по совету отца и с одобрения покойного князя Романа Михайловича. Избу срубили сразу же после отравления князя Романа в Ногаевой Орде и его счастливого излечения. Покойный брянский князь охотно поощрял всяческие новшества и покровительствовал знахарям купеческой семьи. На все сплетни и слухи, которые ходили вокруг загадочной избы, он смотрел снисходительно, усмехаясь и отказываясь им верить.

Почти также относился к работе знахарей и сын Романа, князь Олег, который, несмотря на глубокую набожность и равнодушие к светской жизни, уважал и ценил труд брянских лекарей. Поэтому во время его правления никаких сплетен и домыслов до князя не доводили.

Но со сменой князя в городе и уделе вся грязная клевета по отношению к знахарям, которая, казалось, исчезла, вдруг всплыла, как по мановению волшебной палочки, и, постепенно сгущаясь и чернея, пробралась в княжеский терем. Случилось это так. В один погожий декабрьский день, когда солнце ярко освещало брянский детинец, а его лучи, радуя людей, проникали в окна княжеского судного терема, князь Александр собрал своих родственников и бояр для проведения встречи с простонародьем. Такие встречи придумал князь Роман Михайлович в последние годы своего правления, их ежемесячно проводили князь Олег с владыкой и священниками, а вот теперь решил впервые осуществить и князь Александр.

За два дня до встречи с простонародьем, княжеские люди обегали весь Брянск, объявляя о готовившемся событии.

– Если вы недовольны жизнью, приходите к нашему князю! – кричали глашатаи. – И чтобы никто не смел тому воспрепятствовать! Пресветлый наш князь хочет знать правду о вашей жизни! Идите же, христиане, в княжеский судный терем и поведайте нашему господину, славному князю, свои обиды и печали!

Обычно на такие встречи приходили очень немногие. Конечно, обиженных было немало, однако, вопреки княжеской воле, городская знать делала все возможное, чтобы не допустить до князя «лихих людей», распространяя среди горожан слухи о жестокости и несправедливости княжеского суда, а если это не помогало, бояре и купцы прямо угрожали своим людям и препятствовали их выходу в город в этот неприятный для богачей день. – Наш князь не Господь, а человек! – говорили, наслушавшись своих господ, брянцы. – Разве будет он жалеть простой люд? – сомневались они. – Ворон ворону глаз не выклюет! Пожалуешься на знатного обидчика – наживешь себе лютого врага!

Вот и в этот день князь пришел в судный терем и долго ждал, но люди все не шли.

Князь Александр сидел в большом черном кресле и разговаривал со своими братьями, приехавшими к нему погостить. Справа от него, на небольшой скамье, прикрытой пуховой подушкой, располагался князь Роман Глебович, слева – на таком же сидении – князь Святослав Глебович Можайский. Здесь же на двух длинных скамьях, поставленных параллельно, едва не впритык к креслам старших князей, сидели, с левой стороны от Александра Глебовича, его сыновья Василий и Иван, черниговский епископ Арсений, брянские бояре и старшие дружинники, с правой стороны – разместились молодые сыновья братьев брянского князя Дмитрий Романович и Глеб Святославович, а за ними – брянские священники.

– Как же ты воевал, брат? – обратился князь Александр к Роману Глебовичу, приехавшему с севера, из самого Великого Новгорода. – Неужели одолел всех новгородских врагов?

– Да так, брат, – усмехнулся князь Роман. – Еще неизвестно, я ли одолел врагов, или враги меня одолели…В том году мы ходили на шведов и жестоко сражались, но вражеский город не взяли из-за бескормицы. Начался падеж лошадей! Тогда мы вернулись назад, а в следующем году снова пошли на врагов. Мы хорошо повоевали с чужеземными врагами, но свои оказались сильней! Когда скончался великий князь Дмитрий и пришел к власти новый князь Андрей, он стал притеснять нас, смоленских воинов…Потребовал, чтобы новгородцы перестали платить нам жалованье…

– А почему он влез в новгородские дела? – удивился князь Александр. – Неужели новгородцы попали под его каблук и не выплатили вам положенное?

– Новгородцы-то все уплатили, – покачал головой князь Роман, – однако сообщили мне при расчете, что князь Андрей не хочет меня видеть в Новгороде! Вот я и приехал к тебе, чтобы погостить здесь какое-то время: у меня теперь нет своего угла в Смоленске, и я не хочу служить бесстыжему дядьке Федору!

– Поживи у нас, брат, – улыбнулся брянский князь, – а там и жизнь переменится, если так будет угодно Господу. А как же ты, брат Святослав? Уцелел ли твой несчастный город от татар злобного Федора?

– Едва уцелел, брат, – покачал головой крепкий коренастый князь Святослав. Из трех братьев Глебовичей он был самым низкорослым, но зато более крупным вширь, плечистым. – Мой город был сожжен татарами, и удалось спасти лишь небольшую его часть! Мы с дружинниками и домочадцами спрятались в дремучих лесах. А когда бусурмане ушли, вернулись домой. И если бы не ветер, отгонявший пламя, ничто бы не уцелело…Сохранились лишь мой терем, церковки и несколько сараев, которые были сильно разрушены татарами. Что об этом говорить? Это не Брянск и неприступный Смоленск! Можайск стоит близко к суздальским землям: всегда можно ждать беды! Тебе повезло с городом: ты здесь сам себе хозяин, имеешь большое войско и удобное место, отдаленное от Суздаля…Я завидую тебе, брат, и был бы непротив поменять свой Можайск на сильный Брянск!

– Не завидуй мне, брат, – покачал головой князь Александр. – Брянск – это не Смоленск! Хоть этот город богат, но здесь не вотчина моего батюшки…А где же брянские люди? – спросил он, уклоняясь от неприятного разговора: Александр Глебович не любил своего завистливого брата Святослава. – Что же никто не идет? Разве сегодня нет жалобщиков?

– Нет, славный князь, – сказал, не вставая со скамьи, епископ. – Видимо, хорошо живется твоим горожанам, им не до жалоб и ссор!

– Это не так! – рассмеялся князь Святослав. – Неявка жалобщиков говорит о том, что ты, мой славный брат, крут на расправу и люди тебя боятся! Горожане не доверяют твоей власти!

– Ты не понимаешь, что говоришь, брат! – возмутился князь Александр. – Брянские люди меня любят, и я всегда слышу их славословия, когда проезжаю по городу!

– Когда проезжаешь? – усмехнулся князь Святослав. – Однако же я вот недавно ездил в Карачев, к новому тамошнему князю, моему тезке. Тот скромен и добр. Его не встречают на улицах города с похвальными криками, зато сами горожане частенько приходят к нему в терем с жалобами и просьбами!

– Я знаю этого Святослава или Пантелея, – усмехнулся князь Александр. – Ну, и друга ты себе нашел! Да я бы…

В это время в светлицу вбежал княжеский слуга. – Славный князь! – вскричал он. – К тебе тут пришел человек!

– Проси же его, мой верный слуга! – улыбнулся Александр Глебович и весело посмотрел на брата Святослава. – Видишь, вот тебе и жалобщики!

В светлицу вошел высокий рыжебородый мужик, одетый в потертый, но не рваный, серый армяк. В руке он держал большую заячью шапку, напоминавшую колпак.

– Превеликий князь! – закричал мужик и, пробежав между скамьями, грохнулся на пол, ударившись лбом.

– Встань, мужичок, и рассказывай свою правду! – повелел брянский князь. – Как твое имя?

Рыжебородый мужик поднялся. – Мое имя – Губан, княже, я из Посопной слободы! – быстро заговорил заплетавшимся языком жалобщик. – Я хочу рассказать тебе, княже, что в нашем Брянске случились беда и горе! В городе объявились колдуны и страшные богохульники! Они вошли в крамольный сговор с вездесущими бесами и портят наших девок!

– Кто они такие? – спросил князь Александр, глядя с недоумением по сторонам. – Неужели наши брянские горожане?

– Так и есть, княже! – кивнул головой неожиданный посетитель. – Эти злодеи – наши знахари Велимил с сыновьями и своими учениками!

– Это еще что за выдумка? – насупился князь. – Какие есть тому доказательства?

Рыжебородый мужик подробно рассказал обо всех слухах и сплетнях, которые носились по городу и были связаны с именами брянских лекарей.

– Даже женок вовлекли в свои бесовские игрища, – завершил он свой рассказ, – и познают их там с позором и срамом едва ли не во все дырки! – Он перекрестился. – Даже в зад или рот совершают великое непотребство!

В светлице установилась полная тишина.

– Неужели такое возможно? – сказал, первым нарушив тишину, презрительно улыбавшийся князь Святослав Можайский. – Я вижу, брат, что не все хорошо в твоем уделе!

– Это сущая ложь и клевета! – встал, сердито глядя на жалобщика, епископ Арсений. – Мы не раз об этом слышали! Велемил и его лекари – почтенные горожане! В их делах нет ничего недостойного! А вот есть завистливые и неблагодарные люди! Этот лекарь лечит народ от тяжелых болезней…Да так, что простолюдины считают его дела волшебством и приписывают его успехи связями с бесами и самим лукавым! Такие сплетни ходят еще со времен славного Романа Михалыча! Но великий князь не слушал подобную чепуху!

– Почему же чепуху? – пробормотал князь Александр. – Разве этот человек осмелится лгать здесь, в моей судной светлице? Так ведь, мужичок?

– Так, батюшка князь! – громко ответил рыжебородый. – Тогда посмотри сам, если мне не веришь, или пошли своих людей туда, а лекарскую слободу!

– Хорошо, так и сделаем! – махнул рукой князь Александр и глянул на сына Василия. – Сходи-ка, сынок, к тем лекарям, осмотри все их дома и приведи сюда того Велемила и его людей, сколько сможешь поймать! А ты, мужичонка, – князь вперил строгий взгляд в жалобщика, – отведи туда моих людей и покажи им все неправедное, без всяких прикрас!

– Слушаюсь, батюшка! – громко сказал князь Василий.

Как только молодой князь, сопровождаемый огнищанином Радятой и рыжебородым Губаном, удалились, князь Александр, зевнув, завел неторопливый разговор с братьями. Прочие, присутствовавшие при этом, спокойно слушали их разговор, с интересом ожидая возвращения князя Василия.

– Плохи нынче ордынские дела! – бросил князь Александр. – Как бы не началась война между молодым царем Тохтэ и старым царем Ногаем!

– Видимо, так, – поддакнул князь Святослав. – Известно, что двум медведям не усидеть в одной берлоге! Вот только неизвестно, кто из них одолеет!

– Я верю, что славный Тохтэ победит этого безбожного Ногая! – покачал головой князь Роман. – Но будет жестокое разорение! Неужели Орда выдержит такую беду?

– Я тоже верю, брат, – поднял вверх руку князь Александр, – что молодой Тохтэ победит. А если надо, и мы ему поможем!

– Зачем вмешиваться в ордынские дела? – усмехнулся князь Святослав. – Пусть сами друг с другом разбираются. Это опасное дело! А если одолеет Ногай?

– Оно, конечно, если мы окажемся в стороне! – решительно сказал брянский князь. – Тогда Ногай точно одолеет! И нам станет совсем плохо! Мой злосчастный дядька Федор войдет в силу и отберет у меня и Брянск! У меня нет другого пути: придется идти вместе с молодым Тохтэ!

– Не спеши с этим, сын мой, – сказал, встав из-за стола, епископ Арсений. – Такие дела сразу не решаются…Хорошо подумай и обсуди это со своими боярами! – Бояре одобрительно загудели. – Пусть же прямо сейчас дадут свои мудрые советы!

– Что ж, пусть! – согласился брянский князь, и началось долгое, обстоятельное обсуждение предстоявшей войны…

Бояре, наговорившись вволю, уже стали зевать, как вдруг дверь в светлицу отворилась, и вперед быстро прошел, сопровождаемый огнищанином Радятой, жалобщиком Губаном и лекарем Велемилом, молодой князь Василий.

– Мы все осмотрели, батюшка! – весело сказал он. – Вот перед тобой и знаменитый знахарь Велемил!

– Так что же ты увидел, сынок? – спросил с любопытством князь Александр. – Неужели там творится злое колдовство?

– Этого не видел, – улыбнулся Василий Александрович. – Никакого колдовства там не было! Мои дружинники взломали калитку в воротах перед лекарской избой и сразу же туда ворвались. В горнице сидел этот Велемил и растирал в ступке разные травы…Он готовил лекарский порошок. Еще мы там видели, в темном чулане, красивую нагую девицу…Богатую телом…

– Видно, Велемил ее там пользовал? – усмехнулся князь Александр.

– Этого не было, – покачал головой князь Василий. – Если кто и пользовал ту девицу, так только молодой лекарь, ученик Велемила. Он вскоре вышел из чулана…

– Что там у тебя, Велемил, лекарская изба или веселый дом? – грозно вопросил князь Александр. – Зачем водишь к себе молодых женок?

– Мы принимаем женок или девиц, батюшка князь, не для телесных утех, – улыбнулся седобородый Велемил, бесстрашно глядя прямо в глаза брянского князя, – а для их врачевания. Мы лечим женские болезни, которые у них часто бывают!

– Но это же бесстыдство, почтенный знахарь! – воскликнул князь Александр. – Разве можно без греха смотреть на женскую наготу?

– Что поделаешь, княже, – вздохнул Велемил, – если женки болеют, и нет иного способа?

– А как ты на это смотришь, владыка? – обратился князь Александр к черниговскому епископу. – Разве такое допустимо?

В светлице установилась мертвая тишина.

– Рассматривать тела девиц и женок недопустимо! – ответил, кашлянув, епископ Арсений. – Это нужно запретить! Слышишь, Велемил?

– Слышу, святой отец, – тихо ответил старый знахарь. – Можно, конечно, обойтись без этого, но тогда лечение осложнится! Женские тела так устроены, что невозможно вылечить их болезни без осмотра и ощупывания!

Вздох возмущения вырвался у сидевших на скамьях князей, бояр и священников.

Лишь один князь Василий не поддержал общего недовольства. – Зачем мучить этого Велемила? – усмехнулся он, рассеяв атмосферу раздражения. – Уж если он излечивает болезни горожанок, так пусть работает на славу Господа! Как я узнал, этот Велемил не однажды помогал моему славному деду Роману в Ногаевой Орде! Но в последний раз оказался бессилен…Врагам все-таки удалось отравить его! Не так ли, Велемил?

– Не так, княже, в тот раз его никто не отравил, – кивнул головой брянский знахарь. – Его довели до сердечного приступа! От этого и умер наш великий князь, царствие ему небесное! – Он перекрестился. Перекрестились и все сидевшие в светлице.

– Вот и крестится он, как истинный христианин, – сказал, улыбаясь, Василий Александрович. – Значит, нет ничего бесовского у этого Велемила! А Губан, – Василий указал рукой на рыжего мужика, – не жалобщик, но бесстыжий клеветник!

– Губан работал у меня подручным, – молвил, покачав головой, Велемил, – и я ему не угодил: мало, по его словам, платил за труд…Вот он и ушел от меня, княже, с угрозами отомстить!

– Так ли это, Губан? – вопросил рассерженный князь Александр. – Неужели у вас был спор из-за оплаты?

– Он мне не дал ни одной мортки, князь батюшка, – заныл рыжий мужик, – лишь одну мелочь!

– Неужели ты не расплатился с этим жалобщиком, Велемил? – покачал головой князь Александр. – Или пожадничал?

– Я не жадина, батюшка князь, – ответил Велемил, – и заплатил столько, сколько было предусмотрено в нашем договоре…Кроме того, я его хорошо кормил и поил!

– Значит, ты получил свою мзду по договору? – спросил брянский князь. – Разве не так?

– Так, батюшка, но только этого очень мало за такой мой труд! – пробурчал жалобщик.

– Ах, ты бессовестный! – вскричал разгневанный князь Александр. – Значит, ты по злому умыслу отнял у меня и моих людей дорогое время! Эй, слуги! – Он хлопнул в ладоши. В светлицу вбежал Злотко с двумя здоровенными краснорожими мужиками. – Вмочите-ка, молодцы, этому злодею дюжину плетей, но смотрите, не убейте до смерти! А ты, Злотко, проследи, чтобы этого молодца сразу же, после жарких плетей, отвели в мою темницу! Пусть же поработает на рубке леса до будущей весны…Тогда навек отучится говорить клевету!

Несчастный Губан рухнул на пол и, ударившись головой о половицы, дико закричал: – Пощади меня, пресветлый князь, я полностью раскаиваюсь в своей ошибке!

– Замолчи же, глумной дурак! – поднял руку князь Александр. – Еще одно твое мерзкое слово – и останешься без головы! Уведите злодея!

Княжеские слуги быстро подбежали к лежавшему на полу доносчику и, обхватив его руками, вынесли упиравшееся и вырывавшееся тело из судной светлицы.

– Хотя Ногаевы люди и не отравили моего батюшку, любимого тестя Романа Михалыча, – грустно сказал, обращаясь к Велемилу, брянский князь, когда все успокоилось, – они все же разрушили его храброе сердце! Так или нет, умелый лекарь?

– Так, батюшка князь, – ответил брянский знахарь и смахнул рукой слезу. – Это вина злобного князя Федора и поганского царя Ногая!

– Мы все слышали твои слова, Велемил! – кивнул головой князь Александр. – Наступит такой славный день, мои братья и сыновья, и мы отомстим за нашего могучего князя Романа!

– Отомстим, батюшка! – громко вскрикнул князь Василий, глядя горящими глазами на отца. – Справедливость восторжествует!

 

ГЛАВА 22

ВЗЯТИЕ СМОЛЕНСКА

Брянские полки, возглавляемые князем Александром, быстро шли на север. Далеко вперед умчалась княжеская конница, ведомая воеводой Прибиславом Сухановичем, опытным сорокалетним воином, выслужившимся из простого дружинника, верного и преданного князю.

Сам же князь медленно скакал впереди своих пеших ратей: ушедшая на север конница должна была обеспечить быстрый захват обширных земель и не допустить того, чтобы слухи о движении брянских войск дошли до Смоленска. И, тем не менее, брянские полки спешили. Походу едва благоприятствовала погода: поздняя весна 1297 года была сырой и прохладной. Хорошо было лишь то, что совсем не поднималась пыль, и воины не мучились от жары и гнуса.

Князь ехал в окружении своих родственников – брата Романа и сыновей – Василия, Ивана и юного Мстислава. Привалы делали редко: до прибытия в Рославль лишь два раза разбивали лагерь. У Рославля, занятого конницей князя Александра, практически, без боя, брянское войско было встречено дружинниками воеводы.

– Славный князь! – сказал подъехавший к Александру Глебовичу старший дружинник. – Город тебе покорился! Можно размещать всех твоих воинов в избах или теремах…А сам воевода Прибислав Суханич помчался к Смоленску, чтобы отрезать от врагов возможных вестников нашего передвижения. Пока нам никто не оказывает сопротивления, и нет никаких известий о князе Федоре!

– Тогда ладно, Своята, поезжай к своему воеводе, – весело сказал князь Александр, – и передай ему, чтобы пока не приближались к Смоленску. Пусть остановится неподалеку возле леса, чтобы никто его не видел, а там и все мои полки подойдут. Тогда увидим, как можно будет подступиться к моему городу…Я надеюсь, что нам не придется сражаться, и этот великий город, вотчина моего батюшки, перейдет ко мне по доброй воле горожан! Ну, а теперь, – обратился князь Александр к сыну Василию, – веди, сынок, мои полки в этот Рославль и поговори с нашими людьми, чтобы разместили мое войско на отдых и были готовы сразу же по моему приказу выступить в поход! На следующий день, к вечеру, мы уже должны добраться до Смоленска!

Княжеские полки вошли в Рославль под радостные крики местных жителей.

– Слава нашему князю Александру! – кричали горожане. – Многих лет князю Александру!

Расположившись в тереме местного богатого купца, князь Александр послал своего слугу за сыновьями и братом Романом. Когда те прибыли, он, усевшись в мягкое купеческое кресло и дав знак родичам занять стоявшие напротив него скамьи, начал серьезный разговор.

– Итак, брат, – сказал он Роману Глебовичу, – нам надо поговорить о делах! Уже завтра вечером мы войдем в город нашего батюшки, Смоленск! Но, чтобы не было ссор и обид, надо все решить прямо сейчас!

– Неужели ты так уверен в своем успехе, брат? – усмехнулся князь Роман. – И Смоленск без борьбы откроет перед тобой свои ворота? Или, может быть, наш злобный дядька Федор испугается и уступит тебе поле битвы без сопротивления?

– Злосчастного Федора нет сейчас в городе, – улыбнулся князь Александр, – а это значит, что сражения не будет! Еще два дня тому назад ко мне прибыли смоленские люди и сообщили, что князь Федор со своими людьми ушли в Ногаево кочевье…Видно с жалобами на князей или по каким-нибудь другим делам. Говорят, что бестолковый Ногай собирает войска против молодого царя Тохтэ! Поэтому нужно воспользоваться уходом этого злобного Федора и вернуть себе город! Понял?

– Понял, брат, – кивнул головой Роман Глебович. – А если тебя обманули? Неужели ты доверяешь словам тех смоленских посланцев? А может, это сам наш хитроумный дядька Федор придумал какую-то уловку? Чтобы заманить тебя в Смоленск? Ведь у тебя небольшое войско! Разве ты забыл, сколько воинов вел Роман Брянский на Смоленск? Если бы не ты, великий князь Роман непременно взял бы город в то время! Но войско из двух полков не одолеет смоленскую силу!

– Одолеет, брат! – весело сказал князь Александр. – Это уже дело решенное! Вот почему пора разделить земли в моем уделе…В связи с тем, что царь Тохтэ первоначально передал славный Брянск моему старшему сыну, а я сидел там лишь из-за его отказа, то, я думаю, этот удел должен принадлежать Василию! Ты не против этого, брат?

– Пусть мой племянник Василий владеет брянским уделом! – кивнул одобрительно головой князь Роман. – У меня нет возражений!

– Тогда хорошо, – улыбнулся князь Александр. – Когда мы войдем в Смоленск, я передам тебе, брат, Смядынь с теремом и крепостью, чтобы ты управлял этим нашим родовым поместьем. Ты пока поживешь за городом…Я также прибавлю тебе небольших городов…Что ты на это скажешь?

– Пусть так и будет, брат! – сказал с улыбкой князь Роман. – Смядынь – это славное поместье! Там хорошие люди и щедрая земля! Благодарю тебя за этот удел!

– А мой средний сын Иван, – продолжал князь Александр, – пока поживет со мной в Смоленске. Будем вместе с ним управлять городом и уделом! Так, сынок Иван?

– Так, батюшка, – ответил, покорно склонив голову, князь Иван.

– А как же ты, Василий? – вопросил князь Александр. – Не против моего решения?

– Не против, батюшка, – весело ответил князь Василий. – Брянск – богатый и сильный город! Грех на тебя обижаться! Но есть более достойный и старший князь – мой дядюшка Роман…

– Спаси меня, Господи! – перекрестился князь Роман Глебович. – Не по зубам мне этот Брянск! Хоть я и старше тебя, Василий, но этот удел не для меня. Если сам татарский царь передал тебе город, так и сиди на этом «столе»!

– Значит, договорились, мои родные? – спросил, сияя глазами, князь Александр.

– Договорились, брат, – ответил князь Роман.

– Договорились, батюшка, – пробасили княжеские сыновья.

– Ну, тогда добро! – улыбнулся князь Александр. – Идите же сейчас в свои терема и отдыхайте: завтра уже будем ночевать в Смоленске!

На следующий день брянские полки совершили решительный бросок и, преодолев дневное расстояние, приблизились к Смоленску. Уже к вечеру они подошли к городским окраинам, и были встречены воеводой Прибиславом.

– Слава Господу, княже, – сказал радостно воевода, подъехав на своем крупном черном коне к князю, – что ты вовремя подоспел! Где же твои люди?

– Все здесь, Прибислав, – сказал князь, глядя на отдаленный, но величественный город. – Неужели все тихо? Смоляне не узнали о твоем войске?

– Одни узнали, другие – нет! – усмехнулся воевода. – У меня в плену сотни две человек, а может и больше…Я перекрыл все дороги и те люди, которые шли из города или в город, захвачены моими воинами! Стоит ли их еще держать?

– Подержи их, Прибислав, пока сюда не придут верные нам горожане, – распорядился князь Александр. – А зачем нам ждать? Давай-ка отправим в Смоленск своих людей! Эй, сынок! – крикнул он. Князь Василий быстро подскакал к отцу. – Пошли-ка, сынок, нашего купца Мирко Стойковича к святому владыке, чтобы узнать его волю. А там – и пойдем до города!

Князь Василий, пришпорив лошадь, помчался к обозу, о чем-то там поговорил, помахал руками, и вскоре в сторону Смоленска выехали на телегах брянские купцы, возглавляемые богато одетым, дувшимся от важности, всадником – самим Мирко Стойковичем. Купцы быстро преодолели зримое расстояние от леса до луга, затем проехали через речной луг и, наконец, приблизились к городским воротам. Еще немного и ворота отворились, впустив в город всю брянскую купеческую братию.

– Может, разобьем здесь лагерь? – обратился к князю его воевода. – Солнце уже садится, и скоро станет темно…Тогда будет трудно разместить людей в такую сырость!

– Не спеши, Прибислав! – решительно сказал князь Александр. – Скоро будем ночевать не в поле, а в своем городе!

– Неужели так? – с сомнением пожал плечами Прибислав Суханович. – Дал бы нам такое Господь вседержитель!

Небо потемнело, разбухло большими кучевыми облаками и вдруг, неожиданно, под легким порывом вечернего ветра, к удивлению сжавшихся от мелкого дождя воинов, стало быстро очищаться. Вот появились первые проблески солнечных лучей на уплывавших в даль облаках, вот облака потемнели, порозовели и разом отступили в далекую серую бездну, обнажив приветливое голубое небо!

– Какое алое небо, батюшка князь! – вскричал в восторге воевода. – Это самый верный знак нашего Господа!

– И дождь унялся, батюшка! – ликовал князь Василий. – Виден яркий закат!

В воздухе сразу же потеплело, всем стало светло и радостно.

– А почему не пойти к городу? – спросил, нерешительно перебирая руками уздечку, молодой князь Иван. – Зачем прятаться, если сам Господь подает нам вещие знаки?

– Однако же не спеши, сынок, – поднял руку князь Александр. – Не надо гневить Господа! Серьезные дела не делаются впопыхах и сумятице! Ждите людей от владыки!

Смеркалось. В еще светлом небе появились первые звезды, однако из города никто не выезжал.

– Что-то нет к нам людей, брат…, – пробормотал недовольным голосом князь Роман. – Неужели это обман или хитрость старого князя?

В это время откуда-то со стороны леса до ушей брянцев донесся цокот отдаленных копыт. Вот он усилился, становясь все громче и громче и, наконец, перед князьями предстал худой, одетый в черную длинную рясу, монах.

– Здравствуй, великий князь! – сказал он, спрыгнув с коня и низко, поясно, поклонившись князю Александру. – Здравствуйте и вы, князь Роман Глебыч и молодые князья! – Он отвесил поклон остальным.

– Здравствуй, Божий человек! – ответил князь Александр. – С чем пожаловал да еще из дремучего леса?

– Я приехал сюда по приказу моего господина, нашего славного владыки! – громко ответил спокойным уверенным голосом смоленский монах. – Я шел через лес от северных ворот, которые охраняются верными людьми нашего владыки. Идите за мной без промедления! Теперь уже темно и прятаться не надо. Войдем в город через северные ворота…А там и решишь, что делать со стражей постылого князя Федора!

– Моего дядюшки нет в городе? – спросил, дрожа от нетерпения, князь Александр. – Это правда?

– Его в самом деле нет, великий князь! – весело ответил монах. – В городе тихо и спокойно! Веди же свои полки!

– Пошли же, люди мои! – крикнул князь Александр. – Пора нам уже быть в городе!

Брянские полки, ведомые самим князем Александром, быстро пошли за монахом-проводником. Уже совсем стемнело, и они с трудом передвигались, стараясь не упустить из виду впереди идущих.

Неожиданно, последнее кучевое облако, закрывавшее луну, отползло в сторону, и серебристый свет охватил все обширное луговое пространство, вселив в воинов радость и уверенность в успехе.

– Вот еще один знак от Господа! – весело сказал князь Василий. – Сама Луна показывает нам дорогу!

Темная серая масса, приближавшаяся к городу, была хорошо видна сидевшим на стенах стражникам.

– Там движется что-то темное! Неужели войско? – спросил своего соседа сидевший на широкой зубчатой стене стражник князя Федора, молодой двадцатилетний лучник. – Неужели татары? Побегу к нашим молодцам и подам тревогу!

– Не спеши, брат, – возразил ему товарищ, сидевший рядом. – Это возвращается славный князь Федор!

– Неужели так, брат? – удивился молодой лучник. – А почему нас не предупредили?

– Тут есть одна хитрость, брат, – молвил сторонник городского епископа. – Надо, чтобы наш князь Федор тайно вошел в город…Об этом знаем только мы, предупрежденные владыкой!

– Пойду-ка я лучше к воеводе и спрошу его об этом, – сказал с сомнением в голосе молодой лучник.

– Ты никуда не пойдешь! – сердито буркнул епископский человек. – Эй, братцы! – крикнул он. – Хватайте этого болтуна!

Тут же к говорившим быстро подбежали другие стражники и без долгих слов связали молодого лучника.

– Спасайтесь! – заорал тот, сопротивляясь.

– Заткните-ка его болтливый рот! – громко сказал кто-то из епископских людей. – А если станет сопротивляться, придушите!

– Отворяйте же ворота и пошире! – донесся до стражников чей-то знакомый, величественный голос.

– Сам владыка! – засуетились стражники. – Скорей бежим к воротам!

Заскрипели, зазвенели железные затворы и винты, и ворота славного города Смоленска приветливо отворились перед князем Александром.

– Здравствуй, мой любимый город, моя долгожданная вотчина! – сказал торжественным голосом князь Александр, входя в город. Вслед за ним потянулись его родственники, военачальники, дружинники.

Но не успел князь пройти и сотни шагов, как к нему навстречу вышел, окруженный городскими священниками и знатными горожанами, смоленский епископ.

– Здравствуй, князь Александр! – приветливо сказал он и перекрестил славного воина. Князь спешился и наклонил голову под владычное благословение.

– Да будешь ты могуч и удачлив, сын мой, – сказал епископ, наложив свою руку на княжеское чело, – на долгие годы! Слава тебе, законному смоленскому князю!

– Слава!!! – заорали изо всех сил знатные смоляне и стали бросать в князя и его спутников букеты полевых цветов.

 

ГЛАВА 23

СВАДЬБА В РОСТОВЕ

Жарким летом в Ростове Великом игралась свадьба.

Ростовский князь Константин Борисович выдавал свою дочь замуж за сына московского князя Даниила Александровича – Юрия.

Во главе свадьбы за небольшим передним столом сидели вчерашние соперники – князь Даниил и хозяин удела – князь Константин. Ростовская княгиня отсутствовала на свадебном пиру по нездоровью.

Молодые – жених и невеста – расположились во главе примыкавшего к столу князей-отцов другого, но длинного стола, с правой стороны от князя Константина, за ними сидели самые знатные гости: молодой тверской князь Михаил Александрович, князь Иван Дмитриевич Переяславльский и их бояре. За противоположным столом сидели князья-родственники Константина Ростовского, их бояре, а также ростовские священники и знать.

Князь Юрий Даниилович с любовью смотрел на свою красавицу-невесту. Он впервые увидел ее только в тереме князя Константина накануне свадьбы и был с первого взгляда влюблен. – Не зря так хвалят ростовских девиц, – думал про себя молодой князь. – Так и есть на самом деле! Мне не хотелось прекословить воле батюшки…Но девица оказалась прелестной! – И он наклонился к уху своей невесты. – Ты прекрасна! – пробормотал он. – И так хороша, что я уже сейчас страстно тебя хочу!

Смущенная невеста покраснела и глянула на своего жениха. – Какой глупый и некрасивый! – подумала она. – И слова у него бесстыдные! Вот не повезло! У других женихи – красные молодцы, а этот…Какой-то коренастый обрубок!

Молодой князь Юрий посчитал, что его слова пришлись по душе невесте и решил вновь излить свою нежность. – Ты настолько хороша, моя дивная лада, – сказал он девушке, повторяя прежние слова, – что мне совсем невмоготу сидеть за этим свадебным столом! Мой дрын так поднялся, что нет уже сил: рвется мой петух к тебе в гости!

– Не говори такие слова! – рассердилась девушка, толкнув жениха локтем. – Грех даже упоминать такое непотребство! Еще услышу одно такое слово – получишь звонкую пощечину! Еще кто-нибудь тебя услышит! Стыдись, княже!

– Молчу, моя дивная! – пробормотал озадаченный жених. – Только не обижайся! Пусть мои слова и грубые, но они горят любовью и исходят из самого сердца!

– В самом деле, мой жених очень глуп! – размышляла про себя пригорюнившаяся невеста и смахнула рукой набежавшую слезу. – Однако же пусть хоть такой, лишь бы не засидеться в девках! Матушка да и многие женки не раз мне говорили, что слишком умные женихи не к добру…От них только беды в семьях…А если глуп, и сам это понимает, то будет во всем слушать свою умную жену! Сынок очень похож на своего батюшку: некрасив лицом и груб в обращении! Надо с первого же дня взять его в оборот и подчинить моей воле! Чтобы во всем меня слушал и глубоко уважал! – Решив так, красавица-невеста успокоилась, повеселела и даже пригубила немного греческого вина из своего серебряного бокала, закусив лебяжьей грудкой.

Свадьба между тем продолжалась.

Князь Даниил Александрович, разгорячившись хмельными медами и греческими винами, выкрикивал, смущая священников и радуя прочих гостей, нескромные пожелания молодым.

– Побольше роди мне внуков, моя славная дочь! – провозглашал он на всю трапезную. – И почаще давай своему молодому супругу, чтобы исполнить мое желание! Мы, русские князья, очень страстные! И ты не охлаждай пыл моего сына, а принимай его дрын с удовольствием, но не как повинность! Желаю вам, молодым, – он поднял бокал с пенной медовухой, – почаще соединяться в сладкой любви! Чтобы лилось и пилось, чтобы хотелось и моглось!

– Слава! – кричали, ликуя бояре, опрокидывая бокал за бокалом.

– Вот какой чудной батюшка! – думала невеста. – Ясно, у кого мой жених набрался глупости! По батьке и сын!

– Слушай же эти простые, но душевные слова, – сказал, обращаясь к дочери, – князь Константин, – и повинуйся своему жениху, как родному отцу! Пусть же он будет тебе не только сладким возлюбленным, но и сильным господином! Слушай Юрий, мой сын: люби свою супругу, как душу, но тряси ее, как грушу!

– Слава! – опять заорали пировавшие.

– Слава! – закричал вместе с ними счастливый жених и осекся: невеста с силой ударила его локтем в бок. – Помалкивай! – прошипела она в раздражении. – Я тебе так потрясу, что от тебя один только прах останется! Ишь, даже мой батюшка заговорил непотребными словами!

– Молчу, молчу, моя лада, – пробормотал Юрий Даниилович и затих, опустив голову, не произнеся больше, до самого конца свадьбы, ни слова.

– Сказанное слово – серебро, но молчание – золото, – подумал он. – Моя матушка не зря такое говорила: еще сболтнешь какую-нибудь глупость… – И он, успокоившись, с жадностью набросился на жирный кабаний окорок, чавкая, хрустя и давясь.

– Не жених, а боров, – подумала, глядя с презрением на своего суженого, красавица-невеста. – Если что и умеет – так только жрать!

Свадьба уже подходила к концу, молодые удалились в опочивальню, ушли по своим углам гости. И старые князья, сидя рядом и не боясь чужих ушей, завели между собой откровенный разговор.

– В Орде вот-вот начнется заваруха, – сказал как бы между прочим князь Константин. – Ходят слухи, что старый царь Ногай обиделся на молодого царя Тохтэ!

– Я слышал об этом, – кивнул головой Даниил Московский, – однако не знаю, почему они поссорились…

– Молодой царь не захотел делить власть с Ногаем, – тихо промолвил князь Константин, – а это ведет к большой смуте. Говорят, что вот-вот вспыхнет между ними война…Но пока еще тихо и спокойно…

– Тут еще князь Александр Глебыч подлил масла в огонь! – буркнул Даниил Александрович. – Разве Ногай обрадуется его вздорному поступку?

– Да, брат, – кивнул головой князь Константин, – Ногай не простит Александру унижения своего зятя Федора! Надо же, потерять такой славный город! Недавно ко мне заезжал боярин князя Федора, Калин Звягич, и жаловался на несправедливость Александра Глебыча! Брянские люди начисто ограбили людей Федора и выпустили их из города в одном исподнем!

– Я вижу, что князь Александр прочно обосновался в Смоленске! – сказал с горечью князь Даниил. – Видишь, как жируют смоленские и брянские князья! Одни мы пребываем в бедности и голоде!

– Лучше уж так, брат, – пробормотал князь Константин, – чем навести на себя татарскую грозу! А если царь Тохтэ не поддержит Александра? Разве молодой царь осмелится ссориться с Ногаем?

– Все это так, – кивнул головой князь Даниил, – но Смоленск того стоит! Князь Александр устоит против Ногая! Но если царь Тохтэ его не поддержит, тогда дело плохо. Однако я в это не верю, помня о Брянске. Если Тохтэ передал ему в свое время Брянск, то зачем ему возражать против Смоленска? И без того война с царем Ногаем неминуема! А как ты, брат, поддержишь эту замятню?

– Спаси нас, Господь! – возразил князь Константин, покраснев. – Мне не по силам ввязываться в эту смуту! Если кому не угодишь – потеряешь голову! Если бы знать, кто из царей победит…А сейчас у меня нет желания лезть в это болото…

– Так и я, брат, – кивнул головой князь Даниил. – Лучше отсидеться. Пусть же Александр Смоленский воюет за Тохтэ. Если Ногай одолеет, ему не сносить своей буйной головушки! А если победит Тохтэ, тоже неизвестно, чего он добьется!

– А если чего и добьется? – спросил с тревогой ростовский князь. – Эти смоленские князья не такие простаки! Им все не хватает земель, хотя имеют обширные владения! К тому же, они довольно плодовиты! И каждому дай свой удел! Их три брата! У Святослава Глебыча хоть есть Можайск с землями…А вот Роман Глебыч пока без удела!

– Как же…Александр отдал ему смядынскую землю…Ту самую, что всегда была за смоленскими князьями. Было время, что они проживали только в Смядыни и в Смоленске даже не появлялись! А теперь в городе есть княжеский терем! Князь Александр в очень теплых отношениях со смоленским владыкой…Поговаривают, – князь Даниил наклонился к уху собеседника, – что сам владыка открыл городские ворота Александру!

– Не может такого быть! – возмутился князь Константин. – Калин Звягич, боярин князя Федора, ничего об этом не говорил! Он сказал, что город был взят с помощью лжи и предательства, но чтобы сам владыка…Это, брат, одни слухи! Духовные люди не занимаются такими делами!

– И, тем не менее, об этом говорят, – пробормотал Даниил Московский. – Вернемся же к Роману Глебычу. Все-таки Смядынь – не город, а только поместье…Неужели князь Роман доволен им? А если попытаться привлечь его к нам? Да наобещать ему чего побольше?

– С Романом Глебычем не получится! – насупился князь Константин. – Он предан своему старшему брату и против него не пойдет! А вот со Святославом Можайским возможны тесные отношения…Это совсем другой человек! Но он злобный и завистливый! Я бы не хотел с ним дружить…

– А куда деваться? – вздохнул Даниил Московский. – Другого пути нет…У Александра, помимо братьев, еще есть зрелые сыновья! Вот Василий уже получил Брянск, на очереди – Иван…И есть еще один…юноша, как там его?

– Мстислав, – подсказал князь Константин.

– Да, Мстислав, – кивнул головой Даниил Александрович. – Ему тоже нужен удел! А если поженить этого молодца на нашей девице?

– Вот это было бы неплохо! – улыбнулся ростовский князь. – Тогда бы мы породнились с князем Александром и его близкими…Однако этот Мстислав еще слишком молод!

– Это – не беда, брат, – улыбнулся князь Даниил. – Наступит время, и юноша повзрослеет…Надо бы получше о нем разузнать. И не зевать, пока этот молодец не вошел в силу и не потребовал для себя землицы! Если Господь даст Александру удачу и молодой царь Тохтэ победит грозного Ногая, тогда это родство нам понадобится!

 

ГЛАВА 24

ВНУК РОМАНА

Поздней осенью 1297 года большой конный отряд, возглавляемый князем Василием Александровичем, входил под благовестный звон колоколов в Брянск. У княжеского терема стояли черниговский епископ Арсений со всеми духовными лицами города, супруга нового брянского князя Елена, не покидавшая город, бояре, купцы и прочие «лучшие люди».

– Благослови тебя Господь, сын мой! – сказал в гробовой тишине епископ, наложив руки на чело склонившегося перед ним с обнаженной головой князя. – Многих тебе лет, здоровья и счастливого правления! Прими же хлеб-соль от своего города! – Чернобородый владыка взял из рук престарелогго боярина Милко Ермиловича серебряный поднос с хлебным караваем и серебряной солонкой и подал его новому князю.

– Благодарю тебя, владыка! – улыбнулся князь Василий, протянул руку к хлебу, отломил солидный ломоть от каравая и, обмакнув его в соль, быстро стал жевать.

– А теперь выпей греческого вина, мой милый супруг! – весело сказала княгиня Елена и, взяв из рук другого боярина – Добра Ефимовича – серебряный кубок с ярко-красным вином, протянула его мужу.

– За твое здоровье, моя славная супруга! – громко сказал князь Василий, быстро выпил вино и, передав кубок боярину Добру, обнял свою красавицу-жену, троекратно ее целуя.

Опять зазвенели колокола, и князь, взяв под руку супругу, сопровождаемый священниками и боярами, вошел в пиршественную залу, где стояли, накрытые лучшими блюдами и напитками, длинные столы.

– Вижу, что вы ждали меня, мои славные люди! – весело сказал князь, усаживаясь в свое кресло во главе пиршественных столов. – Вот какой пир подготовили! Иди же сюда, моя дивная супруга! – Княгиня подошла к мужу и уселась рядом с ним по левую руку в малое кресло.

– Когда пришли твои люди с известиями, славный князь, – сказал боярин Милко Ермилович, стоявший рядом с княжеским креслом, – я встал со своего одра, чтобы подготовить должную встречу и пир по такому случаю! Все люди великого князя Александра ушли за ним в Смоленск, и некому было управлять твоим хозяйством! Тогда наш владыка призвал меня и поручил пока побыть огнищанином. Пришлось тряхнуть сединой! А там уже сам назначишь нужного тебе человека!

– Побудь пока ты, Милко Ермилич, моим огнищанином, – сказал пребывавший в хорошем настроении князь Василий. – Это ничего, что сед: старый конь не портит борозды и умело покрывает кобылиц! – И он захохотал своим пронзительным, добродушным смехом.

– Как же он похож на покойного Романа Михалыча! – подумал с теплотой в душе боярин Милко. – Вот только очень худощав и покруглей лицом! А глаза, глаза – ну, совсем Романовы…И плечи – косая сажень!

– Садитесь, мои лучшие люди! – распорядился князь Василий. – А владыка пусть сядет сюда, по мою правую руку, во главе этого стола! – Епископ Арсений приблизился к князю и сел на почетное место. Бояре, священники и дружинники расселись за параллельными столами, примыкавшими к небольшому княжескому столу, образуя как бы букву «П», и тихо, смиренно, ждали.

Молодой князь не спешил. – Как дела в городе, владыка? – спросил он. – Неужели, в самом деле, все люди моего батюшки ушли?

– Все, сын мой, – улыбнулся черниговский епископ. – Осталась лишь только твоя супруга, Еленушка. Куда ей уходить? Не от супруга же своего законного? – владыка подозрительно, со строгостью посмотрел на князя.

– Конечно, у ней всегда есть место в моем городе! – усмехнулся князь Василий и ущипнул, не зримо для всех, княгиню за зад. – Это хорошо, моя красивая лебедушка!

– Ой! – пискнула, порозовев от удовольствия, княгиня. – Какой же ты сегодня красивый, мой любимый супруг!

– Вечером, на ложе, буду еще красивей! – сказал, глядя прямо в глаза красавице-жене, Василий Брянский. – Только немного подожди…

– Подожду, мой славный воин, знаменитый храбрец! – улыбнулась княгиня Елена. – Я даже не надеялась услышать от тебя такие сладкие слова! Я впервые так счастлива и весела!

– Как же ты съездил, сын мой, в поганскую орду? – вмешался в разговор между супругами смущенный епископ. – И было ли удачливо твое дело?

– Все было удачливо, святой отец! – улыбнулся князь Василий, окинув своими синими лучистыми глазами пиршественную залу. Все гости сидели и молча ждали его слова. Никто не притронулся ни к пище, ни к питью. – Я успешно добрался до ордынского Сарая и побывал у великого царя Тохтэ! Наш славный государь пребывает в силе и здоровье! Он спокойно отнесся к моему сообщению о взятии Смоленска…Даже улыбнулся и похвалил моего батюшку! – Пусть он теперь спокойно владеет тем городом Смулэнэ, – сказал государь, – и платит мне «выход», какой был установлен в прошлое время, до правления бестолкового князя Федора. Пора нынче восстановить старые порядки!

– Неужели Тохтэ не испугался гнева Ногая и его грозной силы? – спросил епископ. – Нет сомнения, что этот старый злодей не простит нам обиду своего зятя!

– Царь Тохтэ этого не испугался, – кивнул головой князь Василий. – Более того, он даже весело молвил, что был рад и счастлив насолить тому мерзкому Федору и его непослушному тестю!

– Он играет с огнем, – покачал головой черниговский епископ, – и с большим огнем! У Ногая – огромная сила! Разве устоит молодой Тохтэ против такого врага?

– Устоит, владыка, – поднял вверх руку князь Василий. – А если будет нужно, мы, русские люди, всегда ему поможем. Надо вот послать человека в Смоленск и сообщить моему батюшке о возможной войне с Ногаем!

– Спаси же вас, Господь! – перекрестился владыка. – Хорошо, если бы Господь предотвратил эту жестокую войну! Однако это не нам решать! А мы помолимся. Ты же, сын мой, наведи пока порядок в городе и уделе. Назначь на видные места своих людей. Там пока сидят одни старики, а им уже давно пора на покой, в думные бояре. Пусть приносят тебе пользу нужными советами! А на те места можешь посадить, если не против, их сыновей! Мы даже не могли подумать, что твой батюшка так быстро вернет себе Смоленск…Слава Господу, что ему на смену пришел ты, внук покойного князя Романа, знающий Брянск и не чужой нам, а близкий по духу! Ты можешь также поменять, если нужно, всех служанок, пребывающих в тереме твоего батюшки…

– Это – дело моей супруги, святой отец, – усмехнулся князь Василий. – Она и разберется со всеми женками!

– Я, в первую очередь, отошлю к своему батюшке, славному купцу, молодую ключницу Липку! – засмеялась княгиня. – Зачем держать в нашем тереме эту непотребную девку?

– Липку? – вздрогнул князь Василий и покраснел. – Разве она не уехала в Смоленск вместе с батюшкой?

– Не уехала, сын мой, – кивнул головой епископ. – В Смоленске не будет такого непотребства! Твой батюшка не захотел ссориться из-за нее со смоленским владыкой! Теперь он – великий князь и должен подавать достойный пример своим людям! Нельзя допустить, чтобы о нем ходили неприличные слухи!

– Значит, батюшка не захотел забрать с собой Липку, – задумался вслух князь Василий. – Тогда надо ее оставить в моем тереме! Она – хорошая ключница и домоправительница! Зачем отсылать ее назад, в дом кузнеца?

– Но как же? – покраснела от раздражения княгиня. – Разве ты не знаешь, что она была любовницей князя Александра? Какой стыд и позор!

– Нет здесь никакого позора! – усмехнулся князь Василий и обнял свою супругу, обхватив ее плечи. – Успокойся же, матушка! Если хочешь, чтобы твой супруг был крепким и здоровым, не гони от меня красивых женок! Я только и жив их красотой!

– Ну, если так, – опустила голову княгиня, кусая губы, – тогда пусть эта непотребная девка управляет твоим теремом! Только бы тебе не пришлось в этом раскаиваться, князь-батюшка!

– А что сказал царь Тохтэ о Брянске, сын мой? – спросил, уводя князя от неприятного разговора, епископ. – Он утвердил тебя на княжении?

– С Брянском не было споров, – кивнул головой князь Василий. – Все было совсем просто… – Этот улус, – сказал царь Тохтэ, – я давно тебе обещал. Поэтому нечего о нем говорить: это дело решенное! – Он с радостью принял все подарки и «выход», которые купец Стойко с сыном Мирко везли в нашем обозе. Однако государь приказал в дальнейшем, чтобы я сам возил в Сарай ордынскую дань…Как это делают суздальские и другие князья…

– Это плохо, сын мой, – нахмурился епископ. – Татарский царь поставил тебя на одну ступень с прочими князьями.

– Нет, святой отец, – возразил князь Василий. – Это не обида, а царское доверие! Государю нужно, чтобы я каждый год приезжал в Сарай из-за возможной войны. Царю нужны верные люди, а другим князьям он не доверяет! Только мне и моему батюшке! Нам непременно придется сражаться со старым Ногаем!

– Неужели так надо? – покачал головой епископ Арсений. – Зачем вам влезать в эту грозную замятню? А может, Господь ее недопустит?

– В это я не верю, святой отец, – сказал, улыбаясь, князь Василий. – И я не хочу, чтобы злобный Ногай избежал Господнего возмездия! Пора уже отомстить за моего великого деда Романа! Ногай будет знать, как мучить того старого воина – И он, подняв над головой большой кулак, воинственно им потряс. – Выпьем же, мои славные люди, – громко крикнул он, вставая из-за стола и принимая из рук верного слуги большую серебряную братину с пенным хмельным медом, – этого крепкого меда за мое возвращение! Пусть же Брянск станет таким же славным городом, как был во времена могучего Романа Михалыча! – Князь отпил большой глоток и протянул чашу епископу.

– Благослови, Господь, эту славную трапезу! – сказал, перекрестившись, владыка, отпил из чаши и передал ее по кругу.

– Слава нашему князю! – кричали знатные брянцы, поочередно прикладываясь к братине и отпивая свою долю. Торжественный пир начался.

На следующий день брянский князь Василий со своей супругой венчались на княжение в небольшом Спасском соборе.

Князь Василий стоял перед алтарем, одетый в роскошные византийские одежды, привезенные совсем недавно в Брянск иноземными купцами. Княгиня Елена, веселая и румяная, одетая в длинную белоснежную тунику с красной в самом низу полосой, стояла рядом с мужем, вызывая восхищенные взгляды знатных горожан. Довольная возвращением супруга на ее ложе, обласканная неутомимым князем, она излучала вокруг себя доброту и какой-то необычный, притягательный свет, исходящий от прелестных женщин.

– Благословляю вас, князь Василий Александрыч с прекрасной супругой Еленой, на славное брянское княжение! – пробасил черниговский епископ, взяв у служки из рук княжеский венец. – Желаю вам доброго здоровья и долгих лет! – Владыка одел на голову князю блестевший золотом и драгоценными камнями венец и протянул руку за малым золотым обручем. – Желаю и тебе, славная княгиня, – сказал он, глядя на красавицу Елену и одевая ей на голову малый венец, – здоровья, любви и мудрости княжеской супруги! Слава новому брянскому князю! Слава Василию Александрычу!

– Слава! – закричали стоявшие в храме гости. – Слава! – загремело, загудело за стенами храма владычное слово, подхваченное собравшимися со всех концов города брянцами.

Благовестный звон колоколов усилил радостный шум, и далеко за пределы славного города понеслись торжественные звуки, возвещавшие о начале нового правления, обещавшего горожанам защиту и покой.