Национальную идею России можно хотя бы отдаленно соотнести с христианскими принципами.

«Национализм должен быть великим или его вовсе не должно быть»

Впрочем, не только «хитрость, жадность и предательство» малороссов привели к расколу прежде единой и великой России на две неполноценные и, по большому счету, нежизнеспособные части. Ради достижения этой цели многие люди жертвовали благополучием, терпели лишения, а некоторыми из них был проявлен подлинный героизм.

Идеолог самостийничества Донцов в свое время сокрушался, что среди малороссов преобладает тип Санчо Пансы и ощущается нехватка Дон Кихотов. При всем этом нельзя не признать, что в деле превращения Украины в то, во что сегодня она превратилась, не обошлось и без своих «дон кихотов».

Поэтому, было бы большой ошибкой утверждать, что борцы за независимость Украины руководствовались в своей борьбе исключительно меркантильными соображениями. Подобного рода «критику» лучше оставить для коммунистической пропаганды, любящей выискивать материальную заинтересованность, скрывающуюся за отстаиванием тех или иных политических позиций (впрочем, по-другому что-либо объяснять коммунистическая пропаганда и неспособна). Безусловно, среди тех, кто в разные годы боролся за независимость Украины и тех, кто поддерживает ее теперь, немалую часть составляют люди идейные (и только с ними, кстати сказать, имеет смысл вести полемику).

Однако, прежде чем с пафосом воскликнуть «слава героям!» — вдумаемся, против чего в первую очередь направлен героизм этих идейных людей.

Без сомнения, главным объектом, в противостоянии с которым наши герои шлифовали и продолжают шлифовать свои завидные качества, является Россия. Вспомним хотя бы, с каким неподдельным «скрежетом зубовным» произносят в стане украинствующих слова: «Москва», «царат», «сусидня дэржава», «мова инозэмнойи дэржавы» и т. д.

В связи с этим хотелось бы еще раз внимательно вглядеться в объект столь искренней ненависти.

Поэтому, в дополнение к помещенному в предыдущих главах утверждению о гибельности для украинцев разрыва с Россией и русской культурой, есть, видимо, смысл более подробно остановиться на том, в чем же состоит главное значение, отличительная особенность и всемирная роль той России, от которой отреклись украинцы.

Значение это состоит в том, что в сегодняшнем «христианском» мире Россия — едва ли не единственное государство, чью национальную идею можно хотя бы отдаленно соотнести с христианскими принципами. Это важнейший в мире оплот Православия и христианства вообще. Русская цивилизация (отдельные ее элементы) пока еще сопротивляется (имеет стремление и потенциал к такому сопротивлению) всемирному наступлению новой «религии», бог у которой — Доллар.

Остальные «христианские» государства давно уже исповедуют «религию» национального эгоизма, ничего общего с христианством не имеющую. Эта «религию» представляет собой приспособленную к «местным условиям» ветхозаветную поведенческую установку, касающуюся отношения богоизбранного народа к остальным. По сути же она мало чем отличается от этических представлений того самого дикаря, который полагал, что добро — это когда ему удастся украсть жен и коров у соседа, а зло — это когда сосед украдет жен и коров у него. Область, на которую распространяется национальный эгоизм нынешних «христианских» стран существенно варьируется: если у одних она вынуждено (до поры) ограничивается собственной территорией, то у других — к примеру, у США — она простирается на весь мир, включенный в сферу «жизненных интересов».

Что же касается России, то, по большому счету, ее историческое бытие является воплощением некой трудно формулируемой, но христианской по своей сути идеи. Этой идее служили, каждый своими средствами, не только сознательные ее сторонники, но иногда, неосознанно, и многие революционеры, и деятели советского периода. Служили, дополняя одни других и исправляя ошибки и заблуждения друг друга — левые и правые, православные и атеисты, монархисты и коммунисты… Совместными своими усилиями они поддерживали, укрепляли и передавали потомкам те незыблемые духовные ценности нашей цивилизации, которые никем из них, несмотря на партийные и иные разногласия, не ставились никогда под сомнение — совокупность которых и составляла то, что можно назвать «русской идеей».

Христианские черты, присущие России, проявились даже в несчастные для нее коммунистические годы, — даже вопреки официально провозглашенному в стране безбожию, — проявились в той великой жертве, которую принесла Россия, спасая мир от фашизма; проявились в попытке отстаивать — пусть и под уродливой коммунистической вывеской — всемирную справедливость, равенство, братство, а не собственное благополучие и довольство (т. е. то, чем, как правило, ограничивались устремления других «христианских» держав). Об уникальности позиции России свидетельствует даже сам характер советской (как и прежде — российской) «империи», в которой «колонии» жили и развивались за счет «метрополии», хотя во всем так называемом «цивилизованном» мире происходило наоборот.

Кстати, и то, что в нынешней своей внешней политике Россия все меньше следует тем идеалам, отстаивание которых составляет ее историческое предназначение, и все больше заботится о собственных «национальных интересах» — есть не только результат постигшего страну глобального кризиса, но и, не в последнюю очередь, следствие того предательства со стороны многих народов и государств, которым Россия столько помогала и покровительствовала.

Русская культура (и, в особенности, русская литература), следы которой самостийники торопятся вытравить с Украины (уподобляясь афганским талибам, уничтожающим памятники чужих культур), — уникальна и выделяется на фоне других культур именно тем, что по духу своему — это, в первую очередь, христианская культура.

Отличительной чертой великой русской литературы является христианское, православное видение мира, выразившееся в попытках запечатлеть неповторимую красоту Божьего мира, в неустанной борьбе за достоинство человека. Как бы в продолжение традиции древнерусской житийной литературы (которая некогда была излюбленным чтением на Руси) русская литература нового времени (включая и литературу советского периода) мучительно и любовно создавала образ праведника, народного служителя и заступника, подарив нам длинный ряд «положительных героев» — от Платона Каратаева и Алеши Карамазова до Рахметова и Павла Корчагина. Русская литература донесла до нас правду о народном самосознании в разные исторические периоды и в переломные моменты нашей национальной судьбы (в том числе и о величии всенародного подвига в священных войнах 1812 и 1941–1945 годов). И в то же время сумела передать всю сложность взаимоотношений отдельного человека с современной ему эпохой. Как тут не вспомнить замечательную галерею образов, берущую начало от «лишних людей», изображенных нашими великими классиками, продолжающуюся и лесковскими подвижниками, и горьковскими героями, и завершающуюся шукшинскими «чудиками» — этими юродивыми коммунистического времени (не вписавшимся в ту роль винтиков, которую приготовила для человека коммунистическая система)…

Даже и в пресловутом «социалистическом реализме» можно распознать попытку создания (хоть, зачастую, и в совершенно уродливой форме) своего рода житийной литературы, побуждающей человека к праведной и созидательной жизни.

Для русской литературы характерны напряженный поиск истины и высшего смысла, жажда правды и устремленность к идеалу.

И вместе с тем в русской литературе воплотилась присущая русским — как никакому, наверное, другому народу — самокритичность, вечная неудовлетворенность настоящим и ощущение собственной греховности и несовершенства.

Неудивительно, что Томас Манн назвал русскую литературу «святой»…

С этой-то Россией и ее великим духовным наследием пытаются бороться наши герои, видя в этой борьбе смысл жизни и не останавливаясь при этом перед самыми крайними мерами.

Они заявляют о себе как о националистах. Хотя тот строй идей, которые они исповедывают и который в свое время, в годы Второй мировой войны, им доводилось даже внедрять на практике — есть не что иное как «обыкновенный фашизм». И только непопулярность самого этого слова, тот факт, что оно никак не вписывается в «демократическую» и «правозащитную» риторику той господствующей в нынешнем мире силы, на которую и опираются в своей деятельности наши герои — заставляет последних стыдливо его избегать и умалчивать о некоторых излюбленных, но слишком одиозных направлениях своих идей.

Не станем впрочем придираться к словам и представим наших героев в более мягком варианте — как националистов.

Известный русский публицист начала ХХ века Дмитрий Муретов писал: «Национализм должен быть великим или его вовсе не должно быть». То есть национализм может быть оправдан только в том случае, если нацией созданы великие, всемирного значения духовные ценности, и нация несет ответственность перед человечеством за сохранение этих ценностей, передачу их следующим поколениям, и имеет моральное право приобщить к этим ценностям всех желающих к ним приобщиться. К примеру, если говорить о России, то к таковым, всемирного значения ценностям, относится великая русская культура и православие, основным оплотом которого является Россия. Поэтому, если немецкий, английский или русский национализм еще может быть понятен и оправдан, то украинский или белорусский — не только смехотворны, но безусловно вредны — и в первую очередь для самих этих «народов», закрывая собою доступ их представителям к вершинам мировой культуры.

Кроме того, следование националистической доктрине предполагает всякого рода жесткие меры, предпринимаемые ради защиты упомянутых ценностей. В свою очередь, ценности эти должны быть достаточно значительны — значительность их должна оправдать те возможные жертвы, лишения, ограничения прав и свобод — которые несет нация во имя сбережения этих ценностей.

Правда, теперешние украинизаторы, если у них не выходит с доказательством величия представляемой ими культуры, — начинают, наоборот, прибедняться и часто оправдывают тот произвол, который они учиняют на контролируемой ими территории — необходимостью спасения пусть и не великой, но оригинальной украинской культуры.

Оставим пока в стороне то, что подлинной украинской культуре — культуре народной — никто никогда и не угрожал. Что же касается той «словесности», которая создана сектой украинствующих и которую они пытаются представить в качестве высшего культурного достижения проживающего на Украине народа — то главная угроза для этой «словесности» кроется в ней самой — в ее искусственности, неукорененности, нежизнеспособности.

В любом случае, есть уровни развития — хоть отдельного человека, хоть целой нации — при которых не только приличнее, но и выгоднее, не поучать других, не пытаться их переделать на свой манер, а учиться самому, в надежде хоть сколько-нибудь подняться вверх…

Возвращаясь к национализму, добавим, что ему надлежит быть ответственным. Национализму нельзя превращаться в некую ширму, удобную для прикрытия материальных интересов «национальной элиты». Этим, по крайней мере, не должна исчерпываться его роль. Нужно, чтобы националистическим настроениям элиты сопутствовала готовность возложить на себя ответственность за будущее обустройство хотя бы своей страны. И чтобы, при всем этом, избежать превращения страны в глухой задворок истории: предлагаемая народу в качестве путеводной национальная идея — не должна обрекать народ на духовное убожество и провинциальное прозябание.

Такой опасности не существует, если народ, принявший на вооружение националистическую доктрину, имеет в своей национальной сокровищнице духовные ценности всемирного значения, выработанные прежними поколениями. Ценности, не только раскрывающие перед народом высший смысл бытия и указывающие ему жизненный путь, но и позволяющие ему, в случае необходимости, взять на себя ответственность за судьбу других родственных народов или даже за судьбу всего мира.

Если же подобного рода духовными ценностями всемирного значения народ не обладает, то брать на вооружение идеологию национализма — иными словами претендовать на особую роль — для такого народа преждевременно и нескромно, и сильно отдает самозванством.

Теперь зададимся вопросом: обладают ли украинцы подобного рода всемирной идеей, способной осветить путь человечеству — идеей, ради торжества которой стоит крушить и топтать вокруг себя все и вся, освобождая для нее место. Более того: можно ли «украинской национальной элите» со всеми ее «идеями» доверить судьбу хотя бы одной Украины? Подумать ведь страшно, каких бед способна натворить эта «элита», доведись вдруг свершиться ее чаяньям и свались на нее власть, хоть отдаленно соразмерная ее аппетитам.

В самом деле: ну какой из украинцев (в их обособленном от русской цивилизации состоянии) богоизбранный народ? И к чему богоизбранный? Если имеется в виду «богоизбранность» в деле приготовления украинского борща, танцевания гопака или пения народных песен, то никто на эту «богоизбранность», кажется, не посягал…

Вообще, достойны ли цели, которых добивались самостийники, того, чтобы ради их достижения совершались героические поступки?

Ведь единственной целью, к которой стремились устроители «независимой Украины» (имеются ввиду устроители внутренние, потому что у внешних устроителей цели совсем другие) — является достижение европейской сытости и благополучия. Но подобные устремления ничем, по сути, не отличаются от тех устремлений, за которые самостийники привыкли попрекать бывших советских граждан, якобы ностальгирующих по дешевой советской колбасе стоимостью в 2.20.

В этой связи приходится лишь удивляться тому, какие героические усилия предпринимаются и какие жертвы приносятся — ради достижения пресловутой «независимости», сводящейся в конечном итоге к банальному «колбасному» идеалу. Ибо «независимость Украины», на самом деле есть ни что иное, как стремление представителей одной из частей русского народа, переименовав себя, сойти с предначертанного России пути, освободить себя от той ноши, которую выпало нести русскому человеку и от той миссии, которую ему надлежит исполнить.

И все это ради того, чтобы стать в строй тех стран и народов, идеалами которых является сытость, довольство и благополучие — то есть, идеалы «колбасные».

Однако, чтобы добиться такой цели — незачем проявлять героизм и самопожертвование. Подобная цель гораздо эффективнее достигается посредством простого предательства и приспособленчества.

Неоспоримым тому доказательством служит сама «независимость Украины», провозглашение которой лишь в самой ничтожной степени является заслугой тех, кто проявлял героизм и в преобладающей степени есть продукт массового предательства: начиная с предательства бывшей коммунистической элиты во главе с Кравчуком, которая в один миг сменила красную свою окраску на «жовто-блакытну»; предательства поголовно изменивших присяге «защитников Отечества» и т. д.; и кончая предательством «широких масс», прежде составлявших народ, которые прочитав перед референдумом в руховской листовочке, что в случае соответствующего голосования их ожидает «жизнь как в Европе», предали и кровное свое родство, и великую свою историю, и заветы предков, и все великие ценности, созданные на протяжении этой истории.

Если целью является всеобщая сытость, то стоит ли во имя этого сидеть более двадцати лет в тюрьме, как Левко Лукьяненко? Не проще ли каждому избрать иной, менее героический, стиль поведения? Подобный тому, какой в свое время избрал бывший наш президент Кравчук, который при коммунистической власти возглавлял идеологическое ведомство, а после смены режима стал во главе государства, основанного на той идеологии, с которой он прежде, по долгу службы, боролся. Идеологии менялись, но Кравчук всегда был во главе. Он — такова уж природа этого типа людей — плавал всегда на поверхности, ни при каких обстоятельствах не идя ко дну. И всегда был в сытости и довольстве. Подобного рода цели именно таким образом и достигаются.

Точно так же поступали и множество «кравчуков» калибром поменьше: которые прежде являлись платными проповедниками — в школьных ли классах, с университетской ли кафедры — одной идеологии, а затем, со сменой власти, не моргнув глазом, переключились на противоположную…

Для героических же поступков и цели должны быть соответствующими…

Кстати и униатство, — на которое духовно опирается значительная часть убежденных самостийников, — вряд ли может служить духовным ориентиром для жаждущих героического служения. Ведь уния — это ни что иное, как порождение компромисса, отказ, под давлением внешних обстоятельств, от веры своих предков, все та же попытка комфортно устроиться в трудное для Руси время. Доходящее до фанатизма неприятие самостийниками Москвы, русского православия, вся их русофобия… — не в последнюю очередь объясняются завистливым чувством тех, кому ради житейского благополучия пришлось совершить сделку с совестью — чувством, обращенным на тех, кто не смотря ни на что отстаивал свои идеалы.

В истории самостийнического движения было немало людей, продемонстрировавших готовность идти на жертвы в отстаивании своих идей и ради достижения своих целей. Однако, несоразмерная такому героическому поведению ничтожность самих идей и поставленных целей («жить как в Европе» и т. п.); и при этом громадное преобладание над указанными положительными целями — целей отрицательных (выраженных в патологической русофобии), фанатическая убежденность самостийников в собственной правоте, — заставляет говорить о самостийниках как о своего рода сектантах.

К тому же, трагический опыт, пережитый нашей страной, свидетельствует о том, что сам по себе героизм вряд ли может автоматически обеспечивать право на обладание истиной. Как тут не вспомнить о том, что и среди революционеров, погубивших в свое время Россию, тоже было немало героев — особенно если сравнивать этих людей с большинством государственно оплачиваемых защитников «православия, самодержавия и народности».

Впрочем, посвящая эту главу «гэроям вызвольных змагань», замечу попутно, что все-таки не героизм стал тем решающим средством, которое, в конечном итоге, позволило им добиться успеха. Решающим было то, что они проявили себя более ловкими политиками — то есть были хитрее, проворнее, настырнее, нахальнее… Политика для них, в отличие от противостоящей им стороны — дело привычное. В этом деле они — подлинные профессионалы, даже виртуозы. Они умело использовали всякого рода пропагандистские ухищрения, они не гнушались никакими средствами, они без устали и на каждом шагу демонстрировали всему миру следы перенесенных ими страданий, повествуя со свойственными им плаксивыми интонациями — о реальных, а чаще о несуществующих несправедливостях и гонениях, которым они подвергались… Они цинично обрушили на незащищенное сознание своих соотечественников те, неизвестные у нас, но давно опробованные Западом, политические технологии, к восприятию которых наш человек совершенно был не готов, и которые вынудили его собственными руками подписать приговор своей великой Отчизне, низвергнув тем самым себя и своих потомков в духовную и материальную нищету и безысходность…