Последние события парламентской жизни России выявляют одно крайне парадоксальное обстоятельство. С одной стороны, громогласная декларация о суверенитете, а с другой — стыдливое умолчание о тех конкретных действиях, которые обеспечивают и составляют понятие суверенитета. Суверенная Россия фактически лишена собственной столицы, правоохранительных органов, финансов, милиции и Комитета государственной безопасности, наконец, элементарной административной структуры подчинения. При этом более 86 % предприятий, учреждений и управлений, расположенных на территории России, ей не принадлежат. Неисчислимые богатства ее недр находятся в исключительной собственности союзного руководства.
Впрочем, такие важные прерогативы власти, как правоохранительные органы, финансы, милиция формально принадлежат российской юрисдикции. Однако и эта и другие организации и учреждения хорошо знают, кто подлинный хозяин, закономерно подчиняясь союзному центру, а не Российской Федерации.
Где же фактически реализуется суверенитет России? Прежде всего в работе российского парламента, который наподобие острова или даже Ноева ковчега самостоятельно борется со стихийными неурядицами и организованным сопротивлением. Если бы российский парламент, как и все в России, находился в административной или партийной зависимости от союзного парламента и ЦК КПСС, то и этот островок, этот Ноев ковчег тоже не состоялся бы. При таком «суверенитете» центру можно в любой момент создать и комитет национального спасения России, и направить вооруженные отряды в Верховный Совет, и повторить зловещую фразу, «Караул устал, открыть окна, проветрить помещение». И безоружные депутаты, естественно, выполнят этот приказ под дулами автоматов. И только окна не придется открыть из-за их отсутствия в современном помещении.
Оглядываясь на тот путь, который уже прошел наш парламент, следует признать, что суверенитет России и другие связанные с этим фактом постановления можно сравнить лишь со свободой слова, печати, совести, уличных шествий и демонстраций, торжественно провозглашенной сталинской Конституцией. На самом деле любая попытка реализации этих фундаментальных свобод в то время пресекалась настолько решительно, что никому и в голову не приходила сама возможность их практического воплощения. Так и жили по Оруэллу, сочетая преданность сталинским формулировкам с решительным внутренним отрицанием их практической реализации. Не оттуда ли, не от этих ли патологических истоков питается сегодня парадоксальный дуализм некоторых ораторов, одни из которых, провозглашая суверенитет, умалчивают о его сути, а другие даже фигуре умолчания придают поистине оруэлловскую логику толкования: суверенитет, конечно, нужен, но столь тонко и сложно аранжированный, что в конечном итоге это уже и не суверенитет, а лишь мелодия о суверенитете.
Человеку же, живущему на российской земле, нужно подумать, каким образом обеспечить не только звучание слова «суверенитет», но и его реальное воплощение. Как сделать финансы действительно российскими финансами, и чтобы российские недра служили России, и чтобы правоохранительные органы исполняли законы российского парламента, а не Бог весть какой фата-морганы. И чтобы мощный голос России был слышен, а не заглушен, и чтобы российские народные депутаты в Москве чувствовали бы себя столь же уверенно и гордо, как и французские парламентарии в Париже, как сенаторы Соединенных Штатов в Нью-Йорке.
Однако это лишь благие намерения. А пока кроме экономического, политического и юридического бесправия России существует еще одно. На российской земле находятся воинские части, и организации, которые не только не попадают под юрисдикцию России, но и вообще не имеют к ней никакого отношения. Не будучи подотчетной российскому правительству, армия может сказать свое решающее слово, да еще, как показал недавний опыт, по приказу, автор которого остался неизвестен. Анонимно управляемые вооруженные силы на территории суверенного государства — еще одна бессмыслица в духе Оруэлла. В этом же ряду — директивные документы, санкционирующие прямое вмешательство органов КГБ СССР в любую хозяйственную и коммерческую деятельность и даже личную жизнь граждан. Все это говорит о том, что России нужна национальная армия, ибо на основе одних лишь улыбок и телеграмм государственная жизнь страны не может состояться. Это подтверждает весь предыдущий опыт человечества, в том числе и наш собственный опыт.
В состав вооруженных сил различных империй всегда входили национальные вооруженные силы. Противопоставляя им рабоче-крестьянскую армию, идеологически основанную на классовом признаке, известный советский поэт Асеев писал в 20-е годы: «На свете есть другие знамена и полки, туземных легионов тяжелые белки». И тогда возникает вопрос: а для какой цели они формировались? Неужели для ослабления, расслоения и раздробления единых вооруженных сил Великобритании, Франции, Португалии, Голландии и других метрополий? Великие империи традиционно формировали в составе единой армии национальные военные части. И, разумеется, не во вред империи. Естественно возникает следующий вопрос: почему они это делали, а мы сегодня так остро сомневаемся в целесообразности подобного шага?
Дело в том, что независимо от государственного строя и общественного уклада классические империи носили характер национальный. Военно-политические ведомства и генералитет, конечно же, отдавали себе отчет в том, что национальная идея метрополии вряд ли послужит достаточным идейным фундаментом для формирования военных частей, укомплектованных представителями колоний или даже доминионов. Поэтому в интересах целостной империи, для повышения боеспособности объединенных вооруженных сил, были использованы такие мощные идеологические факторы, как национальное самосознание, религия, исторические традиции, свойственные тому или иному народу. И все это, умело использованное, приводило, как показал исторический опыт, не к раздроблению, а напротив — к консолидации объединенных вооруженных сил.
В наших условиях объединенные Вооруженные Силы Союза ССР идеологически базировались не на национальной идее, а на официальных доктринах государственной коммунистической идеологии. И пока данная идеология доминировала в общественном сознании, на основе ли массивной пропаганды, железного занавеса, то, отвлекаясь от категории морали, следует признать, что она действительно цементировала армейские ряды и формировала идеологическое обеспечение вооруженных сил.
Но если сегодня мы хотим принять вызов времени, обернуться к реалиям и здравому смыслу, то нам придется признать тот непреложный факт, что традиционная идеология быстро ветшает, выветриваясь из массового сознания, превращается в сборник казенных доктрин и окостеневших догматов. И в этих обстоятельствах уже не может выполнять свою прежнюю роль. Кроме того, происходит объективный и явно нарастающий процесс национального самосознания. И в таких условиях, уже независимо от политических пристрастий, с позиции гражданственности, ответственности, всем нам, и в первую очередь — профессиональным военным — следует задуматься над тем, как использовать этот мощный духовный потенциал, задуматься над положительным историческим опытом национальных военных формирований.
Создание российской национальной армии, вне сомнения, не означает раздробления объединенных сил Союза ССР. Наоборот, речь идет об их подлинной консолидации и об укреплении их боевого духа.
Таким образом, идея создания российской национальной армии, с включением других национальных формирований федерации, носит характер не сепаратистский, а всеобщий. Практическое воплощение этой идеи в жизнь надежно укрепит вооруженные силы страны. Именно с этих позиций легко ответить и на остальные возражения наших оппонентов.
Российская национальная армия явилась бы подлинным гарантом суверенитета и стражем Конституции России. И в этом отношении говорить о том, что армия потому не нужна, что мы не собираемся ни на кого нападать, все равно что сомневаться в необходимости иметь на бахче сторожа, который тоже ведь не собирается нападать на мирного путника при том условии, что тот не ворует арбузы. Правда, есть и другой аргумент: на нас никто не собирается нападать.
Не исключая возможности формирования национального комитета спасения России (можно ли это исключать, кто сегодня поручится, что такой комитет не будет действительно создан?), отбросим, однако, это предположение для удобства аргументации. Подчеркнем лишь, что армии в ряде случаев создаются не для реального нападения или отражения, а для формирования устойчивой стабильности. Шведы, к примеру, не воюют после Полтавы, однако они тщательно заботятся о своей армии, которая является гарантом их нейтралитета. То же самое можно сказать и об армии Швейцарии.
Есть еще один очень важный аспект, связанный с формированием национальных вооруженных сил. Вспомним, что и маленькие, и даже крохотные страны имеют собственные национальные армии. Вряд ли государство Коста-Рика способно защититься от могущественных соседей, тем более напасть на них. В еще большей степени это относится к Люксембургу или Ватикану. Однако же и они имеют собственную армию как выражение национальной традиции и культуры. Следовательно, формирование собственных вооруженных сил — неотъемлемая часть суверенного существования народа, охватывающего не только военные и политические аспекты, но и другие ценности, которые в совокупности своей и позволяют утвердиться народу на своей земле.
Важный аргумент против создания национальной армии — огромные, по нашим временам неподъемные материальные затраты, порядка 30 млрд. рублей в год. Однако аргумент этот не состоятелен, потому что речь не идет о параллельном формировании «дополнительной» российской армии. Тем более что подобная вооруженная «прибавка» в огромной 150-миллионной стране поистине изменила бы соотношение сил на мировой арене. Этого одного уже было бы достаточно, чтобы отказаться от данной затеи. Поэтому речь может идти не о создании дополнительной армии, а лишь о перераспределении вооруженных сил Союза с учетом российского контингента.
Один из острых аргументов против российской армии заключается в том, что в итоге эти подразделения могут войти в конфронтацию с общесоюзными вооруженными силами. На самом же деле небольшая, пусть даже символическая, российская армия именно для того и формируется, чтобы предотвратить какую бы то ни было конфронтацию, ибо за пределами Российского государства нет такого пространства, куда могла бы «наступать» российская армия.
И последний, пожалуй, самый принципиальный вопрос: каким образом преодолеть сопротивление руководящей административной системы, выступающей против российской национальной армии? Здесь нужно, отметить, что сопротивление центра носит не только административный характер. Неприятие этой идеи — на фоне ли искреннего заблуждения, в результате ли изощренной демагогии — является, по терминологии коммунистов, идеологическим обеспечением административных препятствий. Следовательно, первым пунктом или первым шагом позитивной программы, связанной с формированием российской национальной армии, должно стать преодоление соответствующих идеологических завалов. Такая задача может оказаться еще более трудной по сравнению с чисто организационными, технологическими и финансовыми проблемами, потому что само понятие армии затрагивает особые зоны массового сознания. Ведь национальная гордость, гражданственность и ответственность за судьбу Отечества тесно и порой нераздельно перемежаются с навязанными имперскими и классовыми стереотипами. Поэтому идея российской национальной армии будет развиваться, крепнуть и побеждать не изолированно, а в сочетании с восстановлением общечеловеческих духовных ценностей. А пока необходимо уже сейчас мобилизовать все интеллектуальные резервы российских народов на разъяснение этой чрезвычайно важной патриотической, гражданственной идеи.
Тем не менее, скажет догадливый читатель, все наши моральные постулаты все равно разобьются о грубую силу административных решений. Это не совсем так, или даже совсем не так, поскольку, как показал исторический опыт, справедливые идеи, укорененные в массовом сознании, в ряде случаев успешно противостоят административной силе. Никакие приказы не могли бы уже заставить нас взрывать храмы, громить монастыри, осквернять иконы — ни единично, а массово.
Что касается чисто организационных проблем, то здесь представляется логичным формирование детских военных училищ, которые бы готовили будущих офицеров с учетом национальной военной истории и российских традиций. Военным специалистам, по-видимому, принадлежит окончательное решение, связанное со структурой, количественным составом и другими техническими подробностями российской армии.
Будет ли это профессиональная армия, и если да, то именно на территории России, может быть, есть смысл начать ее экспериментальное формирование. Или же российская армия станет естественным продолжением тех вооруженных сил, которые существовали в России до 1917 года, с использованием соответствующей формы, знаков различия, орденов и т. п. Не исключены и иные предложения по которым было бы полезно провести соответствующую дискуссию. И какой бы ответ мы ни услышали от специалистов, одно не подлежит сомнению — России армия нужна.