Как уже отмечалось ранее (см. «Нервные клетки не восстанавливаются») в гарнизонном карауле, куда заступали периодически все военнослужащие, расквартированные в уютном уральском городке, был один весьма необычный пост — две камеры в темном подвале военного окружного госпиталя.

В этих камерах содержались военнослужащие, отбывающие свой срок заключения в дисциплинарном батальоне, или еще находились под следствием за различные уголовные преступления в ожидании суда. Данная «душевная» публика нуждалась в серьезном стационарном лечении или операциях.

Но, честно говоря, таких «объективно больных» пациентов была лишь малая толика среди хитрожопых «умников», которые по мере сил и возможностей, а также при наличии соответствующего аппетита, периодически глотали ложки, вилки, ключи, монеты и прочие мелкие предметы. Или добровольно резали себя бритвами, старательно бились головами об стены, причем все чаще — с разбегу. А также, ломали себе руки и выворачивали пальцы из суставов, справедливо полагая, что лежать на больничной коечке, пусть даже в темном подвале, все же гораздо уютней и предпочтительней, чем сидеть в одиночной камере гарнизонной гауптвахты или отбывать срок в периметре колючей проволоки дисциплинарного батальона.

Т.к. командование округа не горело особым желанием размещать эту расчудесную и образцово-показательно воспитанную публику в общих палатах с нормальными военнослужащими, то для подобной клиентуры отвели относительно уютное помещение в самом дальнем закоулке глубокого подвала госпиталя — с глаз долой из сердца вон.

Прописанное в Конституции СССР законное право каждого гражданина на бесплатное медицинское обеспечения, никто у данных индивидуумов не отнимал, так что в ООН могут спать спокойно. Все условия содержания, а также полное соблюдение прав человека в гостеприимных и уютных камерах уральского госпиталя соблюдались гораздо тщательней, чем в хваленой американской тюрьме для международных террористов на базе Гуантанамо, к бабке не ходи, можно и не проверять. Положение дел будет не в пользу Америки с ее хваленой демократией, поверьте на слово.

Для охраны «специфического контингента железоглотателей и членовредителей» выставлялся вооруженный пост, дабы эта деликатная публика не имела соблазна податься в бега, не контактировала с нормальными военнослужащими, не «навязывала» им свое общество или не натворила еще чего похуже. А на лечебные процедурки и планомерный осмотр доктора можно и под конвоем прогуляться, не так ли?!

Данный пост для личного состава караула был удобен и неудобен одновременно. На него заступали по два курсанта на долгие 4-ре часа, чтобы осуществить вывод больных и страждущих на прописанные медицинские процедуры и в то же время, обеспечить надежную охрану достаточно серьезной публике, от которой можно было ожидать чего угодно. А персонажи были, мама не горюй и упаси Господи!

Здесь были и дезертиры — кто бежал с оружием в руках и жестокие убийцы, расстрелявшие своих сослуживцев и насильники, и прочая мерзость, потерявшая человеческий облик, ожидающая решение суда, с последующей отправкой в обычные тюрьмы и лагеря строгого режима.

По тяжести совершенных преступлений и в зависимости от потенциальной опасности для общества, «сидельцы» были отсортированы на две камеры — «полный пипец» и «не очень полный, но тоже пипец». Поэтому на данный пост назначали, как правило, крепких ребят с приличной физической подготовкой и уравновешенной психикой.

Любое открытие дверей камеры и вывод «пациента» осуществлялся со всеми мерами предосторожности — оружие заряжено, металл в голосе, второй часовой страхует первого и все такое… Все медицинские процедуры и каждое открытие камер осуществлялось только с обязательным уведомлением по телефону начальника караула и в строгом соответствии с курсом лечения для конкретного арестанта.

А вот уже по коридорам госпиталя «пациента» следовало вести с разряженным оружием (дурной приказ коменданта, в плане отдельная история по данному вопросу), магазин с патронами отстыковывался от автомата и убирался в подсумок, разрешалось только примкнуть штык-нож. Идиотизм, а куда деваться?! Вся надежда свою силушку и «копье» в виде «пустого» автомата с примкнутым штык-ножом. Типа, эпизодически тыкай в задницу «беглого» или бегай с ним наперегонки, аки на олимпийских играх и попутно уговаривай «остановиться по-хорошему», а стрелять ни-ни! — комедия, блин! Но, об этом чуть позже, итак.

Заступаем на пост в госпиталь, часовые — я и Лелик Пономарев. Т. к. пост считается «геморройным», то на первую смену и «приемо-передачу» приезжает дежурный помощник коменданта — подполковник из училища РВСН (ракетные войска).

В маленьком закутке перед камерами откровенно тесно и подполковник дает команду открыть первую камеру, дабы лично проверить наличие всех «сидельцев».

Представители «старого» караула открыли камеру с контингентом «не очень полный, но тоже пипец». «Болящие» встали с коек и по очереди представились. Скрупулезно сверив личный состав, подполковник изъявил желание посетить камеру, где сидит категория «полный пипец».

Хочет?! Нет вопросов! Желание начальника — закон для подчиненного. Немного скривив морду лица, часовой из предыдущего состава караула открывает камеру № 2. Офицер-ракетчик смело заходит вовнутрь и сразу же на него бросается «придурок» с табуреткой в руках. Мы с Леликом не успели адекватно отреагировать, т. к. находились в «творческом ступоре», а парнишка из «старого» караула за минувшие сутки успел досконально разобраться «с кем именно» приходится иметь дело, и поэтому был начеку. Молниеносно ворвавшись в камеру, он ударом приклада АКМ по голове «вынес мозг» нападающему и отправил его в полет через койку в дальний угол камеры. Пока откровенно сбледнувший подполковник приходил в себя после скользящего удара табуреткой по фуражке, часовой еще успел пару раз приложиться сапогом по ребрам «бездыханного» тела, распластавшегося на полу. Мде… замечательное начало несения службы, многообещающее… Мама дорогая, забери меня отсюда.

Офицер, подобрав с пола фуражку с погнутой пружиной, растерянно промычал.

— И часто так?

Солдатик ВВ, не переставая пинать «напавшего», равнодушно ответил.

— А кто его знает? Вчера, мы так же заступали. Разве вас дежурный по комендатуре не успел предупредить? У него же правое запястье перебинтовано — успел рукой прикрыться от этого малахольного. А этот еще укусить пытался…

Убедившись, что «клиент» жив, мы приняли пост. Офицер и «старая» смена уехали. Мде… и с этой публикой битые сутки торчать… еще и кормить и водить в госпитальный корпус по врачам и на процедуры … а сегодня в ночь еще и помывка в бане запланирована — вообще, полный восторг. Наша воля, заварили бы клетки «намертво» и просовывали бы пищу сквозь решетку. «Душевные пацаны», ничего не скажешь.

Тем временем, «агрессивное чудо с табуреткой» благополучно очухалось и, посчитав за благо поменять свое текущее местоположение с пола на койку, встал на карачки и злобно загавкал. Понятно, еще и под «дурика» косит. Одуреть! Вот подарочек, твою мать! Ладно, к этому экземпляру особое внимание. А все-таки интересно, ему прививку от бешенства ставили, а то вдруг кусаться начнет?! И если он возомнил себя животным, то ему самое место в ветеринарной клиники на процедуре полной кастрации, не иначе. Вот, бля… попали!

Ох, как же время медленно тянется?! Звонок телефона резанул по нервам, позвонила медсестра.

— Михайлова из 1-й камеры на перевязку в 202-ю, это на втором этаже. Жду!

Кинули с Леликом на пальцах, вести мне. Уф, лучше на «свежем воздухе», чем с дебилами в подвале. Прости, Лелик, твоя очередь следующая.

Вывел Михалова — огромная 2-метровая гора мяса весом за центнер, ноги в бинтах, еле ходит, взгляд стеклянный. Бррр! Задушит и не вздрогнет!

— Вперед!

Тяжело переваливаясь с ноги на ногу, арестант Михайлов побрел на перевязку. Я потащился следом. Идя по коридору госпиталя, я обратил внимание, как непроизвольно замолкали солдатики, находящиеся на излечении, которые попадались нам навстречу. Улыбки сползали с их лиц. Ушастые ребята с плохо скрываемым страхом смотрели на гиганта, которого вели под конвоем.

202-я! Постучавшись в дверь, завел Михайлова. Врач, посмотрев на меня из под лицевой маски, попросил выйти за пределы перевязочной.

— Не положено! Выводной обязан постоянно контролировать…

— Парень выйди. Тебе же лучше. Во-первых, тут гнойная перевязочная, стафилококки всякие в воздухе летают, оно тебе надо? Во-вторых, лицезреть зрелище гниющего заживо человека даже мне — врачу с огромным опытом и то неприятно! Ты еще чего в обморок рухнешь, и возись тут с тобой! А ты при исполнении и с оружием… и куда он денется? Не Карлсон, в окно не улетит!

Я вышел за дверь и, коротая время, присел на подоконнике. Окно госпиталя выходило в мир — на живописную улицу, по которой неспешно дефилировали девушки… Ах, девушки, какие все же красивые девушки гуляли по улицам уральского городка…

Пока я исходил на слюну и тупо грезил наяву, «больной» Михайлов, выйдя из перевязочной, неожиданно шустро «дал деру». На мгновение вернувшись в «реальность», я краешком глаза заметил как мой подконтрольный «увалень», перекатываясь словно шарик, уже фактически скрылся в конце госпитального коридора. Под ложечкой противно ёкнуло, спинка мгновенно вспотела и, громыхая тяжеленными сапогами, я с истошными криками: «Стой!» припустил в погоню.

Бегу и думаю: «Ну и что дальше?» Догнал… Обогнал… Встал перед Михайловым… А он надвигается на меня как айсберг на «Титаник». Упираю штык-нож ему в кадык и опять кричу.

— Стоять!

Парень хватает ствол моего автомата двумя руками и пытается насадиться на лезвие штыка, как кусок мяса на шампур. Его глаза безумны, а губы шепчут.

— Убей меня!

Оп-па! Так мы не договаривались! Резко дергаю автомат на себя, вырываю его из рук арестанта и прикладом даю под дых. У Михайлова выпучились глазки, и он тяжело осел. Подбегает медсестричка.

— Изверг, что же ты делаешь?! (это мне) Я напишу рапорт главврачу, что ты избил Михайлова. Он и так весь забитый и обиженный!

— Умом трахнулась?! Он бежать пытался, а потом на штык кидался! Пиши что хочешь, мне пох…

— Дурак! У него и так жизнь тяжелая! Его все обижают, он сам себе ноги режет, и грязь в раны забивает, чтобы гангрену получить …и ампутацию ног! Любой ценой под амнистию попасть хочет. Он всего лишь из отпуска не вернулся, а его в дисбат. А там его «обидели»… Он жить не хочет…

Ну, пипец, совсем на головушку «ку-ку». Да они все тут, похоже, по башке трахнутые. Им место в дурдоме… А мы то здесь причем?! С этим дерьмом общаться, да еще его лелеять и холить и входить в положение? Ага, сейчас! А кто виноват, что его обижают? Вон какой «лось» огромный, кулак, что 2-литровая банка… Тьфу, блин, дрожь противная в руках, что ни говори, а неприятно, когда от тебя арестанты бегают, да еще посредством твоего же оружия, горло себе хотят перерезать…

— А меня ипёт, что у него жизнь тяжелая? Вместо него прикажешь на нары садиться? А ну, вставай, сука! Руки за спину! Вперед!

Привел Михайлова, запер в камере, а у самого испарина на лбу и руки трясутся. Лелик посмотрел на меня и ничего не сказал, наверное, и так все понял.

Ему выпала очередь выводить «психа с табуреткой» на физиопроцедуры. Когда они вернулись, у Лелика нервно подрагивали губы, а у «любителя помахать табуреткой» красовался свежий кровоподтек аккурат посреди лба. Я тоже посчитал за благо промолчать и ничего не спрашивать.

Мде… стадо ублюдков и никак иначе! И «это вот» находилось в казармах с нормальными солдатами, а потом мы удивляемся волне насилия и дедовщины, захлестнувшей армию. Таких уродов надо сразу в тюрьму отправлять, а не в армию призывать в надежде, что они осознают свою «роль в истории» и займут достойное место в монолитном строю защитников Родины! Ага, сейчаззззззззз!

Во время кормления сидельцев обедом, мы обратили внимание, что у Михайлова ложка с просверленной дыркой и кружка с дыркой и алюминиевая тарелка… Непонятно!

После приема пищи, «табуреточник» приблизился к решетке, и заискивающе заглядывая нам в глаза, начал ласково нашептывать.

— Ребята, простите меня за недостойное поведение и поймите правильно, не хочу в тюрьму, тем более что меня совсем незаслуженно…

— Рот закрой, нам это неинтересно. Любого из вас спроси, все тут незаслуженно сидят. Прям, пай-девочки, куда деваться?!

— Нет не все! Вон Михайлов из 1-й камеры. Он — дезертир, сука! Уже 1,5 года отслужил и получил отпуск на «малую родину», а в часть не вернулся! Это же надо?! Уже «дедом» был! Лежи себе на койке, дрочи молодых и жди дембеля! А он, 3,14здюк, обоссался и не вернулся. Больше года бегал, пока не поймали! А когда в дисбат 3 года начислили, так он, сопля ублюдочная, в «опущенные» перевелся. Прикиньте?

— Какие еще опущенные?

— Ну, в «пробитые»…

— Лелик, ты чего-нибудь в тюремной иерархии понимаешь? Что за «пробитые»?

— Петух, что ли?!

— Во-во, петушня! Слушайте, парни, пустите меня в 1-ю камеру на полчасика к Михайлову…

Лелик взорвался и пнул сапогом по решетке камеры.

— Тьфу, твою мать! Пшел на *уй, придурок! Петушня гомосечная, бля, аж блевать с вас уродов тянет… Калоприемники сраные. Фууу, бля… Саня держи меня, пока я ему опять прикладом в бубен не на*ебнул!

— Я не петух! Я настоящий пацан, меня знаете, как били? Места живого не было, но я все вынес….

— Заткнись, говнюк, а то сейчас в твою жопу ствол автомата засуну и весь рожок выпущу, тварь петушиная… Прикинь Саня, жили мы себе спокойно в наивном неведении всей петушиной иерархии мерзопакостной, пока на этот гребаный пост не заступили. Твою мать, настроение на всю оставшуюся жизнь испоганили, тьфу… Жили бы себе как все нормальные люди… Ненавижу, пидары сраные…

Ночью (чтобы исключить контакт с нормальными военнослужащими) сводили всех арестантов в госпитальную баню. Что характерно, сами же соседи по камере не подпустили Михайлова к крану с водой, и он сидел в сточной яме в центре душевой и умывался фактически водой из канализации. Бррррр!

Огромный детина и так себя довел?! И зачем в бега подался?! О чем думал?! А сейчас мечтает о гангрене и ампутации ног как о великом счастье, только чтобы вырваться из мест заключения …. вернуться домой и выйти из категории «обиженных». Тихий ужас! Упаси Господи от такого зрелища! Скорей бы этот караул закончился, противно, слов нет. И куда только призывная комиссия смотрит, когда всех под одну гребенку призывает и дебилов умалишенных и вменяемых пацанов в едином миксере перемешивая?!

А потом удивляемся — дедовщина и дезертиры!