Пожалуйста, попробуйте понять. Мы не «живём вместе».

Хотя лето всё равно фантастическое.

Да, мы обедаем друг с другом, разговариваем друг с другом, смеёмся (или спорим) друг с другом, спим друг с другом под той же крышей (то есть в моём полуподвале). Но — никаких договорённостей. И — никаких обязательств. Всё — «здесь и сейчас». Хотя стараемся быть вместе как можно больше. По-моему, у нас есть даже что-то очень нечастое. Что-то вроде... дружбы. И ещё более редкое — потому что она — неплатоническая.

Марси держит гардероб всё в том же замке и забирает корреспонденцию, когда заезжает туда переодеться. К счастью, она прихватывает оттуда же и еду, приготовленную её, теперь не особенно перегруженным работой персоналом. Мы ужинаем у кофейного столика при помощи непарных ложек и обсуждаем то, что слышим в эфире.

Останется ли в истории Линдон Б. Джонсон? Какой ещё ужас готовит Вьетнаму Никсон? Полёты на луну, в то время, когда умирают города. Доктор Спок. Джеймс Эрл Рэй. Чаппакуиддик. «Грин Бэй Пэккерс». Спиро Т. Джекки О. Станет ли мир лучше, если Коселл и Киссенджер поменяются профессиями.

Иногда Марси задерживается на работе до двенадцати. Я заезжаю за ней, мы закусываем каким-нибудь полуночным сэндвичем и неторопливо идём домой — то есть ко мне.

Иногда я бываю в Вашингтоне, и это означает, что она остаётся в одиночестве — хотя дела, чтоб заняться, у неё найдутся всегда. Потом она встречает меня в Ла Гардии и везёт домой. Впрочем, доставкой из аэропорта чаще занимаюсь всё-таки я.

Понимаете, сама её работа подразумевает массу поездок. Непременные визиты в каждый из филиалов. Что означает минимум неделю на Восточный коридор, дня три на Кливленд, Цинцинати и Чикаго. И, конечно, Западная сеть: Денвер, Лос-Анджелес, Сан-Франциско. Естественно, эти отлучки не следуют подряд. Центром операций остаётся Нью-Йорк, где она «подзаряжает батарейки». Свои. Ну и мои, конечно. Много дней мы проводим вместе. Иногда даже целую неделю.

Естественно, мне хотелось бы видеть её чаще, но я понимаю, что у каждого свои обязанности. В наше время газеты много пишут, про «подавление индивидуальности партнёров мужьями-сексистами». Но во второй раз я наступать на те же грабли не буду. И потом мне попадались пары куда менее удачливые, чем мы. Люси Данцигер работает на факультете психологии Принстона, а Питер, её муж, преподаёт математику в Бостоне. Даже с двойной академической зарплатой они не могут позволить себе того, чем наслаждаемся мы с Марси: сотни телефонных разговоров, уикэнды в экзотических уголках (я, наверное, смог бы написать песнь о нашей идиллии в Цинцинати).

Честно говоря, когда её нет в городе, мне бывает одиноко. Особенно летом, когда парк заполнен влюблёнными. Телефон — не всегда удачная замена. Хотя бы потому что, в ту секунду, когда ты кладёшь трубку, твои руки остаются пусты.

Мы, как это теперь называют в СМИ — современная пара. Он работает. Она работает. Они делят обязательства — точнее не имеют их. Они уважают друг друга. Обычно у них не бывает детей.

Если честно, мне бы хотелось когда-нибудь иметь детей. И я не считаю, что брак — такая уж устаревшая штука. Но, в любом случае, вся эта дискуссия бессмысленна. Марси никогда не была сторонницей материнства или матримонии. Она кажется вполне удовлетворённой тем, что у нас есть. То есть привязанностью, не ограниченной ни временем, ни определениями.

Мы не говорим об этом, когда мы вместе. Мы слишком заняты. Один из плюсов непрерывного движения — оно позволяет меньше оставаться в моей берлоге (хотя Марси ни разу не жаловалась на клаустрофобию). Мы бегаем. Мы много играем в теннис (не в шесть утра). Мы смотрим много фильмов и спектаклей, из тех, считает стоящими Уолтер Керр. У нас одинаковая фобия на званные обеды, мы жаждем общества друг друга и предпочитаем оставаться наедине. Тем не менее иногда мы заглядываем на вечерок к друзьям.

Первым по праву должен был стать Стив Симпсон. Гвен горела желанием приготовить что-нибудь, но диспепсические предчувствия заставили меня проголосовать за ресторан «Джиаматти». О'кэй, отлично, ждём вас в восемь.

Теперь вот что. У Марси небольшая проблема с общением. В её присутствии быстро обрываются разговоры. И это не та вещь, о которой мечтают девочки-подростки. Во-первых, мы не можем игнорировать её внешность (собственно, в этом и суть проблемы). Возьмём Стива — нормального, счастливого мужа. Он исследует физиономию Марси, хоть и издалека, но в манере далёкой от равнодушного созерцания. Он не пялится на неё, но посматривать будет пристальнее обычного. Так что, априори, Марси затмевает его жену. И даже если она оденется предельно сдержано — прочие женщины всё равно будут выглядеть безнадёжно отставшими от моды. Что естественно не приводит их в восторг.

Мы шагаем по засыпанному опилками полу «Джиаматти». Стивен уже стоит (хорошие манеры, или чтобы лучше видеть?). Гвен улыбается.

Представление — вот ещё проблема. Вы говорите «Биннендэйл» — и даже философ не останется равнодушным. Существуют обычные, стандартные реакции на большинство знаменитостей («Отличный удар, мистер Мэйлер»; «Как там национальная безопасность, профессор Киссенджер?» ну и так далее). Всегда найдётся тема, вокруг которой можно поболтать. Но что сказать Марси: «Мне нравится ваша новая коллекция»?

Марси справляется, конечно. Она всегда старается начинать разговоры сама. Но часто обрывает тех, кто много говорит о ней. Что, очевидно, мешает узнать её получше. И объясняет, почему люди часто считают её холодной.

Как бы то ни было, разговор начинается шуточками типа того, как тяжело было найти ресторан («Так вы тоже потерялись?»). Джон Леннон заходил в «Джиаматти», когда был в Нью-Йорке. Обычные темы на вечеринках.

Потом мяч принимает Марси. Ей очень хочется наладить хорошие отношения с моими друзьями. Она атакует Стива вопросами по неврологии. Проявив при этом знания куда большие, чем можно было ожидать от непрофессионала.

Выяснив, что Гвен преподаёт историю в Дальтоне, она переводит разговор на тему состояния частного образования в Нью-Йорке. Во времена её учёбы в Брирли там всё было жёстко структурировано. Она с энтузиазмом рассказывает об изменениях в программе. В особенности по математике, где детей уже с раннего возраста приучают к компьютерам.

Гвен слышала об этом довольно смутно. Разумеется, преподавание истории не оставляет ей времени на то, чтобы быть в курсе других предметов. Она интересуется, откуда у Марси такие познания в системе образования Нью-Йорка. Марси отвечает, что читает много журналов по теме.

К этому моменту меня уже мутит. Я обижен за Марси. Никто не замечает гадкого утёнка под наружностью прекрасного лебедя. Они не могут понять, что она так неуверенна в себе, что вынуждена казаться ещё более неуязвимой. Я понимаю. Но у меня плохо получается управлять беседой.

Тем не менее я пытаюсь. И перевожу разговор на тему спорта. Стив воодушевлён, Гвен успокоена. Очень скоро мы обсуждаем спортивные новости дня: Кубок Стэнли, Кубок Дэвиса, Фил Эспозито, Дерек Сандерсон, Билли Рассел, перейдут ли «Янки» в Джерси — и мне становится приятно, оттого, что лёд сломан. Все наконец раскованы. Мы даже используем кое-что из лексикона мужских раздевалок.

Только когда официант принимает у нас заказ, до меня доходит, что партию исполняло только трио. В тот момент, когда Гвен Симпсон присоединяется к разговору со словами: «Я возьму вот это, Scallopine alla minorese».

— Что же, чёрт побери, не то с Марси?

Это Стив — мне, пару дней спустя, когда мы заканчивали пробежку (Марси как раз уехала на неделю по Восточному коридору). Между делом я поинтересовался у него, что думают он и Гвен. Когда мы вышли из парка и пересекали Пятую авеню, он снова произнёс:

— Что же с ней не то?

— Что ты имеешь в виду — «Что с ней не то?». Ничего, чёрт побери!

Стивен посмотрел на меня и покачал головой. Я всё ещё не понимал.

— В том-то и дело, — сказал он, — она чертовски совершенна.