Мотылёк в саркофаге кокона сочиняет себя, выковывает. Из вонючего комковатого киселя собирается в ломкие лапки, в крылышки васильковые, те, что нас по весне умиляют и веселят. Мотылёк разрывает бурые и сухие останки прошлого, выгибается, волочет себя. Высоко, на дрожащем листе обсыхает, вбирая дрожь его, и становится цветом. Дыханием. Мотыльком. Дальше эту чешуйку неба, мазок лазурного запирают в пригоршне, стискивают, несут. Не желая при этом (смешно) ничего зазорного: просто глянуть ближе на этакую красу. Рассмотреть переливы синего в жилках черного. Дунуть в сжатый кулак. Стряхнуть пыльцу с рукава. Ощутить под ладонью биение обреченного, восхитительно смертного, хрупкого существа. Вы хотите мораль? Что ж, могу отсыпать морали. Открываем тетради, пишем с красной строки: «Мотылёк на цветке прекрасен, но гениален – мотылёк в кулаке».