Поскольку мы уже коснулись печатного органа ЦК КПСС, мне придется покинуть на время зал заседаний народных депутатов и вернуться во времени и пространстве из Москвы в мой родной город Ростов-на-Дону, где в марте 1990 года проходила моя избирательная кампания. Во втором туре голосования я вышел на финишную дорожку вместе с председателем горисполкома, который незадолго до своего последнего назначения занимал пост секретаря райкома именно в том районе, где развернулась моя избирательная баталия. Я стоял против всего аппарата один на один, и даже самые преданные мои сторонники не сомневались в моем поражении.

В самом деле, мне был перекрыт вход в коллективы и учреждения, и директора, которых я хорошо знал, и которые «в миру» боготворили меня, так как я оперировал или их самих, или их родственников, сокрушаясь, шепотом, страдальчески признавались мне, что есть приказ «не пускать». Да, не пущать — старая история. Мои агитационные плакаты резко ограничили в тираже, объявили мне предупреждение за некорректное ведение избирательной кампании, когда неформалы Дона обрушились на аппарат, агитируя как бы тем самым в мою пользу. В ответ на подобное «самоуправство» неформалов тысячи мальчиков и девочек — учеников средних школ — пошли по домам под руководством своих учителей, трогательно агитируя за моего противника. В домоуправлениях тем, кто проголосует «правильно», были обещаны дополнительные продуктовые талоны. Даже поликлинические больные вместе с номерком приема получали дружескую и настойчивую рекомендацию голосовать за моего оппонента.

К тому же мое доверенное лицо мне изменило и тайно от меня стало доверенным лицом аппаратного кандидата. А поскольку кампания по регистрации доверенных лиц уже прошла, я безвозвратно потерял это лицо. Одним словом — потеря лица…

И много было еще других аппаратных фокусов аналогичного рода и с таким же «запахом». Но главный удар, как и полагается аппарату, был нанесен ниже пояса.

Здесь опять придется сделать небольшое отступление. За два года до описываемых событий мой институт и я лично стали объектом массированных и беспощадных ударов со стороны народного контроля РСФСР и газеты «Советская Россия». Для того, чтобы в мое кресло усадить человека, который в те годы называл себя солдатом партии и находился на штатной работе в обкоме, которому я, как своему ученику, помогал в защите кандидатской диссертации, когда он работал в институте, мне были предъявлены поистине чудовищные обвинения: якобы я содержал тысячи несуществующих онкологических больных, вроде чичиковских мертвых душ, на которых писались фальшивые истории болезни, протоколы непроизведенных операций и т. п. И на все это было израсходовано 600 тысяч рублей, которые ушли неизвестно куда.

Казалось бы, от этого места следовало сделать только один шаг, чтобы доказать обратное. Ведь очень просто проверить и выяснить, существуют ли на самом деле эти больные, которые записаны в документах, лечились ли они в действительности. Даже те, кто умер, тоже не исчезли бесследно. Остались и документы, и свидетельства о смерти у родственников. Но такая проверка, разумеется, не была произведена (право же, не зря мы упразднили народный контроль). И газета «Советская Россия», обобщив фантастические обвинения, опубликовала клеветническую статью «Метастазы приписок».

Отреагировав на нее, прокурор республики дал санкцию на возбуждение уголовного дела. И тогда стало ясно, что ретивые контролеры перестарались: им нужно было лишь тихо снять меня с работы, а прокурору нужно было по такому факту, по крайней мере, усадить в тюрьму. Но юридическая процедура даже в нашем обществе отличается по своей форме от бездоказательных манипуляций народного контроля. Помните — Шекспир устами Короля Лира изрек: «И злая тварь милее твари злейшей». Самая бесшабашная статья в газете еще не является законодательной формулой обвинения. Последующие прокурорские расследования, восемнадцать комиссий от всех мыслимых и немыслимых инстанций все же установили истину. И пришлось расстаться с должностью не мне, а моему главному контролеру-зачинщику, заместитель же главного редактора «Советской России» вынужден был перейти на другую работу. Впрочем, газета отдыхала недолго и вскоре обратилась к следующей теме, напечатав знаменитую статью Нины Андреевой.

Вся эта история, несомненно, была хорошо известна тогдашнему партийному аппарату во всех подробностях. Конечно, мы пережили немало, но время врачует раны, и вскоре наши сотрудники, да и я сам забыли об этом нелепом приключении. Солдат партии «демобилизовался» из рядов обкома КПСС, перешел на низовую работу, и жизнь вошла в обычную колею.

И вот в разгар избирательной кампании, когда на опровержение просто не хватило бы времени, злополучная статья была моими оппонентами изъята из архива, размножена на ротопринте, развешана на заборах и разбросана казенными активистами в почтовые ящики избирателей. Однако пропагандистский эффект не получился, поскольку тысячи избирателей участвовали в свое время в моей защите, направляя письма и телеграммы в различные инстанции.

Одновременно с распространением этой фальшивки я неожиданно получил возможность выступить в воинской части со своей предвыборной программой. Это оказалось очень кстати, потому что, как я уже говорил, организационный запрет неоднократно перекрывал мне дорогу в различные производственные коллективы, тем более — в воинские части. После выступления мне, естественно, задавали вопросы. В частности, местный политработник осведомился, имею ли я моральное право выставлять свою кандидатуру в народные депутаты РСФСР, если такая уважаемая газета, как «Советская Россия», в свое время разоблачила мои злодеяния.

Отвечая на этот явно заготовленный вопрос, я упомянул сначала о прокурорских расследованиях и о восемнадцати комиссиях, доказавших мою невиновность, а в заключение сказал, что клеветническая статья в «Советской России» не только не порочит меня, но еще и является предметом моей самой высокой гордости, ибо эта газета оклеветала таких величайших людей, как Андрей Дмитриевич Сахаров, Александр Исаевич Солженицын, Борис Николаевич Ельцин. Я подчеркнул при этом, что считаю себя человеком рядовым и никогда в жизни не посмел бы поставить себя вровень с этими людьми. Но уж коль скоро эта газета оклеветала нас всех вместе, то данное обстоятельство для меня — предмет самой высокой гордости. Солдаты аплодировали, политрук исчез…