– Ну, что? – услышал я голос Яруна. – Вот ты и побывал в одной из своих инкарнаций. Что скажешь?

Я снова увидел себя сидящим в кресле и рядом с собой приятеля из непонятного мне мира.

– Я тебе задал вопрос, а ты молчишь, – улыбнулся Ярун, поглаживая свою русую бороду.

– Я не знаю, что сказать. Ты показал мне какой-то ужас.

– Это твоё высшее воплощение. Дальше пойдёшь вниз.

– Это как?

– Сам увидишь. Но и в своём высшем воплощении ты был в середине пути. Настоящим координатором ты ещё только должен был стать. Войти в совет философов всем вам, собравшимся на ступенях храма, помешала война.

– Получается, что в каждом сословии ориан было несколько ступеней?

– Три, юноша. Столько же, сколько высших сословий. Первый уровень, второй и третий. Нечто подобное было у индийских, иранских ариев и у племенных арийских союзов Севера. Я имею в виду тех, которые построили свою Великую империю, известную нам под названием Тартария.

– Из твоих слов я понял, что имя Северной империи было другим.

– Сами себя арии Сибири тартарами не называли. Тартарами и татарами они стали с лёгкой руки европейцев, из-за невежества.

– Как же они себя называли?

– Ты должен знать, что одно из имён богини Лады – Тара. Это имя и вошло в название Северной империи.

– Получается – Тария? Так?

– Правильно. Дословно «арийские земли Лады-Тары», или Северная арийская империя. Это название тоже приемлемое. Пойдём дальше. Хочешь погрузиться ещё в одну из своих инкарнаций? – посмотрел на меня Ярун с интересом.

– Конечно, хочу, но если там опять кошмар, то не знаю, выдержат ли мои нервы?

– Выдержат. Я же тебе не даю полностью раствориться в той реальности, которую ты видишь. Так намного легче. Давай заглянем, а потом кое-что уточним.

– Ну что ж, давай, – согласился я и протянул Яруну свои руки...

Снова белый туман застлал мои глаза, и я увидел себя идущим на лыжах по бескрайней снежной равнине. На мне был надет тёмный меховой комбинезон, в руках палка, а за спиной тяжёлый большой лук и тул со стрелами. За мной следом по лыжне шли люди моего рода. Их было более сотни. Все мы уходили на юг в поисках места, где можно было выжить. А с севера, наступая нам на пятки, двигались суровые холода. Оглянувшись, я посмотрел на уставших, измученных людей. Это были вооружённые луками и топорами мужчины. Их было несколько десятков. За ними шли молодые женщины и обоего пола подростки. Затем, на собачьих нартах, укрытые оленьими дохами, ехали дети и старики. Замыкали шествие опять мужчины.

Вот всё, что осталось от некогда многочисленного рода. Часть соплеменников несколько десятков лет назад покинула землю предков. Они ушли на солнце, туда, где теплее, где растут деревья и нет долгой зимней ночи. Наш род не захотел тогда присоединиться к племени. Трудно было людям покинуть прародину. В сердцах людей теплилась надежда!, что холода пройдут и на Север снова вернётся тепло. Но тепло не пришло. Наоборот, с каждым годом становилось всё холоднее и холоднее. Наступило время, когда совсем исчезло лето и снега перестали таять. Тогда все животные двинулись на юг. Сначала ушли стада северных быков и оленей, за ними следом покинули ледяную пустыню волки, песцы и росомахи. Когда океан превратился в сплошной лёд и стало невозможно добывать моржей и тюленей, пришёл великий голод. За два года от нашего рода осталось меньше половины. И тогда на общем собрании решено было уходить. Так постановили старейшины, которые сами остались умирать на земле предков.

Я смотрел на измученных долгой дорогой людей и не знал, как им помочь. Скитальцы видели во мне надежду, но что я им мог предложить? Ничего, кроме дороги к югу, пока стоит белая летняя ночь и нет метелей. Наконец, я поднял руку, и караван, подчиняясь моему жесту, сразу остановился. Уставшие собаки тут же легли на снег и занялись выкусыванием из своих лап кусочков налипшего льда. Люди стали подходить к нартам, стаскивать с них шкуры, чтобы лечь и перевести дух. Кто-то из женщин предложил согреться отваром лишайника, и молодые парни, достав из нарты драгоценный сушняк, развели костёр. В эту минуту один из постовых показал на виднеющиеся впереди снежные барханы, со стороны которых к нашему лагерю двигалась цепь человекоподобных существ. На расстоянии они казались крохотными. И шли они явно не на лыжах, потому что не скользили, а раскачивались и волокли за собой ноги.

– Свора пёсьеголовых, – подошёл ко мне один из наших воинов. – Их в несколько раз больше, чем нас.

– Откуда они здесь и что им тут делать? – посмотрел я на приближающуюся к нам смерть.

– Похоже, мы подошли к краю снегов. За теми горами, – воин показал на встающую на горизонте цепь холмов, – должна быть другая земля. За эти горы когда-то ушли и звери, и соплеменники... и зверолюди, – посмотрел он на приближающихся к лагерю пёсьеголовых, – явились оттуда.

– Возможно, – сказал я. – Но сейчас нам придётся сражаться. Ты ведь знаешь, что с людоедами разговор может идти только на языке стрел и палиц.

Вскоре к нам подошли ещё два воина. Молодые здоровые парни сжимали в руках оружие, и глаза их сверкали.

– Мы ждём твоих распоряжений, Белояр. Пока они нас окружают, надо успеть подготовиться.

– Скажите мужчинам, чтобы они берегли каждую стрелу. Таков мой приказ. Наше главное оружие – луки и меткие стрелы. Рукопашной битвы лучше избежать. Последнее – только в крайнем случае, – показал я на размахивающих своим оружием пёсьеголовых. – Наоборот, они будут стремиться биться с нами на топорах и палицах. Их и больше в два раза, и силы у полуобезьян, как у хороших медведей.

– Скажи, что нам делать? Они уже близко, – посмотрел на меня молодой горячий воин.

– Ещё немного! – поднял я руку. – Пусть войдут в раж. Их азарт нам на руку, иначе успеют перестроиться. Всё, пора! – опустил я руку. – Действуем! Быстро из нарт делаем круг, под них прячем собак. Псов отпустим, только когда уроды подойдут вплотную. Это даст нам некоторый перевес.

– А куда деть женщин и детей?

– Все молодые женщины и девушки вооружены. Стреляют они из своих луков не хуже нас. Но всё равно их надо укрыть щитами из бычьих и моржовых шкур. Детей, стариков и старух надо положить на оленьи одеяла под защиту нарт. Их обязанность – удержать собак. А теперь быстро за дело! – дал я распоряжение.

– Но ты не дал команды своим воинам!

– А зачем вам команда? – посмотрел я на растерявшегося парня. – Вы же все охотники и великолепные стрелки. Выбирайте себе цели и укладывайте пёсьеголовых. Ваша задача – поразить как можно большее их число, пока они не достигнут расстояния, с которого смогут метать в нас свои копья. По возможности, вы тоже прикройтесь шкурами. Это не повредит.

Молодой воин убежал к женщинам и детям, а я, подвинув поближе тул со стрелами, взял лук и стал наблюдать за врагами. Пёсьеголовые были одеты в примитивные оленьи шубы, головы их покрывали какие-то, наподобие колпаков, шапки, и бежали они по снегу не на лыжах, а на странных, грубо сплетённых из веток площадках. Двигались они медленно, раскачиваясь из стороны в сторону, угрожающе размахивая своими короткими копьями и дубинками. Людоеды всё ещё были далеко, и я не видел выражения их лиц, или морд. Но воображение мне подсказывало, что они искажены ненавистью, злобой и животной похотью. «Хотите отведать нашего мяса, уроды, – наложил я стрелу на тетиву, – и насиловать наших жён и детей?! Посмотрим, что у вас получится!»

И, вскинув лук, не целясь, я пустил стрелу в одного из самых активных звероголовых. Моего движения он не увидел, не проследил и траектории полета стрелы. Она вошла ему в голову, чуть ниже глаза. Издав гортанный крик и схватившись за стрелу, пёсьеголовый, рухнув на снег, забился в судорогах. На мгновенье рядом с ним остановились его соратники. Некоторым из них эта остановка стоила жизни. Поражённые стрелами, они оказались на снегу рядом со своим соплеменником. Окинув взглядом цепь нападающих, я увидел, что ни одна наша стрела не пропала даром. На снегу корчились в предсмертных муках более десятка уродов.

– Не торопитесь! – закричал я, перекрывая звериный вой пёсьеголовых. – Бейте наверняка! Вы меня слышите?

В этот момент я увидел, как с копьеметалок зверолюдей в нашу сторону полетел град дротиков. Увернувшись от копья, я заметил, как на снег упало несколько защитников нашего лагеря.

«Не увидели, пропустили», – мелькнуло в сознании.

И я снова послал подряд две стрелы в нападавших. Одна угодила лохматому в грудь, другая вонзилась в бросающего в меня дротик. Краем глаза взглянув на своих людей, я понял, что четверть из них либо тяжело ранена, либо убита. На снегу лежали и несколько молодых женщин. И тогда я стал искать предводителя уродов.

«Если выбить его, наверняка напор звероподобных ослабнет, – думал я, ища глазами предводителя. – Скорее бы его отыскать».

И тут я заметил, как одна из полуобезьян, пролаяв что-то по-своему, указала своим соратникам на место у нарты, которую защищали подростки и женщины. И туда сразу же полетели копья и дротики.

– Вот ты где! – прошептал я беззвучно. – Для меня далековато, но есть воины, стрелы которых тебя достанут, обезьянина!

И подозвав к себе одного из лучников, я жестом показал ему цель. Парень бегом бросился к шеренге воинов. И тут в моё бедро вонзился острый костяной дротик. От резкой боли я упал на колени. И, подняв свой лук, стал посылать стрелу за стрелой в подошедших к нартам пёсьеголовых. Взглянув в сторону вождя людоедов, я увидел, как тот, получив три стрелы и размахивая своими лапами, стал валиться на снег. Он что-то ещё кричал соплеменникам, но было видно, что конец его близок.

«Если у вас нет второго вождя, вы никуда не денетесь, всё равно отступите», – думал я.

Так оно и произошло. Когда рухнул на снег утыканный стрелами урод, пёсьеголовые отступили. Два здоровенных самца, схватив за руки-лапы, тянули раненого. Оттащили его в безопасное место и стали между собой о чём-то совещаться. Вдруг между ними началась драка. Оба, схватив в руки дубинки, стали избивать друг друга. В это время остальные зверолюди, бросив на поле битвы своих раненых и убитых, обступили дерущихся. В это время ко мне подошёл один из воинов. Он тоже был ранен, но легко, и не обращал на рану внимания. Увидев, что моя рана большая и я теряю много крови, он крикнул молодым женщинам, чтобы они как можно скорее принесли для перевязки выделанную заячью шкуру. Потом, показывая на дерущихся, он спросил меня, что у них происходит?

– Похоже, таким образом нелюди выбирают себе нового вожака, – усмехнулся я.

Жестом подозвав к себе друзей-соплеменников, я показал им на двух яростно дерущихся пёсьеголовых и приказал как можно скорее убить того, кто выйдет из схватки победителем. За время передышки мужчины отнесли в укрытия наших убитых, а женщины занялись ранеными. Наконец, в драке наметился перевес. Один лохматый урод стал одолевать другого. Побеждающего поддержали воем и криками его друзья по банде.

– Все по местам! – скомандовал я, с трудом поднимаясь на ноги. – Под копья не подставляться! Все стрелы – в цель!!!

После перевязки я чувствовал себя немного лучше. Но всё равно голова кружилась, и к горлу подступала тошнота.

«Наверное, это мой последний бой», – мелькнуло в голове.

Но на душе не было ни страха, ни сожаления. Всё шло так, как должно было идти. Жизнь – сплошная борьба и смерть от оружия врага, это вполне нормально. Новый вождь пёсьеголовых разбил своих воинов на две группы и приказал им атаковать наш лагерь не со всех сторон, как прежде, а с двух противоположных направлений. Видя его тактический приём, мы тоже разбились на две группы, каждая из которых, развернувшись в двойную цепь, стала обстреливать наступающих с трёх сторон. Снова раздались крики, и засвистели стрелы с дротиками. Копьеметалки наших противников позволяли кидать дротики не только далеко, но и точно. Поэтому мы опять стали нести ощутимые потери. Я видел, как один за другим падали на снег поражённые копьями воины, и от такой картины у меня сжалось сердце.

«Почему они медлят? – кусал я губы. – Неужели нельзя достать их нового ватажника? Он же на виду!»

И я, прикинув расстояние до командира уродов, попытался подойти поближе, чтобы, хорошо прицелившись, в него выстрелить. Но пока я плёлся, в горло людоеда вонзилась стрела, и, схватившись за неё руками, он мешком рухнул под ноги своим собратьям.

– Молодцы! – крикнул я своим воинам. – Бейте их, пока они не выбрали ещё одного предводителя! Теперь можно отпустить собак и идти в рукопашную! Вперёд, за наших детей и женщин!

Последние слова я уже прошептал. Жгучий удар в спину бросил меня лицом в снег. Приподнявшись на руках, я увидел, как спущенные с поводков собаки, одним прыжком преодолев барьер из стоящих на боку нарт, со свирепым рычанием набросились на нападавших. Через пару секунд рядом с остервеневшими псами оказались наши воины, и на головы людоедов обрушились палицы и кремниевые топоры.

Удар был внезапным и дерзким, чего нападавшие никак не ожидали. Взвыв от отчаяния и боли, беспорядочной толпой они начали отступать. Сначала медленно, потом быстрее и быстрее. Наконец, отступление полуобезьян превратилось в настоящее бегство. В этот момент ко мне подбежали две молодые женщины. Одна из них попыталась вынуть из моей спины наконечник дротика, другая, опустившись на колени, посмотрела мне в глаза.

– Скажи, что нам делать? Мы выполним всё, что скажешь, – тихо прошептала она.

– Становитесь на лыжи, – прошептал я, – и догоняйте уродов. Они на своих плетёнках по снегу не ходоки. Расстреливайте их из луков, закидывайте копьями всех до одного. Иначе придут другие.

Тут перед глазами у меня потемнело, и я полетел куда-то в бездну. Очнулся я, лёжа на нарте. Кружилась голова и мучительно хотелось пить. Боль в спине и в ноге немного утихла, но всё равно я чувствовал, что медленно ухожу к предкам.

– Воды, – прошептал я.

Меня услышали. Нарта тут же остановилась, и кто-то сбросил с моего лица оленье одеяло.

– Он не умер, – раздался голос какой-то женщины. – Просит воды. Значит, будет жить.

У моих губ тут же оказалась кожаная фляга с холодной чистой водой, а знакомый голос одного из воинов стал подробно рассказывать о победе над пёсьеголовыми и о наших потерях.

–- В сражении погиб каждый третий мужчина, – вздохнул рассказчик. Среди женщин тоже есть убитые, но их значительно меньше.

– Это хорошо, – прошептал я. – Значит, род будет жить.

– Людоедов прикончили всех. От наших лыжников они не ушли, – улыбнулся воин. – Не будь тебя с нами, мы бы не победили. Поэтому ты должен жить.

– Не жилец я, – посмотрел я на воина. – Позови сюда уцелевших вождей, я хочу кое-что им сказать.

– Из всех, кто нами руководил, жив только ты, – погрустнел воин.

– Тогда, Ждан, – назвал я собеседника по имени, – пока не выберем нового вождя, тебе придётся быть военным руководителем рода. Я скоро уйду к предкам.

От моих слов лицо парня побледнело.

– Да-да, уйду. Я слышу их голоса. Но я постараюсь дожить до того времени, когда разведчики принесут весть о том, что ледяная пустыня кончилась, что впереди стоят леса, и зеленеют травы. А теперь иди и позаботься о раненных стариках и детях... Ты мне не сказал, сколько мы потеряли собак, – остановил я Ждана.

– Трёх, всего трёх. С собаками нам повезло, – услышал я его удаляющийся голос.

Когда я снова пришёл в себя, был уже вечер. Нарта, на которой я лежал, застыла на склоне холма, и мои глаза могли видеть, что там внизу.

«Вот они, долгожданные леса! – окинул я взором лежащий перед нами и качающийся на ветру ковёр из лиственничного мелколесья. – Значит, мы не зря шли на юг, на каждом привале хоронили тех, кто не перенёс лишений. Не зря сражались с людоедами. Всё это было сделано не зря! – посмотрел я на заходящее солнце. – Вот и мой жизненный путь завершился здесь, на этом хребте. Но я умираю счастливым».

– Он пришёл в себя! – услышал я знакомый женский голос. – Значит, будет жить!

И над моими глазами наклонились счастливые лица соплеменников.

– Прощайте, – прошептал я им. – Не забывайте...

И опять перед моими глазами встала белая пелена, а до ушей донёсся голос Яруна.

– Ну вот, ты снова побывал в одном из своих воплощений. Как тебе оно?

Ощутив себя в кресле, я так посмотрел на Яруна, что тот невольно улыбнулся.

– Вы тут все как сговорились, – вздохнул я.

– Что ты имеешь в виду? – помрачнел человек-загадка.

– Да то, что хорошие вы гипнотизёры. Согласись, всё то, что я сейчас пережил, – самый настоящий гипноз.

– Ничего подобного! – поднялся со своего места Ярун. – Никакого гипноза! Мы здесь не мошенники и не фокусники! Хранителю хочется показать тебе этапы твоего духовного разложения на твоём инкарнационном пути. Сначала я погрузил тебя в твоё последнее воплощение в Ориане. Кто ты там? Пускай второго уровня, но из высшего сословия. А кто ты во втором воплощении? Знания тебя уже не волнуют, ты занят другим. Спасаешь свой народ от лютых холодов и от людоедов. Не спорю, это благородно. Но какой ценой?

– Какой же? – не понял я.

– Ценой утраты своего духовного потенциала. Вот что недопустимо! Но это произошло.

– Получается, что всё это со мной на самом деле было?

– Конечно.

– Интересно, что же дальше? Надеюсь, до уровня неприкасаемых я не докатился.

– До уровня неприкасаемых – нет. И шудрой ты тоже ни разу не был. Твоё падение ограничилось одной ступенью. Ниже ты не сваливался, потому хранители с тобой и возятся, но, наверное, зря.

– Это почему? – сделал я обиженную мину.

– Потому что во всех своих инкарнациях ты проявляешь крайнюю агрессивность.

– Постой, – остановил я жестом Яруна. – Будучи жрецом, разве я свирепел?

– Ещё как! Кто мечтал, чтобы астероид, который удалось отразить нашим предкам, рухнул в логово наших врагов?

– Как ты умудряешься в моём прошлом воплощении читать мои мысли? Разве это правильно?

– Неправильно, но что делать, если всё, о чём ты думаешь, связано с моим подсознанием?

Слова человека-загадки подействовали на меня угнетающе.

– Кстати, – уселся он снова в кресло, – твоё агрессивное намерение сделало своё дело.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что пылающий астероид рухнул в самое сердце Антиды.

– Ты говоришь про материк Атлантиду, о котором написал Платон?

– О чём же ещё! И теперь ты знаешь, почему тот континент утонул.

– Понятно, что по моей вине, – съязвил я.

– Из-за падения на него астероида, который предназначался орианам. Но речь не о нём, а о тебе. Так вот, твоя агрессивность сделала своё дело. Из-за неё ты и топчешься на месте. Хочешь взглянуть на ещё одно своё воплощение?

– Если это не фокус, то мне интересно.

– Тогда давай сюда руки. И расслабься.

Я сделал и то, и другое. Прошло несколько секунд, перед глазами опять поплыл туман...

Когда туман рассеялся, я увидел, что стою в большом, сложенном из дикого камня зале, вокруг меня толпятся вооружённые копьями, прямоугольными щитами и отточенными топорами люди. Лица воинов непроницаемо злые. Они до глаз заросли чёрными как смоль волнистыми бородами. Их длинные, нечесанные, грязные, походящие на гривы волосы связаны в два пучка ремнями. Мою душу распирает ненависть к чёрноволосым. Я готов их всех поубивать. Но мои руки связаны в локтях за спиной, и я их почти не чувствую. На мне нет никакой одежды, но холода я не ощущаю, хотя вижу, как окружающие меня враги дрожат и кутаются в свои одежды. Наконец, кто-то сзади грубым ударом в спину вытолкнул меня в центр зала.

И тут мои глаза столкнулись с предводителем всей этой вооружённой ватаги.

– Ну, вот мы и встретились! – шепелявя и крякая, как утка, произнёс могучего сложения, с кривыми короткими ногами, одетый в плащ из волчьих шкур бородатый вождь собравшихся. Он с ненавистью рассматривал меня своими прищуренными, чёрными, как угли, глазами. Подбоченясь, князёк раскачивался из стороны в сторону. Ещё немного – и вот-вот пустится в пляс.

– Вот мы и встретились, – повторил кривоногий полюбившуюся фразу. – Что же с тобой делать? Мне хочется содрать с тебя живого шкуру, из которой я сошью себе праздничную рубаху. Застежками на ней будут твои зубы. Но для начала надо снять с тебя скальп, белобрысый. Когда-то таких, как ты, мои предки считали белыми богами. Но прошли те времена, и сейчас все вы стали для нас желанной добычей. Особенно ваши девушки и женщины. Слышишь меня, жалкий потомок великих предков?

И пучеглазый с размаху ударил меня ладонью по лицу. От сильного удара под одобрительный смех черноволосых я невольно пошатнулся.

– Что ты с ним церемонишься? Пусть отдаёт тебе скальп и свою вонючую шкуру, – раздались голоса бородатых.

– Нет! Так будет несправедливо! – раздался из толпы чей-то писклявый голос. – Хоть он и враг, но своей силой и храбростью заслужил другого к себе отношения!

– Это ты, Трунос? – покосился вождь на говорившего. – Как всегда, портишь мне настроение.

В это время в круг вошёл тот, кого князёк назвал Труносом. Он был одет в длинный, расписанный каким-то орнаментом халат, перехваченный поясом, на котором висели три человеческих детских черепа.

– Так ты считаешь, что моё решение несправедливо? – оскалился князёк. – В чём же его несправедливость? Сколько наших воинов отправил к предкам тот, кого ты защищаешь?

– Я его не защищаю, – пропищал не то жрец, не то шаман, посматривая на меня своими пронзительными маленькими глазками. – Таких, как он, просто так не убивают. Их приносят в жертву «подземным». Так что с рубахой из шкуры ему подобных, – показал на меня хранитель культа, – тебе придётся повременить.

Последние слова шамана вождю явно не понравились. Он что-то пробурчал себе под нос, потом, уставившись на жреца, прорычал:

– И что ты предлагаешь?

– Предлагаю провести обряд расчленения и последовательного сжигания. Пальцы его рук получат одни духи, а ступни ног – другие. Потом отнимем его руки по локти, а ноги – до колен. Раны же будем перетягивать тебе ремнями, – обратился ко мне жрец, – чтобы ты как можно дольше жил и наблюдал, как на углях жарятся твои руки и ноги. Чем дольше будут длиться твои страдания, тем ценнее наша жертва. Когда ты лишишься рук и ног, мы тебя распотрошим. На один костёр положим догорать то, что от тебя останется, а на угли другого бросим твои кишки. Но чтобы «подземные» были довольны жертвой, тебе придётся как вождю, – посмотрел жрец на князька, – белобрысого победить. Сражаться ты с ним должен голыми руками.

– Почему я? – взревел кривоногий. – Если с каждым захваченным нами в плен я буду драться, то что же получится?

– Он не каждый, – пропищал жрец, поглядывая в мою сторону. – Он, как и ты, воин. И воин сильный. «Подземные» требуют настоящей жертвы, а не какой попало. Но это ещё не всё, – продолжил шаман. – То же самое надо проделать и с белокурой девушкой, которую ты взял себе на потеху, – улыбнулся жрец, глядя на искажённое негодованием лицо кривоногого.

– Через десять дней я тебе её отдам, – оскалился вождь. – Не сейчас.

– Тогда будет поздно, мой друг, – развёл руками хранитель культа. – Девушка потеряла свою невинность, я знаю. Но за это время она может зачать.

– Ну и что?! – сверкнул глазами князёк.

– То, что жертвой это уже не будет. А сейчас пусть ею насладятся все, кто стоит в этом зале. К тому же твой враг, видя, как её терзают, будет злее с тобой драться.

– Когда ты перестанешь лезть не в свои дела? – задрожал от гнева кривоногий.

– Успокойся, Ферис. Я как раз занимаюсь этим делом. Это ты всё время лезешь не туда. Как насчёт девчонки? – повернулся жрец к ждущим приказа воинам. – Вы не против?

– Конечно, нет! – раздались голоса отовсюду. – Пусть только скажет!

– Идите, тащите её сюда! – дал князёк команду своим. – Но тебе, Трунос, я девчонку припомню, – заскрежетал он зубами.

– Припомнишь, припомнишь! – отмахнулся от него с улыбкой Трунос.

И, воспользовавшись всеобщим замешательством, подойдя ко мне, шаман незаметным движением перерезал чем-то острым мои путы. Взглянув в его глаза, я увидел в них не ненависть, а тепло и сострадание.

– Дождись, когда приведут девушку, – шепнул он мне, пока взгляды вождя и стоящих вокруг воинов устремились в ту сторону, откуда вели пленницу. – От страданий ты можешь спасти и её, и себя. У тебя получится.

Взглянув в глаза шамана, я понял, чего он хочет.

– Я его убью, – прошептали мои губы.

Услышав мои слова, жрец слегка наклонил голову. В это время под крики и улюлюканье в круге, недалеко от меня, оказалась полностью обнажённая, высокая, стройная, очень красивая блондинка. Я хорошо знал эту девушку, она была дочерью одного из моих старых друзей.

– Как же ты попала в их лапы, милая?! – посмотрел я в её растерянное и испуганное лицо. – Что же произошло с нашим народом, если мы стали отдавать своих дочерей в гаремы черноволосым?

Когда девушке освободили руки, взглянув на меня, она тихо прошептала:

– Спаси от позора, если сможешь – убей!

Кивнув ей, я заметил, что взоры окружающих меня воинов заняты созерцанием обнажённого женского тела, а сознание – жаждой поскорее им овладеть. На девушку во все глаза смотрел и князёк. Было видно, что ему не хотелось терять красавицу, но он не знал, что делать, как остановить пришедших в крайнее возбуждение воинов, которым жрец пообещал её тело. Тут я поймал взгляд шамана: «Давай, чего медлишь, иначе будет поздно...»

Резко развернувшись, я молниеносно выхватил из-за пояса у одного из воинов топор, а у другого – кожаный лёгкий щит. Не успела охрана ничего понять, как я оказался рядом с вождём, и мой топор снёс ему половину черепа. Второй мой удар обрушился на девушку. Лезвие топора рассекло её лебединую шею, и она рухнула мне под ноги.

– Встретимся в Ирии, красавица, и я уверен, что ты меня поблагодаришь.

Моё сознание приняло смерть как спасение. И теперь оно было свободно от страха. А душа пела от радости борьбы.

– Ну что, изуверы, не ожидали?! – зарычал я. – Теперь получайте!

И с невероятной скоростью нанося удары направо и налево, я врезался в гущу растерявшихся противников. Мой топор опережал мои мысли. Я не сражался, я убивал и убивал. Никогда, ни в одном бою такого со мной не было. Где-то в глубине души я осознавал, что сейчас я не человек, что моими движениями руководит кто-то другой. Произошло невероятное: мною управляет сила, остановить которую никто здесь не сможет. Осознание того, что я не человек, придало мне новую скорость. Казалось, моё тело подключилось к источнику какой-то неведомой мне энергии, и теперь я могу невозможное. Меня несколько раз пытались взять в кольцо охранники, но существенного вреда они мне не причинили. Удары их не достигали цели. Зато мой топор косил их, как высохшую прошлогоднюю траву.

– Валите его из луков! – услышал я крики разбегающихся. – И не выпускайте взбесившегося из зала, иначе он всех может убить!

– Где же ваша храбрость! – закричал я, вышибая ударом ноги дверь. – Куда вы все бежите?!

Выскочив на улицу, я увидел перед собой шеренгу лучников. Дрожащими руками они стали пускать в меня стрелы. Но я отразил их своим щитом и, прикрыв грудь, прыгнул вперёд. И опять мой топор обрушился на головы, шеи и плечи воинов.

Вдруг я почувствовал, как несколько стрел вошли в мою незащищённую спину. Обернувшись, я увидел, что меня расстреливают с крыши соседней хижины.

– Храбрецы! – погрозил я им своим окровавленным оружием. – Вы бы ещё на деревья залезли!

Следующая стрела ударила меня в висок. И в глазах сразу всё потемнело...

Придя в себя, я посмотрел на погрустневшее лицо своего учителя и спросил:

– Тебе не надоело показывать мне эти ужасы? От намерений князька и шамана я же чуть того...

– Что ты имеешь в виду? – не понял меня Ярун.

– Да чуть в штаны не наложил.

– Такие, как ты, в штаны не накладывают, – усмехнулся пришелец из нашего мира. – Подобные тебе других заставляют это делать. Вся беда в твоей патологической воинственности. Во всех без исключения инкарнациях ты остаёшься прежним: как свалился во второе сословие, так в нём и остаёшься. И никак до тебя не доходит, что ты воин другого порядка. Тебе не стрелы надо пускать, не топором махаться. Тебе давно пора вести за собой людей.

– Но я же увёл свой народ на юг? – улыбнулся я.

– Не прикидывайся глупым. Тебе это не идёт. Я говорю в переносном смысле. Знаешь, чем последние два века заняты такие, как твой друг пасечник и Чердынцев?

– Откуда же мне знать?

– Поиском среди обычных людей тех, которые в своих прошлых воплощениях поднялись на уровень философов-координаторов окружающей реальности. Таких не надо особо воспитывать. Их не надо поднимать. Но беда в том, что многие из тех, кто осознавал себя когда-то частью Творца, в настоящее время выродились. Причём и духовно, и генетически. В лучшем случае встречаются такие, как ты.

– Что ты хочешь сказать? – не понял я.

– То, что они застряли в одном из высших сословий – и ни вверх, ни вниз. Валиться вниз не позволяет совершенная природа, а подняться вверх мешает неведомо откуда взявшаяся жажда борьбы. Она и удерживает несущих знание учителей в рамках второго сословия. Я могу показать тебе с десяток твоих инкарнаций, и везде одно и то же. Сплошная драка. Нет чтобы вопрос решить миром или что-то в этом роде! То у тебя в руках топор, то меч, то лук, то сабля! В результате тебя то протыкают копьями, то закидывают стрелами, то вешают, то поджаривают. А сколько раз ты бездарно складывал голову в обычных драках! Отрадно одно, что ниже второго сословия ты не упал. А ведь среди вашего брата были и такие, которые докатились до уровня шудр. Подобных поднимать бесполезно. Пустая трата времени. Теперь ты понял, зачем понадобилось Чердынцеву три месяца тебя проверять? Его интересовал уровень твоей агрессивности. Способен ты её преодолеть или нет.

– То, о чём ты мне сейчас рассказывал, я слышу впервые. Чердынцев своё поведение объяснил мне иначе.

– Знаю, как он тебе объяснил, – улыбнулся мой новый друг. – Но ты должен знать Чердынцева. Он никогда ничего не говорит до конца, потому что любое действие многомерно. Когда-нибудь ты это поймёшь. Все мы здесь из другого мира, поэтому привыкай.

– Насчёт вас я не сомневаюсь, но насчёт волхва мне что-то не верится...

– Вот ты опять понял в прямом смысле. Речь идёт о другом: мы знаем то, что тебе пока неизвестно. Отсюда и непонимание.

– Хорошо, – кивнул я. – Но до меня никак не доходит, в чём моя вина? И в первом случае, и во втором я действовал, как должен вести себя каждый...

– Договаривай, договаривай! – засмеялся Ярун. – Ты действовал, как должен действовать каждый кто? Воин?

Слова Яруна припёрли меня к стенке.

– Как представитель второго высшего сословия ты вёл себя безупречно. Но если бы ты был тем, кем ты являешься по своей природе, ты бы не допустил ни первой ситуации, ни второй, ни всех других. Понятно?

В ответ я только вздохнул.

– И в последней своей инкарнации ты остался верен своему любимому сословию.

– Что, опять у меня топоры, мечи и копья?

– Кое-что поинтереснее. На этот раз – самолёты. Используя физическое тело, тебе удалось оторвать свою душу от войны идеологической, перевести её в плоскость сражений на физическом уровне. С тобой произошло то же самое, что и с Парашурамой, и с учителем Дроной. Вспомни «Махабхарату». Те двое были браминами, но кончили свои дни как воины. И ни один из них так и не понял, что деградирует. И до тебя это не доходит. Знаешь, в чём трагедия знаменитых героев древнего эпоса, да и твоя беда тоже? Почему их души и твоя душа ступили на путь деградации?

– Честное слово, не знаю.

– Всё дело в привязках. Парашурама был очень привязан к своим родственникам, которых убили кшатрии, а Дрона – к сыночку-дегенерату. Вот что заставило их забыть о своём божественном предназначении – служении справедливости, другими словами, Творцу.

– Интересно, а какая у меня привязка?

– К своему народу, мой друг.

– Что?! – не понял я.

– Да-да, к своему народу и, конечно же, к Отечеству.

– Неужели грех любить свой народ и свою Родину?

– Не надо путать любовь с привязанностью, юноша. Если ты любишь свой народ и свою землю, это нормально. Любовь открывает перед душой человека новые горизонты, даёт ей возможность осознать себя частью Творца. И не привязанность, а любовь порождает истинных героев. Привязанность, наоборот, концентрирует вектор души человека на чём-то одном. В результате сознание его не расширяется, а, наоборот, сужается. Душа человека сама себя заключает в рамки своих привязанностей, которым она служит. Происходит подмена: вместо слияния с Творцом душа служит своим привязанностям. В результате её действие не достигает успеха. Понятно почему?

– Что-то не очень.

– Потому что душа человека оторвана от источника силы. Всё просто... В результате чего начинает страдать физическое тело. Вот почему многие герои «Махабхараты» очень скоро погибали. Дурьодхана – из-за своей привязки к славе и власти, его братья – из-за привязки к нему, Бхишма – из-за привязки к своим клятвам, гуру Дрона – из-за привязки к своему мерзкому сыну.

Но речь у нас о тебе, юноша. Я просмотрел несколько десятков твоих инкарнаций, и везде ты в своём репертуаре. Отсюда ранняя смерть. Интересно то, что тебя убивали или ты сам погибал, не дожив до своих тридцати трёх. До возраста, когда у человека открывается его последний высший центр и он начинает понимать, зачем пришёл в этот мир. Пережил свои тридцать три года ты только в этом воплощении, да и то благодаря пасечнику.

– А при чём здесь хранитель?

– Что бы я не сказал, ты всё из себя дурака строишь! Кто тебе подарил двух эвенкийских лаек – старик Хоттабыч?

– Лаек оставил мне старик.

– А на лёд из гнилого урья тебя кто вытащил?! Халзан?! В мороз минус пятьдесят семь градусов! Так?

Я слушал и не верил своим ушам.

– Откуда ты всё это знаешь?

– Прочитал в банке твоей памяти, – усмехнулся Ярун. – Сколько тогда тебе было? Тридцать два, не больше?

– Получается, что хранитель увидел моё будущее?

– Увидел. И сделал всё возможное, чтобы ты уцелел. Теперь до тебя дошло, в чём твоя ошибка? Хорошо, что у тебя никогда не возникало привязки к вещам и деньгам. Ты бы тогда превратился в обычного потребителя. И никогда бы не узнал, что дух твоего народа не сломлен, что в его недрах теплится огонь древней великой цивилизации.

С минуту, посматривая на мою реакцию, Ярун молчал. Потом, улыбнувшись, добавил:

– Хорошо, что привязка к своему народу и Отечеству удержала тебя во втором высшем сословии. Сделать один шаг будет не трудно. В этой жизни, мы уверены, что тебе это удастся. Ты понял, в чём разница между привязкой и любовью и в чём смысл человеческой жизни?

– Понять-то я понял, но чтобы всё это осознать и принять, потребуется время.

– Оно у тебя есть, юноша.

– Почему вы все зовёте меня юношей, хотя мне далеко за сорок? – спросил я Яруна.

– Потому что для нас ты юноша, – улыбнулся мой новый друг. – Мы все намного старше.

– На сколько?

– Если я скажу правду, ты мне всё равно не поверишь. Так что лучше не спрашивай.

– Хранитель недавно познакомил меня с тайной долголетия.

– Он, как всегда, кое-что тебе не договорил, – засмеялся человек из метрополии. – Но не переживай, мы поняли, что ты полностью свой, и поэтому скоро узнаешь то, о чём хранитель тебе недосказал.

С этими словами Ярун, давая мне понять, что разговор окончен, поднялся со своего места.

– А как же самолёты? Ты сказал, что от стрел, тесаков и копий я перешёл на технику.

– Вместо того чтобы искать истину и вести за собой людей, ты предпочёл давить на педали и крутить штурвалом.

– Ты можешь показать мне мою последнюю инкарнацию?

– Что, стало интересно, как тебя укокошили?

– Честно говоря, да.

– Тогда садись и давай сюда свои руки, – Ярун снова занял своё кресло, и через несколько минут перед глазами у меня поплыл белый туман...

Я увидел себя сидящим в набирающем высоту истребителе. Я резко тяну на себя ручку управления, давая максимальный газ, и самолёт, ревя мотором, мчится вертикально вверх. Мельком взглянув назад, я замечаю, как следом за мной набирает высоту и мой ведомый.

– Справа от тебя, чуть ниже, пара «худых»! – кричу я ему по рации. – Будь осторожен!

– Я вижу бомбовозы, – в свою очередь слышится голос моего ведомого. – Их несколько десятков. «Худые» попытаются бомбёров прикрыть...

– Уходим на высоту! – кричу я ему. – Оттуда атакуем.

– Впереди вижу четвёрку «мордатых». Они идут прямо на нас, – опять слышится голос моего товарища. – Что делать?

– «Фоккеров» обойдём, нас с тобой интересуют «юнкерсы». И «худыми», и «мордатыми» займётся вторая пара.

– Слушаюсь! –раздался баритон ведомого.

Пройдя через облако и набрав высоту, мы увидели, как внизу развернулись для сбрасывания своего смертоносного груза «юнкерсы», а в стороне от них закружились в смертельной схватке с парой «мессеров» два наших истребителя.

– Куда делись «мордатые»? – спросил я у ведомого. – Из виду их выпускать нельзя. Могут атаковать внезапно, как правило, со стороны солнца.

– Вот и они! – услышал я голос своего друга. – Мы сбили их с толку, но сейчас они нас видят.

– Хорошо! Тогда атакуем сначала их, а потом возьмёмся за бомбёров!

Сделав мёртвую петлю, я бросил свою машину в лоб ведущему «фоккеру».

– Посмотрим, чьи нервы крепче: твои или мои, немчура, – прошептал я, стиснув зубы.

Ещё секунда, и «мордатый» оказался в прицеле. Но нажать на гашетку я не успел, «фоккер» резко ушёл вниз, а его замешкавшийся ведомый попал под удар моего друга. Было видно, как, задымившись, со снижением, он потянул к линии фронта.

– Поздравляю! – крикнул я своему ведомому. – Теперь пора к бомбовозам. Они уже на заходе. Иначе нашей станции хана! Я беру головного, ты – по обстоятельствам.

Развернувшись, мы пошли вниз навстречу бомбардировщикам. Сначала нас никто не заметил, но вскоре бортовые стрелки открыли по нам такой огонь, что меня охватил страх погибнуть, не долетев до цели.

– Огонь по стрелкам, – скомандовал я, – иначе нам крышка!

Поймав в прицел ощетинившуюся пулемётом боевую башню «юнкерса», я нажал на гашетку. Было видно, как пара снарядов угодила в её контур, и бомбардировщик сразу накренился.

– Всё, бомбёр, теперь ты никуда не денешься. Прикрой, – сказал я ведомому. – И смотри в оба.

В этот момент боковым зрением я увидел, как со стороны солнца появились две тени.

– Бойся «худых», идут от солнца, – закричал я своему другу.

– Вижу! – раздался в наушниках его голос. – Бомбёров придётся кинуть, вернёмся к ним после.

– Седьмой, седьмой! – позвал я командира эскадрильи. – Мы в тисках. Давай кого-нибудь сюда. Мешают истребители.

– Третий, я тебя понял, – раздался бас комэска. – Жди!

Выйдя из пикирования, мы снова попытались набрать высоту, но «мессеры» нас перехватили. Через минуту к двум «стодевяткам» присоединилась ещё одна пара.

– Будет жарко, – закричал я своему другу, – уходим на вертикаль. Кто первый наберёт высоту, тот и выживет.

Дав полный газ и взяв на себя рукоять управления, я резко бросил свой «Р-39» круто вверх, за мной последовал и мой ведомый. Видя наш манёвр, немецкие асы растерялись. Сделав круг ниже нас, пара «мессеров» полезла вверх, другая устремилась к своим бомбардировщикам.

– Тройка, ты где? – услышал я голос своего комэска. – Пока мы валим бомбёров, отвлеките истребителей.

– Будет исполнено, – подал я голос. – Мы этим и занимаемся.

– Над вами два «мордатых»! – вдруг услышал я голос одного из наших пилотов. – Вы в «этажерке».

Инстинктивно бросив «Аэрокобру» в сторону, я вышел на горизонталь и увидел, как «фоккер» с разворота заходит в хвост моему ведомому.

– Гад ползучий! – прорычал я, делая вираж в его сторону. – Сейчас ты у меня запоёшь Лазаря.

Заметив мой манёвр, ведомый атакующего попытался прикрыть своего ведущего, но, не обращая на него внимания, я поймал в прицел кабину пилота и нажал на гашетку. От работы пушки самолёт слегка тряхнуло. Но я опоздал, снаряды немецкого истребителя вонзились в мотор самолета моего друга, и он задымил.

– Прыгай! Внизу наши! – крикнул я ему.

Но ответа не последовало. Выйдя из виража, я увидел, как позади падают два горящих самолёта.

– Прыгай! – закричал я своему ведомому, будто он мог меня услышать. – Прыгай!

Но никто из падающей «Кобры» не выпрыгнул.

– Ну что, Ганс? – взглянул я на приближающийся ко мне «фоккер». – Ты, я вижу, пошёл в лобовую? Похвально! Смелый же ты парень, жаль тебя!

И поймав в прицел лобастый нос «фокке-вульфа», я снова нажал на гашетку. Вдруг перед глазами у меня что-то вспыхнуло, и резкая боль обожгла плечо и шею. На секунду я потерял сознание. А когда оно ко мне вернулось, я увидел завалившийся на бок «фоккер», который, дымя, падал на землю. Осмотрев приборы истребителя, я понял, что один из снарядов немца, пробив обшивку под фонарём кабины, разорвался за моим креслом. От мгновенной смерти меня спасла бронеспинка. Ранение я получил от разлетевшихся по кабине осколков. Ещё раз посмотрев вниз, я увидел, как раскрылся парашют немца.

«Что ж, живи! Ты хорошо летаешь. В этом бою тебе удалось меня опередить. Но 37-миллиметровых снарядов наших «Р-39» ваши хвалёные «фоккеры» не любят. Зря ты пошёл в лобовую», – подумал я о Гансе.

Передав по рации командиру, что ранен, с набором высоты я развернулся в сторону родного аэродрома.

– Только бы не потерять сознание, – шептал я сам себе. – От шока я его не потеряю, но, возможно, от потери крови.

Кровь продолжала течь из раны на шее, и остановить её я был не в состоянии.

Выйдя из пылающего квадрата, я дал форсаж и повёл самолёт с небольшим снижением. Внизу под крыльями истребителя вилась родная Кубань. На её берегах зеленели сады и перелески из акации, земля казалась такой ласковой и гостеприимной.

– Скорее бы аэродром! Не дай бог потерять сознание! – шептал я пересохшими губами.

Мучительно хотелось пить, и время от времени темнело в глазах. Наконец, я увидел кромку насаждений, за которыми располагался наш аэродром. Сбросив газ и выпустив закрылки, я стал плавно снижаться.

– Вот и взлётно-посадочная полоса. Пора выпустить шасси, – дал я себе команду. – Теперь ещё ниже, немного, чуть-чуть.

Удар – и истребитель понёсся по твёрдой земле аэродрома.

«Теперь надо тормозить», – думал я, но сил на то, чтобы это сделать, у меня уже не было.

Я понял, что умираю. Самолёт сам по себе остановился, и его немного развернуло. Сидя в своём кресле, я смотрел на родной аэродром, по которому к моему самолёту бежали техники, летчики и санитары. Впереди всех к подбитой «Аэрокобре» бежала девушка в форме военного врача из госпиталя, стоящего рядом с аэродромом. При виде её моё сердце сразу заколотилось, и перед глазами исчез туман.

– Милая, родная моя! – прошептал я еле слышно. – Всё-таки я к тебе прилетел.

И чёрный туман опять поплыл перед глазами.

Через мгновение перед моим взором снова возникло лицо Яруна.

– Видишь, как трогательно, – улыбнулся он. – Глядя на вас, я чуть было не разрыдался.

– К чему этот сарказм? – возмутился я. – Что смешного в моей недавней смерти?

– Смешного ничего нет. Дело в другом. Если бы твоя душа не покинула высшее сословие, ты был бы воином знания и идеологии, а не махал топорами и палицами. И пользы от тебя было бы в тысячу раз больше, и ты бы не протягивал ноги в каждом своём воплощении, не дожив до своих тридцати трёх. И не делал бы несчастными любящих тебя женщин. Понял?

– Понял! Но что делать? Получается, что все мои посторианские воплощения были бесполезны? Они моей душе ничего не дали?

– Это не так. В них ты по второму разу прошёл воинскую школу, научился не цепляться за жизнь, познакомился с человеческими пороками, которые в прошлом твоём воинском опыте не встречались. Речь о том, что твой инкарнационный путь мог быть намного продуктивнее.

– Ты можешь мне объяснить, почему я каждый раз уходил из жизни до своих тридцати трёх? Что это за рубеж?

– Каждый раз из второго сословия тебя ставили на своё место. Но ты приучил свою душу жить и действовать только во втором сословии.

– Получается, что высшие силы каждый раз, используя раннюю смерть, пытались вернуть меня на место?

– В воинском сословии ты всегда был белой вороной. Тебя легко понимали ученые, но не военные. Последних ты всегда раздражал. Но это уже другая тема, на ней мы останавливаться не будем.

– Можно вопрос? – посмотрел я на Яруна.

– Конечно, можно, – улыбнулся он, вставая. – Много в наше время таких, как я?

– Немного. Больше тех, которые свалились ниже. Но хватит вопросов, мы и так задержались.