Осмотрев местность, я решил идти к озеру по свежей гари. Свежий пал прошёл по склону холма, не задев крупных деревьев. Слегка обуглившись, они не накренились, не упали, а, с честью выдержав огненный смерч, остались стоять на своём месте. Выгорел только сушняк и частично подлесок, это заметно облегчало движение вниз. И я, обходя редкие валуны, быстро спустился к журчащей по камням мелкой таёжной речушке. Ещё пара километров вниз по ручью – а там и озеро, рядом с ним прячется скит странного старика.

«Как он меня примет?» – думал я, прыгая с камня на камень.

Дорога стала совсем плохой. Гладкие окатыши чередовались с острым скользким щебнем, по которому было трудно ступать, но не прошло и десяти минут, как щебень с галькой кончились, и впереди показалась звериная тропа. Она шла в нужном мне направлении, и я, мысленно поблагодарив Бога за хорошую дорогу, быстро пошёл между растущими вдоль ручья кедрами. Но не преодолел я и пятидесяти метров, как со стороны леса на тропу выскочил крупный заяц и, вместо того чтобы от меня бежать, сделал пару прыжков в моём направлении. Видя странное поведение косого, я невольно остановился. А заяц тем временем, оказавшись рядом со мной, уставился на меня и остервенело заколотил по земле передними лапками. Потом зверёк подпрыгнул, сделав в воздухе оборот на триста шестьдесят градусов, и опять принял угрожающую позу.

– Ну и ну! – открыл я рот от удивления. – Ты что, брат, совсем того? Вздумал меня пугать? С каких это пор человек должен бояться зайца?

Я присел на корточки и внимательно посмотрел на взъерошенного зверька.

– Может, ты белены объелся? Или, чего доброго, заболел бешенством? – обратился я к зайцу. – Давай, убирайся с дороги! Ты здесь не хозяин.

Но заяц не обратил на мои слова ни малейшего внимания. Он подпрыгнул и, развернувшись, попытался ударить меня в лицо задними лапами.

– Ты, я вижу, на самом деле не в себе, – поднялся я во весь рост. – Давай проваливай, а то отхлещу тебя вот этой веткой! – показал я косому на отломанный мною берёзовый прут.

На этот раз моё обращение подействовало. Заяц отскочил в сторону и, спрыгнув с тропы, показал всем своим видом, что дорога открыта. Я медленно прошёл мимо ушастого смельчака и, махнув ему на прощание, направился в сторону озера. Когда я оглянулся, зайца на месте уже не было.

«Куда он пропал? – невольно мои мысли вертелись вокруг произошедшего. – Здесь зайцы чувствуют себя хозяевами леса, смотрят на человека без страха, как на некое странное существо. А что будет, если из-за этих кедров навстречу мне выйдет косолапый?» – и я невольно сбросил с плеча заряженную пулями «Сайгу».

Но на тропе никто не появился. За всю дорогу до впадения ручья в озеро через тропу перепорхнул один рябчик, да пара поползней, перелетая с дерева на дерево, несколько минут суетились впереди меня, оглашая лес своим писком. Наконец, впереди, сквозь деревья показалась гладь таёжного озера.

«Всё-таки дошёл, – улыбнулся я сам себе. – Точнее, дополз».

Было ясно, что тропа вела на другую сторону ручья как раз туда, где находилась загадочная избушка с не менее загадочным дедушкой. Я перешёл ручей и, выйдя на чистое место, увидел крышу покосившегося строения.

«Интересно, как меня примет её полусвихнувшийся хозяин? – мелькнуло в сознании. – Собственно, какой бы приём ни был, он всё равно для меня хорош. Потому что выгнать того, кто плёлся к нему сквозь тайгу и горы почти два месяца, человек вряд ли сможет. Во-первых – не за что, и, во-вторых, он же не зверь, а такой же, как и я, двуногий. К тому же мой визит не просто так. Я званый гость, значит, отношение ко мне должно быть вполне нормальным».

Рассуждая таким образом, я смело направился к избушке. Когда я вышел на пригорок, передо мной открылась живописная картина. Домик оказался не один. Метрах в двадцати от него стояла, судя по всему, небольшая банька, а за ней маячил не то амбар, не то сарай. Второе строение смотрело на окружающий мир проёмами пустых окон, дверь в него была открыта, а рядом с ней лежала какая-то собака. При моём появлении она поднялась и, вместо того чтобы залаять или побежать в мою сторону, преспокойно усевшись, с невозмутимым видом стала наблюдать за вышедшим из леса бродягой-оборванцем.

«Что за странный мир? – пронеслось в моей голове. – Зайцы агрессивные, на людей бросаются, а собаки наоборот – спокойнее некуда».

Подойдя ближе, я заметил вторую собаку. Она лежала в тени между избой и баней и, подняв лобастую голову, тоже смотрела в мою сторону. С первого взгляда я понял, что передо мной два великолепных экземпляра местных эвенкийских лаек: серо-голубой масти, с белыми масками и такими же чулками, они на фоне ветхой избы, баньки и сарая казались выходцами из ныне забытого человечеством мира. Наконец первая лайка встала и медленно пошла в мою сторону, за ней поднялась и вторая собака. Только тут я увидел, какого роста эти лаечки. Рост кобеля на глаз был около 70 см, его подруга была немного ниже, но тоже далеко не маленькая. Тут я невольно вспомнил собак, которые мне когда-то достались от моего старого кондинского друга. Ни Халзана, ни Дамки давно не было в живых. Обе лайки погибли в огне неизвестно кем устроенного пожара. Страшная и нелепая смерть! От воспоминаний меня бросило в озноб. Та же самая порода, только собаки не чёрные, как мои, а серые. Неужели совпадение? Наверняка нет. Скорее это какая-то закономерность. Хранители орианской традиции упорно продолжают культивировать древнейшую породу домашней собаки – лайку наших далёких предков. Между тем огромный серый кобель, навострив уши и закинув пушистый хвост на спину, подошёл ко мне вплотную. Он внимательно, без тени агрессии, посмотрел мне в глаза, потом обнюхал мои сапоги, грязные, пропахшие костром засаленные порты и, неожиданно зарычав, с видом крайнего пренебрежения отправился на своё место.

– Видишь, даже собаку от тебя тошнит! – раздался за моей спиной скрипучий, как ржавые дверные навесы, голос. Повернувшись, я увидел перед собой хозяина хутора. – Рвань ты харальгонская, посмотри на кого похож! Худой, как щепа, – старик с крупным крючковатым носом и диковатыми выцветшими глазами, стоя за моей спиной, с нагловатым видом знатока меня разглядывал. – Ну ты и урод! Всяких я видел, но таких, как ты, доколе у меня ещё не было! Как только мать Земля тебя носит? От твоей образины за километр смердит! Прёт пропастиной, задохнуться можно. У тебя что – зарок не мыться? – смотрел он на меня, как на ядовитого паука.

– Да нет, – пробормотал я. – Каждый день перед сном стараюсь купаться. Правда, не всегда получается, дорога есть дорога...

– Он старается купаться! Вы слышали? – прорычал хозяин хутора, обращаясь к своим ощетинившимся псам. – Старается, но почему-то прёт от него, как из могилы! Ну ты и фрукт! Давай-ка назад к ручью и вымойся, как следует. Да рубище своё заодно постирай, да зашей дыру на своей тощей заднице. Или у тебя иголки нет?

– Всё у меня есть, – поёжился я от такого, мягко сказать, не очень радушного приёма.

– Иди на ручей и не вздумай своим дерьмом и вонью осквернять озеро! – напутствовал меня рассвирепевший дедушка. – Хорошо, что ручей течёт из озера. Будь иначе, я бы тебя отправил смывать с себя пропастину на водораздел, вёрст за десять отсюда.

Ничего не сказав, как побитый, я отправился назад к ручью. Сбросив с себя одежду, я хорошо вымылся и, дрожа от холода, стал стирать свою потрёпанную одежду. Я понимал, что старик обвинил меня в том, чего не было, да и не могло быть. Но спорить с хозяином скита мне не хотелось. Поэтому после стирки, залатав дыры и поблагодарив природу за тёплый осенний денёк, я напялил на себя мокрую одежду и направился снова к избушке.

«Зачем старик разыграл всю эту комедию? – недоумевал я. – Откуда у него столько неприязни и отчуждения? Он же меня сам позвал, и я, несмотря ни на что, до него добрался. Но вместо радостной встречи – чёрт-те что! Настоящее унижение. Интересно, что за этим стоит?»

Когда я опять подошёл к избе старого отшельника, его там уже не было. Я увидел его гребущим по озеру не то на лодке, не то на большом обласке. На берегу были и его собаки. Оба пса медленно разгуливали по прибрежным валунам, изредка подымая лобастые головы и посматривая в сторону хозяина. Я тоже направился к берегу и, усевшись на поваленную ветром лиственницу, стал наблюдать за происходящим. Вот дедушка перестал грести и, наклонившись, достал из сети крупную рыбину. Двумя руками он аккуратно перебросил её через борт лодки и, не отпуская хребтины сети, стал выпутывать другую.

«Ничего себе, какие рыбы тут водятся! – подумал я. – Скорее всего, это сиг или крупный ленок».

Между тем дедушка добрался до второй рыбищи. Он так же, вместе с сетью, перекинул её через борт лодки и занялся выпутыванием.

«Интересная манера, – раздумывал я. – Обычно рыбаки Западной Сибири рыбу достают из сети сразу, а тут всё иначе. Наверное, старому так удобнее».

Рыбак тем временем подплыл к другой сети и стал внимательно её разглядывать. Потом веслом он подтянул к себе хребтину и с крупной рыбиной перекинул её через борт лодки. Из середины сети дедушка вынул сразу двух рыбин, в конце – ещё одну. - «Неплохой улов, – отметил я про себя. – Озеро рыбное. Рядом с таким жить можно».

Наконец отшельник закончил проверку сетей и с довольным видом уверенно погрёб к берегу. Ловким движением он выдернул нос своего судёнышка на серый песок и, искоса поглядывая на меня, стал складывать улов в ветхий холщовый мешок. Из любопытства я подошёл к обласку и увидел, что на его дне лежат огромный сиг и не менее крупный голец.

– Ты, наверное, жрать хочешь? – скривил свои тонкие потрескавшиеся губы Чердынцев. – Так вот, запомни, у нас тут заведено: «как потопаешь, так и полопаешь». Сегодня, так и быть, раз ты у меня гость, то хавчик получишь. Но с завтрашнего дня дармоедства не будет. Завтрак, обед и ужин – всё должно быть честно заработано. Понял?

Я молча кивнул и потянулся за мешком.

– У тебя есть свой, – показал дедушка на мою поклажу. – Рыбу я донесу и без тебя. Ишь, заторопился! За работу завтра, а сегодня у нас торжественное.

Что Чердынцев имел в виду под словом «торжественное», спрашивать я не стал. То, что дед явно чудной, мне было ясно. До меня не доходило, зачем это, что он от своего гостя хочет? Закинув мешок за спину и посмотрев на меня сверху вниз, хозяин скита пробурчал:

– Вони, вроде, нет, но вид у тебя всё равно мерзопакостный. В порядочные хаты таких не пущают. Поселить бы тебя в другом месте, да вот некуда, – и, тяжело вздохнув, старик зашагал к своему домику.

Подобрав с земли свой рюкзак, я поплёлся за ним следом.

«Ну и влип же ты, Георгий Алексеевич, – размышлял я. – Он что – хочет обратить меня в рабство? Ведь за кусок хлеба работали только рабы... – внутри меня начал зреть протест. – Что значит: «как потопаешь, так и полопаешь»? Я что, отказался помогать? – эта фраза меня задела за живое. Неужели я не в состоянии себя прокормить сам?»

– Вот-вот, молодец! – повернулся ко мне дедушка. – Ход твоих мыслей мне нравится. Почему бы тебе не кормиться самому?

«Ну и дела! – оторопел я от неожиданности. – Дедуля запросто читает мои мысли. Надо быть с ним осторожней».

– Да, да, будь со мною именно таким! Если тебя не научили, как блокировать от таких, как я, свои мыслеиспражнения... Что-то ты совсем погрустнел, – повернулся он ко мне. – Что, не нравится? Скоро ты у меня будешь вот здесь, – показал старый мне свой кулак. – Будешь скулить, пищать, но я тебе спуску не дам.

Взглянув на злорадную физиономию деда, я понял, что передо мной невменяемый, свихнувшийся от одиночества человек, который во всех людях видит только плохое. Хуже всего было то, что дедушка мог запросто оперировать на тонком плане. Передо мной был неадекватный маг, и Что у него на уме, одному Богу известно.

– Ишь, напыжился! – проворчал хозяин скита. – Не нравится, что я тебя читаю как «пионерскую правду»? Если боишься, что я разберусь, кто ты такой, значит совесть у тебя, бродяга харальгонский, нечиста, – положил он на крыльцо дома свою ношу. – За один вид можно садить тебя лет на двадцать! Где ты приобрёл такую рожу? Посмотри на себя в зеркало! Лица отпетых уголовников по сравнению с твоим мурлом могут показаться просто ангельскими. И ты собираешься жить со мною под одной крышей?

– Да ничего я не собираюсь! – лопнуло моё терпение. – Я пришёл сюда не жить у тебя и есть в три горла, а кое-что понять...

– Ах, понять?! – перебил меня дедушка. – Он, видите ли, хочет что-то от меня узнать. Так? Наверное, хочешь разобраться в сути процесса материализации? Надеешься драгоценности из поля выуживать? Или сразу готовые банкноты? Подобных деятелей я не раз видел. Царство им небесное! – голос деда стал зловещим, а в глазах вспыхнули искры.

– С чего ты взял, что меня интересует материальное? – возмутился я.

– У тебя крысиное выражение морды, и глаза из стороны в сторону бегают, – осклабился дедуля.

Видя, что разговор начинает принимать крутую форму, я остановился и посмотрел на небо.

«Ночью погода должна быть хорошей, – отметил я про себя. – Не лучше ли мне, чем спорить с полоумным дедом и выслушивать его оскорбления, заночевать в своей палатке или у костра?»

– Ты считаешь, что если тебе удалось скрыть от меня ход своих мыслей, то я не догадываюсь, о чём ты сейчас думаешь? – повернул ко мне сатанинское лицо лесовичок, одной рукой открывая входную дверь своих апартаментов. – Давай, заходи, сегодня ты мой гость. Посмотришь, как я живу. Вид у тебя, конечно, паскудный, но я не гордый, как-нибудь перетерплю.

– Понимаешь, – возразил я дедуле, – тут дело не в тебе, а в доме. Я отвык спать под крышей. Боюсь, что всю ночь пролежу с открытыми глазами.

– Ты что – сова? Если не будешь, как она, ухать, тогда всё в норме. Пойдём, поможешь мне уху сварить, сегодня как-ни-как у нас встреча, надо отметить. А на меня не обижайся: я давно свихнулся, сам понимаешь, живу один, людей вижу редко, вот разум и помутнел.

Было видно, что дед явно лукавит. Видя, что невменяемый стал приходить в себя, я переступил порог его дома и увидел, что изнутри он чем-то напоминает избушку Бабы-яги. Во-первых, домик оказался довольно просторным, и, что меня удивило, ухоженным. Бревенчатые стены гладко выскоблены, таким же оказался и выложенный из толстых лиственничных досок пол. Вдоль стен избушки красовались широкие скамейки, каждая из которых годилась для ночлега. Но более всего мне понравилась русская печь. Она была сложена не из кирпича, а из крупного песчаника. Камни были скреплены специальным раствором, который совершенно не трескался. Такую печь я видел впервые.

– Что, нравится? – глянул Чердынцев на свою печь.

Я кивнул.

– То-то! – поднял он указательный палец. – Наверняка таких печей ты ещё не видел.

– Не видел, – согласился я.

– Она и отапливает, и смраду ядовитого от неё нет. Камни я сам подобрал. Но хватит о печи, бери вот кастрюлю, – указал он на полку, – и таз и иди разделывать рыбу, а я пока схожу за сушняком. Будем есть настоящую томлёную уху. Такой ты тоже не ел!

– Да нет, приходилось, – возразил я. – Сначала это случилось на Конде.

– А потом в гостях у поморов, – закончил за меня старик. – Только рыба там была другая. Пойди, посмотри, что у нас в озере здесь ловится.

Дед был вроде бы вполне нормальным и, успокоившись, я направился к лежащему на крыльце мешку. Открыв его, я увидел четырёх огромных сигов и трёх крупных гольцов.

«Действительно, улов так улов! – подумал я. – Только куда нам столько рыбы?»

Достав свой нож, я быстро выпотрошил рыбин, одну из них, по приказу старика, разрубил на куски и сложил в кастрюлю. Когда я закончил со своим делом, старик растопил печь и, залив рыбин водой со специями, стал дожидаться, когда она прогорит.

– Куда нам целая кастрюля? – поинтересовался я.

– Как куда? А мои собаки? Они что, святым духом жить должны? Всё, что мы не съедим, отдадим собачкам.

– Про них я и забыл, – сконфузился я.

– И не мудрено, – лицо старика стало опять злым. – На тебя посмотришь – сразу видно, что дурень! Ты зачем обезьянам из преисподней отдал свой топор? Без топора в тайге только идиот может остаться, они же его всё равно выбросят!

От слов деда я открыл рот.

– Что на меня выпучился? Ответь, зачем ты его отдал?

– А как ты узнал, что я это сделал? – спросил я его.

– С моё проживёшь, научишься и не такому, ты на вопрос не ответил.

– Да мне этих австралопитеков стало жаль, – промямлил я.

– Жаль! А о себе ты подумал? Для них твой топор, что для тебя циклотрон! Воистину: дураков не сеют, не пашут, они сами родятся. И потом, они вовсе не австралопитеки, а скорее бореалопитеки. Австралопитек – означает «южная обезьяна». Разве у нас здесь юг? На носу зима, а у тебя даже топора нет! На меня рассчитывал, так?

– Получается, что так, – согласился я.

– Так вот: топора у меня лишнего нет. У порога валяется сломанный, его можешь взять, он твой, но им нельзя работать.

Я промолчал. Сказать было нечего, а дедушка, искоса посмотрев на меня, добавил:

– Твоя дорога сюда – сплошные приключения. Ты же наследил. Неужели тебе это не понятно?

– Изволь, но вины своей я не вижу, – тон старика стал меня опять раздражать. – В Красноярске на меня было совершено нападение. Кто такие – до сих пор не пойму. И за то, что случилось недалеко от Туры, я тоже не в ответе. Какой-то маньяк устроил на меня охоту.

– Не маньяк, а один из адептов тайного общества, и приехал он по твою душу издалека, не из Красноярска, – глаза старика смотрели куда-то вдаль, и говорил он другим голосом. – Тех же, что тебе встретились рядом с Северным аэропортом, в столице Восточной Сибири, ты должен был понять.

– Каким образом? – поинтересовался я.

– Простым. Неужели до тебя не дошло, что оба они из Тибета?

– Откуда?! – удивился я, старик говорил что-то явно нереальное.

– Из Китая, откуда же ещё! Адепты тёмного крыла секты Бон-По.

– Ничего не понимаю! – растерялся я.

– И не поймёшь! Потому что дурак, – дедушка начал снова заводиться. – Был бы умнее, давно бы меня нашёл, а не гонялся бы, как идиот, за инопланетной тварью.

– Инопланетной? – я смотрел на старика и думал: «Либо он сходит с ума, либо я».

– Ты что, не мог догадаться, что земля-матушка ничего подобного породить не может? – глаза Чердынцева вдруг стали чернее ночи. – Ты чудом остался жив. Понимаешь? – Чудом! Инопланетный биомех рассчитал всё верно, потому и ушёл своей дорогой, уверенный, что тебе «крышка». Как ты вывернулся, не знаю. Покровительствуют тебе высшие силы, правду говорят, что дуракам везёт.

От того, что я услышал, мне стало страшно.

«Ничего себе! Этот дедуля умудрился проследить весь мой путь. Интересно, каким образом? Ну и дела! – думал я. – Интересно, что он мне предложит? Похоже, я ему не нравлюсь, это хорошо видно из того, как он со мной разговаривает».

– Вот ты сказал, что напавший на меня в Красноярском аэропорту человек из Тибета.

– Это так, – кивнул несколько успокоившийся дедушка.

– Но ты не сказал мне, зачем он это сделал.

– Как зачем? Чтобы тебя убить.

– За что? За какие такие грехи?

От моих слов старик почему-то несколько растерялся, потом, взяв себя в руки, отчеканил:

– В Тибете считают таких, как ты, недоумков духовниками и стараются от подобных избавить остальное человечество.

– Выходит, что делают богоугодное дело? – посмотрел я Чердынцеву в глаза.

– Не совсем, – было видно, что дедушка стал нервничать. – Богоугодными такие дела называть нельзя. Но польза от них может быть.

– Какая же? – поинтересовался я.

– Чтобы таких, как ты, придурков было поменьше. Вас не сеют, не пашут, появляетесь на свет сами. Пользы никакой – одни хлопоты. Да ты на меня не обращай внимания, – спохватился Чердынцев. – У таких отшельников, как я, сам понимаешь, с головой не всегда так, как надо. Меня часто заносит. Думаешь, я этого не осознаю?

Было видно, что старый настраивается на более-менее спокойный тон. Посмотрев на него, я решил не торопиться с выводами. Может, не так всё плохо, как кажется? Между тем дедушка предложил осмотреть его маленькую библиотеку. Она у него располагалась с другой стороны избы, в небольшой комнатушке за печью. Мельком взглянув на книги, я понял, что у дедули неплохой вкус: на верхней полке стояли томики Тютчева, Некрасова, Лермонтова и Пушкина. Ниже, располагались тома классиков-прозаиков. На последней полке виднелись славяно-арийские Веды и стопка томиков знаменитой «Анастасии». Мельком осмотрев собрания книг старика, я про себя отметил: дедушка изучает литературу инглиингов и писанину Мегре. Что-то в этом есть, вот бы узнать.

– Как моё собрание? – услышал я за своей спиной. – Книг у меня немного, но они, как видишь, есть.

– Мне нравится подбор поэзии, ни одного современного поэта. Сплошная классика, да и с прозой то же самое. Книги как на подбор. Только я не возьму в толк, зачем тебе русско-арийские Веды? Это ж самая настоящая галиматья! Или я что-то не так понимаю?

– Они мне нужны не для информации, а для сканирования сознания современного обывателя.

– Как это? – поинтересовался я.

– Ты говоришь, что все эти книги, – Чердынцев показал на ряд чёрных томиков посреди нижней полки, – самая настоящая ложь.

Я кивнул.

– Это понятно таким, как ты, но, к сожалению, есть и другие люди. Их много, очень много, и они повелись! Вот в чём беда! Ты понимаешь, каков уровень сознания наших обывателей, если они верят тому, что в этих книгах написано?

– Обычно люди верят в то, во что им нравится верить, – улыбнулся я.

– Вот он, ответ на вопрос, зачем я прочёл эти книги.

– Они для тебя являются индикатором сознания масс? Я это понял.

– То же самое можно сказать и об «Анастасии», – показал старик на другую стопку книг. – Для меня писание Мегре является индикатором для ещё одного уровня сознания, которое намного примитивнее того, которое принимает славяно-арийские Веды. Ты читал сборник этих сказок? – посмотрел на меня Чердынцев.

– Несколько книг прочитал.

– Ну и как?

– Да так. Ничего криминального я в них не нашёл.

– Не нашёл! – прорычал дедуля, и мне показалось, что из его глаз посыпались искры. – Не нашёл, говоришь! Ну, тогда ещё раз прочитай! – с этими словами дедуля метнулся к полке с книгами и, схватив злополучные томики, швырнул их мне в лицо. – Возьми и ещё раз прочти то, что здесь написано. Если не поймёшь, заставлю выучить наизусть.

Оценив взглядом рассвирепевшего хозяина дома, я подобрал с пола разбросанные книги и попытался поставить их на полку. Но моя реакция вызвала у дедули новый приступ ярости.

– Я же тебе сказал: забирай и проваливай! – закричал он истошным голосом. – Вон из моего дома! Иди в лес и разбирайся, что написано в этой макулатуре!

С книгами под мышкой я вышел на крыльцо избушки и, поразмыслив с минуту, направился к заброшенному срубу в ста метрах от избы. Крыша на нём не сохранилась, но лиственничные стены внушали доверие, рядом с ними можно было смело ставить палатку. Обе дедовы собаки проводили меня до стен сруба и направились назад, к дому своего хозяина.

«Спасибо за эскорт!» – мысленно проводил я лаек.

Не спеша установив палатку, я взялся за свой скудный ужин.

«Плакала моя уха! – думал я про чугунок в печуге. – Всё, что дедуля не осилит, наверняка скормит своим псам». В этом я не сомневался. Усилием воли заставив себя забыть про уху, я направился изучать сруб.

«Со дня на день настанут холода, – рассуждал я. – Ударит мороз, и выпадет глубокий снег. Идти назад – самое настоящее безумие. Можно, конечно, продолжить дорогу на восток, к Мирному, но до холодов всё равно не успеть, значит, надо готовиться к зимовке. Понятно, что моя экипировка и палатка для такого подвига не годятся. Старик прав – без топора зимовье мне не построить. Остаётся либо вырыть землянку, либо восстановить этот сруб. Другого пути у меня нет. Но чтоб рыть землю, нужна лопата. А чтобы строить, необходим топор. Где его взять? Придётся забрать тот, который он мне отдал».

Вспомнив, где валяются обломки топора, я направился к дедовскому скиту. Не успел я подойти к крыльцу, как на пороге нарисовался хозяин дома.

– Что, без топора никак? – сощурил он свои выцветшие глазки. – Вот, забирай! – показал он на угол дома. – Видишь обух? Как ты его наладишь, меня не касается, бери. И чтоб духу твоего здесь не было! И не оскверняй своим смрадным дыханием моё подворье, – с этими словами дед хлопнул дверью.

Подойдя к стене, я вытащил из земли лезвие старого топора. Половина обуха у него была отколота.

«Как же тебя привязать к рукояти? – ломал я голову. – Ну и задача! Но делать нечего, надо радоваться и тому, что есть, – успокаивал я себя. – Какой-никакой кусок стального лезвия у меня есть. Как-нибудь прикручу его к деревяшке, наподобие каменного топора, глядишь – и послужит».

Забравшись в палатку, я долго не мог уснуть.

«Здорово же я влип, – глядел я на ветхий потолок истерзанной ветрами палатки. – Дедушка, похоже, невменяем, его не просто заносит, он неадекватен, но никто из тех, кто его курирует, об этом пока не знает. Иначе они бы не послали меня в его объятия. Но, с другой стороны, на врага он не похож. Мешать мне здесь жить он наверняка не будет. Надо бы завтра осмотреть сруб и, если он ещё дышит, хорошо бы успеть до холодов соорудить нечто, похожее на крышу, решить вопрос с окнами и дверью. Ну и, конечно, необходима хоть какая-то печь. Скорее всего, за неё надо браться завтра же. Когда стукнет мороз, не добудешь ни камня, ни глины».

С этими мыслями я погрузился в тревожный сон человека, который пока не осознал до конца всего с ним происходящего.