В гарнизонном карауле был один весьма необычный пост — военный окружной госпиталь. Не весь госпиталь естественно, а только две камеры в темном подвале с металлическими решетками вместо дверей и микроскопическими окошками под самым потолком, через которые дневной свет фактически не проникал.
В этих камерах содержались военнослужащие, отбывающие свой срок заключения в дисциплинарном батальоне, которые нуждались в серьезном лечении или операциях. Вторая категория «пациентов» — те «умники», которые еще находились под следствием за различные уголовные преступления и по мере сил и возможностей, а также при наличии аппетита, периодически глотали ложки, вилки, ключи, монеты и прочие «заведомо-неперевариемые» мелкие металлические предметы. Или время от времени, добровольно резали себя бритвами, бились головами об стены, ломали себе руки и выворачивали пальцы, справедливо полагая, что лежать на больничной коечке, пусть даже в темном подвале, все же гораздо уютней и предпочтительней, чем сидеть в одиночной камере гарнизонной гауптвахты между допросами строгого и дотошного следователя в ожидании справедливого судебного приговора.
Но класть такую замечательную, образцово-показательную и местами даже душевную публику в общие палаты для нормальных военнослужащих никто из командования округа особым желанием не горел, и поэтому для подобной клиентуры отвели относительно уютное помещение в глубоком подвале госпиталя — с глаз долой из сердца вон.
Для охраны «ненадежных больных» выставили вооруженный пост, дабы эта деликатная публика не подалась в бега или не натворила еще чего похуже. А на лечебные процедурки и планомерный осмотр доктора можно и под конвоем прогуляться, не так ли?!
Законное право гражданина СССР на медицинское обеспечения, никто у данных индивидуумов не отнимал, так что ООН в целом и Генеральный секретарь Перес де Куэльяр в частности, могут спать спокойно. Все условия содержания и права человека в гостеприимных и уютных камерах уральского госпиталя соблюдались гораздо трепотней, чем в хваленой американской тюрьме на базе Гуантанамо, к бабке не ходи, можно и не проверять.
Данный пост для караула был удобен и неудобен одновременно. На него заступали по два курсанта на 4-ре часа, чтобы осуществить вывод больных и страждущих на прописанные медицинские процедуры и в тоже время обеспечить надежную охрану достаточно серьезной публике, от которой можно было ожидать чего угодно.
Здесь были и дезертиры — кто бежал с оружием и жестокие убийцы, ожидающие решение суда, с последующей отправкой в обычные тюрьмы и лагеря строгого режима.
По тяжести совершенных преступлений и возможной опасности для общества, «сидельцы» были отсортированы на две камеры: № 1 — «полный пипец» и № 2 — «не очень полный, но тоже пипец». Поэтому открытие дверей камеры и вывод «пациента» осуществлялся со всеми мерами предосторожности — оружие заряжено, металл в голосе, второй часовой страхует первого и все такое… Все процедуры и каждое открытие камер осуществлялось только с обязательным уведомлением по телефону начальника караула.
А вот уже по коридорам госпиталя «пациента» следовало вести с разряженным оружием (дурной приказ коменданта, в плане отдельная история по данному вопросу), магазин с патронами отстыковывался от автомата и убирался в подсумок, разрешалось только примкнуть штык-нож. Идиотизм, а куда деваться?!
В тот день, на данный пост были назначены четверо ребят из нашего 45-го классного отделения, попарно: курсанты Лелик Пономарев и Саня Симонов, а также — курсанты Витя Копыто и Костя Остриков.
К слову сказать, Остриков в последствии, оставил военную службу и стал священником — настоятелем православного храма. Не могу однозначно утверждать, что именно после данного караула Костя укрепился в мысли сменить военный мундир на церковную сутану, но то, что он в полной мере и во всех красках осознал бренность своего существования в рамках сурового мира и крепко задумался о смысле своей жизни, как таковой, это точно.
Итак! Мы с Леликом заступаем во вторую смену и пока принимаем по описи имущество в караульном помещении у предыдущего состава караула, а Витя Копыто и Костя Остриков, в сопровождении разводящего — сержанта Валеры Гнедовского, взгромоздившись в кузов армейского ЗИЛ-131 цвета хаки, уехали в окружной госпиталь принимать необычный пост и больных арестованных.
Через положенное время, ребята отзвонились начальнику караула лейтенанту Зайчику, отчитавшись, что процесс приема-передачи прошел благополучно — пост принят, арестанты все в наличии и в данный момент часовой Остриков отведет «пациента Михайлова из камеры № 1» на вечерние процедуры — укол антибиотика, а в помещении с камерами останется курсант Копыто. Стандартный доклад, ничего особенного и для ребят на посту потянулось тягучее и монотонное время служебной рутины.
В положенное время, спустя 4-ре часа, мы с Леликом Пономаревым и сержантом Гнедовским, на громыхающем ЗИЛе потащились на пересменку по ночным улицам гостеприимного уральского городка. На улицах ни души, устав от дневной суеты, город спит. А мы не спим, мы охраняем покой и спокойствие мирных граждан.
ЗИЛ-131, обиженно хрюкнув и изрыгнув облако сизого дыма, остановился во дворе лечебного учреждения. Спустившись в подвал старинного особняка, где располагался госпиталь, мы постучали в неказистую металлическую дверь с зарешеченным окошком.
Визгливо скрипнули несмазанные петли и в открывшейся маленькой форточке, показалась откровенно заспанная физиономия Вити Копыто. Мельком окинув нас осоловевшим взглядом, откровенно зевающий Витя открыл тяжелую дверь, впуская смену вовнутрь тесного помещения.
В комнате охраны стоял древний стол, две табуретки и вешалка для шинелей, а на стене висел огромный «корабельный» телефон с убогим диском — номеронабирателем. Прямо напротив стола были расположены зарешеченные двери в две камеры, сквозь которые хорошо просматривались обычные армейские кровати со спящими на них «невольниками».
Что ни говори, а решетки вместо дверей — это удобно и достаточно функционально, можно было даже и не заходить вовнутрь камер, все и так хорошо видно. Но и вплотную к дверям лучше не приближаться, а то «кто его знает» чего от этих душевных ребят ожидать?! Придушат между делом, а потом скажут, что так и было.
Костик Остриков протирая кулаками, покрасневшие от рваного сна глаза и сдержанно зевая, оптимистично пробормотал.
— Не пост, а малина, парни! Дверь входную закрыл и сопи себе все 4-ре часа до следующей пересменки. Днем правда придется побегать, вон на столе расписание с процедурами «больных» валяется. А так, в принципе, терпимо. Санаторий, одним словом. Эх, повезло!
Пока Витя Копыто и Костя Остриков натягивали свои шинели, а мы с Леликом наоборот — раздевались, попутно прикидывая, как бы поудобней устроиться на жестких табуретах, чтобы, откровенно говоря, по быстренькому провалиться в глубокий обморок и немного вздремнуть, как неожиданно, сержант Гнедовский приблизился вплотную к решеткам и, сосредоточенно вглядываясь в тела, лежащие на койках в камерах, задумчиво обронил.
— Не понял?! Коек в двух камерах — 16-ть. По списку — 14-ть арестантов, а 3-ри койки свободные?! Как так?! Может, я — идиот, не спорю, сей факт документально не доказан, но одного явно не хватает!
Витя Копыто находясь в пограничном состоянии близком к анабиозу, скорчил умильную гримасу и комично-звонко хлопнул себя ладонью по лбу.
— Блин, вот ведь голова дырявая, чуть не забыл! Не волнуйтесь парни, я одного «сидельца» из 2-й камеры отпустил на пару часов в город. Типа вроде увольнения… Короче, скоро придет.
Нам с Леликом спать как-то сразу расхотелось, причем радикально и однозначно. У сержанта Гнедовского неестественно вытянулась физиономия, и немыслимо округлились глаза, а курсанта Острикова встряхнуло так, как будто в него попал разряд молнии. У парня сразу подкосились ноги, и Костик тяжело рухнул на ближайшую табуретку. Он крепко вцепился в свой автомат, уперев его в пол, на манер подпорки и уставился на Витю Копыто с немым вопросом, беззвучно открывая рот, не в силах выдавить из себя что-либо внятное.
Витя, тем временем не переставая сладко позевывать, не выказывал даже легкого признака какого-либо беспокойства.
— Представляете, один пацан оказался местным. У него тут жена недалеко живет, буквально пара кварталов. Уж очень просился к жене на свиданку сбегать, за сиську давно не держался. Два пузыря «беленькой» обещал! Ну, я и отпустил, не зверье же, чай какое?! Кстати, должен был уже вернуться. Чего-то задерживается, не иначе, весь писюн стер до самого основания?! Наверно, женушку свою и так и эдак…
Костик в отчаянии закрыл свое лицо ладонями и жалобно простонал, с трудом озвучивая простые слова.
— Когда ты успел…?!
— А когда ты выводил арестанта из 1-й камеры на уколы. Тебе не стал говорить, чтобы сюрпризом так — раз, и два фуфырика водочки, между делом так — «из неоткуда», практически! Правда, здорово?!
Сержант громко скрипнул зубами и, глядя в откровенно счастливые глаза довольного жизнью курсанта Копыто, с какой-то обреченной пустотой в голосе тихо спросил.
— Витя, ты что — дурак?!
Курсант Копыто показательно-обиженно надул губы и театрально заломил руки, бездарно кривляясь в образе «а-ля-Гамлет».
— Я так понимаю, вы водку пить не будете?! Да?! Пить или не пить?! Вот в чем вопрос?!
Валера Гнедовский уперся тяжелым и немигающим взглядом в глаза Вити Копыто и уже с заметным отчаянием и раздражением в голосе повторил.
— Витя, ты что — дурак?!
— Почему это дурак?! На дворе «сухой закон» и прочая горбачевская херня, а тут два пузыря… на халяву… понимать надо!
Гнедовский с кулаками ринулся на курсанта Копыто и заорал во все свое сержантское горло.
— Придурок! Ты что натворил, идиота кусок?! Я же сейчас должен доложить по команде о побеге заключенного и тебя сдать, как соучастника! Кретин е**нутый! Ты же всех нас подставил и себя в первую очередь, долбоебина! Ты же в тюрьму сейчас пойдешь, дибилина мудоковатая… Нет, не пойдешь, а побежишь! На четырех костях побежишь, галопом, уё*ище недоделанное! И Костю за собой потащишь! Его, правда, возможно и оправдают, в конце концов, но из училища точно выгонят! А нервов потреплют, мама не горюй! Тварь! О чем ты вообще думал в этот момент?! Ты вообще когда-нибудь о чем-нибудь думаешь?!
От Валеркиного крика начали просыпаться арестанты и чего-то там попытались вякнуть по поводу: «дайте поспать, ночь на дворе».
Сержант Гнедовский рассвирепел еще больше и пообещал незамедлительно перевести всех «откосистов-шланголоидов» в разряд законченных инвалидов, если они не заткнутся. В результате, посчитав за благо не испытывать на себе неконтролируемый гнев и сокрушительную силу нашего сержанта — КМСа по классической борьбе, арестанты дружно затихли, а перепуганный Витя Копыто наконец-то начал осознавать всю «красоту текущего момента».
— Я…. я же как лучше хотел! Для всех же старался…
Всегда спокойный и предельно уравновешенный сержант был просто ужасен в своем праведном гневе, в таком состоянии его никогда не видели.
— Старался?! Ах, ты оказывается, ста-рал-ся?! Чего ты старался?! Себя в тюрягу посадить?! Не ссы, у тебя получилось, с гарантией…! И Костика рядом, чтобы сидеть было не скучно, да?! А ты Костю спросил?! Согласен ли он, за два пузыря, компанию тебе на зоне составить?! Ни хрена! Ты его просто и тупо подставил! И нас всех сейчас подставляешь, говнюк! Ну, Витя?! Все, хана тебе! На этот раз, ты превзошел самого себя! Дрочи жопу, кандидат на нары…
Витю мелко затрясло, его глазки хаотично забегали и он начал жалобно лепетать.
— Ребята, я не подумал ведь… Он так жалобно просился… жена, стояк и все такое… Ну, нельзя же так обманывать, правда?! Он придет, точно придет. Давайте еще подождем, а?!
— Витя, для того чтобы из тюремных застенок на свободу слинять, тебе еще и не такое наплетут, идиот! Развешивай уши шире, чтобы в них ссать удобней было! И твоя цена оказалась — всего-то две паршивые бутылки водки! Дешевка! Ты хоть адрес у него спросил?! Так, между делом, хотя бы для приличия! Где его сейчас искать?! Где?! Два квартала… в какую сторону?!
— Нет, не спросил! Ребята, давайте ждать! А?! Он обязательно вернется…
— Витя, сколько ждать?! Сколько нам ждать, ты скажи?! Мы должны в караулку позвонить о приеме-сдаче. Не можем мы тут до утра тупо сидеть и ждать! Не можем! Понимаешь?!
Витя поник головой и почти заплакал от осознания того, что его могли просто и банально обмануть. В наступившей ненадолго тишине зазвонил телефон. Не иначе, начкар — лейтенант Зайчик, не дождавшись своевременного доклада с поста, начал проявлять беспокойство.
Услышав противный перезвон армейского телефона, который резанул по нервам, курсант Копыто заметно вздрогнул, но собрал волю в кулак и решительно выдал следующее.
— Парни, я все понял! Выхода нет! Я виноват! Один! Костик не при чем, я все возьму на себя!
И Витя обреченно вздохнув, медленно и нехотя потянулся к телефонной трубке. Но сержант Гнедовский внезапно перехватил его руку и, сняв громоздкую трубку с допотопного аппарата, бодрым и уравновешенно-размеренным голосом доложил о приемо-сдаче поста без замечаний, мотивируя задержку по времени, светофорами, которые как, сговорившись, переключились в режим «красной улицы» и поэтому ЗИЛ добирался до госпиталя непростительно долго.
Затем, дав отбой и ловя на себе наши несказанно удивленные взгляды, Валера, нервно покусывая губы, пристально посмотрел в глаза каждому из нас и тихо произнес.
— Значит так парни, у меня такое предложение — сейчас мы делаем вид, что ничего не произошло! Санька и Лелик заступают на пост! Если приедет любая проверка и обнаружится «недостача», вы дружно «включите дурака» и скажете, что камеры не открывали и по головам никого не проверяли, а при дежурном освещении могли и просчитаться на одно тело. Это конечно нарушение Устава, но не смертельное. Ну, а Витенька тогда уже и возьмет всю вину на себя, старательно отмазывая Костю Острикова. Предупреждаю, при таком раскладе, достанется нам всем и очень даже не по-детски! Возможно, что отсидка на гауптвахте будет наименьшим из возможных наказаний. С Витей уже все понятно, он без вариантов идет под следствие! Я лишаюсь лычек сержанта и рискую отчислением из училища, но вас всех буду отмазывать до последнего, что вы не в курсах и не при делах. Условие — всем «мертво» стоять на своем! Я — не я, знать ничего не знаю! Так мы выиграем еще 4-ре часа! Потом опять заступят Витя и Костя, и до начала утренних процедур и завтрака арестантов есть еще где-то 4-часа. Итого, если этот «казанова», нашего доверчивого и наивного дурака Копыто все же не обманул, а действительно сейчас носится «савраской» по всему городу в творческом поиске, где бы посреди ночи взять две бутылки водки, чтобы рассчитаться с любезным Витенькой, в чем я оо-очень глубоко сомневаюсь, то у нас в активе появляется уже почти 8-мь часов! Согласитесь, это уже что-то?! Ну, а потом, Витя, ничего не остается как чистосердечное признание и в долгий путь на долгие года! Не дай Бог конечно! Этот безнадежный план может осуществиться только при единогласном участии всех нас и каждого. Если кто-то не согласен, тогда по приезду в караулку, Витя сразу идет сдаваться! Добровольное признание вроде как бы смягчает вину… Итак парни, кто за то, чтобы дать Вите фору в 8-мь часов, вдруг «беглеца» совесть замучает или он одумается и действительно вернется?! А?!
Честно говоря, вылетать из училища, а тем более оказаться под «строгим, но справедливым» следствием и испытать на себе все прелести дисциплинарного батальона никому из нас совсем не хотелось, но Витьку было откровенно жаль. До него, наконец, дошло, что он натворил и парня колотила мелкая дрожь.
Валера Гнедовский первым поднял полусогнутую в локте руку вверх и тихо спросил.
— Кто «за»?!
Все ребята, особо не медля, подняли руки, курсанта Копыто надо было спасать. Он, конечно, дурачина редкостный, что в очередной раз подтвердилось в результате «глубоко-обдуманных» действий, но мы «своих парней» в «биде» не бросаем! Попробуем, а там как получится?!
Растроганный Витя чуть не плакал. Он понимал, чем мы все рискуем, и монотонно твердил как заклинание, «уговаривая» нас и себя в первую очередь.
— Он скоро вернется! Он скоро вернется, он обещал… два часа…
Ребята уехали, рычание армейского ЗИЛа затихло в ночной тиши. Мы с Леликом молча сидели на жестких табуретках и старались не смотреть друг другу в глаза. На душе скребли кошки, и было очень тревожно.
Все было предельно ясно и понятно — наше алиби было настолько хлипким, а возможные отговорки «шиты белыми нитками», что мама не горюй!
К тому же, достаточно было нашему Витеньке на следующей пересменке удивленно выпучить глаза и поднять тревогу, как главными подозреваемыми в побеге «арестанта» автоматически становимся мы с Леликом. Это же, как дважды два! Но Витя Копыто не такая же сука, чтобы нас подставить?! Хотя, в такой гнилой ситуации, когда на кону стоит реальный срок заключения, кто его знает?! Мде, ситуёвина?!
Вот в таких невеселых мыслях потянулись эти бесконечные 4-ре часа. Спать совсем не хотелось, нервы натянулись до предела, а ладони и ХБшка на спине предательски намокли. В воздухе физически ощущалось «электричество» нервозности и напряжения. Хотелось вскочить с табуретки и энергично побегать по комнате охраны от стенки к стенке, но места в помещении было непростительно мало, и мы сидели неподвижно как влитые.
Неожиданно по ушам ударил противный звонок телефона. Я инстинктивно вздрогнул, а Лелик взял трубку.
— Часовой 7-го поста, курса… Ну чего тебе надо, придурок?! Нет! Никого! Не пришел! Нет! Ладно, позванивай время от времени. Да, понимаю, что очко противно пульсирует! У самого очко так сжалось, что иголку хрен засунешь! Все, не трахай мне мозг и так противно на душе! Отбой!
Я понял, что звонил Витя, переживающий об «арестанте». Он, наконец, доехал до караулки и, сдав оружие в пирамиду, сразу же повис на телефоне.
А дальше началось нечто — телефон звонил практически каждую минуту! Изнемогающий Витя, накручивая самого себя и нас всех, беспрестанно вращая диск телефона, не успев положить трубку на рычаг после предыдущего звонка.
— Ничего?!
— Ничего!
— Никого?!
— Никого!
— Ничего?!
— Ничего!
— Никого?!
— Никого!
— Ничего?!
— Ничего!
— Ничего?!
— Ничего!
— Ничего?!
— Ничего!
— Ничего?!
— Ничего!
— Ничего?!
— Ничего!
— Ничего?!
— За**ал, понял?! От того, что ты звонишь каждую секунду, ничего не изменится! Звони хотя бы с 5-минутными паузами! Понял?!
— Понял! Ничего?!
— Ничего!
— Ничего?!
— Ничего!
— Ничего?!
— Ничего!
— Никого?!
— Никого!
— Ничего?!
— Ничего!
— Ничего?!
— Ничего!
И так все 4-ре часа. Пипец, мы с Леликом уже реально завелись и озверели не на шутку. Арестанты в камерах, ворочаясь в своих койках, зажимали головы подушкой, но спать уже ни у кого не получалось. Телефон звонил не умолкая. Возмутиться или тихо пискнуть, «сидельцы» просто не рискнули, понимая, что «охрана» не совсем адекватна и находится «на взводе».
— Ничего?!
— Ничего!
— Ничего?!
— Ничего!
— Бля! — взревел Лелик и, вскочив, швырнул табуретку на пол: — Эта ночь когда-нибудь кончится?!
— Ничего?!
— Ничего!
— Ничего?!
— Ничего!
— Никого?!
— Никого!
До конца нашей смены оставалось минут 20-ть, в очередной раз зазвонил телефон. Багровый и злой Лелик сорвал «кондовую» трубку древнего аппарата с рычага и, со всей дури врезал ей по столу. Шумно набрав в свои легкие максимальное количество воздуха, он приготовился рявкнуть что-то супер многоэтажно-заливистое и непотребное, но очень доходчивое, как вдруг неожиданно напрягся и, выпустив воздух, оправдательно забормотал.
— Часовой 2-й смены, 7-го поста, курсант Пономарев! Прошу прощения, товарищ лейтенант, трубка из рук выпала и об стол ударилась! Есть! Так точно! Все будет в лучшем виде! Есть!
Аккуратно и нежно повесив трубку на рычаг, Лелик посмотрел на меня жалким взглядом обреченного и тихо прошептал.
— Ну, вот нам и 3,14здец, Санечка! Сейчас наша смена приедет, причем вместе с комендантом гарнизона! Лейтенант Зайчик позвонил предупредить, чтобы все было «тип-топ»! Сдается мне, что комендантская зверюга или что-то знает или плановую проверку решил провести. А может «беглого» где-то в городе поймали и нас сейчас как свежеощипанных курепчиков на банальном вранье и повяжут! Копыто — говнюк, без вариантов! Вот попали, твою мать! Если нас с ним в одну камеру посадят, придушу мерзавца!
Я бездумно уперся взглядом в секундную стрелку наручных часов, которая неумолимо отматывала круги, отмеряя наши последние мгновения на свободе. Как хорошо на воле, господи! Воздух то, какой?! Не надышишься!
На нервной почве, у нас необычайно обострился слух, и мы буквально кожей чувствовали приближение «нашей судьбы». Вот в ночной тишине капризно рычит армейский ЗИЛ, вот сейчас он «перегазовывается» и скрежещет раздолбанной коробкой передач, чтобы сдать назад, маневрируя во внутреннем дворике госпиталя. Еще пару секунд и сейчас мы услышим, как по асфальту громогласно застучат металлические подковки на тяжелых сапогах нашей смены…
Неожиданно в железную дверь помещения раздался осторожный стук и тихие поскребывания совсем не похожие на уверенные и требовательные удары кулаком ребят из состава караула. В тот момент, для нас уже не было никакой разницы, мы уже не жили, а существовали…
Я, с равнодушием и смиренностью приговоренного к смертной казни, подошел к двери и, не глядя в зарешеченное окошко, открыл тяжелую дверь. На пороге, счастливо улыбаясь от уха до уха, стоял незнакомый мне молодой человек в госпитальной пижаме и, вытягивая вперед руки, держал в них по бутылке водке.
Находясь в «творческом ступоре», я машинально протянул вперед обе свои руки и инстинктивно взялся за горлышки бутылок… В это время, Лелик мгновенно вскочил с табуретки и быстрее молнии метнулся к двери. Не обходя меня стороной, он буквально из-за моей спины, врезал длинный хук по бессовестно улыбающейся физиономии незнакомца.
Учитывая, что в прошлой «доучилищной» жизни, Лелик был КМСом по боксу и КМСом по гребле на каноэ, то удар справа у него был просто сокрушительный.
Не переставая улыбаться, незнакомец в пижаме, закатывая глаза и безвольно разжимая пальцы, оторвался от земли и попытался отправиться в непродолжительный полет на пределы подвала. Но не успел, однако!
Пока, я перехватывал бутылки, Лелик схватил бесчувственное тело за «грудки» госпитальной пижамы и резким рывком, втащил его в помещение охраны. Затем, удерживая «улыбающегося» клиента одной рукой, Лелик открыл дверь камеры и мощным поступательным движением швырнул тушку «ночного ловеласа» на свободную койку и мгновенно захлопнул камеру.
Вовремя однако, так как в ночной тиши уже отчетливо были слышны шаги приближающейся смены. Лелик остался у входной двери, приводя свою форму в порядок и готовясь к встрече проверяющего офицера.
Я же в это время отчаянно метался по маленькому помещению поста, с двумя бутылками водки в руках, даже не представляя, куда их заныкать. В последний момент, успел сунуть бутылки в боковые карманы своей шинели, висящей на вешалке.
В тот самый момент, когда вторая бутылка еще только скользила в глубокий карман курсантской шинели, Лелик Пономарев уже докладывал суровому коменданту об отсутствии происшествий на вверенном нам посту. Уф, пронесло!
Приемо-передача поста проходила идеально и строго по требованиям руководящих документов. Двери камер открывались, арестанты обязательным порядком поднимались со своих коек, и их наличие строго проверялось методом переклички. Все как один были «на лицо»!
Заметив на физиономии одного из «сидельцев» внушительный «синячище» свежего разлива, несказанно удивленный комендант строго поинтересовался о его происхождении. Вяло владея языком и хаотично подергивая головой, «сонный» арестант доверительно посетовал, что часто ворочается во сне и периодически падает с кровати. Вот, не далее как за пару минут до переклички, опять вывалился, просто беда какая-то?!
Мы с Леликом дружно подтвердили данный прискорбный факт. Комендант удивленно пожал плечами и сделал вид, что поверил. Витя Копыто, увидев своего «давнего знакомого» заметно порозовел и начал дышать более-менее регулярно. Вместе с ним просветлели лицом Костя Остриков и сержант Валера Гнедовский.
Не выявив явных нарушений, удовлетворенный комендант уселся в кабину ЗИЛа, а мы, пьяные от счастья, полезли в кузов.
По пути в караулку, трясясь в раздолбанном ЗИЛе, я спросил Лелика Пономарева.
— Слышь Леля, а если это оказался бы не то парень, а случайный больной?! Типа, обычный прохожий — принес водку от беглеца и прощальную весточку с извинениями, что тот передумал возвращаться. Мы ведь его в лицо не видели?! А ты его сразу приложил не по-детски!
— А какая на хрен разница?! Тот, не тот?! Значит, не повезло пацану! У нас для кворума одной тушки не хватало, а с ним вместе — полный порядок! Должен же кто-то сидеть, чтобы не нарушать отчетность?! Почему бы не он?! А так оказалось то, что надо! Да и за несанкционированное превышение времени разрешенного увольнения в город на 4-ре лишних часа, наказать надо было?!
— Однозначно!
— Ну вот! Все по-честному! Бля, нервов потрепал на 10-ть лет вперед! Еще ненаглядного Витеньку Копыто после караула знатно отмудохаю для профилактики! 3,14здюк Пилопедрищенский! Разве можно так?! Я ведь эти 4-часа и не жил вовсе! Вечностью показались! Думал, сейчас сердце из груди через жопу выскочит! Признаться стыдно, чуть не обоссался раз несколько! Слышь Саня, а, правда, что нервные клетки не восстанавливаются?!
— Вроде как!
— Я ведь нутром чувствовал, как они бедненькие, прямо миллионами и миллиардами загибаются! Ну, Копыто…
Пока Лелик раздраженно пыхтел, исходя на праведный и запоздалый гнев, давая волю своим некогда натянутым нервам, я тем временем поймал себя на мысли, что в который раз, мы все получили очередное подтверждение незыблемой истины — Бог, Витю любил!
В который раз из такого дерьма выпутаться?! Правда, с колоссальной потерей нервных клеток… но по сравнению с потерей свободы, это такие мелочи…