С коротким хаком на выдохе вогнав топор в пенёк, Алексей скинул рукавицы, вытер пот со лба и уселся передохнуть. Конечно, ещё и не особо перетрудился, можно и без передышки, но тем не менее спину надо щадить. А то всякое может, быть, особенно с непривычки.

После вчерашней лунной симфонии в теле ощущалась необыкновенная лёгкость. Словно после недельного отдыха где-нибудь на тёплом южном морском песочке. Так бы и махал и махал топором до самого вечера.

За завтраком Гертруда между делом пояснила, что такое бывает только лишь в ночь полнолуния. И обязательно при ясном небе. Вот тогда, если зайти далеко в навь, лес начинает звучать. И каждый раз по-новому. Особенно летом.

— Никогда такого не слышал, — восторженно признался Алексей. — И главное, лёгкость такая, словно заново родился.

— Да, сколько лет слушаю, и каждый раз заново восхищаюсь, — согласилась Гертруда. — И коту вашему, вижу, тоже приглянулось…

И действительно. После ночи Чеширский бесстыдно дрых среди горшков на верхнем приступке, как самый заправский кот. Правда, с одним отличием. Спать наверху при горящей печи не смог бы ни один даже самый теплолюбивый. А этот дрыхнет себе, словно внизу не жаркое пламя, а какая-нибудь крошечная безобидная свечка. Впрочем, если разобраться, и кот не совсем кот.

Усмехнувшись, Алексей натянул рукавицы. Ладно, хорошего понемножку. Ещё полчасика можно и помахать. Правда, вот топор уже туповат. Местное железо, конечно, далеко не фонтан. Не забыть бы потом наточить. Неизвестно ещё, когда его вообще последний раз точили.

Поставил пенёк на чурбак, потянулся было за топором и замер. Что-то несильно толкнуло в бок.

— Чеширский, я же сказал, больше никаких… — раздражённо повернулся и осёкся.

Бережно придерживая окровавленную руку, к дому приближался тщедушный паренёк. Несмело глянув, становился в пяти шагах, показал на раненую руку и что-то горячо залопотал.

— Стоп, стоп, стоп, — покачал головой Алексей. — Бесполезно. Я по вашему всё равно ничего не понимаю.

Из всех слов стало понятно только одно имя Гертруда.

— Гертруда? Так дома она, — кивнул на избу. — Сейчас, погоди, темно там…

Приоткрыл дверь и крикнул:

— Тут паренёк какой-то пришёл раненый. Видно, руку повредил.

— Иду-иду…

Вытирая руки о передник, вышла хозяйка.

— Кто тут у нас? — прищурилась с темноты. — А, здравствуй, Кирша. Нешто поранился?

Паренёк обрадованно поклонился и через силу заулыбался.

— Да вот, приключилось тут…

— Проходи, проходи, горемыка. Поправим мы твою беду… Алексей, будьте добры, требуется ваша помощь. Вытащите пока горшок с водой из печи. А ещё свечей зажгу, уж больно темновато у нас…

— Да-да, конечно, — заторопился Алексей.

Наконец-то хоть что-то потребуется из специальности. Правда вот как можно тут хоть что-то сделать без стерильных перевязочных материалов и антисептики, большой вопрос. Судя по кровопотере, там не просто царапина. Одними травками и отварами вряд ли обойдёшься.

Поправил рукавицы и поспешил к печи. И как сразу до такого элементарного не додумался? Теперь хоть не так страшно обжечься. И вчера бы волдыря никакого не было. Хотя, кто знал, что тут есть рукавицы. Кажется, вообще ничего нет. Ложки вон и то деревянные.

Щурясь от жара, вытащил дымящийся горшок и аккуратно поставил на приступок. Наскоро сполоснув руки над бадейкой, подошёл к столу.

Гертруда тем временем стянула с паренька поношенный зипун и исподнюю рубаху. Взяла свечу, наклонилась к ране и сокрушённо вздохнула.

— О-хо-хо, страсть-то какая… И как же тебя так угораздило, горе ты моё луковое?

Кирша опасливо покосился на окровавленную руку и деловито шмыгнул носом.

— Так я это… Тяте с забором подсоблял, ну который эти душегубы развалили. Жердину хотел топориком подправить, а её и повело малость… А рука уже почти и не болит совсем, только вот тятя сильно ругался, в кого я таким косоруким уродился, — видимо, не веря, что рука цела, поднёс к глазам и медленно пошевелил пальцами. — А как дырку увидали, так мамка сразу и в крик. Тятя ещё пуще взъярился, сгоряча подзатыльник мне дал. Беги, говорит, скорей к бабке Гертруде, проси, пусть залатает тебя, неудельного, — виновато улыбнулся. — Ну вот я и прибежал…

— Прибежал, — вздохнула Гертруда. — Осторожней надо было с топором-то, как без руки-то вообще не остался… Ладно, ты пока посиди, а мы тут с гостем моим подумаем, что с тобой делать.

Накинула на паренька куртку и заинтересованно повернулась.

— И что вы на это скажете как доктор, Алексей?

— А что тут скажешь, — пожал плечами Алексей. — Тут по-любому шить надо. Само, конечно, может, и тоже зарастёт, но в таких условиях… Короче, я бы ни за что не поручился.

Ровный глубокий порез на предплечье сантиметров семь. Пареньку, можно сказать, ещё здорово повезло. Раз пальцами шевелит, значит, сухожилия точно целы. Если бы не куртка, вообще бы до кости рассадил. Конечно по-хорошему, в травмпункт бы надо с такой раной. Хоть бы обработали, анестезию местно, зашили по-человечески, может, даже и противостолбнячную сыворотку вкатили. А тут… Ни тебе инструментов, ни медикаментов, что хочешь, то и делай. Жуть…

— А чём это он, кстати, так ухитрился располосовать-то?

— Топором. Забор помогал отцу мастерить.

— Да уж, — вздохнул Алексей, — хорошо помог… Ну не знаю. Я, конечно, бы это дело зашил, но без инструментов, — пожал плечами, — просто нереально. Да и только представьте, какая это будет боль — шить вживую, без анестезии.

— Анестезия это что? — рассеянно уточнила Гертруда, роясь в каком-то сундучке.

— Ну как вам сказать… Такое специальное вещество. Если его ввести в организм, то человек не осознаёт боли.

— А, да-да. Кажется, я что-то слышала про такое, — Гертруда вытащила кривую иголку и подслеповато глянула на просвет. — Всякие загадочные восточные эликсиры. Человек ещё потом долго сам не свой, верно?

— Да, что-то вроде. Такое бывает, конечно, если дозу неправильно рассчитать. А вообще, довольно токсичная вещь.

— Что ж. Анестезия, не анестезия, а шить всё равно надо, — Гертруда протянула иголку и тонкую нить. — Вы правы. Такая рана просто так не затянется. К слову сказать, те же нурманы после боя запросто зашивают раны суровой нитью. Не поверите, зарастает как на собаке.

— Суровой ниткой? — ужаснулся Алексей. — Рану? Вы серьёзно?

— Вполне, — пожала плечами Гертруда. — За неимением лучшего. Ну так что, у вас глаза молодые, да и навык есть. Возьмётесь?

Алексей сочувственно покосился на пациента, с несколько ошалелым видом слушающего незнакомую речь.

— Взять-то я, допустим, возьмусь, да только вот он с ума сойдёт от боли. Его к столу привязывать надо.

— Не надо, — спокойно глянула Гертруда. — Пожалуй, пришло время для ещё одного небольшого урока. Но прежде давайте промоем рану.

— Давайте, — заинтересованно согласился Алексей. — Тогда уж и чистая ткань понадобится, и нож. Хотя нож и мой подойдёт. Чего там, просто нитку обрезать. Да, и стол бы тоже не мешало какой-нибудь чистой тканью застелить.

— Что-что, а ткань найдётся, — заверила Гертруда. — Для таких случаев у меня всё давным-давно припасено, — направилась к сундуку. — Вы пока готовьтесь…

— Хорошо.

С сомнением попробовав остриё, Алексей продёрнул нитку в иглу. Черпнул бадейку кипятка и, тяжело вздохнув, погрузил шовный материал и нож.

Хоть какая-никакая дезинфекция. А вообще, конечно, полнейшая антисанитария. Видели бы такое преподаватели, они бы… Да, пожалуй, даже трудно предсказать их реакцию. До сожжённого трупа над кафедрой, конечно, дело бы вряд ли дошло, всё-таки человеколюбие и гуманизм, но к дверям универа на пушечный выстрел не подпустили бы точно.

Гертруда тщательно застелила стол чистым холстом.

Боясь запачкать, Кирша привстал и, растерянно гадая, оглянулся на печь. Зачем ещё и скатерть? Неужто для начала покормить решили? Или праздник какой?

Опасливо покосившись на странного чужака, с суровым видом зачем-то сварившего иголку с ниткой, и удивительный блестящий нож в кипятке, счёл за лучшее промолчать. Кто их этих ведунов знает. Наверно, опять какое-то колдовство готовит. Вон, говорят, как он нурманов разогнал одним махом. Гром как грянет, одному даже голову снесло. Уж дядька Еким врать точно не будет, сам хоронил поганых.

Алексей слил кипяток и поставил бадью на стол.

— В принципе, я готов. Осталось только руку помыть…

Совместными усилиями омыв пациента над тазиком, усадили оробевшего Киршу за стол.

Алексей взял иглу и вопросительно глянул на Гертруду.

— Ну так что, я зашиваю?

— Да-да, сейчас, только чуть его успокою.

Гертруда улыбнулась и доверительно наклонилась к пациенту.

— Нешто испужался?

— Есть немного, — честно признался Кирша, опасливо косясь на иглу.

— Да, деваться тебе некуда, придётся зашивать. Уж больно рана глубокая. Но ты не бойся, больно не будет. А ещё лучше вообще не смотри, глаза закрой. Давай-давай, успокойся и клади руку на стол.

Глубоко вздохнув, Кирша зажмурился и положил руку.

— Что ж, Алексей. Вот вам и ещё один урок… Уходите, но только недалеко, до кромки, как тогда в первый раз.

Алексей послушно напрягся.

Почти ничего не поменялось, только стало чуть холодней. Чеширский сидел на печи, заинтересованно поглядывая на стол. Сердито нахохлившийся Карлуша на хозяйском плече ясно выражал своё презрительное отношение к царящей суете.

— А теперь посмотрите на Киршу. Видите разницу между нами?

— Вижу… — ошеломлённо прошептал Алексей.

Расплывчатый паренёк виднелся словно сквозь толщу воды. По телу пробегала лёгкая серебристая рябь.

— Это и есть граница. Навь и явь. А теперь смотрите на его руку…

Гертруда зачерпнула ладонью воздух и быстробыстро закрутила над раной. Поначалу мутное красноватое пятно проявилось, словно кто-то навёл резкость объектива.

— Видите?

— Да-да, вижу…

Чеширский завозился и возбуждённо привстал, явно намереваясь прыгнуть.

— Ишь, котейка, как кровь почуял, сразу уши навострил! — возмутилась Гертруда. — А ну кыш отсюда, проказник! — замахнулась полотенцем.

Карлуша встрепенулся и неодобрительно покосился на собрата. Чеширский втянул голову в плечи и сконфуженно присмирел.

— Вот то-то, — победно улыбнулась Гертруда. — Что ж, пожалуй, и всё. Вот теперь можете шить, причём можно даже и отсюда. Он не почувствует боли. Ну же, смелей, что же вы так застыли!

— А-а-а… Да-да, конечно, — спохватился Алексей.

Для проверки реакции примерился и нерешительно ткнул иголкой. Пациент даже не шелохнулся.

С ума сойти, неужели такое возможно?

— Вижу, вы всё ещё сомневаетесь? — усмехнулась Гертруда. — Смелей!

— Хорошо…

Собрав волю в кулак, с усилием воткнул иглу.

Такая первая настоящая операция не могла присниться и в страшном сне. Ни инструментов, ни антисептики, вообще ничего. Практически одни голые руки, непонятная нитка и примитивная кривая иголка. Да и то, не иголка, а нечто больше похожее на китобойный гарпун.

Осторожно стянув края раны, отсёк нить и аккуратно завязал первый узел. Уфф, конечно, это можно смело назвать чудом, но, похоже, один всё-таки готов.

Невольно вспомнилась вся небогатая практика. Несколько сотен хирургических узлов на подушках и муляжах можно и не считать. Девчонки ещё хихикали так. Конечно, им весело, хоть какой-никакой предварительный навык был. Наверняка в детстве всякие там куклы-платьица шили. А вот парням было не до смеха. Пальцы прямо как не свои. Хорошо хоть дома отец гонял, заставлял оторванные пуговицы пришивать. Вот в армию, говорит, пойдёшь, там папки-мамки нет, подворотнички за тебя некому пришивать будет. А не так пришьёшь, мало того прыщи замучают, так ещё и вечный наряд по кухне получишь. И здорово так застращал, неплохо помогло. По крайней мере, препод не так ухмылялся, как над сокурсниками. Сборищем предынфарктных стариков-артритников называл. Ну а если пребывал в особо хорошем настроении, то более ласково — мистер кривые пальцы, или просто Женечкой-криворучкой. Шуточки такие. Профессиональные. А вообще, наверно, правильно гонял. Мелкая моторика вообще ни к чёрту. С такой в нейрохирурги или в офтальмологи лучше вообще и не соваться.

Кирша обеспокоенно поёрзал. Рука почему-то словно онемела. Такое бывает, когда долго-долго спишь на одном боку, а потом посреди ночи вдруг просыпаешься и в страхе ищешь потерянную руку. А когда нащупаешь, становится ещё страшней. Холодная, и никак не шевелится, словно и не своя.

Да что они там делают? И скатерть зачем постелили?

На всякий случай чуть приоткрыл левый глаз. На ране виднелся аккуратный тугой узелок с торчащими огрызками нити.

О как! Уже почти всё зашили? А почему не было больно? И крови нет. Какое-то колдовство?

Нерешительно покосился на наклонившегося ведуна и тут же испуганно зажмурился, встретив невидящий взгляд белых пустых глаз.

Мама моя! Как у покойника… Колдует, как есть колдует.

По спине побежал холодок. Нет уж, такой страсти лучше не в жисть не видеть. Видно, не зря бабка сказала не смотреть.

Наложив последний стежок, Алексей с облегчением перевёл дух.

— Ф-у-у, кажись, получилось…

— И довольно неплохо, надо сказать, — прокомментировала Гертруда, молча наблюдающая за работой. — Совсем как заправский доктор.

— Спасибо, — улыбнулся Алексей.

Нервное напряжение понемногу начало спадать.

— Что ж, давайте возвращаться назад.

— Давайте. А с ним что? — Алексей заинтересованно кивнул на пациента.

— А что с ним? Сейчас чистой тряпицей обмотаем, да и домой спровадим с чистой совестью.

— Нет, я про рану. Она вроде как там останется?

— Ах да, конечно, останется, — Гертруда с треском оторвала длинный лоскут. — Ничего страшного, пусть пока побудет, потом вам расскажу.

Кирша испуганно отшатнулся и открыл глаза, недоверчиво разглядывая руку.

— Сиди-сиди, почти всё уже, — успокоила ведунья. — Только тряпицей чистой закроем, и можешь идти.

Ловко обмотала руку, вложила кусочек можжевельника и завязала поверх тугой узелок. Ласково потрепала курчавую макушку и коротко напутствовала:

— Ну вот и всё. Если болеть не будет, придёшь через седмицу. А как жар появится, то не жди, сразу прибегай. Всё понял?

— Да понял-понял, — недоверчиво пошевелив пальцами, Кирша обрадованно просиял. — Благодарствую, бабушка!

— Не меня благодари, вот его, — Гертруда улыбнулась и кивнула на ведуна. — Он тебя зашивал. Алексей зовут.

Внутренне обмерев, Кирша повернулся и поднял несмелый взгляд на чужака. Страшные белые глаза снова стали самые обычные человеческие. Разве что всё равно какие-то подозрительно зелёные.

— И тебе благодарствую, Олекший, — запнувшись, неуверенно выговорил странное имя.

Гертруда перевела.

— Да ерунда, — отмахнулся Алексей. — Всегда пожалуйста. Только ты давай уж с топором там всё-таки поосторожней.

— Ну всё, беги-беги, — поторопила Гертруда. — Родители там уже поди совсем все извелись.

Проследив за счастливым пареньком, Алексей устало плюхнулся на скамью.

Что ж. Можно поздравить с настоящим первым пациентом. Конечно, не совсем так, как представлялось, но тем не менее самая настоящая операция.

И всё-таки, что это было? Ни боли, ни крови. Мечта любого хирурга. Что-то похожее, кажется, есть только у филиппинских хилеров, да и то на самом деле жульничество чистой воды. Якобы даже полостные операции одними руками делают. Никаких тебе инструментов и анестезии. И убедительно так получается. Пальцем хлоп в пупок. Щёлк, кровища, кусочки органов. На отчаявшихся людей производит довольно сильное впечатление. Бизнес прямо цветёт и пахнет. Именно что пахнет, причём очень дурно. И как только совесть позволяет дурить отчаявшихся людей и брать деньги? Ведь на самом деле просто теряется драгоценное время, а нормальные врачи потом хватаются за голову. Хотя что с них взять, на Востоке совсем другой менталитет, впрочем, наверно, как и везде сейчас. Если человек хочет быть обманутым, надо ему в этом всячески помогать. Особенно доверчивым иностранным туристам с толстыми кошельками…

Тем временем, похозяйничав у печи, хозяйка принесла на стол дымящийся горшок. Разлила сбитень в чашки и уселась напротив.

— Вижу, вы всё ещё в смятении… Да, про рану его всё верно заметили. Пусть пока она в нави побудет. Это ненадолго, парень он ещё совсем молодой. Через день-два его естество всё равно своё возьмет, и рана полностью вернётся в явь. Но с нею придёт и боль. А вот со стариками приходится хуже, — тяжело вздохнула. — Не хочет тело само в явь возвращаться. Не зарастает потом, и всё тут. Вот и тысячу раз подумаешь, лечить их так или не лечить… Впрочем, думать всегда надо. Молодой, старый, неважно, живая кровь в нави всех духов манит. Видели, как котейка ваш встрепенулся?

Алексей заинтересованно кивнул.

— Вот. Это хорошо, он ещё дух смирный. А вот ежели бы дом на плохом месте стоял, тут бы, кровь почуяв, их целое сонмище проявилось. И тогда туго бы пришлось Кирше, да и всем нам. Поэтому, как бы ни заманчиво было, нельзя такими вещами просто так баловаться. Место должно быть чистое, светлое, вот как это, к примеру. Чуете, как сила из-под земли бьёт?

— Нет, — Алексей с сожалением покачал головой. — Вроде ничего такого особенного. Место как место.

— Ничего, не всё сразу, — Гертруда неспешно пригубила из чашки. — Со временем придёт и это…

Замолчав, задумались каждый о своём.

— Знаете, — поделился Алексей. — Я вот тут всё думаю… Почему у нас нет такого? Все эти духи, лешие, скорее из области сказок.

Гертруда снисходительно усмехнулась.

— Сказки? Да, пожалуй, отчасти и верно. А объяснение тому, я думаю, самое что ни на есть простое. Металл. Почему-то поначалу от вас им за версту веяло. А для духов нет ничего страшнее, особенно серебро. Потому как что в яви, что в нави, он везде одинаков. Для нас он всего лишь тяжёл и неприятен, а они его почему-то, уж простите за каламбур, и на дух не переносят.

— Металл? — задумчиво глянул Алексей. — Очень даже может, быть. У нас без него никак. Пожалуй, вся земля им опутана.

— Так уж и вся? — усомнилась Гертруда. — Нешто такое возможно?

— Ещё как! Даже дно морское. Уж сколько железного хлама там валяется, вы не представляете. Кстати, даже и в космосе, — Алексей многозначительно кивнул наверх.

— Боже мой! — ахнула Гертруда. — На небесах?

— Да что небеса, — загорелся Алексей. — Даже выше! На Луне железные аппараты есть, на Марсе. Несколько даже улетели далеко за пределы.

Гертруда как-то сникла.

— Ну вот, какие там духи… Тяжело, наверно, у вас жить. Там где дух есть, и человеку место найдётся. Ещё волхвы так говорили.

— Да как сказать, — замялся Алексей. — С одной стороны, легче, чем тут, а с другой — и тяжеловато, наверно. Просто много нас очень, шесть с половиной миллиардов. Отсюда и все проблемы…

Гертруда в ужасе схватилась за щёки и покачала головой.

— Сколько-сколько? Шесть милли… Даже представить себе такую прорву не могу.

— Ничего, — усмехнулся Алексей, — живём…

Гертруда на миг зависла и как-то напряглась.

— Плохо. Что-то случилось, Алексей. К дому идут люди. С железом.

— Люди? — Алексей стремглав кинулся к ружью.

Вот чёрт! Ещё какие-то люди с железом. Если это викинги пронюхали про избушку, пиши пропало. Наверняка кто-то из местных сдал. Попробуй, вот так без наводки найди избушку в такой глуши. Если не совсем дураки, в этот раз наверняка будут хитрее. Никаких разборок на топорах. Дверь подопрут, запалят крышу, и всё, конец котёнку. От угарного газа и огня никакое колдовство не поможет, и отстреляться тоже особо не дадут, окошко с гулькин нос… Чёрт, чёрт!

— И много их там?

— Пока не могу разобрать. Слишком далеко, не вижу образ.

— Ничего-ничего, — Алексей лихорадочно рассовал гильзы по карманам, — как-нибудь прорвёмся. Чёрт, только жалко патронов маловато осталось…

Тихонько приоткрыл дверь и глянул в щель. Вроде никого.

Где-то вдалеке тревожно застрекотали сороки. Да, похоже, и правда кто-то идёт. Эти тарахтелки просто так орать не станут… Ладно, идут, и пусть идут. Главное, первого завалить, остальные, глядишь, и задумаются.

Приоткрыл дверь чуть пошире и припал на правое колено, готовясь к стрельбе.

— Обождите, — встрепенулась Гертруда. — Вижу… Вижу Екима с сыном. Старшенький. С ними ещё люди. Незнакомые, но не нурманы. Спокойно идут, не крадучись.

— Еким?

Облегчённо вздохнув, Алексей перещёлкнул предохранитель.

Конечно, полностью успокаиваться ещё рановато, но по крайней мере хоть не враги. Но ухо всё равно надо держать востро. Наверняка здесь уже додумались до такой простой вещи, как заложники. А что, террористы, они и в Африке террористы. Допустим, прихватили ту же Филиску, нож к горлу. Хочешь увидеть дочь живой и здоровой? Иди, дорогой мой Еким, хитри как хошь, но приведи нам того молодого и дерзкого, а не то…

Послышался негромкий разговор. Метрах в ста показались коренастые фигуры. Мало обращая внимание на происходящее, несколько мужчин неспешно брели по тропинке, оживлённо переговариваясь и размахивая руками.

— Идут.

Немного успокоившись, Алексей тихо прикрыл дверь и чинно уселся на скамью, на всякий случай пристроив ружьё под бок.

Судя по поведению, мужики как-то мало похожи на родственников, чьих детей захватили в заложники. Вряд ли они так слаженно могут сыграть, больно уж лица бесхитростные. Может, действительно просто идут по делу, а тут уж чего только не выдумал. Заложники, террористы, крах фондовой биржи. Такими темпами и до мании преследования недалеко. Ха, правильно отец говорит, пуганая ворона и куста боится. Ну и что, спишем на издержки современного бытия. Можно подумать, он сам весь такой мудрый-премудрый, и в финансовых пирамидах деньги не терял. Как инфаркт-то вообще не заработал, когда в памятном девяносто восьмом без копейки остался. Нет уж, лучше уж во всем поискать второй, а то и третий смысл, жизнь быстро научила. И вообще. Доверять доверяй, но клювом тоже не щёлкай. Серёга, кажется, так пословицу переиначил. Уже потом, когда в аудитории на перемене телефон стащили. Хорошо хоть старый был…

В дверь деликатно постучали.

— Открыто, — отозвалась Гертруда.

Алексей непринуждённым жестом положил ружьё на колени.

Ну-ну. Как говорится, посмотрим, что это за Сухов.

В проём один за другим протиснулись пятеро мужчин. Неуверенно переглянувшись, остановились на пороге, привыкая к полумраку. В избушке сразу стало тесно.

Проморгавшись, Еким с сыном коротко поклонились. Трое незнакомцев, с интересом покосившись на ведуна, степени о повторили следом.

— Здрава будь, Гертруда, и ты, Олекший, — басовито начал Еким. — Вижу, удивлена ты немало людьми новыми. То из соседней деревни. Вот это свояк мой, Микит, — с размаху хлопнул по плечу настороженно поглядывающего бородатого мужичка, — это сын его старший, Фирст, а это Онтей, его шурин, значится, — по очереди представил ошалело моргающих спутников. — Беда их к тебе, — горестно вздохнул, — привела. И прямо скажем, может, даже больше и не к тебе, а к Олекшию. И большая беда…

— О как! — удивилась Гертруда. — Прямо к Олекшию? И что это такая за большая беда? Да вы проходите-проходите. Сейчас вас с дороги сбитнем угощу, — засуетилась у печи.

— Благодарствуем, хозяйка, — прогудели гости.

Солидно, не торопясь, расселись за столом, с интересом поглядывая на странное пятнистое одеяние ведуна.

Сразу видно, человек бывалый, даром что молод. Вон как смотрит, будто в нутро самое. А одёжка? Это надо здорово постараться так разукрасить. Пегая вся, непонятная. Не иначе сами кикиморы шили. В лесу в такой за куст зайдёшь, и всё, пропал из виду, как в воду канул. А если ещё и ходит тихо, похлеще любого лешего выйдет.

— Угощайтесь.

По очереди обойдя гостей, Гертруда наполнила чаши и уселась во главе стола.

— Ох, хорош, — пригубив сбитня, Еким степенно пригладил усы и отставил чашу. — Только ты уж не серчай, хозяйка, но поспешать свояку моему надобно. В деревне у них лихо невиданное объявилось. Пусть он сказывает, а ты уж и Олекшию растолкуй, раз он по-нашему совсем не разумеет. Изничтожить то лихо на корню надобно. Людям там совсем невмоготу стало, баб и детишек к дальним родичам уводят. А ежели оно и у нас такое объявится, что тогда? Тоже уходить? Зима ведь на носу! Вот и мыслю я, лихо то только громовым колдовством одолеть можно, а может, вы что с Олекшием и другое посоветуете, раз вам сила ведовская дадена. Ведь как говорят, одна голова хорошо, а две лучше, глядишь, что и получится.

— Верно говорят, — согласилась Гертруда. — Только что ж это за лихо такое, что даже громовое колдовство вам понадобилось?

— То они лучше скажут.

Раскрасневшись, Еким повернулся к свояку.

— Давай сказывай, Микит, не робей!

Микит встрепенулся и задумчиво потеребил бороду.

— Да что тут скажешь. Верно говоришь, уж и не знаем куда деваться. И наверно, это ещё весной всё началось, да только мы тогда всё то на волков, то на медведей думали…

— Погоди, Микит, — перебила Гертруда, озабоченно глянув на заскучавшего Алексея, — не торопись. Дай-ка я и гостю моему поясню… Алексей, это люди из соседней деревни. У них произошло что-то пока неясное, но сильно их напугало, да так, что люд побежал из деревни. Пришли они к нам за помощью и очень надеются на ваше оружие. Этот мужчина, Микит, свояк Екима, остальные тоже его родственники. Он будет говорить, а я вам переведу в меру сил, хорошо?

Алексей неопределённо пожал плечами.

— Хорошо. Чем смогу, помогу.

— Продолжай, Микит, — кивнула Гертруда.

— Ну так вот, — ожил Микит, заинтересованно прислушиваясь к чудной ведовской речи. — Мыслим мы, кабы не с весны всё это дело началось, значится. Поначалу скот стал пропадать. Ну мало ли, в болото забрела, волки подрали, всяко бывает. Скотина-то ведь, она, ясно дело, тварь неразумная, какой с неё спрос. И так бы мы и думали, да летом беда случилась, пастушок наш пропал, Арся. Так-то он паря, конечно, малость ленивый был, что есть, то есть, но за скотиной приглядывал справно. Мы, значится, как так пропал? Куда? Искать его всем миром начали. Ну и нашли. Правда вот не его самого, а одёжку его растерзанную. И одёжка-то была не сразу вся, а частями. Как будто бежал он, сердешный, от кого-то, шибко бежал, да на бегу сбрасывал её с себя. Мы поначалу-то подумали, медведь задрал парня. Бывало уже так, ярится зверь, бежит следом, а ты не будь дурак, раз ему, шапку кинул, и беги со всех ног, пока он её терзает, значит. Потом скотина понемногу так и пропадала. Мы уже и не знали, что и думать. Потом ближе к осени девка у нас пропала на выданье. Мать криком кричит, ратуйте, люди добрые, пропало дитятко. И тут мы уж за дело взялись всерьёз. Лес вокруг, озеро и болото — всё до последнего корешка прочесали, что твоё сито. Цельную седмицу, почитай, искали. И нашли. Одежду её, кровь нашли, — в порыве чувств Микит глотнул сбитня и с силой вдарил чашкой о стол. — И руку, что от неё осталась! Но самое главное, следы. Не медвежьи то были следы, и даже не волчьи, а незнамо какие, зверя дивного. Как будто курица большая ходила, — тяжело вздохнув, поднял тоскливый взгляд, от которого невольно побежали мурашки. — Ну а народ-то как про то прознал, так из деревни и побежал кто куда. И мало того, лихо то из леса, видно, дюже человечиной прельстилось, в охотку вошло, и уже к самой околице подобралось… Да ты сам скажи, Онтей, — кивнул мужичку, угрюмо теребящему пустую кружку. — Как ты то чудище-то видал.

— Истинная правда, — вскинулся Онтей, — видал. Близко, вот как вас всех. Почитай у самой околицы его и видал, чудище-то это невиданное. А уж страху натерпелся, ни в жисть такое больше видать. Дело-то оно как было. Ведь бабы-то теперь без мужиков, что к озеру, что к реке, ни ногой, а уж в лес-то и вообще ни-ни. Ну а я тогда, помню ещё, приболел слегка. Да сам виноват. Верши намедни ставил, а вода-то уже дюже студёная, чай не лето на дворе. Ну вот, пока день провозился, пока рыбу выбирал, видно и прихватило спину-то ближе к вечеру. Скрутило, свербит, ажно зубы сводит. Ночь промаялся кое-как, думаю, ладно, денёк отлежусь, к вечеру, глядишь, и отпустит. А моя, как на грех, наутро бельё стирать затеялась. Пойдем, говорит, до реки проводишь, посторожишь. Боязно дюже, мол, мне одной. А я ей, куда сторожить, баба глупая, не видишь, я разогнуться не могу? Потерпит твоё бельё день-другой, ничего с ним не станется. А ей как приспичило. Слово за слово, так и побрехали мы с ней. Схватила она корзину, нос задрала да и шасть за дверь. Ну думаю, ладно, баба глупая. Что с тебя взять. Пойду как-нибудь, заодно и проучу тебя, дуру сварливую, самую малость. Топорик прихватил, да и за ней тихонько, значится, чтоб не увидала ненароком. Прокрался как тать на реку, глядь, а она уже на мостушке, знай себе плещется, словно та утка. Шваркает своими тряпками об воду, ажно рыба со страху на берег выпрыгивает. И куда только сразу вся боязнь подевалась. Ну я сижу себе тихонько, посмеиваюсь. Думаю, ишь баба как расхрабрилась. Пугануть тебя, что ли. Дождался, значит, когда она стирать закончила, тряпки в корзину побросала, ну и как волком завою. Она как завизжит, и в чём была, так в реку и кинулась. Я выскочил, и смех и грех. Чего орёшь, говорю, руку давай. А она знай себе визжит, плавать-то не умеет. Я её хвать за химок, вытащил кое-как. Смотрю, зубы стучат, губы синие. Ну думаю, замёрзла совсем баба. А ну беги, говорю, шибче до дому. А она уже и совсем ничего не соображает, в корзину свою вцепилась. Я уж осерчал, прикрикнул. Беги, говорю, скорей, лезь на печь, донесу уж твою корзину. Вроде поняла она, подол отжала, да и как домой прыснет. Да быстро так, аж позавидуешь, обычно не расшевелишь её, а тут как заяц пуганый скачет. Наверно, кунать её надо почаще… Ну так вот. Посмеялся я, посмеялся. Думаю, ладно. Домой идти надо. Хвать корзину, а она и вовсе неподъёмная. Пока она там барахталась, значит, воды-то дюже набрызгала. Тьфу, думаю, баба глупая. И напугать-то тебя нельзя по-человечески. Делать нечего, отжал всё бельё заново. Попробовал, поднял, вроде идти можно. Ну кое-как на пупок пристроил, чтобы спина не болела, значится, топорик за пояс, и поковылял себе наверх тихонько. Поначалу-то вроде ничего, шибко шёл, а потом спина как засвербит. Что делать, идти как-то надо. Остановился, малость передохнул, опять пошёл. Слышу, вроде как шелестит что-то за спиной. Обернулся, никого. Думаю, может, показалось, или леший балуется. Взял корзину, опять пошёл. Уже и околица вскорости показалась. Тут сзади как что-то хрустнет. Я как глянул, так и обмер, страсть-то какая! Стоит курица не курица, тело в чешуе змеиной, пасть длинная, как у щуки. Стоит, голову склонила набок, лапки с когтями к груди поджала и смотрит на меня так, моргаючи по-ящериному. А я стою, и шевельнуться не могу. Внутри ажно захолонуло всё. Сразу пастушок наш пропавший вспомнился. Ну, думаю, всё, Онтей, вот и смертынька твоя пришла. Она вдруг как пастью на меня клац, а я, не будь дурак, корзину ей в морду швырнул и бежать. Она, видно, поначалу замешкалась, в тряпках запуталась, потом чую, опять догоняет. Я ей топориком-то на бегу хрясь за спину, да не попал, видно, не с руки ведь. Она снова клац, кацавейку мне порвала и плечо чуток расцарапала. А деревня-то уж вот она, рукой подать. Собаки как залились. Навстречу мне бросились. Клычищи оскалили, брешут, ажно захлёбываются. Ну думаю, всё, не она, так они порвут нас сейчас под горячую руку на клочки с чудищем этим. И видно, напужали они её здорово лаем-то своим, а может, и ещё что, да только когда я оглянулся, её уже и след простыл. Ну я ни жив, ни мёртв, мужиков кликнул, собрались они, кто похрабрей, кто с дрекольем, кто с рогатинами, и пошли мы всем миром искать её, значит. На место пришли, где она отстала. Собаки-то уже почти успокоились, только шерсть дыбом. Рыщут, землю нюхают, а след никак не берут. Тут Гордой вперёд вышел, а охотник он знатный, мало кто ему из нас ровня. Присел вот так, тропку посмотрел, понюхал и говорит, нет, не пойму. Что-то тут нечисто. Обрывается след и всё тут. Как сквозь землю чудище провалилось. Тут уж мы и смекнули, что не простой тот зверь, и подход к нему совсем другой нужен. А намедни ешё Кривой Ларья у соседей был. Слух до них дошёл, что объявился в наших землях ведун молодой, что нурманов поганых громом разит. Покумекали мы, поговорили всем миром, да и решили сходить, попытать, значится, вдруг и согласишься ты, Олекший, — поднял выразительный взгляд, — помочь нам в беде нашей. А мы уж в долгу не останемся. Хочешь, зерна дадим, хочешь серебром возьми, только избавь от напасти лютой, — тяжело вздохнул, — потому как не будет нам теперь никакой жизни. Ведь не отстанет оно подобру-поздорову, пока нас всех не переведёт. Уж очень мы надеемся на тебя, да и на тебя, хозяйка, потому как если не вы, то больше нам и надеяться не на кого…

Мужики одобрительно загудели, с надеждой поглядывая на задумавшегося ведуна.

— И что вы на это скажете, Алексей? — тихо спросила Гертруда. — Поможете людям?

Алексей растерянно потёр подбородок.

Рассказ с изобилием подробностей, конечно, потряс до глубины души, но привитый врачебный скепсис, склонный подвергать сомнению любой факт, взял верх.

— Даже и не знаю, что сказать… Жуть какая-то. А может, ему это всё со страху почудилось? Поймите меня правильно, ни в коей мере не подвергаю сомнению все эти убийства, но обстановка в деревне уже и так располагает к всеобщему страху. Давайте взглянем на это дело с другой стороны. Люди там пропадали и раньше. Сам же говорит, волки всякие, медведи. А он перед этим ещё и простыл, наверняка принимал какое-нибудь спиртное или обезболивающее. Вот и почудилось чёрт знает что. Поймите, то, что он сейчас так красочно описал, это же форменный динозавр! Ящер то есть. Ну нет сейчас таких зверей, понимаете, нет даже при всём желании, вымерли они миллионы лет назад.

Гертруда загадочно усмехнулась.

— Экий вы скептик, право… Пожалуй, я бы тоже так думала, если бы жила там, в вашем сугубо прагматичном и рационалистическом веке. Однако в ваших вполне логичных рассуждениях есть одна существенная неувязка. Вот сами подумайте, как же тогда Онтей смог столь подробно описать такого зверя, даже не зная о существовании этих самых якобы давно исчезнувших ящеров?

— Ну не знаю, — засомневался Алексей. — Какие-нибудь местные мифы, легенды. Тот же самый Георгий-Победоносец, убивающий змия, помните? Наверняка и тут что-нибудь наподобие есть.

— Георгий-Победоносец… Эх, если бы. Что ж, раз вы такой закоренелый скептик и верите только своим глазам, соблаговолите взглянуть на его спину иным зрением.

— Спину? — заинтересовался Алексей. — А чего там такого особенного?

— А вот сейчас сами всё и увидите… Онтей, будь добр, повернись-ка к нам спиной, — попросила Гертруда. — Хотим рану твою посмотреть.

— Зачем? — удивился Онтей. — Так неча там смотреть уже. Разве что поцарапано малость. Подсохло давно уже.

— Ничего, что надо, увидим.

— А-а-а… Рубаху сымать?

— Не надо.

Недоумённо переглянувшись со спутниками, Онтей повернулся спиной.

— Итак, Алексей. Взгляните, — Гертруда торжествующе кивнула. — И что вы скажете на это?

Алексей сосредоточился. Реальность привычно поменялась. Чеширский переместился с печи на пол. Сидя в двух шагах за спиной Онтея, заинтересованно поглядывал наверх. Карлуша настороженно поглядывал вниз, явно сокрушаясь чрезмерной кровожадности коллеги.

— Ох, ужо я тебе, негодник! — Гертруда укоризненно погрозила пальцем. — Опять худое замыслил? Али веником тебя?

Поняв, что снова проштрафился, Чеширский сконфуженно прижал уши, всем своим видом показывая, что его совершенно не так поняли.

Красноречиво показав кулак упрямому духу, Алексей глянул на спину Онтея. На серебристой плёнке зияла чёрная прореха.

— Теперь видите?

— Что это?

— Рана. Так бывает, когда кусают они, — Гертруда кивнула на рысь. — И даже когда в яви не останется и следа, в нави эта отметина останется на всю жизнь… Ну что, теперь убедились?

— Впечатляет…

Алексей невольно покосился на Чеширского. Крыть было нечем. Похоже, Онтей действительно встретился с чем-то необычным.

Да уж, хорошие такие зверушки. Кто кусается до чёрных дыр, кто вышвыривает чёрт знает куда. Интересно, может, это и вовсе никакой не укус, а тоже что-то вроде временного провала? Поди, разберись. А что будет, если туда руку сунуть? Вот ведь головоломка-то… Чёрт, да кто же вы такие на самом деле? Инопланетяне? Параллельная цивилизация? Ведь не верить же в эти сказки…

— То-то, — удовлетворённо вздохнула Гертруда. — Давайте возвращаться.

Гости невольно вздрогнули и боязливо переглянулись, когда глаза ведунов на миг подёрнулись белым ледком и вдруг снова стали осмысленными.

— Всё, Онтей, — скомандовала Гертруда. — Глянули мы, что надо.

— И что, — встревожился Онтей. — Плохо там?

— Ничего страшного, жить будешь, — усмехнулась Гертруда. — Сам же говоришь, всё заросло уже.

— Так-то оно так, — засомневался Онтей. — Вроде как и заросло. Только вот и зверь тот был неведомый, колдовской. Мало ли, кабы не морок какой…

— Это верно, — вздохнула Гертруда. — Колдовской…

— Ну так что, — выжидательно уставился Еким. — Можно помочь в беде их?

— Экие вы торопыги, — укоризненно глянула Гертруда. — Это ведь не водицы испить. Сейчас мы с Алексеем пока всё обсудим, а вы уж малость потерпите. Давайте пока сбитня подолью вам горяченького…

Обойдя гостей и наполнив чаши, Гертруда уселась напротив Алексея.

— Итак, что вы теперь скажете? — испытующе глянула в глаза. — Думаю, вполне убедились, что нелюдь очень опасна. Сказать по правде, когда-то давным-давно я слыхала о таких безжалостных сущностях, но воочию сталкиваться пока не приходилось. Сможете одолеть его вашим оружием? Только прошу вас хорошенько подумать и без излишней бравады. Дело ведь действительно очень опасное, понимаете?

Алексей пожал плечами.

— Конечно, понимаю. Надо помочь. Думаю, всё получится. Должно. Не слон же ведь это в самом деле…

Интересная, наверно, получится охота. На всю жизнь запомнится, если повезёт. Только вот надо ещё хорошенько разобраться, кто на кого охотиться будет. Интересно, картечь такую птичку возьмёт? Хотя… Должно. Свинец всё-таки. Сама же говорит, духи металл не переносят. Вот и всадить все четыре картечины куда-нибудь в голову. Если повезет, конечно. А может, слегка модернизировать заряд? Так, на всякий случай. Бережёного, как известно…

— Помочь, конечно, надо. Только вот для надёжности серебра бы не помешало. Хотя бы чуть-чуть. Переделаю заряд. Мне как-то так спокойней будет.

— Серебро? — задумчиво глянула Гертруда. — Да, вы правы. Это будет куда как надёжней. Найдётся. Припасла я тут кое-что на чёрный день. Да и они, думаю, для такого дела тоже не пожалеют, — обернулась и что-то спросила.

Гости переглянулись и горячо загалдели, стуча себя в грудь.

Алексей невольно усмехнулся.

И без перевода понятно. По меньшей мере центнер серебра обеспечен.

— И у них найдётся, — повернулась Гертруда. — Лишь бы избавили их от напасти. Кормить обещают нас, поить, помогут всем миром…

— В смысле нас? — недоумённо вскинулся Алексей.

— Да, нас, — спокойно глянула Гертруда. — А вы что думали? Я тоже иду с вами. Думаете, оставлю вас вот так одного? Уж не обессудьте за прямоту, но в ведовском ремесле вы пока ещё зелёный новичок, пропадёте в одиночку ни за что ни про что. Да и к тому же, — тонко усмехнулась, — подумайте, как вы будете с ними изъясняться? Одними лишь жестами?

— Ну я, э-э-э… да, — улыбнулся Алексей, живо представив бурную пантомиму. — На самом деле, очень рад, что иду не один. Просто подумал, далековато, наверно, туда идти придётся. А ходить вам тяжело.

Гертруда снисходительно махнула рукой.

— Это разве далеко? Эка даль нашлась, тоже мне. Я ведь сюда из самого Киева добралась, ужель забыли? Правда, много моложе тогда была. Да и к тому же к ним не идти, а плыть надобно…

Видя округлившиеся глаза, поспешно добавила:

— Нет, что вы, не пешком. На лодке, конечно.

— А-а-а… И когда выходим?

— Обождите, — Гертруда повернулась к гостям.

Через несколько минут бурных переговоров всё стало понятно. Родственники предусмотрительно приплыли на двух лодках. Назад идти придётся против течения, и поэтому в ночь, конечно же, никто и не тронется. Сбор назначили на раннее утро у реки. Благодарно откланявшись напоследок, счастливые гости разошлись.