Бизнес на крови
Много лет в России действует Формулярный комитет РАМН — авторитетный экспертный орган в области политики лекарственного обеспечения. В состав комитета входит почти полсотни признанных лидеров медицины по различным направлениям.
Цена вопроса — жизнь
В середине февраля 2009 года Формулярный комитет собрал пресс-конференцию, на которой представил доклад о положении с лекарственным обеспечением населения России. В документе показано, как можно создать систему лекарственного обеспечения в стране при дефиците ресурсов. Государство, по мнению членов комитета, должно взять на себя оплату затрат на жизненно необходимые лекарственные средства (ЛС) для всех граждан страны. Назначение подобных средств должно регулироваться стандартами медицинской помощи и протоколами ведения больных.
Эксперты считают, что отбор жизненно необходимых ЛС должен проводиться открыто, публично, с применением доказательств эффективности и экономической целесообразности. А что на деле? «При регистрации дженерики не проходят клинических исследований на соответствие оригинальному препарату. Никто не знает, какими эффектами обладают эти лекарства и насколько они безопасны. Речь не о том, что тратятся колоссальные государственные деньги — это своим чередом. Но, к сожалению, больные не могут быть уверены, что они получают препараты эффективные и безопасные», — заявил президент Общества фармакоэкономических исследований Павел Воробьев.
Например, для больных с пересаженными органами, которые вынуждены принимать лекарства для предотвращения отторжения, большим «сюрпризом» оказалась замена швейцарского селлсепта малоизученным аналогом — индийским майсептом. Любопытно, что ни на этапе аукциона (кстати, 94-й ФЗ Павел Воробьев назвал «законом-убийцей»), ни на этапе регистрации мнения врачей-экспертов не выслушивал никто. Организация нефрологических больных «Право на жизнь» трижды отправляла запросы в Росздравнадзор по поводу проведения клинических испытаний препарата, но им отвечали отпиской.
Но, может быть, дело в «цене вопроса», в экономии денег? Оказывается, в аптеках «более дешевый» препарат майсепт продается по цене селлсепта или даже выше на 20 процентов. Значит, дело в чьих-то карманах и интересах. «Бизнесом на крови» стала в современной России практика лоббирования тех или иных лекарств и вывода «на рынок» непроверенных препаратов.
«Умом Россию не понять» — это крылатое выражение как нельзя лучше характеризует нашу систему обеспечения ЛС. Так, на лекарства для больных гемофилией выделяется в год до 9 млрд рублей — это гигантская сумма. Согласно специальным реестрам, лекарства поступают в субъекты Федерации, при этом в одних областях и республиках накапливаются излишки, в других местностях, напротив, пациентам не хватает лекарств. Обеспеченность регионов иногда различается в разы. Казалось бы, что проще — взять избытки и перераспределить их между нуждающимися. Но наше законодательство устроено таким образом, что теперь эти лекарства-излишки — собственность регионов, которую можно продавать по коммерческим ценам. Присутствующая на пресс-конференции заместитель руководителя Росздравнадзора Елена Тельнова внятно объяснить эту несуразность не смогла. Она заметила только, что на 1 января 2009 года остатки по ДЛО составили 11 млрд рублей, в том числе и по препаратам для больных гемофилией — 1 млрд 300 млн рублей…
Люди гибнут за металл
«По всей стране цены на лекарства, которые оплачиваются государством, должны быть едиными. Нигде в мире лекарственное обеспечение не является рыночным. Это везде государственная деятельность. А в Минздравсоцразвития появился орган, призванный развивать „рыночные механизмы“», — обозначил еще одну проблему Павел Воробьев.
Что же касается «Министерства здоровья», то оно, похоже, занято вовсе не «спасением Отечества» в лице его граждан. В последнее время Минздравсоцразвития активно препятствует работе по стандартизации в здравоохранении: с ноября 2007 года не утвержден ни один стандарт при наличии более 600 проектов документов. А между тем именно стандарты и протоколы ведения больных регулируют деятельность врача, в том числе и по назначению бесплатных лекарств. Но с конца 2008 года ведется работа в противоположном направлении — по прекращению разработки стандартов, а также по смене руководства всех технических комитетов Ростехрегулирования, которые занимаются стандартизацией. Важнейший для страны документ (и для каждого, без исключения, гражданина) — Концепция развития здравоохранения до 2020 года — не учитывает развития системы лекарственного обеспечения и обсуждается келейно, вне гласного внимания общественности.
Формулярный комитет обратил внимание еще на несколько вопросов, которые требуют неотложного решения. Это, во-первых, физическая и экономическая недоступность ЛС для больных (менее 10 процентов граждан страны могут рассчитывать получить необходимые лекарства в рамках государственного возмещения стоимости ЛС; крайне мало детских форм ЛС; не предусмотрено снабжение отдаленных небольших поселений). Во-вторых, кричащими становятся проблемы ценообразования (запутанная система торговых наценок; отсутствие учета, кратные различия в цене на одно и то же ЛС в аптеках). А в-третьих, частным аптекам (коих подавляющее большинство) просто невыгодно брать на реализацию качественные, но дешевые лекарства — с них не заработаешь. Вот такая у нас выстроена античеловеческая, людоедская система, называемая «рынком».
Состояние отечественного фармпроизводства — тоже весьма болезненная тема. Причем если раньше препятствием для налаживания нормальной жизни считалось отсутствие «политической воли» в верхах, то теперь с волевыми качествами у «рулевых» все в порядке, но зато чиновничье «тело» страны сковали параличи. Об этом говорил академик РАМН Алексей Егоров: «Президент и премьер издают очень строгие директивы, касающиеся развития фармпроизводства, но воз и ныне там. Ни антибиотиков, ни вакцин, ни приборостроения — ничего этого нет. Наши препараты были бы в 5 раз дешевле, они стали бы доступны в тех количествах, которые необходимы».
Но, может быть, российская земля совсем оскудела умами на пути построения торгашеской цивилизации и наши светлые головы уже не способны генерировать новые идеи? Председатель Формулярного комитета, академик РАН и РАМН, директор Гематологического центра РАМН Андрей Воробьев привел конкретный пример державного небрежения: «В нашем центре сделано опытное промышленное производство 8-го и 9-го факторов свертываемости крови. 9-м мы обеспечиваем себя полностью, у нас есть все технологии 8-го. Интерес к нам со стороны Минздравсоцразвития — нулевой. Строится завод в Кирове, где используют абсолютно чужие технологии. Какой процент у нас сегодня составляют генно-инженерные разработки? Нули…»
Минздрав против народа
После пресс-конференции мы попросили академика А. Воробьева подробнее рассказать о том, как работает Формулярный комитет. Монолог ученого заслуживает того, чтобы привести его здесь полностью.
— Минздрав по Конституции должен отвечать за бесплатное обеспечение граждан здоровьем, то есть лекарствами в том числе. Это не соцразвитие, это — другое. Формулярный комитет создает список жизненно необходимых лекарств. Тех, отсутствие которых ведет либо к смерти, либо к тяжелому увечью. Понятно, да? Государство обязано обеспечить граждан водой. Оно не обязано обеспечивать газированной водой, квасом, чаем и т. д. И мы говорим о таких лекарствах — противоопухолевых, антибиотиках, — отсутствие которых может привести человека к гибели.
К великому сожалению, чиновники в это название — «жизненно необходимые лекарства» — добавили «и важнейшие». Эта оппортунистическая поправка была не случайной. Наш Формулярный комитет работает консенсусно. Сидит 20–30 человек, все — специалисты в своей отрасли, и либо они все согласны, что талидомит необходим и без него нельзя, либо это лекарство не принимается, даже если против только один человек. Такой прием лекарств «на довольствие» обеспечивает нам абсолютную прозрачность и гласность. Заседания комитета открыты для всех, и наш список принципиально не отличается от того, что есть в США и других странах.
И вот Минздрав к списку лекарств, который принимается консенсусом крупнейшими специалистами страны, вдруг добавляет свой. Но как он это делает? Негласно и неконсенсусно. На каком основании? Неизвестно. Что он туда добавляет? Парацетамол или абсолютно бесполезный церебрализин и прочие лекарства, улучшающие самочувствие, либо опасные для здоровья, например анальгин.
Такая политика — против граждан. Эти лекарства не помогут, а погубят. Потому что не будут куплены противоопухолевые препараты или антибиотики.
Это принципиальный вопрос! К нашему списку добавляются довольно большие количества лекарств, неизвестно кем и неизвестно как туда вставленных.
Нам нельзя принимать подзаконные акты, из-за которых люди будут умирать. И мы задаем принципиальный вопрос: имеет ли право чиновничий аппарат, не знакомый с существом дела, принимать решение о внесении в список жизненно важных препаратов того, что они произвольно захотели в противовес научному обоснованию? Если имеет — это конец, смерть.
Нам нужна научная медицина — другая не нужна. Ни чиновничья, ни произвольная медицина не обеспечат здоровье граждан.
Вот сейчас принимается закон о донорстве, по которому, несмотря на наши категорические возражения, донорами могут быть иностранцы. Десятки процентов больных гемофилией в США, Японии, Германии были заражены СПИДом только потому, что нарушался этот принцип. Иностранцы не могут быть донорами — их нельзя отследить. Мы письменно указали Минздраву на то, что это недопустимо. Но они все равно ввели это положение в закон. Тихо и негласно.
Для обеспечения плазмой строящегося в Кирове завода открываются плазмасборные центры. Они должны работать в единой системе службы крови. В противоположном случае доноры сдадут кровь за деньги и погибнет безвозмездное донорство. Служба крови рухнет.
Собирать плазму надо, но организовывать центры сбора плазмы надо не в противовес станциям переливания крови, работающим сейчас. Короче, отдайте вопрос о плазме профессионалам.
Где зурабовские центры высокотехнологичной медицины, куда были вбуханы миллиарды? Очень хорошо, что новый министр переориентировал эту помощь на областные больницы, хорошо, что проводится работа по переоснащению службы крови новым оборудованием. Но это оборудование «живет» короткий срок. Потому надо в срочном порядке закупить технологические линии производства сепараторов крови, мешков для хранения ее компонентов.
Мы не можем найти контакта с Минздравом, на наши письма не отвечают. Нам отвечают вместо писем рекламой лекарств. Реклама лекарств — это убийство собственных граждан. Давайте называть вещи своими именами.
Сегодня вымирает народ, это ясно. Никаких конкретных научных планов выхода из вымирания нет.
Оборвать вымирание нельзя общими словами. Это должны быть, безусловно, конкретные действия. И советская медицина это знала. Мы конкретно уничтожали инфекционные болезни, но поэлементно: одно дело борьба с холерой, другое — оспой, третье — с чумой, четвертое — с дизентерией. Неконкретные действия бесполезны.
Не может быть борьбы с сердечно-сосудистыми болезнями, потому что это разговор вообще, он беспредметен. Конкретный тот, который повысит выздоравливаемость при очень ясных, очерченных болезнях. Смертность от инфарктов может быть и должна быть ниже 10 процентов. В хороших местах, с хорошим транспортом она опускается до 4 процентов. Нужна сумма конкретных действий, которая приведет к снижению смертности от инфарктов миокарда. Это задача организаторов здравоохранения и научных работников в конкретной области, которые хорошо знают, что надо делать. Что делает Минздрав? Я не помню по этому поводу ни одного конкретного разговора.
Опухоли. Не вообще, а по конкретным заболеваниям. Вот сейчас мы в нашем Гематологическом центре в условиях специализированного стационара добились выздоровления по ряду массовых опухолей — лимфосарком, лимфогранулематоза — около ста процентов. Ну, сто процентов никогда не бывает, но за эффективность более 90 процентов мы отвечаем головой. Цифры, с которых мы начинали, колебались около единичных процентов. А в течение 5–7 лет мы вышли почти на сто процентов.
— Как вам удалось добиться такого результата? Это же потрясающее достижение!
— А я вам скажу, что никакого интереса Минздрав к этим опубликованным, многократно доложенным цифрам не проявил. Он что-нибудь сделал для распространения этого опыта по стране?! Ничего. Рядом находящиеся регионы какие имеют цифры? 40–50 процентов — лучший результат. А в основном — ноль и около того.
— Но Минздрав должен быть заинтересован, чтобы было 100…
— Да, Минздрав заинтересовался этим вопросом — и ликвидировал должность главного специалиста по гематологии…
— Зачем?
— На этот вопрос вам никто не ответит. Я написал министру Татьяне Голиковой. Конечно, мне не ответили, ну что, ей-богу, разве это возможно?! Я предлагал восстановить должность главного гематолога и назначить на эту должность одного из авторитетных гематологов страны. Специалистов мы найдем. Но мне сказали, что теперь объединили гематологию с трансфузиологией. Это значит, что они объединили балетмейстера с хормейстером! И что, от этого у нас будут лучше петь или плясать?
Я говорю понятные слова. Почему же их не понимает Минздрав? А потому, что с Минздрава спрос не по здоровью граждан, а по направлению денежных потоков, эффективность которых можно оценивать только по снижению смертности при конкретных болезнях.
В советское время мы занялись смертностью родильниц, которая у нас была в 8 раз выше, чем в Европе. Это была трудная борьба, но в результате смертность в Москве снизилась примерно в 3–4 раза. Гематологический научный центр вошел с проектом в Минздрав Союза, министром был Чазов, заместителем министра и руководителем городского здравоохранения столицы Алексей Михайлович Москвичев. Мы организовали с их помощью разъездную бригаду, которая могла быстро приехать в роддом и взять на себя спасение женщины. Родильницы умирали от довольно редкого осложнения, и нажить опыт обыкновенному акушеру было просто невозможно — он видит подобное осложнение, может быть, один раз в жизни. А наша бригада к такой работе готова. И это касается решения любой узкой проблемы. Надо концентрировать там усилия, и все.
Тогда Минздрав был готов воспринять серьезную научную проблему, идти на расходы. Хотя эти траты — мелочи по сравнению с тем, если бы женщина умерла. Потому что сначала она будет обескровлена, потом у нее откажут органы, ей долго будут переливать кровь, наконец, она скончается. На это уйдет гораздо больше и сил, и средств, и нервов. Но мне тогда не пришлось никому ничего доказывать — все всё поняли с полуслова, и мы вместе с министерством работали.
Что теперь? Надо сказать, что за последние я даже не помню сколько лет я не был ни на одной коллегии Минздрава, где бы обсуждалось решение конкретной проблемы. Хотя у нас в Центре, допустим, достигнуты результаты, заслуживающие внимания. Смертность от лимфогранулематоза около нуля, от лимфосарком около нуля. В Москве — по этим же болезням — примерно 50 процентов. А за Москвой? Лучше не спрашивать! Правда, сходные цифры будут в Свердловской области, в Новосибирске. Где еще? Боюсь вам сказать.
Каков же выход из положения? Нам нужно требовать от Минздрава ответственности за сохранение жизни при конкретных патологических процессах, где смерть может быть устранена грамотным лечением. Есть ишемический инсульт, обусловленный атероматозом сонной артерии. Он абсолютно устраним оперативным путем, это полуамбулаторная операция, под местной анестезией. И все, человек здоров. Это конкретное действие при конкретной патологии.
Но Минздрав не может слышать разговоров о конкретных болезнях! Вы же слышали, они не могут из одного региона, где по каким-то причинам дали больше препарата, чем им требовалось, передать в соседнюю область, где не хватает лекарств! Это же сумасшедший дом!
— И при этом говорят, что законодательной базы им для работы достаточно…
— Какая законодательная база! По закону должно быть одно: смерть больного от излечимого заболевания, развившегося в результате нехватки лекарства, есть преступление, которое требует разбирательств. Смерть больного от излечимого заболевания по вине неквалифицированной помощи — должностное преступление, требующее разбирательств. Редкие заболевания (а их очень много) нужно лечить в специализированных учреждениях и для этого надо вкладывать средства в науку, в исследования, в фармпромышленность.
Я вообще не понимаю той войны с наукой, которая возникла в последние 4–5 лет. Этого никогда не было. Научные работники всегда были главной силой Минздрава. Сегодня все наоборот.
А напоследок я вам скажу следующее. Лекарства — оборонная часть стратегии, жизнеобеспечения страны. К чему сегодня мы готовы? Мы технологически не готовы ни к войне, ни к изоляции.
— Что вы имеете в виду?
— Госсекретарем США была заявлена претензия на Сибирь. Всему миру давно уже понятно — Сибирь не нужна Российской Федерации. Она нужна Америке. И заодно там всякие Камчатки и Сахалины. И все вопросы нового мироустройства будут решены.
Госсекретари не бросаются случайными фразами, это не журналисты. Значит, подобная претензия — подготовка захвата или прощупывание сил.
А теперь посмотрим с точки зрения руководства страны: к чему мы сегодня готовы? К тому, чтобы на второй день поднять руки. Ни лекарств, ни технологий, ни медицинской промышленности — ничего нет. Все было, и все — уничтожено. Так какая у нас страна?!.
…Честно говоря, добавить к этим словам академика Воробьева почти нечего. Пора признать — «человек духовный» (человек науки, идеи, труда) побежден в нашей стране «людьми успеха» (криминалитетом и коррупционерами). Самое главное, жизненно необходимое обществу лекарственное средство — нравственность — нельзя завести из Китая или обменять на газ в Европе. Над этой проблемой нужно работать, с помощью «безусловно конкретных действий», как говорит академик Воробьев…
Паралич воли — бессилие власти
«Жизнь, как смертельная болезнь, передающаяся половым путем» — об этом безрадостном определении вспомнили участники парламентских слушаний «Состояние законодательной базы охраны здоровья детей и подростков». Времена, когда дома и улицы нашего Отечества были украшены лозунгом «Всё лучшее — детям», увы, миновали. Новое время — новая наглядная агитация: на рекламных щитах призывы выпить пиво, выкурить сигаретку… В результате только среди подростков (!) курящих уже 40 процентов. А молодого человека, не употребляющего пиво «на завтрак», ныне встретить вообще проблематично. Удивительно ли, что такая жизнь не имеет перспектив продлиться в детях и внуках? По данным академика Александра Баранова, сегодня у 30 процентов молодых людей выявляется задержка полового созревания, а у 40 процентов юношей наблюдаются заболевания, которые в будущем могут ограничить репродуктивные функции. Разнузданный телесекс не подмога семейному счастью — чем больше «виртуального разврата», тем меньше здоровой молодежи. Член-корреспондент РАМН Александр Румянцев, характеризуя ситуацию, еще более категоричен: «Сегодня ни одной девочки с нормальной промежностью и маткой найти нельзя. Кого же она будет рожать?! А мышечная масса ребят, которые уходят в армию, на 30 процентов не соответствует стандарту. Вспомним, у нас послевоенные дети, которые выросли в голодные годы, сдавали нормы ГТО и БГТО».
Комитет Совета Федерации по науке, культуре, образованию, здравоохранению и экологии, инициатор состоявшихся слушаний, сложившимся состоянием дел более, чем озабочен. Виктор Шудегов, председатель Комитета, в своем выступлении отметил, что за «за последние десятилетия сформировались устойчивые негативные тенденции в динамике основных параметров детского здоровья». Эта грустная истина имеет теперь документальное подтверждение — проведенная Всероссийская диспансеризация школьников показала, что здоровыми у нас являются только 3 процента школьников. Цифра, без преувеличения сказать, страшная. В такой ситуации разработка и принятие закона «Об охране здоровья детей и подростков в Российской Федерации» — мера необходимая, но не единственная. Дело в том, что попутно законодателям и медикам приходится отбиваться от очередных непродуманных попыток реформирования.
Инициатива Всемирного банка реконструкции и развития перекроить действующую службу охраны материнства и детства, или, попросту говоря, ликвидировать ее, далеко не у всех людей, облеченных властью, вызывает ликование. Борис Шпигель, заместитель председателя Комитета СФ по науке, культуре, образованию, здравоохранению и экологии высказался на этот счет вполне определенно: «Мы считаем это преступлением против человечества. Педиатрия всегда была козырем советского здравоохранения. Достойно выполняет свое предназначение и сегодня. По сути, это — кузница кадров для других смежных врачебных специальностей».
Кстати говоря, каверзы Всемирного банка касаются не только педиатрической службы. Б. Шпигель привел такой пример: «У нас в стране неуклонно повышается финансирование по программе неотложных мер борьбы с туберкулезом, а Всемирный банк навязывает нам „туберкулезный кредит“. В позапрошлом году мы отбили кредит, а нынешнее руководство Минздрава непонятно по каким причинам согласилось с его принятием. Генеральной прокуратуре нужно разобраться в сути этого кредита, нужен ли он нам… Конечно, если Всемирный банк хочет оказать России помощь, мы не откажемся. Но если эта помощь дается под гарантии Правительства, то пусть она будет в денежной форме, а не в виде навязанных лекарств. Мы проанализировали главный препарат, которым хотят лечить у детей мультирезистентную форму туберкулеза. Это таривид. Не буду говорить, какое заболевание можно вылечить таким препаратом — об этом венерологи хорошо знают. Одна таблетка — и больной здоров. А туберкулез таривидом не вылечишь…»
«Добрые дяди» навязывают нам спасительные «панацеи», а тем временем неукомплектованность педиатрами детских учреждений (особенно в сельской местности) достигла ныне угрожающих масштабов. Выход можно найти в возврате к государственному распределению студентов-медиков. И всё же, пока врач не будет получать достойную зарплату, нечего ждать кардинального решения кадровой проблемы.
Впрочем, представитель Всемирной Организации Здравоохранения в России Микко Виенонен, считает, что деньги решают далеко не все: «Абсолютно понятно, что ни в одной стране не существует идеальной системы, и всегда любую систему можно совершенствовать». Этот осторожный намек на возможное продвижение в будущем инициатив Всемирного банка, вызвал решительный отпор со стороны известного педиатра Леонида Рошаля: «Возьмите ВВП Финляндии, откуда вы родом, и сбросьте бюджет здравоохранения до 2,9 процентов, как у нас. Посмотрим, что Вы тогда получите. Если мы Францию и Канаду с 10 процентов от ВВП переведем на наши деньги, тогда сравнения с ситуацией в России будут корректными. Но даже сегодня, при больших вложениях в ту систему здравоохранения, которую Вы нам рекомендуете, народ в Канаде, в Англии, во Франции бунтует против семейных врачей. Люди недовольны, а Вы хотите, чтобы мы пошли по этому пути! Да нам бы половину этих денег, которые вы имеете, мы бы со своей системой здравоохранения еще не то сделали!»
Действительно, российская педиатрия в провальные 90-е выполнила свой долг перед обществом: младенческая смертность, детская смертность, заболеваемость и количество инвалидов не увеличились за годы так называемой перестройки. Спрашивается, откуда же берутся больные дети в таком количестве? Ответ очевиден: из системы образования. В России 25,3 млн. детей школьного возраста. Зрелость детей перед поступлением в школу в 1990-е году по сравнению с 1980-ми годами снизилась в два раза (!), уровни учебной нагрузки в школах завышены (в гимназиях и лицеях до восьми раз). Уровни физической активности в 2,3 раза ниже минимально необходимых, что обуславливает снижение мышечной силы на 18 процентов и жизненной ёмкости легких на 15 процентов. Несмотря на требования закона о санитарно-эпидемиологическом благополучии населения, экспертиза педагогических инноваций до сих пор не проводится. То есть в школу тащат всё, что угодно — от люминесцентного освещения до нейролингвистического программирования. Больная школа — больной ребенок — больная страна: тяжкие и особо тяжкие преступления, совершаемые подростками, составляют более 50 процентов от общего числа всех преступлений. Вопрос: куда идем и чему учим?!
Что же касается непосредственно законодательной базы, то нормативных актов, прямо или косвенно защищающих здоровье детей, много и на федеральном и на региональном уровне. Так, в одной только Башкирии принято 24 закона, 30 Указов Президента и более 300 постановлений Правительства. Законы есть, но здоровья от этого не прибавляется… Почему? Владимир Кравченко, председатель комитета по образованию и науке, связям с общественными организациями и СМИ Брянской областной Думы, тоже задается этим вопросом: «Президент США не смог уберечь свою дочь от наказания за употребление пива. А у нас это пиво рекламируется по телевидению. Куда смотрит наш Президент? Грубый вопрос, но он такой…»
Все правильно. Остается добавить только одно: а куда смотрит каждый из нас, взрослых? Если родители (они же избиратели) не могут (не хотят) защитить здоровье (нравственное и физическое) своих детей (хотя бы настойчивым требованием исполнения существующих нормативных актов), то почему они думают, что их чада кому-то нужны, пусть даже законно избранным властям всех уровней? Похоже, паралич народной воли — сегодня самая главная болезнь. И передается она уже не половым путем, а воздушно-капельным…
Наркоторговли кризис не коснулся
В 2001–2003 годах темпы наркотизации населения замедлились, а со следующего года они вновь стали расти. В России около 2,5 млн наркозависимых, в основном это люди от 18 до 39 лет. 90 процентов из них употребляют опиаты, прежде всего героин. «Каждый год у нас регистрируется 80 тыс. новых наркоманов. Каждые сутки от наркотиков умирают 82 человека. Это 30 тыс. человек в год, что в два раза больше, чем за все годы войны в Афганистане», — утверждает директор Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков Виктор Иванов.
«Вторая афганская война», на этот раз необъявленная, началась с приходом войск НАТО в эту страну. После того как США взялись за наведение «демократического порядка», «выход» опиумного мака увеличился в 44 раза. По оценкам экспертов ООН, в прошлом году в Афганистане было произведено не менее тысячи тонн героина. Большая часть предназначалась для транзита через республики СНГ в Россию. «Коалиционные силы в Афганистане — что они там делают?!» — задаются риторическими вопросами наши высшие чиновники.
В Афганистане действует 56 наркокартелей и каждая такая «фабрика смерти» имеет «фирменное» клеймо. На килограммовых пакетах кроме опознавательных знаков можно увидеть надписи на дари или фарси «Желаем здоровья», «Приятного аппетита» и др.
В ходе операции «Спрут» ФСКН изъяла в Санкт-Петербурге 122 килограмма героина, в Омске — 127 килограммов, а в Красноярске — 100 килограммов опия. А в пасхальную ночь наркополицейские провели масштабную операцию «Колумбарий» по изъятию наркотиков в ночных клубах и увеселительных заведениях Москвы, Московской области, Санкт-Петербурга, Ленинградской и Псковской областей. В ходе рейдов было изъято 80 килограммов марихуаны, более 12 килограммов наркотиков амфетаминового ряда, 50 тыс. таблеток МДМА (метилендиоксиметамфетамин), а также кокаин, гашиш, ЛСД, кетамин и мескалин. У членов международного наркосиндиката также изъято большое количество огнестрельного оружия. По данным ФСКН, члены сети длительное время поставляли в Россию наркотики из Голландии, Германии, Литвы, Польши, Финляндии и Украины.
Помимо зарубежного дурмана опасность представляет и местный. По данным за 2008 год, конопляные поля в Тыве и Бурятии, в Алтайском, Красноярском краях, в Иркутской и Омской областях составляли 46 тыс. гектаров земель (94 % от общей площади подобных территорий по всей России). Рекордсмен — Республика Тыва, где в прошлом году были обнаружены плантации конопли площадью около 30 тыс. гектаров. «Это практически альтернативное сельское хозяйство, которым занимаются безработные», — заметил глава ФСКН. Не так давно на правительственном уровне обсуждали такой эпизод: в Тыве школьников снимали с уроков для уборки конопли.
Наркоманов надо лечить. Но как? Международная программа снижения вреда (финансируется Фондом Сороса), включающая обмен игл, шприцев и заместительную терапию, действовала в 79 странах мира и везде потерпела крах. Следовательно, только воспитание потребности в здоровом образе жизни может стать реальной преградой распространению наркомании.
Реальному мониторингу ситуации препятствует отсутствие единого персонифицированного учета наркопотребителей (по аналогии с ВИЧ-инфицированными). Наркологическая служба, созданная в СССР в 1974 году, с той поры ни разу не подвергалась структурной реорганизации, хотя в те времена основной проблемой был алкоголизм, а сейчас — наркомания.
Иеромонах Анатолий (Берестов), руководитель Душепопечительского православного центра святого праведного Иоанна Кронштадтского, много лет занимается реабилитацией наркоманов и все эти годы состоит в активной переписке с Минздравсоцразвития. Еще в «зурабовские годы» фармацевтическая мафия потеснила на криминальном рынке афганских «производителей»: в аптеке кодеиновые препараты (модифицированный морфий) можно купить без рецепта, совершенно свободно, и стоят они намного дешевле традиционных наркотиков. Лозунг «Покупай отечественное!» звучит в данном случае как черный юмор: если средняя продолжительность жизни героинового наркомана составляет 5–7 лет, то «аптечного» — до 2 лет. Реклама кодеиновых лекарств заполонила телеэкраны, Интернет, вагоны метро, не говоря уж о печатной прессе. Не за горами время, когда рынок «легальных» наркотиков превысит по объему нелегальный. Основной поставщик «кодеиновой смерти» — концерн «Фармстандарт» (владельцы — Виктор Харитонин и Роман Абрамович). Огромные прибыли, которые приносит продажа «таблеток от кашля», распределяются между производителями, продавцами, рекламщиками и коррумпированными чиновниками, лоббирующими интересы фармацевтической мафии на самом высоком уровне.
Сегодня совершенно свободно на рынках и в магазинах продается пищевой мак, зараженный маковой соломкой или обработанный опиумом или метадоном. «Летом прошлого года я писал главному прокурору России Юрию Чайке о том, что продажа мака совершенно не отслеживается правоохранительными органами. В ответе из Госнаркоконтроля говорилось, что по принятым новым ГОСТам по маку все нормы соблюдаются. Но сейчас в каждом спальном районе Москвы есть точки по продажам „загрязненного“ мака. Душепопечительский православный центр выявил несколько преступных группировок по продаже мака, сообщил в Госнаркоконтроль, Федеральную службу по контролю за оборотом наркотиков, но никакой реакции не последовало», — заявил отец Анатолий. (А тем временем у «предпринимателя» из Свердловской области, уроженца Азербайджана, наркополицейские изъяли 141 мешок с зараженным кондитерским маком. По данным ФСКН, более 60 кг в сутки «бакалейной продукции» используется в Чебоксарах для изготовления смертельного зелья. В Моздокском районе Северной Осетии ликвидированы 22 наркопритона — в основном они работают на кондитерском маке.)
Что же касается «аптечной наркомании», то Душепопечительский православный центр провел расследование, которое показало, что покупка опиумных препаратов не связана с сезонным спросом. (Тогда как продажи других лекарств от кашля четко коррелируются со вспышками ОРЗ или гриппа.) Отец Анатолий, кстати говоря, доктор медицинских наук, считает, что «необходимо наладить порядок в области учета продажи наркотических препаратов, штрафовать аптеки, которые продают подобные лекарства без рецепта, вплоть до лишения их лицензии».
А тем временем антинаркотическая комиссия Ханты-Мансийска направила открытое письмо руководителям городских аптек с просьбой сократить поставки препаратов, содержащих опиаты. Московские депутаты тоже предлагают запретить свободную продажу лекарств с кодеином. Как говорил Репетилов в «Горе от ума»: «Шумим, братец, шумим!»
Зато торговцы смертью не собираются сдаваться: во времена кризиса они будут удерживать спрос на свой товар любой ценой. Наркотизация России продолжается…