Вот опять вокзал, то есть вопли, гудки и топот. Кто-то волоком тащит тачку – не достаёт колеса. Закрываем глаза. Проводим мысленный опыт. Представляем грядущие ужасы и чудеса. Например, мне полтинник: Шопен и осётр на ужин; охранник, на треть состоящий из шеи и рук. Или я – бомж. Тогда охранник не нужен: тухлая сельдь в кармане – эффект не хуже. Все уступают дорогу. Море пространства вокруг. Пусть я, к примеру, курю «Беломор» на крыше или ем паровые котлеты и посещаю бассейн – разницы нет ни малейшей, то есть совсем. Меняется антураж. Рука – рисует и пишет. И что-то внутри головы просеивает, просеивает пространство, словно китовый ус, фильтрует тонны воды, оставляет цвета и звуки. Я допускаю, что однажды проснусь и будто впервые увижу свои узловатые руки (тыльная сторона пятнистая, как тритон). Обнаружу себя, обживающую притон, склочную, навязчивую притом, с неприятным щербатым ртом. Раздавшуюся втрое, или истаявшую на треть… Никогда ничего не боялась раньше, не буду и впредь. За пять минут до второго инсульта буду смотреть в собственные глаза на оплывшем чужом лице в грязном зеркале вокзального туалета. Я вряд ли вспомню, была ли, собственно, цель. Скорее меня позабавит, что я в конце. Отсюда, с конца, видны нюансы сюжета.